Путем чужого пророчества (гет)

В международном зале прибытия сонный, но любезный и улыбчивый администратор проверил документы на собственность и заново оформил допуск. Все же меня тут не было очень давно, а разрешение на порт-ключ следовало продлевать каждый год. Но все это заняло не больше двадцати минут, включая уплату штрафа за просрочку. После чего я просто аппарировала домой.

Конечно, можно было воспользоваться порт-ключом, попав прямиком в холл дома, но я решила пройтись. Не знаю почему, но испытывала двойственные чувства. С одной стороны, хотелось бежать со всех ног, чтобы быстрее увидеться с Эйлин и Тори, а другая часть меня словно противилась и пыталась оттянуть момент встречи. Ведь кроме радости воссоединения встреча сулит неприятные разговоры, неудобные вопросы, очередные проблемы, объяснения и, может даже, новые разочарования.

Вернуться сюда одной для меня означает признать себя окончательно проигравшей, несмотря на выигранную войну. Испытать вину, что у дочки теперь не будет отца, да и принять воочию само наличие дочери, найти с ней общий язык и место рядом в моей непростой одинокой жизни. Хотя не в моем характере долго мучиться сомнениями. Да и опыт говорит, что все проблемы решаются, а большинство и вовсе не стоит такого пристального внимания, как мы себе воображаем в моменты неуверенности.

Корсика встретила меня теплом, зеленью трав, мелким дождиком и небольшой облачностью с проблесками солнца. На склоне, пока я спускалась к поместью по тропинке, морской ветер трепал волосы и пытался сорвать мантию, подталкивал в спину, словно подгоняя. Я специально не стала накладывать чары. Буйство, или лучше сказать, заигрывания стихии охладили ум, забрали опасения, и к дому подошла уже без всякой тревоги.

За время моего отсутствия полуразрушенный замок превратился в большой, добротный двухэтажный коттедж с мансардным чердачным этажом, а местность вокруг строения обзавелась цветником, газоном и другими зелеными насаждениями. Эйлин провела большую работу, устраивая все по моему вкусу, и стало радостно от мысли, что я сейчас ее увижу и обниму.

В доме первым делом ко мне кинулась Рона. Никогда не думала, что домовики способны на такие эмоции, но она рыдала. Другие домовики тоже светились от счастья, но мужественно кривили лица — все же мужчины не плачут, даже если они уже старики. Пропустила через себя силу, подкармливая бедолаг.

— Рона, где Эйлин и Тори? — спросила я, когда она успокоилась.

— Хозяюшка Эйлин в игровой, с маленькой хозяйкой, — с готовностью отрапортовала домовушка. — Я провожу. — Она приняла у меня мантию, щелчком пальцев высушила волосы и кивнула, приглашая проследовать за собой.

— Так рано? — удивилась я, поднимаясь за ней на третий этаж по широкой каменной лестнице покрытой серебристо-зеленой ковровой дорожкой. Похоже, Эйлин все украсила в цветах Слизерина.

— Старшая миссис и молодая мисс мало спят, — охотно ответила Рона. — Маленькая хозяйка встает не позже семи и будит всех, а потом до завтрака они играют с хозяюшкой Эйлин.

— А как тебе моя дочь, вообще, Рона, нравится? — полюбопытствовала я, задержавшись у большой двери, куда меня привели.

— Маленькая хозяйка очень умная и сильная ведьма, — не скрывая восхищения ответила она и поклонилась. — Спасибо вам хозяйка. Рона довольна и счастлива служить семье таких сильных волшебников, — на полном серьезе выдала она, а я не сдержала смешка.

— Рада была тебе угодить, — с улыбкой ответила и толкнула дверь, — займись, пожалуйста, завтраком, я жутко голодна.

Домовушка радостно кивнула и исчезла.

В первый момент подумала, что попала через портал прямо в джунгли с их полумраком, тяжелым душным запахом влажной земли, хаотичным гомоном обитателей и обилием зелени и лиан. Еле успела укрыться щитом и выхватить палочку, когда на меня неожиданно спикировал какой-то крылатый монстр. Пока перебирала в уме проклятья, собираясь атаковать, увидела Эйлин, выглянувшую из-за дерева.

