День за днем - 2 (гет)

Дорога не близкая и приходится встать пораньше, чтобы собраться. Ехать то понятно в чем — в пути не до нарядов, так что красная майка с джинсами, которые я уже натянула на себя, вполне достаточный базис для путешествия на автомобиле. Ну и сверху, конечно что-нибудь теплое. А вот что взять из шмоток с собой — вот это вопрос посерьезней. После завтрака, даже не причесавшись, только прихватив волосы сзади в пучок, с полчаса кручусь с Анькой возле открытого шкафа, выгребая все с полок и отбирая, что сложить в спортивную сумку. На кровати уже целая гора, ворох красного, голубого, зеленого, белого. Вытаскиваю с полки спортивную красную курточку — тоже надо взять. А Сомова лезет в ящик комода возле шкафа и достает оттуда бежевые со снежинками теплые носки:

— На, вот.

Беру, а потом туплю, не понимая, зачем они мне там:

— А зачем мне носки шерстяные?

Анька суетливо дергается:

— Ну, мало ли, вечерами прохладно.

Недоуменно усмехнувшись, пожимаю плечами:

— Да ладно, мы что, в поле, что ли ночевать будем?!

Сомова переминается с ноги на ногу, опустив глаза в пол, потом забирает свои носки назад и отворачивается, чтобы засунуть обратно в ящик:

— Ну, не в поле. Ну, не хочешь не бери.

У меня из опыта дальних поездок, в женском теле, только один подмосковный пансионат, но тогда было лето, начало августа. Окидываю взглядом кучу шмоток на кровати — свернутые спортивные штаны, стопка белья, блузки с вешалками… Хотя перед кем там наряжаться-то?

— Так, слушай, как ты думаешь, а-а-а… Одного спортивного костюма достаточно?

Сомова недоуменно смотрит на меня и проводит ребром ладони над головой.

— На два дня-то? Выше крыше.

Аккуратно сложив куртку, бросаю ее поверх штанов:

— Так.

Руки безвольно падают вниз, и я поднимаю глаза к потолку — тоскливое предчувствие от предстоящей публичной экзекуции накатывает очередной волной:

— Бли-ин.

И уныло плюхаюсь на край кровати. Анька недовольно вздыхает:

— Ну, что?

В безнадеге отмахиваюсь:

— Ань, ну, я не хочу туда ехать!

Это как кусок, застрявший в горле. Надув щеки, сдавливаю себе горло двумя пальцами, демонстрируя убийственность затеи, в которую меня затягивают не мытьем, так катаньем. И где мы там жить будем? И где спать? Загипнотизируют на фиг и уложат в постель к Калугину, разбирайся потом… К тому же, по календарю, не сегодня-завтра у меня опять начнется, и я уже сунула упаковку прокладок в баул, на всякий случай. По всем фронтам, полный капец. И это не считая мозгоправа с его вопросами! Анютке все мои опасения невдомек и она закатывает глаза в потолок:

— О-о-о-ой, опя-я-ять.

Срываюсь на тоскливый вскрик:

— Да не опять, а снова. Ну, что я им скажу? Что я мужик и не могу спать с мужиком, да? Так?

Сомова изображает терпеливое негодование и возмущено трясет руками у меня перед носом, заставляя отвернуть физиономию в сторону:

— Так, Ребров! Одному богу известно, как ты мне надоел! Ну, избавь ты меня уже от своего нытья, а? Господи, хуже бабы, а?

Ага, на себя посмотри. Мне может быть тоже твои истерики и любовные приключения с маньяками и пьянствующими подселенцами уже в печенках… Но обижаться на Анькино ворчание и обращать на него внимание не хочу — пусть спокойно отдохнет в выходные со своим гиппопотамом. Подняв голову, смотрю на нее снизу вверх:

— Ань.

— Ну, что?

Поелозив попой по постели и склонив на бок голову, делаю невинные глаза:

— Ань, ну …, может быть ты, принесешь мне хотя бы бутылочку виски?

Анестезия от стрессов, она и в Африке анестезия. Сомова вздыхает снова, отводя глаза, и я просяще тяну, повышая голос:

— Ну, что мы там будем делать вечером? На Луну что ли выть?

Анька выносит вердикт:

— Пьяница!

И идет на кухню, в бар, за вискарем. Провожаю подругу благодарным взглядом, потом перевожу глаза на ворох одежды и уныло вздыхаю, уронив руки между коленями — как это все вместить в сумку?

