Lady Mondegreen

#камингаут #любовь #отпуск #алкоблоги
То, что было создано в блогах, достаточно известно, многим уже приелось и в дополнительной рекламе не нуждается, но после бокала австралийской крокодиловки (белого вина, купленного в супермаркете на просторах провинциального курорта) я испытываю сентиментальное желание похвастаться.
Итак, #фанфик_в_блоги , являющийся на самом деле ориджем и приобретший по просьбе страждущих свой личный тэг #текстовая_истерика , торжественно закончен, отбечен и опубликован целиком, за что огромное спасибо бете, редактору и просто отзывчивому и чуткому человеку Daylis Dervent !
Ссылка на текст — Вчера наступит Вечность , история завершена и продолжаться не планирует, но наше общение с главным героем не только возобновилось, но и вошло у меня в привычку, и я нахожу в этом отраду и утешение. Это ничего, что я выдумываю его заново, прокручивая в голове реплики, которые он мог бы сказать, будь он жив и рядом. Пока я помню о том, что это всего лишь буйство моей фантазии, я еще не сошла с ума и могу контролировать происходящее. Но я с нетерпением жду встречи, и мне стоит большого труда не мечтать о приближении этой даты.
Извините. Боюсь, на трезвую голову я бы не была столь откровенна и прямолинейна.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика #недостающее_звено

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика #недостающее_звено
Ч.3

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика #недостающее_звено
Ч.2

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика #недостающее_звено
Итак, попытка довести до ума замысел.
Ничего возвышенного тут и близко нет, одни земные страсти, но уж как вышло.
Ч.1 (будет 3-4)

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

— Сейчас ты придешь в себя и больше не увидишь меня рядом, — предупредил Костя. — Санечка моя, любимая моя, я не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем я снова обниму тебя. Но ты уж постарайся не очень горевать, ладно? А я обещаю сниться тебе, как и раньше, только ты не сможешь помнить этих снов, но каждый раз будешь чувствовать умиротворение, радость и покой.
— Так вот почему я просыпаюсь в отличном настроении! И каждое утро у меня — доброе...
— Так и должно быть.
— Давай сыграем в гляделки, — тихо попросила я.
— Конечно, если тебе так будет легче, Санечка моя. Ты хочешь видеть меня, пока не выйдешь из шока?
— Ага. Иди ко мне.
— Я здесь. Я всегда здесь. Не грусти.
... Когда я пришла в себя, то обнаружила, что сижу на скамье внутри крытой трамвайной остановки, буквально в двух шагах от места несостоявшейся аварии. Дождь уже не моросил, а лил вовсю, и я поняла, что придется подгадать момент, когда мне будет удобнее выйти из павильона, чтобы окончательно не испортить пальто. Наконец, я вздохнула и решилась на отчаянный шаг...
Вскоре я стояла у мамы на кухне и дожаривала блинчики. Как оказалось, отсутствовала я каких-то десять минут — бесценных десять минут, за которые успела пережить самое счастливое любовное свидание за всю мою жизнь. На мамины вопросы пополам с упреками я отвечала односложно, попутно перебирая в памяти трогательные и светлые мгновения нашего разговора с Костей.
Наконец, блинчики были готовы. Мы сели пить чай.
— Саша, у тебя такое выражение лица, как будто ты переживаешь бурный роман, — заметила мама. — Если это не доктор и не твой, так называемый, законный супруг, то кто же?
— Мама, я не играю ни в какие игры с посторонними мужчинами. И не потому, что у меня такая безукоризненная мораль. Просто я счастлива в браке. Все прочее мне неинтересно.
— Я не ставлю под сомнение твою порядочность, но твой брак мне кажется холодным и безжизненным. Более того, я не уверена, что ты получаешь то, что тебе требуется, в достаточном количестве... Я имею в виду вашу интимную жизнь. Как часто это происходит? Когда в последний раз ты ощущала сексуальное удовлетворение?
Я должна была или смутиться, или вскипеть, но вместо этого почему-то засмеялась.
— Мам, по-моему, это тебе нужен любовный роман. Хотя бы в виде литературного жанра. Скажи, ты не задумывалась о карьере писательницы?
— При чем здесь я? Саша, не увиливай от ответа! Если твой, с позволения сказать, муж тебя не удовлетворяет...
— Осмелюсь напомнить тебе, что мы с мужем не только расписаны, но и повенчаны, поэтому ты можешь смело называть его моим мужем, не требуя дополнительного позволения! — я выдала эту фразу, сама удивляясь своей наглости, но сейчас все происходящее представлялось таким театром абсурда, что меня разбирал смех.
— Саша, ты выглядишь подозрительно счастливой, — покачала головой мама. — Не вынуждай меня предполагать худшее.
— Мама, я умру от любопытства, если ты сейчас же не поделишься со мной: что именно ты подразумеваешь под "худшим"?
— Мне на минуту показалось, что в твоей жизни снова появился Константин, и ты не придумала ничего лучше, как спутаться с ним!.. Конечно, я не питаю особых восторгов насчет твоего нынешнего спутника жизни, но если ты променяешь его на этого несчастного жалкого проходимца, то так и знай: я его не приму! И тебя, когда ты явишься с узелком, на порог не пущу! А что касается этого растлителя, то он поступает подло, вырывая тебя из семьи — в никуда, в нищету и бесперспективность!..
— Костя умер, — ровным голосом проговорила я. — Полтора года назад. Не волнуйся, он больше никогда не причинит тебе беспокойства.
Мама застыла, хватая ртом воздух.
— Саша, но как? Отчего? Он же, вроде бы, не так уж стар — ему лет сорок пять сейчас было бы?
— Почти сорок девять... Было бы. Не выдержало сердце.
— Как грустно... — протянула мама. — Такой был славный человек, добрый, обаятельный... Жаль его. Может быть, помянем?
Мы помянули Костю. Мама вела себя вполне пристойно, и даже ни словом не возражала против более чем странного сочетания мартини с блинчиками. У меня голова шла кругом от маминых виражей, от этого дня, от всего. Я посидела у нее еще немного и пошла домой.
Дождь прекратился. Я медленно брела по пустынной улице старого тихого центра, и вдруг какая-то сила заставила меня посмотреть налево — туда, где стоял самый обычный дом с аркой и внутренним двориком, и где располагалась та самая угловая квартира на первом этаже. Странно, почему именно этот дом? Разве Костя бывал там в реальности?
Мне больше ни о чем не хотелось себя спрашивать. Не хотелось искать ответов. Не хотелось думать.
Я молча пошла своей дорогой... И внезапно наружу прорвались какие-то нелепые, совершенно детские слезы — я плакала не от боли или горя, а от... любви, что ли? Наверное. Даже скорее всего.
Я плакала, а на душе понемногу становилось легко и светло. Слезы были сладкими и слегка отдавали розовым вареньем.