— Лили! — радостно окликнула она и торопливо пошла мне на встречу прямо через густую траву, полную разномастной живности. — Не бойся, это иллюзия, — добавила она, заметив мой растерянный взгляд и напряженный вид, — мы сегодня играем в исследователей. — Потом нажала на кристалл рядом с дверью, и декорации сменились на цветущий сад. Сразу стало светлее, тише и спокойней, а в воздухе поплыл тонкий аромат роз.

— Иди, дай почувствовать тебя, дорогая, — сказала она, охватывая мой облик повлажневшим взглядом и грустной улыбкой, распахивая руки, — так давно тебя не видела. — Все еще в растерянности свернула щит и сделала шаг в ее объятия. Мы застыли молча от сдерживаемых эмоций, но тут из-за кустов раздался громкий плач, она торопливо отстранилась и смахнула слезы.

— Пойдем, Лили, — сказала Эйлин, настойчиво волоча меня за собой к дальним кустам роз, — Тори обижена, что я сменила декорации. Мы с ней сейчас как раз чуть не поймали неизвестный науке вид бабочек.

Виктория нашлась на берегу озера. Сидела на песке. Рядом валялся сачок для бабочек и банка, видимо, для трофеев. Сама девочка недовольно постукивала себя по ноге деревянной лопаткой на длиной ручке. Ребенок в своем костюмчике и панаме в стиле сафари воспринимался мной, как нечто нереальное — картинка из журнала или деталь исчезнувшей декорации. Но просто опешила, когда на меня глянули синие заплаканные глаза, вместо черных, что мне запомнились, и я просто растерянно плюхнулась на песок напротив, не отрывая от нее взгляда.

— Эйлин, а ты уверена, что это моя дочь? — не думая высказала я свои сомнения и услышала смех.

— Конечно это Тори, Лили, — ответила та, — не сомневайся.

— А где черные глаза и кудряшки? — возразила я под внимательным взглядом ребенка и растерянно посмотрела на Эйлин.

— Она просто приняла наследие, Лили, — ответила Эйлин, — ничего удивительного. Я тебе потом расскажу.

Тут девочке, похоже, надоело, что ее игнорируют, и она недолго думая нагнулась вперед и зарядила мне лопаткой по лбу.

— Ауч, ты чего дерешься? — возмутилась я, отпрянув и держась за голову. — Мне же больно.

— Прости, — неожиданно четко ответила девочка, виновато насупилась и отбросила лопатку, а потом бегло сказала несколько фраз бабушке на каком-то детском непонятном языке, в котором я с удивлением уловила несколько слов на исковерканном парселтанге.

— Ты ей понравилась, — перевела Эйлин, — она проверяла, не иллюзия ли ты этого места. Я пару раз наколдовывала ей твою объемную проекцию по колдофото, что ты присылала. Прости ее, Лили, она уже так давно тебя ждет. Мы говорили о тебе каждый день, и Тори целую неделю сама не своя, как только я пообещала ей, что ты приедешь на этой неделе. Увидишь потом, у нее кипа рисунков с твоим изображением.

— Ты понимаешь змеиный язык, Эйлин? — удивилась я, замечая, что Тори ловко встала и решительно направилась ко мне.

— Нет, но когда изо дня в день повторять одни и те же слова, поневоле поймешь, о чем речь, да и у Тори дар ментальной магии, нам без труда удается понимать друг друга.

Тори тем временем стянула панаму и нетерпеливо тряхнув волосами, прямо как я сама привыкла делать, подошла вплотную и плюхнулась мне на ноги, прижимаясь и охватывая шею ручками. Ощущать ее маленькое тяжелое тельце под руками оказалось на удивление волнующе. По телу распространилось тепло, а маленькое сердечко доверчиво стучало прямо напротив моего, как когда-то. Тонкая вибрирующая ниточка между нами опять натянулась, усиливая связь. И я вспомнила это забытое ощущение чуда и счастья, и что именно ради ее безопасности я и затеяла все это, чтобы сердечко и дальше беззаботно стучало в мире, где не будет зла для моей девочки.