* * *

Спустя три часа мы уже катим по шоссе на машине, забираясь все дальше и дальше на юг от Москвы — пытаемся ухватить остатки чуть теплого солнышка. Андрей все не нарадуется, что я согласилась и потому, помня наставления Сомовой, стараюсь поменьше язвить и проявлять скептицизм. Наконец, доезжаем до места и ахаем от восторга — настоящий зеленый оазис, с микроклиматом, зеленой лужайкой и деревьями с не облетевшей листвой. Походу здесь и без шерстяных носков будет не скучно. С противоположной стороны лужайки, с прогуливающимся по ней народом, симпатичный двухэтажный, на каменном фундаменте, деревянный коттедж с балкончиками и спутниковой антенной сбоку. Идеальный вариант забыть о работе и отдохнуть в выходные. Только ведь мы приехали не для этого? Расчесав волосы на пробор, и скрепив их сзади в кукиш, бросаю щетку в сумку и вылезаю из машины, посматривая по сторонам — жду, пока Андрей достанет остальные вещи.

Пока ничего страшного не происходит, психи не скачут, да и санитары мимо не бегают. Немного успокоившись, вешаю сумку на плечо, слегка царапнув кожу и потому пытаясь разглядеть, что там такое не в порядке с ручкой. Через минуту Калугин, цепляя на себя мой баул, встает рядом:

— Маргарит, я хотел еще раз тебя поблагодарить, за то, что ты, ну…, откликнулась на мою просьбу.

Оглядываюсь, прячась в Андрюшкиной тени от слепящего солнца:

— Андрей, ты это уже говорил.

— И тем не менее. Спасибо тебе, большое.

Я лишь улыбаюсь, зацепив большие пальцы за карманы джинсов.

Сзади раздается голос:

— Добрый день.

И мы дружно оглядываемся на подошедшего хозяина. Видимо это он, потому что Калугин начинает представлять нас друг другу, показывая рукой поочередно, то на собеседника, то на меня:

— О, познакомьтесь, пожалуйста. Э-э-э..., это Виктор, это Марго.

Жмем друг другу руки. Мужичок кажется мне простоватым и несимпатичным. И не вызывающим доверия, хоть и делает благожелательную физиономию:

— Очень приятно.

Делаю улыбку на лице, но глаза отвожу в сторону, со смешком оглядываясь на Андрея:

— Конгруэнтно.

Виктор переспрашивает:

— Простите.

Какой-то у психолога ограниченный словарный запас. Перевожу на обыденный:

— А-а-а…, это — аналогично.

Хотя улыбка, сама чувствую, у меня остается кисловатой. Виктор, видимо, несколько разочарован моим скептицизмом и уже без улыбки оглядывается на дом, показывает на него рукой:

— Ну, проходите, располагайтесь... У нас через полчаса общий сбор.

Андрей чешет костяшкой пальца глаз:

— Ага.

— Там и приступим вплотную к вашим проблемам.

Все равно мне этот хлюст не нравится, и я, глядя на Андрея, ради которого я здесь, смущенно пожимаю плечами:

— А, ну, это проблема не наша. Это проблема немножечко моя.

Виктор складывает ладони одна поверх другой:

— Маргарита, давайте не будем сами себе ставить диагноз.

А он что, мне собирается ставить диагноз? Приподняв вверх брови, корчу удивленную физиономию, опуская вниз кончики губ. Виктор завершает гостеприимный прием:

— Чувствуйте себя здесь как дома. Если хотите, примите душ. А со всем остальным, мы разберемся. Я не прощаюсь.

Развернувшись, он уходит и Андрей, кидает вслед, снова почесывая глаза:

— Спасибо большое, спасибо.

Потом переключается на меня, видимо чувствуя излишнюю нервозность в моих выпадах.

— Расслабься, пожалуйста, все хорошо. Все!

Он успокаивающе касается моего плеча, и я ворчу, недовольно морщась на Виктора и всей ситуацией в целом:

— Андрей, если я расслаблюсь, я упаду.

Калугин передразнивает мою кислую мимику, заставляя усмехнуться:

— У-у-ух, улыбнись. Во-о-оть!

Мы направляемся ко входу в дом. Андрей сначала поддерживает меня за локоть, потом его рука перебирается на плечо, приобнимая, и, наконец, спускается на талию:

— Пойдем, пойдем.

А другой окидывает местные просторы:

— А хорошо здесь, да?

Да уж получше, чем в Москве. Чувствуя его уверенную руку на себе, немного успокаиваюсь и сама кручу головой по сторонам, осматриваясь и привыкая. Еще неизвестно, как тут нас будут устраивать на ночевку.

К счастью, поселение проходит без нареканий — администраторша предлагает на выбор совместное и раздельное проживание и я, естественно, хватаюсь за второй вариант. Андрюшка конечно недоволен, но я, пока идем к комнатам, деликатно намекаю на женские дни. И, о ужас, мысленно благодарю небо за такое удачное совпадение.... Кто бы мог подумать — я буду радоваться, хрен знает чему?!

