Посмотри в глаза чудовищ (джен)

— Что ж, — сказал Сэвидж. — Немного.

— Я склонен думать, что на сей раз это в самом деле всё, что есть, — сказал Робардс.

Был уже восьмой час вечера, но в отделе особо тяжких никто не думал расходиться. Даже Гарри, который, проводив Джинни в Нору, вернулся в аврорат — и хотя его отчаянно тянуло домой, он не мог уйти, не узнав, что же узнал Робардс.

Он узнал немного. Чертежи шкатулок были разработкой самого Отдела — но предназначались они не для убийства, а наоборот. По крайней мере, так утверждали сами невыразимцы. Это была очередная попытка отыскать способ исцелять тяжёлые болезни или, может быть, даже снимать проклятья: шкатулки должны были вытягивать их из больного и закрывать в себе. Потом их можно было сжечь, возможно, Файндфайером — и, в теории, это должно было стать путём к спасению. Проблема была в том, чтобы вытащить болезнь или проклятье из ещё живого человека — а вот это их создателю не удавалась. Но работа шла — а потом, в девяносто шестом, случился тот погром, и чертежи исчезли. Остались только записи сопутствующие да несколько набросков — и то не целиком. Для их разработчиков это был большой удар, и хотя им удалось со временем восстановить их, но работа основательно застопорилась, тем более что руководитель группы и автор собственно идеи умер за несколько месяцев до той битвы в Отделе тайн, ещё зимой.

И, поскольку открывать шкатулки и доставать из них заклятья не предполагалось, их создатели даже не задавались никогда вопросом, как снять вот такое извлечённое из их работ заклятье. По крайней мере, они именно это утверждали, и, по словам Робардса, не было похоже, чтобы они лгали.

— Материалы они передали, — закончил он. — Я не уверен, что здесь всё, но большего нам всё равно не получить. Всё это я передам экспертам, что работают сейчас с этой шкатулкой и теми, что у нас ещё есть.

— Мистер Фу Дзи? — спросил Гарри.

— Я не думаю, что его действительно так зовут, — заметил Лестрейндж. — Но он так представляется, и в Британии и вообще на Западе известен так.

— Он китаец? — зачем-то спросил Гарри — хотя какая разница ему была, кто он? Хоть марсианин.

— Он так говорит, — ответил Лестрейндж. — Он живёт в Шотландии, в горах, уже очень давно. Мы ищем и других специалистов — уже есть небольшая группа. Скажи, Гарри, — спросил он, — мы могли бы поработать у тебя в библиотеке? У Блэков было очень много разного — возможно, мы что-нибудь отыщем.

— Разумеется, — Гарри пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вскочить. — Когда угодно.

— Тогда чуть попозже, — сказал Лестрейндж. — Например, на выходных.

— У вас что? — спросил Робардс Гор и Долиша.

— Кое-что пока, — ответил тот. — Мы ищем. Рано говорить пока, но можем доложить, если ты хочешь.

— Нет, работайте, — возразил Робардс. — Что мисс Джервис?

— Ничего, — недовольно сказал Сэвидж. — Мы ещё дважды отправляли ей сову — я даже попросил об этом Кустодини, они мне обещали. Тишина.

— Она может быть и не в Европе, — сказал Лестрейндж. — Если она в Новом свете, например, или в Азии, сова туда нескоро доберётся.

— Или она просто не желает отвечать, — отрезал Сэвидж. — Завтра нам из Азкабана привезут обоих её братьев — может, они смогут открыть дом.

— Если захотят, — заметил Долиш.

— Захотят, — пообещал Сэвидж — и Гарри ему поверил.

На этом совещание и завершилось — или, может быть, закончилась только та часть, что предназначалась для ушей Гарри, потому что когда Робардс отправил его домой, остальные в его кабинете оставались. Впрочем, Гарри был не против — ему было не до них. Его ждали Джинни с Джеймсом, и сейчас ему хотелось видеть только их.

Всё равно его к самому расследованию не допустят. Правильно, конечно…

Это был ужасно долгий вечер. Джинни, кажется, держалась как обычно — во всяком случае, пока они не уложили Джеймса. Но вот потом, когда он, наконец, уснул, и они с Гарри тоже легли, она обняла его, прижалась и попросила шёпотом:

— Давай так просто полежим? Пожалуйста?

— Давай, — шепнул Гарри в ответ.

— Так странно, знаешь, — тихо проговорила Джинни, помолчав. — Я чувствую себя обычно. Совсем обычно — так же, как, например, на той неделе, или месяц назад. Как будто ничего не происходит — вообще ничего. Нет ни ребёнка, ни проклятья.

— Наверное, для ребёнка ещё слишком рано? — спросил Гарри, прижимая её к себе.

— Рано, — согласилась Джинни. — И с проклятьем так и должно быть. Мне сто раз объяснили, но это странно всё равно. Ты Гермионе не сказал? И Рону? — спросила она без перехода.

— Нет, — ответил Гарри.

А ведь он даже не подумал про них. Так странно… Всю эту страшную неделю Гарри даже не вспомнил ни о Роне, ни о Гермионе. Он понятия не имел, почему — может, просто потому, что вообще не думал ни о чём, кроме случившегося и расследования…

— Хотя, наверное, Молли Рону уже рассказала, — добавил он, подумав.

