Моя жизнь - моя игра (джен)

— Странный был год, не находите? — поинтересовался Малфой, который уже снял школьную форму и ехал в Хогвартс-экспрессе в обычной темно-серой мантии. Все-таки воспитание в среде волшебников дает определенные представления о том, как нужно одеваться. Хотя, по мнению Гарри, мантии — крайне неудобны.

— Из-за ситуации с наследником? — спросил Крэбб.

— Из-за всего. Можно сделать много выводов из произошедшего в этом году. Ну, по крайней мере, я для себя их сделал.

— И какие выводы? — Гарри было интересно, что для себя решил Драко. Он умный, и способен анализировать поступки людей.

— Разные. Ну, что Дамблдору на самом деле все равно, гибнут люди, нет. Это так не важно, когда думаешь, что судьба всего мира в твоих руках. Ведь он думает так, или нет? Почему он не заступился в суде за Грейнджер? Просто от этого судьба мира не зависела! Можно бороться за права грязнокровок, и плевать, что в этой борьбе погибнет половина этих грязнокровок. Зато их дети будут жить хорошо! Я решил для себя летом изучать вопрос передачи по наследству магии... Интересно, в каком поколении при смешении с маглами исчезнет магия, и в каком родовые способности. А то при дедушке Дамблдоре и его руководстве, нас не останется вообще.

— Отец говорил, что могут исчезнуть уже в первом, — поделился своими "знаниями" Гойл.

— И поэтому все полукровки волшебники? Не тупи, Грег! Я думаю, что во втором или третьем. А ты как считаешь, Гарри?

— Я интересовался этим перед поступлением в Хогвартс. Ты отстаешь от жизни, Малфой.

— Да ну тебя, ты же у нас герой, — это было сказано с таким сарказмом, что Гарри несколько секунд смотрел в глаза Драко, пытаясь понять, что он этим сарказмом хотел сказать.

— Ага, герой, — Поттер так и не понял, к чему относился сарказм. — Ветеран прошлой магической войны прям.

— Ну и как передаются магические способности? И родовые... Интересно, а у Дамблдора они есть...

— Есть, но он не ценит. Ну, это по слухам.

— Поттер, ты общаешься с теми же людьми, что и я, а слухи у тебя другие! Или их Грейнджер в тайне ото всех распространяет?

В этот момент дверь купе открылась, и на пороге как раз появилась гриффиндорка.

— О, теперь я понял суть магии слов, — иронично заметил Малфой, — Ну чего тебе нужно?

— Уж точно не ты! — звонким голосом заявила Гермиона.

— Фух, хоть на этом спасибо.

— Да ну тебя, Малфой. Гарри, нам надо поговорить! — в своей властной манере произнесла Грейнджер. Не ей надо поговорить, а нам. Наверное, в психологии она не сильно разбиралась, но подсознательно такими приемами пользуются все люди. Если тебе что-то нужно, сделай из своей проблемы общую, и решай. Поэтому поговорить нужно именно "нам".

— О том, где я буду проводить каникулы? В Дырявом котле, пиши туда, — вышло грубо, но Гарри догадывался, о чем будет разговор.

— Это я и сама знаю. Давай выйдем, и найдем свободное купе. Я просто подумала...

— Подумала? Удивительно, что не прочитала... — вставил свое Малфой, Гарри закатил глаза и вышел из купе.

Найти уединенное место в Хогвартс-эксперессе — задача непростая. По дороге к последнему вагону, до которого обычно студенты не доходят, пришлось пройти мимо пары вагонов, занятых гриффиндорцами, и Гарри еще раз порадовался, что он не студент этого факультета. Учат всех одному, в принципе, все равно, но уж больно шумная компания там подобралась. И в поезде это было особенно заметно. Кто-то даже взорвал в купе навозную бомбу, и те, кто ехал в этом купе, смеясь, выбежали в коридор. Наконец, в самом последнем вагоне пустое купе было найдено. Гермиона заперла дверь Колопортусом — заклинание бесполезное, но, по крайней мере, предотвращает визиты внезапных гостей.

