Apple Pies and Other Amends (гет)

В следующий вторник Гермиона принесла Рону пирог.

Плеяда пока не прилетал к ней, и не было ни одного звонка через каминную сеть. Но Гермиона старалась не сходить с ума от волнения. Она знала, что Драко нужно время, и она хотела ему его предоставить. После того, что случилось в воскресенье, после того, что ему пришлось выслушать, он заслуживал хотя бы этого.

Так что Гермиона провела всю ночь понедельника, стараясь — как могла — не думать о Драко и готовя ту еду, которая могла бы понравиться только Рону Уизли. Пирог, наполненный смесью вкусняшек, включая говяжий фарш, свиные фрикадельки, пепперони, итальянскую колбасу и ветчину. В блюде было достаточно холестерина, чтобы закупорить сосуды олимпийского бегуна, но она была уверена, что именно оно Рону понравится.

Она так же хорошо знала, что всё должно было быть наоборот: Рону самому следовало постучаться в её дверь с банкой печенья и раскаянием на лице. Но он этого не сделает по ряду причин. Неуверенность в себе — первая из них. Гермионе казалось, что он боролся с неуверенностью в себе каждую минуту своей жизни, с того самого дня, когда ему исполнилось одиннадцать. Возможно, даже с рождения.

Кроме того, ей казалось, что Рон так же сломлен, как и они с Драко. Намного больше, чем он показывал, когда они встречались. На самом деле, нежелание Рона разговаривать о войне, оказывается, скрывало целый букет эмоциональных проблем, которые Гермиона только начинала понимать.

Некоторые вещи в Роне, однако, совсем не изменились: он по прежнему верный и бестактный, милый и близорукий, добрый и глупый. Он точно не тот мужчина, с которым она хотела бы быть рядом, и он тем вечером порядочно подпортил ей отношения с идеальным для неё мужчиной. Но, несмотря на всё это, она дорожила дружбой с Роном слишком сильно, чтобы позволить произошедшему в воскресенье стать концом их общения. Так что сегодня, так и много раз до этого, она собиралась подталкивать его пинками и криками к верному решению.

Когда во вторник вечером он открыл дверь, под его глазами залегли огромные круги сожаления, почти такие же черные, как пятна от ежевики на белой футболке. По его виду Гермиона поняла, что разговор будет самым тяжелым за всё время их общения. Тяжелее, чем тот, в Королевском лесу Дин. Даже тяжелее, чем в мае, когда они расстались.

— Миона? — прохрипел он. Его голос звучал грубо от вины и недостатка сна. — Что ты тут...?

— У тебя есть духовка? — спросила она, проносясь мимо него в квартиру.

Она старалась изо всех сил поддерживать нейтральную и легкую атмосферу, пока они не будут готовы перейти к тяжелым темам. Но она не могла не остановиться от потрясения, войдя в квартиру Рона.

Это место напоминало эпицентр катастрофы. Шкафы были открыты, грязные тарелки возвышались горами во всех доступных местах кухни так, что она не видела свободной столешницы. Почти все дешёвые пластиковые стулья, которые раньше стояли по всей квартире, были либо сломаны либо покорежены. Бумажные контейнеры из-под еды на вынос и пустые бутылки занимали все доступные и не очень места, кроме краешка дивана, где лежала куча белья — вперемешку грязного с чистым — свешиваясь, будто пьяный гость, злоупотребляющий гостеприимством.

— Какого чёрта тут произошло? — спросила она.

Рон встал за ней и пожал плечами.

— Я вёл себя, как реальное дерьмо, с одним из своих лучших друзей, так что я отыгрался на квартире.

— Ты что, сделал это всё один за последние сорок восемь часов?

— Прошло всего около сорока пяти часов с тех пор, как я вернулся из Парижа.

Гермиона пожала плечами.

— Воображаю, что бы ты мог сделать за оставшиеся три. Мне кажется, тут ещё осталось несколько чистых пятен на потолке, хочешь приступить к их обработке?

Он застенчиво покачал головой и засунул руки в карманы пижамных штанов. Не спрашивая разрешения, Гермиона вытащила палочку и начала расчищать завалы, заставляя исчезать пустые пивные бутылки и одноразовые контейнеры для еды, левитируя бельё дальше по коридору в спальню Рона. После примерно десяти минут работы палочкой появился свободный проход на кухню и немного места для того, чтобы пристроиться на диване.

— У тебя хорошо получается ерунда вроде этой, — сказал Рон мягко из-за её локтя.

Она заставила себя сдержаться и не фыркнуть. Драко редко позволял ей использовать бытовые заклинания у себя дома. В отличие от Рона, который предполагал, что она женщина и должна убирать за ним, и ни разу не поменял своего отношения к ней за девять лет их знакомства. Но не Драко... не Драко...

Драко всё ещё не написал ей.

Гермиона раздраженно вздохнула.

— Ты же хоть что-то способен убрать за собой, Рон? — она демонстративно вручила ему коробку с пирогом. — Это. Отнеси на кухню, наколдуй согревающие чары и отрежь нам по кусочку.

Он взял коробку, сбрасывая на грязный пол полотенце, которое его накрывала.

