Преступники (гет)

События, последовавшие за тем памятным вечером в школьном кабинете, заставили меня почувствовать себя в роли бумажного кораблика, подхваченного весенним ручьем. Я, хоть и был в центре событий, повлиять на их ход практически не мог. Да и не стремился. Единственное, что меня в те дни волновало — это Гарри. И тут я был намерен драться зубами и когтями. Как оказалось, «оружие» не понадобилось.

Могу сразу сказать, что не ожидал такой быстрой и такой бурной реакции властей. Видать, Фадж и вправду польстился на славу борца с террором. Злоумышленники были схвачены и уничтожены. При попытке к бегству, так сказать. Хороший способ заставить молчать, не подкопаешься.

Пресса хором пела дифирамбы правительству, солировал, понятное дело, «Пророк», изредка сплевывая ругательными статейками в адрес Крауча, на которого свалили всю вину за допущенные промахи в подготовке Турнира. К счастью для последнего, ему было уже все равно. Старшего Бартемиуса так долго и усердно мариновали под империусом, что у него поехала крыша. Но в его положении клиника Мунго была несомненно лучшим уделом, чем Азкабан, куда Крауча неминуемо бы упекли за организацию побега для сынишки, даром что случилось это уже тринадцать лет как.

Я от всего этого получил награду в виде официального признания меня невиновным, ибо при исполнении блистательной операции «по предотвращению попыток лиц, именующих себя Пожирателями Смерти, вернуться к своей преступной деятельности был неожиданно обнаружен злоумышленник Хвост, он же Питер Петтигрю, который был изобличен в сотрудничестве с Общеизвестным Темным Волшебником и в причастности к убийству четы Поттеров, в чем ранее обвиняли мистера Сириуса Блэка». И далее в том же духе. Пока я продирался сквозь тяжеловесный слог публичного оправдания, едва не вывихнул себе мозги, честное слово.

Очень странно было ощущать себя свободным. По настоящему свободным, я имею в виду. Когда не нужно бегать, прятаться, когда не ожидаешь от любого встречного, что он набросится на тебя с обвинениями. Первые дни я даже по привычке кутался в воротник, когда ловил на себе особенно пристальные взгляды.

— Это пройдет. Ты же Сириус Блэк, всем известный наглец и позер, — так подбадривал меня Рем, к которому я перебрался жить некоторое время спустя.

После всех драматических коллизий, связанных с разоблачением лже-Грюма, Дамблдор хотел было сразу сплавить меня подальше от школы, но я, памятуя о Гарри, не мог не вцепиться в эту, казалось бы, такую реальную возможность добиться опекунства над мальчиком. Я был официально оправдан, реабилитирован да и деньги еще далеко не все растранжирил. Так что ж мешает? Теперь, окрыленный успехом, я считал, что в силах побороться с Дамблдором, несмотря на все его домыслы и тайные планы относительно моего крестника. Разумеется, я был уверен, что директор так просто свои позиции не сдаст и потому меня потрясло, когда он фактически сразу согласился и даже вызвался помочь уладить дело с гарриной теткой, сестрой Лили. Именно поэтому Дамблдор и настоял, чтобы я временно переместился к Люпину, дабы он мог легко найти меня, когда придет время оформлять опекунство. С чем была связана такая перемена в позиции нашего «великого стратега», я не понимал, но спрашивать не решился, побоявшись спугнуть удачу.

Разговор этот состоялся в школе, в присутствии Гарри. Тот был на седьмом небе от счастья — что меня чрезвычайно растрогало — и когда директор отправил его восвояси, он в своем стремлении побыстрее растрезвонить «потрясающую новость» друзьям сбегал по лестнице, так что едва не убился. Оставалось только посмеяться. Ну, Джеймс, вылитый!

Я тоже собирался откланяться, когда Дамблдор задержал меня и произнес:

— Хотелось бы поговорить с тобой, Сириус, относительно одной молодой особы, которой, как я склонен думать, мы отчасти обязаны столь успешным исходом этой истории.

Я не стал изображать непонимание, в конце концов я не сделал ничего такого, за что следовало бы карать. Ну, нарушил Статут секретности, но разве я единственный?

— Давно вы знаете о Саре?

Директор задумался над ответом и тут вмешался резкий насмешливый голос:

— Альбус, скажи этому олуху, что надо было думать, прежде чем тащить магглу в зачарованный дом. Девушка чуть не погибла…

Я очумело поднял глаза. Со мной разговаривал портрет.

— Не узнаешь меня, дорогой прапраправнук? — мужчина высокомерно цедил слова и был в этом наихарактернейшим Блэком. — Прискорбно. Впрочем, чего еще ожидать после твоей эскапады с уходом из дома?

— Финеас рассказал мне о происшествии, — заговорил Дамблдор, — потом некоторые события позволили сделать остальные выводы. И раскрытие недавнего заговора — не последнее из них. Ты ведь, Сириус, при всех твоих несомненных достоинствах и талантах никогда не славился прозорливостью.

Тут возразить было нечего. Увы, моя роковая ошибка по поводу Питера это такой камень, который из огорода не выкинешь.

— И о чем же вы намерены говорить? — спросил я, впрочем, представляя, что он скажет.

— Видишь ли, я допускаю, что это достойная женщина и она оказывала тебе неоценимую помощь, но боюсь, ее вторжение в жизнь волшебников слишком велико. Это тяжелое испытание для маггла, так что…

— Предлагаете надругаться над сариной памятью? Лишить ее полутора лет жизни? — резко прервал его я, совершенно необъяснимо начиная злиться.

— Никогда не интерпретировал заклятие забвения в подобном ключе, — Дамблдор сказал это мягко, как обычно разговаривают с буйными сумасшедшими. — Девушке самой будет легче жить, если у нее не возникнет искушения повторно оказаться в нашем мире.

— О каком искушении вы говорите? Не думаю, что она в здравом уме захочет еще раз связываться с волшебниками, учитывая сколько она от них натерпелась.

