Немного другая легенда (джен)

Над рубиново-синим горизонтом поднимался шар пылкого солнца. Распускаясь, подобно бутону красно-желтой розы, потягиваясь спросонья, он с любопытством разглядывал свое заспанное личико в зеркале непокорной морской стихии. Ветер шумел, лениво подергивая водную гладь, а рваный пух облаков неторопливо полз в вышину светлеющего неба, с грустью провожая клочки оторвавшейся алеющей ваты, незримо обращающейся в полупрозрачный дым.

С пяточка земли, на котором я сидела, усыпанного пожухлой, совершенно не летней травой, эта картина смотрелась прекрасно, внушая попеременно то трепет, то покой, то ужас... В ней было слишком много кровавых мазков, слишком холодной казалась вода, а иногда чудилось, что и ветер завывает как-то уж подозрительно тоскливо, уподобляясь голосу диких волков из того ужасного детского воспоминания, запертого на задворках сознания, как коршун в клетке.

Не знаю, как долго я здесь просидела: минуту или даже целый час. Рассвет разгорался не спеша, подобно едва живому воину, уползающему в тыл с поля битвы. Отшвырнув меч и потеряв бубновый щит, солнце шло навстречу новому дню, выпятив вперед беззащитную грудь и широко раскинув руки. Его бесстрашие внушало уважение.

— Доброго утра, сестренка. Как спалось? — шепот незримого, но знакомого собеседника проник в голову, встряхнув мозг, словно пару игральных костей в деревянной чашке.

А затем где-то вдалеке глухо гаркнула нетерпеливая чайка. Тело содрогнулось, я зажмурилась, противясь внезапно накатившим слезам, а рука невольно потянулась к щеке, стирая с нее соленый ручеек...

Рвано выдохнув, распахнула глаза. Рассвет погас, и лишь влажная перьевая подушка и холодный пот на лбу напоминали о странном чудесно-тревожном сне, невольно заставившем меня расплакаться. Кажется, это к счастью — проснуться поутру с мокрыми глазами. Шмыгнув носом, откинулась на спину, похлопав рукой по пустому месту рядом. Удивленно косясь на одинокую половину кровати, в первое время даже не обратила внимания на раздражительный стук в дверь.

— Войдите, — натянув шерстяное одеяло до подбородка, слабо отозвалась я, в который раз смахнув с лица остатки «счастливых» слез. — Входите!

Между дверью и косяком появилось лицо настороженного Дайлена. Сощурившись, он обвел комнату подозрительным взглядом, задержавшись на довольной тушке Клыка, уютно устроившегося в ногах вместительной постели. На самом деле я совершенно не представляю, каким-таким образом мабари очутился в этой спальне, но против ничего не имею — вдвоем куда веселее, чем в одиночестве. Думаю, пес был согласен с этим нехитрым суждением, лениво потягиваясь и протяжно, опасно зевая.

— Давно проснулась? — нарочито миролюбиво поинтересовался Амелл. Глаза его бегали от картины на стене к деревянной тумбе у зашторенного окна; от огромной, полупустой кровати к моему сонному, раскрасневшемуся от нечаянных слез лицу. — Приходи в себя и спускайся. Сейчас около девяти.

Темно-бежевый строгий дублет с кожаными заплатками на плечах, коричневые шитые штаны с бронзовыми клепками, темная лента ремня с пряжкой и черные, цвета сажи, солдатские сапоги, украшенные полированными пластинами спереди голени, навроде поножей.

— Куда-то собрался? — разглядывая целителя, спросила я. Уж больно не похож был этот его новый наряд на будничное городское одеяние. В таком и в бой идти не страшно, когда более путной брони под рукой не найдется. Лучнику, во всяком случае. Ну, или магу.

Мужчина промолчал, раздвигая ткань темно-зеленых гардин.

— Оуэн уже внизу? — рука Амелла замерла на секунду, а затем резко дернула штору в сторону. Из окна на пол стеной обрушился бледно-желтый дневной свет. Потирая глаза, раздраженная этим подозрительным, неприятным молчанием, я повторила вопрос громче и с нажимом: — Дайлен. Оуэн уже внизу?

Маг крутанулся на пятках, сложив руки на груди: левая кисть на виду. Плотные рукава дублета были подтянуты до локтей. Средний палец нервно постукивал по плечу, меж бровей залегли две хмурые морщинки.

— Нет.

— И куда же он на этот раз ушел? — откинув одеяло, поднялась на ноги. Как оказалось, я спала в одежде. Только охотничья куртка была аккуратно повешена на изножье кровати, а под ней стояла пара новеньких, подаренных эрлом, синхронно покосившихся сапог. Издав протяжное, несуразное поскуливание Клык тоже бухнулся на пол, принимаясь равнодушно вынюхивать край покрывала, свисающий с кровати. — Мне казалось, он был в комнате. Незадолго до твоего визита. Я... — дойдя до высокой ширмы, отделяющей жилую часть огромных хором от туалетного уголка, я наклонилась над тазиком с холодной водой, опустив в него лицо, — ... его слышала. Сквозь сон.

Целитель молчал. Умывшись, прополоскав рот, бессмысленно скользнув расческой по коротким волосам в надеже прижать с макушке торчащих «петухов», вышла к Амеллу, так же воинственно складывая руки на груди. Поймав мой взгляд, мужчина вскинул брови, но с места не сдвинулся.