Вот и все.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Очнулась я в парке, сидя на знакомой скамейке под цветущим раскидистым кленом. По-прежнему моросил дождь, ветер шумел, играя с ветвями клена, и время от времени осыпал мои колени мелкими желто-зелеными цветами. Я сидела, запрокинув голову и подставив лицо дождевым каплям.
Неожиданно кто-то тронул меня за руку:
— Санечка моя!
Я не сразу повернула голову, боясь поверить в свое счастье, но едва увидев Костю, я заплакала от радости и обняла его.
— Костенька, ты правда здесь, со мной? Скажи, ты мне снишься или я уже умерла?
— Ни то, ни другое, родная. Ты сейчас в глубоком шоке, и это состояние продлится всего пару минут, но раз мне уже пришлось растянуть время, чтобы вытащить тебя с дороги, то я могу немного поговорить с тобой. Как ты, Санечка?
— Я скучала. Очень, очень сильно.
— Я тоже. Но ты можешь в любой момент позвать меня, и тогда я смогу видеть и слышать тебя. А ты прислушайся к своему сердцу — и в тот же миг почувствуешь мое присутствие. Но ты не бойся, это не самовнушение, не обман и не галлюцинации.
— А что же тогда?
— Душевная близость, — улыбнулся Костя. — Помнишь, какое это блаженство? И вот теперь, благодаря этому, я всегда буду рядом, когда ты только этого захочешь. Не стесняйся, зови меня по любому пустяку, можно даже совсем без повода — мне это будет только приятно.
— Костенька, а скажи...
— Был ли я счастлив?.. И да, и нет. Любовь, она, видишь ли, такая разная... Жить, изо дня в день заботясь о ком-то — это тоже она. И не принимать близко к сердцу чужие слова и глупости — это тоже любовь; ну, и, конечно, чувство юмора. Относись к этому проще. Ты только представь, как это смешно и нелепо — ругать нас, ругать меня, ругать себя за то, что мы любим друг друга. И посмейся над этим, как над забавным недоразумением.
— Костя, а мертвый город, где мы прятались с тобой, — это все-таки был ад или предбанник?
— Санечка, это было то место, где можно подумать, пострадать — а потом идти дальше. Или, как в твоем случае, вернуться назад. Остановка на пути. Последнее испытание перед решающим рывком. Но я не думаю, что ты когда-нибудь попадешь туда снова — для тебя, как и для меня, мосты уже сожжены. Остается только одно: жить, и ты живи, пожалуйста, живи долго — столько, сколько понадобится, а потом я возьму тебя за руку и отведу туда, куда захочешь. Куда ты хочешь?
— В поля, — пробормотала я. — И чтобы река неподалеку, и пригорок, и лес. И чтобы ночь была, настоящая, звездная, с туманом, стелющимися над полынью, и с цикадами...
— И с комарами? — Костя улыбнулся мне так ласково и понимающе, что у меня защемило сердце.
— И с комарами, — всхлипнула я.
— Ага, я так и думал, — тихо проговорил Костя. — Я как будто знал, что ты именно тогда в меня влюбилась. Но, конечно, не верил своему сердцу — а кто бы поверил на моем месте?.. Сашка, только ты не делай, как я, пожалуйста. Верь себе. И знай, что я тебя люблю больше всего на свете. А теперь... Помнишь, как мы играли с тобой в гляделки?
Я помнила. В прежние времена, когда мы успевали обсудить все, о чем было позволено было говорить, мы могли подолгу любоваться друг другом. А высшей формой наслаждения была игра в гляделки, когда, соприкоснувшись лбами и носами, мы неотрывно смотрели друг другу в глаза и не думали вообще ни о чем — нам просто было хорошо, мы ощущали родство душ, полное единение и блаженный покой. Никаких других физических контактов между нами не бывало — да и зачем, если даже этого нам было более чем достаточно?..

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Буквально через несколько дней после импровизированного расследования я зашла в гости к матери. Обычно я старалась не бывать у нее дома, а, напротив, приглашать её к себе: если на чужой территории, в присутствии моего мужа, которого мама молча презирала и слегка побаивалась из-за его крайне невозмутимого, но справедливого характера, она хоть изредка, но держала себя в руках, то в своем доме ее не стесняли никакие правила. В этот раз отвертеться не удалось: вначале я сопровождала маму по разным бюрократическим инстанциям (она категорически отказывалась ходить одна во всякие чиновничьи учреждения, боялась всего этого, как огня, и в итоге я лет с двенадцати уверенно разбиралась вместо нее со всякими взрослыми бумажками, не внушавшими мне ни страха, ни симпатии — я просто и хладнокровно заполняла их, не боясь испортить бланк или навлечь на себя чей-то гнев).
На обратном пути мы зашли в магазин, и я поддалась на уговоры подняться к маме на чашку чая — во многом из-за того, что задумала порадовать маму блинчиками и была почти уверена, что по такому случаю буду вправе рассчитывать на снисхождение. Однако не тут-то было.
— Саша, ты по-прежнему принимаешь психотропные вещества?
— Нет, я уже давно окончила курс. Мои нервы в порядке, так что в повторении доктор не видит смысла.
— А чем тебя лечат сейчас?
— Последние полгода вообще ничем. И с доктором я вижусь редко. Обычно мы просто сидим в кафе и беседуем.
— А тебе не кажется, что он для тебя староват?
— Почему мне должно так казаться? Он отличный специалист, совершенно не жалуется на возраст и работает в свое удовольствие.
— Саша, не притворяйся, будто не понимаешь, о чем я говорю. Если ты решила завести с ним роман...
— Мама, что за вздор!
— Хамить я бы тебе не советовала. И потом, я вовсе не намерена тебя осуждать: как известно, любви все возрасты покорны, и я предполагаю, что у тебя срабатывает зов генома... Еврейские гены твоего отца требуют, чтобы ты выбирала себе соответствующих партнеров. И, кстати, ты с малолетства проявляла особый интерес к представителям этой национальности. Взять хотя бы это твое детское увлечение, Константина...
— Мама, не надо, пожалуйста.
— Как ты все-таки любишь затыкать мне рот!.. Но, Саша, я уже старая, и у меня больное сердце. Однажды ты можешь прийти и не застать меня ни дома, ни вообще в этом мире, и только тогда ты, наконец, сможешь вздохнуть с облегчением: больше не будет на свете старой грымзы, которая демонстрировала тебе разные точки зрения и, как правило, оказывалась права. Конечно, ты была настолько неискушенной, что даже Константин казался тебе интересным мужчиной. Правда, ты уже тогда могла оглядеться по сторонам и найти кандидата получше: может быть, немного помоложе и, прости за откровенность, несколько богаче и щедрее, чем этот...
— Не смей! — я схватилась за голову, чувствуя, как медленно начинает вскипать и распухать мой мозг. — Не трожь его память, ты никогда ничего не видела и не понимала!..
Я сорвала с себя фартук, выскочила в прихожую, схватила свое пальто и вылетела на улицу.
Накрапывал дождь. Я торопливо зашагала прочь от родного дома, пытаясь отдышаться — и сама не заметила, как очутилась одна посреди пешеходного перехода. Светофор горел зеленым. Только потом я посмотрела направо — и мои ноги будто приросли к асфальту: прямо на меня, не сбавляя скорости, неслась ярко-красная машина. Я хотела двинуться вперед или назад, но была совершенно не в силах сделать хоть шаг — просто стояла и смотрела на приближающуюся иномарку.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Я сидела, прикрыв глаза, а перед моим мысленным взором по-прежнему стояло Костино лицо, выражающее не то задумчивость, не то озадаченность, не то мудрость, приобретенную ценой большого разочарования. Сейчас я поняла, на кого он был похож: на режиссера, который долго и увлеченно снимал романтическую комедию, но после монтажа внезапно обнаружил, что у него получилось серьезное психологическое кино, достойное пальмовой ветви Каннского фестиваля. И теперь, сидя в ожидании показа, он не может осознать это, смириться и понять, что тот уровень патетики, который выдерживает снятая им лента, для него чрезмерен и непосилен.
Костя всю жизнь избегал пафоса, старался жить просто и быть простым. Никогда я не видела, чтобы он придавал своей личности и своим чувствам какое-то особое значение. Во время нашего с ним знакомства мне довелось увидеть, как он переживает личную драму, и это было совершено не похоже на страдания отвергнутого любовника — скорее, на увлекательное путешествие по разным историям и сюжетам, подростковый мультсериал на фэнтезийную тему, на сольный концерт барда-сказителя... Если это и воплощало идею, что страдания должны быть красивыми, то в очень, очень необычном преломлении.
Костя никогда не видел себя в драматическом амплуа главного героя, выполняющего особую миссию — он не скрывал, что предпочитает второстепенную роль спутника, помощника и надежного друга. Я вспомнила, как мы с ним едва не поссорились, выясняя, кому из нас предстоит защищать другого от Хель. Правда, очутившись в аду, он сделался не просто носителем, а даже изобретателем теории о перемещении из ада в рай. И ведь сработало! Конечно, ради достижения вечного блаженства ему пришлось сделаться мучеником, но никакие страдания не помешали ему в решающий момент схватить меня за плечо и объявить эвакуацию. Его доброта, верность и надежность были сильнее страха и смерти. Слишком земной, слишком материальный, он не походил ни на бесплотного духа, ни на воспоминание — хотя жители мертвого города и выглядели истощенными бледно-серыми немощными тенями, и мы с Костей не были исключением.
Первое время после пробуждения я особенно сильно смущалась при одном воспоминании, как когда-то в ранней юности я испытывала первое в жизни волнение, связанное с Костиным присутствием. Мне больше всего хотелось оставаться верной женой, даже в мыслях, поэтому я боялась даже думать о том, что будет со мной теперь, когда я снова стала женщиной из плоти и крови. Но, к счастью, с меня хватило воспоминаний о душевной близости — то чистое, что с тех пор пребывало между нами, соединяло нас не физическим влечением, а какой-то другой, райской формой любви. На Земле такое вряд ли возможно, разве только для праведников и святых... Но Костя теперь же и сам святой, разве нет?
Я снова открыла ноутбук и посмотрела на ту самую фотографию. Надо же, он в последние полгода только начал понимать что-то по-настоящему важное, и, несмотря на все свои добрые дела, смог по-настоящему раскрыться только в аду.
А может быть, он для того и попал туда? Помочь Марику, спасти меня, побороться за Егора и Илону, посрамить злодейку Хель...

