Осколками снов (гет)

Эрик сидит на кровати и сонно щурится на проникающее в щелку под дверью яркое утреннее солнце. Поселение еще спит, вокруг потрясающе тихо, нет ни единого звука, кроме шелеста дыхания и гулкого биения сердца. Санни смотрит на Эрика сквозь полуприкрытые веки, и ей кажется, что она видит все разом. Прошлое и будущее водят хороводы у нее в голове, перед глазами мелькают тысячи картинок, и вместе с тем Санни смотрит только вперед, в мускулистую, обтянутую черной футболкой спину, и считает дыхание.

— Ты не спишь, — Эрик улыбается, но не поворачивается, позволяя Санни любоваться его спиной чуточку дольше.

Санни смеется, слегка хмурится и запирает видения на замок. Кое-что из них следовало бы показать Чарльзу, но это пока подождет. Теплая нега не выпускает из объятий, так что Санни предпочитает поваляться в постели чуточку дольше. Место рядом все еще теплое, Эрик только поднялся и сам еще не до конца проснулся. Санни считает секунды и вдохи, путается пальцами в простынях и позволяет себе думать, что они — самая обычная бестолковая парочка.

— Что ты видела? — спрашивает Эрик.

Он наконец поворачивается, сверкая широкой улыбкой, пересаживается ближе и осторожно касается лба Санни.

— Тебе прям все-все рассказать? — Санни хихикает, подается ближе и наслаждается теплыми прикосновениями. — Отправь кого-нибудь в Лас-Вегас.

— Кого-нибудь? — переспрашивает Эрик, приподнимая бровь.

— Тришу, — поясняет Санни, — она умеет ладить с безумными пироманами.

Эрик серьезно кивает, гладит Санни по щеке и удаляется давать распоряжения. Санни валяется в кровати еще какое-то время, выжидает удобный момент и заглядывает так далеко, как только может. Волоски на коже тут же встают дыбом, а голова начинает болеть и кружиться, но Санни продолжает всматриваться, разглядывает детали и в конце концов закрывает глаза. Она знает, что будущее никогда не будет достаточно радужным, знает, что видит лишь крошечное число вариантов. Санни натягивает улыбку, как парадное платье, приводит себя в порядок и выходит из домика, подставляя лицо по-летнему теплому солнышку.

— Доброе утро, малышка! — Триша машет рукой и закидывает сумку на плечо.

У нее карамельная кожа и черные волосы, широкая улыбка с задорными ямочками и потрясающе длинные ноги. Триша дышит холодом, перебирает в пальцах льдинки и бросает одну из них Санни. Она удивительным образом уже успела собраться и теперь выдвигается в путь. По прикидкам Санни новичок должен пробыть в Лас-Вегасе еще несколько дней, так что такая спешка ни к чему.

— Похожа на солнце, — Санни фыркает и закидывает косу на плечо, — прекрати называть меня малышкой!

— Но ты младше меня, — возражает Триша и поднимается по появляющимся прямо из воздуха ледяным ступенькам.

Эта способность всегда нравилась Санни. Ей вообще нравятся любые способности кроме ее собственной, но особенно привлекают те, что позволяют оторваться от земли. Санни чувствует себя привязанной и каждый раз радуется как ребенок, когда Эрик позволяет ей «полетать».

— Всего-то на год, — фыркает Санни и наблюдает, как девушка скрывается в небе, — и вообще, это только пока.

Санни долго смотрит в чистое-чистое небо, перебирает в пальцах искрящуюся льдинку и слушает наполняющееся голосами поселение. Ей поразительно нравится находиться здесь, но это скорее всего из-за Эрика. Санни таскается за Леншерром словно привязанная, а мужчина не говорит ничего против, даже протягивает ей руку каждый раз, когда она теряется и не может выбрать подходящую дорогу. Эрик не говорит, что любит ее, но Санни это и не нужно. Ей хватает ощущения его мозолистых рук и теплых губ на своем теле, а еще мерного биения его сердца под пальцами.

— Ты ведь самая младшая здесь, так что Триша права, — Эрик появляется словно из ниоткуда, кладет ладонь Санни на макушку и треплет белоснежные волосы, — малышка.

Санни дует губы, совсем как в детстве, коварно хихикает и ловко забрасывает льдинку ему за шиворот. Эрик недовольно шипит и оттягивает футболку, вытряхивая скользящую по телу и вызывающую табун мурашек льдинку, долго смотрит Санни в глаза и складывает руки на груди.

— Что-то случится?

— С чего ты взял? — смешок получается кривым и натянутым, и Санни сдается, покаянно склоняя голову. — Это касается Джин.

— О, — Эрик моментально становится серьезным, — скажешь Чарльзу?

Санни мотает головой, задумчиво кусает губы и наматывает кончик косы на палец. Теплый ветер треплет волосы, бросает белые пряди на глаза, и Санни путается между явью и видениями.

— Что бы ни случилось, помни свое обещание, — Санни говорит предельно серьезно, кусает губы и хватает Эрика за край футболки.

Эрик хмурится, сжимает ее пальцы и напряженно кивает.

— Нет, — отрезает Санни, не дожидаясь его вопроса, — я не расскажу подробности ни тебе, ни Чарльзу.

Санни жмурится, старательно выбрасывает из головы взметнувшиеся вихрем видения и сжимает пальцы так, что почти перестает чувствовать. Санни ненавидит это чувство, ненавидит теряться в будущем, но продолжает проваливаться глубже, пока висков не касаются прохладные пальцы. Ощущения вырывают Санни с корнем, возвращают в реальность со сносящей все на своем пути волной, не дают отдышаться. Все ее тело бурлит и плавится, кровь, кажется, вот-вот выплеснется наружу, прорвав тонкую кожу и позволив, наконец, отдышаться.

Санни распахивает глаза, глубоко вдыхает кажущийся ледяным воздух и трясет головой, словно так может избавиться от засевших в подкорке видений. Эрик смотрит на нее пронзительно, едва не скрипит зубами, но касается аккуратно, будто может сломать одним прикосновением. В глубине его глаз разжигает костры страх, и Санни поспешно кладет руку поверх его ладони и натянуто улыбается.

— Все будет хорошо, — говорит она, и едва ли верит собственным словам.

Солнце светит в глаза яркими лучиками, путается в тонкой сеточке морщинок вокруг глаз Эрика, раскрашивает его каштановые обычно волосы в задорный рыжий и греет озябшие пальцы. Санни подается вперед, прижимается щекой к груди Эрика и долго слушает биение его сердца.

— Все будет хорошо, — Санни чувствует, как Эрик уверенно кивает и касается губами ее макушки, и даже готова поверить кажущимся дымной обманкой словам.

Солнце нещадно палит, греет макушку так, что, кажется, на ней можно жарить яичницу. Санни вздыхает, выпутывается из объятий и смотрит в небо, словно отсюда может увидеть таящуюся там опасность. Она как всегда не знает, что следует делать, потому что вариантов слишком много, и каждый из них в конце концов может привести к чему-то непоправимому. Санни дала бы несколько оплеух Чарльзу, но ему ведь все равно, для него Санни навсегда останется ребенком, сколько бы лет ей не исполнилось.

— Планируешь бросить меня здесь и свалить в цивилизацию? — Эрик кладет ей руку на плечо и целует в висок.

Он уже давно научился понимать Санни без слов, читать ее мысли не хуже телепата, так что Санни только обреченно кивает, складывает пальцы в замок и закрывает рот.

— И почему, когда Чарльз творит глупости, разгребать приходится тебе?

Санни задорно смеется, пихает Эрика в живот и ловко уворачивается от тянущихся пересчитать ребра пальцев. Санни боится щекотки до одури, поэтому отскакивает подальше и прячется за ближайшим деревом.

— По-моему, — Санни одним глазом следит за приближающимся Эриком, — вы, как настоящие друзья, творите глупости вместе. Коллегиально, так сказать.

Санни знает, что Чарльз и Эрик важны друг другу, но никогда в этом не признаются. Они привыкли быть по разные стороны баррикад, идти друг против друга, но никто из них не в силах забыть, как все начиналось. Санни тоже предпочла бы забыть ту историю, но оставшиеся нежеланным подарком побелевшие волосы каждую минуту напоминают, что будущее радужным не бывает.

Санни знает, что Эрик не позволяет себе расслабляться, он пережил слишком много, и он не готов потерять что-либо еще. Санни следит за ним пристальным взглядом, вспоминает их первую встречу и отмечает, что Эрик все-таки довольно сильно изменился. Начать хотя бы с того, что улыбка его теперь не выглядит страшным оскалом, а железо не пробивает голову при малейшей опасности. Эрик отчаянно желает жить нормальной мирной жизнью и снова и снова ввязывается в неприятности.

За окном отвратительная для начала лета погода, Санни смотрит на бушующий на улице ветер и вздыхает, прикрывая глаза. Монотонный голос мадам Торни, учительницы физики, убаюкивает, так что Санни постепенно проваливается в грезы. До одури привычные картинки мелькают перед глазами, смазываются подобно пейзажу за окном несущегося поезда и превращаются в полыхающую алую кляксу. Санни морщится и, кажется, что-то говорит, но звуки тоже смазываются, превращаются в неразборчивый оглушающий вой.

— Александра! — звук ударяющейся о стол линейки и визгливый голос мадам Торни бьют по ушам надрывным стоном.

Санни дергается и едва не падает, поднимает глаза на стоящую рядом с ней учительницу и натянуто улыбается.

— Если вы немедленно не ответите на вопрос, я буду вынуждена сообщить вашему брату, — мадам Торни приглашающе машет в сторону доски линейкой, и Санни обиженно жмурится.

Конечно, Санни не слышала никакого вопроса, но как будто мадам это волнует. Она стоит, помахивая длинной деревянной линейкой, сердито сводит брови и нетерпеливо постукивает носком туфли по лакированному полу.

— Вы можете сказать ему, что мне нездоровится? — Санни предпринимает последнюю попытку.

Мадам Торни рассерженно хмурится, постукивает ребром линейки по парте и качает головой.

— Мисс Ксавье, — говорит она укоряюще, и Санни поднимается с места.

Заглядывать в прошлое гораздо проще, а еще это Санни может контролировать. Ей нужно всего лишь спросить, задать простой вопрос, и она непременно получит ответ. Поверхность классной доски гладкая и теплая, пачкающая пальцы мелом, она помнит множество детей, их голоса и руки и податливо рассказывает, выкладывает самые сокровенные тайны. Но загадки Санни не интересуют, она уходит недалеко, отматывает назад всего на несколько минут, слушает вопрос мадам Торни и улыбается, когда прошлое заботливо подсказывает ей ответ.

— Хорошо, садитесь, — мадам Торни выглядит довольной и возвращается к своему месту, — однако я все-таки сообщу вашему брату, что на моих уроках вы изволите спать, а не слушать. Сегодня вам повезло, но в следующий раз я не буду настолько снисходительна.

Санни кивает и пожимает плечами, подхватывает прошедшую по классу волну быстро стихших смешков и усаживается на свое место. Мадам Торни отворачивается, возвращается к теме урока, и теперь Санни внимательно слушает, методично выбрасывая из головы вызывающие улыбку воспоминания классной комнаты.

Чарльз встречает Санни у выхода из здания школы, стоит, скрестив руки на груди, и старательно держит вид сурового дяденьки. Школьники обходят его стороной и хихикают, некоторые старшеклассницы кокетливо улыбаются и бросают взгляды из-под полуопущенных ресниц. Санни закатывает глаза, хватает брата под руку и тянет к выходу, подальше от шепотков и смешков.

— Что она тебе сказала? — спрашивает Санни и зачем-то оборачивается в сторону кабинета физики.

— Мадам Торни? — Чарльз широко улыбается Люси, самой популярной девчонке в школе. — Она очень старалась убедить меня, что моя сестра — самая несносная ученица за всю ее карьеру.

Санни хохочет, тянет его к воротам и салютует хмурому охраннику. Чарльз продолжает улыбаться, склоняется к уху Санни и шепчет так тихо, что ветер почти заглушает его голос:

— Куда это ты направляешься?

Санни тянет его за рукав и чмокает в щеку, отчего Чарльз на мгновение застывает.

— Неужели новоявленный профессор не угостит любимую сестренку газировкой? Серьезно, когда ты собирался сказать мне, прошла уже почти неделя?

— Я… — Чарльз мешкает и тушуется, на мгновение теряя свой повседневный напыщенный лоск.

— Мойра МакТаггерт уже приходила к вам? — Санни продолжает забрасывать и без того обескураженного брата вопросами и ведет его к общежитию. — Брось, Чарльз, я знаю, что вы с Рейвен забираете меня на каникулы раньше.

Чарльз долго молчит, смотрит куда-то в неспокойное серое небо и в конце концов кивает скорее самому себе:

— Агент МакТаггерт просит о помощи, — Чарльз останавливается неподалеку от входа и машет рукой выходящей из высоких дверей Рейвен, — но это может привести к раскрытию наших способностей широкой общественности.

— Разве не этого ты хочешь?

Школьники обходят их стороной, точно не видят вовсе, смотрят мимо и постепенно расходятся по своим делам. Санни знает, что это дело рук Чарльза, потому что никому не следует слышать их разговор. Сам Чарльз, кажется, делает все на автомате, задумчиво смотрит на приближающуюся с чемоданом Санни Рейвен и крутит пуговицы на рукавах.

— Ча-а-арльз! — Санни тянет его за рукав и вырывает пуговицы с корнем. — Будешь много думать — облысеешь!

Рейвен смеется, а Чарльз зябко ведет плечами и морщится, явно представляя себе подобную картину. Они идут к выходу все вместе, разговаривают о какой-то ерунде и больше не поднимаю тему ЦРУ до самого дома. Там уже вечером Чарльз все-таки интересуется, следует ли ему начинать работать на правительство или попытаться справиться с проблемой своими силами.

— Не знаю, — Санни пожимает плечами и отправляет в рот накрученные на вилку спагетти, — но если не остановить этого Шоу, будет плохо.

— Насколько плохо? — интересуется Рейвен, заправляя прядь светлых волос за ухо.

— Э, — спагетти идут не в то горло, и Санни кашляет и поспешно хватает стакан с водой, — конец света? Это в худшем случае.

Рейвен застывает с раскрытым ртом, а Чарльз подрывается и едва не расшибает лоб о дверной косяк:

— Я звоню Мойре!

— Ты уверен, что он нам нужен? — шепот Санни разносится по помещению подобно раскату грома.

Чарльз укоризненно качает головой, обхватывает сестру за плечи и пожимает плечами, будто говорит, что не отвечает за ее слова.

— Санни! — шипит на нее Рейвен. — На этом моменте ты должна поздороваться и представиться. Кто учил тебя манерам?

— Ага, привет, — Санни машет рукой и хмурится, вновь переходя на громкий шепот. — Я серьезно! Вы просто не знаете, сколько от него будет проблем!

Эрик Леншерр стоит ровно напротив нее, сводит брови на переносице и недовольно поджимает губы. Он выглядит угрожающе, словно готов переступить через всех, кто будет ему мешать, и Санни первая в списке. Санни ведет плечами и трет подбородок, выискивая пути отступления.

— Не знал, что ЦРУ переквалифицировалось в детский сад, — насмешливо тянет Эрик и меряет Санни презрительным взглядом.

— Ой, а ты ищешь дом престарелых, дедуля? — парирует Санни.

Рейвен хлопает себя по лбу, а Чарльз сжимает руки чуть сильнее, так что Санни теряет возможность свободно двигаться. Эрик сверлит ее холодным взглядом, а Санни так и хочется показать ему язык. Чарльз приказывает ей успокоиться и грозит отправить домой. Санни переглядывается с Рейвен, они обе понимают, что новоявленный профессор не оставит сестру дома одну.

На самом деле Санни и сама не знает, будут ли от Эрика Леншерра проблемы. Все ее видения о нем ограничиваются совершенно противоположными вариантами развития событий в слишком узких для выводов границах времени. Однако предчувствие чего-то нехорошего накрывает с головой, и Санни рассеянно качает головой, когда кто-то пытается с ней заговорить.

— Ей действительно не стоит здесь находиться, — голос Мойры звучит взволнованно.

Женщина ведет их куда-то, петляет коридорами и останавливается перед массивными запертыми дверьми. Внутри оказывается что-то вроде гостиной со множеством диванчиков и какой-то совершенно неинтересной ерунды. Санни оглядывается вяло, пропускает речь Мойры мимо ушей и понимает только, что на какое-то время придется остаться здесь. Домой не хочется, Санни с детства терпеть не может оставаться одна, но и перспектива сидеть в компании незнакомых людей, однако, тоже не прельщает. Санни чувствует себя запутавшейся и потерявшейся, маленьким ребенком в компании умудренных опытом старцев. Ей не нравится все происходящее, она впервые оказывается впутана в проблемы спасения мира. Санни уже жалеет, что рассказала Чарльзу о Себастьяне Шоу.

Санни никогда не считала свои способности хоть сколько-нибудь полезными. На самом деле она предпочла бы что угодно, кроме возможности видеть будущее. Что угодно кроме этих запутанных обрывков и сводящей с ума неопределенности. Санни вообще кажется, что без нее было бы лучше или как минимум ничего не изменилось, потому что у Чарльза есть Рейвен, а все остальные ее на самом деле ни капельки не волнуют. Санни знает, что Чарльз заботится о ней, но также она знает, что так он может заботиться о ком угодно. Взять хотя бы Рейвен, разве она не подходит на роль младшей сестры гораздо лучше маленькой Санни, которая еще даже не закончила школу?

— Чарльз отругал меня, — Эрик подходит неслышно, садится рядом и больше ничего не говорит.

Ветер задувает в распахнутое окно, треплет волосы Санни и пускает зябкие мурашки по коже. Эрику, кажется, совсем не холодно, он сидит в одной майке, подставляет лицо холодным порывам и перебирает в пальцах монетку.

— Ребенку не место на войне, — говорит он спустя какое-то время, когда на улице становится совсем темно.

— Это не война, — отрицает Санни, растирая озябшие предплечья.

Эрик смотрит на нее долго, словно оценивает, и подбрасывает монетку. Кругляш кружит в воздухе, зависает у Санни над головой и падает вниз, больно хлопая ее по макушке. Эрик невесело усмехается, сжимает монету в ладони и снова смотрит куда-то вдаль.

— Это война, — жестко чеканит Эрик, — мы на пороге Третьей мировой войны, и ты должна знать это лучше, чем кто бы то ни было.

— Тогда ты уж будь добр, — Санни укладывает голову на согнутые колени и смотрит на Эрика из-за завесы каштановых волос, — не развязывай ее.

Эрик смеется, словно совсем не верит ее словам, и Санни обиженно дует губы. Она поднимается, оставляет его одного сидеть у окна, а в дверях не выдерживает, стремительно поворачивается и показывает мужчине язык.

Санни никогда не видела собственную смерть, но отчетливо поняла, когда та появилась за ее спиной. В этом мире, в сегодняшнем будущем, где смерть расхаживает среди живых, Санни не страшно. Санни сожалеет о многом и теперь все чаще думает, что могла бы что-то изменить. Что дар видеть осколки будущего дан ей не просто так. Что в какой-то момент ей следовало свернуть в другую сторону.

Мир полыхает, он охвачен пламенем истребляющей все живое войны. Огонь подступает все ближе, лижет босые пятки, а Санни смеется, всматриваясь в бушующую стихию в поисках единственного осколка. Единственный момент, где прошлое переплетается с будущим, прочно застыл перед глазами, но Санни слишком далеко и слишком напугана, чтобы разглядеть его подробнее. Друзья падают один за другим, время осыпается прозрачными осколками, и Санни понимает, что ей нужно кое-что сделать. Кое-что, что в детстве она делала тысячу раз, и что теперь заберет ее жизнь.

Эрик смотрит на Санни, прищурившись, словно что-то подозревает, а сама Санни не решается сказать ему. Эта его способность читать ее не хуже телепата иногда пугает, но в этот раз он ничего не сможет сделать. Санни рассказывает свой план Чарльзу, и тот долго противится и пытается найти альтернативу. Санни знает, что время еще не пришло, и позволяет ему думать.

Они перебираются с места на место, бегут от преследователей и каждый раз кого-то теряют. Санни не видит места, где они могли бы спрятаться хотя бы на мгновение, выжидающе смотрит на Чарльза и поджимает губы.

Их тут не больше десятка. Дети и несколько уставших, обессиленных взрослых. Санни видит прочно скрытое отчаянье в глазах Чарльза, видит, как все тяжелее взлетать Ороро, и как устало опускаются веки Эрика. Логан, пожалуй, единственный из них всех, кто почти не изменился, но и у него на висках пробивается седина, а раны затягиваются все дольше. Они идут вперед все медленнее, задерживаются все сильнее. Еще немного, и особо удачливый робот прикончит их всех разом, и тогда не будет никакого будущего.

— Нет, — Чарльз хоть и стал гораздо мудрее с возрастом, так и остался чрезвычайным упрямцем.

— У тебя есть идеи получше?! — Санни не выдерживает и кричит так громко, что все тут же сбегаются. — Что-нибудь, хоть один вариант, где мы не сдохнем в канаве, как загнанные собаки?!

Сердце бешено стучит в груди, от пронизывающего насквозь страха сводит зубы, и Санни яростно кричит только чтобы не позволить Чарльзу прочитать ее эмоции.

— Санни… — Чарльз поднимает руки и пытается улыбнуться.

— Нет, Чарльз!!! — Санни отмахивается от него, складывает руки на груди и глубоко вздыхает. — Таких вариантов нет, так что я предлагаю тебе единственный способ все изменить.

— Что за способ? — Эрик кладет руку ей на плечо, и тепло тягучей волной разливается по телу.

Она склоняет голову и подается ближе, упираясь лбом в его плечо. На самом деле Санни до одури страшно, но как будто она кому-то в этом признается. Эрик потрясающе теплый, и Санни становится легче от одного его прикосновения.

— Плохой способ, Эрик, — чеканит Чарльз и разворачивается, показывая, что разговор окончен.

Остальные не расходятся, смотрят на Санни выжидающе, а Эрик сжимает ладонь на ее плече чуточку крепче. Санни натянуто улыбается и прячет подрагивающие пальцы в складках плаща Эрика:

— Мы изменим это чертово будущее.

— Выкладывай, — жесткий голос Эрика настигает Санни у выхода из убежища.

Она была почти уверена, то успеет сбежать от вопросов, но, что ж, Эрик действительно знает ее слишком хорошо. Санни ежится и ведет плечами, путается пальцами в волосах и не знает, что сказать. Санни не хочет говорить, она готова рассказать кому угодно, кроме Эрика, и подступающий к горлу вязкий ком только способствует ее стыдливому молчанию.

— Александра, — Эрик подходи ближе, взмахивает полами длинного плаща и складывает руки на груди, — Чарльз бы не отказался, будь идея действительно хорошей. Так в чем дело?

Санни тушуется и сглатывает ком в горле, смотрит на него исподлобья и совсем не находит слов. Санни готова реализовать план прямо сейчас, лишь бы не объясняться перед Эриком.

— Других все равно нет, — слова получаются тихими и жалкими, так что Санни поспешно отворачивается.

Санни до одури страшно, ужас накрывает сносящей волной, она чувствует себя потерявшейся в огромном океане песчинкой. Предполагать собственную смерть на самом деле не так страшно, как рассказывать о ней кому-то. Не так страшно, как видеть ее за спиной. Старуха с косой словно дает ей выбор, меняет одну жизнь на сотни тысяч, и Санни не может отказаться. Потому что чертов правильный Чарльз Ксавье ее старший брат, а у нее самой — самый отвратительный икс-ген во вселенной.

— Так, — Эрик вздыхает и закатывает глаза, — ты сказала, что сможешь узнать, откуда взялись Стражи. Почему не можешь сделать это сейчас?

— Это, — Санни смотрит на него затравленным зверем и сдается под пронизывающим естество взглядом льдистых глаз, — мне нужен контакт.

— Контакт? — в глазах Эрика мелькает понимание, но он все равно переспрашивает, будто что-то еще может измениться.

— Физический, — поясняет Санни и жмурится.

Эрик молчит довольно долго, от него не слышно ни шороха, но Санни слишком боится, чтобы открыть глаза. То ли его реакции, то ли чего-то еще, но темнота перед глазами кажется спасительной. Санни сжимает кулаки и впервые жалеет, что не может увидеть собственное будущее. Санни все еще видит все что угодно, кроме себя, и уж точно не может знать, изменится ли после ее авантюры будущее. Потому что для нее теперешней это прошлое, и оно уже случилось.

— Черт подери!!!

Эрик рычит сквозь стиснутые зубы так, что у Санни все внутри замирает. Она распахивает глаза, смотрит на его перекошенное лицо и краем глаза видит развороченную груду металла, некогда бывшую одной из стен. Эрик дышит тяжело и прерывисто, он будто перетянул на себя весь страх Санни. Санни шагает вперед уверенно, смотрит на Эрика снизу вверх и улыбается. Она подходит совсем близко, так, что чувствует исходящее от него тепло кожей, касается кончиками пальцев щеки, вплетается пальцами в седые волосы и качает головой.

— Если получится — всего этого не произойдет, — Санни обводит рукой разрушенные, иссушенные битвами земли и вспоминает, как много людей там осталось лежать.

Эрик смотрит на нее слишком долго, буравит взглядом, почти пожирает на месте и в конце концов следит за ее рукой. Он моргает, всматривается в заходящее за горизонт тусклое солнце и разжимает кулаки. Металл падает на землю с оглушающим скрежетом, и все замирает, застывает в единственном мгновении спокойствия.

— Ты уверена, — Эрик подается вперед, прижимает ее к себе и касается губами макушки, — что получится?

— Нет, — Санни смеется, провожая взглядом скрывающееся за горизонтом солнце, — вполне может статься, что мы просто создадим еще одно, альтернативное будущее. Но даже так будет лучше, чем ничего не делать и продолжать бежать.

Эрик молчит, стоит, зарывшись лицом в волосы Санни, и она слышит, как гулко стучит его сердце. Прошло так много лет с их первой встречи, а отпечатавшийся образ, кажется, навечно сохраняется у Санни перед глазами. Что ж, если это то, что она может сделать — пусть так и будет.

Стражи появляются как всегда неожиданно, нападают ночью, перед самым восходом солнца, когда плотная дымка накрывает землю непроницаемой пеленой и дышать становится трудно. Их всего двое, но больше и не нужно. Ей нужен всего один-единственный Страж, и она сможет узнать о них все. Санни не знает, получится ли вообще, но призрачная надежда тлеет алым рассветом на ладонях.

Санни глубоко вдыхает жаркий воздух, следит, не шелохнувшись, как наступают исполины, как рушатся стены, и как утекают сквозь пальцы жизни. Санни смотрит на смерть сквозь полуприкрытые веки, цепляется пальцами за развевающийся на ветру плащ Эрика и смотрит Чарльзу в глаза. Остался всего один шаг, и она ждет подходящего момента, почти не дышит и тщетно пытается успокоить разбушевавшееся сердце. Эрик перехватывает ее ладонь и тащит в сторону, уводя от удара. Он как будто уже забыл их разговор и как всегда приглядывает за ней, не позволяя пораниться. Санни качает головой, резко притягивает его к себе и крепко целует, набираясь храбрости.

— Прощай, любовь моя, — Санни усмехается, гладит Эрика по щеке и успокаивает разбушевавшееся вдруг сердце, — увидимся в другом будущем.

Солнце медленно выкатывается из-за горизонта, окрашивает туманную дымку рыже-золотым, отражается от сверкающих серебром Стражей и слепит глаза. Санни шагает вперед, кивает сжимающему кулаки Чарльзу и улыбается, точно отправляется на прогулку. Рука безвольно падает вниз, тепло пальцев исчезает, и Эрик остается стоять, глядя ей в спину. Санни знает, что следует делать, картинка четко стоит у нее перед глазами, и это единственный раз, когда она видит саму себя.

Сверкающая в свете восходящего солнца рука пропарывает живот насквозь, Санни цепляется за нее сведенными в судороге пальцами и упрямо сжимает зубы. Прошлое льется в нее подобно цунами, и разобрать нужный фрагмент чертовски сложно, поэтому Санни посылает Чарльзу все. Все от начала до конца, все, что хоть как-то может помочь. Санни копается в памяти, перескакивает от одного фрагмента к другому и проваливается все глубже. Доли секунд длятся вечность, последнюю вечность в ее жизни, и она не видит уже ничего, кроме заполняющего собственную память прошлого. Нет, кажется, ни Стражей, ни собственной крови на руках, ни застывшего в горле последнего вздоха.

Санни не видит, как слезы текут по щекам Чарльза, как Эрик хоронит Стражей под грудой металла. Санни видит себя четырнадцатилетнюю, маленькую школьницу, впервые повстречавшую любовь всей своей жизни, девчонку, запутавшуюся в будущем. Санни видит собственное прошлое и будущее разом, все, что произошло и могло произойти, и остается там, где ей ничего не страшно.

— Мама! — Санни подскакивает на кровати и потерянно озирается в полутемной комнате.

Свет луны светит в окно, превращает мир в призрачное видение, одно из тех, что маленькая Санни только что видела. Она трет глаза и трясет головой, но пугающие картинки не исчезают, лишь слегка тускнеют. Простыни под ней смяты, а одеяло и вовсе сброшено на пол, тело покрыто холодным потом, так что пижама противно липнет. Санни смотрит на дверь, мысленно вопит и ждет, когда та распахнется, впустит самого надежного старшего брата на свете, и все страхи развеются сами собой.

Чарльз влетает спустя пару секунд, едва не сносит собой дверь и садится перед кроватью на корточки. Он заглядывает Санни в глаза, убирает растрепавшиеся волосы с ее лица и поджимает губы.

— Я вместо мамы, солнышко, — он говорит тихо, но в ночной тишине его слова слышны отчетливо, — тебе снова приснился плохой сон?

Санни кивает, утирает слезы кулачком и обхватывает брата за шею. С его присутствием видения отступают, прячутся в тенях и потаенных закоулках, и Санни уже почти совсем не страшно.

— Все опять умерли, — Санни втягивает носом запах одеколона Чарльза и трет зудящие веки, — это случится? Почти все, что мне снится, случается.

— Солнышко, — Чарльз притягивает ее к себе и усаживает на колени, — помнишь, мы договаривались, что тебе снится не то, что будет, а то, что может быть?

Санни серьезно кивает, утирает снова выступившие слезы и смотрит на него доверчиво-доверчиво. Чарльз гладит ее по голове, целует в висок и качает на руках, точно баюкает.

— Я сделаю все, чтобы сбывались только хорошие сны, — Чарльз говорит торжественным шепотом и поднимает руку, — веришь мне?

Санни смеется, обнимает его крепче и лукаво склоняет голову набок:

— Да! Можно я посплю с тобой?

Чарльз поднимается на ноги, перехватывает Санни поудобнее и направляется к незапертой, светящейся ярким провалом двери.

— Твой верный рыцарь исполнит любой приказ, — Чарльз задорно подмигивает, — говорите, принцесса.

— Молоко! — Санни хохочет, когда Чарльз скачет вниз по ступенькам. — С медом!

— Приказ принят к исполнению, моя леди! — Чарльз на мгновение замирает в холле. — Привет Рейвен.

— Привет, Рейвен! — повторяет Санни. — Мы идем пить молоко с медом, хочешь с нами?

Рейвен улыбается и качает головой. Она долго смотрит Чарльзу в глаза, скидывает пальто прямо на пол и в конце концов соглашается. На ней странное короткое платье, Санни оно совсем не нравится, но Рейвен ее никогда не слушает. Санни нравится, когда Рейвен синяя и очень красивая, но сама девушка эту свою ипостась явно недолюбливает.

Они идут на кухню все вместе и долго разговаривают обо всякой ерунде. На часах уже далеко за полночь, когда Санни наконец-то засыпает, так и сидя на коленях Чарльза и крепко обнимая его за шею. Рейвен хихикает в кулак и собирает посуду, а Чарльз поднимается, желает ей спокойной ночи и уходит наверх. Сквозь сон Санни чувствует, как ее укрывают одеялом, целуют в лоб и надежно прячут от всех-всех напастей.

* * *

Санни подскакивает на кровати посреди ночи. Сердце бешено стучит, а пальцы ощутимо подрагивают, Санни чувствует неприятный, застывший в горле ком и упрямо молчит, хотя ей и хочется орать во все горло. Не то чтобы она не привыкла видеть плохие сны, но от количества смертей раз за разом стынет кровь в жилах и волосы встают дыбом. Этого не случится, уверяет себя Санни мысленно, это только может случиться. Они не допустят этого, Чарльз обещал, а он единственный, кому Санни безоговорочно верит.

Сквозь распахнутое настежь окно в комнату задувает летний ветер, раздувает занавески, треплет взмокшие на висках волосы. Чарльз входит в комнату степенно, как и полагается новоиспеченному профессору, он слегка улыбается и привычно присаживается перед Санни на корточки.

— Плохой сон, солнышко? — его голос совсем как в детстве, так что Санни мгновенно успокаивается, и тянется за лаской.

Чарльз смеется, гладит ее по волосам и заправляет беспорядочные пряди за ухо. Санни даже почти забывает, что они не дома, а в промозглом здании одного из отделов ЦРУ, подается вперед и обхватывает брата за шею.

— Мне поспать сегодня с тобой? — Чарльз смеется, но Санни знает, что он предельно серьезен.

Она мотает головой и отстраняется, поглядывая на распахнутую дверь, хихикает и выпроваживает Чарльза из комнаты.

— Я уже не маленькая и могу поспать в одиночестве, — фыркает Санни у самого порога, — спокойной ночи.

— Сладких снов, солнышко, — Чарльз снова треплет ее по макушке и уходит, оставляя после себя легкий запах одеколона.

Санни воровато озирается, ждет, пока шаги совсем стихнут и стремглав несется в противоположную сторону. Там за углом она резко замедляется, переходит на спокойный шаг, поправляет на всякий случай волосы и как бы невзначай бросает:

— Доброй ночи, Эрик.

В ответ ей раздается презрительное хмыканье, и Санни про себя хихикает. Она направляется в сторону кухни, и Эрик почему-то идет за ней, ступает едва слышно, но не отходит далеко

— Детишки должны быть в постели, — заявляет он у самого входа в кухню.

— Ага, старички тоже, — фыркает Санни.

Она не видит, но ясно представляет, как Эрик закатывает глаза и складывает руки на груди. Санни проходит внутрь, копается среди разномастной посуды и выуживает небольшой ковшик. Молока в холодильнике обнаруживает всего ничего, и она выливает весь пакет, разжигает огонь на плите и принимается методично помешивать. Эрик молчит, буравит спину Санни пронзительным взглядом и стоит в проходе. Санни не смотрит на него, но кожей чувствует повисшее в воздухе напряжение.

— Достань, пожалуйста, чашки, — просит Санни и измеряет температуру пальцем.

Эрик хмыкает, но опять молчит, подходит к висящим над головой Санни ящикам и только тогда переспрашивает:

— Чашки?

В его голосе слышится недоумение, и Санни хихикает про себя.

— Ага, — кивает она и показывает на пальцах, — две.

Эрик закатывает глаза, но просьбу исполняет, ставит перед Санни две разноцветные чашки с громким стуком и отходит, усаживаясь за стол. Санни косит на него глаза и продолжает мысленно хихикать. Она переливает подогретое молоко, достает из шкафа найденный и припрятанный накануне мед. Он тянется тугим сгустком, и Санни кладет слишком много, облизывает ложку и морщится от избыточной сладости. Мед мерцает янтарем, переливается рыжими бликами, Санни смотрит на него завороженно, будто видит что-то подобное впервые, и вздрагивает, когда Эрик неосторожно отодвигает стул. Санни трясет волосами, отбрасывает назойливые видения, подхватывает обе чашки и протягивает одну Эрику. Леншерр смотрит на нее едва ли не как на чудо света, изгибает вопросительно бровь и фыркает. Санни дует губы, осторожно ставит перед ним собственноручно приготовленный напиток и садится напротив.

— Что? — спрашивает она, когда Эрик даже не притрагивается к чашке. — Ты же не думал, что я одна столько выпью?

Эрик фыркает в ответ, подозрительно смотрит на подрагивающую над молоком дымку и обхватывает чашку ладонями. Санни делает большой глоток, подается вперед, переваливаясь через стол, и облизывает губы:

— Или ты не привык, что кто-то может о тебе заботиться?

Санни щелкает его по носу, хохочет, наблюдая совершенно обескураженное лицо, и откидывается на спинку стула. Эрик сводит брови, Санни отчетливо видит, как играют желваки и вздуваются вены, залпом допивает молоко, бросает чашку в мойку и стремительно ретируется:

— Добрых снов, Эрик!

Школа встречает Санни гулом голосов и топотом множества ног. Учебный день уже закончен, и все занимаются своими делами, бродят по коридорам, переговариваются, делают домашнее задание и веселятся. Откуда-то слышится музыка, и Санни улыбается, вслушиваясь в задорные звуки, проходит мимо учеников и кивает всем, кто с ней здоровается. Кто-то пытается рассказать ей последние новости, кто-то хлопает по плечу, но Санни сейчас не до этого. Она улыбается всем, вежливо отмахивается от разговоров и спешит дальше.

Чарльз находится в одном из классов, он только закончил урок и теперь складывает книги в стопки. Расставленные кругом стулья напоминают Санни о ее собственных школьных годах, и она думает о том, что не отказалась бы променять пансион, где она училась, на школу для одаренных детей.

— Санни! — Чарльз отвлекается, откладывает книги в сторону и оглядывается. — Ты без Эрика?

— Без, — Санни смеется и берет Чарльза за руку, — ты же знаешь, он терпеть не может быть в центре внимания.

Чарльз сжимает ее ладонь, целует пальцы и лукаво смотрит исподлобья. Санни смущенно хихикает и выдергивает руку, шлепает брата по лысине и направляется к выходу из кабинета.

— Я уже говорила, но тебе идет, — она смеется, и Чарльз обиженно поджимает губы, — так ты действительно похож на умудренного опытом профессора.

— Санни, я безумно рад, — они проходят мимо беседующих о чем-то учеников и на мгновение замолкают, — но зачем ты здесь?

— О? — Санни разворачивается и идет спиной вперед, ловко лавируя мимо снующих тут и там детей и подростков. — Я не могу просто так вернуться домой?

— Санни, — Чарльз укоризненно качает головой и ловит ее за руку, — конечно, ты можешь, это и твой дом тоже. Но ведь сейчас ты здесь не просто так.

Чарльз не спрашивает, он констатирует факт, и Санни морщится от его проницательности. Она находит в холле болтающую со Скоттом Джин, машет ей рукой и улыбается.

— Это связано с Джин? — Чарльз вопросительно приподнимает брови, когда Грей кивает Скотту и направляется к ним.

— Можешь поставить себе пятерку, профессор, — Санни фыркает и понижает голос.

— Что связано со мной? — Джин оказывается рядом, вопросительно улыбается и приветственно кивает. — Привет, Санни.

— Ничего, Джин, — Чарльз ведет плечами и слегка склоняет голову, а Санни едва сдерживает смех, — ты можешь заниматься своими делами.

Джин окидывает их подозрительным взглядом и уходит, а Санни не выдерживает и прыскает. Чарльз смотрит на нее укоризненно, трет переносицу и приглашающе машет рукой. Они идут в кабинет Чарльза, там он достает одну из спрятанных от детей бутылок и пару стаканов, ставит все на стол и разливает янтарный алкоголь.

— Ты хочешь споить меня? — Санни шутливо морщится и наматывает прядь волос на палец. — Если ты вдруг забыл, я все еще пьянею с одного стакана.

— Я помню, — Чарльз усмехается и подталкивает к ней один из стаканов.

Санни берет сосуд, подносит к лицу и кривится. Янтарный, переливающийся в свете заходящего солнца напиток бьется о стенки и создает ощущение затягивающего марева.

— Гадость, — Санни выпивает все залпом, со звоном ставит стакан на стол и утирает губы, — серьезно, как вы это пьете?

Чарльз лукаво улыбается, покачивает стакан в руке, так что содержимое красиво мерцает, и делает маленькие глотки. В его взоре искрит бликами напряженное любопытство, и Санни закатывает глаза.

— Нет, — она склоняет голову набок и стягивает волосы на затылке пальцами, — это должен быть ее собственный выбор.

— И если все пойдет не так, — Чарльз прищуривается и напряженно сжимает зубы, — ты снова возьмешь судьбу в свои руки?

— Нет, — Санни смеется, качает головой и откидывается на спинку кресла, — ты знаешь, что нет.

Чарльз долго молчит, буравит ее укоризненным взглядом, допивает алкоголь одним махом и плескает в стакан еще. Санни следит за его движениями, вглядывается в глаза и прикрывает на мгновение веки.

— Что, если она убьет всех? — Чарльз выдыхает воздух со свистом и сжимает кулаки на подлокотниках кресла. — Санни, я вижу, что в твоей голове.

— Ты совсем мне не веришь? — Санни приподнимается, опирается локтями о стол и подается вперед.

— Это не так, — Чарльз мотает головой и трет виски дрожащими пальцами, — но то, что ты видишь — чудовищно.

— Разве не ты обещал мне, — Санни шипит сквозь зубы и тянется к нему подобно раздувающей капюшон кобре, — что сделаешь все, чтобы сбывались только хорошие сны?

— Я не могу!!! — Чарльз дергается и швыряет стакан в стену. — Я солгал тебе! Я был юнцом, не осознающим масштабов твоей силы, что еще я мог сказать ежедневно плачущей от кошмаров маленькой девочке?!

— Прекрати чертову истерику!!! — Санни бьет ладонью по столу и вскакивает, нависая над Чарльзом. — Не пора ли тебе наконец поверить в собственную силу, профессор?

Санни говорит вкрадчиво, почти шепчет, выпуская слова сквозь плотно сжатые зубы, и тяжело дышит. Чарльз смотрит на нее снизу вверх, кусает покрасневшие губы и цепляется пальцами за штаны. Санни обходит стол, опирается ладонями о подлокотники его кресла и склоняется низко-низко, так, что чувствует его смазанное дыхание на подбородке.

— Какую силу? — Чарльз выплевывает слова одно за другим и сверлит Санни пронзительным взглядом. — В какую чертову силу я должен поверить?!

Санни смотрит на него долго, внимательно вглядывается в его глаза и в конце концов резко отстраняется и вскидывает руки:

— Уж за двадцать лет ты должен был догадаться.

Санни стремительно шагает прочь из кабинета Чарльза, в самых дверях сталкивается с обеспокоенным Хэнком и скалится вместо улыбки. Хэнк оглядывает ее вопросительно, переводит взгляд на Чарльза и бросается внутрь.

Санни задерживается в школе еще на какое-то время, старательно избегает бросающего на нее укоряющие взгляды Чарльза и все больше присматривается к беззаботной Джин. Грей, кажется, видит ее интерес, но больше практически не подходит, разве что бросает парочку ничего не значащих фраз и стремительно скрывается из виду. Скотт, таскающийся за Грей по пятам, смотрит на Санни волком и подает какие-то знаки. Санни благополучно их игнорирует.

Школьная жизнь неожиданно кажется Санни непривычной и чужой, хотя она и сама некогда была учителем. В обычной школе, правда, но тем не менее Санни прекрасно знакомы гул переговаривающихся школьников, разносящиеся по классу во время уроков шепотки и разномастные, самые потрясающие способы списывать. Санни чувствует себя поразительно ненужной в этом доме, потому что Чарльз не разговаривает с ней вот уже неделю, а все остальные кажутся до зубовного скрежета лишними.

В конце концов Санни не выдерживает, в один из вечеров напивается до зеленых соплей и начинает распугивать школьников задушевными беседами. Рейвен находит ее на кухне ближе к полуночи, когда все расходятся спать, а Санни тянется за новой бутылкой горячительного.

— Рейвен! — Санни машет ей рукой с зажатой в пальцах бутылкой и пригласительно кивает. — Присоединяйся.

Рейвен садится напротив, оглядывает Санни скептическим взглядом и хмыкает, скашивая глаза на небольшую стеклянную горку под ее ногами.

— Так вы с Чарльзом поссорились? — она опускает подбородок на сжатую в кулак ладонь и покачивает ногой.

— Нет! — отрицает Санни и опускает бутылку на стол; пальцы сами собой вплетаются в растрепанные волосы и тянут до боли. — Да. Да, мы, черт подери, поссорились.

— Потрясающе, — тянет Рейвен, оглядывая Санни насмешливым взглядом, — первая ваша ссора, а я все пропустила.

Санни смотрит на нее, раскрыв от удивления рот, дергает себя за волосы и скользит глазами по кухне.

— Не может быть, — говорит она растерянно, — мы же ссорились, когда…

— Когда? — переспрашивает Рейвен, ухмыляясь.

Санни так и застывает с открытым ртом, смотрит на Рейвен, точно ищет в ее глазах подсказку, и натыкается только на ярко-желтую насмешку. Даркхолм так и сидит, подперев кулаком щеку, взгляд ее превращается сначала в укоризненный, а после в требовательный, и Санни вздрагивает, когда она резко кивает в сторону двери. Там неожиданно для них обеих обнаруживается устало потирающий глаза Хэнк. Он стоит, подперев дверной косяк плечом, кажется, уже довольно долго и смотрит на развернувшуюся в кухне картину почти также, как Рейвен.

— Вы точно не близнецы? — Хэнк кивает в сторону лестницы и усмехается. — Профессор буянит в кабинете.

Санни подрывается с места, путается в собственных ногах и едва не проезжается носом по столу. Она обходит назойливо скачущее перед глазами препятствие, оглядывается на качающую головой Рейвен, останавливается перед Хэнком и, выставив вперед палец, выпаливает:

— Мы круче, чем близнецы!

Дорога наверх занимает непозволительно много времени, потому что ступеньки плывут и оказываются не на своих местах, а Санни шатается от одного края лестницы к другому. Спасают от падения ее только массивные перила и отвратительно обострившаяся от алкоголя способность видеть будущее.

Санни врывается в распахнутую настежь дверь кабинета, спотыкается о порог и таки проезжается носом по скрипучему дереву. Подняться получается не сразу, потому что голова предательски кружится, а еще горячие слезы выступают в уголках глаз. Едва сделав шаг, Санни снова спотыкается и так и остается сидеть на полу перед сидящим за столом Чарльзом, потому что слезы неконтролируемым потоком текут по щекам, а пальцы ощутимо дрожат.

— Санни, что… — Чарльз обрывает самого себя на полуслове и, кажется, мгновенно трезвеет.

Санни на самом деле ему завидует, потому что его не уносит от одного запаха алкоголя и даже в состоянии крайнего опьянения он может себя контролировать.

— Ча-а-арльз! — Санни сидит на полу, трет глаза дрожащими пальцами и воет так, что вся школа уже должна была сбежаться.

Она чувствует себя маленьким ребенком, совсем как в детстве, будто ей снова приснился кошмар. Санни слепо тянет руки вперед и натыкается на теплые колени. Чарльз перед ней, смотрит сверху вниз и слегка усмехается.

— Солнышко, — выдыхает он и обхватывает ее дрожащую ладонь своей, — мы с тобой такие глупые.

— Угу, — соглашается Санни, утыкается лицом в его колени и тихонько всхлипывает.

Знакомиться с другими мутантами странно. Начиная с того, что они все как минимум совершеннолетние, и заканчивая тем, что каждый из них чокнутый. Разве что Рейвен кажется знакомой в этой разномастной компании, но и она пускается во все тяжкие от количества таких же странных, прячущихся ото всех и самих себя мутантов.

Чарльз с Эриком целыми днями пропадают где-то в поисках новых людей, а Санни категорически скучно. Рейвен меняет ее на Хэнка и постепенно увеличивающуюся компанию, и Санни приходится сидеть с ними, потому что Чарльз как всегда в свое отсутствие поручает ее Даркхолм. Отбрехаться получается через раз, и в такие моменты Санни оккупирует комнату Чарльза и просиживает целые дни за книгами. Она не понимает необходимости скрывать свою внешность и способности, а потому не слишком вписывается в компанию стремительно сдружившихся на почве общей проблемы Рейвен и Хэнка. Санни уже даже не пытается доказать девушке, что она красивая и в естественном виде, просто фыркает и закатывает глаза каждый раз, когда разговор заходит о внешности.

— Ну да, — хмыкает Рейвен, — ты-то выглядишь нормально.

— Что в твоем понимании нормально? — ехидно переспрашивает Санни. — Хочешь поговорить об этом?

Они обе отворачиваются и складывают руки на груди. Разговор никто не продолжает, потому что обе понимают — бесполезно. Рейвен считает Санни ничего не понимающим ребенком, а Санни в свою очередь считает Рейвен легкомысленной дурой, зацикленной на дурацких проблемах. Санни знает, что не права, но душащая обида не дает расставить точки над ё.

Дни тянутся за днями, Санни успевает от скуки сделать все домашнее задание на лето и несколько раз перечитать диссертацию Чарльза. Они с Рейвен почти не разговаривают, Чарльз приходит время от времени и сталкивает их лбами, а Эрик исподтишка смеется и обзывает их всех детишками. Однажды Санни занимает гостиную, потому что Рейвен и Хэнк скрываются где-то в лабораториях, и сидит с книгой в руках почти до рассвета. Она ловит мелькающие в разуме Чарльза картинки и обиженно поджимает губы. Когда они оба — Чарльз и Эрик — вваливаются в комнату навеселе, Санни откладывает открытую на пятой странице книгу, сверкает глазами и кривит губы в ухмылке:

— Мне станцевать вам стриптиз в качестве приветствия?

Тишина длится долгое мгновение, после чего они говорят одновременно:

— О боже, Санни!

— Ни за что.

Чарльз возводит глаза к потолку, а Эрик меряет Санни оценивающим взглядом и добавляет:

— Разве что лет через десять.

Санни прыскает и серьезно кивает, а Чарльз смотрит на Эрика укоризненно. Последний разводит руками и ухмыляется ему в лицо.

— Что? Я всего лишь оцениваю перспективы.

Чарльз хлопает себя по лбу, думает о том, какие же они все идиоты — Санни отчетливо это слышит — и стремительно скрывается в собственной комнате. Эрик смеется ему вслед, слегка наклоняя голову вперед, и переводит взгляд на Санни. Санни салютует ему захлопнутой книгой и склоняет голову набок.

— Десять лет, — говорит она Эрику в лицо, — я запомню.

Санни почти не запоминает имена всех новоприбывших. Про себя она пародирует Эрика и зовет их детишками, подпирает щеку ладонью и угрюмо смотрит на разворачивающуюся вакханалию. Их закрывают на первом этаже такого же угрюмого здания одного из отделов ЦРУ, как и ее настроение, приставляют ко входу охрану и бросают одних. Санни не понимает, кого должны охранять, их от людей или людей от них, но постепенно склоняется ко второму варианту.

Рейвен радостно смеется и берет на себя роль заводилы. Она представляется первой и просит всех по очереди рассказать о себе и своем таланте. Рейвен не называет это мутацией, и у Санни от ее слов сводит скулы. Санни слушает без интереса, пытается не рассматривать прошлое каждого подобно дурацкому фильму, но желание поделиться так и фонтанирует из всех вокруг, так что ей даже не нужно никого касаться. Когда очередь доходит до нее, Санни пожимает плечами, одаривает всех насмешливым взглядом и убирает волосы за спину.

— Ну я, типа, в школе учусь, — говорит она и вспоминает еще одну забавную характеристику, данную Эриком, — тепличный цветочек.

Волна смеха накатывает резким порывом, и Санни морщится. Хэнк единственный смотрит на нее обеспокоенно, но Санни отмахивается и продолжает оглядывать веселящийся народ скептическим взглядом. Видеть судьбу каждого, находящегося здесь, ей совершенно не нравится.

— Ладно! — Рейвен хлопает в ладоши, и смех постепенно стихает. — Поговорим о более интересном.

— Точно, — подхватывает один из парней, — колитесь, кто что может?

— Будем придумывать прозвища! — говорит Алекс Саммерс, единственный, чье имя Санни запомнила. — Мы же как чертовы супергерои!

Супергерои, мысленно фыркает Санни и закатывает глаза. Конечно, чертовы супергерои, возомнившие невесть что о себе дети, не ведающие собственного будущего.

Невысокая девушка показывает стрекозиные крылья, и Санни завистливо поджимает губы. Она называет себя Ангелом, и Санни громко фыркает. Ангел легкого поведения, как же.

— Я буду Мистик, — громко говорит Рейвен, чтобы отвлечь всех от неприглядной реакции Санни.

— Черт! — наигранно возмущается парень с презабавными рыжеватыми кудряшками. — Я хотел быть Мистик.

Рейвен растягивает губы в ухмылке, подмигивает ему и становится самой собой. Санни так и хочется в который раз заявить, что так лучше, но она молчит, обиженно поджимая губы, и пялится куда угодно, только не на Даркхолм. Вокруг раздаются пораженные вздохи и хлопки аплодисментов, и Санни кожей чувствует, как это нравится и смущает Рейвен одновременно. До этого момента ее настоящий облик вызывал у людей разве что поражение и страх, а не восхищение. У всех, кроме Чарльза и Санни.

— Ладно, — кучерявый трет ладони и подается вперед, — тогда зовите меня Банши.

На него смотрят непонимающе, а Хэнк хлопает парня по плечу:

— Ты серьезно хочешь назваться именем крикливого демона из сказок?

Парень вздыхает, окидывает гостиную интригующим взглядом и снова трет ладони. Он ставит на стол несколько стаканов, наклоняется перед ними и покачивается из стороны в сторону, будто готовится к старту.

— Смотрите, — говорит он, предвкушающе улыбаясь, — только закройте уши.

По комнате снова разносятся смешки. Санни послушно закрывает уши ладонями и неодобрительно смотрит на чересчур счастливую Рейвен. Та тоже вроде бы выполняет просьбу, но как только Банши отворачивается, отнимает руки.

— Закройте уши, я серьезно, — парень повышает голос, и в этот раз все послушно зажимают уши ладонями.

Раздается оглушающий визг, пуленепробиваемое стекло, отделяющее их от стоящей во дворе статуи, трепещет и рассыпается вдребезги. Санни присвистывает, Банши выпрямляется и разочарованно разводит руками:

— Над точностью стоит поработать.

После этого чернокожий парень демонстрирует поразительную способность приспосабливаться, сунув голову в аквариум и вырастив на лице и шее жабры. Санни хохочет от его торжествующего выражения лица и забирается на диван с ногами.

— А ты что можешь? — поворачивается к ней Алекс.

Разговоры тут же стихают, и все смотрят на Санни. Санни смущенно улыбается и качает головой:

— Ничего настолько удивительного.

— Она видит будущее! — тут же влезает Рейвен.

— И прошлое, — фыркает Санни, — ты вот сидишь на выгребной яме.

Рейвен показывает ей язык и не двигается с места. По комнате разносятся смешки, многочисленные руки тянутся к отставленным на время бутылкам с пивом.

— Сейчас-то здесь мягкий диван, — тянет Рейвен, делая глоток, — так что мне все равно.

Банши оглушительно хохочет, и Санни всерьез беспокоится, как бы он не разнес еще что-нибудь.

— Серьезно? — присвистывает Алекс. — Это круто!

— Нет, — не соглашается Санни, но ее никто не слушает.

— Тогда как насчет, — Ангел прикладывает палец к пухлым губам и лукаво склоняет голову набок, — Дэстини?

Кто-то свистит, и у Санни почти закладывает уши. Она складывает руки на груди и скептически оглядывает всех присутствующих.

— Серьезно, Судьба? — Санни прикусывает губу и морщится. — Не слишком пафосно?

— В самый раз! — Алекс хлопает ее по плечу и смеется.

Кто-то, кажется, Дарвин, протягивает Санни бутылку, и ее тут же вырывает разгневанная Рейвен. Она сверлит чернокожего яростным взглядом и выпивает все одним махом. Бутылка врезается в стену и разбивается вдребезги, а Даркхолм поворачивается к Саммерсу.

— Остался только ты, — Алекс вжимает голову в плечи и скрещивает руки на груди, но Рейвен не отстает, — давай же, не стесняйся.

— Он не стесняется, — фыркает Санни и добавляет тише, — ты никого не поранишь.

Алекс посылает Санни благодарный взгляд, и она прикрывает глаза. С подачки Рейвен все начинают скандировать его имя и хлопать в ладоши, так что Саммерс в конце концов сдается, вылезает через разбитое стекло на улицу и приказывает всем спрятаться. Как в случае с Банши все показательно прячутся и тут же высовываются, стоит Алексу отвернуться. Алекс закатывает глаза, смотрит на Санни, и та разводит руками.

Когда все наконец-то скрываются внутри комнаты и прилипают к пустому окну, воздух прорезает ярко-алая вспышка. Гул нагреваемого воздуха чередуется со свистом, вокруг Алекса обвиваются точно огненные кольца. Он напрягается, оглядывается еще раз в сторону окна и позволяет им устремиться вперед. Бронзовая статуя оказывается располовинена надвое, верхняя часть падает на землю, охваченная пламенем, а воздух резко погружается в тишину и холодеет. В следующее мгновение тишина взрывается криками и свистом, Алекса затаскивают внутрь, хлопают по плечам и куда дотянутся и всовывают в руки звенящие бутылки с пивом.

Санни салютует ему и, предчувствуя вакханалию, выбирается на улицу. Верхняя половина статуи все еще охвачена пламенем, но оно постепенно гаснет от соприкосновения с влажной травой. Санни несколько раз обходит огороженный высоким забором периметр, вглядывается в мерцающие на небосклоне звезды и усаживается на траву.

Чарльз, Эрик и Мойра объявляются спустя где-то час, как раз в самый разгар пьянки, и Санни приветствует их взмахом ладони. Чарльз смотрит на нее вопросительно, и Санни пожимает плечами. Как будто ее предостережение могло кого-то остановить, что он как маленький в самом деле.

— Что здесь происходит? — Чарльз повышает голос, и только после этого музыка резко стихает.

Санни приподнимается и заглядывает в окно, смотрит на тянущую губы в широкой улыбке Рейвен и качает головой.

— Мы придумали всем прозвища, — Рейвен смеется, будто не замечает сверкающий в темноте взгляд Чарльза, и показывает на них пальцем, — ты, кстати, Профессор Икс, а он Магнето.

— Рейвен, — Чарльз обрывает ее резко, выдыхает и разочарованно прикрывает глаза, — я был о тебе лучшего мнения.

Рейвен смотрит на него растерянно и отводит глаза. Чарльз разворачивается, хватает Санни за руку и тянет ее за собой. Он тяжело дышит, сжимает пальцы слишком крепко, и Санни подается вперед, перехватывает его ладонь другой рукой и успокаивающе сжимает.

— Так какое у тебя прозвище, ребенок? — вопрос Эрика бьет по ушам, и Санни вздрагивает, оглядываясь на него через плечо.

— Дэстини, — фыркает Санни и слышит смешок со стороны Чарльза, — круто, правда?

Эрик опускает ладонь ей на макушку и треплет волосы, так что Санни довольно хихикает. Чарльз наконец расслабляется, перехватывает руку Санни поудобнее и примирительно поглаживает ее пальцы.

— Каким был твой первый раз? — лениво спрашивает Санни и сверкает смешинками в глазах. — В смысле первый секс, а не то, о чем ты подумал.

Эрик лежит на спине посреди кровати, подложив под голову ладони, а Санни развалилась с ним рядом, вычерчивает на его груди какие-то символы и хихикает про себя.

— Серьезно? — Эрик слегка поворачивает голову, оглядывает Санни скептическим взглядом и закатывает глаза. — Ты не можешь просто посмотреть?

— Могу, — Санни покачивает ногами из стороны в сторону и перекатывается на бок, царапая коготками его руку, — но так не интересно.

Эрик приподнимается на локтях и угрожающе щурится, но Санни только смеется и отбрасывает с лица волосы.

— Тебе не кажется, что ты наглеешь?

Санни резким движением укладывает его обратно, садится сверху и склоняет голову набок.

— М-м-м, — она проводит кончиком языка по губам и наигранно задумчиво отводит глаза, — не-а.

Эрик звучно хлопает себя по лбу, смотрит на Санни как на еще одно чудо света и обреченно вздыхает. Санни хихикает и ерзает, и Эрик хватает ее за бедра.

— Ты серьезно спрашиваешь меня об этом сейчас? — его голос звучит хрипло, а дыхание резко учащается.

— Ну да, — Санни хлопает глазами, точно ничего не понимает, и перебирает пальцами волосы, — брось, Эрик, ты расскажешь, и я расскажу в ответ, все честно.

— Да наплевать на честность! — Эрик перекатывается, подминает Санни под себя и неожиданно ухмыляется. — Что, есть что рассказывать?

— А ты думал невинную девицу взял? — Санни лукаво приподнимает бровь и показывает Эрику язык. — Фигушки.

В итоге к разговору они возвращаются только спустя какое-то время. Санни все-таки вынуждает Эрика рассказать, потому что ей и в самом деле чертовски интересно. Не то чтобы она не понимает, что в такой ситуации дамы обычно начинают ревновать, но сама ничего подобного не чувствует и продолжает наслаждаться противоречивыми реакциями Эрика. Они располагаются на веранде в соседних креслах; Эрик задумчиво смотрит на окутанный сумерками лес, а Санни смотрит на Эрика.

— Мне было двадцать, и…

— Да ты поздний мальчик, — перебивает его Санни.

Она сидит, подперев рукой щеку и оперевшись о подлокотник, и посмеивается. Эрик смотрит на нее недовольно и шипит сквозь зубы:

— Санни.

— Что? — Санни склоняет голову набок и прикусывает губу. — Чтоб ты знал, Чарльз впервые привел домой девчонку в четырнадцать.

— Санни, я не хочу знать, когда и как Чарльз лишился девственности, — Эрик закрывает лицо рукой и делает акцент на слове «хочу».

— Ладно, — поспешно соглашается Санни, — так какая она была? Старше или младше, красивая или не очень? Боже, только не говори, что это был мужчина!

— Санни! — Эрик рассерженно рычит и вдруг оказывается так близко, что Санни чувствует его дыхание на губах. — Или ты молчишь, или я заставляю тебя замолчать.

— Мне нравится второй вариант, — хихикает Санни.

Губы Эрика тут же накрывают ее собственные, терзают грубо и неаккуратно, и Санни чертовски нравится. Санни подается вперед, путается пальцами в волосах Эрика, прикусывает его губу и сдавленно выдыхает. Эрик перетягивает ее к себе на колени, оглаживает горячими ладонями спину и забирается Санни под майку. Санни вздрагивает и слегка выгибается, тянет его за волосы и резко разрывает поцелуй.

— Второй раз такой фокус не пройдет, — шепчет она, облизывая припухшие губы.

Эрик приглушенно смеется, прикусывает Санни за ключицы и покрывает место укуса поцелуями. Санни хихикает от щекотки и растущего в животе напряжения, склоняет голову набок так, что волосы волной падают на ее лицо, и смотрит на Эрика сквозь белоснежный занавес.

— Так нечестно, — всхлипывает она, когда горячие пальцы проходятся вверх по позвоночнику.

— Ты начала это, — со смешком парирует Эрик.

В его глазах мерцают первые звезды, и Санни тонет, на долгое мгновение забывая обо всем на свете.

— Ну и ладно, — тянет она, кое-как выбирается из кольца рук Эрика, скатывается с его колен и падает в соседнее кресло.

Тянущуюся к ней руку Санни встречает шлепком и обиженно поджатыми губами. Эрик едва слышно хохочет и смотрит на Санни лукаво:

— Все еще хочешь знать?

— Нет, — Санни дует губы и складывает руки на груди.

Она отворачивается, забирается в кресло с ногами и долго всматривается в летающую вокруг фонаря мошкару. Она, должно быть, такая же, вьется вокруг самого опасного в мире мутанта, бьется о толстое стекло его прошлого и не осознает собственной глупости и беззащитности. Санни усмехается, натягивает улыбку и поворачивается к ожидающему ее реакции Эрику.

