День за днем - 2 (гет)

На следующее утро в редакции если не праздник, то долгожданное облегчение — наконец-то из печати выходит новый номер «МЖ». С пресловутой статьей про старых дев, так понравившихся Серхио. Экземпляр уже в редакции, у Люси на стойке, и его можно полистать. Приехав на работу, так и делаю, но без особого восторга — Зимовский так долго придирался к содержанию, развороту и обложке, что изрядно все подпортил — номер получился средненький, на четверку с минусом. Так что и настроение соответствующее… Прихватив журнал, иду к себе, на ходу стаскивая серую куртку-дождевик, спасшую меня сегодня от мелкого противного дождя.

А ведь утро начиналось вполне приятными ожиданиями — Андрей расстается с Наташей, свежий «МЖ» на прилавках, Зимовский при Софье поутих и особо на меня не тявкает. Особо торжествовать и праздновать повода нет, но традиция есть традиция — по случаю выхода номера старалась одеться по официальней — строгий синий пиджак к темной юбке, белая рубашка с выпущенным поверх пиджака воротником, минимум неяркого макияжа с бледно-розовой помадой. На голове две косички, охватив расчесанные волосы, скреплены сзади в торжественный хвостик резинкой с цветочком. В общем, начальствующая мымра и симпатичная бизнес-леди в одном флаконе.

И вот первая ложка дегтя в утреннюю бочку меда с сереньким номером — взглянула свежим взглядом со стороны и в пляс пускаться не хочется.

А потом облом с Калугиным. Он приходит с тоской в глазах в мой кабинет и, уткнувшись в окно, долго и убедительно рассказывает о трагических страданиях Наташи. Стою к нему спиной, позади стола у окна, и все ниже опускаю голову. С каждым словом Андрея уныние сильнее охватывает меня, не оставляя от радужного утра буквально ничего.

Со вздохом грустно констатирую…

— Значит, ты ей так ничего и не сказал, да?

— Марго, ну я не успел. Ну, понимаешь, она была на грани нервного срыва.

Какой восторг и подъем у него был вчера, и какие жалкие оправдания сегодня. Два разных человека. Вся поникшая, слушаю проникновенные слова и понимаю, что может Андрей и прав, но каждая минута промедление кажется мне шагом назад, опасным отступлением — жалость будет расти, а решимость убывать.

— Ну, я бы просто выглядел полным садистом, если бы, ну…

— Андрей, я все понимаю.

Только от этого нисколько не легче.

— Марго, ну, я тебе клянусь, я поговорю. Я клянусь тебе, я поговорю!

Разворачиваюсь к нему лицом и Калугин, усаживаясь на край стола, искренне заглядывает мне в глаза:

— Пожалуйста, дай мне чуть времени.

Он просящее протягивает руки, и я почти сдаюсь. Андрей настаивает:

— Ну!

Грустно улыбаюсь:

— Бери.

Калугин сводит брови вместе, и вертикальная морщина прорезает его лоб:

— Ну, я серьезно.

Делаю шаг, подступая ближе:

— Я тоже серьезно.

Стараюсь улыбнуться уголками рта и тянусь его поцеловать. И его к себе тяну, обхватив затылок и шею ладонями. Калугин издает какие-то звуки и чуть отстраняется, поглядывая в сторону закрытой двери. Неужели все еще боится, что застукают? Но настроение его заметно улучшается и он тоже улыбается:

— Что ты делаешь?

Чувствую, как его руки ложатся на мои бедра, и появляется желание прильнуть к Андрею всем телом. Даже легкая дрожь пробегает снизу доверху.

— Схожу с ума, разве не видно?

Ерошу ему волосы, глажу, и Калугин снова косится на дверь. Меня это даже раззадоривает — если Наташа зайдет сюда, будет даже лучше. Снова целую, крепко прижимаясь губами — Андрей мычит, пытаясь что-то сказать, и когда я даю такую возможность, негромко говорит:

— Теперь и я.

Минут десять не можем оторваться друг от друга, целуясь взахлеб, а потом я гоню Калугина работать. Надеюсь, для него это был хороший стимул быть решительней и сделать верный шаг.

* * *

Вернувшись с обеда, просматриваю ежедневник на завтра — ну вот оказывается записана встреча с обувщиками по поводу продления рекламного договора. Клиент важный, можно будет поехать с утра, не заезжая в редакцию. Только образец доп. соглашения лучше сразу убрать в сумку, а то потом забуду. Прихватив папку с договорными бумагами, отправляюсь к копиру в холле. Пока печатаются листки, наблюдаю за Калугиным, о чем-то спорящим с одной из своих сотрудниц Мне приходит в голову отличная идея — может поехать не одной, с Андреем? Полезно, во всех смыслах.

Собрав копии, выхожу из своего угла и делаю несколько шагов к своему кабинету. Увы, Калугин стоит боком, увлеченно болтая с блондинкой, и не видит меня.

— Андрей!

Он оглядывается, отрываясь от бумаг.

— А?

— Можно тебя на минутку?

— Да, конечно.

Заканчивает с девицей, выбирая нужную распечатку из нескольких, а потом, с довольной физиономией, направляется ко мне:

— Я вас внимательно слушаю сударыня.

Только открываю рот, как сзади слышится Наташин окрик:

— Андрей!

Оборачиваюсь на вопль — после страшилок Калугина, ожидаю увидеть умирающую Ларису из «Бесприданницы» и с удивлением смотрю на весьма решительную и здравствующую Егорову, которая проскакивает мимо меня и встает, запыхавшись, рядом с Калугиным. Она сегодня у нас в зеленом образе — зеленое платье, зеленые тени, бледная помада…. Тьфу!

— Андрюш, мне только что звонила Алиса.

Тот кивает:

— И что?

Ей звонила Алиса? Явно врет и невооруженным взглядом видно. И топчется, молча, дура — похоже, еще не придумала, что сказать еще. Наташа косится на меня, тяжело дышит и сопит — не слабо бежала, похоже. Наконец, выдыхает:

— Фу-у-ух.

И снова смотрит на меня. Наивный Калуга, проявляет беспокойство:

— Ну, Наташ, что произошло?!

Мне даже любопытно — насколько хватит фантазии у одной и доверчивости у другого.

