Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Фейн сидел в допросной очень тихо и испуганно смотрел на Гарри и Лестрейнджа.

— Мистер Фейн, — сказал тот. — У вас было довольно времени подумать. Вы использовали очень серьёзное заклятье, тёмное и запрещённое, сам факт применения которого карается долгим Азкабаном. Вы это понимаете?

— Но я же не знал, — ответил Фейн, вроде бы, искренне. — Я правда не знал… я думал… нас же учили… научили ему! Это же школа, там не могут научить плохому!

— Вы там жили? — спросил Лестрейндж. — В этой школе?

— Ну конечно, — кивнул Фейн. — Где же мне ещё жить было? В школе.

— Сколько было в спальне человек?

— Не… — Фейн замялся. — Я вам не могу рассказывать о ней.

— Мистер Фейн, — Лестрейндж качнул головой. — Я не пошутил, предупреждая вас об Азкабане. Скажите, — спросил он уже немного дружелюбнее, — вы можете назвать нам формулировку вашего обета?

— Формулировку? — растерянно переспросил Фейн, и пока Гарри удивлённо округлял глаза, Лестрейндж пояснил:

— Повторить его. Вы можете сказать нам, или написать, как тот звучал?

— Наверное, — подумав, сказал Фейн. — Я не знаю… а так разве можно?

— Если вы не поклялись её не называть, то да, — заверил его Лестрейндж.

— Я не обещал, — подумав, сказал Фейн. — Наверно, я могу. Послушайте, я не хотел никому вредить!

— Я вам готов поверить, — ответил Лестрейндж. — Если вы покажете, что, в свою очередь, готовы с нами сотрудничать. Итак, как ваш обет звучал?

Фейн задумался, и на его лица вновь возникло выражение растерянности.

— Я… Я… я не помню, — наконец, проговорил он. — Правда, я не помню… почему-то не могу… не вспоминается…

— Мистер Фейн, — Лестрейндж с Гарри понимающе переглянулись, — вы согласитесь поработать с нашим легиллиментом?

— С кем? — переспросил Фейн, и Гарри застонал — молча, про себя.

— Человеком, который сможет проникнуть в ваше сознание и найти там сцену вашего обряда, — объяснил Лестрейндж.

— В моё сознание? — испуганно переспросил Фейн. — Нет-нет-нет! Я не согласен! — запротестовал он. — Он там всё увидит и расскажет! Вообще всё! Нетушки!

— Это можно сделать и без вашего согласия, — прохладно заметил Лестрейндж. — Мы получим согласие Визенгамота без труда — учитывая, что вы навредили сыну одного из авроров.

— Как это без моего согласия? — Фейн совсем перепугался. Лестрейндж почему-то не сковал его и не приковал к скобе, так что тот сейчас обхватил себя руками и вжался в спинку стула, с жалобным испугом глядя на авроров. — Как это так?

— Согласие Визенгамота, — повторил Лестрейндж. — Но должен вас предупредить, что чем сильней вы станете сопротивляться, тем неприятнее для вас будет сама процедура. И тем больше увидит легиллимент: ему ведь придётся продираться через образы в вашем сознании. Тут уж на что он натолкнётся.

— Слушайте, я не хочу так! — воскликнул Фейн. — И не буду! Я же вообще не делал ничего плохого: я сдавал экзамен! Я вообще не знал, что это там за хрень — я просто делал так, как нас учили! Почему я должен отвечать за это?

— Потому что пока это просто ваше утверждение, — пояснил Лестрейндж с подчёркнуто терпеливым видом.

— В смысле? — вскинулся Фейн. — Я же рассказал вам, как всё было!

— Но мы ведь не можем вам поверить на слово, — покачал головой Лестрейндж. — Может быть, вы врёте. Доказательства нужны — а их пока чтонет. А от легиллимента вы отказываетесь. Что мы должны думать?

— Но я не хочу! — Фейн обхватил голову руками. — А если он сведёт меня с ума?

