Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Гарри никак не ожидал, что это будет продолжаться настолько долго. Прошло полчаса, а в допросной не менялось ничего — разве что Мальсибер теперь время от времени хмурился, или дёргал углом рта, или сжимал губы, или их облизывал, или прикусывал. Палочка в его руке всё двигалась — совсем чуть-чуть, туда-сюда — и её кончик не отлипал от виска Фейна. Тот сидел спокойно и даже чуть ли не расслабленно, глядя в глаза Мальсиберу, и Гарри гадал, что Фейн сейчас чувствует.

Шло время. Минул час, потом второй — у Гарри давно затекла спина и ноги, и он уже не раз вставал и ходил по комнате, и даже как-то вышел в туалет, а в допросной ничего так и не менялось. Гарри бы уже давно заволновался, но Лестрейндж выглядел спокойным, и, значит, волноваться было не о чем, твердил Гарри себе.

Было уже почти семь вечера, когда Мальсибер вдруг опустил палочку, вытянул свою руку из рук Фейна и, закрыв глаза, устало откинулся на спинку своего стула, проговорив:

— Всё. Готово.

— Ты восстановил? — спросил Лестрейндж, и Мальсибер ответил ему, не открывая глаз:

— Клянусь никогда и никому не рассказывать ни письменно, ни устно о том, чему меня учили в этой школе. Клянусь никогда и никому не называть ни письменно, ни устно имён моих товарищей и учителей. Клянусь никогда и никого не провожать сюда и не раскрывать иными какими-либо путями местоположение этой школы.

Фейн, между тем, моргал и тёр глаза, но, в целом, выглядел нормальным.

— Спасибо, — Лестрейндж подошёл к Мальсиберу и тронул его за плечо. — Ты как?

— Устал и хочу спать, — ответил тот. — И есть. И я, наверное, пропустил один визит, — он открыл глаза и посмотрел на Лестрейнджа. — И это очень плохо.

— Извини, — тот посмотрел на часы и кивнул. — Да, почти на час. Я провожу, — предложил он.

— Всего на час? — Мальсибер потёр глаза и потянулся. — Это ничего… нехорошо, но не ужасно. Можно как раз перейти уже на семь… и вы все меня снова проклянёте, — он улыбнулся почему-то сонно и открыл глаза. — Пойдём. Ему бы тоже отдохнуть, — добавил он, кивнув на зевающего Фейна, и Лестрейндж пообещал:

— Да, им займутся.

— Ты сможешь график сделать? — попросил Мальсибер. — На семь часов? На сутки? Начиная вот как раз с семи часов сегодня?

— Да, конечно, — Лестрейндж посмотрел на Гарри прямо через стену — тот, конечно, понимал, что это иллюзия, но ему и вправду показалось, что Лестрейндж его видит. Он даже кивнул ему в ответ, и только потом, вернув стулу его изначальный облик, поставил его на место и ушёл за Фейном.

В коридоре он столкнулся с выходящими из допросной Лестрейнджем и Мальсибером — и поразился той разительной перемене, что с тем произошла. Почему-то через стену это было не так очевидно, но сейчас, при личной встрече, Гарри видел и вернувшуюся бледность, и вновь проявившиеся морщинки в углах глаз и губ, и то самое пугавшее его прежде неестественно спокойное выражение глаз.

— Я думаю, что на сегодня всё, — сказал Лестрейндж. — И предлагаю расходиться по домам. Устрой нашего арестованного получше и проследи, чтобы его как следует накормили, и иди.

— Конечно, — заверил его Гарри, всё ещё глядя на Мальсибера. Тот вдруг поймал его взгляд, и на мгновенье Гарри просто утонул в черноте его глаз — и, резко отвернувшись, проговорил быстро: — Я всё сделаю. До завтра, да, — спохватился он и даже обернулся, но Лестрейндж просто попрощался с ним, и они с Мальсибером ушли.

Гарри же проводил Фейна в камеру. Об ужине ему беспокоиться не пришлось — они как раз попали на него, и Гарри просто попросил выдать Фейну добавки.

Теперь он мог идти домой, но Гарри был слишком взбудоражен для этого, и ему не хотелось ничего придумывать для Джинни — а сказать правду он просто не мог. Ему нужно было сперва самому её переварить и до конца осмыслить прежде чем решать, что и как рассказывать прямо сейчас Джинни и рассказывать ли вообще. В конце концов, это дело пока было в самом начале своего расследования, а что может прийти в голову Джинни, узнай она правду, он предсказать не мог.