— В чем дело? Когда случается что-то плохое, твое хладнокровие дает сбой: я буквально чувствую, как воздух трещит от безысходности. Даже Клык заметил, — в подтверждение моих слов мабари покорно склонил косматую голову, с любопытством всматриваясь в фигуру высокого рыжевато-русого человека.

Поняв свою оплошность, Дайлен пораженно опустил плечи, принявшись потирать переносицу.

— Я не хотел тебя беспокоить. Думал, все само рассосется. Но затем эта служанка, и Бегун со своими людьми вернулся... В общем, Лелиана настояла, — наконец бессвязно произнес маг. Я старалась сохраняться терпение и сдерживать приступ безосновательного волнения, но выходило паршиво. В конце концов, в чем меня винить? Амелл умел удивительно хорошо нагнетать обстановку. Так же мастерски, как и рассказывать удивительные истории. Либо все плохо, либо хорошо — золотая середина не его случай. Во всяком случае — как правило. — Оуэн, Алистер и Зевран пропали.

В желудок обрушился стоически сплетенный клубок равнодушия, вызвав неприятный спазм в животе. Слюна стала горькой, как деготь, тело на миг окаменело.

— Не то, чтобы пропали. Теперь-то мы догадываемся, где они. Все дело в девушке — Эрлине, фрейлине королевы Аноры...

— Стоп! — втянув носом воздух, взмахнула ладонью, прерывая монолог целителя. — Где они?

— В поместье Рэндона Хоу. В подземелье.

Шок и ужас — меньшее, что я в тот момент испытала. Все внутренности скрутило, словно девичью косу, расфокусированный взгляд завис на пряжке мужского ремня — в лицо смотреть было страшно, — в голове вереницей мелькали обрывки воспоминаний, связанных в Хоу. Не зная этого человека лично, я представляла его, как грязного торгаша, скатившегося до поборов с полей битв, по локоть утонувшего в дерьме и черно-красной крови. Явственно видела, как он ворочает тела мертвецов, вытряхивая из подкладок брони скудные, ныне им ненужные пожитки, как срезает пальцы с руку, залюбовавшись несъемными чужими перстнями. Четко различала его вытянутое исхудалое лицо, украшенное боевыми шрамами, горбатый нос, лошадиные зубы и широкую, похожую на оскал шакала, улыбку, от которой темная, как смоль, небрежная щетина смахивала на сгустки грязи, нелепо размазанной по бледному подбородку. Вид этот вызывал отвращение. И даже осознание, что личина эта существовала только в моей голове, ни в коей мере не умоляла ее мерзости.

— Причем тут Анора? — приходя в себя дольше, чем следовало, хрипло спросила я. Хотелось схватить ножи и кинуться туда, — где это туда на тот момент значения не имело, — накинуться на Хоу, вонзить в него лезвие и наблюдать за тем, как из живота вываливаются кишки, обагряя собой надраенный пол поместья: за брата, за Алистера, за Зеврана, за беззащитных эльфов и ни в чем неповинных детей, рожденных с острыми ушами, вместо затупленных! Но терпение — благодетель. Этому я научилась у людей, которые меня окружали. Бросаться сломя голову — не лучший выход. Из любопытства или из страха — возможно, но не ради мести. Она — то блюдо, которому стоит дать время остыть, иначе немудрено и самой обжечься.

Поразительно... как порой за долю секунды меняется мировоззрение, делая стремительный пируэт, подобно птице в поднебесье. Я готова была ради брата на все, вплоть до смерти. И в любое другое время, вне этого поместье, вне города, вне войны и порождений — я бы так и поступила, не подумав. Но, вдоволь насмотревшись на нередкие импульсивные действия младшего, лишь волей судьбы повенчанные успехом, ясно осознала, что нападение не выход. И как бы ни было страшно и боязно, следя за тем, как бесценное время чьей-то безопасности пылью песка ускользает сквозь пальцы — нужен план. Нужно терпение и трезвость мыслей. Думаю, Оуэн бы не оценил подобных умозаключений. Не в полной мере. Но кого волнует его мнение? Он проигрался, теперь шахматные фигуры стали моими. И черные только что сделали ход, пешками отрезав от армии белых пару офицеров и ладью. Моя очередь.

— Анора так же у Хоу. Он держит ее в уединенной комнате. Подпускает только доверенную служанку — она-то к нам и прибежала. Все плела что-то про отчаявшуюся госпожу, новых заключенных в подземелье и солдат, хвастающихся тем, что усмирили «воскресших грифонов».

— А что с Бегуном и его людьми?

— Вернулись с рассветом. Сказали, что немного разминулись с Зевраном и Стражами, потому добрели до поместья только к утру. Меня разбудил взволнованный управляющий, потребовал объяснений, — маг пожал плечами. — Они сейчас в геринских казармах.

— Ладно, идем вниз. Нужно понять, каким образом три полоумных идиота угодили в змеиное гнездо. Что-то мне подсказывает, что когда мы их найдем, у каждого будет сугубо личное мнение относительно этих событий.

В том, что мы их вытащим, я ни в коей мере не сомневалась. Даже мысли подобной абсурдной не возникло.

— Будет что Архидемону за чашкой чая рассказать, да? — попытался пошутить Дайлен. Вышло неловко и не к месту, да и вообще не под настроение. Но попытка смелая. Натянуто улыбнувшись, вставила ноги в сапоги, захватила куртку, и вслед за магом, удерживающим дверь, вышла из спальни. Клык засеменил следом. Куда уж собранию ферелденских воинов да без доблестно символа их государства — гордого мабари, а?

