Дневники Семьи Малфой. Скорпиус (гет)

В течении следующего месяца моя жизнь в Хогвартсе мало по малу приобретала устойчивый вид. Как и собирался, я стал лучшим учеником на своём курсе. Часть моего успеха заключалась в том, что ранее я уже изучил те материалы, которые мы проходили. А с учётом того, что по американским законам использовать магию детям разрешается с десяти, а не с одиннадцати лет, как в Великобритании, многое я прошёл на практике, благодаря чему был на голову выше моих сокурсников. Это раздражало почти всех. И не только студентов других факультетов, но и слизеринцев. Но особенно сильно злились гриффиндорцы.

Сначала мне было непонятно, почему именно они так сильно раздражаются мои успехам, в их ценности ведь не входит любознательность и ум, но затем осознал, отчего все это.

Оказывается, между Гриффиндором и Слизерином кипит многолетнее соперничество и даже вражда. Поэтому у нас в Слизерине не любили Гриффиндор. Я слышал много нелестных слов, адресованных и самому Гриффиндору, и его основателю, и студентам этого факультета. Предполагаю, что гриффиндорцы тоже говорили о нас с презрением в своей гостиной. Во всяком случае, я видел это презрение и враждебность не только по отношению ко мне, но и к другим студентам Слизерина.

Неприязнь между Гриффиндором и Слизерином была до того сильной, что даже влияла на родственные узы.

Самым ярким примером здесь были Поттеры. Мне доводилось часто видеть, как Альбус ругался со своим старшим братом и кузиной. Но если его старший брат, Джеймс, был просто неприятным человеком, то кузина Роуз иной раз веселила меня.

Мне становилось смешно от её глупых потуг доказать свою важность. Я знал от мамы, что люди, склонные задирать нос, часто страдают заниженной самооценкой. Поэтому меня нет-нет, да и пробивало на смех от её до нелепости напыщенного поведения. Особенно, если учесть, что Роза была совершенной дурочкой. Однажды она сказала мне, что я тёмный маг, потому что моя палочка тёмная. Я долго смеялся над этим и посоветовал ей хоть иногда читать книги. Например, о ботанике деревьев.

От её насквозь тупых ответов на уроке, иногда хотелось на стену лезть. Пару раз я даже картинно запрокинул голову, чтобы показать, насколько впечатлен её тупостью, за что получил предупреждающий взгляд от профессора трансфигурации Лено.

Однако слух о том, что я тёмный волшебник пополз по Хогвартсу, и я ничего не мог с этим поделать.

Однако все же мне было непонятно, отчего учащиеся двух факультетов так сильно не любят друг друга. Я написал об этом родителям и через несколько дней получил от мамы письмо следующего содержания:

«Дорогой Скорпиус!

Мне очень жаль, что с течением времени дурные привычки студентов Хогвартса не меняются.

Честно говоря, я не знаю, откуда берет своё начало эта глупая вражда между факультетами. Не обращай на неё внимания, сосредоточься на учёбе.

Я понимаю твое раздражение гриффиндорцами, и я полностью согласна с тем, что большинство выпускников этого факультета — большие лицемеры.

Разве что за редким исключением. Дядя Невилл, например.

Хотя, возможно, они просто негласно следуют за основателем своего факультета, когда говорят одно, а делают совершенно другое.

Если ты более тщательно изучишь историю Основателей Хогвартса, то узнаешь, что Годрик Гриффиндор, например, публично защищал право магглорожденных волшебников учиться магии, но, когда сам был жив, в ученики к себе брал только чистокровных волшебников.

В любом случае, не обращай на них внимания. Глупые и самовлюбленные люди не стоят того, чтобы мы вообще о них думали. Продолжай хорошо учиться. Не забывай тепло одеваться и своевременно питаться.

Мы с папой очень гордимся тобой. И всем сердцем любим тебя.

С любовью, мама»

Это письмо меня озадачило. Я не помнил мою мать настолько критичной. Обычно она старалась во всем найти что-то положительное. Особенно, если принять во внимание то, что она сама училась в Гриффиндоре.

Однако то, что я был таким успешным, имело и другую сторону медали: мне было скучно. Если профессор рассказывал о чем-то, что мне было уже известно, я скучал.

Но уже через пару недель нашелся выход из этого положения. Учителя просто давали мне дополнительное задание, как только я выполнял план урока. Мне и моему факультету это приносило больше очков, а я чувствовал себя лучшим — самое естественное состояние для меня.

