Исчезновения Драко Малфоя (гет)

На следующее утро Гермиона собиралась молча. Остаток ночи она проспала неважно, постоянно подскакивая от страха, что бредет к дверям с протянутой рукой. Она наконец-то поняла ощущение, которое много лет назад пыталась выразить Джинни, — ощущение оскверненности.

К счастью, никто в их лагере нынче не был расположен к разговорам. На улице еще было сумеречно, луна висела низко, заливая багряную ткань палатки темно-серым светом. Они встали перед рассветом, надеясь, что улицы Годриковой Впадины будут пусты и им без помех удастся опробовать чары. Коттедж Поттеров и так находился на окраине деревни, но стоило перестраховаться.

Гермиона убедила Малфоя не рассказывать Гарри и Рону о коварстве диадемы. Ей было стыдно даже представлять, как она признается в такой вопиющей ошибке: позволила крестражу столь глубоко проникнуть в разум. Друзья захотят узнать, что она делала и о чем думала под влиянием, а Гермиона сомневалась, что вновь сможет изложить все в деталях. Одного раза хватило с лихвой.

Взгляд ее то и дело притягивало от сумки, куда она складывала колышки, к Малфою. У того волосок лежал к волоску, и светлые пряди мерцали, точно сикль в лунном свете. Его спокойный взгляд переходил то на Гарри, то на Рона, пока они втроем складывали палатку, тонкие губы иногда изгибались, когда один из них шутил.

И только встретившись с ним глазами, Гермиона поняла, что он необычайно напряжен и серьезнен. Боялся ли Малфой, что после всех вчерашних разговоров у нее не получится наложить чары?

«Разумеется, не получится, — отбрил холодный голос из глубин сознания. — Ты рассчитываешь справиться в одиночку? С твоим-то произношением, жестикуляцией, с жалкими попытками подготовиться...»

Гермиона зажмурилась, с усилием отгоняя эту мысль. Когда же она открыла глаза, Малфой уже отвернулся.

В груди поселилась тревожащая тяжесть. Прошлой ночью она вывалила на Малфоя скопище уродливых чувств последних двух недель, если не последних десяти лет. Она уже признавалась Джинни, что переживает из-за внешности, но эта проблема была самой несерьезной. Вот о ее страхах в отношении родителей не подозревали ни Рон, ни Гарри — о подспудном ощущении, что родители предпочли бы иметь обычную дочь.

Сейчас же, при свете дня, было трудно поверить, что она поделилась наболевшим с Драко Малфоем. Еще год назад он воспользовался бы любым проблеском слабости, чтобы довести ее до слез.

Ведь он и сам признался: оставайся все как раньше, ему понравилось бы владеть силой диадемы, способностью выворачивать души. Быть может, так Малфой намекнул, что не обернет ее откровенность против нее же.

Оставалось молиться, что так и будет.

Когда они появились в Годриковой Впадине под Дезиллюминационными, еще не рассвело. В темноте коттедж Поттеров приобрел еще более заброшенный вид, зияющую дыру в верхнем углу заполняла чернота неба.

Они остановились.

— Готова? — прошептал Рон.

— Наверное, — хрипловато откликнулась Гермиона.

— У тебя получится, — подбодрил Гарри. — Ты надела диадему?

— Нет. Я... решила без нее.

— Почему нет? — удивился Рон. — Это же твоя уникальная сила.

Гермиона знала, что Рон не имеет в виду ничего плохого: диадема и вправду представляла собой незаурядный артефакт — но все же было обидно слышать молчаливое допущение, что без нее Гермиона может и не справиться. Даже сейчас, после того, что крестраж творил каждую ночь, ее одолевало желание вырвать диадему из кармана малфоевской мантии и снова надеть — еще раз ощутить себя непогрешимой.

— Я беспокоюсь, — тихо произнесла она, — что если я поставлю Фиделиус вместе с крестражем, то заклятие признает часть души Сами-Знаете-Кого за своего и пустит его в дом. Конечно, в моей книге не описано, может ли крестраж влиять на заклинание, это ведь таинства Темной магии. Но лучше учесть такую возможность.

Рон тихо присвистнул.

— Хорошая мысль. Всякое может случиться.

Гарри принял отговорку без вопросов.

— Тогда я захожу. Удачи.

Плющ на калитке зашелестел, когда он спрыгнул в заросший двор, занимая оговоренное место на дорожке, камень под ногами хрустнул.

Рон вытянул перед Гермионой конспекты, держа их за самый уголок, чтобы Дезиллюминационное не захватило сам лист. Малфой тогда же достал палочку. Они с Гарри решили быть во всеоружии, если вдруг здесь устроена засада. Пока что удавалось не привлекать внимания: Рон держал конспекты у самой изгороди, чтобы в глаза не бросался парящий лист пергамента, но результат наложения заклинания скрыть не выйдет. При условии, конечно, что Гермиона преодолеет этот этап.

Прозрачный Гарри показал ей большие пальцы, а Рон положил руку на плечо.

— Спасибо, — прошептала Гермиона, и ее взгляд снова остановился на Малфое, замершем у калитки. Он не оперся о столбик, будто собирался провести здесь не один час. Гермиона обрадовалась этому, пусть неосознанному, жесту, вспоминая слова Малфоя: как о ней отзывались в школе. Как ни странно, эта мысль сумела приободрить ее тогда, когда бесконечные увещевания друзей не подействовали. И никогда не действовали. Рон и Гарри желали ей счастья и уверенности в себе, у них были причины делать ей комплименты, льстить, раздувать ее способности. У безызвестных первокурсников со Слизерина таких причин не было.

Гермиона втянула прохладный воздух. Заглянула в конспекты, подняла палочку.

А потом, едва начала, случилось чудо: глаза сами собой закрылись — ей не требовались записи, она помнила заклинания наизусть.

Формулы слетали с ее губ, вызубренные за прошлые недели до малейшей интонации, движения палочки запечатлелись в мышечной памяти. Она произнесла две определяющие части, а затем третью — в обратном порядке, удваивая их силу. Произнесла плавно, все равно что собственное имя. Намечая границы чар, Гермиона не забыла о живой изгороди Поттеров и определила безопасное пространство в сотне ярдов над коттеджем и под ним.

Точно по времени на поверхность мыслей вспорхнуло воспоминание о безопасности: первый курс, безмятежный, обычный вечер в гостиной Гриффиндора. Они с Гарри и Роном смеются над шуткой Хагрида, которую услышали, когда были у лесничего в гостях. В камине потрескивают поленья. Им ничего не угрожает, они вместе.

Воспоминание о вступлении. Оно тоже возникло легко: кирпичная стена Косого переулка расходится в стороны — Гермиона впервые посещает волшебный мир. Память играет яркими красками, почти что наяву слышится скрежет двигающихся кирпичей.

Воспоминание об исчезновении. Для этого случая Гермиона подумывала выбрать что-нибудь из наколдованных ею Исчезательных заклинаний, но остановилась на свежем и оттого наиболее болезненном воспоминании. Она проскальзывает в спальню, когда родители спят. Смотрит на них жадно, задерживаясь еще на чуть-чуть, прежде чем закрывает дверь, понимая, что может больше никогда их не увидеть.

Воспоминание о доверии. Для этого мыслеобраза Гермиона с самой первой тренировки воспроизводила в голове одно и то же: третий курс, бородатое лицо Хагрида, доброе, сочувствующее. Хагрид протягивает свои ужасные лепешки, которые не разгрызешь, а она рыдает, закрыв голову руками, из-за Рона и Коросты, утопая в чувстве вины, но не в силах попросить прощения. Она не могла поверить, что виновата, ведь если любимица Рона и впрямь умерла из-за нее, то кем это выставляло Гермиону? Худшим в мире другом, а она не смогла бы больше обходиться без друзей, просто не выдержала бы. Тогда она вывалила все на Хагрида, а он сидел рядом и осторожно похлопывал Гермиону по спине, пока на нее не напала икота.

Однако сейчас, к ее тревоге, мысли вильнули в другом направлении. Из памяти поднимался другой разговор — не испытанный для заклинания и совсем-совсем недавний. Она обнимает колени, сидя на диване в палатке. Лицо залито слезами. А напротив, на другом конце дивана, за ней пристально, едва хмурясь наблюдает Драко Малфой. Он не отмахнулся от ее переживаний. Он просто слушал и слушал, пока она не выплакала из себя все лишнее.

Заклинание Доверия близилось к окончанию, но Гермиона не разрешала себе его ждать, не позволяла себе сбиться.