И опять директор выразил удивление, лишь слегка приподняв брови. Желаете подробностей, уважаемый? Ну, так получите! Может, вы тоже испытаете то, что в свое время почувствовал я: стыд и досаду за весь магический мир.

Дамблдор слушал мой эмоциональный рассказ в основном молча, лишь изредка задавая вопросы, когда я особенно уходил от основной темы. Лицо его было совершенно непроницаемым да я и не стремился проникнуть за эту завесу. Когда я замолчал, Дамблдор снял очки и, закусив дужку, пристально посмотрел на меня.

— Думаю, у меня есть соображения, как урегулировать эту ситуацию, — выдал он, наконец.

— Вы предлагаете помощь? — я боялся поверить в услышанное. Что ж, помощь такой фигуры, как Дамблдор, безусловно, дает Саре определенную надежду избавиться от преследования. Но вот незадача: для всего своего мира она останется убийцей.

Я высказал эту мысль, а Дамблдор покачал головой.

— Сириус, я и говорю о полноценной помощи. О настоящем оправдании. Конечно, я не могу ручаться за весь маггловский мир… У твоей подруги опасная работа, и если она мудрая женщина, то в полной мере сознает риск. Во всяком случае, я могу способствовать устранению последствий того вмешательства, которое по недомыслию совершили наши волшебники. А дальше — это только ее борьба.

— Вы допустите выступления в маггловском суде магов? — спросил я со смесью сомнения и надежды.

— Я — нет. Увы, у меня нет таких полномочий. Но отдел правопорядка и министр могут. Думаю, я сумею их убедить в необходимости действовать разумно и гуманно.

— Я поговорю об этом с Сарой, — ответил я.

— Надеюсь, ты сумеешь ей все объяснить правильно, Сириус. Почему-то мне кажется, что ты имеешь на девушку куда большее влияние, чем я или любое другое официальное лицо, — он встал и сделал шаг к двери, будто намеревался выпроводить меня, но потом остановился. — И вот еще что. Как бы это ни было тяжело: чтобы дать делу ход, миссис Хиддинг придется сдаться маггловским властям. Без предъявления обвинений вызвать свидетелей в суд не получится, — Дамблдор с самым удрученным видом развел руками. — Полагаю, она это знает не хуже нас с тобой.

* * *

Сара восприняла новость о потенциальном союзнике с ожидаемым скепсисом. Сначала она просто зло посмеялась, сказав, что меня опять разводят, как «последнего лоха».

Я старался не принуждать ее, пытаясь приводить различные аргументы, и особенно упирал на то, что это почти уникальный шанс, когда кто-то из волшебников готов оказывать помощь магглам.

— Это только слова, Блэк, — сердито говорила она, забившись в угол дивана в гостиной гринвудовского дома и сжавшись, словно я собирался тащить ее в полицию прямо сейчас. — Что мешает им пойти на попятный, когда меня закроют?

— Но тогда ведь есть риск, что ты заговоришь без их помощи.

— Ты, по-моему, рехнулся, Блэк, — у нее на лице четко обозначились скулы, так оно было напряжено. — Я убийца, понимаешь. Самая обыкновенная чокнутая баба, укокошившая мужика из ревности. Ты хоть представляешь, как это будет выглядеть, если я вдруг начну говорить о волшебниках и их волшебных приемчиках? Меня не то, что на смех поднимут — в клинику упекут и лекарствами напичкают до состояния овоща. Так что твоим добровольным помощникам с моей стороны опасаться нечего. Тут никакой блеф не пройдет.

— Ты не права, Сара, — сказал я твердо, хотя сам был в своих словах уверен едва ли наполовину, — у тебя есть, что предъявить и чем торговаться. Да, для своих магглов ты не сможешь открыть правду, но ничто не мешает сделать это для магов. Поверь, если в газете появится разоблачающая статья… скажем, интервью с тобой… найдется немало людей, которые будут сочувствовать. А уж то, что финансовый отдел или отдел правопорядка заинтересуется, это точно. Разве не этого боится тот же Бэгмен?

Последние фразы вызвали у Сары бледную улыбку.

— Научился шантажу, Блэк? Я и Волчек совсем твою честную натуру испортили.

— Кстати, о Волчеке. Ты же помнишь, у него твой свидетель. Думаю, если его потрясти… — я увидел, как Сара хмурится, и поспешил предупредить ее возражения. — Я не думаю, что ваша…кхм… размолвка заставит оборотня отказать в помощи.

— Конечно, нет, — возразила она, дернув плечом и скорчив недовольную гримасу, когда я упомянул о «размолвке». — Волчек в этом смысле человек слова. Да и конфликт давно исчерпан.

Я удивленно воззрился на Сару, а она все с той же маской недовольства пояснила:

— Я написала ему еще с месяц назад.

— И что он ответил? — спросил я более резко, чем мне бы хотелось. Сара бросила на меня странный взгляд.

— Писал, что не держит зла. Что все понимает, ну… и тому подобное, — закончила она быстро, стараясь закрыть щекотливую тему. Что ж, и то правда.

— Ну, вот видишь, — сказал я, усердно придерживаясь оптимистического тона. — У тебя на руках выгодный расклад, так почему бы не сыграть?

Она хотела что-то возразить, но потом раздумала. Сжалась в углу дивана, еще плотнее закутываясь плед. По-моему, ее бил озноб.

— Я не хочу за решетку, — донесся до меня едва слышный голос. Сара подняла на меня затравленный взгляд, лицо было бескровным, под глазами четко очертились круги. — Полгода, Блэк… — она будто подавилась словами, закашлялась, — …полгода я провела в клинике для наркоманов. Это почти тюрьма.

— Милая, — я, отметая ее возражения, опустился на пол и обхватил сарины колени, — послушай меня. Я знаю, что такое тюрьма, и знаю, как невыносимо туда возвращаться, но ради меня, ради моего спокойствия сделай это. Клянусь, я вытащу тебя, чего бы это ни стоило.

