Poor poor Persephone (джен)

«Я надеялся, тебе не придется вспоминать эту историю, Перси».

Аид принес письмо от Чарли за неделю до рождества, сделав небольшой кружок, потому что изначально летал к нему с короткой запиской от Молли. Первый ответ я получила ближе к концу ноября: Чарли писал, что у него пока нет свободной минутки, чтобы рассказать что-то нормально, поэтому обещал прислать подробности позже, когда часть драконов впадет в свою сезонную спячку.

Со всей суматохой, в которой прошли последние два месяца, я и думать об этом забыла. Само письмо получилось вскрыть только после ужина, когда от подготовки к завтрашней контрольной по зельям начала гудеть голова.

«Джинни только родилась, и мама много болела. Не люблю вспоминать это время: тетушка Мюриэль бывала у нас почти каждый день, чтобы присматривать за ними днем, а папа заработал переутомление, потому что много работал и почти не спал по ночам».

Мне приходилось вчитываться в каждую строчку несколько раз, потому что я хотела прочесть письмо сегодня, несмотря на то, что глаза слипались. Ночные лекции по астрономии были отменены, и теперь у нас была только теория по пятницам, что очень сильно облегчало жизнь. В декабре почему-то резко возросло романтическое настроение (похоже, все стремились снять напряжение, потому что домашних заданий стало как-то неприлично много), и две недели назад шестикурсница Натали Тэйл лишилась пятидесяти баллов за «поведение, порочащее репутацию школы», а мы со Стивенсоном выслушали лекцию от декана вместе с ней, потому что в попытке поймать ее раньше мистера Филча во время своего патрулирования оказались не в том месте и не в то время.

Но зато в крайне неловкой ситуации.

Как оказалось, ничто так не стимулирует разучить сигнальные чары за пару дней, как острая необходимость остановить гормональный взрыв. Я подозревала, что это была всего лишь генеральная репетиция перед весенним обострением, когда факультеты начнут соревнование по количеству снятых баллов за короткий период.

«Мы были сами по себе, но сама понимаешь, нам с Биллом приходилось почти все время следить за Фредом и Джорджем — с того момента, как научились ходить, они переставали двигаться, только когда засыпали».

Мы со Стивенсоном тоже переставали двигаться только тогда, когда засыпали, и спали урывками, по очереди, сменяя друг друга, потому что третьи и четвертые курсы можно было остановить парой безобидных обездвиживающих ловушек рядом с портретом, а старшие снимали их без проблем. Из-за этого все слилось в один бесконечный день. Оставалось продержаться до понедельника: после завтрака все наконец разъедутся по домам, и башня останется во власти Уизли. Я обещала себе, что первые два дня буду спать, даже если Фред с Джорджем решат взорвать все туалеты в замке или ванную старост.

«Ты была еще слишком маленькой, чтобы нагружать тебя заботой о младших, но хотя бы сидела тихо и иногда присматривала за Роном — когда маме было совсем плохо. Но чаще всего ты оставалась одна. Если честно, мы с Биллом до сих пор чувствуем себя виноватыми за это, нам не следовало забывать о тебе».

— Иди-ка ты спать, Уизли, — заметил у меня над ухом Вуд, оторвавшись от моего конспекта по зельям. Мне было не жаль, особенно с учетом того, что я не помогала ему с учебой ни в чем другом. Разве что иногда мотивировала дойти до библиотеки и не оставлять домашнюю работу на последний момент. Это был просто дополнительный бонус за возможность привалиться к теплому боку, устроившись на одном из диванов в гостиной.

С наступлением зимы тепло стало одним из самых ценных ресурсов. Благодаря магии замка все стены и каменные подоконники были теплыми, но этого тепла перестало хватать, когда начался период жуткого снегодождя и пронзительного ледяного ветра. Вставать по утрам становилось все тяжелее, а от мысли, что нужно выйти из теплой гостиной в промерзшие коридоры, хотелось выть.

— Десять минут, — пробормотала я. Письмо от Чарли не было длинным, но некоторые моменты хотелось немного обдумать по мере сил. Как, например, то, что семеро детей не дались Молли так легко и приятно, как казалось.