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

В такие моменты, в моменты сомнений, я готова была предположить, что, несмотря на все усилия и помощь специалиста, пережившего схожий опыт, я топчусь на месте, а все улучшения хоть и очевидны, но слишком незначительны, чтобы можно было надеяться, что я смогу вернуться к нормальной жизни. Приходилось учиться жить ненормально — как человек, с детства привыкший, что его считают не вполне адекватным, я должна была приспособиться и к новым странностям своей судьбы. Но для этого мне нужна была информация, много информации о Косте и о последней трети его земной жизни...
Я не была поклонницей или завсегдатаем социальных сетей. Нет, у меня были там своеобразные "клубы по интересам", я с удовольствием читала то, что касалось моей работы или хобби, но меня приводили в ужас вполне обыденные и достаточно распространенные истории о том, как ревнивые женщины выслеживают мужей, любовников, счастливых соперниц или потенциальных разлучниц. Когда-то давно я хотела добавить Костю в друзья просто затем, чтобы знать, что он жив, здоров и доволен жизнью; и хотя отказ меня огорчил, я и в мыслях не держала отслеживать происходящее на его странице, поэтому больше туда и не заглядывала, пока случайная виртуальная знакомая не написала пост, которому я вначале отказалась верить — а потом сидела на корточках, обхватив колени руками, и тихо выла без слез.
Сейчас же, когда я точно знала, что он, хотя и здоров, и доволен, но отнюдь не жив, я решилась восполнить упущенные годы и принялась читать стену, забитую всяким обычным человеческим вздором, просматривать уютные семейные фотографии и редкие одиночные портреты, фото с друзьями и разные открытки. Все это было больно, но логично: жизнь-то шла своим чередом, и не только моя. Я как-то с самого начала приняла на веру, что, сделав свой выбор и добившись цели, Костя был счастлив, поэтому очень не сразу заметила, что, кроме понятных внешних возрастных изменений, в моем друге происходили также и другие перемены.
Первые годы совместной жизни с той, другой женщиной, были годами довольства, и всем своим видом он выражал уверенность в сделанном выборе — и при этом он стал настолько непохож на самого себя, что ни знакомой мимики, ни родного взгляда я узнать бы не смогла. Далее, я с удивлением обнаружила, что официальный брак они зарегистрировали далеко не сразу (а ведь он сказал мне в тот вечер, буквально сразу же, что намерен жениться на своей новой знакомой, и его заявление прозвучало так, что я поняла: он сделает это при первой же возможности — поэтому-то я в один момент пала духом и отступилась от него). Свадебных фото было мало, но ни на одном снимке Костя уже не выглядел ни уверенным, ни счастливым — его лицо, хотя и по-прежнему выражало благополучие, но уже пополам со смущением, как будто совершал вынужденный шаг, в правильности которого у него были сомнения, и от этого чувствовал себя неуютно. Его улыбка выглядела нарочитой, а нелюбовь к свадебной мишуре в самом классическом и нелепом ее выражении читалась в неестественно скованной позе новоиспеченного жениха.
Обратив внимание на одну из самых поздних фотографий, сделанную за три-четыре месяца до его ухода, я поразилась: он словно бы стал прежним, пускай и ненадолго и не во всем. Благополучие и довольство исчезли, равно как и уверенность в незыблемой правильности выбора. Глаза смотрели в объектив так пристально, будто он стремился разглядеть что-то, что ожидает его впереди.
Ни на одном из этих снимков я не видела, чтобы Костины глаза сияли — исключение составляла одна групповая фотография, сделанная еще на моей памяти. Меня там не было, но я отчетливо помнила, как он показывал мне ее незадолго до знакомства с женой.
Мне стало страшно. Костя так хотел верить, что поступил правильно, что его жена и есть та самая, с которой у него получится прожить долго и счастливо...
Я закрыла ноутбук в совершенном смятении. Теперь мне и самой хотелось сохранить остатки надежды, что все увиденное на этих снимках — игра больного разума ревнивой поклонницы, а Костя жил хорошо, счастливо и никогда не смотрел тем самым печальным, больным взглядом человека, давным-давно собственноручно обрезавшего себе крылья. И уж тем более мне не хотелось обнаружить в роли тех самых крыльев — себя. Шестнадцатилетнюю девчонку с Аспергером, непониманием людей и страхом перед авторитарной матерью. Нет уж, лучше оставить все, как есть: нормальная жена, хорошая семья, ровное, спокойное течение жизни.
— Прости, пожалуйста, — пробормотала я, стыдясь этого подглядывания за частной жизнью друга. — Это не то, я не хотела... Прости.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Выплакав всю горечь от потери и изранив себе ум попытками воссоздать из обломков памяти единую, ясную, логичную картину, я ощутила что-то вроде душевного истощения и ненадолго впала в ступор. Однако новая весна, уже вступившая в свои права, заставила меня оглядеться по сторонам, и я мало-помалу поддалась естественной радости жизни. Мои дети больше не были требовательными и полновластными хозяевами моего времени и душевных сил — скорее, веселыми товарищами по играм и просто детьми; муж, который и прежде был для меня не только любимым мужчиной, но и другом, сделался еще ближе — не только благодаря всему пережитому нами за это время, но и потому, что я больше не боялась его осуждения и не чувствовала перед ним вины. Само собой, и новая работа понемногу перестала быть единственным средством отвлечься и забыться, а превратилась в нечто среднее между учебой и спортом — такой азарт и живой интерес я испытывала к своему делу. И в целом, я вела себя как раньше, и даже, пожалуй, еще лучше прежнего.
Но был в моей душе тайный уголок, который прежде слишком долго был закрыт для посещения; теперь же я часто наведывалась туда и приносила скромные дары — плоды размышлений, новые фрагменты воспоминаний, иные доказательства того, насколько важным для меня было прошлое и как я рада, что оно у меня все же было. Иногда мне казалось, что хозяин этого загадочного места присутствует там неотлучно, просто не отвечает и не показывается на глаза. Я почти безропотно принимала эти новые правила игры, когда я помню все (ну, или почти все) — и даже то, чему не было научного объяснения, но что прекрасно дополняло мою отреставрированную картину мира. Приступы отчаяния посещали меня все реже, и их продолжительность сокращалась — правда, они отнюдь не становились менее болезненными, но у меня все чаще получалось контролировать их. Такое случалось, когда я уставала ждать — но еще сильнее, чем это беспрестанное ожидание, меня волновал вопрос: а чего, собственно, я жду? Ведь не своей же смерти...
В глубине души я догадывалась, что живу надеждой на новую встречу, и что какая-то часть меня уверена, что эта встреча должна быть скорой. Но что должно произойти, чтобы это стало возможным? Галлюцинации я отвергала сразу — мне хватило предыдущего опыта, когда подлинность виденного мной оказалась подтверждена лишь благодаря счастливой случайности, когда судьба свела меня с Марком Давидовичем. Снов же я не видела уже около года — как раз с того самого времени, как вернулась из небытия. Да и не устроили бы меня никакие видения: это было бы слишком похоже на впадение в прелесть, а такого мне было и даром не надо.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Разумеется, разговор с доктором Зильбербергом не решил всех моих проблем, но, по крайней мере, существенно облегчил мне жизнь. Мой муж получил нечто вроде инструкций, как ему следует вести себя со мной, а я начала принимать успокоительные и антидепрессанты. Окончив курс, я позвонила Марку Давидовичу и он назначил мне встречу — на сей раз, не в кабинете, а в кафе, и вели мы самую обычную частную беседу, как и полагается товарищам если не по несчастью, то по уникальному опыту, который нам выпало пережить. Сказать, что в этот раз я поведала ему все, ничего не утаив, было бы огромным преувеличением — все-таки, некоторые мои приключения носили достаточно личный характер, — однако я рассказала и о встрече с Костей, и о страшной судьбе Егора, и о безумии Илоны, и о том, что успела сотворить с нами Хель.
Странное дело: я больше не испытывала навязчивого желания поделиться этим хоть с кем-то — а ведь первые месяцы после своего возвращения я то и дело ловила себя на странной тоске, похожей на ностальгию — нет, меня тянуло не в мертвый город, с его серой страшной пылью и одинаково безликими бетонными мешками домов, но я так страшно тосковала без Кости, что мне хотелось пережить все заново — и однажды я рассказала ближайшей подруге о своем странном приключении между жизнью и смертью. Больше того: я так увлеклась, что едва не проболталась о том, насколько важную роль в моей жизни играл Костя — но, к счастью, я успела вовремя остановиться. Подруга была удивлена, что изо всех возможных знакомых лиц мне повстречался "просто один хороший приятель" — ведь я успела похоронить отца, дядю и обеих бабушек. Почему, спросила она, в твоих видениях не было никого из них?.. И сейчас, рассказывая Марку Давидовичу, как мы скитались по многолюдной пустыне мертвых снов, я больше не ощущала, что живу одними лишь воспоминаниями. Мне удалось полностью восстановить теплые, уважительные и доверительные отношения с мужем. Я заново научилась проявлять любовь к близким , выражая ее в той форме, которая была им понятнее — день за днем я переводила свои чувства на их язык, и меня больше не угнетал живой мир, полный ярких красок и шумных звуков. Лишь изредка, заслышав сирену "скорой помощи", я ловила себя на непонимании: почему не успели спасти Костю? И почему успели — меня? И как же хочется точно знать, что на этот раз у него все хорошо, и место, куда он попал, — действительно рай!..
