Poor poor Persephone (джен)

— Куда мы идем? — шепнула мне Гермиона, легко толкнув в бок, чтобы отвлечь от толпы школьников, в которой мелькали знакомые лица. Сегодня мы встретили на Косой Аллее едва ли не весь Гриффиндор, и я переживала, что еще через полчаса бесконечных приветствий останусь без голоса.

— Туда, откуда появится Гарри, — туманно ответила я, поудобнее перехватив руку Джинни, которая до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке в людных местах, несмотря на то, что росла в одном доме с большим количеством людей.

Родители Гермионы, как и все магглы, чувствовали себя очень неуютно на Косой Аллее, поэтому были рады оставить ее на попечение Молли и отправиться в обычный Лондон на пару часов. Артур был немного занят — он искал Гарри, который переволновался из-за первого путешествия по каминной сети и вылетел далеко не в Дырявом Котле.

Даже на яркой, полной магии Косой Аллее Фред и Джордж оставались двумя солнечными зайчиками, перетягивавшими все внимание на себя. Я любила их, в том числе и за способность непреднамеренно совершать правильные поступки.

Во всяком случае, в том, что Молли отправила меня с Джинни за палочкой, но забыла дать на нее денег, можно было благодарить только их и их неуемную энергию. Рон и Гермиона остались со мной, подумав, вероятно, что так им будет легче отправиться на поиски Гарри самостоятельно.

Рон шел впереди. Он хмурился, беспокоился и, похоже, чувствовал себя немного виноватым — он завалил Гарри информацией о путешествиях камином до такой степени, что переживал, что тот растерялся именно из-за этого.

— Только не говори, что это предчувствие, — проворчала Гермиона. Я любовалась отблесками света на ее выпрямленных волосах, лежавших почти безукоризненно, поэтому оставила шпильку без внимания (как и выщербленную брусчатку под ногами, за что чуть не поплатилась разбитым носом).

Она, как и все дети, тоже подросла за лето и загорела на отдыхе, поэтому довольно сильно выделялась среди нашей семьи, чья бледная кожа не поддавалась никакому загару.

— Хорошо выглядишь, — рассеянно сказала я, выбирая место, где бы остановиться, чтобы не вызывать подозрений у прохожих. Проход в Лютный переулок был совсем рядом. Он выглядел довольно безобидно, но запах оттуда доносился неприятный и сырой. Мне показалось, что в толпе сновавших там людей я уже видела Хагрида, поэтому оставалось только ждать.

— Ты тоже, — пробормотала Гермиона, явно смутившись. — Я скучаю по Хогвартсу, там не приходилось тратить по три часа на волосы каждый раз, когда нужно было куда-то выходить.

— Зато твое лето проходит не скучно, — оптимистично сказала я, наконец, остановившись так, чтобы видеть все, что происходит на обеих улицах.

— Что мы здесь?.. — начал Рон, но уже через пару секунд радостно охнул — из-за поворота показался Хагрид, и Лютный начал выглядеть в два раза уже, чем был. Гарри, шедший рядом с ним, о чем-то рассказывал с неподдельным восторгом. Он выглядел как чертик, вылезший из дымохода (что, по сути, так и было), но это, казалось, совершенно не портило ему настроения. Как и треснувшие очки.

— Меня пугает, что ты всегда знаешь, где мы находимся, — серьезно сказала мне Гермиона, прежде чем, как и Рон, пойти Гарри навстречу. — Но я еще не поняла, хорошо это или плохо.

Я не успела ничего ответить, хотя у меня и не было объяснения, которое ее бы устроило. Хагрид едва не переломал всем троим ребра своими медвежьими объятиями и, когда он в несколько шагов преодолел разделявшее нас расстояние, Джинни впилась ногтями в мою ладонь от испуга, но, вспомнив вечные подначки Фреда и Джорджа, которые постоянно дразнили ее трусихой (несмотря на то, что она была довольно бесстрашной для одиннадцатилетней девочки), не сдвинулась с места.

— Здравствуй, Хагрид, — вежливо сказала я. История с драконом не сделала нас друзьями, но для него я перешла в разряд “своих”, а для меня Хагрид был частью Хогвартса, и я была действительно рада его видеть.