— Ну, и о чем ты подумала, Гермиона? — Гарри сел к окну, и подпер подбородок руками, глядя на гриффиндорку.

— Ты считаешь, что Локхарт действительно совершал все эти нападения? Просто он такой... в общем, не похож он на человека, способного на подобное. И Джинни еще, вроде как, по официальной версии, под его Империусом была...

— Я не считаю, что это Локхарт.

— А кто тогда? И как вышло, что он написал предсмертную записку и повесился? Отдел обеспечения правопорядка подтвердил, что писал это он лично.

— Мы уже обсуждали кто это.

— Что это Темный Лорд? — Гермиона, в отличие от гриффиндорцев, привыкших называть его Сами-Знаете-Кем, стала называть Волдеморта по-слизерински. В принципе, ничего не значащая мелочь, говорящая лишь о том, что на тему этого человека и войны она чаще говорила с Гарри, и даже как-то раз с Малфоем, нежели со студентами своего факультета. В Гриффиндоре, после судебного дела, ее вообще не жаловали, и друзей там у нее не было. Одна, ничего не значащая мелочь, которая может на что-то повлиять, как и многие другие подобные мелочи. — Я помню. Почему ты не боишься? Ты его видел? Я знаю, ты что-то скрываешь. Я услышала разговор, Джордж, Фред, Рон и Перси знают, что за этим стоит Темный Лорд. Они обсуждали что-то такое в гостиной, и сказали, что он испортил судьбу Джинни... Но я не поняла сути разговора. Они замолчали, когда заметили меня.

"Ну, не совсем он судьбу ей испортил..." — вмешался в мысли Гарри Адам-Самаэль. Тщеславие, оно такое. Как Салима оставила "на память" Рону и Невиллу свое лицо, так и Адам-Самаэль гордился Гарри Поттером, или собой, с этим моментом он еще не определился.

— Что ты от меня хочешь сейчас услышать, Гермиона? — вздохнул Гарри.

— Ты ведь знаешь! Ты что-то знаешь! Ты видел Темного Лорда? Ты его не боишься, это видно! Ты ведешь себя так, будто не в курсе, что это он все делал, при этом ты сам мне сказал, что это он! Откуда тебе все это известно? Или ты придумал это? Ведь легко все свалить на... — Гермиона замолчала, поняла, что сказала лишнее. Этого говорить она не хотела, но много думала о разных вариантах. У нее вообще было много времени, чтобы думать... О том, что за всем этим стоит Волдеморт, ей сказал Гарри, и она поверила. Потом тот случай с василиском, когда она увидела его своими глазами, и поведение Гарри, его уверенность в том, что именно на нее василиск не нападет... Потом смерть Локхарта и причастность Джинни Уизли, глупые разговоры в гостиной Гриффиндора, в которых она не участвовала...

— Ты меня обвиняешь? — спокойно поинтересовался Гарри. Даже апатичный тон голоса не изменил, только брови поднял.

— Я... я, просто не знаю, что думать, Гарри... — неожиданно для слизеринца, а может и для самой себя, Гермиона заплакала, — В Гриффиндоре со мной почти никто не общается, у меня... нет там друзей, понимаешь? Они что-то обсуждают, предполагают, что... Локхарт создал себе имидж идиота специально. Но я чувствую, что это не так. И я не могу сказать им, что за этим стоит... Темный Лорд. Они не будут меня слушать, они мне не верят. И тебе не верят, но тебе-то все равно. Уизли что-то знают, как я поняла... но они молчат, скрывают. Правда... не понимаю, зачем. Я общаюсь иногда с тобой, и все. Меня скорее Малфой выслушает, чем гриффиндорцы. Такое чувство, что я для них враг, но я не понимаю, почему. Я ничего не понимаю, Гарри, ничего.

