Без вины виноватая (гет)

Примечания:

Здесь должны быть предупреждения о возможных триггерах, но я не умею их писать, чтобы без спойлеров, поэтому подробнее в примечаниях после главы (загляните, на всякий случай, чтобы не было больно).

Я предупредила;)

— Кишка тонка, — просипел Пайк.

Он продолжал стоять, покачиваясь, и с каждой секундой все больше напоминал зомби из дешевого ужастика. Гермиона не могла отвести взгляд от страшной картины разложения человека в реальном времени. Живого человека. Сейчас не было дела до того, насколько прогнила его душа, никто не должен так страдать.

— Малфой, — она не стыдилась умоляющих ноток в еле слышном голосе, — Малфой, Драко, сделай что-нибудь.

Пайк, ухмыльнувшись растрескавшимся ртом, сплюнул на пол красный сгусток и резко прянул в их сторону. Малфой, не задумываясь, бросил в него Петрификус, но заклинание даже не сбило с ног.

— Это моя палочка, дебил! — с усилием исторг из себя Пайк, шагнул вперед и пошатнулся.

Мозг Гермионы включился и заработал в авральном режиме. Палочка прекрасно слушалась Драко и даже ее, почему же теперь дала сбой? И ведь Малфой утверждает, что Империус держится. Слабо, но держится. Слабо… Как это коррелирует с тем, что они с Пайком смогли убить?! На ум пришло только одно: палочка не позволяет навредить своему владельцу, а Авада предназначалась не ему. Но почему тогда Драко смог наложить Империус? Что он такое, если не вред?

— Дай! — Гермиона выдернула инструмент из руки Малфоя.

Необходимо было срочно проверить теорию. Она молча применила легкое заживляющее. В том месте, куда попало заклинание, кожа срослась, но из-за создавшегося натяжения тут же разошлась рядом. Черт! Не то. Как еще помочь? Гермиона мысленно отвесила себе подзатыльник. Это же очевидно! Головной пузырь получился на ура, что вписалось в теорию о непричинении вреда. Анализ был отложен на потом. Она вернула палочку Малфою со словами «Ему нужна такая же защита, как у нас». Тот без препирательств завел речитатив на латыни. Пока Драко колдовал, Пайк снова упал на колени. Судя по всему, на ногах его держала только гордость. Или вредность. Или Империо.

— Какого дьявола? — пробурчал он себе под нос. — Все равно сдохну.

Вообще-то ответа на этот вопрос Гермиона не знала. Она действовала по наитию.

Малфой закончил с куполом, и разрушение тела Пайка замедлилось. Гермиона вдохнула, выдохнула, между прочим отмечая, что глотка сухая как Сахара и надо бы наколдовать воды, и приступила к залечиванию видимых ран. Пациент сидел на коленях, глядя в пол, и больше не пытался комментировать глупость спасителей. Возможно, впал в полузабытье. Грейнджер же впала в персеверацию⁽¹⁾. Она, не останавливаясь, латала кожу на лице Пайка. Когда залечивалась последняя каверна, первая снова открывалась, и Гермиона шла на следующий круг, стараясь ускориться. Время потеряло смысл, была только палочка и задача, с которой не получалось справиться. Слезы струились по лицу, руки дрожали.

— Эй! — на запястье легли знакомые длинные пальцы, — перестань. Ты только изматываешь себя. Ты не помогаешь.

— Заставь его! — завыла Гермиона. — Прикажи ему прекратить…

— Прикажи мне прекратить жить, — хриплым карканьем разнеслось по залу.

— Ты можешь? — она подняла на Драко умоляющие глаза.

Тот сглотнул, испуганно посмотрел на Пайка и ответил медленно и неуверенно:

— Теоретически, — а затем нашел неопровержимый аргумент против: — Но палочка не позволит.

— Позволит, наши желания... совпадают.

После этих слов в рассыпанной мозаике встал на место важный кусочек и сложился фрагмент узора.

— Ты хотел смерти Нотта? — Гермионе казалось, она уже не способна ужасаться. — Ты же…

— Не мог.

— Но… — она не знала, что «но», «но ты пытался спасти его», или «но вы были заодно», или «но вы любили друг друга», — объясни...

— Ха!

Драко естественным движением перехватил палочку и превратил ее просьбу в приказ:

— Объясни, какого черта ты… Ты и Теодор...

— Братья. Двойняшки. Он родился в ночь тридцатого июня, я первого июля.

