Дневники Семьи Малфой. Скорпиус (гет)

Меня зовут Скорпиус Гиперион Малфой. Недавно моя жизнь сильно изменилась, и я решил завести дневник. Совсем недавно, буквально несколько месяцев назад, я сел в поезд и покатил в известную школу чародейства и волшебства Хогвартс. Для меня это был очень странный день, в особенности еще и потому, что я вырос не в Англии.

Самые яркие воспоминания детства у меня связаны с моей семьей. С братом и сестрой. С родителями. Их нежные взгляды, обращенные друг к другу или на нас, детей. Ласковые слова и объятия. Прикосновения, утренние поцелуи на кухне, когда они уверены, что их никто не видит. Специфическая ирония отца и жизнелюбие матери. Их живые глаза, теплые руки и постоянные шутки. Милая и уютная атмосфера нашего дома в Нью-Йорке. Очарование самого города.

Наш нью-йоркский дом был всем хорош, однако самым примечательным все же были фотографии, волшебные и маггловские.

«Знаешь, дорогой, — говорила мама, — есть что-то завораживающее в застывшем кадре. Это как счастливое мгновение, которое остановилось».

Эти фотографии были развешены по всему дому. На них были мы, вся наша семья. Мы, трое детей. Родители, в разное время их жизни. Мне особенно нравится одна, черно-белая, не волшебная фотография. Снимок был сделан где-то на Пятой авеню. На нем они оба совсем молодые и какие-то особенные. А еще есть фото, цветное и то же маггловское. На нем мама и папа — студенты последнего курса, которые вот-вот покинут школу. Отец говорил, что этот снимок сделан без их ведома. Они в тот момент даже не знали, что их кто-то фотографирует.

Я любил наш дом в Нью-Йорке. Таким, каким он был всегда. С этими фотографиями, с большой библиотекой, где я часто проводил время, с уютной кухней, запахом кофе, корицы и грушевого пирога. С папой и мамой, младшим братом и сестрой.

Но вот мне исполнилось десять, и мои родители предложили мне выбрать школу для обучения. Я месяц рассматривал разные варианты и в конце концов решил дать шанс Хогвартсу. Мой отец отнесся к этому выбору со скепсисом.

«Сын, если тебе там не понравится, только скажи, мы найдем другое место для тебя», — сказал он.

Я не люблю, когда они разговаривают со мной как с ребенком, хотя я ребенок и есть. Я все понимаю. И знаю много чего. Того, что ребенок моего возраста, возможно, и не должен знать. Однако я осведомлен. И я знаю, что будет нелегко.

Когда я решил в пользу Хогвартса, то и представить не мог, что родители вдруг решат вернуться в Англию, и это спустя почти двадцать лет! Я полагал, что я буду учиться в Британии, но жить мы по-прежнему будем в Нью-Йорке. Неужели мой выбор школы подтолкнул их к этому? Когда я поделился этой новостью с ними, отец рассмеялся и сказал: «Нет, мы с мамой уже какое-то время задумывались о том, чтобы вернуться на родину. Твое решение поступить в Хогвартс здесь ни при чем».

Итак, мы все-таки переехали в Англию, и моя привычная жизнь подошла к концу. Я ступил на британскую землю в конце июля, за месяц до отъезда в школу. Мы обосновались в лондонском доме, который много лет принадлежал семье отца. Хотя я знаю, что где-то в Уилтшире есть огромный дом, родовое гнездо Малфоев. Но о переезде туда пока речи не идет. Да и в самом деле, что нам в этом Уилтшире делать?

Первого сентября, в день моего отъезда в Хогвартс, я испытывал смешанные чувства. Мне было грустно, я не хотел разлучаться с родными. И, кроме того, я волновался. Но в то же время мне было любопытно. Очень любопытно.

Провожали в школу меня только родители. Кассия, которой восемь, наотрез отказалась выходить из дома в этот дождливый день — как я потом понял, это перманентное состояние всего острова Великобритания, а Морти еще был слишком мал, ему всего три. Так что на платформе 9 ¾ — странное обозначение, не так ли? — нас было всего трое: отец, мама и я. Я в последний раз обнял родителей и, посмотрев на них, серьезно сказал: «Я знаю, что вы волнуетесь, но не стоит. Со мной там все будет нормально. Мой выбор учебного заведения, конечно, странный, понимаю. Считайте это интуицией, если хотите», — я сказал это и, собрав, все свое мужество, зашел в этот чертов поезд.

Так началась моя новая жизнь.

Чтобы понять, кто я, вам стоит услышать мою историю.

Пожалуй, мне стоит начать с начала и рассказать все по порядку.

Я родился в Нью-Йорке. И когда я появился на свет, моей матери было двадцать шесть, а отцу — двадцать пять. В некотором роде, большинство из того, что я сейчас имею, — это моя жизнь в Нью-Йорке, так как моя «английская» история только начинает писаться. Длинная она или короткая, я пока не знаю.

В детстве я был уверен, что рос совершенно обычным ребенком, с отцом и матерью, младшим братом и сестрой. Мои, хотя и обрывочные, воспоминания начинаются лет с пяти. Я помню, как любил резвиться в ванне, наполненной пеной. Как отец или мать заворачивали меня в пушистое полотенце. Как они укладывали меня спать, читая или рассказывая сказку на ночь и всегда целуя меня в голову. Я помню, как я не хотел погружаться в сон, потому что мне всегда было интересно, чем все кончится.

Сказки, которые они мне рассказывали, повествовали о запутавшихся принцах, которые были горделивыми, злыми и грубыми, но столкнувшись со сложностями, начинали меняться в лучшую сторону, сделав выбор в сторону добра. А потом и вовсе встречали прекрасную леди, которая сделала их счастливыми. Иногда некоторые из этих принцев по сюжету сидели в темнице, похожей на дворец, и гордились этим. Хотя в действительности являлись пленниками злого колдуна, намеревавшегося принести их в жертву. Но принцы чудом оставались живы. Были также сказки о принцессе, которой пользовались окружающие, некоторые из которых притворялись ее друзьями. Она не была счастлива, но не понимала этого. Однако в один прекрасный момент все осознавала, переставала помогать тем, кто того не стоит и тоже становилась счастливой. Изредка это были сказки о добром рыцаре в белых доспехах, которого все считали героем. Он должен был убить чудовище, что он и совершал каждый раз. Но затем что-то случилось, и он плохо обошелся со своим другом, став серым и злым.

— А что же было с тем другом? — спросил тогда я. — С рыцарем-то все понятно. А вот с другом что?

— С ним все хорошо, дорогой, — улыбнулась мне мама, одаривая меня теплым взглядом. — Он немного погоревал, но потом продолжил жить дальше. У него был очень сильный дух.

Сидящий рядом отец улыбнулся легкой улыбкой, накрыв лежащую на моей кровати руку матери своей. Они нежно посмотрели друг на друга, затем перевели взгляды на меня. А я задал свой следующий вопрос:

— Что такое сильный дух?

— Это способность находить счастье внутри себя, милый, — сказала мама. — Тогда ни одна свалившаяся на тебя беда не будет властна над твоей жизнью. Как и в случае с нашим героем.

— Да? Так он был счастлив?

— Да, — рассмеялась она. — Но, знаешь, нашему герою еще помогла его вторая половина.

— А кто это?

— Человек, которого любил друг рыцаря.

— Ого! — только и смог сказать я.

— Уже поздно, сын, тебе пора спать, — напомнил отец, и они с матерью поочередно поцеловали меня в лоб, прежде чем укрыть одеялом.

* * *

Надо заметить, что сказки были не единственными, что мне читали. Родители также не пренебрегали и познавательной литературой. Я рос любознательным ребенком и постоянно о чем-нибудь спрашивал их. В пять лет я сам научился читать. Правда, я все равно просил родителей почитать мне что-нибудь. Мне нравилось, когда они читали мне. Нравилось слушать их голоса. Мягкий альт матери и бархатистый баритон отца, будто скатывающийся с вершины горы, почти всегда отдающий нотками иронии.

Его глаза всегда были теплыми. По этой причине я долгое время считал серый цвет теплым, цветом радости и умиротворения. И когда мой первый преподаватель рисования задала вопрос, какие цвета считаются холодными, а какие теплыми, я долго отстаивал мнение, что серый — на самом деле теплый, счастливый цвет.

Когда мне исполнилось восемь, иногда я задавал отцу какой-либо вопрос, желая получить ответ. Он улыбался в своей манере, которую я позже окрестил как добродушно-ироничную — подобная улыбка была адресована только матери и нам, детям, — а затем папа задавал встречный вопрос.

— А что ты сам думаешь об этом? — часто звучало из его уст.

— Да я ничего не думаю, я тебя спрашиваю.

— А все-таки, — не унимался отец. — Неужели нет никаких своих мыслей?

В этот момент он смотрел на меня глазами, полными любопытства, и, очевидно, ждал, скажу я что-нибудь или нет. Вначале это было для меня чем-то непривычным, но затем я быстро втянулся. Иногда мы вместе искали ответ на мой вопрос, когда дело касалось чего-то менее очевидного и более сложного.

* * *

Я узнал Любовь еще до того, как что-то прочел о ней.

В свои пять лет я уже сам одевался и умывался по пробуждении. Потом я всегда спускался на первый этаж — моя спальня была на втором — и заходил в кухню. У нас была столовая, где мы обедали и ужинали, но завтракали всегда в кухне. И несмотря на то, что у нас была эльфийка-повар, завтрак очень часто готовили родители. Не знаю, с чем это было связано, просто так было, и все. Подходя к кухне, я нередко видел, как мои родители обнимались и целовались. Видел, как отец гладит волосы моей матери и как она смеялась, когда он что-то тихо говорил ей на ухо. Их сияющие, восторженные глаза. Короткие или долгие поцелуи — все это я наблюдал, спрятавшись за открытой дверью. Именно тогда я узнал, что целовать можно не только в щеки, лоб или губы, но и в шею, например. Я не хотел смутить их. Не знаю почему, но мне было понятно, что сейчас между ними происходит нечто такое, чему лучше не мешать. И если я обнаружу свое присутствие, то разрушу это волшебство между ними. Потому я терпеливо ждал, а иногда и вовсе уходил в гостиную, находясь там какое-то время.

Но не только утренние объятия и поцелуи выдавали с головой отношения матери и отца между собой. Даже в присутствии людей они не были холодными или отстраненными друг с другом или же с нами. Они не стеснялись дарить друг другу быстрые поцелуи, держаться за руки. Но самым главным и удивительным было то неуловимое и приватное нечто, возникающее между ними. Взгляды или улыбки, понятные только им.

* * *

Как я уже говорил, моя мама с большим трепетом относилась к не-волшебным фотографиям. Весь наш дом был завешан фото, большая часть из которых были не-волшебными. Она любила сама фотографировать, и для этой цели у нее было целых две камеры, обе маггловские. Одна старая, массивная камера, семидесятых годов, с пленкой, которую необходимо было проявлять в комнате при свете красной лампы. И новая дорогая камера для профессиональной съемки, которую мама называла «зеркалкой».

Я помню, как однажды, в погожий солнечный день, мы сидели за столом в нашей большой библиотеке и рассматривали только-только напечатанные новые фотографии.

— Мама, почему тебе нравятся фото, которые совсем не двигаются? — спросил я ее. — Те, что двигаются, они же веселее.

— Может быть, дорогой, они и веселее, но они никогда не передадут в полноте тот момент, который запечатлели.

Я озадаченно посмотрел на нее. Этот разговор происходил, когда мне было семь, и для своих лет, я был вдумчивым ребенком.

— Почему? — спросил я ее.

Вместо ответа она открыла один из своих больших альбомов и выудила оттуда очередное фото. Оно было не новым, и я его раньше не видел. Но как только посмотрел, то оно сразу заинтересовало меня. На нем были изображены мои родители. Они были очень молоды и смотрели друг на друга так, что волна какого-то странного чувства поднималась в груди.

— Вы такие красивые, — не смог сдержаться я.

— Да, и мы даже не знали, что нас тогда фотографируют. А если бы знали, то не получились бы такими естественными и настоящими. А теперь представь себе дорогой, если бы фото было волшебным. Несомненно, мы с твоим отцом строили бы рожи друг другу. И оно уже не было бы таким красивым.

Она хотела сказать что-то еще, но тут в библиотеку вошел отец, и мама непроизвольно посмотрела на него.

— Ну как, заснула? — спросила она.

Речь шла о моей младшей сестре Кассии, которой в то время было четыре года и ее все еще укладывали спать после обеда, в отличие от меня. Чем я очень гордился, считая себя уже очень взрослым.

— Да, заснула, — подтвердил отец, присаживаясь к нам. — А что вы смотрите?

Вместо ответа мама протянула ему тот снимок, что только что показывала мне. Отец изменился в лице и с недоумением посмотрел на нее.

— Давно его не видел, — задумчиво проговорил он.

— Думаю повесить его где-нибудь, — сказала мама. — Это хорошее фото.

— Даже не знаю, — с сомнением протянул отец. — Оно правда так нужно тебе?

— Да, почему бы и нет. Пусть будет что-то, связанное с Хогвартсом.

Тогда я впервые услышал о Хогвартсе.

— Что такое Хогвартс? — быстро спросил я.

— Хогвартс — это школа для волшебников в Англии, в которой мы с папой учились, — пояснила мама.

— Там было интересно? — спросил я.

Не понятно почему, но мой такой простой и обыденный вопрос — я задавал их десятками — вызвал у отца горький смешок.

— Иногда даже слишком, — со своей обычной иронией ответил он. — Мы ведь с мамой родились и выросли не здесь, в Америке, а в Англии. Так что и учились мы тоже там.

— А на что похож Хогвартс? Там красиво?

— Здание школы расположено в древнем замке, — сказала мама.

— Ого, — протянул я. — А почему на вас разные галстуки?

— Это школьная форма, сын, — сказал отец. — В Хогвартсе четыре факультета, у каждого есть своя эмблема и свои цвета. Студенты носят галстуки цветов своего факультета.

— А какой факультет самый лучший? — снова спросил я.

— Слизерин, — без колебаний ответил отец.

Мама промолчала.

Непонятно, по какой причине, но тогда мне захотелось узнать о Хогвартсе и его факультетах больше. И я решил попросить родителей купить мне книгу о нем.

Книгу они в итоге мне купили, и я даже прочел ее, совершенно не подозревая, что уже через несколько лет выберу этот замок в качестве места обучения.

К семи годам я стал читать себе сам. Иногда я читал для младшей сестры вслух. Я считал себя невероятно взрослым в то время, особенно в свете того, что мои родители ожидали еще одного ребенка. И отец очень хвалил меня за то, что я занимал Кассию чем-нибудь. Но темперамент моей младшей сестры отличался от моего. Она носилась по всему дому, как настоящий торнадо из Миссури. Я тоже не был таким уж тихим и невидимым, но она била все рекорды по созданию хаоса и шума в доме. Моя сестра, Кассия Малфой, так же, как и я, была больше похожа на отца, чем на маму.

Надо заметить, что мои родители постоянно чему-то учили меня. В семь лет я научился писать, а считать и того раньше. Тогда же я стал учиться рисовать. Рисовал я и в более юные годы, но к семи отец взялся учить меня правильно рисовать.Также я стал посещать музыкальную школу для юных волшебников. Музыка всегда была для меня чем-то важным. Я осваивал фортепьяно и скрипку и был покорен некоторыми мелодиями. Приходя с занятий, я напевал их дома под улыбающимися взглядами родителей.

В девять лет я стал планомерно учиться магии. Я держал палочку и раньше, иногда стащив ее у кого-то из родителей и украдкой пытаясь освоить некоторые заклинания, действия которых я уже видел. Но в девять они сами стали показывать мне кое-что. В то время я уже вовсю читал книги сам и поскорее хотел вырасти, чтобы опробовать сложные заклинания, практиковать которые мне строго-настрого запрещалось.

В то же время отец, будучи сам успешным зельеваром, стал учить меня зельям. Я помню, какой восторг у меня вызвала первая демонстрация зельеварения. В котле кипело нечто зеленое, которое стало выбрасывать красные и фиолетовые фейерверки. С тех пор я не отставал от отца, требуя показать что-нибудь новое. Сначала он показывал мне «шуточные» зелья, которые применялись для розыгрышей друзей и развлечений в праздники. Но затем он стал демонстрировать, как сварить нечто насущное. Я не только смотрел, но и сам принимал участие в варке зелья, измельчая тот или иной ингредиент. Если я делал что-то неправильно: резал слишком крупными кусками или сдирал кожицу не так, как нужно, папа заставлял меня переделывать, попутно объясняя, почему такая с виду мелкая ошибка может навредить тем, кто будет использовать это зелье. Так же я запоминал со слов отца списки ингредиентов и рецепты некоторых несложных зелий.

Моя мама была профессором трансфигурации в нью-йоркском университете для волшебников. И по достижении десяти лет я начал осваивать это искусство. Помню, как мне впервые удалось превратить карандаш в ручку. Я был в восторге, и гордость не сходила с лица моей матери весь день.

В восемь, я пошел в свою первую школу, не считая музыкальной. Это была маленькая школа на Манхэттане для детей волшебников. Мы совершенствовали свои навыки в грамматике и математике, рисовали, изучали историю Магической Америки.

Наш учитель истории, миссис Аткинс, была ярким и необычным человеком. Она настраивала нас не просто на запоминание событий и дат, а учила думать. Ее любимым выражением было: «Давайте, молодые люди, поработайте своим серым веществом». Казалось, что она знала историю всего и вся. Ну, или как минимум всех стран мира. И не только их магической части, но и маггловской.

Нам показывали некоторые простые заклинания, но пробовать творить их мы стали только по достижении десяти лет. Следует заметить, что по американским законам юные волшебники имели право колдовать под присмотром взрослых с десяти лет.

Учеба в школе мне нравилась. Ведь там я не только получал знания, но и общался со сверстниками. Я подружился с мальчиком по имени Том. Мы с Томом все время сидели вместе и ходили вместе. Время от времени мы бывали друг у друга в гостях. Пребывая в доме Тома, я понял, что не все семьи одинаковые. Его родители были приветливыми и спокойными, но в них не чувствовалось взаимная нежность или притяжение. И когда однажды мы с другом болтали о поцелуях, выяснилось, что он ни разу не видел, как взрослые целуются в губы.

Когда Том приходил ко мне в гости, я с гордостью показывал ему нашу библиотеку, заявляя, что когда вырасту, непременно заведу себе такую же. Или даже больше.

Но учеба в школе дала мне не только знания и дружбу, она также открыла мне кое-что еще. Когда родители приходили устраивать меня в школу, а я, конечно же, увязался за ними, то, к своему огромному удивлению, заметил, что отец, разговаривая с директором, не проявляет той теплоты, что я всегда в нем видел. Его глаза впервые источали холодное спокойствие и любопытство. Я видел такое впервые. Когда я поделился об этом с мамой, она рассмеялась.

— Дорогой, твой отец всегда так общается с чужими людьми.

— Но почему? Почему у него разное отношение ко всем?

— Потому что любит он только нас, потому так тепло и смотрит. Но невозможно любить всех, сынок. Кроме того, твой отец не особенно любит показывать свои эмоции чужим людям.

Тогда я просто кивнул, не зная, что на это ответить. Стоит лишь отметить, что в тот день я кое-что понял о мире взрослых.

Нью-йоркское солнце. Я постоянно вспоминаю его. Оно было прекрасным. Таким ярким и наполненным жизнью.

Как то в погожий весенний денек мы прогуливались с матерью по городу. Я, мама и Кассия. Мне тогда было шесть. Моей матери нужно было сходить за покупками в центр Манхэттана, и она взяла нас с собой. Сделав все необходимое, мы просто гуляли и наслаждались весной. Моя мама счастливо улыбалась солнцу, а теплый ветерок никак не оставлял в покое ее кудрявые волосы, собранные в высокий хвост. Сестра весело подпрыгивала на месте, а я пребывал в задумчивости.

— Мама, — неожиданно позвал я.

Она обернулась и тепло посмотрела на меня.

— Что, дорогой?

— Вы с папой знаете так много историй, но есть люди, которые не знают ни одной.

Однажды я попросил тетю Панси, друга родителей, рассказать мне какую-нибудь хорошую историю. Но она сказала, что не знает ничего.

— Не могу с тобой согласиться, милый. Хотя бы одну историю каждый может поведать миру. Его собственную историю.

— А если некоторые люди не рассказывают ее? — продолжал вопрошать я.

— Возможно, они просто еще не готовы.

— Почему?

— Ох, дорогой, — вздохнула мама. — Это сложно. Когда ты станешь старше, ты поймешь, почему многие люди не торопятся рассказывать свои истории.

— Я и сейчас могу понять! — запротестовал я. — Я умный.

— Конечно, ты наша умница! — рассмеялась мать. — Но есть вещи, которые открываются нам только с течением времени, когда мы немного поживем.

— Я взрослый, — недовольно проворчал я.

Тут моя сестра непонятно отчего показала мне язык. Я ответил ей тем же. И я был полностью уверен, что являюсь большим мальчиком, и не любил, когда со мной разговаривали как с ребенком.

— Я тоже взрослая, — запальчиво высказалась сестра и снова показала мне язык.

— Так дети, прекращайте показывать друг другу языки — это некрасиво, — решительно сказала мама, но ее глаза так явно смеялись, что не улыбнуться во весь рот было просто не возможно.

— А я красивая? — вдруг спросила Кассия маму.

— Конечно, солнышко, ты самая красивая на свете, — улыбнулась мама. — Вы уже нагулялись? — спросила она нас. — Может, пойдем домой? Скоро обед.

— Идем, — сказала сестра.

А я просто кивнул, и мы вернулись домой. По дороге я думал над тем, что мама мне сказала.

Вечером после ужина мы сели играть в настольную игру. В нашей семье такие игры занимали особенное место. Волшебные настольные игры были очень занятными и смешными. Если ты сдавал позиции и проигрывал, персонаж, за которого ты играл, мог показать тебе язык или неприличный жест, или назвать неудачником. И это было весело.

* * *

О мире магглов и магглорожденных я узнал достаточно рано. Мы часто гуляли не только по волшебному, но и по маггловскому Нью-Йорку. И тогда нам строго-настрого запрещалось каким-то образом сообщать, что мы принадлежим к волшебному миру.

О том, кто такие магглорожденные, я, конечно же, узнал от своей матери. Изредка она рассказывала о своем детстве. О том, как жила без магии и чем сама увлекалась, когда ей было шесть-семь лет. Правда, иногда бывало так, что рассказывая что-нибудь о своем детстве, она мрачнела и грустнела, и я понимал, что здесь не все так просто. И я не спрашивал ее, каким-то странным образом понимая, что мои вопросы сделают только хуже. Тогда я брал ее за руку и говорил, что люблю. Она улыбалась, сквозь грусть в глазах обнимала меня и отвечала, что тоже любит.

Отец же, напротив, рассказывал мне о своем раннем детстве гораздо больше, чем мама, но очень долгое время — ровно до того момента, пока я не утвердился в своём намерении учиться в Хогвартсе — ничего не говорил о своих школьных годах. Но если отец хоть что-то стал рассказывать о своей школьной жизни, то мама изо всех сил избегала этой темы. Единственное, что я знал с ее слов, так это то, что они с отцом полюбили друг друга на последнем году обучения.

Стоило заметить, что мои родители, в отличие от тех же родителей Тома, почти никогда не вспоминали о своей школьной жизни. И даже встречаясь с друзьями школьных лет, никогда не обсуждали свое ученическое прошлое. Пожалуй, только та фотография, из-за которой я случайно узнал о Хогвартсе, была своего рода краткой вспышкой ностальгии по школе.

Однако я отклонился от темы.

Итак, я с раннего детства знал, что существуют волшебники, которые родились в не-волшебных семьях. Впервые я встретился с таким ребенком в восемь лет в нашей школе. Я обратил внимание, что его забирали из школы на автомобиле, в то время как мы пользовались камином. Его звали Дэн, он был очень тихим и поначалу, выглядел испуганным и затравленным. Он не был особенно разговорчивым, хотя я знал, что наш школьный психолог, который тоже был магглорожденным, иногда беседует с ним. Когда я рассказал об этом маме, она сочувственно сказала:

— Бедняга, как же тяжело ему привыкать к новому незнакомому миру.

— А почему он не может остаться в своем мире, раз ему так плохо в нашем? — спросил я ее.

— Он не может, солнышко, он же волшебник, хоть и родился в семье не-волшебников.

— Почему так происходит?

— Я не знаю, дорогой. Никто не знает, почему в семьях не-волшебников рождаются дети, наделенные магическими способностями, иногда очень сильными.

— О, я бы хотел знать, почему так выходит.

— Я тоже, милый. Но все магические науки молчат об этом. Так что, нам остается только принять это как факт. Знаешь, может тебе как-нибудь пообщаться с этим мальчиком, вдруг он окажется хорошим.

— Думаешь, с ним можно подружиться?

— Не знаю, дорогой — может быть. Мне просто очень жаль его, наверняка у него совсем нет друзей.

— Ну, он выглядит так, что к нему не хочется подходить с разговорами, вдруг он начнет драться или кричать.

— Ты не поймешь, пока не попробуешь. Наверняка его устрашающий вид — всего лишь защитная реакция, способ выглядеть пугающе, чтобы никто не обидел. Может, он сам всех побаивается, но если ты подойдешь к нему с миром, кто знает, может, он окажется славным парнем и вы подружитесь.

— Но у меня уже есть один друг.

— Будет еще один, — улыбнулась мама. — Настоящих друзей никогда не бывает много.

— Ладно, я попробую, — согласился я.

Я сделал так, как советовала мне мама, и поговорил с Дэном. Он оказался неплохим малым, и мы трое подружились. Он почти всегда составлял компанию нам с Томом.

Однажды мы с отцом гуляли в Центральном парке. Мне на тот момент было шесть лет. Мы стояли у одного из озер и кормили уток. Мимо нас прошла сильно беременная женщина. Это заинтересовало меня. Я сказал отцу:

— Эта леди так странно выглядит. Она больна?

— Нет, сынок, она не больна, — отозвался отец. — Эта леди скоро станет мамой.

— Почему?

— У нее в животе живет малыш. Поэтому ее живот такой большой.

Эти слова сильно озадачили меня.

— Как это? Ребенок ведь большой, он там не поместится.

— Да нет же, — ответил отец. — Сначала все дети очень маленькие, такие, например, — он развел большой и указательный палец на расстояние, не превышающее двух сантиметров, — и еще меньше. Потом они растут в течение девяти месяцев опять же в животе у матери. А затем выбираются оттуда в наш мир. Так у людей появляются дети, а наш мир обретает новых людей.

— О, — только и мог сказать я, потому что все услышанное было большим открытием для меня. — А как они туда попадают?

— Кто? — не понял отец.

— Ну, дети, — пояснил я. — Они ведь не всегда там живут, да?

— Да.

— И они же должны как-то попасть в живот мамы, да? Как? Все мамы пьют какое-то специальное зелье? — спросил я и увидел, что отец озадаченно и смущенно смотрит на меня.

Мне это показалось странным. Я ни разу за свою короткую жизнь не видел его таким, и меня самого немного сбило с толку это его выражение лица, хотя в то время я, конечно, не понял, в чем дело, а только ощутил это странное чувство. Он подумал над моим вопросом какое-то время, а затем сказал:

— Знаешь, сынок, тебе лучше спросить об этом маму, она расскажет гораздо лучше, чем я.

— А почему?

— Ну, — протянул отец. — Твоя мама… она лучше знает этот вопрос.

Любопытство разгорелось во мне не на шутку.

— Я очень хочу знать! — пылко воскликнул я.

— Ну, вот и спроси маму, — подвел итог папа.

Когда мы пришли домой, я первым делом кинулся к матери с вопросом:

— Мама! Откуда берутся дети в животе?

— Что? — мама, наполовину непонимающе, наполовину вопросительно посмотрела на нас с отцом.

До этого она сидела в гостиной и что-то читала.

— Я говорю, откуда дети берутся в животе?! — повторил я. — Папа рассказал, что сначала они растут в животе у мамы, но они ведь как-то туда попадают! Он сказал, чтобы я спросил у тебя, — довольно протараторил я свой вопрос, а мама, поняв, о чем речь, усмехнулась.

— Ну, класс! Скинул неудобную тему на меня? — насмешливо спросила она отца.

— Прости, милая, но я не могу. Это выше моих сил, так что объясняйся с ним сама, — ответил отец, подняв руки.

— Да, ну что ты?! — продолжала иронизировать мать.

— Нет, Гермиона, даже и не думай!

— Да? И как же ты, дорогой, будешь вести с ним большой взрослый разговор, когда придет время?

— Время еще не пришло! — парировал отец.

— А почему это неудобная тема? — встрял я. — И что такое, большой взрослый разговор? Расскажите сейчас.

Отец посмотрел на мать слегка возмущенным взглядом.

— Милый, она удобная, просто, ее, эту тему, так принято называть.

— Кем принято? И почему принято? — не унимался я.

Мама глубоко вздохнула, захлопнула книгу и сказала:

— Сынок, давай лучше я расскажу тебе, откуда все взялось.

— Давай! — живо согласился я, прыгая рядом с ней на диван.

Отец тут же оставил нас, и мама рассказала мне. Она не придумывала всякой чуши про аистов и другие байки, которые окружают вопрос человеческого зачатия. Позже, через год, когда мама забеременела Морти, я прочел в учебнике анатомии о зарождении новой человеческой жизни. И честно говоря, совсем не понял, что же в этой информации было такого, что необходимо скрывать или считать ее неудобной? И почему мой отец впервые в жизни отказался обсуждать со мной какую-то тему.

* * *

Появление на свет младшего брата Мортимера стало одним из самых сильных и запоминающихся впечатлений моего детства.

Я хорошо помню тот выходной сентябрьский день, когда мы с сестрой остались дома с няней, потому что родители куда-то ушли вдвоем. Потом они вернулись домой счастливыми и сияющими. Вечером нам было объявлено, что скоро у нас появится младший брат. Теперь уже Кассия спросила у родителей, откуда берутся дети. И опять, разъяснять этот вопрос пришлось маме. Мне же было просто любопытно, каким он будет, этот новый ребенок. Я не преминул тут же спросить об этом родителей:

— А вы не знаете, каким будет наш брат?

— Судя по тому, что мой организм меня ненавидит, скорее всего, он будет похож на вас троих, — сказала мама, и отец тут же ухмыльнулся.

— Почему он тебя ненавидит? — озадаченно спросил я.

— Милый, я шучу. На самом деле непонятно, каким образом происходит так, что ребенок похож, например, только на одного родителя, а не на обоих. Так получилось, что ты и Кассия похожи на папу, — сказала она, хотя сожаления я в ее голосе не услышал.

— Тебя это беспокоит? — спросил отец.

— Да нет, — улыбнулась мать. — Я не против.

— Вообще-то глаза наш старший ребенок унаследовал все-таки от тебя, — добавил отец с ответной улыбкой. — И, кроме того, возможно, третий малыш как раз будет в большей степени похож на тебя: с каштановыми кудряшками и карими глазами. За твоим организмом должок.

Мой отец был прав, Мортимер действительно был больше похож на маму, чем мы с сестрой. У него, правда, не было кудряшек, как говорил отец, но волосы у младшего брата действительно были каштановыми. И губы чуть полнее, чем у нас с Кассией. Правда, вот глаза были серыми, как у отца и Кассии, а не как у меня и мамы. Ну, и знаменитый греческий нос, отличавший меня, отца и сестру, он тоже унаследовал.

С наступлением третьей беременности мамы произошло еще несколько странных событий. Однажды я шел в библиотеку и услышал истошный крик сестры, который, судя по звукам, доносился из спальни родителей. Я прибежал туда и увидел, что дверь их ванной комнаты открыта, а мама стоит на коленях перед унитазом, вцепившись в его ободок. Ее рвало.

— Мамочка, ты что умираешь?! — голосила сестра, обливаясь слезами и нарезая вокруг матери круги.

— Нет-нет, милая, — поспешила успокоить ее мама. — Все нормально, нормально.

Кассия продолжала плакать навзрыд, а я, тоже напуганный, спросил ее:

— Ты что, болеешь?

— Нет, дорогие, я не болею, — выдавила мать и тут же исторгла из себя еще один поток рвоты.

Позже, когда мама закончила рвать и умылась, нам было разъяснено, что при ожидании ребенка ее может тошнить и это вроде как нормально. Хотя мне это нормальным вообще не показалось. И я впервые ощутил беспокойство за свою маму. Я решил поделиться своей тревогой с отцом.

Однажды, когда он сидел в своем кабинете, а мама еще не вернулась из университета, я зашел поговорить. Папа сидел за столом и что-то рассматривал. Когда я закрыл дверь, он поднял глаза на меня.

— Что ты смотришь? — тут же спросил я, подбегая к его столу.

Он улыбнулся мне, вытащил палочку и с ее помощью приманил еще одно кресло. Я сел и увидел, что мой отец рассматривает фотографии.

— Ты как мама, — изрек я. — Она тоже все время смотрит свои снимки.

— Мы давно вместе, так что не удивительно, что я набрался от нее некоторых привычек.

Я посмотрел внимательнее и заметил, что отец смотрит снимки нас с сестрой в младенческом возрасте. Я повертел головой и остановил свой взгляд на фото, висевшем на стене прямо у стола. На нем мой отец с умиленным выражением лица держал на руках младенца.

— Это я или Кассия?

— Это ты, сынок, — услышал я ответ. — А Кассия — вот, — и он кивнул на аналогичное фото, висевшее рядом.

— Почему маме так плохо? — задал я свой главный на тот момент вопрос. — Она правда в порядке?

— Она в порядке. Хотя сейчас ее нужно беречь особенно сильно. Ей нельзя волноваться и переутомляться. И тем более расстраиваться.

Отец говорил все это с тревогой в голосе, и я понял, что он тоже переживает за маму.

— Тогда почему ты волнуешься, если с мамой все хорошо?

Отец задумался.

— Это сложно объяснить. Ты все поймешь в свое время, когда сам будешь готовиться стать отцом.

— Вы с мамой хотели нас?

— Да, — широко улыбнулся отец. — Мы очень хотели вашего появления на свет.

— И вы захотели еще одного ребенка?

— Да, мы захотели третьего ребенка. Но это не значит, что вас с сестрой мы с мамой станем меньше любить, когда малыш появится на свет, — проговорил отец, приобняв меня за плечи.

Его глаза светились весельем.

— Я и не думал об этом, — ответил я.

Мне и правда, подобная мысль даже в голову не приходила.

— Вот и хорошо, — сказал он. Но потом вдруг посерьезнел и продолжил: — Послушай, когда родится ваш братишка, он будет маленьким, слабым и беззащитным, понимаешь? Он будет постоянно плакать и кричать. И ему понадобится наша с мамой помощь и забота. И, возможно, мы будем меньше времени проводить с тобой и с твоей сестрой. Это не значит, что мы вас будем меньше любить, просто…

— Наш брат родится маленьким и слабым и будет нуждаться в вас, — закончил я за отца.

— Да.

— А это страшно — быть отцом? — вдруг спросил я.

— Нет, — рассмеялся папа, потом, подумав, добавил: — Но, ты всегда будешь бояться за своих детей.

— Разве это хорошо, все время бояться?

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Это не тот страх, сынок. Не такой, как если бы ты увидел большую крысу, например. Ты поймешь меня, когда вырастишь.

Насупившись, я сложил руки на груди. Папа, посмотрев на меня, расхохотался.

— Да, помню, ты уже большой и взрослый мальчик, но есть вещи, которые ты начинаешь понимать только годам к двадцати, например. Так уж устроен человек. И отвечая на твой вопрос, скажу: не знаю, что думают другие люди по этому поводу, но от себя могу сказать, что родительство определенно стоит трудностей, связанных с ним.

Он сказал это с улыбкой, и я вдруг вспомнил, как мама когда-то говорила нечто подобное. Затем я сменил тему, и мы поговорили о других вещах, прежде чем она вернулась. Тогда мы сели обедать, и после обеда мама поднялась в спальню, а отец с сестрой ушли гулять. Они и меня звали, но я не захотел. Я посидел немного в кабинете отца, рассматривая фотографии разных лет. А потом, когда это занятие мне надоело, пошел к маме. Она была в спальне, и я, прежде чем открыть дверь, постучал. В то время я уже знал, что прежде чем войти в чью-то комнату, нужно стучать.

— Заходи, дорогой, — услышал я ее нежный голос.

Я вошел. Моя мать лежала на кровати и с интересом что-то читала.

— Можно, я полежу с тобой? — спросил я.

— Конечно, милый, — улыбнулась она. — Иди сюда.

Я лег на кровать рядом с ней, и мама, притянув меня, обняла и поцеловала в лоб. От нее исходил аромат защищенности. Ее животик к тому времени уже немного округлился. Я посмотрел на него, а потом перевел взгляд на маму.

— С тобой правда все в порядке? — спросил я.

— Да, милый, все хорошо. То, что меня тошнит иногда — это нормально.

— Я очень тебя люблю, — пробормотал я, теснее прижимаясь к ней.

— И я тебя люблю, — ответила она, нежно поглаживая мою голову.

Она обняла меня крепче, а я вдруг вспомнил, как был совсем маленьким, пяти лет, и прибежал к родителям среди ночи после того, как мне приснился кошмар. Сейчас я уже не помню, что мне тогда приснилось. Но только было так страшно, что я разрыдался и в панике побежал к ним. Дверь их спальни оказалась запертой, и я принялся колотить в нее и звать их.

— Сейчас, сынок! — услышал я из-за двери.

За дверью послышалась какая-то возня, после чего она открылась, и я как ураган влетел к ним в спальню. Отец подхватил меня на руки и после того, как я рассказал им о кошмаре, меня уложили на кровать между ними. Я боялся закрывать глаза, но мама сказала:

— Не бойся сынок, мы с папой рядом, ничего плохого с тобой не случится.

Они оба обняли меня, и тогда я, успокоенный, смог заснуть.

* * *

Третья беременность моей матери привела в наш дом бабушку Нарциссу. Раз в год она приезжала к нам из Франции. И в этот раз бабушка решилась приехать в гости на несколько месяцев раньше. Ее приезд заставил меня задуматься над вопросом, которым я раньше никогда не задавался.

Однажды вечером я задал отцу вопрос:

— Пап, а где твой папа?

Этот невинный вопрос согнал с лица моего отца расслабленное спокойствие, обдав его странным чувством, название которому мне тогда было не известно. Сейчас же я назвал бы ту эмоцию оторопью.

— Почему ты спрашиваешь сынок?

— Ну, вот смотри: у меня есть ты и мама — вас двое. Но у тебя есть только твоя мама. А где твой папа?

Он глубоко вздохнул.

— Его нет, сынок.

— Почему нет? Если он твой папа, то должен быть с тобой.

— Он… э… живет в другой стране.

— А почему он никогда не приезжает в гости? Вот бабушка…

— Он не может приехать к нам в гости, — быстро сказал отец, оборвав меня.

Я видел, что он сильно напряжен, и для меня это было странно. Мое разыгравшееся любопытство продолжало подстегивать меня задавать все новые и новые вопросы.

— Но почему? — спрашивал я.

— В этой стране живут люди, которые закончили свой земной путь, то есть умерли.

— О-о-о, так мой дедушка умер?

Отец коротко кивнул. Мы замолчали. Он смотрел на меня каким-то странным взглядом. Внимательным и печальным.

— Тебе грустно из-за твоего папы? — спросил я, нарушив тишину.

Отец коротко кивнул, и я почувствовал, что он вот-вот закроет эту тему. И тогда я снова задал ему вопрос, стараясь взять от этого разговора все что мог:

— А где мама и папа нашей мамы? Почему я ни разу их не видел? Они тоже умерли?

— Нет, но они… — отец вдруг замялся. — Они не могут быть с нами.

Мне снова стало до смерти любопытно. Наверное, в тот момент испытываемые мной эмоции так явно отразились на моем лице, что отец нахмурился.

— Послушай, — серьезно сказал он, — я знаю, что тебе очень интересно, но ты не должен расспрашивать маму о ее родителях. Уверен, что придет день, и она расскажет тебе сама, или, в крайнем случае, я расскажу. Но это грустная история, сын, и тебе не стоит ее расстраивать, особенно сейчас. Поэтому не спрашивай ее, хорошо.

Я кивнул, ничего не понимая. Все эти ответы пришли ко мне позже, изменив мой мир навсегда.

Бабушка Нарцисса погостила у нас всего с неделю и уехала. Отец сказал мне, что она вернется ко времени, когда малыш должен будет появиться на свет. И я бы даже не вспомнил об этом очередном визите моей бабушки, если бы не одно событие.

В ночь, которая последовала за вечером, когда я первый раз спросил отца о моем дедушке, я проснулся, и мне очень захотелось съесть пирожное. Родители не любили, когда я таскал сладкое, и иногда я даже слушался их, памятуя о том, что много сладкого вредно. Но чаще всего я все-таки таскал ночами конфеты или что-то еще. И та ночь не была исключением.

Я осторожно вышел из комнаты и направился к кухне. Я тихо ступал по лестнице, стараясь не издать ни малейшего шума. Когда я спустился, то заметил, что дверь, ведущая в гостиную, приоткрыта, а из самой гостиной льется свет и слышны голоса. Я подошел и понял, что разговаривают трое: моя бабушка, отец и мать. У меня была, да и сейчас есть, дурная привычка подслушивать. Я слышал, что так делать нехорошо, но любопытство каждый раз брало верх над тем, что «нельзя». В тот раз я тоже отбросил все «нельзя» и «нехорошо» и навострил уши, стараясь все расслышать.

Мои родители и бабушка обсуждали какую-то ерунду, вроде покупок и ужина в ресторане, и я уже намеревался отойти и направить свои стопы, в кухню, как прозвучавшая реплика заставила меня буквально прирасти к полу и слушать со всем вниманием.

— Наш сын спросил меня про Люциуса, — задумчиво-печальным тоном протянул мой отец.

— Это нормально, — ответила ему мать. — Когда-нибудь нам придется ему все рассказать.

— Гермиона права, дорогой, — услышал я голос бабушки. — Вы не можете скрывать это от него вечно.

— Я и не собираюсь скрывать это вечно, — проворчал мой отец. — Но ему семь, ему еще рано слушать подобное. Пусть наслаждается детством, оно не вечно. Ему еще рано знать о том, где и при каких обстоятельствах умер его дед. И кем он был при жизни.

Я возмутился, услышав слова отца, о том, что мне что-либо «рано знать». Кроме того, мне стало до смерти любопытно узнать историю моего деда.

— Ладно, давайте вернемся к обсуждению ужина в ресторане, — примирительно сказала бабушка.

Больше в ту ночь ничего интересного я не услышал. И, снедаемый любопытством, я забыл о пирожном и долго ворочался в постели, не в силах заснуть. Я непременно хотел и собирался все узнать о моем дедушке уже в ближайшее время.

Уже на следующее утро я стал разрабатывать план, как мне получить информацию, которую взрослые от меня скрывали. Однако, обилие ярких впечатлений последующих дней заставили меня сначала отложить план на неопределенное время, а потом и вовсе забыть о нем. Тем не менее подслушанный разговор, стал одним из первых толчков к изучению истории моей семьи.

* * *

Бабушка уехала, и наша жизнь пошла своим чередом. Время шло, и живот моей матери становился все больше и больше. И мне почему-то было интересно наблюдать за подобным. Я все еще беспокоился за маму, но каждый раз наблюдая ее расслабленное довольное лицо и слушая очередной монолог на тему «все в порядке», понемногу успокаивался. Я знал, что осенью пойду в свою первую школу, и мне было любопытно, какой она будет, эта школа.

В один из странных дней, когда у обоих наших домовых эльфов был выходной, нам предстояло обедать на кухне. Мы с сестрой сидели за столом и ждали, пока отец приготовит еду.

День был субботним, но мама все равно ушла в университет, оформлять бумаги на отпуск по уходу за ребенком.

— Когда придет мама? — требовательно спросила Кассия отца.

Он посмотрел на серебряные наручные часы и сообщил, что она скоро должна быть. Когда тарелки с омлетом и овощами были поставлены перед нами и мы начали есть, в кухне появилась мама. Отец нежно улыбнулся ей, поднявшись из-за стола. Затем его глаза сверкнули той особой искрой, которую я замечал только у него.

— Привет, дорогие, как вы? — спросила она нас всех.

— Хорошо, — ответил я.

Кассия просто кивнула.

— А ты почему не ешь? — спросила мама, заметив, что тарелки стоят только передо мной и Кассией.

— Решил дождаться тебя. Кстати, дорогая, твои студенты уже празднуют? Открывают шампанское?

— Думаю, они непременно устроят праздник по поводу моего ухода в декретный отпуск.

— Да кому-то просто сказочно повезло, ведь малыш появится на свет в мае, а значит, экзамен они будут сдавать не тебе, — ухмыльнувшись, проговорил отец. — Очень рад за них. Может, послать им поздравительную открытку? Такая удача ведь сродни выигрышу миллиарда баксов в лотерею.

— Эй! — с легкой ноткой наигранной укоризны произнесла мама, нежно дернув отца за мочку уха. — Все не так уж плохо.

— Конечно, нет, — весело согласился отец. — Я полагаю, что из ста сдающих пара человек вполне может выжить после экзамена.

— Почему бы и нет? — развела руками мать. — Мой курс продвинутый и очень сложный, так что в живых остаются действительно не все. Закон интеллектуального выживания.

— Вот я и говорю, им стоит устроить праздник по случаю твоего ухода в декрет.

— А что говорят твои коллеги? Как они отреагировали на то, что ты временно оставишь их?

— О, конкуренты просто в восторге от моего грядущего перерыва в работе, так что, тебя, возможно, ждет не один букет цветов. И кстати, если бы я у тебя учился, то легко бы все сдал.

— Даже не сомневаюсь, — усмехнулась мама. — И уверена, ты бы стал подкатывать ко мне.

— Это с чего это? — заспорил отец.

— Потому что я неотразима, — победно улыбнулась она.

— Это правда, ты неотразима, — согласился с ней папа, расплывшись в ответной улыбке. — Но я все равно бы не подкатил.

— И почему же? — с огоньком в глазах спросила его мама.

— Сама же постоянно говоришь, что здоровые отношения возможны только в равенстве. Так где же равенство в романе студента и профессора?

— Нигде, — согласилась мать, погладив отца по щеке. — И если представить, что где-то в другом мире есть Драко и Гермиона, которые познакомились при таких обстоятельствах, то из их романа студента-преподавателя вряд ли вышло бы что-то здоровое.

— Но вот если тот Драко закончил бы курс и сам стал преподавателем или кем-то другим, тоже значимым, тогда, как думаешь, их нормальные отношения, при таких условиях, были бы возможны? — спросил отец.

— Возможно, — сказала мама, положив обе руки на плечи отца и смотря на него влюбленными глазами. — Может быть. Но мне больше нравится наша история, невзирая на все сложности.

— Да, — тихо согласился он, невесомо прикоснувшись к ее губам.

Затем они оба посмотрели на нас. Мы спокойно обедали, так как подобные сцены не были ни мне, ни сестре в новинку.

Они дождались, пока мы доели свой обед, а затем отец заговорил:

— Мы с мамой идем сегодня к доктору, а потом хотим немного погулять. Вы с нами?

— Не знаю, — сказала Кассия, пожав плечами.

— Я с вами! — воодушевился я. — А сейчас я пойду читать, я все съел! — соскочил я со своего стула.

Моя сестра молниеносно последовала за мной.

— Я тоже! Читай мне!

— Хорошо, идем скорее.

И мы вприпрыжку направились к выходу из кухни.

— Там еще есть еда? — услышал я вопрос матери, обращенный к отцу, когда мы с сестрой уже были за пределами кухни.

— Конечно! — почти оскорбился он.

Через пару часов мы собрались в путь. Кассия заснула и осталась дома с няней. А я и родители отправились через камин в клинику, где наблюдалась мама.

К своим семи годам я умел пользоваться камином, так что перемещение по каминной сети не было для меня чем-то шокирующим. Мама была спокойна, как сытый удав. Отец же нервничал. Он пытался скрыть свои эмоции, но я видел одолевавшие его чувства: в особом наклоне головы, или в том, как он сжимал челюсти, или в его взгляде.

— Все будет хорошо, — с мягкой улыбкой сказала мама, взяв его за руку.

Он слегка сжал ее руку и вымученно улыбнулся в ответ. Наконец их вызвали в кабинет доктора, я же остался в коридоре, читать книгу, которую взял из дома. Минут через двадцать они вышли из кабинета врача, и я заметил, что мой отец успокоился. Он пожал руку доктору, и они с матерью подошли ко мне.

— Ну, куда пойдем? — спросила мама.

— Может, сначала перекусим? — предложил отец. — Зайдем в «Джаз и кофе», у них теперь есть «семейные» зоны.

Мама несколько долгих секунд смотрела на отца, а затем выдала:

— Знаешь, а давай! Пусть будет «Джаз и кофе»!

«Джаз и кофе» располагался в волшебной части Верхнего Вест-сайда, там же, где был и наш дом. Чтобы попасть в это заведение, мы прошли шесть кварталов до тех пор, пока не оказались на Смолл-сквер. Благо погода тот день была теплой для зимы.

Стоило заметить, что эта часть волшебного Верхнего Вест-сайта немного отличалась от того места, где жили мы. Здесь располагались высокие, на мой взгляд, дома — по четырнадцать этажей! — в которых, как мне объяснили родители, размещались квартиры.

Как только мы вошли, я ощутил уютную атмосферу этого заведения. Весь интерьер был преимущественно в коричневых и охровых тонах. Идеально отполированные столы из темного дерева, удобные мягкие кресла. И очень красивый вид из окна на город. Но больше всего меня удивило то, что на стенах были только черно-белые не-волшебные фотографии. Во всех волшебных магазинах или кафе, которые я до этого видел, везде были волшебные фото, которые двигались. В этом же заведении не было ни одного такого.

Мы присели за один из столиков.

— Мы с папой часто бывали здесь, еще до вашего рождения, — сказала мне мама. — Мы нашли это место почти сразу, как только приехали в Нью-Йорк. Вечерами здесь играют джаз. Ты ведь знаешь что это такое, правда?

— Да, нам рассказывали в музыкальной школе, — ответил я. — Мне нравится здесь.

Мама широко улыбнулась и взлохматила мои волосы.

— Ай! — пискнул я. — Не люблю беспорядок на голове.

— Жаль, тебе идет, — шутливо заметила она, затем взяла в руки меню и пробежалась по нему.

— А вы видели, у них тут маггловские фото везде, — поделился я наблюдениями.

— Да, маггловские, — спокойно подтвердила мама. — Тот, кто декорировал это помещение, разбирается в своей профессии, дорогой.

Отец накрыл руку матери своей. Она нежно посмотрела на него. Он подался вперед и прильнул к ее губам в быстром поцелуе. Они несколько мгновений смотрели друг на друга, прежде чем снова повернуть свои головы ко мне.

— Я буду кофе и, наверное, мясной пирог. А что вы будете? — спросила мама.

— Пирог с тыквой и может, грушевый, — ответил я, отрывая свой взгляд от меню.

— Грушевый здесь не такой вкусный, как у Норы, — заметил отец.

— Тогда возьму тыквенный, я его ни разу не ел.

— Тыквенный, и все? — спросила мама. — Может, еще что-нибудь закажешь? Неужели не хочешь есть?

— Не очень, — я пожал плечами. — А вы не хотите пирог из тыквы? Нора его не печет, вы же, наверное, тоже его не пробовали.

Мои родители переглянулись и громко рассмеялись.

— Сын, в свое время мы с мамой съели столько тыквенных пирогов и выпили такое количество тыквенного сока, что нам этого хватит до конца жизни и еще на десять жизней вперед, — пояснил мне отец их внезапную вспышку смеха, пока мама вытирала выступившие слезы.

Тут к нам подлетел официант, и мы сделали заказ. Родители заказали себе по куску мясного пирога и чашке кофе. Помимо этого, мама взяла порцию клубничного джема. А я остановился на какао и тыквенном пироге. Когда нам принесли еду, мама полила свой пирог вязким джемом, посыпала сверху солью и корицей и начала есть, явно наслаждаясь трапезой. Я смотрел на все это с удивлением. Никогда бы не подумал, что такое сочетание продуктов вообще можно съесть, не то что получать от этого удовольствие. Я перевел взгляд на отца, и заметил схожую реакцию на его лице.

— И что вы так смотрите на меня? — спросила мама. — Это вкусно. Хотите попробовать?

Мы с отцом синхронно замотали головами.

— Ничего вы оба не понимаете в том, как надо есть мясной пирог, — проворчала она. — Клубничный джем — отличное дополнение к мясу.

На это мы с отцом ничего не сказали. Когда наш поздний обед был закончен, я спросил:

— А куда мы сейчас пойдем?

— Можно пойти в парк, — сказала мама. — На улице тепло, я бы прогулялась.

— Ты не устала? — спросил ее отец.

— Сегодня нет, — ответила она с улыбкой.

— Хорошо, можно и в парк.

Покинув кафе, мы так и сделали — пошли гулять в парк.

* * *

Через несколько недель, уже после того, как я лег спать, я в который раз почувствовал непреодолимое желание совершить набег на шкаф, в котором хранились конфеты-трюфели. И в этот раз я по обыкновению прокрался сначала по лестнице, а затем по коридору. Проходя мимо гостиной, я услышал голоса родителей. Мне стало любопытно послушать их.

— Спасибо! — сказала мать, и я услышал звонкий звук короткого поцелуя.

— За что? — довольным голосом спросил отец.

— За то, что ты… за то, кем ты стал и… — голос матери сорвался.

— Гермиона, не надо, — послышался растерянный голос отца.

— Это не те слезы, — всхлипывая, пояснила мать. — Если бы знал, как я люблю тебя и как я счастлива с тобой, — послышался звук еще одного поцелуя. — Была все эти годы и остаюсь, — новый поцелуй.

— Я тоже счастлив с тобой, — голос отца дрогнул. — Я люблю тебя.

— И я тебя.

Мне стало неловко. Я понял, что ничего интересного они не обсуждают и это очередные нежности. Я сделал шаг от двери, чтобы отойти, как тут же у меня под ногой что-то хрустнуло. Я замер. Затем услышал, как в гостиной кто-то из них зашевелился. А потом послышался голос матери.

— Дорогой, входи!

Я понял, что меня поймали, и решил не таиться.

— Иди сюда, — мягко сказала она, когда я нерешительно встал на пороге.

— Я думал, на этой неделе ты учишься подглядывать, а не подслушивать, — с лукавой усмешкой сказал мне отец, когда я подошел к дивану, на котором они оба сидели.

Я заметил, что отец держал свою ладонь на уже достаточно большом животе матери.

— Хочешь, ощутить, как малыш двигается? — спросила меня мама.

Я кивнул.

— Дай руку, — нежно сказала она, а затем, когда я подал ей ее, мягко положила мою ладонь на свой живот.

Я не сопротивлялся, ожидая, что будет, и вдруг почувствовал толчки.

— Что это? — пораженно спросил я, не отнимая своей руки от живота матери, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос.

— Это твой братишка, он толкается и пинается, — ответила мама.

— Тебе больно? — обеспокоенно спросил я ее.

— Нет, не больно, просто немого неприятно, но это ничего, — ответила она, излучая лицом такое спокойствие, что я поверил ей, не задумываясь.

Я уже читал о том, как дети развиваются в животе у матери во время беременности, но то, что тогда почувствовал, было совершенно шокирующим для меня.

— Как? — спросил я, глядя то на одного родителя, то на другого.

Отец улыбнулся.

— Я тоже не понимаю, как сынок, хотя прохожу это с твоей матерью уже третий раз, — и он поцеловал ее руку.

Я видел, что их лица находились в каком-то десятке сантиметров друг от друга. Мама приложила ладонь к лицу отца, погладив скулу большим пальцем. Затем приблизила свое лицо еще ближе к его и мягко коснулась его губ своими.

— Вы уже придумали имя? — спросил я родителей.

— Мортимер Регулус, — ответил отец. — А дядя Джо будет крестным.

Дядя Джо был пожалуй, самым эксцентричным и интересным из всех друзей моих родителей. Он также был и моим крестным.

— Регулус, — повторил я, будто пробуя на вкус это имя. — Очень странное имя.

— Не вижу ничего странного, — не согласился со мной отец. — Отличное имя, хоть и немного необычное для здешних мест.

— Почему именно Регулус? — не отставал я. — Ну, Мортимер — красивое имя. А Регулус… оно… оно, правда, странное!

— Может быть, — мягко сказала мама. — Но нам нравится.

Я пожал плечами. Хорошо, пусть будет Регулус, хотя это имя до сих пор казалось мне странным.

Приближался мой восьмой день рождения. Сия знаменательная дата приходилась на пятнадцатое апреля. Ну, а я радовался тому, что именно в этот день мне разрешат съесть столько сладкого, сколько в меня влезет.

В мой день рождения, как и в день рождения моей сестры, родители всегда готовили что-то особенное. Иногда это были новые лакомства, которые я не пробовал, или мы всей семьей ходили в театр. Моя комната и гостиная, где проходило торжество, всегда украшались.

И в каждый свой праздник я получал подарки. Какие-то дарились мне лично, а некоторые приходили по почте от тех, кто хотел поздравить меня, но не смог приехать. Всех этих людей, кто что-либо мне дарил, я знал. Например, Забини: дядю Блейза и тетю Панси.

Я знал, что они оба дружны с мамой и папой еще со школьных лет, так же, как дядя Невилл с тетей Луной.

У четы Забини была дочь, годом младше меня — Изабелла. Когда их семья прибывала в Нью-Йорк и они заходили к нам в гости, мы немного общались с Изабеллой. Но ее больше интересовало рисование и сборка конструкторов, чем чтение книг. Потому общение наше носило вежливо-равнодушный характер.

Упомянутый дядя Невилл был женат на тете Луне. Она была загадочной. Многие сказали бы, что тетя Луна странная и порой несет нелепицу, но это было не так. Я понимал ее и знал, что если тетя Луна всегда произносит что-то «в своем духе», то эти слова непременно носят скрытый смысл. И, как однажды сказала мама по этому поводу: «Это ее способ общаться с миром».

Долгопупсы, как и Забини, как и мои родители — отлично смотрелись вместе. И когда сейчас я пишу это, то имею в виду отнюдь не визуальное художественное соответствие. Тут дело во внутренней гармонии. Каждый раз, когда я смотрел на отца и мать, я явственно ощущал эту внутреннюю гармоничность. Именно она делала их совместные снимки произведением искусства.

Дядя Невилл с тетей Луной — точно так же, как и тетя Панси, и дядя Блейз — время от времени наведывались в Нью-Йорк и всегда заходили в гости. А я с удовольствием общался с ними. В этот день рождения они не смогли успеть к торжеству, но обещали быть несколькими днями позже.

Я знал, что среди близких друзей матери есть семейная пара магглов, проживающих, кажется, в Ливерпуле.

Также из своих друзей мама с большой теплотой вспоминала некоего Рубеуса Хагрида. Я никогда его не видел, но мать каждый праздник отправляла ему открытки и иногда писала письма. Насколько я знаю, он жил в Англии и был лесничим или кем-то вроде того.

Помимо Хагрида, мама не обходила вниманием и Андромеду — сестру бабушки. С ней я тоже не был знаком. Как и с Тедом Люпином — ее внуком и моим кузеном по совместительству.

Помимо этого у родителей было несколько близких друзей в Нью-Йорке. У мамы — тетя Сара из Университета и несколько приятелей оттуда же.

А их общими друзьями были: Томас Лингард — адвокат и правозащитник, ну и конечно — дядя Джо, или, если точнее, Джозеф Шеффилд, выбранный в качестве крестного для Морти. Его без преувеличения можно было назвать самым одиозным из всех их друзей. Даже тетя Луна не смогла бы переплюнуть своей оригинальностью эксцентричность этого человека.

Неординарность и великолепная ирония дяди Джо почти всегда были для меня настоящим шоу. Казалось, что он знает все тайны Вселенной, и только из какой-то ему одному понятной вредности не рассказывает никому. У него была очень странная внешность. Я находил ее нетипичной для Америки. Дядя Джо обладал мелкими правильными чертами лица, бледной кожей, черными волосами, широкими плечами и высоким ростом — почти таким же, как у отца. Венчала весь этот облик хитрая улыбка. Он также, как и мой отец, был зельеваром, но кроме того, у него было еще какое-то свое дело. И ко всему прочему, дядя Джо был человеком политической активности и часто принимал участие в правозащитной деятельности дяди Тома.

Пожалуй, именно его можно было назвать самым близким другом для родителей.

И в свой восьмой день рождения я был уверен, что он придет в гости. Он посещал почти все мои дни рождения. Меня занимал вопрос, что же именно он подарит мне, ибо подарки дяди Джо были такими же эксцентричными, как и он сам. Как-то раз, на день рождения отца, он подарил тому коллекционные серебряные часы с гравировкой «Все Блэки — чокнутые».

Как выяснилось, в тот вечер мои надежды оправдали себя: дядя Джо подарил мне толстую тетрадь в красивом твердом переплете, которая своим объемом больше была похожа на книгу, снабженную замком и запиской: «Открой, когда тебе стукнет пятнадцать»; железную дорогу и небольшого мягкого медведя коричневого цвета. Первые два подарка не вызвали во мне удивления, в отличие от третьего. У меня были плюшевые медведи и другие игрушки. Зачем мне еще один? Заметив мое удивление, дядя Джо ухмыльнулся и сказал:

— Это напоминание о том… Впрочем, ты сам все поймешь, ведь так даже интереснее! Просто пусть он всегда будет с тобой, даже когда ты станешь взрослым.

— Ладно, хорошо, — ответил я ему.

— Тебе станет все понятно со временем.

— А почему ты сразу не можешь мне сказать? Почему я должен ждать своего пятнадцатилетия? — спросил я немного раздраженный от того, что этот странный человек снова водит меня за нос.

— Эй, не злись, подарки нужно дарить вовремя, понимаешь?

— И ты считаешь, что именно сейчас подходящее время для того, чтобы подарить мне толстую тетрадь, которую я смогу открыть через семь лет?

— Да, именно так я и считаю, — произнес дядя Джо, слегка приподняв уголки губ. — Видишь ли, Звездочка, — иногда он называл меня так. Больше так никто меня не звал. Даже родители использовали совсем другие эпитеты, — мы не знаем, что случится на следующий день, потому очень важно дарить подарки вовремя, когда есть такая возможность. Ты меня понимаешь?

Я кивнул, заметив:

— Хочешь сказать, что собираешься умирать?

Дядя Джо расхохотался.

— Нет, в ближайшее время — не собираюсь, но все-таки, кто знает, что может случиться через два дня? Так что я дарю эту тетрадь тебе сейчас, пока у меня есть такая возможность. Обещай, что не откроешь ее до своего пятнадцатого дня рождения.

— Обещаю, — нехотя вздохнул я.

Все эти тайны раздражали. Я терпеть не мог, когда мне мешали удовлетворять мое любопытство. Но я отчасти понял мысль дяди Джо, и кроме того, этот хитрый лис взял с меня слово. Тетрадь — таинственная часть подарка — он без этого никак не мог. Железная дорога — для развлечения. А медведь? Ну, пусть будет.

— Смотри парень, ты дал слово, — услышал я его голос, пробивающийся сквозь мои размышления.

Я фыркнул, а он усмехнулся.

— И мишку храни, хорошо? — попросил дядя Джо.

— Да, хорошо, — бесцветно ответил я.

Родители мои — как и все те, кто решился мне что-то подарить на мое восьмилетие — не были настолько странными, и подарки у них были обычные. Новые книги, игрушки.

Сам же праздник прошел просто отлично. Мы все собрались за столом. Присутствующие поздравляли меня, не забывая сказать, какой я замечательный и умный. И эти теплые слова обо мне были не менее ценным подарком, чем материальные и интеллектуальные дары.

* * *

Спустя три дня после празднования моего восьмилетия я зашел в гостиную и обнаружил там дядю Невилла и тетю Луну. Они разговаривали с мамой. И я очень обрадовался, встретив их.

— Ну ты смотри, как вырос! — живо сказал дядя Невилл, когда я подошел к ним.

— Да, мне теперь восемь, — с гордостью ответил я, а мама погладила меня по спине.

Надо заметить, что последний раз мы виделись с Долгопупсами два года назад. Я присел в кресло, чтобы пообщаться с гостями.

— Ты уже и правда большой мальчик, — с улыбкой согласилась тетя Луна.

— Как ты смог выбраться весной, Невилл? — удивленно спросила между тем, мама, когда Эльви, один из наших эльфов, подавал дяде Невиллу кофе.

— Ну, как видишь смог, — ухмыльнулся тот.

— Я очень рада, — улыбнулась мать. — Я сейчас вернусь, только проверю кое-что, — и она, глубоко вздыхая и кряхтя, неуклюже поднялась из кресла.

