Poor poor Persephone (джен)

У Луны Лавгуд были просто восхитительные глаза. Их цвет не получилось бы назвать просто серым. В нем было что-то от лунного света — такого, каким он отражается в поверхности водной глади. Из-за этого казалось, что она все время смотрит сквозь предметы, как будто ищет внутри них что-то, что будет важнее внешнего облика. Поэтому с ней временами становилось довольно сложно общаться. Зато молчать — комфортно, как ни с кем другим.

Впрочем, Джинни это волновало мало. Если этого требовала ситуация, она говорила за двоих.

У Луны были очень длинные светлые, почти белые волосы, и каждый понедельник после завтрака Молли приводила их в порядок несколькими заклинаниями, и я слегка завидовала, глядя на то, какими аккуратными получались две потрясающей толщины косы.

На фоне нашей семьи Луна выглядела хрупкой снежной фигуркой, но, когда мы выходили гулять, и они с Джинни брались за руки и убегали куда-то по сочной зеленой траве, начинала казаться ярче и сильнее, как цветок, которого коснулось солнце.

Лет через пять от Луны уже невозможно будет отвести взгляд.

Она очень мало говорила, в основном что-то дежурное, как “спасибо, еда была изумительной, миссис Уизли” или “удачного вам дня на работе, мистер Уизли” и совсем не касалась в разговорах тем, которые было сложно поддержать. Но иногда садилась рядом со мной на траву и тихо, чтобы не отвлекать от чтения, начинала перечислять, на что были похожи облака и рассказывала целые истории, которые возникали в ее голове в этот момент.

Я знала ее лично только два понедельника, которые прошли с начала каникул (и еще немного — по письмам Джинни), но была уверена, что не хватит и двухсот, чтобы полностью понять, о чем она думала.

Мне казалось, что это потрясающе.

— Ты так много думаешь, Перси, — сказала мне она, наклонив голову. — Это не мешает тебе отдыхать?

Джинни, сидевшая на траве рядом со мной и сосредоточенно пытавшаяся составить красивый букет из сорванных полевых цветов, невесело хмыкнула. Она так скучала по мне, что первые дни приходила спать в мою комнату, и просыпалась из-за моих кошмаров тоже. На четвертый день пришлось рассказать ей сильно укороченную версию произошедшего. А с пятого дня у вечернего чая, заваренного Молли, стал появляться странный привкус, и кошмары мне больше не снились.

Я быстро выбросила их из головы, потому что дома было хорошо.

Дома была вечная улыбка Молли и ее божественная еда, была Джинни, искрящаяся радостью так, что это напоминало магию, был Артур и миллион историй с работы.

Были бесконечные прогулки по зеленым полям и холмам и тихие семейные вечера в гостиной, когда даже Фред и Джордж уставали настолько, что начинали клевать носами под вечерний выпуск новостей на колдорадио.

— Я отдыхаю, — честно сказала Луне я. — Это не мешает мне думать.

Луна улыбнулась, оценив перевернутый ответ. Улыбка, в отличие от всего остального, делала ее лицо очень детским и напоминала о том, что ей одиннадцать, а не тысяча сто лет.

— Поступишь на свой Рейвенкло, тоже будешь много думать, — проворчала Джинни, старательно утыкаясь взглядом в цветы. Перспектива поехать в Хогвартс и нравилась ей, и нет, хотя письмо должно было прийти только в августе, на ее одиннадцатый день рождения.

— Джинни не хочет, чтобы я поступала на Рейвенкло, — пояснила мне Луна, как будто для кого-то это было тайной. Моя маленькая сестренка, несмотря на все свои достоинства, в любой непонятной ситуации оставалась жуткой собственницей.

Но здесь я не могла не согласиться с ней.

— Я тоже не хочу, — пожала плечами я. — Но это только твой выбор.

— Рону не нравится Слизерин, — начала Луна. Да, было сложно не запомнить, что Рону не нравится Слизерин. Малфой был для него как Гарри для Джинни, только наоборот. — Из-за Драко Малфоя. Тебе не нравится Рейвенкло, — тут Джинни напряглась, потому что ничего такого от меня не слышала, — из-за кого?

— Из-за всего, — проворчала я. — Но я дружу с их старостой. Она замечательная.

У Луны была такая же твердая уверенность, что она попадет на Рейвенкло (“потому что там учились мама и папа”), как у нас — что Джинни попадет на Гриффиндор (иначе не настолько забавно будет шутить о том, что сразу пять Уизли учится в Хогвартсе). Мне просто хотелось, чтобы хорошо было обеим.