Гермиона закрыла лицо ладонями, она не этого от разговора ждала. Не хотела кому бы то ни было высказывать свои обиды, казаться слабой, плакать. Но в жизни часто бывает так, что происходит не то, чего мы ждем. И, видимо, отрешенно холодный тон единственного человека, с которым она хорошо общалась в Хогвартсе, ее вывел из равновесия.

— Гермиона... — Гарри понял ее мысль, и даже, как ему казалось, почувствовал ее одиночество, но слова утешения уж точно не мог подобрать, поэтому просто сел рядом с ней, и стал гладить по волосам, — все хорошо, такое в жизни бывает, здесь каждый сам по себе.

— Нет, Гарри, это другое. Есть объективное ощущение... собственное отчуждение, а есть неприятие другими. Это разные вещи! Я прекрасно понимаю, что значит быть маглорожденной. Тебя здесь ждали, даже когда ты жил с маглами. Ты сам отгораживаешься от людей, не доверяешь им. А меня не принимают. Меня не ждали. Я должна была вписаться в магическое общество, а не сделала это. Может быть, если бы не суд, так бы и произошло. Мы видим хорошее, когда его нет, не хотим видеть плохое. А теперь я замечаю снисходительные улыбки по отношению к Дину Томасу, когда он рассказывает про футбол, такое же снисходительное отношение к нашему местному фотографу Криви. Вроде как "да, вы же среди маглов росли, что с вас взять". И нет, плохо никто к ним не относится. Просто, если бы нас не было, хуже бы не стало, никто бы и не заметил. И столько нападений на маглорожденных было, и все умалчивали. Если бы напали на Малфоя? Это был бы скандал! А так, кому нужны эти... грязнокровки? Я ведь подробно изучала историю прошлой войны с Темным Лордом. Ты знаешь, что каждый второй из погибших на стороне Дамблдора был маглорожденным? И это очень много, если учесть, что маглорожденных всего-то процентов десять-пятнадцать среди волшебников. Все они шли воевать, лезли на передовую. Может быть, и на сторону Темного Лорда пошли, если бы там их ждали! Не за цель или идею они воевали, Гарри...

— А за что?

— Просто так! Воевали ради самой войны, или жизни, понимай, как хочешь. Так они чувствовали жизнь! Их никто не ждал, семьи перестали быть родными. Они многое не могут понять, постепенно все маглорожденные отдаляются от родителей, братьев и сестер. И мы навсегда остаемся между мирами. Война — это жизнь, жизнь для тех, кто не ценит свою! Причины у всех разные. Кто-то верил, что их жизнь изменится к лучшему, если они станут героями войны, кто-то просто пытался так найти место в жизни, кому-то было безразлично — жить или умереть. Большинству из них был безразличен Дамблдор, его идеи, цели, Темный Лорд, даже если они сами так не думали... Они искали смысл жизни, свое место в ней. Не нашли. А я тем более не найду, так как и в войне смысла для себя не вижу. Мне достаточно опыта предыдущих поколений. Твое место здесь, в магическом мире, а моего места нет нигде...

— В этой жизни нет смысла, и он во всем, для некоторых нет места, но оно есть, — почти шепотом произнес Гарри. Сейчас он задумался над этим вопросом и понимал, что, возможно, Гермиона и права.

"Вот ты бред сказал сейчас... Сам-то хоть понял?"

"Помолчи, а? И не бред это! Просто люди все хотят для себя лучшего места, чем то, что у них есть. Кто-то должен играть роль неудачника, но тот, кто ее играет, не согласен с этой ролью. Если бы не было неудачников, то как бы определялся социальный статус?"

"Из серии, если бы не было зла, то как бы мы поняли, что есть добро? Да, факультатив по основам религий не прошел даром", — с сарказмом заметил Адам-Самаэль, но мнение Гарри ему не удалось изменить.

— Я не вижу здесь своего будущего. В детстве я мечтала заниматься наукой, а сейчас я ни о чем не мечтаю. Мне все равно, но я понимаю, что в мире маглов мне уже нечего делать, как и здесь. Понимаю, что не расскажу обо всем родителям. Знаешь, это даже забавно, но я не говорила им о суде. Зачем? Чтобы они закидали письмами Дамблдора? Меня? Чтобы они прибыли в школу на потеху всем слизеринцам? Глупо, сама знаю... Но зато честно. Они — уже не часть моей жизни, но и здесь себя я не нашла.