— А тебе вообще можно двигаться? — с сомнением спросил ее дядя Невилл.

Мама посмотрела на него укоризненно.

— Я беременная, а не больная, Нев, — сказала она и вышла из гостиной, оставив нас одних.

Задумавшись на несколько секунд о том, что скоро у меня появится младший брат, я вдруг сказал Долгопупсам:

— Я никогда не видел ваших детей.

В ответ тетя Луна лишь улыбнулась, а дядя Невилл усмехнулся.

— Ты их не видел, потому что их нет, — просто сказал он.

— А почему у вас их нет? — стал спрашивать я.

— Потому, что мы их не хотели, — пояснила тетя Луна. — Не у всех людей есть желание иметь потомство.

Я пожал плечами и умолк, вспомнив тот разговор с отцом, в его кабинете, когда он говорил, что можно не становиться родителем, если ты не хочешь этого. Дядя Невилл тем временем с интересом смотрел на меня.

— Итак, тебе восемь. Что планируешь делать, молодой человек? — услышал я его вопрос.

— В сентябре я иду в школу, она не музыкальная. В ней мы будем учиться писать, читать и другим разным вещам. Хотя писать я уже умею и читать тоже.

— Ого! — присвистнул он. — Что за школа?

— Ну, мне говорили, что она для волшебников.

— И как ты, готов?

— Да! Наверное, там будет интересно. Жду не дождусь.

— Даже не сомневаюсь, — улыбнувшись, согласился со мной дядя Невилл. — Ты знаешь, что твои родители были лучшими учениками в нашей школе?

— Да? — переспросил я, впервые услышав об этом. — Ну, это не удивительно, они очень умные.

Мои собеседники рассмеялись.

— Да, твоя мама была на первом месте, а отец — на втором, — подтвердила тетя Луна. — И ты прав, они оба невероятно умны.

— Я постоянно что-то читаю, мне нравится это.

— Это замечательно, — мягко заметила тетя Луна. — Уверена, ты найдешь друзей в школе. Главное, не пугай нарглов.

Я пожал плечами. Наверное, будет здорово иметь друга.

Тут мама вернулась в гостиную, и разговор повернул на скучные темы о недвижимости, деньгах и новых таможенных нормах — что было для меня совсем не интересным.

Ночью, уже лежа в кровати, я размышлял о том, что в сентябре я буду посещать заведение, где меня специально будут обучать.

И уже скоро наша семья увеличится еще на одного человека. Я ждал этого. Непонятно почему, но я ждал, когда родится брат.

Приближался май, в начале которого мама должна была родить. Отец ушел в отпуск в двадцатых числах апреля и был очень взволнован. Бабушка вновь приехала к нам. А количество наших эльфов увеличилось с двух до четырех.

Для Морти была подготовлена его комната, которую родители обустраивали и украшали так, будто бы они наряжали рождественскую елку. Стены новой детской были выкрашены в молочный цвет. Кроватка была теплого оттенка, над которой висела люстра с игрушками. Еще одна детская кроватка стояла в спальне родителей.

Все мы ожидали рождения Морти со странным, непонятно откуда взявшимся, трепетом. Даже Кассия как-то притихла и уже не носилась так много по дому, как обычно.

Мы все были в предвкушении.

Однажды ночью я услышал шум. Я быстро вскочил с постели и бросился к лестнице. Я видел, что родители куда-то уходили, а бабушка желала им, что бы «все прошло хорошо»

Утром, пятого мая, за завтраком она сообщила нам с сестрой, что с мамой все хорошо, и у нас родился младший брат — Мортимер Регулус Малфой.

— Я хочу к маме! — требовательно пропищала Кассия, озвучивая между тем и мое желание.

— Не сейчас, — мягко возразила бабушка. — Ваша мама очень устала, мы пойдем завтра утром.

Я огорчился, услышав это.

— Я хочу сейчас! — стала настаивать сестра.

— А я думала почитать что-нибудь интересное своей внучке, — улыбаясь, сказала бабушка. — И еще Нора сегодня испечет торт, если мы останемся дома.

Кассия надула губы, но потом недовольно пробормотала:

— Ладно! Но только хочу интересное! Прочитай мне интересное.

Я тоже хотел увидеть маму, но понимал, что бабушка никуда нас не поведет, даже если устроить большой вселенский бунт. Я позавтракал и решил побродить по дому. Заглянул в библиотеку, посмотрел фотографии, висевшие на стенах, затем прошелся по коридору на втором этаже, зашел в мамин кабинет.

Ее кабинет был чем-то особенно забавным. В то время, как в нашем доме всегда и везде был порядок, у мамы царил какой-то непревзойденный хаос. И на ее столе, и на стульях лежали стопки бумаг вперемешку с книгами. Сами же книги могли лежать просто на полу, несмотря на то, что почти все стены были заставлены книжными стеллажами с пола до потолка, будто ее кабинет был второй библиотекой. На обоих кожаных креслах тоже лежали какие-то вещи. Иной раз даже ее волшебная печатная машинка, что стояла на столе, могла быть завалена бумагами. Я находил все это ошеломляюще странным, будто здесь жил Шляпник из «Алисы в стране чудес».

Кабинет отца в противоположность кабинету матери всегда содержался в идеальном порядке. Его бумаги никогда не лежали где попало, да и было их меньше, чем у нее. Книги и альбомы всегда находились на своих местах. На столе тоже стояла волшебная печатная машинка, почти такая же, как у мамы. Но только она, да еще стойка для ручек и перьев — вот и все, что вообще находилось на столе в его отсутствие.

Кабинеты родителей были тем местом, которое не убирали эльфы. И мне казалось забавным, что они такие разные. Я слышал, как мама говорила, что в ее хаосе на самом деле есть система, в которой ей удобно ориентироваться, но искренне не понимал, как в таком завале вообще можно отыскать то, что тебе нужно.

И сейчас я стоял посреди кабинета мамы, смотрел на весь этот бардак и думал о ней. Как она и все ли хорошо у нее и малыша? Бабушка сказала, что она очень устала. Значило ли это, что мне нужно беспокоиться?

Я скучал по ней и по отцу, хотел, что бы они поскорее вернулись домой. И дабы убить время в ожидании встречи, я решил почитать что-нибудь. Вышел из ее кабинета, прошел в библиотеку. Выбрал приключенческий роман, сел на диван и стал читать.

Я постарался полностью погрузиться в свою книгу, но мне не удалось. Однако в какой-то мере книга все-таки отвлекла меня и помогла пережить этот день.

* * *

На следующий день мы отправились в больницу, где прошли роды матери.

Я с замиранием сердца стоял перед входом в ее палату. Бабушка, державшая за руку Кассию, бросила на меня ободряющий взгляд.

Мы вошли.

В больничной палате было светло. Мама полусидела-полулежала на специальной кровати — позже я узнал, что такие кровати используются в родильных домах для рожениц. Отец сидел в кресле рядом с ней. Когда мы оказались в помещении, они обратили свое внимание на нас. На лице мамы появилась широкая улыбка. Я и моя сестра побежали к ней. Кассия хотела забраться прямо на кровать, где лежала мама, но отец быстро перехватил ее, и со словами: «Давай лучше ко мне, милая!» — усадил к себе на колени. Бабушка приманила с помощью «Акцио» два мягких кресла, стоявших в дальнем углу, и мы тоже смогли присесть.

Я посмотрел на родителей и заметил, что они оба выглядели не лучшим образом. Залегшие тени под глазами, осунувшиеся лица, явная усталость, отпечатавшаяся на всем их облике. Морщинки у глаз, опущенные уголки губ. Сутулость отца, которая вообще не была ему свойственна. Рукава его рубашки были закатаны до локтя, и я увидел, что его кисти рук и предплечья были покрыты темными синяками. Также от меня не укрылись и странные выцветшие разводы на левом предплечье, которые я уже видел ранее. Они выглядели так, будто отец самолично чистил камин и забыл стереть сажу. И еще я мог лицезреть татуировку в виде феникса травянисто-зеленого оттенка, которая располагалась на том же левом предплечье у самого сгиба локтя.

Однако, рассматривая своего отца, я заметил, что, несмотря на изнуренный вид, он будто впервые за долгое время по-настоящему расслабился. Папа выглядел измученным, но в то же время успокоенным. Мама была утомленной, но в ее глазах я видел огонек восторга.

— Я рада вас всех видеть. Малыша скоро должны принести, — произнесла мама, будто отвечая на наш немой вопрос. — И он прекрасен.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила бабушка у матери.

— Учитывая, что чуть более суток назад я родила ребенка, — неплохо. Пью обезболивающие и заживляющие зелья.

Отец дотронулся до руки матери в успокаивающем жесте.

— А как ты, дорогой? — спросила бабушка у отца.

— Пока еще не сошел с ума, — устало ответил он.

Бабушка хотела что-то добавить, но тут дверь отворилась и вошла медсестра с младенцем на руках. Она подошла к маме и аккуратно передала ей ребенка. Я с любопытством стал смотреть на малютку. Он был крохотным и забавным, с каштановой челкой, ярко-голубыми глазами и маленькими милыми пальчиками.

— Позвольте представить, — торжественно произнесла мама, — это новый член семьи — Мортимер Регулус Малфой.

Я посмотрел на бабушку и увидел умиление на ее лице. Сестра смотрела с любопытством, как и я. Затем я обратил внимание на обоих родителей и заметил на их лицах смесь нежности и воодушевления. Отец слабо улыбнулся. Он протянул руку и бережно дотронулся до новорожденного брата.

— Какой хорошенький! — восхитилась бабушка.

— Да, он красавец, — умиленно ответила ей мама, и я увидел, как ее глаза увлажнились.

— Он такой маленький, — подала голос Кассия.

— Да, милая, все дети сначала вот такие маленькие. Вы со Скорпиусом тоже такими были. И вы оба тоже появились на свет в этой больнице, — с придыханием ответила ей мама, когда непослушная слеза все-таки сорвалась с ее глаза.

Я растерянно посмотрел на отца. Он ободряюще кивнул мне, слабо улыбнувшись.

— Морти нужно покормить, — сказала мама и многозначительно посмотрела на бабушку.

— Конечно-конечно, — отозвалась та, и, обратив свое внимание на нас, произнесла: — Дети, давайте-ка ненадолго оставим вашу маму…

Она не смогла договорить, потому что сестра недовольно сложила руки на груди и перебила ее.

— Нет, я хочу с мамой!

— Мы никуда не уйдем, мы просто выйдем в коридор, ненадолго, — принялась уговаривать ее бабушка.

— Нет! — упрямо продолжала сестра.

— Вот что, — устало сказал отец, — давайте я с вами посижу в коридоре.

Кассия насупилась и посмотрела на отца, будто размышляя и взвешивая его предложение.

— Что, не хочешь провести время с папой? — пристально посмотрел он на нее.

— Хорошо, пошли, — недовольно согласилась она.

Он поставил на ноги Кассию, затем сам поднялся из кресла, взяв ее за руку. Они последовали к выходу из палаты.

— Скорпиус, пошли, ты с нами, — на ходу бросил отец.

Я неохотно встал и поплелся за ними.

Когда мы вышли из маминой палаты, Кассия тут же заговорила.

— Давай погуляем! — попросила она.

— Знаешь, я бы посидел, милая. Очень сильно устал. Давайте присядем, и вы расскажете, как прошел ваш день, пока нас с мамой не было.

Мы присели на ближайший мягкий диванчик в коридоре. Отец снова усадил сестру к себе на колени.

— Как вы жили без нас с мамой? — спросил он.

Кассия стала живо рассказывать, что читала ей бабушка и какой торт испекла Нора. И как она сама читала вслух для бабушки. Отец лишь поддакивал, вставляя изредка: «Ого, как здорово!» За этим незамысловатым общением время пролетело незаметно, прежде чем нас позвали обратно. И если верить моим часам, прошло около пятнадцати минут.

Когда мы повторно вошли в палату мамы, то я заметил, что ребенок все еще лежал у нее на руках. Я подошел ближе и, протянув руку, посмотрел на мать. Она кивнула, отвечая на мой невысказанный вопрос.Тогда я прикоснулся к новорожденному. Сначала легко погладил его голову, а затем, дотронулся указательным пальцем до его крохотной ладошки.

Странно. Очень странно.

Вот этот маленький ребенок — мой брат, у нас одни родители. И как сказал бы дядя Том — в нас течет одна и та же кровь. И теперь он тоже моя семья. Совсем недавно его не было с нами, а теперь он есть. Как пишут во многих книгах — братья и сестры бывают похожими друг на друга характером, а не только внешностью. Интересно, он будет таким же сумасшедшим, как Кассия? Или он будет умным, как я? И он был похож на маму, если не считать формы носа. У него такие же волосы, как у нее.

— Он весь в маму, правда? — тихо проговорил отец, по-видимому, обращаясь ко мне и к сестре.

— Ну, не знаю, не то чтобы прямо весь, — ответил я. — Нос у него не как у мамы.

— Ну, может быть, — согласился отец.

— А почему именно Мортимер? — спросила бабушка.

— Это красивое имя, — ответила мама. — Но звать мы его будем Морти, — сказала она с улыбкой и поцеловала малыша.

— Мортик! Он — Мортик-Морик! — встряла Кассия.

Я не выдержал и засмеялся. Родители и бабушка тоже улыбнулись.

* * *

В течение недели мы каждый день ходили в ту клинику, где родился Морти. А на восьмой день маму выписали. В нашем доме в тот же день был устроен тихий семейный праздник по случаю его рождения. На нем присутствовала только наша семья. Я удивился, обнаружив отсутствие дяди Джо на празднике. Он ведь был близок родителям, к тому же скоро он должен был стать крестным отцом Морти. Я был озадачен его отсутствием. Однако папа сказал, что сейчас у дяди Джо неотложное дело, но он обязательно придет, как только сможет. Я разочарованно вздохнул. Очень жаль, что его не было.

Праздник прошел отлично. В тот день я еще плохо себе представлял, каково это, когда в твой жизни появляется брат-младенец. Но уже совсем скоро мне предстояло это узнать.

С рождением младшего брата наша размеренная и привычная жизнь рухнула. В первую очередь сильно изменились отец и мать. Они постоянно были изнуренными, с темными кругами под глазами, растрепанными. Мама стала непривычно раздражительной и резкой. И если раньше мы всегда ели все вместе, то с появлением Мортимера это правило было нарушено. Кто-нибудь из родителей непременно отсутствовал.

Нам с сестрой стало не хватать их общества. Мы часто заходили в их спальню, где теперь стояла детская кроватка. Но нам запрещалось шуметь. Я садился на большую кровать или в кресло с книгой и просто читал. Рядом со спальней родителей располагалась так называемая «резервная» спальная, куда время от времени кто-нибудь из них удалялся ночью или днем.

Бабушка уехала от нас в начале июня.

Поначалу меня пугало то, как громко кричит маленький ребенок, и ведь непонятно было, из-за чего он так орет. Тогда отец или мама брали его на руки, и он успокаивался. Затем его снова укладывали в его кроватку, и тогда мой уставший родитель сам ложился на кровать и закрывал покрасневшие глаза.

Однажды я спросил маму:

— Вы с папой такие замученные, почему?

— Мы очень устаем, дорогой, он ведь постоянно плачет, и ночами тоже, мы оба не высыпаемся.

— Я не знал, — пробормотал я. — Маленькие дети требуют так много сил?

— Да, очень много.

— А с нами вы так же мучились? — почему-то вдруг спросил я.

Мама усмехнулась.

— Я бы не сказала, что мы прямо мучились, дорогой. Да, ребенок это очень тяжело, но и хорошее в этом есть. По крайней мере, для нас с папой.

Я вопросительно посмотрел на нее. Она тяжело вздохнула.

— Нам тяжело с Морти, но мы любим его. И мы так ждали, когда он появится на свет. И вас двоих мы тоже очень любим.

Я промолчал.

— Все будет хорошо, милый. Морти вырастет так же, как и вы с Кассией. Няня подключится к его воспитанию, и мы с папой станем больше времени уделять вам.

— Он забавный, — вдруг обронил я. — Когда не кричит.

Мама рассмеялась.

— Может быть. Почему ты увидел в нем именно это?

— Я не знаю, — пожал я плечами.

Вдруг в глазах моей матери я увидел непонятно откуда взявшуюся мольбу.

— Дорогой, я хочу попросить тебя кое о чем, — сказала она, а я приготовился сосредоточенно слушать, потому что, несмотря на усталость, тон ее был серьезным. — Ты… Ты знаешь, я хочу попросить тебя в случае чего позаботиться о Морти и Кассии.

— В случае чего? — не понял я.

— Я хочу сказать… — сбивчиво заговорила она снова, задумалась на секунду, а затем снова продолжила: — Если вдруг нас с папой не будет рядом, ты по мере сил позаботишься о своем младшем брате и сестре. Сделаешь, что сможешь.

— Например?

— Например, поможешь им в школе, ну и… вообще. Ты не должен отдавать прямо всего себя, просто… Если мы с папой не сможем, то ты будешь рядом с ними. Просто… Просто не бросай их, хорошо, — проговорила она, дотронувшись до моих волос.

— Да, хорошо… — рассеянно пробормотал я и замолчал на несколько минут.

Затем вспомнил, что хотел спросить у нее до того, как она попросила меня позаботиться о Морти и Кассии.

— А почему вы… почему вы вообще хотели детей? — задал я свой вопрос.

Моя мать задумалась.

Я спросил ее потому, что последние несколько дней размышлял об этом.

— Ну… — протянула она. — Это сложно объяснить. Наверное, потому, что мы с твоим отцом очень сильно любили друг друга, да и сейчас безумно любим. Но пришло время, и нам захотелось любить кого-то еще.

— А у дяди Невилла и тети Луны нет детей, — заметил я.

— Да, у них нет детей.

— Это значит, что они друг друга не любят?

— Нет, конечно же! — рассмеялась мама. — Это ничего не значит. Мир многообразен, сынок. И семьи бывают разными. Бывают такие, как наша — с несколькими детьми. Бывают семьи, в которых только один ребенок, бывает, что в семье и вовсе нет детей. И это не значит, что в такой семье люди не любят друг друга, просто, ну… Не у всех есть желание завести ребенка, понимаешь? Иметь потомство или не иметь — нормально. У каждого свой жизненный путь и свои желания.

Я кивнул. А моя мама продолжала.

— Также есть семьи, где из родителей кто-то один: мама или папа. Или бывает, что нет ни папы, ни мамы, а есть, например, бабушка или тетя. Как я только что сказала — семьи очень разные. Пожалуй, все типы я не перечислю. Когда-нибудь ты выйдешь в этот мир и увидишь все сам. Самое главное в семье — это любовь, понимание и уважение. Именно это делает семью семьей, а не внешние признаки.

— Внешние признаки? Что ты имеешь в виду? — тут же спросил я.

Она вздохнула.

— Знаешь, есть такие семьи, где с виду все вроде бы хорошо, но по факту между членами семьи нет ни понимания, ни принятия. И мама, и папа могут казаться милыми и замечательными на первый взгляд, но вот дети в таких семьях почему-то несчастны и имеют кучу внутренних психологических проблем. Хотя с виду все хорошо. Однажды ты поймешь, милый, — зевнула она и прикрыла глаза.

— А знаешь, дядя Невилл сказал, что они с тетей Луной не хотели иметь детей.

— Неужели ты спрашивал их об этом? — изумилась мать, снова распахнув очи.

— Да, а что?

— Нельзя так делать, дорогой! Это крайне бестактно. Дети — это очень личная тема. Нельзя спрашивать у людей, даже если они не совсем посторонние, почему они родили одного, двух, четырех малышей или не родили их вовсе. Или собираются ли вообще рожать.

— Но у вас с папой я же спрашиваю.

— У нас с папой ты можешь спросить — мы твои родители, а у остальных людей — нет.

— Я не знал, — пробормотал я.

— Главное — не делай так больше.

Она взъерошила мои волосы, а затем, вновь прикрыв глаза, уснула. Я полежал немного, но уже через несколько минут, стараясь не шуметь, вышел из спальни родителей.

* * *

В один из теплых июльских дней мы с Кассией сидели в библиотеке на мягком диване, и я читал книгу вслух. Вдруг дверь отворилась. На пороге появился отец. Сестра тут же сорвалась со своего места и запрыгнула на него.

— Папочка! — заголосила она, вцепившись в его рубашку. — Ты со мной не играешь!

— Мне нужно было позаботится о Морти, солнышко, — ответил ей отец, спуская ее на пол. — Давай поиграем сейчас.

— Давай! — живо воскликнула Кассия.

— Пойдем в твою комнату или здесь останемся?

— Пойдем в мою комнату! — восторженным тоном провозгласила она.

— Скорпиус, хочешь с нами? — предложил отец.

— Нет… — попытался ответить я, но меня грубо прервали.

— Нам не нужен Скорпиус! — недовольным тоном крикнула сестра.

— Почему же? — мягко поинтересовался отец, присаживаясь на диван.

Кассия тут же забралась к нему на колени.

— Ты — мой папа, и ты будешь играть только со мной! — категорично заявила она, схватив отца за уши и заставляя смотреть только на нее.

— Ай, отпусти, больно же! — вскрикнул отец, и Кассия убрала свои маленькие руки с его ушей.

— Папа, а ты знаешь, что мистер Нолан потерял свои часы?

Мистер Нолан был одним из ее плюшевых медведей.

— Да ты что, правда? — удивленно спросил отец.

— Да, и его выгнали из клуба, потому что он их потерял.

— Жестоко, а нельзя его обратно принять в клуб? Он наверняка очень сильно расстроен, и ему будет одиноко без своих друзей-мишек.

— Нет, нельзя! — безапелляционно заявила Кассия. — Это правило! Кто теряет часы, то не в клубе! А мистер Нолан будет общаться с белками.

— Какой находчивый у тебя мистер Нолан — не пропадет, — хмыкнул папа.

— Да! — сияла Кассия. — Он легко найдет новых друзей, а на клуб ему станет плевать. Идем же, папочка!

Отец вопросительно посмотрел на меня. Я хотел провести с ним время, но слушать про мистера Нолана и про то, как он подружился с белками, не было никакого желания; и я отрицательно замотал головой.

— Ну, пошли, — изрек отец, тяжело поднимаясь с дивана.

Он взял за руку сестру, и они ушли в ее комнату играть с медведями.

Надо заметить, что в свои восемь лет я, конечно, все еще играл с игрушками, но уже реже, ведь в то время книги стали для меня главным интересом.

Какое-то время я сидел один, читая книгу. Но затем мне надоело пребывать в одиночестве, и я вышел из библиотеки. Я постучался в дверь спальни сестры и, когда меня пригласили войти, зашел в комнату. Отец сидел на полу, прислонившись спиной к кровати, с плюшевой белкой в руках.

— Давайте сыграем в игру, — предложил я.

— Мы с папой устраиваем чаепитие для белок и мистера Нолана! — резко заявила сестра, давая понять, что моя идея ей не нравится.

— Потом продолжите, я тоже хочу поиграть с папой, — стал настаивать я на своем.

— Папа — мой! — запальчиво крикнула сестра.

— А вот и нет! — начал раздражаться я. — Он и мой тоже, так что тебе нужно подвинуться!

— Нет, папа — мой! А ты иди играй один!

— Ты — плохая! — не выдержал я.

— Не твое дело!

— Так, стоп! — вмешался отец. — Не ссорьтесь, давайте все вместе сыграем во что-нибудь.

— Мы играем с белками и мистером Ноланом, — буркнула сестра.

— Не хочу я играть с твоими тупыми белками! — раздраженно возразил я.

Лицо моей сестры мгновенно исказилось от гнева, и она сразу же запустила в меня первой попавшейся под руку белкой.

— Ай! — вскрикнул я скорее от неожиданности, чем от боли, когда плюшевая игрушка попала мне в лоб.

— Так, хватит! — строгим тоном прервал нас отец. Мы тут же притихли. — Не нужно ругаться, — уже спокойнее добавил он. — Давайте действительно поиграем втроем во что-нибудь.

Кассия обиженно надула губы, уперев руки в бока. Отец рассмеялся от такого зрелища.

— Ты со мной не хочешь играть, — обиженно пробубнила она себе под нос.

— Хочу, — веселым тоном ответил папа. — Но твой брат тоже очень скучает по нам с мамой. И ему, как и тебе, хочется пообщаться, так что будет несправедливо отталкивать его.

Кассия ничего не ответила. Тогда отец потрепал ее по волосам и сказал:

— Тебе ведь было грустно без нас? Ну вот, и ему также грустно. И не нужно бить Скорпиуса, ему же больно.

Мне не было больно, просто неприятно, когда в тебя что-то кидают. Но я решил промолчать, не сказав, что боли на самом деле не почувствовал. Я посмотрел на сестру и заметил, что она ответила отцу понимающим взглядом и нехотя пробормотала:

— Ладно, уж, пойдем сыграем в игру.

— Не кидайся в него больше ничем, хорошо.

Она поджала губы.

— Пусть не называет моих белок тупыми. Они хорошие.

— Скорпиус, не обижай… белок, — мне не показалось, я действительно увидел смех в глазах отца, когда он сказал это. Он вот-вот готов был взорваться приступом хохота.

— Я постараюсь, — ответил я через силу, стараясь и сам не рассмеяться.

— Ладно, идемте вниз, что ли? — спросил, наконец, папа.

Пока мы спускались на первый этаж, я задумался. Моя сестра всегда вела себя немного странно. То, что сидя у кого-то из родителей на коленях, она была полностью уверена, что мама или папа в ее полном распоряжении, — не было ново для нее. Но она никогда не прогоняла меня, и сегодня это ее вредное поведение было чем-то особенно нетипичным.

В гостиной мы сели играть в настольную игру под названием «Форт Нокс».

— Почему вы все время с маленьким? — спросила Кассия, когда мы начали играть.

— Он нуждается в нас, — ответил отец.

— А зачем он вам вообще? — продолжала спрашивать она. — У вас есть мы, мы же классные.

— Конечно, вы классные, — улыбнулся папа. — Но иногда… — он задумался. — Иногда людям хочется больше классных детей. Вы оба поймете, что это хорошо, иметь родных братьев и сестер, когда подрастете.

— Почему, что в этом хорошего? — спросил я скорее из отвлеченного интереса, чем сожалея, что не являюсь единственным ребенком.

— Если в жизни случится неприятность, вам будет на кого опереться, — уверенно сказал отец, а затем добавил: — Если вы трое, конечно, будете друзьями.

Я не совсем понял, о чем он говорит, но вспомнил просьбу матери позаботиться о Кассии и Морти. Подняв на отца глаза, я заметил, что он смотрит на меня с любопытством. В ответ я пожал плечами, как бы спрашивая его: «И что такого ты опять во мне увидел?» Но он лишь улыбнулся, и мы продолжили играть.

И мы играли почти до самого вечера.

* * *

Через несколько дней у нас был редкий случай совместного завтрака с родителями. И все было бы просто замечательно, если бы сестра не начала капризничать, не желая есть кашу. Мама один раз попыталась уговорить ее, рассказывая, что каша полезна для здоровья. И нет, есть на завтрак конфеты нельзя. Но Кассия не поддавалась на уговоры, продолжая упорствовать в своем.

— Не хочу есть! — капризничала сестра.

— Не хочешь?! — вспылила мать. — Ну так не ешь! — прокричала она и с силой ударила ладонью по столу.

Мы все, включая отца, вздрогнули. Кассия обмерла на мгновение, затем расплакалась и, спрыгнув со своего стула, выбежала из кухни. Мама тоже поднялась со своего стула, но отец предупреждающе поднял руку вверх и сам пошел за сестрой. Я заметил, как гнев на лице матери сменился чувством вины. А затем она обреченно опустилась на стул и тоже заплакала, закрыв лицо руками. Я крайне редко видел, чтобы моя мама ругалась или кричала, и уж тем более никогда не замечал, чтобы сразу после гневного окрика она начинала плакать. Обычно она по-другому реагировала.

С минуту я в оцепенении сидел на своем месте. Хотелось что-то сделать, но кто его знает, как мать отреагирует на меня? Вдруг снова сорвется? Затем я все же решился, сполз со стула и подошел к ней, чтобы что-то сказать или сделать, но она даже не посмотрела в мою сторону, все так же закрывая лицо руками и дрожа всем телом от рыданий. А я так и стоял в растерянности, не зная, что предпринять.

Тут в кухню вернулся отец. Наверное, я выглядел жалко, потому что он посмотрел на меня с состраданием и, слабо улыбнувшись, сказал:

— Посидишь пока в гостиной?

Я кивнул и спешно покинул кухню.

Я должен был, наверное, просто подождать в гостиной, но, по старой привычке, решил подсмотреть за ними и подслушать.

Мать сидела на маленьком диванчике, что стоял у дальней стены кухни, в объятиях отца и рыдала навзрыд. Он успокаивающе гладил ее по спине.

— Я ужасная мать! — срывающимся голосом выдавливала мама.

— Ну что ты, — мягко возражал ей отец. — Ты прекрасная мама.

В ответ мать еще сильнее разревелась.

— Самая лучшая, которая только могла быть у наших детей, — продолжал говорить отец.

— У нашей девочки будет… мо… моральная травма, и она запомнит меня… истеричкой… и ни… никогда не будет доверять, — всхлипывая и прерываясь, возражала она.

— Конечно, будет. Это просто гормоны шалят, все прекратится. Это ненадолго.

— Кассия не поймет, почему ее мама вдруг стала агрессивной.

— Я поговорил с ней, и поговорю еще, если будет необходимость.

— Она не поймет, Драко! — воскликнула мать, подняв голову от отцовской груди. — Ей пять, и она чувствительная. Она отдалится от меня, и я перестану быть для нее близким человеком.

— Уверен, все обойдется.

— Что ты ей скажешь? — требовательно спросила она. — Скажешь, что ее мама стала злой, потому что родила ее младшего брата? Как ты ей все это объяснишь?

— Я сказал ей, что ты как бы приболела и потому так ведешь себя, но ты поправишься. И ты не хотела сделать ей больно.

— Скорпиус тоже не поймет меня, я стану злой мамой, от которой шарахаются собственные дети.

— Ты не знаешь, как будет, — возразил он, проведя по ее спине вверх-вниз. — Уверен, если поговоришь с Кассией, она все поймет. Только сделай это не в ближайшие два часа.

— Я и правда становлюсь истеричкой, — выдавила мать, снова заливаясь слезами и опуская голову. — Мне хочется кричать на всех.

Отец погладил ее по волосам.

— Так сходи и покричи на кого-нибудь.

— На кого?

— На студентов нельзя? — спросил папа, и в его голосе я услышал нотки иронии.

— Нет, нельзя.

— Тогда давай найдем тебе шоу, где можно орать и крыть других самой нецензурной бранью. Нью-Йорк большой город, наверняка тут есть что-то подобное.

— Не уверена, что это поможет.

— Как знать.

Тут она снова ни с того ни с сего заплакала. Я смотрел на свою маму, и мне стало жаль ее. Я хотел подойти, сказать, что я ее люблю. Но я не мог этого сделать, я же должен был сидеть в гостиной, а не пялиться на них.

— Я плохая мать! — всхлипывая, начала мама заново.

Отец вытер тыльной стороной ладони ее пролившиеся слезы. А она глубоко вздохнула и крепче прижалась к нему.

— Невозможно быть идеальной, Гермиона. Абсолютно ни в чем. Идеальных матерей не существует. Я думал, твоя погоня за гипотетическим совершенством закончилась давным-давно, — проговорил он и на последней фразе почему-то усмехнулся.

— Ты чего? — спросила его мама, вновь подняв на него глаза.

— Да, так, вспомнил, как ты первый раз напилась.

— Нашел что вспомнить, — вздохнула она. — Мне было очень плохо утром, между прочим.

— Я помню, — улыбнулся отец, поцеловав ее в лоб. — В тот вечер ты была потрясающе милой и смешной.

Мама хмыкнула. Они замолчали на какое-то время.

— Дело не в идеале, — серьезно продолжила мать, сделав глубокий вздох. — Я не хочу быть мегерой, которая срывается на своих детях.

— Ты не мегера, — ответил отец, коснувшись ладонью ее лица, чтобы посмотреть в глаза. — Ты самый лучший человек, которого я встречал в своей жизни, самый добрый и великодушный. И ты прекрасная мама. Не плачь, Пушистик, — и он прикоснулся к ее губам в быстром поцелуе.

Они снова умолкли на несколько минут. Затем папа снова заговорил:

— Милая, наши дети все еще не получили свой завтрак, давай ты приляжешь и поспишь, а я прослежу, чтобы они поели. И за Морти тоже присмотрю. Молока ведь в бутылочках достаточно?

Она кивнула.

— Не переживай, все это закончится, мы ведь это и раньше проходили, — сказал он.

Она не ответила, лишь быстро поцеловав его в шею.

— Идем, провожу тебя до спальни.

Они оба поднялись и вышли из кухни. Я не успел вовремя ретироваться, и они заметили меня. Когда родители проходили мимо, отец посмотрел на меня внимательно и произнес:

— Завязывай с этой дурной привычкой подсматривать и подслушивать, сын.

Я сник. Плохо, что они поймали меня. Хотя сам виноват, надо было вовремя уносить ноги.

После того, как мама поднялась наверх, а отец спустился на первый этаж, наш прерванный завтрак возобновился. Кассия снова отказалась есть кашу, и отец попросил Нору приготовить ей омлет. Его она съела.

Ближе к вечеру отец нашел меня в моей спальне. Я сидел на подоконнике и читал книгу.

— Ты как? — спросил он, очевидно, желая начать разговор.

— Нормально, — ответил я.

— Слушай, — осторожно начал он, присаживаясь на один из стульев, — я хотел поговорить о том, что произошло сегодня за завтраком.

Я кивнул, побуждая его продолжить.

— Мама, она… Ей сейчас нелегко, поэтому она немного как бы, ну… чрезмерно эмоциональна. Но пройдет время, и она станет прежней.

Я видел, что отец старательно подбирает слова.

— Почему она так сделала? — спросил я. — Она правда болеет?

— Ну… — задумался отец. — И нет, и да. У нее сейчас сложный период, она такая, потому что… В общем у нее в организме некоторые изменения, это бывает сразу после того, как женщина родит ребенка. И эти изменения делают ее раздражительной. Но это не навсегда, мама станет прежней.

— Когда?

— Не знаю, здесь не может быть точного расписания. Но она очень любит нас всех. И сейчас ей очень нужна наша поддержка.

— Я хотел сказать ей, что люблю, — пробормотал я. — Когда она плакала.

— Так почему не сказал? — воскликнул отец, вскинув руки в эмоциональном жесте.

— Я не знаю, она была такой… такой… я не знаю, как сказать.

Отец понимающе посмотрел на меня и кивнул.

— Обязательно скажи маме, что любишь ее, сегодня вечером или завтра утром, в общем, когда она проснется. Это очень ей поможет.

Я кивнул.

И я сделал так, как он просил. Мама проснулась под вечер и выглядела намного лучше, чем утром. Я подошел к ней и сказал, что люблю ее. Неожиданно она заплакала, чем застигла меня врасплох. А затем крепко стиснула в своих объятиях, а отпустив, начала целовать мои щеки и бормотать, как сильно любит меня.

В ту ночь я лег спать успокоенным.

К августу наша жизнь стала приходить в какое-то подобие порядка. Мортимер стал меньше плакать, родители стали спокойнее и не такими изнуренными, как были в первые месяцы после рождения брата. Мама начала выходить из дома на процедуры, предусмотренные для недавно родивших женщин.

А в сентябре я впервые пошел в школу.

Целую неделю до первого сентября я пребывал в эйфории. Я знал, что для меня откроется новый мир. Наверное, я заведу друзей. К этому меня активно подталкивали оба родителя, расписывая как здорово проводить время с друзьями.

Я сразу же решил, что стану лучшим учеником. Это было важно для меня. Мне всегда говорили, что я очень умен, и я намеревался продемонстрировать это не только маме, папе и их друзьям. Я хотел показать это учителям и соученикам. Хотя моя мама почему-то предостерегала меня от того, чтобы я указывал на ошибки других, если таковые замечу. Она говорила, что перед тем, как поправить кого-то из лучших побуждений, стоит все-таки сначала предложить помощь в учебе. Да и вообще стоит заниматься исключительно собой и своими делами. Отец соглашался с ней, указывая на то, что советы по учебе вообще-то должны продаваться за деньги. Бесплатно можно помогать разве что друзьям, да и то не в ущерб себе.

Еще одна причина, по которой я хотел быть лучшим учеником, крылась в моих родителях. Они в свои школьные годы были первыми — об этом мне дядя Невилл сказал, — и я не хотел быть хуже их.

За две недели до первого сентября мы с отцом ходили покупать все необходимое для учебы к школе.

Я всегда любил книжные магазины, их атмосфера просто завораживала меня. Иногда мне хотелось купить все книги, лежавшие на полках. И тот день не был исключением: я самозабвенно бродил между стеллажей и смотрел на новые книги. Я не знаю, сколько провел бы там времени, но отец оторвал меня от этого занятия, пояснив, что нужно посмотреть учебники, тетради и «по мелочи».

Мы быстро купили все необходимое, после чего я потянул его к тем полкам, книги на которых вызывали во мне наибольший интерес. К тому времени, как я подошел к стеллажу второй раз, там уже стоял какой-то человек. Я принялся рассматривать книги, не обратив на него никакого внимания. И когда отец второй раз подошел, дабы вытащить меня из блаженного созерцания книг, тот человек оглянулся и сначала бросил на нас изумленный взгляд, а затем — враждебный. Изменения на его лице произошли так быстро, что это не могло не озадачить меня. Но отец, видимо, поглощенный хлопотами, этого не заметил.

В итоге помимо учебников мы прихватили из магазина еще несколько книг, которые я выбрал. После чего вернулись домой.

Вернувшись, я похвастался маме, сколько всего мы принесли. А она сияла и говорила с восторгом, что процесс сборов в школу несет в себе особенную прелесть. Отец пожимал плечами и хмурился, что означало, что он с ней не совсем согласен.

Я стал отсчитывать дни до начала моей школьной жизни, отмечая их в календаре.

* * *

И вот он настал, мой первый школьный день.

Яркое солнце, бойко вторгшееся в мою комнату через окно, не закрытое шторами, приветствовало меня, нагло скользя по стенам, полу и мебели в моей спальне. В то утро я не смог поесть, так как сильно волновался и переживал, осознавая, что моя прежняя жизнь закончена. После завтрака, на котором я ничего не съел, невзирая на все уговоры родителей; я снова поднялся к себе, чтобы переодеться. Я надел белую рубашку и черные брюки. Попытался завязать галстук, как учил меня отец за несколько дней до этого, но у меня ничего не вышло.

Я мучился уже несколько минут с этим куском материи, как в мою комнату вошел отец. Он улыбнулся, взглянув на меня.

— Давай-ка помогу, — сказал папа, забирая из моих рук галстук и осторожно завязывая его у меня на шее. — Надо будет посвятить больше времени этой науке, — добавил он, мастерски орудуя раздражающим предметом туалета.

— А, кажется, что это просто, — недовольно буркнул я, испытывая раздражение из-за бесчисленных попыток овладеть этим искусством.

— Это только кажется, — улыбнулся он. — Когда у меня в детстве это не получалось, я хотел разнести что-нибудь.

— И как, разнес?

— Да, пару раз, — усмехнулся отец.

— Как же ты научился?

— Много тренировался. Если много трудиться над чем-то, у тебя это получится, даже если таланта нет совсем.

Я вздохнул.

— Не люблю галстуки!

— Он нужен только в первый день, а так — у вас в школе нет формы и обязательного ношения галстука. Если не хочешь — не носи.

Он странно посмотрел на меня, со смесью воодушевления и какого-то сожаления в глазах.

— Вот ты уже идешь в школу, сын. Совсем стал взрослым, — сказал он и быстро обнял меня.

— Ты как будто этого не хочешь, — сорвалось у меня.

Он печально улыбнулся.

— Просто ты очень быстро вырос. А мне кажется, что буквально вчера ты только родился на свет.

— Ты странный, — сказал я.

— Да, так и есть, — не стал он спорить.

— Почему родители не хотят, чтобы их дети выросли?

— Ну, не то чтобы не хотят, — уклончиво ответил отец. — Просто… — он помедлил, подбирая слова, но так ничего и не добавил.

— Что «просто»? — не отставал я от него.

— Я не знаю, как тебе это объяснить.

— Да ладно! Ты знаешь все на свете, а почему не хочешь, чтобы я вырос — объяснить не можешь?

— Да нет у меня желания, чтобы ты навсегда остался маленьким! — рассмеялся папа.

— Тогда почему ты такой грустный? — не унимался я.

— Я не грустный, — возразил он. — Все хорошо. А сам ты как, волнуешься?

— Да, — признался я.

— Все будет хорошо. Это хорошая школа, и там будет много детей твоего возраста. Все будет отлично.

— Наверное, — ответил я, ощутив некое успокоение от его слов.

— Ну что, идем вниз?

— Да, идем.

Мы спустились вниз. Мама стояла в гостиной. Она крепко обняла меня.

— Так хочется пойти с вами сегодня! Но нельзя оставить Морти и Кассию одних. Мы с папой очень гордимся тобой, — воодушевленно сказала она, снова обняв меня. Однако я уловил в ее глазах тот же печальный блеск, что и у отца.

Я не стал спрашивать ее сразу, решив, что могу потом расспросить.

— Нам пора, — напомнил папа, и мама тут же еще раз порывисто обняла меня и поцеловала в щеку.

В школу мы переместились с помощью нашего камина.

Когда мы оказались в вестибюле учебного заведения, то я увидел, что это просторное светлое помещение с кучей взрослых и детей. Затем мы прошли в класс, расселись по партам.

Когда я сел за выбранную мной парту, то заметил за соседним столом мальчика. Он робко улыбнулся мне. Я улыбнулся в ответ и представился. Он тоже назвал свое имя. Его звали Томас Кессиди.

Наш вводный урок начался с того, что учительница представилась, поздравив нас с началом нашей школьной жизни. А затем мы кратко рассказали о себе. Этот урок был единственным в тот день, и после него все разошлись по домам.

В последующие дни мы с Томом также сидели за соседними партами и почти сразу подружились. А еще через пару недель я завел дружбу с магглорожденным парнем по имени Дэниэл ван дер Варт. И мы трое стали друзьями.

* * *

С тех пор, как я пошел в школу, мой распорядок дня изменился. Я вставал утром в восемь часов, завтракал, брал свою школьную сумку и вместе с отцом перемещался через камин в здание школы. В девять начинались занятия. Возвращался я в двенадцать, иногда позже. Обедал вместе с семьей, затем усаживался делать домашнее задание. Потом мы пили чай с пирогом. После этого мы с мамой или отцом шли гулять на улицу. Затем у нас был второй обед или ранний ужин — каждый из родителей называл эту трапезу по-разному. Вечером я занимался музыкой, играл с родными в какие-нибудь игры или читал. В восемь часов вечера у нас был ужин. В девять-десять часов вечера я укладывался спать. В те дни, когда мне нужно было посещать музыкальную школу, прогулка откладывалась на вечер.

В то время я стал читать не только приключенческую литературу. Изредка я брал книги серьёзного содержания: драмы, трагедии, про смерть, войны или переживания трагических событий. Всё эти книги были написаны в жанре фэнтези. Над некоторыми историями я плакал и зарекался брать подобное для вечернего чтения.

Надо заметить, что свое желание стать лучшим учеником в школе, я осуществил. Я всегда тщательно подходил к выполнению домашнего задания. И чтобы произвести на учителей еще больше впечатления, я делал больше, чем они задавали нам. Моя отлично выполненная домашняя работа вызывала их восхищение и одобрение, а я чувствовал себя очень счастливым. И я, как и планировал, стал не только лучшим в классе, но и в вообще среди всех первоклассников нашей школы.

В нашей школе было три первых класса по четырнадцать учеников в каждом. У нас действовала бальная система на все три класса. И в вестибюле школы был магический измеритель первенства. Среди нашего потока первым всегда был я, солидно оторвавшись от всех остальных.

После первых двух месяцев учебы я так вошел во вкус побед на учебном поприще, что стал пренебрегать занятиями музыкой. Однако поскольку у меня были большие способности к ней, я не особенно сдал в успеваемости.

Было бы ошибкой предполагать, что я только учился и учился. Ко мне в гости иногда приходили друзья: Том и Дэн. Они наведывались ко мне вдвоем или по отдельности. Мои родители были очень рады, что я так быстро нашел друзей.

Два моих друга были разными. Дэн был живым, подвижным балагуром, большим любителем пошутить. Том был более спокойным и даже несколько молчаливым. Он, как и я, был из волшебной семьи, которая проживала в большой квартире, в доме с лифтером и консьержем. Дэн же был магглорожденным и жил в маггловской части Верхнего Вест-сайда, в большом шикарном доме с прислугой. Иногда он рассказывал нам об обычаях американских магглов, и мы с Томом удивлялись.

* * *

Как-то раз в ноябре я в мирном и благодушном настроении сидел один в библиотеке и читал книгу. Это был великолепный теплый и солнечный день, в воздухе пахло пожухлой листвой и пылью. На ближайшем ко мне столе стояла ваза, с неизвестными мне тогда оранжевыми цветами, которые так хорошо сочетались с красками осени. Теплый ласковый ветер проникал в открытое окно, сообщая мне свои тайны, будто уговаривая выйти на улицу и пообщаться с ним. Завороженный его шепотом, я поднялся, отложив книгу.

Распахнув окно пошире, я подставил лицо ветру. Он будто понял меня, поприветствовав новым манящим потоком, отдающим запахом пыли и едва уловимым ароматом дыма. Я смотрел на улицу, где прямо напротив окна библиотеки рос клен, покрытый прекрасной желто-бордовой листвой. Яркое осеннее солнце, лаская его, делало крону будто светящейся, а ветер колыхал листву, заставляя крону разговаривать с ним. Я смотрел на все это и думал, что никогда не видел ничего прекраснее. Захотелось оказаться внутри этой кроны, чтобы эти прекрасные листья танцевали вокруг меня, а теплый ветер рассказывал мне свои истории. Я вытянул руку, будто желая потрогать то, до чего нельзя было дотронуться. Закрыл глаза, слушая ветер, и внезапно ощутил легкое нежное прикосновение. Я открыл глаза через несколько секунд и замер.

По библиотеке стройными рядами кружили желтые и бордовые листья. Я сделал рукой неопределенный жест, и часть их проследовала к ней. Я понял руку вверх, и поток устремился под потолок; сделал вращательное движение рукой, и листья последовали за ней.

«Ха!» — изумился я, и из моего рта вырвался мощный поток воздуха, который отбросил кружащиеся в воронке листья к дальней стене.

Я смотрел на все это с открытым ртом.

В тот момент я подумал, что, возможно, это пробуждение магии. И оно было другим. Мирным. Когда магия пришла ко мне в первый раз — это было пугающим. Сейчас же я будто встретился с красотой и понял, что она может общаться со мной.

Я стоял посреди библиотеки и просто наслаждался моментом, не в силах оторвать свой взор от увиденного.

Затем все закончилось. Листья просто упали на пол. А мне стало грустно. То, что произошло, было так чудесно, что я был не в силах это передать. Будто и вправду соприкасаешься с чем-то волшебным. Но не с тем волшебством, что являлось технологией и которое можно объяснить. Не с тем волшебством, которое постигали волшебники, стараясь овладеть и поставить себе на службу. Это было магией совершенно другого порядка. Неизведанным, неуловимым и прекрасным.

Я не рассказал родителям, что случилось. Это было слишком личным. Но они, скорее всего, и так все поняли, когда увидели гору листьев на полу библиотеки. Они не сказали мне ни слова в упрек, не задали неудобных вопросов, лишь загадочно улыбнулись.

Я всегда любил снег. Особенно под Рождество. Когда он падает такими крупными хлопьями, а за окном уже скорое приближение праздника. Я смотрел, как крупные снежинки кружат в каком-то необъяснимо красивом танце, прежде чем приземлиться на мое окно или на улицу.

На утро Сочельника у меня всегда было мирное радостное настроение и все вокруг казалось сказкой. И я не хотел портить ее своими повседневными делами. Потому что стоит тебе только выйти из комнаты, как волшебство исчезнет, оставляя тебе лишь повседневность. Моя повседневность прекрасна, и я люблю свою семью, но иногда хочется чего-то другого. Чего-то такого же, как эти снежинки, кружащие там за окном и словно зовущие тебя на их сказочный танец-празднование. Поэтому в то предпраздничное утро, я сидел на подоконнике и как завороженный смотрел в окно.

И я даже не заметил, как дверь в мою комнату отворилась. За спиной услышал мягкий вопрошающий баритон:

— У тебя все хорошо?

Пришлось обернуться. В дверях стоял отец.

— Да, все отлично. Просто смотрю, — ответил я.

Отец подошел к окну.

— В этом году нам повезло, у нас будет снег на праздник, — умиротворенно сказал он.

— А в Англии часто идет снег?

Он присел рядом со мной на подоконник.

— В Англии сырая, дождливая до омерзения погода. Но иногда под Рождество там выпадает снег. Это очень красиво. Зимний снежный сад выглядит просто потрясающе.

— Ты жил в доме с садом?

— Да, у нас был огромный сад и очень большой дом.

— Ого! Сад… — благоговейно протянул я, рисуя себе потрясающие картинки в голове. — Он красивый?

— Да, очень, — улыбнулся отец. — Когда я был твоего возраста, то обожал гулять по нему. Особенно зимой, особенно в Рождество.

— А почему вы с мамой переехали раз там такой сад?

— Нам нужно было работать.

— А куда все это делось: дом, сад?

— Никуда, — пожал плечами отец. — Все это: и дом, и сад — все еще находится в Англии. Я, в принципе, не могу себе представить, что с фамильным домом что-то может случиться.

— Фамильным домом? — заинтригованно переспросил я.

— Да, это когда дом принадлежит более одного поколения семьи.

— Я знаю, — нетерпеливо сказал я. — А кто там жил?

— Я и мои родители.

— А почему бабушка там не живет? Она-то ведь не работает, да?

— Да. Одна из причин, почему бабушка предпочитает жить во Франции, а не Англии — это ужасный климат нашей родины.

— Мы туда поедем когда-нибудь?

— Нет, не думаю. Но ты сам сможешь съездить туда, когда вырастишь и если захочешь этого.

— Я обязательно поеду! — оживился я. — Я должен посмотреть на этот сад!

Отец рассмеялся.

— Совсем не обязательно ехать в Англию, чтобы посмотреть на сад. В мире много мест, где есть замечательные сады. Нет нужды ехать за этим именно в Британию. Идем на завтрак? — позвал он меня.

— Пойдем, — вздохнул я, понимая, что мое созерцание царства снежинок закончено.

Мы спустились вниз, где мама после пожелания нам доброго утра, сказала: «Я думала — вы утонули».

Наш дом уже был пропитан праздником. И не только потому, что у всех было хорошее настроение, но и своим внешним видом. Кухня, лестница и многие другие места в нашем доме уже были красиво украшены. Только гостиная пока не обрела праздничный вид, ее надлежало украсить сегодня. На входной двери висел шикарный венок.

И хотя до Рождества оставался еще целый день, праздник уже прочно поселился в нашем доме, и этот завтрак тоже был праздничным. Мы сидели за столом всей семьей — не было только Морти, — для нас была приготовлена особенно вкусная еда.

Я смотрел в окно, Кассия ковыряла в своей тарелке вилкой, а родители вели неспешную беседу и смеялись над чем-то.

— Пойдемте на каток, — вдруг долетели до меня слова отца. — Там сегодня, наверное, очень красиво.

— Да! — восторженно крикнула Кассия.

— Хорошая идея, — улыбнулась мама. — Няня придет через час, тогда можем и собираться. Ты как, дорогой? — спросила она меня, видимо, не дождавшись никакой реакции. — Хочешь на каток?

— Да, конечно, я тоже иду, — ответил я, радуясь возможности погулять со своей семьей.

Не то чтобы я очень хотел именно на каток, но это был чуть ли ни первый совместный выход моей семьи после рождения Морти, и я никак не мог пропустить такое.

Спустя час, я стоял у двери нашего дома и ждал, когда мама, папа и Кассия выйдут на улицу. Снег все еще вальяжно ниспадал крупными хлопьями на землю. Я смотрел на это чарующее действо и не хотел, чтобы оно заканчивалось. Вот если бы это мгновение можно было продлить. Или взять и остановить. Все это было просто сказочным. И даже воздух. Он был достаточно морозным для снега и не достаточно холодным для того, чтобы замерзнуть. А, кроме того, было тихо и безветренно.

Я смотрел на все это, не желая никуда уходить, но вот почти все мое семейство вышло из дома, и мы отправились на каток.

Когда мы добрались до него, я поразился тому, как красиво он был украшен.

Я почти не катался, потому что не умел. С прошлой зимы так и не научился, уж больно сложно это было — держать равновесие. Зато Кассия с удовольствием передвигала ноги по льду под наблюдением отца. Он неоднократно звал и меня попробовать, но я отказывался, лишь наблюдая у ограды. Отец на мои отказы пожимал плечами, и снова возвращал свое внимание сестре.

Я смотрел вдаль на катающихся и веселящихся людей и вдруг внезапно увидел, как подлетающая к нам мама, помахала рукой.

— Как вы тут? — спросила она, резко затормозив, чем вызвала всполох снежных искр.

— Все хорошо, — сказал я, наблюдая яркий румянец на ее щеках.

— Дорогой, чего ты там стоишь? Пойдем кататься, — сказала она, протягивая мне руку в кожаной перчатке, плотно обтягивающей ее ладонь.

— Нет, я не умею, — неуверенно отозвался я.

— Научишься, — вставил отец. — Мама тоже когда-то не умела.

— Да, я научилась. У мамы талант — учиться новому, — с искрой в глазах, улыбаясь, подтвердила она.

Отец прыснул, услышав эту реплику.

— Ладно, Драко, пробегись, а я побуду с детьми.

Когда папа убежал, мама предложила мне попробовать хотя бы постоять на льду. Она говорила, что будет держать меня и я не упаду, но я не горел желанием кататься по льду, вспоминая прошлый год, когда я видел, как мальчик моего возраста свалился прямо на лед и разбил себе все лицо в кровь.

В тот день я так и не стал учиться кататься на коньках, зато провел его с семьей, что для меня несомненно было очень приятным.

Мы вернулись домой через несколько часов, отдохнули и стали готовиться к праздничному ужину.

В нашей семье Рождество всегда было тихим семейным уютным праздником, праздновать который мы начинали с Сочельника. Из друзей матери и отца, присутствовал обычно только дядя Джо. Сегодня вечером он тоже ожидался.

После того, как мы отдохнули после похода на каток, мы всей семьей спустились вниз, чтобы украсить гостиную и елку, которую установила Нора, пока нас не было дома.

Надо заметить, что я обожал наряжать елку. У нас каждый год в гостиной была большая настоящая елка. Кассия бегала вокруг нее, нарезая круги и попискивая от удовольствия. А я и родители украшали ее руками, вешая на ветки красивые шары и другие игрушки. Отец отпускал свои специфические шуточки, а мама пыталась одолеть его в негласном соревновании «кто кого перешутит». Получалось у нее не всегда успешно, но она была напористой и сдаваться не собиралась.

Я знал, что это мама в свое время завела такую традицию — украшать елку руками, без помощи магии. Они с отцом тогда были намного моложе, и нас троих у них не было.

Праздничный стол между тем уже был накрыт и сервирован — Нора об этом позаботилась. Мама время от времени напоминала сестре, чтобы та не носилась так сильно, потому что может, столкнувшись со столом, зацепить скатерть и испортить красивую сервировку.

Дядя Джо появился в нашем доме не совсем к ужину, а чуть раньше. Я был рад увидеть его и, когда в камине раздался характерный треск, я бросил свое занятие и подбежал к нему.

Выбравшийся оттуда гость улыбался до ушей.

— Звездулька, привет! — поприветствовал он меня. — Только ты меня сегодня вечером рад видеть?

— Не придумывай, Джо, — возразила мама, подходя к камину и попутно распутывая клубок из нескольких гирлянд. — Добро пожаловать. Ты молодец, что не припозднился.

— Потому что?..

— Sero venientibus ossa.⁽¹⁾

Они оба рассмеялись, и дядя Джо картинно принюхался.

— А что Нора готовит на ужин?

— Это сюрприз, — ответила мать.

— Прозвучало не слишком обнадеживающе.

— Должна же быть какая-то интрига, а то скучно будет, — парировала она.

— Там утка в апельсинах, — ответил я.

Дядя Джо расхохотался.

— А тебя, молодой человек, никто за язык не тянул, — шутливо укорила меня мама.

— Зато я не скажу какой пирог Нора печет, — попытался вывернуться я.

— Прозвучало угрожающе, — деланно испугался дядя Джо. — Нужна помощь с украшениями?

— Да нет, но если хочешь — присоединяйся. Сегодня мы как-то припозднились, — сказала мама.

— Потому что катались на коньках, — выдала подбежавшая Кассия. — Я на них отлично катаюсь!

— Я в тебе не сомневался, — ответил он ей, потрепав по макушке.

Затем он подошел к одному из диванов, рядом с которым отец вешал с помощью магии одну из гирлянд — все-таки это только елка украшалась вручную.

— Помощь нужна, Драко? — спросил он отца.

— Нет, мы скоро закончим, — отмахнулся тот.

Дядя Джо пожал плечами и присел на диван, а я сел рядом.

— Как тебе школа, Звездочка?

— Отлично. Мне нравится. Я лучший ученик среди всех первых классов. Остальные даже близко не подобрались к моему успеху, — с воодушевлением рассказал я.

— Это здорово, ты и правда молодец.

Краем уха я услышал, как отец поднялся на второй этаж, а мама зачем-то ушла на кухню.

— Любишь Рождество?

— Конечно, — ответил я. — Его не возможно не любить.

Тут дядя Джо поднес свою правую руку к переносице и почесал ее, а мне бросилось в глаза то, что часы на его руке точно такие же, как у отца. Серебряные, с минималистично оформленным циферблатом. И я бы не заметил этого, если бы он сам полтора года назад не подарил такие часы отцу.

— У тебя часы как у папы? — спросил я.

— Да, — улыбнулся он. — Они точно такие же, как у твоего папы. Это хорошие часы, — подмигнул он.

— Я вижу, — ответил я.

Тут в гостиную вернулась мама.

— Утка скоро будет готова, а пока можно выпить.

— Хорошая идея, я бы выпил. А что в программе?

— Много чего, — хитро подмигнула мама. — Тебе понравится.

— А где мой третий крестник, кстати?

— Спит, — довольным тоном ответила мать.

— Но позже его можно будет увидеть?

— Да, конечно.

В гостиную вошла Нора и довела до нашего сведения, что утка готова и можно ее подавать вместе с остальными угощениями.

Мы сели за стол и наш праздничный ужин начался.

Этим вечером все было прекрасно. Как, собственно, и следующим утром, когда мы снова всей семьей пошли гулять после завтрака. Заглянули в милые заведения, которые были словно из сказки, прогулялись по парку. Мы получили подарки.

Родители наши смеялись, улыбались и целовались.

* * *

Через несколько дней после Рождества мы остались на ночь с няней. Потому что родители собрались в театр. Я был в театре и знал, что это займет только вечер, но они вознамерились провести ночь вне дома. Как объясняла мама, им с отцом необходимо было «побыть только вдвоем». Она сказала, что они очень любят нас, но им нужен «выход в свет».

Они оба были очень красивыми. Мама в своем длинном черном атласном платье, облегающим ее фигуру. И отец в элегантном костюме, с идеально причесанными волосами. На груди у матери сверкало ожерелье из синих камней, уши украшали такие же синие сережки. Лицо было украшенным косметикой, она вкусно пахла. Я смотрел и не мог отвести глаз. Всегда знал, что мои родители — самые красивые, но сейчас они были просто сверкающими. И не только изнутри, но и снаружи.

Они ушли, а мы остались с няней.

Вернулись они на следующий день, ближе к вечеру. И я заметил, что мамины волосы больше не были убраны в элегантную прическу. Они были распущены и даже в некоем в беспорядке. Волосы отца тоже были плохо причесанны, галстука в его туалете больше не наблюдалось, а один конец ворота белоснежной рубашки торчал из-под пиджака, когда он снял с себя пальто. Их одежда уже не была столь безупречной. Но сияющие и счастливые лица, с которых не сходили широкие довольные улыбки, явно говорили о том, что время, проведенное наедине друг с другом, прошло для них замечательно. Правда, было непонятно, отчего они такие растрепанные.

— Как вы тут? — спросила мама, крепко обнимая и целуя сестру.

А когда отец подошел ко мне, я услышал запах маминой туалетной воды от его одежды.

— Все хорошо, — ответил я. — Поиграем во что-нибудь?

— Обязательно, — ответила мама, зевая. — Только мы с папой сначала немного поспим, хорошо?

Я кивнул, и они поднялись наверх. Какие-то странные они были тем вечером.

Но, в любом случае, эти зимние каникулы были для меня прекрасными и замечательными. Я повсюду встречался со Сказкой, моя семья была в порядке — все было хорошо.

---

1) Поздно приходящим — кости (лат) — древняя римская поговорка

Вернуться к тексту

Я отлично провел рождественские каникулы. Общался с семьей и друзьями, ходил гулять. Тем не менее, начало нового учебного триместра для меня было вдохновляющим и желанным. Учеба, школьные друзья, похвала учителей и статус лучшего ученика делали меня счастливым.

Я с друзьями часто сидел в библиотеке. Это было уютное место: с мягкими стульями, деревянными столами, огромными стеллажами книг и приветливым библиотекарем.

Однажды в конце января я, Том и Дэн готовились к уроку американской литературы. Мы с Дэном методично выписывали в свои тетради все, что нам могло понадобиться, а Том искал книги для себя.

— Эй, парни! — заговорщически зашептал он, когда подошел к нам со стопкой книг. — Я тут кое-что узнал.

Я поднял голову от своей тетради, побуждая его сказать, что же именно он там узнал.

— Вы не поверите, что я нашел! — продолжал воодушевленно шептать Том. — Оказывается, в Магической Англии в конце двадцатого века была гражданская война.

— Да ты гонишь! — так же шепотом возразил Дэн.

— Сам посмотри, — и Том протянул Дэну одну из книг, название которой гласило: «Гражданские войны в магическом мире».

— Я стесняюсь спросить, а зачем нам гражданская война где-то на другом конце земного шара? — прошипел я, потому что их восторги мешали мне сосредоточиться и написать отличный конспект.

— Потому что это интересно, — ответил Том. — Я давно хотел об этом прочитать. Как-то раз мне попалась книга, и в ней было написанно об этой войне. Я решил, что это отличная тема.

— Тема для чего? — спросил Дэн. — История только со следующего года. Кого ты сейчас собрался впечатлять своими знаниями?

— Да я просто для себя, — недовольно проворчал Том. — Интересно же.

— Ну, вообще-то — да, интересно. Я в детстве много рассказов о войне слышал, — нехотя согласился Дэн.

— Вот и я о том же! Интересно! — воодушевленно зашептал Том.

Я не мог с ними не согласиться, история — это всегда интересно. Все эти события: войны, борьба за власть — все это было захватывающим. Я вытянул шею, чтобы посмотреть содержание книги.

Глава, на которой Том открыл ее, носила название: «Гражданские войны в Магической Британии во второй половине двадцатого века». Дэн, заметив и мою заинтересованность, подвинул ко мне книгу, чтобы нам обоим было удобно читать.

Из изложенного я понял, что некий Том Реддл, назвавшийся впоследствии Волдемортом, пропагандировал идею «чистоты крови». Достойными и полноценными признавались лишь волшебники, рожденные в волшебных семьях. Магглорожденные же презрительно именовались «грязнокровками» и вместе с магглами подлежали уничтожению, согласно идеям этого маньяка.

В конце восьмидесятых магическая Британия была охвачена страхом и ужасом, из-за того, что слуги Волдеморта набрали такую силу, что терроризировали не только магглорожденных, но и всех несогласных, в том числе и чистокровных волшебников, вставших в оппозицию к нему. Элита его последователей называлась «Пожирателями смерти». Их противники именовали себя «Орденом Феникса».

Однако в восемьдесят первом году могущественного Волдеморта победил годовалый ребенок по имени Гарри Поттер. Каким образом ему это удалось — неизвестно.

Целых шестнадцать лет общество магической Британии жило в мире, пока однажды Волдеморт не восстал из мертвых. Тогда его вновь победил Гарри Поттер, которому к тому времени насчитывалось семнадцать лет. Финальная битва между Орденом и Пожирателями, в ходе которой Темный Лорд и был убит, произошла в школе чародейства и волшебства Хогвартс.

— Хо-хо! — воскликнул Дэн. — Этот Волдеморт прямо Гитлер волшебного мира!

— Да, и тебе плохо было бы, живи ты в то время в Англии, — встрял Том.