— Ну, она…Она позвонила узнать, как у нас с тобой дела. И-и-и…

Она окончательно затыкается не в силах ничего придумать, но Калугин настойчив и внимательно смотрит на Егорову:

— Наташа, что случилось с Алисой?

Похоже ступор у девочки окончательный. И как Андрей не видит ее выкрутасов… Они ж примитивные, как палка — копалка… Наташа крутит головой, посматривая то на Андрея, то на меня, потом пытается потянуть время:

— А-а-а… Да, ладно. Лучше потом. Вы же с Марго хотели пообщаться.

Ну, нет, так просто ты не вывернешься, дорогуша. Поднимаю в протесте руку:

— Нет, нет, у меня чисто производственный вопрос.

И выжидающе смотрю на нее. Эта дура никак не придумает, как соврать и не попасться. Калугин продолжает допытываться:

— Я тебя еще раз спрашиваю, что случилось?

Вижу, как у Егоровой затравлено бегают глазки и она продолжает молча сопеть. Потом снова вздыхает, как больная корова и хватается за голову:

— Андрюш, давление наверно подскочило. Можно мне таблетку, пожалуйста?

Актриса из нее никудышная, но Калугин оглядывается в сторону своей комнаты:

— Да, в кабинете.

— Помоги мне, пожалуйста.

Она стремительно уходит, и Андрей покорно плетется за ней, оглядываясь на меня, виновато пожимая плечами. Капец! Надо быть слепым на оба глаза, чтобы так вестись. Всепонимающе киваю, и ухожу к себе.

* * *

Но от идеи оторвать Андрея от Наташиной опеки не отказываюсь — предупредив Люсю, где меня искать и попросив ее прислать Калугина, отправляюсь в зал заседаний — у меня есть свалка всего, что не вошло в последние номера и будет полезно ее разобрать — что оставить, а что выбросить. Вываливаю на стол содержимое принесенной папки — распечатки фотографий, текстовки, наметки. Здесь же и мое творчество, забракованное Зимовским. Внимательно перечитываю, водя ручкой по строчкам — хороший ведь материал и чего этому придурку не понравилось?

Раздается стук в дверь и заглядывает Андрей. Улыбаясь, он заходит внутрь и прикрывает за собой дверь. Люся не подвела и надеюсь, здесь нам никто не помешает. Поглядывая на оставленные бумажки, встаю из кресла, лениво поведя плечами, словно кошка.

— Гхм…Извините сударыня, но мне сказали, что вы меня искали.

С радостной физиономией он идет вдоль стола, приближаясь ко мне. С каждым его шагом мои пальцы все активней крутят авторучку, и я с усмешкой отшучиваюсь, опустив глаза вниз:

— Ну, раз сказали, значит искала.

— А можно полюбопытствовать, зачем?

Потому что я соскучилась по вчерашнему, по огню в глазах и признаниях в любви! Он встает совсем рядом, сбоку от меня, но я продолжаю глядеть в сторону и кокетничать:

— У меня сложилось такое впечатление, что вы начали меня избегать.

Бросаю быстрый взгляд на Калугу, и он удивленно мычит:

— М-м-м…

— Ну?

— Что, ну?

Усмехаюсь:

— Ну, прокомментируйте, как-нибудь.

Андрей пытается подыграть моему спектаклю и вздыхает, кивая:

— Боюсь, что это правда.

Повернув голову, вопросительно приподнимаю бровь:

— Серьезно-о-о?

Калугин, прячет улыбку, но чертики прыгают в его глазах:

— Да. Просто когда я вас вижу, мне очень трудно себя сдержать.

Андрей разворачивает меня и привлекает к себе, обнимая за талию, притискивает к себе со страстью и я, как завороженная, смотрю на его губы:

— И что же нас сдерживает?

— Да, в общем-то, ничего.

Он смеется и трется носом о мой нос, ища губы, и я с удовольствием подставляю их, все сильнее отклоняясь назад, повисая в его руках. Стук в дверь заставляет вздрогнуть, и я резко отстраняюсь. А потом суетливо склоняюсь над столом, над бумагами и тут же плюхаюсь в кресло, подтянув к себе распечатки фото. Краем глаза вижу, как от двери к нам идет напряженная Егорова и недовольным голосом цедит:

— Я, извиняюсь.

Бурчу под нос:

— Да, ничего.

Уткнувшись в страницу носом, еложу ручкой по тексту, совершенно не воспринимая, что там написано. Капец, чего это со мной? Ладно, Андрей, но я-то почему веду себя как конченная дура? Она ему не жена, а он ей не муж! Наташа подходит к Калугину и складывает руки на груди:

— Андрей!

— Да?

Егорова молча топчется, потом переходит к окну. Опять не подготовилась? Ее импровизации меня уже начинают доставать своей тупостью. И еще я начинаю злиться на Калугина за его слепоту. Спиной чувствую, как Егорова пытается разглядеть, что я там деловито изучаю, и это заставляет меня перевернуть листок и взять следующий. Наташа неуверенно тянет:

— Там это…, а…

Даже ухом не веду, вся в рабочем процессе. Зато Андрей раздраженно уточняет:

— Что это?

— Письмо из модельного агентства. Я тебе на стол положила.

— Ну, хорошо, я обязательно посмотрю, спасибо.

Снова натужное молчание. И я еще сильнее склоняюсь над бумагами. Калугин интересуется у страдалицы:

— Что-нибудь еще?

— Да ты не мог бы мне помочь? Мне эскизы нужно отобрать, а я так себя плохо чувствую, голова прямо кружится.

Мне остается лишь криво улыбаться, слушая эту галиматью. Андрей терпеливо уговаривает:

— Наташенька, ну может тебе тогда домой пойти? Полежать, отдохнуть.

Наташенька!

— Да, нет, я там с ума сойду одна.

Это она вот так вот по вечерам умирает? И он с ней сюсюкается, уговаривая и обхаживая? Приподняв голову от стола, смотрю на Калугина:

— Андрей, действительно, иди, помоги, тебя же девушка просит.

И снова утыкаюсь в бумаги — глядя на их беготню, друг за другом, и сюсюканье у меня появляется рвотный рефлекс. Поднимаю страничку к глазам, потом откладываю в сторону. Калугин, сразу тушуется и теряет уверенность:

— Так я собственно…, это самое... Ну, да, конечно посмотрим, посмотрим, пойдем.

