Преступники (гет)

После трехнедельного пребывания в Лондоне, которое Сара называла «прозябанием», я был вынужден признать, что все «следственные мероприятия» — тоже хиддинговское выраженьице — завели нас троих в глухой тупик. Кольцо мы разобрали практически на корпускулы, но так ничего нового и не узнали. Волчек даже на чары его проверял — у него в притоне для таких задач имелось несколько рукастых и не слишком разборчивых в средствах молодцов — и все так же «в молоко». Была еще надежда на элова напарника Кью, того самого лысого усатого коротышку, которого я видел при первом знакомстве с Гринвудом. Мы с Волчеком было ухватились за этот шанс и разыскали его примерно через неделю в одной из восточных курилен, которые — по словам оборотня — приобретали все большую популярность среди обитателей Дрянного переулка.

Когда мы вошли в насквозь прокуренное темное помещение, Кью сидел в углу на дощатом настиле, покрытом ковром, на котором от грязи уже не было видно рисунка, и пребывал в оцепенении, словно спал с открытыми глазами. Был он по пояс гол, а взгляд был настолько замутнен опиумным дурманом, что я сомневался, сможем ли мы вообще добиться от него членораздельной речи. Волчек выволок мужичонку буквально за шкирку, долго тряс, пытаясь вернуть того на грешную землю, а потом оттащил в свой притон и оставил там до утра.

Смысла, впрочем, в этих реабилитационных мероприятиях оказалось немного. Даже придя на утро в себя, Кью не смог сказать ничего определенного ни об Алане, ни о том, куда тот отправился в роковой день. Собственно, о смерти Эла его напарник узнал только от нас. По словам Кью, накануне гибели Гринвуд-старший явился злой и дерганный, как с похмелья. «Ну, почему же как?» — добавил я мысленно. Потом отпустил напарника отдыхать, сказав, что пойдет по делам один, и больше Кью его не видел. «Вот подзагулял от безделья», — чуть виновато развел руками коротышка. Новость о гибели Гринвуда Кью воспринял довольно равнодушно, сказав, что Эл давно просился на тот свет, с чего бы ему браться за самые рискованные дела. «За них, конечно, неплохой куш срубить можно, — разглагольствовал Кью, — но коли вопрос стоит, что можно за эти бабки и башки напрочь лишиться — тут уж уволь, братец, не для меня работенка. А вот Элу только такую и подавай».

Словом, тут тоже был нулевой результат. И это меня раздражало более всего, потому что создавало на горизонте еще одну потенциальную угрозу, оценить степень которой не было никакой возможности. Не сидеть же безвылазно в какой-нибудь норе и трястись при каждом шорохе?

Сарина версия по поводу яда подтвердилась. Волчек, ухватившись за мое предложение, на следующий день после нашего разговора встретился с Гюнтером Айзенхольцем и тот почти сразу опознал в остатках вещества «грубую маггловскую отраву», так старый зельевар презрительно назвал цианид.

По причине того, что расследование смерти Гринвуда зашло в тупик, Сара, жаждавшая деятельности, вплотную занялась моим делом. Она повторно "допросила" меня, чуть не полдня на это потратила, на этот раз вооружившись своим блокнотом, куда время от времени что-то писала неразборчивым почерком. Потом она почти на неделю пропала из реальности, погрузившись в анализ фактов. Я пытался было пристать к ней с вопросами о выводах, но она только огрызалась, называла меня торопыгой, а потом и вовсе послала по матери, сказав, что пока она все не переосмыслит, «не лезь ко мне, Блэк».

