Apple Pies and Other Amends (гет)

Она не сразу осознала, что поездка к Рону была только началом. Но постепенно поняла, что так оно и есть. Конечно, после того, как она подарила клубничный десерт с базиликом Невиллу Лонгботтому и его новой девушке Ханне Аббот, дюжину домашних пирожков с ревенем Луне и Ксенофилиусу Лавгуд и ещё одну корзину маффинов, покрытых ганнаше, Дину и Симусу, Гермиона призналась себе в том, что это уже закономерность. Она намеренно, методично посещала всех, кто сражался и пострадал в этой чертовой войне. Всех, кто потерял кого-то, кто был ранен или был вынужден ранить и убивать других. Тех, кто служил их общему и делу и верил в него, и тех кто был на другой стороне, но смог выжить в этом кошмаре. Это самый настоящий постравматический тур. С пирожками. Покрытый самодельным кондитерским кремом. Она не имела ни малейшего представления, как такая идей пришла к ней в голову, но внезапно это полностью захватило её. Стало жизненно важным.

Что ж, Гермиона признала многое для такого упрямого человека, как она: само существование постравматического кондитерского тура, но отказывалась думать о том, что всё это значит, насколько далеко может зайти, как долго это всё продлится и почему именно выпечка стала центром этой миссии. Её работа в Министерстве занимала все её время в течение недели, так что основные визиты с пирожками были отложены на субботу. Каждое воскресенье добавляло еще один или два визита, если позволяло количество приготовленных сладостей.

После Дина и Симуса Гермиона поехала к Андромеде Тонкс. Для пожилой ведьмы она приберегла банановый пудинг со взбитыми сливками, покрытый домашними ванильными вафлями; Тедди Люпин отколупывал их одну за другой и отправлял в свой маленький рот.

Следующими были Кингсли Шеклболт и его новая жена. Они удостоились целого медового торта с цветами апельсина, украшенного карамельными розами, выложенными в форме сердца. Лаванда Броун и Парвати Патил жили вместе, и поэтому им было предложено мороженое с манго, красиво выложенное на лавандовом бискотти. Которое особенно понравилось Лаванде, которое приятно охлаждало её горло, все ещё саднящее после укуса оборотня. Падме досталась уменьшенная версия того же десерта. Гермиона успокоила свое внезапно возникшее чувство вины тем, что у близняшек всегда совпадал вкус на сладости и мальчиков. Ли Джордан получил гору рахат-лукума, Эрни Макмиллан — поднос с помадками, Чжоу Чанг — густой заварной крем с свежевымоченной черникой. Гермиона предложила Деннису Криви — который был все еще бледен и вял в тот момент, когда открыл дверь родительского дома — теплый, липкий пирог баноффи, который так изумительно пах даже через контейнер, что мальчик засмеялся. Кэти Белл, Терри Бут, Майкл Корнер, Энтони Гольдштейн — каждый член Отряда Дамблдора получил сладкий подарок, созданный в предрассветные часы на кухне Гермионы. Кормак Маклагген, однако, довольствовался относительно мягким пирогом с мясом. Она как бы в шутку уклонилось от его попытки обнять её в знак благодарности.

Для мадам Розмерты, само собой, был приготовлен торт с ромовой пропиткой. Для Хагрида Гермиона приготовила самый большой тыквенный пирог, который только позволила её духовка, — хотя он прикончил его за два укуса. Директор МакГонагалл получила эклеры с апельсиновой цедрой, а затем попросила с этого момента называть ее просто Минервой. Это заставило Гермиону прослезиться, профессор в свою очередь тоже начала тихонько... ну, немного всхлипывать. Перед тем, как покинуть Хогвардс, Гермиона вручила Ирме Пинс несколько лепешек из айвы. И наконец она оставила целую тарелку печенья Эрл Грей у двери пустого класса Сибиллы Трелони, благодаря всех богов, о которых она когда-либо читала, что профессор не смогла предсказать ее визит.

Только после того, как миллион друзей, которые перешли в разряд "просто знакомых" во взрослой жизни, были посещены, Гермиона, сжав кулаки, приступила к более тяжелым визитам.