Но и сидеть в отделе просто так, без дела, тоже было муторно — и глупо, так что Гарри просто поднялся наверх — и аппарировал на болота, рассудив, что Лестрейндж ещё должен быть там.

Ему даже пришлось немного подождать, пока Лестрейндж, почему-то отправившийся продолжать Мальсибера, вернётся вместе с ним — и когда оба удивились при виде Гарри, тот весело сказал:

— А я к вам пришёл поужинать. А то Джинни сегодня у родителей, и я подумал, чего я буду что-то придумывать, когда здесь такой стол.

— Мы тоже собирались ужинать, — сказал Лестрейндж. — Присоединяйся.

— Если бы ты знал, как я хочу вина, — вздохнул Мальсибер, оглядывая стол. — И как мне надоело это пиво.

— Я принесу тебе, — пообещал Лестрейндж. — Могу прямо сейчас, если желаешь.

— А давай, — Мальсибер даже улыбнулся, и эта улыбка хоть и вышла бледной, зато не выглядела жутко. — Белое. Я буду счастлив, если ты найдёшь какой-нибудь зибиббо, хорошо бы Белло Мио.

— Ты красное не пьёшь совсем? — спросил Лестрейндж, и Мальсибер возразил:

— Пью иногда. Но сейчас мне хочется цветов и лета. Это не патриотично, — улыбнулся он, — но я люблю александрийский мускат. В конце концов, мы все сейчас Италия — Пьемонт, Сицилия…

— Вы начинайте, — предложил Лестрейндж. — А я сейчас.

Он вышел из палатки, и Гарри услышал тихий хлопок аппарации.

— Идёмте в комнату? — предложил Мальсибер Гарри, подходя к столу. — Здесь не поговорить нормально — всё время кто-то ходит… и эти существа порхают, — он поднял голову и указал на сидящих над дверью троих фейри, внимательно за ними наблюдающих.

— Они же вас не трогают, — ответил Гарри.

— Не трогают, — Мальсибер согласился. — Но они довольно неприятные. Вы предпочли бы здесь остаться? — спросил он, и Гарри почему-то возразил:

— Да нет. Идёмте, правда, в комнату.

Мальсибер взял тарелку и положил на неё несколько листьев салата, пару помидоров, три куриных бедра и большую ложку пюре с горошком. На вторую он поместил пару булочек, кусок шоколадного пирога и грушу и добавил к ним горсть миндаля. А потом взял ещё одну тарелку и положил на неё ещё одно куриное бедро и добавил ложку йогурта.

Гарри выбрал себе большую баранью отбивную, к которой добавил порцию жареной картошки. На десерт он тоже взял шоколадный пирог, к которому, подумав, всё-таки добавил ещё булочку — для отбивной, которую полил ещё и соусом.

Пока они всё это выбирали, вернулся Лестрейндж с большой корзиной. Он тоже подошёл к столу — корзина медленно плыла за ним по воздуху — и быстро сложил на одну тарелку отбивную и пюре, а на другую — шоколадный пирог и грушу.

Всё это, а ещё кувшин с водой и яблочным соком и стаканы, и большой чайник чая с чашками они втроём и левитировали в комнату Мальсибера.

— Поможешь? — попросил он Лестрейнджа, и тот парой взмахов палочки трансфигурировал свою кровать в круглый стол, а подушки с одеялом — в стулья. Очень удобные стулья с мягкими широкими сиденьями и спинками.

Мальсибер, Гарри и Лестрейндж устроились за этим столом, и последний, приманив свою корзину, выставил на стол две бутылки белого вина и бутылку минеральной воды, бокалы и, отправив корзину в дальний угол комнаты к окну, сказал:

— Там ещё есть — пусть у тебя будет.

— Спасибо, — Мальсибер улыбнулся и, коснувшись палочкой горлышка бутылки, извлёк пробку и разлил вино.

Одну из своих тарелок — с куриным бедром и йогуртом — он почему-то отставил на комод и прикрыл салфеткой. Для кота, наверное, сообразил Гарри, оглядевшись, но нигде того не увидев. Может быть, он просто прятался от посетителей?

— Тебе спасибо, — сказал Лестрейндж, отпивая из своего бокала.

Мальсибер вновь проделал то, чем уже удивлял Гарри во время покера: разбавил своё вино примерно пополам минеральной водой — и, отсалютовав всем, сделал несколько глотков, и его брови взлетели вверх.

