Poor poor Persephone (джен)

Было тепло и сухо. Это радовало, потому что я здорово замерзла там, в туалете, а мокрый пол еще долго будет вызывать у меня приступы необъяснимой ассоциативной фобии. Я много спала, но не могла заставить себя открыть глаза, даже когда просыпалась. Ловила обрывки утренних разговоров днем (по крайней мере, пятна перед глазами были светлыми; близнецы спорили, какую часть тела тролля подарить мне на рождество, и, кажется, я начала отличать их по голосам; Рон говорил Гарри, что понятия не имеет, что написать матери, а Гермиона сказала, что профессор МакГонагалл уже должна была сообщить родителям, и он неожиданно вежливо с ней согласился; Вуд сказал, что профессор Снейп снял с меня тридцать баллов за дерзость, а профессор МакГонагалл добавила тридцать пять за идеальные чары щита и потом еще десять за «потрясающее везение»).

Вечером, когда пятна перед глазами стали темными и приятными, разговоров было совсем немного. Фарли вообще молчала. Я узнала ее только по запаху шоколада, который шел от ее рук, пока она была так мила и поправила мне одеяло и убрала с лица жутко бесившие меня волосы, а потом, как оказалось, оставила целую тонну шоколада на тумбочке. Мои собственные руки казались мне неподъемными, да и шевелиться было довольно сложно. Как будто одеяло, уютное и теплое, весило несколько десятков килограмм.

Пенни шепотом поделилась, что без переписки со мной жутко скучно и что она копирует для меня все свои конспекты. Я попыталась улыбнуться, но, судя по всему, у меня не получилось.

Потом, когда пятна превратились в одну широкую темную полосу, я услышала «на тебя нужно повесить колокольчик, Уизли» в исполнении Флинта, после чего наконец уснула.

И мне снилось, что кто-то очень узнаваемо гладит меня по волосам.

* * *

Я не ошиблась. Весь мир и правда порядком обесцветился, что в очках, что без них. Так я узнала от мадам Помфри, что плохое зрение Перси было вызвано повреждениями из-за детского стихийного выброса, и это нормальные последствия истощения. По факту, красками ее мир наполняла ее собственная магия, видимо, в качестве компенсации за лишения, а очки только усиливали этот эффект. Вот почему без них мир воспринимался таким тусклым.

А без того и другого мир Перси был черно-белым.

Это было временно, по крайней мере, как меня заверила мадам Помфри, но видеть волшебный мир таким оказалось… шокирующе. Я даже порадовалась, что проснулась довольно рано и смогла открыть глаза, когда еще никто ко мне не пришел. У меня было время подготовиться и вести себя естественно, потому что я не знала, были ли Рон, Фред и Джордж в курсе этой проблемы. А если не были — я не хотела, чтобы они знали.

Перси была маленькой сильной гриффиндоркой, жившей с этой проблемой долгие годы. И она не писала ни о чем таком ни разу за все время. Но зато становилось хоть немного понятнее, откуда на самом деле росли ноги у ее чувства собственной неполноценности. Я хотела узнать эту историю подробнее, но не была уверена, готов ли кто-то из родителей со мной об этом говорить, и порадовалась, что в этой жизни у меня есть еще и два старших брата.

У меня не было книг, но кто-то предусмотрительный оставил по соседству с коробкой шоколада на тумбочке пергамент и перья с чернилами, поэтому, попросив у невидимых эльфов не забирать столик, на котором они принесли мне завтрак, я стала писать письма. Первым делом — для Молли, понимая, что ничего страшного в реалиях магического мира не произошло, раз она еще не появилась здесь с целью все разнести, но успокоить ее все равно стоило. Деканы сообщали родителям о всех серьезных происшествиях с их детьми, так что она уже скорее всего была в курсе. Я написала, что все в порядке, но осторожно упомянула, что настолько привыкла к цветному зрению, что сейчас мир кажется очень неприятным местом.

