День за днем - 2 (гет)

Очередное утро настраиваю себя не поддаваться на провокации и держаться на работе так, словно ничего не изменилось. И одеваюсь, достаточно строго — не хочу порождать в воспаленном мозгу у некоторых придурков странных желаний сказать какую-нибудь гадость и похабщину — достаточно длинная юбка, красная закрытая рубашка с отложным воротником поверх пиджака. Вавилонов на голове тоже нет — расчесанные, свободно падающие на плечи волосы. Серая офисная мышь. А если будут идиотские приказы и указания — буду стучать про это Егорову, пусть сам разбирается со своим выдвиженцем. Первый час проходит достаточно спокойно — у себя за столом, за ноутбуком — пытаюсь набросать план следующего номера.

А что, пора — взбаламученная последними событиями грязь, оседает вниз, снова делая мир светлее и чище, номер, с опозданием, но выходит в продажу, наше с Калугой творение, хоть и с обложкой Зимовского, раскупается довольно прилично — дополнительные затраты, думаю, перекроются быстро. Мои оптимистические грезы неожиданно прерываются — без стука открывается дверь и заходит улыбающийся Зимовский, заставляя меня внутренне напрячься.

— Салют.

Он неторопливо приближается, и я опускаю крышку ноутбука. Со вздохом откидываюсь на спинку кресла и отворачиваюсь — демонстрирую, что новому начальнику здесь не рады и ничего хорошего от него не ждут. Антон с довольным видом с листком в руке доходит до окна и там встает, глядя на улицу. Пришел постоять помолчать? Не глядя на него, уныло тяну:

— Антон Владимирович, по-моему, когда я была главным редактором, я, все-таки, как-то стучалась в дверь.

Зимовский тут же реагирует:

— Ну, во-первых, когда это было…

Потом разворачивается в мою сторону:

— А во-вторых, ни к чему хорошему это тебя не привело.

Взмахнув своим листком прямо у меня под носом, он усаживается на край стола. Огрызаюсь:

— А ты не переживай, я в этой должности ненадолго.

Антоша с улыбкой качает головой — ему ведь тоже палец в рот не клади:

— А я в этом не сомневаюсь. Вопрос только насколько ненадолго. Интересно сколько ты протянешь — неделю, две?

Его ручонка тянется к крышке моего ноута, чтобы приоткрыть и посмотреть, что там, но я реагирую быстрее и прихлопываю крышку назад. На его лице искреннее удивление:

— А что ты там прячешь?

Не моргнув глазом, парирую:

— Сливаю макет следующего номера конкурентам.

Антон недовольно ведет носом:

— Очень остроумно.

Поджав губы, отвожу глаза в сторону:

— А что, я теперь заместитель главного редактора, сам бог велел!

Вылезаю из-за стола и, одернув пиджак, отхожу к окну — не хочу смотреть на него снизу вверх, пусть будем на равных. Обхватив себя за плечи, замираю там. Правда-матка злит Антошу, и он начинает раздражаться:

— Маргарита Александровна, ваши остроумные опусы мне, как слону дробина.

Антон слезает со стола, подходит сзади и протягивает свои листки:

— Ладно, на! Возьми, изучи.

Тяну руку:

— Что это?

— Продажи последнего номера. Я думал, ты в этом разбираешься.

Это я уже и сама знаю, сообщили. Полистав и нисколько не впечатлившись, склонив голову на бок, смотрю на Зимовского:

— Красивые картинки. Наверно всю ночь рисовал? Под линейку.

Возвращаю графики назад. Антон самодовольно ухмыляется:

— Давай, давай, завидуй. Мне даже приятно.

Чему завидовать — то? Там твоего — кот наплакал.

Уткнувшись носом в свои листки, Антон протискивается за мой стол и садится. Сказать мне нечего, остается только лениво отбрехиваться и брюзжать. Вздохнув, выхожу из-за кресла и, уперев одну рук в бок, а другой, держась за спинку кресла, склоняюсь над главным редактором:

— Антон Владимирович, а хотите, я к этой бумажке рамочку подарю, черную. А? Как?