Иногда мне делалось страшно: я совершенно не умела делить свое сердце. Мне казалось, что, какой бы невинной ни была моя любовь к Косте, я из-за нее обманываю мужа, обкрадываю самых близких. Изредка у меня бывали плохие дни, когда внутри меня отчаянно рыдала шестнадцатилетняя девчонка, которую только что бросил близкий друг — я чувствовала себя отверженной, переживала ревность, ловила себя на внезапной антипатии к Костиной жене, и вообще, была готова всеми правдами и неправдами вытребовать себе свою порцию любви. Но, хотя вся боль, весь гнев, которые я когда-то не смогла перебороть, оживали во мне, как будто это случилось вчера, я понимала, что эта несчастная девчонка, которая, заливаясь слезами, хоронит себя заживо как женщину, — всего лишь эхо, тень прошедшей юности, утраченных иллюзий.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Выслушав все, что я сочла возможным ему сообщить, доктор Зильберберг слегка улыбнулся.
— Видите ли, Александра, то, что вы сейчас мне рассказали, еще не означает, что я как специалист могу быть вам полезен. Пока я не могу сказать ничего конкретного, однако, мне кажется, у вас не найдут ничего, кроме легкой формы аутизма. В вашем случае это и проблемой назвать нельзя — вы прекрасно скомпенсировали это сами. Что же касается ваших видений, то... Помните, в мультике было — "как учёный я в это не верю, а как кот я только мяукаю"? Так вот, я скажу вам это не как доктор, а как бывший пациент-коматозник: в нашем мозгу заложены такие тонны информации, что следует хорошенько подумать, прежде чем выставлять оценки своим снам, галлюцинациям или бреду. Я и сам повидал достаточно разного за те две недели, что пролежал в реанимации. Если хотите, могу поделиться. Хотите?
— Разумеется, Марк Давидович, — поспешно кивнула я. То, что седовласый мудрец в белом халате (кстати, халата-то на нем как раз и не было, а был светло-серый вязаный пуловер) разговаривает со мной, как человек с человеком, а не применяет методы "ветеринарной медицины", обращаясь с пациентом, как с безгласной скотиной, не имеющей права знать, что с ней творят и чем ей это угрожает, вселяло в меня надежду на понимание.
— Так вот, уважаемая Александра, мне снилось, что я попал в отвратительное гетто, где над людьми издевалась жестокая эсэсовка — типичная "белокурая бестия" из старого военного кино. Меня не тронули, потому что даже в этом аду нашелся праведник мира, который прятал меня у себя в квартире, а вот соседей наших избивали за малейшую провинность. Люди, жившие в этом городе, боялись выглядывать в окна, ходили по улицам с опущенными головами и затравленно озирались по сторонам. Единственной отрадой для этих несчастных был дождь, который время от времени лил, как из ведра. Жители города выбегали на улицу, танцевали и прыгали, ловя струи воды... А мне разрешалось подходить к окну и набирать воду в шляпу. Выйти наружу и танцевать вместе со всеми я не мог — друг, приютивший меня, не без оснований опасался доносов. Я встретил его, когда он, шатаясь, брел по улице, зверски избитый той самой эсэсовкой. У нее была какая-то особая электрическая плетка, следы выглядели страшно. Я помог ему добраться до квартиры, ну, и разговорились по дороге. Он сказал, что может спрятать меня... Так я и прожил две недели в этом странном сне.
— Простите, Марк Давидович, — сказала я, чувствуя, что мне стало тяжело дышать. — Простите, но... Хотите, я расскажу вам все в подробностях?
— Что именно расскажете?
— Как выглядел этот город, и этот дом, и угловая квартира на первом этаже — бетонный бункер с одним окном, а на полу лежал бордовый спальник? Эсэсовку звали Хель, а доносчик — это Егор, который жил раньше в гараже?
Доктор Зильберберг смотрел на меня пристально и с явным интересом, но молчал. У меня даже промелькнула мысль, что его рассказ был провокацией, затеянной с целью спровоцировать у меня припадок откровенности, и ничего такого он никогда не видел и не переживал — просто слышал от пациентов. Ведь бывают же популярные виды бреда — вон, алкоголикам в белой горячке черти являются!.. А я, дура, купилась!
— Александра, обращаю ваше внимание, что вы очень возбуждены, — мягко сказал он. — Не стоит принимать все это близко к сердцу. Подумайте о себе — вам ведь не нужны проблемы. Что ж, я пропишу вам два безобидных препарата — ничего тяжелого в побочных эффектах, но рецепт лучше не терять.
Я медленно опустилась обратно в кресло. И тут меня внезапно начал разбирать глупый, неуместный смех — он поднимался во мне снизу, от самых щиколоток, и заставлял трястись и вздрагивать всем телом. Припадок? Может быть. Но причина была более чем уважительной.
— Александра, вы можете объяснить мне, что сейчас происходит?
— Простите, Марк Давидович, — выдавила я, стараясь прекратить этот дурацкий смех. — Можно спросить: вы знаете этого человека? — и я, достав телефон, легко нашла там Костину страничку с фотографиями, выбрала ту, на которой Костя был как раз таким, каким я его помнила с юности, а потом протянула телефон доктору.
Марк Давидович смотрел на фотографию, и я поняла, что он узнал Костю.
— Этот человек действительно напоминает мне того самого друга. Но я не припомню, где бы я мог видеть его наяву.
— Это он и есть, — сказала я, понимая, что уже готова расплакаться. — Это Костя. Он говорил мне о вас, правда, называл не по имени-отчеству, а просто Мариком, и, видимо, он не знал, что вы психиатр —Костя утверждал, что тот парень, которому он помог скрываться, был профессиональным психологом. Вы помогли ему восстановить в памяти некоторые фрагменты его земной жизни. Когда он говорил о вас, я представляла себе чудаковатого хипстера, увлекающегося лыжным спортом.
— Не стану отрицать этого, — Марк Давидович слегка улыбнулся. — Я действительно ходил на лыжах до аварии. Но сейчас пришлось перейти на скандинавскую ходьбу... Эх, тоска!..
Я сидела, утирая слезы, и не знала, верить ли самой себе — и верит ли мне этот странный доктор.
— Да, вы правы: Костя действительно снился мне. Он очень добрый, смелый и мудрый человек. Я даже помню, как мы говорили с ним о некой девушке Саше. Но вы же понимаете, что все это только сон, и что нашу жизнь никто не проживет за нас, поэтому вы должны — нет, вы просто обязаны быть счастливой?..
Я кивнула. Это было нелегко — признать себя сумасшедшей, но я утешала себя мыслью, что доктор ничуть не нормальней меня.
— И я еще раз напоминаю вам: сам факт галлюцинаций, пережитых в состоянии комы, еще не является симптомом болезни. Но вам будет проще, если вы научитесь не принимать все так буквально. Всему свой срок. Если я правильно понимаю, вы хорошо знали этого человека?
— Да, он мой друг.
— А вы были для него не только другом. Что ж, радуйтесь: вам посчастливилось увидеть воочию промо-версию загробной жизни. Правда, имидж у этого местечка очень так себе, но если вы будете хорошо себя вести и не станете делать резких движений, а главное — отнесетесь к своему самочувствию как можно более серьезно, вас ожидает гораздо более приятная участь. Это я вам как бывший материалист говорю. В общем, держите рецепт — а остальное приложится. Если вы не возражаете, я поговорю с вашим мужем — но можете не волноваться: я не разглашаю никакой личной информации. До свидания.
— До свидания?..
— Разумеется. Но это необязательно будет повторная консультация — вполне возможно, мы ограничимся частной беседой. Я очень люблю неординарных людей — никогда не знаешь, чего от них ожидать...
И Марк Давидович подмигнул мне на прощание.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Как я и предполагала, неврологическое обследование не выявило у меня серьезных патологий. Конечно, черепно-мозговая травма, которую я получила в результате аварии, отражалась на моем самочувствии и требовала постоянных наблюдений у специалистов, но ничего сверх обычного так и не нашли. Тем не менее, к просьбе моего мужа порекомендовать хорошего специалиста-психиатра мой лечащий врач отнесся с вниманием.
К стыду своему, я не проявляла никакого энтузиазма в поисках причины моего состояния, хотя и не возражала против обследования. Мне казалось, что все сомнения по поводу моего психического здоровья несут в себе оттенок претензии, как будто меня упрекали в неблагодарности за заботу и ставили мне вину изменившееся настроение и желание побыть наедине со своими мыслями. Правда, после первого самостоятельного разбора всего произошедшего я то и дело напоминала себе о своем сходстве с Илоной и ощущала справедливость такого упрека. Я старалась проявлять больше заботы к мужу и детям, думать только о ближних, но время от времени понимала, что сколько бы я ни отдала, этого всегда будет недостаточно. Чтобы что-то отдавать, необходимо было вначале это получить, да и мне самой тоже бы не помешало немного душевного тепла и отдохновения. Но, видимо, это все не для меня. Таким людям, как я, не следует гнаться за счастьем — достаточно с них и благополучия. Как ни странно, эта мысль помогла мне смириться с моим положением. Постепенно я начала замечать, как обиды мои уходят, а когда они полностью исчезли, подошел тот день, на который был назначен прием у психиатра.
Доктор Марк Давидович Зильберберг оказался вполне приятным дядечкой лет семидесяти, и, к счастью, он не начал с места в карьер выпытывать, на что я жалуюсь — на этот вопрос я, пожалуй, и сама не знала бы, что ответить. Он немного поспрашивал меня о моей работе, о семье, об увлечениях, и упомянул, что сам не так давно перенес автокатастрофу и даже побывал в коме. И тут я поняла: вот оно, начинается. С трудом собрав нервы в кулак, я попыталась рассказать о пережитом мною, не упоминая о Косте — мало ли, а вдруг в отношении психов понятие врачебной тайны не действует, и он потом перескажет все моему мужу. Нет, я не боялась, что он закатит мне сцену — к счастью, он совершенно не таков, однако я не могла представить, насколько равнодушным должен быть супруг, чтобы подобный рассказ мог его не задеть.
Разумеется, без Кости все вышло не то и не так. Без него ад оказался настоящим — хотя я и не углублялась в подробности, не описывала ни саму Хель, ни ее зверства. Жила одна в пустынном городе, изредка сбегая в черный мертвый лес — примерно к этому сводилась вся история. Еще я упомянула Илону и вкратце описала лесной пожар, прервавшийся грозой — а больше ничего сообщить я не рискнула, боясь, что это впишут в историю болезни.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

