Desmоnd

Как это какая? Педигрипал тут под стражей американцев и внезапные рельсы на 4 год скажут нам, что питер и правда сбежал от них, как вот только недавно зубоскалили

Его железная маска раскололась.

Все муки, испытанные примархом, — вечная обособленность; чувство заброшенности, терзавшее всю жизнь; мерзкое понимание того, что он подобен ястребу среди кур и должен постоянно сдерживать себя; отстраненность братьев; невнимание отца — сосредоточились в единственном миге. По щеке Пертурабо скатилась одинокая слеза, и он мгновенно возненавидел ее: не только за то, что показал слабость, но и за то, что хотел оплакать погубленную мечту, но мог оплакивать только самого себя.

Если ты чего-то хочешь, еще не значит, что это появится, — пробормотал он.

Возле дворца разорвался тяжелый снаряд. Оконные стекла задрожали.

— Люди не слушают меня, — сказал Пертурабо. — Сами не знают, что для них хорошо.

— Люди не склонятся перед тобой без любви и уважения! Великие тираны правили с благословления своего народа, умелые полагались на страх. Но еще ни один не добился успеха безразличием. Угрюмость стала твоим проклятием. Ты отказался принять любовь подданных. Тебя восславили, как бога, тебе дали армию для покорения звезд, а ты первым же своим указом подверг легион децимации.

Примарх сжал кулак.

— Они подвели.

— Подвели в чем? Не были лучшими? Ты разбрасываешься людьми, чтобы доказать нечто бессмысленное, а потом злишься, что никто не замечает и не восхваляет твоей жертвенности. Целые поколения юношей Олимпии сгинули, пока ты потакал своим капризам, снова и снова восстанавливая численность легиона. Ты правил издалека и не видел пустых школ, страдающих матерей, вдов.


— Мой брат Кёрз поступил хуже, — ответил Пертурабо. — Я пришел все исправить, а не уничтожить, как он. Изменники будут наказаны, но затем я восстановлю Олимпию.

— Ты сравниваешь себя с худшим из братьев, чтобы оправдать свои чудовищные преступления, — произнесла Каллифона. — Послушай себя! Чтобы «все исправить», тебе следовало покончить с рекрутированием и милосердно внять жалобам народа, а не устраивать эту… бойню! Брат, ты перебил пришедших к тебе послов. В тот момент ты проиграл. Потерял все. Когда-то у нас был хороший мир: воинственный и несправедливый, но не лишенный красоты и благородства. Ты уничтожил все это — зачем, брат?

А в чём отсылка? Я вообще здесь ДжоДжо Референс увидел.)

Небо за пределами Лохоса пятнала копоть других пылающих королевств. Разоренные города были отмечены дымными колоннами — белыми, коричневыми и черными, вздымавшимися над погребальными кострами, где плоть миллионов убитых обращалась в угли. От оборвавшихся жизней не останется ничего вещественного, кроме горстки костей и праха.

В тот момент нечто сломалось внутри Пертурабо. Забытый, но крайне важный элемент его личности не выдержал нагрузки.

Речь шла не о теле — в его системах примарх разбирался достаточно хорошо — а о той загадочной части его существа, которую некоторые называли душой. Ощущение, посетившее Пертурабо, было реальным, как разрыв связки в ноге. За ним, впрочем, последовало не падение на пол, а резкий прилив эмоций. Он испытывал боль и удивление, но и что-то еще, чего никогда раньше не чувствовал. Или, возможно, чувствовал, но прятал так надежно, что в конце концов забыл о нем. Железный Владыка не сразу отыскал нужное слово…

Ему было стыдно.

Раньше он считал, что ощущает стыд или после редких поражений, или в минуты других мелких неудач. Сейчас Пертурабо понял, что тогда в нем говорила раненая мелочная гордость, за которой следовал только гнев. Нынешнее чувство было другим, всеобъемлющим. Оно захлестнуло примарха, с жуткой ясностью давая осознать опустошение, что он учинил на приютившей его планете. Железному Владыке как будто промыли глаза, затуманившиеся за годы жестоких осад, чтобы он смог увидеть дело своих рук.

Кровь… Пахло целым морем крови.

