Сумерки богов (джен)

Виртуальная стрелка энцефалографа дернулась и замерла.

Марк ждал. Идеально ровная линия. Ни всплеска, ни колебания. Минута, вторая. Безнадежно. Марк взглянул на часы. Время смерти 02:37. Его четвертый подопытный умер.

Марк тяжело поднялся и подошел к окну. За сверхпрочным стеклом вилась хищная венерианская бабочка. Марк выключил свет и бабочка, утратив интерес к желтоватому прямоугольнику, растаяла в темноте.

Позвонить сейчас или отложить до завтра? Вернее, уже до сегодня, до утра. Если бы эксперимент удался, Марк не раздумывал бы ни секунды. Но эксперимент в очередной раз провалился. Спешить некуда, клон мертв, оставшееся до рассвета время уже ничего не решает. Следующая возможность проверить на практике свои теоретические догадки Марку Эллиоту, главному нейротрансплантологу клиники Рифеншталя, представится не раньше, чем через месяц.

Этой передышке Марк был даже рад. Последние полгода он почти не покидал клиники, жил в одной из палат для VIP-пациентов и большую часть суток проводил в операционной. Часть поменьше — в центре по клонированию, а самую малую — в палате. Даже ему, одержимому своей теорией, требовался отдых. Марк работал над главным безумием своей жизни — пересадкой мозга.

С тех пор как человечество освоило биопринтинг и стволовые клетки, трансплантация органов превратилась из рискованной и полукриминальной процедуры в заурядную манипуляцию, сравнимую по сложности с удалением аппендицита. Не было больше необходимости месяцами, а то и годами ждать подходящего донора, желая кому-то быстрой и внезапной смерти, а затем в страхе перед отторжением глотать иммунодепрессанты. Любой поврежденный или заболевший орган, по запросу клиники, либо выращивался из индуцированных клеток реципиента либо печатался на 3D биопринтере. И только одна человеческая запчасть оставалась вне этого конвейера — мозг. Пересадить мозг, сохранив исходную личность в неприкосновенности, не удалось еще никому.

При современных технологиях клонирования любой человек, обладающий достаточными средствами, мог заказать свою копию. Чаще всех к этой биоуслуге прибегали одинокие незамужние женщины, по ряду причин лишенные возможности забеременеть. Так же в центр клонирования обращались супружеские пары, если кто-то из супругов страдал бесплодием. Бывали среди клиентов и закоренелые женоненавистники, желающие оставить наследство самим себе — ребенку без примеси женского ДНК. Такой клон ничем не отличался от естественно зачатого и выношенного ребенка. Он точно так же в течение девяти месяцев созревал в репродукционной камере. Однако это процедура стоила дорого и мало кому была по карману. Проще было прибегнуть к ЭКО или к услугам суррогатной матери. Что касается уже взрослых клонов, то их по ускоренной центаврианской технологии выращивали исключительно как органические заготовки для киборгов.

Идея пересадки мозга исходника в тело копии захватила Марка еще в медицинской школе. Его отец, тоже видный ученый, — он занимался биоинженерией, — оказался на том злосчастном пассажирском лайнере, «Посейдоне», который в прессе прозвали Звездным «Титаником». Лайнер потерпел крушение у Альфы Большого Пса, перед последним прыжком на Асцеллу. Причины крушения до сих пор оставались невыясненными. Винили то военных, то блуждающий астероид. Отец выжил, но сильно пострадал. Разрывы внутренних органов, множественные переломы, деформация позвоночника. И, как следствие, инвалидность. Как-то в минуты отчаяния он поделился с сыном безумной фантазией, которая, вероятно, посещает всех неизлечимо пострадавших в катастрофах, — проснуться наутро в новом здоровом теле.

— Это как перезалить свою личность из старого инфокристалла в новый, — признался он в своих мечтах сыну.

Марк тогда не придал значения его словам, молод был, нетерпелив, к тому же влюблен. Он задумался о них гораздо позже, когда отец, не в силах выносить беспомощного неподвижного прозябания, покончил с собой. Не помогли даже вживленные в спинной мозг нейроимпланты. Благодаря им отец мог какое-то время сидеть и даже работать, но очень скоро у него начинались сильные боли. Чтобы глушить эти боли, требовались сильнодействующие наркотические препараты. После краткого медикаментозного забытья наступала фаза неподвижности. Затем очередная попытка преодолеть свою немощь, и снова боль. После того как ушел отец, недолго продержалась и мать. Марк остался один.