Сначала она переместилась при помощи портключа в миленькую парижскую квартирку Билла и Флер. Они провели вечер втроем, поедая чайные кексы с кардамоном и рассматривая фото, сделанное с помощью маггловского аппарата УЗИ, крошечного сморщенного первого внука Молли и Артура Уизли, который скоро должен был появиться на свет. В Румынии с Чарли они на ходу пили горячий шоколад с маршмеллоу, перебегая от одного загона с драконами к другому. Гермиона ахнула от удивления, когда он произнес тост за свою Валлийскую Зеленую любимицу. Волосы на руках у Чарли были опалены и все перепачканы шоколадом, но он сказал, что так даже вкуснее, и она почти поверила ему. Ее визит к Перси прошел гораздо более натянуто. Они обменялись формальными любезностями, пробуя песочное печенье с лимоном и творогом, и расстались на обещании как-нибудь еще поболтать, что означало время от времени говорить "привет" с коридорах Министерства.

День, проведенный в Норе, стал, пожалуй, самым тяжелым испытанием. Гермиона провела двенадцать часов, в течение которых Артур и Молли по очереди плакали навзрыд, ковыряя хлебный пудинг с соленой карамелью. Через некоторое время к ним присоединились Гарри с Джинни и Рон. И Гермиона впервые за долгие месяцы смогла выдохнуть и позволить себе расслабиться.

Путешествие в "Ужастики Умников Уизли" было тоже нелегким, но по-другому. Сначала Джордж показался ей сумасшедшим: он без отдыху таскал Гермиону от одной штуки к другой, демонстрируя свои новые изобретения. Наконец, когда его магазин закрылся на ночь, и она трансфигурировала два Взрывающихся ящика в удобные кресла со спинками, он согласился съесть самую вкусную вещь, которую она когда-либо делала. Пирог киш высотой более семи сантиметров, с золотистой корочкой, наполненный козьим сыром, грибами, вялеными помидорами и множеством ветчины. Джордж застонал от удовольствия после первого же укуса. Прежде чем они оба закончили есть второй кусок, по её подсчетам, он рассмеялся минимум восемь раз и один раз прослезился. В отличие от своих родителей, он не плакал навзрыд, слезы просто скатились из его глаз. Правда, когда Гермиона уходила, он так сильно сжал ее руку, что у нее хрустнули костяшки пальцев.

Следующие выходные после посещения Джорджа Гермиона намеренно провела дома, стараясь держаться подальше от кухни. Но она бесцельно бродила по квартире и не могла найти себе места, непонятно, почему. Чем бы это ни было, оно не закончилось, не закончилось по-настоящему. Потому что, ради Мерлина, она Гермиона Грейнджер, и она намерена посетить каждого пострадавшего в этом аду. Даже не самых приятных ей людей.

Сидя в своем мягком кресле для чтения с чашкой своего любимого чая, Гермиона спросила себя, почему она оставила этих людей напоследок. Почему было не начать с худших, двигаясь от лучших к прекрасным. Делая значительный глоток, она поняла, что точно также приступала к домашней работе в Хогвартсе, начиная со своих любимых предметов: так как гораздо приятнее иметь дело с вещами, которые доставляют удовольствие. Даже если это древние руны или сеансы катарсической квази-терапии над пропитанными слезами бисквитами.

С другой стороны, она могла себе позволить сделать передышку перед тем, как приступить к следующему списку людей, встреча с которыми потребует больше сил, если они вообще, конечно, захотят открыть ей дверь. Они стали всего лишь прахом на окраине современного мира магии. Тенями, чьи активы были отобраны, а родители заключены в Азкабан. Теми, кто столкнулся с множеством ужасных последствий, которые неизбежно приходят к тем, кто был на проигравшей стороне войны. Само собой разумеется, эти люди теперь были вынуждены работать. Возможно, она нуждалась в предыдущих визитах, чтобы вылечить собственную душу, прежде чем попытается успокоить их сердца.

Или... Может быть, она просто ждала, пока отточит свои кулинарные навыки. Эти люди были предубежденными против неё идиотами в прошлом, и ей захотелось показать, как хорошо она теперь владеет ножом. Которым она — метафорически — может разрезать вражду между ними, как кусок пирога.

С другой стороны, не так уж это и важно, почему она ждала. Она пройдет через эту часть тура, несмотря ни на что.