Не глядя в мою сторону, Зимовский вздыхает в ответ и, перебирая бумажки, бурчит:

— О-о-о-о-ох, как-то беззубо ты стала кусаться Реброва, мне даже нестрашно.

Сам знаю. Но все равно не отступаю и переспрашиваю:

— Не страшно?

Зря, он не боится зря. Все течет, все меняется…. Усаживаюсь на край стола, и, сцепив пальцы в замок, кладу руки на колени, сочувственно вздыхая:

— Это наверно потому, что ты страх потерял, Зимовский.

Но у этого упыря совести ни на копейку. С самоуверенно улыбкой он резюмирует наш разговор:

— Короче! Когда в следующий раз будешь писать по собственному желанию…

Он с сожалением качает головой:

— Ты не беги сразу к Егорову, старик стал слишком сентиментальным. Приходишь ко мне, я тебе тихонечко подписываю, идешь в бухгалтерию и все — до свидания.

Плохо трудовой кодекс изучали Антон Владимирович, плохо. Тихонечко, с Мокрицкой на пару, убрать меня не получится. Зимовский вытаскивает туловище из кресла, и я огрызаюсь, хотя совсем не уверена в своих словах:

— Не дождетесь, Антон Владимирович.

Тоже встаю, пропуская его пройти мимо, и добавляю:

— Я еще хочу на ваше заявление посмотреть.

Антон останавливается и ехидно хихикает, словно кудахчет:

— Маргарита Александровна, боюсь у вас, к этому времени, зрение сядет. А на очки у вас денег не будет.

Подхихикивая, он тащится прочь из кабинета, оставляя меня смотреть ему вслед, до боли сжимая сцепленные у живота пальцы. Конечно, если он задастся целью меня раздавить, то мало не покажется — инструментов для этого у любого начальника целый набор.

— Вот носит же земля.

Выслушивать постоянные угрозы и гадости нет ни малейшего желания, и я хватаюсь за трубку звонить Наумычу — во-первых, настучать на зарвавшегося главного редактора, а во-вторых, получить внятный ответ — сколько мне еще мучиться?! Егоров обещал все разрулить, вот пусть и разруливает.

— Борис Наумыч, я так больше не могу. Он же мне уже прямо в лицо говорит об увольнении!

— Марго я тебя очень прошу. Ты плюнь на этого Зимовского!

— Что значит наплюй?! Да не могу я постоянно все это терпеть!

— А ты через не могу, плюнь!

— Борис Наумыч, он же издевается, куражится надо мной каждую минуту. Я что, терпеть должна?

— Пусть куражится, ты не обращай внимания. Ты, главное делай свое дело и все.

Блин, слов нет… Тебе главное, чтобы делалось твое дело, и номер выходил. Егоров добавляет:

— Это недолго осталось. Я тебя прекрасно понимаю.

Недолго, это сколько?

— Вы не представляете, как мне трудно сдерживаться и быть корректной. Так бы и дала в морду!

— Ты что, думаешь, мне этого не хочется? Ну, не время сейчас.

— Ладно, извините, все накипело, а выговориться некому.

— Да все давай, держись. Я с тобой!

Хмыкаю… Со мной, он. Свежо предание, да верится с трудом. По сути, так ничего конкретного Егоров мне и не сказал. Одни пустые обещания и призывы потерпеть. А ведь без его поддержки Зимовский с Лазаревым успеха бы в своем темном деле ни за чтобы не добились. Так что к начальнику у меня, по-прежнему, остается много вопросов и претензий — я так и не понял, пока, дурь это была с его стороны с обложкой, или какие-то неизвестные мне игры. И замешан ли в них Калугин, тоже вопрос, то его увольняют, то возвращают, то выдвигают, то задвигают вновь…

Уныло вздыхаю — ладно, один номер так и быть потерплю, но потом все — баста карапузики.

Захлопнув крышку мобильника, отворачиваюсь к окну. Работать совершенно не хочется и я, сложив руки на груди, глазею сквозь жалюзи на улицу.