Он берет Наташу за локоть и та оглядывается на меня, пытаясь вложить в голос несуществующее превосходство:

— Между прочим, не девушка, а невеста.

Я напрягаюсь, приоткрыв губы в пренебрежительной гримаске и ожидая реакции Андрея. Но тот молчит, а потом уходит со вздохом, вместе с Наташей. Трус! Как только они исчезают за дверью, недовольно бурчу, поглядывая вслед:

— Невеста…, без места…

И, отвернувшись, раздраженно швыряю ручку на стол. А я вообще никто!

* * *

И вот я опять затравлено мечусь у себя в кабинете, изводя себя тоскливыми мыслями и давая клятвы покончить со своей мягкотелостью — нужно быть твердой и заставить Калугина совершить поступок! А то получается — она невеста, а меня, как и раньше, звать никак? Телефонный звонок заставляет отвлечься и долго выслушивать внештатника, упорно толдычащего о каком-то отправленном в редакцию еще месяц назад очерке. Чего мне-то звонить, пусть Зимовского донимает! Очень хочется всех послать далеко и надолго. Отвернувшись к окну и обхватив себя за талию свободной рукой, пялюсь на улицу…

— Ну как же так, я у вас печатался два раза.

Мстительно повторяю:

— А я говорю, ваш материал не вписывается в концепцию нашего журнала.

Слышу, как открывается дверь, и оглядываюсь посмотреть кто там. Кинув взгляд на Калугина, отвожу глаза — я на него зла и к сюсюканью не расположена. В трубке гундеж продолжается:

— А что же мне делать?

Снять штаны и бегать. Перехожу к своему креслу и встаю за ним, взявшись за спинку:

— Я не знаю, что делать. Просто найдите себе какое-нибудь другое издание.

Андрей прикрывает дверь, и я обрываю надоедливого собеседника:

— Все, извините, я не могу больше разговаривать. У меня люди, всего доброго.

Калугин с усмешкой приближается к столу. Неужели все дела с невестой закончились и она угомонилась? Или сейчас опять прибежит? На том конце телефона слышатся невнятное бурчание, и я повторяю:

— Всего доброго.

Не глядя на Калугина, захлопываю крышку телефона и откладываю его на боковой столик, к монитору. Андрей останавливается в торце стола:

— Привет.

Давно не виделись. Если ты такой весь почти семейный, да с невестой, то нечего шляться по чужим кабинетам без дела и изображать влюбленного. Не желаю смотреть на этого труса.

— Здравствуйте, Андрей Николаевич.

Он издает что-то удивленно — недоуменное:

— Оппа-на.

И хоть бы на чуточку согласился, что не прав. Нет, стоит, как ни в чем не бывало и улыбается. Взгляд наивный, чистый, перфекционистский. Прямо агнец божий. Сурово гляжу на него, стиснув зубы, а потом недоуменно веду плечом:

— Простите, еще раз?

Калугин растерянно мычит:

— М-м-м… Марго ты чего?

Это я чего? Твоя кошелка ставит меня на место, а ты считаешь это нормальным?! Моя злость только растет, веду головой из стороны в сторону и огрызаюсь, глядя прямо в глаза:

— Ничего!

— Подожди, что-то случилось?

А то нет! Проскользнув мимо Калугина, пытаюсь уйти:

— Ничего не случилось.

Он придерживает меня за локоть, и я останавливаюсь.

— Марго.

Возмущение переполняет меня и, наконец, находит выход — я срываюсь, разворачиваясь лицом к лицу:

— Что, Марго? Что, Марго? Если тебе нравится сидеть на двух стульях — пожалуйста!

Отрицательно мотаю головой:

— Но лично меня этот вариант не устраивает.

Раз не пускают в одну сторону, пойду в другую, к окну.

— Маргарита, подожди, ну мы же с тобой все это уже обсуждали.

Уйдя за кресло, стою там, отвернувшись и опустив голову. Да, обсуждали. Но в его отношениях с Натальей ничего не меняется! Все так же изображают жениха и невесту, ходят парочкой на обед, а потом пойдут домой и может быть, даже будут спать в одной постели! Калугин сокрушенно качает головой:

— Мне показалось, что ты меня поняла.

Я чувствую его недоуменный взгляд, слышу растерянный голос — кажется, он не понимает, в чем его обвиняют, и что меня не устраивает. Капец! Дитя невинное. У меня внутри все кипит — хоть я и пытаюсь успокоиться, но руки ходят ходуном. Судорожно приглаживаю пальцем бровь.

— Маргарит, ну я не могу выглядеть поддонком! Она только что потеряла ребенка. Я что должен сразу в сторону, что ли?

Конечно, он не должен быть подонком. Нервно вздыхаю и опускаю руку вниз, цепляясь ею за спинку кресла. Но я так боюсь опять его потерять! Я не смею смотреть ему в лицо и, опустив виновато голову, продолжаю стоять спиной.

— Фу-у-ух… Андрей…

Надо успокоиться и немного подождать, как и говорит Калугин. Мотаю головой:

— Ладно, извини, я … Просто я тоже устала от всего этого… Она тебя пасет на каждом шагу. У меня такое ощущение, что мы ходим по минному полю.

Он сзади берет меня за плечи:

— Я все понимаю. Ну, все, ну…

Пытается развернуть к себе, но я упираюсь.

— Ну, хочешь, мы с тобой сегодняшний вечер проведем вместе? Хочешь?

Конечно, хочу! Когда мы рядом…, когда мы одни… Я сдаюсь и уже с надеждой поворачиваюсь к Андрею:

— Хочу! Только, где?

Что бы даже запаха Егоровой не было. Калугин веселеет:

— Да я не знаю где угодно.

Жду продолжения — где? У нас с Анькой в квартире Наумыч, дома у Андрея убогая «невеста». Где?

— Ну, хочешь, поедем к тебе, я что-нибудь приготовлю, поваляемся, телевизор посмотрим, ну?

Скептически хмыкаю. Похоже, он даже не задумывается о том, чего говорит — мелет, абы что.

— Хорошая мысль, только я сначала позвоню Сомовой, скажу, чтобы они с Наумычем на вокзале переночевали.

Калугин отводит глаза:

— Блин, я забыл, извини.

Отвернувшись, таращусь вниз, в пол. Других предложений не будет? Калугин повторяет:

— Ну, давай сходим куда-нибудь.