Правда, на зельях все было несколько иначе, но именно тогда я оценил те уроки, которые преподал мне в своё время отец. Мои однокурсники только-только начинали изучать то, с чем я познакомился в свои восемь лет. Альбус и вовсе не знал, как варить зелья, я помогал ему с этим.

Профессор О'Маха, — который вёл у нас и этот предмет, а не только защиту от тёмных искусств, — давал мне индивидуальные, более сложные задания, которые я выполнял, получая от него не только высокие баллы, но и восхищение.

Однажды это разозлило одного из когтевранцев — Малькольма МакРори, который чем-то напомнил мне Стива. Такой же зубрила, пытающийся догнать меня в учебе. Он также, как и я, часто получал по зельем высокие баллы и дополнительные задания. Однажды МакРори не выдержал и сказал:

— Профессор, это нечестно, у Малфоя преимущество.

— Почему же вы считаете успеваемость мистера Малфоя не честной? — изумленно приподняв бровь, вопросил профессор.

— Его отец известный зельевар, он всему научил Малфоя.

Я закатил глаза.

— Это так, однако, мистер МакРори, баллы выдаются за успеваемость и только. И, боюсь, они не учитывают стартовые позиции студентов. Тем не менее, — продолжил профессор, — вас ведь тоже кто-то обучал, не так ли?

— Меня учила варить зелья бабушка, — буркнул МакРори. — Но у Малфоя ещё странная палочка...

— Это просто палочка! — не сдержался я. Сначала тупая Уизли, теперь ещё этот вот. — Вы что в вашей Англии настолько тупые, что верите в какую-то чушь?! Вы, может, ещё верите в то, что чёрные кошки приносят несчастье?

— Мистер Малфой, не грубите, — одернул меня декан. — Хотя, по сути, вы правы. Не волнуйтесь, — обратился он к классу, — палочка мистера Малфоя не опасна.

— Но ведь палочки выбирают себе владельцев, разве нет? — напирал МакРори.

— Это просто местное суеверие, — презрительно ответил я. — Нужно просто быть меньшими инфантилами, и тогда потребность в тупых приметах отпадет.

— Мистер Малфой, — укорил меня профессор, а затем пояснил для всего класса: — Но он прав, не палочки выбирают себе волшебника, а наоборот. Чтобы там ни говорил по этому поводу Олливандер.

— Мистер Олливандер был одним из самых уважаемых мастеров палочек, — вступилась за него Элис.

— Верно, мисс Селвин. И тем не менее, в этом вопросе он неправ, — с улыбкой пояснил О'Маха. — Однако палочки из мореного дуба достаточно редки и дороги. Мистер Малфой, не поделитесь с нами, где вы её приобрели?

— На Файергейт-плейс в Нью-Йорке, — буднично тоном ответил я, заметив, как свернули глаза профессора, а губы сжались в тонкую линию.

Он быстро сбросил с себя напряжение, и улыбнувшись, отпустил нас.

Суеверия меня действительно раздражали, однако я сам носил с кармане своих брюк тот самый медальон, который нашел в доме дяди Джо на Гавайях. Он очень понравился мне, и я решил носить его с собой с того дня, как мы спешно покинули Гавайи. Не то, чтобы я верил в то, что он приносит удачу, но мне было приятно сохранить частичку той жизни, которая стала мне недоступной.

* * *

Я помнил своё обещание Альбусу помочь ему с защитными заклинаниями, и я сдержал своё слово. Мы занимались, когда выдавалось свободное время. Я учил его тому, чему научили меня родители в прошлом году. Это было ко времени, так как мы оба записались в дуэльный клуб, где стали получать свои первые успехи на ниве волшебных драк. Это не помогало ему в противостоянии с братом, но он хоть что-то знал.

Я все еще переживал от того, что со мною не хотят общаться многие представители других факультетов. Мы здоровались, и на этом все. Я даже написал об этом дяде Джо, взяв с него слово, что он не станет докладывать об этом родителям. Я сообщил им о не лучших отношениях с гриффиндорцами, но совершенно не собирался посвящать родителей в то, что когтевранцы и пуффендуйцы тоже не особенно жаждут со мною дружить.

Дядя Джо посочувствовал мне и сказал, что нормальные люди, которые не оценивают других людей по низкопробным статьям в газете, обязательно найдутся. В конце письма он спросил меня, не хочу ли я поменять школу со следующего семестра.