* * *

И после обеда моя диспозиция остается прежней. Поковырявшись с полчаса в файлах, оставляю ноутбук открытым и опять иду к окну печально глазеть на прохожих. Сзади слышится скрип двери и снова голос Зимовского:

— Привет.

Давно не виделись. Никак не реагирую и не оборачиваюсь. Когда шаги становятся совсем близкими, наконец, роняю:

— Упорно не хотим постучаться, да?

— А мы упорно не хотим здороваться с начальством, да?

Разворачиваюсь и смотрю сквозь надоедливого товарища... Теперь что, при каждом его заходе кланяться надо? А потом пожимаю плечами:

— Что-то я здесь начальства не вижу.

Зимовский уже стоит за моим столом и все-таки что-то высматривает на экране ноутбука. Дорвался таки, ну смотри, смотри… Наверно каверзные планы по своему устранению выискивает. Но огрызаться на мои выпады не устает:

— Хм… Вот видишь, зрение уже стало садиться.

Он оглядывается на меня с усмешкой и тычет в мою сторону очередной порцией принесенных бумажек…

— Я же тебе обещал.

Надо же не забыл. Отхожу от окна. Настроение, после объяснений с Егоровым на нуле, но пикироваться со своим главным врагом силы есть:

— Не дождетесь Антон Владимирович.

Он опять бесцеремонно плюхается в мое кресло. Медом ему там намазано, что ли?

— Ладно, покусались и будет.

Зимовский откидывается на спинку кресла и протягивает мне новый урожай своих творческих идей:

— У меня для тебя задание. На! Ознакомься.

Как же мне претит его начальствование! Блин, он мне задания дает! Тоже мне умывальников начальник… Рука не поднимается сделать хоть какое-то ответное движение. Зато есть большое желание сказать гадость:

— Антон Владимирович, вы случайно мой кабинет с туалетом не перепутали?

Это конечно на эмоциях, но я просто ничего не могу с собой поделать. Мирно подчиняться Антону совершенно не желаю, сколько бы Егоров меня не упрашивал. Вижу, как лицо Зимовского вытягивается и становится злым, и с усмешкой добавляю:

— Что-то вы зачастили ко мне с бумажками.

Антоша вскакивает как ужаленный и торопится выговорить ответные колкости:

— У тебя есть желание поработать в общественном туалете? Пожалуйста, я могу устроить!

На самом деле тявкаю и кусаю без причины. Явного повода сцепиться он мне не дает. Получается, провоцирую сама. Смотрим в упор друг на друга, а потом я, молча, забираю у него его опусы и отхожу к окну:

«Начальники и секретарши»

«Красивые игрушки для серьезных мужчин»

«Лидеры и ведомые»

И еще таких же перлов с десяток.

Кинув взгляд на выстроившийся сверху вниз ряд названий, с усмешкой разворачиваюсь:

— Что это за бред?

Зимовский подступает ко мне вплотную.

— Это список тем, для следующего номера. Выберешь парочку, напишешь центральную статью. Поняла?

У нас в редакции так не принято, и я пытаюсь сопротивляться:

— Так, стоп-машина! Ты эти темы Егорову показывал?

Зимовский, посмеиваясь, обходит вокруг меня и заявляет, глядя нагло в глаза:

— Хе-хе... А вот это уже вас не должно волновать Маргарита Александровна.

Типа субординации что ли? На самом деле мне начхать на субординацию, но сталкивать Зимовского с Егоровым по каждому чиху тоже не хочу — я уже сегодня жаловалась на Антошу и эффект оказался нулевой — терпи, дескать, и не обращай внимания. Вторая попытка, боюсь, даст еще более слабый результат. Пытаюсь подступиться с другой стороны. Темы, на мой взгляд, примитивные, мы от таких уже ушли. Стараюсь говорить спокойно и убедительно:

— Это не наш стиль, Зимовский!

Он зло обрывает меня:

— Я бы сказал не твой! Это старый классический «МЖ». Мой и Гошин!

Антон стучит костяшками пальцев по крышке стола, повышая голос:

— И хватит со мной пререкаться! Я дал тебе четкое указание. Все!

Не глядя в его сторону, бормочу:

— Это будет полная лажа.