— Привет, — пробасил он и слегка наклонился к Джинни. — Еще одна Уизли?

— Это последняя, — хмыкнула я, погладив сестру по голове свободной рукой, чтобы она не волновалась так сильно. — Пока что.

Хагрид точно так же многозначительно хмыкнул в ответ и снова попытался отряхнуть Гарри от сажи, едва не вбив его в брусчатку. Будь Гарри ковром, это бы наверняка сработало.

— Идите, успокойте маму с папой, — сказала я Рону, потянув Джинни за собой. — Мы скоро придем к вам.

Я чувствовала легкость от мысли, что это становится традицией — покупать другим волшебные палочки. И если в прошлом году я делала это из чувства долга перед Перси, то в этом…

В этом я просто хотела купить волшебную палочку для Джинни, которая даже не заметила, как продолжила царапать мне ладонь от волнения.

Для Джинни, которую привыкла считать своей сестрой. Частью своей семьи. Частью себя самой.

Получив письмо из Хогвартса в свой день рождения, она полночи проплакала мне в плечо, а наутро спустилась на завтрак сияющей и счастливой (и, что немаловажно, перестала ронять что-то, когда Гарри смотрел в ее сторону). Это была резкая перемена — то, чего остальные дети достигали за год, она переросла за ночь и перестала грустить от мысли, что уедет из дома меньше чем через месяц изнеженным цветочком, а вернется совсем другой.

И теперь ждала этого момента, понимая, что он неизбежен, и не собиралась портить себе настроение.

Иногда она казалась мне слишком взрослой для обожаемого всеми младшего ребенка.

А сегодня я не собиралась выпускать ее руку до тех пор, пока мы не окажемся дома и не переберем покупки.

Витрина “Флориш и Блоттс” насторожила мою внутреннюю собаку-подозреваку, как настораживал весь магический мир с того момента как я прочла список учебников. Для перехода на продвинутый курс по ЗОТИ достаточно было получить “у” на СОВ, как я и предполагала в прошлом году, но километровых сочинений покупать не требовалось. Я заглянула в письма ко всем и увидела только стандартные учебники, предусмотренные школьной программой.

Гилдерой Локхарт в этом мире существовал и писал действительно неплохо. На полке с развлекательной литературой в нашем доме (что показалось мне весьма немаловажным — среди детских сказок) обнаружился довольно-таки потрепанный “Вояж с вампиром”, который я прочла за два вечера. Но других книг или бесполезных справочников не было.

Как не было никаких презентаций в книжном. Ни сегодня, ни, судя по афише на последующие события, в ближайшем будущем.

С одной стороны, перспектива учиться у нормального преподавателя меня очень радовала, с другой — такое несовпадение с каноном очень сильно настораживало и отдавалось внутри неподдельной тревогой. Я привыкла к тому, что что-то важное так или иначе происходит, а Локхарт был важным элементом.

Весьма жалким, но важным.

— Еще одна Уизли, — с таинственной, но довольно пугающей улыбкой сказал мистер Олливандер, как только мы зашли в его магазин. — Мне будет довольно скучно без вашей семьи.

— Добрый день, сэр, — вежливо сказала я, осторожно подтолкнув Джинни вперед. Та проблеяла что-то вежливое, но вцепилась в мою руку еще сильнее. В прошлом году она не была такой взволнованной.

Но, похоже, у каждого ребенка в волшебном мире так или иначе есть страх, что его не выберет ни одна палочка в магазине.

— Абсолютно уверен, — продолжил мистер Олливандер, скрываясь между полками, — что вас, как и вашу сестру и мать, выберет палочка с сердцевиной из сердечной жилы дракона. Прекрасных дам в семье Уизли любят именно такие палочки. Но что делать с древесиной?

Похоже, что в этот раз, в отличие от прошлого года, он не знал наверняка, какая именно палочка подойдет, и получал ни с чем несравнимое удовольствие от ее выбора. Джинни расслаблялась с каждой секундой все больше, и к третьей палочке уже чувствовала себя увереннее.

