Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Они все втроём вскочили, но Мальсибер быстро пояснил:

— Это Мелинда. Я сейчас.

Он дошёл до двери и резко распахнул её, выбросив вперёд правую руку и приказав:

— Нельзя! — и в этом восклицании было столько властности, что Гарри вздрогнул.

Они с Лестрейнджем, конечно, не остались на месте и тоже подошли к двери и увидели отчаянно отбивающуюся от запутавшихся в её волосах фейри молодую женщину. То, что волосы были собраны в пучок и, кажется, закрыты сбившейся сейчас на шею косынкой, ничуть не помешало фейри влезть в них, и на случайность списать это было невозможно.

Мантии на женщине не было, только лёгкий свитер и брюки, так что понять, принадлежит она к невыразимцам или тварцам, по одежде было невозможно. Она была худенькой и маленькой, и совсем юной, и отчаянно отбивалась и пыталась выпутать фейри из своих волос, чему её тугой пучок сейчас очень мешал.

— Мелинда, замрите, — сказал Мальсибер, подходя к ней. — Я сейчас вам помогу.

Фейри при его приближении отчаянно завизжали, и Гарри послышался в их визге ужас, и Гарри ощутил некоторое злорадство. След от того укуса давным-давно зажил, но Гарри отлично помнил свои ощущения от подсаженному в него яйца, и никаких тёплых чувств к этим созданьям не испытывал.

Мальсибер подошёл к замершей с зажмуренными на искажённым крайним омерзением лицом девушке и первым делом распустил ей волосы. А затем велел коротко:

— Вон.

Фейри тут же, кажется, секунд за пять, выпутались из длинных тёмных волос и разлетелись, скрывшись где-то в полутьме под потолком.

— Я могу им запретить к вам даже приближаться, — сказал Мальсибер осторожно приоткрывшей глаза женщине.

— Я знаю, — ответила она, с содроганием поглядев наверх. — Не нужно. Извините, — она обхватила себя за плечи и быстрыми движеньями потёрла их ладонями. — Я просто отвлеклась и не ожидала.

— Я предупреждал, что женщинам не стоит здесь бывать в такие дни, — сказал Мальсибер. — А уж вам — тем более. Вы и так их очень привлекаете.

«В такие дни»?! Гарри передёрнуло от омерзения. Он прекрасно понял этот эвфемизм, и это было просто невероятно гадко — представлять, что эти существа воспринимают женщин как… как… Брррр!

— Но я здесь работаю! — сказала она… нет, не с вызовом, скорее, грустно. — Я не могу сказать, что мне это не по силам, понимаете? Вы видите, я даже платок ношу!

— Обычно это помогает, — кивнул он, — но не сейчас. Ведь я прав?

— Да, правы, — она покраснела.

— Их привлекает кровь, — сказал он, и Гарри почему-то показалось, что говорит он это для него. Не для неё. — Не стоит их дразнить.

— Да я не собиралась, — она вздохнула и начала собирать рассыпавшиеся по плечам волосы. — Это всё… произошло слегка внезапно, — она снова покраснела.

Она была очень милой и симпатичной, особенно сейчас, когда отвращение больше не искажало её лицо.

— Я вам помешала? — спросила она, глядя на Гарри и Лестрейнджа. — Извините, пожалуйста.

— Вы в порядке? — спросил в ответ Лестрейндж, и она кивнула:

— Да, уже всё хорошо. Ненавижу этих тварей, — она поёжилась. -Я не знаю, почему они меня выбрали и всё время достают, — она вздохнула и, собрав волосы, свернула их в пучок, а затем достала палочку из рукава и коснулась ей его — шпильки вылетели из руки Мальсибера и скрепили волосы.

— Вы очень эмоционально реагируете, — сказал Мальсибер. — Им это нравится, и они вас дёргают.

— Я пытаюсь сдерживаться, — она опять вздохнула и, сняв с шеи светлый хлопковый платок, повязала им голову. — Но ничего не получается. Они такие мерзкие… и эти яйцеклады… бр-р-р, — её буквально передёрнуло.

