Poor poor Persephone (джен)

Шкатулка с воспоминаниями предназначалась Артуру, который мог бы использовать их, чтобы добиться правосудия. Тетрадь отчаяния предназначалась Биллу, который был для Перси идеалом и, возможно, придавал ей сил в трудные моменты.

Я была уверена, что дневники — сухие, но подробные — Перси писала для мамы. Они здорово создавали эффект присутствия. Я только могла представить, с какими интонациями обычно звучал ее голос, но казалось, что это Перси читала (отчитывалась) о своих днях мне на ухо.

И возможно, Перси думала, что расстроит маму, если напишет, что ее единственным другом в школе был призрак.

В утреннем свете, пробивавшемся через мутное окно, Миртл казалась чуть менее пугающей, чем вчера вечером. Она выглядела скорее печальной и рассерженной, особенно когда перестала отворачиваться от меня, сидя на подоконнике, и слетела вниз, замерев напротив меня. В мутном свете туалет казался настолько серым, что она выглядела почти непрозрачной.

Мы не успели поговорить вчера из-за долгого и утомительного разбирательства и бесполезных поисков виновника, но я пообещала, что приду сегодня.

Миртл Уоррен было четырнадцать, когда она умерла. Она не успела превратиться из угловатого ребенка в по-настоящему красивую девушку, не избавилась от хвостиков, не перестала носить кошмарные круглые очки, которые очень сильно ее старили. Рукава мантии были слишком длинными для нее и почти полностью скрывали руки. Большинство заклинаний для подгонки одежды под свой размер были очень старыми, и я не верила, что ученица Рейвенкло не могла бы их найти. Пятьдесят лет назад они были еще более актуальными, чем в наше время.

Возможно это просто давало ей чувство дополнительной защищенности.

У Миртл был полный набор идеального персонажа на Хэллоуин: таинственная и мрачная история, скверный характер и действительно пугающие привычки. Она смотрела так, что я начинала сомневаться, что призраки не могут причинить вред живым людям.

Я не знала ровным счетом ничего про их дружбу с Перси. И рисковала очень по-крупному облажаться.

Миртл могла знать о Перси намного больше, чем мама или Артур.

Поэтому…

— Прости, Миртл, — безжалостно начала я. — Я не помню почти ничего до прошлого лета. И о тебе — тоже.

(И это была абсолютная правда).

Говорить жестокие, пусть и честные, вещи мертвым было гораздо сложнее, чем делать то же самое по отношению к живым. Я понимала, что так же, как Миртл была единственным другом для Перси, Перси могла быть единственным другом для Миртл.

Маленькая одинокая испуганная девочка нашла здесь такую же маленькую одинокую испуганную девочку.

И они были почти что в одном возрасте, когда умерли, что, конечно, просто грустное совпадение.

— Не лжешь, — отозвалась Миртл с легкой досадой. — Но не хочу тебе верить, Перси.

Я вздохнула. Джинни еще не достигла того противного возраста, когда всем нам придется учиться общаться с ней заново, но, похоже, благодаря Миртл у меня будет какой-то опыт. Призраки обладали не только теми знаниями, которые получили при жизни, их память работала и после смерти. Возможно, это значило, что они могли продолжать развиваться в личностном плане, потому что живые люди по-прежнему вызывали у них эмоции.

Или сходить с ума от одиночества.

— Хорошо, — кивнула я. — Это твое право, Миртл. Но ты всегда можешь напомнить мне о чем-нибудь, если захочешь.

Миртл наклонила голову вбок.

Жесты живых людей в исполнении призраков выглядели жутковато, и, когда она подплыла ко мне почти вплотную, я почувствовала жуткий холод.

И легкий панический страх.

— Странно, Перси, — неожиданно сказала она, приблизив свое лицо к моему максимально близко. С такого расстояния ее черты совсем размывались, и создавалось впечатление, что я смотрю на потемневшую от времени каменную кладку за ее спиной сквозь облако серебристого пара.

И были видны едва заметные холодные искорки магии, из которой она состояла. Когда на них падал свет из окна, они едва отливали голубым.

— Что кажется тебе странным, Миртл? — спросила я ей в тон, понимая, что если сделаю шаг назад, потеряю контакт с ней навсегда.

Пообщавшись с кем-то из мертвых настолько близко, я начала отчаянно тосковать по живому теплу.