* * *

Клетка-короб. Три стены, одна решетка. Если встать ровно по центру, лицом к выходу, и расставить руки в стороны, то ладони, даже не разгибая локтей, врежутся в шершавый гранит фундамента, — настолько здесь было тесно. В глубину камера была чуть больше, однако разлечься в ней удалось бы разве что гному, и то с полусогнутыми ногами. Факела на стене не было. Окон тоже. Да и кому они нужны, когда буквально рядом, под боком, за железными перекладинами решетки, преграждающей путь к заветной свободе, тускло освещенный длинный коридор, извивающийся под поместьем денеримского банна, точно гигантский двуглавый змей из причудливой детской сказки?

Когда Оуэна швырнули в камеру, целую вечность назад, его неплохо приложило об пол, присыпанный сухой соломой, словно свежим снегом. Голова трещала, лоб был вымазан в уже подсохшей, почерневшей крови, а в ушах стоял непонятный, свистящий шум. Растерянно хмурясь, брат разлепил глаза, подползая к стене и прижимаясь к ней спиной, как к единственно-возможной опоре. Облизал сухим языком треснутую корку губ, поежился, обхватывая себя руками за голые плечи: кто-то не поленился его раздеть, оставив в одних подштанниках. Ко всему прочему по подземелью, словно озорной призрак, метался сквозняк, неловко врезаясь во все возможные преграды, обдавая их неприятным холодком.

Протяжный свист, мучающий обескураженный мозг, обратился в далекие глухие крики, разбавленные щелчками кнута, скрипом механизма дыбы, звоном цепей и задумчивой, гробовой тишиной заржавевших метровых игл, выступающих из гладкой стены пыточной комнаты, словно сотня мечей, триумфально вскинутых в воздух.

Точно... пыточная Хоу! В уме щелкнул потайной механизм, события недавних часов стали яснее: бордель, работорговцы, карта, порт, подвал чужого дома, клетки с эльфами, незнакомое заклинание и плен. Довольно прозаичная картина. Вроде и широкая, но как присмотришься — говорить толком-то и не о чем.

Снаружи эхом прокатился чей-то смех. Грубый, глумливый, гавкающий. С трудом поднявшись на ноги, младший неторопливо подошел к решетке, вставив в нее руки, вжался лицом. В глаза тут же бросилась стена напротив и еще один ряд одиночных камер. В общей сложности на обозримом отрезке с той стороны их было четыре. В зеркальном отражении, стоит предположить, так же. Да и коридор, казавшийся непомерно длинным поначалу, преобразился в обрубок тупика — там, куда должна была бы тянуться вторая голова воображаемой рептилии, нагромоздился глухой серый гранит. Тут же стоял небольшой стол, заваленный растасованной колодой карт с темно-красными «рубашками», какими-то побрякушками, монетами, обглоданными костями в тарелке и парой полупустых бутылок. По краям ютились три сомнительного вида стула. В общем «уголок солдатского одиночества» в полной красе. Будь руки подлиннее, Оуэн бы тут же схватился за спиртное, опрокинув его в горло, но слишком уж далеко. В пересохшем рту все сжалось от предвкушения.

— ...а она глядит на меня глазами с два медяка и медленно подтягивает подол юбки: бери, говорит, меня хоть тут! Только не в клетку! — хвастливо разглагольствовал неторопливо приближающийся мужской голос. Он и еще один в очередной раз расхохотались, возникнув в поле зрения. Остановившись у камеры напротив, чуть левее, одна из фигур забренчала ключами, распахивая решетку. С глухим ударом мешкообразное тело, возвращенное сторожами в свой привычный чертог, рухнуло на грязный пол камеры, подняв над собой облако удушливой соломенно-каменной пыли. Человек не шевелился.

— А ты что? — полюбопытствовал второй, рыжий.

— Что, что? Прижал к стенке, спустил штаны, отодрал ее как следует, так что из глаз искры посыпались, и швырнул за решетку — нужны мне проблемы с капитаном, ха! — деловито отозвался первый.

— Ну не знаю... Эти эльфы. От них воняет, как от навозной кучи. И эти их уши... да и сами они плоские, как доски, не то, что нормальные бабы. Там хоть подержаться есть за что. Да еще и неясно, кто до тебя в этой дырке побывал. Поди, половина эльфинажа, а тебе потом у лекаря торчать и всю оставшуюся жизнь мучиться!

— Захлопнись, осел! Не каркай! Это еще не все. Тут другой случай был...

Стражники бухнулись за стол. Ножки стульев с визгом скользнули по камню пола. Швырнув на столешницу свою связку ключей, Хвастун плеснул в рот вина, закашлялся и, сцепив пальцы рук, уставился на собеседника, намереваясь продолжить рассказ, но был прерван.

— Свиньи, — негромко заметил смутно знакомый голос из камеры по-соседству, справа от Оуэна.

— Чего? — не понял рыжий, оборачиваясь.

