Дом, период полураспада урана и я (джен)

Настал момент, когда Кактуса можно было наконец сплавить в школу. Последние полгода он остался без попечения заботливой няни, и мне иной раз приходилось ради него бросать занимавшие меня важные дела, чтобы не пропустить очередные занятия танцами или спортом. Конечно, было приятно видеть, что мой Кактус более ловок или быстр, чем его сверстники, способен без проблем забросить мяч в корзину с разных углов или забить гол, обойдя своих маленьких противников. Да и рисунки его были неплохи. А когда он на танцах в паре с милой, хорошенькой светловолосой девочкой серьезно и сосредоточенно скользил по залу, я преисполнялась гордости за него. Но его занятия отрывали меня от дел куда более важных, а долгие разглагольствования Кактуса ни о чем действовали на нервы. «Знаешь, Жюльен ещё такой глупый, а думает, что он умный... Ты помнишь Жюльена, мама? А Эфеми дерётся как мальчик! Не то что Жаннетт, Жаннетт классная, я ее люблю!» — без перерыва выдавал Кактус, и все эти Жюльены, Эфеми, Жаннетт, Пьерро, Нико, Лулу смешивались в моем мозгу в бесконечный белый шум, напрочь перебивавший умные мысли и вызывавшие мигрень. Кактус был способен болтать всю дорогу, быстро произнося слова и проглатывая звуки, громко, отчаянно жестикулируя и слегка задыхаясь от обуревавших его эмоций. К тому же, он все ещё иногда вместо звука «ш» произносил «с» и обижался, когда я его поправляла. К счастью, чаще обязанность присмотра за Кактусом брал на себя Ив, а я изображала из себя Очень Занятую Мадам, которую нельзя тревожить по пустякам.

И вот наконец-то Кактус должен был пойти в школу. До этого мы долго выбирали тетради («Ну ма-ам, я не хочу с таким рисунком!») и письменные принадлежности.

— Я не хочу желтую ручку, хочу красную и вон ту, зелёную в полоску. И этот ластик, он пахнет лимоном! — капризничал Кактус.

Особенно сложно было выбрать школьный рюкзак: на все мои предложения Кактус вопил, что не будет такое носить! В итоге Ив все же умудрился подобрать ему что-то более-менее вменяемое...

Кроме того, надо было выбирать школу, подавать документы, проходить собеседования, договариваться, ездить, подписывать... Я была рада, что у нас только один ребёнок и снова пройти через этот кошмар мне не грозит. Да и любящий папочка Ив был готов в большинстве случаев сам уладить все возникавшие проблемы.

И мы победили систему образования, бюрократию и капризы Кактуса. В милом светлом костюмчике, с прелестным рюкзачком за спиной, маленький и беспомощный, с расчесанной челкой и укороченными волосами, которые теперь не касались плеч, Кактус взволнованно и слегка испуганно шагал рядом с нами в новеньких кожаных туфельках. Он поминутно поворачивал голову то ко мне, то к Иву и спрашивал, напрочь забыв, что он уже умеет выговаривать «ш» и подобные этому звуки:

— А говорить в сколе мозно? А петь? А играть в игруски? А танцевать? А играть в футбол? А уцительница ругается, если балуесься? А мозно уйти домой, если не понравится? А поцему?

Мы с Ивом терпеливо отвечали ему и лишь устало переглядывались. К счастью, внезапно Кактус углядел своих товарищей из баскетбольной команды — Жюльена, Нико и Пьерро, столь же встревоженных и возбужденных. Кинувшись к ним, он тут же поведал, что за каждый неправильный ответ учительница будет бить их по голове железной палкой. Его приятели побледнели, а Нико начал заикаться.

— Я этого ему не говорила! Он сам это только что придумал! — возразила я на укоризненный взгляд Ива и родителей кактусовых приятелей. Кактусу пришлось признаться, что он «немнозко посутил», и извиниться, но вид у него был довольный.

В этот момент мы дошли до школы и учительница — молодая и по виду не очень опытная мадам — с веселыми шутками и улыбками умудрилась быстро завоевать их доверие и куда-то повела. Кактус помахал нам на прощание рукой и исчез за дверью, а мы с Ивом отправились на работу...

В школе Кактусу понравилось. Его жажда знаний сослужила ему хорошую службу, и он, неусидчивый по натуре, мог долго концентрироваться на интересном деле. У учительницы он ходил в любимчиках, да и среди детей был душой компании, несмотря на ужасную болтливость и стремление перебивать любого, кто хоть немного задерживался с ответом. В этом он напоминал мне меня в детстве...

Нельзя сказать, что школа освободила мне много свободного времени — Кактуса все равно нужно было отводить туда каждое утро, забирать, вести на внешкольные занятия, делать с ним домашние задания... Но в школе Кактус стал более организованным и приятным в общении.

Однажды мне приснилось, что я сижу в крошечной комнате и смотрю в высокое, узкое и распахнутое окно. Солнце светило прямо мне в глаза, и все вокруг было золотистым, раскалённым, неприятным... Ненавистным. Мне снилось, что я сидела в той же позе, на этом горячем стуле, уже тысячу лет, не в силах встать или даже пошевелиться. В какой-то момент мне стало это так невыносимо, что я проснулась, взмокшая от пота, полная необоснованной ненависти ко всему вокруг. И все ещё толком не проснувшись, я переориентировала эту ненависть на все вокруг: на наш дом, на Ива, на все!..