— Нет, — сказала Джинни. — Я маму спрашивала. Они с папой не сказали никому. Но это хорошо — я сама скажу, — она потянулась и поцеловала его в щёку. Добавила: — Гермиона, наверное, тут же кинется искать, как снять проклятье.

— А вдруг найдёт? — пошутил Гарри, и она откликнулась шутливо:

— Думаешь?

— Ну, это же Гермиона, — снова пошутил он.

Или не пошутил…

То, что уже целую неделю специалисты — и наверняка отличные — не нашли решения не означало, что этого не сможет сделать Гермиона. В самом деле, почему ему не пришло в голову поговорить с ней? «Потому что это дело Джинни — решать, кому рассказывать об этом».

Эта мысль была настолько ясной, что почти что прозвучала в его голове. Это было правильно и настолько очевидно, что Гарри даже не задумался о том, чтобы сказать кому-то — кроме тех, кому не мог не рассказать, Артуру с Молли. Рон, наверно, на него обидится, но… но Гарри бы хотел, чтобы с ним самим так поступили. Если бы его заколдовали, он бы предпочёл решать сам, что кому рассказывать.

Хотя…

Если бы подобное случилось с Гермионой, и Рон ничего бы не сказал ему — что Гарри бы почувствовал? Оставим то, что он аврор и, видимо, узнал бы всё равно — допустим, нет. Допустим, он бы оказался в это время в отпуске. Что бы он почувствовал?

Обиду.

Злость ещё, наверное.

— Прости, — сказал он. — Надо было рассказать.

— Тебе не до того было, я думаю, — сказала Джинни. — И так даже хорошо: я сама хотела. Вернее, не то чтобы хотела, но это всё-таки моё проклятье, — она улыбнулась в темноте и добавила: — Наверное, они обидятся. Давай, я думаю, им скажем, что это я тебя просила? Я собиралась, но не догадалась написать. И… честно говоря, мне было не до этого, — она вздохнула и вновь его поцеловала — и Гарри зажмурился от её голоса и этого поцелуя и на несколько мгновений перестал дышать.

— На самом деле, я об этом просто не подумал, — признался он. — Вообще про них забыл. Прости.

— А я-то почему «прости»? — Джинни тихо рассмеялась. — Но мы им не расскажем. Не представляю, что с тобою было, — проговорила она с таким искренним сочувствием, что Гарри буквально обожгло стыдом.

— При чём тут я? — мучительно возразил он, обняв её так сильно, словно хотел слиться с нею в одно целое. Он, впрочем, и хотел…

— Я знаю, как это — когда не можешь сделать ничего, — шепнула Джинни, тоже крепко обнимая Гарри, и этим окончательно его добив.

Конечно, знает.

Вот сейчас, вот только сейчас он понял, каково ей было, когда в девяносто седьмом летом он ушёл — просто ушёл, даже ничего ей толком не сказав. Исчез на целый год — а Джинни жила в школе и ничего о нём не знала. Они тогда, конечно, ещё не были, по сути, парой, но ведь она его уже тогда любила, и вряд ли ей было легче от того, что формально Гарри был ей просто другом брата.

— Прости меня, пожалуйста, — прошептал он, и она спросила удивлённо:

— Да за что? Гарри, ты чего? — но он просто опять прижал её к себе и всё.

Что тут скажешь…

Как же ему утром не хотелось уходить! Может, ему отпуск взять? Всё равно его к расследованию не допускают. Или просто не прийти. Вряд ли его кто-то упрекнёт, пожалуй — только нужно предупредить, иначе все решат, что с Джинни что-нибудь случилось.

— Эй, — сказала Джинни, аккуратно потыкав сидящего на краю кровати Гарри пальцем в плечо. — Ты что замер?

— Думаю, что не пойду сегодня никуда, — Гарри опрокинулся назад и прижался щекой к бедру Джинни. — Просто не пойду — и всё.

— Ага, и будешь тут трагично на меня глядеть, — сказала Джинни. — Нет уж.

— Я не гляжу трагично! — шутливо возмутился Гарри.

— Нет, глядишь! — возразила Джинни. — И я себя всё время ощущаю умирающей — мне надоело! — она наклонилась и чмокнула его в губы — очень быстро, и тут же выпрямилась. — Иди и хорони кого-нибудь на службе!

— Я не хороню тебя! — воскликнул Гарри, садясь и разворачиваясь к ней. — Джин, я тебя не хороню, — серьёзно повторил он, но она серьёзнеть не желала:

— Ну тогда иди работать. Ты же сам сказал, вы найдёте какое-нибудь решение. Времени ещё полно. Я знаю, тебе страшно, — она погладила его по щеке. — Но мы ведь и не такое переживали? Как-нибудь всё образуется. Иди, не надо тут сидеть со мной и смотреть как на картину. Иди-иди, — она легко упёрлась в его плечи ладонями и подтолкнула. — Я люблю тебя, до вечера.

— Пока, — вздохнул он.

Наверное, Джинни была права. Он тоже не хотел бы, чтобы она так на него смотрела, если бы проклятье коснулось бы его. И ведь он не может с ней сидеть так всё девять месяцев… разве что уволиться — и… Нет, так будет неправильно. Так он, по крайней мере, помогает искать решение — да, не сам, но он освобождает тех, кто это делает. Если он сейчас уйдёт, он точно этим Джинни не поможет. Что же это за любовь такая, если он не может даже такую малость сделать для неё?

Эта мысль Гарри поддерживала, когда он уходил — и потом, возможно, он узнает в аврорате что-нибудь…