Исчезновения Драко Малфоя (гет)

Примечания:

В прошлых сериях: Белла узнала, что Малфои живы, и поймала Нарциссу с Люциусом на холме, где они ждали Драко...

Утром в воскресенье Драко долго лежал без сна. Было тихо. В эти минуты ничто не говорило о том, что сонный коттедж Поттеров служил эпицентром сопротивления Темному Лорду. Штаб-квартиру окутывало безмолвие подступающего рассвета, нарушаемое лишь глубоким дыханием Гермионы.

Пока Драко наблюдал за ее лицом, скрытым в тенях, она чуть нахмурилась, словно до сих пор решала головоломку. За последние дни он вдруг понял, что ему нравится следить за Гермионой: и когда она отдыхает, и когда двигается, когда командует другими или задумчиво покусывает перо. И тем более он наслаждался мгновениями, когда она вспоминала о нем ни с того ни с сего, замирая на середине шага, и оглядывала комнату, ища его.

Драко шесть лет встречал Гермиону Грейнджер в коридорах Хогвартса и все же за столько времени ни разу не увидел ее по-настоящему. Теперь же ему не хотелось даже моргать, лишь бы не пропустить ни секунды.

Однако за окном занимался рассвет, и ему пора было выдвигаться в Халфхолд-Хилл.

В переполохе из-за подготовки к прибытию родителей Драко успешно подавлял страх, но теперь, при взгляде на спящую Гермиону, в нем пробудилось новое опасение. А вдруг присутствие родителей в штаб-квартире изменит ее чувства к нему? Ведь мать и отец будут жить здесь наряду с Хагридом, и Гермиона все чаще станет задумываться о третьем курсе. Драко помнил, как лежал в больничном крыле, прижимая к себе полностью вылеченную руку, как отправил домой сову, заявляя в письме, что его травма — повод уволить тупицу-преподавателя.

Драко поднялся с постели и начал одеваться, внезапно не в силах смотреть на Гермиону, даже ощутил потребность увеличить расстояние между ними. Над ним вздымалась волна стыда и раздражения. Родителям случалось бывать строгими. Они могли отправить Драко ответную сову, пожелать быстрее поправляться и возвращаться к урокам... но нет. Они увидели возможность очистить Хогвартс от Хагрида. Сколько раз отец называл лесничего позором школы, деревенщиной, ручным дикарем Дамблдора?

Сколько раз Драко поступал так же?

Застегивая зимнюю мантию, он старался очистить разум, но мысли не оставляли его в покое со дня операции в мэноре. Прежние слова и поступки даже начали сниться Драко и так живо проигрывались в подсознании, что он просыпался разбитым. Каждое действие порождало подспудное чувство вины или стыда. Когда Драко чистил зубы, он вспоминал, как отросли передние зубы у Гермионы, как ее глаза наполнились слезами, а они с Крэббом и Гойлом заходились в припадке смеха. Когда он ел, он вспоминал ее яростные слова в Выручай-комнате: откуда ему знать, что думает Добби, которого били едва ли не каждый день, пока эльф готовил и чистил одежду.

Драко убеждал себя, что бесконечные размышления ни к чему не приведут, что как минимум в случае с Добби он был слишком юн, чтобы понять... но этому не было конца и края. Ему хотелось оттолкнуть Гермиону, не дать ей заразиться. Хотелось вцепиться в нее от ужаса, что она вдруг придет в себя и оставит его.

Взгляд Драко переместился на часы. Пора.

Он задержался у постели еще на мгновение. Гермиона завозилась.

Драко аппарировал.

Халфхолд-Хилл овевали ледяные ветра, над головой висело сине-фиолетовое небо. Драко огляделся, на секунду уже подумав, что один, что это очередной ложный след.

Но затем из-за широкого дерева, чьи корни глубоко уходили в холм, вышли две фигуры. Отец, высокий, все еще худощавый после Азкабана, с посеребренными волосами. Мать с обветренными покрасневшими щеками.

Малфои мало выражали эмоции. Но в тот самый момент родители смотрели на него точно на видение, не скрывая любви, надрыва и облегчения. В тот самый момент, видя их живыми, Драко забыл о страхах, сметенных другим чувством, что вспыхнуло в груди. Он вспомнил о гордости, которую ощущал всю жизнь, — гордости, что он Малфой.

И пусть он изменился, он оставался Малфоем. И всегда им будет. Малфои были изощренными и уверенными в себе, стойкими и находчивыми. Малфои обходили все препятствия на пути друг к другу.

— Мама, — приветствовал ее Драко тонким, ломким голосом. — Отец.

Без лишних слов родители прошли вперед и обняли его.

* * *

— Да не переживай, Гермиона, — беззаботно произнес Фред, взмахнув вилкой.

— Вот именно, — присоединился Джордж. — Если эти бледные гады скажут тебе хоть слово...

— ...мы обрушим на них палатку, пока они спят, — закончил за него Фред, жуя тост.

Гермиона постаралась улыбнуться.

— Я волнуюсь не об этом. Что бы они ни сказали, я прекрасно с этим справлюсь.

— Тогда почему ты волнуешься? — Луна с любопытством склонила голову.

Пытаясь придумать что-нибудь в ответ, Гермиона слишком долго жевала яичницу. Профессор Макгонагалл заговорила первой.

— Признаю, — она поджала губы, сидя на самом краю кресла, — у меня есть причины для беспокойства. Из-за безопасности.

— Д-да, — подхватила Гермиона, отставляя тарелку на кофейный столик. Откашлялась, чтобы ее голос слышался по всей гостиной. — Да, но наших мер предосторожности должно хватить. Заберем у Малфоев палочки.

— И помните, — сказал Гарри у камина, — держим детали операций внутри маленьких команд, чтобы никто не знал всех подробностей. Так будет безопаснее, если... если что-нибудь пойдет не по плану.

Гермиона глянула на часы.

— Две минуты. Драко говорил, что обрисует им ситуацию, но переместятся они в полдевятого.

В комнате разгорелись напряженные обсуждения. Пока Луна и Билл, сегодняшние дежурные по кухне, собирали грязные тарелки, Гермиона прикинулась, будто просматривает календарь на следующий месяц. На самом деле за утро она проверила его уже четыре раза.

Она не соврала. Ее не беспокоило, что могут сказать ей Люциус или Нарцисса Малфой. Но она не могла удержаться от мыслей — с легким чувством вины, — как они повлияют на Драко. Прошлую неделю его и так не отпускало напряжение, ведь в штаб-квартире прибавилось десять новых человек и никто даже не притворялся, что уважает Драко или хорошо к нему относится. Как знать, вдруг с появлением еще и родителей, распространяющих вокруг себя привычную ауру предубеждений и превосходства, которая сопровождала его на протяжении всей жизни, он вернется к старым привычкам?