— Бред! Он никогда не упоминал о брате, и в школе вы мало общались, вы непохожи, не-е-ет, точно бред! — растерянно проговорил Малфой, словно надеялся, что сейчас его разубедят, а затем помотал головой и рыкнул: — Я не о том спрашивал.

— Формулируй вопросы конкретнее, — Пайк поднял лицо и оскалился, пуская кровавые пузыри.

— Ты хотел его смерти?

— Я хотел жить, — лицо Пайка стало безмятежным. То есть как безмятежным, это была безмятежность безумца. — Не притворяйся, будто твой отец не втянул тебя в это же дерьмо.

Гермионе стало неловко. Вроде бы ее прямой вины не было, но косвенно... Ведь все из-за нее.

— Соплохвост пойми, когда моему тупому родителю объяснили, на что он подписал наследника, — без понукания продолжил Пайк, — но он решил, что рождение двойняшек — благословение. Решил, дебил, что обманет магию, если не признает меня сыном.

— Он не признал тебя? — прошептала Гермиона, гоня уже приходившую в голову ранее мысль, что за каждым маньяком стоит история несчастливого детства.

— Отправил в Болгарию к троюродной бабке-травнице, почти сквибу, — последнее Пайк выплюнул настолько злобно, что сочувствие к нему тут же растворилось в пропитанной темной магией комнате. — И в Хог меня отдал сопли за братишкой подтирать, беречь... наследничка. А когда мне стукнуло пятнадцать, когда убедился, что реинкарнация его Лорда либо не помнит, либо плевать хотела на свою дочь, которая то ли реальна, то ли плод шизофренического бреда, вынудил поклясться, что найду чертову суку для брата. Но я же не дурак, понимал: это вопрос и моей жизни тоже.

Гермиона смотрела на кривляющегося и с заметным усилием выдавливающего из себя каждое слово Пайка и ничего не чувствовала, ничего не сжималось внутри, при виде его мучений, при виде капелек крови, стекающих по его подбородку. Усталость? Отупение? Отвлеченно подумалось, что ей все-таки удалось немного помочь ему: кожа не казалось такой страшной, и говорил он довольно связно.

— Нахрена отец взял с тебя клятву? Ведь ты умер бы вместе с братом, если бы не выполнил ее. Зачем подвергать опасности резервного наследника? — спросил Малфой и прикрикнул: — Отвечай!

— Тео старше, его смерть освободила бы меня от клятвы.

— Но эта предварительная помолвка распространяется на вас обоих, — констатировал Драко.

— Я в курсе. А вот папаша надеялся, что проканает, если он меня не признает. Размечтался старый осел, что ярмо его клятвы не ляжет на мои плечи, но, если они с Тео сдохнут, я автоматически унаследую все, потому что я Нотт по крови, — Пайк (или его нужно называть Ноттом?) фыркнул, и что-то неприятно булькнуло у него в горле.

— Это не так работает.

— Умник.

— Но раз ты клялся... Ты не мог убить его…

— Империус, помнишь? Я не хозяин своему телу и разуму. Не совсем.

— И ты хотел этого, — вернулась Гермиона к исходной мысли. — Ты убил брата, чтобы освободиться от Обета и...

— Или он, или я. Вряд ли у тебя может быть два жениха.

У нее уже есть один. Спасибо.

— Вот Малфоя не успел убрать. Жаль.

— Но… Теодор меня душил. Зачем?

— Этот идиот любил меня, верил, что я ищу девку для него.

— Он пожертвовал собой ради тебя?

Нотт рассчитывал, что его остановят? Нет, нужно смотреть правде в лицо, Теодор действительно собирался лишить ее жизни. Но... в его глазах была борьба. Почему? Решал, кого спасать — себя или брата? Понял, что себя не спасти? Если бы у него получилось, то, скорее всего, он умер бы вслед за ней — убийство «наследницы» стало бы ему смертным приговором из-за клятвы отца, но Пайк остался бы жить. Или нет? Черт, как же все запутано! Сложно отстраненно анализировать ситуацию, в которой сама чуть не погибла. Самопожертвование в магическом мире имеет сакральное значение. Лили Поттер пожертвовала собой, и Гарри выжил после Авады. Если с Пайком произошло то же самое, то у них нет шансов… Стоп! Она что, действительно вот так вот хладнокровно рассматривает возможность убийства?

— Наверное. Из-за этого придурка я все еще тут.

— Ты не сожалеешь.

— О том, что у него не вышло прикончить тебя? Сожалею. Скажи мне, кто хочет умирать в восемнадцать?