— Дружишь с теми, от кого пряталась здесь, — начала Миртл, и от того, что я почти не могла различить ее лица, казалось, что ее голос звучал у меня в голове. — Пытаешься схитрить, чтобы что-то узнать у меня. Ты сама так изменилась, Перси? Или кто-то изменил тебя?

Я промолчала. Перси пряталась от Джеммы или Флинта с их навязчивым беспокойством здесь, хотя знала о выручай-комнате, похоже, потому что не хотела оставаться одна. Вероятно, это позволяло Миртл чувствовать себя важной. Нужной.

Я пришла бы к ней раньше, если бы знала.

— В любом случае, — сказала Миртл, отлетев назад так резко, что я невольно вздрогнула. — Не хочу знать тебя такую.

Она стремительно скрылась в одной из кабинок, не дав мне возможности что-то сказать, и, судя по плеску воды, предпочла моему обществу волшебный мир канализации.

Вот и поговорили.

Я зябко закуталась в мантию и бросила взгляд на круглую раковину. Подходить ближе не возникало никакого желания.

Впрочем, как и возвращаться сюда.

Начало ноября не принесло ничего хорошего, кроме потеплевших стен и посветлевших коридоров. Замок либо перестал хандрить, либо принял решение это не показывать. Но даже с учетом того, что температура в коридорах стала более-менее нормальной, я никак не могла согреться весь путь до гостиной.

Колокол на завтрак еще не звонил, но мало кто собирался вставать так рано после вчерашнего обсуждения тайной комнаты в гостиной.

На первый взгляд, это была бы отличная хэллоуинская шутка в стиле Фреда и Джорджа.

Но, при всей своей нелюбви к миссис Норрис, они никогда не позволили бы себе издеваться над животными.

Пугало не послание, пугало то, что кто-то в замке мог сделать с живым существом какие-то необъяснимые вещи. В гриффиндорской башне все довольно быстро пришли к выводу, что обычному ученику не под силу наложить такое заклинание, которое бы не смог определить и снять кто-то из профессоров.

Тонизирующий глоток мандрагоры — универсальное зелье, которое уже несколько столетий применялось в любой зубодробительно сложной и непонятной ситуации. Его было очень сложно приготовить, а сами мандрагоры на территории Британии росли только в теплицах Хогвартса.

У профессора Спраут было много замечательных секретов, позволявших ей вырастить буквально что угодно даже в тех местах, которые для этого не предназначены.

Но в любом другом случае покупка и транспортировка мандрагор из-за того, какими капризными они были, стоила бы баснословных денег.

Которые никто не стал бы тратить ради одной кошки, пусть даже горячо любимой одним старым и теперь уже бесконечно одиноким завхозом.

Я ожидала, что гостиная будет пуста. Жаворонков среди гриффиндорцев, по-моему, не существовало по умолчанию.

Зато существовал аритмик Оливер Вуд, способный развести бурную деятельность независимо от времени дня или ночи. Он только что открыл окно, впуская в душную гостиную свежий холодный воздух, и развернулся, явно намереваясь стремительно рвануть куда-нибудь, но замер, увидев меня.

На его лице появилось то же самое обеспокоенное выражение, с которым он то и дело бросал на меня взгляды весь вчерашний вечер в гостиной.

Мы не говорили нормально больше месяца, а я все еще не могла к этому привыкнуть. И была уверена, что он — тоже.

— Доброе утро, Оливер.

— Ты же никуда не влезла, Перси? — вместо приветствия спросил Оливер, так быстро, будто держал этот вопрос в себе со вчерашнего вечера.

— Мне сейчас не угрожает никакая опасность, — твердо ответила я, понимая, что единственным способом солгать Оливеру так, чтобы он не узнал об этом, было перефразировать правду. — Тебе не нужно беспокоиться.

Тебе не нужно беспокоиться, хотела повторить я еще раз.

Тебе нужно продолжать жить так, чтобы улыбаться хотелось уже искренне.

— Я рад, — отозвался Оливер, но выражение на его лице ни капли не изменилось. Не поверил. — Хорошего дня, Перси.

— Хорошего дня, Оливер, — ровно ответила я и скрылась в своей комнате — не столько от него, сколько от всего остального мира.

Даже в нагретой чарами постели холод, вызванный Миртл, отпустил меня далеко не сразу.

* * *

Магия домовых эльфов была единственной невидимой для меня магией в этом мире. Ее можно было различить только в том случае, если упорно вглядываться — она была похожа на колебания воздуха, как при конвекционном движении.

