Холодное тело - горячее сердце (джен)

Шерлок

Я не знаю, как все началось. Никто из нас не знает. А те, кто мог бы, сейчас уже слишком далеко, чтобы сказать хоть что-то. Только что все было нормально: не было ни зомби, ни скелетов — жизнь шла своим чередом. Возможно даже, она была не так уж и скучна. А потом что-то случилось. Может быть, вирус или радиация. Ну или неудачный эксперимент. Честно говоря, никто не знает правды. Да и на тот момент большинству людей и без того было, о чем подумать. Если это вообще кого-то интересовало. Я имею в виду, что большая часть человечества вдруг стала зомби.

Я не помню, как умер, было ли мне больно или был ли кто-то в моей старой жизни, кого это могло заинтересовать. Но когда я сильно стараюсь что-нибудь вспомнить, на ум приходит слово. Сначала я не был уверен, что оно означает, да и сейчас тоже, но я решил сделать его своим именем.

Привет, я Лок. Я зомби и не ел уже целую неделю.

* * *

Я живу в мертвой части Лондона. Это должна была быть шутка. Но из меня плохой шутник. Здесь темно, пусто и скучно. Просто невероятно скучно. Это настоящая смерть. Ты проводишь дни, медленно блуждая по улицам. Кто-то повторяет одни и те же маршруты изо дня в день. Другие — исследуют новые места. В парке есть одна пожилая дама, которая все время ходит по кругу. Мы бродим весь день, а на ночь возвращаемся в свои жилища. У большинства зомби нет определенного места, которое они могли бы назвать домом. Это просто место, где они проводят ночь, когда скелеты, Кости, выходят на охоту. Но как только светает, они вновь сливаются с остальными зомби, занимаясь теми же делами. Хотя нельзя сказать, что мы чем-то занимаемся. Никто не ходит на работу, хоть некоторые все еще и думают иначе.

Я живу в доме 221-б на какой-то улице. Это должно что-то значить, но давно забыто. Вроде со мной жил кто-то еще — в квартире под моей. Женщина средних лет или немного старше. Не уверен, почему, но когда я смотрю на стены вокруг, эти воспоминания всплывают в голове. То же самое происходит и с людьми. Есть мужчина, живущий в доме в конце улицы, — по его большому пальцу левой руки я могу сказать, что он был пилотом, еще, что у него была аллергия на орехи и на момент своей смерти он хотел уйти от жены. Мне достаточно одного взгляда на него, чтобы понять это. Хотя и не могу сказать, почему. Или почему другие не могут. Для меня это все очевидно.

Мой дом заполнен вещами. Зомби не спят. Так что я занимаю свое время, пока не брожу по Лондону в поисках еды, собирая разнообразные предметы. Старые книги и газеты, любопытные безделушки, гарпун. Еще есть череп. Но, думаю, он скорее друг. У меня есть скрипка, но я не могу на ней играть. Пальцы зомби не особо приспособлены для этого. Я бы сказал, что это меня расстраивает, если бы зомби умели чувствовать.

Обычно ночью я сижу дома. И каждое утро я выхожу на улицу и дохрамываю до госпиталя. Больницы — хороший источник пищи потому, что живые часто совершают одну и ту же ошибку, занимаясь там своими поисками. Возможно, это место раньше для меня что-то значило, иначе почему меня так туда тянет? Мне нравится сидеть в морге. С тех пор, как там больше нет тел.

Я просто чувствую, что должен быть там. Ха, чувствую. Я бы рассмеялся, если бы помнил, как это делается.

Остаток дня я провожу в размышлениях. Никому из нас некуда спешить. Единственно, мы делаем что-то более-менее осмысленно, когда нас начинает мучить голод, — тогда мы выходим на охоту. Тогда мы собираемся в группы, не совсем понимаю, почему, но так, все же, лучше, чем поодиночке. Мне не особо нравится охотиться. Чувствую себя ненормальным, чудовищем, когда впиваюсь в плоть живого человека. Но это единственный способ выжить. Так что я ненормальный и мертвый, а мой мозг все равно продолжает работать.

Не знаю, где я, и не думаю, что заходил когда-то так далеко. Пожалуй, лучше вернуться.

* * *

Джон

Чертов зомби-апокалипсис начался пять лет назад. Я только успел вернуться с одной войны домой, как влип в другую. Поначалу это были лишь маленькие очаги, но теперь, похоже, уже вся планета катится в ад. Какая ирония: все те фильмы про зомби, которые я когда-то смотрел, вдруг стали правдой. Теперь, чтобы все исчезло, нельзя просто нажать на стоп. Такова реальность. Зомби существуют, и это не спецэффекты или актеры в костюмах. Когда-то они были живыми людьми. Друзьями, братьями, сестрами, родителями и детьми, ставшими теперь ожившими трупами. Хотя для мертвецов они очень даже неплохо сохранились. Думаю, в этом Голливуд несколько перестарался.

