День за днем - 2 (гет)

Утром в семь тридцать в мобильнике срабатывает будильник, и спальня наполняется писком. Отбросив одеяло вперед, сажусь в кровати и, сквозь пижаму, щупаю сиськи. Капец, все вранье — какие были, такие и остались. Сморщившись от огорчения, заглядываю под одеяло, потом разочарованно опускаю его назад — там, внизу, тоже ничего не прибавилось. Обреченно роняю голову вниз, и волосы падают вперед, закрывая лицо. Я же говорил, что все эти чаи и травы — туфта и шило! Три дня пью и никакого толку. В дверях спальни появляется Сомова, продирая глаза — видимо звонок моего будильника разбудил и ее тоже. Она с горящими глазами смотрит на меня:

— Ну?

Баранки гну! Двумя руками развожу волосы с лица в стороны и откидываю их назад. А потом смотрю на Аньку:

— Что, «ну»? Зашла посмотреть, не окочурился ли я?

Сомова подходит вплотную к кровати и стоит тут, уперев руки в бока, а потом, сложив их у груди, наклоняется в мою сторону, старательно вглядываясь:

— Нет, ну что-нибудь изменилось?

В ее голосе столько надежды, что я удивленно хмыкаю:

— Вынужден тебя разочаровать: за ночь ничего не отросло и не отвалилось.

Слезаю с кровати, а Анюта, действительно огорченная донельзя, отворачивается и тянет:

— Ну, ты же только начал пить…. Надо продолжать, просто.

Даже не хочу с ней спорить и иду в ванную к зеркалу.

— Слушай Сомова, ты такая наивная. И как ты до сих пор замуж не вышла.

Анька на мою шутку закатывает глаза к потолку:

— Не, ну, он же сказал два раза в день, утром и вечером.

Да хоть три.

— Ань, если бы вся проблема по смене пола решалась бы на уровне какого-то чифира, то на хрена были бы нужны все эти хирурги? Попил чайку и ты баба. Надоело — хоп, мужик!

Сомовой такая правда не нравится, и она отворачивается, привалившись спиной к дверной притолоке. Внезапная боль внизу живота заставляет меня скрючиться и сморщиться.

— Уй!

Сомов снова наклоняется, но уже испуганно и пытается заглянуть в лицо:

— Что, что такое, Гош?

Хрен его знает. Может, отравилась, а может, ваши дни чертовы опять начинаются, пора вроде:

— Ой, живот блин, капец….

Думать о предстоящих недельных страданиях не хочется, и я все сваливаю на шамана:

— Чанга-чанга хренов!

— Марго, может тебе таблетку, или что...

Я еще не разобрала, что со мной и куда бежать, но присутствие Сомовой здесь явно лишнее.

— Ань, выйди, пожалуйста, и закрой дверь.

— А... А, ну да.

Сомова исчезает за одной дверью, а я тороплюсь в другую, к унитазу.

* * *

Сочувствующая Сомова все утро тише воды, ниже травы. И с пойлом не пристает, и таблеток разных надавала — от всего чего можно предположить. Разлюбезная донельзя: помогает и причесаться, и накраситься, и одежку подобрать. Сегодня на мне брючный костюм и новый голубенький топик присборенный у груди. Волосы забирать в хвост или закалывать, сегодня не стала.

Через полчаса выхожу из лифта на этаже редакции — собранная и уверенная, на плече сумка, в руке портфель. Из коридора спешит Люся с папкой в руках:

— Доброе утро, Маргарита Александровна!

— Доброе.

Иду через холл к себе, но потом оглядываюсь на Людмилу, семенящую за спиной:

— Люсь, Наумыч у себя?

— У себя, но туда лучше не входить.

— Почему?

Что-то прилетело новое? Чуть склонив голову, вопросительно кошусь на секретаршу, на ходу поправляя волосы и убирая их за ухо.

— Они там с Каролиной свадьбу обсуждают, можно попасть под раздачу.

Быстро, однако, куют железо. Свадьба! Интересно, как Калугин отнесся к такой скоропалительности — в четверг только всех осчастливил, а в понедельник уже вовсю подготовка к свадьбе. А что касается раздачи… Ладно, великий Укку мне в помощь.