Все это время я жил в «Вороне и барсуке». Крис уже почти смирился с наличием постояльца и, кажется, не замечал моего присутствия. Впрочем, я и сам старался не попадаться ему на глаза лишний раз, чтобы не слушать его непрекращающихся жалоб. М-да, без покровительства брата бестолковому педику жилось трудновато: бизнесмен он и вправду был никудышный! Сара по-прежнему обитала там, где ее поселил Волчек. Я был несколько удивлен тем, что она не согласилась на предложение Криса, который теперь всячески демонстрировал свое расположение к Хиддинг, пожить в «Вороне и барсуке». Не она ли называла волчеково убежище тюрьмой? Когда я прямо задал ей вопрос, подруга тут же замкнулась, резко прервала меня, заявив, мол, она так решила и не мое собачье дело, почему. Это был не ответ, но я от греха подальше не стал приставать с дальнейшими вопросами, хотя не скрою, меня это очень даже занимало. В конце концов, я придумал довольно правдоподобное объяснение, вроде как Сара просто не желает постоянно быть рядом Гринвудом-младшим, который уже успел осточертеть ей своим нытьем и разговорами о погибшем брате. Сколько же можно было мусолить одну и ту же тему?

Декабрь выдался в Лондоне сырым и мрачным. Дождь сменялся снегом, который тут же таял, превращаясь в грязную вязкую жижу. По ночам она замерзала и улицы становились похожими на каток. Небо почти постоянно висело мрачным серым покрывалом чуть ли не над макушками у прохожих, от чего и без того короткие декабрьские дни заканчивались, не успев начаться. Свое тридцатипятилетие я встретил в одиночестве в самом мрачном расположении духа, с тоской вспоминая о солнечной, морозной шотландской зиме и именно с этого момента начал подумывать, а не вернуться ли к странствиям, раз здесь, в Лондоне, мне ловить нечего. Это решения я вынашивал едва ли не неделю и почти уже созрел, когда случились события, которые подтолкнули меня к решительным действиям.

Началось все с визита ко мне Сары. Они с Волчеком заявились в трактир ближе к вечеру, впрочем, оборотень вскорости ушел по своим делам, оставив нас с Хиддинг в обществе Криса. Тот на наше счастье был в некоторой запарке: этим вечером в кабаке было неожиданно людно — на улице началась метель и местный народ был готов прятаться от непогоды в любом более менее теплом помещении. Крис крутился в зале, а мы с Хиддинг поднялись наверх. Сара суетилась и была явно настроена побеседовать.

— Скажи, Блэк, — начала она буквально от порога, как только за нами закрылась дверь, — твой паренек на каникулы случайно домой не собирается?

— Насколько мне известно, нет, — ответил я, озадаченный вопросом, — он, кажется, вообще старается без необходимости не встречаться с родственниками. Я по-моему говорил…

— Угу, — Сара задумчиво почесала нос, — жаль. Хотелось задать ему пару вопросов.

— А я не могу на них ответить? — удивился я, впрочем тут же вспомнил, что Сара еще некоторое время назад намекала, что ей не лишним будет «опросить свидетелей».

— Нет, — отрезала она, но потом соизволила объясниться. — Ты многие вещи домысливаешь, а здесь важны голые факты. Их лучше всегда получать из первых уст, ты не согласен?

Разумеется, я был согласен, но плохо представлял себе, как осуществить то, о чем она просила. Когда я озвучил эту мысль, Сара недоуменно приподняла брови.

— Хочешь сказать, твой Гарри все каникулы безвылазно в школе просидит?

— А что ему остается? — пожал я плечами.

— М-да. Ну и порядочки у вас, — Сара состроила недоуменную гримасу. — Мой брат Дилан учился в военной академии, так их и то под Рождество в увольнительную отпускали. Да у вас прямо не школа, а иезуитский колледж какой-то.

— Не говори ерунды, их тоже отпускают. Наверно. Я точно не знаю — никогда не оставался в школе на каникулы.

— Так спроси.

— А смысл? Все равно дальше Хогсмида им не уйти, по крайней мере, чтобы не заподозрил никто.

— Спроси, — еще раз с нажимом произнесла Сара. Я посмотрел в ее заблестевшие недобрым энтузиазмом глаза и покачал головой.

— Это плохая идея, Хиддинг.

Сара принялась возражать. Приводила один за другим «веские аргументы», доказывавшие, что, несмотря на риск («Не такой уж он и великий!») польза от этой встречи может превзойти самые смелые ожидания («Вот увидишь, Блэк, я сумею разговорить твоего парнишку. Еще спасибо скажешь»).