— Вам сообщают, что вы свиньи, — раздалось из клетки напротив. — И я с этим мнением полностью согласен. Словно не о женщине говорите, а о тряпке или куске мяса, сравнивая, какой сочнее, — подойдя к решетке, Алистер прижался к ржавеющему металлу щекой, хмуро всматриваясь в злющие лица тюремных господ. Один глаз у бывшего храмовника был подбит и уже заметно оплыл, на рассеченной губе красовалась трещинка запекшейся крови. И весь этот нехитрый грим дополнял узкий шрам на щеке, полученный в разрушенном убежище оборотней. В общем, смотрелось довольно устрашающе. Еще: насупленные брови, напряженно сжатые челюсти и подергивающиеся от досады кулаки — терпение мужчины было на гране, но оно все-таки было. В такие моменты брат даже, казалось, начинал уважать блондина. Он-то не всегда был способен сдержаться. Характер такой — слишком взрывоопасный. Но где были бы мы сейчас без этого его «огонька»?

— Да они и есть мясо, разве нет? — осведомился второй охранник, коротко глянув на товарища, словно спрашивая добро на спор. — Только одно сладковатое, приторное, а другое, как эти эльфийские шлюхи — горчит, словно ложка дегтя в бочке с медом.

— Ты, небось, сам-то ни разу бабу не имел, да, блондинчик? — лениво добавил первый. — Вас, Стражей, кастрируют перед вступлением в Орден, или у вас просто так на нормальных людей не встает — только на кишки порождений?

— А ты, я смотрю, осведомленней, чем кажешься, — спокойно отозвался Алистер. Очень спокойно. Будто говорил не с человеком, который его только что оскорбил, а со своим отражением, репетируя нехитрую речь перед скудной толпой недалекого люда. — У тебя-то самого ни на что не встает, когда ты местный колорит раздеваешь до белья и в камеры швыряешь? Подумай об этом. Может дело не в женщинах, может это ты у нас такой особенный? — не скрытый намек в вопросе вполне обоснованно наталкивал на определенные мысли. Хвастун покраснел, как наливное яблоко, дернулся, намереваясь вскочить, но, почувствовав на себе взгляд приятеля, выдохнул.

— А ведь он нарывается, а? — медленно, сбившимся голосом пробубнил он.

— Да ладно тебе, Хьюб... — негромко начал рыжий, стараясь утихомирить пыл непредсказуемого сослуживца.

— Да, Хьюб, хватит тебе! Забейся в угол, поразмысли о том, о сем, может и прав сэр Благородство и ты у нас и правда по мальчикам? — встрял Оуэн. Лицо Хвастуна в тот момент, когда он, красновато-пыхтящий, медленно обернулся к камере брата — бесценно. — Или у вас тут все такие — женственные? Даже по морде нормально дать не можете, все сопли разводите и пеняете «да ладно тебе», — под конец предложения голос младшего сошел на насмешливо-сюсюкающий, но затем вновь поднялся до привычной октавы. — Мда, не то, что те парни при Остагаре, у них-то яйца покрепче были...

От удара крепко сжатого кулака по столешнице, бутылки на ней подскочили, едва не рухнув на пол, пара монет, положенных на кон, звякнула. Вместе с ними подпрыгнула и связка ключей, скрипуче «ойкнув» от недовольства.

— Молчать!

— У-у, я даже вздрогнул, — смешливо отозвался брат, улыбаясь так, что неясно — то ли он издевается, то ли сам с головой не дружит. — Да ладно, Хьюб, неужели созрел? И, погоди... что за имя у тебя такое? А полностью — Хьюберт? Серьезно? — он нарочито громко расхохотался. — Ты, прости, приятель, не в обиду, честное слово. Просто у знакомых в Лотеринге так поросенка звали. Забавный поганец был, в черно-пестрых пятнах, точно только что в грязи обвалялся. Да и...

— Молчать я сказал! — еще громче, почти истерично вскрикнул стражник, вновь стукнув кулаком по столу. Неторопливо поднявшись, мужчина подошел к камере Оуэна, остановившись в полушаге от решетки. — Ты такой смелый, потому что я до тебя дотянуться не могу?

— А ты не можешь? Я даже разочарован — я-то рассчитывал на пару новых синяков. Это мое хобби, знаешь, коллекционировать побои? С детства увлекаюсь, видно при рождении умом тронулся, вот и выкручиваюсь теперь, как могу. То в Стражи подался, думал копыта откину, ан, нет. Потом с оборотнями дружбу завел, надеялся что укусят — подохну под корягой, но тоже нет. Затем вот на тех милых работорговцев нарвался. И снова живой. Прямо проклятье какое-то, череда неудач, честное слов! Не разорвешь цепочку? Буду благодарен, — улыбка соскользнула с губ, позволив им сжаться в тонкую, едва изогнутую, нахальную линию. Схватившись руками за железные перекладины, брат резко дернулся вперед, в который раз впечатываясь лицом в прямоугольник решетки. Хвастун от неожиданности отшатнулся, растерялся, сделав шаг назад, но затем вновь напрягся, втянулся, точно стражник на карауле, неотрывно смотря на лицо заключенного. Кажется, весь былой пыл в одночасье растерялся, и теперь Хьюб просто не знал, что ему делать: проучить безумца, или оставить его на растерзание пыточного мастера.

— Струхнула, милая? — негромко поинтересовался Алистер. — «Порой отвага вырастает из страха» — сказал один великий Тейрин. Но, боюсь, это не тот случай.