— Ничего, в первый раз что ли?

Разворачиваюсь и, не заходя к себе, топаю сразу к директору. У меня есть еще одна идея по теме нового номера — наша доверчивость. Что это, по сути — чрезмерная честность или наивность? В открытую дверь слышится крик Каролины:

— Это твоего алкоголика Канарейкина, что ли?!

Голос Егорова:

— Да, но это не мешает ему быть…

Захожу без стука и сразу направляюсь к сцепившимся спорщикам возле стола, Тут еще толпа каких — то незнакомых людей, наверно из организаторов свадьбы. На кресле перед столом валяется плащ Егорова — похоже эта толпень застала его врасплох, прямо на входе в кабинет.

Пытаюсь сразу перекричать их распри и гаркаю:

— Доброе утро, Борис Наумыч!

И чувствую, что что-то не так. Голос другой, не женский, но и не совсем мужской. Мутантский какой-то голос. Егоров, стоящий ко мне спиной вдруг хватается за сердце и начинает оседать на пол. И шепчет:

— Гоша… Гоша…

Да нет, у Гоши голос другой, я же чувствую, слышу.

Каролина бросается к мужу:

— Боря

Я тоже спешу на помощь, и снова получается какой-то уродский бас…. Или баритон?

— Борис Наумыч!

Каролина хватает таблетки со стола:

— Боря, Боренька.

Глаза Егорова закатываются к потолку, и он продолжает звать меня:

— Гоша… Гоша…

* * *

Вызванная скорая приезжает довольно быстро. Явившаяся бригада медиков, не мудрствуя лукаво, всю нашу ахающую толпу выгоняет в коридор и потом, минут пятнадцать еще, колдует в директорском кабинете наедине с виновником происшествия. Видимо, оживляющие процедуры оказываются успешными — по крайней мере, Егоров покидает свой кабинет и садится в лифт на своих двоих, а не на носилках. Единственно, что узнаем — хотя от полной госпитализации шеф и отказывается, но отвертеться от обследования ему все равно не удается — вместе с квохтующей Каролиной его грузят в машину и увозят в специализированный центр.

Где-то через пару часиков ко мне заходит Людмила и делится новостями — она, таки, дозвонилась в справочную и там ее совершенно успокоили — с поступившим Егоровым все в порядке и нет ничего опасного, обычный стресс.

Кстати, по ее словам, Каролина Викторовна тоже звонила, спрашивала Наташу — хотела сообщить адрес. Теперь та, с Андреем Николаевичем, собирается ехать в больницу, только чуть попозже. Людмила кладет клочок с координатами центра мне на стол:

— Маргарита Александровна, а вы поедете?

Я уже практически не здесь — хватаю сумку с кресла, снимаю куртку с вешалки и торопливо киваю:

— Спасибо, Люсенька!

— А можно с вами?

Уже снаружи басю:

— Не сегодня, кто-то же должен на хозяйстве оставаться!

* * *

Полчаса спустя я уже в храме сердечной медицины и в регистратуре мне объясняют, где искать Наумыча и кто его лечащий врач. Правда сейчас доктор на обходе и надо подождать. Брожу по коридорам мимо снующего народа, и, от нечего делать, перезваниваю Аньке — пора ее подготовить к неприятному известию и снизить накал будущих переживаний. Как только ответный сигнал проходит, хриплю в трубку:

— Ань, привет, это я.

— Кто я?

С такой голосовой акустикой, меня и мать родная не узнает…. Капец, о чем этот я, она меня не узнает по любому… Ну, Сомова, удружила — теперь я не просто мутант, а супермутант! Может быть даже герой будущих комиксов. Огрызаюсь:

— Гоша, кто же еще.

— Господи Игорь, что у тебя с голосом?

Твоими молитвами, блин. Потихоньку продвигаюсь по коридору больницы, сунув одну руку назад, за пояс брюк.

— Что, что, чай твой, вот что!

— Подожди… Ты хочешь сказать, что это как-то сработало?

— Ань, я ничего не хочу сказать. Только на голос Гоши это как-то мало смахивает!