— Вытащишь? — наверно, Сара по привычке хотела съязвить, но получилось у нее жалобно.

— Конечно, — живо сказал я, стараясь улыбнуться, — если почувствую, что дело пахнет жареным, просто выкраду тебя оттуда и спрячу так, что никакая сволочь не отыщет. Веришь мне?

Узкая ладонь потянулась к моему лицу, но так и не коснулась его. Вместо этого Сара похлопала меня по руке.

— Ты по-прежнему авантюрист, Блэк.

— А что остается, когда тебя с завидной регулярностью загоняют в угол? — я чувствовал, что сарина оборона треснула и старался закрепить этот успех. — Я опытный беглец от правосудия. Так что? Ты согласна?

В темных глазах метнулась тень сомнения и страха. Сара напряженно смотрела на меня сверху вниз, а потом отвела глаза.

— Опять блевать придется от твоей этой транспортации…

— Аппарации, — поправил я и мягко погладил ее по бедру. — Ничего, ты девочка сильная. Справишься.

На следующий день Сара позвонила Брайану. Сказала, что ей нужно, чтобы рядом с ней был кто-то свой, когда придется явиться с повинной. Коллега, видно, опешил от такого заявления Хиддинг и они чуть не поругались по телефону. Какая ирония: когда-то он сам предлагал Саре сдаться, и вот — поменялись ролями, так сказать.

Я перенес ее в Лондон, сдав с рук на руки коллеге-полисмену. Фигурально выражаясь, с рук на руки, конечно. На глаза ему я не показывался, чтобы не светиться рядом с Хиддинг, все-таки когда-то в маггловских сводках я фигурировал как особо опасный преступник. Сомневаюсь, что моя реабилитация стала достоянием и маггловской общественности тоже. Зачем вызывать лишние вопросы?

Из-за угла дома я наблюдал, как она беседует с Брайаном, демонстрируя фальшивую бодрость. Сара ухмылялась и подмигивала так, словно у нее и вправду в рукаве была пара десятков козырей с дорогостоящим чудо-адвокатом в придачу. Кажется, убедить или, по крайней мере, успокоить приятеля ей удалось. Брайан коротко кивнул в ответ на последнюю сарину реплику, которую та подкрепила для убедительности непристойным жестом — мол, хрен им удастся ее сломать — отворил дверь здания, где по словам Сары находилась штаб-квартира отдела внутренних расследований, и прошел первый. Хиддинг последовала за ним. На пороге Сара обернулась и поглядела в сторону, где прятался я. Желудок сжался, а к горлу подступил ком, такой несчастный и подавленный вид был у моей подруги. Правда, через секунду она тряхнула головой, выпрямилась и, задрав кверху подбородок, переступила через порог. Дверь закрылась, я смотрел на нее в отупении и ощущал себя последним мерзавцем, хотя винить себя мне было, в общем-то, не за что.

В чрезвычайно пакостном настроении я не нашел ничего лучше, как добить себя окончательно, и отправился искать Волчека. К тому же для нашего примирения был разумный повод: только Волчек знал, где его кореш Берти прячет того самого Уоррена Бизли, который числился «единственным свидетелем убийства». Пришло время вытаскивать ублюдка на свет божий. Я предчувствовал трудный разговор с абсолютно неясным результатом и почему-то получал от раздумий над этим вопросом неестественное «удовольствие мученика». Будто наказывал себя, ей-богу.

Купив по дороге выпивки и глотнув для храбрости, я зарулил прямиком в волчеково заведение и застал там оборотня в состоянии непривычной для него меланхолии. Волчек сидел в своей берлоге за стеной игрового зала и машинально тасовал колоду. На мое «здорово, приятель» он даже головы не повернул.

— И тебе не хворать, Блэк, — произнес он глухим голосом. — По делу пришел? Или так… посочувствовать?

— А надо? — спросил я, усаживаясь напротив него и грохая на стол бутылку. — Насколько я помню, ты не очень-то склонен сопли распускать, а Волчек?

— Да пошел ты на хер! — выругался он как-то тускло, без огонька. Пальцы по-прежнему ловко перебирали карты, казалось, Волчек полностью сосредоточился на этом занятии. — И убери пойло свое. Не имею это дурной человечьей привычки нажираться в сопли от тоски.

М-да. Я предполагал, что ему худо после нашего — точнее, сариного — бегства, но чтоб так. Девчонка, похоже, стала для Волчека чем-то вроде навязчивой идеи: мучит нещадно, а избавиться невозможно.

— Ну, как хочешь. А я, пожалуй, выпью, — и приложился к горлышку, сделав большой глоток. Волчек соизволил взглянуть в мою сторону и меня поразило мертвое выражение его глаз. Такое бывает у пойманных животных, предчувствующих скорую расправу. Совести своей, которая попыталась что-то вякнуть, я велел заткнуться, подкрепив мысленный приказ еще одним полноценным глотком из бутылки.

— Все-таки козел ты, Блэк, — выдал Волчек все тем же лишенным эмоций голосом. — Раньше за тобой такого не замечал. Ну, получил свое, так проваливай. Или нравится любоваться на чужое унижение?

— Я вообще-то по делу пришел, — странно, но его выпады меня совершенно не задевали. Может, потому что я знал: Волчек намеренно пытается вывести меня из равновесия. Самому хреново, вот и старается.

— И что за дело? — равнодушно спросил оборотень, возвращаясь к картам и начиная сдавать их, будто намеревался играть.

Я коротко изложил суть проблемы, наблюдая, как по лицу его пробегают тени. Волчек с каждым словом становился все сумрачнее и сумрачнее, но одновременно я с удовлетворением отметил, что остекленевшие было желтые глаза наполняются жизнью, пусть в форме запредельного гнева, но все же… Когда я упомянул об аресте Сары, оборотень резко вскинул голову. Зрачки его были расширены, как у жаждущего крови зверя, казалось, он вот-вот бросится на меня.