— Тогда я расскажу, — заявляет она и тянется за стоящей неподалеку флягой, — подай, пожалуйста.

Эрик фыркает, поднимает палец вверх и качает им, будто дирижирует. Фляга не сдвигается с места, зато входная дверь медленно отворяется и в образовавшуюся щель вылетает массивный стальной термос. Он подлетает к Санни, кружит над ее головой и падает точно в руки. Фляга тоже взлетает, повинуясь взмаху руки, и оказывается в ладонях Эрика. Санни хмыкает и закатывает глаза, тянется, чтобы отвинтить крышку, и та отвинчивается сама.

— Мне было пятнадцать, — Санни делает большой глоток, смотрит на довольного Эрика и поясняет, — через год после событий на Кубе. Мне было любопытно и еще хотелось доказать всем, что я уже взрослая.

— Всем? — со смешком переспрашивает Эрик.

— Чарльзу, — Санни снова закатывает глаза и покачивает в руке термос, — он все время пропадал в поисках учеников, а меня буквально посадил под домашний арест, чтобы я вдруг снова куда-нибудь не исчезла.

— В прошлый раз не очень-то помогло, — хмыкает Эрик и делает большой глоток, — и кто был жертвой?

— Роджер Кейн, мой одноклассник. Он не то чтобы мне нравился, — Санни смотрит на Эрика, будто сравнивает, и смеется, — в общем я привела его домой.

Эрик молчаливо присвистывает и едва слышно смеется. Санни тоже хихикает и ойкает, когда термос выскальзывает из ее ладони. Эрик салютует ей флягой, ловит потеряшку и взмахом просит продолжать.

— Держу пари, Чарльз вас застукал, — фыркает Эрик и прикладывается к термосу, — у тебя вкуснее.

— Естественно, Чарльз нас застукал, все задумывалось ради этого, — Санни морщится и теребит пальцами волосы, — я бы не отказалась, если бы он сделал это немножечко пораньше.

— Все было так плохо? — сочувственно спрашивает Эрик.

— Он даже не вставил до конца, когда начал кричать, что я все делаю неправильно, ему, видишь ли, мама все объяснила, — Санни прикрывает красное лицо руками и кусает губы от смеха, — мне было больно, смешно и противно.

— И? — Эрик подается вперед и сует ей флягу.

— И во время этих криков ворвался Чарльз, — Санни делает большой глоток и даже не морщится, — мне никогда не было так стыдно.

Эрик откидывается на спинку кресла и громко хохочет. Санни смотрит на него сквозь полуопущенные ресницы и делает еще один глоток.

— На следующий день Роджер даже не вспомнил, что мы знакомы, — говорит Санни, когда приступ смеха у Эрика немного стихает.

— Легко отделался, — жестко хмыкает Эрик и утирает выступившие в уголках глаз слезы.

— Это на удивление сработало, — Санни съезжает вниз и устремляет взор в мерцающее серебристыми звездами небо, — Чарльз не сказал мне ни слова, но неожиданно разрешил выходить из дома без Хэнка. Мне выходить уже не особенно-то и хотелось.

Эрик снова прыскает, забирает у Санни флягу и возвращает ей термос. После алкоголя кофе уже не кажется таким вкусным из-за оставшегося во рту противного привкуса, но тепло приятно согревает, так что Санни подносит горлышко к самому носу.

— А в университете был Стэн, — Санни мечтательно щурится, — мы встречались всего полгода, но…

— На этом мы, пожалуй, остановимся, — перебивает ее Эрик и встает с места, — продолжим лучше то, что не закончили ранее.

Санни взвизгивает и хихикает, когда Эрик подхватывает ее на руки, смотрит из-за его плеча на все еще летающих вокруг фонаря мошек и прижимается ближе. Эрик целует Санни в макушку, перемещается на висок и распахивает дверь ногой. Санни млеет и прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям, находит его губы и обвивает руками шею.

Санни выбирается из машины, перехватывает поудобнее пакет с продуктами и медленно направляется к двери. Поместье выглядит совсем заброшенным, но Санни, честно признаться, так нравится даже больше. Единственное, что ее смущает — ежедневно ухудшающееся состояние Чарльза и его упрямое нежелание принимать самого себя.

Дверь открывается с тихим скрипом, и Санни думает, что надо бы смазать петли. Сверху доносится какой-то шум, Санни задирает голову и смотрит на лестницу, усмехается и отходит в сторону. Незнакомый человек в кожаной куртке считает ступеньки спиной, поднимается и едва успевает выставить вперед руку, когда Хэнк, обратившийся Зверем, врезается в него на лету.

Санни закатывает глаза и успевает отнести продукты, прежде чем шум стихает. Когда она возвращается в холл, уже не синий Хэнк обменивается с незнакомцем язвительными фразочками и настойчиво пытается выставить его за дверь.

— Здесь нет профессора, — устало говорит он, и Санни понимает, что незнакомец ищет Чарльза.

— Зачем вам мой брат? — Санни не дает незнакомцу открыть рот и приветственно машет рукой. — Кто…

От него так и веет болью, подавленными воспоминаниями и бьющей через край печалью. Санни прерывается на полуслове, заглядывает ему в глаза и резко мотает головой.

— Он говорит, что пришел из будущего, — поясняет Хэнк и смотрит на Санни вопросительно.

— Он не врет, — Санни качает головой, пытается выкинуть из головы чужие воспоминания и обращается к пришельцу, — я позову Чарльза. Может хоть ты сможешь вправить ему мозги.

Незнакомец смотрит на Санни долго и пронзительно, буквально буравит взглядом, и Санни от этого становится неуютно. Она ведет плечами и отворачивается, сталкиваясь нос к носу с Чарльзом.

— Не нужно меня звать, — он говорит сбивчиво и покачивается, — и не надо вправлять мне мозги, со мной все в порядке.

Чарльз совсем не похож на самого себя. Волосы его растрепаны, он одет в какой-то старый халат и явно пьян. Санни вздыхает, но ничего не говорит, только смотрит на него укоризненно.

— Что с вами случилось? — спрашивает незнакомец.

Он явно поражен подобным зрелищем, и Санни про себя хмыкает. Она сама поражается каждый день так, что уже устала, но переубедить Чарльза не в силах. Он ее попросту не слушает.

Чарльз не отвечает, бредет на кухню, хватает бутылку и жадно прикладывается к горлышку. Незнакомец следит за ним пристально, а в его глазах отражается перемешанное с уважением отвращение.

— Эрик случился, — Чарльз вытирает рот рукавом и говорит резко, на выдохе, — он забрал у меня все. А впрочем, плевать…

— Еще нет, — едва слышно говорит мужчина, и Санни вздрагивает, — я пришел за помощью, профессор.

— Правда? — Чарльз шипит сквозь зубы и хватается рукой за стену. — Я похож на того, кто может помочь? И не называй меня профессором.

— Меня зовут Логан, и вы, возможно мне не поверите, — Чарльз мотает головой, но Логан не дает ему вставить ни слова, — я пришел из будущего. Меня прислали вы.

— Брехня, — бросает Чарльз и смотрит на Санни, точно она должна подтвердить его слова.

Санни прикрывает глаза, и Чарльз громко ругается. Он запускает бутылку в стену и направляется к лестнице, когда что-то вспоминает и резко разворачивается.

— Я вспомнил тебя, — он подходит к Логану совсем близко и буквально выплевывает слова, — мы с Эриком приходили к тебе за помощью одиннадцать лет назад. Напомнить, что ты сказал нам?

— Это был не я. В смысле я, но не тот, что сейчас, — он поднимает руки, когда Чарльз зло бьет его в грудь, — тогда я не знал вас, а теперь…

— Теперь я не знаю тебя, — бросает Чарльз, — иди к черту.

Он стремительно поднимается по лестнице, отчего полы клетчатого халата развеваются как парус, и скрывается где-то на втором этаже. Хэнк устало вздыхает, меряет Логана отчаянным взглядом и следует за Чарльзом:

— Я же говорил, здесь нет профессора.

Логан остается стоять посреди холла обескураженный, и Санни смотрит на него сочувственно. Она усмехается, хлопает его по плечу и идет убирать перемешанные с остатками алкоголя осколки.

— Так и живем, — хмыкает она, поворачиваясь к Логану спиной, — он не сказал тебе об этой его проблеме?

— Он вообще был против плана, — мужчина опирается плечом о дверной косяк и долго разглядывает Санни.

— Правда? — Санни разгибается и со звоном высыпает осколки в мусорку. — На мой взгляд неплохой план по спасению мира. Вернуться в прошлое и все исправить, что может быть проще?

Логан издает странный смешок, отлипает от стены, подходит точно к определенному ящику и разочарованно выдыхает, когда все бутылки там оказываются пустыми. Санни хохочет, глядя на него, запускает руку куда-то под столешницу и выуживает поблескивающую металлическими стенками флягу.

— Вокруг меня собираются пьяницы, — Санни резко отдергивает руку, когда их пальцы едва соприкасаются, — не хочу знать.

— Санни, — Логан говорит так, что у Санни сердце уходит в пятки от ужасающего предчувствия, — только ты сможешь его переубедить.

— Это Чарльз тебе сказал? — Санни отшатывается и прячется от него за обеденным столом.

Смотреть в будущее не хочется чрезвычайно, Санни хватило крошечных обрывков его воспоминаний, чтобы волосы встали дыбом. Она глубоко вдыхает пахнущий алкоголем воздух, смотрит на Логана испуганно и прижимается спиной к холодильнику. Логан приближается шаг за шагом, пока не оказывается в каких-то нескольких сантиметрах от Санни, и обхватывает руками ее лицо:

— Ты мне сказала.

— Хоть когда-то мои волосы будут смотреться органично, — Санни теребит в пальцах кончик белоснежной пряди и усмехается.

Она сидит на диванчике в одной из комнат, поджимает под себя ноги и задумчиво кусает губы. Картины безрадостного будущего снова и снова проносятся перед глазами, и Санни трясет головой, будто так может забыть все разом. Подсохшие слезы на щеках неприятно тянут кожу, но Санни не стирает их, продолжает смотреть перед собой и думать.

Логан стоит у окна, разглядывает заброшенный сад и тоже о чем-то напряженно думает. Он не торопит Санни, вообще ничего не делает, и это, честно говоря, бесит больше всего.

— Но серьезно, я и Эрик? — Санни прикусывает губу и отчего-то счастливо смеется.

— Ты чокнутая, в курсе? — Логан оборачивается и меряет Санни скептическим взглядом.

— Сложно быть нормальным, когда у тебя телевизор в голове, — Санни крутит пальцем у виска и наконец-то стирает со щек соленые дорожки.

Логан фыркает, поворачивается к ней всем корпусом и нетерпеливо подается вперед:

— Ну так что?

Санни тяжело вздыхает, смотрит на него укоризненно и поднимается на ноги. Затекшие колени подкашиваются, и Санни не падает только благодаря подхватившему ее за пояс Логану. Санни запрыгивает Логану на спину, и тот послушно подхватывает ее, посмеиваясь. Они идут, громко топая, по коридорам и останавливаются напротив лестницы.

— Скачи вниз, мой верный конь! — восклицает Санни.

Ей неожиданно весело, кадры будущего сменяются более давними, ранними воспоминаниями Логана. Он подбрасывает ей видение за видением, держит ее крепко и спускается. Санни знает, что он чувствует, он сам ей показывает, и может быть ее настроение меняется из-за этого, а может быть из-за выпитой после просмотра воспоминаний фляжки с виски.

— Я смотрю, вы подружились.

Чарльз сидит за столом, подперев рукой щеку, и смотрит на них, прищурившись. Санни тут же соскакивает на пол, снова пошатывается и хватается за руку Логана. Она не может перестать хихикать даже несмотря на укоризненный взгляд Чарльза, поэтому подходит к нему и путается дрожащими пальцами в волосах.

— Если я не буду смеяться, я буду плакать, — говорит она и словно в подтверждение собственных слов громко всхлипывает.

Чарльз теряется, смотрит на Логана испуганно и зло, перехватывает ладони Санни и беспорядочно целует ее пальцы. Санни всхлипывает, чувствует, как по щекам снова текут слезы и утыкается носом ему в шею. Чарльз усаживает ее себе на колени, целует в висок и на мгновение прикрывает глаза.

— Что ты предлагаешь?

Эрику снится его прошлое. Кошмарный сон, омытый реками крови, наполненный криками близких и врагов. Эрик мечется и никак не может проснуться, его затягивает все глубже, в самое начало, он как в зацикленной съемке видит, как убивают его мать снова и снова, видит тысячи тысяч смертей. Алое марево встает пеленой перед глазами, чернота сковывает руки и ноги, так что Эрик не может даже двинуться. Он стоит в чернильной пустоте, ужас топит его с головой, ярость разрывает плоть и ломает кости. Он не видит ничего, кроме крови, и не слышит ничего, кроме криков.

Все заканчивается резко, ужас, окутывающий тугим коконом, исчезает без следа, крики растворяются и мерном шелесте дыхания, и Эрик просыпается. В окно яростно колотит дождь, Санни лежит рядом, закинув на него руку, а в дверь, кажется, кто-то скребется. Эрик не шевелится, прикрывает глаза и снова проваливается в сон.

— Мама! — тихий шепот возвращает его в реальность, и Эрик вздрагивает. — Мам!

Наполненный слезами голос на мгновение кажется Эрику его собственным, но потом он соображает, что больше не спит. Потому что Санни все еще лежит рядом и мерно дышит, а всхлипы раздаются у самой двери.

— Мамочка.

— Тише, Стивен, — Эрик успевает остановить ребенка прежде, чем он ткнется мокрым лбом в ноги Санни, — что случилось?

Всхлипы на время превращаются в нечленораздельное лепетание, Эрик вскакивает с кровати, подхватывает малыша на руки и выносит его из комнаты. Стив цепляется за ворот футболки и трется носом о шею, и Эрик закатывает глаза. В коридоре ярко горит свет, слепит глаза до рези, откуда-то из дальней комнаты слышатся надрывные стоны.

— Там Тони плохо, — наконец выдавливает из себя заплаканный Стив и указывает пальчиком в сторону уборной.

Эрик поудобнее перехватывает цепляющегося за него мальчишку и шагает вперед, шлепая босыми пятками по деревянному полу. Он рывком распахивает дверь туалета и впивается взглядом в спину склонившегося над унитазом Энтони. Старший ребенок тут же поворачивается и недовольно кривит губы, глядя на младшего брата.

— Я просил привести маму, а не его, — выплевывает он и корчится от очередного спазма.

Эрик закатывает глаза, ссаживает Стива на пол и идет на кухню. Ему приходится перерыть несколько ящиков, прежде чем нужное лекарство попадает в руки, и он уже готов рычать на всех и вся, ожидая, пока вскипит чайник. Стив дергает его за штанину, отчего Эрик вздрагивает и едва не роняет на пол кружку. Ребенок трет заплаканные глаза кулаками и смотрит на Эрика умоляюще. Эрик подхватывает разбавленное лекарство, едва не забывает добавить холодной воды и стремительно мчится за паникующим все больше Стивом. Там он хватает Тони за шкирку и буквально вливает ему в глотку лекарство. Энтони задушено кашляет, но послушно пьет все до капли, вытирает рот рукой и смотрит на Эрика обиженно.

Тони смотрит волком и отмахивается от руки Эрика, меряет брата возмущенным взглядом и поднимается сам. Ноги мальчишки дрожат, но он упрямо стоит и будто ищет что-то в глазах Эрика.

— Я пойду спать, — заявляет Тони и пытается протиснуться мимо застывшего в проходе Эрика.

— Стоять, — Эрик хватает его за шкирку, подхватывает висящее на раковине полотенце и вытирает им лицо мальчика.

Тони пытается вырваться, но Эрик сильнее, он поднимает его на руки и возвращается на кухню. Стив семенит за ними и, кажется, снова начинает реветь. Эрик усаживает обоих за стол, засыпает в чайник заварку и заливает кипятком и сам усаживается напротив.

— Рассказывай, — требует он.

— Чего тебе рассказывать? — упрямится Тони.

Стив дергает его за руку, но Энтони отмахивается, продолжая сверлить Эрика пронзительным взглядом. Он похож на волчонка, ощетинившегося на весь мир, и Эрик со вздохом думает, что сам наверняка был таким же.

— С чего вдруг тебя понесло блевать посреди ночи, — Эрик говорит жестко, как со взрослым, и Тони вздрагивает и смотрит на него укоризненно.

— Не знаю, — он пожимает плечами и складывает руки на груди, — съел что-нибудь не то.

Эрик фыркает и зеркально повторяет его жест. Тони отводит взгляд и поджимает губы, показывая, что раскалываться не собирается.

— Он видел твой сон, — Стив переводит взгляд с одного на другого и растерянно теребит край скатерти, — и…

— И забрал мою боль, — заканчивает за него Эрик, — так вот, что случилось.

Тони рассерженно глядит на брата, а Эрик пораженно выдыхает. Что ж, когда-нибудь это должно было случиться.

— Ты монстр, — выплевывает Тони, когда Эрик собирается что-то сказать.

— Я знаю, — хмыкает Эрик и поднимается, чтобы заварить чай.

Он ловит себя на том, что пальцы предательски дрожат, а вода выплескивается через край. Эрик глубоко вдыхает пахнущий древесиной воздух, на мгновение зажмуривается и заставляет встревоженное сердце успокоиться.

* * *

Санни просыпается посреди ночи от тарабанящего в стекла ветра, вздрагивает и вслепую ищет Эрика рядом. Она распахивает глаза, понимая, что место рядом пустует, и часто моргает от заливающегося в комнату сквозь неплотно прикрытую дверь света. Санни садится на кровати и растерянно оглядывается, прислушивается, прикрыв глаза, и выскальзывает из спальни.

Она находит всех обитателей дома на кухне, попивающих чай и угрюмо молчащих. Мальчишки сидят спиной ко входу, так что первым ее замечает Эрик. Он отрывает задумчивый взгляд от Тони, моргает несколько раз и усмехается. Мужчина выглядит растерянным и расстроенным, и Санни так и хочется потрепать его по волосам.

Стив, проследивший за его взглядом, взвизгивает, разворачивается на стуле и обхватывает Санни за пояс. Тони рядом с ним неловко треплет волосы и отчего-то покаянно склоняет голову.

— Что тут у вас случилось? — спрашивает Санни, зарываясь пальцами в шелковистые волосы Стива.

Тони и Эрик совершенно одинаково отводят глаза, и Санни усмехается, смотрит на счастливого Стивена и стирает с его щек мокрые дорожки.

— Тони видел папин сон, и ему стало плохо, — мальчишка тут же всех сдает, и Тони с Эриком синхронно фыркают, — а еще он назвал его монстром.

— Вот как? — Санни ласково поглаживает мальчика по голове и смотрит на Эрика и Тони по очереди.

Тони вжимает голову в плечи, а Эрик все еще обескуражен и несколько подавлен. Санни хихикает, треплет Тони по вихрастой макушке, отпускает подхватившего ее смех Стива и садится рядом с Эриком.

— Он мне не отец, — Тони продолжает брыкаться, хотя этот вопрос они обсуждали уже множество раз.

Санни тяжело вздыхает, гладит Эрика по напряженной руке и сжимает его сжатую в кулак до побеления ладонь. Тони смотрит исподлобья, сверлит Эрика упрямым взглядом, и Санни подавляет желание закатить глаза.

— А я не твоя мать, — говорит она, и оба мальчика вздрагивают, — расходимся на этом?

— Мам! — Стив подскакивает с места и стискивает ее колени.

Тони прячет глаза и кусает губы, но ничего не говорит. Эрик смотрит на Санни удивленно, и она замечает красные прожилки в его глазах.

— Мам, — Тони поднимает на нее сверкающие от сдерживаемых слез глаза, — прости.

— Почему ты просишь прощения у меня? — Санни опускает голову на руку и лукаво щурится.

— Я…

Тони запинается, смотрит на Эрика и трет глаза рукой. Эрик усмехается и опускает голову, он, кажется, совсем не ждет никаких слов. Санни хлопает его по руке и щипается.

— Но я сказал правду! — вскакивает Тони и тычет пальцем перед собой. — Человек не может столько всего чувствовать! Это же так…

Он запинается и путается в словах и в конце концов затихает и хлопает вновь наполняющимися слезами глазами. Эрик поднимает голову и смотрит на него пронзительно; в его глазах тоже застывшие слезы, а губы сжаты в тонкую ниточку.

— Невыносимо? — подсказывает он, и Тони вздрагивает всем телом.

Санни глубоко вдыхает влажный теплый воздух, манит Энтони пальцем и усаживает на колени Стивена. Эрик продолжает сверлить взглядом дверной проем, пока Тони не подходит к нему вплотную и осторожно касается напряженной до предела руки.

— Папа, — осторожно говорит Тони, точно пробует слово на вкус, — извини, я просто…

Он снова запинается на полуслове и склоняет голову, хватаясь пальцами за скатерть. Эрик натянуто улыбается, лохматит его волосы и прижимает к себе.

— Испугался? — Тони сдавленно кивает ему в плечо. — Я понимаю.

Санни разглядывает захламленный подвал, кучу коробок со всякой всячиной, несколько игровых автоматов и носящегося вокруг юношу. Питер Максимофф появляется и исчезает то тут, то там, в то время как Чарльз и Логан пытаются что-то ему сказать. Санни не слушает их, задирает голову к потолку и видит там множество наклеек и вырезок.

— Неудобно, наверное, — тянет она, закладывая руки за спину.

Питер так и фонтанирует эмоциями, поэтому Санни отчетливо видит кое-что с его стороны. Все вокруг кажется чрезвычайно медленным, и она трясет головой, отбрасывая наваждение.

— Что? — Питер появляется перед ней и тут же исчезает, Санни чувствует только треплющий волосы ветер. — Что неудобно?

Чарльз смотрит на нее непонимающе, а Логан ухмыляется. Санни закатывает глаза и показывает обоим язык.

— Когда все такое, — она намеренно растягивает слова и щурится, — ме-е-едленное.

— О, — Питер снова появляется перед ее лицом, оббегает вокруг так быстро, что Санни не успевает даже моргнуть, и тараторит без перерыва, — ты понимаешь меня, да? Как ты это делаешь, а? Скажи, как?

Санни смеется, собирает растрепанные благодаря бегуну волосы в хвост и ставит ему подножку. Питер останавливается всего на мгновение, смотрит на нее подозрительно и слегка обиженно, возвращает ее ногу на место и усаживает на диван. Санни слегка тошнит от скорости, и она машет ему рукой. Питер снова исчезает, а спустя мгновение в ее руке оказывается стакан сока. Еще через секунду порыв ветра подхватывает маленький зонтик.

— Так как ты это делаешь? — продолжает сыпать вопросами Питер. — Ты тоже быстрая? Или ты медленная? Нет, это глупо.

— Угомонись, — рычит Логан, когда беготня наконец выводит его из себя.

— Я не с тобой разговариваю, — Питер щелкает Логана по грудным мышцам и присвистывает, — а с прекрасной, — он снова на мгновение исчезает и появляется, сжимая в пальцах водительские права Санни, — Александрой Франческой Ксавье. Красивое имя.

— Можешь звать меня Санни, — Санни смеется и покачивает в руке стакан, — и я вовсе не быстрая.

— Правда? Жаль, — Питер падает рядом и закидывает руку Санни на плечи, — но ты мне все равно нравишься.

— Питер, нам нужно, — начинает Чарльз, но его перебивают.

— Не-а, — Питер вытягивает вперед палец и наклоняется к Санни, — дамы вперед.

Санни смеется, смотрит на юношу испытующе и тянет время. Питер успевает несколько раз оббежать вокруг, а еще всучить ей мороженое в свободную руку. Санни хохочет, закидывает ногу на ногу и склоняет голову набок:

— Нужно кое-что украсть.

— Кое-кого, — поправляет Чарльз, будто это определение его задевает, — вытащить.

Санни разводит руками и пожимает плечами, как бы говоря, что ей плевать, а Питер вдруг оказывается возле игрового автомата.

— Я не вор, — быстро говорит он, и Санни едва разбирает его слова, — с чего вы взяли, что я буду что-то красть?

— У тебя глаза блестят, — замечает Логан, — ты клептоман.

Питер пинает его под коленки, снова падает рядом с Санни и отбирает у нее мороженое.

— Из Пентагона, — поясняет Санни, хихикая про себя.

— О, — Максимофф замирает на долгое мгновение, стремительно избавляет мороженое от обертки и делит пополам; Санни достается половинка на палочке, — по рукам.

— Пентагон получил свое название из-за формы правильного пятиугольника, — высоким голосом вещает милая девушка-экскурсовод, — это крупнейшее в мире офисное здание…

Санни идет в толпе посетителей, рассматривает серые стены и ведет по ним пальцем. Чарльз выглядывает нужный им поворот, и Санни то и дело едва-едва касается его ладони пальцами. Узкие коридоры с толпой народу несколько смущают, но огромный холл они уже миновали, а внутри Пентагон казался вовсе не таким внушительным.

— Строительство велось с тысяча девятьсот сорок первого по тысяча девятьсот сорок третий год…

Санни хлопает Чарльза по тыльной стороне ладони, и он тут же сворачивает и скрывается под лестницей. Логан исчезает вслед за ним, а Санни широко улыбается проходящим мимо людям. Хэнк достает свое устройство и крутит рычаги, перебивая сигнал с камер наблюдения, а экскурсовод продолжает монотонную речь.

— Здание было спроектировано Джорджем Бергстромом, а строительство вела фирма Джона Макшейна…

Санни оглядывает ряды офисных столов, мимо которых они проходят, цепляется взглядом за всякие мелочи вроде стикеров и открыток и не отнимает пальцев от стены. Многотонные перегородки показывают прошлое неохотно, лениво просыпаются и ворчливо ругаются на нарушителя спокойствия. Они хранят много тайн и много секретов и делиться ими не намерены, молчат, как самые настоящие партизаны. Санни хихикает от пришедшего на ум сравнения, оглядывается на сосредоточенного Хэнка и кивает.

— На каждом этаже здания пять колец и одиннадцать сообщающихся коридоров, так что в любой отдаленный уголок можно попасть всего за семь минут…

Сигнала пожарной тревоги на этом этаже совсем не слышно, но Санни кончиками пальцев чувствует, как ворчат недовольные неожиданным переполохом сотрудники. Она прикрывает глаза всего на мгновение, и визгливый голос тут же возвращает ее в реальность:

— Мисс, пожалуйста, ничего не трогайте.

Санни вздрагивает и отнимает руку. Экскурсовод смотрит на нее неодобрительно, но говорит не она. Молоденькая девушка смотрит на Санни, покачивая головой, и постукивает ручкой по краешку стола. Санни смущенно улыбается и поднимает руки, экскурсовод кивает ей и продолжает лекцию.

— Центральная часть внутреннего двора отведена под кафетерий, также выполненный в форме пятиугольника…

Когда они с Хэнком вновь оказываются в холле, Чарльз, Логан, Питер и Эрик уже давно выбираются наружу. Санни хватает Маккоя за руку и спешит покинуть неповоротливое здание с кучей ненужных ей секретов. С Чарльзом и остальными они встречаются на аэродроме, Питер тут же пускается кружить вокруг нее, и Санни смеется и отплевывается от разлетающихся во все стороны белых волос.

— Какая прелесть, — язвительный голос Эрика кажется возродившимся воспоминанием, — детишки поладили.

— Десять лет, — Санни поворачивается к нему и неожиданно заливается смехом, — у тебя рыжая борода.

Санни подходит к нему вплотную, скребет щетину ногтем и слышит смешок со стороны Логана. Питер оказывается рядом и тут же исчезает, бросая:

— Похоже на ржавчину. Без обид, приятель.

Эрик хмыкает, отталкивает руку Санни и взбегает по трапу, скрываясь в раззявившем рот-шлюз самолете. Санни фыркает и закатывает глаза, Логан кладет ей руку на плечо, ржет в ухо и поднимается следом. Чарльз меряет Санни неодобрительным взглядом и вдруг заявляет, что она с ними не летит. Хэнк кивает и разводит руками, а Санни набирает в легкие побольше воздуха и орет что есть мочи:

— Логан! Они хотят оставить меня здесь!

Логан показывается из тьмы шлюза спустя несколько секунд, переглядывается с Санни и оглядывается через плечо.

— Да вы поубиваете друг друга, — говорит он совершенно серьезно, — она едет.

Санни смотрит на него благодарно и взбирается по трапу несмотря на недовольное ворчание Чарльза. Она плюхается напротив расположившегося недалеко от входа Логана и в иллюминатор разглядывает переговаривающихся Чарльза и Питера. Последний срывается с места, окатывает Санни порывом ветра, оставляет на ее щеке влажный отпечаток и исчезает прежде, чем ее глаза успевают его заметить. Питер машет ей уже снаружи, а Санни машинально поправляет встрепанные волосы и растягивает губы в улыбке.

— Первый воздыхатель? — язвительно тянет Эрик.

Санни переглядывается с Логаном, и они одновременно хохочут. Эрик меряет их недоуменным взглядом и приподнимает бровь, а вошедший в это время Чарльз оглядывается на них устало и падает в одно из кресел.

— Даже не хочу знать, над чем вы смеетесь.

Хэнк проходит мимо и скрывается в кабине пилота. Самолет мягко вибрирует, катится вперед и взлетает, а Санни подпирает щеку рукой и вглядывается в исчезающего далеко позади Питера. Часть полета проходит тихо, пока Эрик не подсаживается к Чарльзу, заставляя его взорваться. Эмоции выходят из-под контроля, и Чарльз вскакивает, нависая над сидящим в кресле Эриком.

— Где ты пропадал, когда был нужен?! Ты бросил меня, — Чарльз бросает воспаленный взгляд на Санни и исправляется, — бросил нас.

Чарльз сжимает кулаки и кусает губы, лицо его наливается кровью от осознания собственной беспомощности. Санни подается вперед, но Эрик поднимается с места первый. Санни кожей чувствует волнами исходящую от него обиду и ярость и цепляется пальцами за подлокотник. Чарльз выглядит маленьким по сравнению с ним, на самом деле Эрик своей спиной закрывает Санни тяжело дышащего брата полностью. Санни выдыхает, прикрывая глаза, и крепче сжимает зубы.

— Это где был ты, Чарльз?! — самолет резко кренится, и Санни едва не бьется головой о стенку. — Азазель, Эмма, Ангел. Где ты был, когда они все умирали у меня на глазах? Где ты был, когда мы сражались за наше общее будущее?!

— Какое будущее, Эрик? — Чарльз облизывает пересохшие губы и выплевывает слова. — То, которое ты пытался разрушить, начав войну? Убив президента?

Самолет ощутимо вибрирует, и Санни хватается за столик обеими руками. Чарльз отлетает от Эрика и падает в кресло, а тот продолжает стоять посреди прохода, сжимая кулаки и яростно дыша.

— Да, Чарльз, — Эрик говорит обманчиво спокойно, а Санни начинает считать про себя, — именно. Я, в отличие от тебя, делал хоть что-то, а не запирался в своем шикарном особняке в компании глупых детишек.

— Сделай уже что-нибудь, — шепчет одними губами Логан, и Санни сбивается.

Ее тянет назад, потому что самолет пикирует со свистом, и на колени падает одна из бутылок. Санни хватает ее дрожащими пальцами, откупоривает и залпом выпивает почти половину. Чужие эмоции и воспоминания накрывают с головой, Санни морщится от гадкого привкуса алкоголя и крови во рту, дышит тяжело и часто.

— Хватит! — бутылка летит ровно в спину Эрика и падает на застеленный ковром пол с глухим стуком. — Успокойтесь, вы оба!

Эрик резко втягивает воздух, точно только приходит в себя, оглядывается на расползающуюся у его ног лужу и закрывает лицо ладонью. Самолет постепенно выравнивается, Хэнк громко и язвительно выражает благодарность всем действующим лицам, а Логан треплет Санни по плечу. Санни чувствует, как голова идет кругом, сжимает виски холодными пальцами и прикусывает губу.

— Я не убивал президента.

— Он не убивал президента.

Они с Эриком заговаривают одновременно и одновременно замолкают. Санни морщится от бьющей в виски боли и открывает глаза, смотрит на растрепанного Чарльза и качает головой.

— Ладно, — Чарльз примирительно поднимает руки и выпрямляется, — ладно, хорошо.

Головная боль накатывает штормовыми волнами, рассыпается фейерверками и распускается огненными цветами в голове. Санни почти ничего не видит, кроме мелькающих со скоростью Питера картинок будущего, трет пальцами виски и кусает губу до крови. Металлический привкус во рту слегка отрезвляет, но звон в ушах все еще заглушает слова и гул двигателя. Санни морщится и резко выдыхает, стукая кулаком по столу.

— Нет, не в порядке, — бросает она до того, как Логан открывает рот.

Боль впивается в разум стальными иглами, Санни сжимает зубы до скрежета и трясет головой так, что едва не валится на пол. Будущее бесконечным калейдоскопом стоит перед глазами, изменчивое и неверное, и Санни не может разобрать почти ничего, кроме криков и крови. Она резко поднимается, вскакивает на ноги, покачиваясь и хватаясь за спинку кресла, и глядит на Эрика сквозь пелену видений.

— Хочешь узнать? — Санни не слышит собственный голос, но готова спорить, что говорит хрипло и нечленораздельно.

— Что? — спрашивает Эрик и подается назад.

Санни слышит его будто через толщу воды, сосредотачивается на реальности изо всех сил и желает выплеснуть бурлящий океан наружу. Чарльз мог бы помочь ей, но сейчас он беспомощен и лишен львиной части самого себя, так что ему самому нужна помощь.

— Будущее, — поясняет Санни, — за которое ты боролся. Я могу показать.

Эрик смотрит на Санни долго, сверлит ее настороженным взглядом и в конце концов кивает. Санни усмехается про себя, слышит краем сознания возмущенный возглас Чарльза и заставляет его замолчать. В ее руках сейчас тысячи, мириады нитей, ярко-золотые обрывки чужих жизней. Санни выпускает их послушно, ее рук не хватает, чтобы удержать все, так что она сосредотачивается на нескольких рядом с собой.

Санни подходит к Эрику неспешно, глядит сквозь завесу рассыпавшихся волос и безостановочных видений и усаживается на его колени. Ладони касаются скрытой рубашкой груди, пальцы бегло пересчитывают пуговицы и поднимаются выше, царапают взметнувшийся кадык и оглаживают колючие щеки. Санни прикрывает глаза, выпускает саму себя и останавливает пальцы на висках. Злость переплетается с болью, ярость бурлит в груди, и Санни выплескивает ее, единственный раз позволяет себе открыться. Память о будущем мерцает подобно старым диафильмам, течет бурной рекой и окутывает все вокруг.

Санни знает, что Эрику нестерпимо больно, она чувствует его как саму себя, но продолжает вливать в его голову сны. Плохие и хорошие, припорошенные пылью и натертые до блеска частички будущего превращаются в огромный пазл, и Леншерру никогда не хватит сил, чтобы его собрать.

Санни выдыхает, когда видения утекают сквозь пальцы, выпускает из рук поблескивающие нити и слышит задушенный хрип Эрика. Чарльз оглядывается и что-то возмущенно говорит, но Санни не обращает на него внимания. Она опускает руки, пальцами соскальзывая вниз, находит радостно бьющуюся жилку на шее Эрика и едва-едва надавливает.

— Тронешь мою сестру, и я превращу твой мозг в кашу, — вкрадчиво шепчет она, резко отнимает руки и поднимается.

Эрик заходится надрывным кашлем, смотрит на Санни пронзительно-недоверчиво, а Логан хватает ее за руку и силком усаживает в одно из кресел. Санни улыбается ему устало, прикрывает глаза и проваливается в отсвечивающую золотом черноту.

Взрывы разрывают тишину резко, так, что большинство собравшихся мутантов подскакивает со своих мест. Дробь автоматной очереди слышится где-то совсем рядом, здание ходит ходуном, заглушая отчаянные крики. Санни резко становится плохо от мелькающих перед глазами смертей, ее едва не выворачивает наизнанку, так что приходится хвататься пальцами за стену. Рейвен оказывается рядом стремительно, отодвигает ее себе за спину. Ей тоже плохо, Санни не видит, но чувствует отчаянно натянувшуюся нить внутри сестры и рвущиеся наружу всхлипы. Они сбиваются в кучу, вслушиваются в раздирающие барабанные перепонки крики и ждут. То ли своей очереди, то ли возможности дать отпор, но все они подбираются, когда бронированная дверь отлетает в сторону подобно листу бумаги.

Санни прикрывает глаза, цепляется за руку Рейвен и не слышит ничего. Отвратительные картины все еще стоят перед глазами, пальцы влажные будто от крови. Рейвен сжимает ее ладонь и вжимает в стену спиной, так что звон в ушах глушит даже звук собственного сердца.

Себастьян Шоу что-то говорит, восторженно плетет липкую паутину и словно бы дает выбор. Санни не слышит его слов, но чувствует пропитавшую их ложь, видит больше, чем когда-либо могла и хотела видеть. Душераздирающие картины его будущего, того, что он мечтает построить, стоят перед глазами пепельной дымкой, заползают в нос сладковатым запахом гнили и звуками абсолютной тишины. Санни знает, что после Себастьяна Шоу не останется ничего.

— И вот эта юная леди, — Шоу говорит вкрадчиво, и кто-то резко дергает Санни за руку, — это о тебе говорила Эмма?

Обжигающе холодные пальцы сжимают подбородок, и Санни распахивает глаза, смотрит яростно, глаза в глаза. Шоу довольно усмехается, гладит Санни по волосам как собачонку и треплет ее по щеке.

— Ты же пойдешь со мной, правда? — слова льются вязким дегтем, связывают Санни по рукам и ногам.

— Нет! — кричит Рейвен и рвется вперед. — Верни ее!

Шоу цокает языком, один из его людей появляется перед Рейвен молниеносно, хватает за горло и впечатывает ее в стену. Санни сжимает кулаки и трясет головой, сбрасывая чужую руку. Шоу заглядывает ей в глаза и елейно улыбается.

— Я пойду, — едва выдавливает из себя Санни, и Рейвен снова несогласно кричит.

— Вот и умница, — ласковые слова скрывают нотки ужасающей угрозы, Санни не нужно слышать их, чтобы видеть чужие намерения.

Шоу качает головой, подает ей руку, и Санни с отвращением касается ледяных пальцев. В ушах звенит все сильнее, пелена перед глазами расползается плотной дымкой. Прошлое Себастьяна Шоу пугает до дрожи в коленках, но у Санни не хватает сил, чтобы отпустить его руку, потому что будущее еще хуже.

Алекс и Дарвин перебрасываются ударами, и последний шагает вперед. Санни резко вскидывает голову, смотрит Рейвен в глаза и говорит одними губами:

— Нет.

Рейвен хватает обоих за плечи, дергает на себя и качает головой, плотно сжимая зубы.

— Нет, — надрывно повторяет она слова Санни.

Шоу меряет всех умиленным взглядом, смотрит на Санни и качает головой, поджимая губы. Ангел, решившая пойти с ними по своей воле, закатывает глаза и хватает ее за другую руку.

— Какая прелестная девочка, — Шоу говорит, и его голос тонет в оглушительной вспышке, — так заботится о своих друзьях.

Они оказываются в помещении с низким потолком и множеством диванчиков, Санни ведет, и она падает на один из них. Шоу усмехается, глядя на нее, машет кому-то рукой и усаживается рядом, закидывая руку ей на плечи.

— А у тебя тут неплохо, — говорит Ангел, оглядываясь.

— У нас, — поправляет ее Шоу, и девушка растягивает губы в ухмылке.

— Так зачем тебе она? — спрашивает Ангел.

Она подхватывает со стойки бутылку и пару бокалов, усаживается рядом с Шоу и смотрит на Санни с сомнением. Шоу качает головой и цокает, поглаживая Санни по плечу.

— Видишь ли, моя дорогая, — объясняет он, — с точки зрения обычных людей я определенно злодей, а согласно статистике злодейские планы зачастую проваливаются.

Он хмыкает, видя удивление на лице девушки, и принимает из ее рук бокал.

— Юная леди, я полагаю, только что спасла жизнь парочке своих приятелей, — он покачивает бокал, отчего жидкость в нем красиво мерцает, — а это значит, что она видела мое намерение их убить.

Санни дергается, а его рука плотно сжимается на ее плече. Шоу удерживает ее играючи, попивает алкоголь из бокала, и от его прикосновений у Санни мурашки бегут по коже. Ангел качает головой согласно, щурит большие глаза и закидывает ногу на ногу.

— Я имею в виду, — продолжает Шоу, — что она может предостеречь меня от неудобных последствий, а также выбрать наилучшую стратегию.

Санни вздрагивает всем телом и подавляет крик, когда в нее разом будто впиваются тысячи иголок. Боль прошивает резко, сводит тело судорогой, лишает дыхания на бесконечно долгое мгновение, и Санни застывает беспомощной песчинкой посреди бушующего океана. Шоу довольно усмехается, поглаживает ее шею пальцем и спрашивает, сверкая безумием в глазах:

— Правда, детка?

Санни не знает, сколько времени она находится на этой чертовой подводной лодке, потому что Шоу запирает ее в одной из комнат без доступа к чему-либо. Санни не знает, что происходит, но в глазах Шоу ярко сверкает пелена предвкушения. В ее комнате нет ничего, кроме чертовых сводящих с ума зеркал, и Санни кажется, что время здесь сбивается с мерного хода, закручивается вихрями и мерцает под пальцами.

— Будет нехорошо, — поясняет Шоу в первый день, — если твой брат так просто найдет тебя, правда? А эта замечательная конструкция, — он стучит пальцем по зеркалу и ухмыляется, — надежно экранирует нас с тобой от любого телепата.

Санни смотрит на него исподлобья и вжимается в стену, лишь бы оказаться чуточку дальше. Шоу — опасный хищник, способный уничтожить множество жизней, не моргнув и глазом, но Санни пугает даже не это, а то, что он прекрасно понимает свою силу и действительно способен изничтожить все живое. Он из тех, у кого хватит на это времени и терпения.

— И я заметил вот какую штуку, тебе понравится, — Шоу говорит как учитель в школе, и Санни совсем не нравится его елейный тон, — радиация тебе не страшна, ты же почувствовала, как я проверял, детка?

Шоу подходит ближе, садится рядом с Санни на корточки, отчего дыхание на мгновение сбивается, и касается холодными пальцами ее лба. Санни невольно ежится и застывает, широко распахивая глаза.

— Довольно забавно, что когда я передаю тебе мою энергию, я могу видеть твоими глазами, — он надавливает, заставляя Санни затылком упереться в холодное зеркало, и блаженно закрывает глаза, — ах, это сладостное будущее!

Санни чувствует, будто в ее мозгах роется неумолимая рука, раскапывает, исследует каждый закоулок, отбрасывает все ненужное и пересматривает подходящее по несколько раз. У Санни волосы встают дыбом, когда Шоу раз за разом смотрит фрагмент, в котором СССР и США уничтожают друг друга ядерными ракетами. Он высматривает каждую деталь, выискивает в потоках будущего самого себя, запоминает, кажется, каждое собственное слово. Санни бьет крупная дрожь, будущее стремительно меняется, словно под пальцами опытного дирижера оркестр перестраивается на другую мелодию. Покалывание в голове сводит с ума не хуже отражающих каждую клеточку Санни зеркал, плотная пелена наползает на глаза, застилает взор красноватой дымкой, лишает любых чувств, кроме боли и отчаяния.

Санни больно, потому что ядовитая энергия раскатами прокатывается по телу, заполняет собой каждую клеточку, меняет ее на другую, незнакомую Санни. Санни морщится и стонет, но Шоу продолжает упрямо смотреть, вглядываться в глубины будущего. Пальцы сводит судорогой, Санни царапает зеркало с противным скрипом, но все равно не слышит ничего, кроме чужих смертей и грохота взрывов.

Он отстраняется резко, отнимает руку, и Санни невольно тянется следом, падает на скользкий пол лицом. Шоу удаляется, постукивая каблуками по зеркальному полу, а из горла Санни вырывается сдавленный крик. Видения прекращаются, звуки стихают, а в ушах слышится оглушающая, отдающаяся болью в висках тишина. Санни открывает глаза, смотрит на себя саму, искаженную острыми стеклами, и не видит ничего, кроме разливающейся перед глазами тьмы.

Санни кричит, раздирает собственное горло пальцами, но тишина неотвратима. Санни словно осталась в одном из своих чертовых видений, где темно и тихо, и больше нет ничего, даже самого мира. Санни орет во все горло, бьет кулаками по смотрящему на нее собственным лицом стеклу, но тишину не разрезает ни единый звук. Тишина заливается в уши, смешивается с льющимися изо рта стонами, раздирает Санни изнутри острыми зеркальными краями.

Санни падает на пол, бьется головой, лишь бы слышать хоть что-нибудь, и проваливается наконец в спасительное небытие, где тихими шорохами гуляют звуки, и крошечные лучики тусклого солнца пробиваются сквозь кровавую пелену.

Лес шелестит и перешептывается, поет свои тихие песни и сбрасывает листья перед холодами. На улице все еще тепло, но уже гуляет прохладный, пробирающий до костей ветер, а солнце больше не печет макушку и не золотит кожу теплым загаром. Санни сидит на больших качелях, откинувшись на Эрика плечом, и из-под полуопущенных ресниц наблюдает за бегающими меж деревьев Тони и Стивом. Мальчишки что-то кричат между собой, размахивают руками и придумывают новые и новые игры, Эрик расслабленно сопит Санни в макушку и изредка подталкивает качели пяткой.

Стивен бегает кругами, изредка поглядывает на Санни и Эрика, тянет Тони за руку и скрывается среди деревьев. Санни прикрывает глаза, вслепую ищет руку Эрика и переплетает пальцы. Эрик усмехается и целует ее в макушку, подхватывает книгу и начинает читать вслух.

— Тони расстроится, если пропустит начало главы, — упрекает его Санни.

— Он умеет читать, — фыркает Эрик, но книгу послушно закрывает.

Стив показывается между деревьев, машет рукой с зажатыми в пальцах лесными цветами и снова скрывается меж зеленых ветвей. Тони выныривает на его месте, довольно щурится и чешет вихрастую макушку. Санни смеется, глядя на них, машет рукой, прикрывает глаза и проваливается в дрему.

— Мам! — Стив забирается ей на колени и теребит падающие на лицо волосы. — Когда мы познакомимся с дядей Чарли?

Санни сонно морщится, смотрит на мальчика, прищурившись, и трется носом о плечо Эрика. Эрик щелкает Стива по носу, перехватывает его одной рукой — второй он все еще сжимает пальцы Санни — и перетягивает к себе. Стив ерзает, заглядывает ему в глаза вопросительно и принимается теребить пуговицы на клетчатой рубашке.

— М-м-м, — Санни убирает с лица длинные пряди и задумчиво чешет подбородок, — мы съездим к нему в гости на твой день рождения, идет?

— Это же еще, — Стив поджимает губы и считает на пальцах, — целых девять месяцев! Ладно! Как думаешь, я ему понравлюсь?

Санни смеется, а Эрик треплет Стива по волосам. Тони выруливает из леса, прячет что-то за спиной и неспешно подходит ближе, вслушиваясь в разговор.

— Держу пари, он будет в шоке, — фыркает Эрик, и Стив грустнеет.

— Эй! — Санни пихает его в грудь и пересаживает ребенка к себе. — Конечно, вы ему понравитесь, Чарльз любит детей.

— Правда? — лицо Стива тут же проясняется, он обхватывает Санни за пояс и утыкается носом ей в плечо.

Санни перебирает его шелковистые волосы, щипает Эрика за тыльную сторону ладони и тут же ласково поглаживает покрасневшую кожу. Тони держится поодаль, стоит, рассматривая траву под ногами, и чутко прислушивается к каждому звуку.

— Эй! — он вздрагивает, когда Эрик зовет его, и вскидывает голову. — Хватит стоять там, иди сюда.

Эрик хлопает ладонью по месту рядом с собой, и Тони, продолжая прятать руки за спиной, медленно подходит. Он смотрит на всех троих по очереди, останавливает взгляд на спрятавшем лицо младшем брате и едва слышно фыркает. Стив тут же подскакивает, радостно смеется и хлопает в ладоши.

— А Тони хотел вам кое-что подарить! — заявляет он, и Тони закатывает глаза.

Санни смотрит на мальчишек вопросительно, Эрик вскидывает бровь, и Тони тушуется, сутулится и гневно глядит на Стива. Тот показывает брату язык и счастливо хохочет.

— Вот! — Тони резко выкидывает руки вперед и крепко жмурится.

В его ладонях зажаты два неаккуратных, слегка растрепанных венка из мелких цветов и листьев папоротника. Стив тут же подхватывает один, надевает его на голову Санни и довольно оглядывает получившуюся картину. Второй венок так и продолжает висеть перед Эриком, зажатый в пальцах застывшего Тони.

— Давай! — подбадривает Стив и подталкивает брата в протянутую руку.

Тони поднимает голову и осторожно открывает один глаз, смотрит на лукаво улыбающегося Эрика и делает осторожный шажок к нему. Эрик подхватывает мальчика подмышки, усаживает его рядом и склоняет голову.

— Вот, — тише повторяет Тони и водружает венок ему на макушку.

— Спасибо, — Эрик прикрывает глаза и треплет мальчика по кудряшкам.

Тони расплывается в улыбке, ловит подмигивание Санни и показывает Стиву язык. Стив смеется, болтает ногами и оттягивает веко, состраивая презабавную рожицу. Санни провожает глазами плывущие по небу облака, прижимает вертящегося Стива крепче, забирается на качели с ногами и глубоко вдыхает пахнущий травой и пряными листьями воздух.

— Пап, — тишину снова нарушает растянувшийся Стив, — а ты любишь маму?

— Эй! — Тони тянет его за руку и хмурится, но Стив не обращает на брата внимания.

Эрик смотрит на мальчика удивленно, как-то скорбно усмехается и качает головой. Тони глядит на него настороженно, пихает Стива и хлопает длинными ресницами.

— Конечно, — отвечает Эрик спустя почти полминуты, но Стива ответ, кажется, не удовлетворяет ни капельки.

Он подбирается, усаживается так, что оказывается одновременно на коленях Санни и Эрика, и тыкает последнего пальчиком в грудь. Стив недовольно хмурится, одной рукой цепляется за кофту Санни и склоняет голову набок.

— Не так, — говорит он, поджимая губы, — скажи нормально.

— Нормально? — переспрашивает Эрик, а Тони снова дергает брата за рукав.

— Да, — Стив важно кивает головой, — скажи, я люблю маму.

Эрик застывает с широко раскрытыми глазами, а Стив обиженно дует губы. Тони шепотом приказывает ему прекратить, но мальчишка по-прежнему его игнорирует. Он продолжает тыкать Эрика в грудь, цепляясь пальцами за пуговицы рубашки, и упрямо повторять просьбу. Санни вздыхает, перехватывает его ладони и тянет на себя. Стив смотрит на нее обиженно, трет глаза и утыкается лбом ей в руку.

— Все в порядке, — Санни поглаживает его по волосам, но обращается вообще-то к Эрику, — это вовсе не обязательно.

— Обязательно, — неразборчиво бурчит Стив, не поднимая лица.

Эрик делает глубокий вдох, точно перед погружением на самое дно, жмурится и трет переносицу. Тони смотрит на него настороженно, цепляется пальцами за штанину и дышит резко и часто. Санни примирительно улыбается, поглаживает Эрика по напрягшейся руке и закрывает глаза.

Эрик вертит слова на языке, но не может сказать, проматывает в мыслях снова и снова, признается сам себе и всем вокруг, но все равно не может раскрыть рот. Он застывает, удерживает слова на кончике языка и надрывно дышит. Эрик молчит упрямо, точно все может в одночасье рухнуть, стоит ему произнести запрещенные самим собой слова, сжимает зубы до скрежета и откидывается на мягкую спинку. Санни поглаживает сопящего Стива по спине, усаживается Эрику на колени и обхватывает его лицо ладонями.

— Все будет хорошо, — тихо уверяет она, дышит в самые губы и касается губами щеки.

Эрик цепляется за ее руку, распахивает глаза и ловит ее губы своими. Поцелуй получается быстрым и смазанным, потому что Стивен издает восторженный писк, а Тони снова его одергивает. Санни усмехается, чмокает Эрика в нос и прижимается лбом к его лбу.

— Все будет хорошо, — как мантру повторяет Эрик, глядя ей в глаза, и едва слышно выдыхает, — я люблю вас.

Он прижимает Санни к себе, вплетается пальцами в волосы и зарывается носом в макушку. Санни тихонько угукает и обнимает его за пояс, чувствует горячий поцелуй на виске и оставляет ответный где-то на ключицах. Тони облегченно выдыхает, ойкает, когда Эрик сгребает их со Стивом в охапку, и послушно замирает, не шевелясь.

— Мам, — Стив вылезает из-под руки Эрика и смотрит на Санни лукаво, — знаешь, кого не хватает?

— Кого? — Санни скашивает на него глаза и хихикает.

Эрик фыркает, словно точно знает, кого назовет Стивен, треплет его по волосам и щелкает по носу.

— Дяди Чарли, — серьезно говорит Стив.

Санни фыркает и едва сдерживает смех, представляя себе обнимающихся Чарльза и Эрика. Эрик хмыкает, а Тони неожиданно поддерживает брата и кивает.

— Ладно, — неожиданно говорит Эрик, — у меня есть девять месяцев, чтобы морально подготовиться к объятиям с Чарльзом.

Санни не выдерживает и громко хохочет, глядя на его кислое лицо, и Эрик присоединяется к ней спустя мгновение. Тони хихикает, а Стив радостно хлопает в ладоши, подпрыгивая на месте. Налетает резкий порыв холодного ветра, ласково треплет волосы веселящегося Стива, подхватывает опавшие слишком рано листья и кружит их в замысловатом танце. Санни склоняет голову набок, отчего волосы загораживают половину ее лица и растягивает губы в улыбке.

— Эрик, — зовет она.

Эрик смотрит на нее вопросительно, качает головой и убирает непослушные пряди за ухо. Мальчишки замолкают и замирают, переглядываясь между собой, и наступившую тишину нарушает только шелестящая на ветру листва.

— Я тоже тебя люблю, — продолжает Санни, едва-едва касаясь ладони Эрика губами и прикрывая глаза.

Санни сидит в самолете, потому что ее естественно никуда не взяли, недовольно сложив руки на груди, и кусает губы. Она не видит всех происходящих событий, потому что подключиться к Чарльзу в таком состоянии попросту невозможно, однако стремительно меняющееся будущее нервирует не хуже сводки последних новостей. Стремительно разгорающееся в груди желание выбить к чертям дверь прерывает вваливающийся в самолет пошатывающийся Хэнк, отчего-то мокрый и в разорванной одежде. За ним следует понурый Чарльз, и замыкает процессию явно провалившихся бранящийся себе под нос Логан. Эрика с ними нет, и от этого у Санни мурашки бегут по коже.

Санни меряет всех презрительным взглядом, цокает языком и молчит. Логан невесело усмехается, глядя на нее, и ругается уже вслух. Хэнк усаживается за штурвал прямо так, поджимает губы и резко нажимает на кнопки. Чарльз падает в кресло напротив Санни и тянется к стоящей на столике бутылке. Санни бьет его по ладони, считывает воспоминания и повторяет за Логаном.

— Санни, — укоризненно говорит Чарльз, и она пинает его по голени.

Путь до Уэстчестера проходит в молчании, каждый из них обдумывает что-то свое. Чарльз пьет без остановки, бросает задумчивые взгляды на Логана и тарабанит пальцами по столу. Санни сидит напротив, подперев рукой щеку и прикрыв глаза, и всматривается в мелькающие под веками картинки. Она выискивает правильный путь, перерывает тысячи вариантов развития событий, но все они кажутся ей неподходящими.

Самолет мягко приземляется на заднем дворе, опускается под землю и гасит двигатели. Санни поднимается, выскакивает из машины первой и стремительно несется в свою комнату. Она запирает дверь, падает на кровать и утыкается лицом в подушку.

— Санни! — кто-то молотит в дверь кулаками с такой силой, что та вот-вот слетит с петель. — Санни, черт возьми!

Санни подскакивает на кровати, трет воспаленные веки и несется к двери. Логан стоит на пороге, взмыленный и какой-то взволнованный, он хватает Санни за руку и тащит в подвал.

Чарльз сидит в своем кресле, массирует пальцами виски и широко улыбается, когда видит Санни. Он слегка приподнимает руку, касается ее ладони и мягко сжимает пальцы. Санни хихикает, треплет его по волосам и щелкает по лбу.

— Прости, солнышко, я заставил тебя волноваться, — говорит он, поглаживая ее пальцы, — но теперь все будет в порядке.

— Я знаю, — Санни поглаживает Чарльза по плечу, окидывает беглым взглядом Церебро и качает головой.

Будущее накатывает волнами, бьется о разум, разлетается пеной и сменяется новой волной. Санни трет подбородок, перебирает в уме кадры и отбрасывает все ненужное. Ей необходимо то, что может помочь, а все остальное должно идти к черту и рассыпаться по ветру.

— Я все наладил! — Хэнк влетает в коридор, едва не врезаясь в стену лицом.

Он осторожно глядит на Чарльза, вопросительно смотрит на Санни и щелкает тумблерами, когда получает кивки от обоих. Санни смеется, подталкивает Чарльза в спину и помогает ему надеть шлем. Комната на миг окрашивается в непроглядный черный, а после взрывается светом и голосами. Люди и мутанты смешиваются между собой, и различить их можно только по цвету. Санни завороженно вглядывается в целый мир, рыщет глазами по одинаковым для Церебро людям и находит, кажется, несколько знакомых силуэтов.

Чарльз тем временем находит Рейвен, пытается с ней поговорить и терпит неудачу. Даркхолм не слушает его, упрямо идет вперед, игнорируя останавливающих ее людей и поджимает губы. Санни кладет руку Чарльзу на плечо и смотрит на Рейвен его глазами.

— Рейвен, — говорит он, и сестра вздрагивает и останавливается.

— Санни? — переспрашивает она, точно этот голос она может с кем-то спутать. — Тоже будешь меня останавливать?

Рейвен фыркает и обиженно морщится, а Санни смеется. Она прикрывает на мгновение глаза, с помощью Чарльза проецирует свой образ и протягивает Рейвен руку.

— Нет, — Санни качает головой и призрачной рукой касается ее щеки, — в конце концов это твой путь.

Рейвен жмурится и отстраняется, когда рука Санни проходит сквозь нее. Санни так и стоит, протягивая к ней ладонь, и улыбается чему-то своему.

— Я обещала надрать Эрику зад, если он поранит тебя, — смешок вырывается против воли, и Рейвен тоже усмехается.

— Я тоже, — говорит она и смотрит на Санни недоверчиво, — так чего ты хочешь?

— Просто напомнить тебе, — Санни ведет плечами и смотрит Рейвен в глаза, — что ты не одна.

— Я знаю, — Рейвен качает головой, проходит сквозь призрачный образ Санни и скрывается в коридорах аэропорта.

Санни отпускает Чарльза и выдыхает, чувствует, как брат похлопывает ее по ладони, и ловит его пальцы. Хэнк смотрит на них недоверчиво, но ничего не говорит, а Логан покашливает в кулак.

— Так куда она направляется? — спрашивает он.

Они не могут остановить Рейвен, но могут быть рядом, так что место их следующего путешествия ни у кого не вызывает сомнения.

— Вашингтон, — Чарльз и Санни отвечают в один голос, переглядываются и смеются.

Дорога до столицы Соединенных Штатов снова проходит в молчании, но в этот раз оно не давит, а укрывает плотным одеялом, будто баюкает, и уносит прочь дурные мысли. Санни дремлет, сложив руки на груди, Чарльз сидит рядом и смотрит в окно, а Логан, кажется, и вовсе заснул, стоило ему опуститься в переднее кресло. Хэнк задумчиво крутит баранку и что-то напевает, вторя льющемуся из радио голосу. Искать парковку не приходится, они оставляют машину за квартал от Белого Дома и тормозят только перед рамками металлоискателей. Один из охранников спрашивает у них приглашение, и Чарльз заставляет его поверить, что оно есть. Санни оглядывается на облаченных в костюмы людей, рыщет глазами по лицам, но Рейвен не видит. Огромное количество военных смущает, царапает разум дулами пистолетов, и Санни морщится и отворачивается, сосредотачивая внимание на сцене.

Будущее нехорошим предчувствием плывет перед глазами, Санни трясет волосами и закусывает губу, обещая самой себе в самом деле надрать Эрику зад. Чарльз смотрит на нее настороженно и отворачивается, получая кивок. Он сканирует мысли каждого присутствующего, так что Санни старается не дотрагиваться до него, просматривает варианты будущего и впивается пальцами в виски.

Ричард Никсон появляется на трибуне, и двор наполняется овациями. Он говорит об угрозе, сильнейшем враге, который объединит человечество, и Санни слышит, как Логан тихо ругается себе под нос. Боливар Траск, которому президент передает слово, не разглагольствует попусту и представляет всем присутствующим его новейшую разработку — Стражей, способных выслеживать и уничтожать мутантов. У Санни мурашки бегут по спине от мелькающего калейдоскопом будущего, где эти роботы убивают мутанта за мутантом и со временем истребляют все человечество.

— Я нашел Рейвен, — сообщает Чарльз и указывает в сторону подмостков.

Логан и Хэнк срываются с места, и Санни цокает, впиваясь пальцами в плечо Чарльза.

— Сейчас либо все будет плохо, либо не будет, — воздух свистит между плотно сжатых зубов, и Санни ругается, когда Стражи взлетают в воздух, — видимо, будет.

Санни видит будущее за секунду до, бросается вперед и заслоняет собой Чарльза. Боль пропарывает живот и руку, волнами расходится по телу, застилает взор алой дымкой. Санни падает на Чарльза, утыкается лбом в его колени и воет, закусывая губы. Стражи палят во всех подряд, ранят несколько человек и зависают в воздухе ровным строем. Чарльз хватает Санни за плечи, гладит по волосам и что-то говорит, но Санни слышит только шум в ушах и пульсирующую, вытекающую из ран кровь.

— Надо перевязать, — Чарльз говорит смазанно, глотает звуки, а Санни чувствует, как трясутся его холодные пальцы, — тебя надо перевязать.

Смешок вырывается из горла с надрывным хрипом, Санни заходится кашлем и прижимает ладонь к животу. Пальцы окрашиваются красным, одежда пропитывается кровью стремительно, левая рука висит онемевшей плетью. С кончиков пальцев капают в траву отвратительно алые капли, впитываются в землю, и Санни провожает их подернутым пеленой взглядом и старается отстраниться от разрывающих плоть ощущений.

У Чарльза ощутимо трясутся руки, он отрывает кусок от собственной рубашки и неловко перетягивает плечо, а затем живот Санни. Перед глазами у нее все еще все подернуто мерцающей дымкой, звуки пробиваются словно сквозь толщу воды, дышать тяжело, точно неподъемная плита давит на грудь, а коленки предательски подкашиваются. Чарльз сажает Санни себе на колени, прижимает ее голову к груди и говорит что-то неразборчивое, но наверняка ободряющее. Санни усмехается, хватается за его руки и прикрывает глаза всего на мгновение.

Все происходит стремительно, но тянется долго, будто в замедленной съемке. Где-то на краю сознания мелькают Хэнк и Логан, Рейвен исчезает в толпе и сливается с эвакуирующимися членами правительства, а на небо постепенно наползает раскуроченный, вырванный из земли с корнем стадион. Санни задирает голову вверх, моргает часто и пытается поймать хоть что-нибудь. Видения разбегаются, точно тараканы, зрение смазывается и мутнеет, и застывшая в горле тошнота поднимается резкой волной. Санни трясет головой, смотрит Чарльзу в глаза и пытается что-то сказать.