— Ну, подожди, это же не сразу все, это такой процесс. Может быть, все начинается с голосовых связок.

А может быть и нет! Может на следующей чашке чая волосы вылезут и ногти. Экспериментировала бы на мышах! Сунув руку в карман брюк, ползу дальше:

— Слушай, давай пока прикроем эту тему, у меня и так проблем выше крыши. Я вообще-то из больницы звоню.

— Как из больницы? Что с тобой случилось?

— Со мной, слава богу, ничего. А вот с Наумычем….

— А…, ну, а с ним что?

— Не знаю, врач говорит, что это стресс. По-моему, Каролина его окончательно доконала.

А еще мой ужасный трубный глас, но этот упрек в адрес подруги оставляю при себе. Она и так нервничает:

— А-а-а, подожди, а в какой он больнице? Я сейчас приеду!

Вот этого не надо. Только бабских склок здесь не хватает. У нашего болезного есть жена и дочь, а ты, извини, подруга, ему никто и звать тебя никак. Решительно пресекаю:

— Так, стоп — машина! Никто никуда не едет. Тут и так Карола торчит, сейчас сюда Калуга с Наташей подъедут.

Представляю всю картину в целом — жуть… Остается только всплеснуть свободной рукой:

— Еще тебя только не хватало!

Двигаюсь дальше по коридору, посматривая на часы. Ладно, пожалуй, врач уже освободился и можно попытаться узнать последние новости. Или Каролину попытаю, если найду. Закругляю нашу с Сомовой полемику:

— Слушай Ань, давай я побегу, а? А то действительно, на глазах у всех сейчас в мужика превращусь и Наумыч, тогда, точно не встанет.

Анюта не сопротивляется:

— Ну, ладно. Только тогда, пожалуйста, держите меня в курсе дела.

— Не переживай, прорвемся. Все, давай!

Захлопываю мобильник, поднимаю глаза вверх и откашливаюсь:

— Гхм…Раз, раз… Гхм… Раз…, сосисочная… Капец, ну и голос!

Ну, что, пойду народ распугивать…

* * *

Поднимаюсь по лестнице на второй этаж, туда, где лежит Егоров. В коридоре, застаю суетящуюся Каролину — она первой перехватила спешащего куда-то врача и теперь, пытает его. До меня доносится:

— Доктор… Доктор, скажите, ну как он?

Нагоняю их и встаю рядом, одной рукой вцепившись в сумку, а другую, по-прежнему, засунув в карман брюк. Врач, листая карточку, интересуется:

— Извините, а вы ему кто? Родственники?

Каролина мнется:

— А…, м-м-м…, ну как бы да!

Врач недоуменно качает головой:

— Простите?

-Ну-у-у…, я бывшая супруга.

Потом оглядывается на меня:

— А это…, коллега по работе.

Заминка в представлении заставляет поджать губы и опустить глаза вниз. Представляю, что она сейчас бы наговорила, будь ее воля.

— Понятно. Ну, что я могу сказать? Ну, у меня на руках, конечно, еще не все…, э-э-э… результаты анализов. Но, в целом, с ним все в порядке.

Каролина вздыхает с облегчением:

— Ну, слава богу.

Врач внимательно смотрит на нее:

— Скажите, а в последнее время он попадал в стрессовые ситуации?

— Естественно попадал. Да у него вся работа сплошной стресс!

Доктор понимающе кивает, и задумчиво закусывает губу... Каролина язвительно добавляет:

— Знаете, когда руководить особо не получается…

Вот мегера! Такой поклеп на любимого начальника не могу пропустить безнаказанно и перебиваю ее своим глубоким супермутантским голосом:

— А мне кажется, что причина стресса в другом.

И тут же отвожу глаза вниз и в сторону — зря я влез, если она сейчас разорется, вся больница на уши встанет. Каролина недоуменно смотрит на меня:

— Марго, что ты говоришь? Господи, что у тебя с голосом?

Тряхнув головой, откидываю волосы назад.

— Не знаю…, пиво холодное.

Доктор тут же влезает, благожелательным тоном ставя диагноз:

— Голос еще может сесть на нервной почве.