— Попробуйте эту, — с почти детским восторгом сказал мистер Олливандер, открывая четвертый футляр. — Лиственница, конечно, не всегда признает эмоциональных людей, но зато ее может покорить ваше отчаянное желание защитить все, что вы любите. Но, — он флегматично проследил за разлетевшейся полкой, — не сегодня. Впрочем, ваш образ достаточно сильный и светлый, чтобы подойти этой грушевой красавице, — он открыл пятую коробку и протянул Джинни следующую палочку. Не срослось — я едва успела отскочить, чтобы не попасть под сноп агрессивных ярко-красных искр. После того, как они достигли старого потертого пола, в воздухе отчетливо запахло горелым. — Хотя прошу простить мои поверхностные суждения… Каждый волшебник удивителен и уникален, и в каждом волшебнике скрыта такая же удивительная и уникальная сила. Попробуйте эту. Тис, одиннадцать дюймов.

Атмосфера в магазине стала на порядок светлее еще до того как пальцы Джинни коснулись рукояти. Мне нравились эти моменты — что сейчас, что в прошлом году. Это было что-то вроде любви с первого взгляда, из тех, которые один раз — и на всю жизнь (и которые легче было найти в книгах). В такие моменты я представляла, как чувствовала себя Перси, когда получила свою палочку, и немного жалела, что у меня все еще нет ее воспоминаний. Вряд ли среди тех, что она сохранила в шкатулке, было что-то подобное.

Магия Джинни была практически такого же оттенка, что и ее волосы. А тисовая палочка с удовольствием проводила ее через себя.

— Идем? — старательно сдерживая улыбку, спросила я после того как расплатилась. Сейчас Джинни напоминала ребенка, который впервые увидел карусель. Хотя я была рада, что она не стеснялась показывать такие абсолютно детские стороны.

Джинни спрятала палочку в свой рюкзак и с готовностью взяла меня за руку.

Это был долгий день, полный новых впечатлений — как для нее, так и для меня.

И в чем я была абсолютно уверена: ни один из семьи Уизли, ни Гарри, ни Гермиона сегодня не говорили с Малфоями.

* * *

Двадцать второго августа Перси исполнилось шестнадцать, и с этого момента я просыпалась с мыслью, что не повзрослела за этот год, а еще прочнее вросла в нее. Образы в каждом сне становились все более четкими, и я уже могла различить четыре силуэта в мантиях. Два низких (один из них точно был женским), один худой и довольно высокий (кажется, у него были светлые волосы) и один огромный в сравнении с маленькой испуганной девочкой (я была уверена, что у него есть несколько едва заметных шрамов на правой руке).

Я была уверена, что узнаю их голоса, если услышу, но не могла вспомнить, о чем они говорили.

Просыпаться после таких снов всегда было неуютно и гадко, в особенности — первого сентября, когда я поняла, что с этого дня Нора на десять месяцев останется только в моей голове. У Молли тоже было плохое настроение, хотя она старалась улыбаться и приготовила поистине королевский завтрак, после которого я была уверена, что не захочу есть до следующего утра. Все старались не раздражать ее лишний раз, поэтому собрались и спустились с вещами достаточно быстро.

Беспокойство выместило тоску по дому только тогда, когда мы оказались перед входом на платформу. Весь август, что Гарри провел у нас, не происходило ничего из ряда вон, хотя я была уверена, что несколько раз слышала хлопки аппарации недалеко от дома, за границей участка.

— Хочешь пойти первой, милая? — спросила Молли у Джинни, которая переминалась с ноги на ногу. Ни ей, ни мне не пришлось везти свои вещи — наши сундуки были на тележках у Фреда с Джорджем. Нужно было просто и без усилий пробежать через барьер, как она делала это раньше, провожая всех в Хогвартс.

Одного за другим.

— Потом, — мотнула головой Джинни, отступив за спину Артура. Я была уверена, что еще год назад она представляла этот момент ярким и радостным, и только теперь начала осознавать, что он означает долгую разлуку с родителями.

Пусть и не собиралась больше плакать, хотя для нее это было бы нормально.