Она успевает почувствовать его холодные ладони на плечах, прежде чем падает на землю и катится в сторону. Сам Чарльз отталкивается руками, выбирается из кресла и тоже откатывается. Следом сверху падают арматура и куски бетона, накрывают их обоих клубами пыли и погружают в сизую пучину небытия.

Когда Санни приходит в себя, пыль уже рассеивается, так что она может видеть приземлившегося в центре двора Эрика, направляющего Стражей на обратившегося Зверем Хэнка, и Логана, отбрасывающего прочь обломки. Санни кашляет и пытается встать, но перед глазами мутнеет, и она падает на колени. Левая рука совсем не слушается, дышать тяжело от сдавливающей грудь боли и забивающегося в легкие песка. Ее видения, кажется, сходят с ума и проносятся перед глазами ускоренной в несколько сотен раз кинолентой, так что ко всему прочему добавляется стоящая комом в горле тошнота и нарастающая, сдавливающая виски мигрень.

Санни ругается себе под нос, только чтобы не потерять сознание, поднимает на ноги и, пошатываясь, шагает вперед. Эрик маячит перед глазами красным пятном, точно сгусток крови и гнева, и Санни цепляется за этот образ воспаленным разумом.

— Хватит. Прекрати, — слова вырываются едва слышным хрипом, Санни набирает полную грудь воздуха и едва не падает, — Эрик!

Каждый шаг, каждое слово отдается разрывающей внутренности болью, но Санни до чертиков упряма и также напугана, так что остановиться уже не может. Эрик переводит на нее затуманенный гневом и отчаяньем взгляд, оглядывает с ног до головы, точно впервые видит, и отворачивается, поджимая губы. Санни хватается за его плащ как за спасительную соломинку, тянет на себя и на мгновение погружается во тьму.

Бронированный куб бункера вырывается из-под земли подобно гейзеру и застывает перед полуразрушенным Белым Домом испуганным зверьком. Эрик оглядывается на вцепившуюся в него Санни, ведет подбородком и заставляет толстую металлическую дверь отлететь в сторону подобно тонкой занавеске. Сгрудившиеся в бункере члены правительства смотрят настороженно и не шевелятся, где-то на краю сознания Санни видит, как один из Стражей мчится на них, и как Эрик уничтожает его взмахом руки. Леншерр что-то говорит, вещает на обернувшиеся к нему камеры, а Санни слышит только звон в ушах и не сводит взгляд с принявшей облик президента Никсона Рейвен. Вот он шагает вперед с зажатым в руке пистолетом, и члены правительства провожают его растерянными взглядами, оглядываются куда-то внутрь, но никто не решается ничего сказать.

Санни ведет куда-то в сторону, и она крепче цепляется за Эрика как за единственную возможную опору. Ноги совсем не держат, в висках барабанит расползающаяся по телу боль, и Санни уже не может отличить реальность от видений. Будущее калейдоскопом расползается перед глазами, рассыпается в небе фейерверками взрывов, когда невидимая рука мягко касается ее разума, поглаживает по волосам успокаивающе и передает самую капельку сил.

— Чарльз, — шепчет Санни и почти не слышит собственного голоса.

Брат откликается где-то на задворках сознания, крепко сжимает ее ладони и кивает. Он видит все ее глазами, чувствует тоже, что и она, и понимает без слов. Санни даже не пытается сосредоточиться, вываливает на него все сразу, и время вокруг будто замирает. Двор Белого Дома словно наполняется осязаемой иллюзией, полнится кровью и криками, пестрит сменяющими друг друга кадрами безжизненно пустоши, ядерной войны и пустоты. Стражи, усовершенствованные, сверкающие серебристой чешуей, патрулируют обратившуюся в раскаленный камень Землю и уничтожают каждого несчастного, попавшегося им в поле зрения. Людей нет совсем, разве что горстка помещенных в лагери узников, да крохотные остатки «чистокровных» людей без примеси мутации в ДНК.

Колени подкашиваются, и Санни оседает, закрывая глаза. Пальцы, вцепившиеся в плащ Эрика, разжимаются, но Санни чувствует, как ее подхватывают и ставят на ноги, обеспокоенно что-то говоря в самое ухо. Она с трудом разлепляет свинцовые веки, смотрит на Эрика сквозь застившую взор дымчато-красную пелену и усмехается.

— Этого ты добиваешься? — шепчет она едва слышно и заходится кашлем.

Санни упрямо цепляется онемевшими пальцами за Эрика, виснет на нем и поворачивается к молчащему правительству. Камеры все еще снимают, но они не могли увидеть устроенное ими с Чарльзом небольшое представление.

— Этого вы добиваетесь?! — спрашивает она громче, и перепуганные люди в костюмах синхронно вздрагивают. — Не будет никакой войны, объединяющей человечество как вид, только уничтожение, геноцид всего живого.

Санни замолкает, сглатывает горькую слюну и откидывается на грудь поддерживающего ее Эрика. Она почти ничего не видит, не слышит пробегающих шепотков и шагов приближающейся Рейвен, принявшей свое обличье. Санни держится изо всех сил, потому что скопившееся негодование давит на грудь и мешается с вытекающей из ранений кровью. В Санни ее, кажется, совсем не осталось, потому что она не слышит даже шума собственного сердца.

— Вот оно, ваше будущее. То, за которое вы все боретесь, — слова вылетают со свистом, но в наступившей оглушающей тишине они слышны более, чем отчетливо, — войной вы не добьетесь мира, ведь каждый — и человек и мутант — хочет жить несмотря ни на что. Нам точно также страшно и больно, мы чувствуем голод и одиночество. Мы все хотим мира, так какого черта!!!

Санни срывается на крик, перед глазами расстилается белоснежная пелена, тело становится мягким, как набитая ватой кукла. У Санни нет сил даже открыть глаза, пересохшие губы едва шевелятся, но она упрямо выплевывает слово за словом, пока тьма не накрывает с головой, и Санни не проваливается в спасительное небытие:

— Какого черта вы пытаетесь поубивать друг друга, когда можно хотя бы попытаться договориться?

— Раз-два-три, — считает Санни, оглядывая собравшихся в актовом зале школы детей, — раз-два-три. Кристина, не отлынивай!

Это ее второй год в этой школе и с этим классом, и Санни, честно говоря, уже начинает уставать. Близится Рождество, а значит и выступление школьников перед родителями, а у ее учеников вместо вальса пока выходит топтание на месте в обнимку. Конечно, Санни показывает им самые простые движения, но даже они у учеников начальной школы получаются со скрипом.

— Миссис Редпетас, можно перерыв? — канючит Кристина, девочка с потрясающей копной золотистых волос.

Санни бегло оглядывает детей, складывает руки на груди и качает головой.

— Можно, — соглашается она, — но вам стоит помнить, что вы сами попросили меня научить вас вальсу.

— Ура! — Кристина подскакивает и отбегает в сторону выхода. — Не волнуйтесь, миссис Редпетас, мы все успеем!

Санни качает головой и закатывает глаза, поджимает губы в усмешке и объявляет десятиминутный перерыв. Несколько детей собираются в кучку рядом с ней, но большинство расходится в туалет или в столовую.

— Миссис Редпетас, а покажите еще раз, — Шон Коллинз, довольно низкий для своего возраста мальчишка смеется и кружится, — сложный вальс.

«Сложный» он заключает в кавычки, смотрит на Санни просительно, и остальные присоединяются к нему. Санни улыбается, треплет его по рыжей макушке и тянется к магнитофону.

— Алексис! — директор школы входит в зал вальяжно, пробегает по Санни оценивающим взглядом и цокает. — Вы собираетесь танцевать? Позвольте составить вам компанию.

— Директор Вуд, — Санни едва заметно морщится и растягивает губы в приторной улыбке, — не думала, что вы искушены в бальных танцах.

— Бросьте, Алексис! — директор хватает Санни за талию и делает несколько шагов. — Это не может быть так уж сложно!

Санни едва успевает убрать ногу из-под его ботинка, качает головой и изо всех сил сдерживает смех. Директор шагает по залу размашисто, совсем не попадает в ритм и то и дело норовит оттоптать Санни ноги. В конце концов он отпускает ее, смахивает с пиджака невидимые пылинки, гордо вздергивает подбородок и насмешливо смотрит на собравшихся в кучку детей. Санни фыркает себе под нос, изображает аплодисменты и снова натягивает улыбку, когда Вуд театрально раскланивается и торжественно удаляется.

— Учитесь, дети! — говорит он напоследок. — И тогда сможете хоть немного приблизится к мастерству взрослых!

Санни громко фыркает, когда он наконец скрывается за дверью, и дети тоже заливаются смехом.

— Миссис Редпетас, — одна из девочек тянет Санни за подол юбки, — наш директор немножко глупый, да?

— Кэрри, нельзя так говорить, — Санни треплет девочку по волосам и закусывает губу, — мистер Вуд просто несколько переоценивает способности взрослых.

— Мам! — Энтони залетает в зал на всех парах, спотыкается и на ходу исправляется. — В смысле миссис Редпетас! Там по радио сказали, что будет снежная буря. Меня послали сказать, что родители приехали, а школа скоро закрывается.

Санни выглядывает в окно, за которым крупными хлопьями падает снег, оглядывает порядочные сугробы и выключает наконец музыку. Дети уже собираются, радостно переговариваясь, и Санни поспешно командует им не разбегаться. Она быстро собирает вещи, забирает из класса верхнюю одежду и запирает его на ключ и во главе стройной колонны спускается на первый этаж. Родители приехали еще не за всеми, так что она остается ждать у выхода, усаживает школьников на скамейки и затевает простенькую игру.

— Миссис Редпетас, — коллега Санни, Глория Джонс, приветливо кивает ей, — я оставляю Энтони вам.

Глория — классный руководитель Тони, высокая брюнетка с тонкими пальцами и изящными чертами лица. Санни иногда кажется, что ей следовало бы идти в модели, а не в учительницы, но она тактично помалкивает об этом и изредка перекидывается с ней парочкой не относящихся к учебе фраз.

— Конечно, мисс Джонс, — Санни треплет Тони по вихрастой макушке и сажает его рядом с остальными, — ваших уже разобрали?

— Да, Энтони последний, — Глория заправляет прядь волос за ухо и натягивает перчатки, — удачных выходных.

Санни оглядывает троих оставшихся учеников и завистливо поджимает губы. Впрочем, Эрик все еще не приехал, так что и она сама уехать бы не смогла.

— И вам, — Санни смеется и салютует ей зажатым в пальцах шарфом Тони, — до свидания.

Тони тянет Санни за рукав, забирает у нее шарф и заводит разговор с оставшимися учениками. Санни отходит, потирая отчего-то ноющую шею, и всматривается в устланный толстым слоем снега школьный двор. Родители еще двоих учеников появляются довольно быстро, а вот за Шоном никак не приходят. Директор Вуд выглядывает из своего кабинета, окидывает взглядом оставшихся Шона с Тони и еще несколько детей из разных классов, недовольно цокает и направляется к Санни.

— Алексис! — он машет рукой и оттягивает галстук. — На улице такая ужасная погода, я мог бы подвезти вас.

Роксана Филлипс, учительница довольно преклонного возраста, сидящая со своими учениками по другую сторону коридора, фыркает и закатывает глаза. Санни складывает руки на груди и думает, что погода ей вообще-то нравится.

— Не стоит, господин директор, — Санни говорит как можно более нейтрально и отступает к играющим в ладушки детям, — за Шоном еще не приехали, разве я могу бросить его здесь?

— Ну что вы, Алексис, уверен, мадам Филлипс присмотрит за ним, — Вуд бросает взгляд на женщину, растягивает губы и ломает пальцы.

— Вот еще, — хмыкает мадам, — каждый присматривает за своим классом, не более. К тому же, уважаемый директор, не думаю, что муж миссис Редпетас будет доволен таким раскладом.

Роксана Филлипс улыбается вежливо, но голос ее так и сочится ядом. Санни посылает ей улыбку, и мадам фыркает и закатывает глаза. Директор бросает на нее недовольный взгляд, но траектории не меняет и продолжает стремительно приближаться к занявшей единственное место рядом с Тони Санни.

— О! — Вуд вглядывается куда-то за окно и смешно тянет шею. — А вот, должно быть, и родители Шона.

К его разочарованию спустя несколько минут дверь распахивается и в помещение, выдыхая клубы белого пара, входит Эрик. На руках он держит радостного Стива, и Тони тут же подскакивает к ним, вьется вокруг и лукаво улыбается.

— Мам, там столько снега! — Стив хохочет, вертится в руках Эрика и вытягивает руку над головой. — Вот столько!

— Пап, а директор Вуд хотел нас подвезти! — Тони оглядывается на Санни и цепляется за куртку Эрика.

— Правда? — Эрик приближается неспешно, окидывает Вуда оценивающим взглядом с ног до головы и склоняет голову набок. — Как любезно с вашей стороны. Однако это излишне.

Вуд недовольно морщится и даже не пытается это скрыть. Санни поджимает губы и сдерживает смешки, гладит Стива по волосам и смотрит Эрику в глаза.

— Мистер Редпетас, Генри, — заговаривает директор, — так как родители Шона еще не приехали, я не могу отпустить Алексис. Полагаю, в таком случае, чтобы не заставлять детей ждать, вы можете поехать домой, а я после подвезу Алексис.

— Не стоит, — Эрик хмыкает и опускает Стива на пол, — по дороге я видел машину Дина, он должен скоро подъехать.

Вуд кривится и поджимает губы, поправляет галстук и засовывает руки в карманы. Эрик провожает каждое его движение насмешливым взглядом, вскидывает бровь и ухмыляется.

— Что ж, — бросает директор, скрываясь в своем кабинете, — сообщите мне, когда всех детей заберут.

— Кобель, — едва слышно хмыкает мадам Филлипс, стоит двери закрыться с негромким хлопком, — подбивает клинья только к замужним учительницам, крутит романы, а потом бросает, стоит бедняжкам поверить его лживым словам.

— Кобель! — радостно повторяет навостривший уши Стив и дергает брата за рукав. — Это что-то вкусное?

Санни смеется, ловит разыгравшегося Стивена за капюшон и подхватывает его на руки. Запыхавшийся Дин Коллинз вваливается в холл как раз вовремя, чтобы застать дружно хохочущих взрослых и детей. Санни передает ему хихикающего Шона, прощается с Роксаной Филлипс и наконец-то покидает здание школы. Снег на улице валит так, что почти ничего и не видно, липнет к лицу и забивается под куртку. Зато в машине тепло, Санни стягивает шарф, вытряхивает снег из-за шиворота и поворачивается к разместившимся сзади детям. Мальчишки, впрочем, с раздеванием справляются сами, так что Санни хихикает и вглядывается в стоящую впереди белую мглу.

— Нас не накроет? — спрашивает Эрик, заводя двигатель.

Санни прикрывает глаза и жмурится, но ничего про снежную бурю сказать не может. Она пожимает плечами, смотрит на Эрика задумчиво и вытягивает ноги. Они проезжают почти полпути, когда снега в воздухе становится так много, что вокруг виднеется только белая пелена. Эрик чертыхается, выжимает сцепление и переключает передачи.

— Похоже нас уже накрыло, — фыркает Тони, разглядывая снежную пелену сквозь покрытое коркой инея стекло, — ничего не видно. Стив, твоих рук дело?

— Нет, — Стивен испуганно вжимает голову в плечи и выставляет вперед руки, — я ничего не делал!

— Заливаешь! — Тони опускает ладонь на макушку брата и лохматит волосы. — Еще с утра никто даже не думал ни о какой снежной буре!

Машина недовольно урчит и медленно катится по занесенным снегом дорогам. Эрик закатывает глаза, ведет ладонью, и груда железа едва заметно отрывается от земли и плывет вперед.

— Стивен, будь добр, расчисти путь, — говорит он, потому что даже лететь в такую пургу не имеет смысла — не видно ни зги.

Стив обиженно морщится, выглядывает в окно и дует губы. Тони толкает его в плечо и громко цокает, а Санни вздыхает.

— Если вы будете спорить, нас заметет доверху. Стив, расслабься, — командует она, — почувствуй ветер, как самого себя.

Машину резко дергает, Стив ойкает и прижимает руки к лицу. Метель за окном, кажется, становится еще сильнее, снег клубами взлетает в воздух и кружится причудливыми фигурами. Тони пытается рассмотреть за окном хоть что-нибудь кроме снега, нервно теребит ремень безопасности и ерзает. Санни смотрит на Эрика и невесомо касается его руки.

— Не нужно чувствовать ветер, забудь об этом, — говорит Эрик, выравнивая машину, — ветер твой друг, так попроси его о помощи.

— У-у-у! — Стив хнычет, трет глаза кулачками и сжимается в комочек.

Тони смотрит на него обеспокоенно, выглядывает в окно и ахает. Санни тоже смотрит во все глаза и смеется. Снежинки за окном выстраиваются в фигуры, разлетаются в стороны и будто танцуют, кружась в причудливом вальсе. Дорога впереди расчищается, снег будто отшатывается от них, вьется вокруг и оседает на земле, смешиваясь в белоснежное холодное море.

— Смотри, снег танцует! — Тони дергает Стива за руку, не отлипая от окна.

Стив отнимает ладони от лица, завороженно смотрит на кружащиеся перед окном снежинки и радостно смеется. Машина плавно летит вперед, окружаемая искрящимися вихрями, и вскоре впереди показывается накрытый снежной шапкой домик, встречающий уютным теплом и потрескивающей огоньками в камине тишиной.

Санни морщится, смотрит на Чарльза обиженно и потирает подбородок. Чарльз качает головой, молча сверлит ее взглядом и время от времени вздыхает. Это выводит Санни из себя настолько, что она крепко жмурится и ломает пальцы.

— Прекрати, пожалуйста! — не выдерживает Санни спустя примерно полчаса.

Чарльз закатывает глаза, подъезжает ближе и сжимает ее ладонь, заглядывает в глаза так, как умеет только он — просительно и в то же время укоризненно — и качает головой.

— Ты не можешь заставлять ее делать то, что тебе хочется, — фыркает Санни, но руку не вырывает.

— Она не справится, если ты взвалишь на нее такую ответственность, — Чарльз говорит мягко и поджимает губы.

— Это должен быть ее выбор! — Санни вскакивает и принимается нарезать круги по комнате. — Ее, а не твой или мой, понимаешь? Пусть даже она испугается и сбежит, она будет знать, что ей доверяют и что она не одна.

— Если она испугается и сбежит, — Чарльз издает сдавленный смешок и трет лицо ладонью, — Санни, в таком случае мы все умрем. Уверяю тебя, с твоей силой мы сможем направить будущее в нужное русло.

— Мы?! — Санни резко разворачивается и сверлит Чарльза гневным взглядом. — Не слишком ли ты себя переоцениваешь, Чарльз? Ты видел, к чему привела твоя ложь, собираешься продолжать, чтобы все стало еще хуже?

Санни подносит пальцы к вискам, резко опускает руки и выдыхает ставший густым и почти осязаемым воздух. Чарльз смотрит на нее неодобрительно и слегка обескураженно, накрывает лицо ладонями и откидывается на спинку кресла.

— Вы снова ссоритесь? — в комнату заглядывает Рейвен.

Она оглядывает обоих заинтересованным взглядом, хихикает про себя и прикрывает дверь за своей спиной.

— Нет, — с нажимом отвечает Чарльз, и Санни тут же резко его обрывает:

— Да!

— О, — Рейвен проходит внутрь, усаживается на диван и вальяжно закидывает ногу на ногу, — тогда я поприсутствую. Если что разниму вас.

Из горла Санни вырывается булькающий смешок, она смотрит на Чарльза пронзительно и прищуривается. Руки сами находят гладкую трубку телефона, а губы растягиваются в язвительной ухмылке:

— Я звоню Эрику.

— Паф! — глаза Рейвен лучатся желтой насмешкой, она складывает пальцы пистолетом и «стреляет» в Чарльза. — Извини, Чарльз, но Санни тебя сделала.

Санни давится смехом, сжимает телефонную трубку и смотрит на будто потерявшегося в реальности Чарльза. Он застывает едва ли не с открытым ртом, трясет головой и обиженно оглядывает их обеих. Рейвен подмигивает Санни, опускает руку и откидывается на спинку дивана.

— Кстати, Эрик уже здесь, — Рейвен хохочет, когда Чарльз и Санни синхронно выглядывают в окно.

Эрик стоит во дворе и задумчиво смотрит куда-то между деревьев. Вокруг него вьется, то исчезая, то появляясь, Питер, но Эрик не отмахивается от него как обычно и не одергивает, когда тот начинает тараторить слишком быстро. Питер внезапно появляется в комнате, обдает всех порывом ветра и снова оказывается рядом с Эриком, похлопывая его по плечу и указывая на окно. Эрик поднимает голову, делает короткий взмах рукой и отворачивается. Санни переглядывается с Чарльзом, чувствует шлепок по спине и вздрагивает.

Рейвен стоит за ее спиной в образе Эрика, сложившего руки на груди, и постукивает по деревянному полу мыском ботинка. Санни прыскает, а Эрик-Рейвен склоняет голову набок и ухмыляется.

— Давай, детка, поприветствуй своего папочку, — говорит она.

Санни едва не падает на пол, хватается пальцами за подоконник, а Чарльз рядом с ней хлопает себя по лбу и пытается сдержать смешки.

— А ты, оказывается, так и не разучилась развлекаться, — голос Эрика морозом проходится по помещению, и веселье тут же стихает, — Рейвен.

Рейвен резко разворачивается к двери, принимает облик не-синей себя, прячет руки за спину, как нашкодившая школьница, и раскрывает рот:

— Эрик…

— Здравствуй, Эрик, — Чарльз прерывает тишину, ставит локоть на подлокотник кресла и опускает подбородок на ладонь.

— Чарльз, — Эрик шагает ближе и салютует, посмеиваясь, — я нарушил семейную идиллию?

— Да, — отвечает Санни до того, как Чарльз или Рейвен успевают открыть рот, — проваливай.

Эрик закатывает глаза и совсем не обращает внимания на ее слова, протискивается между Чарльзом и Санни и выглядывает в окно. Санни тоже выглядывает, опираясь на его плечо, замечает виднеющийся между деревьев памятник и щипает Эрика за руку.

— Ай, — слова получаются наигранными, Эрик смеется и треплет Санни по волосам, — больно, Санни.

— Я знаю, — Санни серьезно кивает, отпихивает его от окна и показывает язык.

Рейвен закатывает глаза, бьет Эрика под колени и укладывает его на лопатки. Чарльз смотрит на них вопросительно, Санни дает сестре пять и пинает Леншерра по заднице. Эрик приподнимается на локтях, но подняться ему не дают хихикающие Рейвен и Санни.

— Немного запоздало, — хмыкает Рейвен, приобнимая Санни за талию и укладывая голову ей на плечо, — но обещание есть обещание.

— Что за обещание? — спрашивает Эрик, поднимаясь и оглядывая их подозрительно.

— Надрать тебе задницу, — в один голос отвечают Санни и Рейвен, стукаются кулаками и смеются.

— Вообще-то затолкать шлем в глотку и превратить мозги в кашу, — поправляет их Чарльз, — довольно далеко от задницы, согласитесь.

Эрик закатывает глаза, Санни хохочет, глядя ухмыляющемуся Чарльзу в глаза, и обнимает фыркающую Рейвен. Питер появляется как всегда резко, оглядывает честную компанию заинтересованно, подхватывает Санни с Рейвен на руки и кружит их всего мгновение. Он исчезает с порывом ветра, оставляет после себя по открытке в руках каждого и встрепанные напрочь волосы.

Рейвен сгибается пополам и опирается ладонями о колени, Санни разглядывает доставшийся ей Париж и засовывает карточку в карман. Эрик вертит в пальцах открытку из Москвы, у Чарльза внезапно Венеция, а под ногами Рейвен лежит укрытая снегом японская гора Фудзи.

— Питер! — Санни высовывается в окно, и Эрик машинально хватает ее за ремень джинсов. — В следующий раз я хочу что-нибудь из Индии!

Питер врывается в помещение с порывом ветра, щелкает ее по носу, втягивает внутрь и ставит рядом с Эриком, кладет его руку Санни на талию и исчезает на несколько минут. Санни фыркает, вынимает изо рта волосы, а в следующее мгновение в ее руках оказывается ароматная корзинка со специями.

— Держи, ма.

Питер спотыкается, застывает на месте, стремительно краснеет и исчезает. Эрик хохочет, а Санни замирает с открытым ртом и смотрит на него округлившимися от удивления глазами. Чарльз закрывает лицо руками, плечи его трясутся от смеха. Рейвен закатывает глаза, подбирает с пола открытку и аккуратно протискивает ее между стоящими на стеллаже книгами.

В дверь кто-то скребется, и Рейвен распахивает створку резко, так что прижавшийся к ней ухом Скотт едва не падает на пол. Джин тут же оттаскивает его себе за спину и натянуто улыбается, а Хэнк кашляет и чешет затылок.

— О, — Санни вручает корзинку Эрику, оказывается у порога в два шага, втягивает Джин внутрь и захлопывает дверь перед носом у открывшего было рот Маккоя, — ты-то нам и нужна.

Джин оглядывается на всех подозрительно, долго смотрит на корзину в руках Эрика и в конце концов устремляет умоляющий взор на Рейвен. Даркхолм пожимает плечами, хватает Эрика под локоть и вместе с ним выходит из комнаты.

— Санни…

Чарльз подкатывается ближе и пытается снова завести надоевшую до чертиков шарманку, но Санни обрывает его взмахом ладони. Она усаживает недоумевающую Джин на диван, сама садится в соседнее кресло и широко улыбается. Чарльз глубоко вздыхает, трет лоб и прикрывает глаза. Джин переводит взгляд с него на Санни и, кажется, постепенно догадывается, о чем с ней будут разговаривать. Санни возводит глаза к потолку, отбрасывает назад волосы и вырывает у Чарльза уже порядочно измятую открытку.

— Сначала Чарльз хочет тебе кое-что сказать, — она накручивает прядь волос на палец и подмигивает, — а потом я тебе кое-что покажу.

Санни лежит на кровати, пялится в потолок и никак не может заснуть. За окном удручающая, наводящая тоску тишина, Эрик ушел укладывать мальчишек, и в спальне тихо настолько, что Санни почти слышит ток собственной крови по телу. Будущее привычно мелькает перед глазами, но в нем нет ничего такого, что заставило бы Санни паниковать. Ни Себастьяна Шоу, ни Стражей, ни чего-то подобного, с чем Чарльз с Рейвен и учениками не справились бы.

По телу пробегает дрожь, холодок вызывает толпы мурашек, Санни ежится и кутается в одеяло. Тишина звенит в ушах осиным роем, окутывает озябшее тело и давит на виски так, что думать совсем не получается. Санни выдыхает холодный воздух, ловит краем сознания тихие шаги по скрипучему полу и трет друг о друга ладони.

В коридоре темно, так что Санни ощущает приближение Эрика лишь по шагам, по прогнувшемуся рядом с ней матрасу и по теплому дыханию в затылок. Эрик обнимает ее одной рукой, прижимает к себе и целует в висок.

— Давай уедем, — говорит Санни, и шепот прорезает тишину зловещим свистом, — куда-нибудь далеко, где нас никто не знает.

Эрик приподнимается на локтях, осторожно разворачивает Санни лицом к себе и вглядывается ей в глаза. Санни смотрит на него, закусив губу, хватается дрожащими пальцами за его руки и неожиданно всхлипывает.

— Хорошо, — в голосе Эрика слышатся нотки паники, он сжимает пальцы Санни и прижимает ее к себе, — поехали, куда скажешь, завтра соберем вещи и уедем.

Санни бьет ощутимая дрожь, она рвано кивает и всхлипывает, прижимается щекой к груди Эрика и слушает его мерное сердце. Эрик гладит ее по волосам, путается пальцами в крашенных прядях и оставляет на коже прерывистые поцелуи.

— Что..? — Эрик наконец решается спросить и давится собственными словами.

Санни поднимает на него покрасневшие глаза, мотает головой и крепче цепляется пальцами за футболку.

— Я не знаю. Я, — она проглатывает слова и кусает губы, — не вижу ничего такого. Просто дурное предчувствие…

Эрик выдыхает воздух со свистом, крепко жмурится, поглаживает Санни по спине одной рукой и укутывает ее в кокон из одеяла, точно такая импровизированная броня может защитить от чего угодно. Санни фыркает, когда дышать становится тяжело, трет глаза и утыкается носом в ключицы Эрика.

— Поехали в Ирландию, — Санни хихикает и проводит ладонью по колючей щетине Эрика, — ты сойдешь за ирландца. Нужно только сделать новые документы, имя Алексис, — она пародирует слащавую манеру директора Вуда, — мне уже надоело.

Эрик приглушенно смеется, греет руки Санни в своих больших ладонях и целует пальцы. Санни хихикает от щекотки, перекатывается на спину и смотрит на Эрика снизу вверх. Дрожь и страх ненадолго отступают, уступают место зыбкой вере, Санни обхватывает лицо Эрика ладонями, притягивает его к себе и целует.

— Ура, никакой школы! — Стив радостно подскакивает и бегом спускается с лестницы.

— Ты не ходишь в школу, — Тони фыркает и дергает его за шиворот, когда мальчишка оступается и почти падает.

Стив дует губы и складывает руки на груди, и Тони снова фыркает, скрывая смешок. Санни скрывается в их комнате, чтобы собрать необходимые вещи, смотрит на раскрытый чемодан и пытается унять дрожь в запястьях.

— Мам, — Тони заглядывает в приоткрытую дверь, — все в порядке?

Санни испуганно оглядывается и резко выдыхает, захлопывая крышку. Тони подходит, утыкается лбом ей в бок и обвивает руками за пояс. Санни гладит его по волосам и вместе с ним усаживается на кровать.

— Ерунда, — Санни поджимает губы, и Тони смотрит на нее недоверчиво, — мы с папой просто решили переехать.

— Так внезапно? — Тони закатывает глаза и трется щекой и руку Санни. — Мам, я чувствую, что тебе страшно.

— Ох, Энтони, — Санни прижимает его к себе, треплет кудряшки и целует в макушку, — это всего лишь дурное предчувствие. И вообще, где Эрик?

— А, — Тони фыркает и кладет руку Санни себе на плечи, — папа вроде как пошел куда-то. Он сказал, что скоро вернется, и просил передать, чтобы ты не беспокоилась.

— Ну вот, — Санни фыркает и прячет от Тони похолодевшие ладони, — он даже не говорит, куда уходит, а я, видите ли, должна не беспокоиться.

Тони смеется, подхватывает валяющуюся на полу футболку и отбрасывает ее в сторону. Под ней обнаруживается игрушечный солдатик с полустершейся краской и обломанной под корень винтовкой. Тони крепко сжимает игрушку, сетует на снова все разбросавшего Стива и подтягивает к себе рюкзак.

Снизу раздается хлопок входной двери, Санни переглядывается с Тони и хмурится. Слышится возмущенный голос Стива и перебивающие его взрослые голоса, Санни подскакивает, велит Тони оставаться в комнате и стремительным шагом слетает с лестницы.

В прихожей стоят человек десять, знакомые и незнакомые мужчины с оружием в руках, а перед ними, раскинув руки в стороны, застыл с грозным выражением лица Стивен. Санни приближается, чеканя шаг, отодвигает сына себе за спину и оглядывает незваных гостей. Впереди всех стоит с арбалетом в руках директор Вуд, рядом с ним несколько отцов учеников Санни и, должно быть, коллеги Эрика.

— Что вам нужно? — спрашивает Санни, прищуриваясь.

Она не сможет справиться с ними, так что стоит потянуть время и дождаться Эрика, а заодно выяснить причину такого неожиданного визита. Стив дергает ее за рукав и утыкается носом в ноги, на лестнице слышится топот шагов не послушавшего ее Тони.

— Алексис, — Вуд шагает вперед, покачивая арбалетом, — отчего такой холодный прием?

— Вы врываетесь в мой дом, размахиваете оружием и доводите моего сына до слез, — Санни кривит губы и загибает пальцы, — и при этом рассчитываете на теплый прием? Действительно, сейчас только выну пирог из духовки.

Санни не двигается с места, щурится и складывает руки на груди. Стив цепляется за ее штанину и сопит, а Тони застывает где-то у подножья лестницы.

— Мы знаем, кто вы! — выкрикивает один из толпящихся у входа людей. — Мы знаем, так что нет смысла врать!

В одной руке у него взведенное ружье, а в другой пожелтевшая газета, на первой странице которой красуется фото событий в Вашингтоне. Сгрудившиеся в бункере члены правительства, размахивающий руками Эрик в плаще и шлеме и Санни, цепляющаяся за него изо всех сил.

Санни хмыкает, разглядывает нечеткое фото и склоняет голову набок. Мужчина трясет газетой и головой, выплевывает слова беззвучно и стучит ружьем по полу.

— И? — Санни качает головой и чувствует, как трясется Стив. — Где здесь я или Генри?

Санни знает, что на какой-то странице есть фото их обоих крупным планом, но продолжает строить из себя дурочку. Мужчина вцепляется в газету двумя руками, отчего брошенное ружье с грохотом падает на пол, и остервенело листает.

— Вот! — выплевывает он, открывая ту самую страницу. — Здесь все про вас написано, про тебя и этого чертового убийцу!

Резкий порыв ветра толкает его в грудь так, что мужчина ударяется спиной о запертые створки двери. Стив громко пронзительно воет и тянет Санни на себя. Его ощутимо трясет, еще один порыв ветра подхватывает занавески и скатерть, кружит вихрем под потолком. Мужчины вскидывают оружие, Санни опускается на колени, закрывая ребенка спиной, но Стив выворачивается, отталкивает ее и зло смотрит на пришельцев.

— Мой папа хороший! — он срывается на крик, ветер ревет и бьет стекла. — Не смейте обижать моих маму и папу!

Санни хватает Стива в охапку, не замечает, когда Тони оказывается перед ними, обхватывает лицо сына ладонями, заглядывает ему в глаза и пытается улыбнуться. Стив рассерженно сопит и сжимает кулаки, а в уголках его глаз мерцают капельки слез.

— Все в порядке, мой хороший, — шепчет она едва слышно, — не нужно злиться, ладно?

— Вот как, — говорит Вуд, и его голос едва пробивается сквозь вой ветра, — твои дети тоже монстры.

Санни сверлит его яростным взглядом всего мгновение, после чего сосредотачивается на Стиве. Ветер скидывает с полок фигурки, бьет посуду и кажется, что он вот-вот сорвет с дома крышу.

— Единственный монстр здесь — это ты! — выплевывает Тони.

Он стоит, раскинув руки в стороны, закрывает Стива и Санни спиной, беззащитный против толпы вооруженных мужчин. Вуд делает шаг вперед, и Тони рассерженно рычит подобно дикому зверю. Стив цепляется за Санни изо всех сил, заливается слезами и трясется словно в лихорадке. Санни утирает слезы с его щек, уговаривает не переживать и бросает на пришельцев гневные взгляды. Тони делает шаг назад, когда вокруг них разрастается вихрь торнадо, отрезающий от мужчин. Стива бьет крупная дрожь, он безостановочно воет, сжимает кулаки так, что суставы хрустят от натуги; Тони оборачивается на него, на его лице мешаются беспокойство и ободряющая улыбка, и в это мгновение все обрывается.

Где-то на задворках сознания звенит от натяжения тетива, вихрь рассеивается, и толстая стрела со свистом разрезает воздух. Тони дергается и раскрывает рот, но не успевает ничего сказать, когда его глаза закатываются, а руки безвольно опускаются. Стив затихает, расслабляет пальцы и громко всхлипывает в последний раз. Наконечник стрелы упирается Санни в грудь, едва-едва пропарывает рубашку. Капелька крови скатывается по окоченевшему вмиг телу, Стив и Тони заваливаются на бок, и тишина расползается, кажется, по всему миру. Время останавливается, Санни смотрит вперед и ничего не видит, кроме мерцающих в воздухе золотых нитей. Десяток тонких веревочек тянется к ее пальцам, и она без раздумий обрывает их, отбрасывает в сторону, ищет две единственно необходимые, и не находит ничего, кроме тлеющих обрывков.

Рвущийся из горла вопль прорезает тишину воем сирены, мужчины у дверей падают бездыханно, также, как лежат рядом с Санни Тони и Стив. Время спотыкается и возобновляет бег, лишается чего-то жизненно важного и обращается во всепоглощающую чернильную тьму.

Санни не слышит собственного голоса, раздирает окоченевшими пальцами горло, подхватывает пронзенные одной стрелой детские тела и прижимает сыновей к груди. К груди, в которой расползается, будто черная дыра, пустота, наполняемая яростью и отчаянием, застилающими глаза слезами и пронизывающим все тело леденящим холодом. Вокруг Санни вьются тысячи нитей, и она готова оборвать их все, безжалостно прервать жизни, точно также, как только что эти люди оборвали две самые важные ниточки.

Воздух в груди горячий, обжигающе-красный, опаляющий легкие, но Санни все равно нестерпимо холодно. Голова тяжелая, точно набита свинцом и ватой, зубы сжимаются до скрежета, и Санни будто в другой реальности слышит, как со свистом прорезает тишину ее собственный вопль.

Где-то на краю восприятия Санни ловит яркий свет и механический, клацающий звон, и чья-то теплая рука ложится на ее щеку. Кто-то рядом с ней цокает языком и глубоко вздыхает, садится перед ней на колени и стирает со щек разъедающие плоть раскаленные слезы.

— Дитя мое.

Его голос сливается со звенящими в ушах криками и звоном оружия, картинками ужасающего и неотвратимого, но справедливого и единственно возможного будущего. Санни поднимает глаза, едва видит сквозь застывшие слезы и внимает. Единственное прошлое и единственное будущее, все возможное вливается в ее разум, отрезает чувства, отсекает все лишнее, все, что может сломать налаженный механизм.

— Ты так страдала, — его голос разносится эхом, заползает в уши и сковывает руки, — я показал тебе мир, где мы никогда не будем страдать, где никто не посмеет поднять на нас руку. Ты построишь его со мной?

Санни разжимает пальцы и тянется за поглаживающей ее щеку рукой, запоздало оглядывается на оставшихся лежать Тони и Стива и замирает. Мутант перед ней усмехается, касается рукой еще теплой кожи, и оба мальчика рассеиваются, обращаются в пыль, пепел, кружащий вокруг Санни и постепенно собирающийся в две непроглядно-черные сферы. Санни подставляет ладони, трепетно держит теплые шарики, греет о них озябшие пальцы и завороженно смотрит на переливающиеся во тьме золотые искорки.

— Я Эн Сабах Нур, — говорит мутант и протягивает Санни раскрытую ладонь, — тот, кто положит конец порочной власти людей.

Санни тянется вперед, сжимает в пальцах черные сферы, не чувствует ничего, кроме пустоты в груди и наверняка безумно улыбается. Улыбка растягивает одеревеневшие мышцы, вырывается смешком из груди, и Санни вторит ей, вкладывает руку в протянутую ладонь и закрывает глаза.

— Ты поведешь наш народ, — продолжает он, и Санни склоняет голову набок, — моя Жрица.

— Да, отец, — шепчет она и кутается в расползающуюся вокруг леденящую темноту.

Будущее мечется под веками, перестраивается и стремительно меняется, рассыпается, точно пазл, и собирается в совершенно иную картинку. Санни видит десятки тысяч вариантов, так много, что все они сливаются в непроглядно черную, отдающую звоном в ушах точку прошлого, настоящего и будущего, где нет ничего, что не смогло бы измениться. Точку, которой не существует вовсе.

Санни цепляется пальцами за волосы, царапает виски и горло, с силой давит на веки так, что глазные яблоки, кажется, вот-вот вылетят из черепа подобно мячикам для гольфа. Санни не видит ничего вокруг, ни Шоу, ни чертова зеркала, ни самой себя, распластавшейся на холодном полу. Перед ее глазами непроглядная тьма и звенящая пустота. В ее теле боль, выворачивающая наизнанку, и застывший ядерным ударом крик, разрывающий изнутри.

Шаги Шоу гремят по стеклу ударами грома в ночной тиши, он останавливается где-то рядом, касается ледяными пальцами волос Санни и тянет их, зажимая в кулак. Санни не видит его перед собой, вместо него алая пелена и черные пятна, а еще смешивающийся с шелестом звон в ушах.

Шоу впивается пальцами в виски Санни, ухмыляется, когда она выгибается и кричит, и закрывает глаза. Санни уже почти не чувствует боли, ощущает только пронзающую все тело стрелу, нанизывающую ее точно на вертел. Санни отдает Шоу все без остатка, пропускает видения мимо себя, отстраняется насколько может, закусывает губы и скребет ногтями по стеклянному полу.

Санни цепляется за мелькнувшую отличающуюся ото всех картинку, раскрывает глаза и вглядывается, рассматривает каждый кусочек. Шоу вытягивает из нее видения одно за одним, перебирает, и Санни хватается за хрупкую картинку двумя руками, заталкивает глубже, прячет у себя за спиной и подбрасывает те кадры, от которых Шоу расплывается в довольной улыбке, отпускает ее и стремительно выходит.

Санни падает на пол, бьется головой, чувствует расползающуюся под щекой влагу, прикрывает глаза и разглядывает будущее. Оно не единственное, но именно оно нравится Санни больше всего. То будущее, в котором Шоу оказывается побежден, в котором Чарльз с командой спасает ее, в котором все хорошо. Санни выплевывает из горла смешок, вытирает заливающуюся в глаза кровь и откидывается на зеркальную стену.

Грохот и тряска приводят Санни в сознание резко, вырывают из пучин небытия и снова роняют на жесткий пол. Санни морщится, отплевывается от металлического привкуса крови во рту и безуспешно цепляется пальцами за гладкую поверхность. Она скользит из-за ощутимого крена, врезается спиной в стену и кашляет, пытаясь отдышаться. Вязкий комок застыл в горле, Санни чувствует, как тяжело вздымается грудь, как с хрипом вырывается воздух из легких. В ее комнату-тюрьму все еще не пробивается ни единого звука, но Санни отчетливо слышит звенящий в ушах скрежет разрываемого металла.

Ниточка видений, тех самых, греет пальцы, Санни перебирает кадры, хихикает и пытается подсказывать. Не то чтобы она может на что-то повлиять, она даже не знает, сбудется ли именно это будущее, просто расползающаяся по телу боль отступает на долгие мгновения, а тишину прорезает рой знакомых голосов.

Зеркало лопается внезапно, накрывает Санни осколками, заставляет закрыть лицо руками и затихнуть. Голова кружится, но Санни не замечает этого, пока не пытается подняться на ноги. Ее ведет куда-то в сторону, она упирается ладонью в холодную стену и упрямо шагает, потому что идти вперед в любом случае лучше, чем оставаться на месте.

Сквозь разлом ей не протиснуться, слишком узко, и Санни застывает, вглядываясь в разворачивающиеся по ту сторону события. Шоу о чем-то говорит, кажется, с Эриком, и от их беседы у Санни мурашки бегут по коже. Потому что вместо Шоу говорит Чарльз, а Эрик безжалостен и не собирается слушать его. Эрик жаждет мести и не понимает, что покоя она ему не принесет.

Чарльз слишком сосредоточен, чтобы почувствовать Санни, он говорит и говорит, даже тогда, когда Эрик подхватывает монету, крутит ее в пальцах и нестерпимо медленно направляет вперед. Санни застывает, пытается достучаться до Чарльза, и сама окунается в водоворот чужих ощущений. Холодный металл разрезает плоть как нож масло, пробивает череп, дробит его на впивающиеся в мозг осколки, рвет хрупкие ткани, вырывается из кровавого плена и с глухим звоном падает на пол. Только тогда Санни понимает, что не может дышать, падает на колени, впивается пальцами в волосы и беззвучно кричит. Это совсем даже не больно, до одури отвратительно и страшно, но ни капельки не больно, потому что Санни успевает выдернуть Чарльза в последний момент, отшатывается и ловит остаточные чувства.

— Так ты здесь, — холодный голос Эрика заставляет вздрогнуть всем телом, — ребенок.

Санни вскидывается, смотрит на него зло и чувствует горячую влагу на щеках. Эрик смотрит на нее безразлично, склонив голову набок, усмехается и протягивает руку. Санни фыркает, трет лицо и пытается подняться самостоятельно, но ничего не выходит и в итоге она цепляется за его шершавую ладонь холодными пальцами. Голова по-прежнему нестерпимо кружится, Санни прикрывает глаза, ощущает подхватывающие ее руки и позволяет себе на мгновение отключиться.

Свет непривычно слепит, режет глаза до слез, и Санни морщится, пытаясь прикрыть лицо. Руки не поднимаются, будто прилипшие к телу, зато чьи-то чужие плотно обхватывают ее за пояс. Санни скашивает глаза, видит висящее в воздухе тело Себастьяна Шоу и вздрагивает, когда оно падает на землю.

Ее саму держит облаченный в шлем Шоу Эрик, они плавно опускаются на покрытый обломками песок, где стоят все остальные. И свои и чужие, все они смотрят на Эрика во все глаза и ждут от него дальнейших действий. У Санни по-прежнему звенит в ушах, так что она отчетливо слышит лишь биение собственного сердца и тяжелое дыхание Чарльза.

Как только ноги касаются раскаленного песка, Санни заваливается вперед, врезается в бросившегося к ней Чарльза и прячет лицо у него на груди. Слезы накатывают резко, точно все скопившиеся боль и отчаяние вырываются наружу, Санни закусывает губы и изо всех сил хватается за брата. Чарльз гладит ее по голове, целует в макушку и что-то успокаивающе шепчет, но Санни слышит только сливающийся в неразборчивый поток голос и рвущийся из собственного горла задушенный стон.

— Братья и сестры! Мутанты! — голос Эрика прорывается сквозь окружившую Санни темную пелену. — Престало ли нам бороться друг с другом, когда наш враг там! Направил на нас сотни пушек и ждет лишь сигнала, чтобы стереть нас всех с лица Земли! Пока они, люди, существуют, никому из нас не будет спокойной жизни, так почему бы не решить проблему, объединившись?

Санни мотает головой, а Чарльз прикладывает пальцы к виску и вслушивается в мысли невидимых отсюда военных. Десятки кораблей и сотни людей, только что собиравшихся воевать между собой, направляют оружие на них. Сотни ракет, способных разрушить половину земного шара, упираются в грудь и давят губительным жаром. Санни кусает губы и крепко жмурится, пропускает момент, когда ракеты оказываются в воздухе, и вздрагивает, когда Чарльз отпускает ее.

Ракеты зависают в воздухе, медленно разворачиваются, а перед глазами у Санни распускаются огненные цветы. Чарльз хватает Эрика за руки, бьет его по лицу, и часть оружия падает, взрывается яркими вспышками, но остальные выравниваются и неспешно двигаются дальше. Санни сдавливает пальцами виски, тянет себя за волосы и погружается во вспыхивающую редкими красками темноту. Кто-то бросается Чарльзу на помощь, но Эрик отбрасывает всех взмахом руки, отмахивается от Чарльза и направляет ракеты.

Санни воет, чувствует влагу на щеках, срывается с места и врезается в Эрика всем телом. Эрик падает, кажется, от неожиданности, Санни оказывается сверху и молотит его кулаками, но у нее совсем нет сил, так что удары получаются не больнее комариного укуса. У нее перед глазами пустошь, безжизненная, покрытая заржавевшей коркой Земля, а под пальцами бьются миллиарды жизней.

— Чего ты добиваешься?! Хочешь быть как он?! — Санни машет рукой куда-то в сторону раскуроченной подводной лодки и цепляется пальцами за воротник Эрика. — Развяжешь войну и уничтожишь всех, кто тебе не нравится, да?! Чем тогда ты лучше него?!

Эрик широко распахивает глаза, скидывает Санни с себя и поднимается, вытягивая вперед руку. Санни рычит, зарывается пальцами в песок, воет из-за расцветающих перед глазами вспышек и замирает, когда слышит выстрелы. Мойра, про которую она уже почти забыла, держит пистолет перед собой, стреляет на каждый шаг и молча сверлит Эрика гневным взглядом. Эрик отбивает все пули, зарывает их в песок, смотрит на Мойру бесстрастно и все еще держит ракеты в руках. Чарльз пытается остановить их обоих, стоит за плечом Эрика, как чертова совесть.

Будущее взрывается, выплескивается так, что сводит скулы, Санни моргает часто-часто, резко вскакивает, но опаздывает всего на мгновение. Одна из пуль врезается в спину Чарльза и застревает в костюме. Время, кажется, вздрагивает и замирает, пускается в пляс, также, как и сердце Санни. Она обхватывает ладонями лицо Чарльза, зло смотрит на вытягивающего пулю Эрика и отталкивает его

— Убирайся! — кричит она. — Уходи прочь! Это все из-за тебя, ты во всем виноват! Ты во всем виноват…

Санни всхлипывает, давится слезами, сжимает ладони Чарльза и гладит его по голове. Чарльз открывает глаза, стонет сквозь стиснутые зубы и поглаживает пальцы Санни дрожащими руками. Эрик отшатывается, отступает, точно потерянный ребенок, и трясет головой.

— Я не… — он выбрасывает вперед руку и рычит выронившей пистолет Мойре, — не подходи! Вот, Чарльз, что происходит, если позволять людям творить что вздумается!

— Нет, Эрик, — Чарльз говорит хрипло и заходится кашлем, — Санни права, это ты сделал. Не Мойра, а ты.

Эрик смотрит на него со смесью ужаса и обиды, делает несколько шагов назад и глубоко вдыхает теплый, наполненный запахами гари и металла воздух. Санни бросает на него злобные взгляды и скалится, глотает стекающие по щекам слезы и не разжимает пальцы. Чарльз смотрит на нее как всегда — доверительно и понимающе, — что-то выглядывает во взгляде и касается ладонью щеки.

— Тебе лучше уйти, — бросает он Эрику и стирает слезы со щек Санни, — ну же, солнышко, все не так уж плохо.

Санни глядит на него сквозь слезы и пелену будущего, поджимает губы и качает головой. Чарльз издает нервный смешок, перехватывает ее ладонь и целует пальцы. Санни тоже усмехается, оглядывается на хромающую Рейвен и фыркает.

— Тебе все-таки идет синий, — говорит она, и Чарльз растягивает губы в улыбке.

Рейвен качает головой, садится рядом и несмело оглядывается на протягивающего ей руку Эрика. Санни вскидывается, но Чарльз крепче сжимает ее ладонь и мягко улыбается.

— Не нужно, — он поворачивается к Рейвен и окидывает ее по-отечески теплым взглядом, — ты можешь идти с ним, если хочешь.

Рейвен кивает, смазанно целует его в лоб и поднимается, хватаясь за протянутую ладонь. Санни не видит, как они исчезают в дымчато-красной вспышке, закусывает губу и горько усмехается.

— Я, кажется, пропустила целую вечность, — Санни смеется и давится застывшим в горле комком.

Чарльз закатывает глаза, дергается и смотрит на нее испуганно. Подоспевший Хэнк забрасывает его вопросами, но он только поджимает губы и морщится от пронизывающей тело боли.

— Я не чувствую ног, — Чарльз говорит едва слышно, и Санни вздрагивает и крепче сжимает его ладони, — черт возьми, я не чувствую ног!

Перемешанное со страхом отчаяние так и сквозит в его голосе, Чарльз смотрит на нее вопросительно, почти умоляюще, Санни всхлипывает и мотает головой. Слезы снова собираются в уголках глаз, Санни сдавленно выдыхает кажущийся теперь раскаленным воздух, переплетает пальцы и закрывает глаза, лишь бы не видеть растерянное, полное вязкого отчаяния лицо Чарльза.

Санни шагает по каменной мостовой, разглядывает невысокие домики и изредка косится на идущего впереди Эрика. У него в руках большая сумка, на макушку нахлобучена кепка, а полы коричневого пальто забавно трепещут на ветру. После событий в Вашингтоне они мотаются по миру уже четвертый месяц, и отношения между ними, кажется, с каждым днем становятся только напряженнее. В этот раз их занесло в небольшой английский городок, где все выглядит таким, будто сошло со страниц исторических книжек.

— Эй! — Санни дергает Эрика за рукав, заставляя его остановиться. — Ты можешь идти помедленнее? Не у всех, между прочим, такие длинные ноги.

Санни упирает руку в бок, другой все еще сжимает рукав пальто Эрика и смотрит на него возмущенно-обиженно. Эрик закатывает глаза и разворачивается, но темп в самом деле сбавляет. Санни фыркает, морщится из-за налетающего ветра и поднимает воротник.

Они останавливаются у неприметного отеля на самой границе, единственного на весь городишко, Эрик окидывает взглядом покрытые слоем грязи стены и толкает дверь. Санни фыркает, смотрит на растянувшуюся за домом пустошь и заходит следом. Молоденькая девчушка выныривает откуда-то из-под лестницы, приветливо улыбается и оглядывает их колоритную парочку с ног до головы.

— Здравствуйте! — Санни пихает Эрика в бок и натягивает улыбку. — Нам нужен номер на двоих.

Эрик закатывает глаза и отходит, девушка энергично кивает и выдает Санни ключи, оглядывает Эрика и переводит взгляд на нее.

— Простите, может быть я лезу не в свое дело, — она тараторит, говорит шепотом и мнет в пальцах подол рубашки, — ваш спутник не кажется довольным.

— Ах, это, — Санни усмехается и тоже переходит на шепот, — видите ли, мы путешествуем уже почти месяц, и так вышло, что поссорились в самом начале. Мой муж все еще дуется на меня, а я уже не знаю, что и делать.

Девушка растягивает губы в широкой понимающей улыбке, оглядывает руки Санни и смотрит на нее недоуменно. Санни следит за ее взглядом, прикрывает левую руку и склоняет голову набок:

— Вот из-за этого и дуется.

— Я поняла, — девушка снова кивает, как китайский болванчик, хватает ключ и сует Санни другой, — это номер с одной двуспальной кроватью, а еще там есть минибар.

— Спасибо! — Санни расплывается в благодарной улыбке, подхватывает ключ и машет Эрику.

— Номер на втором этаже в самом конце коридора, — девушка окидывает проходящего мимо Эрика лукавым взглядом и вновь переходит на шепот, — удачи!

Санни салютует ей и смеется, взбегает по лестнице и догоняет Эрика только у дверей. Он застывает, сжимая в пальцах ручку, и Санни едва не врезается в его спину. Она выглядывает из-за его плеча, оглядывает номер и присвистывает. Двуспальная кровать занимает почти половину пространства, обещанный минибар ютится в тумбочке, окна занавешены плотными шторами и больше в комнате нет ничего, кроме разве что неприметной двери в ванную.

Эрик разворачивается и стремительно спускается на первый этаж, появляется только спустя десяток минут еще более угрюмый, хватает Санни за руку и тащит ее к выходу.

— Мы уходим, — бросает он, сквозь сжатые зубы.

— Куда? — Санни упирается пятками и пытается отцепить его пальцы. — Эрик! Это единственное место в городе, где можно переночевать. Или ты собрался спать под мостом?

Эрик останавливается, сжимает пальцы так, что Санни кажется, будто запястье вот-вот сломается, сверлит ее льдистым взглядом, заходит обратно и с грохотом захлопывает дверь. Санни фыркает, скидывает пальто и усаживается на кровать.

— Санни, — Эрик трет лицо и устало выдыхает, — я не буду спать с тобой на одной кровати.

— Почему? — Санни закидывает ногу на ногу, ухмыляется и расстегивает верхние пуговицы. — Все еще считаешь меня ребенком?

— Ты и есть ребенок, — Эрик отворачивается, но Санни вскакивает и хватает его за руку, — Санни, это…

— Нет, Эрик! — она смотрит на него снизу вверх и часто дышит. — Мне двадцать шесть! Двадцать шесть чертовых лет, давно уже не четырнадцать, так что прекрати считать меня ребенком!

— Это не отменяет того, что я гожусь тебе в отцы, — Эрик горько усмехается и качает головой.

— Да мне плевать! — Санни рычит и почти упирается в него грудью. — Будь ты хоть чертовым столетним старикашкой, какая к дьяволу разница?!

— Санни…

— Смею напомнить, что ты сам взял меня с собой! — Санни трясет перед его лицом пальцем и зло прищуривается.

— Я не собирался изображать женатую парочку, — говорит Эрик, и Санни вспыхивает от каждого его слова.

— Правда? Тогда ты собирался изображать моего папочку? Ну извини, что Сара дала нам такие документы, — она выплевывает каждое слово и чувствует, как окончательно сбивается дыхание, — только вот в дочки-матери не собираюсь играть уже я!

Эрик меряет Санни долгим взглядом, вырывает руку и отступает на несколько шагов. Санни фыркает, подхватывает пальто и выходит из номера, едва удерживая желание громко хлопнуть дверью.

Возвращается она только к вечеру, когда в городе становится совсем тепло, и неспешно зажигаются уличные фонари. Санни успевает побродить по большей части улочек, разговориться с несколькими местными жителями и затолкать сжимающее горло ожидание как можно глубже. В номере темно и тихо, из соседней комнаты доносится шум воды, и Санни понимает, что Эрик все это время был здесь. Она обиженно фыркает, сбрасывается пальто и платье и падает на кровать в одном нижнем белье. Ей теперь по большей части плевать, обида на Эрика разрастается снежным комом в груди и вырывается наружу сдавленными всхлипами.

Санни не замечает, когда замок двери щелкает, вздрагивает от упавшего на спину чего-то мягкого, переворачивается и смотрит на Эрика сквозь полуопущенные ресницы. Он стоит у окна, вытирает волосы полотенцем и совсем не смотрит на Санни. Санни фыркает, швыряет в него подушку и садится.

— А знаешь, иди к черту, железный дровосек, — говорит она со смешком, стягивает покрывало и кутается в него, — не больно-то ты мне и нужен.

Эрик вздрагивает и поворачивается, приподнимает бровь, и Санни в ответ показывает ему язык.

— Завтра попрошу Чарльза забрать меня, — Санни вглядывается в лицо Эрика и усмехается, когда видит на нем мелькающие нотки испуга.

— Почему не сегодня? — Эрик снова отворачивается, но Санни видит, как он сжимает кулаки.

— Мне сказали, сегодня на главной площади будет праздник, — Санни откидывается на подушку и несколько раз моргает, — хочу сходить. Ты же не против, папочка?

Эрик хмыкает и не отвечает, отбрасывает полотенце и снова скрывается в ванной. Санни провожает его долгим взглядом, вытягивает из-под кровати бумажный пакет и хихикает, прижимая его к груди.

Главную площадь и еще несколько прилегающих к ней улиц освещают разноцветные фонари, отовсюду слышатся смех и громкая веселая музыка, тут и там стоят палатки с угощениями и развлечениями. Санни пробирается сквозь гомонящую толпу, протискивается в единственное более-менее свободное место и оглядывает площадь с безопасного расстояния. Она ушла из номера раньше Эрика, поэтому теперь не знает, пошел ли он за ней или решил окончательно задавить собственные чувства. Санни фыркает, отбрасывает с лица волосы, поправляет купленное днем платье с пышной юбкой, фыркает собственным мыслям и ныряет в толпу. Она решила развлекаться, значит она будет развлекаться, и наплевать на Эрика.

Люди переговариваются, танцуют и смеются, от ярких цветов и запахов кружится голова. Санни никогда прежде не была на подобном празднике, так что чувствует себя слегка неуютно. Ее школьный и даже университетский выпускной с бушующими подростками никак не может сравниться с разворачивающимся вокруг нее действом, Санни выдыхает, хлопает себя по щекам и натягивает счастливую улыбку.

— Милая леди, вы ведь не местная? Негоже очаровательной даме грустить в такой день, — черноволосый молодой мужчина выхватывает Санни из толпы, лучится лукавой улыбкой и вручает ей бокал с чем-то ярким и искрящимся, — я могу навязать вам свою скромную компанию?

Санни смеется, отбрасывает назойливо мелькающие перед глазами видения и смотрит в его угольно-черные глаза.

— Меня зовут Роберт, но вы можете звать меня Боб, — он подхватывает Санни под руку, кружит ее в такт музыке и потрясающе улыбается.

— Санни, — Санни протягивает руку и смеется, забывая, что не стоит представляться собственным именем.

Искрящийся напиток кажется ей довольно вкусным, она делает несколько глотков и заливисто смеется. Боб показывает ей ближайшие палатки, машет кому-то рукой и подходит к следующей, где нужно отгадать вес сидящей за прилавком женщины.

— Это глупо, — фыркает Санни, но послушно смотрит, как Боб записывает свое имя в список участников.

Он отчего-то кажется Санни знакомым, будто они общались тысячу лет назад, она не может отвести взгляд от милых ямочек на его щеках и слушает каждое его слово.

— Не скажи, — фыркает Боб и разминает пальцы, — перед тобой Бетти, прелестная хозяйка швейной фабрики, и она снова пытается казаться больше, чем есть на самом деле. Попробуешь угадать?

Санни закатывает глаза и оглядывает тучную Бетти. Женщина выглядит приветливо и мило, занимает почти два стула и прячет руки под передником. Санни трет подбородок, смотрит на ее лицо и шею и прыскает, когда замечает торчащие из-под подола тряпки.

— Это довольно сложно, — Санни трет подбородок и прикусывает губу, — пусть будет восемьдесят четыре?

Она хохочет, когда Бетти хмыкает почти басом, Боб хлопает в ладоши и записывает ее ответ в книгу, тянет Санни еще к одной палатке и вручает на этот раз что-то вроде жареных стручков. Санни допивает коктейль залпом, принимает угощение и оглядывается. Боб следит за ее взглядом, настороженно хмурится, хватает Санни за руку и ведет танцевать.

— Ты кого-то ищешь? — спрашивает он, обхватывая ее за талию.

Санни сглатывает неприятный комок в горле и мотает головой. Прикосновения Боба неожиданно неприятны, Санни давит порыв сбежать и не находит в его прошлом ничего такого, что может заставить ее нервничать.

— Это твой спутник? — спрашивает Боб и поясняет удивленной Санни: — В таком маленьком городке новости распространяются со скоростью звука. Тина сказала, что он твой муж, но извини, на женатиков вы не очень-то смахиваете.

Санни оступается, чувствует внезапно подкатившую к горлу тошноту и отталкивает от себя руки Боба. Она морщится, трясет головой и отступает на несколько шагов.

— Это не твое дело, — бросает Санни, — кто ты вообще такой?

Она идет спиной вперед, сверлит обескураженного Боба взглядом и врезается в кого-то. Горячие руки подхватывают ее за талию и удерживают на месте, а раздающееся над ухом мерное дыхание успокаивает взбудораженный разум.

— Мы уходим, — второй раз за день говорит Эрик, и Санни хмыкает и отталкивает его руки.

— Вот и проваливай, — выплевывает она, разворачиваясь.

От Эрика разит алкоголем, он стоит, раздувая ноздри и впиваясь в Санни странным взглядом. Санни давит взметнувшееся в животе чувство, складывает руки на груди и склоняет голову набок. Они сверлят друг друга взглядами, пока Боб не вмешивается, толкая Эрика в грудь.

— Ты слышал, что сказала дама? — спрашивает он и хватает Санни за руку.

— Отвали! — рявкают Эрик и Санни в унисон.

Санни выдергивает руку, делает шаг навстречу Эрику и глубокий вдох, хватает его за грудки и приникает губами к губам. Привкус алкоголя во рту расползается сладкой горечью, Санни чувствует, как Эрик выдыхает ей в рот, будто несмело касается руками талии и притягивает ближе. Санни рычит и кусает его губы, обхватывает за шею и вплетается пальцами в волосы. Чувство в животе свивается в тугой комок, когда Эрик скользит руками выше и пересчитывает позвонки, подкатывает к горлу и вырывается с хриплым стоном. Санни отрывается от Эрика только тогда, когда дышать становится катастрофически нечем, перебирает пальцами рыжеватые в свете огней волосы и довольно хихикает. Эрик выглядит обескураженным, хватается за нее, как за спасительную соломинку, и облизывает покрасневшие губы.

