Apple Pies and Other Amends (гет)

Гермиона приземлилась прямо на ноги возле особняка Малфоев. На этот раз никаких покачиваний или тошноты — только бурлящий гнев, который ей не терпелось выпустить на волю. Она бросила быстрый Протего над головой, чтобы зашититься от внезапно начавшегося ливня, но поняла, что несколько секунд дождя, под которые она попала, уже разрушили ее прическу. И она была готова поклясться Мерлином, ей было все равно. Она выдернула свои заколки и позволила кудрям свободно распуститься, их спутанность и рычание ветра было точным отражением того, что происходило у нее в душе. Бормоча проклятия — для практики, на случай, если они понадобятся, — она вошла в открытые маггловские ворота. Скорее всего, их снова закоротило под дождем; если Драко разорвал их связь, то он никак не мог специально оставить ворота открытыми для нее.

Длинная дорога до поместья местами стала сырой, заполненной широкими лужами, которые она не везде могла обойти. К тому времени, когда Гермиона добралась до входа, ее балетки были так же испорчены, как и прическа. Она поборола желание пнуть дверь и вместо этого постучала кулаками по дереву, так сильно, что у нее заболели запястья. Двери распахнулись, и появилась Мэви, которая выглядела испуганной появлением Гермионы, как буквально, так и метафорически.

— Мисс Грейнджер, — пропищала эльф. — Вам не следовало...

— Где он? — требовательно спросила Гермиона.

Мэви не знала, что ей делать, ее маленькие пальчики все еще цеплялись за край дверной ручки.

— Мэви очень жаль, мисс, но мистер Драко сейчас избегает компаний.

— Тогда хорошо, что я пришла одна, не так ли?

Прежде чем Мэви успела поставить их обоих в неловкое положение, пытаясь захлопнуть дверь перед носом Гермионы, которая потянулась в карман за палочкой, по темному фойе разнёсся тихий шепот Люмоса. Свет заклинания выхватил царственно стоящую Нарциссу Малфой в своем темно-синем платье и мантии. Ее палочка и подбородок были подняты. Она выглядела намного, намного более внушительно, чем ее домашний эльф.

— Гермиона, — сказала Нарцисса, выражая всем своим видом спокойное самообладание и милостивое гостеприимство. — Как приятно снова тебя видеть. Пожалуйста, заходи. На улице ужасный шторм.

Гнев Гермионы не утих ни на йоту. Но она приняла приглашение, входя внутрь. Вода текла с нее прямо на мраморный пол. Она наложила осушающие заклинания на свою одежду, специально избегая гнезда кудрей на голове; Драко сегодня не заслужил разумного размера волос Грейнджер.

Кое-как приведя себя в порядок Гермиона предстала перед Нарциссой. Она собиралась объяснить ей все, защищать себя перед старшей ведьмой, чего бы от нее не потребовалось, включая заклинания. Но она не встретила сопротивления в глазах Нарциссы. Вместо это мать Драко смотрела на нее с непоколебимым, несомненным уважением.

Она склонила свою голову в сторону главной лестницы.

— Думаю тот, кого ты ищешь, находится наверху. Проводит время впустую, дуясь и злясь, в своей библиотеке.

После ошеломленной паузы Гермиона кивнула.

— Спасибо, Нарцисса. Я не забуду этого.

— Обращайся в любое время, — беззаботно ответила та.

Затем она опустила взгляд на эльфа, все еще стоявшую у двери.

— Мэви, мне кажется, мы нужны на кухне. Идем, пожалуйста.

Гермиона смотрела, как они покидают фойе, Нарцисса все еще держала палочку над головой, а Мэви следовала за ней, нервно оглядываясь через плечо. Гермиона дождалась, пока дуэт не исчезнет в тени поместья. Затем она стремительно поднялась по главной лестнице. Несмотря на все ее предыдущие проблемы с лабиринтом коридоров поместья, сегодня Гермиона нашла путь без особых усилий. Может быть, дело было в том, сколько раз она уже была здесь, или в ярких вспышках молний, освещавших ей путь. Или, может быть, это ярость, кипевшая в ее животе, вела её через темноту.

Она решила, что последний вариант являет наиболее вероятным объяснением той быстроты, с которой она наконец ворвалась через незапертый вход в Малую библиотеку. Дверь с грохотом отскочила от стены, и звук разнесся по всей комнате.

