Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Хоть в чём-то Гарри повезло: по пути к Робардсу он ни с кем не столкнулся, а его самого застал в кабинете — правда, очень занятым, но Гарри он впустил, попросив, правда, немного посидеть на диване и подождать. Пришлось сидеть и ждать — и, поскольку заняться Гарри было нечем, оставалось только думать. И он думал — об Энноре Джервис и о том, насколько же несправедлива к ней судьба. Сначала мать с отцом, родившие её, чтобы отдать проклятье и убить, теперь вот Фадж и эти… Кустодини, и ни одного шанса просто жить и быть собой. Просто самой собой и просто учиться жить в том мире, что отобрали у неё родители. Как это чудовищно — узнать, что тебя родили даже не по ошибке, а чтобы уничтожить. Что ты с самого начала задумывалась инструментом, средством снять проклятье с той, что родила тебя. Что вообще должна сейчас Эннора чувствовать? Знать, что половина всей твоей семьи — по крайней мере той, что ты знала — совершенно сознательно отняла у тебя практически всю жизнь и весь мир, а вторая половина попросту тобою брезгует. А те люди, что тебя фактически растили — умерли… убиты. Теми, кто родил тебя и должен был убить, но не решился.

А теперь единственный ей сколько-нибудь близкий человек — преступник. Пожиратель смерти. И изгнанник. До какой же степени она должна быть одинока, если так вцепилась в человека, с которым прежде говорила только раз! Есть ещё Челси — вряд ли опоённый Дэмиан мог стать Энноре близким человеком — но ведь и она была под чем-то… чарами? Или, возможно, зельями? И, похоже, тоже близкой Энноре не была: та ни разу про неё не задала вопросов. Ну, или, по крайней мере, не при Гарри. А вот в Эйвери Эннора буквально вцепилась…

Кажется, подумал Гарри мрачно, его детство было вовсе не таким тяжёлым, как он прежде думал. Собственно, по-настоящему сложными его отношения с Дурслями стали уже после того, как он стал… в смысле, как он узнал о том, что волшебник — а до этого… пожалуй, в раннем детстве всё было не так уж плохо. Нет, определённо, тётушка Петуния старалась — получалось у неё не так уж плохо, но она… ей тоже было тяжело.

— Гарри?

— Да, сэр, — отозвался Гарри. — Извините, я задумался.

— Когда ты видел Корнера в последний раз? — спросил Робардс, выходя из-за своего стола и садясь рядом с Гарри на диван.

— Не помню, — подумав, ответил Гарри. — В школе, кажется. Во время битвы. Но я не уверен, что я его и вправду видел — может быть, я просто знаю, что он был там, и мне кажется.

— Это не важно, — отмахнулся Робардс. — А потом?

— Потом всё, — покачал головой Гарри. — Я уехал в академию, потом пришёл сюда… мы не дружили. Я не так уж хорошо его и знал.

— Ясно, — Робардс откинулся на спинку дивана, и Гарри, подождав немного, всё-таки спросил:

— А меня обязательно отстранять от других дел? Они же с Корнером не связаны…

— Понимаешь, — посмотрел на него Робардс, — я не думаю, что ты виновен. Я уверен, что ты не при чём. Но если вдруг я ошибаюсь, все дела, к которым ты имеешь отношения после совершения преступления, будут скомпрометированы. Я не думаю, что мы сейчас можем себе это позволить.

— Я понимаю, — понуро согласился Гарри.

— Так что ступай домой и… ну, можешь считать это отпуском, — предложил Робардс. — И я прошу тебя ни с кем на эту тему не разговаривать. Ни с кем. Я напишу тебе — и если завтра письма не будет, значит, отпуск у тебя продлился. С твоими коллегами я разберусь. Я понимаю, ты очень разочарован и расстроен, но когда-нибудь ты будешь на моём месте и поймёшь меня.

— Я не собираюсь быть на вашем месте! — отрезал Гарри. Сейчас, когда его — по сути — считали преступником, это прозвучало издевательски. — Преступнику это будет сложновато, сэр, — он поднялся и, понимая, что напрасно сказал это, раздражённо — уже на самого себя — извинился: — Простите, сэр. Я пойду?