Оставшиеся двадцать минут до сбора осваиваемся, раскладываем шмотки, и приводим себя в порядок. Как говорят в армии — можно оправиться и закурить.

* * *

В назначенное время возвращаемся с Калугиным на лужайку, где уже попарно расставлены пластмассовые стулья. Садимся на свободные, в первом ряду, позади еще две пары. В глаза светит солнышко, тихо и я расслабленно вытягиваю вперед ноги — лепота. Сбоку от нас еще один стул, видимо для психолога. В животе уже урчит, и я тянусь к уху Андрея:

— Слушай, а кормежка у них предполагается? А то у меня, кроме виски, с собой ничего нет.

Калугин кивает:

— Да.

Стоя у председательского стула, Виктор громко привлекает всеобщее внимание:

— Еще раз всем добрый день. Приятно видеть знакомые лица.

Повеселев, оглядываюсь на оратора и сажусь прямо, вся в ожидании — лучше всего относится ко всему этому шарлатанству, как к театральному представлению. Виктор, проходит позади нас:

— Надеюсь, что неделя прошла для вас позитивно.

Вполне. Смотрю на Андрюшку, а он, как кот, жмурится на солнышко.

— Сегодня мы сделаем еще один шаг к устранению тех подводных камней, которые подбрасывает нам жизнь.

Еще шаг? И с какой скоростью они тут все ползают? Шаг в неделю? Лично мне хватит и одного приезда. Не могу усидеть спокойно, и снова наклоняюсь к Калугину, шепча в ухо:

— Они что сюда, как на работу ходят?

Андрей с укором смотрит:

— Марго.

Усе, молчу, молчу, молчу… Примиряюще, выставляю вперед ладони. Психолог усаживается в свое кресло и неожиданно переключается на нас с Андреем:

— И сегодня у нас на занятиях новички!

Встрепенувшись, смотрю на Виктора, чуть хмуря брови. Вот так вот сразу на ковер?

— Это Маргарита и Андрей.

Под взглядами чужих людей, вцепившись напряженными пальцами в сидение под собой, чувствую себя не в своей тарелке и оглядываюсь с улыбкой на Андрюшку, ища поддержки. Как не хорохорюсь, но я боюсь этого психолога. Или себя. Они же хитрые бестии, эти врачи — так закрутят, вокруг да около, что даже Калугину фору дадут. Кстати, он то, судя по всему, чувствует себя прекрасно — вон как радостно кивает и приветствует окружающих.

— Ну, что, давайте познакомимся поближе.

Виктор замолкает, а Андрей продолжает раскланиваться, крутясь на стуле:

— Здрасьте.

Сидим дальше, молчим, вертимся, оглядывая пары, но чувствую что-то, не так — молчание ведущего затягивается. Смотрю на него, а он на меня:

— Что?

— Ну -у-у…, не хотите рассказать пару слов о себе?

Я? Опустив руки между ног и сжав их бедрами, чтобы не дергались понапрасну, оглядываюсь на Калугина:

— Э-э-э…

Чуть дернув рукой, он подбадривает шепотом:

— Давай.

А чего рассказывать-то?

— Ну…, э-э-э…

Даже не знаю, что сказать и чешу пальцем наморщенный лоб:

— Э-э…, м-м-м..., гхм

Наверно надо представиться? Пытаюсь угадать подсказку по лицу Виктора:

— Меня зовут Маргарита, можно просто Марго. Я… А про работу надо?

Тот успокаивает:

— Все, что считаете нужным.

Нужным я вообще ничего говорить не считаю, но приходится. Гляжу прямо перед собой, потом смотрю на Андрея:

— Я работаю в журнале.

Этого хватит? Оглядываюсь на сидящих сзади, на пару сбоку. По-моему, подробности никому не интересны.

— Главным редактором и…, даже не знаю что еще.

Гляжу на Калугина, на Виктора и замолкаю. Андрей уверенно подхватывает:

— Меня зовут Андрей.

Он тоже крутит головой, поглядывая на присутствующие пары, но держится уверено. Можно подумать общение с психологами для него, как дом родной.

— Я коллега Маргариты, тружусь в том же самом издании, работаю там художественным редактором.

Мы с Андрюшкой переглядываемся, и Виктор вдруг прерывает Калугина, предупреждающе подняв руки и выставив вперед ладони:

— Простите…. Вы — семейная пара?

Нет, конечно. Я даже не знаю кто я сейчас для Калугина. Просто любимая женщина-недотрога. Наташа, вот та была невестой, да. С легкой улыбкой, молча, смотрю на Калугина, отдавая ему инициативу в определении статуса наших отношений. И он их озвучивает:

— Пока нет, но мы работаем в этом направлении и собственно поэтому мы здесь.