Но, по крайней мере, первое время на Рейвенкло за Луной будет кому присмотреть. Младшие курсы слушались Пенни, а старшие вряд ли будут опускаться до издевательств над первокурсницей.

Я опустила глаза в дневник Перси за второй курс — начала перечитывать в надежде увидеть что-то между строк, но ничего, кроме сухого текста, не было. Слова не складывались из первых букв в строчках или предложениях и не было ничего неуместного или подозрительного. Перси как будто хотела верить, что ведет нормальную жизнь.

А нормальная жизнь в итоге была только у меня.

Я опасалась, что начну чувствовать себя виноватой перед ее образом, когда приеду домой.

Но с первого дня здесь ощущала только уют и тепло.

И наслаждалась каждой минутой, проведенной дома.

* * *

Почерк на очень пухлом конверте принадлежал Оливеру, а принесшая его сова выглядела так, будто считала себя по меньшей мере королевой Англии. Она надменно осмотрела кухню, отказалась от предложенной еды и крайне манерно выпорхнула в открытое окно, оставив меня в абсолютно неловкой тишине в окружении семьи, только что собравшейся на завтрак. Я почти читала на лицах Молли и Артура, о чем они думают — этот вопрос висел над нами уже три недели, а они все не начинали диалог, стараясь быть деликатными. Я делала вид, что не замечаю, к чему вели все осторожные расспросы о школе. Когда они будут готовы завести разговор, то наверняка скажут об этом прямо.

— Это от Вуда, — чтобы разрешить недопонимание, сказала я и, посмотрев на окно, увидела, как приближается еще одна сова. Но письмо, которое она бросила в этот раз передо мной, было с гербом Хогвартса, и все снова выдохнули.

Наконец-то.

Рон беззастенчиво заглянул в письмо, когда я его развернула, но почти сразу же вернулся на место с бурчанием. Кажется, я различила что-то вроде “это было ожидаемо”.

Это было ожидаемо, потому что было бы несправедливо увидеть что-то, кроме ровного столбика из “превосходно”.

Радуясь, что близнецы с утра были слишком сонными для комментариев, я передала пергамент Молли, чтобы отвлечь их с Артуром на родительскую гордость и потянулась к своей тарелке, но все же не выдержала и открыла конверт от Оливера.

Он не писал мне на завтрак, обед и ужин и сегодня прислал только первое письмо за лето. И, судя по всему, готовил для этого целый роман-жизнеописание. И, судя по почерку и скачущим строкам — готовил его в любом месте, только не за столом.

Письма были разделены только датами и не было ни приветствий, ни прощаний. Я вернула их в конверт с целью прочесть после завтрака и, подняв глаза, обнаружила, что все на меня смотрят.

— Приятного аппетита, — пожелала я, положив конверт на колени, чтобы он не мозолил никому глаза. Похоже, над моей семьей нависло гораздо больше вопросов, чем я думала.

— Мы гордимся тобой, милая, — запоздало сказала Молли, возвращая мне пергамент, и я едва отделалась от ощущения дежавю.

— Я знаю, мама, — как можно спокойнее улыбнулась я и наконец приступила к еде.

Все три недели я старалась вести себя образцово (хотя мне даже не нужно было себя заставлять), и даже иногда отправлялась камином к тетушке Мюриэль, чтобы передать ей еды от Молли на несколько дней (и пыталась забыть об этом сразу же после того как возвращалась). Под моим руководством Рон сделал домашние задания на лето (хотя ему достаточно было фразы, что если он сделает все сейчас, то не должен будет возвращаться к ним до конца каникул), а взрывов и шума из комнаты Фреда и Джорджа больше не доносилось (я нанесла столько рун на их дверной косяк и вбухала туда столько магии, что ее хватило бы, чтобы сдержать рев стадиона, и я действительно ждала сову из Министерства после такого, но ничего не случилось).

Все было тихо, мирно, идиллично. До сегодняшнего дня.

— Ты уже отправил наше приглашение Гарри, милый? — спросила Молли у Рона, чтобы хоть как-то разрядить напряженную атмосферу. Джинни ожидаемо залилась краской от одного упоминания, и я не знала, что будет, когда Гарри к нам действительно приедет. Мне бы не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, что он живет в одном доме с сумасшедшей фанаткой (пусть отчасти это и было правдой).

И, к сожалению, не было ни шанса, что он разонравится Джинни, когда она узнает его поближе, потому что кому мог не нравиться тот, кто уже начинал умело пользоваться своим безграничным обаянием. Оставалось только надеяться, что это пройдет, и они смогут увидеть друг в друге нормальных людей, как с положительными, так и с отрицательными чертами и строить любые отношения уже исходя из этого.