— А ты думаешь, я нашел? Думаешь, я прекрасно общаюсь со всеми слизеринцами? С большинством из них я просто здороваюсь утром. Общаюсь лишь с Малфоем, и то в последнее время он странный, как и ты, подозревает меня в чем-то. Или, может быть, кто-то другой нашел здесь свое место? Рон Уизли, у которого вся семья — волшебники, но его тяготит зависть, чувство собственного бессилия и никчемности? Это видно. Он с удовольствием поменялся бы местами с тем же Малфоем, но сам себе даже в этом не признается, и семью свою не предаст. Ему внушили, как правильно жить, и он боится даже думать над тем, действительно ли так правильно, и мечтать о лучшей жизни. Боится, что если задумается, найдет не те ответы. Или, может быть, Малфой нашел здесь себя? Когда его тяготит обязанность... перед семьей, перед обществом. Ему с детства говорили, что он Малфой, а Малфои ведут себя так-то и так-то, и не вздумай отступать от этих правил. Это жизнь, Гермиона, и она такая.

Вот так, двое подростков, сидя в купе на мягких удобных сидениях, размышляли о том, что им в этом мире нет места, что этот мир вообще без них бы спокойно обошелся. И так можно сказать про каждого, но мы продолжаем жить, строить планы, рушить чужие мечты, пусть и не специально, мешать друг другу, помогать. И каждый смотрит на мир лишь со своей позиции...

Гермиона в действительности должна сама что-то делать, найти друзей, свое общество. Ее тут, правда, никто не ждал, и ее отсутствия бы никто не заметил. Обычная маглорожденная девочка, которой не повезло познакомиться перед поступлением с будущим слизеринцем, и теперь из-за этого она чужая для тех, кто ее бы принял. Принял как друга, как чью-то будущую жену, как мать детей, которые будут уже полукровкам, и ничего не будет связывать их с миром маглов, как чьего-то боевого товарища, с которым бы какой-то гриффиндорец прошел войну плечом к плечу, и в старости бы вспоминал храбрую маглорожденную девушку. Лишь одно случайное знакомство перечеркнуло это, но и время исправить все у нее есть. Время есть, но уже поздно... Она никогда не станет той, которой должна была стать обычная, как сказали бы слизеринцы, грязнокровка. Не станет такой, как Лили Эванс, которая как раз и была другом, женой и боевым товарищем. Не сможет. Почувствует ложь, бессмысленность...

А Гарри... Его ждали, его очень ждали. Но Дамблдор просчитался. В интеллекте Гарри, в его интересах, чувствах. Даже близнецы часто разные по характеру. Взять тех же сестер Патил, одна учится в Равенкло, другая — в Гриффиндоре. А воспитывали их одни родители, росли они в одной семье. Нельзя воспитать ребенка полностью таким, каким хочешь. У каждого человека, практически с самого рождения, есть свое индивидуальное восприятие мира. И на одни и те же обстоятельства каждый реагирует по-своему. Возможно, кто-то другой, если бы он рос у Дурслей, а потом в приюте, при поступлении в Хогвартс считал бы, что попал в сказку, полагал, что Дамблдор — великий светлый маг. Но, юный Поттер оказался прагматиком, сразу поинтересовался тем, почему он жил у маглов, что с наследством, доставшимся от родителей и прочими «неудобными» для директора вопросами. В сказки он давно перестал верить, а может быть, никогда и не верил, ему ведь в детстве их не читали. Дамблдор сильно просчитался. Он сделал несчастным самого Гарри, окружающих его людей, себя. Одним лишь решением. Если бы он отдал маленького Гарри каким-нибудь Уизли на воспитание, то получился бы светлый герой, которому бы с детства говорили, что Дамблдор — добро, Малфои и Слизерин — зло, он бы никогда не познакомился с Истванами, Луджинами, не видел бы их жизнь, считал идеалом семьи ту, в которой он вырос. И, напротив, кто-то другой, видя бедность семьи, ее простоту, заинтересовался бы темными искусствами, родовой магией, мечтал бы поступить в Слизерин... Глупо пытаться воспитать кого-то определенного. Нужно с детства стараться видеть хорошее в ребенке и взращивать это хорошее, развивать. Нужно смотреть, какой ребенок, и пытаться понять его, а не себя в нем. И теперь у Британии есть Герой, который ненавидит светлую сторону, да и темную не особо жалует, пытается найти ложь в каждом поступке, и находит. Человек всегда находит то, что ищет. Он несчастен сам, и способен сделать несчастными многих... очень многих.