Даже магический мир не мог уберечь от подобных рисков. Не то чтобы я собиралась заводить семерых детей, выла от мысли даже об одном, но эта сторона вопроса была малоприятной. Я надеялась, что такое количество не подсократило Молли жизнь или что-то в этом духе.

Терять ее рано очень не хотелось.

— Что-то важное? — осторожно спросил Вуд, повернув голову и заглянув в письмо, и мне было слишком лень его одергивать. У него вообще не существовало такого понятия, как личное пространство — он считал, что если люди хотят сохранить какие-то дела в секрете, то занимаются ими в одиночестве.

В чем-то Вуд был, конечно, прав, и именно поэтому его вмешательство не раздражало так, как могло бы.

— Чарли впервые в жизни написал больше одного абзаца, это важно, — фыркнула я.

«Из-за того, что мама болела, все были заняты более важными вещами, и некому было следить за садом. Все случилось, когда мы все одновременно отвлеклись — я хорошо помню. Это было воскресенье, папа уснул с Роном в гостиной. Тетушка Мюриэль ворчала с самого утра, и мы с Биллом увели близнецов на улицу, чтобы не слушать ее, а ты ушла читать в сад».

Мне было интересно — какой сад, потому что летом вокруг Норы росли максимум сорняки и трава. Деревья были, но достаточно далеко — рядом с ними братья летали на метлах, чтобы в случае чего не бросаться никому в глаза.

«К нам вернулись гномы. Папа говорил об этом как-то за завтраком, но у него не было времени обновить защиту вокруг дома, чтобы не пускать их. Ты их никогда не видела, и они тебя напугали. Как ты могла заметить, сада у нас больше нет. Папа перенес свой гараж на то место, где потом совсем ничего не выросло, потому что мама начинала плакать каждый раз, когда видела этот участок».

— Гномы не животные, — на всякий случай напомнила я, когда Вуд, читавший гораздо быстрее в силу того, что спал сегодня всю ночь, а не пару часов перед завтраком, дошел до этого места одновременно со мной и уже открыл рот, чтобы прокомментировать. — Они в какой-то степени разумны.

— Это ты так думаешь, — фыркнул Вуд, который, в отличие от меня, ходил на уход за магическими существами, но продолжать эту тему не стал.

«Был пожар, но мы видели его только издалека. Папа успел потушить его к тому моменту, как мы прибежали. Это был твой первый магический выброс, и в Мунго потом сказали, что ты довела себя до истощения, поэтому последствия были такими критическими. Они вылечили ожоги, но ты почти год ничего не видела и не хотела ни с кем разговаривать».

Мне стало жаль Перси — в очередной раз — и я поймала себя на том, что привыкла испытывать к ней жалость. Это была обратная сторона любого чувства, которое она вызывала. Неудачи сыпались на нее еще больше, чем на меня в прошлой жизни, а это был довольно серьезный показатель.

«В больнице папе сказали, что твое цветовосприятие никогда не восстановится. Мы с Биллом были слишком маленькими, чтобы понять все термины, а потом никогда не говорили об этом с родителями, потому что опасались, что мама снова начнет плакать. Мы слышали, как потом папа рассказывал ей что-то про то, что твои глаза могут воспринимать только какие-то длинные волны, но я почти ничего не запомнил из этого. Не знаю, как папе пришло в голову, что ты будешь видеть мир нормальным, если дать тебе увидеть магию, которая нас окружает, но, когда он сделал для тебя первые очки, ты хотя бы стала говорить и перестала нас сторониться».

Я настолько привыкла к шуму в гостиной, что не сразу поняла, что откуда-то взялась тишина. На Гриффиндоре не принято было использовать заглушки — все, кто хотел позаниматься в тишине, уходили в спальни или в учебные классы — но довольно легко было выявить связь между палочкой в руке у Вуда и тем, что до нас не долетали привычные вопли.

«Мне жаль, что тебе опять пришлось все это пережить. Обещаю приехать на твое семнадцатилетие и научить тебя паре заклинаний, которые действуют на драконов — они довольно сложные, но и против троллей с ними будет идти не страшно. А до этого постарайся никуда не влипать, ладно?»