— Ты прав, — Санни хватает его за руку и смотрит в глаза, — мы уходим.

Санни почти не помнит, как она добираются до гостиницы, чувствует только ликующее в груди сердце и приятно покалывающее ощущение на губах. Они вваливаются в номер, едва не снося дверь, Эрик вжимает Санни в стену, покрывает ее лицо смазанными поцелуями, исследует обжигающими ладонями тело и находит, наконец, губы. Санни смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, стягивает осточертевшее пальто и очерчивает пальцами мышцы. Эрик проводит рукой по ее бедру и задирает платье, вызывая табуны мурашек по коже.

Эрик обжигающе горячий, Санни прижимается к нему ближе, точно он снова может закрыться от нее и от собственных чувств, пытается расстегнуть рубашку дрожащими пальцами и рвет ее к чертям. Эрик рычит, ловит ее ладони и целует пальцы, разводит руки в стороны и покрывает поцелуями грудь и шею. Он прикусывает ключицу, тут же зализывает покрасневшее место, дышит рвано и часто, и Санни чувствует, как его член упирается ей в бедро.

Они оказываются на кровати резко, Эрик почти швыряет ее, рывком избавляется от платья и нависает сверху. Санни прикусывает губу, нагревшийся воздух в комнате кажется холодным, и она хнычет, протягивая к Эрику руки. Эрик замирает над ней, закрывает лицо руками и делает несколько частых вдохов. Он отнимает руки от лица, смотрит на нее сверху вниз и сжимает кулаки. Санни не знает, чего ему стоит остановиться сейчас, видит только сжатые зубы и вздувшиеся на висках вены.

— Последний шанс остановить все это, — хрипит он и давит ухмылку, — зови Чарльза, пусть он…

— Ой, иди к черту! — Санни обрывает его и хохочет.

Она приподнимается, обвивает руками его шею, прижимается всем телом и чувствует частое биение его сердца. Эрик делает глубокий вдох, как перед самым погружением, качает головой и прижимает ее к себе.

— Черта с два я остановлю это сейчас, — выдыхает Санни ему в губы.

Санни просыпается от настойчиво бьющего в глаза солнца и пытается перевернуться. Перевернуться не получается, Эрик лежит, обхватив ее руками и закинув на нее ногу, и Санни фыркает, поджимает губы и хихикает. Спутанные напрочь волосы разметались по подушке, одеяло съехало куда-то в бок, но Санни все равно тепло, потому что Эрик горячий как печка, прижимается к ней сзади и мерно дышит в затылок. Санни бросает взгляд на висящие над дверью часы и снова фыркает. Эрик ерзает, притягивает ее ближе и смазанно целует в волосы.

— Ну? — фыркает Санни, когда понимает, что он больше не спит. — Я больше не ребенок?

Эрик кашляет и давится смешком, перекатывается на спину и убирает руки. Санни переворачивается, окидывает его насмешливым взглядом и подпирает подбородок ладонью.

— Только не говори, что ты был пьян и ничего не помнишь, или что я тебя нагло соблазнила, — Санни хихикает и прикладывает палец к губам, — но я тебя соблазнила.

Эрик закидывает руки за голову, долго смотрит на Санни и фыркает.

— Пожалуй, я действительно был пьян, — говорит он, и Санни обиженно дует губы, — но не настолько, чтобы все забыть. Тебе действительно нужно все это?

Эрик не говорит, что именно, и Санни хохочет, щелкая его по носу. Она поджимает губы, скользит пальцем по его щеке и губам, опускается на шею и грудь и вычерчивает какие-то узоры.

— Мне действительно, — Санни смотрит Эрику в глаза и улыбается, — нужен ты, Эрик. Идет?

Эрик резко выдыхает, притягивает Санни к себе и укладывает подбородок ей на макушку. Санни фыркает, щипает его за сосок и хохочет, когда Эрик в отместку хлопает ее по заднице.

— Идет, — шепчет он едва слышно и целует Санни в макушку.

— Это, — Джин отрывает руки от лица, смотрит на них с Чарльзом растерянно-вопросительно и качает головой, — кошмарно.

— Это будущее, — усмехается Санни.

Чарльз пихает ее в бедро и мягко улыбается, но Джин совсем не обращает на него внимания. Она сидит, уставившись в пустоту, перебирает собственные пальцы и закусывает губу.

— Я не, — Джин запинается, поднимает мерцающие янтарными отсветами глаза и ломает пальцы, — это же судьба целого мира! Как я могу решать, что должно случиться?!

— Ты не должна решать, что случится, — Санни пинает открывшего было рот Чарльза по голени и берет Джин за руку, — я показала тебе не все, только самые разрушительные варианты. Тебе следует знать, что ничего не зависит от твоего выбора, это судьба, и она так или иначе найдет свой путь. Просто подумай, что ты сама хочешь сделать? Куда ты захочешь ее направить?

— Мы в любом случае будем с тобой, — добавляет Чарльз.

Джин смотрит на него долго, сверлит нечитаемым взглядом и откидывается на спинку дивана.

— Вы лгали мне, профессор, — она говорит тихо, и каждое ее слово эхом отражается от стен, — лгали все время, так как теперь я могу так просто что-то решить?!

— Но теперь я честен с тобой, — Чарльз качает головой и заглядывает ей в глаза, — и ты это знаешь.

— Тебе не нужно ничего решать, Джин, — повторяет Санни и бросает на брата быстрый взгляд, — если хочешь, Чарльз поможет тебе забыть обо всем, что ты сейчас видела, и тогда ты сможешь продолжить жить как ни в чем не бывало.

Джин резко выдыхает, закрывает лицо руками и затихает на несколько минут. Чарльз и Санни переглядываются, терпеливо ждут, и в конце концов Джин отнимает руки от лица, медленно встает и бредет к выходу. Она оборачивается у самых дверей, крепко жмурится и бросает, прежде чем покинуть кабинет:

— Мне нужно подумать.

Стоит двери захлопнуться, одна из створок снова приоткрывается и в образовавшуюся щель заглядывает любопытно щурящаяся Рейвен. Она машет рукой куда-то в сторону, оглядывается и проскальзывает в кабинет. Следом за ней входит ничего не понимающий Хэнк, должно быть тоже карауливший у дверей, и оба они занимают места на диване. Чарльз выдыхает, трет ладонью лоб и смотрит на Санни вопросительно. Санни пожимает плечами и закатывает глаза, пересаживается к Рейвен и обнимает ее за пояс.

— Так, — Рейвен прищуривается и гладит Санни по волосам, — мне не нравится твое поведение, мелкая. Со мной что-то случится?

— Нет, — Санни мотает головой и хихикает, — ни за что.

Рейвен закатывает глаза, Чарльз качает головой, а Хэнк нарочито громко кашляет в кулак. Он обводит всех несколько расфокусированным взглядом, останавливается на Чарльзе и сцепляет руки в замок:

— Профессор, звонил президент.

Чарльз застывает на мгновение и резко выдыхает, разворачиваясь и устремляясь к выходу.

— Раньше, чем я предполагала, — фыркает Санни, и Рейвен и Хэнк смотрят на нее вопросительно, — нет.

Она поднимается, разминает суставы и выходит следом за Чарльзом. В коридорах как всегда полно детей, так что Санни натягивает улыбку и изредка кивает, выскальзывает на улицу и идет к спрятанной между раскидистых ветвей невысокой каменной плите. Краем глаза она замечает движение, прячется за дерево и хихикает. Питер нарезает вокруг плиты круги, он увлечен так, что не замечает приближения Санни, тараторит что-то на грани слышимости и то и дело останавливается и касается нагретого на солнце камня кончиками пальцев.

— Вы считаете, что я зря сбежал, да? — Питер на мгновение замирает, описывает вокруг плиты несколько кругов и задумчиво трет подбородок. — Санни ваша мама, разве вы не обидитесь, если я тоже буду так ее звать? У меня есть своя мама, но мы немного поссорились и сейчас почти не общаемся, но она же все равно моя мама. А Санни вроде как жена моего отца, а значит тоже моя мама, да? Нет, ерунда, не может же у меня быть две мамы, мама бывает только одна.

Санни тихонько фыркает, и Питер вздрагивает. Он резко разворачивается, оказывается рядом с Санни в одно мгновение, заглядывает ей в глаза и исчезает.

— Питер, — зовет его Санни.

— Ты смеешься надо мной, да? — Питер смешивается с ветром и кружит где-то поблизости. — Я веду себя глупо, я знаю, просто вот такой я глупый.

— Питер, — снова пытается оборвать его Санни, но Максимофф продолжает мельтешить на грани видимости.

— В смысле, я понимаю, что тебе может быть неприятно и все такое, просто мой рот иногда говорит всякую чепуху и…

— Питер! — в конце концов рявкает Санни. — Кончай додумывать за других и остановить на минутку.

Питер замирает, смотрит на нее исподлобья настороженно, и Санни закатывает глаза.

— Мы ведь с тобой друзья? — спрашивает Санни и чувствует резкий порыв ветра.

— Да! Да, конечно, — Питер лохматит волосы и неловко смеется, — определенно друзья.

— Отлично! — Санни хлопает в ладоши и кивает. — Это все, что меня интересует.

Питер смотрит на нее удивленно, и Санни громко смеется. Она подходит к камню и садится перед ним на траву, склоняет голову набок и что-то мысленно говорит.

— В смысле, можешь называть меня хоть бабушкой, если тебе так нравится, — фыркает Санни, не оборачиваясь. — Кстати, когда мы с Эриком только познакомились, я звала его дедулей.

Питер прыскает и хохочет, нарезает круги вокруг Санни и в конце концов падает рядом с ней. Санни касается могильной плиты, вычерчивает пальцами имена и улыбается.

— Жаль, что я не успел с ними познакомиться, — говорит Питер, укладывая голову ей на плечо.

— Стив был бы в восторге, — усмехается Санни и треплет его по макушке, — впрочем, Тони тоже, но ему бы потребовалось немного больше времени, чтобы это признать.

Они молчат какое-то время, Питер так и сидит, уложив голову на плечо Санни, а она продолжает перебирать его волосы и поглаживать выдолбленные в плите имена сыновей.

— Мам, — говорит Питер, и Санни вздрагивает.

Он замолкает также резко, как и заговаривает, Санни переводит на него удивленный взгляд и фыркает, отворачиваясь.

— Что? — спрашивает Санни, и Питер мотает головой.

— Ничего, просто звучит классно, скажи? — он вскакивает и облокачивается о шершавую поверхность плиты. — Мама.

Санни закатывает глаза и хохочет, опускает на мгновение веки и широко улыбается. Питер хлопает ладонью по плите, подхватывает Санни на руки и кружит ее так быстро, что она едва не захлебывается ветром.

— Я слишком стара для всего этого, — хмыкает Санни, когда Питер наконец ставит ее на землю, — Чарльз зовет нас.

Она хватается за парня, потому что перед глазами все кружится, и смахивает с лица волосы. Питер приподнимает бровь, цокает, придерживает Санни за основание шеи и несется вперед. Они оказываются в кабинете Чарльза в мгновение ока, Санни резко выдыхает застоявшийся в легких воздух и падает на диван, и Питер оказывается рядом с ней с мороженым в руках секунду спустя. Чарльз и Эрик о чем-то спорят, последний бросает на Санни быстрый взгляд и отворачивается, складывая руки на груди.

— Нет, Чарльз, — чеканит он, — это твои детишки, с какой стати я должен лететь с ними?

— Эрик, — Чарльз устало выдыхает и смотрит на машущую ему Санни, — я просто прошу тебя присмотреть за ними. Единственный раз.

— Разве Рейвен не справится с ролью няньки? — хмыкает Эрик. — Или другой твой синий приятель?

— Его зовут Хэнк, — с нажимом говорит Чарльз и трет виски, — пожалуйста, Эрик.

— Чарльз… — начинает Эрик, и Санни перебивает его, растягивая губы в радостной улыбке:

— Тогда я полечу!

Эрик резко оборачивается, пристально смотрит на Санни и хихикающего Питера и прищуривается.

— Нет, — бросает он.

— Ну вот, — Санни обиженно поджимает губы и разводит руки в стороны, — тогда ты полетишь.

Питер рядом с ней смеется, оказывается рядом с недовольным Эриком, треплет его по руке и уворачивается от подзатыльника. Чарльз усмехается и прикрывает глаза благодарно, и Санни кивает ему и показывает язык.

— Да ладно тебе, пап, — Питер внезапно оказывается за спиной Санни и кладет руки ей на плечи, — повеселимся.

Эрик закатывает глаза и складывает руки на груди, а Санни и Питер дают друг другу пять и смеются.

Санни смотрит на собравшихся сквозь полуопущенные ресницы, разглядывает стальные крылья и белые как у нее волосы, сцепляет пальцы в замок на животе и переводит взгляд на «виновника торжества». Эн Сабах Нур что-то говорит то и дело оглядывающемуся на нее Эрику, выплескивает собственную истину и убеждает мастерски.

Вокруг них все усеяно металлическими прутьями и колючей проволокой, полуразвалившиеся здания сверкают провалами окон и так и норовят показать все, что в них когда-то случилось. Санни морщится, слыша крики на самом краю сознания, отбрасывает видения прошлого и сосредотачивается на будущем.

Эрик тем временем склоняет голову и крепко сжимает кулаки, медленно садится и опускает ладонь на мертвую землю. Эн Сабах Нур улыбается, оглядывается и качает головой.

— Твоя сила гораздо больше, чем ты можешь себе представить, сын мой, — он не усиливает Эрика, как делал это с остальными, только подталкивает его к пониманию собственных способностей, — почувствуй металл в земле. Почувствуй, как под твоей рукой содрогается сама планета.

Эрик не поднимает на него глаз, закусывает губу и сжимает зубы почти до скрежета. Санни стискивает пальцы и поджимает губы, прячась за завесой волос, давит подступающие к горлу чужие слезы и закрывает глаза. Она чувствует, как содрогается земное ядро, как дрожит под ногами иссохшая почва, как облегченно выдыхают познавшие миллионы смертей стены. Здания вокруг медленно рушатся, стираются в пыль и разлетаются по ветру, Эрик поднимается, смотрит на Санни покрасневшими глазами и сжимает пальцы в кулак. Весь Освенцим разлетается вдребезги, взрывается подобно забытой в земле мине и оседает на земле пеплом. Санни слегка склоняет голову и прикрывает глаза, давит желание закрыть уши ладонями и усмехается. Эрик опускает руки, повторяет ее жест и громко хохочет, точно безумец.

Санни закрывается от Чарльза непробиваемыми стенами, и потому он связывается с Эриком. Санни почти вздрагивает, когда ощущает присутствие брата, жмурится и трясет головой. Эрик отходит в сторону, точно так никто не заметит его разговор, шепчет что-то зло и устало. Санни выдыхает, когда Эн Сабах Нур смотрит на нее вопросительно, натягивает на лицо улыбку и кивает.

У Санни в груди разрастается густая пустота, холод сводит обнаженные плечи, и она склоняет голову набок, отчего длинные волосы щекочут ключицы и руки. Будущее все еще бьется под веками разрушительными войнами, и Санни плотно сжимает зубы, когда Эн Сабах Нур касается ее запястья. Он приближается к Эрику, вливается в его разум и забирается в голову Чарльза. Санни знает, что он показывает ему, знает, что собирается делать, и сама не собирается делать ничего.

Она смотрит, как вылетают в воздух ракеты, как взрываются над Землей огненными цветами, как рассыпаются подобно пеплу под пальцами. Санни смотрит, как люди в одночасье становятся беззащитны, и думает, что едва ли может что-то сделать. Санни думает, что не хочет ничего делать, и это пугает ее больше всего.

Эн Сабах Нур ткет ее платье прямо из воздуха, облачает ее в переливчатый темно-синий атлас, походящий на ночное небо, и набрасывает на ее плечи полупрозрачную накидку. Санни склоняет голову набок и растягивает губы в улыбке, бросает быстрый взгляд на Эрика и прикрывает глаза.

Они с Эриком так и не говорят, разве что перебрасываются несколькими фразами, потому что Санни боится. Боится самой себя и отстраняется, чтобы не выпустить поселившуюся в каждой клеточке боль. Эрик, кажется, понимает ее, присматривает за ней и тоже падает вниз. Санни заглядывает в будущее каждое мгновение, но оно не меняется, застывает тем, что ей показал Эн Сабах Нур, и стремительно приближается.

Раньше Санни казалось, что бесконечные варианты сводят ее с ума, подтачивают разум капля за каплей, но теперь она видит, что неотвратимость гораздо хуже. Единственное будущее, в котором нет ничего, кроме бесконечного Апокалипсиса, лишило ее разума в одно мгновение, накатило волной чужих смертей и выплюнуло на берег опустошенной оболочкой. Санни чувствует, как дрожь мурашками пробегает по телу, поджимает озябшие пальцы и растягивает губы в улыбке.

— Идем же, — Эн Сабах Нур протягивает ей руку, и Санни вкладывает пальцы в его раскрытую ладонь.

Корка льда будто расползается по ее телу от одного его прикосновения, кровь в жилах застывает вязким желе, и Санни использует все силы, чтобы шагнуть в раскрывший подрагивающую пасть портал. Она не знает, когда Эрик оказывается за ее спиной, невесомо касается ее пальцев затянутой в перчатку ладонью, но тепло охватывает Санни всего на мгновение, и этого хватает, чтобы сделать глубокий вдох.

Сверкающий металлическими стенами подвал родного дома кажется Санни чем-то чужим и неестественным, она оглядывается лениво, прикрывает глаза и слушает многоголосые возгласы.

— Санни, что…

Рейвен давится собственным вопросом, сталкивается с холодным взглядом и замолкает. Санни склоняет голову набок, закладывает руки за спину и растягивает губы в ухмылке. Она смотрит на бессознательного Чарльза, хмыкает и облизывает пересохшие губы:

— Это избавление.

— Это безумие, — шепчет Хэнк, и его голос тонет в выкрике Рейвен.

Эрик подтягивает кресло с Чарльзом, Алекс бросается вперед, но Эн Сабах Нур раскрывает портал прежде, чем он приближается. Санни не видит, куда приходится взрыв, чувствует только застывшую комом в горле ухмылку и сжимающую внутренности уверенность. Санни знает, что от дома не останется ничего, и также она знает, что почти никто не пострадает. Будущее вырисовывается перед ней неспешными кадрами, показывается эпизод за эпизодом так медленно, что сводит скулы, и Санни сглатывает горькую слюну, подставляет лицо холодному ветру и закрывает глаза.

Ветер треплет непослушные волосы, с горы, куда их переносит Эн Сабах Нур открывается потрясающий вид на город, но Санни совсем на него не смотрит. Она сверлит взглядом пришедшего в себя Чарльза, сводит брови на переносице и комкает в пальцах иллюзорно тонкую ткань платья. Чарльз буравит ее ответным взглядом, пытается достучаться, но Санни отгораживается все сильнее, выстраивает стену за стеной и не отводит глаза.

Эрик смотрит на них обоих, будто пытается что-то понять из несостоявшегося диалога, молчит и ждет. Эн Сабах Нур оглядывает всех довольным взглядом, задерживается на Чарльзе на мгновение дольше и заглядывает Санни в глаза. Чарльз следит за его взглядом, смотрит на Санни пронзительно и пытается подняться.

— Санни, это неправильно, — Чарльз прикрывает на мгновение веки и сжимает кулаки, — я знаю, что тебе больно, но помнишь наше обещание? Я сделаю все, чтобы…

— Но ты не сделал, — обрывает его Санни, — и никогда не сможешь сделать, потому что ты не знаешь, что я чувствую. Ты не знаешь, каково это — знать бесконечное множество ветвей будущего и не иметь возможности выбрать нужную. К чему эта сила, если я просто наблюдаю, но никогда не знаю, что случится на самом деле? К чему все это, если я даже не могу спасти тех, кто мне дорог?!

Санни тяжело дышит, комкает в пальцах темно-синее платье и вздрагивает, когда Эн Сабах Нур кладет руку ей на плечо. От его прикосновений расползается холод, и единственной защитой Санни становятся два крохотных мерцающих порывами ветра черных шарика, мягко прикасающихся к груди.

— То будущее, что ты видел, Чарльз, не одно из, — тянет Санни онемевшие от холода губы, — оно единственное, то, что действительно случится. Так с чего ты взял, что я стану ему мешать?

— Мне очень жаль, — Чарльз едва ворочает языком и часто моргает, скрывая покрасневшие глаза.

Санни склоняет голову набок, оглядывает его с ног до головы и поджимает губы:

— Мне тоже.

Эн Сабах Нур отстраняет Санни в сторону, садится перед Чарльзом на корточки, сцепляет пальцы в замок и склоняет голову набок. Чарльз смотрит на него настороженно и бросает взгляды на Эрика.

— Итак, Чарльз, — говорит Эн Сабах Нур, и его голос эхом отражается в голове, — я хочу, чтобы ты выполнил одно мое поручение.

Чарльз усмехается, глядит на него недоверчиво и скептически приподнимает бровь.

— Ты блокируешь меня, значит ты тоже телепат. Что тебе может быть нужно от меня? — Чарльз мотает головой и выплевывает слова. — И от них?

— О, Чарльз, — Эн Сабах Нур качает головой и раздосадованно вздыхает, — я могу лишить тебя или любого другого силы, но твоего дара у меня нет. То, что ты можешь, проникать в разум всех людей, управлять им, вот, что мне нужно. И я хочу, чтобы ты передал мое послание людям. Что я, Эн Сабах Нур, намерен покарать их и очистить Землю от дурного влияния.

Холод давит на виски ледяными глыбами, Санни морщится и складывает руки на груди. Эн Сабах Нур говорит восторженно, точно ярый фанатик, возомнивший себя Богом. Санни не нравятся ни он, ни его слова, ни расползающийся от него холод, но он уже сковал ее по рукам и ногам, лишил остатков разума и желания бороться, и Санни застывает подобно замерзшей статуе. Она оглядывает остальных, Эрика, Архангела, Псайлок и Шторм, сталкивается с напряженным взглядом Чарльза и прикрывает глаза. Темнота под веками почти живая, она шевелится и заползает глубже, мерцает редкими порывами ветра и на мгновение спасает от леденящего холода.

— Это мое послание каждому мужчине, женщине и мутанту этого мира, — Чарльз повторяет речь Эн Сабах Нура, жестко чеканит слова и не отводит взгляд, — вы сбились с пути. Но я вернулся. Все ваши сооружения, все ваши башни и храмы падут. Вы никак не сможете остановить то, что грядет. У этого послания лишь одна цель: сообщить сильнейшим среди вас, тем, кто обладает силой, — Чарльз смотрит Эн Сабах Нуру в глаза, слушает каждое его слово и говорит свое, — защищайте слабых.

Санни вздрагивает, распахивает глаза и смотрит на Чарльза. Он напряжен до предела, стискивает зубы так, что те едва не стираются под корень, но все еще продолжает бороться. Санни внезапно чувствует себя слабой и глупой, давит желание закрыться от всего мира в объятиях брата или в плаще качающего головой Эрика и усмехается. Хэнк прав, это чертово безумие, и Санни позволяет ему продолжаться.

— Я считаю, это несправедливо, — фыркает Санни, складывая руки на груди.

Алекс рядом с ней прыскает, треплет ее по макушке и качает головой. Они сидят на кухне, Саммерс присасывается к очередной бутылке пива, а Санни неспешно потягивает нагревшийся от тепла ее пальцев яблочный сок.

— Почему вдруг я не могу тоже ходить в школу для мутантов? — Санни обиженно дует губы и крутит в ладонях высокий стакан.

С Чарльзом обсуждать это бесполезно, он упрямый, точно баран. Санни совсем не может с ним спорить, потому что теперь он смотрит на нее снизу вверх, заглядывает в глаза, кажется, еще более пронзительно, чем раньше. Алекс фыркает, опускает бутылку на стол и подпирает щеку рукой. Санни переводит на него вопросительный взгляд и склоняет голову набок.

— У нас из нормальных учителей разве что Чарльз, — Алекс хмыкает, крутит в пальцах высокое горлышко и делает большой глоток, — остальным самим бы не помешало немного выучиться.

— У Хэнка крутое образование, — заявляет Санни, глядя на него исподлобья.

— Ты слышала, как он объясняет? — Алекс хлопает ладонью по столу и заливается смехом. — После его лекций становится только непонятнее.

Санни фыркает, катает стакан по столу и дергает себя за свивающуюся колечком каштановую прядь.

— Еще и волосы красить нужно постоянно, — бурчит Санни, и Алекс хлопает ее по спине, — я даже не заметила, когда они стали такими.

— Согласен, это минус, — фыркает он, снова прикладываясь к бутылке, и добавляет, — когда Эрик вынес тебя из подлодки, они уже были белыми. Кстати, у нас в любом случае нет лицензии на образовательную деятельность, так что это скорее клуб анонимных мутантов, а не школа.

— Даже так это интереснее, чем мой пансион, — Санни хмурится, отбрасывает волосы за спину и допивает сок залпом, — я пошла делать уроки!

— Удачи, зубрилка! — хохочет ей вслед Алекс.

Санни разворачивается у самой двери, скалит зубы в широкой улыбке, приседает в книксене и показывает Саммерсу средний палец. Алекс взрывается хохотом, из кухни слышится звон, и Санни ухмыляется, взбираясь по лестнице.

Рождественские каникулы начинаются для нее с приезда домой и долгого безрезультатного спора с Чарльзом насчет школы. Санни не желает возвращаться в пансион, потому что теперь как никогда чувствует себя там чужой, а здесь может хоть как-то помочь. К тому же состояние самого Чарльза оставляет желать лучшего, он все больше закрывается в себе и вечно пропадает в поисках учеников. Единственное, что у Санни получается — это выпросить разрешение возвращаться домой не только на каникулы, но и на каждые выходные. И это, считает Санни, уже победа.

— Эй, — Санни скребется в дверь кабинета Чарльза, приоткрывает створку самую чуточку и осторожно заглядывает внутрь, — можно я здесь посижу?

Чарльз отрывается от каких-то бумаг, трясет головой и долго не может сфокусировать взгляд. Санни фыркает, проходит внутрь и мягко закрывает за собой дверь. В руках она держит стопку учебников и тетрадей, взмахивает ими перед собой и натягивает улыбку:

— Обещаю прилежно делать уроки и не мешать тебе работать.

— Конечно, солнышко, — Чарльз устало выдыхает и трет глаза, пытается подняться и бьет подлокотник кресла ладонью, — черт!

Санни знает, что внезапная инвалидность ломает его, и потому изо всех сил цепляется за отталкивающую ее руку. Она усаживается на диванчик напротив стола, подтягивает к себе журнальный столик и раскладывает на нем книги и тетради. Санни ничего не говорит потирающему лоб Чарльзу, бросает на него быстрые взгляды и склоняется над домашним заданием.

— Как насчет пиццы? — спрашивает Санни, когда тишина начинает давить на уши.

— Что? — переспрашивает Чарльз, вновь поднимая голову от бумажных завалов.

У него красные от недосыпа и нервов глаза, трясущиеся пальцы и растрепанные напрочь волосы. Чарльз облизывает пересохшие губы, поднимает на Санни затуманенный взгляд и ведет плечами.

— Пицца, — поясняет Санни, — на Рождество. Я подумала, что индейка — это как-то скучно, и можно приготовить пиццу.

— Да, конечно, — Чарльз, кажется, не слышит ни единого ее слова, кивает рассеяно и бегает глазами по комнате, — пицца — это здорово. Хэнк отвезет тебя в магазин, и вы купите все необходимое.

— Вообще-то, — Санни фыркает и прикусывает кончик ручки, — мы давно все купили, и пицца уже греется в духовке. Чарльз, Рождество завтра.

— О Боже, прости, — Чарльз выкатывается из-за стола, убирает с лица растрепавшиеся волосы и растерянно смотрит на календарь, — прости, я заработался.

Санни поднимается с места, присаживается перед Чарльзом на корточки и укладывает ладони ему на колени. Чарльз обхватывает ее запястья, переплетает пальцы и усмехается вопросительно. Санни жмурится и показывает ему язык, кладет голову на сплетенные пальцы и слушает мерное дыхание.

— Завтра никакой работы, — бурчит Санни и чувствует, как Чарльз мягко поглаживает ее по волосам, — будешь мой на целый день.

— Хорошо, солнышко, — Чарльз тихо смеется и склоняет голову набок, — все, что захочешь.

Санни лукаво щурится, прячет улыбку за занавесом волос и тычет Чарльза в живот. Он охает и смеется, ощутимо расслабляется и делается каким-то отчаянно уставшим и почти сломанным. Санни подскакивает на ноги, смазанно целует брата в лоб, хватает кресло и стремительно катит его к выходу. Чарльз бурчит что-то почти неразборчиво, вяло пытается остановить ее и в конце концов сдается, покорно складывает руки на коленях и усмехается.

— Надо, чтобы Хэнк сделал тебе кресло на воздушной подушке, — фыркает Санни, оглядываясь на проплывающую мимо лестницу, — будет подарок на следующее Рождество.

Санни склоняется, заглядывая Чарльзу в лицо, и хихикает. Чарльз уже спит, свесив голову набок и сцепив руки в замок, и Санни заворачивает на кухню. Алекс все еще там, сидит, уставившись в пустую бутылку, и вздрагивает, когда Санни тихонько покашливает:

— Поможешь переложить Чарльза на кровать?

— Конечно! — Алекс вскакивает, едва не сносит стол, трет лицо и смотрит на Санни взглядом побитого котенка.

Санни хихикает, кивает ему и разворачивается. Алекс покорно следует за ней, изредка спотыкается и бурчит что-то себе под нос. Он то ли мертвецки пьян, то ли накрутил себя настолько, что напрочь потерялся в собственных опасениях и страхах. Санни фыркает, оставляет его с Чарльзом и расстилает постель брата, машет рукой, подзывая Саммерса к себе.

— А ты не собираешься домой на Рождество? — спрашивает она, стягивая с Чарльза ботинки.

— Я, — Алекс тушуется, прячет глаза и сцепляет руки перед собой, — не думаю, что меня там ждут.

— С чего ты взял? — фыркает Санни и быстро расстегивает пуговицы на смятой рубашке. — Это же твоя семья, как они могут тебя не ждать.

— Мой отец считает меня опасным, — Алекс хмыкает и трет ладони, — я заезжал домой после всего, что случилось.

Алекс замолкает, и Санни смотрит на него вопросительно, встряхивает пижамные штаны Чарльза и жестом просит Саммерса приподнять брата.

— И? — спрашивает она, когда Алекс так и молчит.

— Мама была рада, а он, — Алекс резко выдыхает, подхватывает Чарльза подмышки и укладывает на кровать, — мама сказала, они планируют завести еще ребенка, а отец сказал, лишь бы не такого, как я.

— Можно я скажу? — Санни поднимает руку как на уроке, дожидается кивка удивленного Алекса и выплевывает сквозь зубы. — Твой отец — придурок!

Алекс застывает на долгое мгновение (Санни успевает плотно закрыть дверь) и взрывается хохотом. Санни хлопает его по плечу и закатывает глаза, оттаскивает подальше от комнаты Чарльза и хватает за руки.

— И все-таки съезди, — Санни заглядывает Алексу в глаза и склоняет голову набок, — хотя бы ради матери, она ведь наверняка беспокоится о тебе. Кстати, у тебя будет классный младший брат.

Санни хихикает, когда Алекс застывает с раскрытым ртом, щипает его за тыльную сторону ладони и лукаво щурится. Алекс мотает головой обескураженно, делает глубокий вдох и будто собирается с силами для вопроса:

— Он будет…

Алекс запинается и замолкает, и Санни продолжает за него.

— Мутантом, — Алекс вздрагивает, и Санни тянет его за руки, — ты будешь им гордиться. Возможно именно он заставит твоего отца изменить свое мнение.

— Дьявол! — Алекс резко вырывает руку и бьет кулаком по стене, закрывает лицо ладонью и прячет счастливую улыбку. — Спасибо, Санни!

Саммерс срывается с места, исчезает на втором этаже и появляется с сумкой в руках спустя несколько десятков секунд. Санни фыркает и опирается спиной на стену, машет ему рукой и показывает на часы:

— Ты успеваешь на последний поезд!

Алекс салютует ей и едва не теряет по пути сумку, радостно смеется и подпрыгивает на ходу. Он выскакивает из дома стремительно, громко хлопает дверью и вскоре исчезает из зоны видимости. Санни выдыхает, разглядывает запертую дверь комнаты Чарльза, проводит по теплому дереву кончиками пальцев и сжимает руку в кулак.

Санни приходит в себя медленно, словно выбирается из плотного, опутывающего все тело кокона. Тело словно свинцовое и совсем не двигается, Санни не может даже сглотнуть, не то что открыть глаза. Боль разливается теплым тестом, почти неощутимая, словно полузабытая и привычная. Рука и живот неприятно пульсируют, что-то плотно стягивает кожу. Санни пытается разлепить тяжелые веки, и у нее даже получается, правда совсем чуть-чуть, настолько, что тонкая полоска яркого света прорезает приятную темноту. Санни пытается отвернуться, шею сводит, и она хрипло ойкает и заходится кашлем. В горле напрочь пересохло, Санни кажется, что воды в ее теле не осталось совсем.

Где-то над ухом раздаются шаркающие шаги, смутно знакомый голос говорит что-то, но Санни не разбирает слова. Она морщится и закрывает глаза, погружаясь в мягкую темноту.

Когда она просыпается в следующий раз, никакого света нет, разве что бледное сияние луны заливается в расчерченное квадратной рамой окно. В ушах у Санни звенит, и она поворачивает голову, всматривается в сгорбленный на стуле силуэт и фыркает. Тело уже не кажется таким тяжелым, руки кое-как двигаются, и Санни ощущает вонзенную в вену на сгибе локтя иглу капельницы. Левая рука, кажется, то ли перетянута настолько, что не двигается совсем, то ли закована в гипс, но Санни может разве что шевелить пальцами и плечом.

Где-то на задворках сознания Санни слышит скрип открывающейся двери, жмурится от бьющего в глаза холодного искусственного света и морщится, когда прохладные пальцы касаются ее лба.

— Как вы себя чувствуете? — шепотом спрашивает девушка.

Санни разглядывает ее долго: у нее собранные в низкий хвост светлые волосы, темно-зеленые глаза и тонкие музыкальные пальцы. Девушка качает головой, проверяет капельницу и цокает, когда Санни наконец-то отвечает.

— Будто на меня свалился стадион, — голос получается до ужаса хриплым, и Санни фыркает, сглатывая раздирающую горло слюну.

Девушка закатывает глаза, бросает взгляд на спящего на стуле Эрика и резко выдирает иглу. Санни вздрагивает и шипит, но не может даже дернуться, так и остается лежать под насмешливым взглядом зеленых глаз.

— О вас двоих говорит весь мир, — девушка щурится, ловко перематывая место укола бинтом.

Санни давит смешок и смотрит на нее скептически, послушно выполняет все указания и следит за ее действиями. Девушка перевязывает руку и живот Санни, дает выпить какое-то лекарство, вкус которого Санни не разбирает, и присаживается на край постели.

— Меня зовут Сара Линдон, — в конце концов представляется она и фыркает, — когда твой друг принес тебя, я как раз смотрела телевизор. Я думала, помру от ужаса на месте.

Санни смеется, потому что Сара состраивает страшное лицо, и давится кашлем. Сара поспешно дает ей воды, ждет, пока Санни выпивает все до капли, и забирает стакан.

— Он, кажется, был напуган гораздо больше, — Сара мотает головой и проверяет, не проснулся ли Эрик, — это частный госпиталь моих родителей, так что здесь никто не выдаст вас.

— Нас ищут? — Санни цепляется за слова и понимает, что снова проваливается в сон.

— Официально нет, — Сара поджимает губы и поправляет укрывающее Санни одеяло, — но едва ли вас оставят в покое после такого.

Санни хочет что-то сказать в ответ, но не успевает, проваливается в тихое небытие и выныривает только, кажется, спустя вечность. Просыпаться в третий раз уже не так тяжело, но тело все еще ватное и непослушное. Санни пытается приподняться и падает на подушку, едва оторвав голову. Быть беспомощной ей совершенно не нравится, и Санни рассерженно фыркает и бьет пяткой по кровати.

Эрик стоит у окна, заложив руки за спину, и поворачивается, едва слышит идущую со стороны Санни ругань. Он выглядит устало и помято, гораздо старше собственного возраста, долго смотрит на Санни, точно сомневается в ее существовании, и вздрагивает, когда она машет ему кончиками пальцев.

— Привет, — Санни хмыкает и не сдерживается от подколки, — ты зачем меня украл?

— Я, — Эрик запинается, отводит глаза и проводит ладонью по волосам, — понятия не имею.

Санни хохочет, давится воздухом и кашляет. Она подзывает Эрика взмахом ладони, указывает на пустой стакан и растягивает губы в ухмылке.

— Помоги мне попить.

Эрик трет воспаленные веки, закатывает глаза, но стакан берет, наливает в него воды из кувшина и протягивает Санни. Санни фыркает, пытается приподняться и снова падает на подушку, разводя руки в стороны и ухмыляясь. Эрик выдыхает, присаживается на самый край постели, отчего матрас ощутимо продавливается, поддерживает Санни за шею и подносит стакан к ее губам. Санни жадно приникает к холодному стеклу, чувствует горячую руку на затылке и блаженно закрывает глаза.

Санни не то чтобы холодно, но Эрик потрясающе теплый, и ей хочется касаться его, приникать к самой коже, вбирать в себя усталость и страхи и делиться собственной прохладой. Санни чувствует себя сумасшедшей, потому что Эрик отстраняется, стоит ей сделать последний глоток, и она бессознательно тянется следом.

— И что дальше? — Санни фыркает и пытается сложить руки на груди, но в итоге только подтягивает правую на живот.

— Дальше? — переспрашивает Эрик.

Он об этом, кажется, не думал вовсе, и Санни сдавленно смеется, глядя на его потерянное лицо. Эрик иногда как ребенок, гонится за бабочкой и теряется, стоит упустить ее из виду.

— Ну да, — кивает Санни, — будешь и дальше вершить свое возмездие и бороться за права мутантов или что-то еще?

— Или… — Эрик запинается и трет лицо ладонью, — а нужно ли кому-то то, что я делаю?

Он падает на стул, откидывается на спинку и резко выдыхает. Санни следит за каждым его движением и фыркает, когда Эрик смотрит на нее вопросительно, точно ждет от нее ответа на собственные вопросы.

— Самое главное, — Санни переводит взгляд на белый потолок и усмехается, — нужно ли это тебе?

Эрик замолкает и замирает, сверлит Санни пронзительным взглядом долгую минуту и отворачивается. Санни хмыкает, шевелит пальцами и закатывает глаза. Спать больше не хочется, но слабость все еще мешает ей даже сесть, так что Санни не остается ничего, кроме как пялиться в потолок и ждать.

Сара появляется спустя несколько десятков минут, окидывает молчащих Эрика и Санни странным взглядом, поджимает губы и кладет что-то на стол.

— Эй! — она смотрит на Эрика и постукивает пальцами по столу. — Проследи, чтобы мисс Александра пила по таблетке два раза в день.

— Что это? — Эрик подбирается, звенит стальными нотками в голосе, и Сара хмыкает и поднимает руки:

— Витамины, — она достает из кармана еще одну бутылочку и трясет ей в воздухе, — а вот это — для заживления. Один раз в день утром мазать раны перед перевязкой.

— Погоди, ты нас выгоняешь, что ли? — Санни дергает Сару за подол халата и таращит глаза.

— Что? — Сара разворачивается, и Санни кажется, что перед ней другой человек. — Нет, конечно нет. Просто вы здесь как бы нелегально и под мою ответственность, а у меня сейчас очень много работы, и я не всегда смогу за вами присматривать.

Когда Сара смотрит на Эрика, она похожа на грозную львицу, сводит брови на переносице и едва ли не скалится. Однако стоит ей повернуться к Санни — и она превращается в милую смешливую девчонку, задорно улыбающуюся и без единого следа жесткости на лице. Санни фыркает и выдыхает, смотрит на натянувшего на лицо маску безразличия Эрика и поднимает глаза на Сару.

— У тебя есть что-то вроде коляски? — Санни закатывает глаза и рывком поднимается. — Лежать мне жутко надоело, но я не уверена, что смогу ходить.

От резкого рывка у нее кружится голова, и Санни едва не падает обратно. Сара выдыхает и ругается сквозь зубы, поддерживает ее за плечи и проверяет повязки на животе. Санни не видит, как Эрик у окна напрягается и подбирается, точно готовый к прыжку хищник.

— О Боже, тебе даже вставать пока нельзя, не то что ходить, — Сара хмурится и неодобрительно качает головой, — но если это остановит тебя от глупостей, я привезу коляску.

Она исчезает, и Санни едва не проваливается в пустоту. Перед глазами плывет, и она часто моргает и цепляется пальцами за простыни. Эрик оказывается рядом неожиданно, Санни хватается за его руку и падает щекой на грудь.

— Она сказала, ты потеряла много крови, — Эрик говорит хрипло и часто дышит Санни в макушку, — что еще бы чуть-чуть и… Прости.

Санни кутается в исходящее от него тепло, и сознание постепенно проясняется. Она смотрит на Эрика снизу вверх, сжимает пальцами его напряженное предплечье и хмыкает. Санни знает, зачем она Эрику, и ее это пока устраивает. Он ищет любого, кто разобьет его одиночество, кого-то, кто просто будет рядом, и Санни готова быть этим кем-то несмотря на ноющее от обиды сердце и отдающийся болью натужный смех. Санни знает, что она чертова влюбленная идиотка, и от этого неприятно сводит скулы.

— Знаешь что, — хрипит Санни тихо, и Эрик вопросительно сопит ей в макушку, — ты теперь от меня не отвяжешься.

Эрик сдавленно хохочет и отстраняется, и в следующее мгновение в комнату входит Сарра. Точнее сначала вкатывается инвалидное кресло, а потом уже появляется подозрительно щурящаяся Линдон.

— Я надеялась, что ты отступишься от своей идеи, но ты все еще сидишь, так что ладно, — она устало выдыхает, подкатывает коляску к кровати и резко тычет Эрика пальчиком в грудь, — никаких резких движений, следи, чтобы она не делала ничего, что может повредить заживлению. По коридорам не шастать, на улице гулять с десяти до двух, в это время там почти никого нет, стараться не попадаться на глаза другим пациентам и врачам, ясно?

Эрик кивает и складывает руки на груди, и Сара прищуривается и одобрительно поджимает губы. Она поворачивается к Санни, еще раз осматривает повязки и вздыхает:

— Один мой знакомый подогнал для вас фальшивые документы, так с этого момента вы Генри и Алексис Редпетас, канадцы-молодожены.

Эрик застывает с открытым ртом, и Сара выскакивает из палаты прежде, чем он приходит в себя. Санни хохочет, дергает его за рукав и заглядывает в обескураженное лицо. Эрик сводит брови на переносице, оглядывает Санни с ног до головы и отворачивается, отстраняясь как можно дальше.

— Эй, эй! — Санни вытирает выступившие в уголках глаз слезы дрожащей рукой и отбрасывает одеяло в сторону. — Мне наплевать, жена я твоя или бабушка, я хочу на улицу, и если ты не посадишь меня в это кресло, я залезу в него сама.

Санни бессовестно врет и даже не может спрятать так и наползающую на лицо улыбку, но Эрик слишком потрясен, чтобы заметить это. Он подходит к Санни резко, подхватывает ее на руки и сажает в кресло, после чего снова оказывается в другом конце комнаты. Санни морщится и усмехается, оглядывает себя и укладывает руки на подлокотники.

Связаться с Чарльзом довольно просто, он будто только и ждет ее вызова, и Санни захлебывается в волне его беспокойства. Она радостно смеется, посылает ответную волну эмоций и склоняет голову набок.

— Смотри, я теперь тоже на колесах, — Санни видит, как Эрик вздрагивает всем телом и едва ли не отшатывается.

Она чувствует, как Чарльз на том конце связи замирает, кажется, что-то роняет и сжимает зубы. Санни уверяет его, что это временно, и ходить она может, но брат ее не слушает.

— Я убью Эрика, — он шипит сквозь зубы, и Санни чувствует охватившую его ярость, — где вы?

— Погоди-погоди-погоди! Я же говорю, все не так страшно! — Санни посылает ему волну спокойствия и взмахивает рукой. — Кстати, об этом я хотела тебе сказать. Я останусь с ним ненадолго, ладно?

Санни втягивает голову в плечи, оглядывается на притихшего и вслушивающегося в ее слова Эрика и качает головой. Чарльз в ее голове устало выдыхает и шепчет что-то себе под нос.

— Санни, — говорит он с нажимом, и Санни парирует также:

— Чарльз.

Они долго молчат, перебрасываются мыслеобразами, и Чарльз в конце концов сдается. Он тяжело вздыхает и посылает Санни образ укоризненно качающего головой себя. Санни хихикает, закрывается, когда он пытается пролезть в ее видения, и хмыкает.

— Ладно, хорошо, — Чарльз отступает, но настаивает на еще одной просьбе, — только дай мне с ним поговорить.

Санни разводит руками и оглядывается на Эрика, получает ответ, что Чарльз все-таки обещал больше не лезть в его разум, и открывается. Санни пускает Чарльза внутрь, чувствует, как он занимает ее тело, и прячет дар как можно дальше. Санни не позволит ему заглядывать в будущее, также как и Чарльз никогда не пустит ее в мысли других людей.

— Эрик, — Чарльз говорит обманчиво спокойно, разворачивается к вздрогнувшему Леншерру и склоняет голову набок, — здравствуй, друг мой.

— Чарльз, — Эрик хмурится и усмехается, проводя ладонью и по лицу, — боже, это выглядит странно.

Санни в это время видит одновременно своими глазами и глазами Чарльза, и вот это кажется ей действительно странным.

— Эрик, я не шучу, — Чарльз чеканит слова и смотрит на Эрика почти угрожающе, — я позволил тебе забрать Санни, но если хоть один волос упадет с ее головы…

— Смею тебя разочаровать, — Эрик усмехается и складывает руки на груди, — люди постоянно теряют волосы, это физиология, Чарльз.

Санни прыскает и понимает, что говорит голосом Чарльза. Она хлопает глазами и оглядывается, машет опешившему Хэнку рукой и ощупывает тело Чарльза.

— Охренеть, — Санни дергает Чарльза за волосы и ойкает, — интересно, у меня получится?..

Она тянется пальцами к виску и коварно хихикает. Хэнк смотрит на нее как на чудо природы, и Санни не выдерживает и показывает ему язык.

— Санни! — одергивает ее Чарльз.

Санни дергается и складывает руки на коленях, покаянно склоняет голову и хохочет про себя. Чарльз отпускает ее, возвращается к Эрику и меряет его укоризненным взглядом.

— Ты понял меня, Эрик, — говорит Чарльз, вздыхая, — еще одна травма или рана, и я клянусь, я уничтожу тебя.

Эрик ухмыляется и качает головой, наклоняется почти к самому лицу Санни и серьезно кивает.

— Я понял, Чарльз, — он почти шепчет и опирается ладонями о подлокотники кресла, — а теперь будь добр, верни Санни на место.

Чарльз вскидывает руки и морщится. Санни шипит от прокатившейся по телу боли и дергает его назад. Она снова оказывается единственной в своем теле, слышит, как Чарльз ругается на задворках сознания, и отключается от него. Эрик смотрит на Санни обеспокоенно, совсем не так, как только что смотрел на Чарльза, разглядывает ее руку и выдыхает только когда не видит ни единого пятна крови на бинтах.

Санни глубоко дышит, хлопает его по руке и натягивает на лицо улыбку. Боль постепенно отступает, и она откидывается на спинку, усмехается и командует:

— А теперь мы идем гулять!

Санни стоит, опустив ладонь на плечо Чарльза, вглядывается в его мысли и ждет. Переоборудованный Хэнком самолет достигает космической станции стремительно и зависает в пределах видимости. Скотт, место которого занял Эрик, стоит за спинами Чарльза и Санни, сложив руки на груди и поджав губы, и вслушивается в охватившую Церебро тишину. Чарльз связан с Эриком, следит за происходящим его глазами и изредка перебрасывается с Леншерром язвительными фразами.

Невдалеке от бешено вращающейся станции расползается в воздухе мерцающее янтарными вспышками темное пятно, надвигается как грозовое облако и затягивает в себя все, к чему прикасается.

— И все-таки космос — это круто, — Санни мечтательно жмурится и склоняет голову набок, — другие планеты, инопланетяне, параллельные миры.

— Инопланетяне? — Скотт подбирается, удивленно распахивает рот и подается вперед.

— Да, Скотт, — Чарльз посмеивается и качает головой, — жители других планет зовутся инопланетянами.

— Я даже вижу одного, — Эрик ухмыляется и оглядывается назад, — он синий, трехпалый и с хвостом, как у дьявола.

Курт смотрит на него обиженно, Санни смеется, а Рейвен бьет Эрика в плечо. Она сосредоточена и напряжена, будто так и ждет, что что-то вот-вот случится, смотрит на вращающуюся впереди станцию и поджимает губы.

— Курт, — Рейвен не оборачивается, продолжает сверлить станцию взглядом, — сможешь попасть внутрь?

— Я не уверен, — Курт отстегивается и подается вперед, глядя сквозь стекло, — вращение слишком быстрое, могу промазать.

— Эрик, — говорит Санни, и Леншерр закатывает глаза:

— Будто без команды я бы не догадался.

Он вытягивает руку вперед, сосредотачивается, и Санни видит, как громада космической станции постепенно замедляется. Курт кивает, хватает Питера за плечи, и они исчезают в синей дымке. Эрик морщится, ведет рукой, и станция останавливается совсем, вздрагивает и кренится. Рейвен резко оборачивается к нему, и Эрик отмахивается, расслабляется только тогда, когда Питер и Курт возвращаются с членами экипажа. Он опускает руку, и Санни даже с такого расстояния видит, как станция буквально разваливается на части.

— Наш командир! — девушка из членов экипажа станции хватает Эрика за руку и указывает пальцем вперед. — Наш командир все еще там!

— Дьявол! — Санни ругается себе под нос, и Эрик вторит ей и напрягается. — Просила же никого не забывать.

Чарльз поглаживает Санни по руке и качает головой, Скотт подбирается ближе, будто так он может услышать происходящее в переоборудованном в космический шаттл самолете. Эрик наклоняется, впивается пальцами в спинку кресла впереди и хмыкает:

— Эта штука вот-вот развалится, а я вряд ли смогу удержать ее хотя бы еще немного.

— Возвращаемся! — командует Рейвен. — Лезть туда снова слишком опасно.

Темная субстанция колышется и приближается, наползает на разлетающиеся обломки станции и пожирает их едва ли не с чавканьем. Она мерцает все ярче, тянет свои незримые щупальца и вздрагивает, будто находит нечто очень важное.

— Это облако, — Хэнк стучит пальцами по кнопкам и вглядывается в темноту космоса, — оно, кажется, скоро взорвется. Рейвен права, нужно уходить.

Санни впивается пальцами в плечо Чарльза и шепчет что-то себе под нос. Чарльз сжимает ее ладонь и прикрывает глаза. Девушка из экипажа снова дергает Эрика на себя, заглядывает ему в глаза и кусает губы:

— Вы же не бросите его там?

— Хочешь, чтобы вместо него одного сдохли мы все? — Эрик рычит и отбрасывает ее руки, оглядывается на сжимающую ладони Джин и громко ругается.

— Думаю, я смогу удержать станцию на какое-то время, но только изнутри, — Джин поднимается, отстегивает ремни безопасности и резко выдыхает, — Курт, перебрось меня туда, забирай оставшегося и уходи.

— Уходить без тебя? — Питер нахлобучивает на Вагнера шлем от скафандра, и Санни фыркает, потому что это едва ли поможет; Курт разминает пальцы и вопросительно смотрит на Джин.

Чарльз переключается на девушку, и Эрик облегченно выдыхает. Джин напугана, и теперь Санни отчетливо ощущает охватившую ее дрожь. Она мягко касается ее лба призрачной рукой, встречает решительный взгляд и прикрывает глаза.

— Я решила, что я хочу сделать, — говорит Джин, и Курт переносит ее на станцию.

Она оказывается в полуразрушенном шлюзе, раскидывает руки в стороны и тянет разлетающиеся в невесомости обломки к себе. Темный сгусток шевелится и вздрагивает, тянется к ней отростками-щупальцами, и Джин крепко жмурится и часто дышит. Курт застывает за ее спиной мгновение спустя, протягивает ей руку, но Джин мотает головой, взглядом указывает на расползающуюся тьму и усмехается:

— Мне нужно разобраться с этой штуковиной.

Курт качает головой и исчезает, Санни больше не слышит, что происходит в самолете, потому что Чарльз сосредотачивается на Джин полностью. Грей мотает головой, оглядывается на застывший неподвижно шаттл и замечает, что темнота тянется к нему.

— Мне страшно, профессор, — выдыхает Джин едва слышно и протягивает руку, — очень-очень страшно.

— Было бы хуже, окажись это не так, — усмехается Санни, и Джин растягивает губы в напряженной улыбке.

Их буквально вымывает из ее разума волной чудовищной силы, Джин перетягивает субстанцию на себя, сжимает ее в объятиях и принимает, вбирает в себя до последней капли. Чарльз, кажется, на мгновение теряет сознание, Санни чувствует, как волна дрожи проходит по всему миру, впивается в него сведенными в судороге пальцами и кое-как цепляется за разум Эрика. Его глазами Санни видит, как тьма поглощает станцию полностью, сжимается до крошечной точки и исчезает без следа.

— Курт! — командует она и чувствует, как Эрик не дает станции развалиться окончательно.

Курт исчезает и появляется с Джин уже в следующее мгновение. Девушка висит в воздухе почти как какой-нибудь заправский фокусник, а по ее коже пробегают янтарные всполохи.

— Профессор, там что-то случилось?!

Скотт хватает Санни за руку и тянет ее на себя, так что она едва не отключается от Чарльза. Брат сжимает ее ладонь, мельком оборачивается к взволнованному Саммерсу и коротко бросает:

— Все в порядке, Скотт.

— Мы возвращаемся, — снова командует Рейвен, и в этот раз шаттл действительно разворачивается и устремляется к Земле.

Санни выдыхает и убирает руку с плеча Чарльза, Скотт смотрит на них обоих вопросительно, и она качает головой, не желая что-либо объяснять. Саммерс сжимает кулаки и поджимает губы, но не спрашивает, разворачивается и выходит из помещения неровной походкой. Чарльз опускает голову и снимает шлем, кладет его на приборную панель с глухим стуком и поднимает на Санни глаза:

— И что теперь?

Санни глубоко вздыхает и усмехается, мотает головой и убирает с лица непослушные пряди.

— Я не знаю, Чарльз, — Санни растягивает губы в улыбке и морщится от накатывающей головной боли, — теперь все зависит только от нее.

Когда самолет садится в ангаре, Джин уже приходит в себя. Санни встречает прибывших в одиночестве, потому что Чарльз запирается в своем кабинете и о чем-то думает, а Скотт то появляется, то исчезает и в конце концов пропадает где-то в глубинах особняка.

Санни проходит вперед, касается ладони Эрика пальцами и посылает непривычно молчаливому Питеру улыбку. Рейвен сверлит ее пронзительным взглядом и качает головой, хватает Хэнка и уводит его куда-то. Джин будто в прострации, она спускается, пошатываясь, и едва не падает, запинаясь в собственную ногу. Санни подхватывает ее под руку, заглядывает в мерцающие глаза и ненамеренно читает прошлое.

— Что, если я не смогу? — Джин цепляется за нее обжигающе горячими пальцами и говорит надрывно, будто готова расплакаться.

— Тогда мы выберем другой путь, — Санни поглаживает ее по руке и убирает прядь рыжих волос за ухо, — я же говорила, что показала тебе не все.

Джин всхлипывает и неожиданно бросается Санни в объятия. Санни усмехается, поглаживает ее по волосам и спине и показывает закатывающему глаза Эрику средний палец. Питер обходит их по широкой дуге, смотрит как на что-то странное, двигается медленно и внезапно оказывается совсем рядом, накрывает объятиями и Санни, и Джин и радостно смеется.

— Обнимашки! — выкрикивает он, и Джин фыркает и пихает его локтем в живот.

Эрик оглядывает получившуюся кучу-малу скептическим взглядом, разводит руки в стороны на призывный взгляд Питера и треплет Джин по макушке, проходя мимо. Санни фыркает ему в спину, Эрик разворачивается, идет спиной вперед и салютует, когда двери за ним захлопываются сами собой. Санни хохочет, слышит смешок со стороны Джин, чувствует, как Питер тихонько отпихивает ее в сторону и шлепает его по ладони. Питер обиженно фыркает и исчезает, Санни убирает волосы с лица Джин, обхватывает ее лицо ладонями и склоняет голову набок.

— Все будет хорошо, — уверенно заявляет она, — ты самая потрясающая из всех, кого я знаю.

— Спасибо, — Джин усмехается, растягивает губы в улыбке и цепляется за Санни как за спасительную соломинку. — Санни, ты?..

Джин, будто что-то поняв, резко отрывает руки, смотрит на Санни вопросительно и открывает от удивления рот. Санни смеется, прикладывает палец к губам и качает головой. Растрепанный Скотт слетает в ангар, едва не снося собой дверь, и Санни ретируется, продолжая посмеиваться, ловит на себе лукавую улыбку Джин и подмигивает.

Санни просыпается поздно, лениво вытекает из кровати и спускается вниз. Из кухни слышатся голоса Эрика и мальчишек, и Санни фыркает, пальцами расчесывая спутавшиеся волосы. За окном ярко светит солнце, а часы показывают почти полдень, Санни шагает босиком по теплому дереву и слушает приглушенные разговоры.

— Но я хотел макароны, — обиженно тянет Стив.

Эрик фыркает, раздается звон посуды и скрип отодвигаемых стульев. Санни замирает у самой двери, опирается плечом о стену и прислушивается, подглядывая за происходящим одним глазком. Стив ковыряет ложкой в тарелке, Тони бросает на него сочувственные взгляды, а Эрик стоит к Санни спиной и делает что-то у плиты.

— Тебе дай волю, ты бы питался одними макаронами, — хмыкает Эрик, достает из холодильника сок и разливает его по стаканам.

— И сосисками! — радостно добавляет Тони, тушуется и утыкается носом в тарелку.

Эрик качает головой, ставит на стол еще две тарелки и подмигивает Санни, когда она машет ему рукой. Санни выходит из укрытия, треплет Стива по макушке, окунается в горячие объятия Эрика и целует его в губы. Эрик низко усмехается, покрывает поцелуями ее щеки и слегка покачивается, переступая с ноги на ногу.

— Фу, мама и папа целуются! — кричит Стив, и Тони пинает ножку стула, на котором он сидит:

— Заткнись, Стив!

Санни смеется, выбирается из уютного кольца рук, тянется через стол и бегло перебирает кудряшки Тони. Стив хлопает в ладоши и радостно хохочет, когда рука Санни дотягивается и до него.

— Ма-ам, — лукаво тянет он, когда Санни садится, — а давай вы съедите кашу, а я буду макароны?

— Нет, — отвечает Санни и отправляет в рот первую ложку.

Эрик рядом с ней усмехается и исподтишка показывает ему кулак. Стив снова заливается смехом, отодвигает тарелку и со звоном кладет ложку на стол.

— Мам, можно я не буду? — спрашивает он печально и склоняет голову набок.

— Можно, — вместо нее отвечает Эрик, неспешно сооружая бутерброд, — до обеда будешь голодным.

— А на обед макароны? — радостно спрашивает Стив.

— Овощи, — со смешком обрубает Санни.

Стив понуро опускает голову, обиженно дует губы и складывает руки на груди. Тони пихает его в плечо и показывает язык, и Стив в ответ запускает в него хлебом.

— Так! — рявкает Санни, и оба мальчика тут же усаживаются ровно. — Тони, не доставай его. Стив, никакого попкорна, если не съешь хотя бы половину.

Стив смотрит на нее обиженно, берет в руку ложку, придвигает к себе тарелку и вяло перемешивает кашу. Эрик передает бутерброд хихикающему Тони, и тот тут же отправляет его в рот, неразборчиво бурчит слова благодарности и искоса смотрит на брата.

— Мам, я съел половину, — тихо говорит Стив, когда тарелка действительно частично пустеет.

— Хорошо, — кивает Санни и забирает у него злосчастную кашу, — бутерброд будешь?

Стив угукает и расцветает, потом вспоминает, что он вообще-то обижается, и склоняет голову, все же протягивая руку.

— Ты в кино-то пойдешь? — фыркает Санни, допивая сок. — Или дома останешься?

— Пойду! — Стив возмущенно вскакивает и едва не роняет бутерброд на пол.

Эрик смеется, поднимается и собирает у всех тарелки. Он целует Санни в макушку, щелкает Стива по носу и командует всем собираться. Стив радостно вопит, хватает Тони за руку и тащит его наверх, и Санни поднимается следом, разворачивается у самого выхода и посылает Эрику воздушный поцелуй.

Около кинотеатра они оказываются только спустя почти два часа, и Стив тут же бежит к барной стойке выбирать попкорн. Тони плетется следом, придерживая брата за капюшон, Санни идет покупать билеты, а Эрик остается парковать машину. В выходной день народу оказывается довольно много, так что он высаживает их перед входом и уезжает искать свободное место. Санни неспешно стоит в очереди, покупает четыре билета и заходит внутрь, выискивая глазами мальчишек. Она находятся довольно скоро, оба зависли у большой емкости с попкорном и разглядывают, как продавец раскладывает его по ведрам.

— Счастье мое, ты выбрал? — Санни треплет Стива по волосам и переводит взгляд на задумчивого Тони.

— Угу, — Стив хватает Санни за руку и поднимает на нее глаза, — соленый.

— Отлично, — Санни машет приближающемуся Эрику рукой и подталкивает отчего-то застеснявшегося Тони, — Энтони?

— Можно сладкий? — бурчит Тони и оглядывается куда-то в сторону.

Санни следит за его взглядом и упирается ровно в мирно щебечущих о чем-то подростков. Они держатся за руки и о чем-то переговариваются, а девушка сидит, закинув на парня ноги. Санни качает головой, треплет Тони по кудряшкам и заказывает у приветливо улыбающегося работника одно большое ведро соленого попкорна и одно такое же — сладкого.

— Это ваше, — Санни вручает ведерко Эрику, хихикает и отдает второе тоже, — а это — наше со Стивом, не ешь.

— Не ешь, пап! — восклицает Стивен и тянет Эрика за штанину.

Санни присаживается на корточки перед Тони, поглаживает его по волосам и вопросительно склоняет голову набок. Тони мотает головой, отводит глаза и цепляется пальцами за ее рукава.

— Они просто очень громко, — Тони запинается и выдавливает из себя слова, — чувствуют. Все.

Санни глубоко вздыхает, обхватывает ладонями его лицо и щипает за щеки. Тони ойкает, смотрит обиженно и расплывается в улыбке.

— Просто представь, что чужие чувства — это голоса, — Санни обхватывает Тони за плечи и переходит на заговорщицкий шепот, — ты их слышишь, они могут даже раздражать тебя, но они не твои. Ты не обязан их слушать, вникать в их разговоры, пусть они остаются просто шумом, как жужжащий над ухом комар, ладно?

— Ладно. Мам, — Тони жмурится и кивает, — комар противно жужжит.

— Да, — Санни поднимается и берет обоих мальчиков за руки, — но ты можешь накрыться одеялом с головой и не слышать его.