Она шепотом проговорила завершающую формулу. Вывела палочкой круг против часовой стрелки, а затем, наконец, по часовой.

Открыла глаза.

Из кончика палочки вырвался ослепительный голубой свет. Он ударил в силуэт Рона, и тот не сдержал возглас удивления. Свет лился и лился из палочки, ложился на Рона слой за слоем, как у луковицы, и едва облек все тело, в то же мгновение втянулся внутрь.

Сердце Гермионы забилось быстрее. Цвет луча совпадал с описанием из учебника — «словно льды, что растопили», — и остаточное свечение вышло бледно-зеленым, как и требовалось.

Сработало?

Медленно и молча они обернулись к Гарри. Для Гермионы ни он, ни коттедж никак не изменились, но вот Малфой крутил головой, его взгляд никак не цеплялся за здание.

— Малфой? — усталый голос прорезал прохладный утренний воздух. — Ты вид...

— Нет, — ответил он нетвердым голосом. — Ни Поттера, ни коттеджа. Ничего.

— А меня? — Гермиона открыла калитку и ступила на вымощенную дорожку. Как только она пересекла границу, он сообщил:

— Тебя тоже нет.

— Рон. — Удары сердца болью отдавались в груди. — Пиши. Давай.

Рон достал из кармана перо и чернила, расстелил лист с конспектами на столбике калитки и нацарапал тайну на чистой стороне пергамента.

«Штаб-квартира Ордена Феникса расположена по адресу: Мостовая улица, дом 7».

Рон передал пергамент Малфою и торопливо присоединился к Гарри и Гермионе. Они втроем смотрели, как Малфой, держа лист за самый уголок, читает адрес.

А в следующий момент он ступил на территорию, ограниченную заклятием Доверия.

Гермиону захлестнуло ликование. В груди потеплело, как после бутылки сливочного пива. Завопив, Рон энергично взмахнул палочкой, снимая Дезиллюминационные, и заключил Гермиону в объятия, оторвав ее от земли. Она пискнула, смеясь, и Гарри с восторженным криком кинулся к ним.

Гермиону разрывало от чувств. Похожая горячка владела ей, когда она разворачивала письмо с результатами по СОВ, в котором оказались сплошные Превосходно, но эта была намного лучше, бесконечно, невозможно лучше, потому что значила так много. Значила, что у них будет безопасная гавань.

— Ты гений, — Гарри стиснул Гермиону в объятиях, — ты же знаешь?

— Еще какой! — вскричал Рон. — Фиделиус в семнадцать!

— Вы меня сейчас задушите. — Щеки у Гермионы уже болели от улыбок. И тут, за плечами мальчишек, она увидела застывшего у калитки Малфоя, с чьей фигуры в свете уходящей с небосвода луны сползало Дезиллюминационное. По его лицу было ясно, что он не знает, куда деться и ждут ли его на этом празднике жизни, но при виде него Гермиону переполнила благодарность. Если бы Малфой не обыграл крестраж, она до сих пор надевала бы его, с каждой минутой уверяясь, что ни на что не способна сама. Гермиона нетерпеливо махнула ему подойти, сияя улыбкой.

Малфой буднично прошел по дорожке. Гарри и Рон разорвали объятия.

— Неплохо, Грейнджер. Сошло бы на Удовлетворительно от Флитвика.

Гермиона с Гарри рассмеялись, и даже Рон продолжал улыбаться. Губы Малфоя дрогнули — видно, ему не хватило сил полностью сдержать улыбку.

Гермиона вдруг припомнила образ для заклинания, проассоциировавшийся у нее с доверием, и даже в своем состоянии эйфории ощутила недоумение. Столько моментов в ее жизни были проникнуты доверием, а ее разум выбрал именно вчерашний? Разговаривать с Хагридом было в сотни раз комфортнее, чем с Малфоем, как с Гарри и Роном.

Однако же, предположила Гермиона, подходя к коттеджу вместе со всеми, доверие не равнялось комфорту. Доверие — это его отсутствие. Шаг в пустоту с надеждой, что под ногой окажется твердыня.

* * *

Шестнадцать лет запустения не прошли даром.

Разрушенное здание. Разбитые непогодой и вандалами окна. Отклеивающиеся обои. Обнажившиеся деревянные кости дома, искривленные. Изношенный фасад, раскрошившиеся пороги и оконные перемычки. Пожирающая внутреннее убранство гниль. Упадок.

И — накопление. Пропитанные влагой детали. Разросшаяся в сырости плесень. Разросшиеся на металле красные крупицы ржавчины. Множество трупов: грызуны, насекомые. Старинные следы пребывания падальщиков. Царство пыли, занявшее все поверхности. Витающие в воздухе ароматы, грязь, застарелая влажность — настолько густые, что можно зачерпнуть ладонью.

Первым делом они раскрыли разбухшие от воды рамы окон. Встали во дворе и гоняли через весь дом чары, чтобы созданный ветер унес все неприятные запахи. Они не стали закрывать окна, впуская в дом ароматы осени, а сами в то же время отскребали все, что можно, выдвигали старые ящики, оттаскивали мебель от стен, откручивали ржавые дверные ручки, отрывали листы прогнивших обоев, распороли грязный ковер в одной из комнат и вытряхивали ведра с пылью во двор, где та разлеталась хлопьями пепла.

Драко думал, что Поттер не вытерпит, не сможет смотреть на грязь, что запятнала его старый дом, но ошибся. Избранный, казалось, вознамерился поучаствовать даже в самых мерзких мероприятиях по уборке. В действительности он как-то чересчур увлекся, в первый же вечер составляя план ремонта. Такого рвения от него не дожидался ни один профессор в Хогвартсе.

Грейнджер с Уизли, очевидно, желая обуздать одержимость Поттера, установили правило: на работы по дому отводится максимум четыре часа в день. Оставшееся время посвящалось подготовке к вылазке в Косой переулок и урокам окклюменции.

— Да зачем мне теперь окклюменция? — сопротивлялся Поттер. — Даже если нас найдут, их не пустят чары.

Замечание было не лишено логики. Грейнджер весьма преуспела в наложении Фиделиуса. На второй день после их прибытия у дома стали появляться фигуры в плащах: кто-то шатался у ручья в пятидесяти ярдах от сада позади коттеджа, кто-то сидел на старой скамейке с противоположной стороны Мостовой улицы. Но сколько бы они ни шныряли поблизости, у них не получалось попасть на территорию.

Драко понимал, что будь Пожиратели способны проникнуть в дом сразу, они не выжидали бы. Тем не менее это понимание не помогло подавить инстинктивный приступ паники, когда на четвертый день жизни в коттедже из окна верхнего этажа Драко заметил небритое лицо Нотта, смотрящего в их сторону.

Грейнджер видела, как он вздрогнул. Они как раз сдирали обои по краям трухлявого мансардного окна хозяйской спальни.

— Страшно их видеть, да? — Грейнджер передернула плечами.

Драко стесненно отвернулся от окна.

— Вид бывал и лучше.

— Может, вырастить живую изгородь, — задумалась она. — С этим этажом ничего не сделаешь, но хоть на первом и в саду перестанем видеть их страшные физиономии.

Драко пригляделся к Грейнджер. Она заплела волосы в густую косу, чтобы не мешались во время уборки. На подбородке у нее темнел мазок грязи, а загорелое лицо покраснело от усилий, с какими она по-магловски скребла поверхности. Грейнджер предупредила всех этим своим командирским тоном, что чрезмерное использование магических чар уборки может поставить под угрозу структурную целостность дома.

— Что? — отреагировала она на его взгляд.

Драко покосился на дверь, убеждаясь, что их не услышат.

— Ничего. Выглядишь лучше.

Грейнджер замялась.

— Спасибо. Чувствую себя тоже.

В первые дни после наложения Фиделиуса она была усталой, изможденной. Она сказала Поттеру с Уизли, что заклятие Доверия тянет ее силы, что ему нужно укрепиться, а чуть позже оно уже станет «самостоятельным».

Драко, вскользь прочитавший текст о Фиделиусе, знал, что это полная чушь. Было легко догадаться, что ее утомление вызвано расставанием с крестражем. Так что на второй день он не особо удивился, когда Грейнджер поймала его в ванной и умоляла дать ей диадему, позволить надеть всего на мгновение, всего на пару минут, пожалуйста, не для дела, а только чтобы утолить нужду...

А когда он отказался, она разъярилась.

— Трусливый, эгоистичный змееныш! — рявкнула Грейнджер с диким, каким-то пустым взглядом и унеслась прочь.