Вторым было письмо Биллу: я рассказала все в красках и спросила про заклинание, которым профессор Снейп приложил тролля. Вряд ли, конечно, мне стоило замахиваться на такие высоты, но эти знания никогда не будут лишними. Если весь мир будет против меня и я полезу в чертов люк за чертовым философским камнем в конце года, там тоже будет тролль, и не факт, что без сознания.

А еще есть вероятность, что там будет цербер.

Если честно, я сомневалась, что там будет что-то, с чем смогут справиться первогодки, учитывая, что в этом году достаточно доступно объяснили, почему коридор на третьем этаже был малопривлекательным местом. И самым главным препятствием поставили профессора Снейпа, об этом тоже забывать не стоило.

Третье письмо я написала Чарли, рассудив, что он, более открытый и компанейский, должен был возиться с братьями и сестрами гораздо больше, чем Билл. Кто-то научил близнецов и Рона играть в квиддич, в конце концов, и ни Перси, ни Билл на эту роль не подходили. Я спросила у Чарли про зрение, признавшись, что ничего не помню, и поэтому была напугана, когда очнулась, пока мадам Помфри мне не объяснила. Я написала, что была бы рада, если бы он рассказал мне, если, конечно, это не какая-нибудь запрещенная история, которую нужно выпытывать у мамы с папой.

Я не знала, где моя палочка; правда, сейчас у меня все равно не получилось бы высушить письма заклинанием, поэтому Вуд, заглянувший перед обедом за ширму, отделявшую мою кровать от остального больничного крыла, застал меня в ворохе пергаментов.

— Ты похожа на министра магии, Уизли, — заметил он вместо приветствия, разворачивая к себе стул и усаживаясь на него задом наперед.

— Пока я похожа просто на Уизли, — возразила я. — И помимо родителей у меня есть пять братьев и сестра.

— Я до сих пор в ужасе от того, что вас хватит на квиддичную команду, — фыркнул Вуд, складывая руки на спинке стула и задумчиво глядя на меня.

— Рон еще займет твое место, вот увидишь, — заверила его я, осторожно складывая письмо для Молли. Мне хотелось быть педантом даже в таких мелочах, потому что Перси была. — А Джинни с шести лет таскает метлы Фреда и Джорджа, чтобы учиться, пока думает, что никто не видит. Но Билл паршиво играет, а я боюсь высоты. Согласна быть только капитаном.

Вуд хмыкнул и несколько секунд молча наблюдал за моими действиями, после чего наконец спросил:

— Как ты?

Я осторожно мазнула пальцем край подписи в письме для Чарли и, увидев, что чернила еще не высохли, наконец заставила себя посмотреть на Вуда в упор, не ограничиваясь парой взглядов.

Магия Оливера Вуда была солнечно-желтой. На первый взгляд он выделялся из толпы других студентов только за счет роста и, наверное, сам даже не подозревал, какое светлое воздействие оказывает на окружающий мир. Фреду и Джорджу нравилось дразнить его, у него был только один по-настоящему хороший друг, но факультет любил Вуда. За то, как много ярких красок он вносил в красно-золотой балаган, и за то, что не терялся на его фоне, как легко могли бы потеряться другие.

И черно-белый мир ему совсем не подходил. Правда, я мысленно раскрашивала его из чистого упрямства.

— Странно, — честно сказала я. — Не верится, что все произошло всего лишь позавчера.

Вуд замер, а потом посмотрел на меня с таким сожалением, будто сам приказал троллю пойти именно в туалет для девочек.

— Сегодня понедельник, Перси.

Ох.

А я была уверена, что спала всего ничего. Несколько минут магии стоили мне четырех дней жизни. Что-то не так с принципом равноценного обмена в волшебном мире. Но с другой стороны, несколько минут магии уберегли меня от превращения в праздничный ужин для одного очаровательного джентльмена.

— Могло быть и хуже, — пожала плечами я. — Оставишь мне учебник по зельям?..

Вуд закатил глаза, но учебник оставил. А после уроков принес мне целую стопку библиотечных книг с вложенной между ними милой запиской от Пенни.

* * *

Я уже успела усвоить, что выражать свои чувства через прикосновения в семье Уизли позволяли себе только Молли и Джинни. Поэтому неожиданные объятия Рона, неловкие, но очень крепкие, меня крайне растрогали.

