Немного другая легенда (джен)

Два года мучений и смертей, два года мыслей, сводящих с ума, и теорий, сосредоточенных на поиске лазеек, поражающих воображение. Но ничего. Ничего... гуманного. И тут, словно отозвавшись на тихий шепот, прорезающий тишину мрака, явились мы. Количество, возможности, идеи. У нас было все это. Есть. Особенно соратник, владеющий стихийной магией и, по року судьбы, знакомый с теоретическим курсом магии крови, которую он, переступив через себя, свои принципы, свою порядочность и честность, вынужден был испробовать на практике. И не важно, что потом, этого рыжего парня с добрыми глазами и веселый улыбкой будет изо дня в день грызть зубастая совесть, не важно... что его руки холодеют, сжимая деревянную рукоять посоха, а губы дрожат, проговаривая засевшие в голове страшные слова. Плевать. Главное, что цель достигнута. План выполнен. А воспоминание о «бомбе»... жертвоприношении... будет забыто, оказавшись запертым за замками памяти, лишь бы совесть не встала в горле горьким комом и не жгла давшее трещину сердце. Верно?

Бранка оказалась не такой, какой я себе ее представляла. Хотя чего я, собственно, ожидала? Пожалуй... ничего. Со стороны, лишь окинув фигуру, стоящую на груде камней, под которой нашла вечный приют розовая тварь-матка, внимательным взглядом, ее вполне можно было принять за мужскую. Широкие плечи и спина, крепкие руки, громоздкая, изрисованная абстрактным узором, броня, темная, косопосаженная на короткие темно-русые волосы, беретка. Квадратным чертам ее лица, со шрамом, прочертившем левую щеку от виска до уголка губ, не хватало только густой растительности на узком подбородке. Во всем остальном... Огрен заметно тускнел на фоне своей возмужавшей супруги.

— Позвольте, я буду с вами грубоватой, — сложив руки на груди, произнесла она, недоверчиво скосив глаза на нашего проводника, который, раскрыв рот, стоял истуканом в стороне, внезапно потеряв дар речи. Удивительно было видеть гнома таким. Обычно он не затыкался ни на миг, во все разговоры умудряясь вставить свой грошовый медяк. — А то у меня все эти реверансы уже поперек горла стоят, хоть и избегала их благополучно столько времени. Надеюсь, мой тон вас не смущает?

— Сойдет, — махнул рукой Оуэн, вылезая из-за своего камня-убежища и внимательным взглядом окидывая пространство пещеры. На секунду он уставился в покрытый остатками слизи пол и неосознанно задержал дыхание, пытаясь уловить голоса порождений, которых переполошил шум взрыва. Но было тихо. Слишком тихо. На время успокоившись, младший гордо вскинул голову, глянув на Совершенную. — Я — Серый Страж и мы...

— Что это было? — перебивая брата, воскликнула я. Мои безумно скачущие из угла в угол широкие зрачки попеременно останавливались на Дайлене, невидящим взглядом сверлящем свою руку, которая сжимала темную деревянную рукоять посоха, Лелиане, невозмутимо осматривающей каменную могилу, Оуэне, медленно, будто завязнув в трясине, оборачивающегося ко мне, и наконец — замерли на Бранке. — Что все это было? План? Какой, к демону, план? Мы вечность бродили в этих Создателем забытых катакомбах, чтобы прийти к этому? Мы рубили порождений, потеряли командира легионеров...

— Кардол мертв? — негромко осведомилась гномиха. — Занятно.

— ... и что в итоге? Мы убили Ее! Хладнокровно, — мой хмурый взгляд вновь сверлил брата. — Как ее звали? Кто она была? Но... не важно, верно? Просто... взорвали! Бум и нет! — у меня начиналась истерика. Я никогда не была мнительной или чересчур эмоциональной, но внезапно... внезапно что-то сломалось. Меня будто накрыло с головой, в груди все кипело, голос срывался, руки, подрагивая, нервно сжимались в кулаки, и от кончиков пальцев до локтей кровь разгоняла по венам обжигающие волны холода. Это при условии, что в подземелье было неимоверно жарко. — Пожертвовали, так сказать, во благо!? И это план? Чей? Зачем? Как тебе вообще в голову такая мысль пришла? — я в пару секунд преодолела расстояние от себя до младшего и с силой толкнула того в грудь. Растерявшись, не ожидая от меня подобной реакции, Оуэн отступил на шаг, во все глаза смотря на меня в розоватом свете огней, что освещали пещеру. Свете... который лился из неоткуда в никуда. — Помнишь, ты повторял, перед тем как сделать глоток? — победа... бдительность... жертвенность... Твоя. Смерть. Не чужая. На то мы и Стражи!

