Дом, период полураспада урана и я (джен)

Я, конечно, дура. Тупая как кролик. Но Ив так проникновенно говорил о своей любви ко мне, что я — дамочка, разочаровавшаяся во всем, чей возраст неуклонно стремился к бесконечности (которой тогда казались мне тридцать лет), чьё одиночество набило уже всем, включая ее саму, оскомину, чьё сердце истосковалось по любимому делу и любимому человеку, а рядом был лишь кот... в общем, я внезапно (да, я вся такая внезапная) растаяла и приняла таки его вторичное предложение ноги и печени, то бишь руки и сердца, на этот раз без капризов и драматичных отказов.

И мне даже показалось, что я все ещё люблю Ива, что-то вроде e scusa se ti amo, только вот прощать мне надо было саму себя. Я улыбалась Иву и соглашалась с его словами, и сама говорила ему милые пустяки, и вроде бы любила его, и вроде бы верила, что способна его любить.

Ив церемонно познакомил меня со своими родителями: дородной мадам Вотур и сухим, как щепка, месье Вотуром. А ещё была его сестра Сезарин, которая оказалась нормальнее, чем я ожидала, судя по ее имени. Сезарин было что-то около сорока. Она была невысокой, с красивой фигурой, с длинными, чуть волнистыми каштановыми волосами и всем улыбающимся тонкогубым ротиком, извергающим поток приторных любезностей. У неё был на удивление высокий лоб, который, впрочем, ничуть ее не портил. До сестры Даниэля Сен-Дени, Брижитт, ей было далеко, но в общем Сезарин производила приятное впечатление своей внешностью. Ко мне она сразу воспылала необъяснимой сестринской нежностью. Да и мать Ива прямо расцветала при моем виде:

— Ох, Рен, милочка, не попробуете ли пирожных?.. Дорогая, пересядьте на это кресло, оно куда удобнее и здесь не дует. Осторожнее, не ушибитесь, этот шкаф расположен так неудачно! — то и дело слышала я.

Нет, я вовсе не против ненавязчивой опеки, но ключевое слово здесь «ненавязчивая»! Поэтому привязанность ко мне Сезарин и мадам Вотур меня немного раздражала. Я уставала от их заботы обо мне.

Сезарин была замужем за неким хмурым фермером итальянского происхождения, чью фамилию я постоянно забывала, и они уже обзавелись на редкость приставучим bambino — которого, впрочем, я видела довольно редко, чтобы он успел мне надоесть.

Вообще в доме родителей Ива царила атмосфера суматошного обожания. Обожали все, всё и всех: родители Ива обожали своих детей, внука, зятя и друг друга, Сезарин обожала своего bambino, родителей, брата и мужа, муж Сезарин обожал жену, сына, тестя с тещей и брата жены, а Ив, оказалось, обожал родителей, сестру, племянника и мужа сестры... И все эти люди немедленно же заобожали меня в качестве будущей жены, свояченицы, невестки и так далее. Кстати, bambino, невзирая на его нежный возраст, тоже уже всех обожал. Странно было слышать, как к мачо-Иву, смугло-мужественному и решительному, мадам Вотур обращалась «солнышко», месье Вотур говорил «сынуля», а Сезарин — «малыш» и «братишка»... Впрочем, Ив принимал эти прозвища с большим достоинством и абсолютно естественно. Но вот я никак не могла привыкнуть, что из «профессора Лансо» я превратилась в «милочку» или даже порой «дорогую девочку»!

Но в то же время у меня вновь возникло ощущение семьи, и моя с таким трудом добытая самостоятельность показалась мне не такой уж и нужной и не настолько уж обязательной, как я считала раньше.

В университете известие о нашей с Ивом помолвке особенно потрясло двух человек: профессора Ферруци и Даниэля Сен-Дени. Даниэль широко распахнул свои небесные глазищи и страдальчески произнёс:

— Рен... Вы в своём уме? Зачем вам замуж?!

Я дерзко пошутила в ответ:

— А что, ждать, пока вы сделаете мне предложение? Так я и до семидесяти лет не дождусь!

Даниэль лишь поморщился:

— Он вам не пара, Рен. У него даже нет ученой степени, да что там степень — у него совершенно нет тяги к науке. Он — преподаватель, а не учёный, — заявил он с презрением.

