Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Приговор сегодня Визенгамот так и не вынес. Вместо этого на завтра объявили закрытое заседание с допросом Энноры; оглашение приговора же, уже открытое, было назначено также на завтра на четырнадцать часов.

Джервисов заперли по камерам и выставили возле них охрану, сменяющуюся каждый час — и Гарри выпало дежурство ночью, с трёх до четырёх. Что ж, он ведь сам требовал, чтобы его задействовали, не так ли? Вот и получил.

Но до дежурства их всех распустили по домам — и Гарри, подождав, покуда Лестрейндж соберётся, подошёл к нему и полушёпотом спросил:

— Что ты придумал? Для Урсулы?

— А, — Лестрейндж кивнул ему устало. — Это после. Мне ещё подумать надо, но, возможно, выход есть. Да и ты мне подсказал, — добавил он совсем уж непонятно — и они разошлись до завтра.

Гарри очень постарался лечь пораньше, но, конечно, у него ничего не вышло: они полвечера обсуждали с Джинни процесс, а потом… потом у них не получилось лечь пораньше. Так что на своё дежурство Гарри пришёл совсем невыспавшимся, и то, что он был там не один — каждая камера охранялась отдельно — очень помогло ему не засыпать. Впрочем, не только ему: все тут были сонные и недовольные, хоть и понимающие необходимость своего здесь пребывания. К середине дежурства Гарри даже проснулся и решил было, что вряд ли уснёт, когда вернётся, но ошибся — стоило ему лечь в постель, как он выключился, и проснулся только от звонка будильника.

Хотя оглашение приговора было назначено на два часа, к десяти утра возле зала судебных заседаний уже собралась толпа, сдерживаемая лишь волшебным ограждением, возле которого на всякий случай дежурили ребята из отрядов ДМП.

Эннору в зал Лестрейндж ввёл через ту же дверь, через которую перед этим привели и обвиняемых. Гарри был уверен, что Лестрейндж её готовил к этому визиту, и если он хотел создать о ней у судей впечатление как о самостоятельной серьёзной ведьме, у него, бесспорно, получилось. На Энноре было строгое светло-серое с серебристой отделкой платье, а её длинные золотые волосы были уложены в сложную причёску. Тонкая, изящная, однако отнюдь не хрупкая, она держалась на удивление спокойно и уверенно, и ничто в её движениях не выдавало того, что Эннора увидела этот мир всего-то чуть больше месяца назад.

И она была действительно прекрасна. Никаких украшений она не надела, но ей они и не были нужны.

На появление Энноры Джервисы среагировали по-разному: если Джермейн даже подался к ней, насколько это позволяли цепи, и с момента её появления не отрывал от неё взгляда, то Натаниэл и Эбенизер глядели на сестру со злым недовольством, а затем, переглянувшись, даже слегка сморщились. Урсула же на дочь никак не отреагировала — но это было ожидаемо.

Ничего, чего бы Гарри не знал, Эннора не сказала, и всё равно её рассказ произвёл на него тяжёлое и сильное впечатление. Эннора помнила их всех, своих рабов, даже растившую её до пяти лет Оливию, и хотя относилась она к ним по-разному, она о каждом говорила с горечью. И плакала, ни капли не стесняясь, когда вспоминала тех, кто был ей по-настоящему дорог — и пока она рассказывала, в зале висело какое-то звенящее молчание.

Слушая Эннору, Гарри иногда смотрел на обвиняемых. Джермейн, бледный, как покойник, не отрывал взгляда от дочери. Гарри упустил момент, когда по его щекам поползли слёзы, которые он даже не мог стереть и на который Джермейн, кажется, не обращал внимания. Натаниэла же и Эбенизера рассказ сестры, скорее, раздражал, они даже шептали иногда что-то неслышное, но явно не сочувственное. Урсула же на дочь никак не реагировала — просто сидела с отсутствующим видом и порой только зажмуривалась.

Когда Эннора, наконец, закончила, судьи некоторое время молчали — а затем на неё посыпались вопросы. Она отвечала внимательно и прямо каждому, глядя спрашивающему в глаза и смущая этим многих и в то же время покоряя судей своей открытостью ещё сильнее. Особенно мужчин: Гарри видел, как многие из них смотрели на неё и не мог не задавать себе вопрос, а что бы изменилось, если бы Эннора была, например, уродлива. Или даже просто обладала бы обычной, заурядной внешностью. Но она была такой, какой была.

Когда вопросы, наконец, закончились, и Шеклболт поднялся, чтобы отпустить Эннору, Морриган Моран вдруг подняла руку.

— Мадам Моран, — Шеклболт передал ей слово, опускаясь на своё место.

Моран встала.

Они с Эннорой казались антиподами: день и ночь, сошедшиеся в одном месте. Как нарочно — или, может, она знала, вдруг подумал Гарри — тяжёлые чёрные волосы Моран сегодня тоже были уложены в высокую причёску, ещё усиливая это сходство-различие.

— Я хотела бы сказать буквально пару слов мисс Джервис, с позволения суда, — сказала Моран — и, конечно, получила это право. — С того мига, когда ваше проклятье было снято, ваша жизнь началась сначала, — проговорила она торжественно и на удивление тепло, глядя прямо на Эннору. — Вы свободны и прекрасны — распорядитесь ей разумно. И не позвольте больше никогда и никому запереть вас где бы то ни было. Обращайтесь, если вам понадобится помощь, в аврорат — или напрямую к нам, в Визенгамот.

— Благодарю вас, мадам Моран, — ответила Эннора.

На этом её и отпустили, но процесс, конечно, не закончился: теперь вопросы задавали Джервисам. По большей части старшим: в наложении проклятья младшие, бесспорно, были невиновны. Отвечал, опять же, лишь Джермейн: Урсула, что бы ей ни говорили, молчала, и лишь её сжимающие временами подлокотники кресла руки выдавали, что она вообще слышала вопросы.

Джермейн же, опять же, ничего неизвестного Гарри не сказал, однако уже знакомые слова и факты именно здесь, в зале суда, почему-то звучали особенно чудовищно. Да и говорил об этом он спокойно и бездушно — словно пересказывал прочитанную книгу. И всё же Гарри он не казался равнодушным — скорее, пустым и почему-то старым. Это ощущение возникло у него внезапно и с каждой минутой только крепло, но Гарри не было жаль Джервиса. Он всё равно не понимал, как вообще можно поступить так — да что там, как в принципе такое может прийти в голову. Случись такое с Джинни, Гарри согласился бы ослепнуть сам, но он просто не мог себе представить, чтобы они с ней поступили так же. Нет, Джермейн Джервис заслужил всё, что сейчас чувствовал.

Наконец, допрос закончился. Было уже почти два часа, и перерыв объявлять не стали — просто распахнули двери и впустили зрителей.

Приговор был ожидаем: Джермейн Джервис снова получил пожизненное, его супруга — тоже, ну а сыновья отделались пятью годами: за похищение магглов больше не давали. Доказать, что они знали, что отлавливают их на смерть, вполне ожидаемо не вышло. И хотя Гарри не верил в это ни мгновенья, так же, как — он знал — и его коллеги, что они могли поделать?

Ничего.