Креативно. Снова поднимаю голову:

— Куда?

Калугин жизнерадостно качает головой:

— Куда угодно! В ресторан.

Его радость, его оптимизмом, заставляют смириться. Мне больше не хочется капризничать, мы вместе проведем этот вечер и это главное! А где это будет все равно, будем целоваться на скамейке в парке или в последнем ряду кинотеатра. Я уже улыбаюсь, не отрывая глаз от Андрея. Подтруниваю над ним:

— Кубинский?

— Ну, можно и в кубинский.

С улыбкой опускаю глаза — ладно, потерпим и прорвемся. Андрей повторяет:

— Ну?

Снова поднимаю голову, и мы глядим друг на друга. У Калугина неожиданно трезвонит мобильник:

— Извини.

Он лезет в карман и я, положив обе руки на спинку кресла, жду, пока Андрей ответит. Он смотрит, кто звонит, меняется в лице и отходит в сторону:

— Извини.

Потом прикладывает трубку к уху:

— Да! Наташ, а как ты думаешь, где я могу быть?

Моя эйфория улетучивается, и я скептически гляжу на Калугина, а потом поднимаю глаза к потолку — ничего не меняется!

— На работе я, на работе.

Все его предыдущие слова, сказанные мне, уже не кажутся, искренними Кому он больше врет — мне или «невесте»? Грызя нервно ноготь, бросаю на Калугина осуждающие взгляды, но тот продолжает ворковать. Отрицательно мотнув головой, обиженно отворачиваюсь к окну. Мне неприятно, что Андрей оправдывается перед Наташей. Оправдывается, будто ничего не изменилось… Калугин идет к двери и оттуда, прикрыв рукой трубку, вздыхает:

— Извини, нужно идти…, там что-то с моделями… Так что в восемь?

С моделями у нее что-то… Врет, наверное, но киваю:

— Давай в восемь.

* * *

Окончание дня проходит в рабочей текучке, а когда на часах стрелки опускаются вертикально вниз, начинаю собираться домой — мой Ромео больше признаков жизни не подает, но надеюсь, не забыл о назначенном рандеву. Повесив сумку на плечо и подхватив куртку, выхожу из кабинета. Держа за вешалку, даю одежке раскрутиться, а потом перекидываю через руку. Сбоку слышится громкий возглас Калугина:

— Девушка!

Вскинув голову, смотрю туда — Андрей направляется ко мне, разведя руки в сторону и широко улыбаясь:

— Девушка, подождите, вы что, уже уходите?

Но у меня такого веселья на душе нет и видимо это отражается на моей физиономии:

— Представьте себе.

С другой стороны, почему бы не напомнить об обещании? Вызывающе поднимаю брови вверх:

— Меня сегодня пригласили в ресторан и мне надо переодеться.

Легкая улыбка трогает мои губы:

— Ага… Ну и кто же этот счастливчик?

Он не мнется и не отказывается, и это вселяет в меня радужные надежды, так что дальше иду к лифту, подыгрывая Андрею, и практически флиртуя. И это меня нисколько не смущает и даже нравится:

— А-а-а… вы его не знаете.

Губы сами собой разъезжаются до ушей. Калугин делает удивленные глаза:

— Серьезно?

— Ха, абсолю-ю-ютно!

— Ревнивый?

— Хотите проверить?

— Ну, я надеюсь, не будет ничего крамольного, если я провожу вас до первого этажа?

Он почти прижимается к моей спине и это вызывает приятную дрожь в теле и крамольные мысли о совместном вечере. Отшучиваюсь:

— Ну, давай, если есть здоровье.

Калугин наклоняется к моему уху:

— У тебя сегодня…

Становится щекотно, но что у меня сегодня — остается загадкой — его слова тонут в свисте пропускной машинки и звоне открывающегося лифта, из дверей которого появляется Егорова. Калугин дергается ей навстречу, почти наталкиваясь, и Наташа таращится на нас, то на одного, то на другого.

— Андрюш, а ты что уже уходишь?

— Ф-ф-ф… Кто тебе такое сказал?

— А меня значит предупреждать не надо? Я вообще еле на ногах стою!

Калугин сдувается, начиная оправдываться:

— Подожди, успокойся, пожалуйста.

Блин! Ну что ты за человек такой. Меня весь этот спектакль злит, и я, опустив голову и развернувшись к ним спиной, жду, чем закончится перепалка — поедет Калугин вниз со мной или потащится вслед за Егоровой. Слышу жалкое:

— Я фотоаппарат забыл у ассистента. Иду к нему, чтобы забрать.

Сцепив руки у живота, глазею на пропускной агрегат, и не оборачиваюсь. Калугин делает шаг внутрь лифта:

— Марго, ты едешь?

К ассистенту за фотоаппаратом?

— Нет, спасибо, я пешком дойду.

Делаю несколько шагов к лестнице и оглядываюсь посмотреть, что будет делать Егорова. Та тут же ныряет в лифт за «женихом». Пока двери не закрылись, мне слышны их воркования:

— Андрюш, ну ладно, извини, мне показалось…

— Ладно, ладно. Все нормально проехали.

Чего ей показалось? Двери лифта закрываются, и я раздраженно передразниваю, отставляя нижнюю губу подальше:

— Показалось… Креститься надо, когда кажется.

И иду к лестнице спускаться пешком.

* * *

Двух с половиной часов на сборы вполне хватает. Егоров в отключке и Сомова, хотя и без былого энтузиазма, помогает мне с вечерним макияжем и прической. И дает совет не рядиться, как обычно, в куртку, а шикануть — к обилию красного — платью, сумочке, туфлям и даже заколке, приодеться, в купленное по случаю наступающей осени, белое меховое пальто — буду на фоне Калугина, как заяц-беляк осенью — контрастной и пробуждающей азарт….

К восьми приезжаю в кубинский ресторан и узнаю, что столик никто не заказывал, но места свободные есть. Не знаю, придет мой Ромео или нет, так что в зал не иду, а располагаюсь возле одной из барных стоек, положив на нее локоть и бросив рядом сумочку. Изучаю листок с меню.

Сзади раздается развязный голос:

— Добрый вечер.

Оглядываюсь на прилизанного мужичка с бокалом пива. Позади него еще один искатель дамского общества. От них исходит ощущение угрозы, и я внутренне напрягаюсь. Блин, ну где Калугин-то? Первый глазами указывает на листок в моих руках:

— Может, девушке чего-нибудь посоветовать?