Всего секунда и Хвастун переменился в лице. Глаза сощурились, тело, следуя зову разума, метнулось к столу: рука вытянулась, срывая с него связку ключей. Металл был черным, покрытым ржавчиной, но звон ярким и пронзительным, переливисто отзываясь в стенах подземного тупика, словно это вовсе не тупик, а самый настоящий королевский амфитеатр. Какого-то крохотного мига не хватило, чтобы ключ щелкнул в замке, освобождая пленника и обращая его в грушу для яростного, обозленного битья. Возникший перед Хьюбертом приятель-сослуживец раздраженно одернул его, пытаясь привести в чувства, уберечь от глупости, да не вышло. Грубый толчок в грудь — красноречиво, но бестактно. Рыжий, отшатываясь, точно неваляшка, впечатываясь плечом в шершавую стену, обтирая об нее рукав дешевого мундира, подобно глиняной статуе, вжался в решетчатую дверь чьей-то камеры в углу, на минуты с ней срастаясь. А Хьюб уже распахнул дверцу камеры, занося кулак... как, внезапно, из-за поворота в тупик вывернул офицерский квартет во главе с бородатым, с повязкой через левый глаз, капитаном.

Занимательная картина вышла: один обозленный сторож готовится побить принявшего оборонительную стойку беззащитного пленника, второй — истуканом стоит в стороне, прижавшись к перекрестью металла, точно к родной матери, а единственный видимый зритель, высунув наружу руки и странно довольно усмехаясь, молча наблюдает за спонтанным тюремным спектаклем, ни жестом, ни словом не пытаясь его прервать. Не пыточный каземат, а сумасшедший дом какой-то!

— Прекратить! — рявкнул одноглазый, едва не оглушив. — Что за своеволие? Оба к Певцу на дыбу ляжете, дерьма куски! Смирно! Что происходит?

Кулак опустился, понурый Хвастун семимильными шагами, смотря себе под ноги, вышел из клетки, пряча связку ключей за широкой спиной. Второй охранник, тот, что рыжий, отклеился от решетки, втянулся, захлопнув распахнутый рот, и подошел к товарищу, так же виновато присматриваясь к битым носам своих поношенных сапог.

— Что здесь случилось? — кивая на Оуэна, спросил капитан. — Он вам что, в коридор через клетку нассал, какого демона ты, кретин, на него с кулаками полез? — конец вопроса относился непосредственно к Хьюберту, но тот предпочел и дальше помалкивать. Слово взял второй горе-тюремщик.

— Эти Серые Стражи... — начал он, но был прерван.

— Я знаю, кто это такие! — резко отозвался одноглазый. Нахмурил одну единственную правую бровь, сощуренным глазом глянув на младшего, затем на Алистера. Заметил бездвижное тело-мешок в одной из клеток и тень из угловой камеры, скользнувшую по гранитной кладке тупика — на стене висел факел, который в эту секунду с еще большей яростью принялся изводить проклятых сквозняк. — Значит так. Этих двоих тащите в третью пыточную, к Певцу. Мессир скоро спустится, — бородатый прошествовал по комнатушке, дошел до стола, повернувшись на сорок пять градусов вправо. — А этот пусть посидит пока. Еще с недельку, если раньше от жалости к себе не подохнет, как ему подобные.

* * *

Кисти рук свело от боли. Острой, глумливой, бесконечной и бессмысленной. Черный металл широких браслетов, за крупные звенья цепи подвешенных к гранитному потолку пыточной комнаты, удерживал в своей равнодушной хватке раздетое по пояс тело темноволосого Серого Стража. Пальцами ног едва касаясь пошатывающегося треногого табурета, Оуэн, как капля джема, свисающая с края ложки, пытался не сорваться вниз... к полу. Незнание исхода тяготило. Лишится ли он кистей рук, получив серьезный вывих, или умрет от удушья, потеряв сознание из-за мизерного доступа кислорода в легкие: подбородка, непозволительно долго и плотно прижатого к груди вследствие обстоятельств. Неясно. Не до смеха, как ни странно. Однако сказать по чести, Алистеру повезло меньше. Его уделом стал безобидный на вид механизм дыбы, заляпанный ссохшимися кляксами крови. Для простоты понимания, поясню, что дыба — это такая изумительно-интересная конструкция, походившая на стол. Без зазрения совести, простым движением легкого на поворот колеса, она растягивала тело жертвы от кончиков рук до стоп в две стороны, разрывая при этом мышцы, сухожилия и суставы. Она — пыточный обеденный столик, превращающий несчастного пленника либо в калеку, либо в бездыханный кожаный мешок, полный собственной каши из костей, крови и прочих составляющих. Не самая радужная перспектива. Ужасная, я бы сказала, страшная. Благо, что сейчас, в эту самую минуту, пока младший, сродни рыбе на крючке, болтался в кандалах, ловя ногами хлипкий табурет, блондин преспокойно, буравя обреченным взглядом потолок, лежал по длине «разделочной столешницы», дожидаясь прихода Рэндона Хоу.