В общем-то, так и есть. С виноватой усмешкой облегченно вздыхаю:

— Да.

Виктор, представляет нам другие две пары, и их тоже заставляют что-то вещать про себя, не слишком внятное. Какую-то мутотень про упражнения и преодоление. Наконец, психолог, всплеснув руками, встает:

— Ну, что ж прекрасно. Я приглашаю вас всех на наш традиционный чай. Там мы можем пообщаться и узнать друг друга поближе.

Все? Антракт? Виктор проходит за наши спины, и народ начинает подниматься. Мы пока сидим, и Калугин оглядывается, благодаря:

— Спасибо.

Повторно слышится:

— Прошу.

Опустив кончики губ вниз, делаю многозначительную физиономию, передразнивая гуру, и тоже поднимаюсь. Вслед встает Андрей, поглядывая на меня. Но у меня кроме скепсиса никаких эмоций и я интересуюсь:

— Ну, как тебе?

— Что?

Хмыкаю и веду подбородком в сторону народа, которому так нравится заниматься подобной ерундой:

— Ну, контингент.

— Вполне нормально, а что?

Сосредоточенно разглаживаю на себе майку:

— А, по-моему, кунсткамера.

Калугин морщится:

— Маргарит, ну…

Остаюсь при своем мнении.

— Ну, ладно, ладно, пошли…, чаи гонять.

Это вам не борщ с котлетой, особо не расслабишься. На столе самовар, чашки, вазочки с печением — народ по очереди наливает, берет угощения и отходит в сторону. Мы последние и у самовара стоят только две наших одинокие чашки с блюдцами, с подстеленной зеленой салфеточкой. Андрей берет одну из них, уже с налитым чаем и протягивает мне:

— Прошу вас, сударыня.

Чай крепкий, подостывший и чашка наполнена лишь наполовину — как раз, чтобы пить стоя или на бегу. Беру одной рукой блюдце, а другой чашку, чтобы было удобней подносить к губам и не лить мимо. Посматриваю на другие пары — они толкутся в сторонке и около них крутится Виктор, вступая то с одними, то с другими в разговоры. Запах у чая странный и я наклоняюсь к Калугину, стараясь приглушить голос:

— Они что, туда мох заваривают?

Тот смеется:

— Почему, мох?

Но мне не до смеха — фиг его знает, этого гуру, выпьешь какой-нибудь дряни, а потом будешь нести все подряд, как от сыворотки правды.

— Ну, не знаю, мухоморы…, откуда я знаю почему!

Снова нюхаю, наморщив нос.

— Маргарит, послушай…

Он отворачивается и огорченно тыркает рукой, показывая на площадку с нашей машиной:

— Если ты будешь скептически так настроена, то лучше сейчас прямо за порог и…

Ой, слова не скажи.

— Ну, ладно, ладно, Андрей. Ну…, что, пошутить уже нельзя, просто я пытаюсь обстановку разрядить.

— М-м-м.

Насупившись, утыкаю нос в чашку, и действительно морщусь — нет, правда, гадость, без шуток. Косясь исподлобья на Калугина, бормочу под нос:

— А нет, не мох.

— А что?

Сделав первый глоток, приподнимаюсь на цыпочки и шепчу в ухо:

— Куриный помет.

— Так, понятно!

Он отставляет чашку назад на стол, и я пугаюсь, что далеко зашла, и он обиделся:

— Ты, куда?

— Я сейчас.

— Куда, ты?

— Я сейчас приду, спокойно, я здесь.

Успокаивающе, он касается моей руки:

— Все не нервничай, я сейчас.

Еще раз взмахнув рукой, он направляется к Виктору и до меня доносится:

— Простите, пожалуйста, Виктор, извините.

Меня этот демарш, отдельно от меня, напрягает, и я делаю шаг следом, прислушиваясь.

— Можно вас?

— Да, конечно.

Они уходят вдвоем в сторону, и мне остается только наблюдать и пить чай. Блин, ничего не слышно! Капец, Калугин, что он задумал? Наверняка про меня что-то! Пытаясь убить время, разглядываю другие пары… Одна тетка толстая блондинка, а другая выпендрежница в темных очках. Смотреть не на что.. Изнывая от нетерпения ставлю чашку на стол — что-то мужчины заболтались… Сцепив руки за спиной, топчусь на каменной дорожке и выжидаю окончания переговоров — как только Виктор разворачивается, переходя к соседней паре, вприпрыжку тороплюсь подбежать к Андрею:

— О чем вы с ним договорились?