В конце концов, я согласился и внезапно почувствовал, как мне стало легче дышать. Все-таки в этом мы с Сарой похожи: оба не можем долго сидеть и бездействовать. Сейчас, затевая с подачи Хиддинг очередную авантюру, я даже не трудился аргументировать для себя ее необходимость. Надо действовать — иначе смерть от тоски обеспечена. Как это похоже на тебя, Сириус Блэк! Слабый писк внутреннего голоса, что я могу потом пожалеть об опрометчиво принятом решении, был задушен на корню и я пообещал Саре договориться с Гарри о встрече, буде такая возможность в принципе существует.

Еще четыре дня ушло на переписку с крестником. Оказалось, что в Хогвартсе действительно существует традиция перед Рождеством отпускать оставшихся в школе студентов, с тем чтобы те могли купить подарки и все такое прочее. Я благословил директора и попечителей за подобный гуманизм, который был мне весьма на руку. План родился в голове довольно быстро. Пещера, которую я обнаружил в свой последний налет на Хогсмид, располагалась — очень кстати — за пределами волшебного защитного барьера, окружавшего деревню. "Очень кстати" для Сары, разумеется. Все-таки протащить ее сквозь антимаггловый щит да еще средь бела дня было бы проблемой. Касаемо Гарри, я решил, что крестник не будет против небольшой прогулки по горам, особенно если не злоупотреблять временем и вернуться в Хогвартс в положенный срок. Дай бог, и не заметит никто, соответственно, и расспрашивать парня не станут. Я отправил крестнику письмо, в котором назначил встречу на окраине деревни, и только после этого послал записку Саре.

Она явилась вечером в сопровождении Волчека, который был мрачен, как туча. Разумеется, я предвидел, что наш друг будет не в восторге от этой затеи и готовился «принять бой». Как оказалось, напрасно. То ли Хиддинг уже успела его обработать, то ли он считал ниже своего достоинства нас уговаривать. Во всяком случае, пока я озвучивал Саре состряпанный мною план, Волчек хранил молчание, даже не отпуская своих обычных язвительных реплик в адрес нашей, как он выражался, выдающейся глупости.

— Подождите хотя бы до утра, — вот и все, что он сказал за весь вечер.

Ночью я спал тревожно, то и дело просыпался, ощущая знакомое «миграционное» беспокойство. Уже под утро из коридора до меня донеслись тихие напряженные голоса. Не открывая глаз, я начал невольно вслушиваться в то, что они говорили, потому что почти сразу узнал отрывистую манеру Волчека и нервный шепот Сары. Говорили они тихо, так что слов было не разобрать, но некоторые интонации безусловно свидетельствовали, что мои друзья в очередной раз ссорятся. Ну, это предсказуемо. Решили не устраивать сцен при мне? С чего вдруг такая скрытность? Мысль скользнула и улетучилась: думать в пятом часу утра я был не способен. А потому снова начал дремать…

— Не ври мне, — голос Волчека вырывает меня из сонного оцепенения, в нем появляются гневные нотки. Сара шипит что-то ему в ответ, вероятно, принуждая говорить тише. Что же у них за тайны?

Волчек опять бормочет и я ловлю себя на мысли, что едва удерживаюсь, чтобы не подкрасться к двери и подслушать. Что за гнусность! Напряженность в коридоре меж тем нарастает. То Сара, то Волчек повышают громкость и тогда до меня долетают отдельные слова:

— … знаю, что не вернешься…

— … ничего не обещала…

— … зачем тогда…

— … уже все сказано…

В коридоре возня, стук шагов, а потом тихий, но резкий вздох.

— Остановись, — Сара уже не шепчет. В ее голосе звучит ледяное спокойствие. Настолько ледяное, что я могу предугадать: она в бешенстве.

— Не могу, — впервые слышу в голосе нашего друга такое бессилие и отчаяние. — Не бросай меня, я сдохну, если уйдешь.

— А ты не шантажируй меня, — жестко бросает она. — Это не более, чем блажь!

— Блажь?! — я вздрагиваю от «почти крика».

— Не более. Просто гордость твоя…

— Ты от моей гордости камня на камне не оставила, детка, — тон Волчека тоже становится жестким, угрожающим. — Посмотри, в кого ты меня превратила.