Я не хотел.

При всех тех огорчениях, которые принёс Хогвартс, мне все еще нравилось здесь. Нравилась уютная и немного мрачная атмосфера замка, нравилось учиться у многих профессоров, — а профессор О'Маха вообще был моим любимчиком. Нравилась библиотека. Нравились те успехи, которые я делал в учебе или в дуэльном клубе. Несмотря на то, что я опережал программу, я действительно мог учиться в Хогвартсе чему-то новому. Особенно это касалось уроков по защите от тёмных искусств и тех дисциплин, которые я ранее не изучал.

Но особенно сильно мне нравилась Астрономическая башня. У нас еще не проходили уроки на ней, но я все равно обожал туда подниматься. Вид был просто великолепным, а ветры, обдувающие её, были особенно прекрасны. Прохладные и свежие они были для меня почти друзьями, рассказывающими незабываемые истории. Я поднимал и протягивал руки, желая потрогать ветер.

Я любил подолгу находиться там в одиночестве и наблюдать за потоками неугомонного воздуха.

Так что я не хотел уходить.

Кроме того, ко мне стала постепенно приходить мысль, что со временем у меня появятся друзья, просто нужно больше времени. А если нет, значит, эти люди не стоят моего времени.

А один друг у меня есть прямо сейчас, и я довольно неплохо, — за исключением Белби и Пенроуза, — общался со студентами-слизеринцами. Большинство из них относились ко мне нейтрально. Были, конечно, и те, кто был насторожен, но их было меньшинство. Джерард и Хелен всегда старались помочь, если я обращался к ним с какой-нибудь проблемой.

Но вот одна вещь была мне совершенно непонятна. Моим родителям не нравилось, что я подружился с Альбусом. Это было странно, учитывая то, что они всегда хорошо относились к моим друзьям. А мама как-то даже предлагала подружиться со Стивом. Они мне, конечно, не запрещали общаться с ним, но по их письму я понял, что они нашей дружбой недовольны.

Однако ещё более странным было то, что и родители Альбуса не одобряли нашу дружбу. Ему пришло письмо, в котором его отец ясно дал понять, что считает мою компанию неподходящей для своего сына. И я понимал почему, но от этого мне становилось лишь грустнее. Альбусу на это было наплевать, отчего я исполнялся искренним восхищением и благодарностью к нему. Со слов Ала, — иногда я называл его так, — я знал, что его отец в принципе не очень доволен тем, что его сын оказался в Слизерине.

Конечно, я не забывал своих старых друзей Дэна и Тома. Мы переписывались, делясь впечатлениями от наших новых школ. Том был доволен своей школой Дживси, а вот Дэн нет. Я делился своими впечатлениями, не жалея яда, когда дело касалось некоторых настроений британского общества.

Я сходил на чай к профессору Хагриду. В этом году у нас не должно было быть ухода за магическими существами, однако профессор Хагрид очень настойчиво зазывал меня в гости, и я согласился.

Я вышел одним октябрьским днем, чтобы дойти до его дома. В ту субботу пришлось одеться теплее, так как осень в Шотландии намного суровее, чем в Нью-Йорке. И если почти весь сентябрь стояла относительно солнечная, хоть и очень холодная погода, то шотландский октябрь был пасмурным, серым и промозглым.

Когда я оказался в доме профессора Хагрида, он сразу напоил меня горячим травяным чаем. Я пожаловался на холод, он посочувствовать мне и сказал, что со временем я привыкну.

Хагрид спрашивал про то, что мне уже удалось прочитать о гиппогрифах в книге, которую он мне одолжил. Я рассказал о том, что узнал, так как его книгу я читал почти каждый вечер.

Он также интересовался нравится ли мне Хогвартс, какие предметы мне интересны. Я похвалился тем, что лучший ученик на своём курсе. Он улыбнулся мне какой-то странной улыбкой, умиленно пробормотав, что я весь в мать. Я не удержался и спросил у него, какой моя мама была в школе — она ведь ничего не рассказывала мне об этом. Хагрид ответил, что мама была очень умной и доброй. Она всегда старалась помочь своим друзьям. И если она считала что-то правильным, то шла к этому всеми силами. Услышав это, я улыбнулся, а затем сразу же спросил его о том, много ли было друзей у матери в школе. Лицо Хагрида тут же стало серьёзным, и он сразу перевёл разговор на другую тему.