Калугин ведет головой из стороны в сторону, пряча глаза:

— Ну…, как… Он говорит, что чай на чабреце, а не на курином помете. Все нормально.

С недоверием, прищурившись, гляжу на него — во-первых, Калугин явно врет, взгляд отводит, а во вторых пять минут спрашивать о чае?

— Издеваешься?

Он усмехается:

— Нет, просто пытаюсь разрядить обстановку.

И ведь не скажет, так и будет выкручиваться, как уж на сковородке! Недовольно поджимаю губы, а Андрюшка тянет меня к себе и смачно целует в висок:

— Пойдем, пойдем, все хорошо.

И мы возвращаемся к остальным парам.

* * *

Спустя пятнадцать минут мы снова сидим на той же лужайке, а Виктор расхаживает позади кресел, читая нам что-то вроде лекции:

— Моральные проблемы, они как растения — имеют свою корневую систему. Если она маленькая, дернуть ее нет проблемы.

Интересно, мы этой фигней до вечера будем заниматься? Или чем-то поинтересней? Чешу голову, посматривая на Андрея, а тот, безмятежно улыбаясь, смотрит на меня. Тем временем, психолог продолжает бухтеть:

— А бывает, что она находится глубоко внутри, и тогда, приходится прибегать к лечебному гипнозу.

Я и без гипноза сейчас усну. Оглядываюсь на Виктора, который перешел к своему отдельному креслу, потом, усмехнувшись, склоняюсь к Андрюшкиному уху:

— Я не пойму, он не Кашпировский, случайно?

Громкий голос психолога вырывает меня из расслабленного состояния:

— Маргарита!

Настороженно оборачиваюсь:

— Да?

— Вас, можно?

Меня? Ну вот начинается…. Боязливо еложу по стулу, не зная, как уклониться от предложения:

— Куда?

Виктор указывает на свой стул перед публикой:

— Пересядьте, пожалуйста.

Чтобы во мне искать корневую систему?

— Зачем?

— Хочу с вами поговорить.

А вдруг он и, правда, гипнотизер? Растерянно высунув язычок, хмыкаю, оглядываясь на Андрея и ища у него поддержки. Только разве дождешься…

-Хэ… Мы и так, вроде, разговариваем.

Калугин принимается меня увещевать:

— Ну, что ты, как маленькая, иди, господи.

Виктор делает шаг ко мне и берет за предплечье, помогая встать:

— Не волнуйтесь, я не кусаюсь.

Андрей, с другой стороны, подхватив за локоть, присоединяет свои усилия. Капец, двое здоровенных мужиков на одну слабую девушку. Сладили, блин…

— Я не волнуюсь, просто…, э-э-э…

Нехотя плетусь на эшафот и, деланно улыбаясь, усаживаюсь в кресло для пыток. Пожимая плечами, хорохорюсь:

— На меня эти ваши гипнозы не действуют.

Надеюсь, так и есть. Главное уверенно держаться и ни во что не верить — ни в гипнозы, ни в экстрасенсы, ни в летающие тарелки. Виктор продолжает бубнить, вроде как успокаивая:

— Тогда, тем более, вам не о чем беспокоиться.

Он обращается к другим парам:

— Давайте поддержим Марго.

И начинает хлопать в ладоши, призывая остальных присоединиться. Капец, не хватает криков «Браво» и «Бис» — смущено хмыкаю и отвожу взгляд в сторону. Голос Виктора сзади над головой просит:

— Марго, закройте, пожалуйста, глаза.

Ладно, поиграем в гипнотизера. Обреченно вздохнув, усаживаюсь поудобней и, сложив руки на груди, закрываю глаза:

— Пожалуйста.

Чувствую, как кто-то берет меня за запястья, решительно разъединяет мои скрещенные руки и укладывает их мне на колени.

— Где вы сейчас находитесь?

Где, где… В Караганде!

— На лужайке.

— Кто находится рядом с вами?

Лохотронщик и его лохушники с лохушницами. Усмехаюсь, не открывая глаз:

— Люди.

— А еще кто?

— Вы.

— Что вы чувствуете?

Чувствую себя дура дурой. Ну, еще солнышко чуть греет.

— Тепло.

— Вам неприятно?

Пока не достаешь вопросами — сносно. Правда, думать ни о чем не хочется — мысли текут вяло, вязко.

— Нет, нормально.

— Вы чувствуете, как тепло опускается вниз, проникает в ваши руки, пальцы.