Когда Гермиона задумывалась о проведенных вместе месяцах, да еще в контролируемых условиях, как они учились доверять друг другу свои жизни... с появлением столь многих новых факторов их обретенное равновесие внезапно показалось необычайно хрупким.

Прошлой ночью перед сном она заговорила с Драко о его родителях, но диалог вышел натянутым.

— Готов? — пробормотала Гермиона.

— В целом. — Он едва ухмыльнулся. — Но вряд ли мне достанется звание сына года, Грейнджер. Я только что сжег наш дом.

Ей удалось выдавить смешок и то ли вздрогнуть, то ли поморщиться, но всякое веселье тут же сошло на нет. Гермиона помнила, с каким видом Драко аппарировал из разрушенного дома: потрясенный, с пеплом на бровях, словно темными снежинками.

— Извини за мэнор, — прошептала она, лежа под одеялом, вдруг осознав, что в горячке после битвы так и не сказала этих слов.

— Не ты наколдовала Адское пламя.

— Конечно, нет. Но если бы я отцепилась от Флинта пораньше...

— Тебе не за что извиняться. — На его щеке дрогнул мускул. — Тебе не надо... вообще не надо говорить мне это. Никогда.

Гермиона не нашлась с ответом. Драко говорил сдавленным голосом, но без эмоций, которых она ждала от него: без злости или горя о потерянном доме, без волнения о грядущем объяснении с родителями. Он удерживал ее взгляд словно человек, заставляющий себя смотреть на солнце, вокруг глаз обозначились морщинки.

А потом поцеловал и:

— Мне нужно поспать.

На этом разговор закончился.

Теперь Гермиона, в который раз перебирая записи, жалела, что так легко оставила тему. Они ведь даже толком не определились, что у них за отношения. Драко не был ее парнем — думать о таком во время войны нелепо, но ведь существовала вероятность, что он отдалится... Гермионе было бы спокойнее, если бы они дали друг другу хоть какие-нибудь обещания. Вдруг Драко всего лишь временно свернул с дороги своей жизни?..

«Нет», — решительно подумала она, сверля взглядом календарь. Оставшись один, Драко сделал выбор. Здесь, в штаб-квартире, он показал настоящего себя. Она верила в это.

С улицы донеслись три приглушенных хлопка. Гермиона вскинула голову. Дверь отворилась, и на гостиную опустилась тишина, едва Драко вошел в сопровождении Люциуса и Нарциссы Малфой.

Мистер и миссис Малфой выглядели сытыми и ухоженными, но разумеется, как иначе, если они сделали из магла слугу, едва вернулись в Лондон. Гермиона тут же испытала неприязнь и увидела ее отражение на лицах орденцев. Взглядом Макгонагалл можно было замораживать, огромные руки Хагрида сжались в кулаки, а сам он безотрывно уставился на мужчину, который пытался казнить Клювокрыла. Рот Джинни вытянулся в жесткую линию.

— Мистер Малфой, — коротко, но вежливо произнес Гарри, выступив вперед. — Миссис Малфой. Драко рассказал об условиях вашего присутствия здесь?

Люциус Малфой едва скривил губы.

— Да, Поттер.

По спине Гермионы побежали мурашки. Даже спустя столько времени она помнила плавный довольный голос из-под маски в Отделе тайн.

Драко безмолвно поднял руку с конфискованными палочками родителей.

Гарри кивнул.

— Мы уберем ваши палочки. В случае опасности вам тут же их вернут.

— Очень обнадеживает, — сказала Нарцисса Малфой холодным, надменным тоном.

Лицо Гарри ожесточилось.

— Слушайте, мы не просим нам помогать. Но профессор Дамблдор обещал, что Орден вас спрячет. Мы сдержим это обещание.

Помедлив, Малфои высокомерно склонили головы. Слегка.

— Жить будете в нашей палатке, — по голосу Фреда было ясно, что он предпочел бы сжечь ее, чем обрекать на такую судьбу.

— Она укомплектована кухней, — угрюмо добавил Джордж, — так что есть можно там.

Гарри кивнул.

— Продукты будем приносить раз в неделю. Или... — он замялся, покосившись на Гермиону, затем на Драко. — Или можете есть с нами. Но тогда придется заниматься домашними обязанностями, которые нам назначает Гермиона.

И тогда, наконец, взгляды Малфоев медленно переместились на нее. Их лица скривились, словно им предложили наклониться и понюхать забитый водосток.

Гермиона расправила плечи. Она чувствовала, как лицо загорается, а мысли омрачает гнев.

— Ты спутал нас со слугами, Поттер? — взвинченно спросил Люциус. — Мыть посуду по приказу грязно...

Гермиона ощутила единый порыв орденцев встать на ее защиту, но они все опоздали. Одним широким шагом Драко встал перед отцом, загораживая Гермиону. У него вырвалось единственное рваное «нет».

Тишина в гостиной оглушила.

Узкие плечи Драко вздымались и опускались. Несколько человек уставились ему в спину. Малфои также смотрели на сына, будто видели его впервые.

Драко пригладил волосы. Гермиона заметила дрожь его пальцев.

— Нет, — повторил он, неровно дыша, — мы будем делать не больше остальных. Потому что Гермиона... — Пропустить ударение на ее имени было невозможно. — ...распределяет обязанности поровну.

Тишина звенела и звенела. Лишь когда на языке почувствовался вкус крови, Гермиона поняла, что прикусила щеку. Люциус побледнел до голубизны. Гермиона не удивилась бы, искази его лицо гримаса гнева или шока, потребуй он ответа, не под Конфундусом ли его сын.

Но первой оправилась Нарцисса. Она разгладила отделанную мехом мантию и медленно произнесла, придирчиво всматриваясь в лицо сына:

— Хорошо, Драко. Мы будем обедать здесь.

Люциус взглянул на жену. После паузы он коротко кивнул.

Гермиона обменялась неверящим взглядом с Гарри. Они предложили своеобразное перемирие ради Драко в надежде, что в штаб-квартире поубавится осязаемой ненависти. Никто и не думал, что Малфои и вправду согласятся есть вместе с Орденом.

Когда Фред и Джордж повели старших Малфоев по коридору к запасному выходу, а Драко побежал на второй этаж с палочками родителей, в Гермионе чуть-чуть ожил дух оптимизма. Впервые с тех пор, как наметилась эта ситуация.