Я хмыкнула. Билл в своем письме написал примерно то же самое — никаких проклятий до совершеннолетия, а потом он обязательно меня чему-нибудь научит. Поэтому пока мне стоит себя беречь и никуда не ввязываться.

По-моему, отличный план, рада, что хотя бы два брата у меня очень мудрые.

«И, надеюсь, ты не чувствуешь себя ущербной теперь, когда обо всем знаешь. Ты — Уизли, и ты ничем не хуже остальных. И мы любим тебя.

Чарли».

— Теперь ты знаешь про меня немного больше, — бодро сказала я, чтобы как-то смягчить возникшее напряжение. Тихо в гриффиндорской гостиной было только очень рано утром, а сейчас время еще даже не дошло до отбоя.

— Ты поэтому не смотрела на меня? — скороговоркой спросил Вуд. Кажется, этот вопрос очень его волновал, но он все не решался его задать. — В больничном крыле.

— Да, — легко ответила я. Мне несложно было хранить эту тайну от друзей, но прямо сейчас я почувствовала себя лучше оттого, что кто-то из них о ней знает. — Тебе не идет быть черно-белым. Но сейчас все в порядке, уверена, ты на самом деле такой, каким я тебя вижу. Хорошо, что во всем есть магия.

По правде говоря, я ни на кого старалась не смотреть много, кроме Фарли, которая не вызывала диссонанса, и Флинта, который приходил очень поздно, но не думала, что это будет так заметно.

Вуд посмотрел на меня тяжелым взглядом. Я понимала его — такие вещи трудно укладывались в голове и заставляли становиться немного взрослее ради осознания, что кто-то видит мир совсем другим.

Осознания, которое, по своей сути, ничего не дает.

— Иди спать, Перси, — наконец сказал Вуд, легко хлопнув меня по плечу. Он отменил заклинание, из-за чего все звуки гостиной обрушились на нас разом. — Спокойной ночи.

Я хотела спросить, чем он руководствуется, когда выборочно зовет меня по имени, но решила, что эта тема уже не для сегодняшнего дня.

— Спокойной ночи, Оливер.

Оказавшись в спальне, я еле заставила себя переодеться в пижаму — был слишком велик соблазн забраться под одеяло прямо в своих капустных слоях одежды — и, нагрев постель заклинанием, с наслаждением зарылась лицом в подушку. Сон не шел — то ли от усталости, то ли от количества мыслей — и, устав ворочаться, я вытащила из-под подушки дневник, в котором стала делать записи все реже, с того момента как попала в школу, и ручку, которую так и не вернула, потому что Лаванда не вспомнила, у кого ее взяла. Но, оставив пометку напомнить Чарли и Биллу, что они ни в чем не виноваты, неожиданно для себя отключилась.

* * *

Понедельник выдался неожиданно снежным, будто погода решила сжалиться перед рождеством и превратить замок в сказочный стеклянный шар. В воздухе витал аромат имбирного печенья и специй, а у дверей большого зала тянуло хвоей. Мне нравилось рождество, даже в волшебном мире оно вселяло ощущение, что ничего плохого в эти дни произойти не должно.

На улице было довольно тепло в сравнении с предыдущей неделей, и крупные хлопья снега быстро таяли на волосах. Я пожалела, что, спускаясь с Вудом вниз, чтобы проводить своих на каникулы, не взяла шапку.

Кареты сменились на закрытые сани, потому что путь до станции зимой пролегал через замерзшее озеро. Но фестралы никуда не делись. На фоне белого снега они выглядели чуть менее зловещими, чем в вечернем свете фонарей, но от этого не перестали казаться одинокими и несчастными.

Вереница саней должна была тронуться в половину одиннадцатого, оставалось чуть больше десяти минут.

Чуть больше десяти минут на сомнения.

— Ты их видишь, — сказала Фарли, проследив за моим взглядом. До этого она молчала, разве что кивнула в ответ на пожелание доброго утра. Я планировала выполнить свой дружеский долг (что к этому моменту делала уже четыре раза — когда мы ходили вместе в Хогсмид) и, оставив ее здесь, вернуться обратно в замок, но теперь уже вряд ли смогу пройти мимо любопытства, с которым она смотрела в сторону фестралов.