Он думал, что Нотт ее убил, когда позволил Империусу Драко захватить себя? Господи... Зачем Авада? Контрольный выстрел?

— О брате. По-человечески. Не сожалеешь, — это не было вопросом.

Пайк нелепо передернул плечами, и кожа на шее лопнула с неприятным треском. Он зашипел и выругался.

Пайк искал наследницу…

— Как ты искал меня? — догадка Гермионе не понравилась.

— Отвечай ей, — добавил Драко.

— Портил девок, — несуразно большой рот глумливо искривился, губы снова полопались, там, где сморщивался нос, остались следы содранной кожи, но Пайк не выказывал боли. — Не сам. Предлагал парням. Парни всегда рады повеселиться, если потом ничего не будет. Старик дал одну чудную штуковину, — Пайк нащупал на груди что-то вроде круглого медальона, — эта красавица отлично стирает память, остальное я отладил сам.

— Какая связь между... твоей деятельностью и поиском... Гермионы? — по голосу Малфоя было ясно, что он не хочет знать ответ, но, как и она, понимает, что должен его получить. Нельзя упустить возможность разобраться и помочь следствию. Удивительно, даже желание выбраться ушло на задний план, да что там — Гермиона почти забыла, где находится.

— Папаша поклялся защищать ублюдка Лорда, — Пайку снова стало тяжело говорить, он сипло вдохнул и застонал. — Клятва магическая, ее нельзя отменить, но можно исправить, если знать как. Отец нашел лазейку, защиту наследницы сузил до защиты чести наследницы. Думал, откинется, когда трахнут ту самую, но род спасет, а я пойму, кого должен сосватать за брата.

— А Теодор не умер бы? А ты?

— Он на себя завязал, не на всех нас, но это помогло ослабить родовую вассальную клятву. Расшибись, сдохни, а род спаси. Пррридурок.

Род, вассалы, клятвы... А Малфои и Снейп убеждали ее, что весь этот средневековый балласт волшебного мира канул в Лету. Видимо, не все шли в ногу со временем. Ослабить вассальную клятву. Значит, Нотт мог остаться в живых после ее смерти, а Пайка это не устраивало, потому что было еще его обещание отцу. Все-таки Авада — контрольный в голову чужими руками.

— И ты все это делал…

— В свое удовольствие. Я создал прекрасный бизнес, получал стабильный доход без проклятого батиного золота: мужикам развлечение, мне деньги. Еще и Парис…

— Что Парис?

— Лисица сраная. Связал язык, сука, — Пайк зашелся лающим смехом, — у него свои резоны во всем. Вам не переиграть гадину.

Он булькнул горлом, упал на живот и замолчал.

Драко ногой перевернул тело на спину и прицелился палочкой.

— Реннервейт!

По мышцам прошла дрожь.

— Реннервейт! — четче повторил Драко.

Пайк выгнулся дугой и открыл глаза — красные от крови из-за полопавшихся капилляров.

— Добей, тварь, — прошипел сквозь зубы.

— Назови имена.

— Не могу.

Гермиона не позволяла себе задуматься, что ее действия по уровню жестокости ничуть не уступают действиям Беллатрикс, а то, к чему идет, возможно и превосходит. Если она правильно помнит, Пайка с Пиксом и Метлоком связывает Непреложный Обет, а нарушившего его ждет смерть.

— Можешь, — мозаика продолжала складываться, узор на ней почти проявился. — Начни с пострадавших.

— Назови имена своих жертв! — продублировал ее вопрос Драко, крепко сжимая палочку.

— Я не всех помню.

— Кого помнишь!

Это больше, чем ничего. Девушки и... юноши имеют право узнать, что с ними произошло.

— Кого помню... Да, некоторые незабываемы. Крошка Фоссет визжала и выдиралась, каждый раз, как первый. Она ведь не знала, что ее уже имели, — мечтательная улыбка (это была она?) тронула губы Пайка, — кое-кто любил брать ее на двоих. И мелкий Найджел боролся как лев. Но что его скрутить-то? Он не надоедал… кое-кому, — смешок перерос в отхаркивание очередного кровавого сгустка, которым Пайк едва не подавился, но он будто бы и не заметил этого, как не замечал усилий, которые приходилось прикладывать для каждого последующего вдоха, он продолжал лежать на спине, устремив взор наверх.

— Но его зачем? Найджел не мог быть… мной.

— За щенка хорошо платили. Ничего личного.

Каждое слово укрепляло решимость Гермионы довести дело до конца. Он заслужил. Заслужил.