Один сражался с неизбежностью, другой ее благополучно оттягивал. И кто прав, кто виноват — решит лишь время. А в ушах у них засела песня. Неторопливое, мелодичное посвистывание, не прекращающееся с тех самых пор, как квартет офицеров втолкнул «воскресших грифонов» в пыточные пенаты, отдав их на растерзание ранее безликому Певцу. От похоронного, низкого марша, свист, набирая обороты, плавно перетекал к умиротворенному, спокойному орлесианскому вальсу, нагоняя мысли о куче пестрых масок и дамских нарядов, радугой цветов мелькающих перед полуприкрытыми от духоты и дурноту глазами. Солист же этого концерта был человеком незамысловатым, но запоминающимся: долговязый, точно пугало в поле, жилистый, с вытянутым, худым и бледным, как у покойника, лицом, внимание на котором нехотя привлекала пара черных глаз навыкате, посаженных по бокам орлиного носа. Картину дополнял дуэт затупленных, вполне себе человеческих ушей, плотно прижатых к яйцеобразному черепу, а на макушке — темный ежик волос. Певец явно не представлялся заветной мечтой каждой знатной дамы, но все-таки был недурен собой, внушая ни то банальный интерес, ни то сея на задворках сознания зерно страха. Образ портил лишь фартук. Белый, оттенка едва выпавшего снега, с большой, размазанной кляксой крови на груди, подозрительно походившей на чужую ладонь. Музыкальный слух и утонченный художественный вкус — редкий палач мог похвастаться такой парой впечатляющих талантов. Печально то, что именно это и пугало. Непредсказуемость с оттенком красоты, нехотя чертящая тонкую грань между жизнью и смертью.

— Забавное вышло бы дело, — словно продолжая мысленный диалог с самим собой, произнес мучитель, в задумчивости разглядывая решетчатый шкаф в углу, где каждый на своем месте в ряд лежали пыточно-хирургические инструменты. Доступ к ним ограничивал небольшой амбарный замок, но чутье вполне логично подсказывало, что подобная мелочь — не проблема. — Жаль, что у меня нет позволения на эксперимент. Не часто в руки попадет уродец, способный «слышать» порождений. Вскрытие еще живого тела, какие бы вышли результаты, с ума сойти! Мда... действительно очень жаль, — досадно цокнув языком, мужчина прошествовал мимо брата, заложив руки за спину, с усмешкой глянул на хлипкий табурет, медленно подняв глаза к потному от натуги лицу пленника.

Поджав губы, Оуэн весь напрягся, пытаясь удобней расположить кисти в кандалах, но новый поворот запястья вызвал лишь очередную волну нестерпимой боли и, чтобы не закричать, младший шумно втянул носом сырой воздух подземелья, зажмуриваясь. Ну, нет. Крик не станет подарком для этого ублюдка. Не в этой жизни.

— Глупо. Крик, визг, вой, рев — это вполне естественно, — останавливаясь напротив, медленно проговорил Певец. Голос у него был приветливым, басистый, почти дружелюбным, и все же в каждом слоге, после каждого мысленного знака препинания, он делал крохотную паузу, легкий акцент, намекая на свое превосходство. — Мозг требует выплеска лишней энергии. Не физической, конечно, но духовной. Однако, как сказал магистр Коломбьер: орущий громче всех — слабейший из всех. Так что все верно. Помалкивай, птичка. Еще попоем.

Брат промолчал, бросив на коротко-стриженного человека весьма красноречивый взгляд, пропитанный ненавистью, словно концентрированным антиванским ядом. Улыбка Певца слегка померкла, он уперся сапогом в стул, намереваясь выбить из-под пленника опору, но в последнее мгновение, видимо, передумал, убирая ногу. Отвернулся. Вполне возможно, что в его крохотном мозгу мелькнула мысль о неприятных последствиях, следующих за нарушением прямого приказа. Только это сохранило Оуэна от падения в тягуче-болезненную пустоту. Только это.

А время продолжало односложно и беззвучно тикать. Спустя еще три подобных обхода, вновь аккомпанируя себе своим же настырным свистом, палач замер у двери, распахивая ее на себя так резко, что, казалось, едва не сорвал с петель. В коридоре снаружи было пусто — видно желающих добровольно сторожить любимую пыточную местного мучителя в армии Хоу не разыскалось.

Громко откашлявшись, мужчина сделал шаг вперед, оказываясь в узком переходе, прислушался, раздраженно постукивая мыском сапога по каменному полу. Блики огня вытанцовывали на головешках факелов энергичную джигу, бросая извивающиеся тени на почерневший гранит стен. Их треск тихим эхом разносился по лабиринту подземелий, время от времени притихая, точно песнь колыбели в густую ночь. В такие моменты молчаливый ход минут, и без того тянущийся со скоростью иссохшей улитки, замедлялся, а слух, потеряв точку ориентира, принимался взволнованно и расторопно, обострившись, точно позаимствовав дар у прыткого кота, шнырять по близлежащим закуткам, ловя хоть какой-то намек на что-то или кого-то живого.

Шумно, досадно вздохнув, Певец вернулся обратно в каземат. Дверь подозрительно тихо захлопнулось, и подземный чертог вновь окунулся в полутень, единственным источниками света в котором были прямоугольная печь с распахнутой пастью в дальнем правом углу, да пара толстых обгорелых свечей у изножий пыточных конструкций. Пятнистые угольки, нашедшие свой приют на каменном языке печищи, издавали уже последние скрипучие вздохи, но местного управителя в белом с кровью фартуке это, видимо, ни в коей мере не смущало. Щурясь, точно огромный снежный кот, он выглядывал из потемок каждую мелочь, будто с детства привык к темноте. Как крыса.

— Какие-то вы молчаливые стали. И смирные, — вслух заметил мужчина. — И всего-то час прошел. Что-то гнетет? — наклонившись над влажным от пота лицом Алистера, палач изобразил улыбку. Полоска тонких губ рассекла лицо на две неровные половинки: в тусклом свете физиономия насмешника показалась блондину рожицей марионетки чревовещателя. — Язык проглотил? Знаешь, этот шрам все портит, но кого-то ты мне напоминаешь, птенчик...