С интересом смотрю на него — может он прав и чай не причем? Почва каждый день такая неровная, словно в последний бой иду — не только голос, последние мозги сядут или лягут. Собираюсь порасспросить дока поподробней и даже открываю рот, но издать какие-то звуки не успеваю — с лестницы слышится шум шагов и к нам торопливо подходит Наташа, а за ней Калугин.

— Ну что как дела? Здравствуйте.

Калугин высовывается из-за ее плеча:

— Здравствуйте.

Я молчу, а Каролина слащаво улыбается подошедшей паре:

— Не волнуйтесь, все в порядке.

И смотрит на доктора, ожидая своим словам подтверждения:

— Ложная тревога.

Но врач не столь оптимистичен:

— Я бы не стал, на вашем месте, так легкомысленно это комментировать. Я бы назвал это первым звоночком.

Смотрю то на врача, то на Каролину. Интересно, его слова дойдут до ее мозжечка, или так и канут в пустоту? Даст она ему жить или так и будет пилить, пока он не загремит в больницу по-настоящему? Наташа видимо тоже не поняла и осторожно интересуется:

— Первым звоночком к чему?

— Еще пара-тройка таких стрессов и….

Он печально качает головой. Каролина, делано улыбаясь, врача успокаивает:

— Не волнуйтесь, мы этого больше не допустим!

Тот кивает:

— Надеюсь

И мимо Каролины пытается проскользнуть дальше, по своим делам. Хмыкаю — не допустим, в смысле угробим в следующий раз? Отвернувшись в сторону, язвительно ворчу:

— Это уж точно.

Егорова — старшая аж вздрагивает и тут же оглядывается:

— Марго, господи, ты меня сегодня целый день пугаешь!

А потом спешит вслед ушедшему вперед врачу:

— Доктор!

Пожалуй, мне здесь делать больше нечего. Моя очередь для аудиенции с телом подойдет, похоже, нескоро. Закидываю сумку на плечо и смотрю вниз на брюки и туфли, надо же, где-то испачкаться умудрилась. Замечаю, что и Наташа туда же глазеет. Разворачиваюсь к лестнице, почти натыкаясь на стоящего рядом Андрея. Он заботливо смотрит на меня:

— Что у тебя с голосом?

Отвожу взгляд, переминаясь с ноги на ногу. Понимаешь, Калуга вот решила опять мужиком стать, раз с любовью не повезло. Пью пойло из мусора и жду, когда отвалится вымя….

Пожимаю плечами:

— Не знаю, простыла, наверное, или аллергия.

Протискиваюсь между новобрачными к лестнице. К свадьбе он готовится, жених, блин… «Можно, я тебя поцелую?».

— Все, мне пора извините.

Так стремительно дергаюсь, что Андрей еле успевает отшатнуться от сумки пронесшейся мимо его носа.

— Подожди, а…Аллергия на что?

Притормозив, оборачиваюсь. На что или на кого? Да на твою невесту, на твою будущую тещу, да наверно скоро и на тебя самого! Семейный бизнес, он ведь затягивает по уши. Наташа вмешивается:

— Андрюш, ну что ты к человеку пристал? Не видишь, она уже уходит?

Она? Вот не терпится твоей мартышке от меня избавиться, не терпится. А ты говоришь на что аллергия. Поджимаю губы:

— Действительно. Ну, ладно, пока.

Взмахнув прощально рукой, направляюсь к лестнице.

* * *

На работу уже не возвращаюсь — еду домой. Все что нужно срочное — у меня в ноутбуке, и я могу позволить себе побыть сегодня надомницей. Переодевшись в красную майку и такого же цвета штаны от спортивного костюма, и наскоро перекусив, чем бог послал в холодильнике, раскидываю полевой рабочий кабинет в гостиной — включаю ноут и угнездиваюсь на диване.

Попытки поработать над статьей заканчиваются крахом — мысли все время возвращаются к моему ужасному голосу и болезни Наумыча. К тому же Сомова мечется туда-сюда по квартире, собираясь на свое радио и без конца отвлекает. Слава богу, больше не пристает с помоечным чаем.