— Ты уверена, что тебе бы не было более комфортно самой заня...?

— Нет, — сказала она с приятной улыбкой. — Не было бы. Но я комфортно устроюсь на твоем диване, пока ты раскладываешь по тарелкам ужин, который я приготовила. Идёт?

Рон кивнул и быстро скрылся на кухне. Была в нем одна прекрасная черта: когда он начинал закапывать себя в метафорическую яму, он обычно прекращал после того, когда ему указывали на это.

Гермиона сняла свои кроссовки и кофту и сложила их на один из уцелевших пластиковых стульев. К тому времени, когда Рон вернулся с пирогом на двух разномастных тарелках, она нашла ещё одно место на диване, к которому нужно было применить лишь немного Скорджифая, чтобы расчистить. Она взяла свою тарелку и пластиковую вилку.

Рон не стал ждать, когда она присядет, занял единственное свободное место на диване и хищно вгрызся в свой кусок пирога. Гермиона только успела начать есть, когда Рон доел первый и ушел за вторым куском.

— Сколько тут видов мяса? — спросил он, когда вернулся из кухни, неся второй кусок, который по размеру ощутимо превосходил первый.

— Пять. Шесть, если считать куриный бульон, в котором я тушила овощи.

Рон бесцеремонно плюхнулся на диван и принюхался к своей тарелке.

— Здесь есть овощи?

— Немного. Но постарайся не обращать на этот факт внимания, ведь пирог вкусный.

— Не буду, — сказал он с набитым ртом. — Как ты назвала это блюдо, кстати?

— После тщательных размышлений я решила назвать его "Рон — полный придурок, и ему нужен отличный пинок под зад".

Рон проглотил свой кусок и наморщился.

— Ты собираешься это сделать сегодня?

— Зависит от обстоятельств.

— В смысле?

— От того, хотел бы ты остаться друзьями или нет.

— А-а, — сказал он.

— Действительно. А-а.

После долгой паузы он сказал.

— Я хочу, ну ты знаешь. Остаться друзьями.

— Я тоже, — вздохнула она. — Ты же знаешь, что для этого нужно сделать, правда?

Рон простонал и откинул голову на спинку дивана.

— Я знаю. Я должен извиниться перед тобой за то, что оскорбил тебя из-за... него.

— Да. Я бы сказала, что ты должен извиниться и перед Драко тоже, но...

— Но ты же знаешь, что это случится двадцать первого никогда?

— Довольно долго ждать, — Гермиона сочувствующе похлопала его по руке. — Я знаю, тебе тяжело принять всё это, Рон, я действительно хорошо понимаю, каково тебе. Конечно, я не собираюсь ничего делать для того, чтобы тебе было легче, если ты понимаешь, о чем я. Но я всё понимаю.

Рон подмигнул ей.

— Ты что, действительно, прости Мерлин, встречаешься с этим придурком?

— Рон, — предупреждающе рыкнула она.

— Прости. Ты правда встречаешься с Малфоем?

— Типа того. Может быть. Я имею в виду, мы провели много времени вместе за последние несколько месяцев. Но в воскресенье было наше первое официальное свидание.

Рон улыбнулся.

— И хорошо, что я испортил его.

— Знаешь что, Рональд, если бы мы играли в горячо-холодно сейчас, я бы сказала: холодно. Как в холодильнике.

— Той же температуры, что и кровь Малфоя, да?

Гермиона издала ещё один предупреждающий звук.

— Ладно. Ладно, — Рон поднял свои ладони в знак капитуляции. — Я просто с трудом представляю себе, как ты могла после меня начать встречаться с ним.

— Справедливый вопрос, полагаю. Вы диаметрально противоположны друг другу.

— Диа-ме...

Она не смогла сдержать улыбку.

— Вы с Гарри совсем перестали читать, да? Диаметральный. Полные и совершенные противоположности. Другими словами, вы с Драко не могли бы быть более разными, даже если бы попытались.

— И что тебя в нём привлекло тогда? Пожалуйста, только не говори мне что это всё... физическая близость.

— Знаешь, ты рассуждаешь, как Джинни.

Рон подавился, а Гермиона засмеялась. От искреннего веселья, конечно, но и от облегчения, так что сильная двухдневная головная боль начала исчезать.

— Нет, — сказала она, после того, как успокоилась. — Нет, это не просто физическое влечение для меня. Конечно, меня влечёт к нему и в этом смысле тоже, даже очень сильн...

Рон притворился, что его стошнило на ковёр, и она издала смешок.

— Честно, Рон, даже рвота не смогла бы сделать этот пол грязнее. И нет, мне нравится Драко не только из-за его внешности. Мне нравится образ его мышления и его чувство юмора, и его сердце...

— Этот сморщенный чернослив у него в груди? Который бьется только ради Темных Искусств и Пэнси Паркинсон?

Гермиона глубоко вздохнула.

— Он не злодей из сказки, Рон.

— Он что, дурачил меня всё это время своими черными костюмами и гелем для волос?

— Все эти жуткие вещи, на которые ты постоянно ссылаешься, остались в прошлом. Ну, кроме... костюмов, я полагаю.