Я проводила взглядом братьев и Гарри, а потом прошла за ними сама, чтобы на пару минут оставить Джинни наедине с родителями. Все было подозрительно гладко, хоть и тоскливо — особенно от мысли, что Молли вернется сегодня в абсолютно пустой дом.

Начнет вязать нам рождественские свитера и будет одиноко смотреть в камин по вечерам, не слыша, о чем поют по колдорадио.

Когда я думала об этом, у меня исчезали силы идти вперед. Хотелось вернуться назад и никогда больше не двигаться с места. Я даже была готова прожить в своей комнате до глубокой бесполезной старости, лишь бы не покидать Нору.

И не сталкиваться с трудностями за ее пределами.

Мы прибыли на платформу одними из первых, и я получила возможность искать глазами нужные лица в растущей толпе, но так никого и не смогла найти. Только мельком увидела Джемму, которая почему-то в этот раз была без родителей, но она скрылась в поезде раньше, чем я успела сделать хоть шаг в ее сторону. Но одного взгляда на нее хватило, чтобы малодушное желание сбежать постепенно отпустило меня.

Я скучала.

Почти так же сильно, как буду скучать по дому.

— Мы будем писать тебе каждый день, мама, — пообещала я, обнимая Молли. Только в этот момент я заметила, что Гарри, отозвавший Артура в сторону, о чем-то тихо с ним говорил. Но в нарастающем шуме до нас не долетали никакие обрывки разговора.

— По очереди, — хором сказали Фред и Джордж, вырастая за моей спиной. Они сбежали куда-то сразу, как только оказались на платформе и загрузили вещи в первое попавшееся купе ближе к концу поезда, и появились только сейчас, за пять минут до отправления.

— Составлю график, — проворчала я, но это, в кои-то веки, вызвало у Молли первую искреннюю улыбку за день. Я почувствовала себя так, будто заново прохожу траур младенца. Оставлять ее одну решительно не хотелось, хотя она и была сильнее нас всех вместе взятых.

А меланхолия пройдет — стоит только первому письму о шалостях Фреда и Джорджа дойти домой.

Когда поезд, наконец, тронулся, стало намного спокойнее. Форд “Англия” не полетел на поиски приключений, а Гарри и Рон доберутся в школу, как и все нормальные студенты. А в Хогвартсе у маленького полубезумного эльфа будет не так много вариантов.

— Я зайду после собрания, — пообещала я Джинни, оставляя ее в купе рядом с Луной, появившейся на платформе в самый последний момент. Предстоящее собрание слегка портило мне настроение — каждый год старосты школы менялись, и к ним и к их правилам нужно было привыкать заново. В этом году старосты школы должны были быть с Хаффлпаффа и Рейвенкло, что тоже не прибавляло оптимизма.

Мне следовало бы поторопиться, потому что мало кто терпел опоздания на первое в году собрание. Особенно гиперпунктуальные рейвенкловцы. Я уже подозревала, что отношения сложатся не самым лучшим образом, поэтому сначала почувствовала легкую досаду, когда в третьем вагоне кто-то схватил меня за руку и, втянув в открытое купе, поспешно захлопнул дверь, из-за чего шум коридоров и гудение поезда, с каждой минутой все больше напоминавшего пороховую бочку, остались где-то позади, в другом мире. Несмотря на то, что их от меня отделяла только хлипкая деревянная дверца.

Радость пришла запоздало, вместе с знакомым ароматом, который я ощутила в полной мере, потому что почти ткнулась носом в воротник чужой мантии.

— Вырос, — заметила я вместо приветствия. Я начинала подозревать, что подростки в волшебном мире росли как бобовые стебли Джека.

Но не то чтобы я знала о них много даже в прошлой жизни.

— Еще не видела Оливера? — раздалось у меня над ухом.

Флинт почти выпустил мою руку, и сейчас соприкасались только наши пальцы. Я чувствовала тепло и не без облегчения осознавала, что могу дышать, говорить и думать.

Почти ничего не изменилось и было по-прежнему спокойно. Это давало надежду, что все могло быть по-прежнему.

— Нет, — покачала головой я, все еще опасаясь смотреть вверх. Рассматривать серебристо-зеленый галстук мне сейчас хотелось намного больше. — Катастрофа?

