Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Это было чрезвычайно неожиданно — Гарри даже чуть-чуть вздрогнул.

— А что он сделал? Моуди? — спросил он заинтересованно.

— Пришёл ко мне в камеру. Сел напротив и потребовал, чтобы я рассказал подробно и в деталях, в чём виновен. Я рассказал… Как он орал тогда! — Лестрейндж улыбнулся с явной ностальгией. — Я даже несколько в себя пришёл. Потом побил меня… довольно ощутимо. Было больно… и это тоже помогло. У меня и шрам остался — я специально не стал его сводить. Как напоминание. А потом ушёл — и на следующий день меня отпустили. Отстранили, разумеется, но в этот раз мне было всё равно — я был уверен, что меня уволят. Я сам уволил бы себя… я, собственно, пытался — пришёл с заявлением, но Аластор его порвал, смял клочки и… — он тихо рассмеялся.

— Что? — тоже улыбнулся Гарри.

— Заставил меня съесть их. Я серьёзно, — Лестрейндж кивнул. — Велел мне открыть рот, засунул туда ком и заявил, что у меня есть выбор: сделать это самому, или под Империо — тогда как раз Непростительные разрешили. Не думаю, что он бы применил его, конечно, но я и не пытался спорить.

— Ты что, правда съел? — смеясь, спросил Гарри. — Пергамент?

— Так не железо ведь, — Лестрейндж пожал плечами и тоже улыбнулся. — Невкусно, неудобно — но съедобно. Налил себе воды — и… Потом Аластор прогнал меня домой и велел явиться утром. И на следующее тоже. И потом… Потом был суд и младший Крауч — и скандал. Ты не представляешь, какой был тогда скандал… Потом меня вернули. В мой первый день Моуди взял меня за шкирку и сказал, что будет лично наблюдать за мной, и что если я через десять лет не получу старшего аврора, он мне оторвёт всё, что мне мешает.

— И ты получил, — улыбнулся Гарри.

— Получил, — согласился Лестрейндж. — Но это после. А тогда… Ты знаешь, я после суда смотрел на Крауча, и мне становилось жутко. Я понимал, что сам стою на той же грани — и решил тогда, что не перейду её. И Краучем не стану. Хотя мог бы, — закончил он очень серьёзно. — Тогда мог. И потом тоже.

— Но ты не стал, — очень тихо проговорил Гарри.

— Он стоит у меня перед глазами, — признался Лестрейндж. — Он — и его приказ о Непростительных. Всегда. Потом, когда всё вскрылось, я долго думал, почему он подменил Барти в тюрьме.

— Любил жену?

— Любил, — согласился Лестрейндж. — Но не только, полагаю. Думаю, его всё же мучила вина. Я не отвечал за братьев и невестку, а вот он за сына — да. Это не могло его не грызть. Не то, что Барти сделал — а тот факт, что он это допустил. Я думаю, он этого простить себе не мог.

— А ты когда-нибудь использовал Аваду? — спросил Гарри. — Против человека?

— Нет, — ответил Лестрейндж. — Есть много других заклинаний, таких же эффективных. Это Империо заменить сложно, а Аваду и Круциатус — нет.

— А почему?

— Что почему? — переспросил с улыбкой Лестрейндж. — Почему заменить легко?

— Почему ты никогда не использовал Аваду?

— Я давно… ещё когда нам это разрешили, и Крауч каждому сказал, отдельно, что ждёт от нас, прежде всего, результатов, и что его не будет интересовать тот способ, которым мы его получим — я решил, что всё равно не буду их использовать. Ну и Аластор тогда бросил ему в лицо, что превращаться в такое же дерьмо, как те, кого мы ловим, не собирается, и я с ним согласился. И не только я.

— И Робардс? — спросил Гарри.

— И Гавейн, — кивнул Лестрейндж. — Роберт, Катберт, Джон, Дабхглас… довольно много людей, на самом деле. И я знаю ведь не всех: кем я тогда был? Простым аврором, но из весьма известного семейства. Ко мне относились настороженно — не все, конечно, но довольно многие. Крауч ему это, кстати, не простил. Уволить не уволил — не вышло — но жизнь попортил. Я тебе ответил?