И радостно скалит зубы. Молча отворачиваюсь и не реагирую. И честно говоря, в этом тельце, я их немного побаиваюсь — как показал эпизод с маньяком, в одиночку мне, пожалуй, трудно будет справиться, даже с одним. Напарник поддерживает своего товарища:

— Константин, зачем ей твои советы. Ты бы ей лучше чего-нибудь предложил.

Константин сосет пиво из своей емкости, а потом тянет шею, заглядывая мне через плечо:

— Ну, так как?

Оглядываюсь, отстраняясь:

— Что, как?

Тот насмешливо сюсюкает:

— Ну, тебя угостить чем-нибудь?

Похоже, меня клеят, причем дешево… Или приняли за даму легкого поведения. В любом варианте этот балаган меня раздражает и его нужно заканчивать. Снимаю сумочку со стойки и разворачиваюсь к этим двум раздолбаям:

— А мы что, Перекоп вместе брали, что уже на ты?

Правда, не уверена, что они вообще слыхали, где это и почему. Прилизанный, удивленно тараща глаза, облокачивается на стойку:

— О! Какие мы резкие.

Я пытаюсь их отбрить, но, кажется, делаю только хуже. Прожигаю обоих уничижительным

взглядом, окидывая с ног до головы:

— Зато вы, я смотрю, сильно плавные.

И отворачиваюсь. Второй опять берет разговор на себя:

— Девушка, вообще-то, незнакомым мальчикам, хамить нехорошо.

Константин неодобрительно качает головой в подтверждение словам приятеля. Понимаю, что все это провокация, но меня заносит все сильнее, и я насмешливо смотрю на них:

— А вы не знакомы? Так познакомьтесь.

И ехидно добавляю:

— Да еще и мальчики, сочувствую.

Мои визави начинают злиться и мне в спину летит:

— Глянь, какая Ляля. Борзеет на глазах.

Понимаю, что надо быть осторожней, сдержанней с такими отморозками и потому говорю уже более примирительно:

— Ляля стояла, никого не трогала.

И снова отворачиваюсь от греха подальше.

— Серьезно? А мы можем и потрогать.

Константин пытается ухватить мой локоть, но я поднимаю руку вверх, уворачиваясь. Ого, вечер перестает быть томным! Срываюсь на резкие нотки:

— Клешню убрал!

— Как ты сказала?

Раздраженно дергаю плечом, уже не стараясь сдержаться:

— Что, уши заложило?

В нашу беседу врывается грубый голос. Я даже не сразу узнаю его. Капец, это Андрей! Он идет к нам, хмуря брови:

— Алле! Чего парни, какие-то проблемы? Ну?

На фоне недомерка Константина и его приятеля, Калугин с его метр девяносто и крепкой фигурой смотрится так грозно и мужественно, что я даже замираю с открытым ртом. Второй мужичишка вдруг тыкает в сторону Андрея стаканом:

— Друг, а ты кто такой?

Калугин подается вперед:

— Я то, кто такой? Я майор уголовного розыска Соловец. И по совместительству муж вот этой девушки.

У девушки челюсть откровенно падает до земли — вот это да! Вцепившись в сумку двумя руками, лишь хлопаю восторженно ресницами. Константин, щурясь, пытается ерепениться:

— Ты че, типа напугал сейчас?

Калугин продолжает угрюмо рычать, передразнивая:

— Это я, типа, фраерок представился.

Смотрю исподлобья и улыбаюсь — ну как не влюбиться в такого красавца?!

— Ну, так чего? Вместе посидим или отдельно сядете?

Разбойная парочка сдувается, но за собой последнее слово, пытается оставить:

— А майор, с такой телкой ты никогда полковником не станешь!

Сам ты телок, оглядываюсь на него, кося глазом, а потом снова с восторгом взираю на Андрея, Мне ужасно нравится и этот разговор, и Калугин в нем.

— А я генералом сразу стану. Свободны!

Мечтательно вздыхаю — вот бы так всегда… Константин кивает приятелю:

— Пойдем.

Они направляются в зал, но собутыльник Константина мешкает, посматривая на нас, и Андрей торопит его:

— Иди, иди, глаза не сломай.

Когда парни исчезают, Калугин со вздохом поворачивается ко мне и обходит вокруг, вставая с другого боку, и я ошалело гляжу, то на него, то вслед парням. Растерянно бормочу:

— Вот козлы, а?

— Это не козлы Марго, это бычки.

Потом с улыбкой мотает головой, взирая куда-то ниже ватерлинии:

— Хотя я их прекрасно понимаю, ты сегодня обалденно выглядишь.

Старалась... Капец, я готова простить сейчас Андрюхе все его сегодняшние блеяния с Егоровой. Ну, правда, красавец! Взмахнув сумочкой, расплываюсь в улыбке:

— Спасибо. Будем считать, что это комплимент.

— ОК.

Андрей осматривается вокруг:

— Послушай, может, ну давай, может, присядем где-нибудь?

Но мне местная публика уже активно разонравилась и хочется убраться в более приличное место.

— Может, уже поедем, а?

— А чего?

— Как то здесь мне уже не очень нравится.

Пытаюсь разглядеть в зале, где там растворились Константин с приятелем… Кто этих козлов знает, ткнут ножиком в полутьме зала, и не запломбируешь. Калугин понимающе кивает на мои опасения:

— А, поехали. Куда?

— Ну, я не знаю куда. Решай ты. Ты же у нас муж!

И хохочу отворачиваясь. Муж!

* * *

Так ничего и не придумав, затариваемся продуктами в магазине и едем на Новослободскую, в старую квартиру Калугиных. Вскоре курьер привозит заказанные роллы, Андрей выставляет на стол бутылку красного вина, бокалы, зажигает торшер. Он уходит на кухню, а я присев на диван, погружаюсь в романтические грезы, положив подбородок на сцепленные пальцы. Да-а-а… Андрюшка в ресторане был просто потрясающ, я под впечатлением. Надеюсь, он вечером все-таки поговорит с Наташей. Меня немного беспокоит мысль о дальнейших последствиях такого разговора и о неизбежном новом витке наших отношений с Калугиным, но я ее старательно отгоняю — будем решать проблемы по мере их возникновения. Слышу шаги возвращающегося Андрея и поднимаю голову, встречая. Калугин приносит подставку с зажженными свечами в стаканчиках и ставит ее на стол:

— Ну что, по-моему, так гораздо уютнее.