— Один особенный клиент всегда заказывал Полоумную. Ей сложно было стереть память, девчонка мыслит... нестандартно. Как он убивался, когда белобрысая не вернулась, а я все гадал, не забыл ли в последний раз влить ей в глотку противозачаточное зелье, — Пайк сдавленно гыкнул. — Давалок из гриффов — кудрявую блондинку и индианку — брали, когда другого улова не было. Они горячие, но соглашались сами. Это быстро приелось. Была рыжая… — сердце Грейнджер пропустило удар, — некрасивая телка, Сюзи или как-то так, но ее хотели, потому что племяшка министерской издохшей стервы. И вроде скромная мелкая пуффендуйка. Анна… нет Ханна. Из порченого рода.

Грейнджер переоценила свою выносливость. Куда делось безразличие, которому она удивлялась в начале… допроса? Пустой желудок свело спазмом, в то время как душу разрывало от гнева, от желания просто превратить этого… этого… Он ведь ни о чем не сожалеет!

Она не могла больше. Просто не могла слушать, слышать экстатические интонации в отвратительном голосе.

— Только имена, ничего больше, — скомандовал Малфой. Он прочитал ее мысли? Гермиона уловила, что Пайк глумится, мол какие такие имена, ничего не помню, а затем монотонно перечисляет пострадавших. Но больше ни одно имя не отпечаталось в памяти, отпечаталось — надсадное дыхание с раздуванием ноздрей при вдохах, красная слюна, которую Пайк тяжело сглатывал, искаженные черты, слабый глухой голос, но не информация. Разум защищался, не желая ее воспринимать.

Был ли следующий вопрос милосердием?

— Твои заказчики. Имена и фамилии.

— Отвечай! — боковым зрением Гермиона видела, как заходили желваки у Малфоя, как сжались его кулаки. Он, умница, понимал, что они сейчас делают и кем становятся.

Убийцами?

Соучастниками преступления против человека?

Палачами или просто людьми, решающими проблему единственно возможным способом?

Муки совести придут. Но потом. Им нужно выбраться. Им нужно выбраться с этой информацией.

Грейнджер, стискивая зубы до боли в челюстях, сухими воспаленными глазами смотрела на корчащегося у ног парня. По его напряженному лицу пробегали судороги, черты заострились, ручейки крови бежали сначала только из носа и рта, затем добавились подтеки из глаз, и кажется, из ушей. Момент, когда лопнул головной пузырь, остался незамеченным — его уже просто не было, как и смысла создавать новый.

— Отвечай. Отвечай. Отвечай! — Драко шмыгнул носом и всхлипнул. Он так же не отрываясь смотрел на их… жертву. Наказывал ли он себя этим, как и она?

— Гойл, Крэбб, — протолкнул Пайк сквозь сведенные зубы, гортань спазмировала, соломенного цвета волосы пропитывались темным, кожа серела, местами снова разрушаясь. — Маклаггены, Флинт, Кассиус Уори… Парис… Загоняли жертв Пикс...

Он выгнулся, громко и с хлопком выдохнул и замер. С лица ушло напряжение, мышцы расслабились, темные ручейки потекли быстрее, а затем остановились.

Гермиона не понимала, чего хочет: убежать, заорать или просто зажмуриться. Уши заложило, кровь понеслась по сосудам с удвоенной скоростью. Не отдавая отчета в своих действиях, она потянулась к Пайку, но в этот момент комната пришла в движение. Грейнджер едва успела вцепиться в пальцы Драко, как их подбросило вверх. Потолок стал полом, еще один поворот сделал верхом и низом стены, и при этом ни одна вещь, лежащая в зале или висящая на стене, с места не сдвинулась, даже туман продолжал все так же вяло клубиться у поверхности. Глаза отметили все это фотокадром, потому что уже в следующее мгновение они с Малфоем лежали в коридоре рядом… рядом с кусками штукатурки и трупом Нотта. Сердце стучало, как безумное, крик умер в груди, не родившись, адреналин зашкаливал. Было важно оставаться в таком состоянии, не дать себе задуматься и осмыслить свои действия. Гермиона перевернула тело Теодора, распустила на мертвеце ремень и выдернула из-под него бисерную сумочку. Всё. Между ними и свободой минута. Она по плечо засунула руку внутрь, пальцев тут же коснулась мощная магия портала, Грейнджер нащупала его, потянула наверх и под паническое «Нет, мы должны убедиться... парк...» развернула.