* * *

— С вас один галеон, семь сиклей и четыре кната, мистер Поттер, — произнес бармен Дырявого котла, который уже приготовил для Гарри комнату.

Поттер отсчитал необходимое количество монет, и поднялся наверх. Неуютная одноместная комната казалась ему такой родной... Чем дальше от Хогвартса и людей, тем уютнее. И не важно, что здесь сыплется штукатурка, и зданию, в целом, не помешал бы капитальный ремонт.

— Нет, Чертик, мы тут не останемся. Ты же хороший кот, и умеешь хранить секреты своих хозяев? — черный книзл терся о ноги своего хозяина, а тот был как-то просто по-детски счастлив. Сейчас, в одиночестве, без интересной книги, без общения, как раз от того, что этого всего у него и не было. Тишина...

Гарри лег на кровать и закрыл глаза. Не хотелось их открывать, хотелось исчезнуть, раствориться, чтобы его никогда не было в этом мире, или мира не было... Он ни о чем не думал, ничего не чувствовал, ничего не хотел. Состояние абсолютной расслабленности и полусна. Гарри перевернулся на бок, укрылся одеялом, и стал падать...

* * *

Но полет был не долгим. Гарри снова оказался в детских воспоминаниях Тома Реддла. Черноволосый ребенок шел впереди, касаясь рукой стен зданий, по серой, мрачной улице. Этого ребенка Гарри, конечно, сразу узнал. Та же улица, тот же поворот, из-за которого выйдут, смеющиеся, мужчина и женщина, и подарят Тому конфеты. А еще через несколько домов будет забор приюта...

— Эй, что ты так медленно плетешься, — Том неожиданно повернулся, и посмотрел прямо в глаза Гарри, — Сейчас заметят, что нас нет, и накажут!

«Это не воспоминание, это не воспоминание!» — в голове возникла странная мысль, особенно после того, как Гарри осознал, что он одного роста с пятилетним Томом, а значит, ему тоже пять лет. И люди из воспоминаний не могут видеть тех, кто просматривает эти воспоминания. В глазах Гарри отобразилась паника...

— Что случилось? Все хорошо? — поинтересовался своим детским голосом черноволосый ребенок у Гарри с какой-то странной... заботой?

— Да, все хорошо... — тихо ответил Поттер, и по собственному голосу понял, что не ошибся, ему действительно, лет пять, не больше...

— Тогда идем, — к еще большему удивлению Гарри, Том взял его за руку и потащил за собой, — ты какой-то странный сегодня.

И тут, как и в воспоминании, из-за поворота вышли мужчина и женщина и, увидев, уже двух детей без взрослых на улице, остановились.

— Мальчики, вы потерялись? — спросила женщина.

— Нет, — так же немного зло, и одновременно с детской обидой ответил Том.

— Тогда где ваши мама и папа?

— Мама умерла. Мы из приюта, — Том указал рукой вперед, в том направлении, где находился приют.

Женщина открыла сумку и достала оттуда коробку конфет.

— Держи, это вам. Не уходите далеко, а то можете потеряться, — сказала она, протягивая мальчику, который с ней разговаривал, в отличие от растерянного Гарри, конфеты.