Ведь и Драко выступил против родителей, и они не отвернулись от него за это. Похоже, слово сына было для них важнее права разбрасываться гадостями.

Драко когда-то сказал, что ни у матери, ни у отца нет знакомых вне чистокровного мира. Гермиона тогда задумалась, был бы у них шанс измениться, имей они другое детство. Теперь, глядя, как они исчезают за дверью в сад, она гадала, предоставит ли им такой шанс их сын.

* * *

В тот день Драко замечал на себе больше взглядов, чем обычно.

— Как будто я кого-то убил, — пробормотал он, когда они с Гермионой после обеда наконец проскользнули в библиотеку.

— Глупости, — она улыбнулась. — Наоборот. Ты вступился за меня перед родителями. Остальные начинают догадываться, что думали о тебе хуже, чем ты есть.

Пока Гермиона раскладывала записи, Драко заставил себя отвернуться, делая вид, что просматривает книги. Хотелось посмотреть на нее, увидеть улыбку. Драко слышал удовольствие в ее голосе — и все же чувство вины давило ему на грудь. Сказать, что он «вступился», — это явно польстить. У него определенно было такое намерение. Драко встал перед родителями, собираясь сообщить отцу самым ледяным тоном, чтобы тот больше не смел оскорблять Гермиону, чтобы даже не смотрел на нее косо.

Но в следующий момент он заглянул в лица родителей и увидел тревогу от его вмешательства. И в миг их растерянности Драко не захотел смущать или бросать их, оставлять одних в комнате с людьми, которые и так не питали к ним теплых чувств.

«Но нужно было так сделать», — подумал он с горечью. Любой другой из Ордена сказал бы отцу напрочь забыть об этом слове-оскорблении, относиться к Гермионе с уважением. И все же он, Драко, кому больше всех присутствующих требовалось загладить вину, защитить ее как полагается после стольких лет ядовитых насмешек со своей стороны, — в последний момент он дрогнул. Он даже с содроганием допустил мысль, что Гермионе было бы лучше с Королем Уизелом, который хотя бы не постеснялся бы ответить отцу.

За столом родители, конечно же, ничего не сказали. И в целом обед прошел даже сносно. Драко специально сел с родителями рядом с Флер и Луной — они вроде бы не испытывали к Люциусу и Нарциссе открытой ненависти. В конце он немного натянуто сообщил родителям, что до конца дня будет в библиотеке.

Но в этой мимолетной фразе крылась ложь. Драко не упомянул, что в библиотеке будут Гермиона и Поттер. Все еще не признался, что вступил в Орден.

Ничего не сделал, чтобы показать, кем стал. А если он скрывал нового себя, скрывал свои решения, тогда... все его прошлые поступки обесценивались?

Драко напряженно смотрел на расслаивающуюся обложку тома с контрзаклятиями, голова кружилась. Трус.

Вскоре к ним присоединился Гарри, закончивший с мытьем посуды, и Драко постарался сосредоточиться. День проходил в разочаровании. Они испробовали кучу проклятий и контрзаклинаний, чтобы открыть медальон Слизерина. Безрезультатно. Меч Гриффиндора бесполезным валялся на диване.

Не добившись результата за несколько часов, Поттер закрутил медальон в руках.

— Вы знаете, для чего предназначался медальон?

— Предназначался? — откликнулась Гермиона.

— Ага. Меч Гриффиндора является к храбрым, диадема делает тебя умнее. А с медальоном что-то похожее?

— Ага, — отозвался Драко, — но толку-то? Раз это теперь крестраж. Медальон должен был хранить секрет.

— Секрет? — с любопытством переспросила Гермиона. — Так же как Хранитель Тайны с Фиделиусом?

Драко кивнул.

— Считается, что именно Салазар Слизерин создал заклятие Доверия, а основано оно было на магии медальона. — Он пожал плечами. — Если медальоном владел слизеринец, он мог поместить секрет внутрь, и медальон никогда не открылся бы, а секрет нельзя было бы рассказать.

Поттер задумчиво поглядел на крестраж.

— А если прошептать секрет в медальон? Может, надо его «подкупить» чем-нибудь?

Они по очереди отошли в угол библиотеки и прошептали каждый свое в медальон, но ничего не произошло.

Непробиваемость крестража обескураживала настолько, что в итоге разговор сместился на чашу Пуффендуй, хотя у них и не было ни единой зацепки. Им и без того в ближайшее время не светило расслабиться. Ближе к вечеру Гермиона развернула пергамент с инструкциями Селин Ши и объяснила, что нужно сделать, чтобы найти Бузинную палочку.

— Это компас, настроенный на чары. Я надеялась, что им управляет простенькое заклинание, которое мы быстро выучим и начнем поиски, но... компас нужно вымачивать в определенном зелье, а оно настаивается три недели, и за это время нам нужно освоить довольно хитрое заклятие, чтобы этот компас контролировать.

— То есть три недели мы просто надеемся, что Снейп не нашел палочку первым? — Поттер раздраженно запустил руки в волосы. — И... что, надеемся, что он не тронет Рона?

— Поттер, — вздохнул Драко, — мы до сих пор не знаем, точно ли Уизли у Снейпа и точно ли Снейп в курсе, что он сам хозяин Бузинной палочки.

Гермиона кивнула уверенно, но, судя по голосу, скорее убеждала саму себя, чем искренне верила своим словам.

— Да. Вдруг Снейп не подозревает, что Бузинная палочка существует. Это же старинная легенда.

С наступлением вечера Гарри отправился проверять, как дела у остальных членов Ордена, и Драко с Гермионой остались в библиотеке одни.

— Да, еще кое-что, — сказала она, убирая меч Гриффиндора в бисерную сумочку.

— А? — отозвался Драко. Внутри у него все сжалось. В голосе Гермионы чувствовалось какое-то напряжение. Возможно, она тоже размышляла о его недостолкновении с отцом. Возможно, она тоже решила, что этого недостаточно.

— Я нашла зацепку по чарам отмены. Мне кажется, они помогут избавить тебя от Темной метки.

В голове Драко опустело.

Гермиона развернулась к нему с решительным видом.

— Я понимаю, что процесс будет малоприятным, — быстро проговорила она, — и придется поэкспериментировать, к сожалению, а значит, рисковать, но я правда считаю, что нам надо подготовиться к тому, что тебя рассекретят, ведь много орденцев в Азкабане, да и ты заговорил с Панси, и если...