Драко стоял в дальнем конце библиотеки и всматривался в темноту за окном, из которого был виден передний сад мэнора и подъездная дорога. Он не сдвинулся с места, никак не показал, что он слышал эхо распахнувшейся двери, что привело Гермиону в состояние бешенства, так что она даже не пыталась скрыть своего раздраженного частого дыхания или топота ног, пока она шагала по библиотеке.

— Как ты посмел? — почти закричала она на него. — Как ты посмел исчезнуть на три недели, а потом еще и закрыть от меня камин.

— Это не помешало тебе аппарировать сюда, не так ли?

— В бурю, Драко. Там гром, молнии и дождь. Сильный дождь.

— И почему ты считаешь, что это может мне быть интересно? — сказал он, растягивая слова, и медленно отвернулся от окна, чтобы посмотреть на нее.

Она уже открыла рот, чтобы начать рассказывать ему, с какой именно проблемой ему сейчас придётся иметь дело, а затем резко остановилась при виде его правой руки. Там он держал хрустальный стакан, наполненный льдом и по меньшей мере на два пальца яркой янтарной жидкостью.

Огневиски?

Менее чем за пять шагов Гермиона пересекла остальную часть библиотеки, обошла зеленый диван и подошла достаточно близко, чтобы вырвать стакан из его руки. Прежде чем Драко успел возразить, она опрокинула в себя огромный глоток его содержимого. Она выпила не всё только потому, что ей хотелось хотя бы несколько капель бросить ему в лицо. Но в тот момент, когда жидкость попала ей на язык, она почувствовала такое ощутимое облегчение, что чуть не упала на пол.

— Нет... Это просто чай, — выдохнула она. — Холодный чай.

— Теперь это чай,— он грубо выхватил у нее стакан.— Откуда ты знаешь, что я не превратил виски в чай до твоего прихода?

— Потому что еда и напитки, кроме воды, являются первым принципиальным исключением из закона Трансфигурации стихий Гампа — они не могут быть трансфигурированы.

Драко запнулся, явно удивленный ее автоматической декламацией. Но он быстро пришел в себя, и его челюсть сжалась.

— Блядь, Грейнджер, тебе обязательно быть такой чертовой всезнайкой?

— Приму это за комплимент, — огрызнулась она. — Зачем, черт возьми, ты старался заставить меня думать, что ты снова пьешь?

— Насколько же ты тщеславна, Грейнджер? Я не пытался заставить тебя что-то "думать". Я просто пил чай в своей библиотеке, стараясь оставаться трезвым, как и каждый вечер в течение последних трех месяцев. Это ты ворвалась сюда без предупреждения.

Гермиона закатила глаза.

— Не говори мне эту чушь насчет "без предупреждения". Ты видел, как я шла от точки аппарации у ворот — ты сам признался.

— Хорошо, тогда я изменю выбор слов. Ты не появилась без предупреждения, ты пришла без приглашения. Или разорванная каминная связь ничего не прояснила?

Гермиона снова почувствовала укол боли, раскаленной добела и жестокой. Она заставила себя не обращать внимания на неё, когда продолжила.

— О, так мы снова вернулись к трусости, да?

Его светлые брови сошлись на переносице.

— Что?

— Трусость, — пробормотала она своим самым грубым голосом. — ТРУСОСТЬ определяется как патологическое отсутствие храбрости. Пример — Драко Малфой.

Драко фыркнул, и звук получился слишком яростный для его обычной элегантности.

— Как это похоже на чертовых гриффиндорцев, что бы вы ни делали, все связано с храбростью. Клянусь, слово "храбрость", вероятно, жутко возбуждает вас всех в постели, да?

Она покраснела от такого откровенного намека и открыла рот, чтобы отчитать его, но он продолжил.

— Мерлин, Грейнджер, не нужно быть храбрым, чтобы держать кого-то вроде тебя подальше от моего дома. Для этого нужны только мозги. И одно проклятое заклинание отмены.

Внезапно ее глаза налились кровью, и рука потянулась к палочке. Только потому, что она чувствовала к нему, всё еще чувствует, несмотря на это ужасное проявление характера, она не вытащила палочку и не заколдовала его на месте.

— Кого-то вроде меня? — прошипела она. — Кого-то вроде меня? Почему бы тебе просто не сказать это прямо, Драко, и избавить себя от необходимости изворачиваться?

Он снова нахмурился, и это был уже не совсем тот хмурый взгляд.

— Ты о чем, Грейнджер?

— Просто скажи это. Скажи слово. Выкладывай все в открытую, как проклятие, — Гермиона уже почти кричала, и ей было все равно. И плевать, что весь дом Малфоев услышит ее. Не заботясь о самом настоящем замешательстве на лице Драко.