Возникшая в голове мысль так и осталась недосказанной и недодуманной — три коротких удара в дверь громом прорвали темноту. Мучитель резко крутанулся на пятках, выпрямился, опустив руки по швам, дернул головой, словно сдувая со лба несуществующую прядку волос, со всей серьезностью готовясь к встрече гостя. И незнакомец не заставил себя долго ждать. Бросив что-то через плечо своему сопроводителю — голос у мужчины был низкий, но малоприятный — он вошел в пыточную, добродушно похлопав Певца по плечу, точно давно потерянного брата.

— Мессир Хоу, — почтительно отозвался яйцеголовый.

— Ну, как дела? Серые стражи, а? Хорошо. Молчат?

— Мне... велели пока их не трогать. Ждал Вас.

— Да? — с лживой искренностью удивился нынешний банн Денерима. — В таком случае приступай — у меня есть пара свободных часов. Только не переусердствуй: коготки обруби, чтоб не царапались, да хватит. Они еще могут пригодиться, — с пронзительным скрежетом стул от стены переехал в центр комнаты. Правая рука Логэйна уселся поудобнее лицом к пленникам, закинув нога на ногу. — И что-то темновато у тебя тут, Леонард, огонька бы прибавить.

— Конечно.

Взметнулись в печи языки пламени, облизав пересохшее отверстие каменного рта. По спине Оуэна промчался ровный строй мурашек, не предвещающий ничего хорошего. К горлу подкатил горький ком, пронизанный ненавистью и страхом неизбежности.

— Так вот, мои уважаемые Серые Стражи. И это не лесть, я вас действительно уважаю. Проделать такой путь — не забудьте про умелый ход с Воронами, которых вы прямо таки с ювелирной точностью отправили в объятия Создателя — и так нелепо попасться в давно заброшенные сети... — негромко заметил Хоу. — Так вот, позвольте у вас полюбопытствовать, чем же таким вы досадили Мак-Тиру, что он вознамерился стереть вас с лица земли? Пригретое королевское место мне бы сейчас, в такое неспокойное время, пожалуй, не помешало бы, — тишину сопровождало гробовое молчание. Младший и Алистер, не сговариваясь, решили героически держать рот на замке. — Не стоит говорить об Остагаре, в эту сказку я уже давно не верю. Кайлан хоть и был глупцом, но Логэйн в своей трусости недалеко от него откатился, — между тем добавил банн. — И раз уж вы так немногословны, позвольте посоветовать вам действенное средство от этого недуга, — он лениво махнул рукой. — Начни с лежачего.

Настырный свист вновь ворвался в ушные перепонки. В тон ему сердца пленников затараторили свою музыку, вырываясь из грудных клеток, точно перепуганные голуби из голубятни. А затем к свисту прибавилась хриплая песнь чужого крика...

* * *

Как давно стало известно о приходе Пятого Мора? Месяц назад, два? Почему же тогда Архидемон медлит, не решаясь с одного удара в пух и прах разбить разрозненное скопище человеческой армии? Чего он ждет? Или... кого? Быть может, мы чего-то не знаем и в эту нелегкую пору на мир обрушится не один оскверненный дракон, а двое? Или частичка души архидемона проникла в особо полюбившийся ему проклятый индивид, наделив его доселе непревзойденным разумом стратега? Иначе как объяснить эту тишину? Ведь не могла же орда порождений, тех самых, живой океан которых нам пришлось наблюдать на глубинных тропах перед крепостью Бонаммар, просто испариться? Такого не бывает. Разве что в сказках. Но в сказках герои всегда побеждают и уходят в закат, лишь по счастливой случайности не замарав в крови сталь своих орудий. Нас же окружала реальность. Мерзкая, прогнившая у основания, точно давно переспевший гриб...

Вот то, о чем я думала. Все эти вопросы и мысли вертелись в моей голове, подобно пчелиному рою, облаком тумана изгоняя из разума другие, более печальные мысли. Мне не хотелось думать о брате, не хотелось вспоминать улыбку Алистера и этот его ужасный, но между тем довольно мужественный шрам, геометрично расчерчивающий щеку. Не хотелось признаваться в волнении и страхе, не хотелось... думать о том, что происходило с ними в пыточном подземелье банна Рэндона Хоу — человека, ненавистного мною постфактум. Не хотелось плакать и утирать ладонью слезы, не в силах прекратить их поток. Ведь нужно быть сильной. Хотя бы ради себя, что уж говорить о сопартийцах, рассевшихся вдоль длинного стола с каменными, как у мраморных статуй, лицами.

— Что ты предлагаешь? — голос прозвучал сухо и безэмоционально. На большее я была не способна.

— Маленькая группа может проникнуть в поместье, прикинувшись своими. Позаимствованные на время шлемы и доспехи с выбитым гербом Хоу на груди — наш лучший вариант. Намного лучше лобовой, ни к чему не ведущей, атаки, — упираясь руками в столешницу, Лелиана нависла над столом, буравя меня решительным взглядом. Сплетенная вчерашним вечером тонкая рыжая косичка болталась у ее щеки, невольно отвлекая внимание. — Ева! Соберись!

Моргнула, поднимая глаза на церковницу, тут же испугавшись странной решимости на ее ангельском лице. Сидевший рядом с девушкой Амелл нервно постукивал пальцами по столу, приложив вторую, сжатую в кулак, руку к щеке, пребывая в своих мыслях.

— И где мы раздобудем доспехи?

