Осколками снов (гет)

В этом доме тепло и светло, так что проникающие сквозь решетки и щели солнечные лучи расчерчивают пол, потолок и стены замысловатыми узорами; пахнет молоком и травами, отчего пробуждается аппетит, и так уютно, что Джин никогда не хочется уходить. Она ступает осторожно по покрывающим деревянный пол коврам, разглядывает безделушки на стенах и щурится от переливчатого звона маленького колокольчика. Ей нравится этот дом, но она бывает здесь слишком редко, чтобы привыкнуть.

Джин щурится от солнечного света, прикрывает глаза ладонью и улыбается, разглядывая приколотые к пробковой доске детские рисунки, среди которых огромное рыжее солнце, радужные крылья и круги космический кораблей. На детских рисунках люди, которых Джин никогда не видела, и выстроившиеся в ряд планеты среди космической черноты. Джин долго смотрит на шесть разноцветных камней и человека в железном костюме, трясет головой и отворачивается. Она как будто бы знает, что это за камни и кто этот человек, но что-то мешает ей вспомнить.

Санни в комнате, сидит, опустив щеку на ладонь, улыбается и смотрит на крошку Викки, выводящую цветными мелками рисунки на белой бумаге. Викки нет и трех, а Джин уже кажется, что этот ребенок приведет всех их к погибели.

Санни, будто услышав ее мысли, поднимает голову, смотрит Джин прямо в глаза и приветливо кивает, одними глазами указывая на соседний стул. Она записывала видео; Джин обращает внимание на установленную в центре комнаты камеру, несколько лежащих стопкой кассет и усеивающие стол листки с заметками. Джин хочется спросить, что это и зачем, но и теперь нечто мешает тоже.

Викки вырисовывает на белом листе сияющий круг, радостно смеется и хлопает в ладоши, и Санни ласково гладит ее по голове. Будто только теперь малышка замечает ее присутствие, переводит на Джин огромные серо-голубые глаза и протягивает руки. Санни убирает непослушные рыжие кудри, и Викки опускает голову на ее руку, вздыхает и причмокивает. Джин чувствует себя отвратительно лишней, будто все это не для ее глаз, но встать и уйти не может. В этот раз она пришла по делу, и Санни придется ее выслушать.

— Не-а-а-а! — неразборчиво вопит Викки и смешно понижает голос. — Джи-и-ин!

Санни смеется и целует малышку в лоб, переводит на Джин пронзительный всеведающий взгляд прозрачных глаз, и у Джин озноб пробирает все тело. Санни знает, понимает Джин, зачем она пришла. Санни знает будущее, и Джин это не нравится. Джин нравится этот дом, но теперь ей отчего-то хочется поскорее сбежать.

— Я хотела! — у нее язык завязывается в трубочку, и воздух застревает в горле.

Викки склоняет голову набок и смотрит на Санни. Санни убирает с ее лба кудряшки, откладывает в сторону рисунок и достает из стопки чистый лист. Яркое полуденное солнце светит в окно и слепит глаза, и Джин отклоняется в сторону, пропуская особенно настойчивый луч совсем рядом.

— Так что ты хотела? — Санни склоняет голову набок, и белые волосы закрывают половину ее лица.

Джин неожиданно для самой себя тушуется, втягивает голову в плечи и жмурится. Викки возит мелком по бумаге, давит слишком сильно, и красный воск трескается и сыплется, крошится в ее пальцах. Санни цокает языком, треплет малышку по волосам и смахивает крошки на пол.

— У меня было видение, — наконец признается Джин.

Ей кажется, что она сделала что-то неправильно, подглядела куда не следует, но Санни мягко улыбается ей и качает головой. Викки шлепает ладонью по листу, и красный мелок рассыпается осколками.

— Почему ты говоришь это мне? — Санни бросает на Джин короткий взгляд и возвращает внимание Викки.

Санни как будто бы безразлична, и Джин этого искренне не понимает.

— Но это будущее, оно, — Джин сбивается, когда Викки смотрит на нее серьезно и долго, — многие погибнут, и…

Яркие золотые нити сковывают ее руки и закрывают рот, и Джин застывает перед Санни куклой на ниточках. Викки опускает взгляд, берет из стаканчика желтый мелок и крошит его поверх красного.

— Почему ты говоришь это мне? — повторяет Санни, и у Джин от ее голоса дыхание застревает в животе.