— Катастрофа.

Последнее письмо от Оливера пришло на мой день рождения (сначала я высыпала на себя тонну песка из конверта, и только потом прочла предупреждение, что стоит открывать его осторожно), и, хоть прошло не так много времени, я привыкла знать, как проходит его лето от начала до конца, поэтому слегка страдала от недостатка информации.

— Я думала, вы будете вместе, — осторожно сказала я, убедившись в том, что в купе, кроме нас, никого не было. — Где он?

— Прячется от Маклаггена, — ответил Флинт и, наконец, отступил на шаг, давая мне немного пространства. Его цепкий взгляд задержался на моих волосах, которые стали еще длиннее, чем раньше, потому что мы с Молли слегка переборщили с зельем, но под своей тяжестью они лежали намного лучше, и их даже почти не приходилось укладывать, поэтому пока я решила оставить все как есть.

— Ты тоже от кого-то прячешься? — с подозрением спросила я, понимая, что моего роста достаточно, чтобы закрыть маленькое окошко в двери купе.

— Да, — спокойно согласился Флинт. — Малфой узнал, что Хиггс переходит на позицию охотника, и достает меня уже неделю. Если Малфой что-то хочет, он становится хуже цербера.

Я горестно вздохнула. Один мой друг бегал от третьекурсника все лето, второй сейчас прятался от второкурсника. И эти люди собирались переживать все мои неприятности вместе со мной.

Еще кому кого придется защищать.

— Ты же понимаешь, что я буду напоминать вам об этом еще лет пятьдесят, — проворчала я, тщетно сдерживая улыбку.

— Спасибо, Уизли.

Речь шла не о напоминаниях, и я, наконец, заставила себя смотреть Флинту в глаза. Он выглядел слишком серьезным для простой благодарности.

— Надеюсь, вы не полный подвал трупов у себя прятали, — пробормотала я, переведя взгляд на окно и понимая, что впервые в жизни, в этой и в прошлой, безнадежно куда-то опаздывала. И жалела скорее о том, что не чувствовала угрызений совести.

— Полный подвал трупов нам бы простили, — иронично сказал Флинт, но выражение его лица в этот момент показалось мне незнакомым. Раньше я такого еще не видела. — А портрет моей матери — нет.

— Интересная расстановка приоритетов. Это запрещено?

Он помедлил с ответом и мягко отодвинул меня в сторону, чтобы выглянуть и проверить обстановку, после чего вышел и утянул меня за собой. К счастью, в направлении первого вагона, а не последнего.

— У портретов остается какая-то часть памяти и знаний, — Флинт заговорил только тогда, когда мы прошли через толпу хаффлпаффских третьекурсников, больше похожих на милых гомонящих тетушек. — Не все, меньше половины, но это достаточно серьезно. В прошлый раз отцу потребовалось несколько дней, чтобы выбить разрешение самому ее уничтожить. Ему повезло, потому что он знал пару чьих-то неприятных тайн. В этот раз он не ждал гостей, поэтому не успел бы подстраховаться.

— Твоя мама, — помедлив, начала я, обнаружив, что второй вагон остался позади, как и третий, — научила тебя тому, что так расстроило твоего отца?

— Нет, — почти сразу сказал Флинт, останавливаясь в паре шагов от купе старост. Я слегка смутилась, понимая, что меня просто довели сюда. Спокойно и без приключений.

Очень мило с его стороны.

— Но она подсказала, с чего начать.

* * *

— Джемма? — осторожно позвала я. — С тобой все в порядке?

Джемма молчала, уткнувшись в книгу, с того момента, как закончилось собрание. Она не отреагировала на легкий шум, когда Пенни, дождавшись, что все, кроме нас, выйдут, наглядно показала мне, как могут скучать тактильные люди (и я почти передумала искать Оливера после этого) и назначила “тайное свидание” через три часа в тамбуре последнего вагона, чтобы мы могли обменяться новостями и впечатлениями.

— Не совсем.

Продолжения не последовало. Я привыкла, что наше общение летом складывалось легко. Джемма довольно много писала мне, хоть и почти никогда не начинала разговор первой.