Дядя Невилл тоже не оставлял меня без внимания, постоянно спрашивая, как проходит моя адаптация в школе. Я отвечал ему, что справляюсь. Он несколько раз угощал меня горячим шоколадом в своём кабинете, хотя никаких привилегий на его уроках для меня не было. Однако его доброе отношение ко мне все равно не осталось не замеченным, что очень злило гриффиндорцев. Ещё бы, это ведь их декан.

Именно тогда у меня стали появляться мысли о том, чтобы завести дневник, дабы записывать туда все то, что происходило со мною ранее и происходит сейчас. Тем более, что дядя Джо прислал мне тетрадь.

* * *

Я довольно быстро узнал, что Хогвартс буквально живёт квиддичем. Уже на второй день моего пребывания в школе я услышал оживлённые разговоры за столом об этом виде спорта. Слизеринцы обсуждали команды, Английскую Лигу Квиддича, школьные соревнования и перспективы команды Слизерина в новом учебном году.

Из их разговоров я понял, что у каждого факультета в школе есть своя сборная и по ходу учебного года разыгрывается Кубок Хогвартса. Первый матч должен был состояться уже скоро, двадцатого октября и чем меньше времени до него оставалось, тем больше разговоров о квиддиче можно было услышать.

Я знал, что у нашего факультета была хорошая команда. Однако насколько я понял, остальные команды тоже были неплохи. В связи с чем предполагалось ожесточённое соперничество за Кубок школы. Мне все это почему-то напомнило Большую Научную выставку в нашей нью-йоркской школе. Наверное, игроки, состоящие в командах своих факультетов, чувствуют примерно тот же трепет, что ощущал я перед научным соревнованием.

Буквально через две недели после начала занятий, был объявлен смотр в сборную факультета. Все желающие могли прийти и попробовать свои силы. И если в команде были вакантные места, то их туда приглашали. Джерард постоянно обсуждал квиддич с капитаном команды Элеонор Блечтли.

— Малфой, — вдруг спросил он меня однажды за завтраком, — ты случайно не играешь в квиддич?

— Нет, но мой отец играл в него.

— Я знаю, он был ловцом, — ответил Джерард. — Жалко, что ты не играешь, нам как раз нужен новый охотник. И запасных ловцов тоже смотрим.

— Откуда ты знаешь про моего отца? — спросил я Джерарда.

— В библиотеке есть альбом со всеми ловцами Слизерина за последние пятьдесят лет.

— Ясно, — коротко ответил я.

— А ты, Поттер? Может, ты играешь? — продолжал Джерард.

— Я играю, — со вздохом ответил рядом сидящий Альбус, — только не уверен стоит ли мне пробоваться в команду.

— Почему не уверен?

Альбус замялся.

— Не хочу быть как моя семья.

Джерард вопросительно посмотрел на меня. Затем перевёл взгляд на Альбуса.

— Ты не будешь как твоя семья. Ты же учишься на Слизерине и играть будешь за наш факультет.

— Ладно, я подумаю, может, и приду на отбор.

— Приходи, ты в любом случае ничего не потеряешь.

На этом наш короткий разговор был закончен, а я подумал, что было бы здорово посмотреть на отца в образе ловца, да и вообще я ни разу не видел его фотографий времён Хогвартса. Ну почти не видел. Так что будет здорово увидеть.

* * *

Однако, несмотря на то, что я неплохо общался с сокурсниками-слизеринцами, все же британские общество иной раз сильно раздражало меня своими средневековыми предрассудками. Некоторые семьи все еще держались за свою пресловутую чистокровность или, как минимум, традиции. Я не понимал их в этом. Я вообще не понимал значения традиций. Зачем нужно следовать каким-то мертвым правилам, которые придумали за тебя другие люди?

Значительная часть британского общества до сих пор придерживалась принципа того, что если ты «не из той семьи», то тебе не будут рады в определённых кругах. А у обладателей «длинной родословной» есть безусловные привилегии.

Меня это раздражало. Настолько, что я вмешивался в их разговоры и говорил, что это все неправильно и такого устройства общества быть не должно. И слизеринцы, и студенты других факультетов смотрели на меня во все глаза и говорили, что им странно слышать подобное из уст наследника рода Малфоев. В связи с чем я при каждой возможности изучал историю своего рода. Для того, чтобы понимать, что значит быть «наследником Малфоев», а еще чтобы заткнуть их, показав, что я так думаю не потому что невежествен, а потому что мое мнение правильное.