От этой мысли слезы моментально высохли. Почему-то мои недавние переживания показались мне если не надуманными и фальшивыми то, скорее всего, просто ошибочными. Стараясь "думать правильно", в погоне за объективной реальностью, я совершила привычную ошибку: списала со счетов себя, свое видение мира и свой опыт. Желая быть человеком здравомыслящим и рациональным, я усомнилась в истинности пережитого мной — только потому, что "так не бывает". Но разве в жизни не случается иногда то, чего "не бывает"? В конце концов, материалистическое отрицание бессмертной души, вечной жизни и посмертного воздаяния сейчас стало модным дополнять и уравновешивать сомнениями в существовании знакомого нам материального мира — мира живых.
А что же я? Разве я готова отречься от Костиной любви ради поддержания чужой, несвойственной мне картины мира? И кто тот человек, которого я так панически боюсь, что ради него готова убить в себе все живое, убить Костю — человека, своим личным примером доказавшего мне действенность концепции Тертуллиана: "Верую, ибо невозможно"?
Возвращение к жизни — процесс болезненный и долгий, как и рождение, и не суть важно, рождаешься ли ты или рождаешь. Мне почему-то казалось, что мне предоставят право голоса в этом вопросе — но пришлось принять свою жизнь как данность и смириться с необходимостью ее продолжения. С этим я спорить не могла, да даже и не пыталась. Но мне было тяжело без Кости, без его присутствия где-то рядом, неподалеку, на этой грешной Земле. Наверное, во мне прорезалась еще одна старая привычка, усвоенная с детства: всегда предполагать худшее. И я предположила...
А теперь я страшилась встречи с психиатром. Смешной страх, и тоже родом из детства, когда меня вечно называли то "своеобразной девочкой", прибавляя при этом протяженно-загадочное: "Ну, вы же понимаете...", а то и вовсе ненормальной, чокнутой, истеричкой. Истеричкой, кстати, меня называл только один человек — моя мама, и этим страшным обличительным, бичующим словом она дополняла и уравновешивала пространные и ничем не подтвержденные дифирамбы моей гениальности... Одним словом, попасться на предметное стекло человеку, который разбирается в этом вопросе, получить от него очередное клеймо или ярлык, но уже подтвержденный дипломом и профессиональным медицинским стажем, я очень не хотела.
Что ж, возможно, настало время подвергнуться досмотру моего внутреннего мира. Значит, я правильно решила, что надо там как следует прибраться — ведь скоро в него бесцеремонно вломится чужак...