— Убери ее. — Он не рассчитывал, что голос его вырвется низким и таким рваным.

Гермиона замолчала.

— Ты уверен?

— Уверен. Делай все что угодно. — Драко сжал челюсти. — Я хочу от нее избавиться. Каждый раз, как смотрю на нее, вспоминаю...

— ...что он сделал, — договорила Гермиона.

Драко взглянул на нее, и внутри вновь все перевернулось. «Что я сделал», — подумал он, но не нашел сил произнести.

Гермиона прищурилась.

— Ты весь день странно себя ведешь. Из-за родителей?

— Ага.

Она вздохнула.

— Понимаю, но мы же с самого начала знали, что легко не будет. — Гермиона помедлила. — В каком-то плане это даже обнадеживает.

— Обнадеживает? — у Драко вырвался безумный смешок. — Что в сегодняшней встрече тебя обнадежило?

Гермиона не разделила его веселья, лишь задрала подбородок.

— Они послушали тебя.

Драко замялся, кривая усмешка исчезла с лица. Он так сильно сосредоточился на своем поведении утром, что не подумал о реакции родителей... но Гермиона была права. Он никогда не перечил родителям при свидетелях. Если у него имелись возражения, Драко выражал их наедине, чтобы не поколебать ничью уверенность, что Малфои выступают единым фронтом. А родители даже не выговорили ему за непослушание.

— Это правда, — медленно произнес он.

Они с Гермионой обменялись долгим напряженным взглядом. Драко даже не позволял себе помечтать, что родители примут их — примут настоящее. Это казалось невозможным, невыполнимым, неправдоподобным.

И все же они ни разу в жизни не проводили столько времени в магловском Лондоне. Неужели нельзя было предположить, что они смягчились, хотя бы каплю? Может, не настолько, чтобы принять или терпеть... но достаточно, чтобы остаться в новой жизни Драко?

Ему нужно было с ними поговорить.

* * *

Драко вошел в палатку родителей с пересохшим ртом. Второй тент близнецов оказался таким же безвкусным, как первый, с кучей лишних украшений, но хотя бы не пестрил цветами Гриффиндора.

— Драко, — мать слегка улыбнулась, и Драко вновь окунулся в нереальность ситуации: с трудом верилось, что можно просто войти в палатку и увидеть их, когда столько месяцев он даже не знал, живы ли они.

Родители сидели во главе стола из красного дерева, элегантные, как обычно, словно позировали для портрета. Эта сцена напомнила Драко, как он вернулся домой с результатами СОВ, а мать с отцом ждали его за банкетным столом длиной в двадцать футов. Не сказать, что родители были откровенно недовольны: все-таки не каждый мог сдать девять экзаменов и получить четыре «превосходно» — за зелья, трансфигурацию, историю магии и астрономию. И все же они ожидали от него выдающихся результатов, и всю неделю от них расходились холодные волны разочарования.

Во рту Драко пересохло настолько, что запершило в горле. Он приблизился к столу. Пусть он и ругал себя целый день, что не вступился за Гермиону, прямо сейчас, когда он стоял напротив родителей, его утренние потуги выдавить хотя бы слово можно было назвать впечатляющими.

Родители обменялись взглядами. Отец едва заметно качнул головой, будто предупреждая мать.

Сощурившись, Драко уже хотел спросить, что они обсуждали перед его приходом, как Люциус предложил:

— Садись, Драко.

По столу в сторону Драко прокатился стакан с огневиски. Очевидно, его ждали. И, очевидно, родители не погнушались распечатать бутылку из запасов близнецов.

Приняв бокал, Драко устроился по левую руку от отца.

— Благодарю, — ответил он, готовясь к разговору. — Отец, я хотел поговорить о том, что случилось утром в коттедже.

— Не нужно объяснений, Драко, — мягко отозвался Люциус. — Мы понимаем.

— Вы... вы понимаете?

— Разумеется. Тебя заперли здесь, со всеми этими... — взгляд Люциуса обратился к выходу из палатки, уголок губ дернулся от отвращения. — Конечно, тебе нужно играть по их правилам. Нам всем это необходимо... пока что. Поэтому мы сдали палочки. Мы будем разговаривать с полукровками и остальными вежливо. Я забылся.

— Ты притворялся тем, кем нужно, чтобы не подвергать себя опасности, — мать положила на руку Драко тонкую ладонь.

— И ты неплохо справился, — пробормотал отец, поднимаясь на ноги. — Ты жив и здоров, ты привел сюда нас... и даже остался рядом с Поттером. — Люциус прошел к зачарованному окну, за которым открывался вид на заснеженный холм под лунным светом. Отпил огневиски. — Вероятно, ты мог бы действовать несколько решительнее, но в тех обстоятельствах... уподобиться им было лучшим вариантом.

Драко не ответил, не пошевелился. Сердце сжималось с каждым предложением. Вот, значит, почему вмешательство в разговор сошло ему с рук: родители посчитали, что он притворялся, чтобы влиться в Орден. Вопрос имиджа.

Они остались такими же непреклонными, такими же бескомпромиссными, как прежде. Когда он расскажет им правду, он столкнется с сопротивлением, какое и представлял.

Драко убрал ладонь из-под руки матери и поднял к губам бокал огневиски. Поборол дрожь.

— ...мэнор, — выдавил он. Очередная отговорка, очередной шаг в сторону, и в мыслях вновь проносится: «Трус!»

— Нам известно, что ты не виноват, — немедля отозвалась Нарцисса, однако лицо ее исказилось.

Люциус коротко холодно рассмеялся.

— Полагаю, не стоит удивляться, что наш дом пал жертвой их «правого дела». С чего бы сторонникам Дамблдора переживать за сохранность исторических достопримечательностей волшебников?

— Но его вызвал Крэбб, — быстро вставил Драко. — Адское пламя. В «Пророке» наврали. Скитер...

Люциус отмахнулся от объяснения, его ледяной взгляд был устремлен на полу палатки.

— Если бы люди в этом коттедже не решили проникнуть на бал, Драко, дом наших предков остался бы цел. Виноваты они. Никогда не забывай, кто виноват, — добавил отец с коротким кивком — жестом, преисполненным доверия.

Прикрыв глаза, Драко увидел горящий мэнор. Значит, признайся он, что вступил в Орден, родители все-таки обвинили бы его в потере их дома.

В груди свернулись страх и нерешительность. Как можно признаться и отнять у родителей веру в него, не оставив от нее ни клочка? Но этот вопрос порождал возмущение и злость: почему они остались прежними, ничуть не изменившись после унижений прошлого года?