— Я в порядке, — заверила я, вручая ему шоколадку, которых даже с учетом шоколадной диеты было слишком много для меня. Фарли еще не приходила, поэтому я не могла узнать, расстроит ли ее моя привычка делиться или она собирается обеспечивать меня шоколадом до конца учебы.

Волшебный шоколад не надоедал, и от него и правда становилось намного легче. Одна плитка позволила мне самой дойти до небольшой ванной комнатки для пациентов, привести себя в порядок и хотя бы попытаться собрать волосы, раз уж укладывать их волшебством придется еще нескоро. Перси никогда не казалась мне невзрачной, поэтому ее черно-белый вид в зеркале бесконечно удручал.

Оставалось только утешать себя тем, что мир далеко не такой, каким я его сейчас видела.

Солнечные детки, мои рыжие братья, наоборот, почти не казались блеклыми. Как будто их образы в моей памяти были настолько яркими, что воображение накладывало краски без особых усилий.

— Тебе было страшно? — спросил Рон, с несвойственной ему деликатностью присев на край кровати.

Для тех, кто не участвовал в инциденте с троллем, это, наверное, выглядело как приключение. Но для меня это было мрачное и пугающее воспоминание, и Рон это понимал.

— Очень, — честно сказала я. — Я же не профессор Снейп, у меня не получится завалить тролля одним заклинанием.

— Это очень подозрительно, знаешь? — неожиданно сказал Рон. — Гермиона сказала, что Снейп не пошел в подземелья с остальными и поэтому успел первым. Мол, когда МакГонагалл спросила об этом, он сказал, что собирался проверить третий этаж. Но зачем проверять то, что завалено?

— Может быть, сработали его сигналки, — пожала плечами я. — И он решил, что кто-то подшутил, чтобы пробраться туда. В любом случае мне повезло, что не все ушли в подземелья, и он спас мне жизнь.

Я видела, что Рона это не убедило, и он просто решил не обсуждать свои подозрения со мной, подумав, что я могла быть предвзятой. Характер профессора Снейпа, конечно, давал почву для ненависти и подозрений, и перебить их не могли никакие разумные доводы. Гарри был первым другом Рона, и поэтому Рон так резко реагировал на все, что тому угрожало. Даже если это были просто бесконечные придирки несчастного человека.

— Вы с Гермионой общаетесь? — осторожно спросила я, чтобы перевести тему. — Или у вас временное перемирие?

Это был простой вопрос, но тем не менее Рон уткнулся взглядом в колени и, кажется, покраснел, хотя для меня его щеки вместо белых стали серыми.

— У нас вроде как контргамбит, — пробормотал он. Я закатила глаза, потому что с шахматами у меня дела обстояли еще хуже, чем с трансфигурацией.

— Мы поругались, — пояснил Рон, осознав, что я ничего не понимаю. — Она много плакала и сказала, что ей одиноко, и она не понимает, как с нами общаться, потому что не знает, как сделать так, чтобы мы на нее не злились. Я сказал, что она может общаться со мной, ну, знаешь, после близнецов ей будет очень сложно обидеть меня словами, и поэтому она никому не навредит больше. Но она сказала, что сама постарается не быть такой невыносимой, чтобы мы могли подружиться. Контргамбит.

— Вау, — отозвалась я, переварив хитросплетение взаимопожертвования одиннадцатилетних детей. — Это было виртуозно.

Я понимала, что сердцу не прикажешь, но все же очень сильно понадеялась, что Рон и Гермиона никогда не поженятся.

Иначе от этой ветви Уизли магический мир точно вздрогнет.

* * *

В этот раз Лаванда рыдала картинно, хотя из зрителей у нее была только я, но, по крайней мере, ее можно было отправить в мою спальню. После миллиона «что я могу для тебя сделать?» она с готовностью согласилась принести блокнот из моего рюкзака и отправить письмо Биллу, если Аид на месте. Письмо было отправлено (и даже все пальцы остались целы), а к блокноту прилагалась совершенно маггловская шариковая ручка («тебе, наверное, будет неудобно все время писать пером»). Тем не менее, когда она радостно умчалась на ужин, я почувствовала облегчение. Стало очень тихо, и осознание, каким долгим был этот день, навалилось на плечи с полной силой.