Я умолкла, переводя дыхание. Мне на миг почудилось, что кроме нас двоих здесь больше никого не было — настолько было тихо. Облизнув пересохшие губы, я проглотила тугую слюну, хмуро смотря на пристыженного, не знающего что ответить, младшего недоумка-брата. Его гордость была уязвлена — я отчитала его при всех. Его самолюбие дало трещину. Его высокомерие, его чувство ответственности, его непоколебимая уверенность в своей правоте... все рухнуло, с хрустом рассыпаясь под подошвами моих сапог. Я никогда так не делала. Никогда не говорила и не пристыжала его. Ни разу. До этого момента.

Внезапно... все стало сложно: он этого не забудет. Оуэн не отличался мстительностью или злопамятностью, но что-то мне подсказывало, что эта сцена еще долго будет вставать у него перед глазами, не давая позабыть публичную обиду. И от этого мне самой вдруг стало жутко и стыдно. Теперь уже за себя.

— Какая умная... девочка, — дождавшись окончания моей речи, протянула Бранка. — Так значит, я была права, и вы искали меня? Серые Стражи... интересно. Дороговатые, должно быть, посыльные.

— Без твое слова гномы не дадут нам армию, которая выступит против нового Мора. Так что ничего личного, — обернувшись, довольно резко ответила я.

— Новый Мор? То-то порождения стали слишком активны... Хм, неужели Эндрин умер? — равнодушно поинтересовалась Совершенная. — Он и при мне еще, помнится, на ладан дышал...

— Верно.

По тонким мужественным губам гномихи скользнула кривая ухмылка. Она быстро, прослеживался многолетний опыт, по головам осмотрела наш отряд, задержав взгляд на громоздких рогах воина кунари, и вновь воззрилась на меня, за миг до этого выхватив из-за пояса короткий нож и теперь медленно, словно наслаждаясь стальным блеском, вертела его в руках.

— Так вот насчет плана: я премного благодарна вам, что вы, многоуважаемый Страж, — она коротко кивнула молчаливому брату, — соблаговолили мне посодействовать. За множество месяцев, которым я, по неосторожности, потеряла счет, моя армия — мой Дом — пали, обратившись в трупный пепел. Женщины, которые пошли со мной, стали добровольными жертвами порождений, а мужчины... — она осеклась, — ...об этом после. Геспит — последняя из выживших, ухитрилась разобраться в тайных узких обходных тропах твердыни и сообщила о том, что в крепости неспокойно. Так я узнала о вашем прибытие.

— И что? — осведомилась я.

— Когда... нас теснили порождения, мы вынуждены были уйти вглубь, бросив женщин, вызвавшихся отвлечь тварей. Нас отрезали. И противники облюбовали эту пещеру для своей матки, чтобы та плодила им двойников. К тому времени остались лишь я и Геспит. Она, подвергая себя риску, пробиралась на разведку и теперь... когда пришли вы, она предложила план: моя жизнь в обмен на ее, — гномиха говорила не торопясь, позволяя осмыслить каждое слово и оценить каждый мимолетный жест, которым будто бы случайно показывала свое негодование и скорбь. — Это не было убийством, будьте спокойны. Если так — то вся тяжесть этого отныне на моей совести. И вы... — Бранка осеклась, когда из соседнего хода вырвалось эхо стремительно приближающегося отряда. Мы тут же схватились за оружие. — За мной! — распорядилась Совершенная, проскальзывая в другой ход, тот самый, что некогда находился «на двенадцать часов».

Был ли у нас выбор? Вновь — нет. Или, быть может, мы об этом тогда не думали, полностью поглощенные событиями грустной, душещипательной истории, подробности которой длинными лентами лапши повисли на наших ушах. Конечно же, немалую роль тут сыграли и крики тварей, несущихся на нас с оружием наголо из смежного темного тоннеля. Их ржавые мечи, что с треском рвали вражескую кожу, выпрыскивая из тел алые кровавые брызги, и темные кривые зубы, готовые хоть сейчас разорвать нас в клочья и с упоением переживать свежую человеческую плоть... все это не внушало уверенности, лишь только вновь опускало планку настроения, которое итак, в виду недавних событий, было чуть ниже уровня озерного дна. Потому мы пошли за ней. За Бранкой. Поэтому попались. Глупо и доверчиво угодив в ловушку сумасшедшей, потерявшей счет времени, женщины. Ее надежда осталась погребена там же, где нашел смерть ее Дом. Но наше появление ненарочно взбудоражило усталый, обезумевший рассудок, который так уверенно и правдоподобно уговаривал нас в своей вменяемости.