— Хорошо, — маленький Том взял конфеты, и на его лице отобразилась та же обычная детская радость, как и в воспоминании. Он повернулся к Гарри, — У нас есть конфеты!

— Мм... здорово! — Гарри постарался улыбнуться, и порадоваться конфетам, хотя мысли были о том, где он, и что происходит.

— Странный ты какой-то сегодня, — Том хлопнул его по плечу, — Идем, нужно поскорее вернуться.

— Нет! Они увидят у нас конфеты, отберут их, а нас побьют! — Гарри прекрасно помнил, что было с Томом, после того, как он вошел во двор приюта.

— Да, если увидят, точно побьют, — нахмурился Том, — и что нам делать?

— Можно спрятать, и съесть их завтра. А можно... — в голове возникла безумная идея, — можно спрятать конфеты, а в коробку положить камни. Ты знаешь, что камни можно превратить в конфеты?

— Как? — удивился Том.

— Не знаю, но можно. Правда. Давай попробуем, — Гарри взял из рук Тома коробку с конфетами, достал оттуда бумажку, которой сверху закрывали сладости, пересыпал их на нее, и посмотрел на пустую коробку, — Камни нужны....

— За углом дома стена крошится, там можно взять. Я сейчас принесу, — и маленький Том в шортах, гольфах и в серой, полинявшей рубашке, побежал за камнями.

Гарри посмотрел на себя. Точно такие же шорты, гольфы и рубашка, только с пятном на груди, кажется, от сока... Жаль, он не мог увидеть свое лицо, но очков на нем не было. А в свои пять лет Гарри носил очки.

— Вот, — Том кинул перед Гарри горстку камней, и только сейчас Поттер понял, что у него нет ни палочки, ни знаний о нужном заклинании, чтобы камень стал конфетой. Ну да ладно. Он вспомнил, что из-за этих конфет случилось с Томом, а теперь случится и с ним, и начал смотреть на камень, повторяя про себя на английском «стань конфетой»... Секунд через десять «заклинание» к удивлению Тома, да и самого Гарри, сработало.

— Вот это да! — восхитился Том, — а если эту конфету съесть?

— Не советую, — покачал головой Гарри, — ты тоже так можешь, если захочешь.

— А что нужно сделать?

— Просто захотеть. Я еще говорил «стань конфетой», но не думаю, что именно это помогло.

Вскоре стало получаться и у Тома, и дети положили вместо конфет камни в коробку. А настоящие конфеты Гарри засунул в карман шорт, завернув их в бумагу. Карман, конечно, сильно топорщился, но где их можно надежно спрятать, они с Томом так и не придумали.

— Где вы были? Сколько раз можно говорить, что гулять вам разрешено только во дворе! — та же высокая светловолосая женщина, которая в воспоминаниях Тома говорила ему, что он неправильно поступил, когда не поделился конфетами с остальными, сейчас стояла на крыльце здания, и кричала на двух пятилетних детей, — В качестве наказания я закрою вас в темной кладовой до ужина! Что у тебя в руках, Том?

— Конфеты! Нам подарили!

— Подарили? Отлично! Тогда в качестве дополнительного наказания я их у вас забираю!

Женщина выхватила коробку, взяла за руки обоих мальчишек и повела куда-то в подвал, там она открыла обшарпанную скрипучую дверь, толкнула детей внутрь, и закрыла ее.

— Она думает, что все дети боятся темноты, глупая женщина! — раздался в темноте голос Тома.

— И злая, — ответил Гарри. Эта воспитательница ему не нравилась даже в воспоминаниях Тома.

— И злая... Конфеты у тебя?

— Да.

— Доставай.

Гарри достал из кармана конфеты, развернул пакет. Очертания предметов в темном помещении постепенно стали различаться, глаза привыкали к темноте. Том взял конфету...

— Хорошо ты все придумал, а то остались бы без конфет. Ты же видел, там Крис и его банда во дворе играли. Мы бы пришли раньше, чем вышла миссис Коул, и они бы их отобрали.