Не прошло и часа, как она вернулась извиниться, сгорая от стыда.

— Я... слушай, Малфой, я не хотела...

— Все нормально, — Драко продолжил втягивать пыль с серванта в кончик палочки.

— Нет, не нормально! Ты сильно мне помог. Поверить не могу, что такого наговорила.

— Я тоже. Обозвать слизеринца змеей — это что, оскорбление? Детский сад. В следующий раз уж постарайся.

Грейнджер недоуменно пошевелила губами.

— Это не смешно.

— Отнюдь. — Драко положил палочку на комод и прислонился к нему. — Я не настолько обидчивый, Грейнджер.

Она фыркнула.

— Да ну? А я вот помню шесть лет бессмысленных споров в Хогвартсе, которые говорят об обратном.

— Да, да. Но это было в Хогвартсе.

— Послушать тебя, так будто сотня лет прошла.

— А разве нет?

Веселья и след простыл. Какое-то время они стояли в тишине. По лбу Грейнджер скользнул луч света, когда она переступила с ноги на ногу.

Через секунду он вновь схватил палочку и вернулся к уборке.

— Говорила не ты, Грейнджер. Так что не парься.

Драко не знал, что и думать о наличии общих секретов с Грейнджер. Каждую ночь с наложения Фиделиуса, после того как Поттер с Уизли ложились спать, Драко пробирался в другую часть палатки и стучался к Грейнджер. Она открывала в той же футболке с логотипом клиники и отдавала ему палочку. Затем он запирал ее на ночь, чтобы она не могла отправиться во сне на зов диадемы.

Первые пару ночей Драко допоздна оставался в гостиной посмотреть, что будет. В первый раз около полуночи завертелась дверная ручка, послышалось поскребывание, и затряслась сама дверь. Удары выходили настолько громкими, что Драко пришлось наслать Оглохни на спальню Поттера и Уизли. Вторую ночь попытка вырваться ограничилась парой неудачных поворотов ручки. На третью крестраж, похоже, потерял власть над спящей Грейнджер, и в ее комнате стояла тишина.

Теперь при разговорах с Грейнджер у него в голове постоянно крутились эти моменты. Ее лицо в темноте, пристыженный, но решительный вид, с которым она вверяла ему палочку. Тот час, который они проговорили после того, как Драко снял с нее диадему. Его облегчение, когда она справилась с Фиделиусом. Как она стирала слезы согнутым пальцем. Все это было странно.

В итоге Грейнджер призвала Поттера с Уизли заняться живой изгородью. Они вчетвером целый час бродили вдоль границ сада перед домом и за домом, накладывая чары роста, пока кусты не вымахали до десяти футов такими же толстыми, здоровыми и непроницаемыми, как Скрывающий кустарник, который профессор Стебль выращивала в теплице номер три. Грейнджер действовала медленнее других. Она то и дело добавляла россыпи цветов. Отходила, любовалась своей работой и улыбалась сама себе либо касалась бутонов, прежде чем продолжить. Драко, неожиданно для себя, посматривал в ее сторону, наблюдая за всем процессом.

— Эй, — окликнул его Уизли. — Шевелись там.

— Да ради Мерлина... Ты меня нанял, Уизли? Ты мне платишь?

Уизли сощурил глаза. Драко знал: тот ждет продолжения издевки, например, о неспособности Уизли хоть кому-то заплатить. Но после полутора месяцев совместной жизни эта шутка стала совсем уж избитой. И пойти по этому легкому пути казалось ниже достоинства Драко. В конце концов он просто зевнул Уизли в лицо и отправился в южный угол сада.

В самом коттедже они, разумеется, не жили. Были готовы к тому, что ночевать в установленной на заднем дворе палатке им придется еще не одну неделю. Да и коттедж не обещал неземной жизни, часто думал Драко, когда с кислым видом левитировал из-за туалета мертвых многоножек. Его и в лучшие времена сложно было назвать дворцом. Дом целиком поместился бы в западном крыле Малфой-мэнора.

И все же... когда они закончили с гостиной, выбив, наверное, двадцать фунтов пыли из старого коврика, сменив какую-то красную плетеную штуку на блестящие половицы, Драко решил, что в этом месте что-то да есть. Было приятно сидеть на кожаном диване, смотреть, как Грейнджер расставляет книги по защитным чарам на отмытые полки, наблюдать, как Уизли в пух и прах разбивает Поттера в шахматы. В который уж раз.

В эти мгновения Драко было уютно. Видимо, он сходил с ума.

В основном, правда, дни были наполнены тревогой по поводу предстоящего путешествия в Косой переулок. Решили, что Поттер будет изображать отца Пэнси. Даже Оборотное не могло до конца спрятать акцент, а тот же Уизли разговаривал максимально непохоже на мистера Паркинсона. Но это породило неудобную ситуацию: Грейнджер и Поттеру придется притворяться женатыми, а Уизли такой поворот событий ощутимо ненавидел.

Грейнджер словно мимо ушей пропустила слова Драко, что рыжий в нее влюблен. Учитывая ее закомплексованность, Драко считал, что они с Уизли не встречались только потому, что Грейнджер вбила себе в голову, будто ему не нужна, но, похоже, дело заключалось в другом. С Уизли она вела себя необычайно вежливо с самого переезда в коттедж, пару раз поссорилась с ним по пустякам, но избегала оставаться с ним наедине. Драко казалось, иногда ее взгляд устремлялся к Поттеру.

Он мог бы и раньше догадаться: Мальчик, Который Выжил, Избранный и все такое — но мысль, что Грейнджер сохнет по Поттеру, Драко почему-то раздражала. Вероятно, потому, что он и в страшном сне не представлял реакцию Уизли, если те двое и впрямь сойдутся.

В общем, из рыжего вышел ужасный ребенок. А Поттер, вариант пусть и получше, чем Уизли, все же совершенно неубедительно притворялся мистером Паркинсоном. Чтобы попрактиковать манеры чистокровных, они трансфигурировали внешность Поттера под мистера Паркинсона, а Грейнджер — под его жену. Гриффиндорка справлялась не так уж плохо: она успешно подражала строгой, требовательной манере миссис Паркинсон — а вот Поттер... Любой, кто хоть раз встречал отца Пэнси, тут же решил бы, что он под Конфундусом или хуже того — под Империусом. Поттер просто не умел подстраиваться в нужной степени. Драко представлял в уме, как тот поддается напряжению в Косом переулке и начинает направо и налево рассылать проклятия.

Сентябрь шел своим чередом, а новости по радио становились все мрачнее. В сообщениях от Комиссии по учету маглорожденных перечисляли длинные списки людей, которых называли опасными беглецами, и задерживать их следовало на месте. Драко неприятно удивился, когда в списке упомянули Дина Томаса и Теда Тонкса. Томаса любили в школе, он был мягче и внимательнее большинства гриффиндорцев. А Тед Тонкс... семья отреклась от тетки Драко за то, что та вышла за него замуж. Если он умрет, это будет значить, что Андромеда лишилась семьи ни за что.

Почти каждый вечер по радио слышались сухие голоса дикторов, передающих новые сообщения об опасностях со стороны маглорожденных.

— Новые исследования показали, что магия передается от волшебниц и волшебников только по родственным связям, — сообщили журналисты, — поэтому первоочередно нужно провести расследования в отношении этих так называемых «маглорожденных» и как они украли магические секреты.

Они не дослушивали новости до конца. Уизли или Поттер постоянно отключали радио, поглядывая на Грейнджер, которая тут же раскрывала ежедневник или «Сказки барда Бидля», хотя и не могла скрыть напряженного лица.

Иногда, после радиосводок, Уизли подозрительно косился на Драко. Он не сразу понял почему: рыжий думал, что Драко тоже вдохновится новыми идеями.

Нечего и говорить, он действительно размышлял о новостях. Размышлял, пока убирал коттедж Поттера, пока под ногти забивалась грязь, а глаза заливал пот. Размышлял, пока оттирал ноющее тело в душе, и в тревожные часы перед сном. Раздирающий Драко диссонанс ощущался почти физически болезненным, ведь его мнение по поводу статуса крови было завязано на родителях, детстве и мире, который, казалось, больше не существовал.