Благо, я все же нашел книги по истории семей Малфоев и Блэков, — конечно, я помнил и линию Блэк. Разумеется, я бы хотел узнать и о Грейнджерах, но понимал, что в библиотеке волшебной школы вряд ли найду информацию о предках-магглах. Книги, которые я достал, к сожалению, не содержали фотографий людей, о которых повествовали. Так что точно узнать, как выглядели мои далекие родичи, я пока что не мог.

О Малфоях я узнал то, что это очень древний род, ведущий своё начало чуть ли не с первого века нашей эры. Однако все, что было известно о Малфоях до того, как Арманд Малфой прибыл в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем, опиралось исключительно на легенды. Официально история рода Малфой берёт своё начало с десятого века, Арманда Малфоя и Нормандского завоевания.

В книге, которую я читал, повествовалось о многочисленных поколениях Малфоев, среди которых были как достойные люди, так и мерзавцы. И, к сожалению, последних было больше, чем первых.

Изучив немного историю Малфоев, я остановился где-то на четырнадцатом веке, ибо мне стало скучно читать о далеких предках. Так что я решил временно оставить их и начать изучать род Блэк. И чтобы не умереть от скуки на этот раз, я начал с конца. Стал читать о самых молодых Блэках.

Ими были братья Сириус и Регулус.

Я уже читал о Сириусе Блэке в справочнике, посвящённом первому составу Ордена Феникса. А вот то, что у Сириуса был младший брат Регулус, я узнал только сейчас, читая о его короткой жизни и трагичной смерти, от которой мне хотелось расплакаться, настолько она была ранней, преждевременной и несправедливой.

О его жизни же почти ничего не было сказано, разве только то, что он учился в Слизерине, — в отличие от своего старшего брата-гриффиндорца, — и тоже был ловцом в сборной факультета, как и мой отец. В книге говорилось, что он прекрасно летал и был одним из лучших ловцов, которого знал Хогвартс. Кроме того, он прекрасно разбирался в зельях. Однако юный Блэк был нелюдимым интровертом, отчего никто из его современников его практически не знал.

Переломный момент в жизни молодого Регулуса Блэка наступил тогда, когда Волдеморт набрал силу. И он стал самым молодым Пожирателем смерти.

«Вот черт! Это что, семейная традиция, что ли? — подумал я. — Дед — Пожиратель, двоюродный дед — Пожиратель. Отец тоже им был. Ну и семейка у меня, однако».

А вот что было странным, так это то, что Регулус был убит Волдемортом. Юноше тогда еще не исполнилось девятнадцать.

Девятнадцать.

Трагически погиб тогда, когда в жизни начинается все самое интересное.

Мне было до слез жаль беднягу.

Однако это также давало мне определённую пищу для размышлений.

Например, как получилось так, что Темный Лорд убил своего же собственного последователя? Особенно из уважаемого чистокровного семейства? Это же, черт возьми, нелогично!

Может, в этой истории не все так просто?

Если Регулус Блэк был убит этим маньяком, значит, здесь не все так однозначно. Могло ли быть так, что мой родственник сделал что-то противное Темному Лорду или предал его? Как знать, может быть, Регулус переосмыслил свои взгляды и решил выступить против Волдеморта? Или же он мог изначально быть в его рядах не добровольно. Как мой отец.

Читая о нём, я, конечно, понял в честь кого Морти получил своё второе имя. Родители всегда говорили, что имя Регулус им просто очень сильно нравится. Но могли ли они назвать так брата в честь родственника? Или это просто совпадение? А если нет, то что мои родители могли знать о нем?

Жизнь старшего из братьев, Сириуса, также была тяжелой и драматичной. Я узнал, что он сбежал из дома, когда ему было шестнадцать лет, что само по себе говорит о многом. А после окончания Хогвартса его жизнь и вовсе приобретает нескончаемый ужас. Война, смерть друга, несправедливое заключение в Азкабан.

Он просидел двенадцать лет в ужасной тюрьме за то, чего не совершал. А под конец погиб в схватке с Пожирателями смерти ещё до начала Второй Магической войны с Тёмным Лордом. Отец говорил мне, что Сириус не был виноват в тех преступлениях, в которых его обвиняли. И, тем не менее, незаслуженно провёл двенадцать лет в тюрьме.