Ладно, бесполезно пялиться в монитор, когда уйдет, тогда и продолжу. Закрываю крышку ноута и задираю ноги вверх, упирая их, прямо в тапках, в край стола. Приложив руку к горлу, пытаюсь издать хоть мужские, хоть женские звуки, лишь бы не это ужасное рычание.

— М-м-м… Гхм… А-а-а… М-м-м… А-а-а.

Сомова выходит из своей комнаты, одевая на ходу куртку, и шлепает в прихожую. Подхватив там свои башмаки, идет ко мне в гостиную, заливаясь идиотским смехом. В четверг бы так гоготала со своим чаем, вместо истерики. И зачем я только поддался…

— Гхм…Чего ты ржешь?

Она бросает сумку в кресло и усаживается обуваться:

— Ха-ха

— Чего ты угораешь-то?

Сомова уже корчится от смеха:

— Ой, невозможно смешно… Ха-ха.

Она откидывается назад, на спинку кресла, поднимая глаза к потолку.

— С этим голосом, вообще!

Она тычет в меня своим пальцем, а я, уже по привычке, начинаю ощупывать себе грудь.

— Тебе с сиськами, с этим голосом…

Она опять скрючивается от гогота. Вот дрянная баба, сама же заставила пить эту гадость, оскорбилась чуть ли не до соплей, когда я отказался пить, а теперь ржет и издевается.

У меня и так все болит и ноет, и настроение на нуле, а тут еще эта дура ржет. Сейчас бы треснуть со всей силы по башке за дурацкие советы, сразу бы смеяться перестала. Или заставить выпить целый чайник, пусть бы пугала басом по ночам своих радиослушателей.

— Ха-ха-ха… Ты только ни с кем не разговаривай, ладно?

Она задирает ногу и начинает натягивать кроссовки. Без всякой надежды на разумные доводы хмуро смотрю на нее. А вдруг нормальный голос так никогда и не вернется? Так и застрянет на полдороге?

— Ань, как ты думаешь, мне продолжать пить этот чай?

С одной стороны реакция действительно есть, но весьма специфическая. Но становиться посмешищем и уродиной мне вовсе не хочется.

— Я не знаю. Но в одном ты прав — это не Гошин голос совсем.

Она снова хихикает, ржет и скрючивается. Ну нет, так нет, я и сам не хочу. Все-таки, совершенно непонятное у девушки поведение. Утром, когда я ей звонила, было не смешно, даже призывала продолжать пить эту отраву, все выходные чуть ли не в истерике билась, а теперь ржет и говорит не надо. Это на нее так сердечный приступ Егорова неадекватно подействовал, что ли?

Главное непонятно что же делать. Дефективный попался шаман какой-то и трава у него дефективная. Обхватив себя руками за плечи, отворачиваюсь:

— Блин, капец, он гормонов, туда, что ли намешал?

— Ха-ха… Слушай, ладно, ты расскажи мне, как там Наумыч-то.

Вспомнила, наконец, про своего возлюбленного и часа не прошло.

— Да нормально твой Наумыч, лежит, чего ему сделается. С обычным нервным стрессом, скоро оклемается.

Думаю, через пару-тройку дней и выпишут. Полежит пока, отоспится. Сомова, наконец, успокаивается и просовывает руку под ремешок сумки, одевая ее на плечо:

— Я просто сейчас еду на радио. Думаю, что это... После эфира заеду к нему.

Она поднимает тапки с пола и пытается встать. Вот, что за человек, а? У меня даже голос гудит от возмущения:

— Не вздумай!

Сомова плюхается назад в кресло:

— Почему это?

— У него там его благоверная. Хочешь, чтобы она ему там прямо в палате скандал устроила?

— Слушай Гош, ну я же не совсем тупая. Если там кто-то будет, я просто не стану заходить.

Анюта снова встает и смотрит на меня:

— Кстати, какая у него палата?

— Пятьсот восьмая.

— Вот, пятьсот восьмая. Ну, все, я пошла, пока.

Анька срывается и спешит на выход, а я ей басю вслед:

— Ну, пока.

