Дом, период полураспада урана и я (джен)

Вечером я купила преогромнейший букет цветов и прелестный натюрморт в легких тонах с вазой, книгой и яблоком. Вначале, правда, у меня загорелись глаза на копию "Подсолнухов" Ван Гога, но она оказалась слишком дорогой. Да и ее было бы жалко дарить Сезарин. Для ее отпрыска я выбрала игрушечный автомат, издающий громкие звуки и переливающийся огнями. Кактусу такой нравился.

Вообще-то мне хотелось бы забыть об этом дне рождения и о ферме. Ив весь вечер дулся на меня, мадам Вотур доставала дурацкими восклицаниями ("Бедняжка! Столько работать! Даже побледнела, так и заболеть недолго!"), но в ее голосе нет-нет да и проскальзывал упрек. Сезарин мой подарок ни капли не впечатлил: натянуто улыбаясь, она пихнула бедные розы в одну вазу с гвоздиками, а картину запихнула куда-то между коробками конфет. Кактус, конечно же, полез посмотреть, что на ней нарисовано, уронил коробки, и Сезарин в сердцах обозвала его невоспитанным. Он, разумеется, жутко расстроился и чуть ли не разрыдался. Любящая бабуля кинулась его утешать. Месье Вотур в это время что-то мирно читал в углу, время от времени громко икая.

Меня угостили остатками торта, а затем угрюмый муж Сезарин повел меня на экскурсию по ферме, почему-то при этом словно бы полагая, что мне невероятно интересно посмотреть на коровники, поля и квохчущих кур. Он скупо описывал мне местные красоты и соблаговолил показать мне картофель и пшеницу, а когда я при этом не разразилась удивленными от впечатлений воплями, явно удивился.

Честно говоря, после преинтереснейших, но изматывающих споров с Сен-Дени и трех с половиной часов поездки к дражайшим родственничкам мне было не особо интересно следить за сидящими на насесте курами, и я откровенно зевала. К счастью, через какое-то время угрюмый муж Сезарин не менее угрюмо возвестил: "Ну вот и все, дальше уже земля моего брата. А дальше — земля моего второго брата, точнее, его жены, дочки старика Виньярда. И потом земля мужа моей сестры. Ну а дальше уже ферма Буке". Больше из вежливости, чем из интереса, я вяло отозвалась: "Это еще кто?". Муж Сезарин оживился: "Это наш сосед, — пояснил он для тупенькой меня. — У него три дочери, все не замужем". Я хмыкнула и зачем-то ляпнула: "Жаль, вы уже женаты, а то такая возможность получить еще землю во владение". Он посмотрел на меня недоуменно, и я уже собралась извиниться, как он захохотал — так громоподобно, что я даже отшатнулась.

— Ну вы даете! — отсмеявшись, воскликнул он. — Такая тихая и скромная, а как скажете что-то! Но нам пора домой, а то мошкара заест.

Его странное чувство юмора, откликнувшееся на мою совершенно неудачную шутку, удивило меня, но в то же время парадоксально установило между нами странную, хрупкую связь взаимопонимания. Пожалуй, из всего семейства в тот момент только он один и был мне симпатичен. Ни его недовольная моими подарками женушка, ни их нервные, громкие дети, ни мои свекры, ни даже Ив не были мне в тот момент так понятны и близки.

Кому понравилось на ферме — так это Кактусу. Городское дитя, он наслаждался, срывая черешню прямо с дерева и катаясь по траве, словно жеребенок. Впрочем, Ив погрузился в рыбную ловлю и тоже не жаловался на жизнь. Мне же было жаль рыбу, и рыбачить я отказалась.

Женщины попытались приспособить меня к помощи в готовке, но я случайно разбила пару тарелок и загубила какое-то варево, ненароком добавив в него слишком много соли, и меня оттуда выпроводили. Купаться и загорать мне вскоре надоело, и я запросилась обратно в Париж, куда меня и отвез Ив, ко всеобщему облегчению.