— Я? — возмущение, гнев. Голос Сары прерывается. Она добавляет уже тише: — Хорошо. Допустим. Тогда еще больше поводов…

— Боже, Сара, ну почему ты не можешь, как все? — Волчек перебивает ее жарким шепотом. — Почему нужно так все усложнять? Тебе что, было плохо? Ну, скажи, девочка. Разве я хоть раз обидел тебя?

— Не в этом дело, — в пылу спора они оба уже не замечают, что говорят в полный голос. Я испытываю неловкость и смущение и в то же время не нахожу в себе решимости выйти и прервать этот разговор, вслушиваясь с болезненным вниманием. Черт! Я хочу знать, что произошло? Вернее, я уже, кажется, догадываюсь, что. И от этого знания мне делается гадко, внутри просыпается зловещая темная сила, о существовании которой я прежде не подозревал.

— А в чем, Сара? Ты выдумываешь всякий вздор. Как девчонка, ей-богу.

— Я уже говорила тебе…

— Я помню. И я тебе ответил. Разве мы не выяснили все тогда?

Опять послышались шаги.

— …не о чем говорить, — опять тихо, холодно.

— Сара, стой, — судя по шороху одежды он нагнал ее возле двери. Теперь даже тихие голоса слышны отчетливо. Волчек шумно дышит, говорит быстро, словно боится, что Сара его перебьет и он потеряет мысль. — Хорошо, иди. Но обещай, что вернешься ко мне.

— И что мы станем делать? — по ее интонации чувствую, что она сохраняет самообладание из последних сил, но говорит спокойно, без вызова. — Я проявила слабость и теперь жалею об этом… Не перебивай меня… Жалею не о том, что согласилась. Все было хорошо. Мне жаль, что я дала тебе ложную надежду. Поверь, я ценю тебя… Черт! Я привязалась к тебе — я не вру. Но, Волчек, — ее голос дрогнул, — я не могу остаться.

— Боже, только не заводи опять про сделки с совестью, сама понимаешь, что это полнейшая чушь.

— Это не чушь, — голос звенит металлом. — Ты так ничего и не понял! Сара дрянь, Сара бесчеловечная сучка. Крыса, шпионка… хрен знает, кто еще. Думаешь, мне легко это дается? Черт! Я два года подряд каждый час душу продавала. Ты хочешь того же? Я — нет.

Представляю ее лицо: резкие тени, сжатые губы, суженные глаза.

— Запомни, Волчек, — она по-змеиному шипит, — моя работа — сажать таких, как ты, и я от нее не отступлюсь. Даже ради тебя.

— Ну, хорошо, хорошо, — голос Волчека опять тихий, тон успокаивающий, — не дергайся ты так, родная.

— Я не…

— Тсс, я тебя услышал, — Волчек замолкает, медлит, вероятно, давая Саре расслабиться. Я сжимаю зубы, вслушиваясь в шорохи. Темный демон внутри меня, настороженно затаившись, ждет развязки. Я почти не дышу.

— А теперь послушай меня. Мне все равно, что говорят и думают. Я справлюсь со всем этим, не волнуйся. Я не требую от тебя ничего, просто прошу — возвращайся… иногда.

— Нет, — мне кажется, что это слово стоит Саре немалых усилий. Затем голос становится тверже, а тон увереннее. — Ты хороший парень, Волчек, и классный любовник, но даже ради этого я не пойду на уступки. Если когда-нибудь мне придется надеть наручники на кого-то из твоих дружков… или на тебя самого… я не буду колебаться ни секунды. Тебе оно надо?

— Ты сама не веришь в это, детка. Отговорки…

— Проклятье!

— Ты не хуже меня знаешь: все, что ты говоришь, надуманно. Причина в другом.

— Да нет же, твердолобый идиот! — кажется, она толкает его. Излюбленный прием Хиддинг нападать — физически и вербально — если чувствуешь вину.

Удаляющиеся сарины шаги звучат громко, но еще громче грохот тяжелых сапог, зубовный скрежет и жесткое:

— Ты не уйдешь! Черт. Я понял, Сара. Все дело в нем, да? Стоило ему появиться и ты уже на задних лапах.