— Доченька, — выдохнула я, неожиданно для себя самой и уткнулась в темную макушку, когда она опустила голову, уложив ее мне на грудь, теребя кружева на лифе.

— Не плачь, мама, — неожиданно серьезно ответила она, вскидывая взгляд, и погладил меня по волосам, а я с удивлением заметила, что беззвучно реву. — Ты некрасивая, когда плачешь, — добавила она, вызвав во мне нервный смешок. А Эйлин уже давно смеялась сквозь слезы.

— Тори просто хочет быть на тебя похожей, — пояснила она, когда мы пришли в себя, — она даже стихийным выбросом перекрасила себе волосы неделю назад. О, пора завтракать, — добавила она, заметив появившуюся Рону, и кивнула. Тори, увидев домовушку, просияла, чмокнула меня в щеку и резво вскочила.

— Завтракать, завтракать, — радостно кричала она, убегая по тропинке и исчезая за розовым кустом, — чур мне вафлю-бабочку. — И усвистала, ни разу не оглянувшись.

— Она еще привыкнет к тебе, Лили, не беспокойся, — утешила меня Эйлин, словно угадывая, что мне стало как-то непривычно одиноко без маленького тельца на руках. — Вы обе привыкнете, — проницательно добавила она увлекая меня в столовую.

* * *

Следующая неделя показалась мне самой удивительной в жизни и вымотала, как ни одна из когда-либо свалившихся на голову проблем. Я просто восхищалась Эйлин и ее безграничному терпению. Вырастить двоих детей — это подвиг, достойный медали. И я с внезапным уважением припомнила свою многодетную мать. Это действительно достижение, даже не дать жизнь, а вырастить детей. Подвиг без выходных и отпусков, каждодневный и ежечасный труд. Сотни — почему? как? зачем? — и так целый день. К вечеру, когда ребенок уже спал, я обессиленно падала в кресло, а Эйлин заботливо наливала мне чай. Ощущение, что не принадлежишь себе, а только лишь неотъемлемая часть маленького синеглазого тирана.

— Так почему и когда внешность Тори изменилась? — спросила я в первый же вечер, когда отправили дочку спать. — Она совсем на меня не похожа, да и на Северуса тоже. Она больше похожа на Беллатрикс, только что не кудрявая.

— С тех пор, как развоплотился Лорд, как я думаю, — невозмутимо ответила Эйлин, попивая чай. — Она полностью унаследовала породу деда — Том тоже был синеглазым брюнетом. Рода Мракс и Блэк древнее всех в Британии и часто смешивали кровь в прошлом, не удивительно, что девочка пошла в твою родню. По меркам наследования ты относишься больше к Мраксам, чем к клану матери, ведь там тебя отрезали от родовой силы и даров, а из рода Мракс не изгоняли, хоть и не признали. Твой отец полностью унаследовал дары рода через мать, как мой Северус, будучи последним в роду не имеющим главы, хоть и не был официально признан, как наследник. Покушаясь на потенциального наследника рода, он связал себя кровью и магией с внучкой и передал ей свои дары, пусть и не в полной мере. Но даже так она обещает быть сильной и необыкновенно одаренной ведьмой в будущем. Я горжусь ею и благодарю тебя, Лили, что ты подарила такое утешение в моем одиночестве.

— Ну, похоже, мы теперь будем утешаться Тори вместе, Эйлин, — невесело усмехнулась я.

— Кстати, а почему ты приехала одна, Лили? — спросила она. — Где Северус? Теперь, когда между вами нет тайн, самое время познакомить его с дочерью. Или ты ему еще не сказала? — нахмурилась она и всплеснула руками под моим насупленным взглядом. — Ты же обещала, Лили.

— Да я, как бы, не против, но не знаю как. Да и зачем теперь, — призналась я. — Твой сын женился, Эйлин, и в том браке у него растет дочь. Так что у тебя есть еще одна внучка, — с горечью призналась я, еле сдерживая обиду. Эйлин удивленно изогнула бровь, прямо как Северус, послав еще одну парфянскую стрелу в мое уязвленное сердце.