— Мам! — Стив тянет Санни за руку и указывает на Эрика. — Папа ел наш попкорн!

— Что? — Эрик приподнимает брови и лукаво улыбается. — Это наглая, чистейшая ложь.

Санни фыркает, потому что Стив обиженно дуется и топает ногой, а Эрик усмехается, перехватывает оба ведра одной рукой и облизывается.

— Пап! — Стив едва не плачет, хватает Эрика за ногу и трясет. — Пап, не ешь!

— Ты даже не поделишься со мной? — Эрик притворно печально вздыхает и прикрывает глаза. — Я вырастил жадину.

— Нет! — Стив всхлипывает и топает ногой. — У тебя есть свой. А это мой и мамин!

Санни вздыхает и закатывает глаза, потому что на них начинают оборачиваться, подхватывает готовящегося к истерике Стивена на руки и чмокает его в нос.

— Ну хватит, — она исподтишка показывает Эрику язык и убирает с лица Стива налипшую челку, — папа просто шутит. К тому же, если он ел наш попкорн, мы просто возьмем у него немного.

— Да? — Стив поднимает на Санни влажные глаза и обхватывает ее за шею. — Мам, проверь.

Санни смеется и оглядывается, подзывает Эрика ближе и быстро целует его в губы. Эрик ухмыляется, чмокает расцветшего Стива в макушку и оглядывается на хихикающего Тони. Они уже почти доходят до входа в зал, когда Эрик разворачивается, закидывает в рот несколько зернышек из разных ведер и продолжает идти спиной вперед:

— Ну что, госпожа судья, я казнен?

Стив радостно хохочет, а Тони выкрикивает возмущенное «пап!». Санни закатывает глаза, протягивает билеты и фыркает:

— Безапелляционно.

— Мам, а зачем он надел трусы на штаны? — Стив дергает Санни за волосы и склоняет голову набок. — Он что, дурак?

Когда фильм заканчивается, они сливаются с толпой выходящих из зала и медленно продвигаются к выходу. Стив засыпает на ходу, поэтому Санни берет его на руки, Эрик по-прежнему несет два теперь уже полупустых ведра с попкорном, а Тони держит его за край куртки и идет следом.

— Это такая маскировка! — Тони радостно подскакивает и толкает Стива за ногу. — Все смотрят на трусы, и никто не замечает его лицо. Он же не носит маску, а никто его все равно не узнает.

— Нет, — Стив зевает и качает головой, — его мама не научила, как одеваться. И вообще он мне не понравился.

Они выходят на улицу, и Санни вдыхает городской воздух полной грудью. Она гладит полусонного Стива по голове и целует его в висок, смотрит на восторженного Тони и усмехается:

— Почему?

— Папа лучше, — просто отвечает Стив, и Эрик издает то ли скептический, то ли счастливый смешок.

Тони долго смотрит на уложившего голову Санни на плечо Стива, переводит взгляд на Эрика и поджимает губы.

— У тебя тоже есть костюм? — наконец спрашивает Тони.

— Есть, — соглашается Эрик, — и я не надеваю трусы поверх штанов.

— Ага, — Санни усаживает Стива в кресло и забирает из рук Эрика ведерки, — зато у тебя плащ рваный.

— Он не рваный, — Эрик захлопывает дверь и заводит машину.

— Ну да, конечно, — Санни закатывает глаза, оглядывается назад и замечает, что проснувшийся Стив смотрит на них едва ли не с обожанием.

Тони фыркает и отворачивается, оставаясь при своем, и напоследок бросает:

— Но папа не герой.

— Зато он наш папа, — возражает Стив, — и он тоже умеет летать.

Эрик фыркает и трогается с места, Санни касается его ладони, переплетает пальцы всего на мгновение и улыбается. Тони поджимает губы, смотрит исподтишка на брата и незаметно кивает.

Санни разглядывает возведенную из обломков каирских домов пирамиду, слушает, как Эн Сабах Нур раздает указания, и пристально смотрит Эрику в глаза. Она не говорит ему ничего, но Эрик склоняет голову набок и усмехается, бросает быстрый взгляд на распростертого на каменном ложе Чарльза и уходит, получив свое задание. Эн Сабах Нур выпроваживает всех, кроме нее, и Санни слегка улыбается, наблюдает, как он укладывается рядом с Чарльзом, и невесомо касается пальцами его висков.

— Что ты собираешься делать? — Чарльз пытается выбраться, но только бесполезно барахтается на холодном камне. — Зачем все это?

— Видишь ли, Чарльз, — Эн Сабах Нур усмехается и касается руки Санни в ответ, — мое тело лежало под землей тысячи лет, оно испорчено, и теперь мне нужно новое. Твое подходит лучше всего.

Из горла Санни вырывается смешок, она чувствует себя сумасшедшей, проводит по лбу Чарльза холодной ладонью и растягивает губы в улыбке.

— Мы будем вместе, Чарльз, — шепот вырывается из горла надрывными хрипами, — навечно.

Чарльз смотрит на Санни пронзительно, вздрагивает, когда она пробегает пальцами по его скулам, и качает головой. Санни смеется, кивает Эн Сабах Нуру и так и застывает за головой Чарльза, опираясь ладонями на камень под его спиной.

Эн Сабах Нур что-то говорит, точно читает заклинание, вершина пирамиды распахивается, солнечный свет слепит на мгновение, заливает огромную залу, превращается в расплавленное золото и стекает по желобам. Золото течет, заполняет высеченные в камне рисунки, и Санни отнимает руки, когда оно протекает под ее пальцами. Эн Сабах Нур расслабляется и закрывает глаза, а Чарльз наоборот напрягается, стискивает кулаки и сжимает зубы. Санни знает, что происходит, и продолжает ничего не делать, невесомо касается кончиками пальцев лица Чарльза и выдыхает ставший внезапно горячим воздух.

Волна дрожи проходит по миру, точно мурашки бегут по самой Земле, Санни морщится от беспорядочно сменяющих друг друга видений, жмурится и кусает губы. Она видит все и сразу, может, кажется, все на свете. Санни фыркает и отбрасывает с лица волосы, путается в неудобном платье и безумно смеется, обхватывая лицо Чарльза ладонями. Она не собирается ничего менять, происходящее давно вышло из-под ее контроля и только два теплых мерцающих шарика не позволяют Санни сойти с ума окончательно.

Выстраиваемые Санни каменные стены ломаются одна за другой, она кусает губы до крови, чувствует металлический привкус во рту и ухмыляется. Будущее мерцает под веками расплавленным золотом, меняется и перестраивает детали, но одно остается неизменным — Эн Сабах Нур не проиграет.

Чарльз кричит и бьется, пытается выкинуть их из своей головы, и Санни крепче впивается в его виски пальцами. В горле застывает мешающий дышать комок, Санни трясет головой и оглядывается, выискивает в безжизненных камнях синее пятно и рычит сквозь сжатые зубы. Выпадающие клоками волосы щекочут ладони, и Санни фыркает и ухмыляется, зарывается глубже в мысли Чарльза и разделяет его крик.

Синий мальчишка появляется словно из ниоткуда, оглядывается напряженно, и Санни вздрагивает, встречаясь с ним взглядом. Он улыбается, обнажая острые зубы, и поднимает трехпалую ладонь. Где-то недалеко слышится взрыв, мальчишка резко исчезает и появляется в следующее мгновение совсем близко. Он хватает Санни и Чарльза, и Санни чувствует резкий рывок, теряет ориентацию в пространстве, валится спиной, кажется, на стену и ударяется головой.

Яркое золото в темноте больше не слепит, Санни слышит мерный гул двигателей и разлепляет глаза. До боли знакомый самолет навевает воспоминания, и Санни фыркает, оглядывает всех присутствующих, слышит стон Чарльза и бросается к нему. Двое незнакомых подростков смотрят на Санни обескураженно, синий парень забивается в самый угол, у штурвала сидят Хэнк и Мойра, кто бы подумал, МакТаггерт. Хэнк смотрит на Санни пристально и поджимает губы:

— Санни, мне…

— Молчи, Хэнк, — обрывает его Санни.

Слушать слова сочувствия ей совсем не хочется, Санни вообще не хочет слышать ничего. Она сосредотачивается на Чарльзе, но больше не может пробиться в его мысли. Плотная стена окутывает разум брата, и Санни не может понять, сам он ее выстроил, или это дело рук Эн Сабах Нура. Санни бьет кулаком по железной обшивке и громко ругается, усмехается, когда подростки отшатываются от нее, и чувствует, как самолет резко кренится.

— Он пробил турбину, — лениво констатирует Санни и думает, что Эрик лихо повыдирал бы крылатому мальчишке перья.

Злость зарождается в груди обжигающим пламенем, Санни закрывает на мгновение глаза, смотрит ровно вперед и командует:

— Правее!

Самолет задает вираж и резко пикирует к земле. В районе левого крыла слышится хруст, и салон наполняется запахом паленой проводки.

— Мы разобьемся! — выкрикивает синекожий.

Он прижимает ладони к лицу, и Санни фыркает, потому что он говорит с забавным акцентом. Рыжеволосая девушка смотрит на нее неодобрительно, и Санни едва удерживается от неприличного жеста в ее сторону.

— Зато мы не взорвались прямо в воздухе, — хмыкает Санни, придерживая Чарльза.

Он все еще без сознания, мечется из стороны в сторону и так и норовит стукнуться обо что-нибудь головой. Санни пытается пробиться сквозь барьеры раз за разом, но у нее ничего не выходит, только пульсирующая боль зарождается в висках.

— Курт! — Хэнк подзывает синекожего к себе и указывает на почти нетронутый разрушениями дом. — Сможешь перебросить нас туда?

— Я никогда не переносил столько людей за раз! — испуганно возражает мальчишка, вглядываясь в стремительно приближающуюся землю.

Самолет ведет в сторону, где-то сзади раздается взрыв, и часть хвоста попросту отваливается. Санни краем глаза видит сверкающие на солнце стальные крылья и дергает парня за хвост.

— Твой звездный час, — фыркает она, — все когда-то бывает в первый раз.

Курт резко выдыхает несколько раз, едва не падает, потому что самолет снова меняет угол наклона, и садится на корточки. Она хватает Чарльза за руку, смотрит на Санни испуганно, словно ищет у нее поддержки, и Санни усмехается и склоняет голову.

— Держитесь за меня, — командует Курт, и все тут же хватаются за него, кто куда достает.

Санни цепляется за протянутую руку, видит краем глаза, как хвост самолета отлетает совсем, и сжимает пальцы. Курт жмурится и мотает головой, несколько раз будто исчезает на долю секунды и распространяет синий дым. Крылатый мальчишка делает несколько шагов внутрь, отбрасывает мешающие ему кресла и сплевывает, когда они все-таки исчезают. Санни снова чувствует выворачивающий внутренности наизнанку рывок, подбирается и в этот раз сохраняет ощущение реальности. Парень в темных очках бросается к окну, стягивает очки, и небо прорезает яркая красная вспышка. Самолет тут же взрывается и падает на землю беспорядочными обломками.

— Так ты младший брат Алекса, — выдыхает Санни, глядя, как он цепляет очки обратно.

— Он умер, — зло бросает мальчишка и отворачивается.

— Я знаю, — хмыкает Санни и горько усмехается, — люди довольно часто умирают.

Чарльз резко дергается и заходится кашлем, Санни гладит его по лбу и массирует виски, хватает рыжеволосую за руку и тянет ее на себя:

— Присмотри-ка за ним.

Санни подбирается к окну, выглядывает наружу, находит Эрика, ловит его взгляд и прикрывает глаза. Она даже отсюда видит, как он хмыкает и закатывает глаза, и не удерживается от смешка. Краем глаза Санни ловит носящегося вокруг Питера, видит, как Эн Сабах Нур приближается к их ненадежному укрытию, и зло сощуривается.

— У нас вообще есть против него шансы? — спрашивает Саммерс, когда стена перед ними просто-напросто исчезает.

— Тебе лучше не знать, — хмыкает Санни, оглядываясь.

Хэнк вкалывает сыворотку и спрыгивает вниз, но он едва ли может противостоять тысячелетнему мутанту с колоссальным количеством способностей. Саммерс прыгает следом, и Санни остается в компании девчонок и бессознательного Чарльза. Мойра забивается куда-то в угол, сжимает пистолет дрожащими пальцами, и Санни бросает ей зло:

— Только не надо снова бездумно стрелять.

— Мы с вами знакомы? — спрашивает Мойра, вглядываясь в ее лицо, и Санни отворачивается.

Она сверлит Эн Сабах Нура жестким взглядом, чувствует, как в груди поднимается ярость оттого, что она все еще ничего не может сделать. Будущее не меняется, и Санни сжимает кулаки и прикусывает губу.

— Чарльз!!! — кричит Эн Сабах Нур, и его голос, кажется, звучит у Санни в голове. — Выходи, Чарльз! Как долго твои букашки будут защищать тебя?!

— Столько, сколько потребуется, — говорит Эрик, преграждая мутанту путь.

Санни ловит его взгляд и чувствует, как губы сами собой растягиваются в улыбке. Чарльз кричит и цепляется пальцами за руки рыжеволосой, и Санни резко оборачивается, падает рядом с ним на колени и касается ладонями его лица.

— Пусти меня, черт возьми, — шипит она и чувствует, как Чарльз сжимает ее пальцы.

— Прости, солнышко, — шепчет Чарльз и мотает головой.

Санни вздрагивает, когда в ее разум вливаются ее собственные, давно забытые воспоминания, и отшатывается. Чарльз печально улыбается и сжимает ее ладонь, но Санни видит лишь саму себя семилетнюю, сжимающую в кулаке охапку сверкающих золотом нитей, и толпу ребятишек того же возраста и старше, беспорядочно лежащих на земле. Санни мотает головой, точно пытается выбросить из головы свои-чужие мысли, прикусывает губу до крови, так что во рту расползается металлический привкус, и вырывает руку.

Скрупулезно выстроенные непробиваемые стены рушатся, собственноручно возведенные замки дают трещины и распадаются надвое, и Санни захлестывает не то ужас, не то ощущение безграничной, сносящей разум напрочь силы. Все вокруг исчезает, сменяется белоснежной дымкой, в которой, кажется, нет ничего. Ничего, кроме мелькающих повсюду картинок будущего. Их гораздо больше, чем Санни когда-либо видела, гораздо больше, чем она могла себе вообразить, но она видит все, понимает каждую деталь и вслушивается в шелест звенящей белоснежной тишины.

Санни щелкает пальцами, и несколько вариантов рассыпаются, но все еще слишком много остается тех, где они проигрывают, где мир оказывается уничтожен. Санни фыркает, рассматривает будущее, как давно наскучивший фильм, накручивает прядь волос на палец, смотрит под ноги и видит тянущуюся от нее покрытую словно золотом тропинку. Тропинка ветвится под ногами, виляет и петляет, и стоит Санни отклониться от нее хоть на крохотный шаг, вновь оказывается под ногами. Санни щурится, поднимает голову и всматривается в оказавшееся впереди будущее. Она хмыкает, качает головой и делает шаг в сторону. Тропинка прыгает за ней, устремляется вперед, будто указывает нужный путь, и Санни поджимает губы. Она перебирает десятки вариантов, отбрасывает лишнее и в конце концов приходит к выводу, что подходящего будущего не существует.

Санни шагает вперед, туда, куда ведет приставучая тропинка, и картинки исчезают, белоснежная пустота заполняет разум, кутает на мгновение и слепящую, пьянящую безмятежность. Санни выныривает в настоящее, оглядывается и понимает, что сама она, ее физическое тело, покрыта непроницаемой пленкой. Санни шагает вперед, видит саму себя точно в зеркале и касается пальцами тревожной складки между бровей. Она склоняет голову набок и безмятежно улыбается, проводит по собственной щеке и отстраняется.

Множество золотых нитей тянется к ее пальцам, и Санни поджимает губы и качает головой. Сражение с Эн Сабах Нуром продолжается, Чарльз отчаянно пытается выдавить его из своей головы, а остальные изо всех сил сдерживают наступающего мутанта. Эн Сабах Нур будто играет с ними, позволяет наносить редкие удары и бьет в ответ с десятикратной силой. Санни смотрит на него пристально и качает головой, перебирает в пальцах нити, выбирает несколько нужный и отбрасывает остальные.

Джин Грей, сидящая подле Чарльза, смотрит так, будто видит Санни, и она салютует ей охапкой нитей. Санни склоняет голову набок, рассматривает ее будущее и прошлое, кивает самой себе и дергает за ниточку. Джин закрывает глаза, впивается в разум Чарльза острыми иглами, выбрасывает Эн Сабах Нура одним пинком и поднимается на ноги. Санни не уверена, что она сможет справиться с мутантом, но продолжает вести, словно опытный кукловод. Джин самая сильная из всех присутствующих, за исключением разве что Эн Сабах Нура, она расправляет призрачные крылья, теряется в собственной безграничной силе и выплескивает ее по щелчку пальцев. Санни направляет ее, позволяет ощутить саму себя, потому что ей это нужно, но Джин не справляется, Эн Сабах Нур, точно ненасытная черная дыра, поглощает все и делается только сильнее.

Санни выдыхает, снова щелкает пальцами и оказывается перед ним. Эн Сабах Нур вздрагивает, переводит на нее затуманенный силой и гневом взгляд и растягивает губы в улыбке. Санни качает головой, морщится, когда его рука касается ее спины, и отступает всего на шаг. Эн Сабах Нур тянется за ней, ловит пальцами пустоту, и его улыбка понимающе гаснет.

— Ты выбрал не того Ксавье, — фыркает Санни, на мгновение исчезая в алой вспышке.

За атакой Скотта следует Джин, и Эн Сабах Нура поглощает ярко-желтое пламя. Санни склоняет голову набок, дергает за следующую нить, и небо прорезает ослепительная вспышка молнии. Металлические осколки сковывают мутанта коконом, но он вскоре разбивается, разлетается крошечными песчинками, собирается в огромное копье и пришпиливает Эн Сабах Нура к земле.

— Думаешь, это меня остановит?! — ревет Эн Сабах Нур. — Можешь направить против меня всех, я все равно сильнее!

Санни склоняет голову набок и фыркает, отпуская нити из рук. Она оглядывает Эн Сабах Нура с ног до головы, находит тянущуюся от него золотую ниточку и сжимает ее в пальцах. Ухмылка сама собой наползает на лицо, и Санни сдавленно хохочет, когда Эн Сабах Нур следит за ее руками.

— Хочешь проверить? — Санни хмыкает, перебирая в пальцах тонкую ниточку.

Глаза Эн Сабах Нура расширяются, он делает шаг назад, но берет себя в руки, складывает ладони на груди и отрешенно принимает сыплющиеся на него атаки. Санни хихикает, коротко свистит, и мутанта снова захлестывает волна обжигающей янтарной силы.

— Это невозможно, — качает головой Эн Сабах Нур, и вспышка летит обратно в атакующего, — я показал тебе прошлое и будущее, ты сама видела мою силу. Я — Бог! И ты принадлежишь мне!

Он сжимает кулак и замахивается, а Санни фыркает, встречает удар призрачным телом и заливается смехом. Санни перебирает ниточку, натягивает ее, заставляя Эн Сабах Нура замереть, и стирает с лица улыбку.

— А я Судьба, — Санни чеканит слова и обрывает нить щелчком пальцев, — даже Боги подчиняются ей.

Все заканчивается в одно мгновение. Эн Сабах Нур падает, и его тело поглощают вспышки атак, Санни ведет плечами и трет переносицу, покачивается и на мгновение отключается. Джин вздрагивает, возвращая контроль над собственным телом, и оглядывает всех остальных. Никто, кроме нее, не мог заметить, как Санни управляла ими, и Джин предпочитает промолчать, опускается на землю и только теперь замечает, какая сила сосредоточена в ее руках.

Санни приходит в себя резко, оттого, что собственное висящее в воздухе тело падает, и она больно ударяется плечом об пол. Санни шипит, перекатывается на спину и вглядывается в щербатый потолок и собственные ладони. Недалеко от нее Чарльз заходится надрывным кашлем, и Санни слышит, как бросившаяся к нему Мойра сыплет вопросами, нервно теряет слова и проглатывает буквы. Санни фыркает, когда Чарльз отвечает какую-то ерунду, неловко пытается подняться и усаживается, спиной опираясь на стену. Руки ее дрожат, и Санни сжимает пальцы в кулаки, находит взглядом приоткрывшего глаза Чарльза и тонет в его ободряющей улыбке.

— Я всегда знал, что ты потрясающая, — хрипит он, и Санни закатывает глаза.

— Я твоя сестра, — Санни касается греющих грудь шариков и выдыхает, — конечно, я потрясающая. И верни уже Мойре память.

Чарльз сдавленно хохочет, и Санни едва удерживается оттого, чтобы вырубить его ментальной атакой. Санни перебирает в пальцах звенящие друг о друга шарики и чувствует, как к горлу подступает доселе спрятанный как можно глубже тугой комок. Санни всхлипывает, и Чарльз замирает, отрывает пальцы от виска Мойры, но не может даже подняться.

Санни не слышит гулких шагов, только стук собственного сердца и ток крови по телу, и вздрагивает, когда горячие руки касаются ее щек, стирают соленые слезы и путаются в волосах. Санни поднимает на Эрика покрасневшие глаза, тонет в его взгляде и качает головой. Эрик садится перед ней на колени, перебирает пальцами волосы и притягивает к себе, так что Санни теперь слышит и его неровно стучащее сердце. Она упирается щекой в деталь его костюма и фыркает, обхватывая Эрика за пояс.

Они так и сидят неподвижно, пока в помещение не взбираются потрепанный Хэнк с не менее потрепанным Саммерсом. Джин остается внизу, и теперь Санни слышит доносящийся оттуда голос Рейвен, смешивающийся с восклицаниями Питера. Санни фыркает и ойкает, когда щека больно царапается об острую часть костюма Эрика. Эрик тут же обхватывает ее лицо ладонями и подозрительно щурится, выискивая повреждения. Санни хихикает, хватает его за руки и качает головой.

— Чарльз, — зовет Хэнк полурыком и тут же продолжает, — можно я врежу ему?

— Нет, Хэнк, — Чарльз смеется и морщится от боли, приподнимаясь на локтях, — чуть позже я сделаю это сам.

Эрик фыркает и закатывает глаза, но ничего не говорит, даже не оборачивается на них, продолжает сверлить Санни пронзительным взглядом. Санни касается его щеки и прикрывает глаза, наконец расслабляясь в его руках.

— Я может быть готовлюсь обнять его, а он обещает меня побить, — наигранно обиженно бурчит Эрик Санни в макушку, — Санни, сделай что-нибудь с этой несправедливостью.

Санни хохочет и чувствует, как Эрик резко выдыхает. Она цепляется пальцами за его плащ, утирает его краями выступившие слезы и склоняет голову набок:

— Ну, одно другому не мешает.

Родители Санни умерли, когда ей было всего шесть. Они остались втроем, Санни, Чарльз, ее старший брат, и Рейвен, прибившаяся к ним девочка с потрясающе красивой синей кожей. Наверное, когда-то тогда способности Санни пробудились в полной мере, и она начала видеть не только беспорядочные сны о прошлом и будущем. Отец, который верил ей безоговорочно, перед смертью даже построил бункер в подвале, и они вместе торчали там целыми днями. Чарльз был постоянно занят в школе, а Рейвен не нравилась маме Санни, и ей приходилось скрываться иногда даже под видом самой Санни.

Санни проводила все свое свободное время с отцом, рассказывала ему все на свете, купалась в любви и обожании и не могла даже подумать о том, что все это скоро оборвется, точно тонкая ниточка в ее пальцах. Санни не расстроилась, когда забирать ее из детского сада пришел Чарльз, но он был непривычно мрачен, хоть и пытался натянуть на лицо улыбку, и Санни всю дорогу доставала его расспросами.

Она не сразу поняла, что мамы с папой больше нет, продолжала звать их по ночам и плакала, когда на зов прибегал встрепанный полусонный Чарльз. Возможно, он что-то сделал, но вскоре Санни стала замечать, что принимает отсутствие родителей как должное. Она пошла в школу, не обращая внимания на то, что всех, кроме нее, сопровождали родители. На момент смерти родителей Чарльзу едва-едва исполнилось семнадцать, и Санни тогда даже не думала о том, скольким людям ему пришлось запудрить мозги, чтобы их обоих не забрали сотрудники службы опеки.

Так вот, Санни пошла в школу, и с этого момента начались неприятности. Не то чтобы такие уж серьезные, но для семилетней изнеженной любовью девочки дерганье за косички и обзывание сиротой казалось по меньшей мере трагедией вселенского масштаба. Санни жаловалась Чарльзу, но он постоянно был занят теперь уже в университете, и он же запретил Рейвен вмешиваться в дела Санни. Чарльз был и остается миролюбцем и по-прежнему предпочитает закрывать глаза на многие недостатки людей.

— Побей их, — пожимала плечами Рейвен, когда Санни обращалась к ней за советом.

Санни не понимала, как можно кого-то побить, но доверчиво кивала, смотрела, как сестра тренируется, и пыталась запомнить хоть что-нибудь. В конце концов побить у нее никого не получилось, потому что нападали на нее мальчишки и ребята постарше, и все ее неловкие удары встречались дружным громогласным хохотом. Санни наматывала сопли на кулак, натягивала на лицо улыбку, когда Чарльз приходил забирать ее, и почти привыкла отмахиваться от его рассеянных вопросов.

Санни неловко отбивалась от нападок одноклассников и их друзей в школе, сидела, зарывшись в книжки, целыми днями и убегала от Чарльза в бункер. Там она могла представлять, что отец все еще рядом, слушает ее очередную историю и мягко поглаживает по волосам. Санни забивалась в самый дальний угол обитой железом комнаты, подтягивала колени к груди и шептала себе под нос всякую ерунду.

Именно тогда видения стали преследовать ее постоянно, и Санни порой не могла отличить реальность от мелькающих перед глазами картинок. Тогда Санни окончательно закрылась в себе, оттолкнула Чарльза и Рейвен, постоянно занятых своими делами, и перестала отвечать на нападки школьников. Санни потерялась в самой себе, в прошлом и будущем, и ей отчаянно нужен был кто-то, способный удержать ее на земле.

— Эй, сиротка! — Джейк, мальчик из класса постарше, толкнул Санни в спину, и вокруг послышались нестройные смешки.

Санни не обратила на него внимания, продолжила идти вперед, хватаясь пальцами за лямки портфеля. В спину ей прилетел камень, и Санни дернулась, но не остановилась.

— Что, уже ревешь? — спросила одна из девочек, когда Санни скрыла лицо за волосами.

Санни мотнула головой и продолжила путь, когда еще один камень попал ей в затылок. Дети засмеялись, от головы по телу Санни прошла волна боли, и она застыла, в самом деле смаргивая набежавшие слезы.

— Реви-реви! — прикрикнула другая девочка, одноклассница Санни. — Ведь мама с папой тебе не помогут!

Санни резко выдохнула, когда за портфель потянули, стягивая его с ее спины. Цепляясь пальцами за скользкие лямки, Санни пыталась удержать портфель, тянула его на себя и чувствовала, как разрастается в груди обжигающее чувство горькой обиды.

— Отстаньте от меня! — крикнула Санни, когда кто-то больно дернул ее за волосы. — Чего вы прицепились?!

Ответом ей был только оглушающий хохот, заползающий под кожу и покрывающий мурашками внутренности. Санни попятилась, налетая на кого-то, выбросила кулак и неожиданно попала. За спиной раздался вопль, и смех утих. Мальчишка, один из друзей Джейка, прижимал ладони к сочащемуся кровью носу, а все остальные застыли, явно не ожидая, что мелкая Санни может дать сдачи.

— Бей ее, ребята! — завопил Джейк, и Санни бросилась наутек.

Толпа самых активных бросилась за ней, некоторые ребята остались помогать истекающему кровью мальчишке, но их все равно было слишком много. Теперь, когда они вознамерились в самом деле ее побить, Санни пожалела, что вообще попыталась что-то сделать. Тот удар вышел скорее случайным, чем намеренным, и Санни понятия не имела, что делать теперь. Топот ног и гогот преследовали ее по пятам, дети никак не хотели отставать, решив отомстить за битого друга.

Санни фыркнула, сворачивая, и скривилась от накатившей внезапно головной боли. Картинки будущего замелькали перед глазами калейдоскопом, и она остановилась, хватаясь за стену. Этого хватило, чтобы преследователи догнали ее, Санни рванулась, но ей уже преградили путь со всех сторон.

Вперед вышел, разминая кулаки, Джейк. На его лице цвела улыбка, он словно и не беспокоился за друга, просто хотел выплеснуть детскую жестокость. Повинуясь его жесту, остальные сделали шаг вперед, зажимая Санни в круг, и она крутанулась, пытаясь отыскать пути отступления. Не было ни одной щели, куда она могла бы пролезть, и Санни зажмурилась, цепляясь пальцами за волосы. Видения будущего словно взбесились, она видела одновременно судьбу каждого присутствующего, кроме своей собственной, и мотала головой, пытаясь выкинуть назойливые картинки из головы.

— Ну что, сиротка, — выплюнул Джейк, входя в круг, — пришло время преподать тебе урок.

— Отстань! — взвизгнула Санни, когда он схватил ее за волосы. — Оставь меня в покое!

Джейк покачал головой, притягивая Санни к себе, и его жесткий кулак больно впечатался в ее плечо. Санни дернулась, пытаясь вырваться, и завопила, но остальные засмеялись, перекрывая ее крики. Джейк оскалился, занес руку снова, и Санни крепко зажмурилась, ожидая удара.

Удара не последовало. Не последовало на самом деле ничего, смех детей резко стих, и все остальные звуки тоже прекратились. Санни краем уха слышала гул проезжающих по улице машин и стук собственного сердца, несмело разлепила глаза и отшатнулась.

Джейк застыл перед ней недвижимой статуей, и все остальные тоже замерли, не произнося ни звука. Санни попятилась, думая, что это какая-то шутка, попыталась высвободить зажатые в кулаке мальчика волосы и только теперь заметила золотистые нити в своем собственном. Нити тянулись к каждому присутствующему, точно струны к клавишам или к куклам на шарнирах, а Санни была кукловодом или музыкантом. Она утерла слезы и кое-как вытащила волосы, принялась разглядывать тонкие золотые ниточки и замерла, когда случайно дернула за одну из них. Девочка, к которой тянулась нить, упала на землю, так и не произнеся ни звука, и Санни вздрогнула, потому что она вдруг показалась ей сломанной куклой, а не живым человеком. Санни дернула снова, потому что ниточка все еще была приделала к девочке, и она поднялась, смотря ровно на нее безжизненными, прозрачными глазами.

Санни взвизгнула, дернула за все нити разом, и дети повалились на землю кучей. Санни так и застыла с зажатыми в пальцах нитями, слушая шум дороги и боясь отвести от обидчиков взгляд. Слезы снова брызнули из глаз, и она всхлипнула, усаживаясь прямо на мокрую землю в круг из лежащих точно куклы детей.

Шаги раздались в тишине оглушающим гулом, Санни завыла и заметалась, но теплые ладони обхватили ее за плечи и сжали, не позволяя вырваться. Знакомое дыхание раздалось над ухом, и Санни дернулась, сжимая нити изо всех сил.

— Санни, — Чарльз оказался перед ней, обхватил ее лицо ладонями и покачал головой, — ну же, солнышко, отпусти их.

Он смотрел на ее руку, точно мог видеть сияющие в темноте улицы нити, сидел перед Санни на коленях и продолжал стирать с ее щек слезы. Санни выдохнула и помотала головой, прижала руку к груди и оглядела лежащих в беспорядке детей. Чарльз проследил за ее взглядом, поджал губы и пригладил растрепанные волосы Санни.

— Прости меня, — выдохнул он, склоняя голову, — я не должен был игнорировать твои слова и пускать все на самотек. Но я обещаю, что больше никто никогда не посмеет тебя обидеть. А теперь отпусти их, пожалуйста.

Санни всхлипнула, посмотрела на собственные сжатые в кулак пальцы, на мерцающие золотом нити и подняла взгляд на брата. Он ободряюще улыбнулся ей, погладил по голове, и Санни неожиданно рассмеялась. Это все, чего ей не хватало на самом деле. Простой улыбки, ободрения и одобрения, а не расторопных отмашек. Санни не хватало внимания единственных оставшихся у нее близких людей, и его наличие тут же разорвало натянувшуюся в груди струну обиды и злости. Санни выдохнула, постепенно разжимая пальцы, и услышала разносящиеся по переулку вздохи. Чарльз облегченно покачал головой и приложил палец к виску, прищуриваясь, затем подхватил Санни на руки и поцеловал ее в макушку.

— Пойдем домой, солнышко, — сказал он с улыбкой, и Санни снова рассмеялась.

* * *

Санни вздрагивает, выныривая из воспоминаний, и смотрит на Чарльза укоризненно. Он ловит ее взгляд и качает головой, прижимает пальцы к губам и зарывается в белоснежные волосы.

— Прости, солнышко, — вновь говорит он, и Санни дует губы и обиженно фыркает.

Чарльз смотрится странно лысым, и Санни не может сдержать смешки. Она хихикает, оглядывая его с ног до головы, и откидывается на спинку кресла. Они сидят в свежеотстроенном кабинете Чарльза и молчат, держась за руки. Санни вздрагивает, когда дверь распахивается без стука, и смотрит на вошедшего Эрика. Леншерр тащит в руке понурого Питера с замурованной в гипс ногой и едва ли не рычит разозленно.

— Санни, спаси меня! — тут же причитает Питер, возводя на нее молящие очи.

Санни фыркает и переглядывается с Чарльзом, складывает руки на груди и вопросительно смотрит на Эрика. Эрик встряхивает Питера за шкирку, отпускает его на пол и закатывает глаза.

— Что тебе от меня нужно? — рявкает он. — Вьешься за мной, как влюбленная девчонка, и мямлишь, как придурок. Хочешь, чтобы я ненароком убил тебя?

Санни прыскает и хохочет, и Эрик смотрит на нее, приподняв бровь. Питер поджимает губы, но убежать не может, сковывающий ногу гипс мешает ему развивать достаточную для побега скорость. Он падает на диван рядом с Санни, обхватывает ее за плечи и укладывает голову ей на макушку.

— Санни, ты же знаешь, да? — он дожидается утвердительного кивка и переходит на гулкий шепот. — Мне сказать ему или не стоит? Может ты скажешь ему, а то я что-то боюсь.

Санни хлопает его по руке и смеется, Эрик складывает руки на груди, а Чарльз качает головой. Эрик, кажется, единственный из присутствующих, кто ничего не понимает, он подходит ближе и склоняет голову набок.

— Сказать мне что? — угрожающе-ласково выводит он, и Питер прячет лицо за волосами Санни.

Санни встречает его взгляд насмешливо искривленными губами, поднимает руки и хлопает ладонью по макушке Питера. Максимофф смотрит на нее исподлобья, косится на раздраженного Эрика, снова прячет лицо и мотает головой. Чарльз сдавленно смеется и поджимает губы, когда все взгляды скрещиваются на нем, выворачивает коляску к выходу, у самой двери подхватывает скомканный лист бумаги и запускает им в хмурого Эрика.

— Надо же, попал, — бросает он и исчезает из комнаты.

Эрик сдавленно ругается и хмыкает, подбирая «снаряд». Он подбрасывает бумагу в ладони и усмехается, бросает ее в Питера и неожиданно попадает. Питер выглядывает из-за завесы волос Санни, оглядывает приземлившийся ему на колени бумажный мячик и поднимает на Эрика глаза.

— Надо же, попал, — повторяет Эрик слова Чарльза и ухмыляется.

Питер переглядывается с хихикающей Санни, стучит костяшками пальцев по исписанному надписями гипсу и складывает руки на груди. О его перемещении свидетельствует только налетевший порыв ветра и оттянутая на груди футболка Эрика. Питер, правда, держит невозмутимое лицо недолго, он корчится от боли и хватается за Санни.

— Хэнк сказал тебе, никакого бега, — Санни пихает его в бок и недовольно поджимает губы.

Эрик закатывает глаза, медленно достает из-под футболки мячик, оглядывает его как будто заинтересованным взглядом и сжимает в ладони. Его глаза блестят ледяными искорками, и Санни фыркает, находя неожиданную для себя ревность.

— Так, — Эрик присаживается перед ними на корточки и крутит в пальцах бумагу, — что ты собирался мне сказать?

Девушка на стойке регистрации весело подмигивает, и Санни думает, что она, должно быть, и есть Тина. Эрик окидывает ее хмурым взглядом, тянет Санни за руку и направляется прочь из гостиницы. Санни фыркает, подстраивается под его быстрый шаг и подставляет лицо холодному солнцу. Ветер дует еще сильнее, чем вчера, и Санни поплотнее кутается в пальто, вбирая исходящее от Эрика тепло всем телом.

— Куда мы идем? — спрашивает Санни, и Эрик смотрит на нее как на дурочку.

— Завтракать, — бросает он, отворачиваясь.

Эрик не отпускает ее руку, и Санни довольно жмурится, идет совсем рядом, слушая его ровное дыхание, и изо всех сил сдерживает рвущееся наружу хихиканье. Эрик закатывает глаза и притягивает ее ближе, когда налетает особенно сильный порыв ветра. Они останавливаются перед неприметной кафешкой, Эрик распахивает дверь и пропускает Санни вперед, позволяя ей выбрать понравившееся место.

— Эрик, — Санни хихикает и качает головой, когда он смотрит на нее непонимающе, — я никуда не денусь.

Санни кивает на их сцепленные руки и давит счастливую улыбку. Эрик следит за ее взглядом, хмурится еще сильнее, тянет их к столику и усаживается на мягкий диванчик. Сцепленные ладони оказываются спрятаны под столом, и Эрик довольно жмурится, поднимая меню одной рукой.

— Справишься и левой рукой, — он усмехается и бегает глазами по строчкам, — но могу покормить тебя, если хочешь.

Санни прыскает, округляет глаза и касается лба Эрика ладонью.

— Ты в порядке? — она поджимает губы и наигранно испуганно качает головой. — Знаешь, перемены в поведении могут быть признаком серьезных заболеваний, — Эрик смотрит на Санни вопросительно, и она коварно хихикает, прикладывая палец к губам, — старческой деменции, например.

— Санни! — рыкает Эрик, и Санни хохочет и выхватывает из его руки меню.

— Да, любовь моя? — она поворачивается к нему с самым серьезным выражением лица, и Эрик давится собственными словами, закатывает глаза и отворачивается. — О, у них есть молочный коктейль.

— Не ребенок, — Эрик хмыкает и бросает на Санни неопределенные взгляды, — как же.

— Что? — Санни обмахивается ламинированной страничкой меню и пробегается глазами по основным блюдам. — Молочный коктейль, между прочим, вкусный. Тебе тоже стоит попробовать, особенно учитывая, что молоко полезно для костей. Как раз для детишек и старичков, не то что та гадость, которую вы с Чарльзом обычно пьете.

Она подзывает улыбчивую официантку взмахом ладони, делает заказ за них обоих и не обращает внимания на то, что Эрик щиплет ее за ладонь. Санни откидывается на спинку диванчика, разглядывает почти пустой зал с несколькими посетителями и приподнимается, когда видит знакомое лицо. Роберт машет ей и поднимается с собственного места. Эрик, тоже признав в нем вчерашнего знакомого, кривится и фыркает, крепче сжимая ладонь Санни под столом.

— Сегодня вы похожи на женатиков куда больше, — Боб падает на стул напротив и протягивает Санни конверт, — это твое.

Санни приподнимает бровь, но брать в руки конверт не спешит. Боб хмыкает и распечатывает дешевую бумагу, извлекая на свет два то ли билета, то ли купона.

— Помнишь Бетти? — он опускает локти на стол и с интересом смотрит, как официантка расставляет перед Санни и Эриком заказанные блюда. — Она весит восемьдесят девять килограммов, но ты была ближе всех. Поздравляю, это твой приз.

— Что это? — Эрик подхватывает билеты и рассматривает их с обеих сторон, после чего переводит недовольный взгляд на Боба. — Прогулка на лодке?

— Купон на романтический вечер, — хмыкает Боб, вытягивая из его пальцев один билет, — прогулка на лодке, ужин в ресторане, еще можно устроить катание на лошадях, если хотите. Обычно призом выступает небольшая сумма денег или какая-нибудь ерунда, но раз уж вы приезжие, мы решили сделать его таким.

— Какая честь, — ядовито тянет Эрик.

Боб бросает на него короткий взгляд и пожимает плечами, передает купон Санни и поднимается, утягивая с тарелки Эрика несколько ломтиков картошки фри. Санни, мельком коснувшаяся его ладони пальцами, вздрагивает и качает головой.

— Отдай это Бобу, — Санни кладет билеты на стойку и щелкает по дереву ногтем, — если вы таким образом встречаете всех мутантов, я удивляюсь, как вы еще живы.

Тина хлопает глазами, смотрит на нее непонимающе и выдыхает, когда Санни встречает ее взгляд недовольной гримасой. Эрик, повиновавшись требовательному взгляду Санни, ушел в номер, и теперь она допытывает вторую соучастницу несостоявшегося «приветствия».

— Я говорила ему, что это дерьмовая идея, — Тина утягивает билеты под стойку и качает головой, — Боб видел новости о вас и узнал сразу, стоило вам войти в город. Он испугался.

Она разводит руки в стороны, и Санни хмыкает. Она не успела увидеть всего за то короткое мгновение контакта, зато обсуждение плана с Тиной практически само влетело в ее мысли.

— Мы уйдем завтра, — бросает она, разворачиваясь, и Тина облегченно выдыхает и натягивает на лицо приветливую улыбку.

Санни взбегает по лестнице, давит бьющуюся в груди обиду и злость, глубоко вздыхает и распахивает дверь номера. Эрик сидит на кровати, закинув ногу на ногу, и Санни давится смехом, когда он приподнимает бровь. Она раскрывает пустые ладони, подходит ближе и окунается в его руки, плотно обхватывающие талию.

— Я почти настроился на прогулку на лодке, — Эрик коротко смеется и оставляет жаркий поцелуй поверх тонкой блузки.

— Мне льстит такой энтузиазм, — Санни фыркает, вплетая пальцы в его жесткие волосы и облизывает внезапно пересохшие губы, — но у меня есть предложение получше.

— О? — Эрик скользит ладонями вниз, сжимает ягодицы Санни и склоняет голову набок. — Я заинтригован.

Сердце Санни заходится в бешеном танце, она глубоко вдыхает сырой воздух и давит зарождающийся в горле стон. Эрик смотрит на нее снизу вверх, и вся ее решимость испаряется, оставляя подкашивающиеся колени и покрытую мурашками кожу. Санни насилу отстраняется, отбрасывает за спину волосы и сбрасывает наконец пальто.

— Запри дверь, будь душкой, — Санни чувствует себя сейчас кем-то другим, но наполняющее кровь возбуждение орет, что ей это нравится; Эрик пытается подняться, и Санни усаживает его обратно, надавив кончиком пальца на грудь, — я не разрешала вставать.

— Ролевые игры? — Эрик подхватывает ее ладонь и касается губами указательного пальца. — Как прикажет моя госпожа.

Санни задыхается воздухом, вырывает руку и слышит гортанный, сводящий с ума смех. Эрик качает головой и ухмыляется, и Санни на мгновение закатывает глаза. Замок за ее спиной щелкает, Эрик откидывается назад на согнутые локти и смотрит на нее исподлобья.

— Место, конечно, не самое подходящее, — Санни издает короткий смешок, оглядывая голые, выкрашенные в белый цвет стены. — да и музыки у меня нет. Но в другой раз я не решусь.

Эрик выжидающе молчит, и Санни снова делает глубокий вдох. Руки сами собой скользят по гладкой блузке, вырисовывают изгибы и останавливаются на скрытых тканью длинной юбки бедрах. Санни прикрывает глаза, ведет ладони обратно, пересчитывает пальчиками пуговки и расстегивает самые верхние. Собственная кожа кажется нестерпимо горячей, и Санни резко выдыхает, крутит бедрами и распускает стянутые в хвост волосы.

Санни слышит вздох Эрика краем уха, сосредотачивается на собственных действиях, танцует под беззвучную музыку и принимается медленно, пуговка за пуговкой, расстегивать блузку. Волосы падают на грудь и щекочут шею, и она отбрасывает их резким движением, так что голова слегка кружится. Пуговицы под пальцами заканчиваются, и Санни на мгновение цепенеет. Эрик, конечно, успел рассмотреть ее тело прошлой ночью, но вот так открыто предлагать себя мужчине, поселившемуся в ее мыслях больше десяти лет назад…

Санни фыркает и распахивает глаза, ловит на себе затуманенный, потемневший до грозового неба взгляд и растягивает губы в улыбке. Блузка улетает куда-то в угол, Санни ведет бедрами и закусывает губу, цепляя собачку молнии. Эрик больше не полулежит, он сидит, сцепив руки в замок на коленях, и подается вперед, точно готовящийся к броску хищник.

Юбка падает на пол, и Санни слышит утробный рык, гортанно хохочет, проводит ладонями по животу и стягивает одну из лямок лифчика. Другой рукой она цепляет трусики, шлепает себя по заднице и чувствует, будто электрический разряд прошивает воздух. Эрик подается вперед, и Санни громко цокает, покачивая пальчиком. Это не слишком-то помогает, потому что в следующее мгновение ее спина вжимается в дверь, а спереди подпирает горячий, нестерпимо обжигающий Эрик. Он дышит, кажется, через раз, покрывает поцелуями ключицы и сжимает пальцы на талии так, что Санни почти уверена — завтра в зеркале она увидит несколько синяков.

— Самоконтроль у тебя так себе, — фыркает она, и ее рот тут же затыкают.

Дверная ручка упирается Санни в бедро, и она шипит, толкая Эрика ближе к кровати. Он следит за ее взглядом, ведет рукой, и ручка вырывается с корнем, отлетает куда-то в сторону и теряется безвозвратно. Санни сдавленно хохочет между поцелуями, пытается стянуть с него осточертевший свитер и чувствует, как теперь в ее бедро упирается кое-то другое. Эрик подхватывает Санни на руки, и она обхватывает его ногами за пояс и вплетается пальцами в волосы.

— У меня не было женщины десять лет, — рычит Эрик, и Санни понимает, что это запоздалый ответ на ее предыдущую фразу.

Она неловко цепляется за его плечи, сдерживает подступающие к горлу стоны и наслаждается жаркими, выворачивающими внутренности наизнанку поцелуями.

— У тебя была женщина вчера, — хрипит она, и Эрик вырывает из ее груди стон.

— Ты правда думаешь, что мне хватило? — он смотрит на нее насмешливо, ласково зализывает покрасневшую от засосов кожу, и Санни откидывает голову назад, подставляя ему шею.

Санни оказывается на кровати неожиданно, матрас под ее телом проминается, колено Эрика разводит в стороны ее ноги, и сам он нависает сверху. Он все еще в чертовом свитере, и Санни недовольно рычит, стягивая его рывком. Эрик утробно смеется, помогает ей стянуть с себя брюки и наваливается сверху, прижимаясь губами к ее губам почти целомудренным, коротким поцелуем. Санни недовольно стонет, когда он отстраняется, тянется следом, и он перехватывает ее запястья. Эрик обводит пальцами границы скрывающего грудь лифчика, и Санни податливо выгибается, смотрит на него просительно и закусывает губу. Эрик усмехается, касается губами кромки ткани, перетекает на кожу, и Санни громко беззастенчиво стонет, потираясь коленом о его стояк.

— Ты что-то говорила про самоконтроль? — хмыкает Эрик.

Санни осторожно давит на его пах, ощущает проступившую сквозь ткань трусов влагу и ухмыляется. Сама она такая же мокрая, неприлично открытая, готовая на все, лишь бы он взял ее прямо сейчас.

— Ну, я ждала этого десять лет, — смешок получается сдавленным, Санни давится стоном и проводит языком по полураскрытым губам.

Эрик замирает, смотрит на нее отчего-то пораженно и резко выдыхает. Его пальцы разжимаются самую малость, но Санни этого хватает, чтобы высвободить руки и обхватить его за шею.

— Повтори, — шепчет он, и Санни кажется, что его голос дрожит.

Она распахивает глаза, вглядывается в его расширенные до неприличия, мерцающие отчаянной надеждой зрачки и оглаживает кончиками пальцев колючую щеку. Эрик прикрывает глаза, подается вслед за ее рукой и выдыхает будто все скопившееся за десять бесконечных лет напряжение.

— Я влюбилась в тебя в нашу первую встречу, — выдыхает Санни, и Эрик склоняется над ней низко-низко, — или может даже чуточку раньше.

Эрик рычит, избавляет их обоих от остатков одежды и входит рывком, так что Санни выгибается, цепляется пальцами за его спину и стонет, запрокинув голову. Эрик впивается в ее шею, подхватывает бедра Санни и второй рукой тянет ее за волосы.

— Еще, — хрипит он, и Санни вопросительно смотрит на него сквозь застившую взор пелену, — скажи. Еще.

Он говорит едва слышно, и Санни сдавленно смеется, когда колючая щетина щекочет чувствительную кожу. Эрик вбивается в нее настойчиво, и Санни тянет к нему руки, обводит ладонями скулы и зарывается в волосы.

— Люблю, — выдыхает она, глядя ему в глаза, — я люблю тебя, Эрик.

Джин не справляется. Санни видит это, пытается с ней поговорить, но Джин больше не слушает, погружается в рвущуюся наружу силу и горит, так и искрит разрушительной энергией. Санни фыркает, когда Грей отбрасывает ее руку, прикрывает глаза всего на мгновение и улыбается.

— Ты можешь просто, — Джин всхлипывает, стискивает в пальцах кофту и мотает головой, — управлять мной, как в тот раз? Чтобы я никому не навредила.

По ее коже расползаются янтарные линии, а глазах вспыхивает страх, и с рук срываются несколько вспышек. Джин сдавленно воет, впивается пальцами в виски и падает на корточки, утыкаясь лбом в колени. Санни присаживается перед ней, гладит рыжие волосы и фыркает, когда Джин снова отталкивает ее.

— Это твоя сила, Джин, — говорит Санни как можно мягче, — тебе не нужно пытаться управлять ей или сдерживать ее. Она — это ты, все что тебе нужно — это принять саму себя.

Они сидят прямо на траве в саду, накрытые вечерними потемками. Санни бросает взгляды на виднеющиеся между листьев выбитые в камне имена и будто просит у них поддержки.

— Но она ужасна! — Джин поднимает на нее светящиеся в темноте глаза и вскидывает руки. — Эта сила ужасна! Я — ужасна!

— Эта сила, — Санни берет Джин за руки и заглядывает ей в глаза, усмехаясь, — то, что создало нашу вселенную, Джин. И ты меня сильно переоцениваешь, если думаешь, что я смогу ей управлять.

— Но как тогда…

Джин замолкает, опускает голову и сжимает пальцы Санни. Ее бьет дрожь, по коже расползаются янтарные нити, будто сетью опутывают девушку, и Санни вздрагивает, когда она поднимает на нее яркие, нечеловеческие глаза.

— Ты боишься меня, — Джин подскакивает и отшатывается, — ты боишься меня!

Санни качает головой и тянет к ней руки, но Джин отходит дальше, отбрасывает ее ладонь и воет, задыхаясь собственной силой.

— Джин, — Санни упрямо шагает ей навстречу, — ты помнишь, что мы тебе обещали? Никто тебя не бросит. Тебе не нужно справляться с этим одной.

Джин не слушает, отмахивается от ее слов и продолжает пятиться. Она закрывает лицо ладонями, мотает головой и вспыхивает все ярче.

— Ты ведь помнишь, что будет, если ты уйдешь, — давит Санни.

Обжигающий воздух опаляет лицо, Джин вскидывается и взмахивает руками. Санни отбрасывает назад, она падает, прокатывается по траве и ловит виноватый взгляд девушки.

— Я знаю, что будет, если я останусь, — чеканит она и разворачивается.

Когда Санни поднимается, в саду больше нет никого, кроме мигающих отсветами светлячков и нее самой. Она тяжело вздыхает, потирает ушибленную руку и качает головой. Санни не знает, что Джин собирается делать, но точно знает, что в этот раз ни одно из ее видений не сбудется.

Санни вваливается в холл, хлопает дверью, и Скотт тут же оказывается рядом с ней. Он смотрит вопросительно, заглядывает ей за спину, как верный пес в поисках хозяина, ничего не спрашивает и стоит, точно Джин слегка задерживается и вот-вот появится. Санни качает головой, отодвигает его в сторону и сталкивается с пронзительным, наполненным металлом взглядом Эрика. Он стоит, сложив руки на груди и опершись на перила, и смотрит, как Санни трет плечо. Санни закатывает глаза, оказывается рядом в несколько шагов и утыкается ему в грудь. Она глубоко вдыхает запах Эрика, усмехается, когда он обхватывает ее за плечи, и расслабляется.

— Она справится, — выдыхает Санни, когда Эрик губами касается ее макушки, — хочу мороженого.

— В морозилке нет? — спрашивает Эрик, и Санни мотает головой. — Тогда попросим Питера сбегать. Какое ты хочешь?

— С соленой карамелью, — бурчит Санни ему в рубашку, — и шоколадный молочный коктейль.

Эрик тихо хохочет, гладит Санни по волосам и кивает. Кто-то проходит мимо них, и Эрик напрягается. Санни фыркает, поднимает голову и заглядывает ему в глаза.

— Вот поэтому я не люблю это место, — Эрик закатывает глаза, — ты либо торчишь в комнате, либо на виду у кучи пубертатных подростков.

Санни смеется, отступает и дергает Эрика за рукава.

— Мороженое, — напоминает она, и Эрик усмехается и перехватывает ее ладони, — и Эрик, — Санни дожидается вопросительного взгляда и продолжает, — никаких убийств. Что бы ни случилось.

Эрик смотрит ей в глаза долго, склоняет голову и усмехается.

— Да, мамочка, — он покорно шагает следом, и Санни смеется, утягивая его на поиски Питера.

Рейвен входит в кухню, когда короткая стрелка часов приближается в одиннадцати, а Санни успевает умять добрую половину ведерка мороженого. Она оглядывает ее и Эрика скептическим взглядом, хватает стакан с молочным коктейлем, делает большой глоток и кривится.

— Какая гадость, — Рейвен с трудом проглатывает жидкость и вытирает губы ладонью, — он же теплый.

— Не нравится — не пей, — Санни вырывает из ее руки стакан и отставляет его подальше.

Рейвен смотрит на Эрика вопросительно, но тот только разводит руки в стороны и ухмыляется. Взгляд Даркхолм сосредотачивается на полупустом ведерке с мороженым, она складывает руки на груди и приподнимает бровь.

— Попа не слипнется? — спрашивает она, оглядываясь на часы. — И с каких пор ты ешь так поздно?

— А с каких пор я не ем так поздно? — парирует Санни, отправляя в рот еще одну ложку.

— Смотри, еще немного, и перестанешь пролезать в дверь, — Рейвен почему-то смотрит на Эрика, опирается ладонью о стол и фыркает.

— О, да, — Эрик сверкает глазами и опускает подбородок на ладонь, — скоро у Санни будет пузо, как воздушный шар.

Санни пинает его под столом, и Эрик хохочет, берет стакан и делает несколько глотков. Санни бурчит себе под нос и обиженно дует губы. Рейвен смотрит на них по очереди, закатывает глаза и усаживается на свободный стул.

— Делись давай, — она помахивает ложкой и тянет к себе ведерко, — иначе я действительно поверю, что у тебя глисты.

— Если это теперь так называется…

Эрик не договаривает, и Санни прыскает. Рейвен зачерпывает большую ложку мороженого и отправляет в рот все сразу.

— Пожалуй, у меня в животе и правда есть один, — Санни отбирает обратно ведерко и довольно облизывается, — только не глист, а ребенок.

Бряц. Ложка падает на стол с глухим звоном, Рейвен замирает с открытым ртом и таращится на Санни так, будто она только что сделала всемирное открытие.

— Я не могу связаться с Джин, — Чарльз появляется на пороге как нельзя кстати, и все внимание тут же переключается на него.

— Дай ей время, — говорит Санни, облизывая ложку, — я уверена, что она справится.

— Чарльз, ты знал?! — Рейвен резко поднимается и ударяет ладонями по столу. — Что Санни беременна?

— Что? — Чарльз смотрит на нее, точно только теперь замечает ее присутствие, и потирает переносицу. — А, да.

Рейвен хлопает по столу так, что выроненная ей ложка звенит и падает на пол. Эрик укоризненно цокает, и Даркхолм переключается на него.

— Ты! — Рейвен тычет в Эрика пальцем и замолкает, не находя больше слов.

Эрик подается вперед, смотрит на нее вопросительно и складывает руки в замок перед собой. Санни переглядывается с Чарльзом и тот пожимает плечами, заинтересованно наблюдая за обиженной сестрой.

— Кстати, всегда хотела спросить, — Санни откладывает ложку и закрывает ведерко крышкой, — у вас что-то было, когда вы были типа в одной команде?

— Кроме того, что она пыталась меня соблазнить? — Эрик вскидывает бровь и язвительно скалится.

— С ним? — одновременно вскидывается Рейвен.

Санни хохочет, Чарльз прикрывает лицо ладонью и кашляет. Рейвен выдыхает, снова поворачивается к Санни и тычет пальцем теперь уже в нее:

— Я помню, как ты напивалась на этом самом месте совсем недавно.

Ее голос звучит укоризненно, и Санни закатывает глаза, снова пихая вопросительно приподнявшего бровь Эрика.

— Безалкогольным пивом, — Санни хмыкает и постукивает пальцем по столу, — во-первых, я не настолько безответственная, во-вторых, если бы это было нормальное пиво, я бы вырубилась после первой бутылки. Самовнушение и разбушевавшиеся гормоны творят чудеса.

Санни фыркает, произнося последнюю фразу, и Рейвен устало падает на стул. Она треплет Санни по макушке, косится на ее живот и опускает голову на стол с громким стуком.

Джин связывается с Санни на следующий день. Она долго молчит, позволяя Санни видеть ее глазами, а после коротко бросает:

— Мне нужна помощь.

И отключается. Санни подскакивает, как только осознает, что происходит. Джин окружают металлические стены и какие-то приборы, множество зеленокожих инопланетян и открывающийся из иллюминатора вид на проплывающую где-то вдалеке Землю. Санни морщится, отправляет видение Чарльзу и трет подбородок. У нее в самом деле нет идей, что можно сделать, кроме как послать кого-нибудь туда же, но эта мысль отчего-то кажется ей катастрофической.

Эрик смотрит на нее вопросительно, и Санни тяжело выдыхает, цепляется за него и невесело усмехается:

— Похоже, вам предстоит еще одно путешествие в космос.

Эрик сдавленно ругается, пока они идут вниз, цепляет проносящегося мимо Питера и полурыком велит ему собрать всех в ангаре. Когда они подходят к возящемуся с настройками Хэнку, рядом с ним уже крутится взволнованный Скотт. Чарльз появляется вместе с Рейвен спустя несколько минут и сразу переходит к делу. Он коротко пересказывает видение Санни и напряженно сжимает подлокотники кресла.

— Эрик, Рейвен, Хэнк, Курт и Питер, — называет имена Чарльз, — вылететь необходимо как можно скорее.

— А я, профессор? — подскакивает Скотт.

— Проделаешь дыру в обшивке, и домой не вернется никто, — бросает Саммерсу Эрик, и Санни бьет его по руке.

Санни знает, что он злится, потому что не может заставить Питера остаться, и поэтому даже не обсуждает собственное присутствие. Чарльз устало прикрывает глаза и позволительно машет рукой, а Эрик закатывает глаза и складывает руки на груди.

Полет проходит в напряжении, Чарльз и Санни снова спускаются в подвал к Церебро и оттуда наблюдают за происходящим. Эрик недовольно морщится, ощущая чужое присутствие в своей голове, и бурчит что-то под нос.

— Ты можешь, я не знаю, поторчать в мозгах Рейвен для разнообразия? — Эрик вглядывается в темноту космоса и крохотное пятно чужого корабля. — У меня череп зудит.

— У меня другой вопрос, — обрывает его Рейвен, — эти ребята ведь засекут нас, если мы подлетим слишком близко. Курт, сможешь переместиться отсюда?

— Э-э-э, — Вагнер прикладывает ладонь ко лбу козырьком и вглядывается в разделяющее их и корабль пришельцев расстояние, — слишком далеко. Наверное.

Это неуверенное «наверное» заставляет Питера фыркнуть и хлопнуть друга по плечу. Курт сбрасывает его руку и закусывает губу, щурясь и потирая пальцы.

— Ну давай, дьявольский мальчик, удиви нас, — фыркает Эрик.

У Санни так и чешется рука, чтобы отвесить ему затрещину, но она только закатывает глаза. Они с Чарльзом в Церебро одни, и Санни подмывает позвать сюда хотя бы ту же Ороро просто для того, чтобы чувствовать чье-то присутствие за спиной.

— Но я точно не смогу взять всех сразу, — Курт хмурится и вопросительно смотрит на Рейвен.

— Так в чем проблема, — Питер хлопает в ладоши и усмехается, — тащи по частям.

Курт хмурится, смотрит на него неодобрительно и качает головой, но других вариантов все равно нет, поэтому он подбирается, хватает за плечи Питера и Скотта и исчезает в синей дымке. Следующие на очереди Рейвен и Эрик, Санни видит, как они оказываются в пустом коридоре. Рейвен тут же меняет облик, потому что Чарльз показал ей образ пришельцев перед отлетом, и скрывается среди коридоров, а Курт снова исчезает и появляется вместе с Хэнком.

— Я поставил шаттл на автопилот, — говорит Маккой, вкалывая себе сыворотку, — через некоторое время он подлетит ближе, чтобы забрать нас.

— Значит нам нужно закончить до этого времени, — объявляет Эрик.

Питер появляется как всегда стремительно, прячется за спину Эрика и нервно смеется:

— Я нашел Джин, но меня тоже нашли. И хочу сказать, что эти парни довольно страшные.

Он указывает на кровоточащую руку, и Эрик сжимает зубы и кулаки. Из-за угла появляются несколько зеленокожих, держащихся за бластеры (Санни усмехается, потому что они как будто из фантастических фильмов), и их тут же накрывает кусок металлической обшивки.

— Этих-то убивать можно? — спрашивает Эрик, разминая кисти.

— Тебе запретили убивать? — Рейвен вырубает еще одного пришельца ударом ноги и растягивает губы в язвительной усмешке. — Ути бедненький.

Она все еще с непривычно зеленой кожей, и Эрик едва не шарахается. Питер тычет в нее пальцем и шипит, когда Рейвен ловит его руку. Санни закатывает глаза, бросает короткое «можно» под насмешливо-восхищенный взгляд Чарльза и впивается ногтями в его плечо. Чарльз фыркает и поднимает руки, бросая обиженное:

— А меня он ни разу не послушал.

— Ты-то не моя жена, — ехидно тянет Эрик, и Санни громко хохочет.

Рейвен обрывает их резким «хватит болтать» и указывает на отъехавшую часть казавшейся цельной стены. Оттуда высыпает еще несколько инопланетян, и Питер громко дивится тому, насколько их чертовски много.

— Нам туда? — спрашивает Скотт и хватается за очки.

Корабль накрывает яркая вспышка, из прохода тянет гарью, и Скотт отдергивает руки с коротким «упс», не успевая сообразить, что это не его вина. Питер осторожно заглядывает в проход, помахивая перед лицом ладонью, и кашляет из-за едкого запаха дыма. Эрик прижимает обескураженных инопланетян к полу частью потолка, но один из них все равно успевает выстрелить, благо, мимо.

— Джин пришла в себя, — выдыхает Санни, когда Грей посылает ей серию беспорядочных мыслеобразов, — но они успели вытянуть из нее часть сил.