— Сюда, быстрее! — доносился в темноте суровый женский бас, и мы бежали, не оборачиваясь, затылком чуя ораву врагов, которая, не сбавляя темпа, медленно нас нагоняла. Клык рьяно отзывался на чужие вопли, стараясь перекричать их и не потерять по пути длинный слюнявый язык, болтающийся на боку зубастой пасти.

Впереди забрезжил свет, в глазах зарябило и мы выскочили в вытянутую пещеру, тут же оборачиваясь к ходу, намереваясь дать порождениям бой. Но наш план... был лишь мечтой. Набитая металлическими болтами, спрессованная из дисков гномьих щитов, от врага нас отрезала массивная стальная пластина, за которой, вместе с криком «Посторонись!» выход намертво замуровал, скатившийся откуда-то сверху, громадный булыжник, вполовину больше и выше Стэна, нашего негласного «великана».

— Я скажу вам то, что говорила всем еще до ухода из этого города-притона: даже если Совет посадит на трон пьяную мартышку — мне будет все равно, — разнеся в стенах подземных чертог голос Бранки. Мы с Оуэном синхронно подняли головы, увидев на каменной стене внушительную фигуру гномихи, у ног которой, свешиваясь с откоса, болтался обрубок самодельной канатной лестницы. — А все потому, — продолжала разглагольствовать Совершенная, — что нашу защиту, наше величайшее изобретение, зависть армий всего мира, мы проворонили! Да не просто так, а отдали в лапы проклятым порождениям тьмы.

— Бранка, куда ты нас завела? — выкрикнула Огрен, с непониманием пялясь на свою пропавшую и вновь обретенную бывшую супругу.

— Наковальня пустоты, — пояснила женщина. — То, с помощь чего древние создавали свои армии големов, которые не позволили первому Архидемону подняться с троп на поверхность. Она здесь. Так близко, — голос ее чуть дрогнул, как если бы она говорила о страстной ночи любви, а не о каком-то, канувшем в лету, несчастном механизме, — что я ее чувствую. Она... многие отдали тело и душу, чтобы подобраться к ней, но ловушки, созданные Каридином, слишком совершенны для глупцов, и слишком остроумны для визгливых скверных тварей. Так что... добро пожаловать!

У ног моих упали две, стянутые веревкой, фляги, полные прохладной воды. Мабари, царапая передними лапами покатую гранитную стену, злобно гавкал, пытаясь понять, откуда именно раздается чужой, неприятный хозяину голос. Усевшись на каменистую почву, Оуэн подозвал к себе пса, поглаживая его по голове.

— Все в порядке, парень, успокойся, — негромко произнес брат, не поднимая взгляда. Затем уткнулся лицом в руки, храня глубокое, нервирующее молчание.

— Восхитительно! — подхватывая «дар», Дайлен напрягся, разрывая плотную тесьму, и впихнул одну из кожаных бутылей мне в руки. — Вы ребята, меня восхищаете! Серьезно. Я ничего такого не имею ввиду, ничего лично, но что...

— Что будем делать? — закончил вопрос Алистер.

— А ты не слышал, недалекий? — осведомилась Морриган. — Наше дело — благотворительные подати. Теперь вот, не имея выхода, будем разгадывать загадки. Хотя тебе, с твоим умом, такого, видно, не понять.

— Почему ты такая язвительная? Желчь поперек горла встала? Яд плевать не в кого, и ты решила мне как бы случайно им сапоги забрызгать? — вопросом на вопрос ответил блондин, сложив руки на груди и намереваясь услышать ответ, который «удовлетворил бы его любопытно».

— Не вижу смысла озвучивать очевидное... — коротко отозвалась брюнетка. — Что ж, когда всё это закончится, я непременно принесу тебе извинения в письменном виде. Возможно.

— Вы можете... заткнуться! — не выдержав, ляпнула я, раздраженно глянув на двух спорщиков. Гигант, стоящий за спиной Стража, удовлетворенно хмыкнул. — Это правда. Выхода... нет. Или, быть может, я просто его не вижу. Ни тогда, ни сейчас.