Он учился в высшей медицинской школе им. Тьерри де Мартеля.* Специализировался на нейрохирургии. Именно тогда, ассистируя профессору Крамеру на операции по удалению тромба, он подумал, что мозг его умершего отца был в идеальном состоянии. Это отметил даже патологоанатом в протоколе вскрытия. Ни тромба, ни микроинсульта, ни узелков, ни спаек, ни известковых отложений. Здоровый, идеально функционирующий мозг.

Когда-то, на заре трансплантологии, органы трагически погибших людей могли спасти чью-то жизнь. Существовал единый донорский банк. Многие люди носили с собой паспорта доноров, в которых указывалась группа крови и давалось разрешение на пересадку. Потом надобность в этом отпала. Органы выращивали и печатали. Только мозг нельзя было пересадить. Вот даже такой здоровый, как у его отца.

А почему, собственно? Потому что мозг не просто узкоспециализированный девайс, как почка или поджелудочная железа. Мозг — это сам человек, личность. Мозг — это память, способности, эмоции. Мозг — это центр, средоточие разума, это, в конце концов, сама вселенная.

Если пересадить почку, то она займется тем же, чем и занималась в предшествующем теле — будет очищать кровь. Если пересадить поджелудочную железу, то она будет заниматься привычным делом — вырабатывать инсулин. А вот что будет делать пересаженный мозг? Возродится ли прежняя личность? Или при пересадке прежняя личность сотрется? Сохранятся ли воспоминания, навыки, привычки, знания? Или тому, кто получит этот мозг, придется всему учится заново? Это будет взрослый младенец? Тогда есть ли во всем этом смысл?

Вот если бы каким-то невероятным, чудесным образом его отец получил бы такую возможность... Из его индуцированных стволовых клеток вырастили бы клона. Уже существуют технологии, позволяющие создать не младенца, а взрослого человека. Мозг этого взрослого будет, разумеется, девственно пуст, но все остальное будет соответствовать норме, к примеру, мужчине в возрасте двадцати пяти лет. И в это подготовленное тело пересадили бы мозг исходника — его отца. Кто открыл бы глаза? Его отец? Или кто-то другой?

Никто до сих пор так и не ответил, что такое сознание, откуда оно приходит, как формируется, как функционирует, и куда уходит после разрушения тела. Ученые материалисты уже несколько веков авторитетно утверждают, что сознание, личность есть продукт разросшихся нейронных связей. Но ни один из них этого не доказал. Потому что доказать факт первичности нейронов в зарождении личности возможно только посредством той самой пересадки. А ее еще предстоит осуществить.

Эта мысль не давала Марку покоя и в медицинской школе, и позже, когда он уже был интерном в Центральном военном госпитале. Там он впервые проводил самостоятельные операции на мозге. В госпиталь поступали офицеры и рядовые с тяжелыми ранениями головы. Были и противоположные случаи. В израненном обгоревшем теле единственным незатронутым органом оставался только мозг.

«Вот бы попробовать его пересадить…» — думал Марк. Некоторых тяжело раненых он даже спрашивал, согласились бы они на такую операцию. И они соглашались! Даже не раздумывая. Даже если им дадут всего один шанс. Все лучше, чем доживать оставшиеся годы в обезображенном, парализованном обрубке. Разумеется, есть бионические протезы, почти неотличимые от человеческих рук и ног, но стоят они невероятно дорого. Вот и пересадка, переезд в новое свежее тело, будет доступна только избранным.

Марк не сомневался, что люди, обладающие достаточными средствами, уже задумываются о возможном будущем. Они прибегают к процедуре трансплантации внутренних органов вовсе не потому, что органы повреждены или недостаточно эффективно действуют. Они заменяют эти органы, как устаревшие, вышедшие из моды гаджеты. Сердце, почки, желчный пузырь, роговицу, все эти уязвимые для времени части тела. Обновляют волосы и кожу. Марк слышал, что некоторые из этих людей выращивают собственных клонов, чтобы использовать их на запчасти. Еще немного, и в молодое здоровое тело попытаются пересадить мозг. Люди, обладающие деньгами и властью, не хотят умирать.