— Иди, — кивнул Робардс. — Как минимум до завтра ты свободен, и погода отличная.

— Да, сэр, — выдавил из себя Гарри и ушёл.

Он постарался как можно быстрей и незаметней проскользнуть к лифтам, а затем и через Атриум — и только оказавшись на улице, дал волю своим досаде и обиде. Нет, головой Гарри прекрасно понимал, что Робардс делает всё правильно, и что он, на самом деле поступил благородно, скрыв пока случившееся ото всех. И всё равно Гарри было донельзя обидно и досадно — во многом потому что он выпадал из расследований и из дела Джервисов, и кто знает, сколько он пропустит! И ведь Робардс знает, что он невиновен! Знает же? Но если знает… если он уверен в нём, то почему отстранил?

Это мучило его, сидело отвратительной занозой, и сколько Гарри ни твердил себе, что Робардс просто права не имел его оставить, особенно сейчас, когда они все отбивались от Фаджа, как могли, и любая мелочь могла склонить чашу весов Визенгамота в его сторону, легче Гарри не становилось.

Домой он в итоге не пошёл и просто отправился бродить по Лондону. Он ходил так несколько часов, и это помогло: к обеду он устал и успокоился. И вспомнил забавное выражение, которое услышал… он не помнил, у кого: он, похоже, выходил свою обиду. Ходил-ходил — и выходил. Конечно, Робардс прав был, сказал наконец Гарри с лёгким сердцем, принюхиваясь к запахам, доносящимся из открытой двери какого-то весьма подозрительного на вид заведения. Да и сам район был, мягко говоря, не слишком-то благополучным — и Гарри, оглядевшись, аппарировал, но не домой, а на побережье. Раз уж у него отпуск, решил он, может себе позволить просто поплавать и позагорать — тем более что день был совсем летним.

Он перекусил в каком-то небольшом кафе и, найдя маленький, скрытый ото всех пляж, аппарировал туда и сначала долго плавал в море, а потом лежал и просто смотрел в небо. И думал, что, наверное, поступает не слишком хорошо — нужно было бы, к примеру, позвать Джинни, она тоже с удовольствием бы искупалась и повалялась на песке. Но ему хотелось побыть одному, и Гарри пообещал себе, что если завтра его к работе не допустят, он возьмёт Джинни, Джеймса, и они придут сюда.

Домой он вернулся часов в семь — и на столе в гостиной обнаружил горку писем.

«Гарри, это из-за Фаджа: он поднял всех на уши, и Р. перестраховывается. Мы все прекрасно знаем, что ты вообще не при чём! ЛГ».

«Если бы ты хотел его убить, ты бы так не наследил. Не бери в голову и погуляй как следует! КП»

«Кто же так убивает? Даже курсант бы сделал лучше. ДД»

«Ничего интересного ты не пропустил. Потом посмотришь протоколы, если будет настроение. РЛ»

У Гарри даже в носу защипало, и он, шмыгнув им, растроганно заулыбался — и тут в камине полыхнуло зелёным, и он услышал хорошо знакомое хныканье.

— Привет, — сказала Джинни, выходя из камина с выкручивающимся из её рук Джеймсом. — А мы вернулись, и я очень надеюсь, что кое-кому надоест ныть, и он всё-таки поспит. Потому что мама говорит, что зелье для прорезывания зубов прекрасно действует, и я сама видела, что воспаления нет, а кое-кто просто демонстрирует свой милый и покладистый характер.

— Папа! — радостно воскликнул Джеймс, и Гарри едва успел сгрести все письма и сунуть их себе в карман. — Метла!

— Вот-вот, — поддержала сына Джинни. — Метла! А я бы пока ужин приготовила…

— Метла! — подтвердил Гарри, подхватывая сына на руки.

Наблюдая за тем, как Джеймс довольно резво летит на своей детской метле по коридору к лестнице, Гарри уже хотел, чтобы его и на завтра отпустили. Ну ведь не мог же Робардс за день отыскать Корнера, думал он, взбегая вслед за Джеймсом по лестнице. И отпуск у Гарри будет лишь в апреле… и чего он так расстроился с утра? А он расстроился — и сколько ни твердил себе, что нужно радоваться, выходило у него не слишком хорошо.