— Я помогу, — неуверенно, по-школьному, вскинув руку, отозвалась хрупкая на вид девчужка-эльфийка. Волосы у нее были темные и тусклые, точно дубовая кора, а глаза огромные и серые. Поднявшись, фрейлина Аноры Мак-Тир вышла из-за стола, прошествовав к окну. Спину ее буравило больше десятка взглядов, но внимание это ее, по-видимому, ни в коей мере не трогало. По-детски обняв себя за плечи, Эрлина вдруг резко обернулась, затараторив с неожиданным для себя возбуждением: — Караульная вахта вокруг поместья сменяется четырежды. В три и в девять часов днем и ночью. Большую часть солдат я знаю: не раз носила им воду. Всего охранников снаружи шестеро. По трое у каждого входа. Самый удобный — со двора...

— Хочешь отравить их? — равнодушно поинтересовалась Морриган.

— Усыпить, — тут же поправила ее эльфийка. — Подсыпать в питье порошок из корня валерьяны и немного боярышника для вкуса. Но нужно успеть к смене караула, иначе начнется переполох... Люди Хоу не привыкли к переговорам — они атакуют не думая, инстинктивно, как животные.

— Где комната Аноры? — взяла слово я.

— Первый этаж, коридор справа от вестибюля, вторая дверь.

— А что насчет подземелья и как вообще ориентироваться в том лабиринте? — убирая кулак от щеки, целитель чуть пододвинул стул, вжимаясь спиной в высокую деревянную спинку.

— Подсобка из обеденного зала. Вход со двора ведет в узкую проходную, оттуда в общую трапезную. Из нее три выхода: кухня, винтовая лестница к тюремным камерам и левое крыло коридора.

Воцарилась долгая минута раздумий. Наши с Лелианой взгляды вновь пересеклись, и я тут же отвела глаза. Ее молчаливый вопрос был и без того понятен: «кто пойдет?». И решить должна была я. Я? Почему именно я? Мой стратегический опыт начался и закончился в том крохотном домике в Лотеринге, тычком пальца в карту и проведением незримой линии вдоль Имперского тракта: к Редклифу, оттуда к Башне Круга, через озеро в Орзаммар и, вновь минуя Лотеринг, в Бресилиан, затем к Денериму. Недостаточно опыта для должного хвастовства. Может в том и была моя сила?

От скорого решения меня спас приглушенный голос из-за дверей.

— ...регент не имеет ни малейшего представления о делах Хоу, но пропажа дочери его заметно тяготит. И Эльфинаж. Там... — говоривший умолк.

Секунды спустя в зал прошел Эамон Герин, на ним, нога в ногу, но на шаг позади — военный в легком доспехе и при мече, с проседью с каштановых волосах. Окинув собрание оценивающим взглядом, эрл присел во главе стола, присоединяясь к обсуждению.

— Хорошо, сэр Даррл, можете быть свободны, — ответил он солдату и воин, чуть склонив голову, удалился. Взгляд мужчины обратился к нам. — Не хочу знать, что сподвигло моего племянника и его товарища Серого Стража на эту странную авантюру... Мне думалось, в нынешнее время о ребячестве уже пора бы было и позабыть, — я невольно потупила взгляд. На душе стало даже как-то противно... стыдно. — Но Собрание земель через два дня и присутствие на нем Аноры, как нынешней королевы Ферелдена, и Алистера, как первостепенного наследника — необходимы. Их целость и сохранность, а так же здравая речь и возможность самостоятельно стоять на ногах — приветствуются. Следовательно, первостепенная задача на данный момент: вызволить будущих претендентов на трон из поместья банна Денерима. Я правильно понимаю цель данного совещания?

По комнате прокатилось редкое эхо «да». Эрлина в это время, отходя от окна, поспешила занять свое прежнее место рядом с Морриган. Близость к странно-одетой женщине ее заметно смущала: брюнетка была облачена в привычные для себя черно-лиловые одежды, частично обнажающие то тут, то там участки светлой чистой кожи. Для нас ее наряд был так же обычен, как солнце на лазурном небе, или же темный изгиб птичьих крыльев на фоне перистых облаков. Все прочие же, в особенности слуги и солдаты Эамона, поглядывали на магессу с заметным беспокойством. Было даже, что в чужих глазах вспыхивал огонек заинтересованности или похоти, но Морриган успешно остужала этот уголек своим ледяным хладнокровием. Красивая, замкнутая, равнодушная. Интересно, что творилось у нее в голове? Так же, как и Стэн, ведьма-отступница до сих пор оставалась для меня захлопнутой книгой.

— В таком случае, — продолжил Геррин, обращая на себя всеобщее внимание, — хотелось бы добавить, что идти напролом — не лучший план. Хоу можно одолеть только его оружием — хитростью и лицемерием. Как он уничтожил Брайса Кусланда — тэйрина Хайевера — и всех его родных перед битвой у Остагара, прикинувшись безобидно овечкой, так и мы должны уничтожить его. Без сожаления, — мгновение молчания, эрл уперся руками в столешницу, чуть приподнимаясь со стула. — Архидемон уже стучится к нам в двери. Разведчики доложили, что порождения наконец-то зашевелились, двинувшись к Мертвой трясине. Их цель пока не известна, то Редклиф отныне под угрозой. Так же, как и Орзаммар. Потому... — мужчина вновь присел. Пережитая болезнь все же, порой, давала о себе знать. — Расскажите, к чему вы пришли? Мне нужно знать, насколько велики наши шансы. Или малы...