Дневники Семьи Малфой. Скорпиус (гет)

Отец обнаружился в библиотеке. Он сидел за одним из столов, обложившись книгами. Я вошел, он сразу поднял голову, посмотрев мне прямо в глаза.

Ни один мускул на его лице не дрогнул; весь его образ источал хладнокровие и только глаза горели обреченностью, смешанной с мужественной готовностью принять неизбежное. Однако обречённость мгновенно погасла, уступая место беспокойству, стоило ему только посмотреть на меня.

— Скорпиус, что с тобой? — озабоченно спросил он, быстро вставая из-за стола и приближаясь ко мне. — Ты плакал?

— Да, я плакал, — признался я.

— Почему?

— Потому что все это так печально-о-о... — не выдержал я, вновь расплакавшись.

Я снова не мог сдержаться, представив, какого было моему отцу. Мама сказала, что ему было сложно. Значит ли это, что Тёмный Лорд мучил его? Одна мысль об этом разрывала меня на куски.

Хватая ртом воздух, я изо всех сил пытался остановить новый поток слез. Папа тут же крепко обнял меня.

— Не плачь, пожалуйста, не плачь. Всё хорошо. Всё плохое произошло со мной очень давно. Сейчас я счастливый человек, у которого всё отлично.

Я посмотрел на него, отстранившись. Он же смотрел на меня с состраданием и тревогой.

— Тебе было плохо!

— Это было очень давно, с тех пор у меня всё замечательно, — повторил отец, стирая пальцами влажные дорожки с моего лица.

— У меня такая куча вопросов! — всхлипнул я.

— Не сомневаюсь, — с горечью усмехнулся он.

Затем он достал палочку, наложил на библиотеку запирающее и заглушающее заклинания. Я понял, что он то же хочет поговорить.

— Сначала я хотел сказать, — начал я, — что не злюсь на тебя и не осуждаю.

— Спасибо. Я рад этому.

— Не понимаю, почему вы с мамой вообще решили, что я буду тебя осуждать?

— Потому что ты сказал, что ненавидишь Пожирателей смерти, а мне не посчастливилось принять Тёмную Метку.

Я знал, что такое Темная Метка, в книге об этом было сказано. Когда отец сказал о том, что ему «не посчастливилось», моё сердце пронзила боль, к горлу подступил ком и я снова чуть не заплакал.

— Ну да, но ты же мой отец. Ты хороший человек. И я до сих пор совершенно не понимаю, как ты там оказался? Мне сложно представить тебя с ними.

Отец глубоко вздохнул.

— К тому времени, как мне пришлось вступить в их ряды, я уже не жаждал быть в свите Тёмного Лорда. И мне было тяжело находиться рядом с другими Пожирателями да и с самим Тёмным Лордом.

— Но если ты не хотел быть ними, как так случилось, что ты все-таки стал Пожирателем смерти?

Отец глубоко вздохнул.

— Хорошо, — примирительно сказал он. — Я расскажу тебе. Но предупреждаю: это грустная и тяжёлая история. Знаешь, может, отложим ее? Ты и так сильно расстроен.

— Нет! — запротестовал я. — Я хочу услышать её сейчас. Я готов, — заявил я увереннее, чем чувствовал себя.

— Хорошо. Наверное, стоит начать с самого начала. Присядь куда-нибудь, разговор будет долгим.

Я сел на один конец дивана, папа разместился на другом. Он сделал глубокий вдох и начал рассказывать:

— В детстве и юности я не был хорошим человеком. Я был высокомерным, чванливым, с презрением относился к другим людям. Мои родители воспитывали меня совсем не так, как мы с мамой воспитываем вас. Я родился и вырос в одной из самых аристократических семей Англии. Во мне соединились два стариннейших чистокровных родов: Малфои и Блэки. Ты ведь слышал про Священных Двадцать восемь? — я неуверенно кивнул. — Священные двадцать восемь — это двадцать восемь чистокровных семей, которые в Средние века провозгласили себя элитой. И Блэки, и Малфои входят в их число. И мои родители воспитывали меня также, как их воспитывали их родители. То есть в убеждённости, что чистокровные волшебники имеют особенную ценность, полукровки менее ценны, а магглорожденные — это вообще не люди. Подобные убеждения берут своё начало в далёком Средневековье, а в Новое время они получили новый толчок. И я, будучи сначала ребёнком, а затем юношей, верил в это.