— Ой, — отмахнулся Дэн. — Я в жизни бы не остался там, где не круто. Я просто уехал бы и вернулся домой уже после войны.

Пока они спорили, я собирался с мыслями, чтобы высказать, что думаю по поводу того, что только что прочитал.

— Чушь собачья! — внезапно вставил я свое. — Чтобы младенец победил могущественного волшебника?! Быть не может! Все это просто бред. Наверняка его укокошили его противники. Автор нам здесь просто сказки рассказывает.

Оба моих друга посмотрели на меня.

— В общем-то, ты прав, — согласился Том. — Я тоже не верю в то, что маленький ребенок способен победить могущественного волшебника.

Я кивнул. Подобная история и правда больше похожа на вымысел. Победа годовалого мальчика над сильным волшебником — как же! Может, этому Гарри Поттеру было как раз семнадцать, когда он побеждал Волдеморта в первый раз.

Однако сама тема заинтересовала меня. И я подумал, что неплохо было бы почитать что-нибудь посвященное ей, только без всяких мифов про победы младенцев над взрослыми магами. Надо попросить маму или папу свозить меня в книжный магазин, чтобы купить там подходящую литературу. Ведь в нашей библиотеке почему-то не было книг по этой тематике.

— Эти англичане все же странные, — протянул я.

Том и Дэн прыснули в один голос. Я не сразу понял, почему.

— Чувак, ну ты отмочил!

— Чего это вы ржете?

— Да ты же сам англичанин! — напомнил Том.

— Думаешь, я англичанин раз мои родители — англичане? — с сомнением протянул я.

— Ну, не француз же, — ухмыльнулся Дэн.

— Но ведь родился я здесь.

— И что? — не отставал Дэн. — Ты даже говоришь с совершенно другим акцентом.

— Ты так говоришь, как будто это важно?

— Чувак, это не важно! — воскликнул Дэн, взяв меня за плечо. — Ты можешь быть хоть из племени мумбу-юмбу — мне все равно. Но чисто теоретически, ты — англичанин. Хотя, если тебе не нравится, можешь считать себя американцем, твоя снобская задница не повредит нам.

— А такое племя как мумбу-юмбу вообще существует? — спросил Том.

— Да наплевать! Это неважно, — ответил Дэн.

За этим спором мы не заметили, как к нам подошла библиотекарь с хмурым лицом.

— Прекратите шуметь, молодые люди! — грозно взирая на нас, процедила она.

— Извините, — извиняющимся голосом прошептал Том. — Может, пойдем в комнату отдыха и там поговорим?

— Идем, — согласился Дэн.

Мы собрали свои вещи и покинули библиотеку, проведя остаток школьного дня в комнате для отдыха.

* * *

Когда тем же вечером мы собрались всей семьей за ужином и делились тем, как прошел день; я высказал свое желание написать доклад на тему гражданских войн в Магической Британии конца двадцатого века. Я сказал это будничным тоном, ожидая, что родители поддержат меня в моем желании написать работу по тому предмету, который мы даже еще не начали изучать. Я бы заработал в свой актив баллы, а кроме того, показал учителям, что способен опережать события. Однако ожидания мои почему-то не оправдались. Отец застыл со стаканом холодного чая в руках, а его обычно спокойное выражение лица сменилось оторопью. Мама тоже была потрясена.

— Откуда ты вообще узнал об этих войнах, дорогой? — удивленным тоном выдавила она.

— В книге прочел. В школьной библиотеке.

— В книге, — протянул мой отец странным тоном.

— Да, в библиотечной книге. Только там вместо нормальной информации какую-то чушь написали, что годовалый младенец смог победить крутого волшебника, которого не в силах были одолеть другие сильные маги Британии. Так что я хочу нормальную серьезную книгу о гражданских магических войнах в Британии безо всяких детских сказок, — на одном дыхании протараторил я свое, не особенно обращая внимание на то, как странно родители смотрят друг на друга.

— Вот что, — сказала мать, когда я закончил говорить. — Давайте-ка не будем обсуждать за столом неприятные вещи, такие, например, как войны.

— Поддерживаю, — тут же поддакнул ей отец. — Давайте просто спокойно поужинаем. Мама права, подобные темы лучше не обсуждать за столом.

— Но… — попытался возразить я.

— Дорогой, мы обязательно поговорим о твоей поездке в книжный магазин, но чуть позже, хорошо, — мягко прервала мои возражения мама.

Я кивнул. Остаток ужина прошел в разговорах о чем-то незначительном.

А после ужина мои надежды провести время со всей семьей за настольными играми, рухнули, как карточный домик. Потому что родители заперлись в кабинете отца на весь оставшийся вечер. Я очень хотел подслушать, о чем же они там говорят, но, к великому сожалению, ничего не услышал.

Они покинули кабинет только перед моим отходом ко сну. Мама поцеловала меня в лоб, накрывая одеялом. Она выглядела усталой и немного печальной.

И когда я лежал в постели, пытаясь найти свой сон, то услышал, как дверь моей спальни открывается. Я подумал, что это, должно быть, отец. Я не ошибся. Он присел на край моей кровати и, положив руку мне на плечо, погладил меня по спине, издав грустный вздох.

Мне это показалось тогда немного странным.

* * *

Следующее утро было субботним, и в школу мне было не нужно. Я уговорил маму погулять со мной по городу. Этот день был великолепен: теплый и солнечный — такой, о котором можно только мечтать зимой.

Мы с мамой гуляли по городу и разговаривали.

— Знаешь, мам, вчера я сказал, что англичане — странные, а Дэн и Том рассмеялись.

— Милый, их сложно винить, — улыбнулась она.

— А я англичанин или нет? — спросил я.

Мама удивленно посмотрела на меня.

— А это важно тебе? — мягко спросила она.

— Да нет, просто любопытно. Вы вот с папой англичане.

Она улыбнулась.

— Откровенно говоря, родной, национальность — это последнее, как я себя определяю. Я всегда думаю о себе, как о человеке. В жизни только это важно. Важно, какой ты человек: хороший или плохой. А все остальное — не так значительно.

— Но мы — разные. Вот есть люди с другим цветом кожи или разрезом глаз.

— Да, дорогой. Мир очень разнообразен и, по-моему, от этого он только красивее. Но это лишь внешняя оболочка.

— А почему тот волшебник — Волдеморт считал, что кто-то был хуже, потому что родился в семье не-волшебников?

— Он был плохим человеком.

— Это же странно, считать чью-то кровь лучше, а чью-то хуже. Это же бред.

— Соглашусь, это — бред. Цвет крови у всех одинаков.

— Тогда почему в этот бред поверили другие люди? Они тоже были плохими?

На этих моих словах, мама почему-то впала в ступор. Она смотрела несколько секунд в одну точку, затем повернулась ко мне и ответила:

— Это сложный вопрос, — задумчиво и немного напряженно протянула она. — Некоторые действительно были плохими. И поверили в весь этот бред про «чистую кровь», потому что им не хватало уверенности в себе. Поэтому им надо было найти то, что якобы сделает их лучше других. Но это не поступки или ценности человека, которые как раз важны. Это то, с чем человек рождается. Такая характеристика, как национальность или пол, или цвет волос, или цвет кожи — нейтральна. Она не хуже и не лучше. Это просто разнообразие жизни, милый.

Но этим людям были нужны привилегии по отношению к другим. И они нашли причину, по которой были якобы ценнее других. Подобный образ мыслей, то есть мнение о том, что ты лучше или хуже на основании нейтральных признаков — это очень плохо.

Но, знаешь, — серьезно добавила она, когда я собирался вставить в разговор свою мысль, — были и те, среди его номинальных сторонников, у кого просто не было другого выбора. Это были совсем молодые люди, чьи родители сознательно выбрали Темного Лорда и его разрушительные идеи. У них просто не было возможности противостоять ему.

— То есть им пришлось мириться с тем, что этот маньяк проник в их жизнь? — спросил я, съежившись.

— Да, и это очень печально.

— А откуда ты знаешь? — снова спросил я. — Ты в книге прочла?

— Да, милый, я читаю много книг, как и ты, — ответила она, склонившись к своим ботинкам и проверяя шнурки.

Я собрался задать еще вопросы, но она внезапно перебила меня.

— Милый, знаешь, я что-то проголодалась и устала. Пойдем домой?

— Но мы же еще не дошли до книжного магазина, — запротестовал я. — Я хочу книгу о тех войнах в Англии.

— Давай в другой раз, хорошо. Я очень сильно устала.

— Ладно, идем, — недовольно буркнул я.

И мы отправились домой. Но я уже знал, что изучу заинтересовавший меня вопрос. И хоть вокруг гражданских войн в Магической Британии и роилось куча мифов и легенд, сама эта тема будоражила мое любопытство, и я не собирался так просто сдаваться.

Тема гражданских войн в Магической Британии очень заинтересовала меня, и я намеревался узнать все что можно. Однако буквально со следующей учебной недели в моей относительно безоблачной жизни появилась червоточина.

Имя этой червоточине, лишавшей меня душевного покоя, было Стивен Тайлер. Он приехал откуда-то из Тенесси и сразу стал выпендриваться. Его появление в моем классе лишило меня спокойствия и заставило сначала отложить до лучших времен, а затем и вовсе забыть про войны в Британии.

С первого же дня, как он появился в понедельник в моем классе, этот парень вывел меня из себя своими пижонскими ответами на уроках. Это совершенно выбило меня из привычной колеи.

Но дальше стало только хуже.

Он бесил меня до чертиков. Своим невыносимым всезнайством. Тем, что поднимал руку на уроках также часто, как и я сам. Этот деревенщина оспаривал у меня первенство в учебе, и я терпеть его не мог. Я полгода был единственным любимчиком у учителей и самым лучшим учеником, но придурок Стив портил мне всю радость пребывания в школе. Особенно меня раздражала его довольная рожа после того, как он справлялся с заданием раньше меня.

Родители, по-видимому, обеспокоенные моим состоянием, часто спрашивали меня о причинах плохого настроения. Я объяснял им, но они не понимали меня. И это раздражало еще больше. И мама, и отец говорили, что для них не важно: буду я лучшим или нет — они все равно любят меня и гордятся мной.

Я злился, когда они так говорили. Ведь это было важно для меня. Я не мог смириться с тем, что какой-то ковбой обставляет меня — меня! — в учебе. И хоть я всегда сохранял лицо и частенько показывал этому выскочке и идиоту его место, которое было вторым или даже третьим, — мне все равно было тяжело.

Меня до боли возмущало его присутствие в моей школе и в моем классе. Иногда если он чего-то не знал, я пояснял ему это так, как он того и заслуживал: с чувством явного превосходства. Впрочем, он не отставал и платил мне той же монетой. Мы со Стивом никогда не проявляли агрессии открыто, лишь поддевая друг друга заносчивым тоном, держась друг с другом так высокомерно, как могли. И надо заметить, что неприязненное напряжение между нами замечали абсолютно все.

Мои друзья реагировали на нашу скрытую борьбу по-разному. Том говорил, что верит в меня и что Стив просто выделывается, и, на самом деле, он ничего не знает. А Дэн без всякого зазрения совести смеялся и шутил над ситуацией. Однажды он назвал наше противостояние «Холодной войной».

Как-то раз я, не понимая, что он имеет ввиду, спросил:

— Чего?

— Холодная война, чувак, — ухмыляясь, пояснил мне Дэн. — Это история не-волшебного мира. Политическое противостояние на грани войны между США и Советским Союзом в прошлом веке. Его называли «Холодной войной». Ну, прямо как у вас с Тайлером. Ржака просто!

— Вообще не ржака, — раздраженно ответил я.

— А мне — ржака. Я будто внутри сериала нахожусь, — хохотнул Дэн. — Слушай, чел, тебе надо расслабиться.

— Расслабиться? — вспылил я. — Да ты издеваешься?!

— Ну, как хочешь, — меланхолично пожал плечами Дэн. — Но на фига тебе это первенство? Не понимаю.

— Потому что я хочу быть лучшим! — в который раз, пояснил я.

Дэну этого, конечно же, не понять. Он делал то, что от него требовали учителя и не пытался стать хоть сколько-нибудь выдающимся.

* * *

Однажды перед сном, наблюдая мое раздражение Стивом, моя мама завела свою любимую песню про то, чтобы я попробовал подружиться с ним.

— Да не буду я с ним дружить! — сразу завелся я.

— Но почему, дорогой? — недоуменно спросила она меня.

— Потому, что мне не нужен идиот среди друзей. И знаете, — обратился я к обоим родителям, находившимся в данный момент у меня в спальне: — Мне все равно, из какой дыры с навозом этот субъект выполз! Я его уделаю в учебе, потому что из нас двоих только один настоящий умник — и это я! А не какой-то там провинциальный ковбой, недавно слезший с коровы.

Мама открыла рот от удивления, а отец странно посмотрел на меня.

— Дорогой, нельзя так, — укоризненно произнесла она. — То, что…

— Нет, можно! — оборвал я ее. — Про него — так можно!

— Дорогой, ты ведь не обзываешь его, правда? — странно озабоченным тоном поинтересовалась она.

— Очень мне надо! — оскорбился я. Вот, правда, моя мама странная, если считает, что я опущусь до того, чтобы прямо и откровенно высказать Стиву свое презрение. — Он не стоит того, чтобы я даже смотрел на него! — заявил я и вздернул подбородок вверх.

Мама издала возмущенный вздох и тут же собралась что-то сказать, как отец взял ее за руку и многозначительно посмотрел ей в глаза.

— Уже поздно, ложись спать, — тяжело вздохнув, проговорила она.

— Дочитаю главу и лягу, — ответил я.

Она кивнула, грустно улыбнулась, поцеловала меня в лоб и они с отцом удалились.

* * *

В конце апреля в нашей школе должна была состояться Большая Научная выставка. Это было большое событие в жизни нашей школы. Учащиеся должны были выбрать проект, который представлялся на этой выставке. На проработку проекта давалось два месяца. Но самое главное — у нас должен был быть победитель. Тот, кому вручался кубок и куча призовых баллов, которые помогут оторваться в учебной гонке от одноклассников.

Я возлагал большие надежды и на свою работу, и на само мероприятие; особенно в свете того, что деревенщина Стив немного обошел меня за последнюю неделю. И если я выиграю, то смогу оторваться от него настолько, что к концу учебного года он уже не догонит меня.

Поскольку магию нам было еще запрещено использовать, то проект не был связан с волшебством.

Я обратился за помощью к своим родителям, которых я считал самыми умными людьми на земле. Я объяснил им, что мне важно именно победить и никак не меньше.

Они пообещали помочь, и, кажется, даже сами заинтересовались. Через несколько дней они предложили мне вариант с моделью водяной мельницы. У меня к тому времени тоже была идея. Я решил сделать вулкан. И когда я поделился с ними своей мыслью, они оба сказали, что вулкан — слишком банально. Почти все школьники делают их. И если я хочу удивить школьную комиссию, то мне необходимо что-то оригинальное. Например, водяная мельница. Впрочем, это мой проект и последнее слово за мной.

Я подумал несколько минут и согласился на их идею.

Школьные правила запрещали родителям помогать с проектами к выставке, но я точно знал, что это правило будет нарушено всеми без исключения и решил для себя: чем я хуже? Пусть и мои родители помогут мне получить победу в конкурсе.

В течение двух месяцев мы втроем активно работали над мельницей, и для меня это было прекрасное время. Мне очень сильно нравилось делать что-то общее с отцом и матерью. И даже, несмотря на то, что мои родители много времени уделяли младшему брату, у которого резались зубы, они все равно находили время для помощи мне.

Я с воодушевлением работал над мельницей, предвкушая свою победу. Единственное, что меня печалило, так это то, что в проекте свершено нельзя было использовать магию. Тем не менее, мы сделали замечательную мельницу, и я не сомневался в своей победе. Ведь мы трое вылизали мою работу, как могли.

* * *

Научная выставка была назначена на двадцать девятое апреля. Это была пятница. По такому случаю были отменены все занятия, и весь день был отдан предстоящему мероприятию.

Я многого ждал от выставки. Особенно потому, что придурок Стив своими шутовскими выходками смог вырваться вперед, что очень сильно злило меня.

Поэтому накануне мероприятия я не спал полночи, волнуясь и предвкушая это событие. А с первым звоном будильника, вскочил и поспешно стал собираться в школу.

Несмотря на обуревавшее меня волнение, я был уверен, что стану победителем. И мне до смерти хотелось натянуть нос Стиву на глазах у его и у своих родителей; и наконец-то вернуть себе лидерство в общем школьном зачете.

Я оделся в свой лучший костюм. Белоснежная рубашка самого высокого качества, темно-синие брюки и пиджак. Я даже попытался сам завязать галстук, но это было сложно. Пытаясь в который раз сделать все правильно, я с досады топнул ногой. В конце концов, я решил бросить это занятие и идти без галстука. Я все равно выглядел шикарно, уж куда лучше, чем Стив.

За этими размышлениями меня и застал отец, когда вошел в мою комнату.

— Волнуешься? — нарушил он молчание, едва показавшись в дверном проеме.

— Наверное, — честно признался я. — Сегодня на выставке я должен побить этого навозного ковбоя из чертового Тенесси.

Отец рассмеялся, затем его лицо приобрело серьезное выражение.

— Но ты ведь знаешь…

— Давай не сейчас! — нервно прервал я его, и в следующую секунду выбежал из своей комнаты.

Не стоит и говорить, что за завтраком мне кусок в горло не лез. Я видел, что мама то и дело с тревогой смотрит на меня, мягко уговаривая съесть что-нибудь. А я смотрел и говорил, что не могу есть.

Этот день должен стать для меня триумфом. Потому что со мной на выставке будут и мама, и папа. Я не могу показаться им и всей школе неудачником.

От мысли, что я не получу первое место, мне становилось плохо; и я пытался себя убедить, что все обойдется, ведь мой проект — самый лучший. Он собран умами трех самых умных людей на планете, он просто не может проиграть.

Когда мы пришли в школу, в зале, который назывался выставочным, стоял шум и гам. Весь наш класс был здесь. Мои одноклассники распаковывали свои проекты.

Я почти сразу увидел своих друзей, быстро поздоровался с ними и принялся за дело.

Я занял один из столов и стал готовить свой проект к демонстрации.

У меня тряслись руки, но я все-таки собрал мельницу как надо. Тут мама и папа не могли помочь мне, они же не должны были знать, как она вообще собирается.

Когда все было готово, я с замиранием сердца ждал того момента, когда школьная комиссия подойдет ко мне, чтобы оценить мою работу.

Сердце бешено колотилось у меня в груди.

И вот, наконец, эта минута настала. Школьные судьи подошли к моему столу. Мои родители были рядом. Я с гордостью продемонстрировал свое детище. Члены комиссии мило улыбнулись мне и похвалили за отлично проделанную работу. На душе от их похвалы полегчало. Я был почти уверен, что получу первый приз. Осталось только дождаться, когда они посмотрят работы других учеников, посовещаются и вынесут свой вердикт.

Я нервничал и ждал, когда же объявят победителя. На идиота Стива я даже не смотрел, и мне было не интересно, какую посредственность тот сконструировал.

Я просто ждал.

И вот, наконец, самая грандиозная минута настала.

За трибуну в центре зала поднялась директриса с листком бумаги. Я знал, что именно сейчас будет объявлен победитель.

Все во мне сжалось.

Мои родители, должно быть, почувствовали мое настроение или же увидели мое лицо, потому что отец ободряюще взял меня за плечо, а мама нежно погладила по голове.

Раз, два, три…

Я плохо слушал вступительную речь директрисы, но эти слова, возможно, запомню на всю жизнь.

«И победителем научной выставки этого года объявляется… Стивен Тайлер!»

Очень сложно описать то, что я почувствовал в ту секунду, как услышал это.

Почва просто ушла у меня из-под ног. Возможно, я пошатнулся, так как в какой-то момент ощутил на своей спине крепкие руки.

Что?! Как?! Какой еще чертов Тайлер?!

Я же должен стать победителем!

Непонятно откуда у меня вдруг появились силы, чтобы не заплакать прямо здесь, на глазах у всех. Я был опустошен и не мог поверить в происходящее. Краем уха я каким-то образом уловил, что Тайлеру дали приз за изготовление вулкана.

Вулкана?!

Да как же так?!

Я повернулся к родителям.

— Идемте отсюда. — Не своим голосом изрек я.

Мы ушли.

Смятение в моей душе сменилось гневом, пожирающим меня изнутри. Яростным гневом, как кипящая лава в жерле вулкана. Ведь если бы мои родители согласились с моей идеей, я бы сейчас выиграл. Совершенно очевидно, что мой вулкан был бы лучше, чем вулкан чертового Тайлера. Но они оба зачем-то сбили меня с правильной идеи, и теперь я проиграл.

Это все из-за них. Этот позор и это поражение.

Мысль о том, что не придумай мои родители дурацкую идею мельницы, все было бы иначе, — поднимала в моей душе жгучую волну ярости.

Я весь кипел и готов был взорваться, когда мы трое оказались в нашей гостиной.

— Дорогой, не расс… — начала моя мама.

И тут меня прорвало.

— Это вы во всем виноваты! — вспылил я.

— Мы? — недоверчиво переспросил отец.

— Да! Вы! Вы плохие родители! Я больше никогда не буду доверять вам! — кричал я.

Оба моих родителя оторопели. Они смотрели на меня с широко открытыми глазами. А я, лишь мельком заметив это, распалялся еще больше. Я просто не мог поверить, что чертов Стив Тайлер со своим чертовым вулканом победил меня. И это после того, как я два месяца трудился над своим проектом, не покладая рук!

Я с силой пнул диван.

— Все это из-за вас! — продолжал истерить я. — Это поражение! Это чудовищное поражение — из-за вас! Если бы вы не сбили меня с идеи! Терпеть вас не могу! Вы — плохие!

Они оба обмерли от шока, неподвижно застыв с широко открытыми глазами.

А я, выплеснув свой гнев, молниеносно рванул в свою комнату. Влетев в нее, я громко хлопнул дверью и снова с силой пнул мебель. На этот раз кровать.

Внутри меня все взрывалось от гнева, разочарования и боли. Подгоняемый этими эмоциями, я метался по периметру спальни, как дикое животное в клетке, не в силах обуздать обуревавшую меня злость.

Я не знал, сколько прошло времени, прежде чем я, обессиленный, сел на пол; подтянул ноги и, обняв их, заплакал от досады. Я сидел так какое-то время, прежде чем в дверь постучали.

Я не ответил. Затем стук повторился. Я снова проигнорировал его. Постучали в третий раз — никакой реакции. Затем все стихло. Видимо, тот, кто стоял по ту сторону двери, оставил попытки поговорить со мной.

Я сидел на полу, жалея себя и ярясь, обливаясь слезами досады и разочарования. Больше всего на свете я хотел, чтобы этого дня — не было; чтобы этого сраного Стива — не было; чтобы той глупой ситуации, в которой я оказался, — не было. Наверняка, в понедельник я стану официальным посмешищем всей школы. Скорпиус Малфой опять проиграл конкуренцию! Все только об этом и будут судачить. Перспектива услышать насмешки не только одноклассников, но и учеников других классов, — казалась убийственной. Хотелось прямо сейчас взять и сбежать куда-нибудь, и больше никогда не видеть всех тех, кто вскоре будет издеваться надо мной и моим провалом.

Обессиленный этими душевными терзаниями, я прилег прямо на пол. Глубоко вздохнув, я закрыл глаза. Я лежал так какое-то время, но затем в мою комнату снова постучали. Я открыл глаза, разлепил губы и хрипло выдавил:

— Войдите.

В комнату вошли отец и мама. Эмоции в их глазах были схожими: печаль, разочарование, обида. Что-то внутри меня сжалось, заявив о себе неприятным чувством вины.

Они смотрели на меня, а я — на них. Мама молча подошла и присела на пол рядом со мной. Отец остался стоять на ногах, скрестив руки на груди. Его губы были плотно сжаты, но я знал его. Он казался собранным и спокойным, но я видел его глаза и эмоции, полыхающие в них.

Моя мать глубоко вздохнула и заговорила первой:

— Сынок, я понимаю, что ты расстроен, — грустно начала она, — Но нельзя так… мы с папой так сильно любим тебя, а ты бросаешься такими словами. Ты сделал нам очень больно.

И тут я увидел слезу, нагло сорвавшуюся и едва успевшую покатиться по щеке, как она быстро поймала ее, смущенно сглотнув.

— Так нельзя… — тихо повторила она.

Я не произносил ничего. Ее слова поразили меня, уколов в самое сердце. Со всем своим гневом я забыл, что мои родители хотели мне помочь и сделали все, что смогли. И предложив в качестве проекта мельницу, — они хотели как лучше.

А теперь я сильно обидел их. Раскаяние скрутило мой живот, больно ударив в сердце. Моя мать говорила спокойно, но ее слова больно задели меня. Я смотрел в их печальные глаза и не знал, что ответить. Мне стало больно от осознания сделанного.

— Я… — хрипло начал я, спустя несколько минут. — Мне жаль, что я… что я сказал такое. Простите меня, я больше не буду, — пораженно пролепетал я.

Мама грустно улыбнулась, отец вздохнул.

— Больше так не делай, — устало сказал он. — У нас с матерью тоже есть чувства, знаешь ли.

— Простите меня… — снова обронил я, не зная, что еще можно сделать или сказать.

Мой отец глубоко вздохнул, дотронулся до моей головы своей рукой. Я немного расслабился.

— Дорогой, мы понимаем, что ты хотел победить, но второе место — это тоже очень здорово, это большое достижение, — вновь заговорила мать.

— Второе место? — переспросил я.

— Да, милый, тебе присудили второе место.

— Да все равно! — махнул я рукой. — Второе или третье — все это провал и поражение.

— Но… — неуверенно начала она.

Я вскинул голову, посмотрел ей в глаза. Она замолчала, так и не продолжив свою фразу.

Отец прокашлялся и, присев здесь же рядом, проговорил:

— Слушай, сын, я понимаю, второе место — это тяжело. Очень тяжело. Хочется прибить всех и вся, а особенно того, кто в данный момент оказался первым.

Это странно, но от его слов мне стало чуточку легче.

— Ты правда понимаешь? — спросил я его.

— Правда, — ответил он. — Ты, наверное, чувствуешь сейчас себя самым большим неудачником. Чувствуешь, что мир не справедлив, раз тебе приходится быть вторым, особенно после того, как ты приложил столько сил и сделал отличный проект.

Я кивнул, а затем, осознав что он сказал, спросил с недоверием:

— Отличный проект?

— Да, просто превосходный, — подтвердил отец. — Если хочешь знать мое мнение — эти судьи идиоты. Вручать первую награду за банальную идею. Но, как бы там ни было, ты отлично справился и мы с мамой гордимся тобой. А по поводу победы… очень жаль, что так вышло, — продолжил папа. — Но иногда жизнь выкидывает такое…

Он хотел сказать что-то еще, но тут я перебил его, высказав то, что тяготило меня:

— Как я приду в школу в понедельник? — обреченно спросил я, чувствуя, как по моей щеке против воли стекает нечто мокрое и соленое. — Как? Все же будут моим провалом тыкать в меня! Я стал неудачником и посмешищем всей школы!

От этой мысли все во мне похолодело, стоило только представить, как, скорее всего, будут измываться одноклассники, особенно те, кто дружил со Стивом.

— Неужели ребята в вашей школе правда так делают? — изумилась мама.

— Да, — ответил я, — пока учитель не видит. Ну и вообще, они все равно будут смотреть на меня как на неудачника.

— Против этого как раз есть отличное средство, — уверенно сказал отец.

— Какое?

— Когда придешь в понедельник в школу, подними голову повыше так, будто это тебе отдали первое место. А если кто-то начнет издеваться по поводу того, что ты второй, скажи, что подобное присуждение первого места — вещь весьма субъективная, и твой проект не хуже, чем у того парня, а то и лучше. Говори это уверенным тоном, и они отстанут. Если сам во что-то веришь — то сможешь убедить в этом и остальных. Ты знаешь, Скорпиус, что далеко не всегда победителями в жизни являются самые умные?

Я замотал головой. Это было что-то новое.

— Иногда, хотя нет — почти всегда, — выигрывает тот, в ком больше всего уверенности в себе. Такой человек не сомневается в своей исключительности, и другие верят ему. Они чувствуют эту мощную харизму.

Я слушал слова отца с открытым ртом и удивлением, потому что подобное он говорил мне впервые.

— А если вдруг твои одноклассники будут сильно наседать, — продолжал отец, — поинтересуйся, какое место они сами заняли.

— Папа прав, — согласилась мама. — Голосование жюри совершенно субъективно. Кроме того, уверенность и правда творит чудеса. Не показывай им свою уязвимость, и они не смогут воспользоваться этим.

И я также полностью согласна с папой, что именно твоя водяная мельница была лучшей.

— Да, — подтвердил отец. — Мельница — отличная, и ты должен гордиться своей работой, как и учебой в этом году. А учителя? Да, они могут быть пристрастны и не оценивать объективно, так что не стоит считать их мнение эталоном.

— Но у наших учителей нет любимчиков, — запротестовал я.

— Может, они просто этого не показывают, — пожала плечами мама. — И, дорогой, нам с папой не нужно, чтобы ты был лучшим учеником. Мы любим тебя и считаем лучшим вне зависимости от твоих достижений в учебе. Конечно, полностью забрасывать учебу тоже не надо…

— Дело не в вас, — прервал я ее. — Я сам хочу быть лучшим.

— Хорошо, милый, раз ты этого хочешь, — примирительно согласилась мама.

— И вообще, — продолжил я, — вы же тоже были лучшими в своей школе, я не могу быть хуже вас.

— Откуда ты это знаешь? — изумился отец.

— Мне дядя Невилл сказал.

— У дяди Невилла слишком длинный язык, — недовольно проворчала мать.

— Я не хочу быть вторым, — обреченно вздохнул я. — Но теперь уже ничего не поделаешь. До конца учебного года остался один месяц, и я не смогу набрать нужное количество баллов, чтобы обогнать Стива; даже если буду учиться день и ночь. Я в любом случае буду только вторым по итогу года.

Они с сочувствием посмотрели на меня.

— Мне очень жаль, — сказал отец. — Но ты можешь стать первым в следующем году. Знаешь, в жизни так случается, что не всегда и не везде удается достичь победы с первого раза. Иногда на это нужно больше времени и усилий. Ничто хорошее просто так не дается без усилий. И зачастую чтобы стать лучшим, нужно трудиться больше всех.

Я удрученно пожал плечами. Он был прав. Хотя вот сейчас мне это вообще никак не могло помочь — место лучшего ученика в моем первом учебном году все равно уже потеряно.

— Лучше бы этот навозник Стив вообще никогда не появлялся в нашей школе!

— Дорогой, не нужно так называть его, — с укоризной в голосе произнесла мать.

— Почему это? Он правда из Тенесси. Вот если бы он был из Лос-Анджелеса, я бы его так не называл, — парировал я.

— Милый, я понимаю, что у вас жесткое соперничество, но… — она не закончила, словно обдумывая что-то. Затем, вздохнула и проговорила иное: — Хорошо, обсудим это позже.

— Я помогу тебе с учебой, — вдруг сказал отец. — Я же все-таки зельевар, могу подготовить тебя по зельям. Или помочь составить доклад на занятие. Такой доклад, который в жизни не сделает этот твой Стив.

— Ты будешь учить меня зельям? — с восторгом спросил я.

Зельеварение было желанным и интересным для меня, кроме того, я точно смогу уделать в этой области Стива, ведь я буду знать много того, чего он не узнает никогда.

Несмотря на свой юный возраст, я уже тогда понимал, что существуют эксклюзивные знания. Нечто такое, что нельзя просто найти в книге. И если я буду знать что-то из серии «не для всех», то уж точно буду круче Стива.

— Да, сынок я буду тебя учить, — голос отца вырвал меня из блаженной мечтательности, — Но с условием: ты будешь соблюдать все необходимые правила. А особенно — правила безопасности при варке зелий.

— Я буду! — тут же пообещал я. — Начинаем завтра?

Отец рассмеялся.

— Нет, прости, не завтра. Наверное, летом, — задумчиво ответил он. — Да, летом, — тут же подтвердил папа более уверенным тоном. — Скорее всего, после отпуска.

— А почему не сейчас?

— Сейчас много дел, лето — более подходящее время.

— Ну, хорошо, — пожал я плечами.

Мне стало легче. Я знал, что со следующего года у нас начнется несколько предметов, которые условно можно было назвать «Введение в магические науки». Использовать магию нам пока не дадут, но мы будем изучать теорию. И «Введение в зельеварение» там тоже будет. Без сомнения, на нем я буду лучшим.

— Я тоже могу помочь с учебой, — добавила с улыбкой мать, прерывая мои размышления.

— Хорошо, хотя трансфигурацию мы не будем проходить на следующий год. Наверное, — с сомнением сказал я.

— Твоя мама не только в трансфигурации соображает, знаешь ли, — заявила она с улыбкой.

— Спасибо, — я подался вперед, и тут же почувствовал, как оба моих родителя крепко обняли меня.

Потом они поцеловали меня и удалились из моей спальни, оставив меня одного.

Я просидел остаток дня один. Даже на ужин не спустился. Я старался подбодрить себя и избавиться от остатков чувства сожаления за свои слова. Пробовал отвлечься, развлекая себя очередной книгой, но мне все равно было нестерпимо грустно. Хотя после разговора с родителями, у меня появился живительный луч надежды, что, возможно, в будущем мне удастся то, чего я не достиг сейчас.

А затем я лег спать.

Ночью, ворочаясь в своей постели, я услышал, как дверь моей спальни открывается. Я не стал поднимать голову и смотреть, кто пришел.

Между тем посетитель подошел к моей кровати и присел на нее. Я почувствовал, как маленькая ручка касается моего плеча, а затем трясет его.

— Скорпиус! Скорпиус, проснись! — взывала моя младшая сестра своим тонким голосом.

Я открыл глаза, спрашивая ее:

— Чего?

— Тебе грустно? — озабоченным тоном спросила она меня.

— Да, а что?

— Я принесла тебе конфету, — и она протянула мне лакомство.

— Спасибо, — ответил я, забирая конфету из ее руки.

— Пусть тебе не будет грустно, — пролепетала она.

— Спасибо, — кратко повторил я.

— Хочешь, я полежу с тобой? Мама или папа так делают, когда мне совсем грустно.

— Нет, — усмехнулся я. — Со мной все в порядке. Спокойной ночи.

Она хмыкнула и вышла из моей комнаты.

* * *

На следующее утро, я поступил так, как советовал мне мой отец.

Я преисполнился уверенности в себе.

Перед тем, как пойти в школу, утром перед зеркалом я тренировал особый надменный взгляд и самодовольную улыбку. Отец показал мне их накануне, и я старался, чтобы все выглядело естественно.

Когда я пришел в школу, то вскинул голову и напустил на себя как можно более самоуверенный вид. Я улыбался и величаво ступал, будто это я в пятницу стал победителем. Встречавшиеся мне одноклассники и те, кто учился в других классах, удивлялись. Но я лишь лучезарно улыбался и чопорно кивал им. И, надо заметить, мне нравилось видеть их смущение и лица, полные обманутого ожидания. Они ведь собрались лицезреть надломленного и разочарованного Скорпиуса, но им явился я — уверенный в себе и неуязвимый.

Я прошел в кабинет директрисы и извинился, что не смог забрать свою награду за второе место. Я сказал, что мне стало плохо и надо было срочно домой.

Получив кубок за второе место, который будто жег мои руки, я прошел в свой класс и поставил его прямо на свою парту на виду у всех. На лицах, сидевших рядом Тома и Дэна, появилось неподдельное изумление. Знал бы кто-нибудь, как больно мне было смотреть на эту маленькую статуэтку. Однако я изобразил на своем лице радостную улыбку, которую не мог не заметить Стив.

Я уловил боковым зрением, что он удивленно смотрит на меня. Затем я повернулся к нему и сказал, все также солнечно улыбаясь:

— Поздравляю с победой, ты молодец.

У всех присутствующих, да и у самого Стива, отвисли челюсти. Это позабавило и воодушевило меня даже больше, чем удивленные ребята из других классов, встретившиеся мне сегодня в коридоре.

— Ты молодец, хорошо поработал, — одобрительно сказал я. — Но я немного удивлен, что ты выбрал именно вулкан в качестве проекта.

— Почему? — растерянно спросил меня Стив. Видимо, моя улыбка и довольное лицо совершенно выбили его из колеи.

— Банально, — непринужденно пожал я плечами. Этот жест я тоже тренировал у зеркала. — Но все равно ты большой молодец, хорошо поработал: и к конкурсу подготовился, и в целом в учебе преуспел. Особенно в свете того, что ты с нами всего полгода и непонятно какую подготовку получил до этого в этом твоем… Вайоминге?

— Тенесси, — поправил он.

— Точно, Тенесси! Хотя один черт. В общем, молодец, отлично умеешь учить и запоминать то, что выучил. А также хорошо справляешься с банальными… ой, то есть классическими проектами. Поздравляю.

Я говорил все это с улыбкой на лице и невероятно гордился собой. Нахамить человеку под видом похвалы — это же надо уметь!

Я читал о том, как это делается в одной из книг и уже тогда поразился мастерству того, кто это умеет. И вот сейчас это искусство пригодилось и мне.

— И я тебя поздравляю, Малфой, со вторым местом, — ввернул свое Стив, попытавшись, разумеется, меня уколоть.

— Спасибо, Тайлер, — я придал своему голосу искренность. — Учитывая то, сколько я потратил времени на подготовку проекта, второе место — это действительно успех. Вообще не ожидал, что меня так оценят.

— Чем же ты занимался? — подал голос Джейк, сидевший рядом и с любопытством наблюдающий нашу перепалку.

— Изучал зельеварение, — не моргнув глазом, соврал я. — Мой отец — крутой зельевар, и он начал меня учить зельям. И это так интересно! В общем, я немного пошел против правил и изучал зелья, вместо того, чтобы посвятить больше времени научному проекту. Но оно стоит того, — влюбленным тоном произнес я последнюю фразу.

— Нам на следующий год дадут учебники, среди них будет «Введение в зельеварение», — вступила в разговор Сара.

— Конечно, — согласился я. — Однако есть такие знания и сведения, которых нет и никогда не будет в учебниках. Их можно узнать только у мастеров своего дела. Одним из которых является мой отец.

— Но ведь это незаконно, — пробормотал Стив.

— Незаконно, если зелье серьезное и то только до определенного возраста, — парировал я, с радостью наблюдая его продолжительное замешательство. — Но если это феерверк, например, или что-то такое же простое и безобидное — тогда нет, это не является незаконным. Зато для меня огромная польза. Я буду знать то, чего не знает никто, — расплылся я теперь уже в искренней улыбке.

— Тебе все это нужно только для того, чтобы приготовить зелье-феерверк? — спросил Джейк.

— Нет, — ответил я. — Тут важны принципы. Очень важно научиться нестандартно мыслить, и чем раньше этому научишься — тем более успешным и талантливым ты станешь в будущем, — произнес я тоном эксперта.

Я мог поспорить, что именно в этот момент Стиву стало неприятно, хотя виду он не подавал. Я был уверен, что он позавидовал, хотя держался неплохо.

— А почему ты так быстро ушел вчера? — спросил меня Джейк.

— Живот заболел, — снова соврал я. — Пришлось уйти.

Стив хотел что-то сказать, но не смог, потому что в класс вошла учительница и наш урок начался.

Я был доволен. Я смог приподнести себя в выгодном свете и скрыть свою злость и боль.

Я наблюдал сконфуженность Стива, и это радовало меня. Я был полностью уверен, что он завидует тому, что именно у меня, а не у него есть возможность обучаться у лучшего зельевара.

И это было забавно. Победитель, который себя таковым не чувствует. А я — молодец. Так переломить ситуацию и показать себя достойно. И именно это, а не чертова победа в конкурсе является истинной гениальностью.

Я продержался в своей броне неуязвимости весь день, с удовольствием подмечая изумление окружающих. Морального поражения они не дождутся. Я — Скорпиус Малфой, и я умею держать лицо.

В тот день именно я был победителем, а не Стив.

Я старался держать достойное лицо во всех оставшихся днях учебного года. Награда за второе место, выводившая меня из себя, простояла на парте несколько дней, затем, я забрал ее домой и сжег в нашем камине. Родители просили меня этого не делать, но я был непреклонен.

Я старался смириться с тем, что в этом году первым не стану. Получалось плохо. Я злился. Родители, видимо, наблюдая мое состояние, часто говорили со мной об этой проблеме. Однажды отец сказал, что быть первым по всем предметам — не такая уж большая заслуга, и когда я стану старше, то сам увижу, что быть лучшим абсолютно во всем — невозможно. Лучше выбрать какую-то одну или две сферы и развиваться в них, становясь лидером.

Чтобы помочь моему удрученному состоянию, он отступил от первоначального плана и стал обучать меня зельям уже тогда, в мае. Это занятие немного отвлекло меня от горестных мыслей.

Когда я рассказывал одноклассникам о зельях, Стив всегда молчал, не показывая мне ничем свою заинтересованность, однако я точно знал, что он внимательно слушает меня, что ему интересно и что он завидует. Осознание этого немного согревало меня изнутри.

Мне нравилось внимание, нравилось то, что я не такой как все; и хотя я не первый ученик, у меня есть то, чего нет и не будет у Стива — исключительность. Благодаря своему отцу и тому, что я первый изучаю практическое зельеварение.

Однако вскоре мое отношение к происходящему начало меняться. Ближе к концу мая, а с ним и учебного года, мне вдруг стало не так важно производить на всех впечатление. Я сильно увлекся процессом зельеварения и стал меньше обращать внимания на реакцию других.

Хотя «увлекся» — это очень слабое описание того, что происходило со мной. Я был полностью захвачен искусством варки зелий.

Если вы когда-нибудь обучались у мастера своего дела, вы поймете меня.

Однако отец оказался настоящим занудой касательно правил, связанных с зельями, особенно в области техники безопасности. Он каждый раз заставлял меня повторять то, чего ни в коем случае нельзя делать при процессе зельеварения. И даже если мы варили что-то безобидное, он все равно не подпускал меня к процессу без защитных очков и перчаток.

Он взял с меня слово, что я не стану варить зелья без него и не попытаюсь проникнуть в лабораторию. Когда я дал слово, он напомнил мне, что слово свое надо держать и что он мне доверяет.

Мои одноклассники, с интересом слушавшие меня, часто сами просили рассказать что-нибудь о зельеварении, потому как ни у кого не было родителя-зельевара, да еще такого уровня. Иногда я шел на уступки и рассказывал. Я с удивлением заметил, что у меня действительно больше нет острой нужды утвердить свое положение. Я нашел для себя дело, которым горел, и мое поражение на научной выставке больше не доставляло мне такой боли как прежде. Конечно, все равно было обидно, но уже не так сильно.

Поэтому вместо очередного словесного эпатажа, я часто сидел с книгами по зельям или с записями отца. Или общался с Томом и Дэном, но на них мне не нужно было производить впечатление — они были моими друзьями.

Однако не только занятия зельями помогло мне по-другому посмотреть на себя и на ситуацию в целом. Мой отец дал мне пищу для размышления и помог морально. Буквально через неделю после моего позорного поражения у нас состоялся довольно любопытный разговор.

Я стоял перед зеркалом и отрабатывал одну из своих снисходительных улыбок. Отец зашел ко мне в спальню, застав меня за этим занятием. Он саркастически усмехнулся, увидев, чем именно я занимаюсь.

— Готовишься к новому перфомансу? — весело спросил он меня.

— Да, готовлюсь, — серьезно ответил я. — У меня хорошо получается.

Когда я пришел домой в тот победоносный для меня понедельник и рассказал родителям, как заткнул всех за пояс, мой отец смеялся от души, похвалив меня.

— Для тебя все еще подобный эпатаж имеет смысл?

— Конечно, пап, а как же иначе?

— И как тебе сам процесс?

— Это сложно, — ответил я. — Очень сложно, выматывает, но у меня нет другого выхода.

— Почему нет? Ты его искал?

— А какой здесь выход?

Отец странный, вот честное слово.

— Вообще-то выход есть. И вообще, в целом, для того, чтобы понять — есть выход или нет, стоит хотя бы его поискать.

— Ну, а что тут еще можно сделать? — проворчал я, понимая, куда клонит отец, но не понимая, зачем он просит меня искать альтернативу, когда и так все ясно.

Я внимательно посмотрел на него. Он улыбался свойственной только ему улыбкой.

— Зачем мне что-то там искать, когда я и так знаю, что здесь нет иного способа?

Он смотрел на меня и я видел, как в его глазах пляшут ироничные искорки.

— Откуда ты знаешь, что нет иного способа?

Опять за свое!

— Ну, пап, ну а какой еще выход? Я проиграл, я должен держать лицо и разыгрывать комедию, иначе я буду жалким. Какой еще выход я могу найти?

— Например, ты можешь посмотреть на ситуацию под другим углом, в другой перспективе.

— Как это?

— Попробовать думать в несвойственной для тебя манере, — спокойно сказал он. — Все люди думают абсолютно по-разному и если посмотреть на ситуацию с другого бока, то так может и выход найдется. Дурить других людей — это, конечно, весело и забавно. И ты молодец, ты отлично справился. Но есть одно «но». Нельзя прибегать к этому методу постоянно.

— Почему? — недоуменно спросил я.

— Подобные представления крадут слишком много душевных сил. И я бы посоветовал тебе другой подход к подобным проблемам.

— Какой?

— Воспитать в себе невосприимчивость к чужому мнению о себе. Это я как раз назвал бы другой перспективой. Сразу оно, конечно, не получится, но как любой навык — со временем приобретается.

И ты, возможно, не всегда будешь находить на что опереться. Сейчас у тебя есть на что, то есть твой отец-зельевар, но впоследствии такой опоры может и не быть. Да и, кроме того, нельзя все время быть озабоченным мнением других о тебе.

— Я не озабочен, мне плевать, — заспорил я.

— Да что ты? — иронично изогнув левую бровь, возразил папа. — Прости, сын, но по тебе этого совсем не скажешь.

Я вздохнул. Спорить с ним было бы бесполезно, он слишком хорошо меня знал.

— Но разве это не нормально заботиться о том, как ты выглядишь в глазах окружающих?

— Да, но без крайностей. А у тебя как раз острая стадия. Ты переживаешь, тратишь много своих внутренних сил на поддержание спектакля. Навык, конечно, хороший, иногда может сослужить хорошую службу, но нельзя все время так жить. У тебя могут начаться психологические проблемы. Знаешь, было бы гораздо лучше, если бы ты просто научился действительно плевать на мнение окружающих о тебе. Так ты будешь счастливее и сохранишь здоровье.

Я молчал.

— Скорпиус, я серьезно, — строго сказал отец. — Ты можешь заболеть!

— Я не заболею.

— Ты много переживаешь, это плохо.

— Пап, ты просто не понимаешь, — разочарованно протянул я.

Он усмехнулся, а в глазах мелькнул странный огонек.

— Как раз я отлично понимаю. Ты думаешь, у меня не было подобной проблемы? Еще как была! Когда я был чуть старше тебя, — мне тогда было двенадцать, — я стал играть в школьной команде по квиддичу — это спорт такой, я тебе потом покажу. В нашей школе было четыре команды, по одной на факультет. Так вот, у нас в школе был парень, которому каким-то образом вечно удавалось обставлять меня в моей же игре. Это меня так бесило, ты бы знал.

— Вообще-то — знаю, — с интересом вставил я. — Рассказывай дальше.

— Этот парень круто летал, и каждый раз побеждал меня в воздухе…

— А потом ты победил его? — перебил я.

— Увы — нет. Мне ни разу этого удалось. Я думаю, победы не случилось потому, что я сильно злился, когда выходил на поле. Если бы я отпустил злость и сосредоточился на игре, то уверен, мне удалось бы пару раз побить его. Но не вышло.

— Жаль, — проговорил я. — Поражение — это ужасно.

— Да, это отвратительно и больно. Но это еще не все. Этот парень был в любимчиках у учителей, хотя не обладал никакими особенными талантами. Он плохо учился, но директор школы, да и другие учителя, постоянно превозносили его.

— Но как такое может быть? — поразился я. — Чтобы парня, который учился плохо, все хвалили?

— Он был любимчиком директора, несмотря на то, что сам являлся тупицей и лентяем.

— Дурацкая у тебя была школа.

— Совершенно согласен, — улыбнулся отец. — Но моя главная проблема была в том, что я не мог отпустить эту ситуацию, когда должен был хотя бы попытаться это сделать. Даже не смотря на то, что происходящее было до крайности несправедливым.

А я все время был на нервах, исходился злобой и постоянно беспокоился. Мне, как и тебе, было важно быть лучшим, тем более, что я был очень умен и среди своего круга общения выделялся начитанностью и интеллектом. Я был звездой среди моих сверстников, с которыми общался до поступления в школу. Да и окружавшие меня взрослые постоянно хвалили, говорили какой я умный и стану очень сильным волшебником.

К сожалению, никто из них не сказал мне, что иногда важно наплевать на некоторые вещи и просто жить. Если бы я пошел этим путем, то был бы намного счастливее в свои школьные годы.

В этом мире случаются несправедливости, и иногда нужно просто плевать на них, двигаться в своем направлении и стараться радоваться жизни.

— Так ты стал сильным волшебником? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ на этот вопрос.

— Разумеется, — ухмыльнулся отец, затем снова продолжил: — Если ты научишься мыслить вне формальных заслуг, то тебе будет легче и проще жить.

— Да, но как же совсем без побед? — нерешительно спросил я.

— Ты прав. Совсем без формальных показателей тоже нельзя обойтись, так уж мы люди устроены. И нужно, конечно, добиваться успеха в том, в чем ты хочешь быть успешным. Но я хочу до тебя донести, что иногда к ним не стоит относиться так серьезно, как ты это делаешь.

Пойми меня правильно, сынок: есть такие ситуации в жизни, когда стоит надеть на себя маску и задрать повыше нос. Как это было, когда ты пришел в школу после конкурса. Но постоянно так делать не стоит, это истощит тебя. И в любом случае, всегда нужно быть спокойным, не беспокоиться о том, что подумают другие.

— То есть я стану слабым в глазах окружающих! — возмутился я.

— Как раз наоборот! Если тебе станет наплевать, что о тебе думают одноклассники и прочие левые ребята — это сделает тебя очень сильным. Ты будешь независим от их мнения, тебе не нужно будет всегда «выглядеть правильно». И, кстати, ты не обязан всегда, каждую минуту быть самым умным, успешным и заметным. Иногда можно и глупцом побыть, — улыбнулся он. — Это тоже весело. Ты имеешь огромную ценность сам по себе, без твоих успехов в учебе или побед в конкурсах.

— Я имею большую ценность для вас с мамой?

— Для нас с мамой ты бесценен, — ответил отец, улыбнувшись нежной улыбкой. — Но дело не только в нас. Ты в принципе имеешь большую ценность. Для этого мира.

— Потому что я умен?

— Нет, потому что ты — это ты.

Я улыбнулся. Его слова о ценности меня как такового порадовали. Однако я решил сказать еще кое-что.

— Меня злило, когда вы с мамой как заведенные твердили, что и так любите меня, — признался я.

— Знаю, — со вздохом ответил мне отец. — Но мы хотели до тебя донести именно это. То, что ты хорош сам по себе. Я думал, что ты из-за нас так стараешься. Но мы с мамой не хотим, чтобы ты был задротом, который кроме книг ничего в жизни не видит. Жизнь не состоит только из учебной гонки. Она существует еще просто сама по себе. И поверь, она прекрасна.

Я вздохнул. Может быть, мой отец в чем-то прав. Пока я пытался обогнать Стива и остервенело занимался своей мельницей, я не ходил в гости к друзьям и сам их не приглашал, хотя мне хотелось пообщаться с ними.

— Знаешь, я бы хотел, чтобы ты был доволен собой вне зависимости от того, победил ты в конкурсе или нет, — сказал отец.

— Но это тоже важно.

— Важно, — согласился он. — Но, дорогой сын, я не хочу, чтобы ты изводил себя, если вдруг по какой-то причине проиграешь конкурс или первенство. Это неприятно, но это — не конец света.

— Я подумаю над твоими словами, — со вздохом сказал я.

— Подумай, — тепло улыбнулся отец.

А затем он встал, взлохматил мои волосы и удалился из комнаты. А я стал обдумывать его слова. Конечно, я все равно был полон решимости стать лучшим в следующем учебном году. Но в словах отца что-то было, может быть, и правда, стоит научиться посылать к черту окружающих и их мнение обо мне.

Кроме того, впереди были летние каникулы, и я решил пока не думать об учебе. А вот что было интересно, так это услышать о школьных годах отца. Я очень хотел узнать что-нибудь еще об этом периоде его жизни. Надо будет как-нибудь расспросить его, он крайне редко что-то рассказывает, а мама — вообще ничего не рассказывает. Интересно, почему?

* * *

Наступление летних каникул было желанным для меня потому, что в этот год мы собирались в отпуск всей семьей.

Обычно наша семья летом отправлялась на Гавайи. Исключением стало прошлое лето, когда в мае родился Морти. Но в это лето мы все же намеревались провести отпуск на этих дивных островах. Я прекрасно помнил каким изумительным было наше пребывание там: пальмы, яркое солнце, песок, лазурное море и много вкусных детских коктейлей. Я купался в океане, научился плавать, даже общался с другими детьми.

И тогда перед отправкой, я радовался, что снова окажусь там. Буду носить ожерелья из цветов и пить кокосовое молоко прямо из самих кокосов. Я чуть ли не пел от предвкушения радости.

Мои родители закупали все необходимое для поездки; и когда во время одного из шопингов, я стал капризничать, просить маму поскорее вернуться домой и махнуть рукой на покупку крема от загара, она сделала недоуменное лицо и сказала: «Когда солнце начнет печь твою бледную кожу, скажешь спасибо своей маме за то, что она не слезает как шкурка змеи». Я глубоко вздохнул и не мог не признать ее правоту. Моя кожа и, правда, была чувствительной к яркому палящему солнцу.

Хотя в целом сборы в отпуск отдаленно напоминали мне ожидания Рождества. Радостное и легкое предвкушение праздника.

* * *

Мы прибыли на один из гавайских островов и разместились в арендованном нашей семьей двухэтажном доме. С нами отправились два эльфа, которые помогали приглядывать за Морти и Кассией.

Рядом отдыхали только волшебники, которые также прибыли со своими эльфами.

Я вдыхал теплый влажный воздух, купался в океане и пил сладкие напитки. Чувствуя себя донельзя взрослым, я наотрез отказался от помощи матери в нанесении того самого крема от загара.

Здесь я полностью забыл про свой провал в школе и про все невзгоды — до того все было прекрасно. Владельцы отеля и всех арендованных домов не редко устраивали развлекательные вечера и конкурсы для детей, в которых я, к своей великой радости, всегда побеждал. Кроме того, во время отдыха мне разрешалось ложиться спать позже, что тоже мне очень нравилось.

Однажды поздно вечером или, вернее, темной, опьяняющей ночью, томный воздух которой наполнен разными и порой противоричивыми запахами, мы с отцом шли по пляжу. Он внезапно посмотрел наверх в темное ночное небо, а затем восторженно заговорил:

— Ты только посмотри на эти звезды!

Я посмотрел.

— Да, они красивые.

Отец фыркнул.

— Ты хоть в курсе, что тебя назвали в честь даже не одного, а сразу двух созвездий?

— Почему?

— Это традиция семьи бабушки. Бабушка говорила мне, что Блэки — ее род, называли своих детей в честь звезд и созвездий, потому что считали, что отпрыски дома Блэк как звезды: прекрасные, сверкающие и всегда выше всех, — я услышал ироничный смешок, когда мой отец произносил последние слова.

— Ну, я не самый сверкающий, — буркнул я, вдруг вспомнив свой школьный провал.

— Почему это? — изумился отец. — По-моему, как раз ты самый лучший.

У меня на душе потеплело от его слов, и внезапно возникшая грусть также внезапно ушла.

— Так ты говоришь, в семье бабушки называли всех детей в честь созвездий? — спросил я.

— Да, я, например, получил свое имя в честь созвездия Дракона.

— Это так интересно, — высказал я накатившее на меня любопытство. — А расскажи что-нибудь еще, — тут же попросил я его.

— Что именно?

— Ну, что-нибудь о твоих предках или о предках мамы, о ее семье. Какие традиции существовали в ее семействе?

— Э-э-э… — замешкался отец. — Может, у нее спросишь?

— Последний раз, когда я спрашивал, она перевела разговор на другую тему. Она всегда так делает, — недовольно пробурчал я.

— Ну, может, и рассказывать-то особенно нечего, — предположил отец.

— Но как же нечего? Это просто дикость какая-то. Почему я не могу узнать о своих предках? Вот Дэн знает все о своих, у него даже фамильное древо в доме есть. И Том тоже знает. А почему я не могу узнать?

— А что тебе даст знание о своих предках? — спросил отец.

— Как это что? Мне это даст понимание того, кто жил до меня. Да и вообще, это же интересно. Вот, например, кем был мой дедушка? Может, он построил что-нибудь классное? Прадед Дэна построил железную дорогу. Ты мне совсем не рассказываешь о своем отце. Кем он был? Как его звали? Почему я ничего не знаю?

— Ну, ладно, давай расскажу, что знаю о семье мамы, — нехотя выдавил отец, проигнорировав мои последние слова. — Что ты хочешь узнать?

— Почему ей дали такое имя?

— Насколько я знаю, твоим бабушке и дедушке просто нравилось имя Гермиона…

— Что вы тут обсуждаете? — спросила внезапно подошедшая мать.

В ночи я увидел, как она обняла отца сзади, прильнув к нему.

— Имена, — вздохнул он, поворачивая голову, чтобы поцеловать ее. — Скорпиус спрашивает, почему тебя назвали так, как назвали?

— Просто имя классное, вот и все, — весело отозвалась она, оставив на щеке отца короткий поцелуй. — Пойдемте в дом, нас ужин ждет, — сказала она и протянула мне руку.

— Да, идемте, — согласился отец. — Кстати, дома есть телескоп, можем посмотреть в него на звезды.

И мы пошли домой.

— А знаете, — вдруг сказала мама, когда мы уже подходили к дому. — Здесь ведь есть обсерватория, она одна из крупнейших в мире. Может, сходим туда, посмотрим на звезды и планеты?

— Да, отличная мысль! Мы с мамой там были, — сказал он, обращаясь ко мне. — Это великолепное зрелище.

— Хорошо, — согласился я.

— Только тебе, молодой человек, придется прикинуться магглом. Не завалишь экзамен? — весело спросила меня мама, на что я ответил миной оскорбленного достоинства.

Она рассмеялась, и мы вошли в дом. После ужина отец настроил телескоп, и мы рассматривали созвездия.

Я лег спать. Но думал я не о предстоящем походе в обсерваторию, а о том, что все эти тайны — просто кошмар. Меня раздражало то, что я не могу узнать о ближайших родственниках. Почему отец и мать мне ничего не рассказывают? Ведь не может же быть такого, чтобы они не знали. Уж имя моего деда в любом случае им известно. Эта тайна не давала мне покоя. Я не мог смириться с тем, что чего-то не знаю. И мне было не понятно, почему родители так охраняют ее. Все эти вопросы роились у меня в голове, и моя душа яростно требовала ответа на них, во что бы то ни стало. И я видел, что родители не расскажут мне ничего. Осознание этого выводило меня из себя. Я ненавидел тайны, ненавидел чего-то не знать.

На следующий день мы посетили обсерваторию Кека, которая подарила мне яркие впечатления.

* * *

По возвращении в Нью-Йорк, я чувствовал себя отдохнувшим, набравшимся физических и моральных сил. И я сразу засел за учебу. Я был готов показать Тайлеру, кто в школе главный.

Я взял программу и стал выполнять домашнее задание, а затем прошелся по тому, что мы будем изучать в новом году. Чтобы блистать на уроках, я начитал много дополнительной информации и сделал краткий конспект по тем темам, которые мы затронем на уроках.

Однако было еще кое-что, что волновало меня. Я был полон решимости выяснить хоть что-то о моем дедушке и других членах семейства. Лежа ночами в постели, я пытался составить план, как мне узнать необходимую информацию. Не придумав ничего стоящего, я впадал в досаду и уныние.

Утром я учился: занимался зельеварением с отцом, готовился к школе, читал. Я решил, что непременно выясню все, что мне нужно, но сначала верну себе звание лучшего ученика. И я старался идти к этому, как мог. Не могу сказать, что я не уставал, пока учился. И, видимо, заметив это, мама однажды сказала:

— Дорогой, отдохни немного, ты же не встаешь от своих книг.

— Мам, ну ты что, в этом году я должен стать лучшим! — запротестовал я.

— Тебе нужен отдых, нельзя так, — обеспокоенно ответила она. — Уверенна, ты и так будешь лучшим.

— А если нет? Ты сама-то как училась в школе?

Она мягко улыбнулась мне.

— Я училась так же, как ты. И уверяю тебя — в этом нет ничего хорошего. Мозгу нужно давать отдых, если хочешь, чтобы он не подвел тебя.

Я вздохнул.

— Я хотел использовать каждую свободную минуту для занятий.

— Я знаю. Но ты и так все время учишься. С папой занимаетесь зальями, потом ты самостоятельно читаешь. Ты молодец и это просто замечательно, но и отдыхать надо. Идем, родной, сыграем во что-нибудь, — сказала она, поцеловав меня в щеку.

— Ладно, — ответил я, закрывая очередной учебник.

Я вздохнул, встал из-за стола и пошел с ней.

Мы поиграли всей семьей в одну из настольных игр. Было весело. И надо признаться, тогда вечером я согласился с мамой, что отдыхать нужно. Проведенное с родными время подарило мне радость. Однако я всерьез задумался о новом школьном годе.

Мне определенно нужно много времени, чтобы успевать делать уроки лучше, чем мог бы сделать ребенок моего возраста. Но на мне еще висела музыкальная школа, которая тоже отнимала время и силы. И тогда я решился бросить обучение музыке. Если я хочу достичь своей цели, я должен посвятить этому больше времени и не распыляться. Музыка, конечно, прекрасна, но я хочу быть первым в своей школе. И сейчас это важнее всего.

За ужином я объявил о своем решении бросить музыкальную школу. Я объяснил, почему и как я пришел к такому выводу. Родители выслушали меня спокойно, лишь спросив, не пожалею ли я о принятом решении. На что я утвердительно ответил, что нет, не пожалею. Они попросили меня подумать еще неделю или две, и я согласился, прекрасно осознавая, что не передумаю.

* * *

Через три с половиной месяца после начала учебного года, я с гордостью мог отметить, что снова стал лучшим учеником среди своего звена. Стив отстал, немного, но все-таки отстал, что не могло не радовать меня.

Тогда-то я и решил, что пора. Пора заняться той тайной, которая будоражила и манила меня, не давая покоя. И которую родители не собирались мне, по всей видимости, открывать.

Однако моим поискам предшествовал один разговор с друзьями в нашей уютной и наполненной солнцем библиотеке. Я листал учебник по истории и был в тот день не в духе.

— Везет вам, парни, — пробубнил я, внезапно нарушая тишину.

На прошлых выходных Дэн вместе со своим дедом ходил смотреть игру «Янкиз»⁽¹⁾, что живо напомнило мне о том, что у меня нет ни одного дедушки, в то время как у него — целых два.

— В чем именно, чувак? — тут же спросил меня Дэн.

— Здорово, когда есть дедушка, — грустно вздохнул я. — У меня вот нет. Мой дед умер. И хуже всего, что я даже ничего о нем не знаю, отец совсем не говорит о нем.

— Наверное, ему тяжело говорить, — предположил Том, оторвав свою руку от тетради и понимающе посмотрев на меня. — Моя мама говорит, что перенести потерю близких нелегко. И если твой дед умер, то…

— Да, но я даже не знаю, как он выглядит! — раздраженно заметил я, прервав Тома. — Они ни разу не показали мне его фото. Его будто и не было. Но это чушь собачья! Если я здесь сижу перед вами, то мой дед уж точно жил на этом свете!

— Ну, как знать! — хохотнул Дэн, сверкнув глазами. — Может, тебя сюда прислали с Криптона.

— Чего? — в один голос спросили мы с Томом.

— А, не парьтесь! — отмахнулся Дэн.

— Я до смерти хочу узнать хоть что-то о своих предках.

— Ты давно разговаривал с родителями о них? — почему-то спросил Дэн.

— На каникулах я просил отца рассказать, но он не стал. Это вообще странно. Он мне все рассказывает. Но тут они с мамой будто сговорились.

— А может, и нет, — внезапно посерьезневшим голосом ответил Дэн. — Может, здесь не все так просто.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил я.

— Может быть, твой отец просто сильно поссорился с твоим дедом, поэтому не рассказывает тебе о нем.