От этой истории тоже хотелось плакать.

И почему жизнь иногда бывает настолько несправедливой? Почему? Этим людям нужно было выжить в Войне и быть счастливыми. Они это заслужили. Но жизнь не дала им эту возможность. Она просто убила их обоих.

Они оба — братья Блэк — были жертвами, а не убийцами и мудаками, и, тем не менее, жизнь обошлась с ними плохо и до боли несправедливо.

Почему так вышло?

* * *

Отметка на моем настенном календаре стояла на дне десятого октября, когда утром я собирался на занятия. Первым уроком у нас должна была быть защита от тёмных искусств.

Серый холодный дождь барабанил по окнам, пока мы рассаживались за партами и ждали профессора. Смотря в окно и наблюдая за дождем, коих в Шотландии было много, — настолько много, что проще было посчитать дни без дождей, чем с ними, — я наслаждался теплом и уютом внутри замка, предвкушая защиту от темных искусств с профессором О'Маха.

Занятия с ним всегда были интересными и интригующими. И даже я, человек, который изучал этот предмет до Хогвартса под руководством мамы или отца, учился новому. Да и сам профессор О'Маха был замечательным. Он восхищал меня тем, что знал очень много. В нём чувствовался мастер своего дела. И он действительно был совершенно не похож на всех остальных профессоров Хогвартса. Непосредственный, живой и не всегда формальный. Я видел, что он не любил мантию, часто появляясь в брюках и рубашке на уроках. Я предполагал, что обе его руки были полностью татуированны. Кроме того, я заметил, что на руках его не только причудливые рисунки, но и довольно заметные шрамы, которые тянулись по предплечьям.

Пока я размышлял, профессор О'Маха вошёл в класс и поздоровался со всеми. А затем начался урок, на котором он рассказывал нам о защитных артефактах. Занятие уже подходило к концу, как вдруг один из когтевранцев, Нейл Брукс, поднял руку.

— Да, мистер Брукс, — кивнул ему профессор.

— Профессор, расскажите нам о магии стихий, — попросил Брукс.

— Что, простите? — переспросил профессор О'Маха, и на долю секунды мне показалось, что он растерялся.

— О магии стихий, — повторил Брукс. — Я прочёл в книге «Неизвестная магия» о том, что существует магия четырёх стихий, и некоторые волшебники умеют с ней управляться.

— А, вот вы о чем, — ответил декан. — Действительно, существует теория, согласно которой в нашем мире присутствует альтернативная магия или магия четырёх стихий: земли, воды, огня и воздуха. И якобы есть такие волшебники, которые могут подчинить себе стихии.

— Я прочёл о том, что эта магия подчиняется волшебнику без палочки, — воодушевленно дополнил Брукс.

— По-моему, это чушь собачья! — раздался голос Пенроуза. — В мире существует только беспалочковая магия, которой могут научиться лишь выдающиеся волшебники.

Я сидел недалеко от Брукса и увидел, как тот в раздражении скрипнул зубами.

— Ты узко мыслишь, Пенроуз, — раздраженно процедил Брукс. — Такая магия существует. Я прочёл историю о том, как четыреста лет назад в Ирландии был маг, который мог управлять стихией воздуха без всякой палочки.

— Полагаю, вы имеете ввиду историю Лоэгайре О'Ланиона? — уточнил профессор.

— Да, именно его, — просиял Брукс.

— Но это всего лишь легенда, мистер Брукс, — доброжелательно улыбнулся профессор О'Маха. — К таким легендам стоит отнестись со скепсисом.

— Вы хотите сказать, что это все придумано? — подала голос Элис.

— Легенды очень интересные явления, мисс Селвин, — задумчиво протянул профессор. — В них многое теряется с годами, и многое приукрашивается. Найти ядро истины бывает крайне сложно. Легенда о магии четырёх стихий интересна, но нам стоит сосредоточиться на насущных вещах. Например, типы защитных артефактов. Эта информация пригодится вам в будущем.

Домашним заданием будет написать эссе минимум об одном защитном артефакте, который доступен. Что такое доступность, мистер Малфой?

— То, что любой человек может купить, — безучастно ответил я.

— Именно, — подтвердил профессор. — На этом все, я вас отпускаю.

На этом наш урок закончился, и мы покинули класс.