В целях самоуспокоения, Гермиона решила начать с легкого. Мариетта Эджкомб получает банку ягодного компота, и Гермирона неловко бормочет: "извини за эти отметины на лбу". Что, стоит признать, больше, чем Мариетта вообще заслуживает, так как ее даже не было на финальной битве. Рита Скитер нашла на своем столе в редакции Ежедневного Пророка корзинку с грушами пашот с шафраном, которые, может быть, содержали небольшую дозу сыворотки правды, а может быть, и нет.

Затем, пристроив палочку так, чтобы ее легко было достать, Гермиона взялась за Блейза Забини и Теодора Нотта. Первый получил абрикосовую кростату, второй — целую жестянку пирожных макарун. Оба мужчины были предельно вежливы с ней и крайне смущены. Каждый из них вежливо кивнул ей и неловко поблагодарил за угощение. Но что самое удивительное за весь этот тур, так это то, что Теодор Нотт смущенно пригласил её зайти в свое практически пустое поместье на чай. Он, очевидно, не имел ни малейшего понятия — как минимум, — зачем она пришла с фисташковыми макарунами, но его безупречное чистокровное воспитание, кажется, пересилило его предубеждения. И поэтому он сидел всю первую половину их общего испытания и с потерянным видом болтал о пустяках, пока Гермиона, наконец, не сжалилась над ним и не рассказала, зачем пришла.

— Посттравматический синдром? — очевидно, он не был знаком с этим понятием.

Она терпеливо начала объяснять ему, что это значит, и по мере того, как она говорила, понимание начинало появляться на его лице. Затем, к ее удивлению, Теодор тоже начал говорить.

Он рассказал ей о том, как погибла его мать, когда ему было пять, и его чокнутом отце — Пожирателе Смерти, и его нежелании принимать Метку. Он рассказал ей о своей любимой еде в Хогвардсе, фисташковом пудинге, каким бы удивительным не казалось это совпадение, и упомянул, какие потрясающие устраивались матчи по квиддичу в саду Малфой-мэнора, когда он был ещё ребенком, и как бы он хотел вернуть все, как было. И что, может быть, все будет снова хорошо, когда-нибудь.

— Может быть, — говорит он грустно.

— Так и будет, — уверенно отвечает она.

Гермиона чуть не упала от неожиданности со стула, когда Теодор Нотт по-настоящему обнял ее на прощанье. Но когда он сказал, что хотел бы как-нибудь выпить вместе, она поняла, что начинает верить ему. Они договорились о встрече на ближайшую среду после работы, и, о Мерлин, он действительно пришел и притащил с собой Блейза и Панси Паркинсон.

Как и подозревала Гермиона, Панси пришла в черном шелке, серых мехах и злобной улыбке. Чаще всего любые попытки заговорить она обрывала своим "Отвали, Грейнджер" или "Да пошла ты, Грейнджер". Несмотря на все это, Гермиона протянула ей длинную коробку — и совершенно случайно иронично именуемого — ломкого арахиса. Так что к тому времени, когда они перешли от кружек пива к рюмкам огневиски, Панси уговорила в одиночку полкоробки десерта. И когда в следующее воскресенье они случайно столкнулись у мадам Малкин, Панси слегка ей кивнула.Казалось бы, мелочь, но Гермиона поняла, что этот знак, похоже, стоил Панси гораздо больших усилий, чем все ее "Отвали" и "Пошла ты". Что ж, для Панси это уже настоящая победа.

Гермиона сделала двухнедельную паузу перед своим следующим визитом в рамках посттраматического кондитерского тура. Который на самом деле потребовал меньше силы воли, чем она изначально планировала.

Квартира Грегори Гойла находилась в самой задрипанной части магического Лондона, прямо над обшарпанным аптекарским магазином и местом, где продавались волшебные нескончаемые коробки чипсов. Гойл только после шестого стука приоткрыл дверь всего на несколько сантиметров. Даже через эту небольшую дырку Гермиона увидела, что он одет в спортивные штаны и грязную белую майку, настолько далекие от его привычной идеально выглаженной слизеринской мантии, что она собрала все свои силы, чтобы не ухмыльнуться.

— Чего тебе? — спросил он после затянувшегося неловкого молчания.