Из коридора вновь доносится смех, и я обиженно поджимаю губы — иногда Сомова бывает жутко вредной и эгоистичной. Это же ее вина, а она ржет. А вдруг этот ужасный звук на всю жизнь? Ну, вот что она за человек — сделала гадость другому и довольна до пузырей. Из прихожей продолжает слышаться гыканье и ржанье:

— Ха-ха-ха

Сжав зубы раздраженно зыркаю ей вслед. Конюшня, блин. А потом хлопает дверь.

* * *

Полистав свежую почту в одиночестве, и немного успокоившись, откладываю все эти газеты и журналы в сторону, усаживаюсь по-турецки и снова открываю крышку ноута. Если шаман не идет к Магомету, то … Почему бы шаманов не поискать в инете?

Набираю в поиске «превращение женщины в мужчину». Google выдает целую кучу ссылок. Глаза мельком скатываются по строчкам, ни на чем задерживаясь и не цепляясь. Рука с мышкой судорожно елозит по столу, перелистывая страницу за страницей.

— Так…, шестая клиника это не то... Профессор Абашаров, не то… Транссексуалы…

Покачнувшись всем телом и прикрыв глаза, вспоминаю несчастную подругу в милиции… Нет уж, нам таких ужастиков с операциями не надо. Уж лучше оставаться бабой, чем связываться с садистами в белых халатах.

— Х-х-х…, тем более не то.

Наконец вижу знакомое слово «магия» и зависаю:

— Так, стоп — машина.

Шлепаю мышкой на ссылку и оказываюсь на сайте какого-то Куньямы. А может какой-то. Ну, Куньяма, это все-таки, не Укку. «Трансформация полов оккультными методами. Магия, история, услуги, контакты».

Переварив немного информацию, придумав, как и что говорить, хватаюсь за мобильник, откидываю крышку и набираю указанный в шапке номер. Пока идут длинные гудки еложу по дивану, усаживаясь поудобней.

— Кхм.

Наконец откликается автоответчик:

— Здравствуйте. Господин Куньяма занят, оставьте ваше сообщение.

Автоответчик это все же не живой человек, сбиваюсь и начинаю мямлить:

— А-а-а… Добрый день. Я хочу оставить сообщение для Куньямы… Меня зовут Марго… Вернее…

Блин, куда меня заносит? Еще в окно начни орать или с балкона, придурок...

Поджав губы, перехожу к конкретике:

— В общем, неважно. Я наткнулась на ваш сайт в интернете и хотела бы записаться к вам на консультацию. Или может быть даже сразу на сеанс.

Нажимаю отбой. Надеюсь, ответная реакция последует и мне перезвонят.

* * *

Чем-то надо себя развлечь до Анькиного возвращения, и я занимаюсь ужином — кромсаю овощи в салатик, бегаю в магазин за хлебом, прикупаю коробку пиццы, колбасы, сыра и красного винца... Капец, в животе уже бурчит, а подруги нет и нет. Она там, в больнице, заночевать решила, что ли? Чтобы не дразнить себя запахами, ухожу в спальню, прихватив пачку газет и журналов…. Где-то минут через двадцать, сквозь приоткрытую дверь, со стороны прихожей доносятся звуки возни и бормотания. Походу Сомова чем-то опять недовольна, и ворчит на меня. Значит, моя задача ее задобрить и не дать испортить вечер. Кричу с кровати своим новым дурным голосом:

— Анюта! Ты дома? Давай, накрывай на стол — я уже приготовил нам поклевать.

А потом слезаю со своего лежбища и иду встречать:

— Я еще нам тут вина …

Капец! При виде Егорова рядом с Сомовой, мой энтузиазм падает:

-…Купил…ла…Ой, здрасьте Борис Наумыч.

Как он тут оказался то? И вообще, ему же лежать полагается, в больнице, в окружении скорбных родственниц, их любовников и женихов… А не шляться по гостям! Сложив руки на груди, ляпаю первое пришедшее на ум:

— А вас что уже выписали?

Егоров, в ответ, смотрит на меня дикими глазами и вдруг повышает голос, словно с глухой:

— Марго, а что у тебя с голосом?

Широко открыв рот, стою и молчу — я еще в себя не пришел от неожиданной материализации директора в квартире, а он уже пристает ко мне с каверзными вопросами. Тем более он этот голос уже от меня слышал. Или у него память отшибло при сердечном обмороке? Даже не знаю, как ответить:

— А-а-а

На помощь приходит Сомова:

— А это у нее с детства!

