Старушка Петти (джен)

Когда Петунья успокоилась, директор зоопарка рассыпался в извинениях и лично поднес ей чашку крепкого сладкого чая. Пирс и Дадли были так напуганы, что несли жуткую чушь. Когда они уже сидели в машине, Дадли рассказывал, как змея чуть не откусила ему ногу, а Пирс клялся, что она пыталась его задушить.

— А Поттер разговаривал с ней — ведь так, Поттер? — внезапно сказал Пирс. Петунья напряглась. Значит, не она одна?.. Но ответа не последовало.

Еле успокоив детей, Петунья и Вернон дождались прихода Илоны, сдали ей Пирса, и тогда-то и разразилась буря. Вернон нашел взглядом мальчишку, стремительно покраснел и даже говорил с трудом.

— Иди... в чулан... сиди там... никакой еды, — это все, что ему удалось произнести, прежде чем он упал в кресло, и подбежавшая Петунья подала ему большую порцию бренди. Её мысли были пусты, что после такого дня было просто прекрасно.

После часа ворчания на все лады по поводу произошедшего, Вернон собрался вздремнуть. Дадли уткнулся в свой новый телевизор в комнате. Петунья даже не подумала попытаться уложить сына спать, а молча прошла в душ, и затем — в спальню, чтобы привычно лечь с левой стороны кровати...

Почему слева? Она же не любит спать со стороны окна! Она же...

Боль в груди взорвалась тысячами осколков, фейерверк мыслей взорвался в её голове и море воспоминаний наполнило её мысли. Петунья резко вскочила с кровати и зажала себе рот, чтобы не закричать.

Она — ведьма.

Черт возьми, она — ведьма! Они с Лили! Лили... Лили мертва! Мертва!

По щекам полились слезы. Петунья оглянулась на Вернона. Тот, как всегда, захрапел сразу, как лег. Осторожно, стараясь не шуметь, Петунья выскользнула в коридор и спустилась по лестнице. Взгляд ее упал на чулан. "Гарри", — Петунья помедлила, но все же прошла на кухню. Сейчас надо сесть в кресло и основательно подумать.

Она ведьма. Ведьма! Как же так вышло?

Она помнила, как к ним в дом пришла эта женщина, Августа Лонгботтом. И ошарашила родителей тем, что имя их старшей дочери есть в списке учеников Хогвартса, что случайно обнаружилось во время внеплановой проверки Попечительским Советом. Они, конечно, не поверили. Не творилось с ней чудес, как это было с Лили. Тогда ведьма решила проверить ее каким-то заклинанием. "Ostende!" Точно! И ее аура засветилась. Она оказалась волшебницей, тогда, когда уже и не хотела ею быть. Родители даже не знали, как себя вести. Обрадоваться? Но они так упорно хвалили ее за нормальность, чтобы у Петуньи и мысли не возникало, будто ее ценят меньше, чем Лили. Да, ей было всего тринадцать, но она все понимала. Да еще и оставалось неясным, почему к ней вовремя не пришло письмо. Об ответе Дамблдора на свое собственное послание Петунья тогда умолчала. Она не доверяла магам. Она не понимала, что происходит и не хотела она уже в эту школу! Впервые в жизни она закатила тогда истерику, топала ногами и орала на весь дом. Ее насилу успокоили, и тогда-то Августа и сообщила, что ее желание не имеет никакого значения. В ней есть сила, и если Петунья не научится ее контролировать — будет беда. А маги не могут позволить такого расточительства. "Так что тебе придется идти в школу, девочка", — сказала тогда миссис Лонгботтом .

Она до сих пор не знала, как все смогли утрясти. И ей очень хотелось узнать: почему же так вышло? Сначала Петунья была слишком зла на магический мир. Нет, ну что они себе позволяют! Мало того, что разбили сначала все надежды, так еще и вместо извинений запихнули ее на первый курс, параллельно с Лили, к одиннадцатилеткам! Лили тогда смеялась над ней, вредная маленькая сестрица. Звала ее "Старушка Петти". Старушка Петти! Как она могла забыть! Вскоре ее так называл весь Хаффлпафф, куда ее распределила, подумать только, шляпа. Дополнительный повод для расстройства — этот факультет считался самым отстойным в школе. Не то чтобы это было важно для нее, но Лили ей высказала много претензий по этому поводу. Мол, мало того, что ее старшая сестра учится на ее курсе, так еще и факультет тупиц выбрала!