— Грейнджер, какого черта ты?..

— Ты знаешь, что я имею в виду, — резко оборвала она его. — Хватит притворяться. Грязнокровка! — закричала она. — Так ты любишь называть меня, да? Долбаная грязнокровка.

Ее слова рассекли воздух между ними, как удар молнии. Она не намеревалась произносить это вслух. Она только собиралась намекать на него, пока он не почувствует себя достаточно виноватым, чтобы оправдываться. Но он этого не сказал, и ей пришлось. И теперь это слово висело между ними, как Авада Кедавра. Грязное, зеленое и жаждущее кого-нибудь уничтожить.

Драко резко втянул воздух, и кровь отлила от его лица.

— Я не говорил этого...я не....

Кажется, он не смог закончить свои мысли после взрыва бомбы, осколки звуков, которой разлетелись по комнате. Увидев обиженное выражение в его глазах, Гермиона почувствовала укол сожаления. Но его решимость явно поколебалась, и она продолжила.

— Почему же ты избегал меня, Драко? Почему ты закрыл каминную связь между нами?

Он открыл рот. Закрыл. Он провел рукой по волосам, взъерошивая их белокурое совершенство. Наконец он выругался и с грохотом поставил стакан на ближайший книжный шкаф. Не оглядываясь на нее, он направился к пылающему огню.

Гермиона знала, что он вот-вот ей расскажет. Он не мог скрываться от нее вечно. Особенно если она вытряхнет из него правду прямо сейчас, как львица, которой она и являлась по праву принадлежности к Гриффиндору.

— Так почему же? — повторила она, двигаясь вокруг дивана, чтобы он не мог убежать от нее. — Скажи мне, почему.

Драко опустил голову, ухватился обеими руками за высокую каминную полку и прислонился к ней лбом. Он все еще не отвечал ей. Единственный звук, который он издавал, это прерывистое дыхание.

— Говори, — приказала она.

— Потому что я — яд, — прохрипел он, не отворачиваясь от огня.

Бешеный пульс ее гнева — такой настойчивый всего две секунды назад, резко остановился. Так же резко, как ветка, воткнутая в спицы велосипедного колеса.

— Ты... что?

— В тот вечер Уизли был прав, Грейнджер: я — яд. Я — разрушитель. Я разрушил все, к чему прикасался. Это одна из причин, по который я был пьян большую часть времени. Я подвел не только гребаного Волдеморта, но и Дамблдора, и моего отца, и Винса. Я подвел себя. Подвел тебя. И я не смогу — я не буду — делать это с тобой снова. Потому что тогда я этого не знал, но теперь знаю. Я знаю об этом в каждом гнилом уголке моего гнилого сердца.

Он ударил себя кулаком в грудь, чтобы подчеркнуть свою мысль, и наконец посмотрел на нее.

— Знаешь что? — прошептала Гермиона, боясь разрушить чары честности, которые пали на него. — Что ты вообще знаешь, Драко?

Его глаза лихорадочно скользнули по ее локонам, телу, губам.

— Я знаю, что ты... ты такая...

— Какая? Я какая?

Заучка? Раздражающая? Маггла? Навязчивая?

— Прекрасная, — прошептал он. — Для меня ты идеальная.

Глаза Драко расширились, как будто он просто поразил себя так же сильно, как и ее, произнеся это вслух. Он начал двигаться так, словно его ударило током, отходя всё дальше и дальше назад. Подальше от камина, подальше от нее. Но Гермиона все равно не позволила бы ему сбежать. Только не после того, как он это сказал. Она шагала к нему, даже когда он пятится назад, пока его ноги не коснулись дивана.

— Ты не яд, Драко. И не разрушитель.

Ее слова сами по себе были добры, как и мысли, стоящие за ними. Но ее тон был жесток. В то время как сердце Гермионы уже знало, куда она хотела, чтобы этот разговор привел их, ее голова была все еще в ярости. Поэтому им нужно разговаривать, пока ее гнев не рассеется или он не передумает, или и то, и другое вместе.

Драко почувствовал это; она поняла это по тому, как его глаза начали светиться, а губы скривились в усмешке. От того, что он собирается ругаться с ней всерьез, у нее по спине пробежала дрожь. Тот факт, что она достаточно важна для него, чтобы сделать это, прямо здесь и прямо сейчас, независимо от результата.

— Ты так не думаешь, — прорычал он, снова злясь, вместо того, чтобы сдаться. — Ты не можешь так думать.

— Откуда ты знаешь? Ты, случайно, не легилимент?