— Что с детства?

Убираю рукой волосы назад и молчу, поджав губы в узкую щель. Чего, чего… Говорить мужским голосом с детства, привычка у меня была такая. Аня продолжает, на ходу дополняя свою версию подробностями:

— А… Со связками. Сложная лорингитическая глоточная проблема.

Егоров переводит на нее свой взгляд, видимо пытаясь мысленно повторить красивое название.

— Может, так вот, неделями разговаривать.

Мне ничего не остается, как кивнуть:

— Ну да.

Наумыч тревожно смотрит на меня:

— Это не лечится?

Хрен этого Укку знает. Поэтому молчу и лишь шлепаю губами. Анька неуверенно тянет:

— Ну, как не лечится….

Она замолкает, раскрывая и закрывая рот, и придумывая, как врать дальше, а я уверенно киваю, поддерживая медицинскую версию. Сомову снова прорывает на креатив:

— Пропивается курс лекарств… Там в таблетке одна бактерия заражает и она же лечит!

Она выписывает в воздухе рукой разные пилотажные фигуры, изображая бактерий, но Егорова это не убеждает и он поджимает губы, продолжая бросать в мою сторону недоверчивые взгляды. Интересно, какое бы объяснение его устроило? В животе опять урчит, и я заканчиваю все это наукообразие:

— В общем, сложно все... Э-э-э… Вы пиццу будете есть?

Егоров сразу оживает, в его взоре снова мелькает радость и он, вцепившись в сумку с вещами, начинает пятиться к стулу за спиной. Другое дело. Иду вокруг стола, чтобы пристроиться напротив.

— А да, я с удовольствием.

Анька дома, пусть теперь сама командует и кормит мужиков. Беру с тарелки в руку кусок,и даже язык высовываю от предвкушения. Увы, Сомова, схватив Егорова за локоть, неожиданно начинает протестовать:

— Нет, нет, нет… Какая пицца?! Тебе пиццу нельзя.

Наумыч, погрустнев, уныло садится, прилаживая сумку на колени, а Анька идет вокруг стола ко мне. Недоумение шефа не знает границ:

— Почему это?

— Потому что тебе запретили! Я сейчас кашу сварю.

— Я не хочу кашу, то.

— Да?

— Да.

— Мне кажется, ты хочешь в больницу обратно.

Егоров морщится и сдается:

— Только не овсяную, я тебя умоляю.

Ну, значит, пиццу сегодня буду есть я один. Сомова вдруг принимает просящий вид и заглядывает мне в глаза.

— Марго…

Потом, опустив глаза вниз, начинает мяться, чесать нос и отворачиваться. Интересно, чего это с ней?

— Можно он здесь поживет, пока не оклемается?

Кто он? В смысле? Гляжу на Егорова, и тут до меня доходит…. У меня даже глаза лезут на лоб. Где здесь? В моей квартире? Чужой мужик среди двух баб? Мало мне своих проблем, так еще чужих не хватает…. С диким взглядом наклоняюсь к Сомовой:

— Здесь?

— Ну… Да, здесь. Просто, не домой же его везти?! Там его Каролина, окончательно доконает.

У меня и челюсть отпадает. То есть, получается, пусть лучше Каролина гнобит меня в редакции, чем его дома? Мало мне Зимовского, давайте добавим Каролину Викторовну. Я в шоке — так и держу в руке пиццу, никак до рта не донесу.

Наумыч вмешивается:

— Девочки, если у вас проблемы…

Он наклоняется вниз за сумкой, которую уже успел поставить на пол. Шлепаю беззвучно губами, а Анюта протестует:

— Боря, подожди, ну я тебя прошу, сядь, сейчас мы все решим.

Она выжидающе смотрит на меня. Что, прямо вот так вот, здесь и сейчас? В недоумении таращу на нее глаза — можно же было сначала обсудить все tet-a-tet, взвесить все за и против. Мне кажется, она это сделала нарочно, чтобы труднее было отказать. Все-таки Сомова — жуткая эгоистка, так меня подставить на ровном месте…. И, кстати, почему здесь, почему бы Борюсику не снять номер в гостинице? Чай не нищий. И сколько будет длиться это "пока не оклемается"?