— Да, две недели назад, — ответил Рон, слегка расстроившись от этой мысли. — Он не ответил, может, Стрелка не донесла письмо?

— Может, стоит отправить письмо его дяде и тете? — предложила я. — Маггловской почтой. Они все-таки его опекуны, и будет невежливо передавать такие новости через Гарри. Мы можем написать, что папа заберет его в следующую субботу, например.

Как бы мне ни хотелось полетать ночью на машине, несмотря на боязнь высоты, это была так себе идея. Мысль про маггловскую почту пришла мне еще на платформе, когда я увидела мистера Дурсля, который был явно не в восторге от встречи. Тогда я решила, что даже если Добби не станет красть письма, из-за сов может разгореться скандал, а пригласить Гарри к нам на летние каникулы Молли с Артуром разрешили едва ли не в середине года.

Рон не стал говорить родителям, что отправил не одно письмо, а целых три, и два из них — с Аидом, потому что до сих пор не понял, как относиться к этому. Пока что, к счастью, это вызывало у него только беспокойство, а не разочарование.

— Отличная идея, Перси, — кивнул Артур с чуть большим воодушевлением, чем это требовалось.

— Тогда займусь этим сейчас и пойду в деревню, — отодвинув тарелку, сказала я.

Ах, если бы все было так просто.

— Это может немного подождать. Дети, нам с Перси нужно поговорить.

Артур Уизли был увлеченным трудоголиком, влюбленным в свое дело. Он мог гореть на работе и не спать по несколько дней, когда начиналась какая-нибудь новая охота на магглов, делал вид, что прячется за газетой, когда Молли бушевала из-за новых экспериментов близнецов, которые в этом году перешли на новый шумовой уровень (после того как это случилось в последний раз, он чисто случайно оставил на столе книгу с всевозможными вариациями заглушающих чар) и не всегда успевал следить за тем, что происходило сразу у семерых его детей.

Но вместе с этим за фасадом из мягкости и неказистости прятался сильный и неординарный волшебник, который мог проявить твердость, когда этого требовала ситуация, и упрямо стоял бы на своем до конца.

Я была уверена, что на работе он выпускал всех своих внутренних демонов — и оставлял их там перед тем как прийти домой и с любовью и теплом улыбаться своим детям.

И тем, кто думал, что может безнаказанно издеваться над магглами, сильно не везло, если их находил Артур Уизли.

Именно поэтому ни у кого не возникло желания пререкаться — Фред и Джордж испарились из-за стола первыми, как будто не клевали носом весь завтрак, Рон, который выглядел слегка обескураженным, оглянулся на меня с видом “я никому ничего не говорил” и отправился на улицу, рассудив, что от возможного маминого гнева стоит держаться подальше, Джинни наградила нас непонимающими взглядами и ушла в гостиную, наверняка собираясь подслушивать.

Я не начинала разговор, надеясь, что Артур поймет, что опаздывает на работу, и все свернется и отложится само собой.

Но чуда не случилось.

— Тогда, на платформе… — осторожно начала Молли.

Ей была свойственна мягкость и деликатность в каких-то вопросах, но чаще всего, конечно, накосячивший сталкивался с ее гневом. Злилась она очень красиво, хоть и громко.

Но Перси всегда была образцовым ребенком, который не доставлял проблем. Поэтому родители вели себя со мной осторожно.

— Тогда, на платформе, мои друзья подошли ко мне попрощаться перед каникулами, мама, — спокойно ответила я. Помимо Флинта, который так волновал их с момента моего возвращения домой, там была еще и Фарли, с которой мы не успели пересечься из-за того, что проверяли разные части поезда перед высадкой, чтобы никто ничего не забыл.

Они были настолько вежливы с Артуром и Молли, что те далеко не сразу догадались спросить, кто это был.

А услышав от меня ответ, не сразу в него поверили. Паузы как раз хватило, чтобы обошлось без смертоубийств.

— Возможно, ты не помнишь, но мы рассказывали тебе про Флинтов перед тем как ты поступала на первый курс, — негромко и пока еще нейтрально произнес Артур, но в его голосе скользнули металлические нотки, и я невольно вздрогнула от неожиданности. Заметив это, он сразу смягчился, видимо, вспомнив, что все демоны должны оставаться на работе. — Я надеюсь, ты понимаешь, что его мать…

— Никак не может повлиять на него, — перебила его я, пусть это было слегка невежливо. — Она уже больше десяти лет как мертва, папа. И я надеялась, что вы достаточно меня знаете, чтобы понимать, что я не стану общаться с человеком, который может мне навредить.