Быть пациентом больничного крыла оказалось утомительно. Мадам Помфри обещала, что если все пойдет хорошо, она выпустит меня в пятницу вечером. Это было бы здорово, потому что в субботу состоится первый матч сезона. Раз Гермиона начала общаться с Роном, то, скорее всего, побежит поджигать профессора Снейпа, но все же у меня на примете было целых два способа вывести профессора Квиррелла из строя: Фред и Джордж, которые могли сделать это быстрее и без лишних жертв.

И их не расстроили бы месяцы отработок.

Фарли показалась за ширмой через какое-то время после начала ужина и неуверенно застыла на пару секунд, встретившись со мной глазами, а после бросила взгляд на мою тумбочку и, убедившись, что шоколада в коробке стало меньше, опустилась на стул, который успел познакомиться со всеми моими посетителями.

— Спасибо, Фарли, — вместо приветствия сказала я.

— Пожалуйста, Уизли, — кивнула она, сложив руки на груди и посмотрев на меня странным нечитаемым взглядом.

Я поймала себя на мысли, что на Фарли мои глаза отдыхали. Она и так была практически черно-белой, за исключением цвета галстука, значка и нашивки на мантии. Но насчет таких мелочей можно было даже не волноваться. Я могла списать это на освещение, потому что по вечерам свет в больничном крыле давали только несколько факелов. Все нормальные люди могли подсвечивать себе заклинаниями.

В данный момент — все, кроме меня.

— В следующий раз, — помедлив, начала Фарли. — Трансфигурируй что-нибудь. Тролли легко отвлекаются на все новое. Этот прием чаще всего используется, чтобы пройти мимо них.

— Спасибо, — вежливо сказала я, понимая, что она не поленилась уделить этому время, пока я была в отключке. — Только у меня неважно с трансфигурацией. Уничтожать предметы у меня получается лучше, чем создавать их. Гриффиндорские деструктивные наклонности, понимаешь ли.

Мне показалось, что уголки губ Фарли дернулись, словно она собиралась улыбнуться. Но улыбка на ее лице так и не появилась.

— Я могу позаниматься с тобой после каникул, — предложила она, подумав. — Когда начнем готовиться к СОВ.

— Я буду рада, — сказала я. — Но еще больше буду рада, когда узнаю, почему ты так заботишься обо мне.

Фарли промолчала и неожиданно опустила взгляд, уткнувшись им в свои колени. Я поняла, что она не будет рассказывать сама, хотя и не знала, какими были ее мотивы. Поэтому сказала:

— Я не помню, что было в прошлом году.

— Я знаю, — отозвалась она. — Иначе ты вела бы себя по-другому и не общалась с нами.

Насколько по-разному они с Флинтом говорили одни и те же слова. И насколько одинаково молчали о том, что действительно важно.

— Я как-то пострадала? — осторожно спросила я. — Из-за вашего факультета? И ты хочешь загладить вину?

Фарли подняла на меня взгляд и показалась при этом такой несчастной, что я почти пожалела о своем вопросе.

— Мы почти уверены, что да, — тихо сказала она. — Но у нас нет доказательств, поэтому я не могу пока назвать тебе имена. Это может сбить тебя с толку и направить по ложному следу. Но пока ты в Хогвартсе, ничего не должно случиться… из-за них. Но я думаю, кто-то уже рассказал им, что ты изменилась.

— Это выпускники? — догадалась я. — Никто из них уже не учится?

Фарли кивнула, вспомнив, по-видимому, что не любит выражать что-то словами. Что-то личное давалось ей довольно тяжело.

— Джемма, — мягко сказала я. — Все в порядке. Тебе не нужно так стараться. Ты не виновата в том, что произошло, и не должна за это отвечать. Я не дам себя в обиду, обещаю.