Она долго привыкала. Магия, как и прежде, казалась ей сплошным хаосом. Разве может что-то получиться от размахивания палочкой? Более или менее были понятны зелья, но до чего же противны. Нет, магия ей не нравилась. Дети относились к ней плохо. Ее однокурсники посмеивались над переростком, а ровесники, хоть и предлагали помощь, были слишком снисходительны. По крайней мере, ей так казалось. А главное! Ей не давали убираться самой! Все делали некие домовые эльфы. О, как же это выбивало из равновесия подростка Петунью! Одно лишь было неизменным — она следила за своей сестрой.

Лили, конечно, попала на самый неподходящий, самый шумный и безобразный факультет из всех возможных. Одна только их четверка Мародеров! Слово-то какое, о чем они думали? И вели себя они просто отвратительно. Хорошо, что Лили с ними не особо общалась. Все шушукалась с этим Северусом. Неприятный тип. И здесь от него было не скрыться. Сколько раз Петунья пыталась прочистить Лили мозги, но теперь у нее был способ сбежать — гостиные у них были разные. Вот же глупость. Сестры должны жить вместе! Именно с такой претензией она пошла к директору. Но тот, словно давно невзлюбил Петунью, отчитал ее, попенял, что не в духе Хаффлпаффа такая любовь к уединению, и вообще: "Поищите-ка, мисс, себе друзей на факультете и не лезьте в традиции школы". Конечно, не в такой формулировке, но посыл Петунья поняла. И сделала себе зарубку на память. Своих обидчиков она запоминала всегда.

Через какое-то время Петунья смирилась с новым для себя миром. Магия и магия. Значит, она должна стать лучшей и здесь. И юная Эванс вгрызлась в гранит науки. А потом нашлись люди, которые полностью изменили ее жизнь.

Что произошло? Как и почему она превратилась обратно в скучную, непримечательную, нормальную Петунью? Чем она занималась после школы? Курсами для машинисток! Петунья хотела выучиться на целителя, а не на машинистку! С "Превосходно" по зельям! И вместо всего этого вышла замуж за Вернона. У них родился Дадлик, затем подбросили Гарри... Гарри! О боже!

Петунья снова разрыдалась. Ее сестра мертва, а Гарри, сын Лили... как ему все объяснить? Как вымолить прощение за прошедшие годы? "Сможешь ли ты меня простить, Лили? Я даже не знаю, как так получилось, но это не оправдание. Как я могла позволить тебе умереть? Дамблдор писал, что тебя убил Тот-Кого-Нельзя-Называть. Но мы же договорились: никакого Ордена Феникса! Почему ты не послушалась? Как я просмотрела? Гарри... что мы сотворили с Гарри!", — Петунья пыталась сопоставить хоть какие-то факты.

Так. Стоп. Как в ее жизни появился Вернон? Их знакомство она помнила очень смутно, свадьбу — чуть лучше, но ничего определенного Петунья назвать не могла. Петунья не знала, кто их знакомил, каким было ее свадебное платье, и кто присутствовал на торжестве. Но что страннее всего, беременность Дадликом тоже словно прошла мимо нее, а ведь это самое счастливое время материнства! Как вообще она снова начала жить жизнью магглы? Где все ее друзья — они же должны быть — почему никто не пришел и не настучал ей по голове, не вернул в волшебный мир? Исчезла ли ее способность творить магию, и если исчезла, то почему? Могло ли с ней случиться что-то, в результате чего она лишилась способности колдовать?

Так не должно быть, творить магию — как дышать. Это не болезнь, от магии нельзя излечиться. Мог ли кто-то заблокировать магию Петуньи? Необходимо проверить. И почему она так ненавидела волшебство и племянника? Почему она не делала последние годы ничего, кроме ведения хозяйства? Разве это была она? Что вообще происходит?!