— Я знал, что ты мудак, — прорычал он, — но не думал, что настолько пустоголовый.

— Эй, полегче приятель, — мой угрожающий тон, пожалуй, не уступал волчекову, — ты думаешь, я отдал им девочку на растерзание, не имея ничего, чтобы держать их под контролем?

Волчек немного остыл, но сказал по-прежнему грозно:

— Что ты можешь сделать? Ты же ни черта не умеешь блефовать. Чистоплюй херов.

Я ухмыльнулся, полез во внутренний карман куртки — по-видимому, я окончательно отвык от мантий за полтора года маггловского житья — и вытащил конверт, который перед уходом дала мне Сара.

— Знаешь, что здесь?

Волчек взглянул мельком и кивнул.

— Догадываюсь. И как ты предполагаешь это использовать, гений шантажа? — его сарказм порадовал меня чрезвычайно. Такой, агрессивный и едкий, но живой Волчек устраивал меня куда больше, нежели тот мертвец, который встретил меня по приходу.

— Ну, есть некоторые задумки, — туманно ответил я. — Да, и еще… Волчек, я велел Саре оставить у себя твою фишку, так что будь наготове. Если будет критическая ситуация, она вызовет тебя. А ты уж будь другом, сообщи мне. Вместе мы как-нибудь ее вытащим.

— Вместе, — тихо, как эхо, повторил Волчек. Скривил губы. Потом отошел от стола, открыл стенной шкаф, вытащив оттуда два пыльных стакана, вымыл, поставил на стол. — Наливай! А то, как алкаш подзаборный, из горла…

Мы выпили, не чокаясь. Волчек утер рот рукавом и глянул мне прямо в глаза.

— А «вместе», Блэк, больше не будет, — произнес он, четко отделяя слова. — Сара сделала свой выбор. И не в мою пользу.

— И не в мою, — ответил я, наливая еще.

— Ой ли? — ядовито протянул Волчек. — Знаешь, Блэк, я тебя не пойму. Ты или «слепец и дурак», или «подлец и мудак».

— Выбор небогат. Ни то, ни другое. Думаю, Сару устраивает нынешнее положение вещей… Меня, в общем, тоже.

— О, мать твою! — в сердцах Волчек поставил на стол стакан с такой силой, что тот едва не разлетелся на куски. — Да что ж вы с ней за извращенцы такие! Эта тоже, как заведенная, твердит… Целое письмо мне накропала, такое красноречие… Блядь! — он перегнулся через стол и прорычал мне прямо в лицо: — Не бывает других отношений между мужиком и бабой. А вы с ней, как последние идиоты, врете самим себе. Ты еще про дружбу заикнись! Трахал ты ее тоже по-дружески, по-приятельски?

Не ответить было просто невозможно. Был бы я не Блэк, если б смолчал.

— А знаешь, Волчек, почему она от тебя сбежала? — спросил я голосом садиста, который получался у меня безо всяких усилий. — Потому что ты дремучий, как шотландский лесоруб. Живешь по домострою и вздохнуть ей не даешь.

Оборотень вдруг как-то стух, провел рукой по глазам и проговорил:

— Ничего ты не видишь. Как был бараном, так бараном и остался. Видно, это не лечится. Я готов ради девчонки на любые условия, готов мириться со всеми ее тараканами, лишь бы хоть иногда ее видеть. Это как болезнь, наркомания, если хочешь… Э-э, да что там говорить. Дело прошлое, — потом он всунул мне в руки полупустую бутылку. — Убирайся, Блэк, а? Не трави душу. Я все сделаю, что от меня требуется… Только уберись сейчас к ебене-матери отсюда.

Я не стал настаивать на продолжении разговора. Встал и протянул ему руку, но Волчек подчеркнуто ее игнорировал, пробурчав, что ему пора уже за дела браться. Потом уверил еще раз, что выполнит свою часть обязательств, и довольно бесцеремонно выставил меня за дверь. Я вышел наружу с гадким осадком на душе и чувством потери. Все-таки за это время я научился уважать Волчека, как ни крути.

* * *

Оставшиеся месяцы до конца гарриной учебы пролетели для меня в постоянных заботах. Опекунство я с помощью Дамблдора оформил относительно без хлопот. Правда, у меня сохранялось стойкое чувство, что директор помогает мне как-то через силу. Остался при своем мнении, что я способен испортить мальчика? Вот уж глупость. Учитывая, что я до семнадцати лет буду видеть Гарри от силы два месяца в году, против дамблдоровых десяти.

В связи с новым статусом я обнаружил массу вещей, о которых прежде, будучи на нелегальном положении, не задумывался. И главными среди них были жилье и работа. Не могу же я скитаться и бездельничать, будучи опекуном? Тут Дамблдор точно забьет в набат и примчится спасать Героя от его асоциального крестного.

Жильем надо было озаботиться в первую очередь. Мой дом, где я жил до Азкабана, был сильно разрушен во время войны и мне, по понятным причинам, некогда было его восстанавливать. Оставался фамильный особняк, о котором я хоть и думал с отвращением, но вынужден был признать: для того, чтобы поселить где-то крестника, это едва ли не самое подходящее место. Прежде всего из-за чар, которые не давали его видеть посторонним. Единственное, что меня тревожило, признает ли строптивый домище Гарри. В Комитете по опеке и усыновлению детей-волшебников меня уверяли, что контракт на опекунство подразумевает адаптацию к родовой магии, но хрен его разберет. Все-таки родимые блэковские чары — «вещь в себе». Я поневоле все время вспоминал жуткий эпизод с Сарой, но гнал это воспоминание прочь, убеждая себя, что убийственные чары дома направлены против магглов, а не против волшебников, пусть даже и чужеродных. Матушка моя ведь тоже Блэк только в замужестве, даром что всегда слыла ревнителем наших семейных традиций. «Больше Блэк, чем сами Блэки», — так, кажется, говорил о ней дядя Альфард.