Ретривер Принц, увидев, что я открыла глаза, с радостным лаем бросился ко мне и заскочил на кровать, принявшись облизывать мои неприкрытые одеялом руки и лицо. Вместо того, чтобы возмутить меня, это поведение растопило мою ненависть, и я ощутила прилив нежности к собаке. Гладя его мягкую шерсть, я шептала ласковые глупости в большие уши. В это время у меня появилась мигренозная аура, а через четверть часа началась и сама мигрень. Сославшись на головную боль, я отправила Ива готовить завтрак, запоздало выпила ибупрофен и пролежала в кровати пару часов, радуясь, что это была суббота и на работу можно было не идти.

Ив сделал вкуснейшую яичницу с беконом и помидорами. Из кухни, правда, валили клубы дыма (Ив засмотрелся на передачу в телевизоре и первая попытка завтрака была неудачной) и тянуло прохладой из открытого окна. Я наконец встала и побрела к ванной, но тут зазвонил телефон.

— Мам, это тебя! — крикнул поднявший трубку Кактус, и мне пришлось изменить мой маршрут по квартире.

— Да? — недовольно буркнула я, но из трубки меня окатила звуковая волна восторженности:

— Рен, как прекрасно, что вы дома! Мне срочно нужны ваши ключи от лаборатории! — счастливо заявил голос Даниэля Сен-Дени.

Мои сонные и мигренозные мозги с трудом воспринимали информацию:

— Что? Какие ещё ключи?

— Ключи от нашей лаборатории! — терпеливо и все так же счастливо повторил Даниэль.

— Да, конечно... — я потёрла глаза кулаком и зевнула.

— Прекрасно, а то я свои потерял! Обе пары! — все счастливее сказал Даниэль.

— Безобразие, — без энтузиазма ответила я.

Даниэль никогда не отличался особой аккуратностью. В кабинете, дома и даже в нашей лаборатории всегда царил бардак, если только кто-то из студентов не вызывался навести порядок. Но и студенты не горели желанием убираться, к тому же их усилия Даниэль все равно почти сразу же сводил на нет, разбрасывая куда попало вещи и документы. Он был самым настоящим неряхой.

— Вы понимаете, Рен, я тут проснулся с одной интересной идеей... Но лучше приезжайте с ключами к лаборатории, и я вам все расскажу! — ничтоже сумняшеся в моем согласии предложил Даниэль.

— Сегодня суббота, — ответила я. — Почему бы вам самому не заехать ко мне за ключами, а о вашей новой гениальной идее вы расскажете мне уже в понедельник? К тому времени вы уже будете знать, подтвердилась она или нет.

— Мне заехать к вам? — искренне удивился Даниэль. — А я не помешаю?

Я мысленно дала ему подзатыльник.

— Ничуть, — заверила я его. — Приезжайте. Вам же нужны ключи?

— Нужны, — слегка растерянно ответил Даниэль.

— Вот и прекрасно. До скорого, — сказала я и повесила трубку.

Слегка раздражённая наглой уверенностью Даниэля, что все обязаны привозить ему ключи от лаборатории по первому требованию, я попыталась было разобраться в тетрадях Кактуса. Тот безуспешно пытался уверить меня, что кривые закорючки представляли собой палочки и кружочки. Я заставила его переписать, невзирая на отчаянные протесты, и как раз следила, чтобы каллиграфия не превратилась снова в абстракционизм, когда в дверь позвонили. Я ожидала увидеть Даниэля, но это оказался незнакомый молодой человек.

— Профессор Вотур, здравствуйте!

— Я — Рен Лансо, Вотур — это мой муж, — поправила я.

— О, — слегка смутился парень. — Извините... Я думал, вы теперь тоже Вотур. Профессор Сен-Дени дал мне ваш адрес и попросил забрать ключи от лаборатории...

— Вот бессовестный! — вознегодовала я. — Он вполне мог бы и сам потрудиться, а не эксплуатировать студентов!

— Я недалеко тут живу, мне не сложно, — встал на защиту Даниэля молодой человек. — А вы меня ней помните? Я к вам уже как-то заходил — кажется, журналы забрать. Я тогда ещё университет не закончил, а сейчас делаю мастерат...

И тут я его вспомнила:

— Вы ведь тоже Даниэль, так?

Кажется, я тогда даже в него почти влюбилась.

— Кто там? — вышел к нам из комнаты Ив и с недоумением оглядел Даниэля.

Я почувствовала себя застуканной с любовником.

— Это Даниэль, из нашего университета, он живет неподалеку. Даниэль пришёл за ключами от лаборатории: Сен-Дени, зараза такая, решил не утруждаться сам, — виноватым голосом объяснила я Иву.

Даниэль стушевался и, поблагодарив за ключи, поспешил удалиться. Мне было смешно: неужели у меня возникали какие-то чувства к этому долговязому и слегка неуклюжему парню? Как я могла в него влюбиться? А в Виржила?.. «А в Ива?» — предательская мысль проникла под шумок в мою голову, и я испуганно отшатнулась от неё...

Вскоре Ив отправился отводить Кактуса на кружок танцев. Я попыталась читать, но мысль о Даниэле Сен-Дени и его новой гениальной идее, которой он был там занят, не отпускала меня.

Наверное, Ив очень удивился, по возвращению домой обнаружив лишь записку о том, что я в лаборатории. Надеюсь, он не терзался ревнивыми подозрениями.