Старушка Петти (джен)

Палочку Петунья спрятала в сарае. Вернон туда в жизни не сунется, как и Дадли, а Гарри сейчас был под домашним арестом. Впрочем, мальчик не задавал вопросы и не трогал чужие вещи. С одной стороны это, конечно, хорошо, но как бы он не стал чересчур послушным, ведь, это помешает ему в жизни, особенно — в Хогвартсе, уж она-то это помнила. Это только кажется, что волшебная школа просто рай на земле. Это было закрытое учреждение для детей, а дети плетут интриги подчас круче взрослых. В ее время даже за каменными стенами школы шла незримая, но весьма ощутимая борьба света с тьмой, с редкими стычками, перетягиванием людей на свою сторону и прочими прелестями. Она как могла старалась уберечь от всего этого Лили, но та так и лезла на рожон! Умная красивая магглокровка, да, ей было нелегко. Не хотелось признавать, но роман с Поттером ее в какой-то мере спас. Против двух сильных представителей древних семей, Джеймса и Сириуса, не всякий готов был идти. Сейчас, по идее, все должно быть проще. Мир не накануне войны в этот раз. Но с другой стороны, Грюм сказал, что некоторые Пожиратели на свободе и чего-то ждут. Так что расслабляться нельзя. А если у них есть дети? Они же поедут в Хогвартс! Ох, не нравилось ей все это.

— Вернон, Дадлик, я дома! — крикнула Петунья с порога. Сын не отозвался, а муж словно нехотя вышел из гостиной, где гремел телевизор.

— Представляешь, что мне подарили? — сыграла оживление Петунья и показала кулон-портал. — Там их всем раздавали. Золото!

— Мда, — крякнул Вернон. — Дешевенькая поделка.

— Это знак принадлежности к клубу садоводов. Завтра покажу Илоне!

— Показывай. Кстати, покорми этого. Ну, я спать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, дорогой, — ласково пропела Петунья, еле сдерживая гнев. Сам он этот! А Гарри надо покормить, это да. Времени особо нет, она устала, но овсянку сделать она сможет. А завтра начнет искать артефакт. Зная о его существовании, она чувствовала себя очень неуютно в своем доме. Впрочем, и своим этот дом перестал ощущаться, хотя все здесь было обставлено по ее вкусу, и много раз убрано, оттого знакомо и привычно. Но теперь отчего-то порядок в ее жилище не радовал Петунью. Все казалось чуждым и лживым, словно предметы были частью заговора против нее. Умом она понимала, что это бред, но противное скользкое ощущение не покидало ее. Приготовив Гарри овсянку, она тихонько прокралась в его чулан и оставила блюдо на тумбочке у кровати племянника. Так же тихо она удалилась, бросив короткий взгляд на непослушные волосы, торчащие из-под линялой простыни, заменявшей одеяло. Сожаление кольнуло ее сердце, но Петунья быстро его погасила. Для губительных чувств еще будет время, а сейчас ей нужно действовать. Сна не было ни в одном глазу, поэтому она помыла посуду, уселась в гостиной, вытащила из сумки приобретенную у Мерлина книгу и приступила к чтению. Чем раньше она начнет, тем раньше она станет свободной. Ей хотелось как можно быстрее разделаться со страхом внутри нее, который вызывал артефакт. Книга была написана сложным, тяжеловесным языком, и Петунья продиралась сквозь текст практически на одном лишь упорстве. Вскоре ее начало клонить в сон, но она боялась уснуть, боялась, что тогда упустит суть книги. В итоге, когда том был прочитан, было уже утро. Петунья устало взглянула на часы, ее голова гудела. Через пятнадцать минут встанет Вернон. Что ей с того? Книгу надо спрятать. Ах да, Дадлик идет в школу. Надо приготовить мальчику завтрак. И улыбаться, черт возьми, надо улыбаться.

Муж и сын выглядели до отвращения довольными жизнью. Завтрак они ели бесконечно долго, как показалось Петунье. Ей самой кусок в горло не лез. Она даже придумала отмазку, но ни у кого измученный вид хозяйки дома вопросов не вызвал. Не поблагодарив, Дурсли вышли из-за стола и, немного погодя, отправились каждый по своим делам. Петунья рассеянно убрала за ними, но, поставив посуду в мойку, лишь хмуро оглядела ее и впервые в жизни оставила немытой. Бросив напряженный взгляд на дверцу чулана, она еле перебирая ноги поднялась по лестнице, буквально ввалилась в спальню, и заснула, едва дойдя до кровати. Блаженная тьма накрыла ее и растворила в себе. В ней было так спокойно, так хорошо, так уютно... Внезапно все зашаталось. Сквозь сон начали прорываться звуки.