В передачах звучали знакомые успокаивающие фразы, такие как «магическое сообщество», «невиданная природа магических сил» и «отличия магического от обыденного, впечатляющего от магловского». Драко вырос на таких разговорах. Его учили гордиться волшебным наследием. Каждый раз, как он достигал нового магического этапа: первый стихийный выброс магии, первые искры из палочки матери — его родители неподдельно радовались, чего никогда не позволяли себе демонстрировать в других обстоятельствах. Они связывались по камину с другими семьями, чтобы рассказать о новых успехах сына, да и у волшебников была традиция праздновать подобные события. В этот ритуал была заложена ключевая идея, что никто другой их не понимал, что только чистокровные семьи гордились своим происхождением по-настоящему верным образом.

А эта теория, что маглорожденные каким-то чудом «крали» магию… Драко знал, что это пропаганда, но в то же время испытывал в глубине души эмоции, на которые рассчитывали ее создатели. Испытывал страх, что маглы вторгаются в волшебный мир, посягая на то, что волшебники создали для себя. О них ведь говорилось в «Истории магии», в разделе, где описывалось сожжение ведьм и преследования волшебников, из-за чего последние и начали скрываться, а теперь маглорожденные хлынули в Хогвартс, как всегда говорил отец, словно им в школе самое место. Словно маглам было мало собственного мира. А если граница между двумя мирами продолжит размываться, кто знает, что случится с магами, с их изысканной манерой жить, с трепетным отношением к волшебству?

У Драко никогда не было причин пересматривать прежнее мнение. В конце концов, всех его друзей воспитывали одинаково — как полагается, говорила мать.

А вот жизнь с Поттером, Уизли и Грейнджер... дала Драко повод еще раз все взвесить. Он жил с предателем крови, воспитанником маглов и маглорожденной. В кругах чистокровных ходили глубокие убеждения, что именно подобные люди сделают с традициями чистокровных, если представится возможность: пренебрегут ими, осквернят, исказят.

Но Драко прожил с этими тремя почти два месяца и, вот что странно, не ощущал никакого стеснения. И чем дольше он думал, тем больше подозревал, что на самом деле им плевать, захочет ли он соблюдать традиции, в которых он вырос, или нет. Всю жизнь Драко считал, что и он, и его семья, и его друзья борются с угрозой своему образу жизни, цепляются за власть, ибо не обрести ее — значит уступить, а уступить — значит обречь себя на уничтожение. Теперь же, оказавшись в стане противника, живя с троицей, которая олицетворяла собой образ врага чистокровных, он гадал, в чем же угроза, потому что, если та и была, он, хоть убей, не мог ее распознать.

Разброд в мыслях не успокаивал нервов Драко из-за вылазки в Косой переулок. Грейнджер все уверяла, что Паркинсоны предстанут перед всеми жертвами, их ни в чем не обвинят, но Драко не верил. Факт оставался фактом: если Паркинсоны как-либо помешают Пожирателям, их сочтут помехой. Семья Пэнси не входила в круг Пожирателей, по крайней мере, тогда, когда Драко покидал Хогвартс, так что наказание исполнит не сам Темный Лорд. Однако же Пожиратели постараются, следуя воле хозяина.

Дата вылазки приближалась, а Драко начал страдать от навязчивых видений, в которых семью Пэнси пытали Круциатусом. Видения оказались заразительными. Иногда, когда Поттер убивался над доской с шахматами, или Уизли отпускал ироничный комментарий о торчащих снаружи Пожирателях, или Грейнджер приказывала им замолкнуть, потому что она пытается читать, у Драко перед глазами вставали страшные картины, как их тоже пытают. Наверное, он и правда сходил с ума.

За три дня до похода в Гильдию на улице раздался громкий хлопок. Драко работал с Грейнджер в маленькой библиотеке, отделяя промокшие книги от неповрежденных. Они оба поспешили в сад за домом, где нашли Уизли, в одиночестве ремонтирующего разрушенную дорожку, которая вела к заросшему водорослями пруду.

— Где Гарри? — заволновалась Грейнджер. — Это он? Куда он ушел?

— Ничего не случилось, успокойся, — отозвался Уизли. — Он хочет купить новый ковер в комнату с разбитыми окнами.

Грейнджер тяжело вздохнула.

— Он взял мантию?

— Взял. И внешность трансфигурировал.

— Ладно, — Грейнджер прикусила губу и замешкалась. Будто на что-то решалась. — Слушай, я... я думала, что вечером...

— Не сейчас, Гермиона, — Уизли перевел внимание на дорожку. — Я тут немного занят.

У нее вспыхнули щеки.

— Как скажешь, — с прохладцей ответила она. Развернувшись на пятках, Грейнджер размашисто зашагала к коттеджу.

Драко собирался последовать ее примеру, но его остановил Уизли:

— Малфой, погоди. На пару слов.

Драко помедлил. Уизли больше не занимался тропинкой. Он отложил палочку и из-за ног Драко высматривал, не видно ли Грейнджер.

— Что происходит? С Поттером же ничего не случилось?

— Что? А, да жив он, жив. — Уизли поднялся с земли. — Слушай, Малфой... сегодня у Гермионы день рождения. Она думает, мы забыли, но нет. Гарри ушел за тортом, украшениями и огневиски. — Уизли глянул на коттедж и скривился. — Будет злиться, что я ее перебил, но... наверняка она хотела заговорить о празднике, а это испортило бы весь сюрприз. — Рыжий вздохнул. — В общем, Гарри вернется с украшениями, нужно, чтобы она нас не увидела. Мы сложим палатку и развесим по двору разные штуки. Полчаса, и все. Сможешь задержать ее в библиотеке с полшестого до шести?

Драко открыл и закрыл рот.

— Что? — не утерпел Уизли.

— Ничего. Не думал, что в тебе это есть, Уизли. Можно сказать, к задаче ты подошел с умом.

Уизли покраснел.

— Ой, заткнись. Так ты поможешь или нет?

Драко пожал плечами.

— Да, ладно. Один Мерлин знает, чем же занять Гермиону Грейнджер в библиотеке.

Уизли хохотнул, не сумев сдержаться. Кашлянул громко и потер шею. Выдавил:

— Спасибо. Э-э. И... спасибо, что помогаешь с Паркинсонами, мы знаем, ты беспокоишься о ней, но все будет хорошо. — Последнее предложение вышло у него скороговоркой, словно это помогло Уизли проигнорировать сам смысл слов.

Драко, теперь совершенно ошарашенный, потерял дар речи. Промычал нечто неопределенное, кивнул — со стороны, наверное, казалось, что его сотряс спазм — и отступил в коттедж, гадая, что, во имя Мерлина, это было. Неужели Рон Уизли только что попытался пойти на мировую? Сумасшествие прогрессировало.

Грейнджер молча разбирала книги в библиотеке Поттеров. Ей понравится сюрприз друзей, но Драко было сложно удержаться и не ляпнуть что-нибудь, когда вид у нее был совершенно несчастный. Он помнил, что она говорила о Поттере и Уизли под влиянием крестража: боялась, что им на нее плевать, — а теперь они «забыли» о ее дне рождения.

Но у него получилось смолчать. В шесть вечера Драко оторвался от груды книг, потянулся и предложил:

— Пойдем проверим, осталось ли там что от сада после Уизли?

Грейнджер, похоже, не на шутку разозлилась на рыжего, потому что даже не стала его защищать, лишь вздохнула и последовала за Драко через кухню в сад.

Они вышли из боковой двери. Грейнджер замерла как громом пораженная. Удивление на ее лице сменилось чистым восторгом.

— Гарри! Рон! Поверить не могу! — и Грейнджер рванула к друзьям. По всему саду развесили волшебные огоньки — Драко не удержался от мысли, что вышло как-то неуклюже, он привык к безупречному вкусу своей матери — и наколдовали столик на неширокой террасе. Там же нашелся маленький шоколадный торт и бутылка огневиски. В воздухе носились искры, выстраиваясь в слова: «18! С Днем рождения, Гермиона!».

Драко понаблюдал за их объятиями среди идиллического пейзажа в окружении живой изгороди высотой в десять футов. Ему казалось, он отстраняется от себя, от этой сцены. Словно в театре абсурда. Как мог такой вечер существовать в том же мире, где даже сейчас Темный Лорд накапливал силы по всей стране? Видения вновь встали перед глазами красочнее прежнего, заставив Драко сместить взгляд на каменную стену коттеджа и заморгать: долговязое тело Уизли подергивалось, Белла заливалась смехом, очки Поттера разбились, пока он корчился под проклятием, Грейнджер...

