Дом, период полураспада урана и я (джен)

В состоянии счастливой влюбленности я вышла из чопорного здания школы, сопровождаемая восхитительной Соней Ревуар, ее сыном и Кактусом.

Соня с очаровательной настороженностью покосилась на лягушку в банке, которую я крепко держала в руке, и спросила:

— Вы на машине?

— Нет, она постоянно ломается в последнее время, — призналась я, — так что мы сейчас поближе к народным массам, на автобусе. Но завтра великий день — в мастерской мне обещали починить машину полностью, и, стало быть, я смогу путешествовать с комфортом...

Я готова была болтать и дальше, говорить все, что угодно, лишь бы подольше не расставаться с Соней.

— Может, подвезти? — внезапно предложила она, и я чуть не задохнулась от счастья. Разумеется, это было предложено лишь из вежливости, и мне следовало бы не менее вежливо отказаться, но... Но ветер развевал пушистые волосы Сони, и я не могла перестать на них смотреть.

— С удовольствием!

Машина у Сони была, конечно, не чета моей: роскошный "Ягуар". Впрочем, она вообще производила впечатление очень обеспеченной женщины. Но во мне не было зависти, нет, одно лишь восхищение!

Мишель с Кактусом устроились на заднем сидении, а мы с лягушкой — на переднем пассажирском, рядом с Соней. И тут я спохватилась:

— А мы не можем заехать сначала к пруду, тут, неподалеку?

Соня с улыбкой посмотрела на меня:

— Разумеется. Надо же выпустить узницу на волю. Кстати, Мишель, откуда ты ее вообще взял?

В зеркале заднего вида отразился враз насупленный Мишель:

— Поймал в парке, мама.

До этих его слов я все еще сомневалась, что она его мать. Впрочем, столь молодо она выглядела, что могла быть и его мачехой.

Под болтовню детей мы слишком быстро доехали до парка, и я не успела в полной мере осознать близость Сони. Под восторженные крики Кактуса я выпустила лягушку в воду и, помахав ей рукой, обернулась к Соне и замерла, внезапно поняв, какое впечатление я на нее произвожу: эдакая странная тетка без пары винтиков в голове, беспардонная скандалистка, навязавшая ей свое общество в машине и теперь безумно орущая лягушке "До свидания!"... А ведь имя "Соня" означает "мудрость". Меня всегда тянуло к мудрости, но всегда — безрезультатно... К тому же от меня не веяло роскошью, не пахло дорогими духами, мои ногти не знали маникюра и вообще, наверняка ей казалось, что я только что вышла из пещеры, в которой обитала вместе со своим диким племенем!

Меня внезапно охватила почти неприязнь к этой расфуфыренной, молодо выглядящей дамочке, снисходительно поглядывающей на меня из окна своего "Ягуара". От моей любви не осталось ни следа. Я кивнула ей и, холодно поблагодарив, сообщила, что мы с Кактусом — сторонники спортивного образа жизни, и для моциона вполне можем пройтись до дома.

— Мам, это же далеко! — вытаращился на меня Кактус.

Соня тоже смотрела на меня во все глаза.

— Все в порядке, мадам Лансо? — осторожно спросила она.

Я обреченно решила, что она окончательно записала меня в ненормальные, и все так же сухо ответила, что со мной все прекрасно, ибо спорт — лучшее, что может произойти в человеческой жизни.

— О... Это, конечно, чудесно... — растерялась Соня. — Но... Мы с Мишелем хотели бы пригласить вас к нам домой на чашку чая... или кофе... или, если вы хотите... Мы были бы рады, если бы вы остались на ужин.

Ее растерянная настойчивость удивила меня, и, видимо, это отразилось на моем лице, потому что Соня начала объяснять:

— Видите ли... Мой муж, отец Мишеля, очень строг... И совершенно случайно он присутствовал при моем разговоре по телефону с учительницей... Он... Он иногда бывает несколько несдержан — но он очень отходчив! Если у нас будут гости, он постесняется ругать и наказывать Мишеля, а потом он успокоится, — бесхитростно закончила она.

— Ну мам, ну давай! — дернул меня за рукав Кактус, а Мишель скорчил умильную гримасу.