С этой мыслью я наведался к потухшему семейному очагу — хоть в свое время и клялся больше никогда не переступать проклятый порог — и нашел дом в прескверном состоянии. Обстановка обветшала, полы скрипели, ковры и портьеры кишели разнообразной нечистью.

— Хозяйку бы тебе сюда, — усмехнулся Ремус, которого я призвал на помощь в борьбе за уют.

Мы с Люпином уже три дня гоняли по дому призраков, пикси и еще кучу разных тварей, которые лезли из всех щелей, как тараканы в маггловской халупе. Рем, кажется, даже извел в шкафу боггарта. Вечером мы оба падали без сил в постели, едва успев проглотить наспех приготовленный, безвкусный ужин. Вот и сейчас Люпин, то и дело зевая, с подозрением рассматривал нечто серое, при ближайшем рассмотрении оказавшееся сильно разваренной фасолевой похлебкой.

— Не в этой жизни, — буркнул я в перерыве между вталкиванием в себя отвратительного варева. Ну, не кулинар я, что ж поделаешь. — И потом у меня еще есть надежда перевоспитать Критчера.

— По-моему, это уже никому не под силу, — вздохнул Рем и виновато улыбнулся.

Ему от Критчера доставалось ежедневно. Не явно, конечно. Старый домовик, впитавший за долгие годы все наши семейные предрассудки, не уставал оскорблять моего друга на каждом шагу. Тихо, словно про себя, но так, что это мог слышать Ремус. «Полукровка», «грязный оборотень», «гнусная тварь» и все в таком духе. Для меня у старого мерзавца тоже находились достойные эпитеты, еще покруче, чем для Рема, но я-то плевать на них хотел, а Люпина это расстраивало. Поэтому Критчер регулярно получал от меня пинка, извинялся и лебезил перед «благородным хозяином Сириусом», но назавтра все повторялось сначала.

— Тогда придется прибить гадкого бездельника, все равно проку от него никакого.

По идее домовики слушались хозяев беспрекословно. Критчер был вышколенный домовик и слушался, но как-то… наперекосяк. Может, я просто не умею правильно ему приказывать? Надо будет подумать над этим на досуге. Составить формулировочки, так сказать. Чтоб не отвертеться было гавнюку ушастому.

Еще одной головной болью был матушкин портрет, смотреть на который без содрогания я не мог еще недели две, как вселился в дом. Причем, головной болью он был в самом прямом смысле. Стоило портрету раскрыть рот, как через пять минут у меня начинал трещать затылок, видимо, вспоминались матушкины оплевухи. В мои юные годы миссис Блэк не брезговала рукоприкладством, леди она была только для чужих.

За исключением этих двух проблем, остальные мы с Ремом худо-бедно решили где-то за месяц-полтора. Особенно долго возились с несколькими тошнотворными картинами, пришпиленным к стенам неразрывными заклятиями, извели кучу опасных артефактов, вызывая этим истерику Критчера, а те, что не смогли уничтожить, свалили в чулан и запечатали сложными охранными чарами, чтобы дети, которых неизбежно притащит с собой Гарри, не напоролись на что-то опасное. Не знаю, как там родители девочки, а Артур и Молли Уизли, я был в этом убежден, мне голову оторвут, если с их сыном что-то случится.

С четой Уизли я познакомился почти сразу после своего официального оправдания. Прежде я знал их только понаслышке. Собственно, документ о моей полной реабилитации привез мне именно Артур, мотивируя это тем, что испытывает личную вину: ведь это у них в доме двенадцать лет скрывался Петтигрю. По этой же причине Молли взялась опекать меня в моей, так сказать, адаптации к «мирной жизни». Сначала она вообще приглашала погостить у них («Дети все в школе, да на службе. Дом пустует, так что...») Когда же я отказался, принялась помогать нам с кухней, а потом и вовсе взяла манеру носить обед и ужин, после того как однажды застала нас с Ремом вечером на кухне, уныло ковыряющими подгорелую картошку.

Итак, к концу гарриного учебного года дом был готов принять крестника. С Критчером у нас установилось нечто среднее между тревожным перемирием и холодной войной, только матушка была по-прежнему необузданна. Но ее, по крайней мере, можно было на время заткнуть.

Двадцать четвертого июня состоялся финал Турнира. Гарри позвал меня поболеть за него. Мы поехали вместе с Молли Уизли, которой хотелось повидать детей, а это был такой чудесный предлог. В итоге мы с ней проговорили полдня, пока ждали начала состязания, а потом еще три часа, пока Гарри бродил по Лабиринту загадок. Разумеется, я в основном молчал.

— Господи, подумать только, что могло случиться, если бы ты, Сириус, не раскусил этого негодяя, — щебетала Молли, сидя на трибуне и тревожно всматриваясь в зеленую массу лабиринта. — Ну, где же Гарри?

— Думаю, вот-вот появится, — ответил я, тоже глядя на загадочное поле с умеренным интересом. Мне, если честно, было наплевать победит крестник или проиграет. Лишь бы закончилось все без травм и катаклизмов. — А что касается моего участия, то тут не только моя заслуга.

— О! Я слышала от Рона, что тебе помогала какая-то женщина, — Молли понизила голос и сделала «страшные» глаза.— Сириус, это правда, что она маггла?

— Да, — чуть усмехнулся я ее интересу. — Она маггловский полицейский.

— О! — опять воскликнула эмоциональная миссис Уизли. — Артур будет просто в восторге. Он обожает магглов и всегда говорил, что они умеют многое, чего не умеют волшебники.

— Что ж, могу познакомить вас с Сарой. Она занятная личность.

Молли бросила на меня какой-то особенный взгляд. Оценивающий, что ли. Но на этот раз промолчала.