Это выражение делало ее лицо очень милым.

— Да, — кивнула я, все же стягивая с руки перчатку. Фестралы стояли смирно и не реагировали даже тогда, когда не видевшие их студенты случайно на них натыкались. Раз ни один гиперактивный ребенок не погиб под их копытами, ничего не должно было случиться.

Мне было интересно, каковы они на ощупь. И я верила, что правила, применимые к обычным лошадям, с ними тоже работают, в конце концов, фестралы были достаточно разумными, чтобы различать угрозу.

— Можешь?.. — начала Фарли, отправляя в карман одну из своих милых темно-зеленых перчаток с забавными серебристыми змейками, и, правильно расценив ее просьбу, я осторожно взяла ее маленькую ладонь в свою, чтобы направить. — Всегда было интересно, какие они. Нам говорили, что они довольно добродушные, хоть и вредные, поэтому их не нужно бояться. Они любят детей.

Ближайший к нам фестрал оказался не против того, чтобы его осторожно погладили по шее. Его кожа оказалась очень гладкой и очень теплой, как нагретый на солнце камень.

Фарли вздрогнула, как человек, наткнувшийся на что-то в абсолютной темноте, но руку не убрала.

Вместе с прикосновениями стало намного легче воспринимать фестралов как что-то земное. В конце концов, они не сами себя такими создали.

— Десять минут, — прокомментировал Вуд за моей спиной, но, вопреки обыкновению, говорил негромко и без излишнего трагизма. — Ровно столько нужно Перси Уизли, чтобы найти зверушку четвертого класса опасности и выше.

— Спасибо, милый, — тихо сказала я фестралу и развернулась, чтобы выдержать атаку многозначительных взглядов. Но этого не произошло — и Вуд, и Флинт, замерший рядом с ним, смотрели на фестралов с одинаковым мрачным выражением.

Они тоже видели. Как оказалось, таких людей очень легко отличить в толпе — среди нас я заметила еще по крайней мере двоих.

Смерть вообще была популярной малоприятной штукой, а живые напоминания о ней не вызывали ни у кого восторга.

— Они не выбирали, какими родиться, — пожала плечами я, натянув перчатку и стряхнув снег с волос. — И не виноваты в том, что люди такие суеверные.

— Профессор Кеттлберн потерял четыре пальца, пока не перестал думать в таком ключе, — мрачно заметил Флинт и наконец перевел взгляд на меня. Последнюю неделю у него не было настроения, и это ощущалось без особого труда, но никакие расспросы не дали результата, а Вуд, который что-то знал, говорить об этом отказывался. — Пообещай, что не найдешь какого-нибудь спящего дракона, пока нас нет.

— Никаких драконов на каникулах, — с самым честным видом пообещала я. И мне даже не пришлось лгать — я сама свято верила в то, что говорила. Фарли тихо хмыкнула, и я легко сжала ее руку на прощание. В отличие от Пенни, которую можно было обнимать сколько угодно, когда мы сбегали друг к другу во время патрулирования, Фарли все еще казалась мне достаточно отстраненной и не привыкшей к активным тактильным атакам. — Счастливого рождества.

Попрощавшись, я отправилась к замку с твердой уверенностью, что драконов на каникулах действительно не будет. Даже иносказательных.

* * *

— Мы назовем ее…

— …«Выбор Персефоны».

Мое рождественское утро началось с того, что Фред и Джордж синхронно чмокнули меня в щеки. Знала бы, что меня ждет такая массированная атака семейными ценностями, попыталась бы уложить волосы перед выходом из спальни. Восторг близнецов был вызван моим подарком — порошком из перьев болтрушайки, которые были необходимы для изготовления сыворотки правды в любой ее модификации. Он не стоил баснословно дорого (пять сиклей за унцию), но был единственными ингредиентом, который не найдешь в школьном наборе за общий курс. Близнецы собирались создавать всю игру с нуля, в том числе и делать карточки с вопросами для правды и с заданиями для действий, и деньги, которые они не потратили на ингредиенты, могли понадобиться им для чего-нибудь другого.