Он оглянулся на гриффиндорцев. Грейнджер улыбалась столь широко, что глаза за щеками превратились в щелки. Она оживленно разговаривала с Поттером и Уизли, рыжий фыркал, вероятно, пересказывая, как отбрил Грейнджер днем, чтобы отвлечь ее, и Поттер тоже смеялся, рассеянно потирая шрам-молнию тыльной стороной ладони.

Через три дня эта троица появится в Косом переулке, в самой гуще событий, а они вообще не готовы.

Драко подошел ближе. Их маленький круг раскрылся, впуская его.

— И ты был с ними заодно? — Грейнджер улыбалась.

— Вроде того.

— Спасибо. Замечательный сюрприз. — Она повернулась к Поттеру с Уизли. — Просто не верится, вы не забыли, несмотря на все!

— Слушайте, — заговорил Драко, — я... я пойду в Косой переулок с вами.

Краткое, но ошеломленное молчание. Улыбки гриффиндорцев сменились недоверием.

Драко скрестил руки.

— Ты, Поттер, безнадежен, ты все еще не понимаешь, как изображать отца Пэнси. А ты, Уизли... лучше уж будь семнадцатилетним в теле десятилетнего мальчишки, когда вас двое детей, так вызовешь меньше подозрений. И... в общем, так будет безопаснее.

Опять тишина. Ее нарушил Уизли:

— Ага. Ясно. Чего не сделаешь ради торта, да?

Грейнджер с Поттером расхохотались. Драко покачал головой, но предательская улыбка так и растягивала ему губы.

— Мне бы чего покрепче, Уизли, — ответил он, подхватывая стаканчик с огневиски, и опустошил его в один глоток.

* * *

Утром двадцать второго сентября они аппарировали на край поместья Паркинсонов. К нему примыкало поле для квиддича — мистер Паркинсон был главным инженером «Нимбуса». Минуя поле, Драко вспомнил, как играл в командах три на три с Крэббом, Гойлом, Пэнси, Блейзом и Тео Ноттом, и грудь пронзило острой болью. Как выступит в этом году их команда по квиддичу? В то же время думать о тренировках и матчах было как-то нелепо.

На границе владений Паркинсонов стояла боковая калитка. Драко постучал палочкой по замку и произнес пароль: «Камелия» — имя бабушки Пэнси. Внутри щелкнуло, и дверца отворилась.

Паркинсоны жили в длинном, просторном особняке, не таком изысканном, как Малфой-мэнор, и не таком большом, но с современными элементами: с каждой стороны дома располагались большие застекленные террасы. Драко в полумраке вел всех к окну Пэнси. К нему поднималась увитая цветами решетка — романтический штрих, который ей давно нравился. Когда они остановились прямо под окном, Драко взглянул наверх и как наяву увидел, как Пэнси, распахнув раму, облокачивается на подоконник с кошачьей улыбкой на лице.

Драко забрался по решетке, тихо простучавшей о стену дома. Он проделывал это уже десятки раз летом между пятым и шестым курсом, и вскоре окно было открыто, а они четверо оказались внутри.

Гриффиндорцы тут же выскользнули в коридор. Уизли должен будет найти семейного эльфа и усыпить ее тремя каплями Сонного зелья. Грейнджер использует заклинание имитации почерка на каких-нибудь бумагах миссис Паркинсон, чтобы подделать записку садовнику на входной двери и перенести его рабочий день. Поттер соберет образцы волос каждого члена семьи и убедится, что зелье подействовало верно. Сомнений в этом было мало: печенье доставили вчера вечером совиной почтой, каждая штучка была сделана специально для определенного члена семьи. Драко, подглядывая через кухонное окно, видел, как Паркинсоны с удовольствием съели бисквит.

Он уже собирался заняться своей частью задания — найти документы Паркинсонов, — но задержался в комнате. Вздохнул глубоко, медленно и двумя пальцами коснулся сиреневого одеяла. В воздухе витал легкий аромат духов Пэнси, такой же знакомый, как запахи его собственного дома.

Глаза запекло. Он сморгнул, чувствуя себя дураком, но мысли уже было не остановить. Собиралась ли Пэнси вот сейчас вставать, крутясь в кровати в спальне Слизерина? Она постоянно спускалась в гостиную ни свет ни заря и делала домашнюю работу, ритмично постукивая палочкой по колену, как барабанной.

Встречались ли они еще с Тео? Они сошлись после того, как Драко в январе расстался с Пэнси. Он подозревал, что главным образом у него просто пытались вызвать ревность. Но, быть может, отношения Тео и Пэнси стали серьезнее после так называемой смерти Драко.

Он с удивлением понял, что такое развитие событий не вызывает у него неприязни. Их отношения с Пэнси, как и прочие аспекты жизни в Хогвартсе, словно относились к какой-то вымышленной версии него самого.

И все же Драко задержался в комнате еще на пару секунд.

Затем двинулся по коридору, увешанному дорогими картинами, и дальше вниз по широкой витой лестнице, над которой висела хрустальная люстра, через мраморный холл. Нужный предмет довольно быстро нашелся на кухне: летучий порох хранился в причудливой вазе из темного стекла. Драко достал из кармана тяжелую бутыль с Оборотным и разлил его по четырем бежевым флягам. Каждой хватит на несколько часов, и оставалось надеяться, что размер фляжек не вызовет подозрений.

Драко сверился с часами из черного дерева на стене, чьи римские цифры ярко светились — опал был зачарован. Пока что они укладывались по времени.

Он направился к раздвижным дверям у террасы. За ними располагался кабинет мистера Паркинсона, длинное темное помещение с десятком моделей метел, прикрученных к стене: Нимбус-2000 и 2001, классика 1940 года, старинная культовая 1280. По столу в центре комнаты были разбросаны эскизы будущей Нимбус-2002. Драко едва удостоил вниманием изящные рисунки, торопясь к личному столу мистера Паркинсона у французских окон.

На третьем ящике обнаружился замок.

— Камелия, — второй раз прошептал Драко, касаясь древесины палочкой. Замок щелкнул, ящик выдвинулся. Бумаги Паркинсонов были аккуратно сложены в папке, которую Драко спрятал в кармане мантии.

Он уже собирался уйти, как взгляд зацепился за документы на столешнице. По ней были раскиданы письма почерка мистера Паркинсона, мелкого, но четкого.

Драко притормозил. Он уже давно гадал, поклялись ли Паркинсоны в верности, увидит ли он, выпив Оборотное, на левой руке мистера Паркинсона такую же метку, как у себя.

Драко зашуршал письмами, выискивая вычурный почерк Беллатрисы с округлыми буквами или любого другого Пожирателя, чью манеру писать мог узнать. Но внимание его привлек герб Хогвартса. Драко вытянул конверт из кучи других и, нахмурившись, достал пергамент.

Писал Северус Снейп.

«Уважаемые мистер и миссис Паркинсон,

С прискорбием сообщаю, что ваша дочь Пэнси получила третье дисциплинарное замечание. В силу этого ей назначено трехдневное наказание под руководством профессоров Кэрроу. Мера наказания будет определена ими самостоятельно.

Рекомендую вам обсудить с дочерью ее поведение и то, как ей приспособиться к новой обстановке в Хогвартсе. Как декан ее факультета на протяжении шести лет, уверяю вас, что пытался сгладить недавнюю потерю ее близкого друга, но я мало что могу сделать в условиях столь неразумного, неподобающего поведения.

С уважением,

Северус Снейп

Директор Хогвартса

Мастер зелий»

Драко еще раз пробежался по письму, в горле встал ком. «Неразумное, неподобающее поведение»? Что она натворила?

Взгляд выхватил дату в начале письма. Две недели назад. Драко заворошил другие письма на столе и стукнул по лампе, зажигая ее. В потоке теплого света он почти сразу заметил, что искал: каллиграфический почерк Пэнси и чернила цвета индиго — ее любимые. Он торопливо схватил письмо.

«Дорогие мама и папа,

Спасибо за ваше письмо, но я поступила правильно. Я в порядке после наказаний и поступлю так снова. К вашему сведению, профессор Кэрроу пошутил о том, что случилось в мае. Действительно пошутил. Все были в бешенстве, но высказалась только я. Вы тоже не сдержались бы.

Всем и так известно, что они всего лишь полукровки.

Я думала, вы будете мною гордиться. Вы же постоянно говорите о верности. Жду ответа и надеюсь, с вами все хорошо.

Пэнси»

Драко неосознанно смял пергамент. «О том, что случилось в мае». Не говорила же она о... но о чем бы еще? Он умер в конце мая, а месяц до этого был скуден на события.

Неужели Пэнси и правда препиралась с Кэрроу, потому что те посмеялись над ним?