Прислушиваюсь к себе. Может быть, может быть…. Мне уже не хочется разговаривать… Ветерок вдруг приносит запах сухой травы, запах лета… И я, с закрытыми глазами, представляю бабочку, которая вместе с ветерком садится мне на колено, а потом слетает с него и, присоединившись к двум подругам, упархивает в лес… Очень завораживаюше… Прямо, как в детстве… Хочу вспомнить, когда это было и не могу….. Надо вычесть из текущего года мой год рождения….Но это так сложно… И вообще, я не знаю сколько лет моему телу… Вот если посчитать сколько лет Игорю Реброву… Стоп-машина, я же приказала себе никаких мыслей о нем, это все осталось в прошлой жизни, я забыла о нем, я Марго!

Рядом раздается какой-то звук, и я торопливо открываю глаза, отрываясь от своих туманных размышлений и отбрасывая их в сторону. Смотрю, как все таращатся на меня, ожидая каких-то фокусов и признаний. Фиг вам — кина не будет. Виктор интересуется:

— Ну, как вы себя чувствуете?

Под твой бубнеж, чуть не уснула. Вот была бы хохма свалиться с кресла. С усмешкой встаю на ноги:

— Отлично.

И это все? Недоуменно тряся головой, пересаживаюсь на свое место и Андрей, привстав, помогает мне сесть.

— Я же сказала, что на меня не действует ваш гипноз.

Довольная, что все обошлось без скандала и идиотских признаний радостно смотрю на Андрюшку и он отвечает мне такой же лучезарной улыбкой. Психолог нисколько не огорчен:

— Ничего страшного, вы уже улыбаетесь. И это хорошо! Давайте поблагодарим Марго за пробу.

Он начинает хлопать в ладоши, и народ опять послушно поддерживает его. Вот клоун, из любой ситуации вывернется, даже тупиковой. Скептически покачав головой, наклоняюсь в сторону Калугина:

— Слушай, Андрей! Валить нужно отсюда — мне кажется, тут явно какое-то шило. Ты, кстати, много заплатил?

Калугин продолжает радоваться, поглаживает мне спину, потом тянется поправить сбившиеся волосы. Как-то он себя неадекватно ведет и я, с подозрением, интересуюсь:

— А что ты улыбаешься? Я что-то смешное говорю?

Тот только кивает:

— Все нормально, все хорошо.

Придерживая за плечо, он тянется губами и чмокает меня в щеку.

* * *

Мысль не оставаться на ночевку, а свалить прямо сегодня не покидает меня и Андрей, неожиданно поддерживает ее. Все мои наряды и спортивные костюмы с теплыми носками не понадобились. Пока выселяемся, загружаемся в машину — на часах уже пятый час. Сумма, проставленная в счете, меня ввергает в шок, и я еще с полчаса ворчу и не могу успокоиться. Как только Калугин, наговорившись в сторонке с гуру, садится на пассажирское сидение, и мы трогаемся, выезжая с территории базы на дорогу, а потом на шоссе, петляющее среди пустынных равнин, мои эмоции находят выход:

— Капец, вообще! Пятьсот евро. За что?

Недоуменно веду плечом:

— За то чтобы мы чаю попили?

И это не считая бензина. Бросаю взгляд на счастливого Андрея.

— Это что у нас, чабрец теперь столько стоит?

Мне непонятна его довольная физиономия, и я подозреваю, что это неспроста.

— Андрей!

— М-м-м

— Почему молчишь?

— Думаю.

— О чем?

Он неопределенно вздыхает:

— Да так, о разном…

— Кстати, о чем вы там шушукались?

— С кем?

Не люблю, когда он вот так юлит, как уж на сковородке. Невольно повышаю голос, не сдерживая недовольства:

— С гипнотизером этим недоделанным.

Калугин продолжает придуриваться и делает непонимающее лицо:

— Когда шушукались?

Ладно, будем вытягивать клещами. Язвительно качая головой, отворачиваюсь:

— Слушай, Андрей, ты что думаешь, я слепая, что ли?

Поведя плечом, не отпуская руль, объясняю, стараясь не беситься:

— Я машину заводила. Вы стояли и мило о чем-то беседовали. О чем?

Строго смотрю на него.

— А господи…. Да… Ерунда, даже говорить не хочу.

Вот, так. В этом весь Калугин. Никогда не дождешься прямого и четкого ответа. С напряжением в голосе повторяю:

— Андрей!

— Что-о-о?

Я же все равно добьюсь своего. Упрямо качаю головой:

— По-моему, я задала вопрос.

Калугин мельком бросает взгляд в мою сторону, потом смотрит вперед на дорогу:

— Ну, он мне дал один совет.

Епрст… Беззвучно шевелю губами, и, глядя на дорогу, ругаюсь про себя — каждое слово приходится вытягивать клещами.

— Какой?

— Сказал, чтобы мы почаще и регулярно принимали вместе душ.

Психолог так сказал? Нахмурив брови, недоверчиво смотрю на Калугина, отвлекаясь от дороги:

— Чего-о-о?