— Будет это лажа или нет, зависит от тебя! Ты же у нас писательница.

Мы смотрим друг другу в глаза, и я понимаю, что противопоставить указивке начальника мне нечего. Любой бунт должен иметь прочную основу, а ее у меня пока нет. Зимовский напутствует:

— Так что давай, дерзай.

Искоса бросаю на него упрямый взгляд. А он, с придыханием и издевкой в голосе, заканчивает:

— Я очень на тебя рассчитываю.

Наши прения прерывает появившийся в кабинете Калугин. Сложив руки на груди, таким же язвительным тоном отвечаю:

— Спасибо за оказанное доверие.

Услышав шаги Андрея, Антон оглядывается, а потом добавляет с ухмылкой:

— Справишься, выпишу премию.

Оттолкнувшись кулаком от стола, Зимовский цыкает зубом и разворачивается, чтобы уйти, но утыкается носом в стоящего стеной Калугина. Он ждет, что Андрей отступит в сторону и пропустит его, но нет — Андрюха возвышается, как скала, предоставляя возможность только обходить кругом. Мне это нравится! Это меня можно оттолкнуть или отодвинуть, а здесь придется попотеть, это точно. Антон повышает голос:

— Может я, все-таки, как-нибудь пройду?

Они буравят друг друга глазами, Калугин молчит, а потом, насуплено вздохнув, делает полшага в сторону. Зимовский протискивается мимо него, на ходу оглядываясь на меня:

— Борзеют твои подчиненные.

Приятно слышать — значит, Антоша в душе так и остался замом, признает, подлец, что командовать художественным редактором ему не по зубам. Зимовский идет прочь, сунув руку в карман и изображая уверенность и равнодушие, а мы провожаем глазами его спину. Андрей, причмокнув губами, усмехается:

— Да, а парень-то совсем плох.

Но мне не до шуток. И писать статьи по темам Зимовского мне совсем не хочется. Уныло гляжу в сторону, а потом со вздохом сажусь в кресло:

— Плохо — это мягко сказано. По-моему, случай вообще необратимый.

Расстроено гляжу в сторону двери. Калугин подходит ближе к столу, все также пошучивая и улыбаясь:

— Шиза косит наши ряды.

Мне совершенно не до смеха. Насуплено таращусь вбок, забивая вглубь эмоции и глотая комок в горле:

— Не знаю, сколько я еще так протяну.

— Ну, ничего, Наумыч просил потерпеть.

Да Наумычу твоему по хрену все — лишь бы номер выходил. И еще, чтобы дочка за тебя быстрее выскочила замуж, да родила наследника. Меня бесят их пустые разговоры «потерпеть» и «подождать» и я взвиваюсь, вскакивая:

— Да знаю я, что просил Наумыч!

Торкаюсь в раздражении к окну, но там стоит Калугин, и я сворачиваю вбок, прячась за кресло.

— Я вижу, ты устала?

Мученически поднимаю глаза к потолку — зря я на Андрюху бросаюсь, он то, как раз, ничего мне не обещал, в отличие от Егорова.

— Да, есть немного, извини.

Бросаю виноватый взгляд на Калугина и тот, протестуя, мотает головой:

— Да нет, ничего, все нормально! Есть предложение.

С интересом жду какое.

— Давай спустимся вниз и хлопнем грамм по 50.

Забавно. А почему бы нет? Не могу удержаться от шутливой подколки:

— Надо же, это кто мне говорит?

Когда-то я сама ему предлагала подобное средство все расставить за рюмкой, но оно, увы, было отвергнуто. Андрей добавляет:

— Ну что я, не человек что ли? Ну, бывает иногда, хочется.

Ладно, не будем о грустном. А вот перекусить действительно, не мешает — обеденное время я пропустила без пользы для желудка. Проскальзываю мимо Калугина к креслу, где лежит моя сумка. Чуть нагнувшись, подхватываю ее и оглядываюсь:

— Ты знаешь, если честно, я бы лучше поела, но можно и совместить.

Калугин вдруг идет на попятный, и смотрит на часы:

— А, слушай, извини, поесть, к сожалению…. Я думаю, не успеем.