Том метнул на Дэна укоризненный взгляд.

— А что? — спросил тот, как бы отвечая на немой укор Тома. — У моей мамы есть друг детства, который поссорился с отцом и не говорил с ним двадцать лет.

— Да, но круг общения твоей семьи…

Дэн громко фыркнул.

— А ты думаешь, твоя семья, что ли, шибко беднее?

— Ну, мы не бедны, но не думаю…

— Ты серьезно? — рассмеялся Дэн.

— Ты о чем?

— Скорп, чувак, ты живешь в большом доме в Верхнем Вест-сайде и еще раздумываешь — много у вас денег или нет?

— Да, но мой отец успешный зельевар, а мама — преподаватель в Университете. Они просто умеют зарабатывать деньги.

— Возможно, — не унимался Дэн. — Но я видел твою маму. Сапфиры, которые она носит — очень дорогие, они стоят кучу денег.

— Откуда тебе знать? — спросил Том.

— Мой отец научил меня разбираться в драгоценных камнях. Могу ошибаться, но твоя семья, скорее всего, очень богата.

Я пожал плечами.

— Да и вообще, — продолжал говорить Дэн. — Причем тут материальное положение? Кто угодно может сильно поссориться со своим отцом.

— Но мой дед мертв, — запротестовал я.

— И что? — пожал плечами Дэн. — Может, твой отец не простил его даже после смерти.

— И мама тоже, — с досадой сказал я, и, заметив вопрошающие взгляды друзей, тут же добавил: — Она тоже ничего мне не говорит про своих родителей.

— А вот это уже странно, — протянул Дэн. — Семьи твоих родителей что — Монтеки и Капулетти?

— Не знаю, — горько сказал я. — Я ничего не знаю! На каникулах я говорил с отцом о предках, и знаете, что он сказал мне?

Мои друзья выжидательно посмотрели на меня, красноречиво побуждая меня продолжать.

— Он спросил, что мне даст это знание?

— Ну, теоретически это действительно ничего не дает, — согласился Дэн.

— Но ведь ты про свою семью все знаешь.

Дэн рассмеялся, услышав такое.

— Я бы не стал утверждать, что прямо уж знаю все о своей семье. Но да, мой прапрадед построил железную дорогу. Но знаешь, Скорп, это знание конкретно мне ничем не помогает. Это просто знание и все.

— Но мне нужно знать!

— Чувак, не кипятись, мы поняли, тебе нужно знать.

— И мы очень сочувствуем тебе, — сказал Том.

Я благодарно посмотрел на него. Потом вздохнул и продолжил свою работу.

Я вернулся домой в подавленно-раздраженном настроении. И никак не мог заснуть ночью. У меня не получалось избавиться от горького чувства досады за то, что я не знаю чего-то, что очень хочу знать, что мне столь важно знать. Я ворочался с боку на бок, и проклинал эту тайну. Я понимал, что бесполезно просить родителей или наседать на них — они не расскажут. Они также уйдут от темы, как сделали это на Гавайях и в более раннее время, когда я был совсем мал.

И тут меня осенило. Я даже резко сел от внезапно пришедшей мне в голову сумасшедшей идеи.

Придя на следующий день в школу, я был полон задора и решительности. Я сразу же подошел к друзьям и выдал, что мне нужно поговорить с ними, как только будет возможность. Время до урока у нас еще было, и Дэн вывел нас троих в коридор.

— Парни, я принял решение! — взволнованно сказал я. — Я сам все выясню. Не знаю как, но я раскопаю информацию. Вы поможете мне?

---

1) Знаменитая бейсбольная команда Высшей лиги, представляющая район Манхэттен в Нью-Йорке

Вернуться к тексту

Мои друзья сразу же согласились помочь мне. Мы договорились, что я подготовлю план, и мы обсудим его. Предстоящие поиски сведений о моих предках будоражили нас троих. Однако на деле все оказалось не так просто, как могло бы показаться на первый взгляд.

Я завел специальную тетрадь, куда вносил все сведения, что я знаю о своей семье. Эти записи должны были помочь мне в поисках. Я был убежден, что те скудные знания, которые я смог получить, помогут мне в дальнейших поисках.

На следующий день, после того как я озвучил свое желание самому докопаться до истины, я и два моих друга засели в библиотеке. У нас было окно в занятиях, есть из нас никто не хотел и мы решили поломать свои головы над загадкой о моей семье.

Библиотека, как всегда, была крайне уютным и располагающим к себе местом с полированными столами, теплыми оттенками в отделке и множеством книг, которые так и манили к себе.

У меня был готовый план действий. Если Дэн прав и моя семья богата, то, возможно, мы сможем найти книги с перечнем богатых семейств Англии и кто знает, может, там будет краткое описание каждого из них.

Мы сидели за столом в библиотеке, я достал свою красивую тетрадь. Том и Дэн смотрели на меня выжидающе, как бы приглашая начать обсуждение. И я не заставил себя долго ждать.

— Итак, парни, я выписал все, что знаю о своих родственниках, — начал я. — Сведений крайне мало, увы, — я открыл тетрадь и стал зачитывать те сведения, что я внес туда: — Семья моей бабушки с отцовской стороны носит фамилию Блэк, мы — Малфои, родители моей матери — магглы. Вот и все, что мне на данный момент известно.

— Я погуглил твою фамилию, но ничего не обнаружил, — деловито сообщил Дэн, когда я умолк.

— Что ты сделал? — спросил я.

— Погуглил. Ну, поискал информацию по своим каналам. Гугл — это такой маггловский справочник.

— Ага, — согласился я. — Итак, если Дэн прав и моя семья действительно очень богата, то, наверняка, о ней должно быть упоминание в каком-нибудь справочнике.

— Возможно, — согласился со мной Дэн, — только вот незадача: по Англии в нашей библиотеке не так уж много книг. И я пока не видел ни одного справочника, посвященного богатым семьям Англии.

— Тогда нам стоит посмотреть книги еще раз.

— Хорошо, — согласился Дэн.

Мы трое принялись за дело. В течение следующего часа мы прочесывали библиотеку на предмет книги, повествующей об английских волшебных семьях. Но все, что нам удалось найти — это пара учебников по истории магической Англии — и больше ничего.

Сидя за своим столиком через час поисков, мы, утомившиеся, пытались подвести итоги.

— Ты же не думал, что будет легко? — спросил Дэн, зевая.

— Нет, но все равно... У нас всего парочка книг по истории магической Англии. Да и вряд ли члены моей семьи будут фигурировать как исторические деятели.

— Если только у тебя в семье нет политиков или деятелей искусства.

— Может быть, — встрял Том, — семья твоего отца не чистокровные маги, и нам вообще не нужны никакие справочники.

Мы с Дэном с любопытством посмотрели на него.

— Но мы ведь ищем список богатых семьй, а не чистокровных, — сказал я, не понимая, куда клонит Том.

— Конечно, но… — замялся Том. — Я слышал, что Англия — страна снобов, и в справочник по самым известным семьям вряд ли попадут те, кто условно не является представителем чистокровных семейств. Ты в курсе, какой была семья твоего отца?

— Нет, конечно! — ответил я. — Думаешь, я стал бы интересоваться подобной ерундой?

— Знаете что, чуваки, — встрял Дэн. — Вообще-то не стоит гадать, что мы там в этих книгах можем найти или наоборот не найти. Если бы да кабы… Короче, нам просто нужно искать инфу любыми способами.

— И проверить все, что можно, — согласился я с Дэном. — Все источники. А думать будем тогда, когда у нас будет какой-то результат.

Дэн отсалютовал мне рукой в знак согласия.

— Спроси у своего отца, были ли у вас в семье политики или творческие личности, тогда, возможно, нам стоит поискать упоминание о них в книгах по истории волшебной Англии, — сказал он. — И ты сам можешь это сделать. Наверное, в такой огромной библиотеке, как ваша, что-то да будет.

— У нас нет книг по истории магической Англии, — задумчиво-разочарованным тоном протянул я. — Почему оно так, я не знаю. Родители вообще-то ежегодно покупают книги и пополняют библиотеку. Есть, конечно, одна тонкая книга по истории маггловской Англии, но предполагаю, что она нам здесь не в помощь.

— Ладно, — сказал Том, — давайте еще раз посмотрим, что нам известно о твоей семье.

Я повторно опустил голову к своим записям в тетради.

— Девичья фамилия бабушки — Блэк, мамина — Грейнджер. Ну, отец свою фамилию не менял, насколько я знаю. Они родились в тысяча девятьсот семьдесят девятом и в тысяча девятьсот восьмидесятом годах в Англии. Учились в английской школе волшебства Хогсворд или типа того, сейчас уже точно не помню название.

— Можно посмотреть книгу по магическим школам мира, — предложил Том.

— Можно, — согласился я. — Но там ведь тысячи и тысячи учеников учились. Маловероятно, что мы откопаем информацию о моих родителях. История магических школ не вмещает в себя повествование о простых людях, которые там учились.

Когда я говорил это, то внезапно вспомнил как пробовал читать о какой-то болгарской школе. Та история изобиловала невероятными кровавыми подробностями, скорее всего, выдуманными. И, кроме того, я даже не знал в каком году родители выпустились из школы.

— Ладно, — подвел итог Дэн. — Значит, история школы — отпадает.

— Да, и мы в пролете, — вздохнул я.

— Пока еще нет, — возразил Том. — Давай подумаем, может нас осенит какая-нибудь классная идея.

— Ну, на это Рождество…

— Стоп! — тихо оборвал меня Дэн.

Я недоуменно уставился на него.

— Кажется, Тайлер за нами шпионит, — шепотом проговорил Дэн.

— Зачем ему это? — так же в полголоса ответил Том.

— Вообще без понятия, но он как-то уж слишком пристально за нами наблюдает.

Я осторожно посмотрел на Стива. Тот старательно пялился в свою книгу. По всему было видно, что он что-то вынюхивал. Я ощутил острый приступ досады. Мне совсем не понравилось, что он пытался следить за нами.

— Думаю, Дэн прав, — вынес я свой вердикт. — Тайлер за каким-то чертом шпионит за нами. Вопрос только — зачем?

— Ну, это же Тайлер! — пожал плечами Дэн.

— Эти твои слова вот вообще ни о чем не говорят, — возразил я Дэну.

Тот пожал плечами.

— Ты говорил что-то про Рождество, — напомнил Том.

Я попытался вернуть свои мысли в прежнее русло.

— На это Рождество к нам приедет бабушка, конечно, можно попробовать что-нибудь спросить у нее, но, готов биться об заклад, она ничего мне не расскажет.

— Все равно попробуй узнать что-нибудь, — предложил Том.

Я кивнул. Разумеется, если я спрошу у бабушки прямо — она не ответит. Но ведь можно узнать все исподволь, как сделал один из главных персонажей недавно прочитанной мною книги, где Малькольм, — тот самый персонаж, — выведал все, что ему нужно с помощью словесных уловок и хитростей.

— Ладно, нам, кажется, пора в класс. Продолжим потом, — проговорил я, посмотрев на циферблат наручных часов.

Мы спешно собрались и отправились на урок. Однако добрых пару часов меня не оставляла мысль, зачем Стиву понадобилось шпионить за нами?

* * *

Вечером за ужином я почти весь вечер молчал, пребывая в своих мыслях относительно поисков сведений.

Я смотрел на своих родителей, таких расслабленных и славных, и недоумевал — почему они скрывают что-то от меня?

Под конец ужина я вдруг спросил:

— Мам, пап, а почему у нас в библиотеке почти нет книг по истории?

Мама задумалась на секунду, затем ответила:

— Милый, одна из причин, почему у нас почти нет книг по истории, состоит в том, что это очень сложная наука.

— Не понял.

С каких пор у нас в доме нет места сложным наукам?

— Я хочу сказать, — продолжала мать, — что история — наука, которую очень часто профанируют и которой постоянно спекулируют. И поскольку ни я, ни папа не являемся историками, то крайне сложно подобрать исторические книги правильно. Есть вероятность того, что вместо серьезной научной исторической литературы, мы будем держать дома какие-нибудь бредни, которые иначе как на растопку камина, больше ни на что не годятся.

— Это уж точно, — хмыкнул я, вспомнив, как однажды прочел, что годовалый младенец смог победить сильного волшебника. — Хотя бы та история с Гарри Поттером…

— А что с ней? — спросил отец, как мне показалось, немного резко.

— Да ничего, — пожал я плечами. — Просто это ведь чушь полная — рассказ о том, как годовалый ребенок побеждает взрослого и могущественного мага. Вот если бы ему было хотя бы девять-десять лет.

— А почему ребенок не может победить сильного волшебника? — встряла Кассия. — Я вот считаю, что может.

— Нет, не может, — настойчиво возразил я. — Чтобы победить сильного волшебника нужно освоить магию, а дети в год этого не умеют.

— Нет, могут! — и она показала мне язык.

— А вот и нет! — парировал я, готовый сам показать ей язык.

— А вот и да!

— А вот и нет! Ты не понимаешь!

— Ты сам ничего не понимаешь!

— Стоп! — прервала нас мать, затем задумалась на несколько секунд. — Скорпиус вообще-то прав и… Я думаю, что Гарри Поттер одного года отроду, действительно не побеждал Темного Лорда. Это сделал другой человек, но ее заслугу никто в упор не видит, — немного раздраженно закончила мама.

Я победно посмотрел на сестру. А она сморщила нос, глаза ее блестели гневом.

— Все равно, я права, а ты — нет! — запальчиво воскликнула она.

Мы препирались еще часа два и могли бы делать это и дольше, но родители, в конце концов, заставили нас готовиться ко сну.

Если бы я тогда не увлекся бесплотным спором с сестрой и обратил внимание на то, что говорила мама!

До Рождества оставался месяц. Я понимал, что, возможно, сейчас не найду ответы на свои вопросы. Стоит дождаться приезда бабушки, а там уж посмотрим. Если мне ничего не удастся узнать из ее уст, я всегда могу подслушать их разговоры. Вдруг мои родители или бабушка скажут что-то важное.

Так я думал, сидя в библиотеке и читая очередную книгу. Книга была скучной и не приносила мне никакого удовольствия, и если бы она не была нужна мне для школьного задания, я бы давно бросил ее.

Я встал, решив размяться и погулять по дому. Дома почти никого не было, кроме меня и эльфов. Кассия была в музыкальной школе, а родители ушли вместе с Морти. Ну, а я учился.

Я вышел из библиотеки и стал бездумно слоняться по коридору. Я просто ходил, размышляя о том, что будет на уроке американской литературы. Затем ноги сами принесли меня в спальню родителей.

Их спальня была просторной. Стены молочного цвета, мебель светло-коричневых оттенков. На стенах фотографии: они вдвоем в разное время жизни, мы дети, наша семья полностью, включая недавно родившегося Морти.

Вдруг мой взгляд упал на не-волшебное фото, которое я уже видел ранее. Оно просто стояло на прикроватной тумбочке. На нем были изображены оба моих родителя, до невозможности молодые и прекрасные. Они смотрели друг на друга так, что невозможно было остаться равнодушным. Я взял его в руки и присел на постель. Я видел это фото и раньше, и оно непонятным образом будило во мне чувство теплоты. Сейчас же я смутился, рассматривая его. Было на их лицах что-то такое, отчего становилось неловко и хотелось отвернуться. Вот они, мои родители, такие милые и влюбленные друг в друга. Почему им нужно от меня что-то скрывать? Не осознавая, что делаю, я перевернул фото. На обороте рамки было написано: «Хогвартс. 1999 год. Последний курс».

Ага, значит, школа эта называлась Хогвартс, и мои родители, если верить надписи, окончили ее в девяносто девятом. Сколько же там учатся? Четырнадцать лет, что ли? Я спешно бросился из их спальни в свою комнату. Нашел блокнот и быстро стал записывать то, что узнал только что.

Первое — окончание школы в тысяча девятьсот девяносто девятом году. Второе — обучение предположительно четырнадцать лет.

Если учесть, что в школу люди идут в восемь… Да, так и есть. Получается четырнадцать лет.

Третье — разные галстуки…

Я внезапно вспомнил, как несколько лет назад мама или папа говорили о том, что разные галстуки указывают на разные факультеты в школе.

Разные факультеты…

Пока я писал все это, в моей голове возникла мысль о том, что различные вещи в доме смогут мне подсказать что-нибудь. Действительно, сам наш дом может быть кладезем и источником информации.

И почему мне подобное не приходило в голову раньше? Здесь могут быть предметы, которые расскажут мне о прошлом. Например, эта фотография. И зачем вообще нужно было копаться в каких-то книгах? Будет там информация о моей семье, как же!

От мысли о том, что я смогу найти сведение о моих предках, мне стало легко и радостно, будто я уже достиг своей цели. Интересно, с чего следует начать? Со спальни? Но что там может храниться? Или все же с кабинетов? Если есть какой-то старый секретный альбом, который родители никому не показывают, то он только в кабинете — не иначе. И начну я, пожалуй, с кабинета матери. Там все равно такой хаос, что если я что-нибудь оставлю не на своем месте, она, возможно, не заметит. А вот у отца такой порядок, так что он сразу поймет, что кто-то рылся в его вещах.

Я решил не откладывать поиски в долгий ящик и начать прямо сейчас.

Я вошел в кабинет мамы. Как всегда, в нем царил беспорядок. Где же стоит искать? Вот если бы мне нужно было спрятать какой-нибудь важный альбом, куда бы я мог его положить?

Так я размышлял, стоя в растерянности посреди ее кабинета. Заглянул в один шкаф, другой — ничего. Конечно, она не станет хранить тайные сведения там, где их можно легко найти. Наверняка, мама спрятала их глубоко под своими папками и книгами. А, может быть, где-то здесь имеется тайный шкаф в нише, где и находится то, что мне нужно?

Мои размышления прервали две фигуры, которые я внезапно увидел из окна. Осознав кто это, я опрометью бросился из кабинета обратно в библиотеку, чтобы отец и мать не застали меня там.

* * *

Следующий день был воскресным, и мои родители были дома. Потому я не мог продолжать свои поиски в кабинете матери. Тогда я решил почитать что-нибудь в тишине. Давно я не получал удовольствия от книг. К тому же несколькими днями ранее я взял у мамы книгу, про которую она сказала: «Это очень взрослое чтиво». Разумеется, я не мог пройти мимо нее.

Я уселся в свое любимое кресло, взял книгу и принялся читать. Через некоторое время, мне захотелось размять ноги, и я спустился в гостиную.

Сестра сидела там одна, если не считать Норы, в полглаза приглядывающей за ней. Она играла со своими белками. На улице стоял непривычный для конца ноября солнечный день. Я хотел выйти на улицу, рассчитывая полюбоваться деревьями, сбросившими почти всю свою листву. Мне было разрешено гулять рядом с домом, но далеко уходить — возбранялось.

— А где мама и папа? — спросил я у Норы.

— На кухне, готовят, — недовольно пробурчала эльфийка.

Я хмыкнул. Нора не любила, когда родители отстраняли ее от приготовления еды, и сами занимались этим делом. Но я абсолютно точно знал одно: если они заперлись вдвоем на кухне, то туда было лучше не заходить. Моя сестра внезапно заинтересовалась куда я иду. Когда я сказал, что иду на улицу, она тут же выказала желание пойти со мной. Но я не мог ее взять, ей было всего шесть с половиной лет, и ей нельзя было выходить из дома без взрослых. Она, раздраженно бросив мне: «Ну и катись!», состроила недовольную гримасу.

Когда я открывал входную дверь, взгляд Кассии с любопытством скользнул на улицу через приоткрытую дверь. Она встала, очевидно намереваясь, если не прогуляться, то хотя бы высунуть за дверь свой любопытный нос.

Однако как только я распахнул дверь пошире, чтобы переступить порог дома, то и я, и моя сестра тут же в ужасе отпрянули от нее. На крыльце сидел огромный американский ворон⁽¹⁾. Птица хищно взирала на нас своим черным глазом. А затем откуда-то сверху, большим черным пятном, спикировал еще один, залетев прямо к нам в дом через приоткрытую дверь. Я сначала услышал, как моя сестра закричала; и только потом увидел, как вся гостиная мгновенно воспламенилась. Все было объято ужасающим пламенем: стены, мебель, шторы на окнах, ковры — все, даже мелкие детали интерьера. Это было похоже на конец света или что-то похуже.

Я оцепенел от ужаса и страха, не заметив, как сам кричу что есть мочи.

Быстро прибежавшие из кухни родители, произнесли несколько заклинаний, и пламя уменьшилось. Затем они применили еще какие-то заклинания. От охватившей меня оторопи, я даже не слышал, что именно они используют.

Огонь прекратился вовсе.

Они подбежали к нам в тревоге, осматривая и обнимая нас.

Я стоял не в силах пошевелиться, не двигаясь с места. То, что я только что увидел, было шокирующим и пугающим. Как Армагеддон, приходящий совершенно внезапно и без спроса вторгающийся в твою жизнь. За несколько секунд наша уютная гостиная превратилась в пепелище, все было сожженным и обугленным. Я не смотрел и не мог поверить, что это помещение — часть нашего дома. Встревоженный отец сжимал мои плечи. Я посмотрел на него.

— Ты как? — озабоченно спросил он.

Я молчал. Краем глаза я заметил, что мать возилась с плачущей и вопящей сестрой, обнимая и целуя ее, что-то тихо говоря и поглаживая по голове.

— Все будет хорошо, это просто стихийная магия, — услышал я голос отца, который звучал словно издалека. — Идем, — продолжал он, нежно сжав мне плечо, пытаясь увлечь куда-то, — надо уйти отсюда.

Он мягко развернул меня в сторону лестницы. Я последовал за ним. На ватных ногах, не вполне осознавая, что произошло, я дошел до своей спальни. Отец усадил меня в кресло, сам присел на стул. Я смотрел ему в глаза, испытывая страх от только что увиденного. Я не хотел его спрашивать, потому что мне было страшно и я боялся услышать ответ на свой вопрос. Впервые в жизни мне было страшно получить ответ на какой-то вопрос.

Но каким-то непостижимым образом, я все же собрал свои силы и выдавил мучивший меня вопрос:

— Это… это я сделал?

— Нет, — покачал головой отец. — Это стихийная магия твоей сестры. Должно быть, что-то спровоцировало ее, — он посмотрел на меня странно, как будто обдумывая что-то, а затем мягко спросил: — Пока нас с мамой не было, что-то произошло?

— Большие вороны, они пробрались к нам в дом, — со страхом сказал я.

Отец удовлетворенно кивнул, успокаивающе погладив меня по спине.

— Все хорошо, это всего лишь стихийная магия. Такое происходит со всеми юными волшебниками. Это нормально.

Нормально? Вот это? Вот это пожарище — нормально?!

И тут я вдруг вспомнил, как сам первый раз столкнулся с волшебством. Мое первое пробуждение магии тоже было связанно с ветром и тоже напугало меня. Но не так сильно, как сейчас.

Это случилось, когда мне было семь лет. Я разозлился на родителей за то, что они отказались вести меня в парк, сославшись на свои важные дела. Я упрашивал их взять меня, но они остались непреклонны. Тогда, в ярости, я топнул ногой, и диван в библиотеке перевернулся, поймав воздушный поток. Этот случай напугал меня. Но он ни в какое сравнение не шел с тем, что я пережил только что. Я смотрел в одну точку, отец был рядом.

— Хочешь прилечь? — наконец спросил он меня.

Я кивнул. Когда я лег на кровать, он накрыл меня мягким пушистым пледом. А затем кликнул кого-то из эльфов, чтобы принесли воды. Отец остался в комнате, а я попытался уснуть. В конце концов, у меня это получилось, и я провалился в спасительные объятья сна.

* * *

Всю неделю после того, как стихийная магия сестры дала о себе знать, мы все ходили под впечатлением от этого события. Кассия стала бояться огня и магии как таковой. Если раньше она с интересом наблюдала за родителями, когда те использовали магию, то теперь она впадала в панику от такого действа; и папе с мамой приходилось в ее присутствии все делать руками, не пользуясь своими волшебными палочками. Родители постоянно были рядом с ней, успокаивая ее, — в это время Кассия даже спала в их спальне, а не в своей. Ну, а мы с папой на время прекратили заниматься зельями, что не могло меня радовать. Чтобы отвлечь сестру, мы всей семьей ходили на увеселительные мероприятия, главным образом, те, которые нравились ей.

Ей было тяжело, и я, чтобы помочь Кассии, постоянно предлагал почитать вслух что-нибудь. Я читал для нее очень детские и наивные книжки про милых зверей, которые дружат друг с другом и постоянно ходят в гости пить чай. У меня челюсти сводило от такой, с позволения сказать, литературы, но я терпел ради нее.

Однажды я принес ей ярко-красную веточку хризантемы, которую случайно заметил в витрине цветочного магазина, когда мы с отцом, возвращаясь из школы, решили немного прогуляться. Когда я подарил ее сестре, она поцеловала меня в щеку.

В то время я перестал временно заниматься поисками. И друзьям в школе я тоже ничего не говорил. Не хотелось пугать их, кроме того, я и сам не испытывал большого желания вспоминать происшедшее.

Пострадавшую гостиную привели в порядок за четыре дня. Наемные рабочие быстро сделали ремонт, родители купили новую мебель и шторы. А я, чтобы лишний раз не видеть сгоревшую гостиную, уходил в школу с помощью одного из каминов, расположенных в кабинетах родителей.

Однако к следующей субботе гостиная в нашем доме была в идеальном состоянии. Это была одна из тех редких суббот, когда отцу приходилось работать. Я спускался по лестнице, чтобы выйти на прогулку, как вдруг услышал знакомый голос. Он принадлежал дяде Джо. Судя по всему, он разговаривал с мамой. Я же стал прислушиваться к их негромкой беседе. Я сделал это отчасти из-за уже выработавшейся привычки подслушивать чужие разговоры, а отчасти потому, что надеялся услышать что-нибудь интересное.

— …нервные срывы уже на подходе, — я услышал как вздохнула мать, произнося фразу, которую мне не довелось услышать полностью. — Вопрос только в том кто первый — я или Драко.

— Сочувствую, — коротко ответил дядя Джо.

— Джо, мы ведь искренне хотели всех наших детей, но кто бы подумал, что дети — это так сложно, — вымученным тоном продолжала мама.

— Все были запланированными?

— Сам же знаешь, что да. Запланированы и горячо желанны, все трое. Правда, Скорпиус зачался и родился на полгода раньше нашего плана.

Дядя Джо усмехнулся, а мать продолжала говорить.

— Представляешь, проморгали контрацепцию, как два глупых подростка. Да мы даже в дни нашей зеленой юности, когда были студентами последнего курса, так не садились в лужу!

Я слушал дальше.

— Вам обоим просто нужно отдохнуть, — участливым тоном сказал между тем дядя Джо. — Сходите куда-нибудь, погуляейте по городу только вдвоем, забронируйте номер в хорошем отеле хотя бы на несколько часов.

Мама вздохнула.

— Да, ты прав, конечно, но сейчас нам нельзя оставить Кассию одну, у нее моральная травма.

— Неудивительно. Такая магия — не шутка.

— Она напугана, Джо. И она не хочет быть волшебницей, не хочет магию вообще.

— Это пройдет. Когда приезжает Нарцисса?

— Двадцать третьего.

— Даже так? — каким-то непонятным тоном спросил дядя Джо. — Не скоро. Но все равно выберитесь вдвоем. Если нужно я могу посидеть с детьми. Меня, в отличие от этих ваших бестолковых нянь, все ваши дети любят, — самодовольно сказал он.

— А чего им тебя не любить, ты их крестный отец? — с долей сарказма переспросила мать.

— Вам нужно отдохнуть и провести время наедине.

— Спасибо, Джо, мы с Драко обсудим твое щедрое предложение.

Я решил больше не таиться и вышел в гостиную.

— А вот и ты, Звездулька! — поприветствовал он меня со свойственной только ему ироничной улыбкой.

Я бы сказал, что это была совершенно особая ирония. Хотя если задуматься: у моего отца тоже была своя, совершенно особенная ирония, которой обладал только он. И в голосе, и в улыбке, и в его извечной манере приподнимать левую бровь.

— Милый, ты собрался на прогулку? — спросила меня мама.

— Да, — коротко ответил я.

— Не отходи далеко от дома, — предупредила она.

— Выглядишь так, будто собрался грабануть Форт Нокс или Голд Тайм⁽²⁾, — поддел меня дядя Джо, широко улыбаясь.

Я понял, к чему он клонит и сразу ответил на его слова:

— Я просто очень умный, много думаю.

— Я в этом даже не сомневаюсь, — добродушно поддержал он. — Поговоришь со мной или твои великие дела прямо сейчас ждут тебя?

— Могу и поговорить, — согласился я, присаживаясь на диван рядом.

Мама поднялась.

— Я буду на кухне, — сказала она, посылая мне нежную улыбку. — Пообщайтесь.

Дядя Джо смотрел на меня, сверкая хитринкой в глазах.

— Ты как, Звездулька?

— Ты ведь и сам знаешь, что я в шоке.

Он усмехнулся.

— Понимаю тебя, не просто созерцать такое проявление магии.

— Почему оно было таким?

Он пожал плечами. Затем участливо улыбнулся.

— Но все будет хорошо, — тепло сказал он, а затем его тон из заботливого вмиг превратился в любопытный. И он спросил меня: — А что еще нового в твоей жизни? Помимо пожаров в доме.

— Ну, я учусь… — промямлил я.

На секунду я подумал о том, не рассказать ли ему правду. Не поделиться ли тем, что пытаюсь узнать, кем были мои близкие родственники. Но затем другая мысль о том, что дядя Джо является близким другом родителей и наверняка все расскажет им, рассеяла решимость первого порыва откровенности.

— Я вчера услышал любопытную мысль, — сказал я. — Что-то вроде того, что знания не приходят рано или поздно. Они всегда появляются вовремя. Что скажешь?

— Звучит красиво, но это чушь собачья! — усмехнулся он. — Есть знания, которые могут убить нас или покалечить, и для таких знаний момент всегда не подходящий. Существуют также знания, которые при любом раскладе вселяют в нас надежду, и такие знания всегда вовремя. А существуют и такие знания, для которых нужно быть готовым. Если они придут к тебе рано, то могут надломить тебя, или даже полностью сломать. С ними надо быть осторожным.

А есть знания, которые вообще ни на что не влияют, так что когда бы они ни появились, — наша жизнь не изменится от их получения.

А вообще, Звездочка, знаешь, многие красивые мысли на самом деле — полнейшая чушь.

— А если я очень хочу что-то знать, а сведений по предмету изучения нет, — начал я осторожно.

— Тогда нужно искать лучше. Если приложить достаточно усилий, есть высокая вероятность, что ларчик когда-нибудь откроется.

Я кивнул. Мне показалось, что дядя Джо хотел добавить что-то еще. Он несколько секунд будто находился на границе между тем, чтобы решиться сказать и тем, чтобы остаться в молчании. И в итоге все-таки промолчал.

В прежние времена я бы стал допытывать его о том, почему он молчит и что скрывает. Но сейчас я был слишком занят собственными мыслями. Он высказал мысль, которая уже приходила мне в голову. Нужно просто лучше искать. Приложить усилия и ларчик откроется, тайна сдастся.

Я вынырнул из своих мыслей, заметив, что он смотрит на меня с любопытством. Затем я улыбнулся и, спешно попрощавшись с ним, вышел на улицу. Хотелось размять ноги, да и обдумать нужно было много чего.

---

1) В настоящее время на территории США обитает порода крупных воронов, которых американцы обозначают словом raven. Эти вороны размером с сокола.

Вернуться к тексту

2) Крупнейший магический банк в США

Вернуться к тексту

Близилось Рождество. От предвкушения этого праздника у меня захватывало дух. Кроме того, по итогам первого триместра я снова был лучшим учеником школы. Результаты моего успеха были вывешены в фойе. От осознания того, что я снова первый и все это видят, я разве что не пританцовывал в школьном коридоре.

Рождество прошло в нашей семье так, как проходило всегда: весело, мило и волшебно. Наша семья выбралась в украшенный к празднику город, чтобы повеселиться. Том и Дэн заходили в гости, и я наносил визит им. Мы отлично проводили время. Приезжала бабушка. Я был рад ее видеть. Единственным человеком, которого мне не хватало в этот праздник, был дядя Джо. Но ему опять зачем-то надо было уехать по делам. Это немного огорчило меня, но я все равно был безмятежно счастлив в то время.

Я помнил свой план вытащить у бабушки информацию о моей семье, но она оказалась крепким орешком. Она мастерски уходила от темы, и делала это так элегантно, что я даже ничего не понял с первого раза. Я не узнал ничего нового, кроме пары баек о семье Блэк, да еще того, что это семейство было далеко не бедно. О традиции называть потомков в честь звезд и созвездий я и так знал.

До того как мы ушли на зимние каникулы, я все еще пытался найти какую-нибудь информацию о моей семье в библиотеке, хотя понимал, что это бесполезно. Но я был бы не я, если бы вот так все бросил. Так что я пересматривал кучи книг в надежде, что найду необходимое. Стив продолжал следить за мной, и мне это чертовски не нравилось. Но я решил разобраться с этим вопросом позже.

Однажды, бродя среди книжных полок в библиотеке, я случайно наткнулся на воспоминания некоего Джулиана Донна. Открыв их, я понял, что этот человек жил во время Первой Магической войны в Британии. У меня в тот день было большое окно, моих друзей не было в школе и я решил скоротать время за этими мемуарами. Книжка была тонкой, по-видимому, автор не слишком был склонен к словоохотливости.

О войне в воспоминаниях этого человека было написано не много, но очень ярко. Я, холодея и покрываясь мурашками, читал о том, как пособники Темного Лорда мучили своих жертв. Особенно в этом деле отличилась некая Беллатриса Лестрейндж. Прочитывая это, я исполнялся ненавистью к Пожирателям смерти. Я не мог понять, как можно было быть такими бесчеловечными? Кипя от ярости, я вдруг осознал, что живи я в то время в Англии, мне бы тоже захотелось прикончить парочку этих подонков.

* * *

Начало нового триместра, следующего за рождественскими каникулами, было приятным. Я снова был лучшим, наша жизнь вновь устоялась. Кассия пришла в себя, а родители, выбравшись погулять вдвоем, стали спокойнее и счастливее. Мы, правда, остались с няней, а не с дядей Джо. Но самое главное — через неделю после зимних праздников, отец вновь начал заниматься со мной зельями, чему я был рад до чертиков.

Для меня зельеварение было целым новым миром, который казался мне невероятно огромным и завораживающим. Возможности, которые открывало мне это искусство, представлялись безграничными; и это будоражило мой юный разум.

Однако здесь мой отец оказался непревзойденным занудой. Всякий раз, когда мы собирались попрактиковаться в варке зелий, он заставлял меня на память излагать технику безопасности, прежде чем мы занимались делом. Кроме того, я дал ему слово, что никогда не войду в лабораторию, что располагалась у нас в подвале без него. И тем более, не буду работать в ней без него. Он даже заставил меня произнести словесную конструкцию по типу: «Да, я даю слово, что не войду в лабораторию без тебя, отец».

Папа наставительно занудствовал о том, что я дал слово и обязан его держать, как человек, на которого можно положиться. Он долго распространялся о том, как важно держать данное тобой обещание, и что доверие — бесценно. Сказал, что доверяет мне и надеется, что я поступлю как взрослый мальчик и не нарушу своего слова.

* * *

Одним зимним днем мы варили очищающее зелье, я нарезал корень лопуха. Отец внимательно смотрел на то, как я это делаю.

— Э нет, молодой человек, ты режешь слишком крупно, — сказал он. — Нужно порезать мельче.

— Да куда уж мельче! — недовольно запротестовал я, считая свою работу вполне нормальной.

Я терпеть не мог такую вот рутину. Но отец нахмурился и посмотрел на меня тем самым особенным взглядом.

— Режь мельче, — настойчиво повторил он, а сам повернулся и стал раскладывать какие-то ингредиенты по коробкам и банкам.

Я и не думал послушаться его, смотря во все глаза на когти животных и какие-то колючки, что он фасовал в стеклянные банки и прятал в сейф, закрывая его двумя заклинаниями. Не знаю почему, но меня раздирало жгучее любопытство относительно этих компонентов.

— Что это такое? — благоговейно вопросил я.

Он строго посмотрел на меня.

— Это очень опасные ингредиенты, ты не должен никогда и ни при каких обстоятельствах трогать их.

Я вздохнул.

— Но они интересные. Почему мы с тобой все время какую-то ерунду варим?

— Ерунду? — удивленно переспросил отец, приподняв в своей извечной манере левую бровь.

— Да. Увеселительное зелье, очищающее зелье, еще какие-то там скучные зелья. А где настоящая работа зельевара?

— Это и есть настоящая работа зельевара, — ответил он. — Ты ведь варишь зелья, значит ты — зельевар, — улыбнулся он.

— Не надо разговаривать со мной, как с ребенком, — буркнул я. — Это все слишком просто и незначительно. Я хочу варить настоящие зелья.

Отец нахмурился.

— А настоящие — это какие, по-твоему?

— Ну, например, такие, которые взрываются или горят, или оказывают на человека какое-нибудь воздействие. Я позавчера прочитал в книге об одном сложном зелье, оно заставляет человека говорить правду.

— Сыворотка правды, — задумчиво уточнил он. — Мы дойдем до нее позже.

— Когда? — нетерпеливо спросил я.

— Позже, когда пройдем всю программу.

— У нас тут не школа, ты ведь можешь научить меня любому зелью, так почему мы варим все время что-то скучное и ненужное, когда есть проверенные рецепты таких интересных зелий, как Сывортка правды или Оборотное зелье?

Он ухмыльнулся, сверкнув серыми глазами.

— Послушай, — он присел на стул и указал мне жестом на другой. — Ты очень умен, но ты торопишься. Я знаю, что ты любишь опережать время, но тебе еще рано варить что-то сложное. Прежде чем браться за сложное, нужно сначала хорошо научиться варить что-то простое. Я вот учился именно так. Сначала с одним учителем, затем с другим. И посмотри, каким успешным зельеваром я стал. Просто наберись терпения, и я со временем научу тебя и более сложным вещам.

Я насупился. Я — самый умный человек в нашей школе, и я могу сварить даже напиток «Живой смерти», если захочу. И мне нет дела до того как учился мой отец. Я хочу сварить что-то сложное и все! Почему родителям порой нужно быть такими занудами? Неужели он не знает на что я способен?

— Ты ведь не сразу стал читать книги, верно? — с улыбкой спросил меня папа. — Сначала ты выучил буквы, потом стал складывать их в слова и только затем читать. Здесь все примерно также. Сначала нужно освоить алфавит, прежде чем писать сочинения.

— Все равно, — недовольно проворчал я. — Я идеально справляюсь с простыми зельями.

— Ну, раз так, тогда нарежь корень лопуха мелко, — парировал он.

Я раздраженно фыркнул. Он покосился на меня.

— Скорпиус, большая часть качества работы зельевара состоит в том, чтобы правильно обработать ингредиенты. Этому юные зельевары учатся прежде всего. Есть такие компоненты в зельях, которые при неправильной нарезке меняют состав зелья. Потому в нашей работе очень важно все делать точно и правильно.

Я глубоко вздохнул и принялся выполнять эту скучную неблагодарную работу. Должно быть, мои эмоции отразились на лице, потому что отец добродушно рассмеялся.

— За любой великой работой стоит много мелкого, не интересного труда. И даже в самом интересном и захватывающем деле найдется то, что тебе не понравится. Это жизнь, — улыбаясь, сказал он. — Надо просто сделать не интересную работу, чтобы потом сполна насладиться результатом.

— Мне не нравится заниматься ерундой, — пробубнил я.

— Это не ерунда, — возразил отец. — Ты многому научишься, уверяю тебя.

Я поджал губы. Объяснять ему, что я с легкостью могу сварить эти простые зелья и он зря не дает мне что-то посложнее было бессмысленным.

Я молча сделал всю необходимую работу. Мы сварили зелье.

Однако лежа в постели той же ночью, я негодовал. На одну половину сердца я злился оттого, что отец не доверят мне более сложные зелья, даже в его присутствии; а на другую — сгорал от любопытства и неудержимого желание сварить Сыворотку правды или Оборотное. Я жаждал применить хотя бы один из этих двух рецептов на практике. И я был абсолютно уверен, что справлюсь с любым из них.

Тогда я решил не медлить.

Я встал с кровати, оделся. Затем осторожно пробрался к подвальному помещению, где располагалась лаборатория отца. Нужную мне книгу я захватил с собой. Осмотрев дверь, я вспомнил, что мне понадобится волшебная палочка. Где же она может быть? Наверное, в спальне у родителей. Я тихо поднялся наверх, постарался открыть дверь, так чтобы никто не услышал. Но она оказалась запертой. От настигшей меня досады, я чуть не топнул ногой, но вовремя спохватился. Только привлечения внимания мне еще не хватало! Сосчитав до десяти, я решил обдумать ситуацию, а пока спуститься в кухню, выпить воды и заесть неудачу конфетой. Иногда сладкое действительно помогало мне.

Разумеется, я не стал включать в кухне свет. Нашарив в шкафу коробку шоколадных трюфелей, я поставил ее на кухонный стол и обомлел. На нем лежала мамина палочка. От такого везения, у меня перехватило дыхание. Я быстро убрал конфеты обратно, даже не притронувшись к ним. Осторожно взял в руки мамину палочку, будто опасался, что она подаст ей сигнальный огонь, а затем прошел обратно к двери в лабораторию.

Я знал, какие заклинания использует отец для того, чтобы открыть замок на двери. Я каждый раз, когда мы спускались туда, внимательно слушал, что именно он произносит. Я довольно быстро запомнил их.

Надо заметить, что с первого раза у меня ничего не вышло. Но с четвертого, когда я сосредоточился как следует — все получилось. Я смог открыть замок на двери в подвальное помещение, где располагалась лаборатория.

Я с трепетом прошествовал внутрь. Я был здесь много раз с отцом, но один — никогда. И это делало момент поистине торжественным.

«Люмос!» — произнес я, как это делали сотни раз мои родители.

Кончик палочки тот час засветился. Я нашел лампу и зажег ее заклинанием.

Быстро обдумав все, я решил сварить Сыворотку правды. Я помнил, что часть нужных мне ингредиентов хранится в сейфе. Отец всегда запечатывал его двумя заклинаниями. Но сначала я решил собрать те компоненты, которые лежали в открытых шкафах. Порывшись в них, я через некоторое время вытащил на рабочий стол гвоздику, шиповник, когти ястреба и некоторые другие составные части будущего зелья. Не хватало измельченной чешуи дракона и сушеных келлацветов. ⁽¹⁾

Я напрягся и стал произносить одно из заклинаний по памяти. У меня была прекрасная память, и я мог запомнить что угодно, а уж то, что мне знать не полагалось — тем более. Конечно, с первого раза ничего не вышло. Но я не собирался сдаваться так просто. Даже когда вспотел и был зол на то, что чертово заклинание никак не работает. Я решил во что бы то ни стало, сварить это идиотское зелье.

Однако мое упрямство все же дало свои плоды. На двенадцатый раз у меня получилось. Один из двух магических замков звякнул, возвещая о том, что одной преградой между мной и экспериментом всей моей жизни стало меньше.

Я облегченно выдохнул.

Я был так поглощен процессом и одержим желанием приготовить это зелье, что мне даже в голову не пришло, что тогда ночью я овладел очень сложными чарами.

Но мне осталось еще применить второе заклинание. Как ни странно, с ним я справился быстрее. Уже на седьмой раз оно сдалось мне. Я с замиранием сердца открыл дверь сейфа. И тогда я понял, что я смог! Смог!

Да я крут, черт возьми!

Я пошарил в сейфе и быстро обнаружил там измельченную чешую дракона и сушеные цветы келлацвета. Все, теперь я могу творить.

Я поставил на специальную волшебную жаровню котел. Подождал, когда он немного нагреется и только потом влил воды. Я действовал согласно рецепту, добавляя ингредиенты один за другим, так как и было описано в книге. Помешивал также согласно книге.

Я подождал минут тридцать. Хотелось петь и танцевать. Оставалось всего ничего до моего сногсшибательного триумфа. Только бросить туда чешую дракона и подождать еще десять минут.

Я кинул в котел последний компонент зелья. Но как только порошок оказался в котле, то жидкость почему-то окрасилась в противный болотно-зеленый цвет и угрожающе заурчала. Это показалось мне странным. Повинуясь непонятно чему, я отошел от рабочего стола, взял книгу и…

Бах!

Это был взрыв. Самый настоящий, черт возьми, взрыв.

Взорвалось содержимое котла.

Я обомлел.

Стоя у дальней стены лаборатории, я в оцепенении хватал ртом воздух, а неприятный дымок из котла уже распространялся по помещению.

И тут, откуда ни возьмись, в лабораторию ворвался отец.

---

1) Во вселенной фанфика, келлацвет — волшебный цветок, обладающий многими свойствами и используемый для варки зелий

Вернуться к тексту

— Это что такое?! — разъяренно закричал мой отец.

Я стоял в оцепенении, полный истинного ужаса.

Серые глаза моего отца испепеляли, губы изогнуты в ярости, черты лица внезапно из тонких стали острыми и жесткими — все его тело выражало крайнюю степень негодования и ярости. Я никогда не видел его в таком разгневанном состоянии.

Мое сердце грохнуло о ребра, а язык прилип к гортани.

Отец с силой ударил о стол рукой.

— Я тебя, нафиг, спрашиваю, что это, твою мать, такое?! — ярился он, а я стоял не в силах пошевелиться.

— Что это?!

Отец схватил меня за плечи.

— Как ты мог так поступить?! Безответственный, непослушный мальчишка! — кричал он, тряся меня. — Ты же мог погибнуть! Что мы бы с матерью делали, если бы ты умер?! Ты же, твою мать, дал слово! Ты дал мне свое слово!

Он выволок меня из лаборатории в гостиную. Там он с силой ударил кулаком о стену. Я вздрогнул в испуге. Затем он взвел свою палочку и расколотил большую напольную вазу, а затем еще одну поменьше. Я наблюдал, как осколки разбитого им в гневе фарфора, опускаются на пол, и чувствовал себя как никогда напуганным. Даже в тот день, когда стихийная магия моей сестры пробудилась, и я был в полном ужасе, я не чувствовал себя настолько испуганным. Я не мог говорить, не мог двигаться. Я мог лишь недвижимо наблюдать разверзнутую пасть бездны, в которую умудрился угодить.

— Как ты мог?! Я доверился тебе, а ты обманул мое доверие! — рычал разъяренный отец.

Я стоял неподвижной статуей.

Затем он глубоко вздохнул — выдохнул. Вдохнул — выдохнул. Все еще подрагивающим от ярости, но уже немного взятым под контроль голосом, отец сообщил:

— Значит так: больше никакого зельеварения, раз ты настолько безответственный, что нарушаешь данное тобой слово. Я больше не стану учить тебя! А теперь — бегом спать! — рявкнул он последнее.

В тот момент я умер.

* * *

Я умер в ту минуту, когда отец сказал, что больше не будет учить меня зельям. Я чувствовал, что моя жизнь кончена, потому что больше у меня нет этого великолепного дела. Меня поймали за нарушением, и мой мир рухнул. Что мне теперь делать?

Я не помню, как в ту ночь дошел до своей спальни. Я был в таком горе, что даже плакать сначала не мог. И только потом, когда я лежал в своей постели и снова вспоминал эту сумасшедшую ночь, гнев отца и то, что он отказался впредь учить меня; я разрыдался. Я не знал, что же мне делать без практики зелий и его уроков. У меня как будто отобрали меня же, вырвали с корнем огромную часть моей личности. Я не представлял, как буду жить дальше.

Остаток ночи я отчаянно проплакал в подушку.

Едва разлепив веки утром, я вспомнил гнев отца и его слова. И снова почти разрыдался. Хорошо, что сегодня мне не нужно было в школу. Наступила суббота, и у нас не было занятий. Но я все равно не хотел подниматься с постели. Обеспокоенная мама приходила проведать не заболел ли я. Когда она зашла в мою спальню, то по ее суровому выражению лица, я понял, что она уже в курсе ночных событий.

Увидев, что я не сплю, она стала строго отчитывать меня. Мама поучала меня, наверное, все полчаса, но я ничего не слышал, все мои мысли занимала утрата любимого занятия.

И еще я думал о том, что отец, должно быть, сильно злится на меня.

В конце мама сообщила, что они с отцом наказывают меня, и теперь я буду сидеть дома. Никаких визитов к друзьям, никаких увеселений весь месяц, никаких прогулок в городе. Мне дозволяется лишь ходить в школу и немного прогуляться рядом с домом.

Я выслушал все это с поникшим сердцем.

К обеду, — никогда не залеживался так долго, — я все-таки поднялся с кровати. По-привычке, я хотел спуститься на кухню, но услышав голос отца, передумал и вновь скрылся в своей спальне. Я сидел там какое-то время, но отец сам вошел ко мне. Я спрятал свой взгляд от его глаз. Он ничего не сказал и молча вышел.

Я был готов снова разрыдаться. Он, что же, даже разговаривать теперь со мной не будет?

Я хотел остаться в своей комнате, скрыться в ней, как раненное животное, которое прячется в какой-нибудь в норе, но через десять минут пришла мама и заставила меня спуститься поесть. Она разговаривала со мной, хотя глаза ее смотрели с суровой укоризной, которой я раньше никогда не замечал у нее.

После обеда я взялся за книгу. Решил почитать что-нибудь смешное и комичное, оставив ту серьезную взрослую книгу, которую я читал до этого. Я старался полностью погрузиться в чтение, однако переживания догнали меня. Я не мог не думать о словах отца. Я вспомнил его реакцию и то, как он сообщил, что больше не собирается учить меня зельям. Я не заметил, как слезы сами покатились из моих глаз.

Я думал просидеть в своей комнате в одиночестве до самой ночи, — ведь нужно было как-то переварить все происшедшее. Но ближе к вечеру ко мне зашел отец.

Он глубоко вздохнул, затем спокойно произнес:

— Нам нужно поговорить.

Я замер.

Его тон был абсолютно спокойным, но я предчувствовал, что разговор будет не простым. Отец со вздохом присел на стул. Я сел на кровати, уставившись на свои ноги.

— Скорпиус, посмотри на меня, — попросил он, — а то мне как-то странно с твоей макушкой беседовать.

Я взглянул ему в глаза. Они были печальными и серьезными.

— Послушай, сын, то, что ты сделал — не ерунда и выходит за все рамки разумного. Искусство зельеварения может быть опасным. Потому я не зря взял с тебя слово, что ты не будешь ничего делать без меня. И я также не напрасно не учил тебя более сложным зельям, ведь процесс может быть не безвредным и тут нужны теоретические знания и, самое главное, опыт. А вчера ночью ты подверг свою жизнь опасности. Ты действительно мог погибнуть. Как думаешь, что стало бы со мной и мамой, если бы мы утром нашли в лаборатории твое мертвое тело?

Я пожал плечами.

— Мы сами могли бы умереть от горя, — серьезным тоном сказал отец. — Потому мне было крайне важно, чтобы ты сдержал свое слово. Я уж не говорю о том, что каждый разумный человек обязан соблюдать обещания, данные кому бы то ни было.

— Но пап… — попытался оправдаться я, но он лишь вскинул руку, безмолвно прося меня помолчать.

— Выслушай до конца, пожалуйста, — оборвал он. — Так вот, когда я начал учить тебя зельям, я предполагал, что мой сын — ответственная личность и не нарушит данное им слово.

— Ты поэтому больше не будешь меня учить? — грустно спросил я. — Потому что обижен на то, что я не выполнил обещание данное тебе?

— Нет, не поэтому. Я не стану тебя больше учить, потому что ты безответственно относишься к своей жизни и здоровью. К сожалению, ты пока не готов к подобного рода учебе. Чтобы учиться зельеварению, нужно четко соблюдать технику безопасности.

Я знал, что он говорит серьезно, поэтому не сдержался и снова заплакал. Я закрыл лицо руками и ничего не видел, лишь через несколько секунд ощутил прикосновение теплой ладони к моей спине.

Я отнял свои руки от мокрого лица и посмотрел на него.

— Пойми, то, что ты сделал — это... Я хочу сказать, что мне было до смерти страшно, когда я увидел, что ты делаешь ночью в лаборатории один. И ты правда мог погибнуть.

Скорпиус, к своей жизни и безопасности нужно относиться серьезно. Тебе, возможно, кажется, что тебя пронесет или что ты непобедим, но подобная беспечность чаще всего заканчивается плачевно. Дети, которые лезут в опасные места или играют с опасными предметами, чаще всего погибают, а их родители потом пребывают в безутешном горе.

Я кивнул.

— И, конечно, тебе нужно научиться быть хозяином своему слову; в противном случае, ты станешь человеком, которому нельзя будет доверять.

Я глубоко вздохнул.

— Я больше не стану так делать, — сказал я.

Он кивнул. Я попытался придвинуться к нему. Отец молча обнял меня.

— Не делай так больше, — тихо пробормотал он.

Я снова заплакал, но на этот раз от частичного облегчения.

— Ты не злишься больше?

— Нет, больше не злюсь, только боюсь, — глубоко вздохнул отец.

— Значит, я прощен и мне можно в гости к друзьям?

— Э нет, молодой человек, твое наказание в силе.

Я поерзал в его объятиях, не решаясь спросить о самом тревожном и главном.

— Пап… — неуверенно начал я, и он вопросительно посмотрел мне в глаза. — Я хотел спросить: ты... ты больше вообще не будешь меня учить зельям? Никогда?

Он в который раз глубоко вздохнул. Затем в задумчивости поджал губы.

— Может быть, когда ты научишься ответственности и станешь старше, через года три-четыре… тогда, может быть, — он выделил последнее слово, — буду.

— Три года? — в ужасе спросил я.

— Три-четыре, — серьезно поправил он. — Как я сказал, тебе нужно вырасти и научиться ответственности.

— Но это же целая вечность! — запротестовал я.

— Нет, — возразил отец. — Тебе нужно научиться быть готовым к такой науке, как зельеварение.

Я поник, облегчение тут же растаяло и я понял, что моя жизнь закончена. Я не обратил внимания, как отец, погладив меня по спине и пригласив на ужин, вышел из спальни.

Три года…

Да я умру от тоски раньше!

* * *

Потеря любимого дела ощутимо ударила по мне. Я больше не был таким счастливым, как раньше. Даже то, что я по-прежнему шел впереди Стива в учебе, не радовало меня, лишь приносило угрюмое удовлетворение и незначительное облегчение моей боли. Я приналег на учебу, тем более, что больше у меня в принципе ничего не осталось.

Друзья посочувствовали мне, и, поскольку мне было запрещено их приглашать и самому приходить в гости, мы оставались на какое-то время в школе, чтобы пообщаться. Я был уверен, что мои родители знали об этой маленькой хитрости, но никаких запретов на подобное от них не поступало.

Я узнал, что после той ночи, когда отец поймал меня в своей лаборатории, он перенес большую часть всех ингридиентов к себе на работу. Мне же было запрещено даже близко подходить к двери в подвал.

Я старательно вгрызался в учебу, начитывая помимо основной программы много всякого другого.

Как-то раз, в начале февраля, когда прошло около десяти дней с момента моего наказания, я бродил среди книжных стеллажей в библиотеке. Тома в этот день не было в школе, так как он приболел, а Дэн уже ждал меня за «нашим» столом. Я искал книги по ботанике, которая началась у нас со второго класса. И вдруг случайно наткнулся на справочник, посвященный Ордену Феникса времен Первой Магической войны в Англии. Эта книга была небольшой, начиненной краткими справками про первый состав Ордена. Я тут же вспомнил, что эта тема очень сильно заинтересовала меня некоторое время назад. Потому я тут же взял книгу и вернулся за свой стол, где Дэн выполнял домашнюю работу по американской литературе. Он вскинул голову, я молча показал ему книгу. Дэн усмехнулся, а затем продолжил выполнять свое задание.

Открыв справочник, я задержал на несколько секунд внимание на портрете основателя Ордена — Альбусе Дамблдоре. Почему-то этот человек не понравился мне, хотя он явно старался выглядеть добрым. Больше фотографий не было.

Я начал читать краткие справки об остальных членах Ордена. Просматривая их биографии, я наткнулся на имя Сириуса Блэка. Я хмыкнул. Интересно, этот Сириус Блэк мог быть родственником моей бабушки? В справке, посвященной ему, говорилось, что до сих пор доподлинно неизвестно, кем был этот человек. Есть основное мнение, согласно которому, он оказался предателем не только общего дела Ордена, но и своего лучшего друга — Джеймса Поттера. Он предал его, выдав местонахождение скрывающейся семьи Поттеров, сообщникам Темного Лорда. В результате чего молодые Джеймс и Лили Поттер погибли, а их маленький сын Гарри чудом остался жив.

«Надо же, — подумал я,— так этот Гарри Поттер, парень, вокруг которого столько мифов, сирота с раннего детства».

Мне стало жаль бедного ребенка, лишившегося своих родителей. Я даже представить себе не мог, как это — вырасти без папы и мамы.

Также согласно этой версии, Сириус Блэк был убийцей двенадцати магглов, да и вообще являлся одним из самых опасных людей своего времени. Блэк провел в Азкабане двенадцать лет, после чего каким-то чудом ему удалось сбежать. Погиб, спустя пару лет после своего побега, при невыясненных обстоятельствах.

Но была и другая версия, на которой, как я понял, настаивал сам Гарри Поттер. Она гласила, что Сириус Блэк был невиновен. А предателем оказался другой человек. И те годы, что Блэк провел в Азкабане, были незаслуженными. Данная версия подвергалась многократной критике, а словам Гарри Поттера верили далеко не все.

Я легко пихнул локтем Дэна, в знак того, что мне есть чем с ним поделиться.

— Ага, слушаю тебя, — важно сказал он, понимая голову от тетради.

— Прочти, — велел я, пододвигая к нему справочник.

Дэн быстро пробежался по статье.

— Ништяк! Как думаешь, этот тип — твой родственник?

— Не знаю, — я пожал плечами. — Но мне нравится ход твоих мыслей. Я тоже обратил внимание на фамилию.

— Но если это так, то понятно отчего твои родители скрывают от тебя правду о предках. Если этот чел и правда такой преступник, то…

— Но ведь тут две версии.

— Да, но какая из них правильная?

— Если бы знать.

— Я думаю, что первая. Чувак, согласись, предки не стали бы от тебя скрывать историю вашей семьи просто так, верно? Возможно, это именно тот скелет в шкафу, который родители прячут от тебя.

— Может быть, — со вздохом согласился я. — И что, вот мы и докопались до сути?

— Не знаю, — пожал плечами Дэн.

— Ну ладно, допустим, этот чувак — моя родня. Но почему они мне о дедушке не рассказывают?

— Может, он не только предал своих друзей, но и грохнул твоего деда? — предположил Дэн. — Посмотри на дату смерти.

— Девяносто шестой год, — пробормотал я, хмыкнув.

— Сколько тогда было твоему отцу?

— Шестнадцать, — сразу ответил я. — Думаешь, мой дед умер из-за этого человека? — грустно спросил я, начиная осознавать, как в нашей семье все может быть непросто.

— Не знаю, — ответил Дэн. — Может, и нет. Может, этот парень вообще к твоей семье не имеет никакого отношения и он просто однофамилец твоей бабки.

— Может быть, — вздохнул я.

— Но ты все же занеси инфу о нем к себе в тетрадь, мало ли.

— Занесу, — сказал я, доставая свой специальный блокнот, и думая о том, что про этого Сириуса Блэка стоит узнать побольше.

Дни шли, складываясь в недели. Мой домашний арест подошел к концу, и я снова мог посещать друзей и гулять по городу. Однако это не приносило мне былой радости. Я старался унять боль потери любимого дела. Выходило плохо. Любое, даже самое незначительное упоминание о нем, приводило меня в отчаяние. Разумеется, я много раз разговаривал с отцом, умоляя его отменить свое решение, заверяя, что я усвоил урок и впредь не повторю того, что сделал. Я даже извинялся. Но он был непреклонен. Он смотрел на меня грустным взглядом и всегда говорил одно и то же. О том, конечно же, что он не хочет чтобы я пострадал. А все мои слова, что я все понял, не возымели никакого действа.

И будто специально, чтобы окончательно добить меня, именно в то время у нас в школе начался блок «Введения в зельеварение».

На самом деле, предмет назывался «Введение в магические науки», который предназначался для освоения теоретических основ магии, которую мы начнем изучать уже со следующего года. Мы изучали его блоками, то есть сначала часть, посвященную, например, чарам. Затем еще что-нибудь. И только в конце второго триместра у нас началось «Введение в зельеварение».

Наш преподаватель, мисс Белл была осведомлена о том, что я изучал его под руководством отца; но поскольку, я старательно скрывал, что больше не практикую данную науку, она постоянно поручала мне составить какой-нибудь доклад на тему моей практики. Конечно, у меня было огромное количество записей с занятий, так как еще в самом начале отец советовал мне все записывать. Не только рецепты, но и свои наблюдения. Так что я располагал достаточно большим объемом информации, которая помогала мне составить далеко не один доклад. Я видел, что мои постоянные выступления и похвала мисс Белл злят Стива, но, к своему удивлению, не почувствовал от этого ровным счетом ничего.

Эти выступления бередили мне душу, но я изо всех сил старался не показывать что мне тяжело. Безмятежная улыбка, которую я специально тренировал, выходила идеально, и мало кто мог бы понять, что что-то не так. Кроме моих друзей, разумеется. Они были в курсе.

Однако мне было нелегко. И однажды я, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, спешно запросился в туалет. Добежав до уборной стрелой, я закрылся в кабинке и уж там дал волю слезам. Я рыдал как ребенок. Я провел в туалете больше времени, чем было нужно для того чтобы избежать каких-либо вопросов. Потому, вернувшись в класс, я сказал учителю, что мне стало плохо. Она посочувствовала мне. На мое счастье, урок скоро закончился. Он был последним, и я мог отправляться домой.

В тот день из школы меня забирала мама. Она сразу заметила мое состояние. И как только мы вернулись домой, я не выдержал и снова расплакался. Мама бросилась обнимать меня. Она сжимала меня в объятиях, целуя, поглаживая спину и пытаясь успокоить, но я все равно рыдал. И когда я немного успокоился, то подробно рассказал ей о причине моих слез. Она попыталась ободрить меня, но в тот вечер у нее ничего не вышло.

Когда позже отец вернулся с работы, мама утянула его наверх. Они закрылись в его кабинете и что-то долго обсуждали. Я не смог подслушать, хотя пытался.

Утром за завтраком мама и папа предложили мне заняться еще какими-нибудь магическими науками, например чарами или трансфигурацией. Мама сказала, что с удовольствием возьмется за трансфигурацию и чары. Отец же сказал, что научит меня некоторым атакующим заклинаниям. На что я грустно пожал плечами без особенного энтузиазма. Они в недоумении переглянулись.

— Атакующие и защитные заклинания — очень интересная штука, — сказал отец. — И чары тоже.

Я кивнул. Я хотел сказать им, что мне, к черту не сдались, их чары, трансфигурация и защитные заклинания.

"Верните мне мои зелья!" — вот что мне хотелось прокричать, но я сдержался, сказав, что поищу время для новых занятий.

Со временем я принял решение, что буду изучать рецепты зелий, — это мне не запрещалось, — и составлять краткие конспекты для того времени, когда снова смогу вернуться к зельеварению. Я знал, что в средней школе буду изучать зельеварение; однако, во-первых, я хотел это делать с отцом, а во-вторых, до следующей ступени обучения было более полутора лет, что, конечно же, казалось мне вечностью.

Я все еще пытался занять себя разными вещами, чтобы отвлечься. Старался учиться, но тоска по урокам зельеварения с отцом никак не проходила. Я даже начал потихоньку проект к Большой Научной выставке в конце апреля. Родители согласились помочь мне и в этот год, но, очевидно памятуя прошлый опыт, заранее предупредили, что все решения и ответственность полностью на мне.

Что же касается истории моей семьи, то мы с друзьями на время отложили ее. Хотя я время от времени возвращался к первому составу Ордена Феникса. Несколько раз снова брал тот справочник и перечитывал его. Мне казалось, что я вот-вот найду что-то.

И вот в одну из ночей, когда я снова думал о человеке по имени Сириус Блэк, я ворочался и не мог заснуть. И вдруг ни с того, ни с сего меня осенило. Это было похоже на внезапное озарение, будто вспышка молнии. Я быстро вскочил с кровати, достал свой атлас звездного неба и, посмотрев внимательно, все понял.

Конечно же! Сириус — это созвездие!

И это означает, что Сириус Блэк был родственником бабушки и папы, а не однофамильцем. Интересно, знал ли его отец лично? И прав ли Дэн, утверждая, что Сириус Блэк мог убить моего деда? Но если это так, тогда понятно, отчего тема семьи у нас под запретом. Мои отец и мать очевидно считают меня маленьким ребенком, не способным понять неприглядную истину. Вечно они меня недооценивают! Когда только они поймут, что я могу все понять и что скрывать от меня что-то — неверный путь.