— Дурочка, — выдохнул Драко. Ну посмеялся кто из Кэрроу над его смертью, ну и что? Чего они ждали? Драко умер неудачником. Опозорился. Естественно, в глазах Пожирателей он стал предметом насмешек.

Но Пэнси... Он ощутил ее пальцы в волосах, сладкий привкус ее бальзама для губ. Конечно, Пэнси не смолчала. И поплатилась за это. Судя по тому, что Драко знал о Кэрроу, от их наказаний сложно было отмахнуться одной-единственной фразой «я в порядке». Но это же Пэнси. Гордая до неприличия, презирающая слабость, острая, ядовитая на язык.

— Малфой?

Драко вскинулся и сунул письмо на место.

— Иду. — Он покинул кабинет, закрыв за собой двери.

— Нашел бумаги? — уточнила Грейнджер.

Драко кивнул.

— Пойдем.

Уизли с Поттером уже стояли у камина с фляжками наготове. Драко забрал свою порцию у Грейнджер, прижал горлышко к губам и выпил.

* * *

Гермиона столько времени провела в компании одних только Гарри, Рона и Малфоя, что, шагнув из камина в «Дырявый котел», испытала невольную оторопь, будто уже совершила нечто непоправимое. В грязном маленьком пабе было необычайно людно, но за столиками и барными стульями отсутствовали завсегдатаи. Привычную картину сменили очереди ведьм и волшебников, что змейкой стояли вдоль отгороженных лентой проходов к задней двери и выходу в Косой переулок.

— Давайте, двигайтесь, двигайтесь! — поторопил измученный чиновник у камина, из которого только что вышли Малфой, Гарри и Рон. — В сторону, в любой момент появится кто-нибудь еще.

Малфой, теперь темноволосый мужчина с широкими плечами, окинул служащего ледяным взглядом.

— Конечно, — произнес он глубоким баритоном, — наша признательность за ваш вклад.

Мужчина ответил недовольным видом, а Малфой погнал Гарри и Рона в очередь к Гермионе, лениво хлопнув мальчишек по плечам. Этим он заработал еще два злых взгляда. Гермионе пришлось вмешаться:

— Вы двое, спокойнее.

Гарри с Роном глубоко вздохнули, и с их лиц исчезло кислое выражение.

— Бумаги, дорогая, — напомнил Малфой, доставая из мантии свои.

У Гермионы потеплели щеки. Она знала, что это Малфой, знала, что это притворство, но слышать от незнакомца обращенное к ней «дорогая» было неописуемо. На самом деле еще большую неописуемость ситуации придавал именно тот факт, что слова говорил ей не кто иной, как Драко Малфой.

— Да, благодарю, милый, — ответила Гермиона, всеми силами стараясь не допустить в голос иронию.

Малфой дернул уголком рта.

Пока они продвигались в очереди, Гермиона передала бумаги Девона и Чарльза-младшего Гарри и Рону, показательно продемонстрировав, как предъявить их милым ведьме и волшебнику на контрольно-пропускном пункте. И чем ближе к пункту, тем быстрее билось у нее сердце. Когда же они подошли к хмурой ведьме, которая проверяла документы в их очереди, та бросила один взгляд на лицо Гермионы и тут же расплылась в улыбке.

— Астрантия! — воскликнула ведьма. — Я так рада увидеть знакомое лицо!

У Гермионы чуть не остановилось сердце. Она безотчетно улыбнулась, открыла рот, но все слова застряли в горле.

Вперед, под взгляд ведьмы, вышел Малфой.

— И Чарльз! Давно не виделись.

Малфой широко искусственно улыбнулся и протянул руку. Ведьма ответила на рукопожатие.

— Финнида. Твоя правда. Так тебя назначили заниматься подобным?

Финнида сморщила носик.

— К сожалению. В Отделе не хватает рук, ты должен был слышать... моих сотрудников обязали следить за каминной сетью, и вот я здесь, — она вздохнула. — Правда, и тут бывает весело. Вчера вечером пыталась пройти грязнокровка, представь. Наглости не занимать, сказала, ей всего лишь нужно за ингредиентами для зелья. — Она перевела взгляд с Малфоя на Гермиону, явно ожидая сочувствия.

— Поверить не могу, — отозвалась Гермиона, убирая волосы за ухо, как постоянно делала миссис Паркинсон, по словам Малфоя. — Зато ты не дала ей пройти.

Гарри и Рон напряженно переступили с ноги на ногу.

— Девон, Чарльз, покажите Финниде свои бумаги, — Гермиона подтолкнула «детей» вперед. Они посмотрели на Финниду большими темными глазами и протянули документы. Та демонстративно приложила к ним блестящую официальную печать, а затем, сделав отметку на документах Малфоя и Гермионы, тепло усмехнулась:

— Такие большие.

— Правду говорят, — Гермиона мелодично рассмеялась. — Дети растут слишком быстро.

— Хорошо вам отдохнуть! — донеслось им вслед пожелание Финниды. — Там теперь гораздо чище, чем обычно.

Покидая «Дырявый котел», Малфой ответил ведьме тонкой довольной улыбкой. На улице Гермиона с дрожью выпустила воздух.

— Вот так, — раздалось со стороны Малфоя. — Дыши нормально.

— Ну какой ты полезный.

— Стараюсь.

И семья Паркинсонов двинулась мимо лавки Олливандера, теперь прикрытой, и величественного мраморного фасада «Гринготтса». Косой переулок не пустовал, но все посетители ходили быстрым шагом, а если собирались группками, держались ближе друг к другу. Малфой и Гермиона переняли манеру большинства родителей, встав за спинами Гарри и Рона.

— Здесь! — воскликнул Гарри, едва они приблизились к Акайскому переулку. — ...мам, — торопливо добавил он, неубедительно потянув Гермиону за мантию.

— Да, милый, — откликнулась она, сдерживая улыбку. — Я вижу.

Они завернули в переулок и тут же увидели искомое. Это невозможно было проглядеть: переулок заканчивался тупиком через пятьдесят шагов, и оттуда всех манила кричащая ткань торгового киоска, расшитая голубыми лунами, огненно-рыжими солнцами и ослепительно-желтыми звездами. Вьющаяся над входом лента гласила: «Гильдия старьевщиков».

Они одновременно нырнули за свисающий полог киоска.

— Ничего себе! — выдохнул Гарри, как никогда походя на десятилетнего мальчишку. После недель жизни в палатке Гермиона полагала, что ее больше не удивит внезапное расширение пространства, но здесь был совсем другой уровень. Киоск, снаружи казавшийся не больше семи-восьми футов высотой, изнутри достигал поистине соборных размеров. Все пространство занимал единственный узкий проход шириной с переулок, но каждый дюйм стен был увешан всевозможными предметами: чашками, блюдцами и тарелками на подножках, газовыми лампами и большими восковыми свечами, музыкальными инструментами на крючках, множеством потертых палочек, узорчатыми коврами и рулонами ткани и всякой всячиной.

И ясно как день, Гильдия старьевщиков не страдала от нововведений для торговцев Косого переулка. Магазин кишел людьми. Однако те не толпились на земле, а парили у стен в больших плетеных корзинах вроде тех, что использовались для воздушных шаров, причем каждая из них летала сама по себе.

К непередаваемому облегчению Гермионы, не все предметы висели вперемешку. Старьевщики придерживались некой классификации, и вскоре Гарри заметил секцию, посвященную драгоценностям. Она выделялась большой сверкающей эмблемой в виде бриллиантового кольца, что выдавалось из стены. Украшения висели в пятидесяти футах над землей и, подобно чешуйкам, блестели высоко над головой.

У стены оставалось еще несколько корзин, в каждую влезало человека два.

— Девон, ты со мной, — Гермиона открыла дверцу, — Чарльз, ты с папой.

Рон отправился с ней, Гарри с Малфоем заняли соседнюю корзину. Они-родители коснулись бортов палочками, и корзины взмыли в воздух. Гермиона старалась не обращать внимания на высоту, вместо этого разглядывая товары Старьевщиков. Они пролетели бесконечные ряды колец, которые подрагивали от ветра на длинных загнутых гвоздях, вбитых в стену. Миновали браслеты на руки и ноги. Наконец, достигли ожерелий. Секция с ними была шесть футов шириной и уходила ввысь.

С земли казалось, что в верхней части магазинчика не протолкнуться, но, поднявшись наверх, Гермиона словно вошла в частный кабинет. Ближайший человек парил под ними в двадцати футах. Можно было спокойно разговаривать.