— Я не понимаю, что не так. Бранка... она никогда такой не была. То есть... была. Но более здравомыслящей, что ли, — вступил в разговор наш проводник.

— Это не важно, — Оуэн медленно поднялся на ноги, отряхивая плотную ткань штанов. — Мы теперь тут и... просто нужно найти выход. Он один, в этом я, к несчастью, не сомневаюсь.

Немного помедлив, я осторожно коснулась плеча младшего, в душе ожидая, что он резко скинет мою руку. Но этого не произошло. Взгляд его синих, таких же, как и у меня и у мамы, глаз, скосился на чужую кисть, неспешно перекочевав к моему лицу. Губ его коснулась натянутая, словно вымученная, улыбка.

— Прости меня... — тихо прошептала я.

— Все в порядке. Ты была права... просто... не всегда все бывает так, как хочется. Иногда приходится чем-то жертвовать. Душа не исключение, — он говорил так, словно прощался: грустно, надломлено, устало. Меня вновь уколола совесть, к горлу подкатил ком, и я поспешно отвернулась, чувствуя стыд, что всегда так явно читался на моем немного детском лице.

Маленький глоток воды смочил зыбкую сухость рта, немного шершавую, мешаясь с вязкой слюной. Старые запасы кончились еще на подходе к логову матки, оставалась буквально пара капель, так что этот скромный дар, что нам так кстати вручила, то есть скинула на голову, гномиха, был... удачным жестом любезности. Спасибо.

На самом деле, когда Совершенная сказала о ловушках, которые мы, как ее новые марионетки, должны были решить, потому что, видите ли, ее, уже мертвые, гномы, не смогли, а у порождений ума не хватило... я думала о чем угодно, только не о логике. Загадки, ребусы... все это слишком нехарактерно для низкорослых бородатых подземных жителей-вояк. И, в общем-то, мои доводы успешно подтвердились, когда мы, направляясь в единственно возможный ход — Тоннель? Лабиринт? — неосторожно наступили на какие-то крупные, впечатанные в землю, плиты, и на нас обрушится прямой, буквально в лоб, дождь из стрел.

Алистер. Он снова был рядом. Герой — без привычной иронии и легкого сарказма. Если бы не его щит, который он выставил перед собой, идя шаг в шаг за Оуэном, один из наконечников бы на скорости пробил мою грудь и сердце, выскочив со стороны лопатки, и моя мертвая, бездыханная тушка рухнула бы наземь, дружественно обняв валяющиеся там серые кости чужих скелетов, обтянутые лохмотьями брони.

Вытянув раненого брата из-под обстрела, который все еще шумно решетил воздух бесконечными снарядами, Лелиана усадила его у пещерной стены. Стрела попала в ногу. В левое бедро. Слишком знакомо, чтобы быть правдой. Будто бы судьба насмехалась над ним, раня в одно и то же место, теребя старый шрам, боль которого порой будила его среди ночи, нашептывая страшную историю о мальчике, навсегда оставшемся обреченным калекой: с ногой или без нее, в жилах отныне и до смерти останется черная, ржавая порча, именуемая скверной.

Не дав волю слабости, младший резко надломил древко, откинув голову назад и на секунду прикрыл глаза, силясь взвыть, но беззвучно. Рука Дайлена легла на распоротую штанину, через которую сочилась алая кровь, пропитавшая собой плотную темную ткань. Кисть окутало белое свечение, мышцы дернулись, безвольно сокращаясь, и Оуэн резко выдохнул, поднимаясь на ноги, по привычке держась за опору — стену.

— Они бьют низко, видимо, рассчитаны на гномов, а не на наземников, — задумчиво протянул Огрен.

— И очень узкий ход. Если бы Благородство шел первым, возможно... — добавил брат, тыкая пальцем на щит, который блондин осторожно чистил от металлических ржавых наконечников, вошедших в дерево едва ли не на треть.

— Нет. Не то. Дело не в этом, — оборвала я младшего. — Там в полу плиты. Когда ты наступил на одну из них — началась цепная реакция. Если попробовать как-нибудь разгадать... — именно в этот момент я поняла суть ловушек. Точнее... я поняла, что все они имеют печально-смертельный исход, если не вложить в решение задачи банальную логику. — Я пойду. Просто дайте мне щит. На всякий случай.