* * *

Приближался мой десятый день рождения. Я ждал его. Не только потому, что это мой праздник, но еще и потому, что мне будет можно иметь палочку. По американским законам юным волшебникам разрешено иметь свою палочку уже с десяти лет.

За несколько дней до торжества к нам в гости зашел дядя Джо. В тот день мама ушла куда-то с Кассией, а дома были только мы с отцом и брат.

Дядя Джо сидел в библиотеке с отцом, они над чем-то смеялись. Папа, завидев меня, расплылся в улыбке и жестом пригласил войти.

— Иди сюда, посиди с нами.

Дядя Джо тоже широко улыбнулся мне, едва я только вошел в помещение.

Я был рад его видеть.

— А вот и именинная Звездочка! — довольно протянул он.

— Привет, ты ведь придешь на праздник?

— Конечно, я не пропускаю такое.

— Ну, несколько раз все же пропустил.

— Ну, в этот раз я буду.

— Здорово!

Я хотел его видеть на дне рождении. В предвкушении праздника я даже забыл о своей тоске по зельям. Дядя Джо знал, что случилось. И ранее я даже просил его повлиять на отца. Он посочувствовал мне, но сказал, что лезть в эту ситуацию не будет. И что мне правда нужно быть более осторожным и осмотрительным. Я любил его, но когда услышал это, немного обиделся.

Тем не менее я очень хотел увидеть его на своем празднике. А еще, конечно же, ожидались Том и Дэн, как, впрочем, и в прошлом году.

— Твои друзья будут? — словно прочитав мои мысли, спросил меня крестный.

— Да, конечно, они…

Тут артефакт в виде массивного браслета в руках отца замерцал красным светом; и папа, поднявшись, извинившись и сказав, что ему надо к младшему брату, вышел из библиотеки.

Мы с дядей Джо остались одни.

— Мои друзья придут, — сказал я. — А в мае я иду на день рождения к Дэну, у него будет большой торт и большая игра.

— Так у тебя тоже, наверное, будет большой торт.

— У меня будет торт поменьше, так как гостей не так уж много, — ответил я. — А к Дэну придут дяди, тети и кузены. У меня вроде как есть один кузен, который живет далеко, но я с ним никогда не встречался. А теток и дядьев у меня и вовсе нет, — произнес я последнее, наверное, немного грустно, потому что дядя Джо сочувственно посмотрел на меня.

— Так бывает, — сказал он. — Но ничего ведь страшно в этом нет?

— Нет, в общем-то, — согласился я. — А у тебя есть дядя?

Крестный странно посмотрел на меня.

— Да, у меня был дядя, брат моего отца. К сожалению, умер. Хотя я почти его не знал, общался с ним совсем мало. Я тогда был ребенком, чуть старше тебя.

— Сколько тебе было?

— Лет одиннадцать-двенадцать. Тогда я впервые встретился с ним, а потом он погиб.

— Очень жаль, — разочарованно протянул я.

— Да.

— Он был таким же необычным как ты?

Дядя Джо задумался.

— Не знаю даже. Но то, что он был эксцентричным типом, заводящимся с пол-оборота, — это точно. Отец говорил про своего брата, что тот идет на поводу у эмоций и сначала делает, потом думает, а затем разгребает то, что сделал.

Я улыбнулся.

— А почему ты первый раз увиделся с ним, когда был уже взрослым?

Дядя Джо усмехнулся, а затем продолжил:

— Они с отцом долгое время не общались. Насколько я знаю, их вражда началась еще в юности. И это плохо, нельзя отказываться от родных братьев и сестер, — он пристально посмотрел на меня. — Береги Морти и Кассию, не отворачивайся от них, что бы ни случилось. Даже если между вами не будет понимания, никогда не оставляй свою семью.

Его последние слова прозвучали серьезно, и я кивнул. Затем я спросил, повинуясь ни то интуиции, ни то любопытству:

— Твой отец переживал из-за смерти брата?

— Да, — глухо ответил он мне. — Он был очень подавлен и расстроен, когда пришло известие о смерти дяди.

— Понятно, — только и мог сказать я.

— Знаешь, когда раньше я уезжал куда-нибудь далеко по делу, мой отец недовольно ворчал на меня и говорил, что бесшабашный характер я унаследовал от его брата. По его словам, того тоже постоянно тянуло на приключения.

— Вот это да! — мне стало интересно. — Так твой отец тоже ворчал на тебя?

— Да, — улыбнулся он. — Все отцы такие, они все время от времени ворчат и поучают своих детей. И все они страшно переживают за них.

Мы замолчали, затем крестный сказал мне с улыбкой:

— Знаешь, я могу быть твоим дядей или кем-то вроде того. Что скажешь?

— Конечно, но ведь ты и так наш родственник, — сказал я, внезапно отвлекаясь на птицу, что едва не залетела к нам в библиотеку. — Ну, я имею ввиду, ты ведь крестный отец для всех нас, — я закончил свою мысль, снова повернувшись к собеседнику и посмотрев в его лицо.

Оно было невероятно спокойным, я бы сказал даже слишком спокойным.

— Ты прав, — ровным тоном ответил дядя Джо.

— Полагаю, этот день рождения будет особенным?

— Да! — не сдержал я восторга. — У меня будет своя палочка! Жду не дождусь. Так любопытно узнать какой она будет.

— Очевидно, скоро ты узнаешь.

— Хочешь побиться об заклад?

Дядя Джо расхохотался.

— Да вы азартны, мистер Малфой! А на что и по поводу чего будем спорить?

— Поспорим на интерес; по поводу того, из какого дерева моя палочка будет сделана?

— Можно, — его глаза сверкнули. — Я ставлю на то, что на она будет из секвойи. А ты? — он протянул руку.

— Я думаю, что сосна, — я пожал его руку.

— Принято! — весело сказал дядя Джо, отпуская меня. — Палочки — дело серьезное, Скорпиус!

За этим нас застал вернувшийся в библиотеку отец. Я еще немного времени провел с ними, прежде чем вернуться к себе и зачеркнуть еще один день в календаре. Я стал на день ближе к моей заветной мечте — иметь, наконец-то, свою палочку.

Приближался мой день рождения, а это означало то, чего я так сильно жаждал и о чем мечтал уже много лет.

Покупка моей собственной палочки.

Некоторые мои одноклассники уже имели свои палочки, и я, конечно же, сильно завидовал им. К моему облегчению, в списке счастливчиков не было Стива. Его день рождения приходился вроде как на лето и своя палочка у него появится только после меня.

Я зачеркивал дни в календаре, с трепетом отмечая, что стал еще на день ближе к заветной мечте. Как только у меня появится своя собственная палочка, я стану полноправным волшебником. Эта мысль будоражила меня необыкновенным воодушевлением. Меня сжигало любопытство: какой будет моя палочка? Какой корпус, какая сердцевина? Под час я даже не мог ни о чем другом думать, как только гадать об этом. Мы поспорили с дядей Джо, и я до смерти хотел знать о том, кто из нас окажется прав.

О предстоящей покупке я болтал без умолку, и сестра, понятное дело, завидовала мне, обиженно дуясь и говоря о том, что сама уже вполне взрослая для собственной палочки. Родители слушали все это с улыбкой. Последнее время они тоже казались расслабленнее и спокойнее.

В те дни даже привычная тоска по урокам зельеварения изволила меня покинуть.

Все мое существо было сосредоточено на ожидании.

И вот этот день настал.

Мой день рождения.

Мы с родителями условились, что пятнадцатого апреля сразу же с утра отправимся в магазин волшебных палочек. Так что я пулей вылетел из кровати, едва разлепив глаза. Выбежав в коридор, я заколотил в дверь спальни родителей с возгласом:

— Нам пора! Скорее идёмте!

Из-за двери послышались смешки и заверения отца и матери, что они сейчас встанут и мы пойдем. А я аж подпрыгивал от нетерпения. Я не стал спускаться вниз на завтрак, оставаясь ждать родителей у их комнаты. Через некоторое время дверь отворилась, и за ней показался отец. Он усмехнулся, расплывшись в ироничной улыбке.

— Где Конец света?

— Давайте скорее! — нетерпеливо ответил я.

— Так, притормози-ка. Сначала позавтракаем, а затем пойдем. И, кстати, ты почему еще сам не одет?

Только тут я сообразил, что стою в пижаме. Я пулей бросился обратно к себе в спальную, чтобы умыться и одеться.

За завтраком я также не давал никому покоя. Родители смотрели на меня с широкими улыбками, посмеиваясь время от времени. В дверь позвонили, и отец ушел открывать. Это пришла няня — миссис Голдберг. Вчера я отправил ей несколько писем, слезно умоляя не опаздывать. И она не опоздала.

Теперь мы могли идти.

* * *

Лучший, по уверениям моих родителей, магазин волшебных палочек располагался в одном из самых живописных и атмосферных мест Волшебного Нью-Йорка — Файергейт-плейс. Тот, кто заведывал им был и мастером палочек, и хозяином магазина, и продавцом в одном лице. Его звали мистер Бато, и мои родители отзывались о его работе крайне положительно. Когда мы оказались у двери лавки, мое сердце пропустило удар.

Вот оно.

Мы вошли, колокольчик на двери гостеприимно звякнул.

— О, какой сюрприз, миссис и мистер Малфой! — услышали мы добродушный голос, как только переступили порог.

— Здравствуйте, мистер Бато, — улыбнулась мать.

— Неужели уже? — добродушно усмехнулся он, посмотрев на меня. — Как время летит!

— Да, этому юному джентельмену сегодня исполнилось десять, и ему нужна палочка.

— Великолепно! С днем рождения вас, молодой человек! — воодушевленно ответил он. — Подбирать для юных волшебников палочки — что может быть прекраснее!

Он протараторил свои слова так быстро, что я не успел сказать "Спасибо", наблюдая за ним немного ошеломленно. Мама при этом улыбнулась чуть шире, и на спокойное лицо отца тоже выплыла улыбка, сам же он при этом посмотрел в пол.

Я осматривался. На самом деле, было бы правильнее назвать это помещение лавкой, а не магазином, так как она была небольшой, но уютной. Отделанной деревом светлых тонов, с картинами и разными диковинами, развешенными по стенам.

Я крутил головой, с любопытством осматривая помещение, а тем временем мистер Бато, мастер палочек, повернулся спиной к нам, вытаскивая из шкафов палочки с бирками. Родители приглашающе посмотрели на меня, и я подошел к стойке.

Хозяин лавки широко улыбнулся мне, и я заметил, что ему, должно быть, лет сорок-пятьдесят.

Он был человеком среднего роста и комплекции, с ясными голубыми глазами и добродушной улыбкой.

— Итак, давайте начнем с этой, — деловито произнес он. — Ель и жила китайского дракона.

Он подал мне палочку, и я взмахнул ей. Никакого видимого эффекта не последовало.

— Хм, — выдохнул мистер Бато. — Тогда, может быть, эта? Береза и волос вейлы.

Я снова сделал взмах и опять никакого эффекта.

— Однако, — заинтересованно проговорил он, потирая руки и с большим интересом вглядываясь в меня. — Эта?

Я сделал уже привычное движение рукой. Это вызвало водопад, образовавший небольшую лужу на полу. Я непроизвольно сморщил нос, и мистер Бато все понял без слов, протягивая руку за палочкой.

Дальше в течение какого-то времени я пробовал разные палочки: из тиса, тополя, ивы. Все они были с разными сердцевинами и совершенно не подходили мне.

Отец и мать поначалу с живостью наблюдавшие за мной, стали проявлять все больше признаков любопытства. Тот самый наклон головы матери, горящие глаза отца.

— Может быть, попробуем палочки из виноградной лозы и боярышника? — с улыбкой спросила мама, когда очередной шедевр мистера Бато был возвращен на полку.

Мистер Бато посмотрел ей в глаза, на что она ответила:

— Да, я знаю, что из виноградной лозы на самом деле не делают палочек, просто оно так называется.

Мистер Бато улыбнулся.

— Я и не сомневался в вас, миссис Малфой. Сейчас принесу.

Он ушел в смежное помещение, расположенное сразу за лавкой, которое, должно быть, было подсобным.

— Не волнуйся, милый, твоя палочка обязательно найдет тебя, — шепнула мне мать.

Да я и не волновался, мне просто было очень интересно.

— Виноградная лоза? — заинтересованно спросил я маму.

— Дорогой, это не та виноградная лоза, о которой ты думаешь. Существует такое дерево, его могут видеть только волшебники. Оно называется "Виноградная лоза". И из него иногда делают палочки.

— Виноградная лоза и сердечная жила дракона! — провозгласил мистер Бато, выскакивая из подсобки и подмигивая матери.

Под мышкой он удерживал еще две палочки.

Я взял в руки палочку. Взмахнул ей и внезапно ощутил толчок снизу. Я вернул палочку мастеру.

— Не сработало, — улыбаясь матери, сказал мистер Бато. — Тогда эта, — он протянул мне еще одну, — боярышник и жила дракона.

Палочка выпустила ветер, который сильно ударил в окно.

— Хорошо, тогда этот вариант, — и мистер Бато хитро глянул на отца, протягивая мне очередную палочку. — Боярышник и волос единорога.

Я взмахнул палочкой, в моей руке потеплело, а из самой палочки посыпались искры. Но ощущение было не совсем правильное, и я вернул ее мистеру Бато.

— И тут мимо, — пожал он плечами.

— Но должно же быть что-то подходящее, — раздался спокойный голос отца, в котором я услышал едва уловимую тревогу.

— Есть кое-что, — ответил ему мастер и снова скрылся в подсобке.

— Почему ни одна палочка не хочет быть моей? — спросил я, уже немного сбитый с толку и смущенный.

— Родной, не переживай, мы найдем для тебя палочку, — тепло ответила мать.

— Да, все будет хорошо, — поддакнул ей отец, дотронувшись до моего плеча.

Конечно. Но я ожидал немного другого. Я хотел сказать родителям, что мне не нравится, что все палочки будто отказываются от меня, но тут появился мистер Бато с узкой деревянной коробочкой. Он извлек оттуда палочку темного цвета и протянул мне.

Она была на порядок тяжелее, чем все другие палочки.

Я сначала немного повертел ее в руках, рассматривая. Она не была самой шикарной и вычурной палочкой из тех, что сегодня мне удалось подержать в руках, но я все равно находил ее невероятно прекрасной. Самой прекрасной палочкой, что мне довелось видеть. Корпус глубокого, насыщенного темного оттенка с едва заметным фиолетовым отливом, бронзовая рукоять, чуть выше кольца — серебряное и медное.

Внутри меня возникло странное чувство, которое сложно полностью описать, но если упрощенно, то оно бы звучало как: «Вот оно!»

Я взмахнул ей и мне показалось, что дерево запело для меня песнь; неизвестную, но прекрасную. В большей степени ощутив, чем увидев, я понял, что из палочки вырвался воздушный поток, который игриво пронесся по всей лавке и весело осел где-то в районе стойки.

Я был потрясен.

— Оно! — радостно закричал я.

— Ну и славно! — раздался голос мастера. — Одиннадцать и тринадцать сотых дюймов.

Я взглянул на него. От его былого веселья не осталось и следа, он смотрел задумчиво.

— Мореный дуб, бронза, серебро, медь и волос единорога, — проговорил он, затем, помешкав секунды две, добавил: — Верхняя часть опалена дыханием фестрала, металл закален горным огнем.

Я посмотрел на родителей, торжествуя.

Я нашел! Нашел! Нашел свою палочку! Или это она нашла меня? В общем, не важно.

— Мореный дуб и волос единорога? — задумчиво спросила мама.

— Это немного старая и очень редкая модель, — пояснил мистер Бато. — Древесину мне привезли из Ирландии и, если верить поставщику, это дерево находилось в воде от четырех до семи тысяч лет.

Дерево в воде? Чего? А, ладно, потом все прочту. Главное — я нашел ее.

Я ликовал, а до моей, ошалевшей от радости, головы каким-то образом донесся голос матери:

— Что это, по-вашему, может значить?

— Ничего, миссис Малфой, — пожал плечами мастер палочек. — Только то, что вашему сыну досталась палочка из мореного дуба с волосом единорога.

— Не знал, что палочки чем-то опаляют, — вставил свое отец.

Я посмотрел на него, и от меня не укрылось что в глазах явственно поступала задумчивость, хотя он пытался скрыть ее за напускным спокойствием и даже холодностью.

— Да, мистер Малфой, в редких случаях мы так делаем.

Родители переглянулись. Их лица просто кричали новыми вопросами, и я был уверен, что сейчас они спросят что-нибудь еще, но я ошибся. Вопрос так и не последовал. А мистер Бато продолжил:

— Около двадцати лет назад я изготовил таких три. Они не идентичны, в двух других иные сердцевины. Две первые из этой партии разошлись разом, ну а третья лежала двадцать лет и вот сегодня у нее появился хозяин.

— А часто вы работаете с мореным дубом?

— За всю свою жизнь я изготовил только три палочки из подобного материала. Знаете, обычно юные волшебники хорошо ладят с ивой, дубом, кленом или березой, иногда даже секвойей. Но мореный дуб… Я и сам не верил, что им найдется применение когда-нибудь. Представьте себе мое удивление, когда в первый же год две из трех палочек нашли своих хозяев с разницей всего в тринадцать дней.

— Но зачем же вы их изготовили, если даже не надеялись реализовать? — спросила мама. — И материал-то ведь не дешевый, и достать его, вероятно, не так уж просто.

— Совсем непросто, — ответил мистер Бато. — Я изготовил их из любви к искусству. Знаете, вот бывает так, что у тебя внутри сверлит что-то и ты просто не можешь не сделать то, что это что-то требует от тебя. Ты работаешь над этим днями и ночами, и тебя даже не волнует вопрос о том, получится ли на этом заработать. То озарение двадцать лет назад было самым сильным в моей жизни, и я изготовил три палочки из мореного дуба.

— И что это, по-вашему, значит? — повторил отец вопрос матери.

— Ничего, — развел руками мистер Бато, натянув на себя улыбку. — Палочка для вашего сына нашлась. Поздравляю вас!

— Спасибо! — поблагодарила мать. — Но, понимаете, в Англии, где мы родились и выросли, там считалось, что палочки сами выбирают себе владельцев.

— Даже не могу представить, что именно имели ввиду англичане, — пожал плечами мастер палочек.

— Очевидно то, — ровным голосом продолжил отец мысль матери, — что с палочками не все так просто. На нашей родине считалось, что это является указанием на личность волшебника или на его способности. Хотя, честно признаться, я в это не особенно верю.

Мистер Бато рассмеялся.

— Палочки никак не показывают нам личность волшебника. И уж тем более, они не могут влиять на нее. Палочка — это просто инструмент. Только ты сам, — тут он обратился ко мне, — можешь сделать себя хорошим или плохим, порядочным или нет. Твоя палочка здесь вообще никакой роли не играет.

— Мы и не говорили именно про моральные качества, — добавила мама. — Но ведь существуют еще и нейтральные качества личности.

— Все равно, — пожал плечами мастер. — Думаю, нет никакого смысла искать здесь какую-либо подоплеку.

— В таком случае, — ответил отец, — юным волшебникам, впервые выбирающим себе палочку, должна подходить любая. А, как мы только что видели, это не так. И сочетание материалов и компонентов весьма важно.

— Важно, — согласился мистер Бато. — Однако сама по себе палочка не говорит ничего именно о личности волшебника. Я думаю, что материалы влияют на контакт волшебника и палочки. С какой-то палочкой он устанавливается сразу, а для каких-то нужно больше времени. Возможно, именно сочетание материалов устанавливает контакт. Также и с природными способностями мага. Но это лишь теория, господа. И, к сожалению, ее никак не проверить и не доказать на практике.

Однако нам, людям, всему нужно найти объяснение, вот мы и ищем.

— И все же, мистер Бато, — не сдавалась мама, — ведь именно палочки сами выбирают себе волшебника.

— Вы так думаете? Что именно палочка выбирает волшебника, а не наоборот?

— На самом деле мы не знаем, — выдохнула мать. — Это тот вопрос над которым и я, и Драко уже давно думали, но к определенному мнению так и не пришли.

— Я полагаю, сегодня мы видели как юный волшебник выбрал себе палочку, а не наоборот, — улыбнулся мистер Бато. — По крайней мере это то, что увидел я.

Отец и мать с сомнением поджали губы. Я же слушал все, что они говорят с восторженнным интересом. О волшебных палочках обычно так не пишут. Сведения, содержащиеся в книгах, как правило, сообщают о размерах палочек, материалах из которых те изготовлены, но не более того. Странно, что в нашем мире, изобилующим разного рода исследованиями, так мало уделено вниманию главному инструменту волшебника.

— Миссис и мистер Малфой, у палочек нет своего разума, — между тем продолжал мистер Бато, — или воли, или эмоций — они не домашние животные и не люди. Я полагаю, что утверждение «сами себе выбирают волшебника» является, скорее, поэтической фигурой речи или просто суеверием. Выбор вашего сына весьма любопытен, особенно еще и потому, что волос единорога крайне интересный компонент. Из всех ингридиентов, которые мы, мастера, выбираем для создания сердца палочки, этот изучен менее всего. И, надо заметить, не так уж часто волос единорога оказывается в руке юного волшебника.

— Это потому что единороги таинственные создания, которые мало кого к себе подпускают, — проговорила мама.

— Да, единороги пугливы и поймать их не представляется возможным. Они существуют, но их мало кто видел, тем более общался с ними. Потому раздобыть волос такого существа крайне непросто. А уж изучение и вовсе становится трудным. Многие века волшебники хотели узнать свойства волоса единорога, но мало в чем смогли продвинуться. Об этом компоненте столько всяких мифов и легенд, но вот проверенной информации почти что нет.

— Интересно почему? — спросила мама.

— Потому что при любом воздействиии извне, волос единорога не дает никакой реакции. Ее просто невозможно отследить и сделать какие-либо обоснованные научные выводы, — вдруг сказал отец.

Мама обратила на него свой оздаченный взгляд, будто что-то вспоминая.

Мистер Бато смотрел на отца вопрошающе.

— Какое-то время назад я исследовал этот вопрос, проводил различные опыты над волосом единорога. Но ни одно зелье или химический состав никак не повлияли на него. Волос единорога как будто вообще отказывался вступать в какое-либо взаимодействие с другими веществами.

Мистер Бато хмыкнул.

— Не знал, что вы занимались этим вопросом, мистер Малфой.

— Занимался, — кивнул отец. — Вы пришлете нам счет или предпочтете наличными?

— Пришлю счет, мистер Малфой.

— Договорились, — деловито ответил отец мастеру палочек, затем посмотрел на нас с матерью. — Ну что, идем?

— Да, пойдёмте, — ответила мать и нежно улыбнулась мне.

Мы вышли из лавки. Я все еще не верил в происходящее. Я сжимал в руках свою собственную палочку, самую лучшую в мире. Да и вообще, теперь я настоящий волшебник и могу практиковать магию сколько захочу.

Мы шли по Файергейт-плейс, я рассматривал прекрасную архтектуру, вдыхая теплый запах весны. Мы не спешили домой.

— Давайте зайдем и выпьем по чашечке чего-нибудь, — предложил отец, когда мы остановились у одного из причудливых кафе.

Мама улыбнулась, и мы вошли внутрь. Атмосфера и убранство заведения было экзотичным. На стенах висели причудливые восточные предметы искусства. Мебель была отделана пестрым биссером и стеклярусами, на полу — нарядные ковры.

Мы сели за столик у окна. Отец и мать устроились на красном диванчике слева, я же занял точно такой же диван справа. Я заметил, что мать наклонилась к отцу, и он, не долго думая, поцеловал ее в уголок рта. Она одарила его нежной улыбкой. Затем отец раскрыл меню и спросил меня:

— Что ты будешь?

— Я бы выпил горячего шоколада, — ответил я. — Если, конечно, они его правильно готовят.

Он кивнул.

— А ты? — спросил он маму.

— Кофе, — задумчиво ответила она.

Он внимательно посмотрел ей в лицо, затем быстро чмокнул в щеку и подозвал официанта.

Мне принесли чашку горячего шоколада вместе со стаканом воды. Я попробовал его, убедившись, что шоколад здесь правильный. Вязкий, тягучий и плотный.

На улице играло солнце, шоколад был вкусным, а на коленях у меня лежала моя собственная волшебная палочка.

Определенно, этот день рождения станет лучшим из всех.

Мы недолго задержались в том кафе, ведь дома меня ждал праздник. К двум часам дня должны были пожаловать гости. Когда мы появились дома, было около полудня. Нора вовсю суетилась, украшая гостиную и накрывая на стол.

Мама о чем-то стала говорить с няней, а я, увлекаемый отцом, поднялся с ним наверх.

— Ты так и не сказал, что хотел на день рождения, — произнес он, когда мы оказались в библиотеке.

Я знал, что хочу кроме палочки. Конечно же, мои уроки зельеварения. Но отец отказался мне это дарить, когда я сообщил об этом накануне. Тогда, услышав его ответ, разочарованный, я не знал, что мне попросить. Я сказал, что у меня все есть и мне, в общем-то, больше ничего не нужно.

— В общем, мы с мамой подумали… — я вернулся в настоящее, услышав его слова. — Мы подумали, что раз ты уже такой взрослый и у тебя твоя первая круглая дата, то — вот, — и он протянул мне толстую тетрадь в твердом переплете.

Я повертел ее в руках.

— Это для записей. Ну, может, ты захочешь записать туда нечто важное для тебя.

— Спасибо.

— А теперь давай вниз, там уже гости, наверное, собрались.

Я кивнул, и мы спустились в гостиную.

Спустившись, я обнаружил, что друзья еще не пришли, зато появился дядя Джо.

— Ну что, именинник, — радостно сказал он, — покажи свою палочку. Посмотрим кто выиграл.

Я показал ему палочку с которой не расставался ни на миг. Как только дядя Джо взглянул на нее, то на его лице застыла гримаса оторопи, которую мне прежде не доводилось наблюдать. Это выражение лица на краткий миг зацепило меня. Хотя уже через несколько секунд он усилием воли согнал его, превратив в идеально спокойное. В других обстоятельствах его реакция привлекла бы мое внимание, и я бы не преминул задать ему вопросы, но в тот момент я был так поглощен обретением собственной палочки, что не стал заострять на этом особое внимание.

— Мореный дуб? — спросил он.

— Да! Мы оба проиграли! — торжественно провозгласил я.

— Тогда поздравляю тебя и себя с проигрышем, — он снова лучился иронией. — А ты знаешь, что твоя палочка очень редкая?

— Конечно, мистер Бато так и сказал. А еще он сказал, что древесина для этой палочки находилась в воде несколько тысяч лет, — я расплылся в довольной улыбке.

— Тебе повезло, — в ответ улыбнулся дядя Джо.

— Теперь я — настоящий волшебник! — я не смог сдержать ликования.

— Теперь? — он вскинул брови. — А раньше ты, стало быть, не был волшебником?

— Но ведь раньше у меня не было палочки, а использовать магию можно только с палочкой, — произнес я совершенно очевидные вещи, которые и малый ребенок знает.

На что дядя Джо иронично сверкнул глазами.

— Если бы ты знал, Звездочка, насколько многогранна и малоизучена магия.

— Не понял, — смутился я.

— Ты — волшебник, и этого никто и никогда не отнимет. И, — открою тебе секрет, — магия пребывает не только с теми, у кого есть палочки.

— Да, но... Но ведь использовать ее нельзя без палочки.

— Можно, — подмигнул мне дядя Джо.

Мне стало любопытно, и я хотел расспросить его побольше об этом, но тут пришли Том и Дэн и мне пришлось переключиться на них. Друзья, конечно же, первым делом попросили показать палочку, что я и сделал с гордостью.

Мой десятый день рождения прошел так, как и должен был. Мило, спокойно и радостно.

* * *

Первые дни после покупки своей собственной палочки, я пребывал в совершеннейшей эйфории. Я чувствовал себя настоящим и чуть ли не всемогущим волшебником. Удивительно, но я мог просто рассматривать мою палочку. Почти сразу я заметил едва заметные серебристые прожилки на деревянном корпусе. Однако моя безудержная радость была подпорчена тем, что родители контролировали меня и забирали ее на ночь и на то время, что я был в школе. Я упирался, возмущался и топал ногами, но они были непреклонны, мотивируя подобное тем, что по закону я еще несовершеннолетний, и они имеют полное право на такое беспардонное поведение.

Я дулся, но поделать ничего не мог. Всякий раз, когда у меня забирали палочку, внутри меня тут же вспыхивало непреодолимое желание отобрать ее обратно. Сама мысль о том, что кто-то другой держит ее в руках, казалась кощунственной. Будто у меня пытались отобрать то, что мое и только мое, и никто не в праве даже прикасаться к ней. Даже своей сестре я дал всего раз ее подержать, после чего через пару секунд забрал обратно. Она разозлилась, а затем заплакала. На помощь пришла мама, дав ей свою и объяснив, что чужие палочки трогать нельзя, если тебе их не дают. Кассия покапризничала, но деваться ей было некуда.

Я узнал все, что мог о своей палочке. В частности то, что мореный дуб — самая тяжелая и дорогая древесина. Когда-то давно на берегах рек, озер и морей росли могучие дубы. Вода разъедала почву, и деревья попадали в воду. Они лежали там около восьми сотен лет, вследствие чего приобрели тот самый неповторимый темный оттенок с фиолетовым отливом. Если верить книге, то дубы находились в воде без доступа кислорода. Из-за химических реакций они становились тяжелыми, вбирая в себя различные металлы. Я вспомнил, как мастер палочек говорил, что древесину для этой палочки привезли из Ирландии. И она долго там пролежала. Кажется, несколько тысяч лет.

Словом, я был по уши влюблен в свою палочку. И, вероятно, мое настроение было настолько явным для всех, что его замечали не только друзья, но и остальные одноклассники. Я видел как Стив, узнав причину моего ликования, состроил кислую рожу. И это бы восхитило и завело меня раньше, но сейчас мне было плевать на него. Он и его успехи стали ничем для меня в тот период жизни. Ведь со мной совсем недавно произошло одно из важнейших событий в жизни.

* * *

Через неделю после моего дня рождения я пришел в школу и заметил, что у стола Джейка проходит оживленное обсуждение чего-то. Я не успел спросить у одноклассников, что именно происходит, так как тут же начался урок. Но я обратил внимание на Джейка, лицо которого выражало крайнюю степень недовольства. Но позже я поинтересовался у Дэна, что именно случилось, когда мы трое по традиции сидели втроем в библиотеке.

— Джейка отправляют учиться в Ильвермони, а ему это не нравится, — рассказал Дэн.

— И не зря, — сразу подключился Том. — Я бы тоже не хотел учиться в чертовом Ильвермони.

— Почему? — спросил я.

— Потому что это фиговое место для учебы, — продолжил Том. — Да, в книгах и журналах такого не пишут, но школа не представляет собой вообще ничего хорошего. Учатся там одни лишь безмозглые снобы. И атмосфера, и программа обучения вообще никакие. Я вот уже говорил с предками, они обещали, что я не поеду туда, когда выпущусь отсюда.

Когда выпущусь отсюда…

Я даже не задумывался об этом. Казалось, будто я буду здесь всегда, всю мою жизнь. И я не думал, что момент того, когда мне предстоит покинуть это замечательное место, когда-нибудь наступит. А вот Том подумал.

— А ты откуда все это знаешь? — между тем спросил его Дэн.

— Мой кузен там учится, — ответил Том. — И ничего хорошего он про эту дыру еще не сказал.

— Снобизм иногда бывает полезен, — пожал плечами Дэн.

— Конечно, — согласился с ним Том, — но одно дело, когда снобизм умный, а другое — когда тупой как табуретка. С умными снобами можно иметь дело, а вот тупые снобы совсем не прикалывают.

— Но если Джейку так не нравится перспектива учиться в Ильвермони, почему он не скажет об этом родителям? — вставил я свое.

Дэн усмехнулся.

— Да я уверен, что он говорил уже, но родители вот просто решили, что он должен там учиться и все. И нашему Джейку придется подчиниться этому.

— Даже если он не хочет туда? — поразился я.

— Да, чел, даже если так, — ответил Дэн.

— Мрак, — выдохнул я.

— Конечно, мрак, — рассудил Том. — Но лично я уже все уши родителям прожужжал, что в это отхожее место не хочу.

— И где ты планируешь учиться? — спросил его Дэн.

— Да есть много мест, знаешь ли, — недовольно ответил Том. — Совершенно не обязательно лезть в какую-то дыру, чтобы получить образование.

Я снова задумался. До меня дошло, что я в сущности жил одним днем, не задумываясь даже о том, что буду делать спустя год с небольшим. На повестке дня у меня было участие в научной выставке, до которой, откровенно говоря, мне в этом году совсем не было дела. А еще в июне мы собирались в отпуск всей семьей. На этот раз мы собирались отдыхать на другом острове архипелага Гавайи.

Тем же вечером за ужином я сидел за столом, крепко задумавшись. То, что рассказал Том про Ильвермони, поселило во мне стойкое отторжение к этому месту, и я тоже подумал, что не стоит там учиться. Должно быть, я выглядел печальным, отчего отец не преминул спросить о причине моего настроения.

— Я не хочу учиться в Ильвермони! — выдал я сходу.

Отец и мать удивленно переглянулись.

— Вот так сразу? — удивился отец.

— Да. Я слышал, что это не самое лучшее место и учиться там не хочу! — с категоричной мольбой заявил я. — Кроме того, есть ведь и другие школы.

— Успокойся, до выбора места обучения еще много времени, — сказала мама.

— Я сам хочу выбрать! — я посмотрел на них умоляюще.

Отец и мать снова взглянули друг на друга.

— Ну, почему бы и нет, — пожал плечами отец. — Выбирай.

— Только с условиями, — дополнила мама. — Школа не должна быть в черном списке или списке сомнительных школ. В ней не должно происходить за последние десять лет никаких странных или трагических происшествий. И она не должна быть с уклоном в черную магию. Учебная программа не должна быть ущербной. То есть в список обязательных предметов должно входить все необходимое: зелья, защита от темных искусств, трансфигурация, чары, нумерология, руны и история магии. Если все эти условия будут соблюдены, ты можешь выбрать себе любую школу.

— То есть: без черной магии, без опасных происшествий, со списком обязательных предметов. Если школа будет соответствовать всем пунктам, я могу выбрать ее для дальнейшего обучения, верно?

— Верно, — подтвердила мама.

— Вы обещаете? Обещаете, что я сам выберу себе школу, и вы оба не будите заставлять меня учиться там, где я не захочу?

— Обещаем, — ответил отец.

— Здорово! — заголосил я. — Спасибо!

— Выбор школы — очень ответственная вещь, — серьезный голос отца вернул меня на землю. — Хорошенько подумай прежде, чем сделать выбор.

— Конечно! — ответил я на радостях. — Займусь этим летом. Изучу все школы и выберу какую-нибудь.

Мои родители кивнули, и мы продолжили ужин.

* * *

Через пару дней мы с матерью сидели в библиотеке и пили чай. Занятий в тот день было немного, и я довольно быстро вернулся из школы.

— Милый, что ты сейчас читаешь? — спросила она меня.

— Вчера я читал ту книгу, которую взял у тебя еще зимой. Я почти закончил ее.

— И как впечатления?

— Ну, — протянул я. — Это очень необычная книга. Она не похожа на те, что я читал раньше.

— И чем же?

— Смотри, мам: когда читаешь художественную литературу, то там есть положительные и отрицательные персонажи. Главный герой всегда бывает положительным. Он побеждает врагов, проходит трудности и находит свое счастье. Но в этой книге все не так. У главного героя такая куча пороков!

— Но и добродетели тоже есть.

— Да, и сложно определить хороший он или плохой.

Мама усмехнулась.

— Так и в жизни, дорогой. В большинстве случаев люди не делятся на "плохих" и "хороших". У каждого… У подавляющего большинства людей есть черные и белые поступки.

Я вздохнул. Сказанное моей матерью превращало жизнь в некий хаос.

— А как тогда вообще жить? — рассеяно спросил я ее.

Она странно посмотрела на меня, затем рассмеялась.

— Легко и просто, — был ответ.

— Но ведь дружить надо только с хорошими людьми. Ведь правда?

— Да.

— Но как же тогда понять кто хороший, а кто плохой, если ты говоришь, что большинство людей нельзя делить на "хороших" и "плохих".

— Родной, в каждом хорошем человеке есть свои пороки и недостатки. Идеальных людей не существует. Но... Знаешь, неидеальные люди могут быть верными и любящими друзьями.

Мне определенно не нравился ход ее мыслей.

— Видишь ли, иногда хороший от природы человек попадает в сложные жизненные обстоятельства и совершает нехорошие поступки. Из-за страха за себя или за близких, или от безвыходности. В другой жизненной ситуации, скорее всего, этот человек поступил бы иначе, но иногда бывает так, что выхода нет. И нельзя такого человека строго судить.

А еще существуют различные жизненные обстоятельства. Например, среда, в которой живет человек; воспитание, которое он получает — все это формирует личность каждого человека. Кому-то везет с семьей, а кому-то нет. И, конечно же, ни один человек не рождается плохим.

Я пожал плечами. Возможно, мама права.

— Помнишь, герой той книги — Патрик, он как раз оказался в сложном положении и принял то решение, которое принял.

Я кивнул.

— Но неужели у Патрика не было иного выхода? — спросил я.

— Не было, — ответила мама. — Это только в сказках герои непременно находят выход из самой сложной ситуации. Или же выход сам приходит к ним. В жизни все иначе. В жизни все сложнее.

Я задумался над этим. Мне было жаль Патрика, хоть подчас он был высокомерным засранцем. И я даже немного симпатизировал ему. Он, по-своему, был интересным.

— Это и есть взрослая литература, дорогой. Когда автор показывает нам полутона, а не белое или черное.

— А что ты читала в детстве?

— Разную литературу: познавательную, художественную, — ответила мама.

— Расскажи мне! — попросил я. — Пожалуйста, расскажи побольше о том времени, когда ты была ребёнком.

— Что именно, милый?

— С кем ты дружила в школе, о твоих родителях. Почему я о них ничего не знаю?

— Родной, ты и так знаешь, что моими друзьями в школе были дядя Невилл и тетя Луна. И еще Хагрид — очень добрый полувеликан, — спокойно ответила мама.

— А где сейчас твои папа и мама? Почему я с ними не знаком? — продолжал расспрашивать я. — И почему мы ни разу не ездили в Англию в отпуск?

— Англия не подходящее место для отдыха, — со вздохом произнесла мама. — Там круглый год ужасная погода.

— Но ведь люди там живут.

— Милый, давай-ка закругляться. У меня еще дела есть.

— Постой! Ты мне ничего не рассказала.

— Давай в другой раз, — она улыбнулась мне.

— Но ты никогда не рассказываешь! — в отчаянии воскликнул я. — Ты всегда уходишь от разговора.

— Дорогой, мне нужно еще кое-что сделать. Когда придет время, я расскажу тебе.

Я насупился. Вот всегда она так. Всегда найдет предлог, чтобы не говорить мне ничего. И это чертовски несправедливо.

Мама встала и вышла из библиотеки, а я остался, дуясь на нее.

Я был опечален и раздосадован тем, что мама не хотела рассказывать мне о своем детстве. И решил, что не мытьем так катанием, я все равно все узнаю. Надо еще раз обыскать ее кабинет. Вдруг что найдется. И если и есть у нее что-то относящееся к ее детским годам, то оно может храниться только там.

Придя на следующее утро в школу, я разыскал Дэна и попросил его помочь мне.

— Так-так, — картинно развел руками Дэн, когда я изложил ему свою просьбу. — Ты мне предлагаешь стать твоим сообщником в деле ограбления собственной матери?

— Какого ограбления? — не понял я. — Я просто добуду некие сведения и все. Она не хочет мне рассказывать? Сам все узнаю! Ненавижу чего-то не знать! Да и что такого в ее детстве?

— Не знаю.

— Да брось, Дэн. Что такого может быть в прошлом моей мамы? История о том, как она получила двойку по транфигурации, потому что не стала готовиться к экзамену? Ну или что? Курение где-нибудь на заднем дворе школы?

— Ну, в общем, да, — пожал плечами Дэн. — Как показано в фильме «Назад в будущее», родители обычно скрывают что-либо подобное. Курение или, там, поцелуйчики. И, может быть, эти поцелуйчики даже не с твои отцом.

— Фу! Не смей так говорить! — возмутился я. — Мама не могла любить кого-то еще!

— Почему нет? В фильмах...

— Потому что мой отец идеален, и у них настоящая любовь.

— Ну, хорошо-хорошо, может, и нет. Но вот в "Назад в будущем" все очень интересно.

— Где? — не понял я.

— Чува-а-ак, — закатил глаза Дэн. — Нам с тобой надо срочно нагнать в знании фильмов, а то как инопланетянин, честное слово.

— Ладно, это все потом! — нетерпеливо заговорил я. — Ты поможешь мне или нет?

— Конечно, чел. Всегда с тобой, — он подмигнул мне. — Что делать-то надо?

— Придешь в эту субботу к нам в гости, и мы пороемся у нее в кабинете. Родителей не будет какое-то время, они пойдут к врачу вместе с Морти. И это шанс для меня. Если где и могут быть нужные сведения, то только там. Я уже пробовал как-то осматривать ее кабинет, но мне нужен сообщник.

— Чтобы на стреме стоять?

— В общем, да.

— Окей, во сколько в субботу?

— К одиннадцати. Я договорюсь сегодня с родителями.

— Лады, чувак.

* * *

Как и было условлено, Дэн пришел ко мне в субботу к одиннадцати утра. Мы сначала сидели в моей спальне, а затем выбрались в кабинет матери. Мы должны были сделать это незаметно для няни и сестры, что была на ее попечении. Но мы справились с этим.

Оказавшись в кабинете, я посетовал на то, что мама забрала у меня палочку и я не мог наложить на кабинет Оглохни. Я оставил Дэна на стреме, а сам стал осматривать кабинет. Нужно было быть очень осторожным, если я хотел добыть сведения и остаться незамеченным. Я заглядывал и перелистывал ее книги и папки. Открывал те ящики, что были не заперты, смотрел везде, где можно. Я не знаю сколько времени прошло, так как меня полностью захватил азарт.

Но вдруг я услышал стук каблуков и мгновенно все понял. Я быстро подал знак рукой Дэну, и мы оба спрятались под столом. Благо письменный стол моей матери был сконструирован так, что за ним можно было легко укрыться. И только мы успели скрыться, как дверь кабинета отворилась и в него вошли, судя по шагам, двое.

Я затаил дыхание от боязни того, что сейчас меня обнаружат. Мне казалось, мое сердце бьется так громко, что сейчас выскочит из грудной клетки.

— Хочу показать тебе кое-что, — сказала мама и сделала еще пару шагов.

— Что? — услышал я заинтересованный голос отца и звук открывающегося замка.

Должно быть, сейф.

— Вот, смотри, случайно обнаружила в старой книге.

— О! — поразился отец. — Не думал, что они еще остались.

— Ну вот, один нашелся.

Сидя под столом, я сгорал от любопытства. Хотелось знать, что именно мама показала отцу.

— Кто снимал? — я услышал ту самую усмешку отца и понял, что он осуждает проделанную работу.

— Хагрид. Как-то притащил фотоаппарат в свою хижину и снял нас троих.

Любопытство чуть ли не до боли скрутило мои внутренности.

— И что будешь делать с этим?

— С этим — вот что, — и я услышал, как затрещал камин.

Черт! Похоже, мама сожгла этот снимок.

— И еще, знаешь… Я думаю, время пришло. Пора съездить в Австралию.

— Когда ты хочешь это сделать? — тут голос отца из насмешливого мгновенно сделался серьезным и озабоченным.

— После нашего отпуска.

— Хорошо, поезжай, я пригляжу за детьми и домом.

— Спасибо, — я услышал звук звонкого поцелуя, и мне стало до смерти неловко, ведь еще и Дэн здесь. — Ты самый лучший.

— Знаю.

Затем они вышли. А через несколько секунд мы с Дэном выбрались из-под стола. Надо было быть осторожными, и мы смогли без лишнего шума переместиться в мою комнату. Мы ничего не добыли и не узнали. И это огорчало.

Через неделю после того, как мы с Дэном подслушивали в кабинете моей матери, состоялась Большая Научная выставка, которую на этот раз я выиграл. Однако никакого триумфа я не почувствовал. Победа в выставке отошла на второй план, ведь моя тоска по урокам зельеварения вновь вернулась ко мне. Эйфория от обладания собственной палочкой почти исчезла, и я снова встретился с неприглядной реальностью. А эта реальность состояла в том, что я не мог заниматься делом, которое любил.

В момент получения награды за первое место, я лишь ощутил слабое удовлетворение. Я даже не обратил никакого внимания на Стива. Дома родители поздравили меня, а я чувствовал себя странно. Вроде бы и был рад, но не так уж и сильно. Я трудился, и это принесло мне победу.

Но я не мог смириться с тем, что нечто крайне важное было утрачено. То, что, несомненно, являлось той частью, без которой я с трудом представлял свою жизнь. Я неоднократно ругал себя за то, что в ту злополучную ночь, поддавшись искушению, все так глупо разрушил. Если бы я тогда сдержал себя, мы с отцом до сих пор занимались бы зельями. Но ведь я и представить себе не мог, что отец меня поймает. Я думал, что мне удастся остаться незамеченным. Незаметно сварить зелье, а затем дать ему настояться. Но все вышло иначе, и я проиграл. И мое поражение стоило мне слишком дорого.

Я хандрил в своей комнате. В тот период я даже перестал составлять записи рецептов зелий на будущее. Я читал, общался с друзьями и родными, практиковал заклинания, но не чувствовал себя по-настоящему счастливым. Тоска давила и мучила меня.

Через неделю после Научной выставки мы с отцом сходили за книгами, а заодно и прогулялись по городу. Мы шли домой по нашей улице, как вдруг мое внимание привлек парень. Он был чуть старше меня. Он нес в руках коробку с набором для юного зельевара.

Заметив, что он несёт, я остановился как вкопанный. Сердце сдавило остро пронзившей болью. Я сам собой повернулся и не заметил, как мое лицо оросилось одинокой слезой, обреченно скатившейся по щеке.

— Скорпиус, — услышал я, будто издалека голос отца, настойчиво возвращающий меня, ушедшего на некоторое время в прострацию. — Не плачь... — голос оборвался, и я увидел его взволнованное лицо.

Но я не мог. Я сделал глубокий вдох, чтобы остановить следующую слезу. Это не помогло, и она покинула мой глаз. Я увидел, как слеза упала на мой ботинок.

Отец молча обнял меня. Я уткнулся ему в грудь. Мы молчали. Тишина, которой мы оба были окутаны, трагически нашептывала свое.

— Пойдем домой, — прошептал отец, отрывая свои руки от моей спины.

Я посмотрел на него, его лицо было грустным. И, не в силах что-либо сказать, я кивнул. Мы пошли домой.

По дороге мы молчали, рука отца все время покоилась на моем плече. А когда вернулись домой, мама позвала нас обедать. Я сказал, что не голоден и удалился к себе в спальню. Я хотел побыть со своим горем наедине, хотел чтобы мне не задавали дурацких вопросов о том все ли хорошо и что случилось? Не хотел слушать слова, что на зельеварении свет клином не сошелся.

Я забрался на кровать с ногами, сидел и смотрел в окно. Теплый майский ветер, проникающий в открытое окно, пытался успокоить меня, ласково шепча мне слова утешения. Но печаль в моем сердце и не думала утихать. Слезы скатывались с моих щек тихо и обреченно. Это не было громким рыданием, истерикой. Это был тихий и трагический плач. Я был словно влюбленным, потерявшим свою возлюбленную.

Посидев какое-то время, я откинулся на подушку и смежил веки в надежде, что сон подарит мне целительную надежду. Мой Морфей был благосклонен ко мне, и уже вскоре я задремал.

Я проснулся. Мне и правда стало легче. Я потянулся и встал. Часы показывали три часа дня. Я подумал, что неплохо бы выпить чаю и поесть заодно. Я уже хотел переодеться и спуститься вниз, как раздался стук в дверь.

— Войдите, — хриплым от сна голосом, пригласил я.

В комнату вошел отец.

— Есть минутка? — спросил он меня.

— Да, есть.

Отец вошел, присел на стул, предложил сесть мне. Все ещё немного заторможенный от сна, я непонимающе смотрел на него, напряжённо сцепившего руки в замок. Я ждал, когда он начнет говорить.

— У меня есть предложение к тебе, сын, — серьезно начал он, а я подавил желание уныло закатить глаза, ожидая явного занудства. — Я верну тебе твои уроки по зельям, но ты должен пообещать кое-что.

В первую секунду я подумал, что ослышался. Открыв рот в изумлении, я таращился во все глаза на отца, боясь, что понял его неправильно или что все это сон.

— Ты?.. — выдохнул я севшим голосом. — Ты что?.. Ты снова будешь меня учить?

— Да, — серьёзно прозвучал ответ. — Но ты должен пообещать и сдержать свое обещание, что никогда и ни при каких обстоятельствах ты больше не отколешь ничего подобного тому, что было.

Я хотел тут же заверить отца пылким обещанием, не веря в свою нечаянную радость, но он поднял руку, давая мне знак помолчать.

— Ты должен неукоснительно следовать технике безопасности и никогда, — никогда! — не появляться в лаборатории без меня или мамы. И не дай бог, ты снова что-то выкинешь! Тогда об уроках со мной можешь забыть! И поверь, ничто не в силах будет заставить меня изменить решение, если ты снова подвергнешь себя опасности. Ты должен дать мне слово и на этот раз сдержать его. Ты ведь помнишь наш разговор о том, чтобы быть хозяином своему слову? Ты доверяешь мне, а я — тебе. Все понял?

— Да отец, я обещаю. Больше я не сделаю ничего подобного.

— Хорошо, — также серьезно ответил он.

Я вскочил с кровати и бросился к нему. Радость и облегчение затопили меня всего. Его слова были как отмена смертного приговора, как дарование свободы. Как невероятная, чудом случившаяся встреча влюбленных, о которых так много пишут в приключенческой литературе. Отец же, обняв меня, легко похлопал по спине. Я услышал, как он усмехается. А я не сдержался и заплакал от всех тех эмоций, что бушевали в тот момент во мне. Он еще крепче прижал меня к себе, и я едва услышал его: "Я тебя люблю", — опалившее меня теплым дыханием.

Поначалу я не мог поверить в то, что отец отменил свой запрет. И на всякий случай я переспросил его утром, точно ли он снова станет меня учить зельям. Отец усмехнулся, но подтвердил хорошие новости. Несколько дней я буквально летал от радости. И, конечно же, я хотел начать обучение как можно раньше. Но отец притормозил меня, сунув мне книгу по технике безопасности в лаборатории зельевара; и сказал, что пока я не выучу ее наизусть и не сдам экзамен, никаких уроков он давать не будет. Я немного надулся, но книгу взял. Я начал штудировать ее, надеясь как можно скорее покончить с неинтересной рутиной и наконец приступить к вожделенным занятиям, как произошло кое-что, что притормозило мое рвение.

Это случилось в школе в предпоследнюю неделю обучения перед летними каникулами. Шел урок истории. Я попросился в туалет. Когда я вышел из кабинки и подошел к раковине, дабы помыть руки, то услышал громкий мужской голос.

— Хренов непослушный мальчишка! Хочешь снова опозорить меня?! — доносились крики из коридора.

Я вздрогнул. Этот голос был настолько агрессивным и угрожающим, что я ощутил липкий, холодный ужас.

— Шевелись, паскудное отродье! — взрывался голос. — Если хоть еще раз меня не послушаешься, я переломаю тебе все кости, понял?!

Мое сердце застучало сильнее. Однако где-то в глубине моей до смерти напуганной души, шевельнулось любопытство, и я стал подсматривать сквозь узкий проем в двери.

Я увидел своего одноклассника Роберта Барнса, который стоял, ссутулившись, с лицом белым, как мел; а рядом с ним... Неужели это его отец? Да, точно он.

— Я сказал тебе пошевеливаться, кусок дерьма! — взревел мистер Барнс, отчего Роберт заплакал.

— Как ты смеешь реветь?! — снова заорал мужчина. — Ты что, баба? Или сраный педик? — и тут он размахнулся и со всей силы залепил Роберту пощечину.

Я в ужасе отпрянул от двери, сползая по стене и отчаянно хватая ртом воздух. Мой слух взорвался истошным воплем Роберта Барнса, а в глазах на несколько мгновений потемнело.

Кажется, мистер Барнс кричал что-то еще, но я уже не слышал и не видел. Жуткая картина так и стояла перед моими глазами.

Я не мог дышать, я не мог говорить, я не мог встать. Я сидел на холодном полу туалета в полном оцепенении и ужасе.

Наверное, я не услышал, как отворилась дверь туалета. Я лишь увидел Дэна и Тома, озабоченно смотрящих на меня.

— Эй, чувак, тебе плохо? — тревожно спросил Дэн.

Затем в туалете появилась миссис Аткинс.

— Мистер Малфой, давайте мы поможем вам подняться, — сказала она.

Затем мне помогли встать и отвели к школьному доктору. Пока он осматривал меня, я немного пришел в себя.

А вскоре дверь медкабинета отворилась, и за ней показался взволнованный отец. Он в один миг оказался рядом со мной.

— Сын, что случилось? — испуганно спросил он.

Его холодность и некоторое высокомерие при встрече с посторонними людьми, исчезли. Его лицо было бледнее обычного, а глаза тревожно смотрели на меня.

— Что случилось? — мягко и тихо повторил он свой вопрос, поддерживая меня за спину.

— Я... Я видел, как... как Барнса... — от потрясения я хватал ртом воздух и не мог закончить фразу.

Отец гладил меня по спине и смотрел взглядом, в котором смешалось множество чувств: от сочувствия до тлеющего гнева, готового вот-вот разгореться в этих всегда спокойных и насмешливых глазах.

— Его отец ударил... — выдавил я через силу.

Папа открыл рот от изумления.

— Пойдем домой, — тихо сказал он. — Сможешь идти?

Я кивнул, вставая с кушетки и не обращая внимание на Дэна с Томом и миссис Аткинс, что находились здесь же, поплелся за отцом.

— Сильный шок, я полагаю? — спросил отец врача.

Доктор Брэдок утвердительно кивнул.

— Можно дать легкое успокаивающее, предназначенное для детей. Я оформлю освобождение от занятий.

Отец деловито кивнул.

— И предполагаю, у директрисы позже будут вопросы ко мне?

— Да, — услышал я словно в отдалении голос миссис Аткинс.

— До свидания и спасибо, — кратко ответил отец, мягко подталкивая меня к выходу.

Мы дошли до каминного зала, после чего переместились домой.

Оказавшись в нашей гостиной, я стал озираться вокруг. Увиденная мною ужасная картина вновь возникла перед глазами. И тут я не сдержался и зарыдал навзрыд. Слезы, неспешащие пролиться, пока я был в школе, дали себе волю, едва мне стоило выйти из камина. Отец, сразу же последовавший за мной, крепко обнял меня.

Мне было тяжело и страшно.

Отец, наотмашь бьющий свое дитя...

Отец, унижающий и оскорбляющий своего сына...

Как такое возможно?

Картина, свидетелем которой мне довелось стать, никак не помещалась в мою картину мира. Все это казалось каким-то дурным сном.

— Мама сейчас на работе, хочешь поговорить? — участливо спросил отец.

— Нет, я... Я лучше пойду... — прошептал я пересохшими губами.

— Обед скоро... — с редкой неуверенностью протянул отец.

— Я не хочу, — сказал я. — Я буду у себя.

— Хорошо, хочешь я пойду с тобой?

— Нет.

Я поднялся в свою спальню. Там я выпил воды и, скинув одежду, улегся в кровать. Меня трясло. Однако в тот день мне повезло, и я быстро заснул.

Вечером, когда я проснулся, родители зашли ко мне в спальню с ужином. Я рассказал им что пережил, а они мягко объяснили мне, что семьи бывают разными и иногда так случается, что дети подвергаются насилию. Это очень печально, но такова жизнь.

Пока шел разговор, мама все время обнимала меня. Я кивал на их слова, все еще пребывая в шоке. Они предложили мне спуститься вниз и поиграть во что-нибудь. Я отказался. Сказал, что почитаю, а затем снова лягу спать. Опечаленные они ушли, а я съел свой ужин и действительно взялся за книгу. Чтение никак не шло у меня. Тогда я отложил ее и снова лег спать. Я ворочался какое-то время, старательно отгоняя образ мистера Барнса и его оплеухи напуганному Роберту. В конце концов, я снова заснул.

* * *

Я стоял посреди лаборатории. Кажется, это была лаборатория отца. А сам отец нависал надо мной и кричал что есть мочи. Вместо глаз у него были два светящихся шара, а вместо рта неестественный страшный оскал. Отец занес свою руку для удара. И тут я резко открыл глаза. Я не сразу понял, что кричу. Когда я закрыл рот, то какое-то время бездумно рассматривал потолок. Сделав несколько жадных глотков воздуха, я сел.

Это был сон.

Я сидел на кровати, прежде чем заметил, как дверь моей спальни открылась и за ней появился отец. Он подошел ко мне.

— Сынок, — дотронулся он до моего плеча. — Что случилось? Тебе приснился кошмар?

Я не ответил, только молча смотрел ему в лицо. Но он и так все понял, потому крепко обнял меня.

— Все хорошо, — вполголоса проговорил он, успокаивающе растирая мою спину. — Хочешь, я останусь с тобой?

Я кивнул и, не сдержавшись, снова заплакал. Я не мог забыть напуганное, затравленное и такое несчастное лицо Роберта Барнса; я не мог забыть тот удар. Отец Барнса жестоко ударил его, потому что Барнс не слушался.

— Ты тоже?.. Тоже станешь бить меня, если стану не слушаться? — всхлипывая, задал я свой вопрос со страхом.

— Конечно, нет, — ответил отец. — Ты и так постоянно не слушаешься нас с мамой, я же тебя не бью.

— Но отец Барнса… Почему он ударил его?

Папа глубоко вздохнул.

— Сын, на свете бывают плохие родители. Ты ведь читал о таких в книжках, верно?

— Да, но… — я не знал, как выразить свою мысль.

Прочитать и увидеть — разные вещи. Да и в книгах, что я читал, насилие не описывалось в красках.

— Вдруг однажды ты побьешь меня, — с содроганием произнес я.

— Этого не будет, — серьезно сказал отец. — Обещаю тебе.

— Я боюсь спать, — всхлипнул я.

— Все будет хорошо, не бойся, — мягко сказал отец. — Я буду здесь до самого утра, с тобой ничего не случится.

Я кивнул.

Отец прилег на мою кровать.

— Сын, мы с мамой любим тебя. И мы не станем тебя бить. Все будет хорошо. Рассказать тебе что-нибудь?

Я снова кивнул.

— Расскажи, как ты стал зельеваром. Почему ты выбрал именно зельеварение? — произнес я и понял, что раньше не задавал подобных вопросов отцу.

Я спрашивал его о самих зельях, о свойствах ингредиентов; но никогда о том, почему он решил выбрать для себя эту профессию.

— Слушай. Мой первый учитель зелий был милым, учтивым, всегда безупречно одетым и склонным к вылизыванию задниц, — на последней его фразе я хмыкнул, подумав о том, что если бы мама сейчас услышала слово «задница», то, вероятно, была бы недовольна. — Он был более, чем посредственным зельеваром. В нем напрочь отсутствовала исследовательская жилка. Но он постоянно хвалил меня, и мне это нравилось, — продолжал между тем отец.

Мой второй учитель зельеварения был его полной противоположностью: он не задумывался о том, как выглядит. Был непосредственным, не прогибающимся ни под кого, не склонным просто так раздавать ученикам похвалы. Иной раз он был даже грубым. Чтобы заслужить его одобрение, нужно было очень постараться, нужно было чего-то да стоить. Поначалу меня раздражала его независимость и гордость, но позже я понял, что его мнению о моих способностях я могу верить. Он не станет льстить и подхалимничать. Лесть это приятно, но ей совершенно нельзя верить. И он был гением. Он научил меня многому, научил подходить к зельеварению как к творчеству, как к процессу. Научил смотреть дальше своего носа. Мне нравилось варить зелья и с первым учителем, но думаю, что именно второй наставник разжег во мне любовь к данной науке и интерес к тому, чтобы открывать ранее неизвестное. Ходить теми путями, которыми не пойдут другие.

Мне стало интересно, и я затаил дыхание.

— Он помог увидеть мне сами зелья сквозь рецепты, — продолжал между тем отец. — Помог осознать, что то, что написано в учебнике не статично, и зельевар может сварить зелье по-своему. Что великое открывается через поиск.

— Мы тоже будем экспериментировать с рецептами? — заинтересованно спросил я.

— Нет, я начну тебя учить зельям всерьез, и ты должен будешь делать то, что я скажу. Мы начнем эксперименты, когда ты научишься основам. Знаешь, если бы я проник в лабораторию своего учителя без спроса, профессор отказался бы меня учить вовсе.

— Он был строгим?

— Он был очень сложным человеком. С виду совсем не любезным. И не тем, кто будет вытирать сопли неуверенному в себе ученику, но... Способным оценить талант и решающимся на невероятные поступки.

— А кто был твоим третьим учителем?

— У меня не было третьего учителя. Остальные профессора скорее... Были кураторами. Но не учителями.

— Интересно, — проговорил я, зевая, намереваясь задать вопрос о том, чем куратор отличается от учителя.

Однако рассказ отца успокоил меня, и я ощутил настойчиво подступающий сон. Я так и не задал свой вопрос, сдавшись Морфею.

Во второй раз мне ничего не приснилось.

На следующий день родители повели меня к психологу. Миссис Кеннет оказалась милой и очень доброй; она понимала меня, и мне с ней было очень комфортно и здорово общаться. И, спустя какое-то время, я избавился от страхов и тревог.

Этим летом мы с семьей снова собирались на Гавайи, только на этот раз мы должны были остановиться на другом острове. Дом, в котором мы намеревались отдыхать, принадлежал семье дяди Джо. Сам дядя Джо уехал в Латинскую Америку по делам и предложил нам этот дом в качестве места для отдыха.

Я никогда раньше не видел этот дом дяди Джо. Он был большим и деревянным, почти что на берегу океана. По крайней мере, я видел океан из окна своей спальни.

Дом отчего-то показался мне старым, и когда я поделился этим наблюдением с родителями, они подтвердили мою догадку, сказав, что этот дом был построен очень давно, более тридцати лет назад.

Он нравился мне, хотя я не взялся бы объяснить чем именно. Просто нравился и все. Иногда я бродил по нему, осматривая его; слушая, как скрипят доски под ногами; рассматривая, как солнечные лучи скачут по деревянному полу или по креслу-качалке, по старинной деревянной мебели, покрытой каким-то темным лаком. Здесь даже пахло не так как в других домах.

И я ходил и смотрел. А моя семья в то же время проводила время на улице. Но меня притягивал дом. Он был наполнен странными диковинками, которые так и манили меня. Особенно книги. Старые книги представлялись мне древними фолиантами, хранящими тайны, что не известны никому в мире. Забытые заклинания и тайные рецепты зелий, которые были разработаны, а затем спрятаны сумасшедшими учеными. И я вот-вот разгадаю замыслы этих злых гениев.

Поиски старых книг и вещей напоминали мне поиск сокровищ в приключенческих книгах, которые я так много читал. Я очень надеялся найти хоть одну старую книгу, в которой будут какие-нибудь секретные зелья или заклинания. Ну, знаете, это как в тех книгах, когда герой находит какой-нибудь рецепт или чары, которые позволяют ему творить всякие вещи, недоступные остальным. Я находился в предвкушении, что вот-вот найду что-нибудь такое. Потому я часами осматривал и обшаривал дом, разыскивая скрытые сокровища.

И я находил старые книги, правда, к моему огорчению, это были всего лишь старые учебники по магическим наукам да пропахшие нафталином издания художественной литературы. И хотя они и не походили на настоящие сокровища, но все равно сам процесс был интересным и завораживающим. Старые книги казались мне особенными, потому я читал их, хоть у меня были свои книги для чтения.

А однажды я рылся в старом сундуке, что обнаружил в хорошо скрытой нише и нашел на дне серебряный медальон с выгравированной изумрудной змейкой. На обороте медальона красовалась надпись: «Лучшему ловцу. Пусть ваша жизнь будет такой же, как и ваши полеты. Ваш Г.С.»

Я повертел медальон, а затем положил его туда, где он лежал. На артефакт не похож. Остальные вещи в сундуке были просто старыми вещами, ничем не примечательными. Я вздохнул и поставил сундук обратно в нишу.