— Ты спятил? Причем тут он?

— И опять ты врешь! — Волчек бросает слова, словно наносит удары. — Давай, беги за ним. Жди, когда он плюнет тебе в лицо. А он сделает это. Ты ему не нужна.

— И побегу, — теперь голос Сары сочится ядом. — Что? Остановишь? Блэк, по крайней мере, не…

— … бандит? Не оборотень? Это ты хотела сказать?

Шум борьбы вырывает меня из оцепенения, в которое я впал, услышав собственное имя. Один раз Волчек уже чуть не убил ее. Сейчас, похоже, он вполне готов сделать вторую попытку.

Вылетаю в коридор в том, в чем спал. В руках волшебная палочка. Идиотский вид, должно быть. Глаз выхватывает яркие детали картины: искаженное гневом лицо Волчека, побелевшие пальца, сжимающие запястья Сары, такие тонкие по контрасту. Она вырывается из железной хватки. Куда там!

На стук двери оборотень отвлекается. Поднимает глаза, скалит зубы. На долю секунды я встречаюсь с ним взглядом и понимаю: он убьет. По настоящему убьет меня. Он уже перешел грань, за которой оканчивается наша дружба. Теперь — только соперники.

Я вскидываю руку. За миг до того, как заклятие срывается с конца моей палочки, я со всей ясностью понимаю: обратно пути нет.

Заклятие оцепенения сковывает его по рукам и ногам. Да, я ударил безоружного. Если, конечно, можно считать оборотня полностью безоружным. И меня не гложет совесть. Ни капли. Я ощущаю какую-то эйфорию, торжество. Почему? Я не задумываюсь. Не способен сейчас размышлять.

— Что ты…

— Нет времени объяснять, уходим!

Сара стоит рядом с оборотнем, словно тоже оцепенела. Даже приходит шальная мысль, уж не попал ли я заклятьем и в нее тоже?

— Что ты с ним сделал? — спрашивает она с истерическим оттенком в голосе.

— Парализовал. Крис снимет заклятье. А мы уходим.

— Но так нельзя!

— Ты хочешь продолжить объяснения? — говорю грубо, не жалея ее. В конце концов, она — причина. — Если нет, то собирайся.

Сара колеблется. Ее лицо болезненно искажается: видно, внутри идет нешуточная борьба. Выбор труден, девочка. Мнется, обхватив себя руками. Переступает с ноги на ногу. В какой-то момент мне кажется, что Сара сейчас расплачется. Трясу головой: этого быть не может. Она… не умеет. Да, не умеет.

Легкий наклон головы, мимолетный взгляд в желтые глаза — единственное живое пятно на оцепеневшем лице — и тихий голос:

— Прости!

Сара делает шаг. Маленький, едва заметный.

— Идем, — я хватаю ее за руку. Но она тут же вырывает ее, гнев в глазах вспыхивает с новой силой.

— Не трогай меня, Блэк, — и уже тише, спокойнее. — Я иду. Сама.

В комнате кое-как натягиваю одежду, хватаю метлу. Бегу по ступеням. Сара семенит за мной, пошатываясь, как после болезни. Если Крис что-то и слышит, то предпочитает не высовываться. Это хорошо. Лишних объяснений мне не надо.

На улице тихо и холодно. Свет от фонаря над входом кажется слабым в сравнении с белым диском луны, выглядывающей из-за печной трубы. Я гляжу на нее и теперь все понимаю. Чувство вины чуть кольнуло, как застрявшая под кожей заноза, и так же быстро улетучилось.

— Ну, что застряла?

Сара стоит на пороге и никак не решается выйти. Пар от теплого дыхания окутывает ее лицо, делая похожей на призрака.

— Блэк, — голос надтреснутый, тусклый. — Я… Это неправильно. Это подло.

Дьявол! Ну, когда тебя это останавливало? Мало ты гадостей делала? Да, согласен, не лучший способ расставания со старым другом. Ну, так ведь и он не ангел. И... да, полнолуние не то время, когда есть смысл говорить по душам с оборотнем. А позже… Успокоится Волчек, перебесится. Тогда и станем отношения выяснять.