Они были либо самыми могущественными ребятами в этой вселенной, либо самыми доброжелательными. Одно другому не мешало.

Я спокойно жила с этим, даже немного радовалась, потому что большой зал, если не присутствовал почти никто из профессоров, и так напоминал ярмарку фейерверков.

А потом, к концу первой недели ноября, у Гарри начались неприятности.

Создавалось впечатление, что мелкое невезение просто липло к нему на каждом шагу. У него чаще всех что-то рвалось или падало из рук, он спотыкался на ровном месте или проваливался в исчезающие ступеньки в те моменты, когда они не должны были исчезать и, казалось, начинал тихо ненавидеть все происходящее.

У Невилла даже появилась робкая надежда на то, что кто-то в этом замке был еще более неловким, чем он сам.

Невезение случалось внезапно, прилетало, как рой саранчи, и улетало так же стремительно. Кто-то грешил на появление нового полтергейста взамен Пивза, который, к моему счастью, в этом мире пропал из замка больше десяти лет назад. Добби, похоже, совмещал обязанности по дому со своей великой миссией заставить Гарри Поттера перестать хотеть учиться в Хогвартсе.

То, что он сам такими темпами прибьет своего героя раньше василиска, Добби никоим образом не волновало.

Домовики тоже не отображались на карте. Возможно, потому что мародеры не видели в них никакой угрозы. Эльфы следили за порядком в замке, а не за соблюдением школьных правил.

В школьных правилах запрещалось вызывать личных эльфов или брать их с собой. Но не было ничего о том, когда эльфы действовали по собственной инициативе. Возможно, потому что у волшебников не принято было считать, что у эльфов есть своя воля.

Так или иначе, Добби был проблемой. Большой нерешаемой проблемой, а Гарри все чаще уходил куда-то один, потому что был близок к тому, чтобы начать срывать раздражение на окружающих.

Или, возможно, переживал, что из-за его невезения пострадает кто-то еще.

Квиддичный матч Гриффиндор-Слизерин должен был состояться в последнюю субботу ноября, уже через неделю. И пока единственным, что радовало, была сухая и солнечная погода. Даже ива, с видом на которую я почти сроднилась за последние недели, выглядела не так мрачно, как обычно.

Услышав шаги неподалеку от коридора, я немного свесилась с подоконника и помахала Пенни рукой, обозначая свое присутствие. Она прошла сюда с очень недоверчивым выражением на лице — этот поворот был настолько неприметным, что старосты пропускали его даже при патрулировании. Я нашла его благодаря карте, как и множество других мест, о которых даже не подозревала, но понравилось мне только здесь.

— Это будет наше место для дневных свиданий, — объявила я, не став дожидаться вопросов, когда Пенни подошла ближе, и обвела широким жестом подоконник. — Потому что пора заканчивать с ночными.

Пенни фыркнула — шутки про замковую романтику никогда не перестанут быть для нас актуальными — но почти сразу помрачнела, осознав смысл моих слов.

По выходным вместо формы под мантией можно было носить что угодно, и темно-синий свитер с высоким воротником очень красиво оттенял ее глаза, делая их еще более выразительными, чем обычно. Я переживала, что Пенни не поймет или почувствует обиду, поэтому приготовила целую речь, чтобы все объяснить, но она смотрела вперед с мрачным пониманием.

— Это ведь была не чья-то шутка на Хэллоуин? — спустя долгие секунды молчания, наконец, спросила Пенни. Она окинула взглядом подоконник и забралась на него с ногами, усевшись напротив меня. Теперь нас разделяла только карта, которую я почти всегда держала открытой, если меня никто не видел.

Я стала проводить здесь больше времени, чем раньше, обычно трансфигурировала что-нибудь в подушку (как правило она получалась на редкость уродливой, будто ее украшала подслеповатая бабуля, любившая котят и цветочки), чтобы было удобнее сидеть, и возвращалась в гостиную, когда звучал колокол, означавший окончание занятий.

— Нет, — мотнула головой я. — Не шутка.

У меня была готовая легенда на этот счет. Пенни, может, и с пониманием относилась к тому, что Перси знала больше, чем остальные, но это по большей части относилось к школьным предметам, а не таинственным происшествиям.

Если бы Пенни и Перси подружились хотя бы на несколько месяцев раньше, чем я попала сюда, у меня не было бы ни шанса сохранить свою главную тайну.

Но это знание заставило бы ее страдать.