И романтичней! Андрюшка садится в кресло сбоку от дивана — мы улыбаемся друг другу и я угнездиваюсь поудобней:

— И вкусней!

Он разводит руками, указывая на заставленный стол:

— Мда... Приятного.

Беру в руки палочки для роллов и игриво улыбаюсь, подавшись навстречу любимому:

— Конгруэнтно.

Калугин хохочет:

— Хо-хо-хо…. Ну вот откуда ты достаешь все время такие словечки?

Скромно опускаю глазки, рассматривая палочки, потом кокетливо веду плечиком, кидая на своего мужчину взгляд из-под ресниц:

— Из закромов.

— Понятно.

Не зря же я наряжалась и готовилась — можно и пококетничать. Правда я думала, что вечер мы проведем в ресторане, а не на тайной явке как подпольщики. Кстати, если у них с Егоровой общая большая квартира, то как они будут ее делить? Пальцы нервно вертят палочки, так и эдак, и я окидываю взглядом углы комнаты, якобы проявляя любопытство:

— А что ты собираешься делать с этой квартирой?

Калугин бросает взгляд по сторонам с не уходящей с губ улыбкой:

— Ну, как что — жить!

Значит, он хочет с Алисой вернуться сюда и квартира Егоровой его не удержит? Приятно слышать. Тут же подступают сомнения — а вдруг он имеет в виду не себя с Алисой, а Ирину Михайловну? Продолжаю допытываться:

— А мама?

— Ну, а что мама? Мама будет жить на Дмитровке, у нее там своя квартира.

Он смотрит на меня с немым вопросом, видимо понимая, что эти вопросы неспроста. Я киваю — то, что меня интересовало, я узнала. Теперь можно и поесть. Пытаюсь ухватить палочками суши, но Андрей руку перехватывает и тянет к себе.

— Да и потом… Я надеюсь, что в скором времени, здесь появится уже другая мама.

И прижимает мою руку с палочками к шершавой щеке. Тяжелый комок, испуганно встает у меня в горле, и я зависаю. Что значит скоро? Он про что? Зачем мамой? Это, вообще, ни в какие ворота…. Я не готова к таким разговорам, а тем более действиям. И зачем только я сюда пришла?! Паника начинает охватывать все мое существо, и я напряженно скриплю, качая головой:

— Я очень…Хэ…, хочу кушать.

Калугин смотрит на меня влюбленными глазами и явно ждет ответа. А я в растерянности и не знаю, как реагировать... Столько всего перемешалось — еще вчера я и думать не смела, что все так повернется и была уверена, что мой путь — это возвращение в Гошу..., еще сегодня Егорова называла себя невестой Андрея, а он и не думал протестовать... И это не все! Надо мной, по-прежнему, тяжким грузом нависает правда, которую я просто обязана и страшно боюсь рассказать Андрею! Он целует мою руку, весело поглядывая сквозь деревянные палочки:

— Приятного аппетита.

Яростно стучит сердце, и я жалобно усмехаюсь:

— Но ты держишь мою руку.

Но Калугин продолжает елозить улыбающимися губами по моим пальцам, и я, как кролик, перед пастью удава, заворожено смотрю на это.

— Марго.

Он забирает палочки из моих рук и откладывает их в сторону. Господи, что же делать? Его взор туманится:

— Я тебе хочу сказать, что я очень, очень…

Он опять начинает целовать мою безвольно вытянутую к нему руку.

— Давным-давно…

Андрей поднимается с кресла и, склонившись надо мной, переходит по руке с поцелуями все выше и дальше. Уже у локтя! Заворожено смотрю, как он надвигается и шепчет:

— Такой голодный...

Мои руки, ноги, все тело наливаются тяжестью, истомой… Последними усилиями, с каждым его движением постепенно уползаю, мелкими шажками, пересаживаясь в конец дивана, где он меня и настигает. Стараюсь во что-нибудь упереться сзади за спиной, чтобы не завалится на подушки... Он целует и целует, так сладко и приятно… Обнимаю в ответ и прижимаю его голову к себе. Мелькают горячие сцены из моих снов, из моих фантазий и я улыбаюсь — нет, до такого мы целоваться не будем.

Чувствую, как Калугин впивается губами мне в шею, а потом сдвигает бретельку платья по плечу вниз, обнажая его и целуя, целуя, целуя. Заставляя потерять волю и полностью отдаться ощущениям…. И потерять контроль! «Скоро здесь появится мама»… Стоп — машина! Это уже не любовные игры. Я догадываюсь, чего он «очень-очень» и от этой догадки меня начинает все сильнее колотить.

Мужская рука скользит по талии, по бедру, опускаясь ниже, снова ползет вверх, задирая подол платья... И губы, ищущие нежную наготу груди... И ощущение мужской давящей плоти сквозь одежду… Не надо! Не хочу! Это уже не сон! Еще минута и мое платье поползет вверх. Мысли испуганно сталкиваются, сплетаясь в клубок… Я не хочу «быть мамой»! Я не гей! Я вообще уже ничего больше не хочу!

Если я сейчас не вырвусь, то погибну. Игорь Ребров умрет, исчезнет, испариться навсегда! Если я сейчас поддамся, назад уже не повернуть... Пронзает отрезвляющая мысль — потом он встанет, подтянет штаны и поедет к Наташе, а я... Последним усилием вырываюсь. Оба тяжело дышим, и я ловлю на себе непонимающий взгляд раскрасневшегося Калугина:

— Что такое?

Смущенно не смотрю на него, сгорая от стыда — еще немного и он бы меня.... Представляю этот процесс, с пыхтящим сверху мужчиной и мной, с неприлично раскинутыми ногами, и подобная перспектива теряет всякую романтичность, она кажется теперь пошлой и неприятной. Вся красная бормочу:

— Ничего.

И потом.... Даже будь я стопроцентной женщиной и то не уверена, что нужно вот так вот, ничего не решив с прежней любовницей, становиться новой. Чего Андрей ждал от меня? В любом случае я не могу … Я боюсь, мне страшно сделать последний шаг… Страшно отречься от Игоря Реброва... Трясу отрицательно головой, даже не представляя, как все это объяснить Андрею. Судорожно поправляю платье, натягивая лямку назад на плечо. Боюсь даже посмотреть в сторону Калугина.