— Хиддинг, кончай ломаться. Ты кашу заварила, так умей остановиться, — свой злой голос я сам с трудом узнаю.

Сара сжимает зубы, шипит что-то нечленораздельное, но медленно, будто против воли, идет ко мне.

— Садись позади меня.

— Куда… — сквозь гнев прорезается недоумение, — куда садиться?

Ах, да! Кожух. На нем чары против маггловского зрения. Расчехляю свой транспорт, сажусь. Древко уже подрагивает, словно от нетерпения.

— Это что? М..метла?!

— Садись, — мой командирский тон, очевидно, злит Сару. Но она молчит, лишь темные глаза чернеют еще больше. Или это только игра света?

Она неловко и недоверчиво устраивается, берется руками за мою одежду.

— Крепче держись, взлетаем.

Когда метла резко пошла вверх, Сара, обхватив меня поперек корпуса, вцепилась так, что мне стало трудно дышать в кольце ее рук. Силачка чертова! Даже сквозь свист ветра слышал, как она шумно втягивает воздух. Я повернул голову: так и есть, зажмурилась, лицо словно окаменело. Если б не мой еще не перекипевший гнев, рассмеялся бы однозначно. Сара смотрелась, как первоклашка, которую закрыли в одной комнате с боггартом. Я набрал высоту, которую счел достаточно безопасной, и проорал через плечо, стараясь перекричать ветер:

— Можешь расслабиться, сейчас полетим только прямо.

Сара осторожно приоткрыла глаза, чуть ослабляя хватку, но тут же снова зажмурилась, пошатнувшись, и вцепилась в мои бока с новой силой.

Сначала я намеревался лететь без остановки, но через два часа Сару начала бить крупная дрожь. Ультрасовременная метла, чувствительная к любым движениям, начала вилять, как воздушный змеей, и удерживать ее на курсе становилось все сложнее. Через полчаса прыжков по воздушным ямам я сдался и принялся с высоты высматривать место, где можно было бы снизиться, не рискуя привлечь внимание. Я прокричал об этом своей пассажирке и услышал совершенно отчетливый вздох облегчения. Девчонке, видать, совсем хреново с непривычки.

Как только мы оказались на земле, Хиддинг соскочила, точнее, буквально свалилась с метлы. Не удержала равновесие, упала на колени да так и осталась сидеть на припорошенной снегом почве, сотрясаемая жуткой, болезненной дрожью.

Мне стало ее остро жаль. Я стянул куртку, накинув ей на плечи и обхватил дрожащее от холода тело, пытаясь успокоить и согреть.

— Отпусти меня, — ее по-прежнему трясло, поэтому вместо холодного и спокойного, голос был жалобным.

— Сейчас. Согреешься немного — отпущу.

Сара сжала зубы, чтобы они перестали стучать, и потому ее слова звучали змеиным шипением.

— Убери руки, я сказала!

Своенравничаешь? Ну-ну. Интересно, в чем я на этот раз буду виноват?

Я мгновенно отпустил ее, демонстративно разведя руки в стороны, мол, нет проблем, девочка. Никакого насилия. Встал. Отошел в сторону, наблюдая за тем, как она пытается успокоиться. Минуту спустя Сара тоже поднялась.

— Где мы? — прохрипела она, нервно кутаясь в мою куртку.

— Понятия не имею. Но полпути мы еще не проделали.

В глазах плеснул ужас, видать, эти «полпути» дались моей подруге дорого. Сара вздохнула и принялась отряхивать с колен уже начавший таять снег. На штанах остались мокрые пятна, которые она терла и терла с маниакальным усердием. Я стоял рядом, сложив руки на груди, и хранил «величавое молчание», хотя и чувствовал, что сейчас каждый сарин жест бесит меня стократ больше, чем когда бы то ни было.

— Прекрати психовать. Все не так трагично, — не выдержал я, наконец.

Она резко разогнулась, сжала кулаки и зарычала. Натурально, по-звериному, глядя в небо. Потом топнула ногой, изрыгая такую брань, что у меня от изумления задергался глаз.

— Дерьмо! Ненавижу, — так закончила Сара свой эмоциональный монолог.