— У них сезон размножения в разгаре, — сказал Мальсибер. — Вернее, даже уже заканчивается. Они спешат.

— Они рождаются зимой? — удивился Лестрейндж. — Необычно.

— Дети холода и смерти, — вполне серьёзно ответил Мальсибер, повернувшись к ним с Гарри. — Они сами тепло любят, но рождаются обычно в холод. А вам лучше не ходить одной, — снова обратился он к Мелинде. — Или позволить мне запретить им трогать вас.

— Не надо, — как-то грустно отказалась та. — Спасибо вам. Ещё раз извините.

— Я подожду, — сказал Мальсибер. -Делайте, что вам необходимо.

— Я поесть хотела, — ответила она. — Спасибо, я сейчас быстро всё возьму.

Она подбежала к столу и принялась торопливо наполнять тарелку. Мальсибер стоял, наблюдая за ней, Гарри же оглядывал палатку и довольно быстро отыскал сидящих на одной из протянутых под потолком верёвок фейри, следивших за Мелиндой взглядами.

Наконец, она собрала себе еду и пошла назад, левитируя перед собой полную тарелку, чайник чая и большой стакан оранжевого — тыквенного? — сока. Гарри надеялся, что сможет понять, где она служит, исходя из той двери, в которую она войдёт, но она пошла в одну из боковых комнат, предназначенных для общего использования.

Едва она закрыла за собой дверь, Мальсибер развернулся и пошёл к себе, и Гарри с Лестрейнджем последовали за ним. Уже в комнате, снова сидя за столом и отламывая вилкой кусок шоколадного пирога, Мальсибер пояснил, хотя никто его не спрашивал:

— Она не хочет помощи. Я предлагал. Не раз.

— А на нас им нападать вы запретили? — спросил Гарри, и Мальсибер кивнул:

— Да. Я готов был запретить это и для остальных, но сотрудники и отдела тайн, и регулирования магических популяций попросили меня этого не делать: они изучают их, каждые по-своему.

— А она где служит? — спросил Гарри. — Мелинда? — но Мальсибер только улыбнулся ему в ответ и любезно осведомился после маленькой паузы:

— Налить вам чаю?

— Я надеюсь, ты не менее щепетилен и в обсуждениях в отношении нас, — заметил Лестрейндж, и Мальсибер склонил голову:

— Конечно.

Они мирно допили чай, и Гарри с Лестрейнджем засобирались уходить: Мальсибер откровенно клевал носом и хотя, казалось, с удовольствием болтал с ними, выглядел уже откровенно сонным. Когда Лестрейндж вернул всем предметам в комнате их прежний вид и, выстроив тарелки вереницей, открыл дверь, отправив их на дальний край стола, где обычно оставляли грязную посуду, Гарри заметил какое-то шевеление на кресле, а затем из-под лежащего на нём пледа высунулась было чёрная лапа — и тут же убралась обратно.

Домой Гарри вернулся ещё до девяти, и хотя ложиться было, вроде, рано, он чувствовал себя достаточно уставшим для того, чтобы это сделать. И сразу же заснул — и, видимо, поэтому проснулся в шесть утра. За окном шумел осенний дождь, нудный и холодный, и Гарри уже в который раз порадовался, что теперь в министерство можно было попасть камином: теперь хоть в тапочках иди!

В тапках он, конечно, на работу не пошёл, но сама возможность этого Гарри очень радовала. Зато в семь утра он уже был в отделе: он отлично выспался, а что ему было делать дома одному?

Дежурный на входе в аврорат Гарри неожиданно обрадовался:

— А вас там требуют, — сообщил он. — Восьмая камера. Уже час как.

— Меня? — удивился Гарри, пытаясь вспомнить, кто там сидит в восьмой камере.

— Вообще кого-нибудь, — сказал дежурный. — Из авроров. Настырный такой.

— Понял, принял, — отрапортовал Гарри. — Я схожу.