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Самое приятное — и трудное — я оставила на потом. Разумеется, самой себе я не стала бы уделять много внимания: что в жизни, что в смерти я была абсолютно одинакова. А вот, что касается Кости, то я была не уверена, что он и правда почтил мой персональный ад своим личным присутствием. Был ли он похож на себя прежнего, которого я знала в реальности? И да, и нет. Но мог ли он стать таким в результате долгого прозябания в аду, частичного лишения памяти и практически полной изоляции? О, да. Он всегда был жизнелюбивым, даже слегка безалаберным — однако в вопросах по-настоящему важных оставался серьезным и собранным, и жизнь свою он строил, а вовсе не разрушал. Теперь же, лишившись тела и физических потребностей вместе с телесными удовольствиями, оказавшись в мертвом городе, где у каждой могилки была своя оградка, а нарушать безмолвие считалось дурным тоном, он не мог в полной мере раскрыть свой яркий, светлый, общительный характер. Его обаяние здесь перестало быть значимым, и постепенно исчезли его бесчисленные маски, забавные словечки, привычные речевые обороты — все то, что, вкупе с душевной открытостью, некогда привораживало к нему посторонних людей, но постоянно сбивало с толку меня, инстинктивно ощущавшую в нем совершенно другое... Теперь, когда он остался безо всего наносного, пускай и милого, но достаточно обыденного — я увидела Костю совершенно другим: по-взрослому рыцарственным, искренним, беззаветно любящим... И кого любящим — меня!..
Ради этого стоило умереть, попасть в ад и пройти через пытки и огонь. Ради этого стоило бы остаться там вместе с ним, позабыв (или не вспомнив) об оставленном на живой земле... Но такая я — забывшая, отрекшаяся, предавшая — была бы недостойна не только Костиной любви, но даже и честного, спокойного одиночества.
Сейчас же я должна переступить последнюю черту, покинуть пределы фантазии, отречься от иллюзий, порожденных галлюцинациями, и признать мир живых единственным существующим миром. Признать, что настоящий Костя ни за что не назвал бы меня близким и родным человеком — я для него так и оставалась милой девочкой, которую он, по какому-то капризу, на время сделал кем-то вроде доброй подружки и наперсницы, но так же легко и сбросил со счетов, выбросил из головы, позабыл. Единственная женщина, которую он когда-либо любил, стала его женой, а затем — вдовой, и я готова была дать обе руки на отсечение, что несмотря на безмерное обаяние и развитые коммуникативные навыки, он был ей верен.
Но страшно было для меня не это. Страшно было признать одну-единственную существенную часть правды, ту первопричину, из-за которой я закрыла для себя воспоминания о невероятных приключениях моего временно умершего сознания. Признать, что Костя, которого я видела, как живого, обнимала, как родного и чьей бесплотной чистой любовью спасалась и наслаждалась — это не более чем фикция, игра нейронных импульсов в полуугасшем мозгу. Настоящий Костя умер и был похоронен, и я даже могла бы (теоретически) съездить и положить цветы на его могилу — схема, как туда доехать и куда именно пройти, уже полтора года хранилась в памяти моего телефона.
Пока я могла в это не верить — я не верила, все ждала какого-то знака, намека, доказывающего, пускай даже и косвенно, реальность существования загробной жизни. Недопустимо было даже предполагать, что Костя исчез бесследно или, хуже того, "остался в нашей памяти". Прежде эта фраза убивала во мне всякую надежду на будущее. Да, я искренне скорбела, но была уверена, что реальность будущей встречи — это истина, абсолютная и непреложная. Была ли бы я счастлива, если бы знала, что увижу его снова, пусть не живым, но счастливым и благополучным? Бесспорно, это так. Смогла ли бы я радоваться этой встрече, если бы он не вспомнил меня или вовсе не узнал, а рядом с ним стояла его счастливая уже не вдова, а снова жена и законная вторая половина? Полагаю (надеюсь), что так. В конце концов, мне необходимо лишь, чтобы он был — и чтобы его бытие приносило радость в первую очередь ему самому.
Но — исчез бесследно и, словно в насмешку, привиделся мне, лежащей в предсмертном бреду. Но — не вспомнил обо мне ни разу за все годы, что мы не виделись. Но...
Я сидела на кухне в темноте, понурив голову, и оплакивала Костю, которого потеряла в третий раз — теперь уже окончательно. Какой же смешной мне казалась моя маленькая детская трагедия — трагедия его женитьбы — теперь, на фоне окончательного и бесповоротного его небытия!
Но все же, мой ум не был склонен бросать работу на полпути, даже когда опорная несущая конструкция моего мироздания зашаталась и рухнула, погребая под собой остатки надежды. Именно поэтому — но только ли поэтому? — в моем сознании всплыл давно мучивший меня вопрос: а все-таки любопытно, за какие прегрешения мой собственный мозг отправил Костю в ад?..