Я пожала плечами:

— Я же не карьеру с ним строить собираюсь, а семью.

— Я не узнаю вас, Рен, — взъерошил свои светлые волосы Даниэль, снял очки, протер их и снова нацепил на нос. — Ну неужели же вы готовы бросить все... всю вашу жизнь...

Видимо, на моем лице были написаны решительность и упрямство, потому что Даниэль вдруг замолчал и махнул рукой:

— Впрочем, это ваше дело. Поздравляю, — обиженным голосом сказал он и поспешно вышел из лаборатории.

Зато профессор Ферруци была в полном восторге:

— Я знала, я знала, что так и будет! Как я рада, как я за вас рада! — восклицала она, чуть ли не подпрыгивая. Ее восторг был смешон, но уж лучше такая забавная реакция, чем странное поведение Сен-Дени. В конце концов, все обычно выходят замуж, и honi soit qui mal y pense, как гласит девиз Ордена Подвязки. В конце концов, сотни поколений моих предков сочетались узами брака, и эта генетическая память толкала и меня повторить их опыт. Чем я хуже или лучше своих предшественников? Я ведь всего лишь «потомок», от слова «потом»...

Я воспринимала всю эту затею с замужеством как увлекательное приключение. Очаровательный Ив, его милое семейство в уютном доме... Я представляла себе наше с Ивом семейное гнездышко и готова была плакать от счастья. И в то же время что-то тревожило меня, я испытывала порой приступы необъяснимой, беспричинной паники. Впрочем, у меня было время на раздумье после первого предложения Ива и моего отказа: я трезво оценила преимущества незамужней и замужней жизни и сделала выбор в пользу последней, о чем и напоминала себе, когда паника становилась невыносимой.

Наверное, я играла роль. Роль заботливой невесты, роль Рен Лансо, Которой Нужна Простая Супружеская Жизнь, роль Профессора Лансо, Забывшей о Карьере и Желающей Стать Домохозяйкой. Даже сладкие слова, обозначавшие мою ученую степень, казались мне теперь лишенными смысла и былой привлекательности.

Мы говорили с Ивом о доме, о мебели в будущей гостиной, о нашем счастье... Он легко и непринуждённо говорил мне «люблю», и я так же легко отзывалась, не задумываясь, любила ли я его на самом деле. Мы с Ивом относились друг к другу как к хрупким вазам, и я порой боялась неудачным словом, движением, действом разбить наши отношения. Но он мне нравился, я им интересовалась, он меня увлёк и у меня несомненно проявилась влюбленность... Но была ли это та Любовь, на которую я — как мне казалось и кажется — была способна?..

Полураспад урана отодвинулся для меня на другую сторону Галактики, и на первое место выступил Дом, а мне так хотелось оказаться во всем первой! Работа мешала мне думать о Доме, мешала моей уверенности в правильности моего решения, тянула меня в неизведанные дали, а мне было так приятно семенить по прямой, мягкой, накатанной дороге...

Даниэль недоумевал:

— С вами все в порядке, Рен? Вы так рассеяны и незаинтересованы...

Его пугало мое безразличие к нашим экспериментам, к новым статьям, к новым идеям; орбиты электронов, внутриядерные силы, атомные электростанции, Эйнштейн, Чедвик, Вильсон, ядерные бомбы больше не будоражили мое воображение. Мой центр притяжения сместился в сторону Ива.

Ив стал для меня безумно важен. Мне нравилось в нем все: его пунктуальность, его аккуратность, его спокойствие и серьезность, его самоувереннность, его оптимизм и его доброта. Его родители были образцовой семейной парой, его сестра была готова мне помочь при малейшем моем затруднении. Его племянник почти не капризничал. Собака Вотуров, шотландская овчарка Лулу, встречала меня, радостно виляя хвостом. Светлый дом, светлые люди. А мне так не хватало света и счастья!

Иногда они казались мне слишком наивными, и я смотрела на них снисходительно, но тут же понимала, что гордиться мне особо нечем, а моя переменная облачность и в сравнение не идёт с их вечным ярким солнцем. Я теребила витое колечко, подаренное Ивом и прекрасно дополнявшее мой безымянный палец, и думала, что мне невероятно повезло, хотя я это ещё не до конца осознаю.