— Я превратился в Кёрза, — сипло выговорил Пертурабо. — Но если его оправдывает безумие, то что меня? Вспыльчивость?

Он оперся на оконную раму. Под громадным весом примарха она сдвинулась и еще не выбитое стекло треснуло. Пертурабо спрашивал себя, что подумают братья, и понимал, что Каллифона была права: он неизменно оставался в стороне, ждал чествований и злился, не получая их. Ошибочно приняв отсутствие похвал за ненависть к нему, Железный Владыка словно поставил себе целью доказать, что заслуживает их осуждения.

И преуспел.

— Император никогда не простит нам это, — прошептал примарх. — Император никогда не простит нас. Император не сможет простить нас. Никогда.

Он повторял эти фразы снова и снова, как неофит, которому впервые рассказали о тайных девизах легиона.

У Пертурабо появилась новая Несокрушимая литания.

— Смотри, как он горит, — прошептал Железный Владыка. — Я поступил как бесчестный человек: убил названую сестру, разрушил родной мир. Я давал обет Императору, что буду нести его послание людям и возвращать планеты человечества под крыло Терры. Здесь, на Олимпии, я нарушил его эдикты и почти преступил клятву, ведь имперский закон требует в первую очередь решать подобные вопросы дипломатическим путем. Они восстали по моей вине, и как я отреагировал? — Вцепившись в наплечник Форрикса, который смялся в ужасающе могучей хватке, примарх заговорил еще тише: — Я сбился с пути, сын мой. В кого я превратился?

Триарх не знал, что ответить. Его манила та же бездна, в которой тонул Пертурабо. В личности Железного Владыки возникли трещины, которые, возможно, никто другой бы и не заметил, но первый капитан видел их, и они пугали его.

После нескольких мгновений замешательства Форрикс вдруг нашел решение. Он снова включил вокс-решетку:

— Что сделано, то сделано, мой примарх. Нужно уходить — нельзя, чтобы другие увидели вас таким. — Он добавил напора. — Вы потребовали от своих воинов невозможного, но они захватили для вас Олимпию. Без колебаний, именно тем способом, каким вы пожелали. Если теперь бойцы поймут, что вы усомнились, это потрясет их до глубины.

— Неужели ни у кого не было возражений?

Космодесантник замялся.

— Отдельные воины проявили неповиновение, мой господин.

Пертурабо слегка улыбнулся, будто услышал нечто приятное.





— С ними разобрались, — продолжил первый капитан. — Прошу, послушайте меня. Вы должны вернуться к флоту.

Моргнув, примарх опомнился.

— Да, на «Железную кровь», — рассеянно произнес он. — Но сначала разошли новые указания. Грабежи и погромы немедленно прекратить. Выживших, кого еще не захватили, оставить в покое. Пусть отстраивают мир.

— Некоторых легионеров будет не так просто удержать.

— Подчеркни, что приказ от меня, а неподчинение будет караться смертью, — сказал Пертурабо. — Прольем еще немного крови, что с того?

— Будет сделано, мой господин.

— И еще: предложить амнистию тем, кто готов служить в ауксилии. Мы отняли у них уже достаточно свобод.

Вой приближающегося «Громового ястреба» перерос в оглушительный рев. Старинные окна задрожали в каменных рамах, по разрушенному внутреннему дворику заметались ярко-белые лучи прожекторов.

— Идемте, — протянул руку Форрикс.

Примарх благодарно пожал ее, затем отпустил.

— Ты самый верный из моих сынов, — заявил он. — Самый верный.

— Идемте, — повторил триарх.

Вместе они вышли из дворца и поднялись на борт катера. Двигатели «Громового ястреба» снова взревели, но вскоре шум утих в ночи. Тьма вернулась в залы Лохоса, где не осталось ничего, кроме мертвых тел отца и дочери, пыли, тишины и мечтаний сломленного человека.

Примарх сжал кулак.
— Они подвели.
— Подвели в чем? Не были лучшими?

реально стало жаль Перта за "пустил слезу", "сокрушенно прошептал" и прочее,

Это у всех пациентов такое обслуживание, или персонально Хавку как сливку маго-аристократического общества?

Хавк будет сам себе трансфигурировать еду в солёненькое.