— Этого не может быть, — решительно ответила она после продолжительного молчания. — Я знаю своего сына, Лили. Он кроме тебя никого вокруг не видел. Он не мог жениться, чтобы только тебе досадить. Это не в его характере. Да и за это время он два раза меня навещал, и наверняка бы сказал мне и о женитьбе, и уж тем более о внучке.

— Я уже ни в чем не уверена, Эйлин, — устало ответила я. — По срокам выходит, что он женился еще раньше, чем я вышла за Поттера. С другой стороны, зачем бы он тогда подвергал опасности семью и бежал к Дамблдору, чтобы попытаться меня спасти и влезть в кабалу ради женщины, к которой безразличен? Тем более рискуя карьерой и жизнью, ведь в то время Лорд был как никогда силен. Не понимаю.

— Просто вы два упертых эгоиста, Лили, — припечатал раздраженная новостями Эйлин, — и оба предпочитаете замалчивать проблемы и решать их самостоятельно. Расскажи мне о ребенке и его матери все, что знаешь. И вообще, что у вас там происходит, в Англии?

И я поведала ей все, что произошло со мной за время, что мы не виделись.

— Может, он злится, что я стала руководить орденом? — предположила я.

— Глупости, — припечатала она. — Он никогда не ревновал к твоим успехам и гордился ими как собственными. И уж не стал бы портить себе жизнь ради мести. Да и это не объясняет его скороспелой женитьбы. Ты серьезно думаешь, что его могла привлечь пятнадцатилетняя девчонка?

— Я не знаю, Эйлин, — устало вздохнула я, подумав, что он вполне мог жениться по залету. — В любом случае, это уже в прошлом и не имеет ко мне отношения.

— Ты даже не станешь бороться? — удивилась она. — Я тебя не узнаю, дорогая. Ты слишком легко сдалась.

— Предлагаешь воевать с малолеткой? — усмехнулась я. — Эйлин, я красивая и самодостаточная женщина, а в Британии полно холостых мужчин. Думаю, когда я созрею для брака, то непременно отыщу себе подходящий вариант.

— Ах, Лили, — притворно посочувствовала Эйлин и снисходительно потрепала меня по руке, — не лги мне. Ты переживаешь, и я это хорошо вижу.

— Да, переживаю, — не стала я спорить. — Хотя меня больше заботит уязвленное самолюбие. Мне обидно, что чувства Северуса оказались так поверхностны, а вечная любовь закончилась так быстро. Это унижает мою женскую природу. Обманываться в своих ожиданиях больно, это говорит, что я ошиблась, выбрав твоего сына, доверившись ему. Сознавать, что ты не единственная, не особенная и вполне заменяемая паршиво. Что твой избранник такой же, как все остальные мужчины, паршивей вдвойне. Все, что я делала, я делала ради нашей семьи. Чтобы без боязни и в свободе жить с тобой и Северусом, воспитывая дочь и заниматься любимым делом. И теперь, когда все закончилось, он счастлив с кем-то другим. Это больно, несправедливо и обидно. Но я не желаю ему зла, пусть будет счастлив. Проблема в том, как теперь рассказать ему о Тори и стоит ли вносить смуту в их семью. Не лучше бы промолчать и дать ему жить своей жизнью? Вот что поистине меня сейчас заботит, а не любовные бредни чувствительных барышень. Мне некогда страдать и сокрушаться, ведь на мне сейчас ответственность за будущее целой страны, а мои одинокие личные переживания ничего не стоят. Очередная насмешка судьбы.

— И все же ты ошибаешься, Лили, — ответила она, недовольно поджав губы.

— Может быть, но сейчас это не имеет никакого значения, — пожала плечами я. — Так что будем делать, Эйлин?

— Сказать о ребенке нужно в любом случае, — ответила она, подумав, — он должен признать дочь.

— Я против, — решительно возразила я, — это повредит моей репутации в ордене, да и другие станут использовать Северуса в своих играх, чтобы подобраться ко мне поближе и иметь на меня влияние. Не думаю, что ему понравится такое положение. Пусть ребенок будет Эванс. Хотя если я привезу ее в Англию, глядя на нее, подумают, что я прижила ее или от Лорда или от Сириуса Блэка. Не было печали. Почему, когда решается одна проблема, вместо нее обнаруживаются масса других? — тоскливо выдохнула я, навалившись на сложенные на столе руки. — Это никогда не закончится.