Драко поднес бокал к губам. Нужно было с чего-то начать. С прагматичного подхода. Родители всегда выбирали курс, наиболее выгодный для семьи. Исходная точка не хуже других.

— Я... я много думал, отец, мама. — Голос Драко зазвучал выше обычного. — И мне кажется, что нам безопаснее остаться с Орденом, чем уезжать за границу.

Родители опять обменялись одним из тех непонятных взглядов. Затем Люциус отставил стакан на книжную полку.

— Драко, ты должен думать с большим размахом. Подумай о лучшем варианте... Наше законное место в обществе не за границей и не... — Люциус обвел рукой палатку, на его узком лице отчетливо проступили горечь и презрение, — здесь. Ты обрел с Орденом кажущийся комфорт, но лишь Темный Лорд обладает уникальным и четким видением будущего.

Драко смотрел в знакомые серые глаза, точно как у него, и не понимал. Отец говорил так, будто прошедших полутора лет вовсе не существовало. Словно он — почему-то — вновь собирался вернуться к Волдеморту.

— Подожди, — Драко постарался не показать проснувшихся подозрений. — Летом мы планировали покинуть страну. Уехать в Америку или Новую Зеландию. Мы думали, это единственный шанс.

— Обстоятельства меняются, Драко. Не нужно смиряться с худшей участью, когда...

— Но здесь лучше, чем тогда в мэноре, — громче сказал Драко. Пальцы с силой сжимали бокал. Стук сердца отдавался в ушах. Почему в присутствии родителей он постоянно ощущал себя сущим ребенком? — Прошлый год стал настоящим кошмаром. Мы все это понимаем. Если мы правда заботимся о своих интересах, нам нельзя возвращаться к тому. Всем жилось гораздо лучше, когда его считали мертвым.

Люциус побелел, Нарцисса вздрогнула. Ее взгляд метнулся в сторону — старая привычка, когда они боялись, что их подслушают.

Затем Люциус заговорил с видом политика на трибуне:

— Драко, ты не видел мир Темного Лорда во всей красе. Лишь беспорядки во время смены власти. Еще до того, как ты родился, мы были свободны — ты просто не представляешь. Чистокровные пользовались уважением, какое мы и заслуживаем, нас не стесняли эти недоволшебники, полулюди, недолюди, которые требуют все большего и большего.

Люциус прошествовал к столу и схватился за спинку обитого стула. Морщины на его лице, оставленные Азкабаном, проявились как никогда явно.

— Мир Темного Лорда — это мир, который заслуживаешь ты. Мир, который заслуживает наша семья и наши потомки. Едва он установит свою власть, перед тобою откроются любые двери — если мы будем на верной стороне.

Драко со стуком опустил бокал на стол.

— То же самое говорила мне тетушка Белла перед началом шестого курса. Просто выполни задание, и мы получим все. Но что-то не вышло, вам не кажется? — Драко перевел взгляд с отца на мать. Сердце лихорадочно стучало, он готов был закричать, но не успел: мать поднялась на ноги, излучая свойственное ей хладнокровие.

— Я боялась, что так и будет, — сказала она с ноткой нетерпения. — На тебе сказалась компания этих людей. Ты не должен так говорить, Драко.

— Почему? Кому какая разница? — Драко хмыкнул, тоже вставая. — Что, если сопротивление провалится, мы собираемся вступить в его ряды опять? Вы правда считаете, что Пожиратели примут нас, после того как мы инсценировали собственные смерти, чтобы отделаться от них?

Отец встал рядом с матерью. Нарцисса крепко обхватила руку Люциуса, и они переглянулись еще раз.

— У нас есть возможность, — выдохнул Люциус. — Мы ведь здесь, Драко. Нужно ждать и наблюдать, как и всегда. Поттер явно проникся к тебе доверием... Нужно воспользоваться случаем. Ты понимаешь?

Драко попытался сглотнуть, но ком в горле словно затвердел. Он знал, что значат все эти эвфемизмы. Как, ну как он не учел этот поворот? Конечно же, родители, оказавшись в штаб-квартире Ордена, стали прикидывать, как воспользоваться ценной информацией. А раз палочки у них забрали, Драко в их глазах был ключевым элементом плана. И наверняка он должен будет связаться с Пожирателями.

Родители стояли в напряженных позах с тревогой на лицах. Ждали от него какой-нибудь реакции.

Но не успел он ответить, как снаружи раздался голос:

— Драко, — позвал Поттер, — ты здесь?

Драко вздрогнул.

— Д-да.

Поттер просунул голову в проход.

— Ты нужен в доме.

Драко ощутил негодование родителей от того, что его призывает Гарри Поттер, но они промолчали.

Скованной походкой он направился от обеденного стола к выходу. Но дойдя до края персидского ковра, помедлил, затем остановился. Драко развернулся на пятках и посмотрел на родителей.

Разум затопили все те слова, которые он готовил. Драко слышал, как говорит: «Я не притворялся, что поддерживаю Орден. Я к ним присоединился. С меня хватило Пожирателей и их идей. Маглорожденная, которую вы пытались оскорбить утром, она доверяет мне больше, чем доверяли когда-либо вы, ей важно, кто я на самом деле, а не кем должен быть по ее мнению. С ней и с Поттером мы ищем способ победить Темного Лорда, так будет лучше для нашей семьи, и вы нас не остановите».

Расплачется ли от испуга мать? Скажет ли: «Мой сын — предатель крови»? Процедит ли отец: «Убирайся» — в ярости и ужасе, какие Люциус демонстрировал лишь пару раз, потеряв самообладание? Пустят ли они сына на порог после этого? И даже если получится уничтожить крестражи, а мир вернется в норму, не исключат ли родители его из своей жизни? Останется ли он одинок, без кната в кармане, когда родители поведают о его предательстве каждой семье, которая когда-то радушно приглашала его погостить?

— Моя спальня в коттедже, — старательно ровно проговорил Драко, уставившись в ковер. — Увидимся за завтраком.

Уходя, он чувствовал устремленные ему в спину взгляды.

А в мыслях гремело все то же: трус.

* * *

После ухода Драко в палатке еще долго стояла тишина.

— Что же, — в конце концов проговорила Нарцисса, усаживаясь за стол, — не вижу никаких следов Конфундуса или Империуса.

— Нет, — согласился Люциус, — но он говорил об Ордене слишком снисходительно. Похоже, Поттер его пронял. — Он с беспокойством покачал головой. — Хорошо, что мы не рассказали все и сразу... Он мог испугаться и отказаться.