Зная их фантазию, я уже заранее содрогалась.

— Это просто кошмарное название, — фыркнула я, понимая, что замечание даст ровно противоположный эффект.

— Мы знали…

— …что ты одобришь.

— Кстати…

— …почему на тебе еще нет фирменного свитера Уизли?

— Я еще не открывала подарки, — пояснила я, подавив зевок. — Хотела убедиться, что вы друг друга не поубивали.

Я честно продержалась весь понедельник, потому что неожиданно тихий замок показался мне пугающим и неуютным, и это чувство не покидало меня даже в спальне. Но во вторник, после тихого и лампового завтрака — почти как дома — махнула на все рукой.

И умудрилась проспать праздничный ужин. Не то чтобы мне было о чем жалеть, просто это было, возможно, слегка невежливо, учитывая количество учеников. Но мне хотя бы хватило ума предупредить братьев.

— Учти, что сегодня…

— …у нас в гостиной…

— …костюмированная вечеринка.

— Без свитера от Молли Уизли…

— …вход воспрещен.

Близнецы умчались наверх в спальни мальчиков, вероятно, чтобы проконтролировать, что Гарри и Рон тоже будут одеты как подобает, а я поняла, что откладывать дальше бессмысленно, и вернулась в свою спальню гипнотизировать горку подарков. Особенно меня интриговали два больших свертка — один должен был быть от Молли, а второй не был подписан, но вряд ли кто-то старый и добрый захотел прислать мне еще чью-то семейную реликвию.

Не считая Аида, это были мои первые подарки за долгие годы, потому что с друзьями в прошлой жизни мы были знакомы так много лет, что пришли к соглашению ничего друг другу не дарить. А теперь я никак не могла свыкнуться с мыслью, что все это мне. То есть, оставляя подарки на почте в Хогсмиде, чтобы они были отправлены с совами к рождеству, я примерно представляла, что тоже без них не останусь, но воспринимала это как должное, не представляя, какое волшебное ощущение при этом появится.

Подарок от Молли я открыла первым, переодевшись из пижамы, натянула на себя мягкий, прекрасный и, к счастью, белый свитер с красной буквой «П» и с удовольствием съела один из дюжины больших сладких пирожков. Второй большой сверток оставила напоследок.

Подарок близнецов тоже заслуживал атаки семейными ценностями — в маленький бумажный сверток была вложена карта мародеров с припиской, что подарком является не она, а «абонемент на постоянное использование до окончания седьмого курса». Это был довольно рискованный подарок с их стороны («Ты же не будешь выслеживать нас по ночам, правда?»), но полезнее придумать было сложно.

Подарок от Пенни был очень многозначительным, и я поняла, почему неделю назад она так активно расспрашивала меня про цвета магии всех, кто меня окружал. Осторожно разрезав нежно-лиловую ленту на ее подарке, я вытащила три пары блокнотов. Красный и чернильно-синий. Красный и солнечно-желтый. Красный и небесно-голубой. Флинт, Вуд и Фарли. Со стороны Пенни было крайне мило пронумеровать красные блокноты, чтобы я ничего не перепутала, правда, я пока не планировала писать кому-то так же часто, как ей.

Подарок от Фарли (в патриотичной зеленой обертке с серебристой лентой) я открывала с некоторой опаской, потому что у меня еще не закончился тот шоколад, который она вручила мне в больничном крыле. Но шоколада оказалось сравнительно немного — одна гигантская плитка, такая же по площади, как и книга по трансфигурации, которую я нашла под ней. И я даже не знала, что подо что подбиралось, потому что перфекционизм Фарли существовал на каком-то нечеловеческом уровне.

К тому моменту, как я добралась до последнего свертка, уже сама, наверное, стала напоминать рождественскую ель — в ворохе подарочных упаковок. Подозрения закрались в тот момент, когда я увидела черную шерсть, а после, глядя на преувеличенно милую морду плюшевого цербера («Флинт просил передать, что если ты продолжишь влипать в неприятности, то в следующий раз это будет тролль»), не могла перестать смеяться.

Похоже, это рождество претендовало на то, чтобы стать лучшим в обеих моих жизнях.