Затем вышел на улицу. Кассия и родители играли в мяч, а Морти сидел рядом на покрывале и играл с мягкой игрушкой.

— Хочешь с нами? — спросила мама, как только я оказался рядом с ними.

Я помотал головой.

— Игры на свежем воздухе очень полезны, — продолжила моя мать.

Я сел рядом с младшим братом

— Что нового ты успел прочитать? — подал голос отец.

— Ничего, — ответил я. — Я дом смотрю, он мне очень нравится, я таких еще не видел. Вот вернусь домой и начну читать что-нибудь серьезное.

— Есть планы на что-то конкретное? — улыбаясь, спросила мама.

— Да, хочу, наконец, прочитать что-то большое и серьезное о гражданских войнах в Магической Англии, а то мне какие-то обрывки все время попадаются.

После этой моей фразы, атмосфера почему-то сразу изменилась. С лиц моих родителей сползли улыбки. Они недоуменно переглянулись.

— А что тебе уже довелось прочесть? — странно осторожным голосом спросила мама.

— Совсем немного, — пожал я плечами. — Только краткие справки о членах первого состава Ордена Феникса и про Пожирателей, — сказал я и тут же вспомнил мемуары Джулиана Донна, в которых он описывал, как Пожиратели мучают людей.

Моя гортань наполнилась гневом.

— Я ненавижу их! — вспылил я, подскакивая со своего места и пугая брата. — Ненавижу! Они все отвратительные подонки!

— Скорпиус! — укоризненно оборвала меня мама, подбегая к Морти и беря его на руки, дабы успокоить.

А я невольно бросил взгляд на отца. Его лицо в этот момент поразило меня. Бледное, неподвижное как маска. Остекленевший, потрясенный взгляд. Он что, напуган? Из-за чего интересно? Неужели он боится Пожирателей? И почему? Они давно уже никому не угрожают. Да и вообще, ни разу не видел, чтобы отец кого-то боялся. Я заметил, как мама, успевшая вернуть Морти на покрывало, будто инстинктивно схватила за руку отца. Она тоже была растерянна, словно хотела что-то сказать, но не могла найти сил. Отец отмер, посмотрев на нее и издав глубокий вздох.

Все молчали, а я ощущал чувство дискомфорта внутри, да и вся эта сцена была странной.

— Извините, — я нарушил молчание. — Ругаться нехорошо, но я их и правда ненавижу.

— Так, хватит о ненависти, пойдемте лучше обедать! — быстро сказала мама и велела нам всем идти в дом.

Отец молча взял Морти. А я заметил, что мама все также сжимала руку отца, пока мы все шли по направлению к дому. Там они с папой заперлись в одной из комнат, оставив нас троих на попечение Норы. Они долго говорили о чем-то.

И весь тот день и вечер был каким-то странным. Мать то и дело поглядывала на меня, когда вечером мы все вместе сидели на теплом песке перед ласковыми водами океана и смотрели на звезды и луну. Отец был погружен в себя. Я не знал, что случилось, но прежней легкости, сопровождавшей наш отдых, не было. Неужели все так расстроились из-за того, что я упомянул Пожирателей? Но я не хотел всем портить отпуск, это само как-то вышло. Я собирался всесторонне изучить гражданские войны в Магической Британии, а без темы Пожирателей там не обойтись.

К счастью, со временем эта странная атмосфера испарилась, и наше пребывание на Гавайях снова стало непринужденным и лёгким, каким и было до того момента, когда я взорвался. Я продолжал свои поиски и, найдя однажды занимательную старую книгу, принялся ее читать. Перевернув очередную страницу, я увидел клочок бумаги, будто приклеенной к ней. Отлепив его от страницы, я покрутил кусок старой бумаги в руках и заметил запись, сделанную аккуратным, почти каллиграфическим подчерком:

"С! Беспокоиться не о чем, все чисто. Но все же, не высовывайся лишний раз".

Чернила расплывались и были не точны, но надпись все же можно было прочитать без проблем. Я положил ее обратно и принялся снова читать.

Так за чтением и поисками, за знакомством с удивительным домом, за купанием в ласковом океане и наблюдении за звездами, я не заметил, как наш отпуск подошёл к концу; и нужно было возвращаться в Нью-Йорк. Внутри у меня что-то тоскливо сжималось, когда я раздумывал, что вот-вот покину это замечательное место. Наверное, я хотел бы жить в каком-нибудь таком месте. Чтобы океан, теплый песок и старые сундуки, потрясающий деревянный дом, сокровища. И луна, большая и круглая. Манящая луна, на которую я не мог налюбоваться вечерами после своих поисков.

Наверное, морские путешественники, о которых я так много читал, также сидели на каком-нибудь острове, вечером смотрели на луну и звезды, а днем искали сокровища.

Но нам нужно было ехать, возвращаться к нашей обыденной жизни. И мы вернулись.

* * *

Мы вернулись, и наша жизнь потекла своим чередом. Том был в городе, а Дэн все еще в Европе с семьей. Я узнал, что он вернется только перед началом нового учебного года.

Через неделю после нашего возвращения в Нью-Йорк мама объявила, что собирается в Австралию по делам. Я сразу же вспомнил тот странный разговор в ее кабинете. Однако как бы я ни приставал к матери с расспросами о ее деле, она ничего конкретного не ответила мне.

Она уехала, а мы остались с отцом. Мы ходили гулять, проводили с ним время. Я начал штудировать описание школ, памятуя о том, что должен выбрать для себя подходящее место для обучения. В Соединенных Штатах было две известные закрытые школы: Ильвермони и Нордик. Они обе совершенно не прельщали меня. И еще была нью-йоркская школа Дживси, она располагалась на Манхэттане и была такой же, как моя. То есть она была школой с дневным посещением, а жили ученики дома. Это мне очень нравилось, но список предметов меня не удовлетворял никак. Программа обучения была слишком облегченной.

Позже я стал изучать европейские школы для юных волшебников. Изучил Шармбатон, немецкую школу Бестшулле, школы в Бельгии, Швейцарии, Норвегии, Швеции и других европейских стран, пока не добрался до него.

Хогвартса.

Я уже знал о Хогвартсе. Я слышал о нём от родителей нелестные отзывы, однако, не смотря на это, описание самой школы и ее истории сразу же заворожили меня. Старинный шотландский замок, в котором столько таинственного и интересного. Столько разных увлекательных легенд. Я еще не изучил списки предметов, изучаемых учениками, но уже понял что хочу. Хочу именно туда. Вот мое место.

С замирающим сердцем я изучал все, что нужно и сопоставлял с требованиями моих родителей к школе. И да, Хогвартс успешно прошел их все. Я был окрылен и взволнован. То, что мои родители там учились, только добавило этому потрясающему месту еще пару очков. Я узнал, что студенты поступают туда в одиннадцать лет и учатся там семь лет, а не четырнадцать, как я предполагал ранее.

Этому заведению больше тысячи лет, это же потрясающе! Вспомнил я и то, что именно в Хогвартсе состоялась решающая битва между Орденом Феникса и Пожирателями смерти.

Я был до ужаса рад, что нашел свою школу. И я сразу же решил поделиться этим с отцом.

Я нашёл отца в кабинете. Младший брат спал, а сестра занималась чем-то своим. Папа был один. Он улыбнулся мне, стоило только оказаться на пороге.

— Я выбрал школу! — с порога заявил я.

— О! — в своей излюбленной манере ответил отец. — И кому же повезло?

— Хогвартсу.

Он будто подавился воздухом. Его добродушно-ироничное настроение мигом испарилось. На лице отразился шок.

— Ты туда не поедешь! — резко заявил отец, вскакивая с кресла.

— Что?! — возмутился я, ожидая какой угодно реакции, но только не такой.

— Я сказал: в чертов Хогвартс ты не поедешь! Точка!

— Но ты обещал! Вы с мамой мне обещали! — завопил я. — Ты мне всю душу вытряс с тем, что я должен держать слово, а сам не хочешь?!

— Не поедешь! — категорично заявил папа, чуть повысив голос.

— Ты дал слово, ты не можешь его нарушить, — продолжал я свое. — Ты не занимался со мной зельями, ты отобрал у меня дело, которое я любил! И все лишь потому, что я нарушил слово! А сам ты сейчас как поступаешь?! — в гневе и непонимание выкрикивал я.

Отец чуть отшатнулся, затем его глаза налились яростью. Он сжал кулак и ударил им по стене кабинета.

— Твою мать! — яростно выпалил он.

Это был один из тех редких моментов, когда он терял контроль и ругался при мне. Папа смотрел на меня странным взглядом. Потом он, словно что-то вспомнив, просветлел и проговорил:

— Так, стоп, мы договаривались, что школа должна быть безопасной, а это не про Хогвартс.

— Я все проверил, — возмущенно проворчал я. — Хогвартс соответствует всем тем условиям, которые вы с мамой выставили. Вы не имеете права меня туда не пускать, вы оба дали слово!

— Вот это я еще проверю, насколько этот проклятый замок действительно соответствует нормальным условиям!

— Почему ты не пускаешь меня? Вы же с мамой там сами учились!

— Это опасное место. Послушай, — сказал отец, усилием воли успокаиваясь и жестом приглашая меня присесть на маленьком кожаном диване. — Скорпиус, сядь.

Я недовольно поджал губы, но все же присел. Отец опустился на диван рядом. Развернувшись ко мне, он продолжил:

— Послушай, когда мы с мамой учились в этом проклятом месте, там было очень опасно. И если бы мои родители знали насколько это место опасное то, вероятно, забрали бы меня оттуда.

— Но я все проверил, за последние десять лет там не случилось никаких инцидентов. Я хочу там учиться.

Отец глубоко вздохнул.

— Помимо всего прочего, это не лучшая школа в плане предметов, я не думаю, что...

— Да нет же, я посмотрел список изучаемых предметов и с какого курса какие вводятся — все вполне хорошо.

Отец снова вздохнул.

— Сынок, поверь моему слову — тебе не стоит ехать в Хогвартс.

— Но почему? — совершенно не понимая, отчего отец так упорствует, спросил я.

— Просто поверь и все. Я — твой отец, и я точно знаю, что моему сыну там будет плохо.

— Но откуда ты можешь это знать?

— Я сам там учился.

— Ты там учился сто лет назад. Может быть, сейчас там уже все по-другому.

— Только не в Хогвартсе и не в Англии. В Англии люди держатся порой за совершенно идиотские традиции. И в этой школе этих самых идиотских традиций — сверх меры. Тебе там не понравится. Да и дети в Хогвартсе очень злые.

— Если дети злые, то они должны быть злыми везде, — возразил я. — Так что с этой точки зрения, не имеет значения, в какой школе я буду учиться.

Отец возвел глаза к потолку, словно ища там помощи.

— Просто поверь мне: тебе там не место.

— Ты обещал, — упрямо напомнил я. — Ты сам говорил, что нельзя нарушать данное слово. А вы с мамой дали слово.

Отец раздраженно скрипнул зубами.

— Хорошо! Но я все проверю.

— Проверяй, — коротко сказал я и вышел из его кабинета.

На следующий день отец снова попытался меня отговорить учиться в Хогвартсе и через день — тоже. Но я стоял на своём, твердо уверенный в правильности выбора. А то обстоятельство, что папа впервые в жизни так наседал на меня, только подстегивало мое упрямство.

Мама вернулась на четвертый день после нашего разговора. Она была очень грустной, но как только отдохнула с дороги и вошла в курс дела, то, к моему великому удивлению, она тоже стала отговаривать меня от поездки в Хогвартс, хотя и не так настойчиво, как это делал отец. Она напирала на то, что есть и другие отличные школы, в том числе и в Европе. Но я не соглашался. Как-то вечером они с отцом снова заперлись в его кабинете и долго о чем-то разговаривали. В конце концов, они, скрепя сердцем, разрешили мне там учиться, с условием, что если мне там будет тяжело, я сообщу им.

«Мы подыщем для тебя новую школу, сынок», — сказал отец.

Я согласился, думая, что от меня теперь отстанут, но не тут-то было. Отец все равно не оставлял попыток отговорить меня. Когда его прежняя тактика не принесла плодов, он как мама стал приводить в пример другие школы, расхваливая их преимущества; но я был непреклонен. Ни одна школа не будоражила мое воображение так, как Хогвартс; и я с нетерпением ждал, когда поеду туда.

Я хорошо изучил историю этого места, правда, только до первой половины двадцатого века. О второй половине у нас дома ничего не было, кроме той книги, которую мама принесла, когда поняла, что отговорить меня у них с отцом не выйдет.

Я знал, что в Англии юные волшебники получают письмо из Хогвартса в день своего одиннадцатилетия. Интересно, получу ли я письмо? Может, стоит самому написать? И я решил написать письмо, хотя вначале я подумал, что стоит написать дяде Невиллу. Тогда я сел за стол и написал ему письмо, в котором сообщил, что хочу продолжить свое обучение в Хогвартсе и спросил о том, что нужно ли мне писать письмо в саму школу, чтобы получить ответное послание в свой одиннадцатый день рождения. Дядя Невилл очень удивился моему выбору и ответил, что писать письмо в саму школу не обязательно. Скорее всего, я получу послание из Хогвартса в свой одиннадцатый день рождения.

Это место манило меня. И там существует четыре факультета, каждый из которых имеет свои ценности. Для Гриффиндора главная ценность — это храбрость и веселье, для Когтеврана — ум, для Пуффендуя — упорство в достижении цели и трудолюбие, для Слизерина — изворотливость и амбиции. Все эти ценности были свойственны мне, и я гадал и думал: на какой факультет меня отправит Шляпа?

Было все же интересно прикинуть, какой из них мне подойдет больше всего. Потому в один из выходных я зашел к отцу в кабинет, чтобы спросить его о факультетах. Он сидел за столом и что-то писал. Когда я появился на пороге, он поднял руку, давая знак не мешать ему. Я кивнул и тихо присел на диван. Затем он закончил, поднял на меня глаза и сказал:

— Ты пришел поболтать, или там за пределами моего кабинета снова Конец света?

— Нет, я хочу спросить тебя о факультетах Хогвартса.

Отец помрачнел.

— Что именно тебя интересует?

— Как думаешь, какой мне больше всего подойдет?

— Не знаю. Но все же надеюсь, что не чертов Гриффиндор.

— Почему?

— А сам как думаешь?

— Ну, не знаю... Вроде все ценности хороши, хотя... Да, ты прав, храбрость немного не то, что нужно, чтобы стать выдающимся.

— Ну вот. А еще Гриффиндор, скорее всего, научит тебя двойным стандартам и лицемерию. То есть... — отец явно подбирал слова. — Твоя мама училась в Гриффиндоре, а она самый лучший человек на свете. И дядя Невилл там учился, а он хороший человек, но... Большинство гриффиндорцев... — он задумался. — Как бы это сказать?.. Не являют собой идеал благородства. Я думаю, что атмосфера Гриффиндора не для тех, кто хочет быть честен с самим собой. У большинства из этих людей есть убеждение, что если ты гриффиндорец, то тебе все можно. Любая мерзость и любая жестокость будет оправдана тем, что они действуют якобы из «благих побуждений» и «для пользы мира».

— Но дядя Невилл...

— Дядя Невилл не такой, но вот остальные... В то время, когда я учился там, именно так это и было.

Я задумался, помолчав.

— Твой отец прав, — неожиданно услышал я твердый голос матери и вздрогнул.

Она стояла в дверях, облокотившись о косяк.

— Гриффиндор действительно склонен к ношению белых мантий и пустой пафосной болтовне о благородстве.

Мама вошла внутрь, присела на диван рядом со мной.

— Мне нравятся Когтевран и Пуффендуй, — улыбнулась она.

— Когтевран и Пуффендуй? — скривился отец.

— Да, а что? Хорошие факультеты.

— Ты забыла про лучший факультет.

— Да что ты? Это который?

— Слизерин, конечно.

— Да ладно! — удивилась мама. — А разве в Слизерине не едят младенцев?

— Конечно. Три раза в день, каждое полнолуние.

— Так как вы думаете, куда Шляпа меня определит? — вклинился я.

Они посмотрели на меня.

— Я не знаю, дорогой. Но считается, что Шляпа определяет студента туда, где в наибольшей степени раскроются его таланты. Но в крайнем случае ее можно попросить.

— Да? — удивился я. — Тогда какой из факультетов мне выбрать?

— Выбери тот, на котором тебе будет комфортно и раскроются твои таланты, — улыбнулась она. — Где бы ты ни оказался важно, чтобы рядом с тобой были хорошие люди. ⁽¹⁾

* * *

До нового учебного года оставалось всего несколько дней. Мои родители стали говорить о том, что я совсем не уделяю внимание своей физической подготовке. Они стали настаивать, что мне следует записаться в какую-нибудь спортивную секцию. Мама предлагала бокс.

«Я в молодости занималась боксом»,— говорила она.

Я к своим десяти годам знал, что такое бокс, но не особенно стремился вообще посвящать такое большое количество времени спортивным занятиям. Отец тоже постоянно говорил о том, что для мышц и суставов спорт полезен. На что я пожимал плечами и спрашивал о том, где я найду время на все. У нас ведь планировались еще совместные уроки по зельям. На что папа отвечал, что можно начать с одного раза в неделю.

— Атрофированные неразвитые мышцы — это очень вредно, — наставительно констатировал он.

Он пытался и раньше приучить меня делать утреннюю гимнастику, но для меня это было настолько скучным занятием, что у него ничего не вышло.

— А ты сам каким спортом занимался? — однажды спросил я отца.

— Квиддичем.

— Чем?

— Это европейский волшебный вид спорта, очень захватывающий и интересный. Мы с тобой на него как-нибудь сходим. Чтобы оставаться в форме, мне приходилось постоянно делать кучу упражнений на укрепление мышц.

— Постоянно?

— Я старался каждый день что-нибудь выполнять.

— Я не собираюсь прыгать и бегать, когда столько всего важного нужно прочитать, — категорично заявил я.

— Мы с твоей мамой люди не глупые и оба ученые, если ты не заметил. Но и спортом мы тоже занимались. Так что подумай. Бокс — отличный вариант, кстати. Давай запишем тебя в секцию.

— Это так необходимо?

— Да, это необходимо, если ты хочешь, чтобы мы с твоей матерью не волновались. Ты так или иначе начнешь жить без нас, и нам надо знать, что ты в порядке.

Кроме того мама тоже собиралась возобновить свои тренировки, так что это еще и возможность делать что-то вместе с ней, раз уж трансфигурация тебя не увлекла.

Я вздохнул и сдался, уступая их уговорам.

Помимо прочего, мама сказала, что с этого года в нашей школе откроется театральный клуб, она предложила мне попробовать себя в этом.

— А для чего мне это? — спросил я.

— Для радости милый. Если не понравится, уйдешь, но вдруг тебе придется это по вкусу.

— А спорт мне для чего?

— А спорт для пользы. Хотя бы немного, но им нужно заниматься.

Я еще раз вздохнул.

Я был воодушевлен началом нового учебного года. В конце нас ожидали экзамены и получение первого диплома об образовании. Конечно же, в мои планы входило быть первым и никак иначе. Но кроме этого я собирался подготовить большой доклад на тему гражданских войн в Магической Британии, поэтому зашел к нашему преподавателю истории миссис Аткинс в первый же день нового учебного года. Когда я вошел в ее кабинет, миссис Аткинс что-то писала за своим рабочим столом. Подняв голову и увидев меня, она улыбнулась.

— Миссис Аткинс, доброе утро, — сказал я, привлекая к себе внимание.

— Мистер Малфой, чем могу помочь? — она подняла взгляд на меня.

— Я тут… Я просто читал о гражданских войнах в Магической Англии и хотел бы сделать доклад на эту тему.

— Можно узнать, зачем вам эта тема? — задала она мне вопрос, смутив меня.

Миссис Аткинс отреагировала совершенно не типично для нее. Прежде она не задавала мне никаких вопросов, а с улыбкой одобряла мою инициативу в учебе.

— Мне интересно, — несколько сконфужено ответил я.

— И как много вам удалось узнать?

— Не много, — вздохнул я. — В нашей библиотеке книг по истории Англии почти нет. Это не избитая тема, и я думаю, что смогу открыть что-то новое для себя и своих одноклассников.

— Мистер Малфой, — деловито сказала она, — я думаю, вам стоит обратить внимание на другие темы. История Магической Англии хоть и интересна, но не является приоритетом для нас. И в программу выпускных экзаменов не войдет.

— Но почему я не должен это изучать? — не понял я. — Вы ведь всегда говорите, что любознательность — это хорошо, а погоня за знаниями никогда не бывает бессмысленной.

— Говорю, — подтвердила она, улыбнувшись белозубой улыбкой, что так резко контрастировала с ее темным цветом лица. — Но иногда все же стоит проявить благоразумие. Ваша любознательность очень похвальна, но в конце года вы сдаете экзамен по истории, и было бы здорово, если бы вы подготовили доклад по одной из тем, которые мы изучаем. Это поможет и вам самому, и вашим одноклассникам успешно пройти экзамен.

— Но миссис Аткинс, мне интересна данная тема.

— Понимаю. Но видите ли, я не могу тратить время на… Как бы это сказать?.. Не совсем полезную тематику для учеников. Вы, без сомнения, сдадите свой экзамен на высший бал, но вот ваши одноклассники не могут похвастаться такой успеваемостью, и для них будет более полезным послушать о том, что будет на экзамене. Вы меня понимаете?

— Да, — разочарованно сказал я.

— Но и вам я бы советовала больше внимания уделить основным темам, а эту оставить хотя бы до следующих летних каникул.

— Хорошо, — подавлено буркнул я и вышел из ее кабинета.

Позже, сидя за праздничным ланчем со своими друзьями, я поделился этим разговором.

— Миссис Аткинс права, чувак, — неожиданно поддержал ее Дэн. — Сейчас нужно готовиться к экзаменам.

Я подумал, что ослышался. Дэн поддерживает не меня, а учителя? Да быть такого не может!

— Дэн, ты чего?.. — потрясенно выдавил я.

— Чувак, — решительно сказал Дэн, — я понимаю, что ты хочешь разгадать тайну века, но сейчас нужно подумать о сдаче экзаменов и сосредоточиться на них.

— С каких пор тебя волнуют экзамены? — возмущенно спросил я.

— С таких. Я, к твоему сведению, не собираюсь быть полным лузером на финише и буду готовиться. И тебе советую последовать моему примеру и совету Аткинс.

— Кроме гражданских войн я еще собрался дальше раскапывать историю моей семьи, — вставил я. — И на все это я найду время. И Стива в учебе уделаю.

— Прости, Скорп, у меня на это не будет времени.

У меня упало сердце.

— Так ты мне не поможешь?

— Извини, дружище, на это и правда не будет времени. В свободное время, которого в этом году будет совсем ничего, я собираюсь разгружать свой мозг, а не загружать его.

Я был огорчен и ошарашен. Я ожидал всего чего угодно, но только не того, что Дэн откажется помогать мне в моих поисках.

— А ты? — обратился я к Тому.

— Я помогу, — ответил Том. — Но Дэн прав, если мы хотим успешно закончить год и получить дипломы с высшими баллами, нам нужно поднажать на учебу.

— Да что вы прицепились к этой учебе? — возмутился я. На что мои друзья синхронно заржали.

— С каких пор ты из ботана стал антиботаном? — спросил Дэн.

— Никакой я не антиботан, — заспорил я.

— Тебе стало плевать на учебу.

— Вот не правда!

— Ты гоняешься за призраками, вместо того, чтобы заниматься реальными вещами, которые тебе действительно нужны, — сказал Дэн с теми нотками в голосе, которые я раньше у него не слышал.

— А ты с каких пор такой серьезный и целеустремленный? — разозлился я на него.

— Я просто знаю, когда время для потехи, а когда нужно заняться насущными делами. Вот сейчас время для учебы и зарабатывания хороших оценок в диплом, от успешности которого будет зависеть наша дальнейшая жизнь.

Я насупился. Дэн был прав, но вот... Все же я был разочарован от того, что он не хочет мне помогать искать информацию о моей семье. А еще он стал каким-то другим, более занудливым что ли. Раньше Дэн очертя голову бросался в любые приключения вместе со мной, а теперь рассуждает, как старая занудная бабка. Эта его новая линия поведения сильно удивляла и коробила меня, и я несколько дней не мог отпустить то обстоятельство, что друг, наверное, больше не станет помогать мне в таком важном деле, как восстановление истории моей семьи. Этот Дэн был каким-то другим. Неужели люди так сильно меняются за лето?

---

1) Дорогие читатели! Если вам интересно почитать что переживал Драко в связи решением Скорпиуса учиться в Хогвартсе, то зайдите в фанфик "Утро для двоих" (в списке серии).

Вернуться к тексту

Я был сбит с толку и ошарашен поведением Дэна. После разговора о том, что он не станет мне помогать в моих поисках истины, я ещё несколько раз пробовал уговорить его изменить своё решение, но он каждый раз отказывался и заводил свою волынку о том, что мне не стоит «тратить время на глупости»

Я злился. Во-первых, потому что поиски информации о семье — это не глупости. А, во-вторых, Дэн не хотел мне помогать. Что такого могло произойти летом, что он так изменился? Конечно, мы по-прежнему общались, проводили время в гостях друг у друга, но... Это было уже не так. Дэн из весёлого славного чувака превратился в вечно серьёзного, погруженного в себя парня.

Я не знал, что с этим делать и чувствовал себя отвергнутым. В то время мне казалось, будто наша дружба дала трещину. Однажды я даже отменил небольшую вечеринку у себя дома, потому что понял, что не хочу в ближайшее время видеть Дэна. Мама советовала мне поговорить с ним открыто. И я пробовал, но Дэн отнекивался, заявляя, что все нормально и я не при чем. Я не очень верил в это. Я поделился с матерью своими чувствами, она посочувствовала и сказала, что, может быть, в словах Дэна нет подвоха.

— Возможно, у твоего друга проблемы в семье, — сказала она, когда я изложил ей чуть изменённую суть разговора с Дэном.

Не мог же я ей сказать, что мы раскапывали тайну нашей семьи и, спрятавшись в её кабинете, подслушивали её.

— Какие проблемы в семье? — не понял я.

— Например, его родители стали сильно скандалить, и у них появились серьёзные проблемы во взаимоотношениях.

— Как это? — снова не понимая, переспросил я.

— Папа и мама могут ругаться, — она посмотрела на меня внимательно. — Дорогой, то, что я говорю должно остаться между нами, ты меня понимаешь?

Я кивнул.

— Иногда, когда у родителей бывают серьёзные проблемы в отношениях, дети это чувствуют и переживают. Возможно, твой друг так сильно погружён в семейные проблемы, что у него нет моральных сил на то, чтобы быть собой прежним. Так что, может быть, дело и правда не в тебе.

— Да, но...

— Просто дай ему время, не дави на него. Сейчас у него, скорее всего, сложный период и ему нужна твоя поддержка, а не претензии о том, почему он не такой как раньше. Когда-нибудь всё наладится.

Я так и старался, и иногда Дэн не казался задумчивым и мрачным. Правда, он всё равно отказывался помогать мне с поисками, но я надеялся, что со временем он оттает. И мы снова начнём искать ответы вместе. А в день рождения Тома я даже имел возможность лицезреть почти прежнего Дэна.

Это был замечательный сентябрьский день. Тому исполнялось десять лет, и его родители повели нас троих в милое кафе в волшебной части Манхэттена. В тот день Дэн был больше похож на того Дэна, которого я знал раньше. Да и всё остальное было прекрасно. Мы ели много всего вкусного, а затем пошли в большой, красивый магазин под названием «Шоколадный дворец».

Сам магазин представлял из себя чуть ли не волшебный замок из сказки, стены которого сделанные из марципана, а лестница — шоколадная. Я и все мои знакомые обожали это место. Когда мы вошли, Том сразу ускакал на второй этаж, а мы с Дэном остались на первом.

Мы стали рассматривать причудливые шоколадные фигурки. Подняв голову от очередного произведения шоколадного искусства, я увидел, что на меня в упор смотрит какой-то незнакомец. Он взирал на меня так, будто знал меня. В его взгляде была враждебность, словно я собственноручно убил его любимого пса.

— Почему вы так смотрите на меня? — спросил я, не выдержав.

— Ты похож на Малфоя, — пробормотал человек.

В его словах что-то показалось мне до боли странным, но в тот момент я ещё не понял, что именно, так как вся ситуация была настораживающее непонятной. Да и весь его вид мне не нравился.

— Я и есть Малфой, — просто ответил я.

Он недобро усмехнулся.

— Ясно.

— А в чем проблема? — с вызовом спросил я, уязвленный его неприязнью.

Незнакомец посмотрел на меня прожигающим взглядом, но ничего не ответил.

— Твой...

И тут меня кто-то резко потянул назад за плечо. Хватка была настолько сильной, что я пошатнулся и впечатался в стоящего сзади человека. Им оказался Дэн.

— Ты чего творишь? — опешил я.

— Это ты чего творишь? — требовательно переспросил Дэн, оттаскивая меня от того места где стоял я и тот странный тип.

Влекомый Дэном, я оказался чуть поодаль.

— Я разговаривал, этот странный тип откуда-то знает мою фамилию.

— Чего?! — брови Дэна поползли вверх, а глаза округлились. — Ты с ума сошёл?! Нельзя разговаривать с незнакомцами, особенно с теми, кто знает твоё имя! Тебе что, родители этого не говорили?!

Говорили. Они говорили мне об этом, только в тот момент я забыл их предостережения.

— Если с тобой заговаривает незнакомый чел, даёшь деру сразу же, — продолжал наставлять Дэн. — Или зовёшь копа, а если поблизости нет копа, можно позвать на помощь кого угодно. Ты что, хочешь, чтобы тебя похитили?

— Всё, Дэн, хватит. Я всё это знаю без тебя.

Дэн умолк.

— Говоришь, этот чел знает твою фамилию?

— Да. Он сказал, что я похож на Малфоя и...

— Ладно, пойдём отсюда, — оборвал меня Дэн и потащил искать Тома и его родителей.

Мы не рассказали ничего ни Тому, ни его родителям. Я не хотел, чтобы атмосфера праздника была нарушена тревогой. И мне было достаточно нотаций от Дэна, потому поднимать эту тему я не стал. Конечно, если я увижу этого типа ещё раз, тогда придётся рассказать родителям. А пока в этом не было никакой надобности. И я ничего не сказал отцу и матери, когда вернулся домой.

Однако когда я лежал в постели, то обдумывал инцидент в «Шоколадном дворце». Это было странно. Я никак не мог взять в толк, почему этот мужчина смотрел с такой неприязнью. А ещё его поведение озадачило меня. И было там еще что-то странное. Как бы в самой манере говорить... Ну конечно! Я понял, в чем дело, хотя сразу не уловил этого. Он говорил так же, как я и мои родители. С британским акцентом. В Нью-Йорке появился сумасшедший британец? Только откуда он мог знать, что я «похож на Малфоя»?

Странно все это. Очень странно.

Тем не менее, уже скоро этот эпизод моей жизни был выброшен из головы другими событиями. Учёбой и просто жизнью.

Я всё же прислушивался к совету матери и попробовал себя в театральном искусстве. Я записался в театральный клуб в нашей школе из желания сунуть свой нос ещё в одно неведомое мне дело и, к своему немалому удивлению, очень быстро втянулся. Актёрское искусство заворожило меня. Изобразить то, чего нет на самом деле так, чтобы всё остальные в это поверили — это стало для меня новой страстью.

Однако если в школьном театре я занимался с удовольствием, то с занятиями боксом, на которых моя мать настояла, все было несколько сложнее. Поначалу они мне не очень нравились. Я совершал много упражнений: приседал, отжимался и прыгал со скакалкой. Из всего перечисленного мне более или менее нравилось только последнее, да и то только в начале, а не тогда, когда упражнение начало надоедать. Но мама все равно заставляла сделать ещё какое-то количество прыжков, чтобы «выработать выносливость». Я любил двигаться, но не так. Мне не так уж нравилось выполнять отжимания, приседания и иные упражнения. Однако понравилось бить кулаком по груше. Я развлекался как мог, пока не подходила тренер и не начинала учить меня бить правильно.

Стоит заметить, что к моей физической форме родители подошли серьёзно. Теперь кто-нибудь из них будил меня на десять минут раньше обычного и заставлял делать утреннюю гимнастику и пару-тройку упражнений, которые я выполнял на тренировках. Мне не нравилась подобная муштра, но они убеждали меня, что это полезно для здоровья.

Мы с отцом снова стали заниматься зельями. И на этот раз все было серьезнее, чем раньше. Сейчас я должен был сначала выучить наизусть рецепт зелья, рассказать его отцу и только потом приступал к приготовлению. Если я ошибался, отец не допускал меня до практики до тех пор, пока я не выучу рецепт наизусть. Мне это не нравилось, но я понимал необходимость этой меры. Ведь именно сейчас моё обучение стало серьёзным.

Помимо этого, он стал заниматься со мной атакующими и защитными заклинаниями. Папа сказал, что они понадобятся мне в Англии. А мама учила меня трансфигурации. Трансфигурация мне не пришлась по вкусу, отчего она немного грустила.

Я узнал, что такое квиддич. Отец сказал мне, что если я хочу учиться в Англии, то должен знать об этой игре. Он достал откуда-то движущиеся миниатюры игроков и поле. Так я смог лицезреть матч по квиддичу.

Мне он не понравился.

Что хорошего в спорте, в котором игроки то и дело что-нибудь себе ломают. Да, конечно, есть Костерост, но всё равно переломы — это больно. И вредно для здоровья. А исход игры часто зависит от того, поймает ли ловец золотой мячик. Где тут дух соревнования и мотивация для остальных членов команды? Когда я высказал всё это отцу, он удивлённо уставился на меня и сказал, что в этом и смысл. Что накал игры в том и состоит — поймает ли ловец мяч.

— Тогда зачем вообще остальные члены команды?— спросил я. — Не проще ли выпустить на поле только ловцов, раз уж именно от них всё и зависит?

На это отец рассмеялся и заметил, что это традиции игры.

— Дурное дело эти ваши традиции.

Он снова засмеялся.

— А ты играл в эту дурацкую игру? — поинтересовался я.

Отец сморщился, видимо, ему не понравилось, что я назвал квиддич дурацким. Хотя это так и есть. В жизни не видел более глупого спорта.

— Да, я был ловцом, — сказал отец с ноткой ностальгии и гордости.

— И что, нравилось тебе гоняться за каким-то там золотым мячом?

— Он называется снитч, — поправил отец. — Мне всегда очень нравилось летать, а погоня за снитчем в матчах — это было для меня новым вызовом. Кроме того, защищать честь факультета в спортивных состязаниях — очень почётно.

— А часто ты побеждал?

— Да, на моём счету гораздо больше побед, чем поражений. Был только один соперник, которого я не смог одолеть, но это сейчас неважно.

Я вдруг вспомнил, как отец уже рассказывал мне об этом. Я тогда почему-то назвал Хогвартс дурацкой школой. А теперь вот сам собираюсь там учиться.

— Так ловец должен хорошо летать?

— Все игроки в квиддич должны хорошо летать. А ловец — особенно. От него многое зависит.

Мне вдруг вспомнился странный медальон, который я нашёл в доме дяди Джо летом. Там была надпись: «Лучшему ловцу».

Я решил спросить у отца:

— Пап, а в каких странах играют в квиддич?

— В Америке — не играют и, на мой взгляд, зря. Но в Европе он очень популярен.

— Ага, понятно.

Может, медальон папин?

— А тебе как игроку в квиддич, дарили когда-нибудь что-нибудь памятное? Ну там, браслеты или что-то ещё?

— Нет, не дарили. Наш декан не был склонен делать подарки студентам.

— Ясно.

Наверное, если бы отец получил такой подарок, то хранил бы его как память. А вот в доме дяди Джо такая штука просто лежит со старыми вещами в сундуке.

— Я мог бы научить тебя играть в квиддич, — с улыбкой сказал отец, вырвав меня из размышлений.

— Гоняться за дурацким золотым мячом? Уволь.

Отец разочарованно вздохнул.

— Смотри сам. Но там ведь не только снитч.

— А дядя Джо умеет играть в квиддич? — вдруг спросил я.

— Джо? — брови отца чуть приподнялись в изумлении. — Нет, он не играет. Но мог бы, он прекрасно летает.

* * *

Этот учебный год в школе был последним. И мы чувствовали себя очень взрослыми, ведь учились в выпускном классе, в конце которого должны были сдавать экзамены по некоторым предметам. Среди таковых были: чары, зельеварение, история Магической Америки, математика, английский язык и литература.

Среди новых предметов у нас были чары и зельеварение. Наверное, не стоит и упоминать, что по зельям я был впереди всего класса с большим отрывом, что не могло не восхищать преподавателя и не злить Стива. Но предмет для меня всё равно был очень скучным, так как я ничего нового не узнавал. Я почти ненавидел его. Повторять то, что я уже сам давным-давно изучил, стало для меня невыносимым.

И сейчас я даже не знал, как отнестись к реакции Стива. Годом ранее я, скорее всего, упивался бы подобным раскладом дел, но сейчас мне стало не так уж важно, что там думает и чувствует Стив и злится ли он. Разумеется, отчасти я был доволен тем, что он сгорает от зависти и недовольства, но сейчас мне это не приносило столько злорадного удовлетворения как раньше. Стив стал для меня скорее надоедливой мухой, от которой хочется избавиться. И мне иной раз даже было жаль внутренних сил, чтобы в очередной раз поставить его на место.

И все же, несмотря на мою незаинтересованность, наше противостояние вышло на новый уровень.

Во-первых, изменился сам Стив. Он стал как будто более жёстким. Я нередко замечал, как он часто, — чаще, чем раньше, — пытался задеть меня или навредить иным способом. Кроме того, Стив стал сильно ругаться с Дэном. Раньше они обходили друг друга стороной, не вступая в открытый конфликт, но на третьем году обучения всё изменилось. Эти двое отвешивали друг другу настолько витиеватые оскорбления, что даже я диву давался. Я мог бы ввязаться в их словесные баталии, но Дэн попросил этого не делать, и я молчал тем более, что он сам отлично справлялся со Стивом.

Однако при любом удобном случае, я старался сделать Стиву что-то неприятное. Так, например, под видом похвалы, я сказал ему, что у него посредственная палочка. Я тут же сообщил миф о том, что палочки сами выбирают себе хозяина. Дело было в классе, и все наши одноклассники должны были услышать, что сам он посредственный донельзя. На самом деле, я уже не имел особого желания унижать его, но он стал конфликтовать с моим другом, а этого я уже стерпеть не мог. И потому я считал, что он заслужил такое обращение с моей стороны.

Стив не оставался в долгу. Помимо своих неудачных попыток нас задеть, он постоянно шпионил за нами, что-то вынюхивал. Не надо было быть гением, чтобы понять, что он хочет нарыть компромат на меня или на Дэна. Он и так уже стал распространять о нас двоих лживые слухи. Мы отвечали ему тем же. А на всё то, что он иногда пытался инкриминировать нам открыто, мы отвечали своим коронным: «Докажи!»

Доказать он, разумеется, ничего не мог. Полагаю, наши одноклассники хорошо повеселились в тот период, наблюдая за войной между нами. Так прошло два с половиной месяца.

Но вот в одно странное ноябрьское утро Дэна вызвали в кабинет директрисы. Меня это озадачило, так как Дэн не был в числе хулиганов, постоянно приносящих проблемы преподавателям. Он вернулся спустя двадцать минут, погружённый в себя и странный.

— Что они хотели от тебя? — спросил я в перерыве между занятиями.

— Ничего особенного, — пожал плечами Дэн.

— Ничего особенного? — выплыл откуда-то насмешливый, неприятный голос. Это был Стив. — Ван дер Варт не ожидал от тебя такого, только малые дети откалывают подобное.

Дэн скрипнул зубами, посмотрел на него со смесью высокомерия и презрения.

— И зачем тебе понадобилось портить книгу?

— Тайлер, ты бы меньше дешёвых детективов читал, а то совсем уже перепутал вымысел с реальностью.

Стив хмыкнул.

— Ну ладно, но я знаю, что я видел. Что, в этой книге записаны тёмные делишки твоей семьи?

Дэн дёрнулся, затем, быстро взяв себя в руки, издал вздох, каким некоторые взрослые награждают глупых детей.

— Тайлер, выныривай из своих фантазий, а то двинешься кукухой. Мне-то в принципе все равно, но вот ты нормальным уже не будешь никогда. Впрочем, смотри сам, хочешь закончить свою жизнь в психиатрической лечебнице — твоё дело. А теперь, будь любезен, свали, мне надо закончить свои дела.

Стив отошёл, а я вцепился в Дэна.

— Ты правда испортил книгу? Но зачем?

Дэн устало вздохнул.

— Они предъявили мне то, что я выдрал целую главу из книги, но я им сказал, что не делал этого и понятия не имею, кто сделал.

— Ясно.

Мы занялись своими делами. Но тут к нам подошла миссис Аткинс и увела Дэна. Меня это встревожило.

Я был уверен, что всё это чуть собачья, Дэн не мог испортить книгу. Да и зачем ему это надо, он же не книжный вандал, но то, что его в этот день постоянно вызывали на разговор учителя, меня беспокоило.

Когда Дэн вновь вернулся, то сказал, что миссис Аткинс спрашивала его, готовится ли он к экзамену по ее предмету. Я выдохнул.

Следующую неделю Дэн был очень грустным, сосредоточенным и погружённым в себя. Он мало говорил и пребывал в каких-то своих мыслях.

Но вот настало восемнадцатое ноября, пятница. В этот день Стив пришёл в школу с торжествующей улыбкой. Он странно смотрел на меня, а всегда находившийся рядом Дэн бросал на него ненавидящие и яростные взгляды, бледнея лицом.

Первым уроком в тот день у нас были чары. Стив ухмылялся. У нас был урок практики, на котором нас по одному вызывали к трибуне и мы показывали, способны ли поднять лист бумаги в воздух. Это было заклинание Вингардиум Левиосса. И, конечно же, мы должны были отработать его дома.

Дэн был вызван первым. Он нервно встал из-за своего стола, прошёл к трибуне. Его лицо было таким бледным, что я подумал, что он не подготовился к практическому тесту. Я ощутил неприятный холодок от того, что сейчас увижу, как мой друг опозорится. Дэн взмахнул палочкой и...

— Ингире эт урере!⁽¹⁾ — звонким голосом произнёс он.

И тут же рюкзак Стива вспыхнул ярким факелом. Тайлер завопил что есть мочи.

— Аугуаменти! — быстро произнес мистер Лайт, преподаватель чар.

— Ты что творишь, ван дер Варт?! — голосил во все лёгкие Стив.

— Ой, извините, я не специально, — стал оправдываться Дэн. — Я не хотел, оно само так странно сработало...

— Ты всё специально! — голосил Стив, не унимаясь.

— Очень мне нужно! — в тон ему ответил Дэн.

— Что вы выучили? — строго спросил мистер Лайт у Дэна.

— Заклинание, которое поднимает в воздух предметы, — самым невинным тоном ответил Дэн.

Класс засмеялся.

— Леди и джентльмены! — строго оборвал нас учитель, а затем снова обратился к Дэну: — Мистер ван дер Варт, по-вашему, это заклинание должно поднять лист бумаги в воздух?

— На да, — немного неуверенно ответил Дэн.

— Правда? — пристальный взгляд учителя.

— Я понятие не имею, почему оно так сработало у меня.

— Да ты специально! — вновь взвился Стив.

— Мистер Тайлер!

— Я не специально это сделал, — спокойно сказал Дэн. — Если вещи Тайлера пострадали, моя семья всё возместит ему. Извини, Тайлер, я правда не хотел, — Дэн повернул голову к Стиву.

— Да там всё сгорело! — продолжал истерить Стив.

— Мистер Тайлер, успокойтесь. Вам всё вернут, — сказал учитель, а затем посмотрел на Дэна. — Мистер ван дер Варт, заклинание, поднимающее вверх предметы, называется Вингардиум Левиосса. Вы перепутали и выучили неправильно. Сдадите мне его в следующий раз.

— Хорошо, — сказал Дэн и прошёл к своей парте под смешки одноклассников.

Я был озадачен. Я точно знал, что Дэн ничего напутать не мог, мы ведь только вчера говорили об этом практическом тесте; что именно надо учить Дэн знал. Неужели он сжёг вещи Стива из чистой вражды? И завалил тест при этом? Странное решение. Неужели возможность насолить Стиву стоила того, чтобы провалить практику?

Как только этот урок подошёл к концу, Дэн схватил меня за руку и взволнованно сказал, что нам двоим надо пойти к нему домой. Я ничего не понял, а Том моментально обиделся. Дэн всегда приглашал к себе нас обоих. А тут он зовёт меня одного, да ещё на глазах у Тома.

— Прости, Том, я позже всё объясню, но сейчас надо, чтобы со мной пошёл только Скорп.

— Я понял, — понуро пробормотал Том. — У вас двоих там секреты.

— Том, объясню все позже, говорю же! Скорп, пожалуйста, пошли, прошу тебя, это важно!

Дэн был так возбуждён и взволнован, он почти умолял меня.

— Но у нас ещё два урока.

— На фиг эти уроки! Поверь, надо прямо сейчас!

— Хорошо, идём, — неуверенно согласился я. — Прости, Том.

Дэн потянул меня за собой к школьным каминам.

— Камин в твоём доме?..

— Да! Не спрашивай как!

Он толкнул меня к камину, не давая мне времени опомниться.

Мы переместились прямо к нему в комнаты, которые состояли из гостиной и спальни. Я тут же спросил:

— Ты позвал меня, чтобы обсудить Тайлера?

Дэн странно посмотрел на меня. И его взгляд мне совсем не понравился. Он не выглядел так, будто собирается посплетничать или позлословить о Стиве. Весь его облик говорил о чём-то более серьёзном.

— Да, это и его касается, — нервно ответил он мне. — Так, — распорядился он, — давай-ка, ты присядь, что ли.

Я сел в одно из кресел, предчувствуя нечто нехорошее. Дэн присел в кресло напротив.

— Слушай, я не хочу тебе рассказывать то, что сейчас расскажу, но иного выхода нет.

— Не томи! — выпалил я в нетерпении.

— Ладно, — вздохнул Дэн и нервно поднялся со своего кресла.

Он прошёл к книжной полке, взял книгу и вернулся ко мне, взирая на меня с сочувствием.

«Какого черта?» — тут же подумалось мне.

— Прости, чувак.

— Ты о чем вообще? — спросил я, теряя терпение.

— Эта книга о... О Первой гражданской войне в Магической Англии...

— И?

— В общем... Вот! — он сделал глубокий вздох, открыл книгу на одной из закладок и протянул мне.

Я взял книгу, посмотрел на открытую главу и не смог сдержать крик. Сказать, что я был в шоке от увиденного, это не сказать вообще ничего. Я был настолько ошарашен, что на несколько секунд потерял дар речи.

Прямо на меня со страницы смотрел человек. Он смотрел на меня холодным, высокомерным взглядом. Каждая черточка его лица говорила о властности и жестокости. Он обладал длинными светлыми волосами. И был так похож на отца.

Глава называлась: «Люциус Малфой». Раздел — «Пожиратели смерти».

---

1) Заклинание воспламенения, выведенное автором.

Вернуться к тексту

«Нет-нет-нет! — убеждал я себя. — Это неправда!»

Но до моего онемевшего сознания всё же дошло понимание того, кто этот человек. И я сразу же вспомнил его имя. Оно будто вертелось у меня на языке всё то время, что я пытался открыть тайну моей семьи. И вот теперь я отчётливо его вспомнил.

И я вдруг вспомнил ту самую сцену из моего детства, которую забыл. Тот момент, когда я подслушивал, о чем говорят родители и бабушка. Я не помнил её долгое время, но сейчас она выплыла из памяти, как и имя деда, которое я тоже вспомнил.

— Прости, дружище, — доносился до меня голос Дэна, словно волны, удаляющиеся о скалы. — Я... Я ещё летом это прочёл, пока тебя в городе не было. Заказал эту книгу по почте.

Я попытался вынырнуть из оглушающего шока, так внезапно настигшего и полностью поглотившего меня.

— Я не хотел тебе ничего говорить, — между тем продолжал Дэн, — думал, что сохраню этот секрет, но... Этот козёл Стив! Понимаешь, книжный магазин сделал подарок школе, и эта книженция оказалась в библиотеке. А я вырвал главу про твоего деда, но козлина Стив стал копать под меня. Наверное, гаденыш видел, как я её вырываю.

Я смотрел на него невидящим взглядом, пока Дэн продолжал тараторить, живописно размахивая руками:

— А сегодня это чмо пришло с такой миной, будто он раздобыл свой экземпляр и я... Я понял, что нужно действовать! Он не должен был узнать раньше тебя. Черт, чувак, я даже не знаю, что теперь делать!

Дэн тараторил, а я всё ещё сидел в его кресле недвижимой статуей, боясь начинать думать над тем, что сейчас узнал.

Мой дед — Пожиратель смерти?!

Да как такое возможно?!

Я в своей жизни предполагал что угодно, но только не это. Я же знаю про Пожирателей. Они — мерзкие твари, мучившие и убивавшие людей. Как так получилось, что я потомок одного из них?

Этого не может быть! Просто потому, что не может! Я не могу быть внуком одного из этих мерзавцев!

— Чувак, теперь ты понимаешь, почему родители ничего не рассказывали тебе о семье и о предках? — голос Дэна все еще звучал как в отделении, пробиваясь ко мне сквозь толщину свалившегося на меня шока.

И я понимал. Внезапно в моей голове все прояснилось, и детали мозаики собрались в единый узор. Член моей семьи занимался тёмными делами, он были плохим человеком! Поэтому никто ничего мне не говорил.

Черт-черт-черт! Не хочу! Не хочу! Не хочу-у-у такую реальность!

И как же бабушка? Она ведь была замужем за дедом. Как она могла выйти за такого человека? Как, черт возьми?

Мысли проносились в моей голове так, что я полагал, что мой мозг может взорваться от подобного потока дум. Внезапно в моей голове затеплилась надежда.

— Может, он не хотел быть Пожирателем?.. — рассеяно озвучил я то, что пришло ко мне в голову.

Дэн глубоко вздохнул.

— Прочти главу, — тихо сказал он.

После чего мой друг поднялся из кресла и принёс мне бутылку воды.

А я стал читать.

Мои надежды на то, что дед не по своей воле оказался в рядах мерзавцев, рассеялись очень быстро. Он был настоящим Пожирателем смерти. Жестоким, безжалостным, мерзким. Я узнал о том, что он был одним из самых приближённых людей Тёмного Лорда. И в Первую войну командовал специальным отрядом по налетам на магглов. После прочтения я вновь почувствовал себя опустошенным.

Но вдруг посреди всего этого хаоса странная мысль пришла мне в голову.

— Так ты поэтому не стал помогать мне искать информацию о семье?

— Да, прости, дружище. Я много думал и решил, что тебе лучше не знать всего этого. И если бы не эта книга в библиотеке и не чертов Стив, то...

— Ты бы не стал мне всё это показывать?

— Да. Знаешь, такие вещи лучше не знать.

Мы замолчали.

— Слушай, чувак, — осторожно подал голос Дэн. — Книги ведь могут и врать.

Я не ответил.

— Тебе нужно поговорить с родителями. Они расскажут, как всё было на самом деле. А что могут знать эти писаки? Да ничего!

— Они врали мне. Мои родители. Они всё это время врали мне, — говорил я куда-то в пустоту.

Я поднялся на ватных ногах и подошёл к его камину.

— Стой! — крикнул Дэн. Я повернул голову. — Возьми книгу.

Я взял книгу и, зачерпнув летучего пороха, шагнул в камин. Через несколько секунд я оказал в нашей гостиной.

— Мама! — закричал я, едва выходя из камина. — Отец!

Спустя несколько мгновений мать показалась в гостиной, должно быть, она была на кухне.

— Что случилось, дорогой?

Её глаза смотрели обеспокоенно. Я развернул книгу и, указывая на большой портрет деда, проговорил:

— Вы оба мне врали!

Стоило только моей матери посмотреть, куда я показываю, как краска отхлынула от её лица.

— Драко! — с громким отчаянием позвала она.

Отец нашелся на втором этаже у лестницы.

— Не нужно так кричать, — отозвался он, но тут же посмотрев на маму внимательно, сменил спокойный тон на тревожный. — Что случилось?

— Надо поговорить! — отрезала мама. Она хотела сказать что-то ещё, но я опередил:

— Вы мне врали! — выпалил я со слезами на глазах. — Всё это время вы врали мне!

Я показал ему изображение в книге.

— Твою ж мать! — выругался отец. — Откуда она у тебя?!

— Это неважно. А вот что важно так это то, что вы оба всю мою жизнь водили меня за нос! — раздражённо выкрикнул я, не осознавая, на что именно злюсь: на то, что мой дед оказался плохим парнем или на то, что мать с отцом утаили от меня эту информацию.

— Драко, — обратилась мама к отцу, едва ли не плача, — боюсь, у нас больше нет выхода.

Отец кивнул.

— Милый, — сказала она мне, — дай нам с папой минутку, хорошо? Давай так: ты иди пока в папин кабинет, а мы подойдем через минуту.

Я поднялся на второй этаж и разместился в его кабинете в одном из кожаных кресел. Мои родители появились через несколько минут. Они оба были растеряны, смущены и встревожены.

Отец устроился напротив в таком же кресле, а мама присела на мягкий подлокотник рядом с ним. Обеими своими руками она сильно сжала плечи отца, обнимая его. Ее пальцы были напряжены.

Выражение отцовского лица немного насторожило меня. Мне не раз доводилось видеть его лицо сосредоточенным или даже тревожным, но те эмоции, которые я видел в нем в те минуты, не шли ни в какое сравнение со всем тем, что я наблюдал ранее. Разве что только тот момент, когда он застал меня тогда ночью в лаборатории, мог потягаться.

Отец смотрел на меня с болью и страхом в глазах, которых я раньше почти никогда не видел. Его губы были плотно сжаты, он хранил молчание. Эта тишина показалась мне настолько тягостной, что хотелось закричать. Но я молчал, ожидая, когда кто-нибудь из них начнет разговор. Меня все ещё трясло от обиды и негодования.

Мама разжала свою хватку, начав гладить плечи и спину отца. Затем папа сделал глубокий вздох, поймал её руку, сплел их пальцы и, помассировав переносицу другой рукой, внимательно посмотрел на меня.

— Сын, то, что мы сейчас тебе расскажем — очень серьезно, и ты не должен делиться этим с Кассией. И… Черт, это сложно!

— Может, лучше мне начать? — мягко спросила мать.

— Нет. Нет, я справлюсь.

Он посмотрел на нее, и она, наклонившись, быстро поцеловала его в нос.

— Всё будет хорошо.

Отец ответил ей благодарным взглядом. Затем они обратили своё внимание на меня, и он заговорил:

— Сынок, я понимаю, ты расстроен тем, что мы ничего не говорили тебе о том, кем был твой дед. И мы хотели отложить этот разговор на столько, на сколько это возможно. Ты злишься, но мы с мамой желали, чтобы твоё безмятежное детство длилось как можно дольше. А после такого рода знаний для тебя всё может измениться.

— Вы думали, что я ничего не пойму? Что я маленький мальчик? — с обидой спросил я.

— Мы хотели, чтобы ты был счастливым мальчиком и не думал о прошлом твоей семьи.

Мама встала с подлокотника кресла отца и присела передо мной. Она взяла мои руки в свои и сказала:

— Дорогой, прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы ты помнил, что мы с папой очень любим тебя.

— Я это знаю, я тоже вас обоих люблю, но это не меняет того, что вы мне ничего не рассказывали, а я имел право знать.

Мы молчали. Мама встала и вернулась на подлокотник кресла, где сидел отец. Он вопросительно посмотрел на неё. Она кивнула, махнув рукой. Должно быть, это должно было означать, что ей удобно.

— Так это правда? Всё, что пишут в этой книге, правда? — требовательно спросил я.

— А что именно там пишут? — напряженно переспросил отец.

— Например, что дед был плохим человеком. Что он был командующим специального отряда в Первую гражданскую войну по налёту на магглорожденных.

— Да, боюсь, что это правда.

Моё сердце с грохотом упало. Последняя надежда на то, что всё это неправда ускользнула от меня. Сам отец всё подтвердил.

— Значит он был убийцей?

— Да, он был способен на это и, вероятно, убивал.

— И он ненавидел магглорожденных?

— Да, — коротко ответил отец. — Есть вероятность, что он не принял бы вас троих, хотя... — задумался. — Не знаю... Может, случилось бы чудо. Не думаю, что сейчас стоит об этом думать всерьез.

— Он был плохим человеком? — непонятно зачем, — ведь и так же уже всё ясно, — спросил я.

Отец задумался.

— Я не знаю, — с глубоким вздохом пояснил он. — Не думаю, что людей стоит оценивать по критериям «плохой-хороший». Твой дед был очень сложным человеком, — тут я заметил, как мама удивлённо посмотрела на отца. — Но, увы, он многим принёс горе.

Мама дёрнулась, как будто хотела что-то добавить, но потом передумала.

— Он умер, верно?

— Да, — прозвучал краткий ответ папы.

— А как он умер?

— Твой дед умер в Азкабане, много лет назад, — с ещё одним тяжёлым вздохом пояснил отец. — Азкабан — это такая тюрьма для волшебников.

Я знал, что такое Азкабан. Мы замолчали. Я сидел поражённый, стараясь как-то переварить то, что сейчас услышал.

— Сынок, — снова заговорил папа. — Теперь ты понимаешь, почему мы не говорили тебе ни о чем?

— Нет, — твердо ответил я. — Всё равно не понимаю. И всё это... Всё это безумие какое-то! Я-то думал, что у меня нормальная семья!

Отец издал резкий выдох.

— У нас нормальная семья, — твёрдо сказала мама. — Наша семья, — она обвела взглядом отца и меня, — более, чем нормальная. Мы друг друга любим, и это самое главное. А скелеты в шкафу есть в каждом семействе.

Внезапно я вспомнил, как много лет назад отец с грустью говорил, что дед умер. А сейчас он глубоко вздыхая, произнёс:

— Это не всё, что ты должен знать, сынок.

Я посмотрел на него в упор. Мама непроизвольно положила ему руку на плечо.

— А есть что-то ещё?

— Есть. И гораздо более серьёзное.

На миг кабинет погрузился в молчание.

— Давай я начну, — сказала мама. — Может, так будет проще.

Отец посмотрел на нее взглядом полным признательности, взял за руку, поцеловал тыльную сторону ладони и ответил:

— Думаю, я сам должен это сделать.

Мать сжала его ладонь, вновь сплетая их пальцы.

— Что ты знаешь о Пожирателях смерти, сынок? — спросил меня отец, непонятно зачем.

— Они все мерзавцы, — твердо ответил я. — Дедушка был в их рядах.

— Не всё из них были мерзавцами, — мягко возразила мне мать.

— Но они же убивали людей. Я до сих пор в шоке от того, что узнал о том, что мой дед был одним из них. Он?.. Он согласился на всё это добровольно?

— Да, — горько ответил отец. — Насколько я знаю, так и было. Хотя вот во второй Войне, которая произошла в конце девяностых, он уже не выглядел верным сторонником Тёмного Лорда.

— А откуда ты всё это знаешь? — спросил я, и тут же меня осенило. — Ты был там... Ты был рядом.

— Да, когда Тёмный Лорд вернулся, моя жизнь превратилась в ад, — произнёс отец, и мать, крепче сжав его руку, другой погладила его плечи.

Внутри меня что-то кольнуло болью.

— Он делал тебе больно? Темный Лорд?

— Да, — просто сказал отец, а я почувствовал, как внутри меня всё переворачивается, к горлу подступает ком, а глаза становятся влажными.

— Сын, мы хотим поговорить с тобой не поэтому, — твёрдо сказал папа. — И хоть время, когда Волдеморт вернулся, было для меня самым тяжёлым; и я ненавидел и себя, и каждый прожитый день, я хотел сказать тебе другое, — он замолчал.

А я с содроганием приготовился ждать, что отец скажет мне, потому что было очевидно, что ничего хорошего сейчас не прозвучит.

— Дорогой, — вклинилась в разговор мама, — ты ведь помнишь, как однажды мы с тобой говорили про Пожирателей смерти?

— Ну да, — подтвердил я, не понимая, к чему она клонит. Кажется, этот разговор был сто лет назад.

— Ты помнишь, что я говорила тебе о них?

— Нет.

— Я говорила, что не все Пожиратели смерти добровольно ими стали, были и те, кто был вынужден пойти на этот шаг. В частности, потому, что один из его родителей или оба родителя были в рядах Пожирателей смерти. У таких детей просто не было выхода.

— Зачем ты мне это говоришь? — испуганно-настороженным голосом спросил я, во все глаза уставившись на родителей.

— Потому что... — мама замерла, оборвав свою же фразу и посмотрев на отца.

— Потому что я был в их числе, — с болью в голосе, ответил отец.

Нет!

Нет-нет-нет!

— Этого не может быть! — крикнул я в отчаянии.

Этого, черт возьми, просто не может быть!

Я был уверен, что мой мозг взорвётся. А вместе с мозгом и сердце, и всё моё существо.

Как? Когда?! Да, боже мой, мой отец мог быть кем угодно, только не Пожирателем смерти!

— Я в это не верю!

— Это правда, прости, — тихо ответил отец.

— Но ты... Ты не мог быть с ними, ты не такой, как они. Ты просто не мог... — бормотал я, словно надеясь на то, что если повторить много раз, что отец не мог быть Пожирателем, в итоге окажется, что он им и не был.

Я увидел, как секундой позже мама заплакала, а отец усадил ее к себе на колени, погладив по волосам и крепко прижав к себе. Мне стало жаль мою мать. Она крайне редко плакала, и когда я видел ее слезы, то не мог смотреть на них.

— Твоя мама права, я не хотел участвовать в их делах, когда понял, что такое жестокость на самом деле; но, увы, я не знал, как увернуться от той участи, что нависла надо мной.

— Как ты оказался в их рядах?

— Твой дед входил в ближайший круг сторонников Волдеморта. Так что, когда мне было шестнадцать, этот маньяк потребовал, чтобы и я присоединился к нему.

— Милый, — сказала мне мама, вытирая слезы, — у твоего отца была очень тяжёлая юность и... — она всхлипнула, и отец тут же продолжил:

— Моя юность действительно была тёмной, и я сделал много нехорошего, такого, что не должен делать ни один человек. И я до сих пор жалею о своих поступках. Я бы очень хотел, чтобы в моем прошлом всё было иначе.

— Значит, я не только внук, но и сын Пожирателя смерти? — спросил я непонятно зачем.

— Да, прости сынок, боюсь, это так.

— Знаете, мне надо побыть одному, посидеть и подумать.

— Дорогой, — снова обратилась ко мне мама, её лицо было красным и опухшим. — Ты не должен осуждать папу! Он никому не хотел причинять зла! И он ничего не сделал! Ему просто не повезло!

— Я должен побыть один, — упрямо повторил я, поднимаясь на ватных ногах и ловя испуганные взгляды моих родителей. — Поговорим потом, — бросил я и вышел из кабинета отца, оставив там своих родителей.

После того, что мне рассказали родители, мой мир рухнул. Я узнал настоящую боль. Не ту боль, когда невозможно купить книгу, которую ты очень хочешь или боль от расшибленной коленки, или боль от потерянного любимого дела. Это настоящая боль, пронизывающая тебя острыми ножами от макушки до кончиков пальцев, разрывающая на куски. Это боль холодного оружия, безжалостно торчащего в твоем сердце.

Мне было больно тогда, в ноябре 2015 года, когда я в полном оцепенении сидел в своей спальне и переваривал откровения моих родителей. И мне нестерпимо больно до сих пор, когда я вспоминаю о загубленной юности отца. Но тогда это чувство словно снесло меня. Я не мог говорить ни с кем. Я сидел в своей спальне и безуспешно пытался отвлечься чтением. Чем угодно, лишь бы не встречаться с ужасающей реальностью.

Вот как так бывает, что за каких-то несколько часов твоя жизнь рушится? Ещё утром у меня всё было хорошо, всё было на своих местах. А теперь?

Я не мог поверить, что мой дед так обошелся с отцом. Родители ведь должны оберегать своих детей от подобного, разве нет? Почему он позволил ему стать Пожирателем? Почему ничего не сделал? И мне непонятно, как моя бабушка позволила этому случиться. Почему она не встала на его защиту?

Мой отец.

Я никак не мог представить его в рядах сторонников Волдеморта. Как настолько добрый, любящий и замечательный человек мог быть с этими мерзкими тварями? Как?! Неужели в годы своей юности он и правда сотворил много плохих дел?