Попытки делались еще в диком двадцатом веке, еще до полетов в космос. Правда, мозг пытались пересаживать вместе с головой. Эксперименты проводили на собаках. На тело взрослой собаки пришивали голову более молодой.

Марк изучил все сохранившиеся архивы, начиная с 1908 года. Полученные таким образом двухголовые монстры жили в среднем три дня, а затем погибали. Уже в начале двадцать первого века операции по пересадке голов животных стали более результативными. Подопытные крысы даже восстанавливали двигательную активность. Но людям этого, конечно, было мало. Они спешили, они уже к 2045 году хотели стать бессмертными. Нашелся некий не по годам прыткий медиамагнат, пообещавший освободить людей от страха смерти к этому самоуверенно указанному году. Однако проект за бесперспективностью свернули. Но люди богатые и влиятельные своих надежд на бессмертие не оставили. Работы продолжались.

Когда об успехах Марка стало известно в медицинских кругах (Ему удалось пересадить мозг обезьяны ее же клону, и обезьяна прожила около двух месяцев), его неожиданно пригласили на должность заведующего отделением трансплантологии в клинике Рифеншталя, закрытой и очень престижной.

Марк был несказанно удивлен этим приглашением. Почему выбрали именно его? Он, собственно, еще ничего выдающегося не совершил. Еще очень молод для маститого ученого и не имеет научных степеней. Ответ пришел быстро. Ему дали недвусмысленно понять, что курирующий клинику фонд Рифеншталя привлекла его одержимость идеей пересадки мозга и, конечно, достигнутые им успехи.

После ряда операций на животных, по большей части успешных, ему предложили провести опыт на человеке. Вернее, на клоне. Марк никогда не сомневался, что рано или поздно перед ним встанет эта этическая дилемма. Это же будет мозг еще живого человека, исходника. Когда клон разовьется до состояния, приемлемого для операции, исходник будет убит. Впрочем, доноров убивали и раньше. Например, когда реципиенту требовалось сердце. Люди шли на преступление, чтобы найти это сердце, чтобы спасти умирающего ребенка или супруга. Все участники знали, что совершается преступление, знали, что нарушается закон, но это преступление щедро оплачивалось… Вот и его, Марка, работа тоже щедро оплачивается.

Первый его исходник был уже мертв, а мозг хранился в криозаморозке. Операцию Марк провел вполне успешно. Ему удалось восстановить нервные волокна спинного мозга и запустить обмен нейроимпульсами. Стрелка энцефалографа дернулась почти сразу, едва лишь восстановилось кровообращение. Но на третьи сутки клон умер.

На электронную почту Марка поступил запрос из анонимной инстанции с требованием предоставить полный отчет по действиям, им предпринятым. Управляющий клиникой доктор Аллан Бергманн посоветовал отправить отчет как можно быстрее, не отвлекаясь на посторонние проблемы и риторические вопросы. Марк понял, что это требование исходит от владельцев клиники — фонда Рифеншталя, финансирующего дорогостоящие проекты, так или иначе связанные с бессмертием. И Марк поспешил отчет подготовить. Так и есть, Рифеншталь, Сам Рифеншталь интересуется его деятельностью. Это было естественно. Его исследования щедро финансируются фондом и он будет их продолжать, будет делать операции, даже если придется поступиться кое-какими принципами. Большинство известных ученых приносили свою нравственность на алтарь науки, преступали морально-этические нормы и даже становились виновниками массовой гибели людей. Вот взять того же Гибульского…

Вторая пересадка была более успешной. Мозг донора не был заморожен, и Марк старался не думать, кто тот человек, давший согласие на клонирование, а потом и на донорство. Клон снова выжил и даже пришел в себя. Открыл глаза. Виртуальная стрелка энцефалографа выводила плавные зигзаги. Но взгляд подопытного оставался пустым. Клон издал несколько нечленораздельных звуков и вновь впал в беспамятство. Он пролежал в коме около недели. Потом отек и смерть.