— Я чёртов окклюмент. И ты это знаешь.

— Конечно, знаю. И хватит увиливать от ответа. Почему я не могу так думать? Почему ты думаешь, что я втайне тебя ненавижу?

— Потому что ты появилась в моем доме с выпечкой, — сказал он. — С долбаными яблочными тартами, будто хотела в некотором роде... вроде что-то исправить.

— И что именно это должно было означать?

— Это означало, что у нас долбаная проблема. Существует только две причины, по которым ты могла бы сделать что-то вроде этого: или ты до смерти боялась меня и собиралась понять, как с этим справиться, или ты просто сумасшедшая, — когда она издала насмешливый звук, он снова прорычал: — Тебя, блядь, пытали здесь, Грейнджер. А потом ты появляешься почти два года спустя, с таким видом, будто собираешься извиняться. Это не имеет чертова смысла. И так как мы оба знаем, что ты слишком упёртая, чтобы свихнуться, остаётся только первый вариант.

Его ухмылка углубилась, но она больше не была направлена на Гермиону.

— Что я за чудовище, чтобы производить такое впечатление на людей? Чтобы заставить кого-то чувствовать необходимость усмирить меня, прежде чем люди могли бы почувствовать себя снова целостными?

Гермиона разачарованно простонала.

— Мерлин, ты чертовски высокомерен. Я принесла тарты не для того, чтобы извиниться перед тобой, Драко, или усмирить тебя, будто ты дракон на горе. Я принесла их, чтобы показать тебе, что тебе не нужно извиняться передо мной. Я хотела дать тебе понять, что тебе не нужно ничего исправлять, потому что я простила тебя ещё даже до того, как приехала.

— Ты... что? — он запустил обе руки в волосы, которые стали из аккуратно уложенных растрепанными, как и её. — Ты уже простила меня? Тогда... Тогда что всё это значит? Ты здесь, чтобы исправить меня?

— Исправить тебя? Ты думаешь, я хочу тебя перевоспитать? Даже если бы это было возможно, чтобы один человек мог исправить другого, я бы не хотела этим заниматься. Ты вообще помнишь, что я говорила тебе о моем отце? Это не было в наших силах — исправить его. Помочь ему, да. Но исправить? Нет. Он сам вылечился, так же, как и ты. Весь этот тяжелый путь — это только твоя работа, Драко, не моя. Я просто хочу быть рядом, чтобы видеть, как ты меняешься. Может, чтобы насладиться результатом.

Он фыркнул на это, но она продолжила:

— Кстати, Рон был полным дерьмом. Ты не яд, Драко, так же, как и я не противоядие. И чтобы ты знал, ты, эгоистичный придурок, мое прощение не имело к тебе никакого отношения. Это имело отношение ко мне. Это моя голова и моё сердце простили тебя, без каких-либо действий с твоей стороны. И я сделала это уже очень давно. Задолго до того, как я... как я...

— До того, как ты что, Грейнджер? — сорвался он. — Скажи это.

— До того как я влюбилась в тебя, чертов засранец.

Хмурый взгляд исчез с его лица. Он молча моргал, видимо, такую реакцию на шок он перенял у неё, и его рот открылся и закрылся, не издав ни звука. Казалось, он навсегда потерял дар речи и ему понадобится целая жизнь чтобы обрести его снова.

— В-влюбилась?

— Да, влюбилась. Я влюбилась в тебя, Драко. В тебя. Не потому, что ты меня обманул, как сказал Рон. И не вопреки чему-то, тоже. Я не забыла, как ты издевался надо мной в школе и что ты не остановил свою тётку, или как ты спрятался ото всех в тени после войны. Твои ошибки всё ещё являются такой же важной частью тебя, как и являлись. Но я влюбилась в то, что ты пытаешься сделать со всеми этими ошибками сейчас, как ты берешь этот кусок грязной глины и лепишь из него что-то стоящее. И я узнала, что там было много стоящего с самого начала, под всем этим мусором. Так что чего я хочу, так это тебя, Драко. Твое прошлое, твое будущее. Всего тебя.

— Меня?

— Тебя, — сказала Гермиона твердо. — Я хочу быть с тобой, и точка. Однако, и это однако с большой буквы, так что слушай внимательно. Тот трюк, что ты выкинул в ресторане и с каминной сетью, означает, что это не моё сердце сомневается в своих чувствах. Я не собираюсь оставаться там, где мне не рады. Так что тебе лучше всё таки что-то сказать прямо сейчас. Тебе лучше сказать, что ты хочешь от меня. Или ты сможешь посмотреть в это окно, как я иду отсюда к точке аппарации. Что будет к лучшему.