— Ну, а чего. Во-первых, вода очищает, я с ним полностью согласен.

Или Калугин сам такое придумал? Капец, лишь бы в постель затолкать быстрей… Но Андрей так уверенно говорит, что я начинаю сомневаться в своих выводах — похоже, Калуга не врет и это не его креатив. Андрюшка с довольным видом усмехается:

— А во-вторых, способствует сближению.

Скептически улыбнувшись, поджимаю губы. Представляю — мы с Андреем толчемся в тесной душевой кабине... Точно — его фантазия! А потом он конечно…. Мотаю головой, прогоняя видение и, высунув в окошко локоть, со смешком подпираю голову рукой:

— Господи, какая чушь!

Калугин смеется:

— Не знаю, не знаю… Мне идея, нравится.

Еще бы! Но ради такого совета ехать в тьмутаракань? — Недоверчиво качаю головой, — Да еще за 500 евро! Он смотрит на меня, видимо ожидая восторгов, и я берусь обеими руками за руль, становясь серьезной:

— Слушай, Андрей, мы этому дяденьке…

Недоуменно веду плечом:

— Отдали нехилые бабки. Спрашивается за что? За что?

Лохотронщик он, а не психолог. Кидаю взгляд на улыбающегося Андрея:

— За то, чтобы выслушивать его еретические советы?

— Смотри на дорогу, пожалуйста. А то, как ты выражаешься, эти бабки в дальнейшем не понадобятся.

Я тоже умею ерничать, и веду бровью, оглядываясь на Калугина:

— Ну, а что, помрем, так вместе.

И поднимаю палец вверх:

— Причем заметь, в один день.

Как в сказках. Калугин кивает:

— Угу… Хотелось бы еще до этого счастливо пожить.

Тоже со мной? Мне нравится такое желание. Игриво смотрю на своего романтического героя и, улыбнувшись, отворачиваюсь. Голос Калугина веселеет:

— Во-о-от, такой ты мне нравишься больше.

Снова подпираю голову, выставив локоть в окошко, и вздыхаю с улыбкой — вместе принимать душ, ну надо же:

— О-о-ох-х.

* * *

К девяти вечера мы уже в Москве и я везу Калугина к нему домой. От приглашения зайти, передохнуть и перекусить, не отказываюсь — целый день на одном чабреце вредно для желудка. Пока Калугин кипятит и заваривает чай, забиваюсь на стул в углу, подтянув вверх согнутую в коленке ногу, упираясь ею в стол. И таскаю со стола печеньки, хомяча их втихаря… Сейчас бы бутербродик с ветчинкой… Андрей у кухонной столешницы собирается наливать в чашки чай из желтого фаянсового чайника и оглядывается:

— Так, подожди, тебе зеленый или черный?

Шутливо предупреждаю, поднимая ладошку вверх:

— Мне все равно, главное чтобы без чабреца.

Андрей смеется:

— Я же сказал, проехали, извинился уже.

Когда и за что? Чего-то я не помню. Ну да, ладно… Опускаю глаза.

— Ну, извини.

А вот то, что он дважды ушел от ответа про свои беседы с Виктором, вот это помню хорошо.

— А…, можно последний вопрос?

Андрей с ухмылкой мотает головой:

— Если только последний.

Дожевав печеньку, тянусь до следующей и, не поднимая глаз, повторяю — вода камень точит:

— Ну, вы же там, с этим Виктором, минут пять разговаривали?

Андрей, переставляя чашки с чаем на стол, отвечает осторожно:

— Ну, возможно, не знаю, я не засекал сколько там.

От его уклончивости мое желание прояснить ситуацию только растет. Жду, когда Калугин сядет на стул напротив и, облизнув крошки с пальцев, бросаю на Андрюшку исподлобья скептический взгляд:

— Ну и… Все, что он тебе успел сказать — это мыться под одним душем, да?

Моего Штирлица не собьешь — отводит глаза:

— Ну и…, хэ…, не совсем.

И утыкается носом в чашку, отпивая. Как по минному полю. Но я терпелива и потому лишь дергаю вопросительно плечом:

— Ну, а почему ты мне тогда не рассказываешь, м-м-м?

Продолжаю внимательно следить за реакцией Калугина, отправляя один за другим кусочки печенья в рот. Это даже любопытно смотреть — он отпивает из чашки, смотрит в пол, усиленно глотает чай и явно размышляет, что же ответить. Наконец, дожидаюсь:

— Ну, потому, что я был уверен, что ты все это посчитаешь полным бредом.

Круто вывернул. Взгляд не отвожу, даже не моргаю:

— Нет, Андрей, ну послушай, речь шла обо мне, да?