— Да, — заверил его Гарри. — А вы с ним общаетесь сейчас? — спросил он осторожно.

— С Аластором? — уточнил Лестрейндж. — Да.

Он замолчал, и Гарри, подождав, не выдержал и спросил:

— Просто «да»?

— Ты спросил, общаемся ли мы, — улыбнулся Лестрейндж. — Я ответил. Ты хотел бы повидать его?

— Хотел бы, — признался Гарри и попросил: — А можно… ну, ты мог бы это устроить?

— Мог бы, но не буду, — сказал Лестрейндж. — Напиши ему. Просто напиши — я думаю… почти уверен, что он согласится.

— Да мы почти незнакомы! — запротестовал Гарри, но Лестрейндж повторил:

— Я посредником не буду. Хочешь — напиши. Я с ним в такие игры не играю — он их терпеть не может, и я признаю его право на это. Но я, собственно, к чему всё это, — наконец-то сказал он. — Со своего первого отстранения я заистерил — я этого не понимал тогда, но это была именно истерика. Я отчаянно хотел доказать себе и всем, что я — это я, а не они, и что я — аврор, и я не с братьями. И я до сих пор задаю себе вопрос, что было бы, если бы я тогда из дома не ушёл, — проговорил он с горечью. — Они не слишком-то меня стеснялись — возможно, если б я остался, я бы услышал что-нибудь, что бы спасло Алису с Фрэнком. Они ведь тогда искали Волдеморта — а я исчез и сам лишил их возможного источника информации. Они могли бы начать расспрашивать меня, к примеру. Или… я не знаю, — он качнул головой.

— Ты вообще не виноват! — воскликнул Гарри горячо, и Лестрейндж согласился:

— Нет, конечно. И всё же сохрани я ясной голову, возможно, всё бы пошло иначе. А если бы не Аластор, я не знаю, где сейчас был бы. Аврор не может позволить себе истерику ни при каких обстоятельствах, — проговорил он очень серьёзно. — Нужно уйти сначала, хотя бы выходной взять, если ситуация это допускает. Истерик не видит никого и ничего, кроме себя, и хорошо если навредит только самому себе. Но обычно окружающим тоже достаётся.

— Как от меня вчера, — Гарри сразу помрачнел.

— Ну, людям иногда нужно напоминать, что ты — герой, — вдруг рассмеялся Лестрейндж. — На мой взгляд, у тебя вышло немного скомканно, но почему нет. Однако у меня есть просьба.

— Никогда больше не геройствовать без нужды? — спросил Гарри. Странно, но ему сейчас совершенно не было обидно — он даже улыбался, хотя и старался сдерживаться.

— А, ну это тоже можно, — кивнул Лестрейндж, и они рассмеялись. — Нет, я о другом. Ты не мог бы не обсуждать с Катбертом эту историю? Если он, конечно, не начнёт сам. Мальсиберу не следовало говорить то, что он сказал, прилюдно, — он нахмурился, — я, признаться, лучше о нём думал.

— Ну, он предлагал всё объяснить наедине, — зачем-то вступился за Мальсибера Гарри, хотя и был согласен с Лестрейнджем: такие вещи нужно сообщать только с глазу на глаз.

— Могу себе представить, — усмехнулся Лестрейндж. — Я знаю Мальсибера достаточно, чтобы утверждать, что если б он хотел что-то сказать наедине — он бы сказал. Но не о нём речь. Ты можешь всё это не обсуждать с Катбертом, если он сам не заговорит?

— Конечно, — пообещал Гарри, и Лестрейндж, кивнув, указал на его нетронутое пирожное и отломил ещё кусочек своего. Пирожное оказалось шоколадным и с орехами, и это было вкусно, только очень сытно, и Гарри, доедая через силу, решил, что не расстроится, если останется сегодня без обеда. — Скажи, я много пропустил? — спросил он за пару кусочков до окончания пирожного.