Её слова утонули в тишине, и он побледнел. Он стал тревожно бледным. Его рука поднялась к ней, сжалась и разжалась в воздухе, а затем упала вниз.

— Тебя, — сказал наконец Драко. Не с сомнением, как она боялась, но с печальным смирением. Как будто он ждал, что она заберет свои слова назад. — Я хочу тебя, Гермиона. Всю тебя.

Её сердце подпрыгнуло. Оно скакало. Парило. Но было ещё кое-что, что он должен был ей объяснить. Не потому, что они соперничают, а потому, что он Драко, а она Гермиона, и, принимая во внимание их странную и запутанную историю отношений, она нуждалась в этом.

— Почему? — спросила она. — Мне важно знать, почему.

— Потому, что ты Гермиона Грейнджер, — сказал он. Когда она усмехнулась, он поднял руку. — Выслушай меня, ладно. Ты потрясающая героиня войны. Та самая Гермиона Грейнджер против этого куска Пожирательского мусора, — Драко сделал неопределенный жест по отношению к себе. — Прежде чем ты начнёшь спорить со мной, просто остановись. Я был Пожирателем Смерти и куском мусора. Я уже не такой, но люди всё ещё видят меня таким, каким я был, когда был ребенком. Но ты всё ещё здесь, и ведёшь себя так, как будто я всё ещё чего-то стою.

Это разрывало её сердце, когда она услышала, как его голос сорвался на последней фразе, но она не стала перебивать.

— Ты общаешься о мной так, — продолжил он. — потому что действительно веришь в это. Ты веришь, что я чего-то стою. Даже в тот день, когда ты пришла с тартами, когда у тебя не было причин приходить ко мне, когда ты едва меня знала, ты общалась со мной так... Так, как будто я мог остаться человеком после всего, что произошло.

— И это единственная причина, по которой ты хочешь быть со мной? — спросила она. — Потому что я одна из немногих людей, кто общается с тобой как с человеком?

— По этой причине ты начала мне нравиться, но это не причина, по которой я хочу быть с тобой.

— Тогда почему, Драко? Почему ты хочешь быть со мной?

Её тон оставался нейтральным и спокойным. Но внутри она молилась, молилась о том, чтобы она нравилась ему по правильным причинам. Не потому, что она та самая Гермиона Грейнджер, или потому, что она не относилась к нему, как к подонку, или потому, что он был одинок и потерян до того, как она ворвалась в его жизнь с коробкой, полной яблочных тартов.

— Я хочу быть с тобой, Гермиона, — сказал он хрипло. — потому что я не могу отвести от тебя глаз. Иногда ты выглядишь растрепанной, но иногда ты настолько красива, что я не могу этого вынести. Но и в том, и в другом случае я не могу отвести от тебя глаз. Это... Это как будто ты околдовала меня. И я знаю, что это банально и нелепо, учитывая, кем мы являемся, но тем не менее, это правда.

Несмотря на покалывание в спине, она не изменила своего бесстрастного тона.

— Тогда причина в том, как я выгляжу? В этом всё дело?

Драко нахмурился и пропустил свои растрепанные волосы через пальцы.

— Конечно, нет. Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе? Что причина в том, что ты умна? Ну, ты же и сама знаешь, какая ты умная. Но ты ещё и забавная. Иногда мрачная. Хорошо, что только иногда. И ты чертовски талантливая ведьма. И каким-то образом, каким-то непостижимым образом, ты начала смотреть на меня так, как я смотрел на тебя с того самого дня, когда увидел тебя в мэноре с тартами.

— Как?

— Как будто ты хочешь... — Драко сомневался, стоит ли ему это говорить. Медленно вдохнул и медленно выдохнул. Посмотрел в её глаза с надеждой, ища в них поддержки, что заставило её пальцы дрожать. — Как будто ты хочешь поцеловать меня так же сильно, как я хочу целовать тебя.

Её холодное выражение лица почти разрушилось.

— Ты хочешь... поцеловать меня?

— Да. Да, — он мягко засмеялся. — Я так чертовски боюсь, что всё этим испорчу, как всё остальное, что... Я когда-либо делал. Но всё, о чем я мог думать с того первого дня, когда ты снова появилась здесь, это как сильно я хочу целовать тебя — до тех пор, пока у тебя хватит дыхания.

После этих слов она сдалась.

Гермиона молниеносно сократила пространство между ними, вцепилась в его рубашку обеими руками и прижалась своими губами к его губам.