Зато может навредить кому-то другому.

Но этого я, конечно, говорить не стала.

— Не в правилах Уизли говорить такие вещи, Перси, — вздохнув, сказал Артур, и я подумала, что все серьезные разговоры в этом доме всегда вел он — Молли стояла за его плечом, напряженная, но сдержанная, и явно собиралась высказать свое мнение уже после того как он договорит, в зависимости от того, что я отвечу. — Но тому будущему, которое ты выбрала, может навредить репутация его семьи.

— Как она мне навредит, — начала я, едва подавив раздражение, — если я не… О.

До меня, наконец, дошло, почему их напряжение зашкаливало и грозило перелиться за пределы кухни. По их мнению, нас ничего другого не могло связывать, и в этом была и моя вина тоже. Я настолько старательно обходила эту тему в разговорах, что могли появиться какие угодно мысли.

Переборщила.

— Мы не встречаемся, — прямо сказала я. И на всякий случай добавила: — Ни с кем. Но так или иначе, репутация семьи еще ни о чем не говорит. Я не боюсь.

Напряжение спало. Было видно, что эта тема волновала их довольно сильно, и я мысленно побила себя по рукам. Никто не собирался запрещать мне что-то, как я думала изначально. Похоже, в семье Уизли не запрещают, а нервы Молли и Артура уже были достаточно закалены. Мое общение с Флинтом против выбора профессии Чарли или Билла было детским лепетом.

— Ты опаздываешь на работу, папа, — напомнила я, бросив взгляд на часы. Стрелка Артура меняла цвет на красный, когда подходило время перемещаться к “на работе”, но сам он при этом все еще был дома. — Все будет в порядке. Тебе не о чем волноваться.

— Надеюсь, что так, — ответил Артур и уже совсем скоро исчез в камине.

Мы с Молли остались наедине, и я начала складывать в стопку грязные тарелки, чтобы возникшая пауза не казалась такой напряженной. У нее еще был вопрос, и я подозревала, какой, поэтому упрямо смотрела куда угодно, только не на нее.

— А мне, Перси, — мягко начала она. — Есть о чем волноваться?

После возвращения домой я продолжила отмечать сходства. Молли не была похожа на мою маму внешне, но что-то все равно прослеживалось в том, как она двигалась, как менялось выражение ее лица в зависимости от темы разговора, какие интонации она выбирала. Как смеялась и улыбалась.

Как чувствовала людей вокруг себя и понимала, что с ними не так.

Иногда я пробовала называть ее мамой даже мысленно, не только вслух, и не чувствовала себя так, будто делаю что-то неправильно.

Прямо сейчас она заслуживала честного ответа. И я ответила предельно честно:

— Я не знаю, мама.

* * *

“2 июля

Скорее всего я буду у Маклаггенов, когда напишу достаточно, чтобы отправить тебе письмо, которое займет у тебя время на завтрак, обед и ужин, поэтому заранее прошу не принимать близко к сердцу их чокнутую сову. Уверен, что мой дом выглядит хуже, чем их совятня”.

Деревня Оттери-Сент-Кэчпоул была чем-то похожа на Нору: яркая и слегка несуразная, местами даже нелепая, шумная и очень дружелюбная. Оказавшись здесь в первый раз две недели назад, я очень удивилась, потому что ожидала увидеть аккуратные дома, ровные улицы и однотонные заборчики, но здешние жители плевать хотели на английские чопорность и педантизм. Мы жили на юге Англии, и погода здесь была на порядок лучше, чем в Хогвартсе, и, похоже, солнце как-то по-особенному влияло на людей.

Идти до нее было около получаса, поэтому я взяла с собой письмо Оливера, и время прошло практически незаметно, хотя казалось, что его дни, в отличие от моих,тянулись бесконечно.

“Вчера увидел, что у нас в саду завелись гномы. Я не стал их сжигать, потому что я не такой жестокий, как ты, просто сказал отцу, он их ненавидит (хотя он всех ненавидит). Но у него был плохой день (как всегда), поэтому он хотя бы орал не на меня”.

В прошлом году я не успела оценить, насколько приятно может быть просто прогуливаться по неровной тропинке, то поднимавшейся куда-то на холмы, то терявшейся в густых зарослях травы и полевых цветов. Первое время такие прогулки казались тяжеловатыми даже после бесконечной беготни по лестницам и коридорам Хогвартса, но я довольно быстро втянулась. Каникулы на свежем воздухе шли телу Перси на пользу, и оно сдалось — благодаря хорошему аппетиту, который, в отличие от школьных месяцев, у меня был постоянно, и нормальному регулярному питанию я начала потихоньку набирать вес. Отражение в зеркале перестало быть похожим на жертву голодомора.