Гарри выбрался из Лабиринта последним, чем немного — ну, или не немного — разочаровал друзей-гриффиндорцев. Точнее, только Рональда. Гермиона же кинулась мальчишке на шею, будто чемпионом стал именно он. «Все закончилось, закончилось», — бормотала она, жутко смущая Гарри объятиями и слезами, которые текли у девчонки в три ручья.

— Я на сфинксе застрял, — немного виновато признался мне крестник, когда все начали расходиться, и мы, наконец, могли поговорить наедине. — Спорить с ним стал. Нудное все-таки существо, хуже, наверно, только профессор Биннс.

У Гарри был великолепное настроение, несмотря на проигрыш и жутко растрепанный вид: одежда порвана и вся в каких-то мелких колючках, на лбу шишка, на ноге рваная рана. Пока мы с ним шли до школьного госпиталя он рассказывал:

— Представляешь, спрашивает меня: «Что общего между волком и собакой?» Ну, я начал объяснять. Про лапы, про зубы, про строение черепа. А он: «Неверно, подумай еще, отрок». Придурок. Что еще за отрок? Я ему говорю, что, мол, нечестно, это тоже верный ответ. Я ведь не от балды говорил.

— И какой ответ? — я давился внутренним смехом.

— Ага. Вот и ты не можешь с первого раза! Оказывается, буква «о»[1]. Потому что загадка дурацкая. Я ему так и сказал. А он разозлился, съесть меня обещал. Потом, правда, смилостивился и дал мне «еще один шанс», даже подсказывал… — я слушал, как он весело возмущается, а сам думал о том, что я знаю ответ, но он наверняка тоже показался бы странным. И не только сфинксу, а всем.

Всем, кроме нас с Волчеком.

* * *

Следствие по сариному делу продвигалось быстро. Дамблдор не обманул. Правда, основное время съедала бумажная волокита и разные формальности, но, по словам подруги, все происходило в весьма сжатые сроки. Я пару раз навещал ее в тюрьме, видел, что Сару очень тяготит нынешнее положение, но она бодрилась. Всегда едко шутила и смеялась, пока мы с ней переговаривались через дурацкое устройство, отгороженные друг от друга толстым звуконепроницаемым стеклом.

Суд был назначен на середину августа.

К этому времени мы с Гарри прочно обосновались на Гриммаулд-плейс,12. Дом крестнику нравился, он быстро освоился, облюбовав одну из спален, которую быстро захламил, но я до поры до времени не приставал со всякими глупостями типа уборки. В конце концов, пусть наслаждается жизнью. Потом у детей был настоящий рейд по гостям. Сначала они жили у Гермионы — я даже представить боялся, как эту чумовую компанию терпели родители девочки — потом в Норе у Молли и Артура, а в середине августа вся троица вселилась в наш «столичный особнячок», чем чуть не довела до помешательства и так психически нестабильного Критчера. Я же был безумно рад, что они оказались рядом именно в это время. Потому что чем ближе был роковой день — семнадцатое августа — тем больше я нервничал. А что если все сорвется в последний момент? Или Сару, несмотря ни на что, осудят? Я даже начал всерьез прикидывать шансы, смогу ли я выкрасть ее из-под носа у магглов, как когда-то обещал, и где мне ее потом прятать. Но все это оказалось лишь бредом мнительного сознания.

То, что Хиддинг за неделю до судебного заседания отпустили под залог, лично я счел хорошим знаком. Сама она так не думала, но у меня не было ни сил, ни желания разубеждать ее. Сара жила в небольшой частной гостинице в центре города, поскольку дом ее, где, собственно, и произошло убийство, в котором ее обвиняли, был опечатан полицейскими до окончательного решения суда.

Залог внес я, он был, надо сказать, немалым, хотя ради нее я бы не пожалел и большей суммы. Даже если бы точно знал, что деньги пропадут. Гоблин, у которого я менял галеоны на фунты, смотрел на меня с уважением и я подозревал, что лично он весьма хорошо нагрел руки на этой операции.

На следующий день после освобождения, я пошел навестить Сару. Она была дерганная, бледная и с порога велела мне убираться. Потом, однако, смягчилась и снизошла до объяснений, мол, она готовится к слушанию. Все-таки обстоятельства мутные и она не может себе позволить путаться в показаниях. В общем, должна обдумать стратегию, тактику и хрен знает, что еще. Я не стал испытывать судьбу и отвалил по добру по здорову, пообещав навестить ее накануне заседания. Сара недовольно скривилась, но кивнула.

Я поймал себя на том, что жду этой встречи и боюсь одновременно. Меня тянуло к этой женщине — наконец-то мне достало ума самому себе в этом признаться — все-таки мы столько вместе испытали. Но, в то же время, не хотелось "выяснения отношений". А оно должно было рано или поздно состояться. И Сара была бы не Сара, если бы не затеяла его накануне дня, когда вся эта котовасия должна была так или иначе закончиться.

Хиддинг сама окликнула меня, когда я подходил к ее гостинице. Она стояла недалеко от входной двери и курила.

— Вышла прогуляться, голова пухнет, — сказала Сара, туша окурок. — Пойдем, Блэк, посидим где-нибудь.

Она шла немного впереди, засунув руки в карманы простых светлых брюк, и смотрела себе под ноги.

— Нервничаешь?

— Психую, — ответила она в сторону, потом резко остановилась, просунула руку мне под локоть и пошла рядом. — Как, бля, невеста перед брачной ночью: и не дать не могу, и дать страшно.

— Ну, так не думай об этом. Черт! Сара, возьми себя в руки, ты же это умеешь.

— Умею, — передразнила она. — Как будто меня каждый день судят за убийство? Проклятье! Раз двадцать свидетелем выступала, уж, казалось бы, все знаю… А вот ведь! И принес же черт на мою голову ваших волшебников. Шаг вправо, шаг влево, тут-то меня и порешат. Как по ниточке хожу: того не скажи, сего не скажи. Дамблдор этот твой…

— Дамблдор? Он что, приходил к тебе?