Пенни Клируотер была единственным человеком в этом мире, который хотел быть другом для прежней Перси Уизли.

— Летом отцу пришлось участвовать в рейдах, — осторожно сказала я, внимательно следя за реакцией. Пенни не была живым детектором лжи, но чаще всего ее проницательности просто мешало чувство безграничного доверия по отношению ко мне. Поэтому я чувствовала себя отвратительно, когда лгала ей, и делала так крайне редко. — По домам бывших пожирателей и тех, кто был с ними связан. Но у многих из них свои люди в аврорате, поэтому мало для кого это было сюрпризом. Все были готовы.

А у некоторых даже есть свои люди в семье Уизли. Но об этом я говорить не стала.

— Хочешь сказать, — медленно начала Пенни, — кто-то из детей мог приехать в школу с полным сундуком…

— Нет, — мотнула головой я и выдохнула, потому что сейчас предстояла самая сложная часть. — Мой отец думает, что обязательно последует какая-то реакция. Он просил нас быть осторожными, — такую ложь слишком легко проверить, но мне нужно было какое-то объяснение. Даже Пенни с ее безграничным доверием не поверит, если сказать “ты знаешь, по школе сейчас ползает василиск, а управляет им молодой Волдеморт”. — Если кто-то очень хотел от чего-то избавиться и подставить при этом других, то это могло попасть в школу. По родителям легче всего ударить через их детей. Я не была уверена, но миссис Норрис… Не думаю, что кто-то смог бы сделать это с ней без чьего-то постороннего вмешательства.

— Перси, — выдохнула Пенни и посмотрела мне в глаза с долей сожаления. — У нас думают, что это мог быть Флинт. Таркс предложил всем желающим пойти и спросить прямо, и они заткнулись, но… Сама понимаешь.

Я знала. Лаванда, которая была в курсе всего, уже успела рассказать мне об этом.

Как и о том, что в обсуждалось в нашей гостиной, когда не было ни меня, ни Оливера (потому что даже на факультете слабоумия и отваги не нашлось еще настолько отчаянных самоубийц, чтобы говорить об этом при нас).

— Если бы это был Флинт, — мрачно сказала я, — вряд ли пострадала бы кошка. Животные ему нравятся больше, чем люди.

И он не может сейчас навредить кому-то без острой необходимости, хотя вряд ли будет рассказывать об этом всем желающим.

На мой вопрос, как обстоят дела на Слизерине в этом отношении, Джемма ответила: “Мы умеем учиться на своих ошибках”.

И отказалась объяснять, что это значит, но я рассудила, что все хорошо. По крайней мере, за слизеринским столом ничего не изменилось.

— Я не верю своему сумасшедшему факультету, Перси, — мотнула головой Пенни. — Они умрут, если не закроют дыру в теории, и поэтому выбрали человека, который подходит больше всего. Они пожалеют, что были такими идиотами. Потом.

— Я надеюсь, — проворчала я.

Я переживала, что эта ситуация окажет еще больше давления на Гарри, но то, что они с Роном и Гермионой успели вовремя объяснить все профессору МакГонагалл, а сэр Николас (несмотря на то, что у призраков, в силу обстоятельств, своеобразное чувство времени) подтвердил, что “точно видел их в самом разгаре своего чудесного праздника”, сняло с них любые подозрения.

И направило их по совершенно непредсказуемому пути детских страшилок.

Флинта мало волновало чужое мнение. Я была не уверена даже, что он вообще замечал косые взгляды в свою сторону.

Вот уж кто в этой школе точно не мог похвастаться тонкой душевной организацией.

— Я присмотрю, — вздохнув, сказала Пенни. — За теми, кто без причины ведет себя странно.

— Спасибо, — кивнула я. — Только будь осторожна.

— Не беспокойся, Перси, — хмыкнула Пенни, а потом, не выдержав, улыбнулась, и из-за этого атмосфера вокруг нас мгновенно перестала быть мрачной. — Быть осторожной у меня явно получается лучше, чем у тебя.

Вместо ответа я потянулась вперед и крепко ее обняла.

Это было намного лучше, чем показывать сожаление.

* * *

Маленькая копия Норы в моей голове с каждым днем становилась крепче. Я сортировала важные воспоминания каждый день перед сном и решила проблему с тем, как быть с незначительными. За дверью в комнату Билла (в которой ни разу не была) создала дикий пляж, который видела всего один раз в жизни, но настолько внезапно для себя, что запомнила чуть ли не до каждого камешка.