— Мерлин, да тут их тысячи, — ужаснулся Рон.

— Давайте начнем снизу и пойдем вверх, — предложил Гарри из соседней корзины. — Помните, медальон золотой, на нем слизеринская «С» и изумруды. Размером с куриное яйцо.

И они начали поиски. Полетели одновременно, перебирая серебряные цепи и бусы из черного дерева, обходя стеклянные обручи и резные фигурки из нефрита. В конце концов от постоянной необходимости щуриться у Гермионы заболели глаза, а от рук запахло горечью старого серебра.

— Время? — немного погодя спросил Малфой. Гермиона пришла в себя. У нее из головы совершенно вылетело, что ей нужно отслеживать время до новой дозы Оборотного.

— А, да. — Она приподняла рукав. — Конечно... пять минут!

Подумать только, уже прошел целый час. Гермионе казалось, им с лихвой хватит двух, но она и не представляла, что Старьевщики собирают столько хлама.

Все вчетвером тайком достали из карманов фляжки и отпили. Медленно, но верно они продвигались все выше. В какой-то момент Гарри засмотрелся на ожерелье с сапфирами и почти успел надеть его, но Малфой выхватил колье у него из рук и отбросил обратно на стену. Рон тоскливым взглядом проводил подвеску, увешанную бриллиантами.

— А это сколько стоит, как думаешь?

— Пару кнатов, — отозвалась Гермиона, изучая клубок из тонкой золотой цепочки. Длиной он был футов пятьдесят.

Полчаса спустя они добрались до самого верха, но так и не нашли медальона.

— Ничего, — горько подытожила Гермиона.

— Ничего, — подтвердил Гарри. — Думаете, они могли бы его найти и понять, что это вещь Слизерина? Тот же Волдеморт знал, что это...

— Хватит, — выдавил Рон.

— Что?

— Не произноси его имя! Мы в общественном месте!

Гарри огляделся с мученическим видом.

— Ближайшая корзина аж во-он там. Никто не услышит...

— Но если кто-то уже услышал...

— Прекратите, — оборвала Гермиона. — Давайте спускаться. Нужно спросить Старьевщиков, может, они видели или продали нечто похожее.

К облегчению Гермионы, корзины наконец коснулись мощеного пола, и они поспешили к задней части магазинчика. Фред сказал, что Старьевщиков можно найти в секции картин, в комнате за портретом короля, который поедал кучу кукурузы вдвое выше него. Портрет нашелся быстро: он висел у самой земли, да и гору золотой кукурузы сложно было не заметить.

Следуя инструкции Фреда, Гермиона пять раз постучала королю по животу. Король оглушительно срыгнул и закричал через плечо в сторону окна на заднем плане:

— Селин?

— Что? — проорали из-за зашторенного окна.

— Спорщики.

Портрет открылся, и из-за него вышла высокая китаянка. В ее длинные черные волосы были вплетены яркие ленты, а руки были увешаны блестящими серебряными украшениями. На коже переливались татуировки.

— Торговаться пришли?

— Нет, мы по другому делу. — Гермиона выпрямилась. Задержала неодобрительный взгляд на татуировках женщины: вряд ли бы миссис Паркинсон их оценила. — Мы ищем конкретную вещь, но на стене ее нет. Возможно, она все же побывала у вас в руках?

Женщина мотнула головой, и они прошли за ней через проем с портретом в тускло освещенную, но уютную комнату, заваленную пуфами, коврами и всем, что Старьевщики, по-видимому, не собирались выставлять на продажу. Несколько человек, растянувшись на бархатных диванах, считали стопки неизвестных медных монет. Верх и низ одежды у них не сочетались, да и расцветка была довольно кричащая.

— Я Селин Ши, — представилась женщина с татуировками. Она обладала низким голосом с хрипотцой.

— Астрантия Паркинсон, — ответила Гермиона тонкой улыбкой. — Приятно познакомиться.

— Чарльз Паркинсон. Наши сыновья, Девон и Чарльз-младший.

— Здесь потрясающе, — выпалил Гарри.

Селин Ши чуть подобрела.

— Спасибо, малыш, — она присела перед Гарри и улыбнулась, являя золотой зуб. — И что же ищет твоя мама?

— Семейную реликвию, — Гарри обратил неуверенный взгляд на Гермиону. Вышло убедительно.

— Да, — подтвердила та. — Медальон моей прабабушки. Застежка на цепочке была слабой, мы думаем, он остался где-то на улицах Лондона, после того как моя сестра последний раз его надевала.

Селин хмыкнула и выгнула бровь. Она развалилась в кресле, которое, как трон, стояло на возвышении.

— И когда это было?

Гермиона поджала губы.

— У моей сестры совершенно вылетело из головы, когда она надевала медальон. Она такая невнимательная.

— Два года назад, до лета, медальон еще был у нас, — присоединился Малфой. — Он сделан из чистого золота, гравировка буквой «С», как Сцилла, с изумрудными вставками. Мы семья слизеринцев. Не первый век, — он в очередной раз широко неискренне улыбнулся, как делал Чарльз Паркинсон.

— У медальона сломан замочек, — прибавила Гермиона, — так что не открывается. Если вам это поможет.

— С изумрудами, — повторила Селин. Она постучала ногтями по подлокотнику. — Мы всегда выискиваем изумруды, сапфиры, рубины и цитрины... Родители учеников любят цвета факультетов. Вывешиваем ценности на стену, а к следующему месяцу все раскупают. — Она покачала головой. — За последние два года у нас было не так много украшений с изумрудами. Три кольца и очень красивый браслет.

— Вы уверены? — уточнила Гермиона.

Селин прищурилась.

— Я помню все наши товары.

— Моя жена не хотела вас обидеть, — вовремя вмешался Малфой. — Медальон важен для нашей семьи. Вы же понимаете.

— Очень важен, — добавила Гермиона. — Возможно, вы опишете, как ищете такие предметы? Тогда мы попытаем свои силы.

Селин обвела глазами Малфоя и Гермиону, затем Рона и Гарри. Они явно вызвали у нее подозрения. Старьевщица могла даже счесть, что они хотят конкурировать с ее Гильдией. Но родство Паркинсонов было видно невооруженным глазом, да и Селин очевидно сомневалась, что они родили двоих детей только для того, чтобы одурачить ее.

— Я сама разработала чары. Садишься на метлу, взлетаешь, а потом идешь по следу магии. В Косом переулке или волшебных поселениях ничего не получится — окружающая магия задавит чары. Но в пустых землях — магловских — заклинание находит крошки магии и ведет по их следу.

Старьевщица поднялась, вытащила отрывок пергамента из небольшого, всего в камнях футляра и павлиньим пером набросала подробности. Записку протянула Гермионе.

— Спасибо.

Селин не успела ответить: из-за портрета прокатился какой-то звук. А затем усиленный магией голос прогудел:

— Спускаемся на землю, предъявляем документы.

Старьевщики повскакивали на ноги. Селин распахнула портрет.

— Выходите. Живо!

Все вместе они бросились в основную часть магазинчика. Плетеные корзины резво снижались, их пассажиры путались в ногах, спеша повиноваться голосу. Гермиона втянула воздух сквозь зубы. У входа стояли шесть человек.

— В чем дело? — возмутилась Селин, двигаясь твердым шагом через толпу посетителей к фигурам в мантиях. — Что вам нужно? Мы получили все разрешения.

Пришедшие были одеты в форму Министерства, а не Пожирателей, но Гермионе показалось, она заметила среди них Яксли.

— Внеплановая проверка! — прогремел его голос.

Паркинсоны обменялись взглядами и дружно нырнули через портрет обратно в комнату отдыха Старьевщиков.

— Быть не может, — прошипел Гарри. — Это не совпадение. Откуда они узнали? Шрам вообще не болит! И подслушать никто не мог, мы были далеко.

Мысли Гермионы лихорадочно метались. Мог ли кто услышать эхо их голосов, пусть и так сильно издали? А если и мог, что в разговоре выдало их личности, помимо... помимо...

Гермиона ахнула и зажала себе рот рукой. Оглядела остальных. Рон и Малфой тоже сообразили, что к чему.

— Ты сказал... ты сказал его имя.

— Рон, по-твоему, сейчас время... — разозлился Гарри.

— Гарри, — перебила Гермиона, — ты назвал его по имени и тогда на поляне. И когда мы готовили ужин. Прямо перед тем, как разрушились защитные чары.

Гарри вытаращился на Гермиону.