— В смысле?

— В смысле, Драко знает, что он был не прав, и он извинялся за это не один раз, и не одним способом.

— Ах, как мило...

— Ты ведешь себя так, как будто это не важно, Рон, но это важно. Для кого-то вроде него, воспитанного так, как он был воспитан, признать, что он был полным дерьмом. Признать, что он облажался, а потом пытаться измениться. Я не говорю, что это больше, чем сделали ты или я, но это так же важно. Мы росли в достойных семьях с нормальным восприятием реальности. Малфои присоединились слишком поздно к миру нормальных людей, и я впечатлена тем, как они стараются жить по новым для себя правилам.

— Что ты мне пытаешься доказать? — бросил Рон презрительно. — Что теперь семья Малфоев — идеальное воплощение добра и света?

— Конечно, нет. Нарцисса по-прежнему хитра, как лиса. Люциус надменно растягивает слова каждый раз, когда говорит что-то. Драко мечется между высокомерием и ненавистью к себе. Но они стараются. Мерлин, они стараются изо всех сил. И я вроде как люблю их за это. Люблю его за это.

Рон притих настолько, что начал напоминать ей Драко. Лишь на мгновение. Перед тем, как брови Рона сдвинулись, образовав глубокие складки на лице, лицо покраснело и глаза налились кровью.

— Ты совсем с ума сошла? Любишь? Ты любишь его?

— Я этого не говорила. Но я хочу встречаться с ним. И иногда любовь приходит сама. Так что... это возможно. Наверное. Однажды.

Это, конечно, не было правдой, и Гермиона отлично это понимала. Она была гораздо ближе к этому слову, чем признавала вслух. Но Рон даже от предыдущих слов издал длинный отчаянный стон, и она поняла, что он достиг предела своего терпения.

— Достаточно, — сказала она тихо. — Я сказала достаточно, чтобы ты понял ситуацию. Я сейчас говорю серьезно. Ты будешь как минимум терпимо относиться ко всему, что я делаю с Драко. Если ты и я остаёмся друзьями. Согласен?

Рон обдумывал её ультиматум достаточно долго, чтобы заставить её сердце подпрыгнуть, когда он сказал.

— Да. Да, Гермиона. Я смогу это пережить. И я извиняюсь, ну ты знаешь. За тот вечер.

Она была готова уже вздохнуть с облегчением, когда он внезапно сузил глаза и ткнул в неё пальцем.

— Но даже не думай, что я собираюсь радоваться всему этому, Миона. Терпеть — конечно. Радоваться этому — нет. И ни про каких обстоятельствах, я имею в виду вообще ни при каких, ты не будешь целоваться с ним при мне. Идёт?

Гермиона хотела засмеяться. Хотела обнять его в знак благодарности. Но она знала, что он согласился уступить ей лишь немного. Она бы согласилась на большее, если бы они поменялись местами. Вместо этого она сделала вид, что обдумывает его предложение. Затем схватила его указательный палец, чтобы потрясти в знак согласия.

— Ладно. Идёт.

Он кивнул, так будто тут нечего было больше обсуждать. Но затем он начал внимательно изучать её лицо так, будто в нём был смысл жизни.

— Что? — раздражённо спросила она.

— Мне просто интересно, была ли ты такой же красивой, когда мы встречались, и если бы...

— И что, Рон? — огрызнулась она, сбитая с толку и непонятным образом уязвленная. — Ты думаешь, Драко применяет ко мне какие-нибудь косметические чары или что-то в этом роде?

Рон болезненно нахмурился.

— Конечно, нет. Я просто думал, не этот ли придурок вызывает в тебе это... это сияние.

— Я сияю?

— Да. В том смысле, что я никогда не видел тебя красивее, чем когда встретил тебя в Париже. Но сегодня. Сегодня ты даже ещё красивее, чем там. И мне интересно, как он умудрился повлиять на тебя так.

Гермиона обдумывала слова Рона. Пыталась понять, насколько много для неё значит Драко, почему они так подходят друг другу и как ей объяснить всё это таким образом, чтобы Рон Уизли не потерял рассудок.

— Драко просто... Понимает, что важно для меня, Рон. Он понимает, что я пыталась добиться своим Посттравматическим туром. Он знает, что расстраивает меня и что делает счастливой. Умеет меня рассмешить. В общем, он просто понимает меня.

От этого признания Рон притих. Он не стал кричать или спорить о том, как такое возможно, что Драко Малфой лучше него понимает женщину, сидящую сейчас рядом. И в молчании Рона Гермиона уловила предложение мира, обещание остаться её другом, с кем бы она ни встречалась.

Через некоторое время они оба сели обратно на диван. Гермиона доела свой первый кусок пирога. Рон прикончил второй. Она наслаждалась тишиной и наконец смогла расслабить плечи. Так и должно быть с Роном. Именно так она представляла их дружбу после того, как они расстались в мае прошлого года.

Да, война всегда будет редкой, напряженной темой для них, и Рон, конечно, не пригласит Драко на покер с гриффиндорцами. Но терпимость? Терпимость — это уже хорошо.

Осталось только спросить Драко Малфоя.