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Разобравшись с единственным знакомым мне представителем адовой власти, я перешла к рядовым гражданам, и следующей неприятной мне личностью был, конечно же, конъюнктурщик и предатель Егор. Я поместила его в ад за то же, за что в обычной жизни ненавидела ему подобных — за трусость, за крайний конформизм, то и дело оборачивающийся своекорыстным желанием "нагнуть систему", набрать себе побольше бонусов и выгод и, воспользовавшись карательным механизмом, принадлежащим официальной власти, безнаказанно и беспрепятственно сводить личные счеты.
Кто у нас остался еще, из малоприятных и опасных?..
Наверное, самый сложный и противоречивый образ из всех, виденных мной в потустороннем мире — Илона. И к ней у меня была тьма вопросов: когда она сошла с ума — в аду или еще до того, как попала туда, то есть, при жизни? Почему она так боялась и подчеркнуто не любила Костю — доброго, мудрого и тактичного, готового прийти на помощь? Почему ей в окружающих людях, товарищах по несчастью, неизменно виделись бесы? И, наконец, самое главное: за что моя фантазия поместила эту несчастную женщину в ад, а потом и вовсе превратила почти в монстра?
Илона — тонкая, чувствительная, красивая женщина с несчастливой судьбой. Образ жертвы, сломленной и потерянной, склонной к эскапизму, не доверяющей людям. Какой грех мог привести несчастную в ад — тут и думать нечего: она сама наглядно продемонстрировала нам его во всей красе, совершив бессмысленную попытку самоубийства. Даже после смерти она искала выход вон, прочь, подальше от людей. И я не могу сказать, что люди были совершенно не виновны в таком ее к ним отношении: к примеру, Егор, без колебаний отхлеставший плетью безобидную и беззащитную женщину, вполне оправдывал звание "ученика дьявола". Однако были ведь и другие — соседи, с которыми она жила раньше, ее не обижали и спокойно относились к ее обществу. Костя, который затаскивал ее, избитую, домой по лестнице — и это при том, что она его не удостаивала общения. Даже я старалась по мере своих возможностей, когда, пересилив себя, попыталась найти контакт с Илоной.
Так кто же, все-таки, она — архетип несвятой жертвы, видящей палача в каждом встречном и не замечающей доброго отношения? Отчаявшаяся мятущаяся натура, темная, смутная и противоречивая, изо всех сил стремящаяся не иметь никакого отношения ко всему, происходящему вокруг? Страдающая от несправедливости изломанная безумица, способная сама превратиться в убийцу и загнать ближних в огненную ловушку?..
Конечно, Илоной тоже была я.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Первые полгода этой своеобразной "жизни после жизни" дались мне хоть и с трудом, но хотя бы без особых переживаний. Восстановление было долгим, трудным и требовало больших временны́х и финансовых затрат, поэтому мне пришлось уволиться с прежнего места работы и освоить новую профессию. Учитывая мою неспособность делать что-то наполовину, я вкалывала как проклятая, только теперь уже из дома, мечтая лишь об одном: поскорее стать конкурентоспособным и востребованным специалистом. Единственной формой отдыха для меня были прогулки с детьми, иногда я разговаривала с мужем по душам, но, конечно же, речь тогда шла о чем угодно, только не о моих коматозных галлюцинациях.
Однако сдвиг тектонических плит давно произошел, и если первое время последствия можно было проигнорировать, то мне самой чем дальше, тем больше становился виден разрыв между жизнью до и после катастрофы. Муж начал замечать, что я практически не живу, а только работаю, помогаю, выручаю — одним словом, что я свела свою жизнь к нулю, к выполнению функций. Я старалась быть внимательнее к близким людям, стремилась, чтобы у детей все-таки была настоящая ласковая мать, а у мужа — любящая и понимающая жена, но в какой-то момент он попытался разговорить меня и вытащить на свет то, что я прятала даже от самой себя. Этого я вынести уже не могла. Как можно более мягко я отклонила его предложения — от внеочередного отпуска всей семьей до поездки в санаторий в гордом одиночестве. Я смогла только в самых общих чертах объяснить мужу, что мне необходимо переосмыслить кое-что из моей собственной жизни, потому что последствия аварии и связанного с ней стресса отражаются на моем душевном здоровье. Мы договорились, что я свяжусь с неврологом и пройду еще одно обследование у него и, при необходимости, у психиатра.
Мне совершенно не хотелось вытряхивать свои сокровенные воспоминания ни перед мужем, ни, тем более, перед врачами. Чтобы избежать этого, я решила разобраться во всем самостоятельно.
В первую минуту боль была просто запредельной, но душа моя словно только этого и ждала — слезы подействовали на меня в точности, как дождь, растворяя и унося с собой страх и чувство вины... Я напряглась, пытаясь вдуматься: чего я боюсь? Перед кем виновата?
Мысли путались, как шерстяные нитки, цеплялись друг за друга, но понемногу скатывались в отдельные клубки — я усердно сматывала разноцветную пряжу, изредка связывая между собой обрывки нити, если та рвалась.
Для начала, мне пришлось посмотреть в глаза правде: все, что я видела в "загробном мире" — не более, чем плод работы подсознания, пока мой мозг находился в состоянии шока, переживая травму и даже смерть. Те люди, которые окружали меня в привидевшемся мне мире, были всего лишь частью галлюцинации, но, если я не ошибаюсь, случайных образов там нет. Что касается Кости... Об этом — позже, иначе вся работа заранее пойдет насмарку.
Начала же я с самого неприятного клубка — с Хель, решив таким образом разделаться с единственным безликим персонажем, фигурировавшим в моей продолжительной и, надо заметить, довольно логичной галлюцинации.
Женщина с фальшивым красивым лицом, не выражающим абсолютно никаких эмоций. Холодное беспощадное зло, настигающее всех без разбора, карая людей за то, что не является преступлением. Требует беспрекословного повиновения, хотя ее власть и полномочия не подтверждены ничем, кроме грубой силы. Не переносит, когда между людьми начинают складываться теплые отношения, основанные на доверии, и приветствует всевозможные "переведения стрелок". Подвержена раздражению, способна выйти из себя от гнева, при этом, она легко проигрывает тем, кто имеет смелость открыто противостоять ее человеконенавистническому напору. Вывод: зло в моем представлении абсолютно не внушает ни уважения, ни даже должного страха. Может быть, его и невозможно обмануть, утаив от него часть правды, но зато легко обыграть в открытом поединке.
Я налила себе стакан воды и тут же залпом его осушила. Теперь я была практически уверена, что знаю, чье лицо скрывается под маской, но даже это внезапное осознание меня не испугало: в конце концов, это же мой внутренний мир, а значит, демон в нем тоже мой, и не сказать, чтобы он был так уж свиреп. Во всяком случае, как человек верующий, я не могла не понимать, что его злоба сильно уступала глобальной всеобъемлющей ненависти, исходящей от настоящего владыки ада.