Я слушал, исполняясь шока и изумления. Я не мог представить себе своего отца, который верил во всю эту чушь с чистокровностью. Мой отец ведь самый умный и лучший.

— Но как ты женился на маме, она ведь не из волшебной семьи? — спросил я.

— Со временем зёрна сомнений, относительно ценностей чистокровности, стали появляться во мне. Я видел, что магглорожденные волшебники и волшебницы ничем не уступают чистокровным, а некоторые даже превосходят. Однако не все было так просто. Я как мог, сопротивлялся этому опыту и этому знанию, убеждая себя изо всех сил, что всё те, кто не рождён в волшебной семье — недостойные, — отец горько усмехнулся. — Со старыми убеждениями очень сложно бороться, особенно, если они следуют под руку с отсутствием уверенности в себе и отсутствием чувства своей ценности. Имей я в детстве и юности убеждение, что сам по себе замечателен, у меня не было бы потребности считать себя лучше магглорожденных.

Я задумался, вдруг вспоминая, что когда-то мама говорила нечто схожее.

— Но ты все-таки поменял своё мнение?

— Да, я полностью и окончательно поменял его после войны. Война опустошила меня всего, я был потерян. Хотя... — отец замолчал на несколько секунд, после чего продолжил: — В то же время я узнал себя настоящего именно благодаря трагичным событиям моей жизни.

Я видел, что воспоминания давались ему тяжело, и моё сердце вновь сжалось от боли.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я думал о себе иначе. Я думал, что способен на настоящую жестокость, на убийство. На то, что смогу причинить кому-то настоящую боль и ничего не почувствую при этом. Но нет. Я узнал о себе то, что не могу убивать или причинять реальную боль. Знаешь, я рос с убеждением, что способность убивать или делать другим больно — это сила. Только сильный и решительный человек может пойти до конца, переступить эту чёрту, может убить. Это великое заблуждение. Настоящая сила как раз в человечности. Однако много лет назад я был убежден, что могу сделать это, но когда оказался у той самой черты, то не смог. Не то, что даже не захотел, а именно — не смог. Это настолько было противно моей натуре. Как и причинение реального вреда другим людям. Тогда, после того, как я не смог перейти эту черту, я казался себе жалким и слабым, хотя сейчас я понимаю, что это был момент моей наивысшей силы. Я рассказываю это тебе, чтобы ты никогда не повторял моих ошибок, — отец смотрел прямо на меня, и взгляд его был абсолютно серьезен.

Мне было больно все это слышать, но я хотел, чтобы он рассказал как можно более подробно. Я не понимал, для чего мне это. Мне просто было нужно.

— Расскажи еще.

— Что именно?

— Что ты чувствовал.

— Но я и так рассказал.

— Нет, мне нужно еще.

Он внимательно смотрел на меня, вероятно, поняв, что я имею ввиду. Его молчание продолжалось несколько долгих секунд, после чего он кивнул и продолжил:

— Мне было тошно от себя самого, — отец сделал судорожный вдох. — Это было против самого моего естества. Мама сказала тебе, что я ничего не сделал, но это не совсем так, — продолжил он. — Я всё же причинил вред людям, хотя и не хотел этого. И я до сих пор сожалею об этом.

Тогда пострадала ни в чем неповинная девчонка, годом старше меня; и я впал в истерику. Я ненавидел себя за это. Это было мучительно: пытаться сделать что-то, против чего всё в тебе буквально вопит. Я ненавидел и тот страх, что жил во мне с лета; и то, что приходится себя ломать; и то, что я стою перед сложной задачей и не могу ее решить. И придумать способ, как увернуться, я тоже не могу. Я очень плохо чувствовал себя физически. Это мое тело подавало мне отчаянные сигналы, что я на неправильном пути. Но посреди этого ада, я начал понимать — кто я на самом деле есть.