Для Молли потеря моих волос напрямую ассоциировалась с тем, что в школе со мной случилось что-то плохое (это, по крайней мере, мы обсудили в первый же вечер), поэтому мы с ней сварили простенькое зелье, которое, конечно, не обещало два фута длины за ночь, но уже дало ощутимый результат — дурацкие прядки, раздражавшие меня тем, что вылезали из любой прически, начали нормально собираться.

Шрамы исчезли, но иногда возникала неприятная фантомная боль. Практически так же ныло сломанное бедро в прошлой жизни, реагируя на смену погоды. Я надеялась, что это пройдет, потому что мне не хотелось чувствовать досаду до конца своих дней.

“3 июля

Как насчет того, чтобы на следующее лето поменяться братьями? Могу прислать тебе двух умных кузенов в обмен на Фреда и Джорджа, мне кажется, у нас есть пара десятков лишних стен и никто не заметит, если они исчезнут. Мы не используем где-то половину комнат в доме, поэтому им было бы где разгуляться. Здесь так скучно, что я даже попытался поговорить с отцом. Выяснил, что иногда он бывает нормальным, но мы не так много времени провели в одном доме и видимся только за завтраком, так что все еще впереди”.

Отец Оливера забрал его практически сразу, не дав толком попрощаться. Они были довольно сильно похожи внешне и отличались только ростом (к сожалению, это показывало, что Оливеру еще было куда расти) и выражением лица (с них можно было срисовывать веселую и угрюмую маску). Он двигался в толпе как ледокол, и взгляд, который Оливер напоследок бросил на поезд, был самым несчастным из тех, что мне приходилось видеть в жизни. Я не успела ему что-то сказать, потому что наблюдала за всем из окна — помогала кому-то из второкурсников с внезапно развалившимся сундуком.

“4 июля

Вспомнил, что у нас дома тоже есть библиотека, сложил башню из книг по гербологии. Пока никто не заметил, но, думаю, так они будут полезнее. Но сейчас только половина восьмого утра, а на то, чтобы строить башни весь день, здесь не хватит книг.

Отец говорит, что в аврорате что-то затевается, но пока не хватает людей. Это делает его злее обычного, потому что с того момента как он ушел с активной службы вся отчетность ложится на него. Я почти уверен, что он хочет, чтобы я тоже работал в Министерстве, чтобы мы страдали одинаково”.

Оливер писал что-то каждый день, иногда коротко, но совсем не так сухо, как Перси делала записи в дневнике, а иногда — максимально подробно описывал свои дни, особенно с того момента как поехал к Маклаггенам. Я прекрасно его понимала, потому что второкурсник Кормак был той еще заносчивой задницей и принес немало головной боли непреодолимым желанием, чтобы все жили по его правилам. Но с ним Оливер хотя бы мог полетать (и теперь опасался, что тот начнет крайне настойчиво проситься на пробы в квиддичную команду — хотя не планировал их устраивать, потому что оба состава, основной и запасной, были укомплектованы).

Я дошла до деревни к середине письма, оставив вторую половину на дорогу обратно, потому что здесь принято было кивать и здороваться со всеми, кого встречаешь по пути. Уизли знали и воспринимали их как чудаков (что было странно слышать от местных жителей), живущих на отшибе.

Пожилой и очень улыбчивый джентльмен на почте (дорогу к которой мне пришлось спрашивать три раза, и все три раза я проходила мимо, потому что не было никакой вывески, а сам милый домик напоминал нечто другое — все посеревшие от времени стены были покрыты детскими рисунками разной степени художественности) помог мне и с марками, и с конвертом, и с отправкой, и даже ни разу не задал вопрос, из какой норы я вылезла, раз у меня нет даже самых базовых знаний.

Я надеялась, что маггловская почта станет для Добби непреодолимым препятствием, иначе появление Артура в доме Дурслей будет большим и неприятным сюрпризом.

Я читала письмо Оливера всю дорогу обратно, пропуская через себя его дни, как будто все это время находилась рядом, а после обеда села писать ответ, даже не надеясь сделать его таким же большим и подробным, но тем не менее, собиралась приложить максимум усилий. Вызов был принят.

Этот яркий и солнечный день омрачало лишь то, что все это время меня преследовало ощущение, что где-то за моей спиной начинали собираться тучи.