И на все вопросы она отвечала подробно и обстоятельно, даже на самые пустяковые.

— Тебя расстроило, что Майлз оказался таким придурком? — предположила я, присев рядом с ней.

За озорными карими глазами и обаятельной улыбкой семикурсника Роберта Майлза, которого назначили старостой школы в этом году вместе с тихой и непрошибаемо спокойной хаффлпаффкой Элизабет Ванд, стояла мстительная натура. Он разделил уже сработавшиеся пары старост факультетов на патрулированиях, и я даже не удивилась, когда нам с Джеммой достались самые неудобные дни и самые неудобные этажи. Похоже, к пальме первенства среди лучших учеников курса все же прилагалась неприязнь одного доставучего факультета.

Хотя во всем остальном Майлз был предельно вежлив, и атмосфера на первом общем собрании была куда как лучше, чем в прошлом году. Но я все равно напрягалась, ожидая худшего.

— Нет.

— Я очень скучала по тебе, — честно сказала я. Если бы Джемма не хотела разговаривать, она бы уже вышла и пошла к кому-нибудь из своих, с кем можно было бы посидеть в тишине. Но она осталась здесь, создавая вокруг себя атмосферу подавленности, которая прошибла меня даже через окклюментивный блок.

И явно не хотела оставаться одна.

— Я тоже.

Джемма продолжала смотреть в книгу, но ее глаза не двигались. Вряд ли она вообще видела текст перед собой.

Мы переписывались с ней вплоть до конца каникул, и она не писала мне ни о чем, что могло ее расстроить. Или же просто обходила эту тему в разговорах.

Джемма довольно много говорила о своих родителях в первый месяц. Она была поздним, единственным и горячо любимым ребенком и правда каждый год привозила в школу дополнительный чемодан с шоколадом. Правда, в прошлом году раздала испуганным первокурсникам почти весь свой запас в первую же неделю.

А сегодня, я была уверена, ее родителей не было на платформе ни минуты.

Джемма отрастила челку и теперь закалывала ее назад с помощью красивой серебряной заколки, украшенной мелкими белыми цветами, которые выглядели как живые. Ее лицо казалось от этого еще более светлым.

Открытым и красивым.

Но очень печальным.

— Не хочешь говорить о том, что тебя расстроило? — упрямо, но мягко продолжила спрашивать я. Я не знала, как говорить с Джеммой о том, что ее расстраивало, потому что до этого момента вообще не представляла, что ее может что-то расстроить, но чувствовала, что оставлять эту тему не стоит.

— Не знаю, как о таком говорить.

— Хорошо, — покладисто согласилась я, доставая из кармана мантии плитку шоколада, которую припасла на случай непредвиденных обстоятельств. Шоколад был маггловским, но все равно оставался довольно вкусным, хоть и довольно сильно отличался от волшебного, и я подумала, что Джемме будет интересно его попробовать. — Если захочешь, ты можешь написать мне об этом. Только не молчи, если тяжело.

Она легко вздрогнула, как будто вспомнила о чем-то, но с готовностью взяла в руки половину плитки. А затем и вторую. В моем понимании это значило, что маггловский шоколад теперь тоже имел право на существование.

Аура подавленности не исчезла насовсем, но я заметила, что к концу плитки настроение Джеммы выровнялось. Теперь, когда слабые или хорошо спрятанные эмоции не улавливались, приходилось обращать пристальное внимание на детали.

Самой важной деталью было то, что она, наконец, закрыла книгу и, повернув голову вбок, посмотрела мне в глаза.

— Я тебе расскажу, — решительно сказала Джемма, отложив книгу в сторону. — Когда найду слова для этого.

— Хорошо, — серьезно кивнула я и развела руки в стороны в приглашающем жесте. — Обнять тебя?

Я знала, что Джемме нелегко было просить о таких видах поддержки, несмотря на то, что ей явно нравилось прикасаться к тем людям, к которым она была привязана, поэтому предлагала такие вещи сама.

И спустя несколько секунд, осторожно зарываясь пальцами в ее удивительные волосы, я с легкой тоской подумала о том, что этот год только начался —

и уже с драмы.