— Разве ты не можешь что-нибудь сделать? — вырывается вместо воздуха.

Викки печально вздыхает, откладывает лист с горкой восковых крошек и подтягивает к себе следующий. На этот раз в ход идет золотой карандаш.

— Разве я выбираю, какому будущему случиться? — спрашивает Санни, не отрывая от рисующей дочери взгляда. — Почему ты сама ничего не сделаешь?

Разве не ты выбираешь, хочет спросить Джин, но Викки сморит на нее хмуро, и она проглатывает слова. Солнце снова светит в глаза, но Джин не щурится, почти слепнет и видит только мерцающие золотом крупинки летающей в воздухе пыли.

— Каждый раз, когда я пытаюсь использовать эту силу, она выходит из-под контроля, — тихо признается Джин, сжимая кулаки на коленях.

Перед глазами пляшут несколько устроенных ею взрывов, покалеченный Скотт и разочарованно щурящийся профессор. Санни переводит на нее взгляд, смотрит долго и пронзительно, будто копается где-то глубоко в мыслях, и в конце концов вздыхает и отворачивается. Викки кладет ладонь на бумагу и обводит ее по контуру, а потом начинает усиленно закрашивать золотым цветом и сосредоточенно пыхтеть.

— Каждый раз, когда я пытаюсь рассказать профессору, у него находится тысяча дел поважнее, — выплевывает Джин, опуская голову на грудь, — никто не верит мне, будто я могу шутить такими вещами!

Викки громко отбрасывает карандаш в сторону, хватает другой и принимается вырисовывать на получившейся золотой ладони цветные круги. Солнце уходит в сторону, больше не светит Джин прямо в глаза, и она перестает видеть плавающее в воздухе золото.

Санни все еще безразлична, не уделяет Джин и капли внимания, смотрит только на дочь. У Джин в груди пожар и руки трясутся, а у Санни вечность в прозрачных глазах и будто бы ей есть дело до какого-то будущего. Всего лишь одного из миллиона других, ничем не лучше и ничем не хуже. В глазах Санни отражаются рыжие кудри, блестит золотом криво выведенный на белой бумаге рисунок. И совсем нет места для Джин и кого бы то ни было еще.

— Разве ты не можешь управлять мной, как тогда, чтобы все исправить? — у Джин от собственной наглости язык прилипает к небу.

Фиолетовый карандаш выскальзывает из пальцев Викки, катится по столу и шлепается на пол. Викки печально вздыхает, переваливается через бортик детского стульчика, смотрит на него сверху вниз и качает головой. Санни смеется колокольчиками, подает ей новый — изумрудно-зеленый — и тянется вниз за упавшим.

— Ты ведь тоже тогда умрешь, — всхлипывает Джин, и зеленый карандаш раскалывается на две половинки.

Викки поднимает на нее недоуменный взгляд, поворачивает голову к Санни и раскрывает рот. Викки потерянно молчит, и Санни бросает на Джин укоризненный взгляд, откладывает сломанный зеленый карандаш в сторону и пересаживает дочь к себе на колени.

— Я знаю, — кивает она, и у Джин пол проваливается под ногами.

У Санни в глазах — те самые взрывы и золотая пыль, Джин видит их слишком отчетливо и ясно, чтобы они казались миражом. У Джин в ушах чужой шепот и сковывающие запястья золотые цепи, потому что если Джин вырвется — до конца света уже никто не доживет. Джин знает это, смотрит на Санни ее глазами и будто сама перебирает пальцами рыжие кудри. Даже если мир рухнет, для Санни нет ничего важнее этого ребенка.

Солнце скрывается, больше не светит в комнату, разбрасывая на стенах яркие лучи, дует ветер, и разноцветные рисунки Викки разлетаются по всей комнате. Санни звонко смеется и ссаживает дочь на пол, позволяя ей собрать свои сокровища самой, смотрит на Джин тепло и ласково, и Джин подрывается с места, скомкано прощается и выбегает из дома. Сердце яростно колотится в груди, свои-чужие видения пестрят перед глазами, и Джин упорно молчит, разглядывая каждую деталь.

Огненные крылья жгут спину, и она шипит и кусает губы, звенит призрачными кандалами на руках и по-птичьи клекочет, задирая голову к ясному небу. Будущее щекочет лоб, тысячи жизней проносятся перед глазами, сияют золотом и драгоценными камнями, и Джин впитывает их все и изрыгает нечеловеческим за гранью слышимости криком.