— Где ты его взял? — спросил он с радостным изумлением.

Лестрейндж негромко рассмеялся:

— Я собирался принести его к следующему покеру, но счёл, что сегодня это будет уместнее.

— Ты был у меня дома?

— Да, я заглянул к твоим родным — тебя так долго нет, — ответил Лестрейндж. — Я решил, они волнуются. Они мне передали для тебя. Но я принёс и то, что ты просил, — кивнул он на корзину. — Белло Мио и ещё пара других бутылок александрийского муската.

— Это превосходное вино, — сказал Мальсибер Гарри. — Одно из наших лучших. Надеюсь, вам понравится. Зачем ты этикетки снял? — спросил он у Лестрейнджа с шутливым упрёком. — Я не разбавлял бы.

Гарри отпил немного — вино было приятным, лёгким и совсем не кислым, и отзывалось сладковатыми фруктами на языке. Пожалуй, оно ему действительно понравилось.

— Хотел тебя удивить, — ответил Лестрейндж. — На остальных бутылках всё на месте.

— Удивил, — согласился Мальсибер, жмурясь от удовольствия и берясь за нож и вилку.

Он ел ловко и красиво, и отделяя мясо от костей с такой лёгкостью, словно был поваром или зельеваром. Или кто там ещё обладает такими навыками, целители? Кажется, даже его взгляд переменился — Мальсибер по-прежнему выглядел усталым, но глаза были живыми и смеющимися, а не мертвенно-спокойными.

— Извини, — сказал Лестрейндж, когда они закончили с основным блюдом и перешли к десерту. — Я не думал, что это так тяжело и долго — я сам не умею.

— Брось, — легко возразил Мальсибер. — Это тяжело, да, но это нормальная настоящая работа. Человеческая, понимаешь? Я устал, конечно, но это даже отчасти приятно.

— Тогда, возможно, я ещё раз обращусь к тебе, — сказал Лестрейндж. — По этому же делу.

— Обращайся, — согласился Мальсибер и заметил, нарезая грушу на дольки: — А вообще составитель обета идиот.

— Идиот, — согласился Лестрейндж, и Гарри всё-таки решил спросить прямо сейчас:

— Почему?

Мальсибер промолчал — может быть, слегка демонстративно посмотрев на Лестрейнджа — и тот объяснил:

— Обет запрещает рассказывать — устно или письменно — о том, кто и чему учил Фейна. Но не запрещает это показать. То есть можно отдать воспоминания или позволить легиллименту посмотреть их, и с Фейном ничего не случится. Невероятно глупо. А вот школу так найти нельзя: там есть запрет на демонстрацию её местонахождения. Посмотришь? — спросил он Мальсибера. — Работы много — вы можете проделать её на пару с Маркс.

— Конечно, — легко согласился тот. — Но завтра. Нужно график сделать, — спохватился он, и Лестрейндж напомнил:

— Я обещал — я сделаю после ужина. Отдыхай. На сколько дней?

— Давай на неделю, — вздохнул Мальсибер. — Я так понимаю, раньше мы отсюда вряд ли выйдем?

— Мы работаем над этим, — туманно ответил Лестрейндж. — Но вполне возможно, что ты прав. Так что ты нам можешь рассказать о Фейне?

— А, — Мальсибер кивнул и, разрезав дольки груши на кусочки, наколол один на вилку и отправил его в рот. — Он не очень умный, — начал он перечислять. — Он до полусмерти напуган, ему очень стыдно перед вами, — кивнул Мальсибер Гарри, — и он чувствует себя обманутым, обескураженным и не до конца верит, что всё это происходит с ним взаправду. Если ты поговоришь с ним правильно, он поймёт, что его крупно подставили его учителя, — сказал он уже Лестрейнджу, — и будет с вами сотрудничать. Горя, возможно, гневом праведным, — он улыбнулся и съел ещё кусочек груши. — Я лягу спать сейчас, — продолжил он без перерыва. — Если я правильно считаю, встать мне нужно будет без чего-то два, а потом можно снова спать до без чего-то девяти. После приходите, если хочешь.

— Ты успеешь отдохнуть? — спросил Лестрейндж с сомнением, и Мальсибер ответил:

— Должен, думаю. К тому же, мне после девяти спать всё равно не дадут — не вы так невыразимцы или…

Он не успел договорить, потому что из главной комнаты раздался вдруг истошный женский визг.