— Вперед, гномы, спящая красавица проснулась, — хмыкает Эрик, подталкивая Питера в спину.

— Джин в порядке? — нервно спрашивает Скотт, оглядываясь.

— Вот сам у нее и спросишь, — усмехается Эрик, толкая его следом за Питером.

Рейвен смотрит на Эрика укоризненно, оглядывается на бормочущего что-то Курта и закатывает глаза, видя, что он стоит, сложив ладони в молитвенном жесте и прикрыв глаза.

— Помолишься потом, — бросает она, дергая его за руку.

Коридор оказывается на удивление коротким, и они скоро выныривают в большую комнату, ту, что Джин показывала Санни. Сама Джин оказывается там же, она отбивается от нескольких инопланетян разом и медленно отступает к стене. Одна из них в образе землянки наступает, сдерживает в руках такую же как у Джин искрящуюся янтарем и перламутром энергию, и еще несколько стреляют в Грей из бластеров. Санни закусывает губу, когда все, кроме женщины, переключаются на вторженцев. Эрик продолжает разламывать чужой корабль на запчасти, Питер мечется между зеленокожими, Хэнк и Рейвен бросаются в бой голыми руками. Только Курт застывает возле прохода, но он может позаботиться о себе сам, так что никто не обращает на его бездействие внимания.

Женщина-инопланетянка оглядывается и цокает, разворачивается вполоборота и выстреливает в них искрящейся энергией. Джин кричит и тянет руки, и взрыв разбивается о прозрачную стену. По ее коже пробегают янтарные всполохи, Джин морщится, продолжая отступать, и хватает женщину за руку, не позволяя ей отвлекаться.

— Не смей трогать моих друзей! — чеканит она, впитывая в себя податливую силу.

— Джин! — Скотт рвется к девушке, и Эрик хватает его за шиворот.

Джин качает головой, сверкает янтарем в глазах и переводит взгляд на меняющую облик женщину. Зеленая кожа блестит от испарины, женщина пытается вырвать руку, и массивные браслеты на ее руках трескаются и лопаются. Облако силы охватывает ее целиком, инопланетянка распахивает глаза в непонимании, смотрит на собственные руки и странно будто клекочет на своем языке.

— Ты хотела эту силу, так получай, — цедит Джин сквозь сжатые в напряжении зубы и поднимает глаза. — Уходите!

Санни снова получает от Грей набор мыслеобразов, вздрагивает и жмурится. Джин невесело усмехается, хватается за инопланетянку и снова велит всем уходить.

— Делайте, что она говорит, — рявкает Эрик, встряхивая оцепеневшего Скотта.

— Уходим! — одновременно с ним командует Рейвен.

Санни отнимает руку от плеча Чарльза и не видит, как Эрик и остальные перемещаются на шаттл. Она сосредотачивается на Джин, ласково гладит ее по голове, и Грей прикрывает глаза, подставляясь под иллюзорную ласку.

— Я не хочу уходить, — шепчет Джин одними губами, — Санни, мне страшно.

— Страх делает тебя человеком, — Санни выдыхает и издает невольный смешок, — хотя, кажется, мы это уже проходили.

Джин сдавленно смеется, оглядывается сквозь покрытый трещинами иллюминатор на отлетающий от корабля шаттл и резко выдыхает. По ее рукам пробегают янтарные всполохи, в ладонях копится искрящаяся энергия. Откуда-то сбегаются еще инопланетяне, но Джин уже не обращает на них внимания. Она прикрывает глаза, отпускает рвущуюся женщину и принимает, смиряется с самой собой.

Санни успевает уловить исходящую от нее волну благодарности, прежде чем Джин выбрасывает ее из своей головы. Санни быстро цепляется за Чарльза, снова видит глазами Эрика и поджимает губы. Корабль инопланетян накрывает пурпурно-янтарная вспышка, расползается точно ядерный взрыв и принимает форму огромных, будто горящих призрачным огнем крыльев. Поначалу они выглядят плотными, будто реальным, но спустя несколько мгновений теряют очертания, и Санни видит, что внутри них нет ничего, кроме кажущейся совсем крохотной фигурки раскинувшей руки Джин. Она не двигается, продолжает висеть в пустоте и собственной силе, и Скотт рвется вперед, едва не ударяет руками по стеклу, так что Эрику приходится оттащить его и привязать к креслу ремнями.

— Она?.. — Рейвен хватается за штурвал и подается вперед, вглядываясь в окутывающую Джин космическую пустоту.

— Она жива, — выдыхает Санни, когда Грей едва слышно хихикает в ее голове.

Она взмахивает крыльями, точно машет руками, и шаттл обдает волной теплой энергии. Санни сдавленно смеется, опускаясь на подлокотник кресла Чарльза, и брат обхватывает ее за пояс.

— Она жива, — повторяет Чарльз, проводя ладонью по лицу, — она справилась.

— Во мне кто-то сомневался? — ехидно тянет Джин, связываясь со всеми разом.

Санни вдыхает полной грудью горячий каирский воздух, шлепает себя по скрытому длинной легкой юбкой бедру и оглядывается на скептически поджимающего губы Эрика. Он стоит, сжимая в руках ручки чемодана и сумки, и оглядывается с таким видом, будто готов убить кого-нибудь прямо сейчас. Санни фыркает, пинает носком сандалии камушек и поправляет на его голове белую шляпу.

Каирский аэропорт остается позади, и Санни бредет вперед будто бездумно, ведет по нагретому камню ладонью и щурится, когда прошлое встает перед глазами и смешивается с настоящим. Эрик за ее спиной фыркает, но молчит и послушно идет следом, изредка бросая сдавленные ругательства. Санни задирает голову, вглядывается в чистое ярко-голубое небо и слепящее до разноцветных пятен на веках солнце и закрывает глаза, позволяя совсем недавнему прошлому вести себя.

Все вокруг говорят по-арабски, и Санни не понимает почти ни слова, улавливая разве что интонации и самые распространенные фразы. Нить прошлого приводит ее к не слишком приметному двухэтажному домику, такому же песочно-серому, как и все остальные, но отчего-то кажущемуся гораздо более уютным. Из окна виднеется силуэт женщины-хозяйки, она, завидев потенциальных жильцов, показывается на пороге, утирая руки полотенцем и приветливо улыбаясь.

— Здравствуйте, вы говорите по-английски? — женщина кивает и заинтересованно склоняет голову набок, и Санни продолжает. — Нам нужна комната на несколько дней. Нам вас порекомендовали.

Санни говорит последнюю фразу совершенно случайно, ловит подозрительные искорки в темных глазах женщины и смеется.

— И кто меня порекомендовал? — Санни не сразу понимает, что она говорит, из-за чудовищного акцента, фыркает и стучит костяшками по теплому камню:

— Песок.

Женщина закидывает полотенце на плечо, оглядывает Санни и Эрика с ног до головы и машет рукой в пригласительном жесте. Санни коротко смеется, тянет Эрика за руку и едва ли не подпрыгивает от предвкушения.

— Песок может многое рассказать, — тянет Наима заговорщицким шепотом, — но он также хранит много неприглядных, порой ужасающих тайн, которым лучше исчезнуть в веках.

Эрик скептически фыркает, и Санни шлепает его по ладони. Наима рассказывает интересно, пусть иногда и непонятно из-за акцента и переходов с английского на арабский, но Санни слушает с удовольствием, завороженно наблюдая за ее плавными движениями. Женщина накрывает на стол, неторопливо расставляет глиняные тарелки и методично отказывается от помощи. Она рассказывает истории про фараонов и завоевание Египта арабами, и Санни нисколько не сомневается в ее словах.

— Но и песок не всеведущ, — продолжает рассказывать Наима, — должно быть тысячи лет назад случилось что-то такое, что сама земля предпочла забыть, стереть навсегда, как истлевает все, на что падает глаз.

— И что это за секрет такой, который даже песок не знает? — Эрик подается вперед, складывая руки в замок на столе и приподнимает одну бровь.

Он не выглядит заинтересованным ни капельки, и Санни тихо фыркает, толкая его плечом. Наима прерывается, делает глубокий вдох и разворачивается, угрожающе покачивая полотенцем

— Наглец! — она замахивается, и полотенце шлепается в нескольких сантиметрах от ладони Эрика. — Думаешь, если песок не знает, то хоть кто-нибудь знает? Слушай, когда я говорю, или будешь спать на дороге!

Эрик неловко уворачивается от полотенца и вскидывает руки, будто сдается, а Санни хохочет едва ли не до слез. Наима тем временем серьезна, она неодобрительно хмурится, сжимает в пальцах деревянную спинку стула и поджимает губы.

— Одно только могу сказать, — тихо говорит она спустя несколько минут, — если кто-то разгадает эту тайну, беда за землю придет такая, что никому больше будет не до смеха.

Санни резко замолкает, смотрит женщине в глаза, но та только качает головой и отворачивается к плите. На Санни накатывает странное, удушающее чувство неправильности, но вместе с тем истинной правдивости слов Наимы, и она крепко жмурится и трет пальцами виски, ощущая подкатывающую к горлу тошноту. Эрик напрягается, когда Наима ставит перед Санни чашку с чем-то ароматным, но это оказывается обычный чай. Наима тяжело вздыхает, разливает по тарелкам суп и заговаривает снова только когда Санни тихо извиняется и просит рассказать что-нибудь еще.

— Не нужно тебе извиняться, — фыркает женщина, и в ее глазах вновь зажигается игривый огонек, — а вот твоему мужчине стоило бы, но я сама затронула эту тему, так что пусть. По лицу вижу, что слишком горд и упрям, чтобы просить прощения у старухи вроде меня, да и вообще у кого-либо.

— Он просил прощения у меня, — шепотом тянет Санни, а голос ее лучится гордостью, потому что это чертово потрясающее событие, случающееся раз в жизни, — искренне извиняющийся Эрик.

Эрик громко фыркает и отворачивается, а Наима хохочет и усаживается на стул. Она сверкает смешинками в глазах и неожиданно делается озорной девчонкой, юной и подвижной.

— О, ну тогда он не совсем потерян, — мягко усмехается Наима, подсовывая к тарелке Эрика несколько кусочков хлеба.

— Санни, — Эрик в который раз зовет ее по имени, и Санни лениво тянет в ответ неопределенные звуки, — напомни мне, почему мы идем пешком?

Санни громко фыркает, в общем-то понимая его негодование. Она идет на возвышающиеся впереди очертания пирамид, любопытно рассматривает местных и непонятно как затесавшихся туристов вроде них самих. Солнце яростно печет макушку даже через панаму, скрытые длинными рукавами руки давно покрылись потом, и Санни то и дело достает из сумки бутылку с водой, которую тут же выхватывает оказывается не переносящий жару Эрик.

— Потому что я хочу посмотреть на местных, — заявляет Санни, как раз разглядывая нескольких беседующих о чем-то египтян, — тебе разве не интересно?

— Было бы куда интереснее посмотреть на них из окна экскурсионного автобуса, — ядовито замечает Эрик, — там может и жарче, но нам хотя бы не пришлось бы тащиться пешком.

— Ну конечно, — хмыкает Санни.

Мимо как раз медленно проплывает экскурсионный автобус, все распахнутые настежь окна которого заняты высунувшими языки туристами. Эрик провожает автобус печальным взглядом, и Санни пихает его в бок, быстро чмокает в щеку и хихикает.

Вообще-то до Гизы они все-таки доехали на автобусе, потому что на переход от дома Наимы до пирамид по подсчетам женщины ушло бы по меньшей мере полдня. Конечно, они могли бы доехать и до самих пирамид, но Санни очень уж хотелось прогуляться по городу.

Когда жилые постройки наконец заканчиваются, пирамиды предстают перед Санни и Эриком в полный рост огромными каменными изваяниями. Они все еще далеко, но даже отсюда три большие, три маленькие пирамиды и Сфинкс кажутся не просто каменными глыбами, но чем-то сакральным и величественным. Эрик закатывает глаза, не разделяя мыслей Санни, утирает со лба пот и поправляет шляпу. У Санни же перехватывает дыхание, она на мгновение застывает на месте и ускоряет шаг, не обращая внимания на ворчливое бормотание Эрика.

Эрик оценивает размер, когда они оказываются совсем рядом, в толпе разномастных туристов и экскурсоводов. Он задирает голову и складывает на груди руки, едва слышно присвистывая.

— И как строили все это? — Эрик ведет рукой, описывая в воздухе емкое «это».

Санни хихикает и уже открывает рот, чтобы что-то ответить, но ее перебивает дама в шортах, белоснежной футболке и огромной шляпе:

— О, это одна из загадок человечества, — она говорит, перелистывает справочник и обращается к явно опешившему Эрику, — по основной версии древние египтяне использовали систему рычагов, чтобы перевозить и поднимать огромные камни…

Глаза Эрика расширяются, и он почти шарахается от внезапного ответа. Санни фыркает, окидывает даму беглым взглядом и зачем-то отмечает покрасневшую кожу на ее шее и руках. Она продолжает и продолжает говорить, хотя Эрик постепенно отходит от нее все дальше, заглядывает в свой справочник и поучительно качает пальцем.

— А на самом деле? — Эрик понижает голос до свистящего шепота и настороженно оглядывается на увлекшуюся даму.

— Мутанты, — коротко бросает Санни и на всякий случай поясняет, — скорее всего. Именно это я и хочу узнать.

Эрик понятливо кивает, оттесняет Санни плечом в сторону от основного скопления людей и сканирует всех недоверчивым взглядом:

— Погоди, Чарльз говорил, что мутанты появились не так давно.

— Да, — соглашается Санни, подмигивая, — по официальным данным. Но кому ты больше веришь, им или мне?

Она направляется прямиком к самой большой пирамиде, подол длинного белого сарафана хлопает ее по ногам, а волосы, даже убранные в хвост, так и норовят залететь в рот. Санни фыркает, когда Эрик придерживает едва оторвавшуюся от ее макушки панаму, и застывает у самого подножья среди группы разноцветных туристов.

— Это пирамида Хеопса, — голос недавней дамы раздается где-то совсем рядом, и Эрик все-таки шарахается, — самая большая пирамида в Египте.

— Да, мы знаем, — Санни касается пальцами ладони Эрика и склоняет голову набок, — если вы экскурсовод, то мы не из вашей группы.

— Ох, нет-нет, — дама засовывает книжечку в карман и протягивает ладонь почему-то Эрику, — меня зовут Маргарет, я туристка. Вы просто спросили, и я подумала, что могу рассказать что-нибудь. Я, видите ли, очень увлекаюсь пирамидами и другими древностями и могу похвастаться, что знаю довольно много.

— Похвально, — цедит Эрик и осторожно пожимает ее ладонь.

— Это все очень интересно, — дама снова раскрывает путеводитель, не удостаивая Санни и каплей внимания, — тайны и легенды о пирамидах, вьющиеся вокруг них слухи — это же так захватывает, согласитесь.

— О да, — Эрик закатывает глаза и складывает руки на груди, — моя жена тоже интересуется всякими древними тайнами.

Он намеренно делает акцент на жене, и дама вздрагивает, оборачивается и оглядывает Санни с ног до головы. Она фыркает скептически, обмахивается раскрытой книгой и вышагивает мимо каменных плит. Санни больше не обращает на нее внимания, она выискивает самое немноголюдное место и усаживается прямо на камень, поджимая под себя ноги. Ладони касаются теплой шершавой плиты, и Санни прикрывает глаза, отматывая прошлое все дальше и дальше. Перед ее глазами неровными рядами выстраиваются тысячелетия, мелькают миллиарды людей, проходят войны и празднества. Время тягучей смолой вливается в ее голову, и Санни кажется, что она сама становится временем, древним песком, гуляющим по Египту и рассказывающим тайны тем, кто умеет слушать.

Санни откидывается назад, спиной чувствует разливающееся по телу тепло и выдыхает, когда время резко останавливается, замирает на доброе тысячелетие, а потом снова пускается в пляс. Санни хмурится, прокручивает обратно, но все повторяется, из истории будто оказывается выброшен целый кусок, что-то настолько страшное, что свидетели не желают об этом даже вспоминать. Санни вспоминает слова Наимы о тайне песка, оглаживает ладонями теплый камень и соглашается, что смотреть не стоит. Пускай тайное остается тайным, Санни хватит и того, что ей было позволено увидеть.

Где-то над собственным ухом Санни слышит шелест бумажных страниц и редкие смешки и едкие комментарии, ощущает щекой жесткие колени и вплетенные в волосы пальцы. Эрик сидит на кровати, привалившись спиной к стене, и что-то читает, а Санни дремлет у него на коленях. Она чувствует охватившую все тело слабость и не спешит открывать глаза, наслаждаясь мягкими прикосновениями.

Санни почти не помнит, как они добрались до дома, она вырубилась где-то по пути из-за перегрузки. Она никогда прежде не заглядывала настолько далеко в прошлое, и это самое прошлое едва не поглотило ее, смешав разум с памятью прошедших тысячелетий.

— Ужин будет готов через десять минут, — дверь распахивается и тут же захлопывается, а Санни слышит голос Наимы как сквозь толщу воды.

Рука Эрика останавливается, и он опускается, опаляя висок горячим дыханием. Санни фыркает от щекотки, и слышит над самым ухом смешок.

— Что ты читаешь? — спрашивает Санни, все еще не открывая глаз.

— Маргарет подарила свою книгу, — Эрик ехидно кривится, Санни слышит это по его интонациям, — довольно занятное чтиво. Ты в курсе, что кто-то всерьез верит, будто пирамиды построили пришельцы?

— Пусть лучше они гоняются за пришельцами, чем за мутантами, — тянет Санни, носом утыкаясь в его живот.

Эрик коротко хохочет, отбрасывает книгу в сторону и несколько раз невесомо касается губами виска Санни. Санни смеется и перекатывается на спину, наконец распахивает глаза и оглядывает его лицо. Она тянет руки, и Эрик, закатывая глаза, подтягивает ее наверх и усаживает себе на колени.

— У тебя нос красный, — хихикает Санни, вплетая пальцы в жесткие волосы.

Она касается губами пострадавшей части тела и слышит недовольное шипение. Эрик убирает волосы с ее лица и слегка отстраняет, наигранно обиженно морщась:

— По чьей, ты думаешь, вине?

— Ну прости, — тянет Санни, целует его в губы и оставляет еще один отпечаток в уголке рта.

Санни довольно хихикает, принимаясь покрывать его лицо короткими поцелуями, и чувствует на бедрах горячие ладони. Эрик запрокидывает голову, и Санни подается ближе, прижимаясь к нему всем телом. Она чувствует, как пальцы Эрика задирают и без того съехавший куда-то сарафан, проводит языком по губам и прикрывает глаза.

Жаркую тишину прерывает громкое урчание ее живота, и Санни хохочет, склоняя голову набок. Эрик, словно в отместку, смазанно целует ее в висок с в уголок губ, ссаживает с себя и поднимается. Санни хватает его за руку и тянет на себя, но Эрик не поддается, наоборот отрывает ее от кровати и ставит на ноги. Санни дует губы и отворачивается, но желудок снова дает о себе знать. Эрик громко хмыкает, подхватывает ее на руки и шлепает по полу босыми ногами.

— Обуйся, — бурчит Санни, пиная его ногой, а Эрик целует ее куда-то в волосы, засовывает ступни в сандалии и хлопает ее по заднице.

Санни резко выдыхает, трет пальцами виски и вслушивается в охватившую дом звенящую тишину. Нет ставшего уже привычным топота ног и нескончаемых разговоров, нет никого, кто может заполнить пустоту огромного родного-чужого дома.

Санни провожает взглядом топчущегося у дверей Алекса, невесело усмехается и машет ему рукой. Алекс тоже уезжает, и Санни впервые думает, что не хочет кого-то отпускать. Она перескакивает через несколько ступенек, словно Алекс вот-вот испарится, растворится в воздухе, и едва не падает на него, запинаясь о собственную ногу.

— Эй, аккуратнее, цветочек, — Алекс обхватывает Санни за плечи и ставит ее в вертикальное положение, — поранишься, и Чарльзу придется одалживать тебе кресло.

Он смеется, но Санни видит поселившийся в его глазах страх. Алекс знает, что такое война, и воевать за кого-то другого не хочет совершенно.

— Зато на выпускном я произведу фурор, — Санни фыркает и бьет Саммерса в плечо, — на котором ты, между прочим, обещал присутствовать.

Алекс смотрит виновато, тянет губы в неловкой улыбке и треплет Санни по волосам. Санни поджимает губы, крепко жмурится и смотрит на Саммерса просительно, обхватывает его руку и заглядывает в глаза.

— Не умирайте там, ладно? — слова вырываются едва слышными хрипами, и Алекс согласно прикрывает глаза. — Ты и все остальные.

— Черт, и когда ты стала такой взрослой, цветочек? — Алекс смеется, пряча глаза, и ерошит волосы. — Позаботься о Чарльзе, хорошо? Я тут вдруг понял, что он всегда нуждался в помощи больше всех.

— Я знаю, — Санни лукаво улыбается и склоняет голову набок.

Алекс коротко смеется, оглядывается на пустую лестницу и резко выдыхает. На улице его уже ждет машина, но он все еще надеется, что кто-нибудь еще выйдет проводить его. Санни следит за его взглядом, тихо обещает побить Чарльза при первой же возможности и ловит крохотные ярко-красные смешинки в глазах Саммерса.

— Давай, Дэстини, — Алекс вдруг называет Санни этим дурацким прозвищем и прячет подрагивающие пальцы, — просто скажи, что все будет хорошо.

— Все будет хорошо, — словно заклинание повторяет Санни и ни капельки не верит собственным словам, — все обязательно будет хорошо.

Алекс щелкает ее по носу, благодарно щурится и выскакивает наружу, точно может в любой момент передумать. Санни провожает взглядом отъезжающую машину, неожиданно всхлипывает и скатывается на пол.

— Черта с два все будет хорошо.

Чертов выпускной класс требует от Санни колоссальных усилий, потому что ей нужно сдать выпускные экзамены, разобраться со всеми школьными делами и пройти вступительные испытания в университеты. На выпускной Санни плюет, потому что искренне считает, что с одноклассниками ее не связывает ничего, кроме нескольких лет совместной учебы, и устраивать из прощания праздник или трагедию у нее нет никакого желания.

У Санни другая трагедия, по ее мнению гораздо более страшная. Со всеми этими делами она совершенно упускает момент, когда Чарльз начинает закрываться. Он не пускает ее в свои мысли, почти не разговаривает и едва ли выходит из комнаты, когда она не дома. Хэнк пытается помочь ему, потому что он единственный, кто остался в опустевшей в одночасье школе, но у него, честно говоря, не очень-то получается.

Когда Санни забирает из школы документы, скомкано прощается с одноклассниками и обещает себе, что больше никогда ни с кем из них не встретится, особняк встречает ее стойким запахом перегара и рвущей барабанные перепонки тишиной. Санни не обижается, что никто не встретил ее, она проходит в дом, отбрасывает вещи и первым делом выбрасывает скопившиеся на кухне бутылки. Ее ведет от одного запаха, и Санни зажимает себе нос, засовывает все в один пакет и распахивает настежь окна.

Чарльз показывается в холле, когда Санни подхватывает вещи и направляется в собственную комнату. Дальше она собирается отыскать хоть кого-то в этом призрачном доме, но искать не приходится. Пожалуй, ассоциация с призраками слишком мягкая, думает Санни, оглядывая потрепанного брата, снова сбрасывает сумку и укоризненно качает головой.

— Если ты продолжишь в том же духе, я не пойду в университет, а посвящу свою жизнь выгребанию бутылок из-под алкоголя из закромов нашего дома, — Санни подходит к нему в два шага, опускается перед Чарльзом на колени и сжимает его холодные ладони, — что, правда помогает?

Чарльз моргает, трясет головой и усмехается. Он выглядит даже не призраком, восставшим из могилы зомби с зеленоватым оттенком кожи и негнущимися пальцами. Санни вздыхает, убирает с его лица налипшие волосы и морщится от окутывающего его едкого запаха выпивки и застарелого пота.

— Боже, мой старший брат — грязнуля, — Санни смеется, коротко чмокает Чарльза в лоб и хватается за ручки кресла, — и где Хэнк?

— Он внизу, — Чарльз на мгновение прикрывает глаза и сжимает пальцами подлокотники, — что-то изобретает.

— Изобретает, — повторяет Санни со смешком, и Чарльз откидывается на спинку кресла, — и я серьезно насчет университета, так что ты прямо сейчас идешь и приводишь себя в порядок.

— Ты пойдешь в университет, — заявляет Чарльз, когда они почти достигают его комнаты, — поселишься в общежитии, заведешь друзей, будешь жить нормальной жизнью. Так будет лучше, Санни.

Он говорит хрипло, смотрит перед собой и качает головой. Санни касается его спутанных волос и фыркает, когда Чарльз оборачивается и смотрит на нее пронзительно.

— Кому лучше, Чарльз? — со вздохом спрашивает Санни. — И если хочешь, чтобы я уехала, хотя бы сделай вид, что у тебя все в порядке.

Чарльз усмехается, склоняет голову и опускает ее на сжатую в кулак ладонь. Санни закатывает глаза, дает ему указания и выходит из комнаты. Она касается кончиками пальцев теплого дерева, считывает податливые воспоминания дома и резко выдыхает.

У Санни под веками вспыхивают огненными цветами взрывы, разлетаются осколками гранаты и растекаются вязкими брызгами кровавые пятна. Санни слышит резкие команды, грохот проезжающих боевых машин и раскручивающихся лопастей вертолетов и пронзительные, проникающие в разум оглушающим звоном крики. Санни не может спать, потому что прошлое и будущее сливаются воедино, старательно замазывает синяки под глазами по утрам, просматривает ответы из университетов и видит только пляшущие перед глазами черные, как сажа и пепел, буквы.

Санни падает на кровать спиной, вглядывается в белоснежный потолок и видит вместо него затерявшиеся между дымом и гарью голые деревья и частокол из покрытых грязью автоматов. Санни громко стонет и переворачивается на бок, утыкается носом в подушку и жмурится до алых пятен перед глазами. Санни снова не знает, что это, пятна крови или просто бесформенные блики-отсветы заглядывающего в окно солнца.

Санни выходит из комнаты, когда время уже давно переваливает за полдень. В поместье по-прежнему удушающая тишина, а в ушах у Санни беспорядочный звон-грохот, прочно переплетенный со стуком ее собственного сердца. Чарльз обнаруживается на кухне, сонный и потерянный, он роется в холодильнике и выбрасывает часть продуктов прямо на пол.

— Вообще-то для испорченной еды есть мусорка, — ехидно тянет Санни, складывая руки на груди.

Чарльз отрывается от безусловно увлекательного занятия, захлопывает холодильник и оглядывает рассыпанную по полу гору продуктов. Санни закатывает глаза, проводит ладонью по его волосам и обнимает за плечи. Чарльз обхватывает ее руки и фыркает, когда Санни целует его в висок.

— Так что там Хэнк для тебя изобретает? — спрашивает Санни.

Чарльз усмехается, выворачивается из кольца ее рук и достает из шкафчика мусорное ведро. Он смотрит на Санни подозрительно, словно точно уверен, что ей не понравятся его слова, выдыхает и прикрывает глаза.

— Сыворотку, которая заблокирует мою мутацию.

— О, — только и отвечает Санни.

Она прижимает палец к губам и замолкает, качая головой. Чарльз смотрит на нее исподлобья и коротко смеется, принимаясь собирать выброшенные на пол продукты в ведро. Воцарившееся молчание прерывает только шелест упаковок и скрип колес по паркету, а еще неровное дыхание и почти ощутимый звук чужих мыслей. Санни моргает, вырывает из рук Чарльза ведро и ставит его на пол с громким стуком, но продолжает молчать.

— Я думал, ты выразишь недовольство как-то иначе, — усмехается Чарльз, потирая переносицу.

— Ну, я против, — Санни сгребает оставшуюся на полу еду в кучу и разом запихивает ее в ведро, — но ты же не будешь меня слушать.

Чарльз коротко кивает, тянет Санни за руку и принимается вытирать ее испачканные какой-то гадостью ладони полотенцем. Санни громко фыркает, но руки не вырывает, пинает ведро ногой и хихикает, когда оно шлепается о дверцу шкафчика.

— Скажи, если Хэнк придумает что-нибудь такое и для меня, — фыркает Санни, и обсуждение на этом заканчивается.

Санни роет землю пальцами, выцарапывает попадающиеся под руку камни, отбрасывает в сторону пучки покрытой земляными ошметками травы. Руки ее по локоть в грязи, а она все роет и роет, не подпускает к себе никого, пачкается с ног до головы и выдыхает только тогда, когда яма кажется ей достаточно глубокой.

Санни стягивает с шеи мерцающие сизыми вспышками шарики, баюкает их в ладонях и прижимает к губам. Сферы греют озябшие пальцы, пускают по телу волну жаркой дрожи, и Санни громко всхлипывает. Она качает головой и что-то бормочет себе под нос, устремляет взор на скрытое шелестящими кронами солнце и наконец опускает сферы в могилу.

Эрик стоит за ее спиной, напряженный и безмолвный, он пристально следит за каждым действием Санни и едва ощутимо касается пальцами ее спины. Его губы открываются и смыкаются снова, но ни один звук не нарушает густую тишину. Санни знает, что он читает молитву на польском, вслушивается в свистящие выдохи и отнимает пальцы от гладкой поверхности.

Засыпать могилу землей оказывается гораздо сложнее. Санни глотает слезы, зарывается пальцами в чуть влажную почву, сгребает ее ладонями и замирает в паре миллиметров от кажущейся теперь недостаточно глубокой ямы. Горячие ладони касаются ее собственных, и Санни вздрагивает, ощущая дыхание Эрика на затылке. Он ведет ее руки, осторожно сгребает землю в могилу, переплетает пальцы и складывает ладони в молитвенном жесте.

— Spoczywajcie w pokoju, moje dzieci, — говорит Эрик, и Санни повторяет за ним эхом:

— Спите спокойно.

Он все еще не отпускает ее руки, ведет ладонями, и из земли вырываются отброшенные Санни и другие близлежащие камни. Они соединяются, сливаются со скрежещущим грохотом, формируют пестрящую разноцветными мерцающими вставками серую могильную плиту и посыпают свежезарытую яму хрустящей крошкой. Плита опускается резко, вкапывается в землю, зарывается на добрую половину, и снова слышится бьющий по ушам скрежет. Два имени сами собой появляются на плите, и Санни вздрагивает, когда Эрик убирает руки с ее ладоней.

— Почему эти?.. — вздох сам собой срывается с ее губы, и Санни замирает, почти не узнавая звучание собственного голоса.

— Ты дала им эти имена, — выдыхает Эрик ей в волосы.

Санни кивает, безропотно соглашаясь с его словами, откидывается спиной ему на грудь и замирает, отсчитывая неровное биение сердца. Ее собственное бьется точно также, прерывисто и часто, и Санни чувствует, будто готова положить и его в вырытую собственными руками могилу.

Санни снятся кошмары. Даже не так, ей снится потерянное, разбитое на миллиарды крохотных кусочков прошлое, и она никак не может вырваться из этого омута. Санни, честно говоря, не хочет, несмотря даже на то, что дыхание перехватывает напрочь, а сердце разрывается, будто боевая граната. Санни видит саму себя, собственных, пусть и не родных по крови детей и падает в омут с головой. Санни остается внутри наутро, когда поднимается с постели, и не видит перед собой ничего, кроме хрустальных иллюзий.

Эрик пытается вытянуть ее из этого затягивающего болота, даже подряжает Питера следить за Санни, но Максимоффу, кажется, все еще неловко, несмотря на признание или благодаря ему. Он послушно крутится вокруг, пытается отвлечь Санни разговорами, но удирает, стоит на ее лице появиться хоть намеку на недовольство.

Санни не ругается ни с кем (хотя, признаться, иногда очень хочется), она просто молчит, односложно отвечает на вопросы и видит перед собой совсем не то, что все остальные. У Санни на веках выжжены имена детей, потерянное будущее и бог знает, что еще. У нее звенящая пустота в голове, пустота в груди и дрожь в пальцах, потому что теперь, когда все закончилось, Санни не может вылезти из того момента, когда все рухнуло к черту.

Санни бездумно смотрит на расстилающуюся за окном темноту подступающей ночи, сжимает в озябших пальцах давно опустевшую кружку и не двигается уже больше часа. Она стоит на одном месте, точно статуя самой себе, разглядывает бушующую внутри нее тьму. Санни не думает ни о чем, взгляд ее намертво прикован к виднеющейся между деревьев надгробной плите и свежей, еще не стоптанной земле.

Эрик аккуратно забирает из ее рук кружку, гремит чем-то и тихо ругается себе под нос. Санни вздрагивает, когда пальцев касаются обжигающе горячие керамические стенки, переводит на него взгляд и смаргивает застившую взор пелену. Эрик качает головой, целует Санни в висок, набрасывает на ее плечи кофту и так и остается рядом. И только это позволяет ей не провалиться в бездну окончательно.

Молоко с медом кажется слишком сладким, и Санни фыркает, откидываясь назад. Эрик аккуратно придерживает ее за пояс, тихо дышит в затылок и ловит редкие смешки.

— Не вкусно? — спрашивает он, когда Санни делает глоток и снова фыркает.

— Вкусно, — говорит она, облизывая губы, — спасибо.

Она благодарит совсем не за молоко (хотя и за него тоже), и Эрик это прекрасно понимает. Он молча кивает, целует Санни куда-то в волосы, разворачивает ее голову к себе, слизывает застывшую на губах капельку и скептически хмыкает.

— У тебя выходит вкуснее, — Санни закатывает глаза на его слова, и Эрик поджимает губы, — честное слово.

— Когда мне в детстве снились кошмары, Чарльз делал мне молоко с медом, — Санни греет пальцы о кружку и наслаждается сопением в волосы и теплыми объятиями, — у него тоже получалось слишком сладко, но так мне нравилось даже больше.

Эрик тихо хохочет, целует Санни в щеку, и она тоже хихикает, позволяя ему сделать еще глоток. Пустота отступает всего на мгновение, так что Санни может сделать единственный глубокий вдох, прежде чем продолжит падать.

Санни вырывается из очередного сводящего с ума сна из-за резкого рывка. Кто-то трясет ее за плечи; глаза не открываются, и Санни даже наяву продолжает видеть дурманящий сон. Тот, где все до ужаса хорошо, где нет никаких мутантов. Сон, где нет ничего, кроме удушающего счастья и рушащейся под ногами земли.

Санни резко выдыхает и распахивает глаза. На улице давно царствует ночь, и только редкие фонари освещают обширный двор; небо застлано тучами, и блеклая луна едва-едва выглядывает из-за плотной завесы. В комнате приятно темно, Санни смотрит в мерцающие от уличных фонарей глаза Эрика, чувствует его горячие ладони на собственном теле и медленно возвращается в реальность.

— Санни, — начинает он осторожно, и Санни резко обрывает его:

— Я в порядке.

Она дергается, пытается сбросить его ладони, но Эрик не отпускает, вглядывается в глаза пронзительным взглядом и качает головой.

— Нихрена ты не в порядке, — резюмирует он спустя несколько мгновений.

Санни взмахивает руками, сбрасывает его руки и отодвигается как можно дальше, кутается в одеяло и смотрит на Эрика исподлобья. Эрик закатывает глаза, поднимается и распахивает дверь едва ли не пинком.

— Чарльз!!! — орет он, и, кажется, его слышит каждый в этом доме.

Санни вздрагивает, прячется в одеяло с головой и затихает. Она слышит, как скрипят по деревянному полу колеса коляски, как Чарльза растерянно спрашивает, что случилось, и как Эрик отвечает ему резко, выдыхает и переходит на едва различимый шепот. Матрас рядом с ней проседает, и Санни отползает дальше, пока спина не упирается в стену.

— Санни, — зовет ее Чарльз, — солнышко, я знаю, что тебе больно, но позволь мне помочь.

Его голос звучит ласково и действительно понимающе, и отчего-то это приводит Санни в ярость.

— Черта с два ты понимаешь, — рычит она, стискивая в пальцах края одеяла.

Она не видит выражение его лица, но Санни почему-то кажется, что в этот момент Чарльз переглядывается с Эриком. Последний же дергает одеяло на себя так, что Санни едва не падает на его колени. Она отшатывается, тянет край и часто дышит из-за подступающей к горлу вязкой тошноты.

— Просто оставьте меня в покое, вы оба! — Санни срывается на крик и лупит Эрика куда придется.

— Санни, — Эрик хватает ее за руки, но Санни вырывается, не успевая удивиться собственной силе.

— Ты был против них с самого начала! — она пинает его ногами, лупит по бокам и бедрам, а Эрик даже не морщится. — Теперь ты счастлив?!

— Но ты же не можешь, — говорит Чарльз, и Санни тут же устремляет взор на него, продолжая брыкаться с Эриком, — ты не можешь просто закрыться в себе и делать вид, что вокруг больше ничего не существует.

— Правда?! — почти ревет Санни. — Тогда напомни мне, кто из нас первый закрылся в своей чертовой скорлупе и сделал вид, что ничего вокруг не существует! Значит тебе можно, а мне нельзя, да?!

Эрик резко выдыхает, прикрывает глаза всего на мгновение, оглядывается на застывшего Чарльза и рывком притягивает Санни к себе, обхватывает ее лицо ладонями и шепчет почти в самые губы:

— Я не позволю тебе зарыть голову в песок и захлебнуться в твоей чертовой горечи, ясно? Также, как ты не позволила мне.

Это неожиданно помогает, почти как вылитое на голову ведро ледяной воды. Санни замирает в руках Эрика, хлопает ресницами и даже приоткрывает рот, но не говорит ни слова, точно выдернутая из воды рыба. Эрик усмехается, усаживает ее себе на колени, позволяя спрятать лицо у себя на груди, вплетается пальцами в волосы и касается губами макушки.

— Легче стало? — со смешком спрашивает он, когда Санни перестает разгневанно сопеть.

— Угу, — бурчит Санни, и горячие ладони перемещаются на ее спину.

Она не видит, но почти чувствует, как Чарльз облегченно выдыхает и качает головой. Санни обхватывает Эрика за пояс, сцепляет руки за его спиной и слушает тягучее сердцебиение.

— Тогда, Чарльз, — снова говорит Эрик, и Санни вздрагивает, когда он едва-едва отстраняет ее, — покажи ей то, что показал мне.

* * *

Санни задумчиво кусает губы, помешивая ложкой кипящий суп, вглядывается куда-то за блестящее в отсветах послеполуденного солнца стекло и слушает голоса учеников. Подобная наполненность для этого дома кажется непривычной, и Санни вдруг чувствует себя в школе, среди непоседливых учеников, где в класс вот-вот может вбежать вечно растрепанный Тони.

Санни делает глубокий вдох, пробует получившееся варево и довольно фыркает, выключая плиту. Что ж, может быть все вокруг правы, и пора перестать думать об этом.

Питер вваливается на кухню первым, запинается о собственную ногу и кубарем падает на пол. Идущий следом за ним Скотт начинает беззастенчиво ржать, и Джин тычет ему локтем под ребра. Курт за их спинами смущенно улыбается и бурчит что-то неодобрительное, однако тоже не может сдержать хихиканья.

— Привет, — Джин вскидывает руку в приветственном жесте и так и застывает, не зная, что еще сказать.

Санни кивает, оглядывает их с ног до головы, фыркает из-за налетевшего ветра (это Питер успел подняться) и указывает на стол. Питер за это время успевает оббежать вокруг нее несколько раз, сунуть палец в суп и достать, едва не разбив, шесть тарелок. Он ведет себя непривычно молчаливо, и Санни, признаться, так и хочется как-нибудь поддеть его. Но с этим, судя по всему, прекрасно справляется ершистый Скотт, и Санни молчит, провожая Питера насмешливым взглядом.

— Рейвен совсем вас загоняла, — хмыкает Санни и хлопает в ладоши, — так, подходим по одному, получаем тарелку, садимся, едим. Вопросы есть?

— Есть, — тут же влезает Скотт, — десерт будет?

Джин снова пихает его в бок, а Питер, жующий пудинг, появляется словно из ниоткуда, облизывает ложку и кивает на холодильник:

— Все, что найдешь, не твое, но можешь попытаться.

Санни закатывает глаза, вырывает из рук Питера баночку с пудингом и протягивает ему тарелку. Скотт снова начинает смеяться, но замолкает, когда точно такая же оказывается перед ним. Джин с улыбкой кивает, а Курт неловко благодарит, и Санни едва удерживает порыв потрепать его по волосам. Заглянувшая на кухню Рейвен тоже получает порцию, ведет носом, принюхиваясь, и довольно облизывается. Санни накладывает себе тоже, проверяет, сколько осталось и ставит на столешницу еще две тарелки.

В комнате воцаряется довольно странная, разбавляемая звоном ложек о тарелки тишина. Никто не спешит заводить хоть какой-то разговор, потому что каждому присутствующему так или иначе неловко, но голод, воспитание и усталость не позволяют встать и уйти. Питер суетится и постоянно оглядывается, и Санни в конце концов приходится одернуть его. Разве что Рейвен не чувствует какого-либо дискомфорта, заедает суп куском хлеба и едва ли не причмокивает.

— Я не могу поверить, что спрашиваю это, — Рейвен кашляет и взмахивает рукой, поднимая на Санни глаза, — вы с Эриком не собираетесь пожениться?

Санни замирает, не донеся ложку до рта, сталкивается взглядом с застывшим за спиной Рейвен Эриком, усмехается и выдыхает с ним одновременно:

— Нет.

Скотт громко кашляет, бросает ложку, залпом допивает суп и поднимается, дергая раскрывшего рот Курта за руку.

— Спасибо, очень вкусно, мы пошли, — тараторит он и вылетает из кухни, едва не врезаясь в Эрика плечом.

Джин поднимается следом, аккуратно складывает тарелки в мойку, кивает и выходит следом. Питер тоже пытается подняться, но Санни дергает его за штанину и удерживает на месте:

— Уймись, беспокойный, — шепчет она так, чтобы никто больше не слышал, — он тебя не съест.

Питер смотрит на Санни подозрительно, поджимает губы, но сидит, утыкается носом в тарелку и делает вид, что там еще что-то осталось. Санни фыркает, улыбается следующему за Эриком Чарльзу и хихикает, когда Рейвен звенит ложкой и недовольно хмурится.

— Почему нет? — спрашивает Чарльз. — Вы ведь были женаты по поддельным документам.

Питер вжимает голову в плечи, когда Эрик окидывает его беглым взглядом, и Санни давит желание закрыть лицо рукой. Чарльз вздрагивает, когда все тот же Эрик наливает суп и ставит перед ним тарелку, и теперь наступает очередь Рейвен ехидно смеяться. Санни подпирает щеку ладонью и ухмыляется, ловит смешинки в глазах Эрика и качает головой.

— Да, но, — Санни тянет паузу и щелкает пальцами, — зачем?

— Зачем? — переспрашивает Чарльз.

— Зачем, — эхом вторит Эрик.

— Зачем вообще люди женятся? — задумчиво спрашивает Рейвен, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди.

Санни пожимает плечами, и они обе вздыхают. Чарльз прикрывает глаза, но Санни видит, что улыбка так и расплывается на его лице.

— Хотя ты могла бы взять мою фамилию, — Эрик трет подбородок, улыбается собственной идее и кивает.

— Александра Франческа Леншерр? — Санни пробует звучание и кривится. — Нет, Ксавье мне больше нравится.

— Тебе не нравится моя фамилия? — Эрик наигранно обижается, дует губы, совсем как Санни обычно, и склоняет голову набок. — Ну все, подаю на развод, забираю детей и съезжаю.

Питер вздрагивает и осторожно смотрит на него исподлобья. Санни коротко хохочет, вскидывает брови и постукивает пальцами по столу.

— Детей? — она тоже склоняет голову набок и смотрит Эрику в глаза. — У тебя еще парочка неучтенных завалялась?

— О, ну тут тебе лучше знать, — Эрик щурится и опускает голову на ладонь.

Сидящий между ними Питер подскакивает и исчезает, бросая напоследок едва слышное «я пойду», но Санни все равно успевает заметить его покрасневшие уши. Рейвен громко хохочет, стучит ладонью по столу и едва не падает, откидываясь слишком сильно. Чарльз же не произносит ни звука, закрыв лицо ладонями, но плечи его ощутимо трясутся от смеха.

Эрик резко делается серьезным, складывает руки на груди и откидывается на спинку стула. Санни выдыхает, трет переносицу и тянется к чайнику.

— Свадьба, да? — тянет Эрик себе под нос и поворачивается к Санни. — Выйдешь за меня?

— Ладно, — Санни пожимает плечами, ставит чайник на огонь и смеется, когда Эрик притягивает ее к себе.

* * *

Санни ведет ладонями по обернутому вокруг нее в несколько слоев шифону белоснежного свадебного платья, кусает подкрашенные алым блеском губы и думает, что это все-таки плохая идея. Санни чувствует себя чертовски неуютно в этом пушистом наряде, голову тянет из-за сооруженной Джин прически, а пальцы панически подрагивают. Ей вовсе не страшно выходить замуж за Эрика (потому что это же Эрик), но Санни не хочет выходить в этом странном, совершенно не подходящем ей платье, показываться на глаза куче народу и принимать никому не нужные поздравления.

— Ты очень красивая, — говорит Джин, слыша ее мысли.

Санни закатывает глаза, и Рейвен хлопает ее по покрытой тонким кружевом спине, обхватывает за пояс и прижимается щекой к щеке. Санни смотрит на них обеих в отражении, быстро чмокает сестру в щеку и выворачивается. Она видит кого-то другого вместо себя, стремительно отходит от дурацкого зеркала и поджимает губы.

— Так, я не поняла, что тебе не нравится? — Рейвен упирает руки в бока и принимает вид одетой в свадебное платье Санни. — Платье некрасивое?

— Красивое, — кивает Санни, приглаживая юбку.

— Прическа не та? — продолжает допытываться Рейвен.

— Та, — снова не соглашается Санни.

Она и сама не очень-то понимает, почему чувствует себя неуютно, поэтому только и делает, что мотает головой на льющиеся словно из рога изобилия вопросы Рейвен.

— Туфли жмут? Букет не такой? Цвет платьев подружек невесты не нравится? Количество розочек на торте не совпадает? — Рейвен обходит всю комнату и даже заглядывает Санни под юбку.

— Не совпадает с чем? — Санни широко распахивает глаза и делает глубокий вдох. — Да нет же, Рейвен!

— Тогда хорош кукситься и…

Ее прерывает открывшаяся дверь и неровный окрик. Питер застывает в дверях, раскрыв рот, на несколько десятков секунд, мотает головой и треплет пальцами приглаженные волосы. Санни поджимает губы и закатывает глаза, машет в его сторону рукой, поторапливая, и Питер отмирает.

— Я это, — он путается пальцами в волосах, делает стремительный круг по комнате и смотрит исподлобья, — в общем, там вас уже ждут.

Санни фыркает, когда дверь за ним захлопывается, ловит брошенный Рейвен букет и закатывает глаза. Сестра подталкивает ее в спину, буквально вытаскивает из комнаты, и Санни замирает, слушая шелест листьев на ветру и разрозненные голоса. Сердце в груди подскакивает и опускается, выравнивает ритм и почти затихает.

Возле входа стоят, тихо переговариваясь, Эрик и Чарльз. Рядом с ними мгновенно проносится Питер, что-то кричит на ходу и исчезает до того, как кто-нибудь его замечает. Санни кашляет, ждет, пока мужчины оторвутся друг от друга, и опускает глаза, вдруг снова почувствовав себя неловко. Звуки, кажется, затихают вовсе, Санни сдавленно смеется, цепляясь за несчастный букет, и слышит звук чего-то, упавшего на траву. Пораженный вздох раздается уже совсем рядом, Эрик обхватывает ее лицо ладонями, заставляет смотреть себе в глаза, и Санни видит искрящиеся восторгом смешинки.

— Стоило затевать всю эту чепуху со свадьбой только ради этого момента, — выдыхает Эрик, и Санни тихо смеется, — ты прекрасна.

Сдавливающий грудь комок расправляется, растекается по телу адреналином, и Санни чувствует, будто за спиной вырастают крылья. Эрик гладит ее по щеке, и его теплые прикосновения пускают по коже разжигающих азарт мурашек. Санни ухмыляется, закусывает губу и склоняет голову набок:

— Чепуху, — тянет она, прищуриваясь, — тут я согласна.

Несколько часов и множество пропущенных мимо ушей поздравлений спустя Санни все еще ощущает себя закованной в непробиваемый прозрачный пузырь, доступ к которому есть только у ее новоиспеченного мужа. Мужа, думает Санни, пробуя слово на языке, и впервые оно не кажется ей чем-то неправильным.

Вечер опускается на особняк плотным покрывалом, сквозь которое пробиваются редкие очертания мерцающий звезд. Санни вертит в руках букет, думает, куда бы его выбросить, окликает группку собравшихся возле одного из столов девчонок и швыряет им цветы почти не глядя. Она не смотрит, кому посчастливилось поймать свадебный талисман, спешит скрыться среди деревьев и цепляется взглядом за могильный камень. Земля возле него уже не выглядит свежей, кое-где пробивается трава, и Санни кладет на плиту ладонь, пробегает пальцами по выдолбленным именам и прикрывает глаза.

Тяжелый вздох срывается с губ сам собой, и, точно ответив на зов, порыв ветра обдает Санни, так что шифоновая юбка пушится и ласкает подолом блестящий тусклыми цветами камень. Питер застывает где-то за ее спиной, и Санни выдыхает, поглаживает плиту и оглядывает его из-за плеча. Она хочет у него кое-что спросить, но звуки шагов обрывают мысли, а появившийся Эрик заставляет Питера снова вжать голову в плечи и неловко потупиться. Санни пытается скрыть смешок за кашлем, и Питер смотрит на нее, вопросительно приподнимая брови и разводя руки в стороны.

— Я просто хотел, — бубнит Питер, когда Эрик точно также вскидывает бровь, — поздравить, мистер… Эр…

— Просто назови его отцом, — обрывает его терзания Санни.

Эрик меряет ее насмешливым взглядом, и Санни показывает ему язык. Питер исчезает всего на мгновение, появляется на том же месте, ерошит волосы и неожиданно расплывается в широкой улыбке.

— Поздравляю со свадьбой, пап.

Настает черед Эрика теряться, он застывает на доброе мгновение, но быстро берет себя в руки, насмешливо фыркает и качает головой. Питер протягивает ему руку, и Эрик резко выдыхает, закатывает глаза и притягивает его к себе. Объятия длятся не больше нескольких секунд, они оба выглядят смущенно, только Эрик прячет это за язвительной ухмылкой, а Питер смотрит искренне, и глаза его почти светятся в полутьме.

— И кто вам мешал сделать так сразу, а не ходить полгода вокруг да около? — фыркает Санни.

Питер и Эрик переглядываются, последний подает какой-то сигнал, и они молча бросаются вперед. Санни взвизгивает, когда Питер обхватывает ее сзади, а Эрик, пользуясь секундным замешательством, подхватывает на руки. Санни хохочет, находит его губы и прижимается в, кажется, самом сладком за сегодня поцелуе. Эрик осторожно прикусывает ее губу, жмурится, когда Санни вплетает пальцы в его волосы, и растягивает губы в довольной улыбке.

— И как тебе быть миссис Леншерр? — он тянет слова точно объевшийся сметаны кот, и Санни лукаво склоняет голову набок. — Миссис Леншерр?

— Не знаю, — Санни облизывается и целует Эрика в уголок губ, — я еще не распробовала.

Эрик гортанно смеется, и Санни ощущает жар его тела сквозь белоснежную ткань. Она подается ближе, ластится, невесомо касается губами открытых участков кожи и ловит в ответ торопливые, жаркие поцелуи.

Когда Краков остается позади, а дребезжащий от старости автобус въезжает едва ли не в чистое поле, Санни резко выдыхает застоявшийся в легких воздух, стискивает в пальцах ручки дорожной сумки и не глядя закидывает ее на полку для багажа. Спинка сиденья оказывается чересчур жестокой, у Санни нестерпимо болит голова, и она прикрывает глаза, сцепляя пальцы в замок на животе.

Эрик разглядывает проносящиеся за окном пейзажи, смотрит так, будто ему это все нравится, и Санни старается не касаться его какое-то время. Эрик выглядит так, будто получает удовольствие от ворошения прошлого, он с мазохистским упоением ковыряет собственные раны, посыпает их солью и прячет под одеждой, чуть позже отрывая прилипшую ткань на живую.

Санни крепко жмурится, пропуская мимо проплывающие очертания сельской местности, стискивает зубы так, что челюсть напрочь сводит, и сосредотачивается на пульсирующей в висках головной боли. Так и льющиеся в голову чужие позабытые воспоминания отходят на второй план, черепную коробку будто прошивает насквозь тончайшая игла, и Санни вздрагивает, хватая Эрика за руку.

— Ты в порядке? — голос Эрика пробивается сквозь пелену памяти едва слышно, смешивается с его голосом из прошлого, и Санни вздрагивает, цепляясь за ощущение тепла в ладони.

— Нет, — шипит она, боясь распахнуть глаза, — я не в порядке.

Под веками проносятся воспоминания Эрика, и Санни цепляется за них, точно утопающий за хлипкую и ненадежную соломинку. Эрик сжимает ее ладонь крепче, переплетает пальцы и замирает, коротко отвечая на чей-то вопрос. Он явно старается ни о чем не думать, не вспоминать, и Санни на мгновение расслабляется, пуская в голову собственные ставшие отдаленным эхом мысли.

Очередной польский городок встречает Санни наплывами головной боли, пульсирующей в висках безостановочно, порывами пробирающего до костей влажного ветра и странным, покалывающим на кончике языка предчувствием. Санни трясет головой, из-под полуопущенных ресниц наблюдает, как Эрик разговаривает с кем-то из местных, и морщится, потому что не понимает почти ни слова. Эрик, конечно, пытался (и пытается) научить ее польскому, но то ли Санни не нравился язык, то ли страна в целом, так что запомнить хотя бы фразу оказалось для нее недостижимым подвигом. Единственным ее достижением стали тягучее «słońce», а также короткие «tak» и «nie», и лишь о смысле последнего она могла догадаться по созвучности с английским «no». Еще Эрик однажды тихо сказал «kocham cie», и это отчего-то прочно въелось в память Санни, но, как бы она ни просила, переводить пару брошенных вскользь слов Леншерр отказался.

Санни натягивает на лицо улыбку, когда несколько человек что-то ей говорят, и разводит руки в стороны, всем видом показывая, что не понимает ни словечка. Люди пожимают плечами и обеспокоенно оглядываются, но не допытываются, расходясь по своим делам. Санни бросает в сторону разговорившегося Эрика недовольные взгляды и мысленно приказывает ему поторопиться, потому что сумка неприятно оттягивает руку, а поток незнакомых слов заставляет нервничать. Санни чувствует себя ребенком, которого мать оставила в короткой очереди одного, а сама отправилась взять забытый товар, и это заставляет ее поджимать губы и обиженно хмуриться, ловя короткие взгляды Эрика.

Эрик подзывает ее взмахом ладони, и Санни кривит губы, но подчиняется, перехватывает сумку поудобнее и откидывает за спину получившие в этот раз отвратительный желтоватый оттенок волосы. Перекрашиваться сразу не было желания, однако теперь Санни с азартом вышедшего на охоту хищника выискивает редкие упаковки краски для волос на полках польских магазинов.

Когда Эрик едва заметно касается левого предплечья, Санни выдыхает, натягивает на лицо улыбку и подхватывает его под руку, склоняя голову в приветствии. Собеседник, немолодой мужчина суровой наружности, разглядывает Санни с подозрением, спрашивает что-то, и она вскидывает брови. Эрик отвечает ему, и мужчина машет куда-то в сторону, снова бросает на Санни неодобрительный взгляд и прощается, скрываясь среди прохожих.

— Итак, — фыркает Санни, вручая Эрику сумку и закидывая руки за голову, — куда идем?

— Ты бы предпочла вернуться в Америку, — усмехается Эрик, оглядываясь.

— Я бы предпочла отмотать время назад и вообще сюда не приезжать, — бурчит Санни, хватаясь пальцами за колючий рукав его пальто, — но тебе ведь нужно это путешествие, верно?

Эрик сдавленно кашляет и едва-едва кивает, направляется куда-то в центр небольшого города, и Санни следует за ним, мельком пробегает глазами по непонятным вывескам и считает цокающие по мостовой шаги. Стеклянные двери слишком роскошного для этих мест отеля сверкают отблесками вечернего солнца, Санни скашивает на них глаза и поджимает губы, вглядываясь в пестрящее нутро просторного холла. Эрик проводит ее мимо, тянет куда-то в сторону малоприметных узких улочек и в конце концов останавливается напротив обшарпанной двери с выцарапанной надписью «отель» посредине.

Колокольчик звякает не то чтобы приветливо, и Санни жмурится, на мгновение теряясь в полутьме. Эрик направляется к стойке, за которой восседает читающей газету хмурого вида мужчина, а Санни отходит в сторону, разглядывая засаленные обои и побитую местами мебель. Когда она подходит к стойке, Эрик уже держит в руках увесистый ключ, а мужчина что-то бурчит себе под нос.

— Оdkąd muzeum powstało z Auschwitz, przybywało do nas coraz więcej drani (с тех пор, как из Аушвица сделали музей, к нам приезжает все больше ублюдков), — мужчина сплевывает куда-то под стол и отворачивается, возвращая свое внимание газете, — wiedzą tylko, jak się bawić i udają, że im zależy (только и знают как развлекаться и делать вид, что им не все равно).

— Аle pieniądze to pieniądze, prawda? (но деньги есть деньги, верно?) — ухмыляется Эрик.

Мужчина машет ему рукой, не поднимая лица, но Санни все равно слышит спрятанный за шелестом страниц смешок. Эрик тянет ее к ветхой поскрипывающей лестнице, и Санни кривится, постукивая по дереву каблуком. Ей нестерпимо хочется уйти как можно дальше, желательно за ближайшую границу, но горячая рука Эрика плотно сжимает ее ладонь, и Санни выдыхает, заталкивая переполненное видениями недовольство как можно глубже. Под веками снова расцветает прошлое, и Санни цепляется за Эрика крепче, переплетает свои мысли с его и делает вид, что с ними обоими все в порядке.

* * *

Санни резко останавливается посреди улицы, ведет носом, будто принюхивается, крепче сжимает ладонь и разворачивается в сторону темного, наполненного тихими звуками переулка. Хоть время и едва перевалило за полдень, из-за близости домов и пасмурной погоды в переулке не видно почти ничего, кроме бесформенного мусора. Санни долго вглядывается и уже почти следует за фыркающим себе под нос Эриком, однако внимание ее привлекает торчащая из-за черного мешка вихрастая макушка. Санни поначалу принимает ее за собаку, но прозвучавшие следом слова заставляют ее рвануть в переулок.

— Bądź cierpliwy, Szczepan (потерпи, Степан), — детский голос кажется Санни по-взрослому уставшим, — znajdę jedzenie (я найду еды). Аle nie pójdziemy do domu, dobrze? (но домой мы не пойдем, хорошо?)

Ему отвечает еще более детский голос, хнычет недовольно, и у Санни едва не останавливается сердце, когда она сквозь полумрак подворотни различает двоих ребятишек, одному из которых, судя по виду, едва ли исполнился год. Мальчик постарше смотрит на нее настороженно, задвигает младшего себе за спину и склоняет голову набок. Санни осторожно поднимает руки и присаживается перед ними на корточки, а старший ребенок неожиданно вскрикивает и буквально впихивает ей в руки младшего.

— Weź to (возьмите его), — обрывисто выкрикивает он, — zabierz to ze sobą! (заберите его с собой!)

Санни не слышит шаги Эрика за спиной, она вглядывается в блестящие глаза ребенка, инстинктивно прижимает к себе хнычущего второго и усаживается прямо на землю. Младший мальчик хватается за нее крохотными ручками, оборачивается к оттолкнувшему его товарищу и тянет Санни к нему.

— Antoni, — повторяет он едва различимо, — Antoni!

— Czego potrzebujesz? (что тебе нужно?) — Эрик касается ладонью спины Санни и встает перед ней, слегка поворачивая голову и вопросительно вскидывая брови. — Санни, отпусти ребенка.

Мальчишка отшатывается, а Санни сдавленно шипит, ощущая, как накатывает новая волна головной боли. Сумбурные, полуразмытые воспоминания ребенка в ее руках кажутся отдаленным шумом, и Санни резко выдыхает, возвращаясь в реальность, когда он больно тянет ее за волосы. Вихрастый мальчишка забирается в угол, смотрит на Эрика волком и бросает короткие взгляды на младшего брата.

— Zabierz mojego brata ze sobą (заберите моего брата с собой), — он прикусывает губу и сдавленно воет, — on tu umrze (он умрет здесь). Proszę (пожалуйста). Tylko on (только его).

— Dlaczego mi to przeszkadza? (почему это должно волновать меня?) — Эрик делает шаг к мальчишке и складывает руки на груди, — Gdzie jest twoja mama? (где же твоя мамочка?)

Санни поднимается на ноги, подхватывает хлопающего влажными глазами ребенка на руки, обходит Эрика и протягивает мальчику руку. Тот смотрит на Санни удивленно, переводит взгляд на недовольного Эрика и мотает головой.

— Хватит, Эрик, — Санни оборачивается и тяжело вздыхает, — они оба мутанты. И они пойдут с нами.

— Не думаю, что Чарльз готов переоборудовать школу в ясли, — ядовито хмыкает Эрик.

— С нами — это значит с нами, а не к Чарльзу, — Санни смотрит ему в глаза и добавляет в голос самую чуточку металла.

Эрик смотрит на Санни долгую минуту, опускает взгляд на вжавшегося в стену мальчишку и закатывает глаза.

— Санни, поставь ребенка на землю, — чеканит он, и слова звонким эхом отскакивают от земли, — на кой черт тебе двое чужих детей? Решила пойти по стопам Чарльза и поиграть в праведницу?

— Заткнись, Эрик! — рявкает Санни и тычет его пальцем в грудь; ребенок на ее руках радостно смеется и хлопает в ладоши. — Либо эти дети идут с нами, либо они идут со мной. Ясно?

Эрик вздрагивает и делает несколько шагов назад, склоняет голову набок, вглядываясь в ее глаза, и резко выдыхает, сжимая кулаки. Он молчит довольно долго, так что Санни успевает развернуться и присесть на корточки перед сжавшимся в комок мальчиком. Она мягко улыбается и протягивает ему ладонь, и мальчишка несмело касается ее ледяными пальцами. Его младший брат счастливо улыбается и хохочет, и мальчик подхватывает его улыбку несмело, точно не имеет на это права. Санни мысленно ругается, обещает самой себе убраться из этого города (а лучше из страны) как можно скорее, поднимается и вопросительно смотрит на Эрика.

Эрик оглядывает детей презрительным взглядом, хмурится, закатывая глаза, и обреченно выдыхает. Санни громко фыркает, грея в пальцах ледяную ладошку, а мальчишка будто сам показывает ей прошлое. Он тянется к ней, как мотылек к огню, жмется к бедру, и Санни гладит его по голове, путается пальцами в кажущихся черными от грязи волосах и глубоко вдыхает осточертевший до зубовного скрежета польский воздух.

— Вряд ли ты меня понимаешь, — усмехается она, когда ребенок на ее руках доверчиво укладывает голову ей на плечо, — но я больше никому не позволю обижать тебя и твоего брата.

Просыпаться отчего-то не то чтобы тяжело, просто Санни чувствует странную, опьяняющую с самого утра щекотку, будто пузырьки рассыпались по всему телу. Сбившееся набок одеяло мешается под боком, и Санни пихает его ногой, сбрасывает на пол и обнимает руками подушку. Теплое утреннее солнце светит в приоткрытое окно, растрепавшиеся за ночь волосы треплет легкий ветерок, и Санни прикрывает глаза, видит под веками расцветающие калейдоскопом видения и отбрасывает их в сторону.