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика

Почему-то после этого я почувствовала себя настолько уставшей и вымотанной, что сразу же заснула, а когда проснулась, то почувствовала, что кто-то сидит рядом и держит меня за руку. Судя по ощущениям, это был не Костя. И точно: скосив глаза, я увидела смутно знакомого мужчину, который смотрел прямо на меня, гладил мою руку и плакал.
Помня, чем закончился мой первый здешний опыт связной речи, я не решилась спросить, кто он — а еще через секунду играть в прятки с памятью стало слишком поздно — осознание происшедшего обрушилось на меня со всей беспощадной реальностью окружающего мира. Я ожила — то есть, я даже не умирала, а просто лежала в больнице, как бревно, в то время, как медики боролись за мою жизнь, а близкие люди, в том числе и муж, сидящий рядом, оплакивали мое состояние.
— Саша?.. — этот голос был знакомым, но в то же время, абсолютно чужим.
Я попыталась выдавить улыбку и тут же снова закрыла глаза, проваливаясь в очередной обычный нормальный сон, в котором не было места ни ужасам, ни видениям, ни мечтам...
Несмотря на множество недостатков, делавших мой характер малоприятным для окружающих, я обладала, как минимум, одним серьезным достоинством, которое иногда облегчало мою жизнь: у меня был навык мгновенного принятия важных решений. Точно и без колебаний я определяла, в чем состоит мой долг, и следовала этому курсу. Да, к сожалению, обратной стороной этого свойства была склонность рубить сплеча, но раз уж вся моя жизнь состояла из гордиевых узлов, то и ошибки были крайне редки.
Всю свою жизнь, начиная с раннего детства, я больше всего ненавидела быть кому-то в тягость. Груз вины за свою беспомощность и бесполезность заглушал во мне все прочие чувства, поэтому благодарность мне была уже не по силам. Моим первейшим долгом по отношению ко всем этим людям, заботившемся обо мне, лечившим и страдавшим, было как можно скорее стать на ноги и ежедневным тяжким трудом отработать затраченные на меня усилия. Именно этой цели я и посвятила ближайшие несколько месяцев: тренировалась и отдыхала, соблюдала режим дня и старательно исполняла указания реабилитолога, напоминала себе о необходимости поесть и отдохнуть, держала в памяти список вопросов, которые было необходимо задать врачам и близким. Я окончательно реанимировала свою память и даже смогла восстановить естественную теплую привязанность к мужу и детям, тем более, что они были еще очень малы и вызывали у меня самые искренние чувства. Своего мужа я бесконечно уважала и любила — настолько неожиданным было обнаружить это, что я полночи проплакала, когда поняла, что могла и не вернуться к нему. Но был один-единствннный вопрос, который я не могла задать никому, даже мысленно обратиться с ним к самой себе — все-таки это было слишком больно. И я поместила этот вопрос в отдельную капсулу памяти, пометив знакомой табличкой: "Не вскрывать!"

#фанфик_в_блоги #текстовая_истерика
Мгновение спустя все перемешалось — свет, звук, какие-то незнакомые запахи, яркие краски — и обрушилось на меня, затопив мое сознание и на какое-то время лишив способности ориентироваться в пространстве. Я потеряла равновесие и могла понять только, что медленно и мягко упала на спину и осталась лежать посреди бушующего моря впечатлений. Очертания предметов вокруг были нечеткими, и мне было сложно настроиться, чтобы распознать, что есть что, и я прикрыла глаза на несколько секунд, чтобы дать себе привыкнуть к давно забытым ощущениям. Заодно я попыталась сообразить, что же, собственно, происходит в данную минуту? Хорошо, я упала и лежу; а Костя где? Кажется, я так и не выпустила его руку; значит, он должен быть рядом со мной. Но я почему-то больше не ощущала Костиного присутствия — неужели я все-таки отпустила его? Я изо всех сил постаралась собраться и отчаянно стиснула его ладонь. Но в моей руке оказалось что-то совсем другое — и тут же подтянулись воспоминания-ассоциации: точно таким же на ощупь был край одеяла в тиковом пододеяльнике. От неожиданно четкой и конкретной ассоциации я снова открыла глаза — вокруг было по-прежнему светло, и потолок этой комнаты оказался бледно-персикового цвета, на потолке были очень простые светильники, а по одному из них ползала муха. Прямо передо мной была стена, на которой висел плакат с информацией о правилах мытья рук, а внизу обнаружилась раковина с жидким мылом и ящик для бумажных полотенец. Справа от меня было окно, из которого доносился шум деревьев и негромкие голоса людей; слева — закрытая полупрозрачная стеклянная дверь, за которой кто-то ходил и отдавал распоряжения начальственным голосом. Видимо, за дверью был коридор, длинный и практически пустой — то-то акустика там хорошая...
Я снова закрыла глаза, но этот раз сильно отличался от первого: если тогда мне удалось защитить сознание от всего набора впечатлений, то сейчас мои уши по-прежнему слышали то, что происходит вокруг, поэтому у меня никак не получалось сопоставить все увиденное и сложить из этого полноценную картину. Я с силой зажмурилась и что было силы закричала, призывая Костю — и тут до моего слуха донесся какой-то чужой едва слышный голос, идущий почему-то из моей груди. Это было больше похоже на стон без слов, и мне стало очень страшно.