Нарцисса вынула из потайного кармана мантии зеркальце Беллатрисы и завертела в руках.

— Думаешь, на него повлиял Поттер, — тихо спросила она, — а не прошлый год? Драко прав. С приходом в мэнор Темного Лорда наш дом стал страшным местом. Темный Лорд все равно что сам покушался на жизнь Драко.

— Нарцисса... — сев во главе стола, Люциус обхватил ее ладонь двумя руками. — У нас нет выбора. Сбежим за границу, значит, натравим на нас твою сестру. Она будет выслеживать нас до самой смерти. А у нас мало времени. Орденцев допрашивают в Азкабане, вероятно, правда скоро всплывет, даже если Белла придержит новости. Наш единственный выход — схватить Поттера или добыть жизненно важную информацию для Темного Лорда и вернуться к Пожирателям, пока нас не раскрыли.

Нарцисса избегала смотреть мужу в глаза, но он склонился ближе, и тогда она рассмотрела страх на его лице — страх вернуться под стражу дементоров.

— Какие у нас альтернативы? — хрипло прошептал Люциус. — Вступить в Орден? Связаться с... с этим сбродом из полулюдей и оборотней? — Он скривился от отвращения. — Неужели мы так низко опустились?

— Нет, — отозвалась Нарцисса, все еще размышляя над словами Драко. Было не так уж удивительно, что ее сын стал симпатизировать целям Ордена, пусть даже тот составляло это отребье. Если войну выиграют, мир вернется в прежнее состояние, станет миром, в котором Драко вырос и жил безбедно.

«Как и мы», — подумала Нарцисса. Их семью уважали, хоть им и правда приходилось сдерживаться в выражениях о грязнокровках и им подобных, следуя изменениям в обществе.

И все же Люциус был прав. Их семья объединила Блэков и Малфоев, две великие ветви. От мысли о союзе с сомнительными личностями из Ордена Нарцисса чувствовала себя неуютно. Было невыносимо даже сидеть за одним столом с полувеликаном, грязнокровкой и семьей предателей крови, однако причиной их с мужем присутствия, разумеется, служило желание собрать информацию из перешептываний орденцев.

Нарцисса подумала, что сказала бы на это Белла. «Отребье», — пронеслась мимолетная мысль, но в то же время Нарцисса вспомнила, что в бега пустился и ее зять-грязнокровка.

Ей вдруг пришло в голову: а не появится ли здесь Андромеда, падшая сестра Блэк, выжженная с портрета, потерянная давным-давно?

Прикрыв глаза, Нарцисса постаралась представить лицо сестры, но вместо него была лишь темнота.

* * *

Драко прошел за Поттером в спальню Гермионы. Она стояла у кровати, а на той лежал медальон. Рядом с золотой цепью поблескивал серебром меч Гриффиндора.

Едва дверь закрылась, Гермиона взмахнула палочкой:

— Оглохни.

Драко развязал зимнюю мантию и перекинул через подлокотник кресла. Потом подошел к кровати, встав перед крестражем рядом с Поттером.

— Вы поняли, как его открыть?

Гермиона кивнула.

— Еще не пробовали, но уверены.

— Ага, — Поттер почти что смутился. — Это так просто и так глупо. Мы рассуждали, как Слизерин мог оберегать свои секреты, и я подумал о Тайной комнате и...

Драко раздраженно вздохнул:

— Парселтанг.

А ведь он — слизеринец! — даже не додумался.

— Мы решили, что уничтожить его должен ты, — сказал Поттер.

Слова не сразу обрели смысл.

— Извини, Поттер, мне послышалось, ты предложил мне уничтожить реликвию моего факультета мечом Гриффиндора.

— Ага, именно поэтому. Ты слизеринец. Чистокровный, из Малфоев. Вдруг это поможет.

Драко задумался, его взгляд переходил с меча на медальон и обратно. Гермиона наблюдала за ним испытующе.

— Что? — Драко вскинул бровь.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказала она, и будь она кем другим, Драко поспорил бы. Вместо этого он перевел внимание на лежащие перед ним артефакты.

— Мы не просим тебя отречься от Слизерина, ничего подобного, — поспешно добавила Гермиона. — Дело не в этом. Мы знаем, что Слизерин — часть тебя.

Драко взглянул на нее исподтишка, и часть его сомнений рассеялась. Именно это он и подумал. Слизерин дал систему ценностей, чувство общности, гордости и гонения. Драко не мог стать никем иным — и, более того, не хотел. Не хотел отказываться от Слизерина.

Ему было прекрасно известно то, что упрямо отказывались видеть остальные: что древний факультет находчивых и амбициозных, пусть и выступал как одно целое, состоял из сложных и разных людей. Слизерин — это Крэбб и Милисента, которые выбрали сторону силы и бросили друзей... но это еще и Пэнси с Гойлом, которые отстаивали Драко перед Кэрроу, в то же время цепляясь за отвращение к остальному миру; это нерешительный Тео и отстраненный Блейз, которые ждали, как лягут карты. Слизерин — это зыбкий туман отсутствия ответов на все вопросы. Слизерин — это продолжительный конфликт перед разрешением проблемы. Слизерин — это сам Драко, и каждый день лишь он решал, что это значит.

Вялой рукой он потянулся к мечу.

— Отлично, — голос Поттера вдруг зазвучал по-деловому. — Я открою его, а ты готовься к тому, что дальше.

Поттер уже схватил медальон и размещал его на участке пола, зачарованном под камень. Драко нервно дернул головой, соглашаясь, и ступил вперед, обхватывая рукоять меча.

Изо рта Поттера вырвалось шипение.

Медальон распахнулся. Внутрь были вставлены зеркальца, и в каждой половинке Драко увидел по темному глазу. Взгляд этих глаз был умным и пожирающим. Пусть Драко и не видел их в молодости, не омраченными безумием, он тут же понял, что они принадлежат Тому Реддлу.

Но едва Драко вскинул меч Гриффиндора, глаза вспыхнули красным, а из багряных зрачков вытек бледно-серый туман, принимая форму силуэта. Драко отшатнулся, но фигура перед ним не была врагом. Не тетушкой Беллой, даже не Волдемортом.

Ему в лицо смотрело его отражение, трусливое и больное, точно как на шестом курсе.

Из медальона вырвался голос, похожий сразу на голос Драко и свистящий шепот Реддла, а призрачный Драко все захлебывался слезами от ужаса и отчаяния.