Он замолчал на мгновение, затем коснувшись моего плеча, произнёс:

— Послушай, сынок. Никогда, слышишь — никогда! — не делай того, что тебе противно и неестественно. Когда люди насилуют себя, это всегда оборачивается катастрофой. Мне повезло, и я смог себя собрать. Но все могло обернуться куда хуже.

— Хуже? — шепотом спросил я.

— Я мог сойти с ума или получить реальные проблемы с психикой.

Он говорил с мрачной обреченностью, а я с ужасом наблюдал такого отца, которого никогда не видел до сих пор. Отца, сильно сожалеющего о чём-то. Того, кто говорит о своём прошлом с болью. Надломленного. Я сидел, затаив дыхание, а он, казалось, погрузился в свои мрачные воспоминания. Я понятия не имел, что значит поступать против себя, делать то, что ты не хочешь.

— Мне жаль, — прошептал я. — Это тяжело. Но почему ты должен был все это делать, если не хотел?

— Я знал, что Тёмный Лорд убьёт и моих родителей, и меня, если я откажусь. Собственно, он дал мне задание убить очень могущественного волшебника, которого считал своим врагом. И он прекрасно знал, что я не справлюсь. Но послал именно меня, так как хотел сделать больно твоему деду. Он желал увидеть, как будет убит горем мой отец, наблюдая мою смерть. Волдеморт был настоящим садистом, а они именно так и поступают. Мне тогда было всего шестнадцать лет, я только перешёл на шестой курс обучения в Хогвартсе, ещё даже совершеннолетия не достиг.

Он замолчал, я тоже не говорил ничего, с ужасом слушая всё эти страшные вещи и понимая, что юность моего отца была ещё хуже, чем я представлял себе изначально.

— А что это был за волшебник и как ты должен был убить его?

— Он был директором школы. Его звали Альбус Дамблдор. А вот «как» — это полностью было на моей ответственности.

— Дамблдор? Это тот чувак, который основал Орден Феникса?

— Да, это он. Я ненавидел себя за то, что мне приходилось выполнять приказ Тёмного Лорда. И еще за то, что я не видел выхода из этой ситуации.

После войны я смог собрать себя по осколкам, мне помог в этом психотерапевт. Помнишь, ты сам был на приёме у такого специалиста? Эти люди помогают справиться с психологическими травмами. А затем в моей жизни появилась твоя мама. Наши чувства были словно подарком с небес. И я стал намного более счастливым и лучшим человеком, чем был до войны. Но в детстве и ранней юности я был скверным и несчастным мальчишкой. И если бы мы с тобою встретились, когда я был ребёнком, я бы тебе не понравился.

— И ты был таким, потому что считал себя хуже других?

— Да, я уже говорил: в детстве я не умел любить и ценить себя. Я был вторым в учёбе — это большое достижение; но при этом я всегда чувствовал себя недостаточно хорошим. Поэтому, особенно старался задеть тех, кто казался мне лучше и заметнее меня.

— Я помню, ты рассказывал про какого-то парня, который лучше тебя играл в какую-то там игру.

— Квиддич, — напомнил он со слабой улыбкой. — Но да, я этого парня терпеть не мог все своё школьное время. Мы враждовали.

— А потом ты решил стать лучше?

— Да, я стал старше и лучше. И уверенней. Когда есть уверенность в себе, нет нужды и желания кого-то принижать, — отец прервал свои слова, и кабинет снова погрузился в молчание.

Мне вдруг вспомнились сказки, которые родители рассказывали мне в детстве. Те самые, про высокомерного принца, который, пройдя много испытаний, смог стать хорошим. Однако у меня в голове давно сидел вопрос, который мне было страшно задавать, но я хотел получить ответ. И я спросил:

— Тёмный Лорд, он... мучил тебя?

Отец на секунду задумался.