Его ждал сюрприз: в восьмой камере оказался заперт… Уилсмит. Доступа к ней у Гарри не было, он даже поговорить с ним не мог!

Решение Гарри принял быстро: в конце концов, с этим Уилсмитом все тут носились уже второй месяц, и всё без толку — а тут он вдруг потребовал авроров! Вдруг он передумает? Нет, рисковать так было глупо, и Гарри решил оповестить Лестрейнджа. Но посылать Патронуса из министерства было долго, так что он поднялся наверх и просто аппарировал к его дому… вернее, куда смог — а смог он на высокий берег, покрытый всё ещё зелёной травой. Ну да, закрываясь от дождя и ветра, думал Гарри, конечно, аппарация-то на ночь закрыта… но Патронус же, наверное, сможет в дом попасть?

Он сотворил серебряного оленя, надиктовал ему послание и отправил, и когда тот просто растворился в нескольких футах от Гарри, словно бы пройдя через невидимую границу, тот наколдовал себе большой… огромный зонт, высушил себя, наложил согревающие чары и попенял себе за то, что не взял плащ. Можно было даже зимний!

А потом Лестрейндж-холл просто появился ярдах в двухстах от Гарри, и он аппарировал к уже приоткрытой двери, за которой его ждал вполне одетый Лестрейндж. Правда, слегка сонный, но очень заинтересованный.

— Доброе утро, — поздоровался с ним Гарри. — Извини, но я подумал, раз Уилсмит вдруг решил поговорить, не стоит ждать ещё два часа.

— Согласен, — кивнул Лестрейндж. — Идём, спросим, что он хочет.

— Мне же к нему нельзя, — неохотно напомнил Гарри, и Лестрейндж пообещал:

— Я расскажу тебе. Подожди меня возле камеры.

Они аппарировали к министерству, и когда Лестрейндж вошёл в камеру Уилсмита, Гарри наколдовал себе стул и уселся на него, приготовившись ждать долго.

Вышел Лестрейндж оттуда очень скоро в состоянии весёлого бешенства.

— Он играет с нами, — сказал он, накладывая на дверь заклятье. — Просто дёргает без дела — так, поиздеваться. Понимая, что мы побежим хоть утром, хоть среди ночи. И он прав — мы будем. Хотя мне кажется, что всё это бесперспективно. Ничего он нам не скажет. Да и, собственно, зачем? У нас на него не так уж много есть — зачем ему себя топить. Даже если мы докажем, что он сделал эти зеркала — что, честно говоря, сомнительно — то он заявит, что был под Империо. У Волдеморта. И у него хорошие шансы убедить в этом Визенгамот.

— Почему? — Гарри нахмурился.

— Потому что хороших букинистов мало, а уж букинистов с таким ассортиментом почти нет.

— И он может выйти? — хмуро спросил Гарри.

— А чего, ты думаешь, мы тут второй месяц нюхлеров изображаем? — в голосе Лестрейнджа прорвалась досада. — Волдеморта мы ведь допросить не можем. А всё остальное Джервис с Яксли знают с его слов — они ведь не видели, как Уилсмит делал эти зеркала. В доме у него мы нашли книгу с описанием — но, опять же, улика это косвенная. Да, скажет он на суде, книга была. Да, я её Волдеморту дал и другим Пожирателям показывал. Но я был под Империо. И всё. Недоказуемо же.

— А палочка? — с надеждой спросил Гарри. — Там же ведь должны были остаться заклинания?

— Ну, во-первых, докопаться до заклятий семилетней давности непросто, — сказал Лестрейндж. — А во-вторых, мы докопались, но там чисто, разумеется. Я уверен, у него есть ещё палочка, возможно, даже не одна — но мы её, во-первых, не нашли, а во-вторых, если он купил её не в Британии, мы не докажем, что она принадлежит ему, потому что сам он не признается, а мастера мы не отыщем. Ладно, — он наколдовал часы — те показали двадцать минут восьмого. — До планёрки сорок минут — я бы позавтракал. Присоединишься?