— А то как же? — едким голосом заявила Сара, размахивая свободной рукой для усиления эффекта. — Прилетел ко мне добрый дедушка «от имени», так сказать, «и по поручению». Такой инструктаж провел… Как у меня только мозги не вскипели?

— Он может, — согласился я, усмехаясь.

— Теперь я тебя, Блэк, ох, как понимаю. Это же человек-гора! Я рядом с ним себя не то, что маленькой девочкой чувствовала, а просто червем каким-то, инфузорией-туфелькой.

— Вот уж в жизни не поверю, что Сара Хиддинг чувствует себя червем, — рассмеялся я. И это была чистая правда!

Мы проходили мимо какого-то кабака и я предложил зайти и пропустить по стаканчику. За успех, так сказать. Сара при этих словах зыркнула на меня своими глазами-пятнами, буркнула что-то про завтрашнее похмелье, но в бар все-таки пойти согласилась.

Мы минут пять сидели молча, пялясь каждый в свой стакан, потом вдруг плечи Сары затряслись от нервного смеха.

— Ты чего?

— Да вот, вспомнилось… А ладно, ерунда. Не обращай внимание! Просто нервы.

— Да ну? Расскажи, посмеемся вместе, — я откинулся на спинку стула и глядел на нее, вдруг подумав, что вот такая, нервная и грубоватая, она мне нравится больше всего. — Люблю слушать твои истории…

— Да это и не история даже. Просто твоим Дамблдором навеяло… У меня племянница есть, сейчас ей уже лет двенадцать. Я в юности часто у брата бывала и девчонка все время на мне висла. Я как-то плохо с детьми умею… Ну, ты понимаешь, — я улыбнулся. Это мне было знакомо. Никак не мог понять Поттеров, воркующих над маленьким Гарри.

— Так вот, — продолжала Сара, отпив и поморщившись, — малявка меня все в каких-то королевишн обряжала, я старалась соответствовать. Получалось плохо. Потому я при любом удобном случае норовила увильнуть. И вот как-то смылась от нее в очередной раз, а девчонка бегает, меня ищет. И к брату моему — где, мол, «принцесса Сара». А Дилан, он у меня мужик простой, и говорит: «Покакать пошла твоя принцесса». Пардон за мой французский. И знаешь, что сказала детка? Великая мысль, если вдуматься, — Сара отхлебнула снова, улыбаясь сквозь стакан. — «Принцессы не какают»!

Я закашлялся, подавившись маггловским пойлом. Ну, Сара! По-моему она превзошла саму себя по глубине сортирного юмора. Я сказал ей об этом.

— А это и не юмор вовсе. Детская мудрость. Птицам высокого полета низменные страсти чужды, если перевести на понятный тебе английский язык. И Дамблдор твой тому пример. Что ему до того, что какая-то маггла будет вертеться на суде, как уж на сковородке. Главное, чтобы мировая гармония не порушилась. Думаю, ты это уже давно понял сам.

Она помолчала.

— Пойдем ко мне, Блэк.

Не надо было быть провидцем, чтобы понять, что ей нужно.

— Старый добрый способ бороться со стрессом, Хиддинг?

Сара криво усмехнулась.

— Рада, что мы все еще понимаем друг друга.

Раздеваться мы начали прямо от порога, как пьяные подростки. Сара отпускала шуточки на гране приличия, а потом и вовсе за гранью. Я отвечал ей в тон. Это была какая-то игра в сомнительное остроумие. Потом мы долго и глупо возились, словно не знали, где нам, наконец, устроиться и довести до конца начатое. Сара нервно хихикала, что ей совершенно не шло, и я велел ей заткнуться и заняться делом. Разумеется, с пояснением, каким именно делом. Это привело только к новому приступу истерического смеха, теперь уже обоюдного. Парадокс, но все это до чертиков возбуждало. Если смотреть на секс с точки зрения снятия стресса: то, что получилось у нас с Сарой в этот раз, заслуживало самой высшей оценки.

После того, как мы отдышались, лежа на кровати, Сара перевернулась на живот и почти сразу заснула. Видимо, прошедшая неделя так вымотала беднягу, что, стоило только убрать мешавшее ей волнение, организм сдался. Я долго разглядывал ее умиротворенное лицо, наполовину скрытое отросшими волосами — темными с остатками белой краски на концах. Потом взгляд спустился дальше. Уже засыпая, я в который раз отметил, что у Сары очень красивая спина. «Потому что она всегда на шаг впереди», — и улыбнулся своему странному выводу. Сюрреализм какой-то, честное слово.

Тот разговор, которого подспудно опасался, состоялся глубокой ночью, когда я проснулся, почувствовав, что Сара смотрит на меня.

— Что? — спросил я хрипло и откашлялся.

— Думаю, — она подперла руками голову, став похожей на студентку, которая читает учебник на пляже. Еще бы ногами болтала для полноты картины.

— И что надумала?

— Зачем мы все это затеяли, Блэк?

Я не стал делать вид, что не понимаю. И про «снятие стресса» тоже говорить не стал. Глупо врать, когда и так все ясно.

— Притяжение. Разве нет?

— Как-то… эфемерно. Я все-таки конкретный человек, — подумала и добавила: — К тому же это тупик.

— Тупик?

— Да тебе и самому это понятно.

— Нет, не понятно.

— Объяснить?

— Валяй, — я откинулся на подушку. Давай, мол, выкладывай, что ты там своим умишком навыдумывала. А я ужо повозражаю!

Сара с подозрением взглянула на меня, но ответила по-прежнему спокойно:

— Думаю, ты уже не мальчик и понимаешь, что для отношений одного кувыркания в постели недостаточно.

— Много мы с тобой кувыркались?

— И даже если бы мы месяц из нее не вылезали, что-то бы изменилось? Сам посмотри: кто ты, и кто я.

— Не такие уж мы и разные.

— А я и не говорю, что разные. Мы одинаковые. Нам обоим нужно всё. Только это «всё» у нас отличается.