От хлопка заложило уши, Гермионе показалось, что ее подхватили под пупок гарпуном и разорвали до грудины. Затем она перестала быть материальной, тело разлетелось на атомы и с не менее оглушительным звуком сложилось обратно. В центре живота не просто запекло, по ощущениям, там открылась страшная рана, через которую способна утечь жизнь. Грейнджер ощупала себя через платье. Ткань не намокла, под ней все было как обычно — ребра, мышцы. Рядом застонал Малфой. Гермиона распахнула глаза и… ничего не увидела. Вокруг стояла темнота. Впрочем, она не пугала. Под ногами был паркет, за спиной — мягкая мебель, рядом — Драко. На более серьезный анализ не осталось ресурса. Не осталось вообще ничего. Пережившие шок душа и тело ныли. Гермиона отключилась, привалившись к малфоевскому боку, и проснулась (или пришла в себя?), когда вокруг стоял день.

Она лежала в позе эмбриона прямо на полу. Плечо затекло, синяки на шее пульсировали, но живот больше не болел. Гермиона села, разминая руку и озираясь в поисках Драко. Тот обнаружился в дальнем углу комнаты. Сидел в кресле с ногами, обнимая себя за них, и смотрел в никуда пустым взглядом. Она кивнула ему, но ответной реакции не дождалась. Стало неприятно. Они вместе пережили такое, они вместе такое... сделали, а теперь… Он считает бессердечной убийцей ее? Возлагает на нее вину за все это?

Не показывая, как ее задело пренебрежение, Гермиона встала и отправилась на поиски воды и удобств, гоня из головы картинки прошедшей ночи. Ночи? Который час и где они вообще? Палочка помогла бы с ответами, но просить ее у Малфоя не хотелось. Неприятно заскребло за грудиной: а что, если она не права в своих выводах и его просто совсем разбило вчерашнее? Гермиона яростно отодвигала ужасы, стараясь притвориться, что пережитое — ночной кошмар, а он… но ведь Драко опытен в окклюменции, значит, в более выгодном положении. Гермиона справила нужду, вымыла руки и напилась воды прямо из-под крана над раковиной. Разобравшись с основными потребностями тела, она приступила к осмотру их временного пристанища, но осмотр застопорился на ванной комнате. Захотелось прямо сейчас опуститься в горячую воду, смыть с себя ужас вчерашнего дня. Взгляд упал на руку. Браслет. Широкий браслет из мелких камушков. Гермиона сорвала его с себя, а затем выскользнула из платья, которое снова увеличилось в размере и стало небесно-голубым (с разводами грязи, вестимо). Если этот цвет не подходил ей вчера, то что уж говорить о сегодняшнем дне — после пережитого, после сделанного. Гермиона вцепилась руками в ванну и уставилась на белую плитку над ней. Белый был еще хуже голубого. Она отвела глаза от неуместной белизны, открыла кран и некоторое время пялилась на бегущую воду. Ясность мышления вернулась. Ополоснув ванну, Гермиона заткнула отверстие пробкой и оставила кран открытым, а затем в одном только коротеньком нижнем платье-комбинации выскользнула из помещения. Следовало позаботиться о еде. Желудок подводило, что неудивительно, ведь ела она около суток назад. Перед приемом кусок не лез в горло, на приеме было страшно пробовать закуски после предупреждения Северуса, а потом стало совсем не до того.

Северус… Где он? В порядке ли? За своими проблемами она почти забыла о криках, раздававшихся в зале, когда их с Драко уносила каминная сеть. Тревожность стала расти, и нужно было унять ее во что бы то ни стало. Кухня. Ее цель — кухня. Она обнаружилась справа от ванной, и в ней, как и в других обследованных помещениях, не нашлось ничего волшебного. На столе лежала записка. Грейнджер подошла к ней с опаской.

«Рад приветствовать прибывших порталом. Дом под Фиделиусом. Не выходите за пределы участка. Пользуйтесь всем, что видите. Еды и средств гигиены должно хватить минимум на месяц. Навещу, как только позволит время.

PS: Вы не сможете колдовать от двух дней до недели. Не пугайтесь, проблема временная, это побочный эффект от использования сверхмощного артефакта».

Возможно ли такое, что Драко попробовал сотворить заклинание, у него ничего не вышло, и он… Первым побуждением было бежать к нему и объяснить, но затем Гермиона осознала, что не хочет его общества прямо сейчас, что стоит на него взглянуть, и все мысли, которые она с таким остервенением прятала от себя, выскользнут из-за хлипких стен и поглотят ее с головой. Происходило ли с ним то же самое?