— Да, но не совсем так, как ты себе представляешь. Само присутствие его в моей жизни было мучительным. Да и сама война — очень тяжёлый опыт жизни. Моя пытка заключалась в том, что мне нужно было идти против себя. Тогда я не вполне это осознавал, пытаясь убедить себя, что всё было хорошо, хотя на самом деле, всё было очень плохо. Он мучил меня, но морально, а не физически. У меня не было твёрдых принципов о том, что я не обязан жертвовать собой. Или о том, что так со мной нельзя. Или надежды, что хотя бы один член Ордена Феникса станет помогать мне. Зато было извращённое понимание чувства долга. Принимать чужую помощь я боялся, потому что не верил тому человеку, который пытался помочь. Да я и не хотел. Я считал, что только жалкие слизняки пользуются чужой помощью, а я должен быть сильным. Но ты так не делай. В помощи со стороны нет ничего плохого.

— Орден помог бы тебе?

— Я не знаю. Мы никогда этого не узнаем. Но они не были настолько благородными, белыми и пушистыми, как о них пишут в книгах. Например, основатель Ордена Альбус Дамблдор был хитрым политиком, который мастерски манипулировал другими людьми. В любом случае, это не важно, помог бы мне Ордер или нет. Тогда я не мог довериться никому и просто плыл по течению.

— Ясно, — выдохнул я, ощущая, как мои глаза вновь становятся влажными.

— Сынок, сейчас всё хорошо, — с состраданием сказал папа то, что уже говорил.

Он протянул ко мне руки. Мы обнялись. И вот тогда я не выдержал. Слезы быстрыми потоками заструилась по моему лицу. Отец крепко обнимал меня.

— Не надо, пожалуйста, не плачь. Это было давно, а сейчас всё замечательно. Я счастливый человек, у которого самая лучшая на свете семья.

Мы отстранились друг от друга, и я заметил скупую слезу, одиноко скользящую по его щеке.

— Мама сказала, что со временем мне станет лучше, я снова буду прежним.

— Конечно, будешь. Но все равно мы не хотели рассказывать тебе всё это слишком рано.

— А сейчас не рано? — я пристально посмотрел ему в глаза.

— Для таких знаний всегда рано, — вздохнул отец, а я вдруг вспомнил слова дяди Джо о знаниях и том, какое действие они могут оказать на нас. — Поэтому мы ничего не говорили тебе ни о дедушке, ни о других родственниках. Мы не хотели, чтобы тебе было больно.

— Других родственниках? — спросил я и тут же вспомнил одно имя. — Сириус Блэк — это родственник бабушки?

— Да, это её кузен, а почему ты спрашиваешь? — голос отца прозвучал настороженно.

— Значит, я всё верно угадал, — ответил я. — Я прочёл о нём в книге и рассудил: раз его имя тоже в честь созвездия, он может быть нашим родственником.

— Всё верно, — сказал отец. — Но я с ним никогда не встречался. Боюсь, ничего личного не могу тебе о не рассказать.

— Ясно. А как думаешь, он был убийцей тех магглов? В справочнике говорилось, что он предал своего друга и убил кучу магглов. Это правда?

— Нет, — ответил отец. — Его жизнь сложилась трагически, но он никогда не был в рядах Тёмного Лорда и своего друга не предавал. Заключение в Азкабане было несправедливым для него.

— Азкабан — это ведь жуткая тюрьма, да?

— Да, — отца передёрнуло. — Но я слышал, что сейчас условия смягчены. Даже в Англии появляется понятие прав человека.

Мы замолчали на минуту, затем отец вдруг сказал:

— Сынок, теперь, когда ты знаешь правду, я прошу тебя отказаться от учёбы в Хогвартсе.

— Что? Почему? Вы с мамой дали слово!

— Я помню, — мягко ответил отец. — Но всё-таки прошу тебя туда не ехать. Пожалуйста, выбери другую школу.

— Почему?

— Потому что общество Англии помнит то, что я и твой дед были Пожирателями смерти. Нашу семью на Туманном Альбионе ненавидят. И они будут ненавидеть тебя только за твое имя. Им будет глубоко наплевать какой ты добрый, умный и замечательный. Они будут видеть в тебе только сына бывшего Пожирателя смерти.

— Но ведь мама не была Пожирателем смерти, — возразил я.