* * *

Мы здорово провели время, хоть я и сильно уставала. Тори оказалась шустрой малышкой и передвигалась только бегом. А вот говорить отказывалась, лепетала что-то на своем детском языке. Удивительно, но на парселтанге говорила вполне бойко, не хуже Нагини. Змея не складывала слова в предложения, а говорила отдельными словами, и Тори делала то же самое. Змеи ее любили и сползались со всех сторон поболтать, когда видели ее в саду. Это напомнило мне Тома из канона. Ведь ко мне они не питали такой приязни и не стремились к общению, хоть и не трогали, и относились с уважением. А я и вовсе их боялась.

Игровая комната была великолепна — с зимним садом и большим бассейном. Она тянулась на всю мансарду и превращалась в десятки разных иллюзий. От пляжа, палубы корабля в море, где в воде плещутся морские обитатели, подплывая и подставляясь под руку. И до открытой кареты, запряженной пегасом, летающим сквозь облака в небе, или катящейся по дороге, когда вокруг сменяются виды. Реальность просто поражала и позволяла изобразить все, что захочешь.

Эйлин старалась развлечь девочку, ведь в поместье никого, кроме них двоих, не было. Она настаивала познакомить дочь с отцом и привезти внучку в Англию, поближе ко мне. Я согласилась, но перенесла переезд на лето, а то в Британии сейчас пронизывающий холод и сырость, да и дом к приезду дочери нужно подготовить.

Эйлин не говорила, но я сама замечала ее страх и опасения. Она переживала, что из-за наших сложных отношений с Северусом я заберу внучку из-под ее опеки. Хотя мне бы такое и в голову никогда не пришло. Я любила Эйлин, как мать и подругу, и убедилась, что могу всецело ей доверять. И перед отъездом поговорила с ней откровенно, уверив, что никогда не стану препятствовать их общению. Прощание вышло тоскливым — все плакали, а я думала, как смогу теперь прожить без них хотя бы один день?

Задержалась во Франции еще на сутки. Навестила Слизнорта и родителей. Я, конечно, часто пересылала им письма через Эйлин, но не виделись мы уже очень долго.

Слизнорт ничуть не изменился, только еще больше раздобрел от сытой и безмятежной жизни. Загорел, лучился здоровьем и радушием. Спросил об Англии, о делах. Восхитился, когда я смогла, насколько позволяла клятва, рассказать о моей роли в окончании войны и участии в новой организации. Дал несколько дельных советов о политике, прояснил некоторые вопросы наследований и умолял познакомить его с дочерью.

Родители мне очень обрадовались, хоть и были несколько недовольны моим длительным отсутствием и скоропалительным разводом, особенно учитывая, что они так и не познакомились с зятем и ни разу не виделись с внучкой. Война для них была делом далеким и неправдоподобным. А с Петуньей, что прибежала через час, когда узнала о моем приезде, мы успели и наговориться, и наплакаться, благо на это у нас была вся ночь.

Она много разъезжала по миру с мужем по работе, а ее троих детей воспитывали няни, и бабушки с обеих сторон вели бои за право понянчиться с внуками. Петунья с мужем все не оставляли надежды родить девочку. На выходных в доме Эвансов собирались четверо сорванцов — близнецы, и двое старшеньких Петуньи, и задавали дедушкам-бабушкам жару, но им это было за счастье. А я, глядя на них, все больше чувствовала собственную ущербность, ведь хоть я и скучала о дочери, но тесное общение с ребенком утомляло, и большая часть меня мечтала поскорее вернуться к себе, в тихий и мрачный английский дом. Дела в организации увлекали меня куда больше, чем проблема выбора карандаша для раскраски любимой дочери. А разговоры о детском питании, пеленках, первых зубах, шагах и подгузниках наводили скуку. Видимо, мать все же вышла из меня никакая. Ну да ладно, чего теперь, другой я все равно не буду. А завтра меня ждут Англия, дела и, зная Люциуса и иже с ним, новые проблемы.