— Что?

— Вот как они нас нашли, — застонал Рон. — Мерлиновы штаны, я же говорил, что это дурной знак.

— Логично, — пробормотал Малфой. — Только такие, как вы, его произносите. Как ты и Дамблдор.

— А так можно? — не поверил Гарри.

— Да, — ответила Гермиона, — это заклинание Табу, я читала о нем в «Истории магической слежки». Это древняя магия, и обычно ее действие ограничивается меньшими масштабами, в радиусе мили или около того… А чтобы наложить Табу на всю страну, потребуются способности, которыми обладают только такие волшебники, как Сами-Знаете-Кто.

Открывшаяся правда не принесла Гермионе утешения. Она поможет избежать проблем в будущем, но их внимания требовало нынешнее положение дел.

Похоже, Малфой думал о том же.

— Мы не должны попасться, — сказал он.

— Гениально, — отозвался Рон. — Сам догадался?

— Я про эту комнату, — прошипел Малфой. — Будет подозрительно. Быстро, вставайте в очередь, готовьте бумаги. Вперед.

Они вышли в основной зал и смешались с обеспокоенными покупателями, вцепившимися в документы. Толпа бурлила, проталкивая их вперед. Однако же магазин Старьевщиков не был рассчитан на сотни напуганных людей, которые разом оказались на земле. Гермиона услышала чей-то детский голос и с опозданием поняла, что их с Малфоем разделило с Гарри и Роном.

Она попыталась пробиться назад, но поток людей оказался слишком плотным.

— Мы дождемся их снаружи. — Малфой схватил ее за предплечье, чтобы их не разнесло в толпе.

Когда они приблизились к выходу, Гермиона посмотрела на часы. В очереди царила суматоха, но люди проходили быстро, а у них оставалось еще двадцать минут до следующей дозы Оборотного. Хотя бы в этом отношении им ничего не грозило.

По всему помещению разносились тревожные голоса покупателей, создавая непрерывный шум. Однако, когда до Яксли и пяти сотрудников Министерства оставалось лишь несколько шагов, Гермиона наконец расслышала указания проверяющих.

— Предъявить документы и палочки.

Паника стиснула сердце, а очередь уже выплюнула Гермиону прямо к Яксли. Палочки. Палочки. Пожиратели знали, что она и Гарри в бегах, а Волдеморт захватил Олливандера. Тот мог узнать их палочки.

— О, — выдохнул Яксли, его лицо расслабилось. — Миссис Паркинсон? Документы и палочку, будьте любезны, и не посмеем вас задерживать.

— Да, хорошо, — Гермиона поморщилась, стараясь сохранить спокойствие. Она протянула бумаги и не имела вариантов, кроме как предъявить и палочку.

Яксли бегло заглянул в документы и вернул их, но, положив палочку на небольшие весы и прочитав вылезший из прибора лист пергамента, замер.

Он поднял взгляд на Гермиону, открыл рот — и закрыл обратно. Удивление на его лице перерастало в подозрение, а Гермиона не знала, что делать и говорить. Понимала, что должна оправдаться, но паника заглушала все мысли подобно реву океана.

И тут раздался звучный баритон:

— Корбан. Вот так встреча. — Сбоку от нее возник Малфой. Гермиону так и подмывало выхватить у Малфоя палочку, проклясть Яксли ко всем чертям, вызволить свою палочку и прорваться к выходу, но, конечно, это было неосуществимо. Гарри и Рон все еще оставались в толпе, а учитывая пять сотрудников Министерства, которые тут же проверяли документы у других посетителей, она не успеет даже поднять палочку прежде, чем ее схватят.

— Чарльз. — Яксли сморгнул.

— Моя жена доставляет тебе затруднения? — и Малфой самодовольно рассмеялся. — Держи. Палочка и документы.

Яксли проверил Малфоя и вернул вещи, но палочку Гермионы оставил у себя. Улыбка на квадратном лице Малфоя поблекла.

— Какие-то проблемы?

— Ты прав: есть одна. — Яксли выпрямился, почти сравнявшись ростом с мистером Паркинсоном. — У твоей жены палочка известной преступницы и грязнокровки.

Гермиона не понимала, нужно ли ей возмутиться подобному предположению. Она покосилась на Малфоя. Им нужно выступить единым фронтом, но как тут договориться об одинаковой версии событий?

После краткой паузы у Малфоя вырвался долгий вздох.

— Видишь? — в его голосе просквозили покровительственные нотки. — Видишь? А я что говорил?

По его тону Гермиона догадалась, какой реакции Малфой от нее ждет. Она рассерженно фыркнула.

— Чарльз, пожалуйста. Не начинай.

Малфой обернулся к Яксли.

— Это новая палочка. Старая перестала слушаться пару месяцев назад, и я говорил, что нужно пойти к проверенному продавцу за новой. Но ей захотелось перекупить палочку от Олливандера. — Он пригладил ладонью темные жесткие волосы. — Признаться, мы слышали, что раз палочки грязнокровок изъяли, то в свободном обращении появилось много качественных… Но, говоришь, это палочка преступницы?

— Это прекрасная палочка, — резко сказала Гермиона. — И мы немало за нее заплатили, Чарльз.

Малфой что-то проворчал, разводя руками. Гермиона вдруг испытала неимоверное облегчение, что он здесь и есть кому притворяться чистокровным. У них действительно получалось сочинять сказку на лету. И Яксли словно поверил — перестал хмуриться.

— Ясно, — протянул он. — Пусть так, но эта палочка весьма пригодится для наших... скажем, расследований. Вместе с любой информацией, которую вы можете предоставить. И, разумеется, мои мракоборцы проверят палочку. Прошу проследовать за мной в Министерство.

Гермиона обмерла, но Малфой едва ли не отмахнулся.

— Да, естественно. Это ведь ненадолго? Наши сыновья...

— Одни дома, — вмешалась Гермиона. — Они нас ждут.

Она переглянулась с Малфоем и увидела на его лице понимание. Если Гарри Поттера вместе с ними затащат в Министерство, это им ничуть не поможет.

— Мистер и миссис Паркинсон, — сказал Яксли, и теперь в его голосе прозвучала мягкая угроза, — позвольте мне выразиться с предельной ясностью. Это не рутинное событие. Эта палочка представляет особый интерес не только для меня, но и для… — он приподнял брови, сверкнув глазами, — моего начальства.

Гермиона еще раз переглянулась с Малфоем, теперь позволяя Яксли это заметить. На ее лице отразился страх, а Малфой с трудом сглотнул, словно осознавая всю серьезность их положения.

— О. Да. Мы понимаем. Мы в твоем распоряжении, Корбан.

— И конечно же, — добавила Гермиона, — будем счастливы... помочь.

— Хорошо, — остался доволен Яксли. — Драммонд, Боррофилд! За мной. Вы трое остаетесь заканчивать здесь.

С бешено колотящимся сердцем Гермиона убрала документы миссис Паркинсон в мантию. Их не раскрыли на месте, но долго ли получится притворяться? Неужели Яксли поверит, что по чистой случайности ее палочка всплыла именно в том месте, где произнесли имя Волдеморта? Им нужно придумать какую-нибудь складную историю, но как при этом не навредить Паркинсонам? Или они все уже обречены?

От следующей мысли желудок скрутило. А если мракоборцы Яксли применят Приори Инкантатем на палочку, откроется ли им тайна Фиделиуса?

Выходя за Яксли из Гильдии, Гермиона оглянулась: Гарри и Рон как раз добрались до начала очереди. У Гарри округлились глаза. Он бросился вперед, но Гермиона яростно замотала Рону головой. Тот перехватил друга за запястье и дернул в толпу, прячась среди посетителей.

Гермиона рвано вздохнула. Рон как минимум отведет Гарри в безопасное место, да и тем более у них на такой случай припасены монеты ОД. Она сможет сообщить, что они живы и здоровы — если так и будет.

Проходя по Акайскому переулку во главе с Пожирателем смерти и в окружении сотрудников Министерства, Гермиона бросила быстрый взгляд на спутника. Впервые на квадратном лице мистера Паркинсона проступила тень чувств Драко Малфоя. Он проглядывал во взгляде, устремленном вперед, испуганном и настороженном. Страх сковывал собственное тело Гермионы, сердце яростно билось о ребра, как кулак о столешницу.

И все же им с Малфоем удалось рассеять первые подозрения. И может, только может, они выпутаются из остального.

Гермиона была уверена в двух вещах: они идут в пасть зверю, и она рада, что будет там не одна.