Она держала в руках большую коробку, завернутую в черную бумагу с черной же лентой.

— Я принесла тебе пирог Черный лес.

"Черный, как твое сердце", — крутилось у нее в голове.

Гойл нахмурился. В течение этого неловкого молчания его лицо выражало скорее неуверенность чем привычную ненависть.

— Зачем?

— Понимаешь, я пытаюсь попробовать кое-что... примирение... через десерты и сладости... ну, или что-то в этом роде.

— При-ми.. что?

Гермиона собралась с силами, чтобы продолжить объяснение, когда голос за его спиной оборвал ее.

— Грег, кто там?

Из-за внушительного плеча Гойла выглянула Миллисента Булстроуд с водянистыми, полными настороженности глазами.

— Что ей нужно? — обратилась Миллисента к Гойлу не отрывая прищуренных глаз от Гермионы.

Гойл так же посмотрел на Геормиону, поднимая одно свое массивное плечо в нерешительном пожатии.

— Она сказала, что хочет приминения... прими...

— Примирение? — сказала Гермиона, поднимая коробку. — А может, исцеление в форме шоколадного торта?

Миллисента фыркнула, хотя этот звук получился больше похожим на хрюкание, но все равно её рука потянулась мимо Гойла — своего соседа? бойфренда? — чтобы забрать торт из рук Гермионы.

— Считай, что мы помирились, в таком случае, — прорычала она, отталкивая Гойла внутрь, и захлопнула дверь прямо перед лицом Гермионы.

Придя в себя, Гермиона сказала уже закрытой двери:

"Что ж, все прошло гораздо лучше, чем я планировала".

Облегченно хихикнув, она аппарировала в свою квартиру для большого и столь необходимого перерыва. Перерыв длился примерно два месяца, в течение которых она не сидела без дела. И не только потому, что наступили долгожданные рождественские каникулы. В дополнение к работе, хождению по магазинам и времени, которое она проводила со своими родителями, которым наконец вернули память, ей нужно было практиковаться более серьезно. Потому что, видит Мерлин, к следующей завершающей встрече ей нужно было как следует подготовиться.

Так же в этот период времени она четыре раза встретилась с Гарри и Джинни, чтобы вместе поужинать, три — пила с Роном чай в министерском кафе и дважды встречалась с Теодором Ноттом в пабе после работы. Теперь про себя она стала называть его Тео. Она познакомила его с одним симпатичным клерком из Министерства по имени Эрик. После их с Эриком первого свидания, он прислал ей бутылку коллекционного розового шампанского с запиской:

"Может быть", ты была права.

Гермиона получила также еще одну интересную записку от Миллисенты Гойл — в девичестве Булстроуд, — которая благодарила ее за торт. Неровным почерком Миллисенты было написано:

"Это лучшая гребаная вещь, которую я когда-либо ела".

Все это было здорово. По-настоящему отлично. Но Гермиона не могла позволить всему этому отвлечь себя от предстоящей задачи. Поэтому в течение следующих десяти недель Гермиона перебрала все замысловатые рецепты, которые смогла найти: от панна-котты до суфле и пахлавы. Она перепробовала французские деликатесы и индонезийские десерты и сладости, название которых она бы не смогла бы выговорить даже с фонетическим словарем.

К тому моменту, когда она почувствовала, что готова, она с уверенностью могла бы устроиться стажером к шеф-кондитеру где-нибудь в центре Лондона. Но утром в день своего последнего визита в рамках постравматического кондитерского тура она не упаковала в коробку ни пирожные милле-фей, ни баумкюхен, ни каштановый крем высотой с гору Монблан. Вместо этого она положила что-то гораздо более простое. Что-то, что, как она подозревала, будет брошено ей в лицо, возможно, в буквальном смысле слова.

На всякий случай она решила надеть непромокаемый тренч поверх лилового джемпера, шерстяной юбки и толстых колготок. "Для конца февраля, — подумала она, одеваясь, — этот плащ недостаточно теплый". И все же она никак не могла избавиться от этой предосторожности. Она обматала шею ярко-фиолетовым шарфом, сделала три долгих успокаивающих вдоха над коробкой с печеньем и аппарировала в то место, которое когда-то надеялась никогда больше не увидеть.