Показываю на себя:

— И давай я буду решать, что бред, а что нет.

Буквально сверлю его глазами, настаивая:

— Все-таки, пожалуйста, прошу тебя — озвучь, что сказал этот народный целитель.

Даже если скажет половину правды, все равно можно будет хоть как-то ориентироваться. Калугин вдруг начинает смеяться, отведя глаза, потом встает и обходит стол, мне за спину. Сначала сопровождаю его взглядом, но потом, увы, на затылке глаз нет.

— Ну, он, в общем, сказал, что давно, в смысле в юности или в детстве…

Андрей присаживается на табуретку сбоку от меня, приобнимая и подбирая слова. Теперь я вижу его глаза и мне так разговаривать, конечно, спокойней и доверительней.

— Э-э-э… Ты получила глубокую психологическую травму, вызванную какой-то мужской фигурой.

Ого! А этот психолог не так прост. И когда это он успел вынюхать? Отворачиваюсь, но потом снова смотрю на Андрея, смахивая крошку с уголка рта и облизывая палец:

— Какой фигурой?

— Ну, я не знаю …, э-э-э…, м-м-м… В общем эта фигура оказала на тебя какое-то сильнейшее воздействие. Насколько я понял это либо твой отец, либо брат.

Теперь уже я ловлю на себе внимательный взгляд Андрея и замираю, переваривая и придумывая, что ответить. Калугин трется носом о мое плечо:

— И вообще, ты говорила, что очень похожа на Гошу, помнишь?

Помню. Как две капли воды. И какие выводы в результате? Задумчиво киваю, глядя в пространство перед собой.

— Ну, допустим…

Тема скользкая и потому, хмэкая, демонстрирую недоверие:

— А что, в жизни мало сестер, которые похожи на своих братьев?

Калугин, пожимая плечами, мотает головой:

— Так… Ты меня спросила, я тебе ответил…

И целует в плечо, потом еще раз, и еще. Походу, большего мне не выпытать. Но я, все-таки, пытаюсь выудить еще хоть самую малость:

— И ты считаешь, что он прав?

Калугин снова трется носом и, говорит совсем другое:

— Ну, мне бы хотелось услышать твой комментарий ко всему происходящему.

Как тут комментировать. Но получается, что об этом они действительно говорили, не врет. Отвернувшись, качаю головой — теперь моя очередь придумывать и выкручиваться. В голову ничего не лезет, и я выношу вердикт, подсказанный Андреем:

— Бред.

Нет у меня никакого брата. А отец у этого туловища и его родитель единственный — Игорь Ребров. Калугин вдруг смеется и целует в плечо, а потом утыкается лбом, продолжая хихикать. И что это значит? Он согласен?

— Еще должна была сказать слово «капец» и была бы полная Марго.

Улыбаюсь:

— А чем тебе слово «капец» не нравится.

— Очень нравится! Такое...

Андрюшка задумчиво поднимает нос к потолку и вкусно складывает пальцы щепоткой:

— Чисто русское, литературное слово.

И добавляет:

— Но главное, что его Гоша часто употреблял.

Намек на влияние «брата» очевиден и я, качая головой, задумываюсь над ответом, но реагирую быстро, поднимая предупреждающе вверх палец:

— Так это Гоша у меня его слизал! И вообще, кто на кого похож, еще неизвестно.

Калугин кивает:

— А, понятно, да.

— Что, тебе понятно?

Он опять, смеясь, упирается лбом мне в плечо:

— Понятно, что еще очень много неизвестного.

Увы. И это только вершина айсберга. Отвожу глаза, отворачиваясь, а Андрей добавляет:

— И, кстати, понятно, что уже чай остыл.

Грустно все это. Все эти женские и мужские тайны. Кстати, о женских тайнах. В ближайшие дни они мне явно не принесут душевного спокойствия и физического комфорта. Вздыхая, чешу шею и говорю, надув губу и игриво капризничая:

— Не хочу чай.

— А чего хочешь?

Бросаю на своего кавалера просящий взгляд:

— Там виски был в сумке… М-м-м?

— Виски? В сумке?

Смотрю еще кокетливей и чуть киваю:

— Принесешь?

Смеюсь, и Андрей тянется к моим губам чмокнуть. Потом со вздохом поднимается, опираясь на мои плечи:

— О-о-ой... Принесу.

Как только он выходит, улыбка сползает с моего лица — испытание психологом я прошла, но это ничего не меняет в нашей ситуации, ни в плюс, ни в минус. С виски процесс идет веселее, особенно когда курьер из пиццерии приносит еще теплый заказ. В общем, домой возвращаюсь лишь к полуночи, когда в квартире темно и тихо, и где-то в глубине посапывает счастливая Сомова.