— Видел, — Гарри вздохнул, и тоже взял конфету.

— Почему у нас получилось превратить камни в конфеты?

— Мы волшебники, — спокойно сказал Гарри.

— Волшебники? А другие люди тоже волшебники?

— Нет, но мы с тобой — да, — Гарри очень хотелось спросить у Тома свое собственное имя и вообще, что он делает в этом приюте, но он посчитал вопрос неуместным, — Слушай, а у тебя бывает такое... С тобой что-то происходит, но ты понимаешь, что это не должно происходить?

— Да, иногда мне кажется, что я помню некоторых людей, которых никогда не знал, а что?

— Ничего. Ты слышишь это? — Гарри услышал какое-то сопение недалеко от себя.

— Нет, что я должен слышать?

— Сопение, совсем близко.

— Не слышу ничего, — эту фразу Тома Гарри услышал уже совсем тихо, как-то отдаленно, казалось, что он снова падает...

* * *

Он открыл глаза. Рядом с ним лежал Чертик, и внимательно смотрел на своего хозяина... Его мордочка находилась совсем близко от лица Гарри, а взгляд был какой-то осознанно тревожный. Сопение, которое слышал Гарри, издавал кот.

— Вот приснится же всякий бред! — пробубнил Гарри, и постарался подняться, но не смог. Он понял, что лежит весь в холодном поту, ему холодно и жарко одновременно, и при попытке встать, у него очень сильно заболела голова, — Только мне еще заболеть не хватало, — сказав это, он снова укутался в одеяло, закрыл глаза и начал падать.

Он стоял на смотровой площадке Астрономической башни. Было холодно, шел снег. Поттер посмотрел на двор Хогвартса. Дракучей ивы вообще не было, как и хижины Хагрида... Огляделся в поисках Тома, если это его воспоминания, значит, он должен быть где-то рядом. Не нашел. Вспомнил, что это должно быть не простым воспоминанием, скорее сон, но тоже не просто сон. Гарри преследовало чувство, что он был здесь и сейчас, странное дежавю. В прошлый раз он, естественно, списал это на то, что видел воспоминания Тома. Сейчас ощущение того, что этот момент уже был в его жизни, осталось, но он никогда и нигде не видел такого вот прошлого Хогвартса, без ивы и хижины.

— Давно ты здесь? Холодно же...

Гарри обернулся на голос. У выхода из смотровой площадки стояла девочка с белыми длинными волосами, большими светло-карими глазами, которые, казалось, глядели прямо в душу человека, светлыми бровями и ресницами. На вид ей было лет двенадцать, и если бы не глаза, она казалась бы слишком белесой и некрасивой.

"Альбинос, что ли... — подумал Поттер, и обратил внимание на слизеринский герб на мантии девочки, — из Малфоев, наверное..."

— Поверь, я еще не успел замерзнуть, — с сарказмом ответил Гарри, который находился здесь только пару минут.

— Ты кто? — неожиданно для Гарри спросила слизеринка, так что он аж растерялся. Он в каком-то странном сне-воспоминании, и на подобный вопрос ответить не может.

— А ты кто? — самый логичный ответ, пришедший ему в голову, был вопросом.

— Очень смешно, будем считать, что я оценила шутку, — ехидно отозвалась девочка, после чего Гарри окончательно растерялся, — мы будем сжигать кабинет директора? Я все продумала! Я сделала из цветной бумаги буквы, мы повесим слова: "Следующими гореть будут ваши дома, и ваши домочадцы будут молить Мерлина, Моргану, Иисуса и кого только можно о спасении" и подпишем — "Lux in tenebris".

— Ээ... — Гарри несколько раз моргнул. Девочка, которая не знает, кто он, делится с ним подобными планами? Что за сумасшедший дом? — А почему именно «Lux in tenebris»?

— Ну, по-моему, это лучше чем то, что ты предлагал. Как там было... Пожиратели Смерти?