Мне сложно описать свои чувства. Я сидел на подоконнике, смотрел в одну точку, а сумбур из различных эмоций полностью владел мной. Гнев, разочарование, сострадание, боль, отрицание и жгучее гневное нежелание признавать то, кем был мой отец в прошлом. Мой самый лучший отец. Тот, кто утешал меня, когда мне было плохо; оставался со мной на ночь, отгоняя кошмары. Тот, кто постоянно говорил мне какой я умный и замечательный; тот, кто хорошо понимал мое желание быть первым. Как же так? Как такой человек мог когда-то, пусть даже очень давно, сотворить что-то плохое?

В тот день я не выходил из своей спальни. И в следующий тоже. Благо была суббота, и в школу мне не надо было. Хотя о школе я тогда думал меньше всего. Нора приносила мне еду, но я почти не ел.

Во второй половине дня в субботу ко мне зашла мама. Она опасливо и тревожно смотрела на меня из коридора.

— Что читаешь? — спросила она.

— Я не читаю.

— Я войду?

Я кивнул и посмотрел на нее. Мама, видимо, уловив мое настроение, ответила мне сочувствующим взглядом и грустной улыбкой.

— Слушай, я… — нерешительно сказала она. — Пришла поговорить.

Я молча кивнул.

— Твой отец очень любит тебя, — с надеждой и мольбой в голосе произнесла она.

— Да, и что? — ответил я, не понимая, куда она клонит.

— Как это «что»? Ты не должен осуждать его! — запальчиво воскликнула мама. — Твоему отцу было очень тяжело в его юности. Он мог погибнуть, потому что Тёмный Лорд в любую минуту мог убить его! Или его родителей, твоих деда и бабку! — при её словах, новая волна боли прокатилась по всему моему существу.

Мне было неимоверно больно представлять в своем воображении, как отец находится все равно, что в плену у кровожадного маньяка, а тот постоянно грозиться убить его.

— Это чудовище заставляло его быть тем, кем он не хотел, — продолжала мама, — делать то, что он не хотел. Это самое страшное, что может случиться, ты не должен...

— Хватит! — прервал я, не в силах слушать подобное. — Я не осуждаю. Я…

Я не договорил, потому что моя мать изумленно захлопав глазами, перебила меня

— Не осуждаешь?!

— Нет... — обронил я.

— Правда? — мать смотрела на меня во все глаза.

— Ну, да... — подтвердил я. — Я просто… Я не знаю, как мне... Как...

Мой голос оборвался, и я заплакал. Мама мгновенно сократила расстояние между нами и сгребла меня в крепкие объятия.

Я плакал, и она плакала.

Когда она отпустила меня, я увидел, что её лицо полностью залито слезами.

— Я ведь люблю папу, но мне... — я запнулся, проглотив то, что хотел сказать.

Моя мать смотрела на меня, и я почти физически почувствовал её облегчение.

— Что, милый? Что ты хотел сказать сейчас?

— Я не... Не понимаю, как он мог. Он же такой добрый и хороший. И я не знаю, как мне теперь жить с этим... — мой голос вновь оборвался, я не мог выразить обуревавшие меня чувства.

Мама внимательно смотрела на меня, но не говорила ничего.

— Я не знаю, как мне жить с этим знанием, и я не знаю, как принять то, что... отец...

— Неидеален?

— Да! — подхватил я. — Я всегда считал его безупречным, самым лучшим. Но если он там был, то…

— Он и так самый лучший, — сквозь грусть в глазах, улыбнулась она. — Безупречных людей в жизни не существует. Абсолютно у каждого человека во вселенной есть ошибки и неблаговидные поступки. И у меня есть то, чем я не горжусь. Но не промахи определяют личность. Самое главное умеет ли человек любить. Твой отец не виноват, что оказался в таких обстоятельствах жизни. Но даже при всех его ошибках прошлого, он всё равно самый лучший.

Мы с папой вместе уже почти двадцать лет и поверь, я отлично знаю, какой занозой в заднице он может быть; но всё равно для меня он — самый лучший человек на свете. Потому что ты правильно сказал: он добрый и хороший. И ещё он самый любящий и замечательный отец для своих детей, которого я когда-либо видела. Ты знаешь, что первые слова, которые он сказал тебе, были: «Я люблю тебя»

— Правда? — спросил я, чувствуя, как мой глаз снова покидает слеза, немилосердно скатываясь по щеке.

— Да, — подтвердила мама. — Ты только родился, твой отец был рядом со мной, всё время держал меня за руку и поддерживал. И когда ты появился на свет, медики разрешили нам тебя подержать. Он впервые взял тебя на руки и сказал, что любит. И до твоего рождения он постоянно говорил с тобой. О том, что мечтает поскорее встретиться; о том, что ждёт тебя.

— Но как?.. Как представить папу среди этих людей? Как он мог вообще что-то плохое сделать? Это же наш папа.

Мама тяжело вздохнула.

— Милый, в жизни все делают ошибки. Иногда люди заблуждаются, а иногда они просто загнаны в угол. Но твой отец никогда не был по-настоящему жестоким.

Она поманила меня к кровати, и мы присели на нее. Мама обняла меня за плечи.

— Он верил во всю эту чушь с чистой кровью? — спросил я, вспомнив еще один факт о Пожирателях смерти.

Мама вздохнула, запустив руку в мои волосы.

— Да, милый, в детстве и юности твой отец верил в этот бред. Но здесь нет его вины. Его так воспитали. Мы ведь не выбираем, в какой семье родиться. Во многих семьях дети и подростки не могут сделать свой собственный выбор.

— Но как же это? — непонимающе спросил я. — Вот я всегда делаю собственный выбор.

— Да, родной. Делаешь. Потому что мы с папой даём тебе такую возможность. Но не всем детям так везет. Тебе, возможно, это будет сложно понять, потому что ты не знаешь, что значит расти с авторитарными и властными родителями. Поэтому тебе кажется, что сделать выбор отличный от родительского — это просто. А на самом деле нет. Увы, не у всех детей такая же семья, как наша. Вот твоего отца воспитывали иначе, и он не мог бы вырасти другим. И никто бы не смог. Он, да и все подобные ему дети, не виноваты в том, что их родители взрастили в них подобные убеждения и относились к ним так, что сделать свой выбор было бы практически невозможно. Когда твой отец стал взрослым, он изменил свои взгляды. А потом мы полюбили друг друга.

— Но я всё же не понимаю. Ведь эти дети видели других детей, читали книги... Почему они не поменяли взгляды? Вот я ни за что не соглашусь с тем, что магглорожденные хуже, потому что дружу с Дэном.

— К тому же, твоя мама магглорожденная, — добавила она. — Родной, ты пока не совсем осознаешь... — она на секунду задумалась, а потом снова заговорила: — Вот скажи, мы с папой когда-нибудь давали тебе каким-либо образом понять, что не будем тебя любить или ценить, если ты с нами не согласишься в чём-то? Или не сделаешь то, что мы хотим?

— Нет, — коротко ответил я.

— А если бы мы сказали или показали тебе это?

— Э-э... Ну, я...

— Представь, что было бы, если бы ты знал, что станешь для нас менее любимым и ценным, если бы ты... ну, например, не был бы чемпионом в спорте.

«Я бы всё сделал, чтобы стать чемпионом», — ответил я себе, и понимание обрушилось на меня с ужасающей силой.

— Мама! — разрыдался я. — Как мне вернуть свою прежнюю жизнь? В ней всё было хорошо. Всё! А теперь я даже не знаю...

Она крепко обняла меня, погладила по спине.

— Она вернётся, но не сразу. Постепенно ты привыкнешь жить с той правдой, что мы рассказали тебе и всё станет как прежде. Ну, или почти как прежде. Эти знания ведь не изменят того, что мы папой безумно любим тебя. И наша семья осталась прежней. Ты просто станешь старше, — она поцеловала меня, а я внезапно разозлился.

Разозлился на самого себя. За то, что вообще хотел узнать историю своей семьи. Ну, теперь вот знаю! Я «супер»! Не нужно мне было раскапывать ничего. Дэн прав — иногда лучше не знать некоторых вещей. И ещё я вдруг вспомнил, что говорил о знаниях дядя Джо. О том, что есть знания, которые ломают тебя.

Мы с мамой молчали, она обнимала меня, а я — её. И её объятия совсем немного, но всё-таки утешали меня, помогали пережить навалившийся ужас.

— Мой дед был плохим человеком? — спросил я, спустя несколько минут безмолвия и высвобождаясь от её рук, чтобы посмотреть в глаза.

Я уже задавал этот вопрос, но хотел спросить ещё раз.

— Я не знаю, родной, — вздохнув, ответила мама. — Твоему папе не повезло иметь любящего отца, но, даже не имея примера, он смог стать самым лучшим отцом на свете. И ты должен это ценить. Не у всех детей такие же замечательные папы, как у тебя. Тебе это сложно будет понять, потому что наша с папой любовь для тебя так же естественна, как дыхание, но... — она говорила сбивчиво, постоянно повторяясь и явно волнуясь. — Но, знаешь, — продолжала мама, — при всём том, что твой дед был настоящим Пожиратели смерти и натворил много всякого, возможно, даже его не стоит определять в однозначную категорию «плохой». Люди слишком сложны.

— Как бабушка допустила все это? Почему она не защитила папу?

— Милый, я не знаю, — чуть поджав губы, ответила мама. — О бабушке тебе лучше поговорить с отцом. И, родной, ты должен поговорить с папой, сказать ему, что любишь его.

— Почему именно он, мама? — отчаянно спросил я, чувствуя, что снова вот-вот заплачу. — Почему это не мог быть кто-то другой?

— Я не знаю, малыш, — проговорила она сквозь слезы. — Но я бы тоже очень хотела, — ты даже не представляешь, насколько я хотела бы, — чтобы ничего подобного с твоим отцом не случилось. Я бы многое отдала за то, чтобы подобные ужасы не коснулись его.

— Мне очень больно, — сказал я.

— Мне тоже, сынок, мне тоже, — ответила мама, и слезы вновь покатились по уже опухшему и раскрасневшемуся лицу.

— Как папа вообще все это выдержал?

— Я не знаю, милый, — всхлипнула она. — Я не знаю, как такое можно выдержать. Но твой отец невероятно сильный человек, и он смог все это вынести и не свихнуться.

— Ты злилась на деда? За то, что он сделал?

— Да, дорогой, я долгое время злилась на твоего деда и бабушку за то, что они не уберегли папу. Может быть, я до сих пор злюсь на Люциуса — не знаю.

Я знал, что так звали его. Однако для меня его имя было незнакомым и звучало странно. Холодно и неузнаваемо.

— А чем занималась ты во время войны? — буднично спросил я, ожидая, как она скажет, что пребывала в тот мрачный период где-нибудь за границей.

— Ну, я тоже немного помогала Ордену.

— Так ты участвовала в войне? — изумился я, совершенно не ожидая подобного.

— Немного, — ответила мама. — Почти всех нас в той или иной степени затронула эта война.

— Ого, — протянул я. — Я думал, тебя не было в Англии.

— Я была, — коротко ответила мать.

Это было так странно. Мои родители на войне. Я ни за что не мог бы себе их там представить, настолько они оба были не похожи на людей, которые могли бы пережить нечто подобное. Но я был слеп. Достаточно было только обратить внимание на их даты рождения, чтобы понять, что к началу войны они оба были совершеннолетними молодыми людьми. И раз они родились и выросли в Англии, то вполне могли бы оказаться причастными к войне, так или иначе. Я же даже никогда не рассматривал такой вариант и совершенно не представлял себе нечто подобное. Для меня мои родители и война — совершенно противоестественное сочетание.

— У меня просто тысячи вопросов обо всем, — изрек я, нарушая ненадолго установившуюся тишину.

— Конечно, дорогой, у тебя море вопросов, но сейчас ты должен поговорить с папой. Он ведь переживает, что ты думаешь о нем очень плохо. Если это не так, ты должен сказать ему.

— Я скажу, — сказал я, поднимаясь с кровати. — Но потом, я хочу знать больше, хочу получить ответы на свои вопросы.

— Мы расскажем тебе, что сможем, — ответила мама.

И я, не обращая внимания на формулировку ее ответа, окинул взглядом заплаканную мать и вышел из своей комнаты на поиски отца, чтобы поговорить с ним.⁽¹⁾

---

1) Дорогие читатели! Последние две главы дались мне очень тяжело. И, возможно, вам тоже нелегко читать драму, которая, к тому же, резко контрастирует с милыми и уютными главами. Однако, учитывая развитие сюжетной арки Драко в Каноне, обойтись без драмы никак невозможно.

Вернуться к тексту

Отец обнаружился в библиотеке. Он сидел за одним из столов, обложившись книгами. Я вошел, он сразу поднял голову, посмотрев мне прямо в глаза.

Ни один мускул на его лице не дрогнул; весь его образ источал хладнокровие и только глаза горели обреченностью, смешанной с мужественной готовностью принять неизбежное. Однако обречённость мгновенно погасла, уступая место беспокойству, стоило ему только посмотреть на меня.

— Скорпиус, что с тобой? — озабоченно спросил он, быстро вставая из-за стола и приближаясь ко мне. — Ты плакал?

— Да, я плакал, — признался я.

— Почему?

— Потому что все это так печально-о-о... — не выдержал я, вновь расплакавшись.

Я снова не мог сдержаться, представив, какого было моему отцу. Мама сказала, что ему было сложно. Значит ли это, что Тёмный Лорд мучил его? Одна мысль об этом разрывала меня на куски.

Хватая ртом воздух, я изо всех сил пытался остановить новый поток слез. Папа тут же крепко обнял меня.

— Не плачь, пожалуйста, не плачь. Всё хорошо. Всё плохое произошло со мной очень давно. Сейчас я счастливый человек, у которого всё отлично.

Я посмотрел на него, отстранившись. Он же смотрел на меня с состраданием и тревогой.

— Тебе было плохо!

— Это было очень давно, с тех пор у меня всё замечательно, — повторил отец, стирая пальцами влажные дорожки с моего лица.

— У меня такая куча вопросов! — всхлипнул я.

— Не сомневаюсь, — с горечью усмехнулся он.

Затем он достал палочку, наложил на библиотеку запирающее и заглушающее заклинания. Я понял, что он тоже хочет поговорить.

— Сначала я хотел сказать, — начал я, — что не злюсь на тебя и не осуждаю.

— Спасибо. Я рад этому.

— Не понимаю, почему вы с мамой вообще решили, что я буду тебя осуждать?

— Потому что ты сказал, что ненавидишь Пожирателей смерти, а мне не посчастливилось принять Тёмную Метку.

Я знал, что такое Темная Метка, в книге об этом было сказано. Когда отец сказал о том, что ему «не посчастливилось», моё сердце пронзила боль, к горлу подступил ком и я снова чуть не заплакал.

— Ну да, но ты же мой отец. Ты хороший человек. И я до сих пор совершенно не понимаю, как ты там оказался? Мне сложно представить тебя с ними.

Отец глубоко вздохнул.

— К тому времени, как мне пришлось вступить в их ряды, я уже не жаждал быть в свите Тёмного Лорда. И мне было тяжело находиться рядом с другими Пожирателями да и с самим Тёмным Лордом тоже.

— Но если ты не хотел быть ними, как так случилось, что ты все-таки стал Пожирателем смерти?

Отец глубоко вздохнул.

— Хорошо, — примирительно сказал он. — Я расскажу тебе. Но предупреждаю: это грустная и тяжёлая история. Знаешь, может, отложим ее? Ты и так сильно расстроен.

— Нет! — запротестовал я. — Я хочу услышать её сейчас. Я готов, — заявил я увереннее, чем чувствовал себя.

— Хорошо. Наверное, стоит начать с самого начала. Присядь куда-нибудь, разговор будет долгим.

Я сел на один конец дивана, папа разместился на другом. Он сделал глубокий вдох и начал рассказывать:

— В детстве и юности я не был хорошим человеком. Я был высокомерным, чванливым, с презрением относился к другим людям. Мои родители воспитывали меня совсем не так, как мы с мамой воспитываем вас. Я родился и вырос в одной из самых аристократических семей Англии. Во мне соединились два стариннейших чистокровных родов: Малфои и Блэки. Ты ведь слышал про Священных Двадцать восемь? — я неуверенно кивнул.

— Священные двадцать восемь, — продолжал отец, — это двадцать восемь чистокровных семей, которые в Средние века провозгласили себя элитой. И Блэки, и Малфои входят в их число. И мои родители воспитывали меня также, как их воспитывали их родители. То есть в убеждённости, что чистокровные волшебники имеют особенную ценность, полукровки менее ценны, а магглорожденные — это вообще не люди. Подобные убеждения берут своё начало в далёком Средневековье, а в Новое время они получили новый толчок. И я, будучи сначала ребёнком, а затем юношей, верил в это.

Я слушал, исполняясь шока и изумления. Я не мог представить себе своего отца, который верил во всю эту чушь с чистокровностью. Мой отец ведь самый умный и лучший.

— Но как ты женился на маме, она ведь не из волшебной семьи? — спросил я.

— Со временем зёрна сомнений относительно ценностей чистокровности, стали появляться во мне. Я видел, что магглорожденные волшебники и волшебницы ничем не уступают чистокровным, а некоторые даже превосходят. Однако не все было так просто. Я как мог сопротивлялся этому опыту и этому знанию, убеждая себя изо всех сил, что всё те, кто не рождён в волшебной семье — недостойные, — отец горько усмехнулся. — Со старыми убеждениями очень сложно бороться особенно, если они следуют под руку с отсутствием уверенности в себе и отсутствием чувства своей ценности. Имей я в детстве и юности убеждение, что сам по себе замечателен, у меня не было бы потребности считать себя лучше магглорожденных.

Я задумался, вдруг вспоминая, что когда-то мама говорила нечто схожее.

— Но ты все-таки поменял своё мнение?

— Да, я полностью и окончательно поменял его после войны. Война опустошила меня всего, я был потерян. Хотя... — отец замолчал на несколько секунд, после чего продолжил: — В то же время я узнал себя настоящего именно благодаря трагичным событиям моей жизни.

Я видел, что воспоминания давались ему тяжело, и моё сердце вновь сжалось от боли.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я думал о себе иначе. Я думал, что способен на настоящую жестокость, на убийство. На то, что смогу причинить кому-то настоящую боль и ничего не почувствую при этом. Но нет. Я узнал о себе то, что не могу убивать или причинять реальную боль. Знаешь, я рос с убеждением, что способность убивать или делать другим больно — это сила. Только сильный и решительный человек может пойти до конца, переступить эту чёрту, может убить. Это великое заблуждение. Настоящая сила как раз в человечности.

Однако много лет назад я был убежден, что могу сделать это, но когда оказался у той самой черты, то не смог. Не то, что даже не захотел, а именно — не смог. Это настолько было противно моей натуре. Как и причинение реального вреда другим людям. Тогда, после того, как я не смог перейти эту черту, я казался себе жалким и слабым, хотя сейчас я понимаю, что это был момент моей наивысшей силы. Я рассказываю это тебе, чтобы ты никогда не повторял моих ошибок, — отец смотрел прямо на меня, и взгляд его был абсолютно серьезен.

Мне было больно все это слышать, но я хотел, чтобы он рассказал как можно более подробно. Я не понимал, для чего мне это. Мне просто было нужно.

— Расскажи еще.

— Что именно?

— Что ты чувствовал.

— Но я и так рассказал.

— Нет, мне нужно еще.

Он внимательно смотрел на меня, вероятно, поняв, что я имею ввиду. Его молчание продолжалось несколько долгих секунд, после чего он кивнул и продолжил:

— Мне было тошно от себя самого, — отец сделал судорожный вдох. — Это было против самого моего естества. Мама сказала тебе, что я ничего не сделал, но это не совсем так, — продолжил он. — Я всё же причинил вред людям, хотя и не хотел этого. И я до сих пор сожалею об этом.

Тогда пострадала ни в чем неповинная девчонка, годом старше меня; и я впал в истерику. Я ненавидел себя за это. Это было мучительно: пытаться сделать что-то, против чего всё в тебе буквально вопит. Я ненавидел и тот страх, что жил во мне с лета; и то, что приходится себя ломать; и то, что я стою перед сложной задачей и не могу ее решить. И придумать способ, как увернуться, я тоже не могу. Я очень плохо чувствовал себя физически. Это мое тело подавало мне отчаянные сигналы, что я на неправильном пути. Но посреди этого ада, я начал понимать кто я на самом деле есть.

Он замолчал на мгновение, затем коснувшись моего плеча, произнёс:

— Послушай, сынок. Никогда, слышишь — никогда! — не делай того, что тебе противно и неестественно. Когда люди насилуют себя, это всегда оборачивается катастрофой. Мне повезло, и я смог себя собрать. Но все могло обернуться куда хуже.

— Хуже? — шепотом спросил я.

— Я мог сойти с ума или получить реальные проблемы с психикой.

Он говорил с мрачной обреченностью, а я с ужасом наблюдал такого отца, которого никогда не видел до сих пор. Отца, сильно сожалеющего о чём-то. Того, кто говорит о своём прошлом с болью. Надломленного.

Я сидел, затаив дыхание, а он, казалось, погрузился в свои мрачные воспоминания. Я понятия не имел, что значит поступать против себя, делать то, что ты не хочешь.

— Мне жаль, — прошептал я. — Это тяжело. Но почему ты должен был все это делать, если не хотел?

— Я знал, что Тёмный Лорд убьёт и моих родителей, и меня, если я откажусь. Собственно, он дал мне задание убить очень могущественного волшебника, которого считал своим врагом. И он прекрасно знал, что я не справлюсь. Но послал именно меня, так как хотел сделать больно твоему деду. Он желал увидеть, как будет убит горем мой отец, наблюдая мою смерть. Волдеморт был настоящим садистом, а они именно так и поступают. Мне тогда было всего шестнадцать лет, я только перешёл на шестой курс обучения в Хогвартсе, ещё даже совершеннолетия не достиг.

Он замолчал, я тоже не говорил ничего, с ужасом слушая всё эти страшные вещи и понимая, что юность моего отца была ещё хуже, чем я представлял себе изначально.

— А что это был за волшебник, и как ты должен был убить его?

— Он был директором школы. Его звали Альбус Дамблдор. А вот «как» — это полностью было на моей ответственности.

— Дамблдор? Это тот чувак, который основал Орден Феникса?

— Да, это он. Я ненавидел себя за то, что мне приходилось выполнять приказ Тёмного Лорда. И еще за то, что я не видел выхода из этой ситуации.

После войны я смог собрать себя по осколкам, мне помог в этом психотерапевт. Помнишь, ты сам был на приёме у такого специалиста? Эти люди помогают справиться с психологическими травмами. А затем в моей жизни появилась твоя мама. Наши чувства были словно подарком с небес. И я стал намного более счастливым и лучшим человеком, чем был до войны. Но в детстве и ранней юности я был скверным и несчастным мальчишкой. И если бы мы с тобою встретились, когда я был ребёнком, я бы тебе не понравился.

— И ты был таким, потому что считал себя хуже других?

— Да, я уже говорил: в детстве я не умел любить и ценить себя. Я был вторым в учёбе — это большое достижение, но при этом я всегда чувствовал себя недостаточно хорошим. Поэтому особенно старался задеть тех, кто казался мне лучше и заметнее меня.

— Я помню, ты рассказывал про какого-то парня, который лучше тебя играл в какую-то там игру.

— Квиддич, — напомнил он со слабой улыбкой. — Но да, я этого парня терпеть не мог все своё школьное время. Мы враждовали.

— А потом ты решил стать лучше?

— Да, я стал старше и лучше. И уверенней. Когда есть уверенность в себе, нет нужды и желания кого-то принижать, — отец прервал свои слова, и кабинет снова погрузился в молчание.

Мне вдруг вспомнились сказки, которые родители рассказывали мне в детстве. Те самые, про высокомерного принца, который, пройдя много испытаний, смог стать хорошим. Однако у меня в голове давно сидел вопрос, который мне было страшно задавать, но я хотел получить ответ. И я спросил:

— Тёмный Лорд, он... мучил тебя?

Отец на секунду задумался.

— Да, но не совсем так, как ты себе представляешь. Само присутствие его в моей жизни было мучительным. Да и сама война — очень тяжёлый опыт жизни. Моя пытка заключалась в том, что мне нужно было идти против себя. Тогда я не вполне это осознавал, пытаясь убедить себя, что всё было хорошо, хотя на самом деле, всё было очень плохо. Он мучил меня, но морально, а не физически. У меня не было твёрдых принципов о том, что я не обязан жертвовать собой. Или о том, что так со мной нельзя. Или надежды, что хотя бы один член Ордена Феникса станет помогать мне. Зато было извращённое понимание чувства долга. Принимать чужую помощь я боялся, потому что не верил тому человеку, который пытался помочь. Да я и не хотел. Я считал, что только жалкие слизняки пользуются чужой помощью, а я должен быть сильным. Но ты так не делай. В помощи со стороны нет ничего плохого.

— Орден помог бы тебе?

— Я не знаю. Мы никогда этого не узнаем. Но они не были настолько благородными, белыми и пушистыми, как о них пишут в книгах. Например, основатель Ордена Альбус Дамблдор был хитрым политиком, который мастерски манипулировал другими людьми. В любом случае, это не важно, помог бы мне Ордер или нет. Тогда я не мог довериться никому и просто плыл по течению.

— Ясно, — выдохнул я, ощущая, как мои глаза вновь становятся влажными.

— Сынок, сейчас всё хорошо, — с состраданием сказал папа то, что уже говорил.

Он протянул ко мне руки. Мы обнялись. И вот тогда я не выдержал. Слезы быстрыми потоками заструилась по моему лицу. Отец крепко обнимал меня.

— Не надо, пожалуйста, не плачь. Это было давно, а сейчас всё замечательно. Я счастливый человек, у которого самая лучшая на свете семья.

Мы отстранились друг от друга, и я заметил скупую слезу, одиноко скользящую по его щеке.

— Мама сказала, что со временем мне станет лучше, я снова буду прежним.

— Конечно, будешь. Но все равно мы не хотели рассказывать тебе всё это слишком рано.

— А сейчас не рано? — я пристально посмотрел ему в глаза.

— Для таких знаний всегда рано, — вздохнул отец, а я вдруг вспомнил слова дяди Джо о знаниях и о том, какое действие они могут оказать на нас. — Поэтому мы ничего не говорили тебе ни о дедушке, ни о других родственниках. Мы не хотели, чтобы тебе было больно.

— Других родственниках? — спросил я и тут же вспомнил одно имя. — Сириус Блэк — это родственник бабушки?

— Да, это её кузен, а почему ты спрашиваешь? — голос отца прозвучал настороженно.

— Значит, я всё верно угадал, — ответил я. — Я прочёл о нём в книге и рассудил: раз его имя тоже в честь созвездия, он может быть нашим родственником.

— Всё верно, — сказал отец. — Но я с ним никогда не встречался. Боюсь, ничего личного не могу тебе о не рассказать.

— Ясно. А как думаешь, он был убийцей тех магглов? В справочнике говорилось, что он предал своего друга и убил кучу магглов. Это правда?

— Нет, — ответил отец. — Его жизнь сложилась трагически, но он никогда не был в рядах Тёмного Лорда и своего друга не предавал. Заключение в Азкабане было несправедливым для него.

— Азкабан — это ведь жуткая тюрьма, да?

— Да, — отца передёрнуло. — Но я слышал, что сейчас условия смягчены. Даже в Англии появляется понятие прав человека.

Мы замолчали на минуту, затем отец вдруг сказал:

— Сынок, теперь, когда ты знаешь правду, я прошу тебя отказаться от учёбы в Хогвартсе.

— Что? Почему? Вы с мамой дали слово!

— Я помню, — мягко ответил он. — Но всё-таки прошу тебя туда не ехать. Пожалуйста, выбери другую школу.

— Почему?

— Потому что общество Англии помнит то, что я и твой дед были Пожирателями смерти. Нашу семью на Туманном Альбионе ненавидят. И они будут ненавидеть тебя только за твое имя. Им будет глубоко наплевать какой ты добрый, умный и замечательный. Они будут видеть в тебе только сына бывшего Пожирателя смерти.

— Но ведь мама не была Пожирателем смерти, — возразил я.

— Не была, — согласился со мной отец. — Она даже… помогала Ордену Феникса и внесла свой вклад в победу над Темным Лордом, но общество будет видеть тебя не как ее сына, а как моего.

— Это потому что я похож на тебя, а не на неё?

— Отчасти. Но ещё у людей принято видеть в другом заведомо худшее, потому что большинство людей злы. Последствия моих ошибок юности лягут и на тебя, — с горечью в голосе добавил он.

Я пристально посмотрел ему в глаза и увидел в них обжигающую боль и чувство вины.

— Это ничего, — сказал я, желая как-то утешить его.

— Это ты сейчас так говоришь, — покачал головой отец. — Но ты себе просто не представляешь, что такое ханжеское британское общество.

— С ханжеским британским обществом, я уж как-нибудь справлюсь, — самодовольно заявил я, на что отец усмехнулся и потрепал меня по волосам.

— Зачем тебе все это? — издав печальный вздох, спросил он. — Можно ведь выбрать другую школу, где о нас, Малфоях не слышали. Ты наверняка найдешь там замечательных друзей, будешь хорошо и с удовольствием учиться. Тебе там будет здорово и комфортно, зачем искать себе лишних трудностей?

— Пап, я не ищу себе трудностей, я просто хочу туда и все. Этот древний тысячелетний замок просто заворожил меня, и я мечтаю его увидеть. Там столько всего интересного и чудесного.

— Может, всё же ещё подумаешь? Ты ведь понимаешь, что мы с мамой хотим для тебя лучшего. Хогвартс интересное место, но есть высокая вероятность, что к тебе там будут плохо относиться. Я не хочу, чтобы ты был несчастлив.

Его слова заставили меня задуматься.

— Так вот почему ты так не хотел, чтобы я там учился?

— Да, именно поэтому.

— Пап, я не могу, — сказал я со вздохом. — Я должен увидеть Хогвартс. Конечно, я не хочу, чтобы ко мне плохо относились или ненавидели, но я... Я обязан хотя бы попробовать. Уверен, что всё будет хорошо.

— Хорошо, — с глубоким вздохом произнес отец. — Но давай договоримся: если тебе там будет плохо, ты не станешь мучить себя и оставаться там из чистого упрямства. Другую школу найти несложно, а уж такой умный молодой человек, как ты, сделает честь любой школе.

— Договорились, — согласился я. — Если я буду там несчастен, вы меня оттуда заберёте.

Отец кивнул, уголки его губ устремились вверх, изобразив грустную улыбку на его лице. Я снова обнял его. Он крепко прижал меня к себе, а когда отпустил, то произнес:

— Не переживай за меня, хорошо.

Я кивнул.

— Хочешь поговорить о чем-нибудь хорошем? — спросил он.

Я подумал, что на сегодня и правда хватит печальных историй.

— Расскажи мне про Хогвартс, — попросил я отца.

И он рассказал. Он рассказал про то, как ребёнком посещал волшебную деревню Хогсмид, какие сладости тогда там продавали и что он любил покупать для себя. Рассказал, как был горд тем, что стал играть в квиддич за команду своего факультета. Сказал, что самый лучший из четырёх факультетов Хогвартса — это Слизерин. На нём учатся самые умные юные волшебники. Что мне повезёт, если древняя Шляпа распределит меня туда. Он рассказывал мне о Хогвартсе, делясь воспоминаниями, а я с интересом слушал.

Его истории продолжались до тех пор, пока в кабинет не зашла мама в махровом халате, поинтересовавшись, о чем мы так долго говорим. Когда она узнала, что папа рассказывает мне про Хогвартс, то сказала, что уже ночь и нам пора спать. Отец ответил ей, что уложит меня сам. Она кивнула и удалилась. Я хотел узнать что-нибудь ещё о Хогвартсе, но папа велел мне готовиться ко сну. И мне пришлось подчиниться.

Надо заметить, что я не был маленьким мальчиком, которого нужно укладывать спать, но в тот вечер был рад присутствию отца.

— Я люблю тебя, — пробормотал я, когда он накрывал меня одеялом.

— И я тебя, — ответил он, а затем вышел из комнаты.

Со времени открытия тайны моей семьи, моя жизнь разделилась на «до» и «после». Гнетущее чувство, глубоко поселившееся во мне, первое время пребывало со мной всегда. Мой старый мир рухнул, оставляя обломки прежней беззаботной жизни. Все, что я знал о прошлом отца и деда, заставило меня быстро и резко повзрослеть.

Я перестал быть тем беззаботным Скорпиусом, который радовался жизни и тянулся к знаниям. Теперь я знал, что жизнь может быть жестокой. Она может обойтись плохо даже с самыми лучшими людьми. Такими, например, как мой отец. Я помнил, как он говорил о том, что не был в детстве и юности хорошим человеком, но я отказывался принимать эту информацию всерьёз. Для меня мой отец был самым лучшим, а воспоминания о перенесённых им страданиях приносили мне душевную боль. Именно тогда я очень хорошо понял слова дяди Джо о знаниях, для которых всегда рано.

Я действительно ни за что не винил отца, но правда ранит. Зная своих родителей, таких счастливых и довольных жизнью, я ни за что не мог бы предположить, что у одного из них могла быть настолько трагичная и тяжёлая юность.

А ещё я узнал, что случилось с моими бабушкой и дедушкой по линии матери. Мама рассказала мне, как стёрла им воспоминания о себе и отправила в Австралию. Эта история потрясла меня до глубины души своей трагичностью. Невозможность иметь родителей в своей жизни казалось мне по-настоящему трагичной. И я знал, что мама до сих пор скучает по ним.

Я постоянно прокручивал в своей голове разговоры с отцом и матерью. А вспоминая всё мои прошлые вопросы и изыскания на тему истории семьи, чувствовал, как кусочки мозаики собираются воедино, открывая картину ясности происходившего.

Я понял, почему они так отчаянно уходили от темы Магических войн в Англии и темы семьи. Почему не рассказывали мне о дедушке, почему в доме нет ни одной его фотографии. Я также вспомнил тот момент, когда, будучи ещё совсем ребёнком, подслушал разговор родителей и бабушки. Моя бабушка говорила отцу и матери, что однажды им придётся рассказать мне про Люциуса. Поразительно то, что я почти сразу забыл это имя и вспомнил об этом разговоре только сейчас, когда всё стало ясно.

Я понял причину того, почему у нас не было книг по истории Магических войн Англии. Родители не хотели, чтобы я узнал всё слишком рано. Моя память также услужливо подкинула мне и наши с мамой разговоры о Пожирателях смерти. Я тогда был на втором курсе, и она говорила о том, что не все добровольно приняли Метку. Были и те, кого родители втянули в этот ад.

Такие, как мой отец...

Почему дедушка его не защитил?

Я постоянно задавал себе и родителям этот вопрос. И не находил ответа. Неизвестность мучила меня. Я хотел знать, но впервые понимал, что родители действительно не смогут мне дать хоть сколько-нибудь понятное объяснение.

У меня не было однозначного отношения к тому, что от меня скрывали информацию о моей семье; и мои чувства менялись. Я то обижался на них, то понимал, почему они это сделали. Но, по большей части, всё же был недоволен их решением.

* * *

Вопреки моим ожиданиям о том, что Стив рано или поздно растреплет о прошлом моей семье, всё обошлось. Дэн, заскочивший ко мне на следующий день, после откровенных разговоров, рассказал, что среди вещей Тайлера не было той книги о войне, в которой упоминался мой дед. Это отчасти успокоило меня.

Однако, придя в школу в понедельник, я сам убедился в том, что Стив не опасен. Никаких дурацких слухов обо мне и моей семье не ходило по школе. С виду всё было как прежде. Единственное, что изменилось — это я.

В тот день на занятии по английскому языку я вдруг вспомнил тот инцидент на дне рождении Тома, когда со мной заговорил незнакомец, высказав своё недовольство моей фамилией. Выходит, Дэн к тому времени уже всё знал. Он знал, кем был мой дед и увёл меня от человека, который мог поведать мне неприглядную истину.

Я не знал, как отнестись к тому обстоятельству, что Дэн скрыл от меня важный факт о моей родне. С одной стороны — мне стоило бы обидеться, с другой — он ведь хотел как лучше.

Надо заметить, что в то время мне все пытались помочь: отец, мать, дядя Джо, Дэн и даже Кассия; хотя она не имела и малейшего понятия, в чем дело.

Мама постоянно говорила о том, что прошлое — ничто, самое главное — любовь, которой полна наша семья. Отец не говорил ничего, но постоянно пытался отвлечь меня занятиями. Дядя Джо сочувствовал и авторитетно заявлял, что скелеты в шкафу есть в каждой семье. С ним был солидарен Дэн, хотя мой друг и мой крестный почти что не были знакомы. Мы с дядей Джо в то время часто ходили куда-нибудь: прогуляться или попить горячего шоколада. Мы вели с ним личные, задушевные беседы.

В то время наша семья тоже часто куда-нибудь выбиралась. В зоопарк или в театр. Всё это помогало мне отвлечься. Кроме того, спустя всего пару дней после того самого разговора, родители начали учить меня защитным, а также атакующим заклинаниям. Они сказали, что мне нужно в них преуспеть. Я был только «за», особенно в свете того, что защита от тёмных искусств, в отличие от чар и зельеварения, преподавалась у нас только теоретически. Эти занятия были интересными. Иной раз даже интереснее, чем зелья, занятия которыми часто изобиловали рутиной.

А еще в то мне помогало актерское мастерство в нашем школьном театре, особенно когда требовалось декламировать драматические монологи. В то время они у меня получались прекрасно, и учитель хвалил меня, заявляя, что у меня талант.

На третьем году обучения в школе мы стали изучать практическую магию. По чарам я шёл вровень со Стивом, а вот на зельях был далеко впереди всех, чем злил Стива, неустанно напоминающего о том, что мне просто повезло с отцом. В ответ я натягивал на лицо снисходительную улыбку и говорил всегда одно и тоже: «Зависть тебе не поможет».

Разумеется, я не хотел и не собирался уступать Стиву своё первое место в учебе, но тогда меня уже намного меньше заботило наше противостояние, чем раньше. Даже когда Стив нет-нет, да и опережал меня в оценках. Это не так уж и злило меня. Однако перепалки со Стивом на зельях меня веселили, так как, несмотря на похвалу учителя и блестящие оценки, на школьном зельеварении мне было убийственно скучно, а этот предмет парадоксально стал не любимым. Правда, Стив иной раз даже обижался, когда я вяло реагировал на его подначивания. Однажды он отпустил фразу о том, что у меня, должно быть, появилась подружка, раз я стал хуже учиться. На что я меланхолично пожал плечами и сказал: «Всё может быть». Мне это не стоило ничего, а вот школа ещё месяц сплетничала по этому поводу.

Меня это немного забавляло, но в то время я постоянно думал о сдаче итоговых экзаменов и ждал, когда открою новую главу в своей жизни. Главу под названием «Хогвартс». В своей школе я был счастлив, и всё же мне не терпелось идти новой дорогой. Я даже не поленился написать большое письмо директору Хогвартса, приложив к нему копию табеля об успеваемости и копию документов о победе в научной выставке. Я хотел там учиться и потому пытался сделать всё возможное для того, чтобы меня взяли.

Дни пролетали один за другим, скорбь в моей душе постепенно рассеивалась и я не заметил, как нежной поступью к нам подкралось Рождество.

Рождество в этот год было для меня другим. Нет, я по-прежнему любил этот праздник, вот только что-то изменилось.

Незадолго до праздника мы с мамой ушли за покупками, а отец остался дома с Кассией и Морти. Мы посетили несколько магазинов в волшебном Нью-Йорке, а затем выбрались в маггловский центр, чтобы перекусить. Мы зашли в одно из заведений и неожиданно встретили там миссис ван дер Варт, маму Дэна. Она была чем-то очень сильно расстроена, и мама спросила о том, всё ли с ней в порядке. Миссис ван дер Варт вымучено улыбнулась и ответила, что с ней всё хорошо.

Бабушка и в этот раз не приехала к нам, зато был дядя Джо. Рождество прошло хорошо. Даже, несмотря на всё свалившееся на меня, я был счастлив в праздник. Со мной были все мои близкие. А ещё двадцать шестого декабря я, Дэн и Том собирались провести вместе время.

Сначала мы под присмотром одного из моих родителей сходили на каток, затем посетили кафе, выпив там горячего шоколада, а потом сидели у нас дома. Я провел весь день с друзьями. А на следующий день мы с Дэном пошли в гости к Тому. Дэн в эти рождественские каникулы не приглашал нас.

На следующий день после того, как мы побывали в гостях у Тома, я зашёл в библиотеку, чтобы взять почитать очередную книгу, как моё внимание неожиданно привлек вид из окна. Я подошёл и обратил внимание, что пошёл снег. В этот год двадцать пятого декабря его не было, но сегодня белые хлопья всё-таки сподобились оторваться от неба и почтить своим вниманием нас, простых людей.

Я смотрел на чудесную картину и вдруг что-то почувствовал. Я будто чувствовал потоки воздуха, кружившие в волшебном танце снежинки. Я видел, что воздух был сегодня как будто мирным, размеренным. Словно рассказывал тихим голосом сказки снежинкам. И всё это я ощущал.

Я не знаю, сколько времени я провёл так, наблюдая за улицей. Только когда я оторвался ненадолго, а затем вернулся к окну снова — это удивительное чувство пропало.

Просто ушло.

* * *

Время уходило, как вода, оставляя позади дни, недели и месяцы. Я готовился к выпускным экзаменам, изучал атакующие и защитные заклинания, занимался зельеварением и чарами, общался с друзьями, читал. Моя жизнь всё больше приходила в прежнее русло. И совершенно незаметно приблизился мой одиннадцатый день рождения. И я снова был в предвкушении. Не в таком, как в прошлом году, когда у меня появилась своя волшебная палочка, но всё же.

Я знал, что в день одиннадцатилетия из Хогвартса приходит письмо. И я ждал его. И потому, едва разлепив веки пятнадцатого апреля, я подскочил и бросился узнавать не пришло ли оно для меня.

Но его не было.

«Неужели они забыли про меня?» — подумал я тогда.

Разочарование упало тяжёлым камнем на сердце.

— А может так быть, что меня не приняли? — с тревогой спросил я маму.

— Дорогой, возможно письмо всё ещё в пути. Ты ведь живёшь не в Англии.

Я издал разочарованный вздох.

— Думаю, раз ты сам попросился в студенты Хогвартса, тебе придёт письмо, — улыбнулась она. — Не переживай. Сегодня ведь особенный день, — и она наклонилась, поцеловав меня в лоб.

Праздник прошёл замечательно. Приходили Дэн с Томом и дядя Джо. Мы ели праздничный обед, а затем выбрались в город. Я вдыхал тёплый весенний воздух и радовался жизни. Я вновь чувствовал лёгкость и веселье. А когда мы вернулись домой, я снова проверил почту и в этот раз нашёл в ящике заветный конверт.

В книге я читал о том, что письма из Хогвартса носят совы, но я жил в Штатах, а здесь не было совиной почты, вместо неё была волшебно-технологичная система доставки почты.

Я смотрел на конверт, как на сокровище, а шесть пар глаз с любопытством смотрел на меня.

— Ну же, открывай, — нетерпеливо подал голос Дэн.

Я с трепетом открыл конверт. Вынул письмо. Развернул его. На листе из твёрдой бумаги было написано каллиграфическим почерком: «Школа Чародейства и Волшебства «Хогвартс» рада сообщить Скорпиусу Гипериону Малфою, что он зачислен в неё. Начало учебного года — первого сентября две тысячи шестнадцатого года».

Я обмер от радости. Всё-таки сработало! Меня приняли туда. Я посмотрел на лица родителей, друзей и дяди Джо, помахав листом из плотной бумаги.

— Они приняли меня!

— Ещё бы, — саркастически усмехнулся мой отец. — Им крупно повезло, что такой талантливый юный волшебник обратил внимание на их школу.

— Поздравляем, дорогой! — улыбнувшись, сказала мать, но в её взгляде я уловил грусть и тревогу.

Дэн и Том хлопнули меня по спине в знак одобрения, дядя Джо сохранял спокойствие.

А я понял в тот момент одно: теперь я студент Хогвартса. ⁽¹⁾

---

1) Дорогие читатели! Эта глава получилась несколько промежуточной, но следующая планируется более сюжетной. Кстати, 10 апреля фанфику исполняется два года.

Вернуться к тексту

Весной после моего дня рождения произошло несколько странных событий.

Я усиленно готовился к выпускным экзаменам ещё с марта. Это, конечно, рано, потому что почти никто в нашем классе ещё не налегал на учёбу, однако отец перестал заниматься со мной. Причина этого крылась не в какой-то ссоре. Дело было в том, что отец, начиная с февраля, стал над чём-то усиленно работать. Он либо сильно задерживался на работе, либо надолго закрывался в домашней лаборатории.

Этот период взял свое начало с одного зимнего субботнего дня. Дядя Джо внезапно появился у нас дома, отец взволнованно уставился на него, едва крестный вышел из камина.

— Идём, — рассмеялся крестный в ответ на выражение лица отца.

Они спустились в его лабораторию, а затем поднялись в кабинет. Я не смог подслушать, о чем они говорили. После этого отец объяснил мне, что сейчас ему нужно работать над чём-то важным и что занятия зельями и заклинаниями придётся приостановить на какое-то время. Так я стал заниматься только с мамой.

А спустя три недели, таинственные беседы отца и дяди Джо в его кабинете или лаборатории участились. Мне, разумеется, было любопытно, о чем они говорят, но узнать не представлялось никакой возможности. Тогда я уже знал про заглушающее заклинание «Оглохни». Иногда в этих разговорах к ним присоединялась мама. И хотя наша семья все равно проводила время вместе, я скучал по занятиям с папой.

А, спустя неделю после моего дня рождения, произошли некоторые пугающие события. Всё началось с того, что в середине дня к нам заявился взволнованный и растрепанный дядя Том. Мать побледнела и тут же отправила меня вон из гостиной. Я понадеялся, что родители забудут наложить Оглохни, и мои надежды оправдались. Я мог их слушать. Из сбивчивой речи дяди Тома я узнал, что дядя Джо арестован. Едва дядя Том сказал об этом, как что-то сильно ёкнуло во мне страхом.

Арестован? Дядя Джо? За что?

Родители взволнованно заговорили вразнобой.

— Его можно посетить? — услышал я тревожный голос отца.

— Да, но... — замялся дядя Том.

— Я должен прийти к нему! — уже твёрже добавил он.

— Ты уверен, что тебе стоит? — возразил ему дядя Том с какой-то странной интонацией.

— Да, я уверен. — Со сталью в голосе подтвердил отец. — Я должен к нему пойти.

— Драко, ты... — обеспокоенным тоном начала мать.

— Всё хорошо, правда, — заверил её отец. — Я полностью уверен, что всё будет нормально.

— Хорошо, — печально добавила она. — Ты сейчас пойдешь?

— Да, э-э-э... Если к нему пустят… А когда еще?..

— Ладно…

Я услышал, как мама поднялась и двинулась в моем направлении. Я понял, что сейчас она пройдёт мимо моего укрытия. Потому я осторожно ретировался, дабы не быть пойманным.

Я зашёл в библиотеку, переваривая только что услышанное. Вся эта ситуация пугала меня. Тысячи вопросов вертелись в моей голове.

А через пару часов я узнал, что же конкретно случилось. Оказывается, один из мракоборцев убил при задержании подозреваемого, в связи с чем по всем Соединённым Штатам тут же вспыхнули волны протестов. Люди требовали соблюдение гражданских прав и прекращения превышение власти сотрудников Департамента Мракоборчества.

Отец ушел проведать крестного, и какое-то время его не было. Я сильно волновался. Когда папа вернулся, я бросился к нему и сразу спросил у него о том, всё ли хорошо с дядей Джо. Он хмуро посмотрел на меня и сказал:

— Да, с дядей Джо всё в порядке, но тебе не стоит подслушивать.

Позже родители объяснили мне, что Дядя Джо был арестован потому, что встал на защиту гражданских прав, которые были нарушены представителем закона, имеющим власть. Я, разумеется, знал историю, но я и представить не мог, что в современном мире борьба за гражданские права может носить столь ожесточённый характер.

Все то время, что крестный пребывал в заключении, я беспокоился за него. Однако в то же время я с интересом читал газеты, в которых публиковались фотографии протестующих.

«Нет мракоборческому беспределу!» — гласили надписи на их транспорантах.

Протесты длились около месяца. Дядя Джо провел в тюрьме неделю. В сложившейся ситуации он стал одним из символов борьбы за права и свободы и собирался подавать судебный иск на государство за незаконный арест.

В тот период мы перемещались в школу только с помощью камина. На прогулки в центре города мы не выбирались. Я мог гулять лишь поблизости от дома. Я, Том и Дэн добирались друг до друга тоже только через камин и в сопровождении взрослых.

В школе мы часто спорили о происходящем и обсуждали эти события. Кто-то ругал протестующих, — и я был зол на этих людей, — уверяя, что задержанный был ассоциальным элементом; кто-то ожесточённо доказывал, что доказательств какого-либо преступления со стороны жертвы не было.

На уроке истории мы спросили миссис Аткинс, что она обо всём этом думает. На что она ответила примерно следующее: «В чем бы ни подозревался человек и что бы ни совершил, его права должны быть соблюдены. Права и свободы человека и гражданина — это самый главный фундамент, на котором строиться государство и общество. Без них всё превращается в ад». Примерно тоже самое о гражданских правах всегда говорили мама и дядя Джо.

Протесты закончились в начале июня, как и время моего обучения в школе. Я блестяще сдал экзамены, одним из лучших в истории всей школы. Мое фото повесили в школьном Зале Славы, что было для меня невероятно приятным. И было бы ещё приятнее, если бы фото Стива не висело там же. Мы разделили с ним первое место.

Я был преисполнен предвкушения лета и дальнейших перспектив. Однако в школе оставалось ещё одно не законченное дело. Я хотел попрощаться с миссис Аткинс. Она была особенным учителем для меня.

Подойдя к двери её кабинета, я постучался, и мне разрешили войти.

— Мистер Малфой? Чем обязана? — улыбнувшись, спросила она.

— Я зашёл попрощаться. Можно?

— Конечно, проходите, — радушно ответила миссис Аткинс.

Я широко улыбнулся и зашёл.

— Уже знаете, где продолжите учёбу? — первая спросила она меня.

— Да, — просто ответил я. — В Хогвартсе.

— Где?! — поперхнулась учительница истории.

— В Хогвартсе. Это волшебная школа. В Англии.

— Вы... — недоверчиво уточнила миссис Аткинс. — Поедите учиться в Хогвартс?

Выражение ее лица было странным. Я бы сказал, что ее сбили с толку.

И тут меня осенило.

— Да вы всё знали! Вы же всё знали о моей семье! — взволнованно воскликнул я.

Миссис Аткинс улыбнулась мне.

— Я — историк, мистер Малфой. Конечно, я знала, кем были ваши родители, когда вы поступили учиться к нам.

В моей памяти вдруг всплыло воспоминание, где миссис Аткинс не разрешила мне сделать доклад по теме Второй Магической войны в Британии.

— И вы поэтому не разрешили мне сделать тот доклад о войне?

— Да, мистер Малфой, именно поэтому, — добродушно улыбнулась учительница. — Я поняла, что вы в то время ещё ничего не знали, а такие сведения лучше не узнавать из книг. Но сейчас, как я погляжу, вам известна история вашей семьи.

— Да. И меня это даже больше не беспокоит.

— И не должно. Прошлое должно оставаться в прошлом.

— Можно я буду вам писать из Хогвартса? — неожиданно спросил я.

— Конечно, — улыбнулась она и написала свой адрес на листе бумаги.

— Спасибо, — я убрал лист бумаги в свой карман.

После чего мы ещё немного поболтали, и я попрощался с ней.

* * *

Почти сразу после получения мной диплома и праздника по этому поводу, мы стали собираться в отпуск на Гавайи. Наша семья намеревалась отдыхать так же, как и год назад в доме, который принадлежал дяде Джо.

Я планировал провести замечательные каникулы в этом дивном месте. И так как мне было уже одиннадцать, я собирал свой багаж сам. После того, как собрался, я решил выйти на улицу и прогуляться около дома.

Я зашел в библиотеку, чтобы убрать одну из книг, и тут моё внимание к себе приковали неволшебные фотографии на стене. Я засмотрелся на них. Вот мой молодой отец со мною на коленях; по виду, мне всего год или около того. А вот они с матерью сняты крупным планом зимой. Возможно, это рождественское время. А вот они двое совсем юные, в форме студентов Хогвартса, обнимаются и смотрят друг на друга влюблёнными взглядами.

Тогда я неожиданно понял, что всё, что нас окружает, — это истории. Истории, которые рассказываются нам. Истории мужества и силы духа, что рассказывали руки моего отца и рояль в гостиной. Истории, что рассказаны словами. Некоторые из них прекрасны, а некоторые просто ужасают. Истории, которые рассказаны художниками.

И те истории, что хранят собой фотографии. Каждую из них я мог бы облечь в слова. Каждую из них я слышал. Но больше всего мне нравилась история любви моих родителей, рассказанная той самой фотографией, которую кто-то сделал на последнем курсе их обучения в Хогвартсе.

Самое странное то, что будь рядом со мной в тот час профессиональный фотограф, он бы сказал, что фото сделано не так уж хорошо; однако я находил его совершенством. Я мог подолгу стоять и смотреть на него. Оно рассказало мне самую удивительную историю любви, которую я когда-либо знал.

А фото, где мой отец был запечатлён один, поведало мне историю мужества. Я долго всматривался в него. Мой отец словно говорил, что он сильнее обстоятельств, что не стоит даже пытаться сломать его — это тщетно. Это фото словно горело силой духа и упрямством.

Здесь же мой младший брат Морти. Он был запечатлён, когда был ещё совсем малышом.

Странно...

Мой брат вырос, а я этого даже не заметил. Я ведь помнил то время, когда у него даже волос не было, а теперь ему три года и он уже самостоятельно ест.

А вот кухня, утопающая в лучах заходящего солнца, скользящих по кухонным шкафам и стенам, говорила о другом. Она говорила мне, что она — кухня — удивительное место. Место уюта и покоя, место волшебства. И в то время, когда грушевый пирог стоял в печи, кухня рассказывала историю о сказочном фруктовом королевстве, в котором главной ценностью была выпечка и горячий какао.

Библиотека же сама по себе была самым большим хранилищем всех историй. И не только из-за книг, что находились здесь. Нет, она сама содержала в себе не одну историю. Часто она говорила мне, что нет места более уютного в мире, чем она. Нигде больше солнце не играет так своими бликами, как здесь. Нигде осень не становится настолько прекрасной, как здесь, когда томный луч солнца подсвечивает багряно-оранжевый букет.

А вот лаборатория отца интриговала меня историями о великих волшебных зельях, которые может сварить только выдающийся волшебник.

Я любил наш дом. У меня не могло быть дома лучше. Он был абсолютно идеален, и я любил каждый его дюйм, начиная от лаборатории отца и кончая своей спальней.

Тогда вечером я бродил от помещения к помещению, в который раз наслаждаясь самым лучшим местом для жизни и совершенно позабыв, что вообще-то собирался на улицу.

* * *

Если мы говорим о домах, то нельзя обойти вниманием дом на Гавайях, принадлежащий семье дяди Джо. Он был удивительным. Я помнил, насколько этот дом был особенным. Словно тайное пристанище пиратов. Я помнил, сколько удивительных часов провёл в нём, отыскивая различные безделушки. Помнил, как нашёл там очень странный медальон в старинном сундуке.

И сейчас, когда мы прибыли на отдых в середине июля, я снова нашёл тот медальон там же, где он и был. И, не зная почему, я забрал его себе. Конечно, я понимал, что брать что-либо без спроса — нехорошо. Однако, пораскинув мозгами, пришёл к мысли, что дядя Джо не обидится, если я возьму его себе. Нет, правда, будь это чем-то важным, его бы не хранили вместе с хламом. Наверняка, он никому и не нужен. А мне так хотелось сохранить частичку нашего отдыха здесь! Кто знает, посетим ли мы этот остров на следующий год. Мне очень нравилось именно здесь, на этом острове и в этом доме, где я чувствовал себя таким свободным. И тёплый ветер будто был моим другом.

Через две недели после нашего приезда, к нам присоединился дядя Джо. Я был рад провести с ним время. И они с отцом и матерью снова вели свои странные разговоры, запираясь в кабинете. Кассия часто ловила меня за попытками подслушать и узнать о чем идёт речь. Однако ничего не выходило. Как же меня раздражало это заклинание «Оглохни»! Правда, стоит признать, что эти разговоры не длились долго. Кроме того случая, когда крестный сначала уехал на две недели, ко всеобщему разочарованию, а затем неожиданно вернулся на несколько дней раньше срока. Тогда они с родителями надолго заперлись в кабинете. Мы даже ужинали без них. За нами проглядывала Нора.

* * *

На следующее утро, которое запомнилось мне на всю жизнь, я встал непривычно рано. Оделся, провел утренний туалет и только хотел спуститься к завтраку на террасу, надеясь, что хотя бы завтрак мы проведём как семья. Но тут дверь моей комнаты резко распахнулась, и на пороге появилась мама.

— Милый, ты уже проснулся? Как здорово! — воскликнула она.

Ее голос показался мне странным.

— Да, как раз собираюсь на завтрак. Вы вчера...

— Здорово! — быстро оборвала она меня. — Но, родной, завтракать мы будем не дома. Сегодня мы летим в Англию, представляешь? — на её лице расцвела широкая улыбка. — Ты же всегда хотел там побывать. Так что пускаемся в путешествие прямо сейчас. Перекусим в аэропорту.

— А... — только и смог промямлить я, обомлевший от внезапных планов. — Мы все едем?

— Конечно. Мы полетим на маггловском самолёте. Здорово, правда? Отправляемся прямо сейчас. ⁽¹⁾

---

1) Даже не предполагала, что выпущу главу так быстро. Первоначально двадцать восьмая и двадцать девятая глава должны были быть одной главой, но писалось все так долго и тяжело, что я решила разделить одну эту насыщенную событиями главу на две части и искренне думала, что "Запись 29" будет опубликована не раньше, чем через месяц. Но неожиданно глава как-то быстро дописалась.

Вернуться к тексту

Если вы думаете, что наше путешествие в неизвестную Англию было приятным, то вы крупно ошибаетесь.

Я не заметил, как оказался вместе со всей своей семьёй в маггловском аэропорту. Я никогда в своей жизни не видел аэропорт, потому чувствовал себя скорее скованным, чем любопытным, когда сидел рядом с матерью, сжимающей в объятиях Морти и отцом, успокаивающим Кассию. Я взглянул в его лицо и заметил, что он также, как и я, ощущал себя здесь чужим. Мы сидели довольно долгое время перед тем, как войти в самолёт.

А затем было долгое и изнурительное воздушное путешествие в Англию. Я помню неудобное кресло, в котором мне пришлось пробыть почти тринадцать часов. И мне до чёртиков было страшно при взлёте. Настолько, что я чуть не заорал. И только поддержка родителей помогла мне не сойти с ума. Кассия и Морти также тяжело перенесли полёт, капризничая и изводясь. Но я понимал их.

Поздно вечером или, правильнее будет сказать, ночью мы прибыли в Рейкьявик, столицу Исландии. На мой вопрос о том, что мы делаем здесь, ведь собирались в Англию, мама сказала, что билетов на прямой рейс не было, потому нам пришлось лететь через Исландию.

Вымотанные и усталые мы остановились в отеле, чтобы принять душ и поспать, а уже на следующий день после завтрака снова поехали в аэропорт. Суета с багажом, регистрацией и ожиданием рейса снова повторилась. Но на этот раз мы провели в полёте всего три с половиной часа.

Так тридцать первого июля я ступил на негостеприимную и сырую землю моих предков.

Когда мы добрались до лондонского дома, который, по словам моего отца, принадлежал нашей семье много лет, был уже глубокий вечер. Настроение моё от усталости было отвратительным.

Дом мне не понравился. Да, он был большим, но в то же время мрачным. Мама заказала для нас всех пиццу, и это была самая ужасная и отвратительная пицца, что мне довелось попробовать. А затем мы всё разошлись спать.

Наших эльфов с нами не было, но зато нас встретили странные тощие существа, похожие на эльфов в белых простынях. Они так отвратительно раболепствовали, что хотелось их чем-нибудь пристукнуть. Эльфы, которые работали на нас в Нью-Йорке, были полны достоинства. А это кто такие? Почему они себя ведут так, будто мы божества?

На ночь я остановился в какой-то дурацкой спальне. Мама почистила заклинанием постельное бельё, но мне всё равно оно казалось грязным. Она попыталась утешить меня, сообщив, что завтра всё будет: и бельё, и нормальная еда. Я печально пожал плечами и лег спать, не понимая, зачем мы сюда вообще притащились и испытывая тоску по теплым и ласковым Гавайям.

Несмотря на отвращение к этому месту, я довольно быстро заснул. Сказалась усталость.

Разлепив веки, я даже не сразу понял, что настало утро. Было пасмурно, что резко контрастировало с солнечным летним Нью-Йорком и райскими Гавайями. Встав, я подошёл к окну и удостоверился, что на улице сыро и серо.

И что, вот это кошмарное место должно стать нашим пристанищем для отдыха?

Я вышел из комнаты и просто пошёл вперёд по коридору. Где-то там наблюдались признаки жизни. Я вошёл в ещё одно помещение и обнаружил отца, готовящего завтрак. Понятно, значит это кухня.

— Доброе утро, сын! — поприветствовал он меня. — Как спалось?

Я хмуро посмотрел на него.

— Мне здесь не нравится, зачем мы сюда приехали?

— Не суди по первым часам, в Англии есть свои прелести, — ответил папа, переворачивая панкейк на сковороде.

— А где мама?

— Она ушла по делам, но скоро вернется.

Я грустно вздохнул.

— Иди, умойся или вообще душ прими, — сказал отец.

— Я даже не знаю, где здесь всё, — проворчал я в ответ.

— Идём, покажу, — проговорил он, переставляя сковороду с панкейком с огня.

Мы прошли в то помещение, которое должно было считаться гостиной и где стояли наши вещи.

— Акцио полотенце! — произнёс отец, и ему прилетело большое пушистое полотенце.

Он передал его мне, затем таким же образом приманил сменную одежду и бельё для меня.

— Пойдём, — сказал папа, сам изучая дом.

Затем, найдя нужную дверь, открыл её. Это оказалась большая ванная комната с довольно большой ванной, душевой кабиной, унитазом и раковиной. Проверив, есть ли вода в душевой и раковине, он оставил меня. Я принял утренний туалет, переоделся и вернулся в кухню.

— Зачем мы здесь? — снова спросил я отца, когда он поставил передо мной тарелку с завтраком.

— Мы в отпуске, — ответил отец. — А помнишь, как ты хотел побывать здесь? Спрашивал меня, почему мы не приезжаем в Англию.

— Я помню, — буркнул я, вспомнив этот эпизод своей жизни.

Я вспомнил, конечно, то утро, когда я распрашивал его про Англию. Но ведь тогда я понятие не имел про прошлое отца. А ещё я, разумеется, не думал, что мы прервем свой классный отпуск на Гавайях ради этого мрачного места.

— Здесь полный отстой, пап, — пробурчал я.

— Ну, погоди, ты ведь ещё нигде не был, просто вчера мы все очень устали, а сегодня дурная погода, но вот увидишь: и в Англии есть свои прелести.

— Но мы же изначально не собирались сюда. Мы хотели всё время отдыхать на Гавайях.

— Да, но ты здесь собираешься учиться, не хочешь познакомиться со страной, прежде чем отправишься в школу?

— Может быть, просто... Просто здесь даже нормального солнца нет и дом противный! — не выдержал я.

— Ну, в этом доме просто давно никто не жил, — успокаивающе протянул отец. — Жилище можно преобразить. А солнце… Да, его мало, но оно тоже бывает. Дай шанс Англии.

— Я просто не хочу проводить здесь отпуск. Я хочу обратно на Гавайи, — произнёс я с тоской.

Отец вздохнул. Он хотел что-то добавить, но промолчал.

— А на сколько мы здесь? — угрюмо спросил я.

— Как пойдёт. В любом случае тебе через месяц в школу. Кстати, ты не передумал на счёт Хогвартса? Ещё есть возможность...

— Нет, пап, — возразил я, чувствуя усталость от того, насколько часто он задавал мне этот вопрос.

Мы позавтракали без мамы панкейками, омлетом и чаем. Я побродил по унылому дому и выбрал для себя другую комнату. Она показалась мне лучшим вариантом, чем та, в которой я ночевал. Я решил, что буду жить в ней, пока мы тут отдыхаем. И попросил отца перенести мой чемодан в неё. Обращаться к этим странным существам, которые почему-то тоже считались эльфами, совсем не хотелось.

Затем вернулась мама, странные эльфы в простынях тащили за ней кучу коробок. Она сообщила, что к вечеру приедет доставка всех необходимых вещей и предложила нам погулять по Лондону. Я, пожав плечами, согласился. Раз уж мы здесь, почему бы и нет.