Зависаю — а, ну да, у него есть с кем обедать и без меня. Ну, тогда найдет и с кем выпить. Это он пятнадцать минут выкроил, пока Наташи нет? И украдкой, значит, со мной? Весьма признательна. Разочарованно отворачиваюсь:

— А!

И бросаю сумку назад в кресло:

— Ну, да, тебе же надолго нельзя отлучаться.

Смотрю ему в глаза, снизу вверх:

— Ты же у нас практически семейный.

Калугин вздыхает и отводит взгляд:

— Слушай, ну Марго, ну можно без этих вот, подколок?

А тогда чего на часы смотришь? Мне становится обидно, и я, наморщив лоб, утыкаюсь взглядом в пол:

— Какие подколы, Андрюш, я же факты излагаю.

Когда снова смотрю на него, чувствую, как у меня блестят от подкравшейся влаги глаза:

— Или ты уже на факты обижаешься?

Но Калугин уже не смотрит в мою сторону и недовольно сопит, качая головой:

— Да... Я чувствую, сегодня не получится.

И не только сегодня, Андрюш, не только сегодня. Прошло время, когда ты сидел на двух стульях сразу.

— Ну, выходит, что так.

Иду мимо него, назад к своему столу:

— Ты хочешь выпить, я хочу поесть. На лицо полная несовместимость.

Опять захожу за кресло, вцепившись пальцами в его спинку. Калугин вдруг произносит:

— Очень жаль.

Да, действительно, нам было так хорошо вместе… Одну ночь и один день… А потом все кончилось, не начавшись, а у невесты оказалась трехмесячная беременность. И это все перечеркнуло — все слова о любви и все признания… Не могу скрывать:

— Если честно, то мне тоже.

Отводим глаза и не смотрим друг на друга. Сомневаюсь, что он рыдал от горя в подушку, как выла полночи я. И не надо делать вид, что ничего не изменилось — мир и правда стал другим. И даже если я думаю по ночам об Андрее, то уже совсем не так как раньше, уже без острой боли в сердце и опаляющего жара во всех частях тела.

— Ну, ладно, я, пожалуй, пойду?

Лишь киваю, уткнувшись глазами в пол. Андрей уходит, а я кошусь ему вслед — зачем приходил и бередил раны? Ничего уже не вернешь и не изменишь...

Вторую половину дня занимаюсь накопившейся текучкой, иногда бросая взгляды на листок с темами, оставленный Зимовским на столе. Выполнять его задание или нет? Быть или не быть? Вот в чем вопрос.

* * *

Обсуждение визита Калугина продолжается вечером с Анькой, когда вернувшись домой и переодевшись в белую майку и синие треники, беру с тумбочки в спальне жидкость для снятия лака, упаковку ватных дисков и отправляюсь с ними в ванную, к Сомовой, которая тоже здесь, у зеркала — уже смыла макияж и теперь пялится на себя, что-то разглядывая. Самое время девчонкам поделиться сплетнями. Придвинув табуретку, раскладываю на ней свое хозяйство, а сама усаживаюсь на край ванны:

— Представляешь, мало мне Зимовского с его наездами, приходит Андрей и предлагает пойти в «Дедлайн» выпить. С какой козы, совершенно непонятно.

Анька, продолжая расправлять кудри и приглаживать брови, тему поддерживает:

— Ну, и что дальше?

Скрестив босые ноги в Гошиных тапках, еложу попой по холодном краю, устраиваясь поудобней:

— Ну и ничего! Он предложил мне выпить, а я предложила ему поужинать.

Или пообедать? Времени до конца рабочего дня было еще много. Вопрос философский и я углубляюсь в изучение своих ногтей. Анька подходит поближе, любопытствуя:

— И что?

— И ничего. Есть ему, видишь ли, долго.

Намочив ватный диск в жидкости, провожу им по ногтю… Как там Сомова учила? От основы к кончику? Эмоции заставляют прервать процесс и бросить многозначительный взгляд на Аньку — с этой Егоровой все так прозрачно:

— Как будто я не вижу эту картину — прибегает зареванная Наталья, держится за живот, а мне хоть под стол провались.