Босые ступни касаются прохладного дерева, Санни садится, оглядывает комнату из-под полуопущенных ресниц и склоняет голову набок. Пальцы путаются в сбитых простынях, особо настойчивый солнечный лучик греет плечо, и Санни хихикает, вдыхает полной грудью свежий воздух и поднимается, вытягивая ладони к низкому потолку.

На улице непривычно тихо даже для раннего утра. Санни проходит между низкими домиками, обходит дозорную вышку, мысленно хихикая (на кой им дозорная вышка?) и постукивая по дереву костяшками пальцев, машет мелькнувшей в отдалении Трише и фыркает, когда одна из дверей распахивается точно перед ее носом. Реми оглядывает Санни с ног до головы, заглядывает ей за спину и выдыхает только когда не видит рядом никого. Он возводит руки к небу, и Санни громко хмыкает, похлопывая его по плечу.

— Знаешь, у твоей непоседы аномальная тяга к взрывам, — Реми перебирает в пальцах игральную карту, а Санни прищуривается, — Реми, взорви то, Реми, взорви это. Реми, давай поиграем в конец света. Тебе не кажется, что странно играть в конец света?

— Мне кажется, что ты ей просто нравишься, — Санни закатывает глаза, и Реми делает тоже самое, — чем тебя не устраивает конец света?

— Тем, что его устраиваю я! — Реми обиженно тянет слова и разводит руки в стороны, пряча карту в рукаве.

Санни усмехается, хлопает его по груди и не сдерживает смех, когда Реми подозрительно щурится и прячет руки в карманы.

— Просто любопытно, а если она решит устроить настоящий конец света? — Реми перекатывается с пятки на носок и вопросительно приподнимает брови.

— Что ж, я не буду ей мешать, — Санни разводит руки в стороны, переступает с ноги на ногу и пожимает плечами, облизывает пересохшие губы и выплевывает залетевшую в рот прядь волос.

Реми застывает на доброе мгновение, неодобрительно хмурится, резко разворачивается и вскидывает руки. Санни фыркает ему вслед и качает головой, поджимая расплывающиеся в насмешливой улыбке губы. Она проходит еще несколько шагов вперед, окунается в шелестящий, шепчущий предсказания проселок, опирается плечом о шершавое дерево и складывает руки на груди.

Эрик сидит на поваленном дереве, строгает что-то из длинной ветки, а вокруг него носится, то исчезая, то снова появляясь, Викки. Рыжеволосый солнечный лучик прыгает по деревьям, радостно смеется, подставляя лицо пробивающемуся сквозь листву солнцу, и осторожно касается ярко-зеленых листьев.

— Пап! — кричит Викки, обхватывая ладонями ствол дерева.

Эрик поднимает на нее взгляд, прищуривается, так что вокруг его глаз рассыпаются лучики-морщинки, откладывает нож и ветку и качает головой. Викки заливисто хохочет, отпускает ветку и покачивается, удерживая равновесие.

— Викки, — Эрик выдыхает и поджимает губы, а малышка подпрыгивает с громким криком и падает вперед:

— Пап, лови меня!

Чертовка исчезает прямо в воздухе, появляется у Эрика на коленях и обхватывает его за шею, прижимаясь щекой к щеке. Эрик сдавленно смеется, чмокает ее в висок и прикрывает глаза, придерживая дочь. Санни выдыхает, только теперь замечая, что задерживала дыхание, заправляет волосы за ухо и закатывает глаза, когда Викки как ни в чем не бывало подскакивает и начинает раскачиваться из стороны в сторону.

— Па-а-ап, — Викки дует губы и склоняет голову набок, — а почему мама солнышко, а я лучик?

Эрик усмехается и только раскрывает рот, чтобы ответить, но Викки перебивает его:

— Это потому что мама большая, а я маленькая? А когда я вырасту, я тоже стану солнышком?

— Нет, Викки, — смеется Эрик, — когда ты вырастешь, ты будешь большим лучиком.

Эрик руками показывает насколько большим, машет ладонями над головой, и Викки заливается смехом. Она исчезает, появляется перед Санни, хватает ее за руки и тянет к Эрику, усаживая рядом. Санни треплет ее по волосам, садится и тут же попадает в плен горячих рук.

— Доброе утро, соня, — хрипло смеется Эрик, касаясь ее губ своими.

Его щетина щекочет щеку, и Санни хихикает, проводя по ней ладонью. Викки смотрит на них, лукаво улыбаясь, прячет ладошки за спину и склоняет голову набок. Санни фыркает, опираясь на Эрика плечом, убирает с лица дочери непослушные кудри и охает, когда та оказывается у нее на коленях. Викки ерзает, усаживаясь поудобнее, закидывает ноги на Эрика и складывает руки на груди. Она поджимает губы, задумчиво хмурится и опускает голову Санни на грудь.

— Мам, — Викки поднимает голову и укоряюще смотрит на Санни снизу вверх своими по-детски огромными серо-голубыми глазами, — уже почти обед.

— Отличное время, чтобы начать день, — качает головой Санни.

Эрик фыркает ей в ухо, перебирает пальцами волосы и смазанно целует в макушку. Викки всплескивает руками, мотает головой неодобрительно и дует губы.

— Мам, не-е-ет! — тянет она. — День должен начинаться раньше!

Санни вопросительно приподнимает брови, склоняет голову набок и оглядывается на давящего улыбку Эрика. Викки смотрит на нее серьезно-серьезно, кивает несколько раз, будто подтверждая свои слова, и обхватывает ладонями ее руку. Санни обнимает ее за пояс, притягивает к себе и закусывает губу, прищуриваясь.

— Во-первых, лучик, день никому ничего не должен, — хихикает Санни, расчесывая пальцами растрепавшиеся рыжие пряди, — во-вторых, все, что до полудня — утро, а утром нужно спать. День начинается после полудня, а сейчас как раз примерно полдень, самое начало дня.

Эрик тихо прыскает, а Викки скептически дует губы и качает головой. Она продолжает пронзительно смотреть на Санни, делает такое лицо, будто услышала что-то неоспоримо глупое, и цокает языком.

— День начинается тогда, когда встает солнце, — авторитетно заявляет Викки.

— Значит день начинается тогда, когда просыпается мама? — тихо усмехается Эрик.

Викки смотрит на него как на великого предателя, корчит обиженную гримасу и исчезает. Она появляется там, где совсем недавно стояла Санни, показывает им обоим язык и снова испаряется. Санни смеется, оборачивается к Эрику и смотрит в его лучащиеся смешинками глаза.

— Так ты на моей стороне? — спрашивает Санни.

Это на самом деле совершенно неважно, но слова срываются сами, путаются в листве и оседают эхом на волосах.

— Всегда, — серьезно отвечает Эрик и добавляет спустя мгновение, — kocham cie.

Санни заливается смехом и затихает, когда Эрик гладит ее по щеке мозолистыми пальцами. Она подается вперед, тянется к ласке и осторожно касается горячей кожи губами.

— Я тоже тебя люблю, — шепчет она, путаясь в его дыхании и переплетая пальцы.

* * *

Санни принимает из рук мороженщика пару увенчанных разноцветными шариками рожков, осторожно перехватывает салфетки и наклоняется, вручая Викки ее порцию. Малышка радостно подскакивает, берет мороженое и разом слизывает едва ли не целый шарик. Санни фыркает, треплет ее по волосам, протягивает продавцу несколько монет и добавляет:

— Un autre, s'il vous plaît (еще одно, пожалуйста).

Мороженщик расплывается в улыбке и кивает, подхватывает вафельный рожок и наполняет его несколькими разными шариками. Мороженое в руках Санни подтаивает, и она слизывает неосторожную каплю, довольно жмурится и принимает новую порцию.

— Merci (спасибо), — продавец кивает, улыбаясь, тянется куда-то под прилавок и извлекает на свет завернутую в прозрачную пленку радужную конфету.

— Pour votre adorable bébé (для вашей прелестной малышки), — он подмигивает поднявшей голову Викки, всовывает конфету в руки опешившей Санни и салютует, громко цокая языком, — en cadeau (в подарок).

Викки радостно смеется, уминает остатки мороженого в один присест, тянется к конфете и сбивчиво благодарит мужчину на дикой смеси французского, английского и почему-то польского. Санни фыркает, благодарно кивает и оборачивается, когда спину обдает горячий ветер. Питер стоит как ни в чем не бывало, засунув руки в карманы, и переминается с пятки на носок, оглядывая улицу и посвистывая. Санни закатывает глаза, вручает ему мороженое, треплет по волосам засунувшую конфету в рот почти целиком Викки, подхватывает обоих под (и за) руку и устремляется вперед по наполненной прохожими улочке на диво приветливого Парижа.

Ведет их вообще-то Питер, и Санни фыркает, когда он останавливается посреди улицы, на повышенной скорости доедает мороженое, облизывается, стирая с лица цветные потеки, подхватывает Викки на руки и придерживает Санни за шею. Нужное кафе словно вырастает из-под земли, улица почти не меняется, и разве что Эйфелева башня теперь становится значительно ближе. Сидящий за столиком Эрик машет рукой и растягивает губы в ехидной улыбке, а расположившийся напротив него Чарльз удивленно оборачивается и вскидывает брови.

— Отпад! — Викки радостно смеется, коротко обнимает Питера за шею, спрыгивает на землю и устремляется прямиком к Чарльзу. — Привет, дядя Чарли!

Она не добегает до него каких-то пару метров, появляется сразу на коленях, устраивается поудобнее и деловито укладывает руки Чарльзу на плечи. Санни цыкает выдвинувшему перед ней стул Питеру, усаживается и меряет дочь скептическим взглядом. Та вжимает голову в плечи и отворачивается, отчего рыжие кудряшки разлетаются сияющим на солнце ореолом.

— Что я говорила насчет использования способностей на людях? — Санни намеренно жестко чеканит слова, однако уголки ее губ так и норовят растянуться в смешливой улыбке. — Это касается вас обоих.

— Но ма-а-ам! — Викки ерзает и смотрит на Санни исподтишка. — Никто не обратил на нас внимания.

— Да, мам, — присоединяется Питер, — они заняты своими важными-преважными делами настолько, что не видят дальше собственного носа. А еще с нами же Профессор, видишь?

Санни обреченно выдыхает, опускает щеку на ладонь и затихает, выжидая, пока Эрик сделает заказ у подошедшей официантки. Чарльз разводит руки в стороны, переглядывается с хихикающей Викки и мягко сжимает ладонь Санни. Они коротко обмениваются мыслеобразами, расплываются в одинаковых улыбках и, не сговариваясь, закрывают тему.

— Ты уверен, что Хэнк не взвоет без тебя? — хихикает Санни, провожая взглядом дефилирующую мимо даму в легком струящемся платье.

— Я уверен, что он уже взвыл, — усмехается Чарльз, сверкая смешинками в глазах, — но я ведь имею право на отпуск впервые за почти тридцать лет?

— О, тебе стоило скинуть все на кого-нибудь лет двадцать назад, — замечает Эрик язвительно, — глядишь, и не облысел бы раньше времени.

Санни прыскает, а Викки радостно хлопает поджавшего губы Чарльза по сверкающей на солнце лысине. Она исчезает и появляется на коленях у Эрика, когда официантка приносит заказ, подтягивает к себе тарелку с ярко-оранжевым пирожным и оглядывается на отца:

— Это же мне, да, пап?

— Тебе, кому еще? — Эрик чмокает ее в макушку и отодвигает чашку кофе в сторону. — Ты не хочешь сесть нормально?

— Не, — бросает Викки, засовывая в рот первый кусочек.

Эрик наигранно устало вздыхает, кладет ладонь ей на макушку и тянется за отставленной чашкой. Санни стирает со щеки Викки кусочек пирожного, отправляет «добычу» в рот и отбирает у Эрика чашку, делая большой глоток. Эрик закатывает глаза, кивком указывает Санни на стоящий перед ней молочный коктейль и печально оглядывает почти опустевшую чашку. Кофе в ней почти не осталось, зато белоснежный фарфор расцвел бледно-красным отпечатком губ.

— Пап, хочешь тортик? — Викки отодвигает от себя тарелку, вручает Эрику вилку и складывает руки на коленях. — А можно я все-таки буду солнышком?

— Солнышком? — Чарльз моргает, отрываясь от мысленного диалога с Санни, и сцепляет пальцы в замок.

— Угу, — Викки серьезно кивает и смотрит проникновенно-печально, — солнышко лучше, чем лучик.

— Почему лучше? — Питер подается вперед и едва не сносит придвинутый в его сторону высокий стакан с газировкой. — По мне так лучик — это супер круто.

Викки опускает голову, комкает в ладонях подол платья и отрицательно мотает головой. Санни переглядывается с Эриком и склоняет голову набок, а Чарльз понимающе усмехается.

— Потому что солнце большое и освещает все на свете, а лучик — это просто, — Викки сбивается и поджимает губы, неохотно продолжая, — лучик.

— Но ведь солнце где-то там, далеко, огромное и обжигающе горячее, — Санни неопределенно машет рукой в воздухе и подается ближе, — и чтобы обогреть кого-то на Земле, оно посылает маленькие теплые лучики. Иначе, если оно будет греть само, нам станет очень-очень жарко.

Санни обмахивается ладонью и высовывает язык, и Викки заливается смехом. Эрик отрывает от нее задумчивый взгляд, допивает кофе одним глотком и засовывает в чашку салфетку.

— А еще, если сконцентрировать рассеянный свет маленького солнечного лучика в одной точке, — он ведет ладонью, и между его пальцев оказывается зажат чей-то монокль в тонкой металлической оправе, — можно получить большой огонь.

Эрик ловит моноклем солнечный зайчик, направляет его в чашку, и салфетка тут же вспыхивает. Викки следит за его действиями завороженно, восторженно охает, когда пламя поднимается и опадает, и дышит в такт. Эрик отпускает монокль, и он, должно быть, возвращается к хозяину, накрывает чашку ладонью и улыбается, точно заправский фокусник. Викки недовольно бурчит, сдвигает его руку и хихикает, когда видит в чашке только обгоревшую салфетку.

— Ладно! — Викки воздевает палец к небу и оказывается на коленях у Санни. — Так и быть, мам. Ты оставайся солнышком, а я буду твоим лучиком.

Санни усмехается, растягивает губы в улыбке, усаживает Викки так, чтобы им обеим было удобно, убирает с ее лица непослушные кудри и оставляет на щеке влажный поцелуй. Викки взвизгивает и хохочет, утыкается носом Санни в шею и сопит чересчур довольно. Санни треплет ее по волосам, переглядывается с беззвучно хохочущим Эриком и подмигивает улыбающемуся умиленно Чарльзу.

— Смотри, лучик, — она шепчет Викки на ухо и слышит в ответ громкое сопение, — Питер сейчас доест твой тортик.

Викки подскакивает на месте, смотрит на Питера грозно и хлопает ладонями по столу. Питер покаянно вскидывает руки, и тарелка с пирожным с дуновением ветра оказывается перед Викки. Та грозит ему кулаком, забирает вилку у Эрика и аккуратно делит пирожное на несколько частей.

— Ich liebe dich (я тебя люблю), мам, — Викки оборачивается и протягивает Санни наколотый на вилку кусочек, — вот, держи.

— Merci, mon amour (спасибо, любовь моя), — Санни берет угощение, обхватывает Викки за пояс и наблюдает, как она по кусочку раздает собственное пирожное каждому присутствующему, — мой маленький добрый полиглот.

Она оставляет на щеке дочери еще один поцелуй, укладывает подбородок на ее макушку и наслаждается зрелищем тихо жующих мужчин. Теплый ветерок треплет волосы, солнце постепенно клонится к закату, и последние теплые лучики оставляют на коже горячие ласковые поцелуи. Викки доедает пирожное, поворачивается к Санни, и в ее глазах отражается самое яркое, красно-оранжевое огромное солнце, расплескивающееся миллиардами мерцающих бриллиантов.

Санни не помнила большую часть своего детства. Не помнила безразличную мать, вечно пропадающего в командировках отца и кривящегося в ее сторону старшего брата. В ее памяти сохранились лишь образы участливого, выслушивающего каждую ее историю отца, милой, заботливой до сведенных в отвращении скул мамы и вечно занятого брата, одаривающего малышку редким вниманием.

Чарльз скрупулезно выстраивал в разуме сестры стены, подменял воспоминания и, глядя в ее пронзительные глаза, стирал безвозвратно целые годы. Он брал ее за руку, вел в построенный отчимом подвал-бомбоубежище и запирал ее там наедине с самой собой. Пожалуй, только Рейвен могла заметить пропажу, и она же наседала на Чарльза с приказами выпустить малышку. Что ж, в этой семье лишь Рейвен была действительно хорошим человеком.

Чарльзу было одиннадцать, когда родилась Санни, и все и без того скудное внимание матери и отчима перешло к ней. С ним осталась разве что Рейвен, но Рейвен не была его матерью и не могла заменить родительскую ласку. Чарльз не знал, завидовал ли он Санни (хотя конечно завидовал), он старательно доказывал себе, что так даже лучше, что ему, способному залезть в чью угодно голову, не место рядом с нормальными людьми. Чарльз искренне верил, что он лучше и матери, и отчима, и этого маленького, сопливого и вечно орущего ребенка. Чарльзу было одиннадцать, и он полагал, что на свете нет никого лучше него самого.

Когда маленькое голубоглазое чудо схватило двенадцатилетнего Чарльза за штанину и улыбнулось так широко, что, казалось, уголки губ вот-вот достанут до ушей, Чарльз только и смог что вырваться и сбежать. Санни, его маленькая годовалая сестра смотрела так, будто видела его насквозь. Словно от нее невозможно было укрыться ни в прошлом, ни в будущем; доверчивые искорки в ее глазах прошивали насквозь и оставляли чувство пробитой в скафандре дыры, сквозь которую стремительно вытекает живительный кислород. Чарльз долго не мог отдышаться, стоял, подпирая спиной дверь собственной комнаты, и пытался понять, отчего детский взгляд его сестры кажется таким отвратительно знакомым.

Трехлетнее чудовище ходило за Чарльзом по пятам, и не было в доме места, где он мог бы от нее спрятаться. Чарльз прислушивался к каждому звуку, оглядывался, прежде чем выйти из комнаты, и посылал Рейвен «на разведку». Даркхолм смеялась и закатывала глаза, но ее права в этом доме были слишком эфемерными, чтобы она могла отказать.

— Ча-а-али! — вынырнувшая из-за угла Санни подняла на него пронзительные, мерцающие в тусклом вечернем свете глаза и заложила ручки за спину. — А хочешь, я тебе кое-что расскажу?

Она прекрасно выговаривала буквы, но отчего-то намеренно коверкала его имя. Чарльз смерил девочку подозрительным взглядом, сделал несколько шагов назад и спрятал руки в карманы. Санни шагнула следом, склонила голову набок и повторила:

— Хочешь?

Чарльз дернулся, отступил еще на шаг, но Санни снова приблизилась, растянула губы в улыбке, встряхнула ладонями перед собой и принялась загибать пальцы:

— Этот дом будет школой, большой-большой, и здесь больше не будет так тихо. Ты будешь профессором, только почему-то будешь постоянно сидеть в кресле, и все будут тебя любить, даже я. Особенно я, — Санни склонила голову в другую сторону, сверкнула глазами, поправляясь, и сжала ладонь в кулак, — а еще у тебя будет лучший друг, который одновременно враг, и вы вместе будете рушить и создавать мир. Здорово, правда?

Она подняла на него пронзительные, словно видящие насквозь глаза, хихикнула, слегка подпрыгнув, и уставилась выжидающе. Чарльз замер, но больше Санни не произнесла ни слова, только смотрела, почти не мигая, отчего у него внутри все сворачивалось в комок. Чарльз сделал глубокий вдох, присел перед сестрой на корточки и постарался сделать участливый вид.

— Санни, — Чарльзу вдруг показалось, что он впервые произнес это имя вслух, — с чего ты все это взяла? Кто-то сказал тебе?

Честно говоря, Чарльз мог бы просто прочитать ее мысли, но отчего-то лезть в голову этой девочки со странными глазами казалось чем-то даже не ужасным — попросту невозможным. Взгляд Санни на мгновение сделался обиженным, она замотала головой, отчего собранные в хвостики волосы скрыли выражение ее лица.

— Нет, Чали, — заявила она, взмахивая сцепленным в замок ладонями перед самым его носом, — никто мне не говорил, я просто знаю. Еще знаю, что когда-то здесь жили люди в красивых костюмах как на фотографиях, а еще в моей комнате красивая тетя стала белой и страшной, а потом ее куда-то забрали. Еще в маму и папу врежется большая машина, и мы с тобой будем…

— Замолчи!!!

Чарльз даже не заметил, что повысил голос, вздрогнул, когда Санни обиженно надула губы и топнула ножкой. Он уселся перед ней прямо на пол, закусил губу и заставил себя улыбнуться. Санни улыбнулась в ответ, перекатилась с пятки на носок и хихикнула, когда Чарльз потянулся к виску дрожащими пальцами.

— А я знаю, что ты сейчас сделаешь.

Чарльз вздрогнул всем телом и едва не отдернул руку. Санни смотрела на него пронзительно, сверлила мерцающим взглядом голубых, почти прозрачных глаз и изредка переступала с ноги на ногу. Она смотрела серьезно, совсем не как трехлетняя девочка, и Чарльзу совсем не требовалось прилагать усилий, чтобы проникнуть в ее разум.

Чарльз почувствовал касание холодных пальцев на ладони, и только это позволило ему прийти в себя. Он содрогнулся и едва не рухнул на спину, погребенный под лавиной, нескончаемой волной перемешавшихся, сброшенных в единую кучу прошлого и будущего. Бесконечные видения, плохие и хорошие, заполняли голову маленькой Санни, отрезали ее от настоящего плотной стеной и заковывали в неразрывные вечные кандалы.

Она не позволила ему проникнуть глубже, показала только волнующуюся будто в шторм поверхность и вытолкнула, выбросила из собственного океана безумной карусели, оставив на ладони ледяной отпечаток будто неживого прикосновения.

Санни смотрела на него по-прежнему пронзительно, щурилась и склоняла голову набок. В холодных пальцах она сжимала его дрожащую ладонь, качала головой и думала слишком громко, чтобы Чарльз мог не слышать.

В этот день он понял, где видел ее глаза. Каждый день, словно ежедневная неотвратимость, этот взгляд преследовал его, шагал по пятам, выцарапывал душу и прошивал каждую клеточку тончайшими иголками. Стоило Чарльзу взглянуть в зеркало, и он видел Санни, стоило ему взглянуть на Санни — Чарльз видел самого себя.

Что человек будет делать, внезапно получив способность читать чужие мысли? Использует эту возможность для исполнения собственных целей, будет предугадывать поступки других, всегда будет знать скрытые смыслы, чтобы, например, получить повышение или добиться желаемой девушки? Или может быть реализует самые корыстные, противозаконные планы вроде мошенничества или ограбления банка? Может быть он будет помогать другим и бороться с преступностью или пожелает вовсе не пользоваться этой силой?

Что будет делать маленький ребенок, еще даже не школьник, если внезапно обнаружит, что слышит гораздо больше, чем люди говорят вслух? Если его родители и друзья окажутся совсем не такими, как он себе представлял, и если он поймет, что больше никто на свете не может также, что для всех остальных образ другого человека заканчивается на том, что можно увидеть, услышать или почувствовать. Что то, что внутри, глубоко в мыслях, самое сокровенное человеческое нутро доступно ему и только, исключительно ему.

Возможно этот ребенок испугается, расскажет родителям или друзьям, или кому-то еще. Или он будет молча слушать, анализировать и запоминать, потому что он не понаслышке знает, насколько жестоко люди относятся к тем, кто не похож на всех остальных.

Из второго варианта следует еще два возможных сценария. На самом деле их гораздо больше, потому что каждый человек уникален и может повести себя совершенно непредсказуемо, однако нам интересны именно эти два, как наиболее вероятные. Согласно первому сценарию, если ребенок будет скрывать свои способности, но продолжит ими пользоваться, он вольется в самую популярную компанию в школе или другом месте, завоюет всеобщую любовь и уважение и постоянно будет в центре всеобщего внимания. Согласно второму сценарию он отдалится ото всех, превратится в этакого отшельника и одиночку и будет наблюдать за людьми, точно за неразумными зверьми в зоопарке.

Однако так или иначе это ребенок будет считать себя лучше других, кем-то уникальным, превосходящим всех остальных людей, просто в одном случае он будет возглавлять этих людей, а в другом — останется всего лишь наблюдателем, молчаливым надсмотрщиком с занесенным для удара кнутом.

Чарльз был где-то между этими двумя гранями, общался со всеми, но ни с кем не сближался достаточно, чтобы называть хоть кого-то настоящим другом. Даже Рейвен, прекрасная добрая Рейвен оказалась отделенной от Чарльза непреодолимой нависающей стеной и была разве что самую чуточку ближе слившихся в общую массу всех остальных.

И естественно Чарльз считал себя лучше. Кем-то особенным, возвышающимся над людьми, следующим звеном эволюции. И даже несмотря на множество факторов, опровергающих его уверенность, он упрямо продолжал так думать.

Когда появилась Санни, Чарльз уже знал, что не один такой странный на свете, но, несмотря на это, он был твердо уверен, что не найдется никого настолько же сильного и настолько же одинокого. Маленькая Санни казалась ему несмышленым комочком, кем-то сродни собачонке, впустую тявкающей день за днем. И все же Чарльз избегал ее, сторонился и запирался в собственной комнате. Санни смотрела на него почти прозрачными голубыми глазами, точно заглядывала в самую душу, и Чарльз совсем не был уверен, не видит ли она его насквозь. Почувствовать на себе все прелести собственной силы оказалось настолько невыносимо и странно, что он сам почти перестал заглядывать в чужие мысли.

Почти, потому что «подслушивать» за другими для Чарльза стало почти как дышать. И он уже просто не мог, физически не способен был вытащить свою чертову задницу из чужих мозгов.

Санни была не просто сильной, она оказалась потрясающей. То, что он увидел за несколько мгновений в разуме трехлетней сестры, поразило его настолько, что Чарльз ослеп, оглох и онемел, превратившись в крохотную песчинку, бросаемую сквозь прошлое и будущее. Стоило Санни захотеть, и она могла бы уничтожить все, включая самое время.

* * *

Чарльз резко вздрогнул, выныривая из воспоминаний. По телу пробежали мурашки, казалось, волосы встали дыбом, а кончики пальцев свело холодной судорогой. Хэнк смерил его вопросительным взглядом, и Чарльз поспешил задавить нехорошее, скребущееся в загривке чувство, как можно глубже. Аномальный, словно чужой страх остался отголоском внутри, но Чарльз настолько привык слышать чужие мысли и эмоции, что не обратил на него внимания. И все же неприятное чувство зудело в мыслях еще несколько долгих минут, прежде чем резко оборвалось, оставив еще более пугающую тишину.

Рука сама собой потянулась к виску, и Чарльз нахмурился, подавил порыв и растрепал пальцами волосы, обеспокоенно поджимая губы. Что-то определенно случилось, но что-то случается каждую минуту, и Чарльз просто-напросто не может помочь всем. К тому же видение Джин о скором апокалипсисе и рассказ Мойры нисколько не уменьшили пульсирующую в висках головную боль, так что Чарльз малодушно позволил себе забыть о раздирающих нутро чужих мыслях.

Забыть ровно до того момента, как появившаяся словно из ниоткуда Рейвен поведала ему об очередных проблемах.

— Это касается Эрика, — Чарльз одарил Рейвен вопросительным взглядом, и она, поджав губы, нехотя продолжила, — и Санни. Включи телевизор.

Чарльз прищурился, на мгновение думая, что возможно зря проигнорировал захлестнувшие его недавно чужие эмоции, но подчинился, щелкнул пультом, и на небольшом экране с характерным хлопком появилась картинка. На ней был кадр с происшествия семилетней давности, где Эрик стоит, вскинув руку, и вещает что-то в камеру. Звук появился несколько позже, и высокий голос ведущей программы экстренных новостей затараторил необходимую информацию.

— Известный мутант Эрик Леншерр по прозвищу Магнето несколько лет скрывался на окраине Канады, где под именем Генри Редпетас проживал с женой, также мутантом, Александрой Ксавье и двумя детьми. По последним данным в их доме найдены двенадцать тел местных жителей, а также следы крови малолетних детей. На телах погибших не были обнаружены травмы или другие видимые повреждения, которые могли стать причиной смерти. Ни самого Леншерра, ни кого бы то ни было еще на месте происшествия обнаружено не было, а один из местных жителей утверждает, что найденные мертвыми мужчины первыми совершили нападение на семью мутантов. Однако следствие уверено, что…

Рейвен раздраженно щелкнула пультом, картинка погасла, а сам ни в чем не повинный механизм полетел в стену и развалился на несколько составляющих. Даркхолм сложила руки на груди и цокнула языком, вперила в Чарльза пылающий ненавистью взгляд и вопросительно изогнула бровь.

— Двенадцать трупов, Чарльз, — хмыкнула Рейвен, — и ты знал про детей?

— Да, Санни говорила мне, — Чарльз устало потер лоб и вдруг понял, чьи это могли быть эмоции, — и этих людей убил не Эрик.

Рейвен поперхнулась, дернулась и упала в ближайшее кресло. Она закрыла лицо ладонью, резко выдохнула и несколько раз моргнула, точно сгоняла вставшую перед глазами пелену.

— Что значит, не Эрик? — Рейвен подалась вперед и почти по-звериному рыкнула. — Кто еще мог убить их?

— Ты сама слышала, никаких повреждений, — Чарльз развернулся, выкатываясь из-за стола, и выдохнул следующие слова едва слышно, — Санни убила их.

— Санни? — рявкнула Рейвен, переспрашивая, и Чарльз обреченно кивнул. — Санни?! Ты в своем уме? С каких пор она… Господи, скольким еще людям ты запудрил мозги?

Рейвен всегда была умной девочкой, и ей не нужно было объяснять, что все это значит. Да, Чарльз подправил воспоминания многим, даже слишком многим, но такова была цена спокойствия. А в случае Санни такова была цена целого мира.

— Ладно, я не буду тебе ничего говорить, — Рейвен всплеснула руками и зажмурилась, — что ты теперь собираешься делать? Ты можешь с ней хотя бы связаться?

— Нет, — Чарльз потер переносицу; от странной невозможности почувствовать сестру сводило в ухмылке губы, — нужно выяснить, что там случилось, а потом я попробую достучаться до Эрика с помощью Церебро.

— Почему не сейчас? Почему ты не свяжешься с ним сейчас, зачем ждать?

Рейвен вскочила с места, нависла над ним, тяжело дыша, и Чарльз оборвал ее еще до того, как она успела произнести еще хоть слово:

— Потому что, Рейвен, я хочу сочувствовать ему, а не желать уничтожить.

Самолет приземлился плавно, опустился на сочную траву и затих, не выдавая больше свое присутствие ничем, кроме огромных для подобной местности габаритов. Вокруг было чистое поле, ограниченное черно-зеленым шелестящим лесом, сквозь который вела тонкая тропинка и чуть более широкая автомобильная колея. Чарльз поморщился, предчувствуя неудобный путь, и вздрогнул оттого, что схватившийся за ручки Хэнк толкнул кресло вперед.

— Городок за тем лесом, — Хэнк протянул руку вперед, указывая направление, — я не рискнул сажать самолет ближе.

— Спасибо, Хэнк, — бросил Чарльз, вонзая взгляд в шелестящие на слабом ветру кроны.

Чарльз даже не заметил, как они прошли лесочек, так погрузился в собственные мысли, что очнулся только когда шум чужих мыслей выдернул его из раздумий. Несмотря на то, что городок походил больше на деревеньку или поселок, людской гомон перекрывал едва ли не все звуки и сливался в единый, давящий на виски шум.

Поток чужих мыслей влился в голову плавно, привычно разделился на отдельные голоса, и Чарльз смог выловить главное. Эрик и Санни жили на окраине городка, в отдалении от остальных домов, но Чарльз не спешил идти туда. Мысли одного мужчины особенно привлекли его внимание, и он прислушался, проник глубже и просканировал воспоминания.

— Добрый день, — Чарльз привычно приложил палец к виску, заставляя мужчину видеть то, что ему нужно, — агент Колсон, ФБР. Мы расследуем инцидент с мутантами, расскажите все, что вам известно.

— Дин Коллинз, сэр, — мужчина протянул Чарльзу руку, на мгновение замявшись, — мой сын учился в классе миссис Редпетас.

— Вы продолжаете звать ее этим именем? — Чарльз улыбнулся и ненавязчиво повел его к нужному дому.

— Я знаю ее как Алексис Редпетас и не могу сказать о ней или ее муже ни единого плохого слова.

Дин Коллинз вздрогнул словно от воспоминаний, однако в его голове было поразительно пусто и вместе с тем мысли мужчины полнились беспорядочными чувствами, страхами и предположениями. Чарльз вздохнул, выныривая из его головы, подал знак тут же скрывшемуся из виду Хэнку, и невесомо коснулся переносицы пальцами.

— Так вы считаете этих мутантов хорошими людьми? — спросил Чарльз, когда они почти достигли скрытого пышными кронами домика.

Возле двери стоял хмурый Хэнк, разговаривающий с кем-то из, должно быть, местной полиции. Больше никого рядом не было, и Чарльз снова вздохнул, заставляя полицейского пропустить их и уйти.

— Несомненно хорошими, сэр, лучше многих из нас, — отозвался Коллинз, — и прошу вас, не зовите их мутантами.

Снаружи дом выглядел неприметным и довольно маленьким, Чарльз краем глаза заметил большие качели на заднем дворе и выхватил сложенные на веранде вещи. Дом несомненно выглядел жилым, но Чарльз никак не мог представить Санни вместе с Эриком сидящими, например, на этих качелях или беседующими у самого входа.

Внутри все оказалось еще хуже. Чарльз будто окунулся в гостиную нормальной, среднестатистической семьи с двумя детьми, семьи, которой у него самого никогда не было. В комнате царил беспорядок, вещи были разбросаны, а стекла беспощадно выбиты, но даже среди этого хаоса Чарльз мог заметить несколько рисунков и фотографий, а также несколько пар детских ботинок, ровно стоящих возле большого шкафа.

— Что насчет инцидента? — Чарльз развернулся в кресле, неосторожно коснулся пальцами валяющейся на диване кофты и отдернул пальцы. — В отчете сказано, что, по вашим словам, погибшие сами спровоцировали нападение.

— Так и есть, — тут же подтвердил Коллинз, — это была идея Вуда, директора местной школы. Он, честно говоря, был неравнодушен к миссис Редпетас и очень остро воспринимал ее отказы. Он же раскопал старые новостные сводки, где мы все с ужасом узнали Алексис и Генри, и он же предложил напасть на них, пока они не напали на нас.

— И вы были против? — вмешавшийся Хэнк указал Чарльзу на разбитую фотографию, с которой на него смотрели четверо.

Санни улыбалась счастливо, держала за руки двоих мальчишек разного возраста, а за ее спиной стоял совсем непривычный, умиротворенный и даже слегка довольный Эрик. Чарльз поморщился, взмахивая ладонью, перехватил у Маккоя разваливающуюся деревянную рамку, вытащил из нее фотокарточку и сунул за пазуху.

— Я, — Дин Коллинз замялся, вытер ладони о штаны и усмехнулся, — да, я был против. Но вместо того, чтобы как-то помешать Вуду, я позвал на встречу Генри. Я не знал, что Вуд решит устроить нападение в тот день, я просто хотел предупредить, чтобы никто не пострадал…

Он замолчал, закусывая губы, и Чарльз увидел, как Коллинз жестко сжимает кулаки. Хэнк прикрыл глаза, обошел гостиную и остановился ровно посередине, рядом с расплывшимися багровыми следами, и опустился на корточки, собирая засохшую кровь ватной палочкой.

— Вуд получил по заслугам, — жестко отчеканил Коллинз спустя несколько десятков секунд, — однако мне жаль, что Алексис и Генри пришлось разочароваться в людях. Я, пожалуй, разочарован тоже.

— Вы можете предположить, что случилось с детьми? — Хэнк задал тот вопрос, озвучить который у Чарльза не хватило сил.

— Это их кровь, — Коллинз кивнул на засохшую лужу посреди гостиной, — после такой потери не выживают.

— Что насчет Алексис и Генри? — снова спросил Хэнк. — Здесь нет их крови, и тела также не были найдены. Вы знаете, куда они могли пойти?

Чарльз застыл посреди гостиной, позволив Хэнку разговаривать с Коллинзом, огляделся еще раз и прикипел взглядом к еще одной, покосившейся на стене фотографии. На ней не было Эрика и Санни, только двое улыбчивых мальчишек, один с рыжеватыми кудрями и задорными ямочками на щеках, и второй с копной пшеничных волос и яркими голубыми глазами.

— Я общался и с Генри, и с Алексис, но они никогда особенно не рассказывали о себе, — Коллинз потер подбородок и нахмурился, — хотя Алексис как-то упоминала, что у нее есть старший брат в Америке. Возможно они могли пойти к нему.

Чарльз переглянулся с Хэнком, дернул уголком губ и снова уставился на висящую перед глазами фотографию. Что-то в старшем ребенке казалось ему знакомым, хотя Чарльз был уверен, что никогда прежде его не видел.

— Она называла его имя? — спросил Чарльз, разворачиваясь лицом в центр комнаты. — Имя старшего брата?

Коллинз посмотрел на него удивленно, и Чарльз слегка улыбнулся. Эта информация не была необходима, но вопрос сам собой сорвался с губ, и теперь оставалось лишь ждать ответ.

— Чарльз, кажется, — неуверенно ответил Коллинз, усмехнувшись, — хотя возможно я вычитал это в газетах.

— Спасибо, мистер Коллинз, — Хэнк поднялся, протягивая мужчине раскрытую ладонь, — мы еще осмотримся здесь, а вы свободны.

— Благодарю за помощь, — кивнул Чарльз, слегка улыбнувшись.

Дин Коллинз неуверенно оглядел помещение, запустил пятерню в волосы и кивнул, направившись к выходу. У самой двери он обернулся, прищурился и усмехнулся, сталкиваясь взглядом с Чарльзом:

— Надеюсь, с ними все будет в порядке.

— Непременно, — снова кивнул Чарльз, сжимая пальцы на подлокотниках кресла.

— Черт возьми! — Чарльз стукнул кулаком по столу так, что стоящие на нем безделушки подпрыгнули и зазвенели. — Я чертов идиот!

Что-то звякнуло и разбилось, в нос ударил запах спирта, и Чарльз выдохнул, откидываясь на спинку кресла. Сложившая руки на груди Рейвен хмыкнула и покачала головой.

— Справедливое утверждение, — она цокнула языком и уселась в кресло напротив, — а теперь расскажи, что случилось. И где Санни?

— Я не знаю, где Санни, — Чарльз опустил ладони на колени, нащупал несколько бумаг и сжал их до побелевших костяшек, — я не знаю, я… я все испортил, я во всем виноват, Рейвен! Если Санни устроит апокалипсис…

— Чарльз!!! — рявкнула Рейвен, хлопая ладонью по столу. — При чем здесь ты, и что за ерунда про Санни и апокалипсис?

Чарльз вздрогнул и резко выдохнул, разжимая пальцы. На коленях у него лежали теперь измятые несколько фотокарточек, тех самых из дома Санни и Эрика. С одной из них, самой верхней, на него насмешливо смотрел тот самый рыжеволосый мальчишка.

— Это Энтони, — Чарльз швырнул фотографию на стол и неловко разгладил ее пальцами, — он эмпат, чувствует чужие эмоции. Он пытался связаться со мной в тот день, а я как идиот ничего не понял и позволил ему и его брату умереть.

Рейвен подхватила фотографию, всмотрелась в детские черты лица и фыркнула, делая взмах рукой. Чарльз вздохнул, послушно выкладывая на стол остальные, и отвернулся, не желая смотреть на то, что он собственным бездействием разрушил.

— Так что насчет апокалипсиса, — Рейвен разглядывала фотографии, перебирала одну за другой и совсем не смотрела на застывшего Чарльза, — в жизни не поверю, что крошка Санни способна кого-то убить, не то что устроить конец света.

— О, поверь мне, она способна уничтожить всех щелчком пальцев, — Чарльз усмехнулся, на мгновение возвращаясь в прошлое, где на него смотрели прозрачные, пронзающие насквозь глаза, — буквально всех.

* * *

Чарльз завидовал Санни. В самом деле завидовал еще до того, как это маленькое голубоглазое чудо появилось на свет. Чарльз завидовал тому, что отстраненная мать уделяла ей крупицу внимания, тому, что кажущийся чужим отчим принимал ее безоговорочно. Чарльз завидовал тому, что у этого ребенка наверняка не будет никакой силы, что ему не придется видеть чужие мысли, слышать больше, чем он может себе позволить.

Чарльз завидовал Санни, потому что она в самом деле была солнцем. Маленьким сверкающим бриллиантом, беззаботным ребенком, не обремененным тяжестью чужих судеб. Чарльз завидовал Санни, потому что думал, что она лучше него. Чарльз никогда не ошибался настолько сильно.

Санни не была солнцем. В ее мыслях ширилась черная дыра, разрасталась с самого рождения пустота, заполненная чем-то чужим, чем-то, что было задолго до, и что будет далеко после. В голове Санни была целая вселенная, и она была много, много хуже читающего чужие мысли Чарльза.

И вместе с тем Санни все-таки была лучше. Чарльзу было больно и страшно, но у него была Рейвен, такая же странная и непостижимая, как он сам. Санни было больно и страшно, и у нее не было никого, кто мог бы разделись с ней эти чувства. Санни тянулась к Чарльзу не потому что знала, что он такой же, а потому что Чарльз был ее братом, родственной ниточкой, связывающей ее с этим миром. Ниточкой, не позволяющей сойти с ума.

Чарльз боялся Санни. Потому что она была отражением его самого в кривом зеркале, она была лучше, и вместе с тем она была ужасна. Санни знала будущее вплоть до мельчайших деталей, видела обнаженное, неприглядное прошлое во всех подробностях и не отличала добро от зла. Санни была ангелом и дьяволом одновременно, и никто не был в силах причинить ей боль. Никто, кроме Чарльза, вспарывающего мысли, разрывающего зачатки дружелюбия и милосердия. Никто, кроме Чарльза, боящегося свою сестру как себя самого.

Чарльз перекраивал ее. Перестраивал мысли и воспоминания, рисовал чувства, заковывал силы в непреодолимые, незримые оковы. Санни позволяла ему, она вела его. Санни было также больно и страшно, но Чарльз понял это слишком поздно, чтобы успеть исправить. Санни исправила все сама. Его руками она стерла саму себя, нарисовала образ идеальной сестры. Должно быть она знала, что так будет, потому что Санни знала все, и это знание было гораздо большим, чем маленький ребенок способен вынести.

— Дядя Чарли! — радостный возглас выдергивает его из мыслей, и Чарльз вздрагивает.

Викки смотрит на него укоризненно, покачивается на коленях и путается пальцами в пиджаке. Малышка качает головой и дует губы, оглядывается на родителей и коварно хихикает. Она похожа на мать. Гораздо больше, чем Чарльз мог вынести, гораздо больше, чем на первый взгляд.

— О чем ты думаешь? — Викки запускает пальчики в волосы и стягивает с хвостиков резинки. — Мам, ты знаешь, о чем думает дядя Чарли?

Викки оборачивается на улыбающуюся Санни, Чарльз следит за ее взглядом и тонет в почти прозрачных, пронзающих насквозь глазах. Санни хмыкает, подпирает ладонью щеку и качает головой.

— Обо мне? — она словно спрашивает, однако Чарльз точно знает, что это не вопрос. — О чем еще он может так упорно размышлять?

Эрик язвительно хмыкает, но не комментирует, сидит, сложив на груди руки, и смотрит на всех сквозь полуопущенные ресницы. Чарльз вздрагивает, когда Викки тянет его за ворот и заглядывает в глаза, жмурится и кивает на выдохе.

У Викки серо-голубые глаза. Словно глаза Санни с серебристым оттенком, они смотрят гораздо глубже, чем обычный человек может представить. Чарльз не лезет в голову племянницы, потому что своего сумасшествия ему вполне хватает, а еще потому что Санни предупредительно щурится и сжимает ручку чашки едва заметно крепче.

Чарльзу кажется, что Санни знает. Что она помнит все от начала и до конца, но она по-прежнему смотрит на него мягко, поглаживает пальцы и улыбается, словно самый обычный человек. Чарльз в ужасе оттого, что в ее глазах мелькает его собственное отражение, а еще оттого, как этот взгляд напрочь пригвождает его к месту.

Чарльз словно пришпиленная иголкой бабочка, только и может что трепыхать крыльями, не отрываясь от собственного гроба. Санни словно та самая игла, пронзает насквозь, оставляет дыру в груди, но не убивает, наслаждается предсмертными хрипами с безжалостностью младенца-исследователя. Санни смотрит на него, как тогда в детстве, словно вот-вот вывалит все проблемы мира, резко откидывается на спинку стула и громко смеется.

— Мамочка! — Викки появляется на коленях Санни, подхватывает ее смех и обхватывает ручками за шею.

Чарльз не видит это — чувствует, что за этого ребенка Санни безжалостно уничтожит все. Буквально.

Это довольно странно — знать свое будущее. Знать, в какую школу пойдешь, с кем будешь дружить, даже когда умрешь. Еще более странно знать, кого ты будешь любить. Человека, которого ты даже не встречала и вместе с тем знаешь лучше кого бы то ни было другого, человека такого же одинокого, как ты сама.

Ты видишь его прошлое и будущее, мешаешь их с собственными и путаешься в реальных и выдуманных чувствах. Тебе кажется, что ты уже любишь этого человека, потому что так все равно будет, переживаешь ваше общее будущее снова и снова, пока видения не раскалываются на части, не рассыпаются осколками и не становятся всего лишь тихим и бессмысленным сном.

Ты перестаешь видеть будущее, закрываешься от него, но чувства, надуманные воображаемые чувства остаются где-то в глубинках разума, там, куда не в силах добраться ни ты сама, ни кто бы то ни было еще. Они рассыпаются и снова сливаются воедино раз за разом, и сводящая с ума круговерть останавливается только тогда, когда этот человек — твоя воображаемая любовь — предстает перед тобой лично.

Видения рассыпаются к черту, воображение вздрагивает и схлопывается, и ты понимаешь, что вот он перед тобой, и он вовсе не такой, каким ты его себе представляла. Потому что сейчас он не любит тебя, сейчас он погружен в пучину ненависти, и тебе предстоит очень постараться, чтобы вытащить его оттуда.

И когда ты понимаешь, что не любишь его — что-то внутри тебя лопается, разбивается на тысячи тысяч осколков и собирается вновь, потому что воображаемая любовь все еще здесь, а собственные видения ты так и не можешь стереть до конца.

Ты давишь это странное собственническое чувство, потому что он, этот человек, который должен любить тебя, испытывает гораздо больше чувств к твоему старшему брату. Ты для него всего лишь ребенок, четырнадцатилетняя соплячка, но тебе ведь в самом деле не четырнадцать. В твоей голове покоятся тысячелетия, бесконечное количество жизней, и уже по сравнению с этим его двадцать девять лет кажутся крохотной песчинкой в вихре необъятного, неостановимого времени.

Ты продолжаешь следить за ним, подкрадываешься ближе, настолько, чтобы твое скудное тепло достигло его заиндевевших глаз. Так, чтобы его жар растопил твою замерзшую напрочь душу. Ты летишь к нему, словно мотылек на огонь, чувствуешь, как тонкие крылья вот-вот воспламенятся, вспыхнут и сгорят дотла, и касаешься снова и снова, не в силах оторвать прикипевшие к его коже пальцы.

Ты обжигаешься, подлетаешь снова, снова касаешься, повторяя все по кругу, копишь зарождающуюся в груди ярость и захлебываешься ей. Ты пытаешься ненавидеть его, давишь видения-воспоминания, едва ли не стираешь собственную личность и все равно продолжаешь заглядывать в его льдистые холодные глаза и видеть в них не свое отражение.

Ты следуешь вырисовывающемуся перед глазами пути, ступаешь неуверенно и оступаешься, потому что все это кажется тебе неправильным. Все это, все, что случилось и должно случиться, ты превращаешь в бесконечные варианты, тонкие тропинки, создаешь себе выбор и вместе с тем лишаешься его.

Ты стираешь из будущего саму себя, так, чтобы больше не видеть его глаза, чтобы его тепло больше не достигало тебя. Чтобы забыть об этой выворачивающей наизнанку любви, кажется, текущей по венам вместе с алой кровью.

Ты перекраиваешь саму себя, перерождаешься словно феникс, учишься ненавидеть его и ненавидишь себя. Ты выдыхаешь, когда он исчезает из твоей жизни, потому что теперь ты можешь предаться выдуманным чувствам и не отвлекаться на настоящие.

Это болезненная зависимость, которую ты лелеешь словно второе сердце, носишь под кожей и упиваешься ей, потому что на самом деле ничего не знаешь о настоящей любви.

Ты забываешь саму себя, заталкиваешь дар как можно глубже, пытаешься быть обычной, такой как все, и у тебя даже получается. Ровно до того момента, как в памяти всплывают льдистые глаза, а на ладони жарким отпечатком возрождается воспоминание его тепла. И ты уже не помнишь, откуда взялись эти чувства, не помнишь ни своего, ни его будущего, продолжаешь кутаться в эфемерный образ и резать тонкую кожу осколками.

И когда человек из будущего, настоящего, не выдуманного тобой будущего, показывает тебе все, ты обращаешь внимание лишь на его лицо. Лицо, направленное на тебя, и глаза, в которых мерцает искрами твое отражение. Ты захлебываешься в его любви, впервые в жизни, кажется, счастливо смеешься и отбрасываешь прочь поселившиеся в разуме колючие сомнения.

Только когда ты видишь его, совсем не изменившегося за бесконечную череду лет, ты понимаешь, что это все еще не он. Не он тот, кто любит тебя больше целого мира, не он тот, в чьих глазах отражается твое лицо. И ты злишься, вспыхиваешь золотым пламенем и гаснешь. Потому что в его сердце, где-то очень глубоко покоится твой отпечаток. Крошечный, едва различимый образ, объятый золотом осколок тебя самой, намертво въевшийся в чужую плоть.

И ты путаешься в нем, переплетаешь сверкающие золотом нити и вместе с тем рвешь их, потому что это неправильно. Все это, надуманная любовь, прошлое и будущее в твоих глазах, — все это неправильно настолько, что болью сводит конечности, и пелена застилает разум. Ты рушишь саму себя, рвешь остатки прикипевших к твоим пальцам нитей и продолжаешь тянуться к нему, как к единственному в этом мире источнику тепла.

Когда ты вдруг оказываешься рядом с ним, невозможно и непостижимо, видишь его сцепленные пальцы и сжатые до скрежета зубы, ты выдыхаешь. Впервые в жизни выпускаешь из себя эти выдуманные-реальные чувства, опустошаешь собственный разум и упиваешься исходящим от него теплом. И пусть он сам еще не понял, что любит тебя, это уже случилось. Ты видишь в его глазах собственное отражение, чувствуешь разгорающийся только для тебя пожар и вдыхаешь все это, наполняешь себя им.

Ты тянешься за ним, словно неосторожно привязанная красная ниточка, и улыбаешься, когда он наконец разворачивается к тебе.

Когда Эрик впервые повстречал Чарльза, он считал его удобным, полезным предметом для достижения собственных целей. Он не ошибся, Чарльз горел энтузиазмом, тянул его за собой, не осознавая, что шагает прямиком в пропасть. Эрику была интересна только месть, месть и ничего более, он управлял словами, как металлом, заставлял Чарльза поверить себе и тянул его следом. В какой-то момент Эрик даже поверил, что они могут действительно найти общий язык, создать что-то общее. Но в конце концов они выбрали разные пути для достижения одной цели.

В следующую их встречу одиннадцать лет спустя Чарльз собирался использовать его для достижения собственных целей. Чарльз не считал его оружием, Эрик знал это, но он был кинжалом в его руке. Кинжалом, обратившимся против своего владельца, едва не уничтожившим все. Эрик сделал бы это, если бы не одна крохотная деталь.

То, чего у Эрика никогда не было, крохотное хрупкое солнце, сияющее как путеводная звезда во тьме. Семья, которую Эрик так желал, даже не осознавая этого желания.

Чарльз был для Эрика верным врагом и заклятым другом, тем, кто идет по соседней тропе, отделенной непроницаемой стеной. Человеком, от которого Эрик жаждал избавиться, и не смог бы себе этого простить.

Санни была крохотной хрупкой дверью, единственным проходом, соединяющим их друг с другом. Санни была ребенком, поившим Эрика молоком с медом, женщиной, показавшей ему цену будущего. Санни полностью оправдывала собственное имя, она светила ярче любого источника света, тянула Эрика и Чарльза друг к другу и не позволяла им окончательно разорвать связи.

Поначалу она казалась ему слишком яркой, слишком живой и настоящей, такой, каким Эрик никогда не мог себе позволить быть. Она тянулась к нему, липла, как мошкара к огню, и Эрик никак не мог взять в толк, что она в нем нашла. Не зря говорят, что хорошие девочки западают на плохих мальчиков.

Санни не была хорошей, Эрик понял это гораздо позже. Она ослепляла, сжигала дотла, превращала врагов в пепел и развеивала их по ветру. Она была потрясающе слабой, однако эта слабость нисколько не мешала ей обрывать жизни взмахом руки. Санни могла бы уничтожить мир одним своим желанием, но она этого не делала. Санни могла бы уничтожить Эрика единственным словом, но позволяла ему жить, тянула за собой и окутывала тем теплом, которого, он думал, у него никогда не будет.

Поначалу Эрик считал ее раздражающим ребенком, надоедливой букашкой, бесполезным балластом. Он убедился в этом, когда его заклятый враг похитил ее, так просто забрал из одного из самых охраняемых мест Америки. Хотя что мутантам какая-то человеческая охрана, способная разве что бездумно палить во все стороны и сходить с ума от страха. И даже так, она, этот бесполезный ребенок, пошла с ним сама, словно послушная игрушка, следующая за привязанными к рукам и ногам нитями.

Когда он увидел ее слезы, слезы маленькой девочки, в чьих глазах взрывалось красками будущее, он оцепенел на долгое мгновение. В нем не проснулось желание защищать ее, однако Эрик захотел в самой глубине своей прожженной ненавистью души, чтобы это маленькое солнце, облизывающее своими лучами его ядовитые руки, больше никогда не скрывалось за тучами.

В следующие десять лет у Эрика было много, даже слишком много времени на размышления. Запертый в гребаной пластиковой тюрьме под Пентагоном, он только и делал, что коротал часы и минуты в размышлениях о прошлом и будущем, анализировал свои и чужие поступки и делал не всегда правильные выводы. Вывод, к которому он пришел относительно Санни, впоследствии оказался верным.

Она спасала. Всех, до кого могла дотянуться, всех, кто не был ей безразличен, она вытаскивала, вытягивала на себе и, кажется, была готова отдать собственную жизнь за чужое благополучие. Эрик не понимал этого, но то, что среди прочих она держала и его руку, отчего-то грело макушку лучами воображаемого солнца. Санни видела будущее и делала все, чтобы оно не осуществилось.

Когда они встретились вновь одиннадцать лет спустя, она уже не была ребенком, но Эрик отчаянно не желал этого признавать. Санни сверкала лукавой улыбкой, склоняла голову набок, и Эрик не мог признаться даже самому себе, что хочет прикоснуться. Вобрать в себя это тепло, быть единственным, кто достоин ее взгляда, чтобы она спасала не весь мир, а только его. Эрику до боли в кончиках пальцев нужна была Санни, улыбающаяся кому угодно, кроме него, и он давил это желание, ранил самого себя и делал все, чтобы зависимость стала крепче.

Эрик, где-то в самой глубине своей обитой металлом души, завидовал Чарльзу. У Чарльза было то, чего никогда не было у Эрика, то, что, кажется, было важнее самой жизни, и то, чем вовсе не интересовался Ксавье. Эрик хотел отобрать у него Санни, присвоить, сделать своей и только для себя, и когда ему представился шанс — он просто не смог удержаться.

Эрик бесконечное количество раз в собственных воспоминаниях видел, как подхватывает ее завалившееся набок тело и цепенеет. Эрик помнит ее, истекающую кровью в своих руках, в шаге от небытия, бледную и такую хрупкую. Санни только что яростно кричала, доказывала неправоту — не только его, всех присутствующих, — и вот уже она едва дышит, вовсе не обжигает теплом и едва ли не рассыпается пеплом в пальцах.

Неважными становятся и шепчущий что-то надрывно Чарльз, и скалящаяся Рейвен, и правительственные ублюдки, которых он собирался прикончить собственными руками. Эрик вдруг понимает, что если это хрупкое солнце погаснет по его вине на его руках, он никогда себя не простит.

И Эрик уносит ее черт знает куда и черт знает зачем и, кажется, впервые за одиннадцать лет ему настолько спокойно. Он отчего-то знает, что она выживет, потому что Санни — самая сильная женщина, которую он когда-либо знал. О, Эрик уже не считает ее ребенком, никогда не считал на самом деле, но продолжает твердить это ей и самому себе. Потому что признать собственные чувства слишком сложно, потому что в нем теперь поселился новый страх.

— Привет, — хрипло шепчет ему Санни, едва придя в себя, — ты зачем меня украл?

И Эрик не может ей ответить, не может ответить самому себе и только путается. Санни как чертов наркотик, затягивающий в пучину безумства, и он проваливается куда-то в глубину ее прозрачного взгляда и неожиданно видит там самого себя.

Ему требуется довольно много времени, чтобы осознать — у Санни такая же зависимость, как и у него самого. Это звучит странно, это выглядит странно, но они продолжают цепляться друг за друга, словно больше никого в мире вовсе не существует. Санни все еще тянется к нему, вот только теперь она — огонь, а Эрик всего лишь крохотная несмышленая мошка, которая вот-вот сгинет в пламени. Санни — огромное солнце, она светит для всех, и Эрик ревнует ко всему миру разом. Эрик хочет запереть ее и никому не показывать, но яркие лучи прорываются сквозь все преграды и обдают его нестерпимым жаром словно в отместку.

Санни необходимо светить, Эрику необходимо ее тепло, и вместе они становятся чем-то вроде паразитов, зависящих друг от друга.

* * *

Эрик смотрит на двух оборванцев в грязной подворотне и, кажется, уже знает, что будет дальше. Санни за его спиной не понимает ни слова и пока еще молчит, а Эрик нутром чувствует, что ее свет больше не принадлежит ему одному.

— Либо они идут с нами, либо они идут со мной, — чеканит Санни так, будто ее зависимость напрочь испарилась.

И вот что, спрашивается, Эрик может на это ответить? Эрик знает, что Санни знает, что он не оставит ее одну. Эрик знает, что Санни не оставит одного его, но все равно теряется, будто у него только что отобрали что-то жизненно важное, цепенеет на долгое мгновение, и ему отчего-то кажется, что он видит триумф в глазах мелкого мальчишки.

Санни словно следует давно написанному сценарию, стремительно находит местечко где-то на границе с Канадой, меняет фальшивые документы. Эрик, следуя ее указаниям, устраивается на работу, общается с людьми, словно они четверо — совершенно нормальная семья, и это оказывается на удивление просто. Просто до тех пор, пока мальчишки не обживаются и не забирают у него едва ли не все внимание Санни.

Александра Франческа Леншерр. Дьявол, сколько раз Эрик примеряет на нее собственную фамилию, жмурится от рычащего звучания и задыхается. Как бы он хотел назвать ее своей женой взаправду, а не из-за дурацких поддельных документов, но он так ни разу и не спрашивает. Эрик не спрашивает, согласна ли Санни выйти за него, потому что сейчас все слишком хорошо, чтобы быть правдой, и он попросту боится, что его хрупкое счастье рухнет, стоит ему поверить в его существование.

Энтони бросает на него косые взгляды и обходит стороной, а вот мелкому Стивену все равно, он совершенно не чувствует себя чужим в этой семье. Семье, повторяет про себя Эрик, и хлопает себя ладонью по лбу. Черта с два их можно назвать семьей, пока в этом доме живут двое бесполезных дармоедов. Эрик обещает себе привыкнуть, но сделать это никак не получается, и он продолжает тонуть в разъедающей изнутри ревности.

— Папа! — орет размахивающий руками Стивен, и Эрик усмехается.

Мальчишка, кажется, начинает говорить сразу по-английски и вовсе не помнит, что у него когда-то были другие родители. Энтони переучивается сложнее, путается в словах и время от времени переходит на польский во время оживленного разговора. Он хватает Санни за руку, и Эрик давит в себе желание выбросить его куда-нибудь подальше.

На Эрика оборачиваются коллеги, и ему не остается ничего, кроме как подхватить мальчишку на руки. Взгляд Санни лучится лукавством, она вдруг оказывается совсем рядом, целует его в нос и смеется. Энтони прячется за ее спиной, смотрит на него вопросительно и склоняет голову набок.

Стивен обхватывает его за шею и смеется в ухо, и Эрик неожиданно думает, что, пожалуй, их и в самом деле можно назвать семьей.

Он стоит перед закрытой дверью, перекатывается с пятки на носок и касается теплого дерева кончиками пальцев, выводит узоры и старательно не слушает. Он не пытается заткнуть себе уши, не уходит — так и стоит перед дверью, пока крики не стихают, и тихие шаги не раздаются совсем рядом. Он дает деру, прячется в комнатушке, зарывается под тонкое одеяло и громко сопит, вслушиваясь в приближающиеся шаги.

— Мой дорогой, — ее голос сиплый и едва различимый; она садится на кровать, и в голове ее взрываются эмоции, — у нас с тобой все будет хорошо. Непременно будет хорошо, обещаю.

Он не знает названия всем этим эмоциям, но от них немеет в груди и поджимаются как от холода пальцы, и он сопит, втягивая носом тянущее ощущение обмана, зарывается в подушку и сцепляет под ней пальцы. Мать уходит, больше ничего не сказав, и он приоткрывает глаза и смотрит ей вслед, и очень старается ничего не чувствовать, потому что чувствовать ему совершенно не нравится.

Мама улыбается, смотря на отца, смеется и подает ему еще одну порцию. Он хмурится, потому что от этого чувства ему смеяться вовсе не хочется, а потом улыбается, потому что от его улыбки у мамы появляется другое, чуточку теплое чувство. У отца будто и вовсе нет чувств, только холод внутри и напряжение, от которого по его коже табунами бегают мурашки.

— Если этот будет такой же, я вышвырну на улицу вас всех! — слышит он однажды слова отца, и спустя какое-то время спрашивает об этом у матери.

Все как будто сжимается в крохотный шарик и расширяется, давит на плечи и шумит в голове. Он хватает маму за руку, прижимается щекой к ее пальцам и глубоко дышит. Он не может забрать эти чувства, не может сказать, что разделяет их, потому что не понимает, и внутри него самого расцветает колючий цветок.

— Он сказал, такой же, — он всхлипывает, потому что слезы сами собой выступают на глазах, — такой же как кто, мам?

Она вздыхает и отстраняется, опускает ладонь на его макушку и качает головой. Он не понимает, в чем дело, но тянущее холодное ощущение в ее груди ему совершенно не нравится.

— Такой же как ты, дорогой, — мама треплет его по макушке и поджимает губы, — такой же как ты.

Он не спрашивает, что с ним не так, выскальзывает из-под ее руки и прячется под одеялом. Слышит вздох и много, слишком много чего еще, накрывает уши ладонями и крепко жмурится. Он ведь и сам уже знает, что с ним не так.