Как только я вернулся с войны, меня, как и остальных, эвакуировали на безопасную территорию. Нас отправили защищать выживших. Какое облегчение было увидеть сестру среди них. Как и еще несколько лиц. Как военврач, большую часть времени я провожу в полевом госпитале, заботясь о больных и раненых. И хотя нас защищает возведенная вокруг лагеря стена, время от времени из пригородов к нам приходят те, кто не пострадал от заразы. В течение недели их постоянно сканируют и проверяют. Пока мы не можем быть уверены, что они здоровы. Мы не знаем точно, почему происходит заражение, поэтому и должны быть уверены, что никто из них не укушен.

У тех, кого заразили, все же, есть выбор. Пока они еще могут его сделать. Остаться в карантине и привести дела в порядок, после чего их убьют, или же попытать удачу за стеной. Большинство из них даже не пытается бежать, рискуя жизнями своих близких, и выбирают быструю смерть. Наша жизнь здесь довольно безрадостна. Это даже не жизнь — выживание. Дети не смеются и не играют на улицах. У нас есть электричество, но никто не слушает музыку и не смотрит телевизор. Люди выполняют свои обязанности, а потом прячутся по домам. Нам еще повезло, что есть, где прятаться. В этой части Лондона целая сеть бомбоубежищ еще с прошлой мировой войны. Многие живут под землей, в этих катакомбах.

Моя сестра и я присмотрели маленькую квартирку около госпиталя. И живем еще с двумя докторами и медсестрой. С алкоголизмом она покончила. Оказывается, конец света может либо сломать вас, либо сделать сильнее. Она работает секретарем на одном из складов. Помогает организовывать поставки по секторам. Всего их пять: правительственный, военный, медицинский, продовольственный и снабженческий. Гражданское население может жить во всех пяти, но в основном они обитают в первых двух. У каждого сектора свой цвет. Правительство — белый, военные — черный, медицина — красный, снабженцы — синий, а продовольственный — зеленый. Я и Гарриет, моя сестра, живем в Красном.

И это хорошо, насколько это вообще возможно.

* * *

Мы выяснили, что существует два вида зомби. Первые покрыты плотью, вторые — нет. Это внешнее отличие. Вы можете убежать от обычных зомби, но вряд ли — от скелетов. Они ходят группами. Все зомби, в конце концов, становятся скелетами. И тогда они теряют последние частицы человечности.

Я тоже успел повоевать с зомби, даже с несколькими скелетами, и все еще жив. Знаю, очень глупо делать вылазки за медикаментами на опасную территорию. Но я расскажу вам один секрет. Мне это нравится. Мне не хватает того адреналина, что я получал на войне. Я неплохой человек и считаю, что война — это ужасно. Но это все равно приключение. И мне это нужно. Так что, как только выдается случай, я хожу за стену. Гарри это бесит.

Но без моих походов мы не смогли бы протянуть так долго. Обычно я приношу ей что-нибудь, чтобы подбодрить. Важно оставаться в хороших отношениях с семьей. Слишком многие из нас потеряли близких. У нас есть один седовласый полицейский, что охраняет территорию медсектора и иногда снабженцев, у него всегда очень грустный взгляд. Я слышал, он потерял своего сына. По крайней мере, так говорят. Когда-то он был инспектором Скотланд-Ярда. Сейчас этого не требуется. Но ему хочется быть нужным. А еще несколько раз видел проезжающего мимо какого-то правительственного чиновника из Белого сектора. Однажды он сидел в "Кафе Зомби" (черный юмор — правда, мило?), а в его глазах плескалась смерть, будто он потерял всякую надежду на что-то. Он всегда выглядит так, будто и не было никакого конца света. Костюм в идеальном состоянии, прическа — волосок к волоску и неизменный зонт-трость.

Как будто в его жизни ничего не изменилось. Но когда думает, что его никто не видит, он тихо вздыхает и, кажется, что мужчина вот-вот заплачет, но его губы никогда не дрожат. Я спрашивал о нем как-то. Он был какой-то важной шишкой в Правительстве, еще до того, как вся эта фигня началась. Он потерял своего младшего брата и уже отчаялся когда-нибудь его отыскать. Для его же блага, надеюсь, что его брат умер быстрой и окончательной смертью.

Включились сирены. Мне пора на работу — больные ждут.