Фарли посмотрела на меня неожиданно твердо и, поднявшись со стула, пересела на кровать так, что мы оказались совсем близко друг от друга. Я почти забыла, что не различаю цвета, потому что она казалась мне одновременно ледяной, прекрасной и яркой, как падающая звезда.

— Это не чувство вины, — серьезно сказала мне она. — Я думала о том, что стоит присмотреть за тобой. Мы обсуждали это с Маркусом, потому что не знали, остался ли кто-то из тех, кто вредил тебе. Я думала, что ты будешь игнорировать нас, но ты была не против общаться. Ты очень изменилась, Уизли, и сначала мы решили, что это связано с тем, что никто не трогает тебя. Но в случае с нами это не сходилось.

— Почему? — осторожно спросила я. В эту минуту даже дышать было немного боязно, потому что я переживала, что от любого движения поток откровения может закрыться.

— Потому что ты игнорировала нас в конце года, когда мы пытались с тобой поговорить, — ответила Фарли. — После того как однажды мы встретили тебя в подземельях. Тебе было плохо тогда, Уизли, ты провела три дня здесь после этого.

Я вздохнула. Перси ничего не писала об этом. Конец учебного года в ее дневнике был сухим и стандартным. Окончание учебы, экзамены, поезд и путь домой.

Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу, спасибо. История с потерей памяти выглядела бы очень натянуто в любом другом мире, кроме волшебного.

— Я общаюсь с тобой не из-за чувства вины, — продолжила Фарли и снова почему-то перестала смотреть мне в глаза. Я запоздало поняла, что так она выражает смущение. — Мне просто нравится. С тобой тихо и спокойно. Как дома. И у меня никогда не было друзей, я не знаю, что это такое.

— Твой факультет любит тебя, — сказала я, вспомнив слова Пенни.

— Да, — кивнула Фарли. — Они любят меня. Но у всех есть кто-то более близкий. Они разбиваются на пары или группы, а я остаюсь одна в центре гостиной, и попытаться завести дружбу с кем-то означает забрать этого человека у другого, потому что у нас все привыкли распределять свое время исходя из того, с кем собираются общаться. Они стали для меня семьей с самого начала, но у меня нет кого-то самого близкого.

Ее нестандартные понятия о дружбе меня удивили и заставили криво улыбнуться. Похоже, корни заботы как о питомце лежали именно здесь — близкий человек расценивался как потенциальный обладатель всего свободного времени.

Нам придется нелегко с этим, но мы справимся, особенно с учетом того, что у Фарли с такой идеальной успеваемостью времени должно оставаться совсем немного.

— Я не планирую забирать тебя у Клируотер или Вуда, — поспешно сказала Фарли, неправильно расценив выражение моего лица. — Просто… ты сказала, что хочешь, чтобы я стала твоим другом.

— У меня пять братьев и сестра, — фыркнула я, осторожно погладив ее по плечу. — Поверь, я умею распределять свое время, и мне не нужно планировать заранее, с кем я хочу пообщаться.

— Тогда ешь шоколад, — сказала мне Фарли, и уголки ее губ снова дрогнули. — И возвращайся скорее.

Она ушла, а я откинулась на подушку и закрыла глаза. Нужно было обдумать сказанное, а еще лучше — записать новые детали дела Перси, но на это совсем не оставалось сил.

Этот день стоило оставить позади, но какое-то чувство незавершенности мешало заснуть окончательно, и я то и дело проваливалась в беспокойную дрему. Я слышала, как прозвонил колокол, обозначив отбой, а через некоторое время различила звуки шагов.

— В следующий раз сниму баллы за прогулки после отбоя, — предупредила я, даже не сделав попытки разлепить глаза, потому что узнала пришедшего по запаху. Почему-то все считали своим долгом поправить мне одеяло, вероятно, я выглядела как человек, который мог замерзнуть насмерть, если оно сползет.

— У нас была тренировка, — тоном, в котором не было ни капли раскаяния, ответил Флинт. — Я не успел.

— Ладно, — пробормотала я. — Только никаких колокольчиков.

И неожиданно для себя провалилась в сон.