— Кого конкретно? Себя? Или Волчека? — не знаю, какой внутренний зверь заставлял меня это делать, но я понимал, что втыкаю иглы в свежую рану.

Сару, очевидно, переполняла ярость, отчего она, по-моему, даже согрелась. Дрожь унялась, а движения стали резкими, как у агрессивного животного. Она стремительно шагнула ко мне. Атакующая змея да и только!

— Всех! — и голос змеиный. Кобра.

— А ведь я предупреждал Сара, помнишь? — блэковский надменный тон всегда приходил мне на помощь в такие моменты. Приходил неосознанно, как будто я с этим родился.

Вот и сейчас я говорил медленно, четко выговаривая звуки, будто каждый из них стоил, по меньшей мере, сотню галеонов. Был при этом сам себе противен, но продолжал обвинять: — Ты не слушала меня. Ведь ты умная, а я дурак. Ты психолог с образованием, а я простофиля. И вот результат, девочка, — я несколько сбавил тон, видя, как кривится в злой гримасе ее лицо, вздохнул. — Сара, не я ли тебе говорил: оборотни это не люди. Точнее, не совсем люди. У них другая психология…

— Ага… — ядовито бросила она, — и физиология…

— Ну это тебе лучше знать, я полагаю? — эти слова я произнес, словно плевок.

Брови Сары съехали к переносице, она обхватила себя руками, будто замыкая оборону, и вздернула подбородок.

— Разумеется, лучше, — и потом с вызовом. — Да! Я спала с ним, если тебя это интересует.

— Не интересует.

Ох, неправда, Сириус. Интересует, да еще как. Одно дело догадываться, другое — услышать своими ушами. Я продолжал говорить и с каждым словом в голосе скапливалось все больше яда:

— Это давно было ясно, Сарита. Все к тому шло. И как тебе он?

— Заткнись, а? — она вдруг как-то за секунду сникла и, опустив плечи, отвернулась.

Но меня уже несло.

— Что так? Давай поговорим. Переживаешь, что ему досталось? Ну, так я его еще пощадил. В прошлый раз он тебя уже почти искусал. Сейчас полнолуние, Сара. Так что, если тебе так его жаль… можешь только свистнуть и твой любовник на брюхе к тебе приползет. И простит, и обласкает, и …

Молниеносно, за долю секунды Сара развернулась и прыгнула вперед. Перед моими глазами метнулась белая голова, лицо с бешеными темными глазами, а кулак с побелевшими костяшками я каким-то чудом успел перехватить в дюйме от собственного носа. Она опять шипела. Но и я был зол. Чрезвычайно зол. Схватил ее за волосы и оттащил от себя. Впрочем, тут же отпустил, встряхнул за плечи.

— Прекрати выебываться, Сара. Ты виновата. Целиком и полностью. И, твою мать, завязывай бросаться на меня, — последнее я уже кричал.

Хиддинг вырвалась из рук и широкими шагами отошла прочь. Встала в нескольких футах от меня, дрожащими руками вынула сигареты и, нервно затянувшись, выдохнула дым. В этот момент выглянула луна. Она очертила на белом, снежном поле темную фигуру Сары. «Какая же она хрупкая», — неожиданно понял я. Кажется, ничего не стоит переломить, а ведь нет, не ломается. Ни слезинки, ни жалобы! Откуда такая сила?

Сара медленно вдыхала и выдыхала дым. Дрожь уходила, опущенные плечи расправлялись… Минут через десять она успокоилась настолько, что подошла ко мне и протянула руку.

— Мир, Блэк?

— Перемирие, — тоже без злобы в голосе ответил я.

Как же я хотел расспросить Хиддинг! О многом расспросить. Язык так и чесался, но, видит бог, я старался унять себя, чтобы не раздувать конфликт с новой силой. Очень кстати вспомнилось, что это я, строго говоря, попросил ее мне помочь и это мое, вернее гаррино, «дело» вызвало наш такой поспешный отъезд. А что до Волчека… Черт! Потом. С этим разберемся потом, когда остынут эмоции и на смену им придет трезвость ума.