— Драко Малфой... ты клялся мне в вечной верности... я вижу, чего ты жаждешь.

Драко побелел. Голос, хоть и напоминающий его собственный, вызывал такой же ужас, как шепот из кошмаров, от которого он вздрагивал и просыпался. Меч в его руках опустился.

— Ты желаешь покончить со страхом... ты желаешь свободы... Но если ты и дальше пойдешь той же дорогой, ты никогда не станешь свободным. Смотря в зеркало, ты будешь видеть труса... Всегда разбитого, всегда измученного.

Лицо призрачного Драко исказилось. Он огляделся в панике, это было ясно, панике на грани ненависти, и Драко тут же понял, что видел где-то там в пространстве его двойник: порицание, всеобщую неприязнь.

Кто-то кричал его имя издалека, но Драко не слышал. Он смутно помнил, что был в какой-то спальне, но этот образ мерк, оставляя лишь раскалившийся медальон на полу.

— Тебя никогда не простят, — прошипел голос. — Никогда не забудут... Ты ищешь новый путь, но ты выбрал дорогу давным-давно.

Из медальона выплывали еще две фигуры: Люциус и Нарцисса Малфой встали по бокам от того Драко и смотрели на него, сияя от гордости. А призрачный, испуганный он распрямлял спину, становился выше, его лицо разглаживалось, и весь его вид говорил о нахальной самоуверенности. А затем призрачный Драко открыл рот:

— Когда я вернусь на службу к Темному Лорду, — произнес Реддл-Драко, — родители будут любить меня, как прежде... Я стану сдержанным и гордым... Я буду верен себе, своей семье, тому, кем был всегда... Я никогда не стану пресмыкаться перед лицом ненависти и осуждения людей.

И тогда Драко ощутил это: чарующую волну облегчения от того, что можно оставить всю эту затею, соответствовать ожиданиям родителей — до конца жизни. Разрушительный стыд прошлой недели, даже недель, из-за чувства вины, поселившегося в нем еще тогда... сгинет.

Темнота накрывала мир, за исключением золотого медальона и дымчатого видения. Оно протянуло руку, и Драко начал поднимать свою.

Но в следующий миг откуда-то издалека он услышал эхо двух голосов.

Едва уловимые, слабые, они почему-то вынуждали прислушаться.

«Драко, проткни его! Драко!»

И он вдруг понял, что в этих голосах нет ни ненависти, ни осуждения. Лишь страх за него. Настойчивость и доверие.

Взглянув в лицо призрачного Драко, он подумал: «Нет».

Пальцы крепче сжали рукоять меча. Родители обещали ему то же самое, и если он не поверил им, то никогда не поверит Волдеморту, своему мучителю, больше не хозяину. Больше никогда не поверит лжи.

Нет, он не трус. Он Малфой, и слизеринец, и ловец, и кинется только за тем, чего желает сам, а желал Драко мира, которого еще не существовало, который лишь светил маяком в укромном уголке разума. Отказ проталкивался сквозь горло, застревая, пока наконец не вырвался сдавленным криком: «НЕТ!» — и Драко с размаху пробил мечом сердцевину медальона.

Крестраж закричал. Раскололся. Видение рассеялось, и на вспотевшего Драко обрушились свет и надежность спальни, он отшатнулся, врезался икрами в край кровати, и ноги подогнулись. Меч со стуком выпал из пальцев, его за плечи схватили маленькие ладони, сжали до боли, но Драко зажмурился сильнее.

У него не хватало духу посмотреть на Гермиону. Она и Поттер слышали каждое слово.

Никто не нарушал тишину, пока дыхание Драко не выровнялось, пока он не стер со лба капли пота.

— Так вот в чем дело, — сказал Поттер. — С твоими родителями.

Гермиона разжала руки. Драко наконец открыл глаза: она переводила взгляд с него на Гарри.

— Что? Что с ними?

— Неважно, — пробормотал Драко. Он чувствовал, как у него розовеют щеки.

— Это важно, — тихо произнес Поттер. — И если ты поссорился с ними или они хотят высказаться насчет вас двоих... — он посмотрел сначала на Драко, потом на Гермиону, — перед всеми, то это моя проблема, так что признавайся сразу.

— Я сказал: неважно, — выдавил Драко сквозь зубы.

Но от него не отставали.

— Что они сказали? — по тону Гермионы было ясно, что она готовится к худшему.

Драко оглядел их двоих с колотящимся сердцем. После натиска крестража он ощущал себя не просто обнаженным — освежеванным. Каждый дюйм кожи покалывало от мнимой наготы. Драко чувствовал себя выжатым лимоном. Всю жизнь ему твердили, что дела его семьи сокровенны. Мыслями и чувствами Малфоев нельзя делиться за пределами их тесного круга. Драко никогда не признался бы Крэббу или Гойлу, что произошло в палатке.

Однако ни Крэбб, ни Гойл не были посвящены в его мысли и чувства. Мир в который раз крутанулся и выровнялся: до Драко внезапно дошло, что чертов Гарри Поттер, просто ставший свидетелем развития его чувств к Гермионе, знает о его внутренних метаниях больше, чем могли себе представить Крэбб и Гойл.

Драко сам не заметил, как прорвало плотину. Он выплеснул раздражение на приверженность родителей Темному Лорду, дословно повторив все, что ему сказали.

— И это после того, — прорычал Драко, — как дементоры целый год кормились жизнью отца по приказу Темного Лорда. После того, как Темный Лорд угрожал мне смертью. И я знаю, чего они хотят! Собрать информацию изнутри Ордена, а я, значит, должен каким-то чудом донести ее до Темного Лорда. По их мнению, это все исправит. Но нет, даже близко нет, а если они думают, что да, они... они...

Но гнев Драко угас, а за ним поджидала лишь безысходность. Он закрыл лицо рукой, сжал зубы с такой силой, что в виски ударило болью. Родители никогда не передумают.

И он — тоже. Драко понимал это теперь с кристальной ясностью. В настоящем мире, а не фантастической версии крестража прежние ценности потеряли свою привлекательность. Обещание силы и власти — такая же фальшивка, как золото дураков, манящее отблесками, какие плясали на медальоне и диадеме.

Драко опустил руку, вглядываясь в разбитый медальон, фрагмент силы Темного Лорда.

— Я расскажу им, — хрипло проговорил он. — Вернусь сейчас и расскажу все.

* * *

Гермиона внутренне приготовилась к тому, что Драко спустится и признается, но только он поднялся с кровати, как Гарри остановил его резким «нет».

И приковал к себе взгляды.