* * *

Мы гуляли по маггловскому Лондону всей семьёй. Город не показался мне каким-то особенным, кроме того здесь всё было непривычно. Но мама ностальгировала. Она рассказывала, как выросла в Лондоне, как гуляла по его улицам, будучи ребёнком. И я заметил, что посреди её рассказа, ей опять стало грустно.

Теперь я знаю, откуда это у неё. Почему при воспоминании о своём детстве, она чуть ли не плачет.

Её родители. Мои бабушка и дедушка. Они потеряны навсегда. Они живы, но она не может быть с ними и никто из нас с ними незнаком.

Мое сердце сжалось, когда я увидел, как она вдруг погрустнела. Как же можно жить без родителей? И так же, как и в детстве, я подошёл обнять ее. Но отец и сестра опередили меня. Кассия обнимала её с одной стороны, папа с Морти на руках, — с другой, а я подошел к спине.

Мы постояли так где-то с минуту прежде, чем мама рассмеялась и сказала, чтобы мы отпустили её. Я отступил и увидел слезы в её глазах. Я хотел сказать ей что-то ободряющее, но Кассия опередила меня и тут, открыв рот и произнеся:

— Мама, не плачь! Почему ты плачешь?

— Я давно не видела свой родной город, дорогая. Все хорошо.

Я видел, что моя сестра не поверила матери. Она так и сверлила её своим недорчиво-пронзительным взглядом, который появился у неё совсем недавно.

— Милая, все хорошо, — подтвердил отец. — Пойдемте лучше в парк.

Мы зашли в Гайд-парк. Окутанный мрачной погодой, он показался мне некрасивым. Мы заглянули в какой-то семейный ресторанчик. Заказали пироги и горячий шоколад. И сам ресторан, и пироги мне понравились. Я впервые нашёл в Англии что-то хорошее.

Ближе к вечеру, когда мы вернулись домой, я обнаружил, что моя спальня, да и весь дом стали более ухоженными и уютными. Нет, этот дом всё ещё был мрачным, но стал чище, на окнах висели новые занавески, в моей комнате появилась не только чистая постель, но и новое покрывало. И письменный стол, и стеллаж для книг. А ещё я обнаружил, что своя ванная у меня тоже есть. И там уже висели новые полотенца. Что же, определённо эта ночь станет лучше предыдущей.

Я готовился лечь спать, как вдруг дверь моей спальни отворилась и в комнату вошла сестра.

— Почему мама плакала? — требовательно спросила она меня, а я на секунду опешил от её вопроса.

— Я... Я не знаю... — попытался я рассеяно объяснить.

— Все ты знаешь! — запальчиво воскликнула Кассия. — Ты всё знаешь, и ты мне врешь!

Я растерялся и даже не знал, что ответить на такое.

— Ну, так что? — она уперлась обеими руками в бок и выглядела очень грозно.

— Спроси у папы.

— Папа не скажет.

— Попроси его хорошо.

— Почему ты не хочешь сказать?

— Я обещал, — просто ответил я.

Кассия надула губы и, хлопнув дверью, покинула комнату.

* * *

Уже через неделю я понял, почему мои родители не хотели жить в Англии. Едва прессе стало известно о прибытии моей семьи, так сразу же стали появляться различного рода циничные и грязные статьи в газетах. Особенно в «Пророке» и «Ведьмополитене». И если последний был кладезем грязных сплетен в принципе, то вот первый вроде как должен был быть серьёзным изданием. Но и его журналисты не погнушались написать мерзкую чушь про мою семью.

Первая такая публикация появилась всего спустя три дня, как мы приземлились в Англии. «Пророк» доставлялся нам каждое утро. Родители его просматривали, местами с облегчением, а местами неодобрительно хмурясь.

И вот однажды перед завтраком я взял почитать свежий «Пророк», пока все остальные спускались в столовую. Анонс сразу же заинтересовал меня, так как он был про мою семью. Я открыл статью и пробежал её. Она была мерзкой. В ней мои родители обвинялись в браке по расчёту, тёмной магии, контрабанде тёмных артефактов и прочем дерьме. Тогда я сильно разозлился и на автора, — им значилась некая Рита Скитер, — и на издание.

Как можно такую грязь публиковать?!

В то утро отец и мать объяснили мне, что общество и газетчики никак не могут смириться с тем фактом, что бывший, — хоть и по принуждению, — Пожиратель смерти и член Ордена Феникса, — в газете маму называли Героиней Войны, — вообще поженились и вместе уже почти двадцать лет.

Мама говорила, что их брак для людей стал настоящим скандалом. И когда двое людей любят друг друга так сильно, это в принципе скандал. А особенно в их случае, ведь, на первый взгляд, они не подходят друг другу. Общество живёт предубеждениями и стереотипами, а их обоих всегда будут подозревать в чём-то плохом.

Отец сказал другое. Он напомнил мне о том, что в Хогвартсе меня будут судить по его поступкам и поступкам деда и, возможно, никто не захочет со мной дружить из-за печального прошлого моей семьи. Он снова повторил, что есть ещё время пойти учиться в другую школу.

И тогда я задумался. Если о моей семье пишут в газетах столько грязи, а люди склонны верить слухам, а не собственному впечатлению, то, может быть, отец прав. Я сказал ему, что подумаю.

И я подумал.

И решил, что все же поеду в Хогвартс. Меня слишком сильно тянуло туда любопытство. Конечно, мне, может быть, будет непросто там, но я хочу попробовать. Просто потому, что хочу. Меня манит этот замок своим волшебством, и я хочу его увидеть. А людей с предубеждениями — к черту! Если они будут судить меня не по тому, какой я есть, а по истории моей семьи — то они просто тупые, узколобые придурки и не заслуживают моей дружбы.

Но я надеялся на лучшее, на то, что другие дети все же будут добрее ко мне. Я сказал все это родителям.

— Хорошо, — ответила мне на это мама, — но если тебе станет совсем плохо, напиши нам.

— Да, не нужно геройствовать и намеренно искать для себя трудностей, — вторил ей отец. — Мы найдем для тебя другую школу.

Я кивнул в знак согласия. И я понимал их с мамой.

Я понял их опасения из-за моего желания учиться в Хогвартсе. В Нью-Йорке я не принимал всерьез мысль о том, что предубеждения возможны, пока не увидел эти лживые статьи в прессе.

И тогда я понял: люди злы, лживы и их раздражает счастье кого-то другого; в данном случае нашей семьи. Этому британскому обществу настолько поперёк горла любовь моих родителей, что они сочиняют мифы о том, что их союз был по расчету. А между тем если я в чем-то и был уверен, так это в том, что родители действительно сильно любят друг друга. Это всегда читалось в их взглядах, прикосновения, словах и в еще чем-то совершенно неуловимом.

Но несколько раз мои папа и мама смеялись над такими статьями. Впервые я увидел это, когда спустя неделю после появления первой статьи, зашёл на кухню и застал их гогочущими над чем-то.

Они двое смеялись как ненормальные, сверкая раскрасневшимися лицами. Отец вытирал выступившие слезы.

— Доброе утро, дорогой, — произнесла мама, как только они заметили меня; и мне показалось, что она сейчас снова взорвется заливистым хохотом.

— Над чем вы смеетесь? — спросил я озадаченно.

— Мы тут читаем «Пророк», — пояснил отец. — Очередную чушь. Нет, не очередную. Сегодня эта чушь вышла на какой-то совершенно новый уровень. Нарочно такое не придумаешь.

Я, разумеется, не мог не взять в руки эту газету, чтобы посмотреть, что же там такое. Когда я изучил статью, то понял, что вызвало такой дикий хохот. Согласно Рите Скитер, мои родители выращивали живого василиска в подвале дома. А ещё изготавливали тёмные артефакты и продавали их.

— Просто прелесть, правда, сын? — спросил меня отец, смотря на меня искрящимися от иронии глазами.

— Откуда они вообще все это взяли? — спросил я.

— Да все просто, — весело включилась моя мать. — Они просто сочиняют. Но ведь смешно сочиняют.

— Да нет, намерено такое не придумаешь, — заспорил отец. — Это же просто высший пилотаж нелепости. Василиски! Кстати, милая, может нам и правда вырастить василиска, они ведь такие милашки?

— Боюсь, дорогой, василиску будет с нами скучно, в нашей семье ведь никто не владеет парселтангом. Бедному зверушке даже поговорить будет не с кем.

— Какая жалость, — посетовал отец. — А что на счет темных артефактов? — вдруг спросил он. — Эти штуки недешево стоят. Может, действительно начать продавать их. Со временем сможем купить себе всю Англию.

— Ну, пару островов уж точно, — ответила мама, сверкнув хитрецой в глазах.

Меня многое поражало в моих родителях, но особенно то, как они смеялись над подобными вещами.

Однако статьи про родителей были не единственным, что мне довелось прочесть в «Пророке» и «Ведьмополитене». Совершенно случайно я наткнулся на информацию про Гарри Поттера. Конечно, я помнил кто это. Это тот юноша, которому приписывают победу над Тёмным Лордом. Статьи про него были разными. В одних его критиковали и утверждали, что он превышает свою власть, практикует тёмную магию, да и вообще совсем не герой. Другие статьи были полны пафоса и носили хвалебный характер. Они расписывали, какой Гарри Поттер уникальный, и что ему и никому другому было дано победить самого могущественного волшебника в истории.

«Прямо история Сириуса Блэка», — подумал я, читая очередной материал.

Тот тоже совершенно неоднозначная фигура в литературе, хотя мой отец говорил, что он был просто несчастным человеком, которого несправедливо осудили. А что является правдой относительно Гарри Поттера?

Я решил выяснить это. Пошел за информацией к маме. Я нашел её на кухне. Она составляла какой-то список.

— Мама! — позвал я.

— Да, милый?

— Я хотел спросить кое о ком.

— Конечно.

— Гарри Поттер, — мне показалось или она вздрогнула? — Кто это?

На секунду глаза моей матери окрасились странным выражением, но затем она, поджала губы и, выпрямившись, задала встречный вопрос:

— А что именно тебя интересует? И почему ты вообще спрашиваешь?

— Мне просто интересно. Ещё в Нью-Йорке я читал книгу о том, что этот человек победил Тёмного Лорда, когда ему был год, а потом Тёмный Лорд ожил и Гарри Поттер снова его победил. Ему тогда, кажется, было всего семнадцать. Хотел просто узнать: правда это или нет.

— Это правда. Когда этому парню было семнадцать, он действительно победил Тёмного Лорда. А вот когда ему был год, тут все сложнее. Тёмный Лорд был побеждён, и все приписали эту победу Гарри Поттеру, но, на самом деле, темного мага одолела его мать. Только этого никто не заметил, дорогой.

— Но почему?

— У общества есть дурная традиция, не замечать вклада матерей, да и вообще женщин.

— А подробности ты знаешь? — оживился я, понимая, что мама может рассказать мне еще что-нибудь.

— Дело было так: Волдеморт напал на семью Гарри Поттера, намереваясь убить его...

— Потому что он был избранным? — спросил я, вспомнив, что читал в газете.

— Дорогой, нельзя перебивать людей. Это некрасиво, — нахмурилась она. — И нет, Гарри Поттер не был избранным, просто этот маньяк, Волдеморт верил странным предсказаниям. А любые предсказания — это чушь собачья. Но я не договорила.

Так вот, когда Тёмный Лорд собирался убить маленького Гарри, — убив перед этим его отца, — его мама встала между убийцей и своим годовалым сыном в отчаянной попытке защитить. Волдеморт убил её, но когда произнёс смертельное заклятие над мальчиком, то сам потерял жизнь. Люди приписывают победу ребенку, не замечая того, что подвиг на самом деле совершила его мама, которая так сильно любила сына, что отдала за него свою жизнь, — голос моей мамы погрустнел, да и мне стало тоскливо.

Все, что она рассказала мне, было до боли печальным. Маленький мальчик, который потерял обоих родителей в один вечер; молодая женщина, которая не смогла защитить своего сына иначе, чем отдать за него свою жизнь. Люди, которые не видят в упор её подвига и приписывают победу над Тёмным Лордом её сыну. Все это тяжко и несправедливо.

— Но почему люди этого не понимают? — спросил я маму.

— Потому что труда матери, да и в целом труда женщин, никто не замечает. Это давние дурацкие традиции, когда самая сложная работа — материнство — остаётся без внимания. Мир несправедлив.

— Но почему он несправедлив?

— Я не знаю, дорогой, — вздохнула мама и нежно потрепала меня по волосам. — Сама всю жизнь ищу ответ на этот вопрос.

Я грустно кивнул и вернулся в свою спальню, обдумывать то, что только что узнал.

Наш дом в течение этой недели продолжал меняться. Появлялась новая мебель, в некоторых комнатах начался ремонт, эльфы сменили свои наволочки на нормальную одежду. Правда, они все еще кланялись и называли нас «хозяин» или «хозяйка», что очень сильно раздражало.

* * *

Мы продолжали отдыхать в Англии. Посещали музеи, рестораны. Правда, гуляли пока только по маггловскому Лондону. И я понимал, почему мы не посещаем волшебный Лондон. Всё эти публикации в газете наверняка породили кучу сплетен, и нам бы никто проходу не дал.

К нам в гости зашли дядя Невилл и тётя Луна. Дядя Невилл отметил то, что я стал совсем взрослым и сказал, что если в Хогвартсе мне что-либо понадобится, я могу обращаться к нему, он поможет. Я поблагодарил его за это.

Он спросил меня, не боюсь ли я предубеждений и предрассудков. На что я ответил, что нет, не боюсь. Он похвалил меня и заверил, что если я попаду на его факультет, то он сделает все, чтобы защитить меня.

Вечер в компании друзей родителей прошёл очень хорошо, он был тёплым и милым.

А уже на следующий день мои родители сообщили мне, что приняли решение остаться в Лондоне ещё на какое-то время. И что в ближайшие дни мы в Нью-Йорк не вернемся. Сказать, что я был в шоке от такой новости — это ничего не сказать. Моей первой реакцией была истерика.

Как остаться в Лондоне?

— Но у меня же в Нью-Йорке друзья, там дядя Джо! Мы не можем здесь остаться! — восклицал я в каком-то исступлении.

— Милый, прости, но сейчас наши рабочие дела обстоят так, что мы должны здесь остаться.

— Какие дела? Это что, все из-за меня? Из-за того, что я решил учиться в Хогвартсе?

— Конечно же, нет, — мягко сказал отец. — Ты здесь ни при чем, просто так обстоятельства сложились.

— Но я... — мое сердце сжалось от боли. — Я же не увижу моих друзей и дядю Джо.

— Дядю Джо увидишь. Он приедет в Англию попозже. А друзьям ты можешь написать.

— Да, но...

— Милый, — заботливо проговорила мама, — прости, сейчас так нужно.

— Почему мы не можем вернуться?

— Так складываются обстоятельства.

— А конкретнее нельзя? А то что-то как-то туманно.

— Маме предложили работу здесь, в Лондоне.

— Но у неё же была работа в Нью-Йорке.

— Мой контракт закончился, и я в ближайшее время не буду преподавать в Нью-Йорке. Но ведь мне нужно где-то работать. Да и папе будет гораздо легче вести бизнес здесь, в Лондоне.

— В Лондоне?! — не поверил я. — В городе, где нас все ненавидят?

— Ну, не все. Ты немного преувеличил, — поправил отец.

— Но неужели нельзя было сделать так, чтобы не уезжать из Нью-Йорка?

— Никак нельзя, родной, прости, — грустно сказала мама. — Мы с папой какое-то время уже думали над тем, чтобы вернуться и решили, что так лучше.

— Да чем оно лучше?!

— Дай Англии шанс, — снова сказал отец. — Может быть, тебе даже понравится.

Мама лишь обняла меня и погладила по голове.

Я разочарованно пожал плечами. Что я мог сделать? Они уже приняли решение. В расстроенных чувствах я пошел писать письмо ребятам.

«Дорогие, Дэн и Том!

Это отстой, но, кажется, я не вернусь в Нью-Йорк до начала нового учебного года. Родители сказали мне, что все это из-за их работы. Я очень зол и шокирован, потому что это самый большой отстой, который только может быть!

Мы отлично отдыхали на Гавайях, а теперь вот вынуждены переселиться в Англию. Здесь нас все ненавидят. Потому что они идиоты. Я очень хотел бы увидеться с вами обоими, но не смогу. И это чертовски несправедливо.

Ваш друг, Скорпиус»

Я запечатал письмо и отправил его на следующее утро. Через неделю мне пришёл ответ.

«Чувак!

Это просто отстой! Это самый отстойный отстой за всю историю отстоя! Мы с Томом очень расстроились, когда узнали, что ты не вернешься в Нью-Йорк. Это звиздец. И нам тоже непонятно, почему такая ерунда произошла. Но мы решили, что не сдадимся и будем поддерживать связь. Так что пиши нам. А мы будем писать тебе бумажные письма, как настоящие пещерные люди. Волшебники — очень странный народ. Магия у них есть, а интернета — нет.

В общем, не кисни.

Твои друзья, Дэн и Том»

Мне стало тепло на душе и одновременно очень грустно. Мои дорогие друзья Том и Дэн в Нью-Йорке, а я здесь — в сыром Лондоне. И совершенно непонятно, когда мы снова сможем увидеться.

* * *

Как бы я ни возмущался тем, что из моего родного Нью-Йорка мы переехали непонятно куда, дни шли, и первое сентября, когда я должен был поехать в Хогвартс, приближалось. Я должен был собрать вещи.

Обычно перед новым учебным годом мы идем за покупками, но в этот раз нам все необходимое принесли домой. В ответ на мой вопрос о том, почему мы не пошли сами в магазин, мама сказала, что на это нет времени, а праздник по случаю нового учебного года мы устроим дома, а не в уличном кафе.

Я собрал все свои вещи за два дня. До отъезда оставалось четыре дня. В те дни я испытывал смешанные чувства: грусть и предвкушение одновременно. Я горел желанием увидеть Хогвартс, начать учиться магии в Англии, увидеть разные запретные места этого замка, про которые я читал. Но в то же время я не хотел разлучаться с родными. Как же жить без возможности завтракать, обедать и ужинать со своей семьёй. Отец и мать больше не будут приходить ко мне в спальню и целовать меня перед сном. Я больше не буду с ними играть в настольные игры. Наверное, родители видели, что со мною происходит. Да они и сами были грустными. Мама постоянно говорила, что они все будут очень скучать, а отец обнимал меня чаще обычного. В то время их объятия были особенно крепкими и каким-то невыразимо трогательными.

За день до отъезда отец зашел ко мне в спальню перед сном. Он присел со мною на кровать и печально смотрел на меня.

— Ты стал совсем взрослым, — печальным тоном сказал он.

Я не знал, что на это ответить. Мое сердце защемило болью. Мы обнялись.

— Я буду скучать, — сказал я, едва не заплакав.

— Я тоже, сынок. Мы все по тебе будем скучать.

Этот день был очень странным. Моя сестра Кассия то плакала, то злилась на меня.

— Кассия сегодня странная, — сказал я. — Страннее, чем обычно.

— Она просто очень расстроена оттого, что ты уезжаешь. Она будет сильно скучать по тебе. Как и мы с мамой.

Тут дверь открылась, и в комнату вошла мама. Она сразу же подошла ко мне и крепко обняла меня, долго не выпуская из своих объятий. В уголках её глаз я заметил слезинки. Она погладила меня по голове.

— Пиши нам как можно чаще, — сказала она.

— Конечно.

— Береги себя там, хорошо.

— Да, разумеется, — ответил я.

Этот момент единения между мной и родителями был тяжёлым. Я видел, что им тяжело. И мне было тяжело.

Мы еще немного времени посидели втроем, прежде, чем я потушил свет и откинулся на подушки. Но я не мог заснуть. Я знал, что завтра открою новую главу своей жизни. Я поеду учиться в волшебный замок Хогвартс.

Завтра начнется моя новая жизнь. ⁽¹⁾

---

1) Дорогие читатели! Я приношу свои извинения вам, так как обещала две главы, но выпускаю пока только одну. Тридцать первая глава написана давно, и я думала выпустить ее сразу вместе с тридцатой, однако потом поняла, что она "такое себе" и требует серьезной доработки. А на это нужно время. Так что сейчас выйдет только одна глава.

Вернуться к тексту

Утро первого сентября встретило меня пасмурным небом и холодным ветром. За завтраком я ничего не ел, волнуясь и предвкушая большое приключение. Ведь я один без родителей еду в школу. Мы втроем: я, отец и мама вышли из нашего дома и отправились к точке трансгрессии. Кассия спряталась куда-то с утра и не попрощалась со мной. Это немного огорчило.

На улице было холодно и серо. Но мое настроение было приподнятым, ведь сегодня начнется жизнь, полная приключений.

Мы переместились на вокзал Кингс-Кросс. Нам нужно было переместиться на платформу девять и три четверти. Странное название, черт возьми!

Я смотрел, как дети разного возраста один за другим бежали прямо в стену, а затем исчезали за ней. Я почувствовал, как мама положила мне руку на плечо. Я оглянулся на неё. Взгляд её был задумчивым и ностальгическим.

— Ты делала также? — спросил я, догадавшись, о чем она могла думать, смотря этим странным взглядом на красную кирпичную стену.

— Да, — печально произнесла она. — С того времени ничего не изменилось. Идем?

Мы вместе прошли на платформу, а следом за нами последовал отец. Он также, как и мама, выглядел немного потерянным в своих мыслях. Ветер трепал его ухоженные волосы, а сам он из-за холода был одет в наглухо застегнутое чёрное кашемировое пальто. Я только сейчас заметил, что его правую руку стал украшать массивный перстень-печатка с литерой «М». Он пытался ободряюще улыбнуться мне, но у него плохо получалось.

Повсюду сновали, спешащие на поезд дети и их родители. Я обратил внимание, что на вагонах вишневого цвета было написано «Хогвартс-Экспресс».

Я успел поймать некоторое количество взглядов, направленных на нас. Одни были любопытными, другие — злобными. Мои родители тоже замечали их. На злобствующие взгляды мама отвечала взаимной неприязнью, а на любопытные — недовольно поджимала губы.

Наверное, именно поэтому мы подошли к той части поезда, где было меньше всего народу. Мама достала из своей сумки коробку, в которой, по всей видимости, были конфеты.

— Возьми, дорогой. Угости детей, которые поедут с тобой в одном купе. Иногда сладости прокладывают путь дружбе.

Я взял коробку, и во мне что-то болезненно екнуло. Только сейчас я осознал и почувствовал, помимо эйфории любопытства, грусть и боль от прощания с родными людьми.

— Иди ко мне, — едва ли не плача, произнесла мама и заключила меня в крепкие объятия.

Я прижался к её телу, вдыхая аромат защищенности и любви, и сам чуть не расплакался. Мама нехотя отпустила меня, и я оказался в объятиях своего отца, ощущая его поддержку и любовь.

— Сынок, помни, — сказал он, разомкнув объятия, — если тебе там будет плохо, напишите нам. Нет ничего плохо в том, чтобы покинуть место, в котором тебе нехорошо. А еще помни, что ты замечательный, умный и хороший мальчик. И правильные люди обязательно заметят это.

— Да, — вторила ему мама голосом, близким к плачу, — ты обязательно найдешь друзей. Но отец прав, нормальные люди не будут судить тебя по поступкам твоего деда и ошибкам юности твоего отца и...

Сильный, резкий и отвратительный рев паровоза оборвал её речь.

— Все будет хорошо, — продолжила она. — Пиши нам как можно чаще. И ты ведь помнишь, что дядя Невилл в стенах школы — профессор Долгопупс, правда?

— Да... — ответил я, и мой голос потерялся для меня самого.

— Мы очень любим тебя, — сказал отец. — Пожалуйста, будь осторожен.

Паровоз издал второй омерзительный гудок.

— Тебе пора, — грустно заметил папа.

Я кивнул. Посмотрел в их нежные, любящие и печальные лица и снова чуть не заплакал.

— Я знаю, что вы волнуетесь, но не стоит. Со мной там все будет нормально, — серьезно сказал я. — И… Я тоже люблю вас! — я порывисто обнял их обоих и, развернувшись, решительно шагнул в поезд под третий свист паровоза.

* * *

Меня зовут Скорпиус Гиперион Малфой. Недавно моя жизнь сильно изменилась.

Сегодня я поехал Хогвартс.

Я помню мою жизнь в Нью-Йорке.

Самые яркие воспоминания детства у меня связаны с моей семьей. С братом и сестрой. С родителями. Их нежные взгляды, обращенные друг к другу или на нас, детей. Ласковые слова и объятия. Прикосновения, утренние поцелуи на кухне, когда они уверены, что их никто не видит. Специфическая ирония отца и жизнелюбие матери. Их живые глаза, теплые руки и постоянные шутки. Милая и уютная атмосфера нашего дома в Нью-Йорке. Очарование самого города.

Я любил наш дом в Нью-Йорке. Таким, каким он был всегда. С фотографиями, большой библиотекой, где я часто проводил время. С уютной кухней, запахом кофе, корицы и грушевого пирога. С папой и мамой, младшим братом и сестрой.

Но вот мне исполнилось десять, и мои родители разрешили мне выбрать школу для обучения. Я рассмотрел разные варианты и, в конце концов, решил дать шанс Хогвартсу. Мой отец отнесся к этому выбору с ужасом. Он пытался отговорить меня учиться там.

Я не люблю, когда родители разговаривают со мной как с ребенком, хотя я ребенок и есть. Я все понимаю. Понимаю, что имя Малфой в Англии не просто не уважаемо, а презираемо, низведено на самое дно. Понимаю, что у отца было непростое прошлое; понимаю, что их союз с матерью — большой скандал и вызов всему миру.

Я помню, что мой дед умер в Азкабане, спустя полтора года, после его второго заключения туда за пособничество Темному Лорду. Помню и то, что отец и мать боятся, что я столкнусь в Хогвартсе с ненавистью.

Понимаю, что многие могут осудить меня только лишь за то, что я Малфой.

Я все понимаю, принимаю и осознаю.

Будет нелегко. Но я справлюсь.

Моя привычная жизнь подошла к концу, но я не боюсь переворачивать страницу и начинать новую главу.

Первого сентября, в день моего отъезда в Хогвартс, я испытывал смешанные чувства. Мне было грустно, я не хотел разлучаться с родными. И кроме того, я волновался. Но в то же время мне было любопытно. Очень любопытно. Провожали в школу меня только родители. Так что на платформе девять и три четверти, — странное обозначение, не так ли? — нас было всего трое: отец, мама и я.

Я в последний раз обнял родителей и, посмотрев на них, серьезно сказал: «Я знаю, что вы волнуетесь, но не стоит. Со мной там все будет нормально. И я люблю вас!» — я сказал это и, собрав все свое мужество, зашел в этот чертов поезд.

Так началась моя новая жизнь.

Опасное это дело, Фродо, фанфики писать.

Стоит только дать волю своей фантазии, и не заметишь, как текст из ста восьмидесяти килобайт вырастит в четыреста пятьдесят.

Ерунда, однажды пришедшая в голову.

Дорогие читатели!

Вы не поверите, но я таки действительно завершила первую часть «Дневника Скорпиуса».

Даже не верится. Настолько долго она писалась. И вот, честно, я вообще не предполагала, что первая часть станет похожей на чертову «Войну и мир» по объему, когда два года назад опубликовала первые главы этого фанфика. Я думала, общий объем части займет килобайт сто-сто пятьдесят.

Ага, щаз-з-з-з!

Если что, над наивностью автора можно ржать — я не против.

Но, знаете, фанфик писался, обрастал новыми подробностями жизни героев, и как-то незаметно первая часть вымахала в такой объем.

Я уже говорила в шапке о том, что писала то, что сама очень хотела бы прочесть по драмионе. Особенно в самом начале моего знакомства с фанфикшн-культурой.

Мне нравится Скорпиус как персонаж, но все фанфики о нём показывают его как сына Астории, что мне совсем не нравится. Ну, просто потому, что мне сложно увидеть персонажа, которого нет в книгах (именно как персонажа, со своим характером и историей). Именно поэтому идея её брака с Драко в Каноне кажется мне фальшивой и неестественной. Я полностью уверена в том, что самый правильный Скорпиус должен быть сыном Драко и Гермионы. И такого Скорпиуса, к моему великому сожалению, почти не было на страницах других фиков в 2020 году. Поэтому я взялась сама писать то, что сама хотела бы прочесть.

Так, собственно, и родилась идея не только этого фанфика, но и серии в целом. Первые главы вышли десятого апреля 2021 года. И я вам скажу, что тот путь, который автор прошла, был потрясающе увлекательным и крутым, хотя иной раз и не простым.

И я до чертиков рада, что все вы, мои читатели, были со мной этом офигительном путешествии, которое на самом деле ещё не закончено.

Спасибо вам огромное!

Ваши комментарии были для меня очень важными и интересными. Было круто обсуждать с вами фанфик или Канон. Было здорово получать отклик от тех, кому понравился текст, кто получил позитивные эмоции.

Спасибо всем, кто их оставлял!

И, кстати, на счёт них. Пожалуйста, напишите в комментариях о том, интересно ли вам было читать о жизни Скорпиуса в Нью-Йорке или вы хотели, чтобы этот цикл поскорее закончился, и герой отправился в Хогвартс? И вообще, нравилось ли вам такое постепенное развитие персонажа или хотелось поскорее приключений?

Напишите об этом. Пожалуйста.

Ну, а нас с вами ждет вторая часть фанфика (которая будет частью этого же фика) и Скорпиус в Хогвартсе! И выстрелы тех чеховский ружей, которые я повесила в первой части.

Я нашёл для себя пустое купе в поезде. Решительность и авантюризм, которые ещё недавно били ключом, испарились, как только я обнял родителей в последний раз перед тем, как сделать тот самый шаг. Я прижимался к телам отца и матери, чувствуя себя защищённым и любимым, и во мне что-то плакало. В последний момент мне даже расхотелось ехать.

Тогда на перроне я сдержал свои слезы. Но едва очутившись в поезде, сразу почувствовал, как тёплая влага покидает мои глаза, а сердце щемит тоской.

Окна моего купе выходили на платформу, где стояли мои родители. Я увидел, как мама спрятала свое лицо на груди у отца. Он крепко прижимал её к себе, положив свою голову на её макушку.

Плечи моей матери сотрясались, и я понял, что она плачет.

Мое и без того раненое сердце ещё больше пронзило болью. Моим родителям было тяжело со мною прощаться. Я уезжал далеко и надолго.

Я не знаю, сколько бы продлилась эта пытка, но поезд, издав ещё один омерзительный свист, тронулся. Я увидел, как мои родители вскинули свои головы. Во влажных глазах отца я заметил печаль, мама даже не пыталась заставить себя улыбнуться. Она прижала свои руки к груди и смотрела на меня с тоской. Она сделала несколько одиноких шагов, когда состав медленно покатился по рельсам.

Я помахал им из поезда, испытывая в тот момент боль.

Здания Лондона один за другим проносились мимо меня, заявляя, что моя новая жизнь началась. И я сам её для себя выбрал. Я знал это, но в тот момент я испытывал столько печали.

Пока я собирал свой чемодан в школу, я и представить себе не мог, что наше прощание будет таким тяжёлым.

Вытерев слезы, я достал из сумки коробку конфет, которые мама дала мне в дорогу. Я открыл ее и сунул себе в рот конфету, дабы скрасить печаль. А потом ещё одну. Я ехал так, поедая сладости и смотря на проплывающие мимо меня здания.

И тут дверь купе моего внезапно открылась.

На пороге стоял темноволосый мальчишка. Он нерешительно посмотрел на меня.

— А... Э... Здесь свободно?

— Привет, — улыбнулся я. — Да, свободно. Заходи.

Брюнет протиснулся в купе и сел напротив меня. Свою клетку, в которой чинно сидела серая сова, он поставил на сиденье.

— Знаешь, все остальные купе заняты…

— Да брось! Я — Скорпиус, — протянул я ему руку. — Скорпиус Малфой.

Парень пожал ее и представился:

— Альбус Поттер, очень приятно.

— И мне. Будешь конфеты? Мама дала мне их в дорогу.

— Да, спасибо, — он протянул руку, почему-то недоверчиво покосившись на меня.

Стесняется, что ли?

— Угощайся, — как можно более радушно сказал я.

— Спасибо, — ответил он и снова потянул свою руку к коробке.

— Ты вырос в Англии?

— Ну да, — как-то странно ответил он, будто не понял моего вопроса.

— Я спросил, потому что сам не совсем отсюда. Мои родители англичане, но я родился и вырос в Америке.

При упоминании об Америке, меня вдруг остро кольнуло болью.

Сегодня первое сентября. Обычно в этот день после школы мы с Дэном и Томом устраивали небольшой праздник. А сегодня их со мною нет. Да и не привык я к Англии. Лондон все ещё казался мне серым и совсем не привлекательным городом.

— Ух ты! — восхитился между тем мой собеседник, прожевывая конфету. — Это так интересно.

— Да, там было хорошо, — тоскливо добавил я, — но родители решили переехать жить в Лондон, так что...

— Ты ещё не привык? — понимающе спросил меня Альбус.

— Да.

— А вот я никуда не выезжал ни разу. Я даже не знаю, как там в других странах.

— Ни разу? — переспросил я.

— Да, отец очень много работает. Если мы и отправляемся в отпуск, то ненадолго и только в пределы Великобритании.

— Понятно, — ответил я.

— А какая у тебя палочка?

— Мореный дуб и волос единорога. А твоя?

— Ясень и тоже волос единорога, десять дюймов.

Я улыбнулся.

— Волос единорога — крутая сердцевина. Нам с тобой повезло.

— Почему крутая? — тут же оживился Альбус.

— Потому что малоизученная. Это отец сказал.

Мой собеседник чинно кивнул мне.

— Слушай, — начал я, — в «Истории Хогвартса» сказано, что распределять по факультетам будет доисторическая шляпа. Это что, правда?

— Да. Шляпа волшебная, она когда-то принадлежала Годрику Гриффиндору. Она определит тебя туда, где лучше всего раскроются твои таланты.

Ну да, в Хогвартсе же четыре факультета.

— А как она это определяет? И вообще, не может ли она ошибиться?

— Ну, она волшебная… — неуверенно повторился Альбус. — Я не знаю на счет ошибок. Вроде бы не было такого.

Я улыбнулся. Он был забавным, этот Альбом Поттер.

— Слушай, я, конечно, прочел про факультеты, но не совсем понял, зачем они вообще существуют, — поспешил я поделиться своими размышлениями, — если предметы все изучают одинаковые. Ну, то есть, в чем их смысл? Вот если бы студенты отбирались по склонностям к определенному предмету и впоследствии глубже изучали этот предмет, тогда смысл был бы. А так… Ну вот что это за размытые понятия про храбрость, хитрость или трудолюбие, о чем это вообще?

— О человеческих качествах. Мама говорила, что факультет вроде как должен способствовать развитию лучших качеств: той же храбрости или любви к учебе, как у когтевранцев.

— Но это же бред! — не выдержал я. — Это же все крайне непостоянные понятия.

— Почему?

— Ну, вот возьмем храбрость для примера: один и тот же человек может сегодня быть храбрым: например, выполнить какой-нибудь опасный трюк, а на следующий день — не решится рассказать матери о плохой отметке. И кем же тогда его считать? Храбрым или нет?

— Я как-то не думал об этом, — протянул Альбус. — Слушай, а на какой факультет ты хочешь пос...

Фраза Альбуса оборвалась, и дверь бесцеремонно открылась. На пороге стояла рыжая девчонка. Она сначала посмотрела на меня, удивлённо распахнула глаза, затем глянула на Альбуса.

— Вот ты где! А я тебя найти не могу.

— Я здесь, — недовольно ответил Альбус, поджав губы.

— Альбус, можно тебя на минуточку, — напряжённо потребовала незнакомка.

Альбус неохотно поднялся. Они вышли, закрыв дверь. Затем рыжая девочка стала громко говорить, очевидно, не подумав, что стены крайне тонки, и я могу все услышать.

— Ал, ты с ума сошёл! Ты знаешь, кто это с тобой сидит?! — взволнованно-недовольным тоном выпалила она.

— Он сказал, что его зовут Скорпиус.

— Он — Малфой! Я видела в «Пророке» фотку его отца. Мама сказала мне, чтобы я держалась от него подальше. Малфои — Пожиратели смерти! С ними нельзя водиться!

Приехали. А вот и первые предубеждения.

— Мне наплевать кто он и откуда! — запальчиво ответил ей Альбус. — Ты-то чего так переживаешь?

— Потому что с такими, как он, нельзя дружить!

На этой фразе я раздражённо скрипнул зубами.

С такими, как я?

Серьезно?! С такими, как я?!

— С чего ты взяла? — между тем услышал я возмущённый возглас моего нового знакомого.

— С того! Ты что не слышал, что я сказала? Он — Малфой, сын Пожирателя смерти.

— Всё, Роза, пока! — недовольно проворчал Альбус. — Я не указываю тебе с кем дружить, а ты не указывай мне.

— Ты же Поттер! Сын героя Войны, у тебя должны быть нормальные друзья, а не этот вот.

Я чуть не подскочил на месте.

Не этот вот!

Какого черта?!

Тут Альбус открыл дверь купе. Он внимательно посмотрел на меня, и я сразу же поспешил сделать равнодушное лицо. Но он все понял.

— Ты всё слышал, да? — спросил он смущенным тоном.

— Э-э-э... Ну да...

Я не видел смысла отпираться. Висевшая между нами неловкая тишина, была подобна чему-то тяжёлому и не удобному, как лишняя мебель в маленькой комнате.

— Извини, у меня сумасшедшая семейка, — наконец выдавил он.

Я продолжал молчать, пытаясь осмыслить то, что только что произошло. Меня отвергали и презирали только за мое происхождение, мою фамилию, мою семью. То, что я не выбирал. Но если бы и мог, то выбрал бы свою семью. Своего отца, каким бы он ни был раньше и чего бы ни натворил. Потому что он любил меня, а я любил его. Он всегда был рядом, когда со мной происходило что-то страшное. Утешал и успокаивал меня. И я любил маму, и раздражающую Кассию, и маленького Морти.

Моя семья самая лучшая.

Но такое обращение со стороны других людей ранило. Эта рыжая не красивая девчонка даже не знала меня лично. Она никогда не общалась со мной и с ходу выдает, что со мной не стоит дружить.

Альбус смотрел на меня извиняющимся взглядом, а я молчал.

— Мне очень жаль... — тихо произнёс он.

— Я знал, что так будет, — тихо ответил я.

— Ну, я не считаю, что с тобой нельзя дружить, — уверенно сказал он.

Мне стало чуть легче от его слов.

— Ты правда сын Гарри Поттера? — спросил я, чтобы как-то уйти от неприятной темы.

— Да, но говорить об этом не хочу! — категорично заявил Альбус. — Мне хватит рассказов о геройской юности моего отца, даже обсуждать не желаю!

— Так книги не врут, и твой отец правда герой?

— Да, но лучше бы он им не был.

— Почему? — полюбопытствовал я.

— Потому что все только об этом и говорят. А тебе вечно напоминают, что ты должен быть похожим на него, раз ты его сын. Быть Поттером просто ужасно, — продолжил он. — Честно говоря, хотел бы я родиться в другой семье.

— О! Даже так? — удивился я.

— Да. О чем мы там говорили до того, как моя чокнутая кузина сюда завалилась?

— Так это была твоя кузина?

— Да, Роза. Она жутко глупая и надоедливая. И я прошу за неё прощения.

«Оно и видно, что глупая», — подумал я.

— Мы говорили о факультетах, — напомнил я, старательно игнорируя навязчивые мысли о том, сколько ещё детей не захотят со мною общаться только из-за того, что я Малфой.

— А, точно! Так на какой факультет ты хочешь?

Этот вопрос был странным. Из тех скудных рассказов о Хогвартсе, что мне довелось услышать, отец с большой гордостью подчеркивал, что он выпускник Слизерина. А вот мама училась в Гриффиндоре, но я ни разу не слышал от неё слов гордости о своём факультете.

— Я не знаю, — просто ответил я. — Наверное, туда, где мне будет лучше.

— А я хочу куда угодно, только не в Гриффиндор.

— Почему?

— Мои родители там учились. Оба. И мой старший брат Джеймс тоже там учится. Не хочу я учиться там, где учился мой отец. Я еще даже до школы не доехал, а меня уже вовсю сравнивают с ним.

— Понятно, — ответил я.

— Отец хочет, чтобы я гордился тем, из какой я семьи, — недовольно проворчал Альбус. — Мои папа и мама до жути гордятся этим своим Гриффиндором. Настолько, что иногда хочется просто спрятаться от их восторгов. Не хочу туда! — упрямо воскликнул он.

— Почему ты думаешь, что попадешь туда? — спросил я и вспомнил, как отец говорил, что Гриффиндор — самое неподходящее место для меня, хоть дядя Невилл декан этого факультета.

— Потому что я Поттер, — со вздохом ответил Альбус. — А Поттеры все, — все! — он закатил глаза, — учатся в Гриффиндоре. Хотя уверен, если попаду куда-то ещё, мне за это светит целый год нотаций.

Выпалив все это, Альбус с любопытством уставился на меня.

— Надеюсь, ты окажешься там, где тебе будет хорошо. Ладно, предметы ведь все равно одни и те же, так что не стоит об этом переживать, — сказал я, размышляя о том, почему студентам Хогвартса не дают возможность выбирать самим.

Мы проговорили до конца пути. Общаться с Альбусом было легко и приятно. Он оказался скромным и даже немного застенчивым парнем. Чём-то напоминающим мне Тома. Я немного рассказал ему о своей жизни в Нью-Йорке: о своей школе, об учёбе и о том, что у меня там были друзья. За этими разговорами мы не заметили, как за окном стемнело, а поезд прибыл на станцию «Хогсмид». Дальше мы должны были идти пешком.

Однако едва нам стоило выйти из поезда и пройти пару метров, как над нашими головами раздался громкий бас:

— Первокурсники, сюда!

— Это за нами, — сказал Альбус, и мы ускорили шаг.

Я уже знал, кто нас звал, мама рассказывала мне о нем. Но как только я увидел его, то сразу обомлел.

Мистер Рубеус Хагрид был просто огромным. Я никогда раньше не видел таких высоких волшебников. Он в свою очередь тоже смотрел на нас во все глаза.

— Это... Того... — замялся он. — Знал я, что вы приедете. Ты это... — он пристально посмотрел на меня. — Вылитый отец! И ты тоже, — взгляд на Альбуса. — Ты тоже... того... на отца похож. Я будто в прошлое вернулся! — громыхнул он своим мощным басом. — Вы же вылитые отцы! Вот это… вообще…

И тут он присел, оказавшись почти лицом к лицу со мной. Я невольно поежился. Он все же был внушительным.

— Я твою маму знал, когда она была совсем маленькой, прямо как ты сейчас... Ой, а глаза-то от неё. Она мне фото твои посылала…

— Мистер Хагрид, — сказал я и протянул руку. — Очень приятно познакомиться с вами, я — Скорпиус Гиперион Малфой, слышал о вас много хорошего.

Он расплылся в сияющей улыбке и пожал мне руку. Альбус сделал тоже самое.

— Ага… это… ладно, давайте в лодки, что ли.

Мы забрались в одну из лодок, которые вскоре поплыли сами. Это удивило меня. Такого применения магии я еще не видел.

Мы молчали, зачарованные всем этим. Рассматривали причудливые фонарики, водружённые в носовой части лодки. Тёмное небо, тёмные воды озера, по которому мы плыли, мерцание огней, — все это несло в себе неповторимую атмосферу.

А затем я замер, открыв рот. Передо мной явился он, замок. Огромный замок с башнями. Он бы великолепен. Его вид действительно впечатлял. Когда мы причалили к берегу, нас ждал дядя Невилл. Я обрадовался, заметив друга моей семьи. Но я не должен был вести себя как обычно. Здесь он был «профессором Долгопупсом», а не «дядей Невиллом».

Он увидел меня сразу. Возможно, он даже специально искал меня. Мы подошли к нему ближе, и тут друг моей семьи открыл рот и захлопал глазами.

— Добрый вечер, профессор, — поздоровался я.

— Добрый, — промямлил он, во все глаза уставившись на нас. — Идемте, время позднее.

Вся наша группа, состоящая из первокурсников, последовала за ним.

Мы вошли в замок откуда-то сбоку. Из «Истории Хогвартса» я знал, что это помещение называется Большим залом. Как только я оказался внутри, то обомлел от удивления и восхищения. Тысячи свечей парили в воздухе. В полумраке тёмных сводов слышался гул сотен голосов. Очевидно это студенты, вернувшиеся с каникул.

Дядя Невилл провёл нас к тому месту, где одиноко стоял стул, а подле него на постаменте восседала, — по-другому не скажешь, — та самая Шляпа. Я посмотрел на неё. Она была старой, очень старой.

Невдалеке от нас находился преподавательский стол. Профессор Долгопупс взволнованным голосом объявил, что сейчас начнется распределение. Я заметил, что большинство прибывших с нами были напуганы. Интересно чем? Кому-то Шляпа сказала, что он не подходит ни для одного факультета, и его отправили домой? Вроде такого еще не было, так чего они так испугались?

Тем временем эта старая Шляпа стала петь. Пела она ужасно, к слову. Я посмотрел на Альбуса. Он выглядел как человек, за которого заранее все решено; подавленно вздыхал и хмурился. Когда Шляпа закончила свое вокальное издевательство над нами, профессор Долгопупс развернул пергамент и стал вызывать всех первокурсников по одному.

И если до этого я совсем не волновался, то вот сейчас начал. Может быть, эта чушь с факультетами все же имеет смысл, и я могу оказаться в месте совершенно не подходящим мне. Я стал переживать.

— Роза Уизли! — позвал дядя Невилл.

Мимо меня, высоко задрав нос, прошла та самая не приятная рыжая девчонка, кузина Альбуса. Она гордо уселась на табурет. Шляпа немного подумала, а затем выдала своё:

— Гриффиндор!

Откуда-то справа захлопали, и Рыжая ушла туда. Я знал, что после распределения студенту нужно пройти к столу своего факультета.

Иногда Шляпа сразу выкрикивала название факультета, иногда — думала какое-то время.

За наблюдениями и размышлениями я не заметил, как она назвала мое имя.

— Скорпиус Малфой! — неожиданно услышал я.

Я прошёл вперёд. Сел на стул.

— Хо-хо-хо! — веселым голосом выдал древний предмет гардероба. — Мистер Малфой, какой удивительный сюрприз!

«Я хочу туда, где мне будет самое место», — успел подумать я и тут же услышал название своего факультета.

«Я хочу оказаться там, где мне будет самое место», — думал я, выходя из толпы и двигаясь к тому самому стулу.

Сел.

Дядя Невилл опустил мне на голову Шляпу.

— Хо-хо-хо! — заголосила она. — Мистер Малфой, какой удивительный сюрприз!

— Что же здесь удивительного? — спросил я.

— То, что вы здесь, — услышал я, и мне показалось, что Шляпа саркастически ухмыльнулась.

Я ничего ей не ответил.

— Хочу быть там, где мне самое место, — тихо пробормотал я и услышал смешок, изданный этим странным предметом гардероба.

— Как же любопытственно, — продолжала выделываться Шляпа, а затем громко воскликнула:

— Слизерин!

Я встал и пошел к столу Слизерина. Сел чуть в отделении от всех, так как никого из слизеринцев не знал. Рядом со мной сидело всего пара человек. Когда я проходил мимо оставшихся первогодок, я поймал растерянный и подавленный взгляд Альбуса. Очевидно, мы не будем учиться на одном факультете. Этот парень уж точно не окажется в Слизерине.

Обидно.

Мне кажется, мы подружились за время поездки.

Я стал внимательно следить за дальнейшим распределением.

Альбуса вызвали после двух человек, что шли за мной. Я видел, что он волновался. Когда Шляпа оказалась на его голове, то я в волнении замер. Интересно, что сейчас будет? На какой факультет она его отправит? Неужели определит на ненавистный ему Гриффиндор, только потому, что оба его родителя там учились?

Он что-то сказал ей. А она, издав каркающий смех, провозгласила:

— Слизерин!

Помещение Большого зала погрузились в гробовое молчание. Я не понял почему. Я посмотрел на дядю Невилла, сидевшего за преподавательским столом. На его лице застыла маска немого ошеломления. Почему интересно?

Альбус шёл к нашему столу в абсолютной тишине, и это было жутко. А когда он дошёл, то за нашим столом послышались аплодисменты.

Он сел рядом со мной.

— Я, конечно, надеялся, что попаду не в Гриффиндор, но не думал, что все будет вот так, — сказал он мне, переводя дыхание. — Я просил ее: «Только не Гриффиндор, только не Гриффиндор. Пожалуйста». И вот она отправила меня сюда.

— А что случилось? — поинтересовался я. — Почему все так отреагировали?

— Да ты что не в курсе? — иронично спросил рядом сидящий парень на вид старше меня.

— Не в курсе чего? — спросил я.

— Поттеры не должны учиться в Слизерине, они всегда попадают в Гриффиндор. А то, что случилось, так это событие из ряда вон. Его ещё будут обсуждать.

— Правда?

— Да, — ответил старший парень. — На факультетах учатся целыми династиями, многие хотят попасть туда, где проходили обучение его родители. Неужели ты ничего не знаешь? — удивленно спросил он последнее.

— Э... Ну... я вообще-то недавно в Англии, — проговорил я.

— А, ясно. Много не знаешь, значит.

Мне чертовски не понравилось, как это прозвучало. Видимо, мое недовольство отразилось на моем лице, потому что он тут же добавил:

— Я ничего такого не имел ввиду, просто твой акцент... Я думал, что ты из Англии.

— Нет. — коротко ответил я.

— Кстати, я Джордан, — как ни в чем не бывало продолжил он разговор, протягивая мне руку.

— Скорпиус. — ответил я, пожимая её.

Затем Джордан протянул руку Альбусу. Альбус пожал её, сказав:

— Здорово, что я здесь. Отец точно взбесится.

— Почему тебе так этого хочется? — спросил я.

— Потому что все всегда должно быть, как он скажет. Я рад, что хоть какие-то его ожидания не оправдались.

Я промолчал на это. Я не был наивен и знал, что не все отцы бывают хорошими, и возможно, у Альбуса есть все основания злиться на своего отца. Но для меня все же было немного странно видеть такую реакцию и желание досадить родителю. Я же чувствовал скорее гордость и радость, что буду учиться там же, где учился папа. Интересно, он будет рад узнать, что я попал на его факультет? Скорее всего, да, он ведь столько рассказывал о нём с гордостью.

Однако мои родители оба опасались, что я попаду в Гриффиндор; и мама, несмотря на то, что сама там училась, соглашалась с отцом, что мне в Гриффиндоре не место. Любопытно, почему? Зная своих родителей, я мог с уверенностью сказать, что все не так просто.

Пока я пребывал в своих мыслях, а Альбус восторженно осматривал Большой зал, первокурсники все прибывали и прибывали за наш стол. Рядом с нами теперь сидело ещё двое мальчишек и девочка. Она смотрела на нас с любопытством, мальчики же — настороженно. Один из них был брюнетом, высокомерно взирающим на нас, а другой имел тёмно-русые волосы.

— Я — Майкл Белби, — самодовольно произнес брюнет.

— А я — Алекс Пенроуз, — тем же тоном добавил его приятель.

— Скорпиус Гиперион Малфой, — ответил я своим самым гордым и высокомерным тоном, снисходительно улыбнувшись той улыбкой, которую освоил ещё со времен противостояния со Стивом.

Я знал таких. Насмотрелся на них в Нью-Йорке. Если они думают, что я сейчас стушуюсь от их презрения и снобизма, то они крупно ошибаются. Если нужно, я могу быть самым чванливым и невыносимым типом во вселенной. Белби смерил меня неприязненным взглядом. Я посмотрел на него снисходительно.

За этот вечер мы больше не сказали друг другу ни слова.

Распределение закончилось. Затем древняя Шляпа начала петь песню о факультетах Хогвартса. Боже, и какой же отвратительный у неё был голос! И она явно не любила наш факультет. Интересно, почему? Когда-то давно, много лет назад Салазар Слизерин нахамил ей, и теперь эта древняя одежда мстит ему? Она закончила петь, и я вздохнул с облегчением. Почему ей вообще разрешают это делать? Она же только мучает слушателей.

Затем из-за преподавательского стола встала пожилая сухопарая женщина. Представилась директором МакГонаналл и произнесла речь перед началом учебного года. А затем она объявила пир.

Я ойкнул, потому что еда сама появилась у нас в тарелках.

— Ну, наконец-то, — проворчал Альбус. — Я думал умру с голода.

Я все еще смотрел в тарелку. Для меня было странным, что еда появилась сама. Я был удивлен этому, несмотря на то, что я вырос в волшебной семье.

— Здесь вкусно готовят, — удовлетворенно продолжил Альбус, пробуя одно из блюд.

— Наверное, — согласился я.

Я обратил внимание на то, как держался мой новый друг. Плечи напряжены, губы слегка сжаты. Невзирая на то, что он был доволен поступлением в Слизерин, он волновался. Я знал это, потому что Дэн и Том выглядели точно также. При воспоминании о друзьях, меня кольнуло болью в груди. Их обоих так здесь не хватает!

— Джордан, — спросил я, — а на каком курсе ты учишься?

— Я на третьем.

— Это здорово.

— Ещё бы! С этого года я смогу посещать Хогсмид!

— А что это? — спросил я тихо.

— Ну, ты даешь! Это волшебная деревня рядом с Хогварсом.

— Ясно.

Остаток ужина прошёл по большей части в молчании. Мы наслаждались вкусным ужином, а я то и дело смотрел на парящие в воздухе свечи. Все-таки это выглядело прекрасно.

В конце ужина к нам подошёл высокий широкоплечий мужчина. На вид ему было около тридцати. Он носил длинную чёрную мантию. Его длинные черные волосы были заплетены в толстую косу. Завершал этот монументальный облик пронзительный взгляд ярко-голубых глаз, взирающий на нас, новых студентов, с любопытством.

— Меня зовут профессор Сирша О'Маха, я — декан факультета Слизерин. Поздравляю всех вновь поступивших на наш факультет. Старосты проводят вас в гостиную и спальни, а завтра вас ждет ознакомительным день. Занятий будет немного.

К нам подошли старосты: юноша и девушка, они представились и велели проследовать за ними. Девушку звали Хелен Эбергард, а молодого человека — Джерард Монтегю. Мы, первокурсники, встали и проследовали за ними. Они провели нас по коридору, затем мы свернули направо и оказались у стены. Я не был удивлен, потому что знал от отца, что мы идем в подземелья. Хелен произнесла пароль, и часть стены отъехала в сторону, открывая нам путь. Я знал, что так будет, но все равно не сдержал удивленный возглас. Посмотрел на Альбуса. Тот тоже был поражён.

Мы стали спускаться. Наш путь освещали факелы в стене. Это завораживало. В конце этой винтовой лестницы обнаружился коридор. Хелен толкнула какую-то дверь, и мы оказались в прекрасном помещении. Огромные окна подсвеченные зеленоватым и синим цветом, которые выходили на озеро. Они казались чем-то сказочным, будто мы находимся в замке подводного короля. Словно сам мифический Посейдон построил это дивное место.

Уютные тёмные диваны и кресла, светильники-таршеры на полу, несколько больших каминов и факелы, подобные тем, что мы видели ранее на стенах подземелья — все это создавало неповторимую атмосферу. Неудивительно, что я смотрел на все это с открытым ртом. Когда я читал книги или слушал рассказы отца, я понятия не имел насколько это место поразительное и волшебное.

На стенах я заметил гобелены. На одних из них изображались сражения. На других — магические дуэли. Но на самом большом гобелене был выткан высокий, черноволосый, короткостриженный человек с мечом в руках и медальоном на груди в форме шестиугольника.

— Это Салазар Слизерин — основатель нашего факультета, — услышал я голос Хелен.

— Он просто великолепен, — не смог я сдержать восторга.

Хелен улыбнулась. Я видел изображение Слизерина впервые в жизни. Ни в одной книге, которую мне довелось прочесть, его изображения не было. На вид основателю моего факультета было около тридцати лет, и он был чрезвычайно красив.

— Ну что ж, — громко сказал Джерард, — я вижу, вы все уже осмотрелись. Поздравляю вас с поступлением на Слизерин — самый лучший факультет во всем Хогвартсе. К нам определяют лучших из лучших. Самых умных и талантливых студентов. Многие выдающиеся волшебники — выпускники Слизерина. И если вы попали сюда, значит вы — особенные. Наш факультет ценит изобретательность и нестандартное мышление, ум и эрудицию. Умение выходить из сложных ситуаций. Напор и амбициозность. Будьте такими, и Слизерин будет гордиться вами.

— Завтрашний день, второе сентября станет для вас вводным и ознакомительным, — продолжила Хелен. — У вас будет всего два занятия, одно из которых с нашим деканом, профессором О'Маха. Также для первокурсников завтра устраивается экскурсия по замку. После завтрака. Ведёт экскурсию профессор Клири, декан факультета Пуффендуй. Если возникнут какие-нибудь вопросы, обращайтесь к нам. Расписание на первую неделю для первокурсников будет завтра утром в гостиной, не забудьте взять его. А сейчас вам стоит выбрать себе спальню и пойти спать. Я провожу девочек, а Джерард — мальчиков.

— Ну что, идемте, — сразу позвал нас Джерард.

— Поселимся вместе? — бодро спросил меня Альбус.

— Давай, — обрадовался я.

Мы заняли одну из спален. В ней имелось три кровати с балдахинами, три письменных стола, три шкафа. Я ухмыльнулся, окинув взглядом кровать. Мы что в Средневековье, что ли? Что-то ещё более анахроничное они придумать не могли?

Я подошёл к кровати, откинул покрывало и с опаской проверил простыни. Они были чистыми. Ну что же, уже что-то. Я лег в постель и уставился в тёмно-зелёный балдахин. Все-таки эти штуки выглядят до странности нелепо.

— Ты спишь? — услышал я голос Альбуса.

— Нет, не сплю, — ответил я со вздохом.

— Как тебе здесь все?

— Необычно, но прикольно. А тебе?

— Нормально.

— Можно спросить?

— Да, конечно, спрашивай.

— Почему тебе так не хотелось в Гриффиндор?

Я помнил, что Альбус говорил о том, что вся его семья там училась.

— Мой отец Гарри Поттер, — со вздохом произнёс он. — Он победил Тёмного Лорда. И весь волшебный мир превозносит его. Я с раннего детства слышу о том, какой он великий. Но он... — Альбус запнулся.

Не знаю почему, но у меня вдруг в голове возникло жуткое воспоминание из моей нью-йоркской школы. То самое, где Барнса избивал его отец.

— Понимаешь, — продолжал между тем Альбус. — Моего отца и его подвигов слишком много в моей жизни. Не знаю, как объяснить... Когда мы идем куда-нибудь всей семьёй, мне шагу не дают ступить, все только и говорят, какой мой отец великий волшебник, что смог в одиночку победить Тёмного Лорда.

— Нельзя победить кого-то могущественного в одиночку.

— Вот именно! — одобрительно отозвался Альбус.

— Насколько я знаю, во время Второй войны действовал Орден Феникса.

— Точно! Ты читал о Войне?

— Да, мне было интересно.

— Просто все только и твердят, какой он великолепный. И не только случайные зеваки, но и родственники. Я просто терпеть не могу бывать у родственников. Моя бабушка все время его превозносит. Она чуть ли не идола готова из него сделать.

— У тебя много родни?

— Слишком много, — хохотнул Альбус. — У мамы было шесть братьев. Представляешь! Хотя один погиб во время Войны. Но все равно: пять братьев, пять дядьев — это много родственников, — я почувствовал лёгкую зависть. — Правда, дядю Рона я видел всего пару раз за свою жизнь, и то было очень давно.

— Твоя семья не в ладах с этим дядей?

— Вообще-то, в детстве и юности он был лучшим другом отца.

— Что же случилось?

— Проблемы с алкоголем, — вздохнул Альбус. — Я как-то подслушал родителей. Мама не хотела, чтобы он приходил к нам в гости. Но однажды он заявился без приглашения и стал требовать одолжить ему денег. Выглядел и пах он не очень, я тебе скажу. И это было отвратительно.

Мы замолчали. Я не знал, что сказать ему в ответ на эти откровения.

— Вот с его дочерью Розой, — ты видел её в поезде, — мне часто приходится общаться. И она иногда бывает прилипчивой и невыносимой.

— Я тоже подслушивал родителей, — сказал я, чтобы не развивать тему алкоголизма. — Это считается неправильным, но ведь так можно много интересного узнать.

— Точно-точно! — поддержал Альбус.

— Слушай, ты ведь в курсе, что... — мне было сложно продолжить эту фразу.

Моя семья принимала участие в Войне на стороне Тёмного Лорда.

— Я знаю, что Малфои, ну... Я прочел в «Пророке»… — кажется, Альбусу тоже сложно было это сказать. — Мне наплевать. — коротко пояснил он.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

— А еще на Гриффиндоре мой брат, и он отвратительный.

— У тебя есть брат?

— Да, старший брат, Джеймс. И младшая сестра — Лили. Она поедет в Хогвартс через два года. Так вот Джеймс — невероятно неприятный тип. И я уж точно не хочу быть на его факультете. А у тебя есть кто-нибудь?

— Младшая сестра, Кассия. Младший брат, Мортимер. Морти три года, а Кассии — восемь, и она иногда бывает несносной.

Альбус рассмеялся.

— Да ты оказывается старший!

— Да, я в семье старший.

Мы еще немного поговорили, прежде чем каждый из нас провалился в сон.

* * *

Утром я проснулся ещё до звона будильника и понял, что хорошо выспался.

Осень всегда вдохновляла меня, настраивала на получение знаний, исследование чего-то нового. Вместе с тем, она дарила необыкновенное умиротворение. Я встал, оделся и вышел на улицу. Сегодня по расписанию у нас было всего два урока, да и те не ранее одиннадцати. А затем мы были свободны. Я быстро оделся и выскочил в гостиную. Утром, несмотря на отсутствие солнечного света, она показалась мне еще прекраснее, чем вечером. Гостиная уже была заполнена слизеринцами, которые здоровались с друзьями и о чем-то переговаривались. Однако я не стал задерживаться там, а вышел на улицу.

Утро в Шотландии было холодным и суровым, совсем не таким, к которому я привык в Нью-Йорке. Там утро было солнечным и приветливым, радушно улыбающимся, как принято улыбаться у американцев. Здесь же оно было более резким и будто бы даже прямолинейным. Словно оно сходу заявляло тебе о чем-то самым ультимативным тоном.

Я вдохнул полной грудью этот холодный воздух.

Осень.

Она все равно была здесь. Я помнил осень по кружащимся в причудливом танце листьям, прекрасному теплому ветру и запаху грушевского пирога. Но здесь совершенно другая осень. Холодный, будто разряженный воздух, много зелёной травы.

Я знал, что сейчас время завтрака, тем не менее, меня не тянуло в Большой зал. Мне нравилось смотреть на новое место жизни. Я чуть отошёл и снова посмотрел на огромный замок, в котором мне предстояло учиться.

Каким же он был огромным и грандиозным!

Я никогда ничего подобного не видел. Я просто смотрел на него в немом изумлении и исполнялся какой-то непонятной эйфории, побуждающей меня исследовать каждый закоулок этого места.

— Ты того... не пошел на завтрак? — вырвал меня из задумчиво-упоительного любопытства сбивчивый низкий голос. — Чегой-то здесь стоишь?

Я обернулся и увидел Хагрида.

— Да... Я тут... осматривался.

— Понятно! — каркающе усмехнулся он. — Но ты все же поешь. Сегодня тебе понадобятся силы.

— Знаю, профессор, — я знал от мамы, что Хагрид занимает должность профессора по Уходу за Магическими существами уже много лет.

Я обратил внимание на его руки. Они держали за пазухой большую книгу.

— Что за книгу вы читаете?

— О, это... Это про гиппогрифов, они такие милашки, — расплылся он в улыбке.

— А кто это? Никогда не слышал, — заинтересованно ответил я.

— Это как так-то? — поразился профессор. — Как же это про гиппогрифов не слышать? На, вот возьми, — и он протянул книгу мне. — Только это... того... Ну, не повреди её, эта книга со мной давно, еще с того времени, когда твоя мама была как ты, — я уловил в его голосе нежность, когда он упомянул маму.

— Конечно, сэр, — ответил я.

— Какой я тебе сэр? — смущенно запротестовал он. — Меня все Хагридом зовут. И твоя мама так звала меня. И ты зови. Вон вылитый отец, а глаза-то её.

— Спасибо вам, — поблагодарил я.

— Ну, ты на завтрак все же иди, кушать-то надо.

Я кивнул, попрощался с ним и поспешил обратно в замок.

.