А воспоминания были соленой водой под ногами.

Нора крепла, ощущалась практически материальной, не исчезала от любого мало-мальски сильного эмоционального потрясения. Она стала настоящим щитом, и я могла снять его, как картину со стены, и так же легко повесить обратно. Перестать воспринимать мир через эмоции других людей было восхитительно, и я наслаждалась этим каждый день.

Но сегодняшний день был по-настоящему особенным, потому что я не утонула в море общего восторга, как это было раньше, а смогла добавить в него свой.

— Ты ходил к Гарри? — спросила я у Рона, который, вернувшись в гостиную за несколько минут до отбоя, устроился на полу рядом с креслом, на котором я сидела. — Снова?

— Он просил принести кое-что из спальни, — отозвался Рон. — Сказал…

Что сказал Гарри, я так и не услышала, потому что вернувшихся в гостиную Фреда и Джорджа поприветствовали дружными воплями: у них была еда и сливочное пиво.

Они удрали в Хогсмид, предусмотрительно спросив разрешения только у Стивенсона (который не без причины считал, что лучше позволять им такие вещи и всегда знать при этом, где они находятся, чем не разрешить и ловить везде) и даже не взяв у меня карту. Победа в матче, выцарапанная с гигантским трудом, похоже, вскружила им голову достаточно, чтобы забыть о привычной осторожности.

Зануду я собиралась включить завтра. Сегодня все заслужили свой отдых.

Я не была ни на одном тренировочном матче в этом году, поэтому, в отличие от прошлого, прогресс показался мне резким и стремительным. Никто не застывал на месте дольше, чем на несколько секунд, и поэтому взбесившийся бладжер заметили далеко не сразу. Уже после того как Гарри, пересчитавший головой, похоже, всех барсуков, украшавших трибуну Хаффлпаффа, в попытке не дать Малфою поймать снитч, оказался на песке.

К чести профессора Локхарта, он ограничился только изящным уничтожением мяча и не стал демонстрировать свои познания в медицинской магии.

Правда, это не уберегло Гарри от ночи в больничном крыле.

Я смотрела на Оливера, для которого это был, возможно, первый по-настоящему счастливый день в этом году. Была слишком большая разница между Оливером, который улыбается для того, чтобы что-то скрыть, и Оливером, который улыбается потому, что не может по-другому.

Я никогда не находилась в эпицентре факультетских вечеринок, потому что не выдерживала эмоционального накала, и сейчас смотреть на все со стороны было удивительно и радостно.

Гриффиндор казался потрясающей неудержимой стихией, как торнадо или цунами. Наблюдать за ней было страшно и завораживающе одновременно.

Время текло так же стремительно, как прошел сегодняшний матч, а силы ни у кого не заканчивались. Я уже начала думать о том, чтобы отправить первые и вторые курсы спать, как…

— Перси, — неожиданно обхватив меня горячей рукой за шею, чтобы привлечь внимание в жутком шуме, произнесла Джинни. Она выглядела немного обеспокоенной, и я поставила заглушающее заклинание, чтобы дать ей договорить спокойно. Все происходящее вдруг перестало иметь значение, потому что я неожиданно поняла, что знаю, что она сейчас скажет. — Колина нигде нет.

— Может, он в спальне? — робко спросила я.

Но Джинни росла в одном доме вместе с Фредом и Джорджем. Это означало, что прежде чем делиться с кем-то какими-то выводами, она проверяла все варианты.

— Нет, — покачала головой она. — Он переживал, что мы здесь празднуем, а Гарри там один. Я не увидела, когда он ушел.

Я тоже не увидела, хотя старалась держать портрет в поле зрения, чтобы, в случае чего, поймать нарушителей вовремя. Не удивлюсь, если Колин в попытке угнаться за своим кумиром научился становиться невидимым для окружающих.

— Я найду его, — пообещала я, погладив ее по волосам и вызвав тем самым робкую улыбку, после чего поднялась с места.

Я дошла до портрета максимально спокойно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Но, оказавшись в коридоре и найдя нужное имя на карте, сорвалась на бег.

Времени оставалось слишком мало.

Или не оставалось совсем.

Можно было успокоить Джинни, отправить ее спать и остаться здесь, а наутро вместе с другими ужасаться новостям об окаменевшем первокурснике.

Вот только в этом мире у Колина Криви не было фотокамеры.