* * *

До места назначения мы добрались лишь к вечеру, поскольку в пути пришлось еще раз остановиться. На большой высоте моя подруга жутко мерзла и я боялся, что она просто не удержится и свалится с метлы.

— Славное местечко, — первое, что сказала Сара, когда мы оказались в той самой знакомой мне пещере. Непонятно было, шутит она или говорит серьезно. Хотя мне, откровенно говоря, было сейчас на ее настроение плевать, я чувствовал себя настолько вымотанным и физически, и эмоционально, что готов был завалиться спать прямо на голой земле. Впрочем, так вышло, что подобный аскетизм был лишним.

Сара, как оказалось, обо всем позаботилась. А я то еще гадал, что моя подруга тащит в своей неизменной матерчатой сумке.

— Наш друг-голубок презентовал, — хмуро усмехнувшись, проговорила Сара, вытаскивая на свет миниатюрный сверток. — Говорил, что это от братца осталось, ему то — Крису — оно без надобности.

Внутри оказалась тонкая блекло-серая ткань, явно не тянувшая на одеяло, но как только я взял ее в руки, сразу почувствовал тепло. Хм. Термо-чары?

— Это тебе, Блэк.

Я поднял глаза на ежащуюся от холода фигурку.

— Не дури. Завернись и спи. Я обойдусь.

— Не-е-е. У меня свое. Ваши волшебные штуки меня не любят. Еще поджарюсь во сне, как рождественская гусыня, — сказала она чуть более весело. Правда, до настоящего сариного смеха было еще далеко. Видать, потрепало ее сегодня изрядно!

«Свое» оказалось самым обычным спальным мешком, довольно большим и теплым, особенно, если учитывать, в какой микроскопический пакет он умещался. А у магглов тоже свои «чудеса»!

— Когда подготовилась-то? — от перспективы относительно комфортного сна у меня несколько улучшилось настроение.

— Вчера, — донеслось до меня из мешка. Сару в его недрах было уже не видно, поскольку она по привычке закопалась с головой, как барсук в нору. — Ты же сказал, что придется ночевать в горах…

Я тоже улегся, но несмотря на усталость, сон не шел. Я вертелся с боку на бок, ерзал, выбирая положение, а в мозгу также ворочались и ерзали разнообразные мысли. Волчек и Сара. Сара и Волчек. Да какого треклятого дементора, Блэк! У тебя забот выше головы, а на уме только эти двое. Думай лучше о Гарри, все полезнее. Ну, или об Алане, на худой конец. Вот, черт! Наваждение какое-то…

Сара чихнула и тоже зашевелилась. Не спит? Злорадный внутренний голос удовлетворенно констатировал: «Тоже мучается!»

— Хиддинг, — позвал я.

— Чего тебе? — спросила она ворчливо и немного напряженно.

— Что делать-то дальше будем?

— Завтра подумаю, — ответила она и снова чихнула.

— Вернешься к… нему?

В ответ раздался невеселый смешок.

— Как ты себе это представляешь? — потом тяжелый вздох и тихо, словно самой себе. — Давно надо было уйти, но…

— … не оторваться было? — я очень старался говорить спокойно.

— Не надо, Блэк, — устало промолвила Сара. Она села, не вылезая из своего мешка, и потерла ладонями лицо. — Помолчи, а то опять разосремся. Не хочу…

В полумраке она выглядела осунувшейся и постаревшей. Морщинки прочертили лоб, а вокруг рта залегли две скорбные складки. Сара откинулась на спину и, уставившись в потолок, медленно, будто через силу, сказала:

— Наверно, каждому суждено раз в жизни оступиться. Умом это понимаю, а все равно… зло берет, — она выдохнула резко и снова завозилась, разворачиваясь спиной.

— Ну, знаешь! Кто-то вообще раз за разом наступает на одни и те же грабли, — заговорил я примирительно. Почему-то это сарино признание вернуло мне спокойствие. Она почти просила прощения, а я почти готов был простить.

— Я не из их числа, — буркнула Сара, которой упрямство все-таки не давало раскаяться полностью, и добавила спустя несколько секунд: — Ну, все, Блэк. Давай спать. Завтра трудный день.

Хм. А сегодня? Нет?