Дом, период полураспада урана и я (джен)

Лето выдалось жаркое. Жара наступила на меня, на городские улицы, на редких людей, осмеливающихся покинуть помещения. Если о холоде можно сказать по-разному: «все замерзло, дыхание и жизнь остановились», «трещал мороз и сухой снег укрыл землю; озноб пробирал до костей», то жара в городе почти у всех ассоциируется с плавящимся асфальтом и духотой: on étoffe. Душно. Асфальт и впрямь растекался чёрными пятнами. Спирало дыхание. Яркий свет резал глаза. Руки, спина, одежда вмиг пропитывались потом.

А наше «святое семейство» — я, Ив и Кактус — бодро катило в автомобиле с не совсем исправным кондиционером на обед к Вотурам-старшим. Кактус взмок и попытался открыть окно, но Ив строго потребовал этого не делать, чтобы не выпустить остатки прохлады и не впустить ее величество жару. Кактус, разумеется, тут же заныл:

— Почему нельзя? Почему-почему-почему?!

Жара, духота, сломанный кондиционер и нытьё Кактуса — этого было слишком много для моих измученных нервов. Я сжала зубы, чтобы не закричать. Я ощущала себя зверем, запертым в клетку из жары и духоты.

— Кактус, замолчи, — с трудом произнесла я.

— А мне жа-а-арко! — ныл Кактус. — А сто, нельзя даже приоткрыть?!

— Не «сто», а «что», — строго поправил его Ив. Кактус обиженно отвернулся, но его молчание продлилось недолго и он снова заныл, в этот раз избегая слов со звуками, напоминающими ненавистную ему «ш»:

— Ну мне плохо-о-о, ну ма-а-ма! Ну скажи-и-и папе!

Меня передернуло. «Мама» — это я. А я не способна была в тот момент никому ничего говорить. Оставьте меня все в покое!

Кактус продолжал ныть. Жара добралась до последней клеточки моего тела, раскалила его. Духота сжимала грудную клетку. Голова начала болеть. Солнце било в стекло, рассыпаясь на множество лучей, от которых было не скрыться...

— Ну ма-ам! Ну ска-а-жи!

Я готова была выскочить на ходу.

— Ну мама!

Я не выдержала.

— Кактус, закрой свой рот! — совершенно непедагогично заорала я.

Кактус заткнулся на секунду. Ив от неожиданности дернул руль, и машина вильнула. Кактус начал реветь. Я дернула ручку, опуская стекло, пытаясь вдохнуть свежий воздух... в лёгкие попали пыль, жар, духота, горячий, обжигающий ветер.

— Кактус, замолчи немедленно или я тебя убью! — заорала я так, что Ив только рот открыл, но не проронил ни звука.

К счастью, через пару секунд мы были на месте, иначе и впрямь не обошлось без чьего-либо трупа. Я вытащила себя из машины. Ив тоже выбрался, взял ревущего Кактуса за руку, начал его успокаивать. Я молча стояла рядом. Я не испытывала никакого раскаяния, никаких чувств к Иву и Кактусу, ничего. Меня трясло от бешенства.

— Рен? — Ив подошёл ко мне, положил горячую руку на плечо. — Рен, успокойся.

Я скинула его руку, пошла к дверям дома Вотуров-старших. Втащила свое тяжелое тело на ступеньки, преодолевая густой воздух. Ив с Кактусом подошли тоже, Ив позвонил в дверь. Нам открыла его мать, мадам Вотур-старшая (а младшая мадам Вотур, как ни странно, — я).

— Ой, кто у нас тут?! — счастливо воскликнула она. — А мы вас заждались уже. Ну-ка, Эрик, поцелуй бабулю.

Затем она целует Ива и тянется ко мне, но я отшатываюсь:

— Жарко...

Однако мадам Вотур так просто не проймёшь, она хватает меня за плечи и смачно чмокает в щеки и зачем-то лоб:

— Милая, что-то вы бледненькая...

Меня снова передергивает. В такую жару... да нет, даже если был бы холод минус триста пятьдесят градусов Кельвина, но что за привычка лобызать всех и вся? Целоваться с мадам Вотур — удовольствие сомнительное. Что со старшей, что с младшей.

Перецелованные, мы наконец были допущены внутрь дома. Там царила приятная прохлада, и я слегка пришла в себя. Вся семья была в сборе: оба старших Вотура, глубоко беременная Сезарин, ее хмурый итальянский муж, их трое отпрысков: длинный и рыжий, короткий и рыжий и маленькая и темноволосая. Со всеми нужно было перецеловаться. Во мне снова начала нарастать злость.

Во время обеда они глупо рассуждали о какой-то ерунде. Внезапно мадам Вотур хитро подмигнула мне:

— Что-то у тебя, милочка, нет аппетита... Или ты собираешься снова нас осчастливить?!

Я сначала не поняла и тупо переспросила:

— Осчастливить? Чем?

— Ах, ну чем же может осчастливить свою семью женщина! — радостно ляпнул месье Вотур.

Я уставилась на него. Затем отчеканила:

— Ну уж нет. Кактус был и будет единственным ребёнком.

— Ах, не зарекайся, дорогая! — влезла эта беременная Сезарин.

— Что значит «не зарекайся»?! Уж о средствах контрацепции я в курсе! — отрезала я.

Над столом повисло неловкое молчание. Мадам Вотур сделала большие глаза и взглядом указала мне на детей.

— Ну, год-другой можно и подождать ещё, — подал голос муж Сезарин.

Я не выдержала:

— Какой год-другой?! Что непонятного в том, что я только что сказала?! Я больше не хочу никаких других детей! Я не собираюсь плодиться как крольчиха, превращаясь в бесформенную бочку!

— Рен! — воскликнул ошеломлённый Ив. Сезарин побледнела. Месье Вотур подавился куском рагу.

Мадам Вотур попыталась разрядить ситуацию и обратить все в шутку:

— Ах, милочка, вы ещё так молоды! Ещё передумаете десять раз, быть крольчихой — не так уж и плохо, как может показаться...

— Современные методики, — влезла Сезарин, но я прервала ее:

— Плевать мне на современные методики! И кому тут говорить о современности — вам, вечно обслюнявливающим меня вашими поцелуями, от которых меня тошнит, с этими вонючими детками, вечно беременными, вечно...

— Рен?! — в ужасе вскрикнул Ив, но меня понесло:

— Вы мне надоели! До сумасшествия! Надоели все! — заорала я и зачем-то прибавила: — Пошли, Кактус, мы уходим, — схватила бедного ребёнка за руку и потащила к двери.

Ив бросился за нами:

— Рен, Рен, подожди! — Он догнал меня в прихожей. — Рен, я не понимаю, что на тебя сегодня нашло?! В чем дело?!

— Оставь меня в покое! — я дернула дверь, она не поддалась, я дернула ещё раз и только тогда сообразила повернуть ключ.

— Рен, я не понимаю, — Ив так и выглядел, словно ничего не понимал.

— Идите вы все к черту! — огрызнулась я и дернула Кактуса к двери, а он послушно затопал за мной на лестницу.

Наверное, если бы Кактус и сейчас заревел, я бы остановилась, осталась, может быть, даже успокоилась... Но Кактус абсолютно доверчиво и уверенно семенил за мной, что я ощущала себя правой и с гордым видом вывалилась вместе с ним на улицу, в жару, оставив растерянного и недоумевающего Ива позади.

Он за нами не пошёл.