— Да ну?

— Вот и «да ну», — она начала сердиться, я это почувствовал по голосу, все-таки я уже очень хорошо ее изучил. — Ты вспомни, Блэк, как меня отторгает вся эта ваша волшебная галиматья. Мне «туда» не шагнуть, а держать тебя «здесь» мне, фигурально выражаясь, религия не позволяет.

— А мне всегда казалось, что ты сама по себе.

— Глупость какая. Я в мире живу, каким бы паршивым он мне порой не казался. Я же не отшельница, и не монашка. В общем, оставим все, как есть.

Я сжал зубы, чтобы опять не начать возражать. Нет, так нет!

Однако, с такой замысловатой формулировкой тебя еще никто не отшивал, Сириус Блэк!

Утром Сара выпроводила меня довольно тактично, словно ночного разговора и не было. Уже на пороге она попросила не приходить на само заседание, мол, ей и так будет несладко, когда на нее набросятся обвинители, а если еще и моя рожа будет маячить, она вообще собьется. В то, что Сару вообще что-то может сбить с пути, мне верилось с трудом, но ради ее спокойствия я согласился. Проболтался весь день в Лондоне, зашел на Гриммаулд-плейс, вусмерть разругался с портретом матушки, получая от этого процесса какое-то мазохистское удовольствие. За этим занятием меня застал Гарри, ввалившись в прихожую в компании неизменных Уизли и Грэйнджер. Миссис Блэк тут же переключилась на них. И как у нее запас слов не иссякает, ума не приложу?

Когда я выходил, то услышал шепот Гермионы:

— Что это с Сириусом?

— Из-за Сары, — также тихо ответил Гарри.

Много вы понимаете, дети!

Вечером я встретил Хиддинг на ступеньках здания суда. Такого красочного румянца я никогда у нее не видел.

— Ну?

— Оправдали, — сказала она голосом механической куклы, у которой кончался завод.

— Я не сомневался.

Хиддинг нервно повела плечом.

— Устала, как собака.

— Ты, я гляжу, недовольна.

— Да, как тебе сказать? Вроде, довольна. Они там меня чуть не сожрали, упыри проклятые.

— Но ведь не сожрали?

Она посмотрела в сторону и достала сигареты.

— Служебное расследование будет. Побег из-под стражи, нападение на сотрудника, нелегальная работа без санкции руководства… Полный набор, так сказать. И тут уж я точно знаю, чем кончится. Попрут меня, Блэк, с детективной работы. Пойду с резиновой дубиной улицы патрулировать.

— И что?

— А то: тогда вся моя работа псу под хвост. Вашего-то этого дурака Бэгмена сами волшебники пропесочат, а вот нашего… Но я что-нибудь придумаю, — в голосе отчетливо звучали мстительные нотки, — не дам этому мудиле жить спокойно и карманы набивать.

— Остановись, Сара. Мало тебе этих двух лет? Столько здоровья угрохала и на что?

У Хиддинг на лице было такое упрямое выражение, что мне невольно вспомнился Гарри. Вот ведь… В чем-то просто «мудрая змея», а тут — как ребенок! Подохну, а сделаю.

Я обреченно махнул рукой.

— Впрочем, поступай, как знаешь. Ты мне не разрешаешь в свою жизнь вмешиваться, я и не буду.

Сара вздохнула и виновато поглядела на меня.

— Не обижайся. Кажется, выяснили уже всё...

Мы спускались по ступеням и молчали. Ненавижу прощаться. Тем более так. А надо.

— Знаешь, Сара, Дамблдор рекомендовал стереть тебе часть воспоминаний, мало ли что.

— О! Мировая гармония в опасности? Можешь передать ему, что я согласна.

— А я не согласен.

— Гуманист?

— Эгоист. Не хочу, чтобы ты про меня забывала.

Она засмеялась.

— Тебя, пожалуй, забудешь, человек-пес.

Сара быстро чмокнула меня в щеку и торопливо побежала в сторону автобусной остановки. Я так и стоял на ступенях. Потом подумал о Гарри.

Вот вернусь домой и как начну новую жизнь…

Я ведь тоже не отшельник. И не монах.

В дом на Гриммаулд-плейс я аппарировал, приземлившись точно на верхнюю ступеньку лестницы. В прихожей было тихо. Портрет матушки был закрашен краской, которую, судя по обилию мелких белых точек вокруг, разбрызгивали из баллончика. Сверху было написано: «Чисто — навеки!» Черным по белому. Хм. Гаррино творчество? Хотя, скорее всего, коллективное.

Троицу я застал на кухне с такими заговорщицкими лицами… То есть, заговорщицким было лицо Гарри, а Уизли с Гермионой были красные, как раки, и прятали глаза.

— И что это значит?

— Миссис Блэк, — натужно ровным голосом проговорил дорогой крестник, — возмущалась, что в ее доме «грязь» и требовала от нее избавиться. Мы так и сделали.

— Зря старались, — ответил я, усаживаясь за стол, — маггловскую краску Критчер уже к завтрашнему утру отмоет. Матушка будет, как новенькая.

Гарри и Рон хрюкнули, а Гермиона, краснея еще больше и по-прежнему не глядя на меня, заметила:

— Не отмоет, я баллончик зачаровала.

Мы втроем захохотали так, что я думал — посуда полопается.

— Гермиона, ты делаешь успехи! — Гарри почти стонал. — А вот когда ты начнешь вырывать страницы из книжек…

— Ну, это же она меня «грязью» называла! — с возмущением выкрикнула девочка.

И нас накрыл новый приступ смеха. Как стрела, пролетела мысль: «Ну, как я могу без этого!»

Сара была права. Мы оба живем в мире, к которому привязаны. И возненавидели бы друг друга, если бы одному из нас пришлось от своего отказаться.

Итак, новая жизнь, Сириус? Определенно.

_________________

[1] В английском варианте общая только одна буква (dog и wolf).