— Не сведёт, — серьёзно заверил его Лестрейндж. — Это рядовая процедура. Я и сам бы мог, у меня есть лицензия, но с вами будет работать специалист. Раз имеется обет, лучше перестраховаться, чтобы не увидеть лишнего. И вы можете помочь, вспоминая именно сцену его принесения.

— И он что, посмотрит только это? — недоверчиво спросил Фейн. — Вот только это — и всё?

— Если вы добровольно согласитесь — да, только это. Если нет — то что найдёт.

— Но я боюсь! — прохныкал Фейн. — А если я потом с ума сойду? Если он мне там всё перепутает и перемешает?

— Что перемешает? — озадаченно спросил Лестрейндж.

— Ну… всё. Воспоминания, — ответил Фейн.

— Перемешает? — переспросил Лестрейндж. — Мистер Фейн, — осторожно проговорил он, и Гарри понял, что он с определённым трудом сдерживает смех. Гарри и самому пришлось закусить губы, чтоб не засмеяться. — Воспоминания ведь не разложены по полочкам.

— А я знаю? — спросил Фейн. — Вот возьмёт — и перепутает всё мне! С кем я там общался или… кхм… ну мало ли! И вот буду я считать, что вы — моя бабушка!

— Я не буду говорить вам, что это невозможно сделать, — всё-таки улыбка прорвалась на лицо Лестрейнджа. — Но это чрезвычайно сложно. Практически на грани возможного. Таких специалистов почти нет — может быть, десяток на весь мир, и то не поручусь. Это огромный труд — и чего ради? Просто пошутить над вами? Мистер Фейн, — покачал он головой. — Вы себя переоцениваете. И потом, нам нужна истина — мы должны найти и школу, и учителей. Зачем нам тратить время таким странным образом?

— Я не знаю, — повторил Фейн. — А вдруг вы… этот ваш… внушит мне, что я… я не знаю, десять человек убил? И вы меня посадите?

— Мы вас и так посадим, — вздохнул Лестрейндж. — Зачем бы ему делать это? Не говоря уже о том, что он связан инструкцией.

— Может, вы не можете найти убийцу — а тут я? И вы такие — о, вот он! — спросил Фейн. — Вас похвалят, а я сяду навсегда!

— А убийца будет на свободе, — терпеливо начал объяснять Лестрейндж. — И убьёт ещё кого-нибудь. Или призрак умершего придёт к нам… ко мне — и не отцепится. Требуя отмщения. Зачем мне эта радость?

— Ну… не знаю, — Фейн даже растерялся, но сдаваться не хотел. — Мало ли. Ну вдруг вам надо посадить кого-то. А тут я.

— Нам нужно посадить того, кто научил вас чёрной магии, — серьёзно сказал Лестрейндж. — Вот это нужно — потому что он научит и других. И кто-нибудь погибнет. Понимаете? Этот мальчик мог бы умереть, если бы вас качественней выучили. И не просто умереть, — медленно проговорил Лестрейндж, поймав взгляд Фейна. — Хотите знать, почему эта магия запрещена? Почему она чёрная?

— Н-нет, — пробормотал Фейн, заворожённо глядя на него. — Н-нет. Я не хочу.

— В некотором роде это заклинание и вправду можно отнести к любовной магии, — всё так же медленно проговорил Лестрейндж. — Оно действительно привязывает человека к ворожащему. Знаете, как оно переводится? — вкрадчиво спросил он, и Гарри совсем не удивился, когда Фейн ответил:

— Нет.

— Вы использовали заговор, не зная, что он значит? -недоверчиво переспросил Лестрейндж.

— Это же заклинание! — воскликнул Фейн. — Они все непонятные!

— Они просто на латыни, — сказал Лестрейндж. — Но на ней они все имеют смысл. Так же, как и ваше заклинание. По-английски оно звучит так: Связываю твоё сердце, пробираюсь в твою душу, буду мил тебе до смерти, заберу тебя себе, — продекламировал он немного нараспев. — И это нужно понимать буквально. Сперва в сердце, а потом в душе того, на кого оно наложено, не остаётся места ни для кого и ни для чего, кроме ворожащего. В некотором смысле он действительно влюбляется — но это ненормальная влюблённость. Одержимость. А потом он умирает — просто отдаёт все силы, всю свою энергию тому, в кого влюблён… всю магию. А когда, — его голос постепенно становился тише, и сейчас Лестрейндж почти шептал, — всё это заканчивается, отдаёт последнее, что есть. Душу.