Спать Гарри ложился с надеждой на то, что утром его разбудит сова от Робардса — и она и вправду это сделала, вот только в принесённом ей письме не было ничего хорошего. Робардс — правда, весьма корректно — просил его ещё денёк передохнуть и заверял, что верит, что сможет написать ему вечером что-то более приятное.

Гарри посидел немного, перечитывая скупые строчки. Он был разочарован и расстроен, и, наверное, ещё обижен — а потом его вдруг осенило.

Он вскочил — Джинни уже встала, потому что Джеймс просыпался почти с солнцем, а оно пока всходило рано — и, как был, в пижаме побежал в свой кабинет, где схватил перо и написал: «Сэр, а давайте я сегодня подежурю у дементоров? Там я вряд ли смогу кого-нибудь скомпрометировать даже если окажусь виновен. А у вас кто-нибудь полезный освободится. ГП»

Присланная Робардсом сова улетела сразу, так что со своим письмом Гарри отправил Хедвиг — и пошёл в душ, отчаянно надеясь, что Робардс ему не откажет. Жаль, что Гарри не помнил, кто должен был дежурить в лагере сегодня — кажется, никто из их отдела.

Он успел побриться и помыться, и даже начать завтракать, когда в окно постучала уже знакомая сова. Гарри распахнул его, и она, бросив ему на колени маленький конверт, тут же улетела. Гарри вскрыл его под вопросительным взглядом Джинни, и с трудом подавил победный клич: «Хорошая идея. Заступай. ГР» Так всё-таки он в Гарри верил!

— Ты чего сияешь? — спросила Джинни. — Тебе дали премию?

— Нет, — ответил он. — Я просто буду почти отдыхать сегодня — у меня дежурство у дементоров.

— Что-то не похоже это было на отдых в последний раз, — скептически сказала Джинни, не позволяя Джеймсу слезть с детского стульчика вместе с зажатым в руке огрызком нежно им любимой варёной морковки.

— Да это же не кормление, — он даже поёжился, — а обычное дежурство. — Так что я сейчас найду, что почитать, и пойду почти весь день валяться, есть и спать. Ещё гулять немного, если повезёт с погодой.

Доедать и даже кофе пить Гарри не стал. Он только заглянул в свой кабинет, взял пару книжек и несколько пергаментов для записей, чернильницу, перо, сложил всё это в сумку — и ушёл, гадая, кого же сейчас встретит и какой будет погода на болотах.

Там оказалось солнечно и ветрено: отличная погода, наверное, лучшая, которую вообще можно было придумать. Гарри пришёл первым и успел устроиться за столом и даже разрезать ещё тёплую булочку, когда в палатку вошла Эмис Марвуд, обладательница самой неприметной внешности, какую только можно было себе представить. Она шутила, что ничего лучше для слежки не придумаешь, и это была правда — тем более что безо всяких чар, с помощью простой косметики, Марвуд умела так меняться, что даже Гарри до сих пор, бывало, её не узнавал.

Сейчас она была, конечно, не накрашена и выглядела «серой мышкой» — впрочем, мышкой милой и улыбчивой. Марвуд вообще была спокойной, и о её хладнокровии Гарри слышал легенды.

Она пришла с большой сумкой, которую устроила на стуле рядом с собой, после чего с удовольствием принялась за завтрак, и Гарри с удивлением смотрел на то, как она мажет булочку последовательно маслом, сливочным сыром и вишнёвым джемом, а поверх кладёт толстый кусок ветчины, а на него ещё и сыра.

— Это вкусно, — улыбнулась Марвуд. — Хочешь попробовать, пока я ещё не откусила?

— Эм… нет, — осторожно решил Гарри, и Марвуд снова улыбнулась:

— И очень зря, — убеждённо заявила Марвуд. — Такой юный — а уже традиционалист, — она покачала головой.

— Это всё дурное влияние Авады, — авторитетно пояснил Гарри. — Она же дважды отскочила от меня — и вот.

— Как полагаешь, третья это не исправит? — задумчиво спросила Марвуд. — Может быть, клин клином?

— Пожалуй, нет, — решил всё-таки Гарри, и тогда она демонстративно положила на самый верх своего дикого бутерброда маринованный огурчик — и со вкусом откусила всё это.

И облизнулась.