— Ма! Ма! Ма! Ма!!

Кто-то тряс ее за плечо. Петунья отмахнулась от настойчивого прикосновения, желая продолжить спать.

— Ма! Ма, ты заболела? Ма! Я кушать хочу! Ма!

Дадли! Неужели она так долго спала, что сын уже пришел из школы? А она даже ничего не приготовила. "Непозволительно расслабилась ты, Петти," — промелькнуло в голове. Впрочем, почему? Почему непозволительно? Кто это осмелился ей не позволять отдыхать?

-Ма! Ну ма!

— Я сплю! Приготовь себе бутерброд, — решительно сказала Петунья, не открывая глаз. Потому и не заметила, как ошеломленно уставился на нее сын.

— Сам?

— Да, сам. Одиннадцать лет уже, взрослый парень, можешь и сам сделать себе бутерброд. Не видишь что ли, мать устала, хочет отдохнуть, имеет право, — раздраженно ответила миссис Дурсль.

— Ма, ты чего! Я не умею. Я порежусь. Ты хочешь, чтобы я умер? — сдавленным голосом спросил Дадли и пару раз всхлипнул. Еще несколько дней назад этого бы хватило, чтобы Петунья опрометью бросилась кормить сына. Но в этот раз его слова вызвали только волну раздражения, заставив Петунью резко открыть глаза и сесть на постели.

— А в школе ты так же будешь хныкать и ничего не делать? Там не будет мамы и папы, чтобы все на блюдечке приносить. Придется самому пятую точку отрывать и за собой ухаживать. Как ты собирался учиться в Вониннгсе, если не можешь даже сам себе бутерброд сделать? Мы с твоим отцом так старались, чтобы ты получил самое лучшее образование, но теперь я не уверена, что ты действительно сможешь его получить. Думаю, общеобразовательной школы будет вполне достаточно для тебя. Одиннадцать лет, а ты ничего не умеешь, ни по дому помогать, ни себя обслужить. Может, ты еще и темноты боишься?

Дадли всхлипнул, на этот раз, видимо, по-настоящему.

— Ты чего, ма? Ма, ты чего? Я... я... Ах вот так! — он сжал руки в кулаки. — Ну и не надо мне ничего! Видимо для тебя идеальный сын — это оборвыш в чулане! Ты мне больше не мать! — выкрикнул он и убежал, хлопнув напоследок дверью.

Петунья тяжело вздохнула. Прежнее воспитание принесло отвратительные плоды, и она сама в этом виновата. Слова ее не ранили, на что был расчет, но чувствовала она себя гадко, прекрасно понимая, что ей манипулируют, и раньше она это позволяла, более того, своим поведением она это поощряла. Работы над сыном непочатый край, и ей нельзя давать слабину, хотя на секунду возникло желание броситься за сыном и попросить прощения. Но в чем она была не права? Да, она сказала жестко, но сказала правду, и пусть изначально она хотела донести ее помягче, но все время вставал вопрос — как? А теперь он отпал.

Дадли расскажет Вернону, это к ведунье не ходи. И как отреагирует муж, она прекрасно понимала. А вот реакцию на ее слова она представить не могла. Конечно, Петунья попытается убедить его, что все делает на благо мальчика. Проблема в том, что понятия о благе у них с Верноном, видимо, различны. Но если она приготовит что-то вкусное, может, Вернон и не будет сильно возникать.