"Спокойно, — сказала сама себе Петунья. — Я — с Хаффлпаффа, а хаффлпаффцы панике не поддаются. Необходимо разобраться. Что мы имеем? Мы имеем разрушенные семейные отношения. Если я не могу толком вспомнить, как выходила за Вернона и почему, не понимаю, отчего ненавидела родного племянника, значит, кому-то это было надо? В мире волшебников проще простого стереть память. Но зачем? Это нужно узнать. Ни в коем случае нельзя дать понять, что что-то изменилось. Мерлин, скоро же должно прийти письмо из Хогвартса! Придет ли оно Дадли? Что, если мой сын — сквиб? Если подумать, с ним ничего волшебного не происходило. Точнее, происходило, но было связано с Гарри. Но ведь и со мной было так же! Что, если с ним поступят, как со мной?! Тогда дело замяли. Но это потому, что мои родители — магглы. Почему же я сама все не выяснила? Я ведь собиралась. Так, потом. Сначала надо... С чего же начать? Гарри! Даже если это будет подозрительно — ну и пусть!", — с этой мыслью Петунья решительно встала и направилась к холодильнику. Соорудив пару сэндвичей, она положила их на тарелку и подошла к чулану. Стучать было страшно. Теперь, помня все, она боялась посмотреть на племянника. Чувство вины давило. Она отперла щеколду и открыла дверь. Гарри либо спал, либо притворялся спящим. Что же, это к лучшему. Петунья едва слышно подошла, поставила тарелку на пол около кровати, так же тихо закрыла дверь и задвинула щеколду на место, чтобы не вызвать подозрений. А затем поднялась в спальню и легла слева. Все же ей не нравилось спать у окна. Да еще и Вернон храпел. Но она так устала за этот суматошный день, что быстро заснула.

Петунья наблюдала, как муж и сын поглощают завтрак. Вернон был отвратителен — вылитый морж. Это одутловатое лицо и толстая шея! Сходство придавали еще и пышные усы. Как Петунья могла целовать это? Впрочем, о чем это она. Когда в последний раз они целовались? Вернон не был ласковым мужем, он думал только о работе и сыне. Единственное, что у них было общего — Дадлик, и, пожалуй, ненависть к Гарри. Откуда только она у мужа? Что маленький мальчик успел ему сделать? Впрочем, на Гарри тратились хоть и небольшие, но деньги. Для такого человека как Вернон этого было достаточно. Как она могла выйти за него замуж? Единственное достоинство Вернона — способность обеспечивать семью. Кому-то этого вполне хватало, но точно не ей. О чем они разговаривали все эти годы, кроме общих, избитых тем? Когда он делал ей комплименты? Она не могла вспомнить подобного. По ее логике, у супругов должны были быть общие интересы!

Она перевела взгляд на сына. Избалованный маленький манипулятор, теперь — то она это понимала. Ленивый, толстый, во всем подражает отцу, даже снобизм Вернона начинает в нем проявляться. И это ее чадо? Вспоминая последние годы, Петунья себя не узнавала, к Дадлику у нее была совершенно безумная, ослепляющая, сжигающая изнутри любовь. Даже не любовь — обожание, на грани безумия. Она никогда не была совсем уж безэмоциональной, но это было чересчур. Эта любовь была больной. Ей даже в голову не приходило не то, чтобы наказать сына за провинность, как делают все нормальные родители, а просто даже воспитывать. Несмотря на всю любовь матери и отца, сын рос сорняком, отлично удобряемым, но сорняком: каждая прихоть исполнялась, ему потакали даже тогда, когда это шло явно во вред ребенку. Петунья с грустью поняла, что в Лили она вложилась больше, чем в свое собственное дитя, но ничего: она сумеет это исправить.

Петунья глубоко вздохнула: сейчас надо было играть роль себя прежней, а это было нелегко. Мало того, что вместо разговоров она хотела связать Вернона и как следует допросить, так еще прежняя она почему-то любила всякие "сюси-пуси". Никогда, никогда Петунья Эванс не сюсюкалась, даже в детстве!

— Дорогой, — еле сдерживая себя начала она. Вернон кивнул из-за газеты. — Дорогой, уже лето, а у Дадлички все штаны прошлогодние!

"И он в них уже не влезает", — с грустью подумала Петунья.

— Угу.

— Надо бы обновить мальчику гардероб.

— Ну, мам, — заныл Дадли, который любил только магазины видеоигр. — Я не хочу...

— Нет—нет, милый, мамочка сама может купить все, что нужно, — заворковала Петунья. — Я бы поехала сегодня в Лондон, там самые лучшие магазины для маленьких джентльменов!

Только там продавали размер Дадли, и сейчас это было удачей для нее.

— А этот? — недовольно спросил Вернон. Петунья еле подавила желание треснуть мужа по голове чем-нибудь тяжелым. "Этот"!

— Так он взаперти, что ж он может натворить? — "может получиться".

— Хм, — хмыкнул мистер Дурсль, не отрываясь от газеты.

— Ты же не позволишь нашему Дадли бегать по улицам оборванцем? — Петунья прекрасно знала, что внешние атрибуты благополучия важны для Вернона.

— Ну, пап! — быстро понял намек Дадли, уж ему — то второй раз просить не требовалось.

— Только быстро, — буркнул муж, доставая бумажник.

— Спасибо, родной, — улыбнулась Петунья. Ей очень надо было в Лондон.