— Ну, так как?

Сомова буравит меня глазами, требуя положительного ответа, и я оглядываюсь на шефа:

— А-а-а.

Потом кладу свой кусок пиццы назад на тарелку и слезаю со стула:

— Ань, можно тебя на минуточку?

И иду в спальню, а потом и в ванную. Как только Анька прикрывает дверь, возмущенно набрасываюсь на нее, приглушив голос:

— Слушай Сомова о таких вещах надо как минимум предупреждать!

Анюта топчется, не поднимая глаз, и молчит. Мало того, что приволокла, никого не спросив, весь вечер испортила, так теперь еще и пожить оставить. Не дадите ли попить, а то так есть хочется, что переночевать негде! Чертова эгоистка! Мать Терезу из себя корчит, совершенно наплевав на других. Наклонившись, пытаюсь заглянуть ей в лицо. Хотя прекрасно понимаю, что если она себе в башку, что втемяшила, то не отступит, а я слишком сильно завишу от нее, чтобы сопротивляться. Давайте, налетайте, кому не лень, устраивайте общежитие из квартиры. Сомова упрямо смотрит в пол:

— Ну извини, все получилось очень внезапно, его выписали… Ну, не домой же его везти.

Врет! Когда мы были в больнице всем кагалом, о выписке даже намека не было. Наверняка сама выклянчила, чтобы уесть Каролину. Меня жалостливые разговоры с соплями нисколько не задевают и я, притоптывая ногой, раздраженно усмехаясь и уставившись недовольным взглядом в пространство, потом отворачиваюсь. Анька траурно добавляет:

— Тогда уж лучше в морг сразу.

Да ладно чушь всякую молоть. Возмущенно обрываю подругу:

— Ой, Аня, не передергивай! В городе хренова туча гостиниц.

Засунув руки в карманы штанов, медленно обхожу вокруг Сомовой, поглядывая в сторону двери.

— А у Наумыча, по-моему, с бабками все нормально.

У меня самой проблем выше крыши, впору подохнуть — уродливый голос, унижения на работе, вместо личной жизни руины, опять же месячные начинаются, а теперь еще и Егоров круглые сутки будет над душой. Смотрим с Сомовой друг на друга в упор. Конечно, быть добренькой спасительницей за чужой счет проще, чем за свой. Анька прерывает молчание:

— Вот, странный ты человек Ребров.

— Почему я странный?

— Ну, ты же сам разрешил ему остаться.

Когда? Не было этого. У меня от удивления и возмущения падает вниз челюсть, глаза лезут на лоб и подгибаются коленки — я даже приседаю слегка. Не протестовал, это да, было.

— А как ты не разрешишь, если ты при нем спрашиваешь?

Оглядываюсь на дверь. Сомова тут же изображает неподкупную добродетель:

— Так, а что ты привык все за глаза делать? У вас так в редакции действуют?

Ну, вывернула, так вывернула. Ты сам Игорек вроде как сволочь, а я белая и пушистая. И смотрит таким невинным взглядом. Тактика известная — лучшая оборона это нападение. Теперь вроде как мне надо оправдываться и упрашивать ее прописать здесь своего бегемота. Пожимаю плечами:

— А причем тут редакция?

Понятное дело, что сказать ей нечего, и она огрызается:

— А, притом.

И снова начинает канючить, раз наехать не удалось. Видимо только и остается, что упрашивать — истерику устраивать при Наумыче она точно не станет.

— Ну, пожалуйста. Я тебе обещаю — ты даже не почувствуешь, что он здесь находится.

Сомова умоляюще складывает руки на груди.

— Ну, я полностью беру на себя заботу о нем. Я буду ухаживать за ним сама!

Ню-ню, не почувствую…. Я вспоминаю, как она возилась со мной, когда я не могла даже толком переодеться и помыться... Даже тогда, когда у меня был хвост как сейчас и сдаюсь:

— Ну, ну, давай, ухаживай, мать Тереза.

И иду грызть пиццу.