Внезапно все, что составляло смысл ее существования много лет, представилось Петунье нескончаемой каторгой. Все, что она делала — убиралась и готовила, потом прибиралась после готовки и иногда выходила поухаживать за садом. Она любила порядок, она любила, когда в доме уют, но черт возьми, тратить на это всю свою жизнь? Она ничем больше не занималась, не считая сплетен с соседками! И стоило ей разок взять перерыв, как сразу ей напомнили, что она — ломовая лошадь и отдых в ее обязанности не входит. Она обслуживает двух здоровенных лбов, которые ничем ей не помогают, да еще и что-то требуют, и считают себя вправе гонять ее. Кто она им, прислуга? Что это за семья такая у нее получается? Ладно Вернон, он добытчик, будем считать его таковым, он имеет право расслабиться после трудного дня, хотя имеет ли он право контролировать каждый фунт, который ей дает? Но оставим мужа в покое, об этом можно подумать позднее. Но Дадли! Он не просто не помогает матери, а видит в этом некое унижение, для него такое можно поручить только "оборванцу" Гарри. Ох, если бы не Гарри... да, он помогал ей не по доброй воле, но помогал же! Мальчик заслужил совсем иное обращение, где были ее глаза и мозги?

Петунья тяжело встала с кровати. Все в ее жизни кувырком, все неправильно. И разгребать этот завал ей одной, даже не знаешь, с чего начать, и главное, с чего начать безопасно. Этот чертов артефакт! Кто знает, зачем он? А если учесть Пожирателей Смерти, этих чертовых террористов, то вполне возможно, что он направлен на Гарри. И нельзя ничего опрометчивого и основательного предпринимать в его сторону, потому что кто знает, вдруг это спровоцирует этих бандитов? Так что придется начать со своей семьи. А вдруг артефакт направлен на нее? Ведь кто-то же лишил ее прежней жизни, вдруг он хотел, чтобы Петунья так и находилась в царстве плиты и швабры? И что делать? А главное, чего не делать... Так, на праздные размышления нет времени! Скоро придет Вернон, и ему слабину показывать нельзя. Пока что.

Перемыв посуду, оставшуюся от завтрака, прибравшись в кухне и споро приготовив курицу на ужин, Петунья была готова к приходу Вернона. Дадли к ужину показательно не спустился, даже после уговоров Вернона, через дверь рассказав отцу об ужасном оскорблении, нанесенном ему матерью.

— Это как понимать! — налетел на Петунью муж. — Ты обозвала нашего сына идиотом!

— Я всего лишь заметила, что трудолюбия у Дадли нет, да и вообще желания что-либо делать, — отчеканила Петунья. — Странно, с его-то родителями.

— Наш мальчик — талантливый управленец! Он будет таким же, как я!

— Милый, ты упорно учился и достиг вершин, не спорю. НО открой глаза! Дадли ничего не умеет, перебивается с тройки на двойку и только и делает, что гуляет со своими дружками. Вернон, ему одиннадцать! Ему пора уже взяться за ум! Я хочу для сына самого лучшего, а чего он добьется, если с каждой проблемой он справляется исключительно нашими силами? Ты таким был?

— Нет! Но для того мы и нужны, чтобы обеспечить нашему сыну крепкий тыл!

— Тыл у него крепчайший, это да, — холодно кивнула Петунья. — Только тыл должен быть позади, а мы с тобой встали стеной между ним и миром. Мальчик не знает ни проблем, ни отказа! Представь, как больно будет ему падать потом?

— Мой сын не упадет! — твердил свое Вернон, лицо его покраснело.

— Ты можешь в это верить до инфаркта, но жизнь-то, она тяжелая. Даже если мы будем до последнего подкладывать под него солому, как он будет без нас? Мы не вечны, Вернон! Иногда мне кажется, что мы лучше воспитали Поттера, чем родного сына!

— Ты... ты... забери свои слова обратно! Извинись перед Дадли!

— И не подумаю! Я прозрела, Вернон, и больше не собираюсь потакать прихотям Дадли! Ему пора учиться ответственности, и да, я не позволю тебе испортить моего сына!

— Это мой сын! — взревел Дурсль, наливаясь краснотой.

Петунья молча вышла из кухни и вернулась, неся в руке бокал коньяка.

— Мы совсем избаловали мальчика, — спокойно, очень спокойно сказала она. — Как он будет управлять твоей фирмой, если не может даже сделать себе легкий перекус? Как он будет справляться с конкурентами, если такая малость может выбить его из колеи? Вернон, приди наконец в себя. И подумай.

С этими словами она встала и удалилась, гордо держа спину, оставив мужа разевать рот от невысказанных от нехватка воздуха слов. Это была первая ссора Дурслей за последние пять лет. Когда Петунья поднялась на второй этаж, внизу послышался звон.