— Подожди, что-то не так?

Я понимаю, что он не виноват в моих взбрыках — он обычный мужик, у которого свербит рядом с женщиной, которая нравится, которая возбуждает. Дело во мне. Протестующе отмахиваюсь:

— Все так.

И замолкаю, уставившись в пол. Если я ему сейчас все расскажу, он просто посчитает меня сумасшедшей.

— Ну, что случилось?

Даже голос садится:

— Ничего не случилось.

— Подожди, Маргарит, я тебя чем-то обидел?

Он все никак не восстановит дыхание, и я натужено улыбаюсь:

— Нет, ну чем ты мог меня обидеть?

И тут же отворачиваюсь. Калугин так близко сидит, положив руку мне на живот, и так часто дышит, что я, чувствуя по-прежнему, угрозу, пытаюсь отстраниться. Он продолжает допытываться, явно не желая смириться с «динамо».

— А, да, ну что случилось?

Уперев руки в диван, упрямо твержу:

— Ничего не случилось!

У меня сейчас одно желание — вскочить и убежать. Если я останусь, и он продолжит свои попытки, вот тогда действительно может случиться и катастрофа, и истерика, и все что угодно. Мне нужно время, чтобы успокоиться и подготовиться! Поднимаюсь с дивана:

— Андрей.

Он тоже встает, все еще не потушив своего возбуждения, удерживает мою руку в своей, а другой, обнимая за талию. Отвожу глаза в сторону:

— Ты, извини меня.

Пытаюсь высвободиться и убрать его руку с себя.

— Мне надо идти.

Калугин уже более спокойно и растерянно тянет:

— Ну, что не так?

В его голосе слышатся нотки отчаяния, но я могу, лишь трясти головой:

— Все так.

Мне жалко Андрея и хочется как-то успокоить, примирить с неизбежным сегодняшним фиаско. Бросив на него беглый взгляд, качаю головой и виновато опускаю ее:

— Дело не в тебе.

Не знаю, как лучше сформулировать.

— А в ком?

Может все-таки признаться и будь что будет?

— Во мне. Понимаешь я…

Поднимаю глаза и сразу теряюсь. Калугин нетерпеливо просит:

— Ну, ну.

Слишком многое против — Игорь Ребров, Наташа Егорова, страх окончательно стать женщиной, а тем более «мамой», страх окончательно перестать быть мужчиной… Это же не стакан воды попить, быстренько перепихнуться, как делал Гоша и в сторону... Клеймо на всю оставшуюся жизнь. Может для Егоровой в порядке вещей, вот так вот, в душ и к мужику в койку, но я…. Не могу... Снова отрицательно трясу головой не в силах все это сформулировать.

— Я…. Я не могу вот так, просто.

Меня мотает из стороны в сторону, я прикладываю прохладную ладонь к разгоряченной щеке и отворачиваюсь. Андрей начинает успокаиваться и кивает:

— И…Я... Я понимаю…, хорошо, давай я тебя провожу.

Он сникает, отворачиваясь, и мне становится его ужасно жалко. Подступившие слезы заставляют глаза заблестеть. Зачем растягивать эту пытку? У нас все равно ничего не получится, а на его немые вопросы и страдающий взгляд я ответить не смогу. С несчастным видом качаю головой:

— Не надо.

Калугин с отчаянием смотрит на меня и трясет головой:

— Марго, ну я не понимаю, ну? Что?

— Андрей.

Рука снова тянется прижаться к горячему лбу, и я беспомощно опускаю голову:

— Прости все… Все очень сложно!

— Ну, хорошо… Ты можешь мне объяснить, в чем эта сложность?

Если бы могла, сто раз бы уже объяснила. Во мне борется желание поделиться хоть частичкой своих мук, я даже дергаюсь, порываясь открыть рот, но тут же одергиваю себя — Сомова права, он меня не поймет и не поверит, такая правда только вернет его к Наташе и все.

— Прости.

Как же мне плохо и одиноко… Слезы готовы выплеснуться из глубины, и я отступаю к дверям, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

— Спокойной ночи.

Тороплюсь на выход и, сорвав с вешалки пальто, сбегаю. Андрей идет следом:

— Маргарит.

Быстренько захлопываю за собой дверь.

* * *

Всю дорогу домой терзаю себя и ругаю нехорошими словами. Чертова мутантиха! Ни себе, ни людям… Войдя в квартиру, раздраженно швыряю ключи на полку и пытаюсь разглядеть, что там в гостиной. Ничего хорошего — привалившись к спинке дивана, укрытый клетчатым пледом, свесив на бок голову, спит Егоров после возлияний. Рядом, на подлокотнике пустая бутылка и стакан, в руке зажат пульт от телевизора, а в ногах расположилась невозмутимая Фиона. Парижский клошар под мостом… Или наш отечественный бомж На выбор. Не выдержав, ворчу:

— Господи, Ань!

С кухни появляется Сомова:

— М-м-м?

— Ты бы его еще на коврике спать положила.

— Слушай, ну, где отрубился, там и положила. Я тебе не медсестра раненых с поля боя таскать.

Проходим в гостиную и я, взяв бутылку, подношу ее к глазам. Havana Club Barrel Proof, 45 градусов, 0,7 литра.

— Где же он раненый…

Показываю бутылку Сомовой:

— Он убитый.

Возвращаю емкость на подлокотник.

— Слушай, Гош, как будто ты не нажирался никогда, можно подумать.

Как всегда… Когда хочется сказать гадость, мне сразу в морду тычут Гошей. Пожалуй, с таким фоном, у нас с Калугой никогда ничего не получится.

— Нда-а-а.

Скидываю шубейку с плеч и со смурной мордой отхожу в сторону, желая ответить Аньке такой же любезностью. Напоминание о том, что возле Калугина ошивается мужик, когда-то гулящий и нажиравшийся до поросячьего визга, настроение не улучшает. Перекинув пальто через руку, молча разглядываю потерпевшего — хоть и спит, но разговаривать при нем все равно желания нет. Сомова интересуется:

— Ты есть будешь?