— Ты с ума сошла?

— Я смогу, — сухо произнесла я, резко вырывая из рук Алистера деревянно-стальную защиту. — И если кто-то пойдет за мной — прибью!

Я думала, что меня послушают. Это было бы... правильно. Но мир никогда не претендовал на нормальность, а люди редко делают что-то так, как им говорят. Люди идут от противного. Нет, значит да, да — нет. И никак иначе.

Под моими ногами, осторожно ступающими на серую пыль тоннеля, скрипела мелкая каменная галька. Шаги были легкие, осторожные, глаза плотно зажмурены, сердце шумно колотилось, отдаваясь в висках. Я была взвинчена и в то же время максимально спокойна. Когда носок сапога опускался на очередной отрезок пути, я задерживала воздух, пытаясь почувствовать тонкой подошвой легкое шевеление. Если его не было — все чисто и можно спокойно выдыхать, на время; если же хруст превращался в глухой полу щелчок — это ловушка, а значит, соседний участок вполне мог оказаться безопасным.

В темноте, со щитом наперевес, хватаясь второй рукой за шершавый гранит стены, я брела, еле слышно нашептывая мраку Песнь Света. Стих Испытаний. Четырнадцатый.

— Пускай впереди меня только тьма, Но Создатель направит меня... — когда я была маленькая, я говорила то же черной, окутанной ночным сумраком, комнате. — Мне не суждено скитаться по неверным дорогам Загробного мира, Ибо там, где Свет Создателя, нет тьмы, — глухие шорохи всегда, без исключений, надрывали тихое уединение спальни, и мама научила меня этой песенке. — И ничто, сотворённое Им, не будет утеряно... — с тех пор я верила в нее. Верила в Создателя, который из раза в раз отворачивался от своих творений, насылая на их головы тяготы Мора. Верила в Андрасте, которая отдала жизнь во славу чужой глупости. Верила... просто верила, что у меня получится. Ведь не могло не получиться, правда? Иначе... как все закончится? Неужели, мир и правда падет? Неужели..?

Щит со скрежетом врезался в преграду. Я осела наземь, пытаясь ощупать то, что возникло передо мной. Просто, без задней мысли, даже не подумав о том, что это вполне может быть какая-нибудь каменная живая безжалостная тварь — остроумная шутка, новая головоломка. Но то была просто стена. Глухая, осыпающая мелким каменным песком, стена. А справа и слева — рваные, утекающие в бесконечную мглу, дыры: две разные или же одна, но искусно спрятанная, дорожка, ведущая к новому ходу, до отвала заполненному, теперь уже отравленными, снарядами стрел. Все может быть. Ведь до меня сюда вряд ли кто-то еще пробирался живым.

— Ты там в порядке? — голос Оуэна прорвал тишину, противным свистом зависшую в моих ушах. Я обернулась. Голубой огонек засверкал вдалеке, осторожно, но медленно приближаясь.

— Я? Да! Все хорошо.

— Чудно, сестренка!

— Ева? — в унисон выкрикнул Дайлен. — Ты не поверишь... но, оказывается, со светом все куда проще!

Если бы со мной сейчас, в этот самый миг, находился рядом художник, он бы без тени сомнения заявил: «Ужасная гримаса, леди, откуда в вас столько скрытой злобы? С там милым лицом...». И был бы прав. Что же это получается? — Я, как дура, шла в кромешной тьме, не дыша, готовая каждую секунду благополучно распрощаться с жизнью, а он... они, просто наколдовали огонек и, светя им себе под ноги, лениво и невозмутимо преодолели путь, на который я потратила столько нервных клеток? Это... подло и бесчестно!

Я поднялась на ноги. Свет приближался, и в его полосе медленно возникали людские силуэты. Прикрыла глаза рукой, пряча их от слепящей голубоватого мерцания. Шелест шагов стал громче, чужое разрозненно дыхание — ближе. Часто моргая, я убрала ладонь и уставилась на вытянутую фигуру брата, возникшую прямо передо мной и, прежде чем младший, растягивая губы в лукавой усмешке, успел ляпнуть какую-нибудь внезапно-остроумную глупость, я в полсилы влепила ему подзатыльник, специально приподнявшись на мысочки ради такого дела.

— Честно... — протянул он, недовольно скривившись. — Но не мог же я тебя бросить! Лучше уж меня убьешь ты, чем кто-то другой. И мне спокойнее и тебе в радость.