Она крепко зажмурилась, выдохнула и продолжила исследовать дом. В холодильнике было почти пусто: твердый сыр, вяленое мясо и упаковка тетрапаков с соками. Это… разочаровало, хотелось чего-то, чем можно быстро насытиться прямо сейчас. Она отрезала кусок сыра и, жуя, открыла морозильную камеру. Несколько упаковок пиццы и готовых бургеров заставили ее чуть ли не прослезиться. Маркировка на упаковке подтвердила то, что она вроде как уже знала из разговора со Снейпом про портал: они в Штатах.

Гермиона нашла глазами микроволновку. Пока первый бургер размораживался, налила в стакан сок и поставила его на поднос. Каким бы засранцем ни был Малфой, нельзя оставлять его без завтрака. Он же без магии как дитя малое. Поставив второй бургер в печь, она решительно пересекла коридор и вошла обратно в гостиную, избегая взглядом угла, в котором оставила Драко. Гостиная была самой обычной: два кресла, складной диван, телевизор на тумбе, журнальный столик и книжный стеллаж. В другой ситуации стеллаж завладел бы ее вниманием надолго, но не сейчас.

Гермиона со стуком поставила поднос на столик и вылетела из комнаты.

Ее ждали завтрак и ванна, только вот аппетит успел полностью пропасть. Она заставила себя выпить стакан апельсинового сока и надкусить теплую булочку, а затем ушла смывать вчерашний день.

В ванной гнать от себя невеселые мысли стало еще сложнее, сконцентрироваться на оттирании кожи не получалось, мерещилась чужая кровь на лодыжках и запястьях, каждый синяк кричал о Пайке и Теодоре, а когда мыла грудь — она вспомнила, как ее рвало в головной пузырь, и каким поддерживающим был в тот момент Малфой. Когда это изменилось и почему? Ответ был очевиден: после убийства. Убитый был плохим человеком, но это не превращало их действия в хорошие. Адвокат дьявола, сидящий внутри нее, напомнил: он умирал, у него не было шансов. Но ведь они… дали надежду, а потом... И идея выжать из умирающего по максимуму была ее собственной. Драко поддержал, но идея принадлежала ей. Гермиона Грейнджер хладнокровно лишила жизни, заставила Малфоя мучить и убивать своего одноклассника. Ничего удивительного, что он видеть ее не может. В этом дело? Если так, то им просто нужно расставить точки над «i», Гермиона примет его решение. Так будет правильно. И обязательно намекнет, что он мог сказать «нет», мог не приказывать Пайку отвечать на вопрос и нарушать Непреложный обет, она поняла бы, но сейчас отказывается быть единственной виноватой. Они сделали это вместе. Ополоснув волосы прямо в ванне, Гермиона, как была мокрая, решительно переступила бортик, соорудив тюрбан из ближайшего полотенца, набросила на себя висящий на гвозде меньший из двух махровых халатов и протопала назад в гостиную.

Малфой продолжал сидеть с ногами в кресле. Страх разбавил ее гнев. Он вообще не двигается? Может, с ним что-то произошло при перемещении? Она взглянула на поднос — бургер остался нетронутым, но стакан был пустым. Значит, вставал. Записка... Нужно поставить Драко в известность о проблеме с магией.

— После перемещения порталом мы несколько дней не сможем колдовать, — сообщила Гермиона.

Ответом ей стал кивок головы. Так просто? Потомственный волшебник не в ужасе от магической немощи?

— Ты знал?

— Я тоже умею читать, Грейнджер, — процедил Малфой сквозь зубы.

О! Ее удостоили ответа.

— Ты был в кухне?

— Очевидно.

Значит, причина его состояния не в истощении магии.

— Здесь есть и ванна, и душевая кабина, можешь помыться, — предприняла она новую жалкую попытку завязать разговор.

— В курсе. Воспользовался.

— Ты справился с магловской сантехникой? — удивление в голосе скрыть не удалось.

— Грейнджер, я не совсем дебил. Она почти не отличается от нашей.

Да что ж это такое!

— Противно находиться со мной в одном помещении? — пошла Гермиона ва-банк.

То, что пробормотал Малфой себе под нос, она не расслышала.

— Что?

— Говорю, будто у меня есть выбор.

Это было как пощечина и ушат холодной воды на голову одновременно, как выбитая из-под ног висельника табуретка. Гермиона действительно толком не могла вдохнуть, она и не осознавала, насколько привыкла к тому, что Малфой рядом, рядом по своей воле, что он навязывает свое присутствие, а она благосклонно принимает.