Маленький, красный и сморщенный комочек смотрит на него широко распахнутыми крохотными глазками, тянет ручки и улыбается. Маленький, красный и сморщенный комочек кажется ему самым искренним человеком в целом мире, хотя его мир и состоит всего лишь из мамы и папы. И теперь маленького, красного и сморщенного комочка.

Его младший брат смеется, когда счастлив, плачет, когда ему скучно, спит, когда хочет спать, и снова плачет, когда голоден. Мама улыбается всегда, несмотря ни на что, отец не улыбается вовсе, а он сам чувствует слишком много, чтобы верить чужим словам.

Его младший брат редко ревет так, как обычно ревут другие дети (за стеной живет семья с тремя, так что он знает, какие звуки издают младенцы), он тихо хнычет, сжимает крохотные кулачки и хлопает огромными на маленьком лице светлыми глазами. Он хватается за его пальцы, сжимает так крепко, что сводит суставы, и смеется, когда он растягивает губы в улыбке и, оглядываясь, бурчит вполголоса какую-то ерунду.

Ему, этому маленькому нелепому человечку, нельзя плакать. Они знают это оба, ему нельзя кричать и выть, и он недовольно жмурится, протягивает ручки и хватается за него, будто он в самом деле может заставить кого-то чувствовать меньше, чем положено. Ему нельзя, потому что от обуревающих детское сознание чувств вздымается ветер, кружит, словно уносит за собой отчаянный вопль, разбрасывает аккуратно убранные вещи и распахивает окна. Ветер хочет забрать его младшего брата, унести с собой в место, где можно плакать и смеяться, но он хватается за него, сжимает крохотные ладошки и в глубине души надеется, что ветер заберет с собой и его тоже.

Отец, этот высокий холодный человек, кричит на мать, размахивает руками и пинает разбросанные по полу игрушки. Его лицо красное почти также, как у новорожденного младенца, и такое же сморщенное, и он, кажется, в первый раз своими глазами видит, насколько этот человек отвратительный. Он забивается в угол, прижимает к себе хнычущего брата, чувствует, как крепко он сжимает его кофточку, и смотрит в глаза матери. Он видит глаза отчаявшейся женщины, чувствует вихрь эмоций в воздухе и прикусывает язык, потому что от всего этого хочется кричать. Кричать так громко, чтобы больше ничего не слышать, чтобы вокруг не было ничего, кроме свистящего в ушах ветра и звенящего колокольчиками смеха.

Мама приходит к нему ночью, долго гладит по голове и молчит. Он лежит, крепко зажмурившись, будто оцепеневший, вслушивается в витающие в воздухе чувства и поджимает пальцы. Младший брат сопит рядом в этой его детской кроватке, спит непривычно крепко и будто вовсе не слышит окружающего мира.

На следующий день он хватает маленькую ручку, бросает, что они пойдут погулять, вылетает из квартиры стремительно и бежит со всех ног. Он не знает, куда ведут их узкие улочки, виляет между серыми прохожими с грустными мыслями, забивается в какой-то проулок и обхватывает непонимающе оглядывающегося брата руками, прижимает к себе и долго сопит ему в макушку. Ему кажется, что что-то вот-вот должно случиться, и он послушно ждет, потому что только и умеет что ждать и слушать чужие чувства.

— Кушать хочу, — тянет мальчишка, поднимая на него светящиеся в вечернем полумраке глаза.

— Я тоже, — выдыхает он, воровато оглядываясь.

Неподалеку есть магазинчик, маленькая булочная, но он уже был там, стащил целую буханку хлеба и отхватил по шее. В животе бурчит от воспоминаний о хлебе, он сжимает маленькую ладошку крепче и зачем-то всматривается в затянутый мглой тупик. Людей на улице почти нет, темнота ложится на щербатый асфальт, и братишка тянет его за руку, ведет носом, будто принюхивается и радостно вскрикивает:

— Домой!

— Нет! — он дергает его обратно и испуганно замирает. — Потерпи немного, я найду еды. Но домой мы не пойдем, хорошо?

Чьи-то тяжелые ленивые шаги, кажется, раздаются у него в голове, и он втягивает воздух и задерживает дыхание. Ему неожиданно страшно, так, что мурашки табунами несутся по покрывшейся гусиной кожей спине, воздух со свистом вырывается изо рта, а младший брат радостно смеется и протягивает вперед руки.

Чужие эмоции накрывают его с головой, и он тонет, теряется на долгое мгновение и выныривает, скованный пронзительным взглядом темноволосой женщины. Женщина что-то говорит, протягивает руку, и он прячет брата за спину, вглядывается в мерцающие в темноте глаза и погружается словно в зеркальную гладь непоколебимого озера. За ее спиной стоит мужчина, унизанный иголками и усталый, говорит раздраженно, но он пропускает мимо ушей каждое его слово.

— Домой, — повторяет он едва слышно и толкает брата в протянутые руки женщины, — возьмите его с собой!

Ветер глухо воет, ударяется о серые стены и треплет темные волосы женщины, его младший брат дергается обратно, хватает ее за руку и что-то неразборчиво лепечет. Мужчина за ее спиной угрожающе щурится, и от окутывающих его эмоций мурашки со спины перебираются на загривок и вздымают волосы. Женщина касается пальцами спутанных светлых волос, приглаживает вихры, и ветер стихает, ласково вьется кругом и исчезает, мазнув его по щеке будто напоследок.

— Чего тебе надо? — спрашивает мужчина, и он понимает каждое вылепленное будто из металла слово.

Мужчина касается плеча женщины, косит глаза на прижавшегося к ней мальчишку и презрительно кривит губы. Он вздрагивает и пятится, сжимает кулаки и хлопает его по протянутой ладони.

— Заберите его! Он же умрет здесь, — он осекается, хлопает глазами и вдруг понимает, что не лжет; темнота перед глазами расплывается, и он видит непоколебимую гладь чистого озера, — пожалуйста. Только его.

Мужчина делает всего шаг, и этот шаг эхом звенит в ушах, повисает в воздухе металлическим привкусом. Он скалится и почти рычит, едва ли осознавая собственные действия, ловит ядовитую насмешку в его глазах и упирается спиной в стену холодную влажную тупика.

— С какой стати меня должно это волновать? — ядовито цедит мужчина, и обрамляющая стену решетка начинает дрожать и позвякивать. — Где твоя мамочка?..

У него перед глазами темнеет, он хочет что-то ответить, но женщина опережает его. Он поднимается, легко подхватывает его младшего братишку на руки и говорит что-то на незнакомом языке. Мужчина хмурится и отвечает, закатывает глаза и вдруг застывает, пропускает ее вперед и отводит глаза. Женщина протягивает ему руку, и он хватается за нее, не раздумывая, цепляется пальцами за исходящее от нее тепло и прижимается щекой к мягкому, пахнущему солнцем и ветром боку.

Он думает, что вот его настоящая мама, прямо перед ним, просто по какой-то нелепой случайности они — он и его брат — родились в другой, ненастоящей семье.

* * *

— Санни, — женщина указывает на себя пальцем, а после кивает в сторону хмурого мужчины, — Эрик.

Она говорит что-то еще, и мужчина хмурится еще больше, закатывает глаза и складывает на груди руки. Братишка посапывает ему в колено, сытый и чистый до скрипа, а он водит глазами по крашеным стенам гостиничного номера и раз за разом натыкается на язвительную насмешку в ледяных глазах.

— Тебя как зовут? — резко спрашивает мужчина из другого конца комнаты. — И его тоже?

Он раскрывает рот и осекается, поджимает губы и замирает. Имя вертится на языке, но так и не вылетает изо рта, застывает и рассыпается прошлым. Женщина, его новая-настоящая мама, смеется и треплет его волосы, оказывается вдруг близко-близко, смотрит в глаза пронзительно.

— Тони, — она перекатывает имя на языке и жмурится, — Энтони?

Он видит в ее глазах прозрачную глубину и завороженно кивает. Новое имя звучит почти также, как старое, но неуловимо иначе, и больше всего ему нравится то, что именно она его придумала.

В дверь громко стучат, и они оба — мужчина и мама — морщатся и фыркают. Открывать идет она, так и не стянув с лица ласковую улыбку, вот только теперь он чувствует, как непоколебимая гладь озера дрожит и покрывается рябью. Он не видит, что происходит, и соображает, что мама не говорит на его языке, только когда дверь захлопывается и щелкает замок.

Братишка вздрагивает и трется щекой о его ногу, распахивает глаза и смотрит на него долго-долго, и заливается звонким смехом. Он улыбается тоже, гладит мальчишку по волосам и смеется от мелькнувшего в мыслях сна-видения. Он видит, будто грозный дракон пригрелся у дремлющего вулкана (хоть и понятия не имеет, как должен выглядеть вулкан), и ему отчего-то и самому становится тепло.

— Мам? — сонно тянет братишка, протягивая ручки. — Мамочка?

Мама вздрагивает, и озеро вздрагивает с ней. Теперь он отчетливо чувствует скрывающуюся за озером бурю, притаившуюся под самой кромкой воды, огненные всполохи озаряют влажный воздух, и все успокаивается, стихает и замирает. Она что-то говорит, но он все еще не понимает ни слова.

— Стивен, — мама поворачивается к мужчине и говорит что-то еще, а после наклоняется к ним с братом, — а, Стив?

Его младший братишка радостно смеется и хлопает в ладоши, ему, кажется, все равно, на каком языке она говорит. Мужчина-Эрик из другого конца комнаты сверкает металлом в глазах, поджимает губы, а он чувствует, что этот человек хочет казаться хуже, чем есть на самом деле, а еще чувствует целую кучу эмоций, в которой ни капельки не может разобраться.

— Папа! — радостно провозглашает теперь уже Стив.

Он тянет руки, соскальзывает с кровати и, покачиваясь, устремляется прямо к вскинувшему брови Эрику. Когда мальчишка утыкается ему в ногу и стискивает пальчиками штанину, лицо его делается совсем уж непередаваемым, и он едва сдерживает рвущийся из груди смешок. Мама не сдерживается, громко смеется и что-то говорит, отчего мужчина кривит губы и скашивает глаза вниз. Стив вцепляется крепко, натужно сопит и кряхтит, упрямо стоит и не разжимает пальцы.

* * *

— Итак, — черноволосая женщина в больших очках вертит в руках карандаш и то и дело поглядывает в окно, — я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай честно, хорошо?

Стив серьезно кивает, вытирает ладошки о штаны и болтает ногами. Он переводит взгляд с брата обратно на женщину, и та приветливо, но не совсем искренне улыбается и откладывает карандаш. Это что-то вроде собеседования в детский сад, он такое не проходил, пошел сразу в школу, но даже там не было настолько глупого мероприятия. На его присутствии вместо кого-то из родителей настоял сам Стив, и мама только рассмеялась, потрепала его по волосам и пообещала, что ему понравится. Он не понимал, что может понравится в бесполезном отвечании на вопросы бесполезного взрослого, но вот теперь послушно сидит и бросает взгляды на заскучавшего с самой первой минуты младшего брата.

— Как тебя зовут? — спрашивает черноволосая женщина, вновь беря в руки карандаш.

— Стив, — тут же отвечает Стив и хлопает себя по лбу, — Стивен Редпетас. Мне четыре, ой, это вы еще не спросили.

Женщина чертит что-то на чистом листке бумаги и понимающе кивает. Стив смотрит на него вопросительно, и он кивает одобрительно и показывает ему большой палец.

— Ладно, Стив, которому четыре, — женщина смеется, и от уголков ее глаз разбегаются морщинки, — как зовут твоих родителей?

Стив поджимает губы и щурится, тоже смотрит в окно и качает головой. Женщина вопросительно вздергивает брови и смотрит на него, и он разводит руками и склоняет голову набок.

— Мама и папа, — наконец выдает Стив, и он не сдерживает смешок, — чего ты смеешься?

Стив забавно дует губы и смотрит на женщину, перебирает в пальцах край кофточки и нетерпеливо подпрыгивает на стуле.

— Ну конечно, мама и папа, — в голосе женщины звенит как будто колокольчик, — но ты ведь знаешь их имена?

Стив смотрит на нее вопросительно, пожимает плечами и хватает со столика игрушку-солдатика.

— Мама и папа, — упрямо повторяет он и снова хлопает себя по лбу, — а! Ну мама Алексис, а папа — Генри, но ведь они все равно мама и папа. Скажи, Тони?

— Ага, — кивает он, давясь от смеха.

Выражение лица женщины становится заинтересованным, она откладывает карандаш (успев сделать еще несколько пометок) и подается вперед.

— Разве твои родители не называют друг друга по именам дома? — Стив мотает головой, и она продолжает. — Как твоя мама называет твоего папу?

— Любовь моя! — радостно выдает Стив, и он не видит, чувствует, как женщина краснеет. — А папа маму зовет солнцем.

Женщина бросает взгляд за окно и делает глубокий вдох, разглаживает юбку под столом, и он чувствует окутывающую ее тоску и капельку зависти. Стив бросает игрушку на стол, подпрыгивает на стуле, смотрит на женщину нетерпеливо и болтает ногами.

— Стив, — женщина складывает руки на коленях и стирает с лица заинтересованность, — расскажи, в каком доме вы живете.

— В большом! — восклицает Стив, показывая руками, насколько именно. — У меня своя комната, и у Тони тоже, и у мамы с папой. Это на втором этаже, а на первом кухня, там мама или папа готовят, есть еще большой диван и много-много наших фотографий. А на улице есть качели, я могу показать, если придете в гости.

Женщина цокает языком и щелкает ногтем по карандашу, растягивает губы в улыбке и смотрит в окно дольше обычного. Стив склоняет голову набок и кусает губы, вытягивает шею и хватает другую игрушку, на этот раз деревянную машинку.

— Вы живете за городом, — женщина бросает взгляд в бумаги и вертит карандаш в пальцах, — ты не хотел бы жить рядом с другими детьми твоего возраста?

— Ну какая разница! — Стив ведет машинку по столу и в третий раз хлопает себя по лбу. — У нас же есть машина!

Он смеется, и Стив поджимает губы и смотрит на него хмуро, откладывает машинку в сторону и серьезно качает головой.

— Можно мы уже пойдем? — он болтает ногами в воздухе, склоняет голову набок и склоняется почти к самому подлокотнику.

Почти одновременно с его словами раздается стук, и Стив вскакивает со стула, несется к двери и распахивает резко, едва не ударяя ею себя же по голове.

— Папа! — Стив повисает на отцовской штанине, выглядывает ему за спину и машет ладонью. — Мам, тетя спрашивала, как ты называешь папу, но ты просила не говорить, а я сказал, потому что пообещал отвечать честно…

Смущенный кашель женщины тонет в льющихся рекой рассказах Стива, и мама звонко смеется, гладит его по голове и подмигивает. Ровная гладь озера подергивается рябью, глубина затягивается тьмой, и он поспешно вскакивает, хватает маму за руку и прижимается щекой к ее ладони.

— Миссис Вуд, — тянет мама, перебирая в пальцах его волосы, — думаю, больше нет смысла мучить детей. Оставшиеся вопросы о зачислении, я полагаю, я могу решить с мадам Эллен?

Черноволосая женщина некрасиво краснеет, поджимает губы и щурится, откладывает карандаш и протягивает маме заполненную едва ли на четверть бумагу. Он не пытается прочесть то, что там написано, задирает голову и долго всматривается в прозрачные глаза матери.

— Конечно, миссис Редпетас, — чеканит черноволосая женщина, и мама слегка склоняет голову набок, — оставшиеся вопросы вы можете решить с мадам Эллен.

Когда они выходят из надоевшего кабинета, Стив начинает говорить громче, будто кто-то прибавляет звук тараторящему радио. Мама смеется и ласково поглаживает его по волосам, и он подается тоже, перехватывает другую ее руку и кладет себе на макушку. Отец язвительно хмыкает, и он показывает ему язык и прижимается к теплому боку мамы.

Она отправляет их всех на улицу, скрывается в другом кабинете, и он долго смотрит ей вслед. Голубая гладь озера вновь спокойна и безмятежна, но ему кажется, что далеко в глубине по-прежнему клубится и бурлит горячее пламя.

— Ну чего ты застыл? — Стив налетает на него с размаху, тянет за руку на улицу и громко хохочет, принимаясь носиться вокруг засаженной разноцветными цветами клумбы.

— Пап, — он тянет отца за рукав, дожидается взгляда и убирает руку, — можно мы сходим в кино?

Он сбивчиво пересказывает чужие рассказы о фильме, тушуется и замолкает на полуслове, вжимая голову в плечи.

— Супер-мен, — Стив проговаривает название по слогам и крутится на пятках, — он как мы?

Отец усмехается и качает головой, и ему на голову выливается смешанная, запутанная волна чужих эмоций. Он морщится, шмыгает носом и не подает виду, но отец все равно смотрит на него вопросительно и касается пальцами плеча.

— Он пришелец, — он мотает головой, прогоняя чувства, — Тим, мой одноклассник, читал про него комиксы, он сказал, что фильм классный.

— Комиксы! — радостно повторяет Стив. — Пап, давай купим комиксы! Но только не про пришельцев, пришельцы скучные! Вот ты встречал хоть одного пришельца?

Отец тихо смеется, и они со Стивом синхронно задирают головы к небу. Он тоже смотрит вверх и обиженно фыркает, потому что Стив продолжает трещать о комиксах и пришельцах, и тема похода в кино как-то сама собой забывается и отодвигается на задний план.

— Итак, — появившаяся будто из ниоткуда мама треплет его по волосам, расчесывает пальцами кудряшки и широко улыбается, — какой день выберем?

— Санни, — отец переглядывается с коварно улыбающимся Стивом и берет его на руки, — какой день?

Мама закатывает глаза, зачем-то оглядывается на низкие окна детского сада. Ее рука все еще в его волосах, мягкая и теплая, и он невольно почти не шевелится, опасаясь прогнать обволакивающее ощущение тишины в собственной голове.

— Я думаю, следующее воскресенье подойдет, — продолжает мама, распахивая перед ним дверь машины, — или ты уже передумал идти в кино, дорогой?

Она улыбается ему лукаво, подмигивает, и теплая рука исчезает, соскальзывая по его лбу. Он отрицательно мотает головой, и губы сами собой растягиваются в широкую улыбку. Отец усмехается и щелкает его по лбу, одним взглядом заставляет разбушевавшегося Стива сесть смирно и заводит машину. Двигатель мерно гудит, заполняет пустоту в мыслях, и он откидывается на спинку мягкого кресла и начинает болтать ногами и цепляться мысками ботинок за лежащий под передним сиденьем длинный зонт.

— Кино! — резюмирует только что рассуждавший о невозможности пришельцев Стив. — Пойдем в кино, посмотрим на этого су-пер-мена.

* * *

Иногда ему кажется, что он видит тонкие золотые нити, тянущиеся от него, Стива, отца и всех остальных. Мама в такие моменты видится дирижером, искусным марионеточником, она управляет всеми разом, дергает за ниточки и из глаз ее, кажется, текут слезы. Он не видит точно, слезы это или просто блеск светлой кожи, или прилипшие к щекам блестящие камешки, он послушно отворачивается, следуя за нитью, глядит на ровную поверхность озера и видит вздымающиеся из самых глубин крупные пузыри.

Он пробирается в родительскую спальню, когда маме снятся кошмары, сталкивается со встревоженным взглядом отца и хмурится. Он не может забрать мамину боль так, как сделал это с ним, и они оба совершенно не желают признавать, что полностью, исключительно беспомощны.

Стив что-то чувствует тоже, мотается за мамой по пятам, бросает на него вопросительные взгляды и ничего не говорит. Стив потрясающе молчалив, потому что мама тоже молчит, сжимает виски пальцами и часто глубоко дышит. Он видит вздымающиеся из глубин озера пузыри, видит бурлящую поверхность, больше не отражающую ровное небо, и погружается в нее с головой, тонет и снова и снова оказывается выброшенным на сухую землю. А в глубине озера дремлет, приоткрыв один глаз, кровожадный дракон.

Однажды он просыпается посреди ночи, рывком вскакивает с кровати и несется по коридору вслепую, спотыкается о разбросанную возле комнаты Стива обувь и едва не сносит собой дверь. Он плохо видит в полуночной темноте, сжимает пальцами дверную ручку и не решается пройти дальше.

Мама дергается и сдавленно, едва слышно кричит, хрипло воет так, что закладывает уши и в горле сворачивается тугой комок, поджимает пальцы и глядит в потолок широко распахнутыми глазами. Она не видит и не слышит ни прижимающего ее к кровати отца, ни его самого, так и застывшего в дверном проеме, бьется, и длинные волосы, еще вчера насыщенно каштановые, обвивают взмокшую шею белесыми, светящимися в темноте лентами. Отец бросает на него единственный короткий взгляд, резко велит выметаться и шипит, когда мама впивается в его щеку ногтями.

Он мотает головой, отпускает дверную ручку и несмело шагает внутрь. Мамина кожа липкая и холодная, и он хватает ее за руку, усаживается на пол у кровати и опускает щеку на ее пальцы. Мама беззвучно кричит, и он жмурится изо всех сил, пытается разорвать стягивающую запястья золотую ниточку и забрать у нее хоть что-нибудь. Он нащупывает еще одну связь, зовет, но никто не откликается, только нити вибрируют и режут пальцы, и вдруг становится нестерпимо больно. Озеро взрывается пеной, шипит на раскаленном ветру и испаряется под палящим солнцем. Нет никакого озера, есть только солнце, и оно беспощадно палит, обжигает вместо того, чтобы светить и согревать, и иссушает до самого легкого, шелестящего по ветру пепла.

— Пап, — он рвано дышит, жмурится от бьющейся в висках боли и глухо смеется, — помнишь, ты сказал, что, чтобы понимать маму, я должен научиться говорить на ее языке?

Мама протяжно вздыхает и затихает, и только теперь отец отрывает взгляд от ее лица. Он смотрит на него проницательно, буравит льдистым, пронзающим насквозь взглядом, и он, кажется, впервые не отводит глаз.

— Я научился, — шепчет он, наблюдая за кружащимися перед глазами разноцветными картинками.

Он впитывает все до капли, жмурится до ярких пятен перед глазами и качает головой. Всего вокруг слишком много, бурлящая гладь озера успокаивается и застывает, а кровожадный дракон распахивает крылья и выпускает в воздух струйку горячего дыма.

— Она бы не обрадовалась, — бросает отец, все еще глядя ему в глаза.

В груди расползается вязкая темная пустота, будто кто-то пробил в нем дыру, и он трет это место ладонью, поднимается на шатающихся ногах и падает, утыкаясь отцу в грудь. Горячие ладони обнимают плечи, и он всхлипывает внезапно для себя, трется носом об отцовскую грудь и хватается пальцами за его футболку. Чужие картинки перед глазами рябят и подергиваются густой пеленой, и он позволяет им потухнуть, исчезнуть из памяти, как исчезают выцветшие от времени фотографии.

— Пап, — он всхлипывает снова, и большая рука треплет волосы, а губы касаются макушки, — я правда тебя люблю.

Озеро испаряется и высыхает, и получивший свободу дракон смотрит на палящее солнце слезящимися от долгой темноты глазами.

— Побей их, — говорит Рейвен, когда Санни впервые жалуется, что ее дразнят в школе.

Рейвен уже взрослая, чувствует себя по-взрослому всемогущей и совершенно не интересуется делами детишек из оставленного позади детского мира. Рейвен отвечает то же, повторяет как заведенная, отмахивается от чужих проблем, пока Санни не перестает приходить. У Рейвен, считает она, слишком много своих проблем, чтобы считаться с чужими.

Рейвен борется с собственной изменчивой внешностью, с чужим предвзятым мнением. Рейвен борется с самой собой, ей нет дела до детишек.

Санни. Этот маленький, разрушивший их с Чарльзом уютную дружбу комочек таскается за ним по пятам, так что на Рейвен времени у него не хватает, лепечет что-то на своем детском языке и постоянно смотрит всем в глаза. Рейвен делает вид, что не понимает ни слова.

— Побей их, — говорит Рейвен самой себе, когда какие-то парни цепляются к ней из-за привлекательной внешности.

Чарльз приходит забирать ее из отделения полиции дохрена поздно, потому что у Санни проблемы в школе, и ему непременно нужно разобраться. Рейвен сидит, подперев рукой щеку, пересчитывает прутья решетки и побитых ею парней и очень старается не стать сейчас синей и страшно некрасивой. Рейвен становится синей дома, и Санни, этот пожирающий мороженое монстр, радостно смеется и хлопает в ладоши, как глупый несмышленый ребенок.

Рейвен до зубной боли обидно, потому что Чарльз уже не ее лучший друг. У Чарльза есть этот уже восьмилетний ребенок, создающий проблемы на ровном месте себе и другим, и Рейвен, его ненастоящая сестра, ему больше не нужна. Рейвен ревнует, молча и яростно, отворачивается от ярких прозрачных глаз и от Чарльза, потому что Чарльз слишком хороший, чтобы заметить ее разъедающие душу чувства.

— Побей их, — безразлично пожимает плечами Рейвен, когда двенадцатилетняя Санни рассказывает о поссорившихся прямо на уроке одноклассниках.

Санни задумчиво замолкает и хмурится, прижимает палец к губам, и Чарльз качает головой укоризненно, увещевает, что драки — это совсем не выход. Чарльз смотрит на Рейвен неодобрительно, будто она учит его маленькую Санни чему-то отвратительному, и Рейвен хочется кричать, что Санни давно выросла. Санни давно выросла, а Рейвен так и осталась ребенком, таким же жалким и беспомощным, как в их первую с Чарльзом встречу.

Рейвен тренируется, тягает неподъемные штанги, обливается потом и прячет собственную суть. Эта пухленькая блондинка — девчонка, которую она где-то когда-то видела. И Рейвен совсем не уверена, что это было зеркало. У Рейвен толстая синяя в узорах кожа, рыжие жесткие волосы и яркие желтые глаза. Звериные глаза, звериная шерсть и звериная кожа, и Рейвен, как царевна-лягушка, сбрасывает шкуру и предстает перед самой собой кем-то отвратительно другим.

Тринадцатилетняя Санни смотрит на Рейвен проницательно и глубоко, будто смеется где-то в глубине души, и Рейвен каждый раз отворачивается, отшучивается и отмахивается. Пока Санни не перестает.

Когда Санни исполняется четырнадцать, все покрывается прахом. Чарльз все больше увлекается изучением мутации и поиском других мутантов и в конце концов влезает в дурную компанию. И эта Мойра, которая смотрит так восхищенно-заинтересованно, бесит ее даже больше пронзительного прозрачного взгляда Санни. Санни выглядит так, будто знает все на свете, будто прожила уже дохрена лет и дохрена жизней, а Мойра заглядывает Чарльзу в рот и послушная, как собачонка.

Рейвен никогда никому не признается, но ей до одури страшно от колючего взгляда Эрика Леншерра и оттого, как в его присутствии Санни становится непривычно язвительной и почти счастливой. Это почти очевидно, что Санни нравится Эрик, но Санни младшего него раза в два, и Санни глупый подросток. Гораздо глупее, чем была в ее возрасте Рейвен.

Рейвен нравится Хэнк, потому что он также уродлив, нравится Чарльз, потому что он единственный принимает ее такую как есть, но в постель Рейвен лезет к Эрику. К Эрику, под взглядом которого тушуется и чувствует, как путаются мысли. От холодного тона которого наворачиваются на глаза слезы. Рейвен втихаря подглядывает, как вечерами на кухне Санни поит его молоком, и у нее в животе сворачивается ядовитое кольцо.

Рейвен смотрит на себя в зеркале — синюю и уродливую, и отрицает каждое слово Санни о том, что так ей идет гораздо больше. Рейвен взрослая, а Санни ребенок, но иногда кажется, что все вовсе наоборот.

* * *

— Побей его, — бросает Рейвен, когда мелкий рыжеволосый дьяволенок жалуется ей на лучшего друга.

Мелкий рыжеволосый дьяволенок прижимает палец к губам и задумчиво кивает, громко благодарит и лезет обниматься. Рейвен думает, что это ее наказание, треплет девчонку по кудрям и ставит удар.

У Виктории колючий взгляд отца и немного всезнайства от матери, холодные руки и совершенно неудержимое шило в заднице. Рейвен единственная, кто зовет девочку полным именем, а она в ответ зовет ее тетей Рейвен, и Рейвен бесится при каждом звуке этого словосочетания.

Иногда Рейвен кажется, что непослушные рыжие кудри — это что-то, самая крохотная капелька от нее. Рейвен смотрит на себя в зеркало — синюю и уродливую, меняется на пухленькую блондинку и громко ругается. Ее тошнит от обеих этих личин. Рейвен — зверь с узорами на теле и колючей шерстью на голове. Рейвен — человек с чужим лицом. Рейвен кажется, что она где-то видела эту блондинку, и это совершенно точно было не зеркало.

Санни смотрит на нее по-всезнайски пронзительно, Эрик, от взгляда которого ее все еще бросает в дрожь, — насмешливо и понимающе. Взгляд Виктории где-то между этих двоих с примесью неугомонного Питера, и от него Рейвен делается стыдно. А еще развязывается застарелый полусгнивший в животе узел.

Рейвен помнит, что видела перепуганную до чертиков заплаканную Санни единственный раз в жизни. В тот раз, когда Рейвен не смогла сделать ничего, только стояла и смотрела, как, будто и впрямь на ее глазах, каштановые волосы белели, а в глазах появлялся холодный, обиженный блеск. Рейвен не знает, как должно быть больно, не хочет знать, почему у Эрика и Санни взгляд теперь почти одинаково колючий. Рейвен не хочет знать, но упрямо идет вперед и падает, набивает шишки и не понимает. Что такого должно случиться, чтобы глаза Рейвен перестали быть такими отвратительно лучисто-теплыми.

Мир должен рухнуть, думает Рейвен, когда видит, как у Санни трясутся руки и слезы блестят в уголках глаз. Виктория исчезает у них из-под носа, просто не возвращается, когда истекает все мыслимое и немыслимое время. Эрик смотрит на перепуганную Рейвен колюче и чуточку мягко, и чуть позже Рейвен видит иглы в собственном отражении. Синяя в узорах кожа мерцает, отражая теплый искусственный свет, а глаза яркие и холодные, как свет недостижимого солнца.

— Разве ты не знаешь, — осторожно спрашивает Рейвен у похожей на призрака Санни, — когда она вернется?

Санни смотрит на нее проницательно и глубоко, растягивает тонкие губы в скупой улыбке и гладит Рейвен по пальцам. Ее руки холодные и мягкие, будто воздушные, и Рейвен перехватывает их и сжимает в ладонях. Она знает, что тактильный контакт для Санни очень важен, что они постоянно держатся за руки с Чарльзом, но это первый раз, когда Рейвен чувствует ее пальцы.

Когда Виктория возвращается, колкость никуда не исчезает. Санни будто отстраняется ото всех, отгораживается незримыми стенами, и Эрик стоит за ее спиной, так что Рейвен все еще передергивает от одного его взгляда. Все будто медленно стремительно летит под откос, куда дальше, чем это было целую вечность назад. Санни слишком маленькая, но уже слишком взрослая, а Рейвен слишком взрослая, но все еще слишком маленькая, чтобы они могли смотреть друг на друга.

Только теперь Рейвен учится видеть в глазах Санни не всезнайство, а будущее, и это будущее пугает ее до чертиков. Виктория, маленький рыжий дьяволенок растет слишком быстро, чтобы это можно было остановить, и Рейвен видит в каждом жесте и взгляде Санни неотвратимость.

В зеркале Рейвен — все еще синяя и уродливая, но теперь в ее взгляде не теплое солнце, а отвратительные холодность, колкость и проницательность. Рейвен это совершенно точно не нравится, но теперь она стоит в начале дороги, где-то далеко-далеко за спиной Санни, наполненной чересчур предсказуемым будущим.

В этом доме тепло и светло, так что проникающие сквозь решетки и щели солнечные лучи расчерчивают пол, потолок и стены замысловатыми узорами; пахнет молоком и травами, отчего пробуждается аппетит, и так уютно, что Джин никогда не хочется уходить. Она ступает осторожно по покрывающим деревянный пол коврам, разглядывает безделушки на стенах и щурится от переливчатого звона маленького колокольчика. Ей нравится этот дом, но она бывает здесь слишком редко, чтобы привыкнуть.

Джин щурится от солнечного света, прикрывает глаза ладонью и улыбается, разглядывая приколотые к пробковой доске детские рисунки, среди которых огромное рыжее солнце, радужные крылья и круги космический кораблей. На детских рисунках люди, которых Джин никогда не видела, и выстроившиеся в ряд планеты среди космической черноты. Джин долго смотрит на шесть разноцветных камней и человека в железном костюме, трясет головой и отворачивается. Она как будто бы знает, что это за камни и кто этот человек, но что-то мешает ей вспомнить.

Санни в комнате, сидит, опустив щеку на ладонь, улыбается и смотрит на крошку Викки, выводящую цветными мелками рисунки на белой бумаге. Викки нет и трех, а Джин уже кажется, что этот ребенок приведет всех их к погибели.

Санни, будто услышав ее мысли, поднимает голову, смотрит Джин прямо в глаза и приветливо кивает, одними глазами указывая на соседний стул. Она записывала видео; Джин обращает внимание на установленную в центре комнаты камеру, несколько лежащих стопкой кассет и усеивающие стол листки с заметками. Джин хочется спросить, что это и зачем, но и теперь нечто мешает тоже.

Викки вырисовывает на белом листе сияющий круг, радостно смеется и хлопает в ладоши, и Санни ласково гладит ее по голове. Будто только теперь малышка замечает ее присутствие, переводит на Джин огромные серо-голубые глаза и протягивает руки. Санни убирает непослушные рыжие кудри, и Викки опускает голову на ее руку, вздыхает и причмокивает. Джин чувствует себя отвратительно лишней, будто все это не для ее глаз, но встать и уйти не может. В этот раз она пришла по делу, и Санни придется ее выслушать.

— Не-а-а-а! — неразборчиво вопит Викки и смешно понижает голос. — Джи-и-ин!

Санни смеется и целует малышку в лоб, переводит на Джин пронзительный всеведающий взгляд прозрачных глаз, и у Джин озноб пробирает все тело. Санни знает, понимает Джин, зачем она пришла. Санни знает будущее, и Джин это не нравится. Джин нравится этот дом, но теперь ей отчего-то хочется поскорее сбежать.

— Я хотела! — у нее язык завязывается в трубочку, и воздух застревает в горле.

Викки склоняет голову набок и смотрит на Санни. Санни убирает с ее лба кудряшки, откладывает в сторону рисунок и достает из стопки чистый лист. Яркое полуденное солнце светит в окно и слепит глаза, и Джин отклоняется в сторону, пропуская особенно настойчивый луч совсем рядом.

— Так что ты хотела? — Санни склоняет голову набок, и белые волосы закрывают половину ее лица.

Джин неожиданно для самой себя тушуется, втягивает голову в плечи и жмурится. Викки возит мелком по бумаге, давит слишком сильно, и красный воск трескается и сыплется, крошится в ее пальцах. Санни цокает языком, треплет малышку по волосам и смахивает крошки на пол.

— У меня было видение, — наконец признается Джин.

Ей кажется, что она сделала что-то неправильно, подглядела куда не следует, но Санни мягко улыбается ей и качает головой. Викки шлепает ладонью по листу, и красный мелок рассыпается осколками.

— Почему ты говоришь это мне? — Санни бросает на Джин короткий взгляд и возвращает внимание Викки.

Санни как будто бы безразлична, и Джин этого искренне не понимает.

— Но это будущее, оно, — Джин сбивается, когда Викки смотрит на нее серьезно и долго, — многие погибнут, и…

Яркие золотые нити сковывают ее руки и закрывают рот, и Джин застывает перед Санни куклой на ниточках. Викки опускает взгляд, берет из стаканчика желтый мелок и крошит его поверх красного.

— Почему ты говоришь это мне? — повторяет Санни, и у Джин от ее голоса дыхание застревает в животе.

— Разве ты не можешь что-нибудь сделать? — вырывается вместо воздуха.

Викки печально вздыхает, откладывает лист с горкой восковых крошек и подтягивает к себе следующий. На этот раз в ход идет золотой карандаш.

— Разве я выбираю, какому будущему случиться? — спрашивает Санни, не отрывая от рисующей дочери взгляда. — Почему ты сама ничего не сделаешь?

Разве не ты выбираешь, хочет спросить Джин, но Викки сморит на нее хмуро, и она проглатывает слова. Солнце снова светит в глаза, но Джин не щурится, почти слепнет и видит только мерцающие золотом крупинки летающей в воздухе пыли.

— Каждый раз, когда я пытаюсь использовать эту силу, она выходит из-под контроля, — тихо признается Джин, сжимая кулаки на коленях.

Перед глазами пляшут несколько устроенных ею взрывов, покалеченный Скотт и разочарованно щурящийся профессор. Санни переводит на нее взгляд, смотрит долго и пронзительно, будто копается где-то глубоко в мыслях, и в конце концов вздыхает и отворачивается. Викки кладет ладонь на бумагу и обводит ее по контуру, а потом начинает усиленно закрашивать золотым цветом и сосредоточенно пыхтеть.

— Каждый раз, когда я пытаюсь рассказать профессору, у него находится тысяча дел поважнее, — выплевывает Джин, опуская голову на грудь, — никто не верит мне, будто я могу шутить такими вещами!

Викки громко отбрасывает карандаш в сторону, хватает другой и принимается вырисовывать на получившейся золотой ладони цветные круги. Солнце уходит в сторону, больше не светит Джин прямо в глаза, и она перестает видеть плавающее в воздухе золото.

Санни все еще безразлична, не уделяет Джин и капли внимания, смотрит только на дочь. У Джин в груди пожар и руки трясутся, а у Санни вечность в прозрачных глазах и будто бы ей есть дело до какого-то будущего. Всего лишь одного из миллиона других, ничем не лучше и ничем не хуже. В глазах Санни отражаются рыжие кудри, блестит золотом криво выведенный на белой бумаге рисунок. И совсем нет места для Джин и кого бы то ни было еще.

— Разве ты не можешь управлять мной, как тогда, чтобы все исправить? — у Джин от собственной наглости язык прилипает к небу.

Фиолетовый карандаш выскальзывает из пальцев Викки, катится по столу и шлепается на пол. Викки печально вздыхает, переваливается через бортик детского стульчика, смотрит на него сверху вниз и качает головой. Санни смеется колокольчиками, подает ей новый — изумрудно-зеленый — и тянется вниз за упавшим.

— Ты ведь тоже тогда умрешь, — всхлипывает Джин, и зеленый карандаш раскалывается на две половинки.

Викки поднимает на нее недоуменный взгляд, поворачивает голову к Санни и раскрывает рот. Викки потерянно молчит, и Санни бросает на Джин укоризненный взгляд, откладывает сломанный зеленый карандаш в сторону и пересаживает дочь к себе на колени.

— Я знаю, — кивает она, и у Джин пол проваливается под ногами.

У Санни в глазах — те самые взрывы и золотая пыль, Джин видит их слишком отчетливо и ясно, чтобы они казались миражом. У Джин в ушах чужой шепот и сковывающие запястья золотые цепи, потому что если Джин вырвется — до конца света уже никто не доживет. Джин знает это, смотрит на Санни ее глазами и будто сама перебирает пальцами рыжие кудри. Даже если мир рухнет, для Санни нет ничего важнее этого ребенка.

Солнце скрывается, больше не светит в комнату, разбрасывая на стенах яркие лучи, дует ветер, и разноцветные рисунки Викки разлетаются по всей комнате. Санни звонко смеется и ссаживает дочь на пол, позволяя ей собрать свои сокровища самой, смотрит на Джин тепло и ласково, и Джин подрывается с места, скомкано прощается и выбегает из дома. Сердце яростно колотится в груди, свои-чужие видения пестрят перед глазами, и Джин упорно молчит, разглядывая каждую деталь.

Огненные крылья жгут спину, и она шипит и кусает губы, звенит призрачными кандалами на руках и по-птичьи клекочет, задирая голову к ясному небу. Будущее щекочет лоб, тысячи жизней проносятся перед глазами, сияют золотом и драгоценными камнями, и Джин впитывает их все и изрыгает нечеловеческим за гранью слышимости криком.

Питер помнит тот день, когда его жизнь буквально перевернулась с ног на голову, не слишком отчетливо. Он тогда привычно зависал в подвале, уставленном честно украденными, но даже не распакованными коробками, мама с самого утра отчитала его, потому что к ней опять заявилась полиция. А к нему пришли трое, на двоих из которых он едва ли обратил внимание.

Такие же ненормальные как он, мутанты с покореженными эволюцией генами. Один из них выглядел грозно, второй скорее смешно, а третья, девчонка, расхохотавшаяся от его слов и как будто понимающая его, ничем не отличалась от сотни таких же, расхаживающих целыми днями по улицам. Питер видел таких как она в школе и даже иногда общался, только чтобы скрасить скуку.

Они были серые и скучные, примерные маменькины девочки, вежливо улыбающиеся на любую колкость и складывающие ладони на коленях. В их словах не было искренности, и они делали все, чтобы тот, у кого достаточно власти, похвалил их хотя бы однажды.

Она тоже выглядела совершенно обыкновенной, прилизанной и скучной, но что-то такое было в ней, что невольно притягивало взгляд. Когда она рассмеялась, Питеру показалось, будто солнце взошло прямо посреди захламленного грязного подвала. Имя у нее тоже оказалось солнечное, а уж от предложения-просьбы он и вовсе никак не мог отказаться. Ограбить Пентагон, подумать только, такое не каждую жизнь случается!

Если бы Питеру тогда сказали, кого именно они будут вытаскивать, он бы ни в жизнь не согласился.

Питеру нравилась Санни. С того самого момента, как она вошла в его дом и лукаво посмеялась над его словами. Она была точно такая же, как любая другая девчонка, но что-то такое в ней было, что делало ее лучше их всех вместе взятых. Питер знал это где-то на краю подсознания, так глубоко, что не доставали мысли, только бессознательные чувства тянули свои извивающиеся лапки.

Питер видел, как она смотрела на этого Эрика, которого он лично только что спас из тюрьмы, и, наверное, уже тогда понимал, что ни черта ему в этой жизни не светит. Его маленькая солнечная находка буквально светилась рядом с этим грубым бесчувственным мужланом, а он едва ли обращал на ее улыбку внимание. Так это правда, думал он тогда, что хорошие девочки непременно влюбляются в плохих парней.

Впрочем, сейчас Питер может с уверенностью сказать, что Санни уж точно никогда не была хорошей девочкой.

С первого взгляда Эрик Питеру не понравился. Со второго и с третьего на самом деле тоже, но к тому времени он хотя бы немного вырос. Мозгами, а не ростом, со вторым у него никогда проблем не было. Репортаж из Белого Дома, который они смотрели с мамой, он предпочел опустить, не записывая его ни в одно из впечатлений. Потому что тогда Питер этого придурка попросту ненавидел.

Не потому даже что он нравился Санни, не потому что чуть самонадеянно не разрушил хрупкий мир и его новую находку. А потому что мама, только увидев его лицо по телевизору, ахнула и рухнула в обморок. А потом призналась, что этот самый на свете неприятный парень его, Питера, отец. Ну конечно, более дерьмового совпадения с ним случиться не могло!

Если бы Эрика Леншерра не было, у Питера был бы крошечный шанс. Если бы Эрика Леншерра не было, Питера бы не было тоже.

Сейчас Питер думает, что лучше бы его, а не Эрика, не было, чтобы подобные мысли никогда не появлялись в его голове. Он ведь даже научился называть Санни мамой, каждый раз внутренне морщась от подобного обращения, только чтобы она никогда не поверила в то, что он в нее влюблен.

Хотя, думает теперь Питер, она наверняка знала об этом с самого начала.

* * *

Дверь в комнату заперта на ключ, но запертые двери никогда не были для Питера помехой. Для того, кто сидит внутри, в общем-то тоже, но отпирать дверь и выпускать ее он все равно не собирается. Это не его наказание, но Питер с ним полностью согласен, так что никаких поблажек она может от него не ждать.

Он залетает внутрь через окно, и ее короткие ярко-рыжие волосы разлетаются от создаваемого им порыва ветра. Она смотрит на него хмуро, лишь на мгновение отрывается от раскрытой на середине книги и опускает голову, занавешивая лицо длинной челкой. Питер смеется от ее угрюмого вида, кружит, и ветер подхватывает и листает страницы. Ей уже почти четырнадцать, а она все еще похожа на младенца и достает ему до пупка.

Книга летит в него спустя почти минуту, слишком долгое для ее терпения время, и Питер внутренне усмехается, ловит снаряд в полете и быстро листает страницы, пробегаясь глазами по тексту. В ее возрасте он читал комиксы, а не серьезные книжки про космос и теорию струн.

— Ты что-то из этого понимаешь? — Питер склоняет голову набок и принимается наворачивать круги по новой. — Правда понимаешь? Даже я не понимаю вот это и то, а ты…

Когда он пробегает совсем рядом, она дергает его за шиворот и тянет на себя с широкой улыбкой. Питер смотрит в серо-голубые глаза слишком долго и почти падает, но успевает вывернуться в последний момент.

Она похожа на отца куда больше, чем думает, от матери у нее разве что широкая улыбка и вспыхивающие иногда искорки всезнания в светлых глазах. Из них двоих Питер больше похож на маму, хоть на самом деле и не является ее настоящим сыном.

— Я тут думаю, — она склоняет голову набок и прижимает к груди вырванную из-под покрывала подушку, а у Питера вдруг заплетаются ноги, — у нас с тобой разница в возрасте в два раза больше, чем у мамы с папой.

На ее лице расцветает злорадная улыбка, и вот теперь она точно как две капли воды похожа на отца.

— Ты намекаешь, что я старый? — Питер вращается вокруг собственной оси подобно волчку, треплет пальцами ее рыжие пряди. — Что я совсем древний? Пора уступать дорогу молодым? Хочешь, чтобы я пошел и умер где-нибудь в подворотне от удара моей любимой сестренки?

Она смеется, звонко и переливчато, и Питер неожиданно думает, что вот это у нее точно от матери. Эрик не умеет так искренне смеяться, только и может что выдавливать из себя кривую ухмылку.

— Ни на что я не намекаю, — она перекатывается на кровати, подбирает с пола книги и корешком закрывает обнаженные в улыбке зубы, — здесь просто до одури скучно. Ты пришел, чтобы развлечь меня?

Питер останавливается резко, так что потоки воздуха схлопываются и рассыпаются, стоит прямо перед ней и качает головой. Это не его наказание, но сейчас он выполняет роль надзирателя и присматривает за запертой в башне принцессой.

— Нет, да? — она раскрывает книгу, легко находит место, на котором остановилась. — Проверяешь, не сбежала ли я?

Сейчас она похожа на Санни. Не внешностью или характером, но отчего-то Питер твердо уверен, что в его младшей сестре от матери на самом деле намного больше чем от отца. Может быть он обманывает себя, потому что где-то в глубине души Эрик ему все еще не нравится, но Викки иногда кажется ему точной копией Санни.

— Мама расстроится, если я сбегу, — она перебирает пальцами страницы, но на напечатанный текст не смотрит, блуждает взглядом где-то далеко, — поэтому я посижу здесь немножко.

Питер хочет знать, что она видит, но одновременно совершенно этого не желает. Он знает, что это не прошлое или будущее, как у Санни, а всего лишь серое скучное настоящее, но ни для кого из них настоящее на самом деле никогда не было скучным.

— Ты могла бы подумать об этом прежде, чем угодить в тюрьму, из которой вытаскивать тебя пришлось Профессору, — Питер тянет укоризненно, растягивает гласные и тараторит на стыках слов, — знаешь, как мама волновалась, когда ты снова исчезла?

— Мама знает все на свете, — она усмехается, скрывает половину лица книгой, — наверняка знает, что я буду сидеть смирно. Так что ты зря пришел.

— Викки, — начинает Питер и проглатывает слова.

У нее в глазах стоят слезы, кристально чистые, прозрачные настолько, что едва заметны посреди кучкующихся веснушек. Питер сглатывает и путает мысли, перебирает пальцы только чтобы не подскочить и не сбежать, а она смотрит на него и как будто ждет совета.

— Мне надо извиниться перед ней, да? — она спрашивает после его непозволительно долгого молчания и кивает самой себе.

Питер не знает, что делать в такой ситуации, потому что искренне убежден, что с Санни поссориться невозможно.

— Да, — кивает он вечность спустя, когда Викки исчезает из-под его носа.

У нее в глазах топленое золото, прячется искорками в бриллиантовом свете. У Санни такое же, только на кончиках пальцев, на губах вечная приветливая улыбка, и Питер вдруг думает, что совершенно ее не знает.

Он на самом деле не собирается подглядывать, хочет по-быстрому проверить, все ли в порядке, но застывает где-то вдалеке, выглядывая из-за дерева будто какой-то вор. Санни гладит Викки по волосам, улыбается и что-то говорит, но Питер слишком далеко, чтобы слышать ее слова. Он подается вперед, чтобы подойти тоже, спотыкается о холодный взгляд сложившего руки на груди Эрика и остается стоять на месте.

Питер знает, что Эрику он на самом деле тоже ни капельки не нравится, и они оба терпят друг друга ради солнечной Санни. Питер, кажется, зовет его отцом будто в насмешку, потому что Эрик для него все еще враг номер один. Если бы у него была возможность вернуться в прошлое и все исправить, он бы все равно не стал ничего менять, потому что на самом деле даже так ему ничего не светит.

— Хватит там стоять, — бросает с широкой усмешкой Эрик и вяло машет рукой.

Теперь Санни смотрит на него тоже и привычно ласково улыбается, а в ее глазах сверкают те самые золотистые искорки. Викки исчезает и вдруг падает ему на спину, цепляется пальцами за плечи и звонко хохочет в самое ухо.

Питер смотрит, как Эрик медленно поднимается, сгребает Санни в охапку, подхватывает ее на руки и исчезает за ближайшим деревом. Питер видит край белоснежного могильного камня, одного из двух, затерявшихся между деревьев, ловит на себе острый взгляд и отворачивается, унося Викки в сторону прогуливающегося у пруда Профессора.

Викки треплет ему волосы по пути и звонко хохочет в самое ухо, так что звон заслоняет остальные звуки. Питер перехватывает ее поудобнее, коротко оборачивается и, кажется, видит сияющее посреди листвы золото.

Яркие лучи утреннего солнца бьют в глаза сквозь неплотно закрытые шторы, и Логан переворачивается на другой бок, обнимает руками подушку и глубоко вздыхает, прежде чем вспоминает кто он и где находится. По телу проходит вона горячей боли, то ли настоящей, то ли чьей-то чужой, воспоминания о нерадостном настоящем и спутанном прошлом накатывают волнами, подхватывают его и сбрасывают с постели. Логан щурится от белесого света, снова вздыхает и откидывается головой на высокий матрас.

Это точно не прошлое, в котором он успел побывать, Логан ощущает это каким-то звериным чутьем, но в то же время это и не то его настоящее-будущее, которое он пытался спасти. Будто он повис где-то между, не доставая ни туда, ни сюда, посреди открытого космоса, а все вокруг окутано ослепляющим солнечным светом.

Логан не помнит ничего из того, что случилось с ним в этот промежуток, будто несколько десятков лет просто-напросто стерлись. Логан почти отчетливо ощущает боль от проткнувших его насквозь стальных прутьев, и думать не получается. У Логана перед глазами будто старые размытые от времени картинки того, куда он не-должен был вернуться, но он все еще не уверен, что это не сон последних мгновений его истлевающей жизни.

За дверью топот и громкие крики, и только теперь Логан осматривается, с трудом узнает собственную комнату в Школе и рывком поднимается. Что-то все еще кажется ему неправильным, будто чего-то остро не хватает, и он заглядывает во все шкафы и тумбочки и даже выглядывает на улицу, где вереницей бегают маленькие мутанты.

— Мама! — слышится громкий возглас, и Логан пытается вспоминать, когда вообще в школе были хоть чьи-то родители.

Голоса становятся приглушенными и неразборчивыми, но Логану кажется, что он слышит знакомые нотки, и это заставляет его поспешно натянуть первую попавшуюся майку и выскочить в коридор. Ему даже поначалу кажется, что вокруг никого нет, а голоса ему и вовсе почудились, но тишину разрывают звонкий смех и обиженные возгласы. Логан видит ярко-рыжую кучерявую макушку, скрывающуюся за поворотом, и идет за ней следом как кот за скачущей точкой лазерной указки.

Логан оглядывается и выглядывает в окна, а пятно рыжих волос все отдаляется. Они идут в сторону кабинета Профессора, не сразу соображает он, потому что когда-то успел похоронить воспоминания о Школе вместе с самой Школой. Странное чувство неправильности происходящего не отпускает, словно перед ним какая-то игра, составленная из обрывков его и чужих воспоминаний.

Он догоняет их у самой лестницы, долго глядит вниз на снующих туда-сюда детей и подростков, живых, счастливых и беззаботных. Переводит взгляд на обладательницу рыжих волос и ее спутницу и только теперь замечает на себе пару заинтересованных взглядов. Они похожи, женщина и девочка-подросток, не столько внешне, сколько колючим пронзительным взглядом, наклоном головы и тонкими, искривленными в улыбке губами. Логан не сразу узнает в беловолосой женщине Санни, и осознание бьет обухом по голове.

Санни выглядит старше, чем только что в прошлом, но гораздо моложе, чем он запомнил. Длинные волосы вьются на концах, от уголков глаз разбегаются сеточкой морщинки, но задор во взгляде абсолютно детский, такой же, как у стоящей рядом девочки.

— Мам, — девочка пихает Санни в бок, и та медленно моргает и скашивает на нее глаза, — так что мне делать с Тони?

Лицо Санни преображается, делается ровным и светлым, на губах расцветает коварная улыбка, и она треплет девочку по волосам. Ей ведь не больше шестнадцати, думает Логан, и никак не может сообразить, что вокруг него происходит.

— Поцелуй его, — Санни пожимает плечами, будто говорит нечто само собой разумеющееся, и девочка хлопает глазами и ударяет кулаком по ладони.

Она тянется, приподнимается на цыпочки и целует Санни в щеку, и Санни звонко смеется, щелкает ее по носу и игриво подмигивает. Логан отворачивается, не собирается смотреть на чужое счастье, и уже почти заворачивает к Профессору, когда Санни выскакивает перед его носом, склоняет голову набок и щурится, пряча ладони за спиной.

— Добро пожаловать, — она тянет гласные и закусывает губу, и Логану кажется, что он попался в какую-то замысловатую ловушку.

Логан сглатывает вязкую слюну и обходит ее стороной, выглядывает в окно и долго смотрит на играющих в догонялки детей. Их много, гораздо больше, чем он когда-либо помнил, но, кажется, всем здесь хватает места.

— Это ведь не то время, — говорит он, когда чувствует между лопаток пронзительный взгляд.

Санни тоже не та. Похожа больше на себя из будущего, но все равно какая-то другая, слишком… Вся она слишком, Логан даже не может до конца сформулировать витающую в воздухе неправильность. Санни хмыкает за его спиной, будто читает мысли, и Логан убеждает себя в том, что Санни никогда не умела этого делать.

— Сейчас примерно двухтысячный год, — она говорит задумчиво, будто не уверена в собственных словах, и шумно выдыхает, — идем, нужно тебе все объяснить, пока ты тут все не разломал от стресса.

Санни смеется, и ее смех кажется Логану каким-то усталым и несколько наигранным. Он наконец отворачивается от окна, и она машет рукой, призывая следовать за собой.

— Что значит примерно? — спрашивает он, когда они проходят мимо группки шумно шушукающихся подростков.

Санни цепляет одного из ребят, выглядящего самым старшим светловолосого юношу, за рукав, и тот тоже смотрит на Логана долго и заинтересованно. Он не похож на Санни ни капельки, но отчего-то тоже кажется к ней довольно близким.

— Ты не видел Джин, дорогой? — Санни поправляет растрепавшиеся волосы и кладет ладонь ему на плечо, и кучкующиеся рядом подростки прячут смешки за нестройным кашлем.

— Мам, — юноша снимает руку Санни, наклоняется и целует ее в щеку, и смешки разом стихают, — они с папой только-только пошли к дяде. Кажется, что-то насчет предстоящей тренировки.

— Отлично, нам как раз тоже туда, — Санни улыбается, резво разворачивается и тыкает Логана указательным пальцем в грудь, — это-то нам и надо тебе объяснить.

Она посылает подросткам воздушный поцелуй, и теперь они смеются громко и открыто. Логан не может вспомнить и половины этих детей, но больше всего его интересует светловолосый юноша, назвавший Санни матерью. В том будущем, от которого, как он надеялся, у них получилось избавиться, у Санни и Эрика никогда не было детей, кроме всех тех мутантов, следовавших за ними, как за предводителями.

Логан вообще не помнит, чтобы у Санни когда-то был такой взгляд, которого он не может разобрать. Она ведет его почему-то на улицу, а не в кабинет Профессора, здоровается с каждым проходящим мимо студентом, а играющие в догонялки дети машут ей издалека.

— Так у тебя, — Логан видит рыжую девчонку, прогуливающуюся под ручку с чуть менее рыжим парнем, и поспешно отворачивается, — двое детей?

— Трое, — смеясь, поправляет Санни, — и еще Питер зовет меня мамой.

Они проходят мимо пруда, заворачивают вглубь разросшегося леса и петляют между деревьев. Питер был влюблен в Санни, вспоминает Логан, и потому их отношения никогда не ладились.

Между деревьев мелькают ровными рядами белые камни, Санни шагает быстрее, а Логан едва не сворачивает шею, пытаясь разглядеть лучше. Ему кажется, что на ровной поверхности выбиты наклонными строчками имена, но читать он не успевает, только прыгает взглядом с одного камня на другой. Логан замедляет шаг, оглядывается на скрывшуюся в зелени Санни и сворачивает, принимаясь вчитываться в ближайшие надписи.

Это могильные камни, вереница могильных камней, целое огромное кладбище, а Логан все еще не может ничего понять. Он читает незнакомые имена и странные, не совпадающие друг с другом даты, ходит между рядов и щурится от висящего над головой солнца, пока не встает как вкопанный, дойдя до имен знакомых.

Александра Ф. Леншерр, написано на одном из камней, 1948-2000гг. Эрик Леншерр, 1933-2006гг., выбито на другом, и теперь Логан читает все имена одно за одним. Виктория С. Леншерр, 1984-2019гг., Чарльз Ф. Ксавье, 1937-2029гг., Рейвен Даркхолм, 1938-2003гг. Ему попадаются и незнакомые имена, но Логан продолжает вчитываться в каждое, будто перед ним нечто сокровенно важное. Вереница продолжается, и он неожиданно вспоминает слова Санни о том, что сейчас примерно двухтысячный год. И спотыкается снова.

Джеймс Хоулетт, читает он и почти полминуты не решается оторвать взгляд, 1836-2029гг.

Логан слышит за спиной усталый вздох, чувствует, как адамантиевые когти разрывают, вспарывают кожу, и резко оборачивается. Санни, стоящая за его спиной, не вздрагивает и не моргает даже когда теплое острие касается ее шеи, качает головой укоризненно и задирает голову к небу.

— Что все это значит? — спрашивает Логан, когда понимает, что говорить первой она не собирается. — Ты сказала, сейчас двухтысячный. Тут написано, что я умер в две тысячи двадцать девятом.

Он тычет пальцем в холодный камень белой плиты, царапает ее когтями со скрежетом, будто высекает новые надписи.

— Это не то место, где время имеет значение, — выдыхает Санни, — но все, что я сказала и тут написано, правда. В этой части леса мало кто ходит, так я что иногда забываю о существовании этого места.

Она врет, Логан чувствует это тем же звериным чутьем, но только не о времени и правдивости высеченных цифр. Санни не забывает об этом месте, Санни смотрит на выбитое на белоснежной плите собственное имя, на соседние имена, и на всех тех, кто ходит по территории школы. Логан задирает голову, и солнце оказывается близко к закату, тускнеет и исчезает, окрашивая небо в фиолетово-красный.

Логан не может понять, смотрит на Санни и на собственную могилу, на множество расположенных в несколько рядов могильных камней. Все вокруг кажется ему сном, глупой предсмертной агонией, в которой настоящая разве что боль от разрывающих плоть когтей.

Руку сводит от боли и выворачивает за спину, и Логан шипит себе под нос, прячет когти и глядит в холодные пронзительные глаза. У Эрика полностью седая голова, но он выглядит гораздо моложе того Магнето, которого Логан запомнил. Логан помнит о времени, из которого пришел, и ему кажется, что их глупый план в конце концов провалился.

— Считай, что тебе повезло, — бросает Эрик и отворачивается.

Логан не понимает, о чем он говорит, но черта с два происходящее сейчас можно назвать везением. Санни смеется, глядя ему в спину, и этого Логан не может понять тоже. Солнце снова висит высоко в небе, палит макушку и шелестит в ярко-зеленой листве.

— Это место, — заговаривает Санни, а Логан находит глазами ее плиту, — место, где времени не существует. Прости, я вряд ли смогу тебе объяснить. Каждый наш выбор создает новую реальность, время ветвится и переплетается. Случившегося нельзя отменить, можно лишь создать место, где этого не произойдет.

Логан не понимает, и, честно говоря, не пытается. Санни кажется ему странной, какой-то неправильной и непривычной, а ее голос заливается в уши и сливается с шелестом листвы на ветру.

— Если смотреть с точки зрения Вселенной, вся наша жизнь длится не больше мгновения, — продолжает она, оглаживая выточенные символы, — здесь есть утро, день и вечер, сменяются времена года, а живущие могу состариться и умереть.

Санни ведет пальцами по имени Виктория, и Логан догадывается, что это та рыжеволосая девочка, ее дочь. Логан не может вспомнить, были ли у Санни дети, но этот ребенок отчего-то кажется ему совершенно естественным.

— Все здесь, — Логан выдавливает слова, следит за каждым ее движением и щурится от яркого солнца, — мертвы?

— Да, — Санни качает головой и широко улыбается, так что он видит сверкающие на свету белоснежные зубы, — и в то же время нет. Время не замерло здесь, его просто не существует. А где нет времени, там нет и смерти, и жизни.

— Почему двухтысячный? — это все, что он может спросить, хотя в голове кружится целая буря вопросов.

Санни смеется и пожимает плечами, а солнце катится к востоку и замирает над острыми кронами. 1948-2000, выбито на ее камне. Наверняка мир перевернулся с ног на голову в тот день, когда она умерла.

— Я же сказала, что не смогу объяснить, — Санни манит его за собой, и белоснежные камни скрываются в рваных ранах между деревьев, — в это нужно поверить.

Логан задирает голову вверх, долго смотрит на проглядывающее сквозь плотные листья солнце, вычерчивающее узоры на его лице и руках, и продолжает идти следом. Шаг Санни пружинит, веточки ломаются под ее ногами, а прелая прошлогодняя листва шуршит и разлетается брызгами.

И Логан, пожалуй, верит. Происходящее все еще кажется ему странным, но объяснение Санни более чем устраивает, пусть даже сама Санни все еще какая-то другая. Она похожа на ту девочку, которую он встретил в прошлом, искренне плачущую, кричащую и заставляющую следовать за собой. Логану нравится та Санни, еще не окружившая себя неприступной стеной, все еще верящая, что все будет хорошо.

Все будет хорошо, повторяет про себя Логан, потому что все плохое уже случилось. Все уже умерли, и сказка давно закончилась.

Солнце висит над головой, печет макушку и рисует замысловатые узоры, покачивается из стороны в сторону, будто неслышно смеется, и вновь катится к восходу. Белые могильные плиты мелькают между деревьев, но Логан больше не смотрит на них, идет вперед, следуя указанному пути, и лес вскоре заканчивается, выпуская его на залитую ярким золотистым светом поляну.

Конец.