Харвиг. Посол Ясных Земель (джен)

Последующие дни Харвиг словно сыр в масле катался. Спал в горнице допоздна, ел по нескольку раз на дню, да каждый раз назначал мельничихе и её дочке готовить разное. На радость Гудею в избе навели небывалую чистоту.

По соседству с Горчаком в уютном стойле обосновалась Пенка. Всемила следила, чтобы коза была напоена и сыта. Вакейка каждый день бегал на поле за свежей соломой.

Лебёда слушалась Харвига стиснув зубы. Всемила фыркала, а однажды пристала с допросом:

— Ответь, чем ты всё это заслужил?!

Харвиг поглядел в её злые прищуренные глаза. Прошла любовь... Даже веснушки — и те не казались ему больше чем-то особенным.

— Если открою тайну, молчать будешь?

— А то!

— Ну так слушай... Я — сын Ноздречи.

Всемила расхохоталась, но вдруг запнулась и, исказив лицо, опрометью выскочила на двор. Чуть позже громко ударила калитка — то на мельницу помчалась Лебёда.

Харвиг растянулся на лавке.

Всё же скучно так жить... Даже на мельнице было куда интереснее. А тут — со двора выйти нельзя, работать не дают, делать нечего. Вчера, когда Ноздреча выгнал Матвея на его место в сени, Харвиг попытался вечером улизнуть на реку. Там, у кострища, его ждали друзья. Хотели обсудить Перволёд. Куда там! Мельник не выпустил. Так и караулил его до рассвета. Ну да ладно... Потерпеть можно. Всего-то три дня осталось.

Харвиг прикрыл глаза и уснул. Приснился ему дивный сон. Будто находится он в развалинах на горе, только никакие это не развалины, а дворец. Маленький Харвиг бегает по огромным палатам и ищет, куда бы спрятаться. Вот он подбегает к высокому каменному стулу, который стоит на ступенчатом возвышении. Ножки стула обложены по бокам тяжёлыми плитами, на плитах тех высечены письмена... Харвиг поворачивает одну из них и заползает под стул.

До него доносятся чьи-то шаги. Они всё ближе и ближе... Харвиг сжимается в комок и старается не дышать...

— Ну-ка, вставай! — кто-то грубо толкает его в плечо...

Харвиг открыл глаза и увидел над собой окровавленное лицо Ноздречи. Приснится же такое... Он перевернулся на другой бок.

— Вставай, щенок!

Удар кулаком угодил в спину. Харвиг сообразил, что всё это наяву, и обернулся.

На лице Ножика багровели следы ногтей. Он тяжко дышал. Позади толклись сыновья и Всемила. Дверь содрогнулась, и в дом влетела Лебёда.

— Что ты тут про меня наплёл?! — хрипло закричал мельник.

— Бать, ты чего? — Харвиг поднялся с лавки.

— Ба-атя?! — тонко завизжала Лебёда. Она вцепилась в редкие волосы Ноздречи и принялась трясти его голову. Мельник дико вскрикнул и вырвался из её рук.

— Никакой я не батя! — Ножик подпрыгнул к Харвигу. — А мать тогда кто?!

Харвиг отступил от оскаленного Ноздречи и недоумённо пожал плечами.

— Ты же обещал, что потом расскажешь...

Ноздреча замахнулся, но лишь бессильно завыл. Лебёда плюнула мужу в расцарапанное лицо и вышла из дома. Следом за ней последовала Всемила.

— Пойду и я прогуляюсь, — сказал Харвиг. — Даже есть расхотелось.

На дворе лежал снег. Харвиг вышел в калитку и спустился по протоптанной дорожке к реке. Стырь сковал молодой лёд. У плотины рядом с колесом чернела свежая прорубь. А на другой стороне, за рекой, белел Алатырь, за который опускалось красноватое солнце. У подножия горы тянулось к небу сизыми дымами печных труб Старое Городище.

Время пришло. Завтра отроки с двух берегов сойдутся на мосту через Стырь. И он должен быть там, вместе с княжичами.

Харвиг набрал в грудь студёного воздуха, растёр пригоршней снега лицо. Мороз крепчал. Пора возвращаться в ненавистный дом мельника.

Над головой раскатисто каркнул ворон.

Харвиг задрал голову. То был его старый знакомый.

Вернувшись в избу, Харвиг узнал, что его переселили обратно в сени. Отрока это даже обрадовало. Близость с чужой семьёй начала его тяготить.

«Ладно, — подумал мальчик, устраиваясь на лавке, — что тут осталось? Завтрашний Перволёд пережить, а там и Покров не за горами».

Ночь прошла неспокойно. Харвигу снился ворон, который сражался с ним на мосту.

А когда он проснулся на утро, то обнаружил, что обе двери закрыты. Харвиг попробовал вырваться, да только плечи отбил.

— Куда-то собрался, Харька? — донёсся со двора голос Матвея. — Так батя не велел выпускать.

— Открой, гад!

Харвиг со всей мочи ударил кулаком по прочной доске. В ответ донёсся противный смех.