— Я тебя не держу, иди на все четыре стороны!

— Куда? — голос Драко взвился на октаву. — Куда мне идти? Ты все решила за нас двоих.

— Я решила?! Ах я решила? Из-за того, что поступили по-твоему, мы попали в ловушку. Ты не подумал головой…

— Я знаю, что облажался!

— Тогда в чем ты винишь меня?!

— Там Северус, мои родители или мама. Там происходит какой-то пиздец, а мы здесь. Ты даже не спросила моего мнения…

— Я была в аффекте, ясно!

— Ты в аффекте перебросила нас через океан.

— Перебросила. Я обещала Северусу позаботиться о тебе, я выполнила обещание.

— Да. Десять баллов Гриффиндору! Медальку себе возьми. Орден Мерлина! Ты героиня, а я, как обычно, бесполезный мудак, который похерил все, что ему доверили, не смог выполнить…

— Неправда, Драко, если бы не ты, нас уже не было бы.

Весь ее запал иссяк. Это спад. Гермиона понимала, что спор еще разгорится, но сейчас… Она сделала попытку перевести все на дружеские рельсы:

— Поговори со мной.

— Поговорить?! — гнев Драко еще не утих в отличие от ее гнева. — Что ты хочешь услышать? Как я осознал, что не могу колдовать? Как подумал: вот оно! Вот предел. Знаешь, с тех пор, как мне исполнилось пять, я летал каждый день, когда был дома, а после… после Выручай-комнаты смотреть на метлы не могу!

Гермиона никогда не любила метлы и за все время, проведенное в мэноре, даже не задумывалась, почему Малфой не летает.

— Или тебе рассказать, как первый раз после того, как разрушились барьеры окклюменции, мне захотелось возвести их обратно? Они… они стали триггером. Стоило мне подумать о том, чтобы спрятать мысли в стылой пещере, где я держал их почти три чертовых года, как меня начинало трясти. А сейчас потянуло туда. Я готов был в лепешку разбиться, но унести эти воспоминания в свою пещеру, и не смог! — голос Драко звенел слезами, истерика была на пороге. И ее нельзя было сдерживать.

— Ты винишь меня, — сказала она ровным тоном.

— При чем тут это?! Я не виню. Или виню. Черт его разберет! Ты такая спокойная. Взяла и заснула после… после всего!

Это упрек?

— Я отключилась, я даже не знаю, было это сном или обмороком.

— Нет, это хорошо. Отлично даже, если спала. Не в том дело. Я просто разочарован. Во всем. В себе. Мне казалось, ради тебя сделаю что угодно! — можно было начинать обратный отсчет до срыва.

— Ты убил за меня. Не представляю более всеобъемлющее «что угодно».

— Был бы готов, не сожалел бы сейчас! — прокричал он, захлебываясь.

— Ты хороший человек, а тебе пришлось… совершить...

— Хороший человек! Ты не знаешь, что я делал раньше. Никогда не думал... после Темного Лорда... Еще когда-нибудь… — выдавил он между рыданиями.

Вот в чем дело. Вчерашнее всколыхнуло память о том, что приказывал ему делать Волдеморт. Всколыхнуло, потому что ему снова пришлось переступать через себя. Из-за нее. Она вынудила его. Черт побери! Гермиона Грейнджер стала достойной преемницей Тома Риддла.

— Ты действовал под принуждением. Виновата только я, — она забыла, что отказывалась брать на себя всё. — Хочешь, ударь меня.

— Что? — его залитое слезами лицо исказила гримаса ужаса и крайнего изумления.

Сказанное на эмоциях в считаные секунды превратилось в навязчивую идею. Захотелось боли. Захотелось наказания. Она заслужила.

— Ударь! Ударь меня. Я прошу, я хочу этого! — кажется, вместо того чтобы помочь выкарабкаться Малфою, она сама летела в пропасть истерики. Не было слез и соплей. Был крик. Жуткий. Надсадный. Не верилось, что кричала она.