И я, конечно же, сдалась под их напором. Впрочем, мне тоже было интересно увидеть мужа Сони. Ведь он в некотором роде был моим соперником...

— Сколько вам лет? — грубо спросила я, чтобы не казаться слишком отзывчивой.

— Двадцать восемь, — без тени колебания ответила Соня.

Я покачала головой. Она выглядела намного младше.

Все-таки, влюбившись, я склонна говорить нерациональные вещи и совершать дурацкие поступки, а так же ощущать не подходящие к ситуации эмоции. Но мое восхищение домом Сони случилось бы и без моей любви к ней. Это был ДОМ, и не восхищаться им было невозможно. Чтобы его представить, стоит взять самый модный глянцевый журнал с красивыми современными интерьерами и дополнить его присутствием Сони. Если бы я была не влюблена, я бы начала завидовать.

Но муж Сони мне ожидаемо не понравился. Ей подошел бы аристократический денди с фамильной тростью, а это был обычный разбогатевший мужлан. Когда мы вошли, он сидел, развалившись в кресле с газетой в руках, в домашних тапочках, довольно потрепанных брюках и рубашке неприятного синего цвета. Ни фрака, ни галстука, ни бриллиантовых запонок, ничего. Тапочки просто уничтожили мое уважение к нему. Они были серые и с помпоном. Он был довольно высоким, коренастым, немного даже мускулистым, с квадратным лицом. Нос... Нос мне тоже не понравился. Он был прямым и острым, словно странный клюв. А короткая стрижка — которая мне так не нравится у мужчин — приоткрывала оттопыренные уши, придававшие голове вид сахарницы. Спрашивается, куда смотрела Соня, выходя за него замуж?!

При виде меня этот неандерталец лениво встал и, не скрывая удивления моим присутствием в его доме, без особой радости поздоровался с нами.

— Феликс, — подошла к нему Соня, — познакомься, это мадам Лансо, мать этого мальчика, друга Мишеля. Они учатся вместе. Я пригласила их на ужин.

— Ах вот как? — невежливо откликнулся неандерталец и, подумав, согласился: — Я не против.

Соня просияла. Эта ее радость в ответ на слова грубияна ("Тоже мне, он не против!" — возмущалась про себя я) показалась мне унизительной.

Муж Сони соизволил одарить меня улыбкой, показав явно исправленные стоматологом зубы.

В принципе, если не придираться, он был недурен собой. И выглядел, как и Соня, очень молодым. А уши... Кактус ведь тоже был немного лопоухим. И брови у Кактуса были прямыми, а не домиком, как мне бы хотелось. И вообще, непонятно, может, и из него вырастет такой вот неандерталец.

Мы насладились вкусным ужином, дискутируя о проблемах с детьми. Мне было вначале не по себе от окружавшей меня роскоши. Еду готовила кухарка, а подавала другая прислуга. Кактус и Мишель ужинали в детской, вместе со старшей сестрой Мишеля. К концу обеда я слегка освоилась и привыкла к происходящему. Соня показала мне фотографии, сделанные во время их недавних поездок по Испании, Италии и Соединенным Штатам. Нам было весело и хорошо вместе, и даже ее муж больше не казался мне помехой. Впрочем, в то же время я не помышляла ни о чем серьезном и не строила никаких планов — я просто наслаждалась близостью Сони.

Она отвезла нас с Кактусом домой, поблагодарила за приятный вечер, и мы обменялись телефонами, договорившись "непременно встретиться еще раз".

Мне было больно расставаться с нею. Мне казалось, что мы больше не увидимся, что этих прекрасных минут больше не повторится.

Ив удивился моему расстроенному виду. Но что я могла ему сказать?! Что я влюбилась в мать одноклассника нашего сына? Пришлось списать мое расстройство на скандал в школе и невежливость месье Брокколиди (Медведя). Ив поверил и даже порывалася потребовать у того объяснений. Он, правда, не мог понять, почему я приняла это так близко к с сердцу и в меланхолии провела вечер на балконе, неумело скурив без какого-либо удовольствия целую пачку его сигарет. "Я не знал, что ты куришь, Рен".

Впрочем, я редко курила.