Долго сидел он в тёмных сенях на лавке, уставившись в грязный пол. Потом вдруг хлопнул себя по лбу.

— Гудей! — Харвиг постучал по стене. — Гудейка!

Из тёмного угла сверкнули два жёлтых глаза.

— Чего шумишь-то?

— Выручай. Открой дверь.

Чур исчез. Донёсся шорох за дверью в горницу. Он был чуть слышен. Потом всё стихло. Позже скрипнула дверь на двор. Харвиг вскочил с лавки, толкнул её. Без толку. В сенях показался Гудей.

— Не выходит, воха-елоха. В избе, окромя засова, лавкой подпёрли. Там Вакейка сидит. А со двора Лебёда c Матвеем дверь бревном придавили.

— Я надеялся на тебя...

Харвиг опустился на лавку. Вот и всё. Вначале не явился на мельницу. Теперь — на битву... Что подумают о нём княжичи? Да и все, собравшиеся сейчас на мосту? Скажут — струсил Харвиг, спрятался в доме мельника. И попробуй-ка потом докажи. Вовек от такого стыда не отмоешься.

Отрок почувствовал, как по его щеке скатилась слеза. Потом другая, и вскоре он уже не мог их остановить.

Домовой тронул его за плечо.

— Ладно, вишь ты, помогу тебе...

— Чем же? — шмыгая носом, спросил его Харвиг.

— Уведу, авось-небось, со двора.

— Как?

— По краешку.

Харвиг не поверил своим ушам.

— Ты же говорил, что людям туда нельзя.

— Одному, воха-елоха, нельзя. Дороги туда не найдёшь. А назад и подавно.

— Что же мне делать?

— За меня держись.

Харвиг крепко сжал маленькую ладошку Гудея.

— Ну... Готов, что ли? — спросил тот.

— Готов.

— Гляди! Руку мою не бросай.

Он шагнул вперёд, потянув Харвига за собой. Они обошли сени по кругу... Хрюканье Горчака, квохтанье кур, доносившиеся со двора, постепенно утихли. Наступила вязкая тишина. Было и другое, поинтересней. Лавка, на которой Харвиг спал этой ночью, медленно смещалась к стене. Туда, откуда он её накануне подвинул.

— Лавка двигается... — сдавленно прошептал Харвиг.

Гудейка молчал, продолжая водить его мелкими шагами по кругу.

— Всё, — наконец сказал он. — Пришли.

Харвиг отпустил руку домового и опасливо толкнул дверь. Древесина оказалась на ощупь хрупкой, трухлявой. Дверь подалась. За порогом валялось бревно.

Они с Гудеем вышли наружу. Двор оказался пуст. Люди и вся живность исчезли. Дом, тын, деревья за ним будто пожухли, утратив краски. В округе стояла мёртвая тишина.

— Это и есть твой краешек?

— Он...

Они пересекли двор и прошли за ворота.

— Дальше я идти не могу, — остановился Гудей. — Здесь выбираться будем.

Глухое карканье заставило их оглянуться. На тыне сидел одноглазый ворон.

— Видел его? — указал на гаврана Харвиг.

— Да.

— Гибели моей хочет.

Мальчик и чур медленно побрели вдоль забора. Мир вокруг наполнялся звуками, делался ярче. И только ворон по-прежнему сидел на заострённом бревне. Когда Гудей остановился, птица взмахнула крыльями и улетела.

— Спасибо тебе! — сказал Харвиг. — Вовек не забуду.

— Чего уж там... — пожал маленькими плечиками домовой.

Гудей растаял — отправился по краешку обратно в избу. А Харвиг помчался через снежную рощу к замёрзшей Стыри.

Реку он пересёк напрямик, по скользкому прозрачному льду. Под ногами проплывали оторванные листья кувшинок, мелькали серебряные краснопёрые рыбы. Отрок лишь покосился, — теперь не до них. Он взобрался на присыпанный снегом обрыв и припустил вдоль берега по искристым сугробам.

С обеих сторон моста толпился народ. Середину не занимали — то было место для битвы. По обычаю, она длилась до первой крови. Правда, пока князья издавали клич да противников разнимали, достаться могло изрядно.

Сейчас там что-то творилось. Были слышны свист и крики — то народ подбадривал поединщиков. Поначалу сходились отроки. Позже — мужи. Харвиг поднялся на носочки и разглядел за людскими спинами на середине моста Махиню.

— Наш верх! — хрипло крикнул тот и поднял кулак.

С левого берега к нему подбежали двое — это были Михей и Васятка. Они склонились над кем-то и, ухватив под руки, потащили назад.

Харвиг вырвался из толпы им навстречу.

— Что же ты? — в голосе Васятки был слышен укор. Михейка отвёл глаза. Побитый Селян висел у них на руках и бессмысленно улыбался.

— Простите, братцы, — дрогнувшим голосом сказал Харвиг.

Он вышел к Махине.

— Агридиг!

Маха с ухмылкой покачал головой.

— Бой закончен. Верх наш.

Он развернулся и пошёл к правому берегу. Харвиг побагровел. Смутно понимая, что делает, он догнал противника и толкнул в спину.