Когда Гермиона пришла в себя, горло горело, а шея снаружи саднила втрое сильнее. Малфой тряс ее как грушку. Почему-то подумалось о запахе. Малфоевском запахе, который витал вокруг нее, пробиваясь сквозь аромат геля для душа из местной ванной. Гель для душа пах морем, а из естественного запаха кожи Драко она не могла выделить ни одной ноты. Что-то теплое, что-то мужское, с пряным шлейфом. Если запах Снейпа она определяла как огонь и травы, то здесь… скорее воспринимала на уровне чувств. Аромат успокаивал и будоражил. Гермиона уткнулась носом в шею, стараясь сильнее втянуть носом запах. Успокоиться. Или наоборот. Этого было мало, и она коснулась кожи языком, как уже делала когда-то. А потом вобрала в рот и прикусила. Первым звуком, который исторг Драко, было удивленное «пф», но затем он застонал и подставил шею под ее поцелуи и укусы. Гермиона провела языком до уголка челюсти и тронула выступающую часть зубами. Хотелось… больше. Малфой крепко сжал ее в районе ребер. Стало больно, и это тоже ей понравилось. Она повисла на нем, обхватывая его бедра своими. Не ожидающий нападения Драко грохнулся обратно в кресло, увлекая ее за собой. Кто кого поцеловал первым, Гермиона не знала, но уже через секунду они яростно целовались, руками пытаясь добраться до кожи друг друга. Сначала с Гермионы слетел слабо затянутый халат, а вслед за ним раскрутился тюрбан на голове, и их обоих обдало брызгами с ее мокрых волос. Вот только это не остудило пыл. Малфой не отрывался от ее губ, рассеянно выпутываясь из одежды, рубашку она сама стянула с его плеч — та не была даже застегнута (уколола вина: ему пришлось после душа влезть снова во вчерашнее, так как его вещи лежали в ее сумочке, в которой ничего не найдешь без магии). С узкими брюками пришлось повозиться, Драко пытался спустить их, ерзая бедрами и задевая Гермиону плотной тканью там, где адски хотелось трения. Упругий член ударил ее по ляжке, удар отозвался теплом между ног. Гермиона нащупала его и провела вверх и вниз.

— Сейчас, Малфой, — прошипела в губы.

Драко отпрянул, насколько ему позволило кресло и положение под ней. В его глазах разгорелся страх.

— Ты не в себе, — шепнул он. — Я не могу.

— Можешь, — она снова погладила его, вспоминая, как ему нравится. Малфой прислонился лбом к ее ключице и промычал что-то неразборчивое. Гермиона почувствовала, как в ответ на этот звук из нее выплеснулась влага.

— Ты не хочешь, ты пожалеешь, — уговаривал ее Драко, постанывая от каждого ее поглаживания.

— Хочу, идиот! Тебя хочу!

А еще ей хотелось боли. Он отказался ее ударить, но так тоже будет больно. Она приставила его член к тому месту, где находился вход, и попробовала насадиться. Член изогнулся, но внутрь не проник. Драко зашипел.

— Двигайся!

— Грейнджер! — сдавленно выкрикнул он и предпринял еще одну попытку увильнуть. Не на ту напал, Гермиона кошкой скользнула за ним и прижалась еще крепче.

— Черт с тобой! — процедил Малфой, обхватывая член одной рукой и надавливая на ее бедро второй.

Ему удалось немного протолкнуться, промежность обожгло болью, но это было именно то, что нужно. Чистая боль, которая не дает думать ни о чем другом.

— Ну же, Драко, — подбодрила она, пытаясь опуститься дальше. Он послушно двинул тазом вверх, и Гермионе почудилось, будто ее разрывает надвое. Из глаз полились слезы.

— Еще, не бойся, еще!

Она очень старалась привыкнуть к ощущению внутри чего-то большего, чем она может вместить, уговаривая себя, что все соразмерно, именно так задумано природой, и просто нужно приспособиться.

— Грейнджер, я…

— Пожалуйста, — прорыдала она. — Мне нужно еще.

В сосудах билась кровь, уши заложило ватой, под руками сотрясалась грудная клетка. Звуки, которые исторгал из себя Малфой, тоже могли быть рыданиями, а не стонами, но думать об этом Гермиона перестала, когда он наконец прекратил сопротивляться телу и задвигался, резко подбивая ее снизу, с каждым толчком пытаясь протиснуться дальше и, кажется, что-то надрывая или раздирая, — неважно. Боль разливалась из центра во все стороны, отзываясь в ногах и в глубине живота, заполняла сознание, вытесняя все мысли, делая Гермиону Грейнджер кем-то другим. Кем-то новым. Или нет.

Примечания:

Ахтунг! В разговоре один из героев смакует подробности секса без согласия.

Графическое описание человеческих страданий.

Графическое описание первого сексуального опыта в состоянии аффекта.

1) (лат. perseveratio — упорство). Бесконтрольно повторяющееся действие

Вернуться к тексту