Сомова молчит, сложив руки на груди, никак не комментирует. Потом, хмыкнув, отступает назад, но тут начинает зудеть оставленный в спальне мобильник. Все время она его везде забывает!

— Подожди, звонок.

Она торопится убежать и до меня скоро доносятся охи и ахи:

— Алло, да, Руслик. Да, могу говорить… Да ты что?… Cупер!

Посматриваю в проем открытой двери — где то там радостная Сомова, даже завидно.

— Правда? Ха… Слушай, какой ты молодец, что позвонил… Спасибо тебе большое… Да, все. Я тебя целую. Давай, пока, ага!

С телефоном в руке и счастливой гримасой на физиономии Анюта снова возникает в моей близости и я, продолжая ковыряться с ногтями, не оставляю ее довольного вида без комментариев:

— Cегодня Борюсика целуем, завтра Руслика? Класс!

Но Сомову не собьешь — полыхая энергией от возбуждения, она встает сбоку от меня и чуть ли не кричит:

— Представляешь?!

Встряхнув волосами, поворачиваю к Ане голову. Не представляю, но сейчас узнаю.

— У моей сегодняшней программы просто рейтинг зашкалило, представляешь?!

Ну вот а сколько было переживаний, Наумыча чуть в землю не закопала за его креатив со звонками. Улыбаясь, делаю благостное лицо и качаю головой:

— Я тебя поздравляю.

Сомова продолжает вопить:

— Ну вообще, это же бомба! Я волновалась как школьница. Думала что облажаюсь, а тут такое…

Она буквально захлебывается в своем повизгивании. Такой счастливой я Анюту, действительно, давно не видела. Интересно, что это за передача у нее сегодня такая. Пожимаю плечами:

— Ну, ты так и радуешься как школьница.

Эмоции ее переполняют:

— Да я этого Марата… Нос то утерла, а?

Глаза горят, аж подпрыгивает от счастья. Мне это странно и я продолжаю подтрунивать, сведя вместе брови и нахмурив горестно лоб:

— А он сейчас, наверно, сидит дома, плачет.

Даже губу оттопыриваю. Сомова мечется по ванной, недовольно упрекая меня за здоровый скептицизм:

— Ну, чего ты ерничаешь, Игорь?!

Обижать подругу мне вовсе не хочется, и я развожу руками:

— Я ерничаю, когда у меня хорошее настроение, а хорошее настроение у меня, когда у тебя праздник.

И снова погружаюсь в маникюрный процесс. Сомова продолжает бродить рядом, задрав голову к потолку:

— Слушай, ну вообще… Я наверно сегодня даже не усну вообще!

Усмехаясь, киваю головой:

— Ничего! Бутылка виски под язык и спишь как убитая.

— Слушай, это отличная идея! Ну, ты со мной выпьешь?

Она толкает меня в плечо.

— Не, не, не… мне работать еще.

Завтра этот козел опять притащится и будет долдонить, что я не выполняю задания и меня нужно уволить. Сомова расстроено тянет:

— Игорь!

Пожимаю плечами:

— Ну Сомова, я тоже хочу, чтобы у меня завтра был праздник. Поэтому мне надо поработать. А чего ты — иди Боре своему позвони! Стоишь тут, маешься…

Тот где-то бродит, домой не идет.

— Ой, это идея!

— Ну, пять евро.

— Что пять евро?

— За идею.

Смотрим, друг на друга, и до Сомовой, наконец, доходит:

— Игорь, ты, как всегда, отлично пошутил.

И бежит прочь, к себе в комнату, звонить Борюсику. Наверно, в ресторан завалят. Улыбаясь, киваю, провожая взглядом. Моей влюбленной парочке, холодный душ явно пошел на пользу — они оба стали более вменяемы, и даже вспоминают, чья эта квартира. Правда Егоров, нежась в Анютиных заботах, съезжать, кажется, совершенно не планирует…

Ну а для меня, похоже, сегодняшний вечер действительно пройдет в одиночестве в обнимку с ноутбуком, бутылкой пива и куском пиццы.