— Возможно... Возможно, не стоит говорить им правду. И лучше придумать... какую-нибудь легенду.

Гермиона с ужасом уловила, к чему клонит Гарри.

— Поттер.

Гермиона слышала, с каким невероятным усилием Драко удалось ответить ровным голосом.

— Подумай, — надавил Гарри. — У нас нет шпиона. И никогда не было, если уж на то пошло. Но если Снейп притворялся, что помогает... ты и вправду можешь помочь. Твой отец ведь сам сказал: «ты остался рядом с Поттером». Скажешь им, что они правы, а позже... убедишь Пожирателей, что подбирался ко мне, чтобы убить или выманить к Волдеморту, и так окажешься рядом со змеей.

— Гарри, нет. — У Гермионы зашлось сердце. — Это слишком опасно. У Драко талант к окклюменции, но он не Снейп! Не говори, что ты действительно предлагаешь ему вернуться прямиком к Волдеморту?

Гарри с раздражением застонал:

— Я знаю, что опасно, и если бы я владел окклюменцией, сделал бы это сам, но нам все равно придется подобраться к Волдеморту. Как предлагаешь это сделать? Нужно достать Нагайну, а она постоянно с ним!

Теперь голос Драко подрагивал от злости:

— Поттер, мне придется врать родителям и стать шпионом и предателем в глазах остальных. Меня и так здесь считают последней сволочью. Если я вернусь к Пожирателям, все решат, что были правы насчет меня.

— Но это дело важнее твоей репутации, — нетерпеливо вставил Гарри. — Какая разница, что подумают, если мы доберемся до крестра...

— Не важно, значит? — Драко повысил голос. — Тогда, может, тебе плевать, если весь мир поверит россказням Министерства о тебе? Но в твоем случае, — с ядом в голосе добавил он, — они кое в чем не ошиблись. Ты на самом деле использовал темное проклятие на однокурснике, чего я и близко не делал, кстати, но никто об этом не упоминает. Даже я.

На лице Гарри мелькнуло чувство вины. Гермиона догадалась, что он вспоминает, как наложил на Драко Сектумсемпру.

— Я... слушай, извини за это, — ответил Гарри, но нетерпение в его голосе перебивало вину, — но сейчас не время... я не знал, что сделает то заклятие! Увидел его в учебнике Снейпа и...

— Черт, да я не об этом, Поттер! — процедил Драко. — Я к тому, что ты всю жизнь был Мальчиком, Который Выжил, любимчиком Дамблдора. Так что когда ты наслал то проклятие, никто в Хогвартсе даже глазом не моргнул, с тобой все еще разговаривали. Все просто решили, что ты ошибся. Мерлина ради... — с отрывистым смешком произнес Драко, — даже я решил, что это вышло по ошибке! Мы не вспоминали то происшествие, мол, конечно, это же Поттер, он всегда таким был. Но я... мне не... — его голос сорвался. Глаза Драко метнулись к ней, и по спине Гермионы побежали мурашки. На бровях у него поблескивали капли пота, не испарившиеся после взаимодействия с крестражем, а глаза были распахнуты так широко, словно он впал в маниакальное состояние. — Мне никогда не искупить последствий! За все, что я натворил, до конца жизни! Мне нельзя провиниться еще раз, ты понимаешь?

Мгновения тишины. Драко сел на кровать, тяжело дыша, отвернувшись от них. Гермиона посмотрела на Гарри круглыми глазами.

Тот далеко не сразу нашелся с ответом.

— Я не подумал об этом, — признался он.

Драко даже не отпустил колкость.

— Но... все равно подумай, ладно? Ты знаешь, насколько это важно.

Драко отрывисто кивнул.

Гарри покосился на Гермиону. Она склонила голову, и он выскользнул из комнаты.

Когда дверь закрылась, Гермиона подошла к Драко. Села на край кровати рядом с ним, взяла за руку. Он напрягся, словно собирался отстраниться.

Какое-то время они оба разглядывали осколки крестража рядом с мечом Гриффиндора.

— Так вот о чем ты постоянно думал, — сказала она негромко. — Поэтому не перебил Макгонагалл у озера и... и на прошлой неделе... после мэнора стало только хуже.

Долгие секунды тишины, но в итоге Драко судорожно втянул воздух, кивнул. Сжал ее руку.

— Пока я здесь, — у него охрип голос, — я постоянно думаю обо всем. Каким я был... что говорил тебе. Обо всем.

— Драко...

— Прости меня.

Гермиона взглянула на него, но Драко избегал на нее смотреть. Его голос срывался, был практически испуганным. Острый подбородок дрожал, Драко цеплялся за ее руку с такой силой, что его запястье тряслось от напряжения.

— Прости, что обзывал тебя, — выдавил он. — Что издевался. Что ничего не сделал, когда стоял у «Флориш и Блоттс», а отец... и за гиппогрифа, и за... за все то, о чем я даже не помнил, пока не начал так себя чувствовать. Я хочу все исправить, но не могу. Я даже самого себя не могу убедить, что ты должна меня простить. Или вообще смотреть на меня.

Гермиона сжала его пальцы в ответ, и его хватка ослабла. Совсем чуть-чуть. Наверное, стоило этого ожидать. И все же Гермиона понятия не имела, что ему ответить.

Ей еще не приходилось кого-то прощать. Она была не из тех, кто отпускает ситуацию, наоборот. Она сжимала кулаки и готовилась наносить удары возмездия. Так было всегда.

И когда она вспоминала столкновения с Драко, его оскорбления, это и правда вызывало отторжение. Но не то жгучее, на почве праведного гнева. Нет, оно скорее преобразилось в отторжение, порожденное диссонансом: будто подносишь друг к другу два магнита с одним и тем же полюсом. Именно так Гермиона воспринимала мужчину, невольно разошедшегося с мальчишкой из школы.

— Если бы я до сих пор считала, что тебя нужно прощать, — тихо начала Гермиона, — я не уверена, что смогла бы. Но я давно уже не вижу того, кому требуется прощение. — Она коснулась его подбородка, шеи, плеча. — Я... я вижу другого человека.

И тогда Драко наконец посмотрел на нее, а Гермиона увидела его страх, и изнеможение, и раненую гордость, но помимо них — желание, болезненную надежду и смиренную благодарность. У него был взгляд человека, сбросившего с плеч груз весом с прошлую жизнь. Взгляд человека, который, признав свой стыд, наконец сделал первый, самый болезненный шаг к новой.

Гермиона улыбнулась:

— Я вижу тебя.