— Как это? — с хриплым ужасом спросил Фейн — и Гарри вполне понимал его. Ему тоже было жутко — особенно от мысли, что это могло ждать Джеймса. Его Джеймса!

— Примерно как дементору, но медленнее, — ответил Лестрейндж. — Впрочем, человек не может душу съесть — поэтому та становится призраком. Очень верным призраком. Готовым убивать ради своего хозяина — и делающим это. Делающим что угодно — потому что душа, в конце концов, себя теряет и становится отражением хозяина. Это старая и страшная магия, давно запрещённая и вроде бы — так, по крайней мере, считалось — давно изжитая. Я понимаю, что вас просто использовали, — проговорил он неожиданно сочувственно. — И понимаю, что вы не хотели ничего дурного. Помогите нам найти тех, кто вас научил — и я постараюсь убедить Визенгамот не отправлять вас в Азкабан на двадцать лет.

— Я не могу, — тоскливо проговорил Фейн. — Я же дал Обет. Непреложный.

— Да, я понимаю, — кивнул Лестрейндж. — Чтобы обойти его — а многие обеты можно обойти — нужно точно знать, как он звучал.

— Но я не помню, — жалобно проговорил Фейн.

— Это воспоминание вам стёрли, — объяснил Лестрейндж. — Легиллимент — я думаю, кто-то из ваших учителей — просто забрал его у вас.

— Так можно? — в ужасе спросил Фейн, и Лестрейндж кивнул снова:

— Да. Но обычно всё же остаются какие-то следы. Их можно отыскать. Если это не получится — подумаем, как быть. Поверьте мне, я… мы все очень заинтересованы в том, чтобы отыскать тех, кто это сделал. И хотя бы из-за этого мы будем аккуратны. Это, — он указал на Гарри, — отец того ребёнка. Как вы думаете, хочет ли он отыскать тех, кто хотел сделать это с его сыном?

В брошенном на Гарри взгляде Фейна было столько ужаса, что тот сказал:

— Я хочу найти их. Я понимаю, что вы выступили просто орудием, и не хочу винить вас — если вы поможете.

— Не знаю, — страдальчески проговорил Фейн. — Ну… вы обещаете, что он мне ничего не сделает?

— Даю слово, — очень серьёзно проговорил Лестрейндж, коснувшись своей груди ладонью.

— Ладно, — Фейн страдальчески скривился. — Ладно, ну… ну зовите его…

— Я сейчас, — Лестрейндж поднялся. — Гарри, напои пока что мистера Фейна чаем, — попросил он. — И, наверное, вы голодны? — спросил он Фейна, и тот закивал:

— Ужасно!

— Мы вам что-нибудь найдём, — пообещал Лестрейндж — и вышел, пообещав: — Эльфы сейчас что-нибудь доставят.

Хотел бы Гарри знать, куда он пошёл! Было воскресенье, и никого — ни менталиста, ни экспертов — в аврорате не было. Значит, Лестрейндж сейчас выдернет Маркс из дома, потому что — Гарри это понимал — ждать до завтра было невозможно: Фейн бы сто раз передумал, и пришлось бы уговаривать его с начала, только это было бы уже куда сложнее. Нет, нужно было ловить его согласие и делать дело прямо сейчас — и только бы Маркс согласилась!

Эльфы принесли чай и бутерброды, а ещё рагу — и хотел бы Гарри знать, откуда оно взялось у них в воскресенье. Фейн на еду набросился, а Гарри кусок в горло не лез, и он просто пил чай и напряжённо ждал. И думал, а что будет, если Маркс не согласится или если её попросту не будет дома. Лестрейндж же ведь сможет всё сделать сам?