Этому Гарри уже не успел удивиться, его схватили за руку и потянули вверх. Он почувствовал, что лежит в кровати, а голова болит еще сильней... Чертик свернулся где-то сбоку, наверное, охраняет жизнь своего хозяина.

— Пей, должно помочь, — Гарри открыл один глаз и увидел перед собой Кассандру, как обычно во всем зеленом, но она не улыбалась, взгляд был тревожным. Она своими руками приподняла его голову, и поднесла ко рту флакон с мутно-фиолетовой жидкостью. Поттер выпил зелье, даже не думая, что это, и снова провалился в сон.

* * *

Он сидел в гостиной Слизерина, в руках записка. В кресле напротив сидит Том, у камина на ковре та бледная девочка... только на несколько лет старше. Как, впрочем, и Том, он выглядел так же, как в Тайной комнате, когда материализовался из дневника. Оба смотрят на Гарри, и чего-то ждут. Поттер посмотрел на записку — написано почерком... Салимы?

"Если хотите сделать что-то важное и, как вам кажется, значимое — не делайте этого! Выхода нет, есть лишь отчаяние, но оно может быть и вечным... а может быть временным, длиной в короткий отрезок времени — человеческую жизнь".

— Ну и? Что, по-твоему, это значит? — Том посмотрел на Гарри.

— Понятия не имею, — очень честный ответ, тем более, зная Салиму, Поттер был уверен, что ничего подобного она бы не написала. Она не ценила жизнь, но и не задумывалась над ее смыслом, жила ради самой жизни.

— Очень кстати, я бы сказала. Только кто это написал? — спросила блондинка, выхватив записку из рук Гарри.

— А книга, между прочим, отличная. Умная, — Том листал такую знакомую Гарри "Древнейшую магию", — надо будет у нее спросить насчет нашей идеи.

— Вы еще у Диппета или Дамблдора спросите! А, кстати, это вариант!

— Ага, Дора, почему у тебя вечно какие-то странные идеи? Дамблдор итак чуть с ума не сошел, когда сегодня на уроке объяснял, что теоретически, человека можно превратить в дерево, а ты добавила, что после этого можно наколоть дрова...

— Во-первых, я не Дора!

— Ох, прошу прощения, мадемуазель Дориана, — Том отвесил шутливый поклон девушке.

— А во-вторых, дрова ведь действительно можно сделать... из дерева, — пожала плечами слизеринка, — это вполне логично. И да, Том, я же не претендую на роль правильного отличника-старосты, как некоторые. Могу говорить, что хочу!

Гарри внимательно посмотрел на девушку. Если в предыдущем сне он подумал, что она может быть из Малфоев, то сейчас он отмел подобную мысль, как бредовую. Она вообще не выглядела, как типичная слизеринка, большинство из которых кичились своим происхождением и жили в достатке. Мантия на ней довольно старая, и даже коротковатая, коричневые ботинки, напоминавшие мужские, были со стёртым носом, из-под мантии виднелась полинявшая серая вязаная юбка ниже колен. Либо Дориану не интересовал свой внешний вид, либо она была из бедной семьи. Никаких родовых колец, кулонов, и даже уши не были проколоты, а почти все слизеринки уже с первого класса щеголяли дорогими серьгами.

— Что ты на меня так смотришь? — спросила девушка.

— Ничего... — Гарри отвернулся, открыл глаза и посмотрел на полог старой кровати в Дырявом котле.

— Что за идиотские сны мне снятся... — пробубнил он себе под нос.

— Сны вообще почти всегда какие-то идиотские, — раздался знакомый голос с другого конца комнаты.

Гарри привстал и увидел довольно забавную картину. Рядом с его кроватью сидела Кассандра, скрестив руки, у окна сидела Салима, в точно такой же позе, как и Кассандра. Создавалось впечатление, что пока он спал, они успели поругаться, и теперь каждый занял свое место в этой комнате... И смешно, и грустно, и приятно одновременно. Все-таки есть на этом свете люди, которые придут, когда плохо, пусть даже они друг друга на дух не переносят.