— Не была, — согласился со мной отец. — Она даже… помогала Ордену Феникса и внесла свой вклад в победу над Темным Лордом, но общество будет видеть тебя не как ее сына, а как моего.

— Это потому что я похож на тебя, а не на неё?

— Отчасти. Но ещё у людей принято видеть в другом заведомо худшее, потому что большинство людей злы. Последствия моих ошибок юности лягут и на тебя, — с горечью в голосе, добавил он.

Я пристально посмотрел ему в глаза и увидел в них обжигающую боль и чувство вины.

— Это ничего, — сказал я, желая как-то утешить его.

— Это ты сейчас так говоришь, — покачал головой отец. — Но ты себе просто не представляешь, что такое ханжеское британское общество.

— С ханжеским британским обществом, я уж как-нибудь справлюсь, — самодовольно заявил я, на что отец усмехнулся и потрепал меня по волосам.

— Зачем тебе все это? — издав печальный вздох, спросил он. — Можно ведь выбрать другую школу, где о нас, Малфоях не слышали. Ты наверняка найдешь там замечательных друзей, будешь хорошо и с удовольствием учиться. Тебе там будет здорово и комфортно, зачем искать себе лишних трудностей?

— Пап, я не ищу себе трудностей, я просто хочу туда и все. Этот древний тысячелетний замок просто заворожил меня, и я мечтаю его увидеть. Там столько всего интересного и чудесного.

— Может, всё же ещё подумаешь? Ты ведь понимаешь, что мы с мамой хотим для тебя лучшего. Хогвартс интересное место, но есть высокая вероятность, что к тебе там будут плохо относиться. Я не хочу, чтобы ты был несчастлив.

Его слова заставили меня задуматься.

— Так вот почему ты так не хотел, чтобы я там учился?

— Да, именно поэтому.

— Пап, я не могу, — сказал я со вздохом. — Я должен увидеть Хогвартс. Конечно, я не хочу, чтобы ко мне плохо относились или ненавидели, но я... Я обязан хотя бы попробовать. Уверен, что всё будет хорошо.

— Хорошо, — с глубоким вздохом произнес отец. — Но давай договоримся: если тебе там будет плохо, ты не станешь мучить себя и оставаться там из чистого упрямства. Другую школу найти несложно, а уж такой умный молодой человек, как ты, сделает честь любой школе.

— Договорились, — согласился я. — Если я буду там несчастен, вы меня оттуда заберёте.

Отец кивнул, уголки его губ устремились вверх, изобразив грустную улыбку на его лице. Я снова обнял его. Он крепко прижал меня к себе, а когда отпустил, то произнес:

— Не переживай за меня, хорошо.

Я кивнул.

— Хочешь поговорить о чем-нибудь хорошем? — спросил он.

Я подумал, что на сегодня и правда хватит печальных историй.

— Расскажи мне про Хогвартс, — попросил я отца.

И он рассказал. Он рассказал про то, как ребёнком посещал волшебную деревню Хогсмид, какие сладости тогда там продавали и что он любил покупать для себя. Рассказал, как был горд тем, что стал играть в квиддич за команду своего факультета. Сказал, что самый лучший из четырёх факультетов Хогвартса — это Слизерин. На нём учатся самые умные юные волшебники. Что мне повезёт, если древняя Шляпа распределит меня туда. Он рассказывал мне о Хогвартсе, делясь воспоминаниями, а я с интересом слушал.

Его истории продолжались до тех пор, пока в кабинет не зашла мама в махровом халате, поинтересовавшись, о чем мы так долго говорим. Когда она узнала, что папа рассказывает мне про Хогвартс, то сказала, что уже ночь и нам пора спать. Отец ответил ей, что уложит меня сам. Она кивнула и удалилась. Я хотел узнать что-нибудь ещё о Хогвартсе, но папа велел мне готовиться ко сну. И мне пришлось подчиниться.

Надо заметить, что я не был маленьким мальчиком, которого нужно укладывать спать, но в тот вечер был рад присутствию отца.

— Я люблю тебя, — пробормотал я, когда он накрывал меня одеялом.

— И я тебя, — ответил он, а затем вышел из комнаты.