У Калугина мы так до суши и не добрались, но жора я не чувствую:

— Нет, не хочу… Слушай, Ань…

Та, по-прежнему согнувшись над столом, оглядывается. Просяще, смотрю на нее:

— Нам бы поговорить, а?

Сомова пожимает плечами и делает шаг ко мне:

— Давай, поговорим. Вот, я.

При Наумыче секретничать не хочу — убитый, неубитый, но уши, как локаторы, это я уже знаю. Все больше нервничая, киваю в сторону спальни:

— Давай, пойдем в другую комнату?

Анюта снова пожимает плечами:

— Да хоть на улицу.

Топаем гуськом в спальню, а оттуда в ванную. Свой рассказ начинаю издалека, с самого начала, с Егоровой, постоянно отирающейся вокруг Андрея, с его мягкотелости, с моей нетерпеливости к нему и к ней. Бросаю мотаться в замкнутом пространстве и занимаю руки делом — пристроившись к зеркалу, параллельно начинаю смывать боевую раскраску. Теперь новый этап повествования — что произошло в кубинском ресторане и как мы поехали домой к Андрею. Романтическое начало вечера и его прозаическое завершение на диване. Вряд ли на все сказанное я получу совет, но мне нужно выговориться. Сомова с интересом подбирается поближе, привалившись плечом к стене и сложив руки на груди. Наконец, замокаю. Тянусь к пачке с ватными дисками на полочке под зеркалом, извлекаю один из кружков и возвращаю упаковку назад. Сомова нетерпеливо торопит:

— Ну, что дальше?

Признаваться в своей панике и бегстве от растерянного Калугина стыдно и все же я уверена, что поступила верно. Теперь беру тубу с молочком.

— Ничего, дальше. Я сказала «хватит», встала и ушла.

— Что значит, ты сказала «хватит»?!

Сомова выгибается, пытаясь заглянуть мне в глаза, и я принимаю невозмутимый вид, выдавливая косметическую жидкость на диск, а потом отставляя тубу назад на полку.

— А то и значит.

— Слушай, ты что, не понимаешь, что так с мужчинами нельзя?!

Конечно, понимаю, но признавать неправоту не хочу и огрызаюсь, заставляя Сомову возмущенно отвернуться.

— Ань, давай ты не будешь мне рассказывать, как можно с мужчинами, а как нельзя... У меня, слава богу, богатое прошлое!

Дав Аньке отлуп, начинаю осторожно смывать макияж под глазами, сначала под одним, потом под другим. Сомова рявкает:

— Вот, именно!

— Что, вот именно?

— Вот именно, твое богатое прошлое тебя и погубит!

У меня опускаются руки. Она конечно права, но я же не могу меняться быстрее, чем живу! Пять месяцев это не пять лет! Мне нужно время. Качая головой, поднимаю глаза к потолку, призывая небесные силы в свою защиту.

— Ань.

— Что, Ань?! Ты каждый день по сто раз в зеркало пялишься! Ну, неужели ты не можешь понять, наконец, что ты давно уже женщина. Ну, расслабься ты, ну хватит пятиться.

Если бы ты мне еще помогала в этом, а не напоминала каждый божий день, кто есть кто и почему мужики не прокалывают уши… С несчастным видом взираю на свой лик в зеркале — сама знаю, что я женщина уже не только телом. Все бабские замашки, кажется, вошли в привычку и воспринимаются обыденной каждодневной рутиной. Капец, даже месячные уже не вызывают былую панику, стресс и уныние … Но обрубить все концы, не оставив надежды на «вдруг»? Вдруг назавтра я проснусь мужчиной? С первой мыслью — Игорь Ребров переспал с мужиком! Обижено гляжу на подругу:

— Ань, ну, ты думаешь, я не пытаюсь?

Собрав пальцы в щепотку, тычу ими себя в лоб:

— У меня что-то вот здесь сидит!

И твердит, что нормальные мужики не спят с другими мужиками. Огорченно всплеснув руками, гляжу на Сомову:

— Ну, что мне себе другую башку приляпать?

Сомова, хмыкнув, складывает руки на груди:

— А вот башка, как раз, у тебя давно другая… Ну, доверься своим чувствам! Ну, плыви по волнам своих желаний!

Сомова от старания даже извивается, изображая волны, но меня это не впечатляет. Раздраженно кидаю использованный кружок на полку и отправляюсь к шкафчику за лосьоном.

— Боже, какой текст!

Сомова тащится следом:

— Вот ты умничаешь, а между прочим, в постели с мужчиной, умничать нельзя. Нужно им довериться и все!

Анька вскидывает вверх руки, но как-то неуверенно и я недоуменно смотрю на подругу. Довериться мужчинам? И это она говорит бывшему мужику! Может Калуга и не Гоша, но обрюхатил Егорову на раз-два, хотя был весь такой правильный и в меня влюбленный.

— Ага! Я спешу и падаю.

Возвращаюсь назад к зеркалу, и тянусь взять с полки чистый диск. Сомова опять занимает прежнюю позицию сбоку.

— Слушай, вот ты знаешь, зачем бог сделал женщину красивой?

Кошусь на нее, хотя и сама прекрасно знаю ответ.

— Ну и зачем же?

Сомова так вся и подается навстречу:

— Затем, чтобы ее любил мужчина! А зачем он создал ее глупой?

Снова бросаю взгляд на Сомову. А он что сделал ее глупой? Не замечала за собой такого недостатка. Да и за Анькой тоже. Удивленно смотрю на нее, ожидая очередную сентенцию. Только шевелю губами:

— Ну.

Сомова победоносно наскакивает, заканчивая заезженную шутку:

— Чтобы любить мужчину!

То есть, чтобы осчастливить любимого мужчину и не комплексовать нужно быть дурой? Отключить мозги? Вообще-то, если глядеть на безмозглую Егорову и на реакцию Калугина на нее, то очень похоже. Только получится ли у меня? С несчастным видом окидываю себя в зеркале неуверенным взором:

— Ну, Ань, я не знаю, все так сложно.

Сомова успокаивается:

— Ничего не сложно. Все очень даже просто, Маргарита.

И широко улыбается, желая меня поддержать. Так что, закончив косметические процедуры, ложусь спать с умиротворяющей мыслью — если Калугин поговорит с Наташей, то можно попытаться отключить мозги и представить себя глупой идиоткой в его объятиях. И сразу станет легче. По крайней мере, так утверждает Анька.