— Скандал с Фаджем продолжается, — ответил Лестрейндж, — но до нас всё равно доносятся лишь сполохи. Эннора Джервис пока остаётся в Мунго — зрение к ней возвращается даже быстрее, чем ожидали целители, но пока что ни они, ни она не готовы распрощаться. Мать её молчит — Уингер пока просил с допросом подождать, и мы назначили его на понедельник. Отец всё то же — вроде бы сотрудничает, даже рассказал, сколько ларцов смерти сделал. Дэмиана привели в себя, но он ничего не помнит: сочетание какой-то сложной модификации Амортенции и модификации же Петрификуса плохо действует на мозг. Так что его ещё подлечат и отпустят — он, по счастью, не женат, но семья и друзья его, конечно, потеряли. С Челси сложнее: Амортенцией её, конечно, не поили, но Урсула Джервис попыталась заместить в её сознании образ дочери образом Энноры, но она не менталист, по сути — вышло плохо, и сейчас целители пытаются это исправить. Однако нет ничего хуже неумело наложенного сложного заклятья, — он нахмурился. — Уингер, в целом, настроен довольно оптимистично, однако быстрого результата не обещает. Наконец, Уилсмит по-прежнему молчит, и Маркс с ним работает, но толку пока мало. Впрочем, они только начали. В остальном у нас пока спокойно… было, пока не было тебя. А теперь уж и не знаю, — закончил он, и Гарри рассмеялся.

— Поотдыхали — и хватит, — сказал он. — Я вернулся! А сколько этих ларцов смерти?

— Джервис говорит, что вроде сделал тридцать штук, — ответил Лестрейндж. — Мы нашли четырнадцать, ещё одиннадцать было в сундуке. Осталось шесть — если он нам не солгал или не ошибся — впрочем, я в последнее не верю. Но солгать он мог. Он клянётся, что не знает, где они — надеюсь, Урсула нам что-нибудь расскажет. Джервис согласился нам отдать воспоминания-картинки — их перерисуют, и мы хотя бы будем знать, что ищем. А, да, забыл — их сыновья. Они к аресту явно не были готовы и признались в похищениях — но не в убийствах. Я склонен им верить, но дело пока что не закрыто. Что до кандидатов в Пожиратели, остальные пятеро, похоже, непричастны. Там у всех своя история: кто-то вовсе больше не общается со старыми товарищами, кто-то же общаться перестал, когда те всерьёз завели разговор о мести. Это всё, — он опустил на стол раскрытые ладони. — Отчёт закончен.

Гарри рассмеялся и спросил:

— А что Сэллоу? Это же он нас выдал Фаджу?

— Весьма на то похоже, но недоказуемо, — ответил Лестрейндж. — Впрочем, мы будем иметь его в виду — иногда очень полезно знать, кто может передать кому-то тайную, как он будет считать, информацию. Хотя после дела Джервисов его влияние, я думаю, заметно пошатнётся. Тебя там, кстати, ждёт конверт из Штатов, — добавил он, и Гарри подскочил:

— Конверт? Давно?

— С утра. Сегодняшнего, — уточнил Лестрейндж. — Если речь зайдёт о совместном освидетельствовании тела, предупрежу тебя: Платт в Штаты не поедет. Она не поклонница портального перемещения, так что сразу выбери кого-нибудь ещё.

— Может, они сами справятся? — с надеждой спросил Гарри. Он отлично представлял себе всю предстоящую переписку и отчаянно не хотел тонуть в ней.

— Если мы настаивать не станем, может быть, — согласился Лестрейндж, и Гарри решительно сказал:

— Не будем. Я в их компетентность верю!

— Это не тебе решать, — напомнил

Лестрейндж. — Там же дело о наследстве, так что окончательное решение за Кэпперами. Но мы можем, разумеется, надеяться. Идём? — спросил он, и когда Гарри кивнул, поднялся и, отлевитировав их с Гарри поднос к полкам с грязной посудой, пошёл к выходу.