На этот раз Марку пришлось отчитываться уже не посредством клавиатуры. В вирт-окне возникло пергаментно-желтое, худое лицо Альфреда Рифеншталя, главы известного банкирского дома. Этот человек недавно отпраздновал 100-летний юбилей. Ему уже в четвертый раз пересадили сердце. А до этого он получил новую почку и легкие. Умирать этот господин, обладающий властью, равной власти Президента, явно не собирался.

Он выслушал Марка спокойно, хотя у того спина покрылась испариной. Это спокойствие могло означать что угодно, и повышение и приговор. Но не последовало ни того, ни другого. Марку посоветовали продолжать. И не стесняться в расходах. Это означало, что на его операционном столе вновь появятся безымянные клоны и такие же безымянные исходники. Наука требует жертв.

Сегодня умер четвертый. Снова неудача. Марк бегло просмотрел запись операции. Более тщательным анализом он займется завтра. Где он допустил ошибку? Все свои прошлые упущения он учел. Без кислорода мозг донора оставался меньше трех секунд, но это ничтожная задержка. При остановке сердца мозг способен продержаться четыре минуты, прежде чем начнутся необратимые изменения, а бывает и дольше. Тела донора и реципиента идентичны. Почему же снова? Отторжение? Но почему?

Марк включил свет. К стеклу вновь метнулась венерианская бабочка. Ударилась и, оглушенная, спланировала куда-то вниз. Вот так и он, Марк Эллиот, бьется в прозрачную стену. А может быть, это и вовсе недостижимо? Может быть, природа встроила в свое детище тайный механизм самоликвидации, чтобы не пытался ее обмануть? В конце концов, однажды рожденное должно умереть, и звезда, и бактерия. Вряд ли природа одарила человека преференцией бессмертия.

Дверь в кабинет неслышно откатилась. Вошел доктор Бергманн, управляющий, невысокий, круглолицый толстячок. Его вьющиеся волосы были неестественно густыми и блестящими. Марк подозревал, что у толстяка не только волосы подделка, но и внешность, хотя и качественная. Доктор явно воспользовался услугами дорогого пластического хирурга. Тем не менее доктор Бергманн, кем бы он ни был в прошлом, оказался отличным специалистом и со своими обязанностями управляющего клиникой справлялся блестяще. Назначили его недавно, всего год назад, но за это короткое время он зарекомендовал себя в глазах начальства наилучшим образом.

Заметив бегущую на вирт-мониторе прямую, он сразу все понял.

— Когда? — спросил он.

— Час назад, — буркнул Марк и в сердцах стукнул по подоконнику. — Что я делаю не так? Что?

Бергманн помолчал. Качнулся с пяток на носки и обратно.

— Вот что я вам скажу, Марк. Вы все делаете правильно. Тут дело не в вас.

— А в чем?

— В самом мозге. Я сам когда-то занимался этим вопросом. Сам изучал труды своих предшественников, начиная с Кушинга.** И пришел к решению, что все усилия бесплодны. Нет, сам мозг, разумеется, пересадить можно. Он приживется и даже возьмет на себя простейшие физиологические функции, но… Это не приближает нас к цели возрождения и сохранения исходной личности, это, скорее, нас от этой цели уводит.

— Почему?

— Потому что еще никто внятно не ответил на вопрос, что такое сознание. Даже если клон выживет, какова гарантия, что личность останется прежней, что память пробудится? Никто так и не установил, как там в мозгу все это происходит.

— Что же делать?

— У меня есть кое-какие соображения. И я намерен их изложить мистеру Рифеншталю. Вы ко мне присоединитесь? В любом случае, работать над этим придется вам. Я теперь больше администратор, чем хирург.

— Что же вы намерены предложить?

— Я намерен обратить внимание мистера Рифеншталя на кое-какие разработки почившей в бозе «DEX-company».

— Киборги? А при чем здесь... — удивился Марк.

— Они самые, Марк, именно киборги. Помните Гибульского?

— Да, разумеется. Я изучал его отчет. Он был выдающимся нейрокибернетиком. Но как это поможет нам в решении переноса личности из одного тела в другое?

Доктор Бергманн снова покачался с носков на пятки, затем прошелся по кабинету, заложив руки за спину.

— Дело в том, друг мой, что Гибульский провел один такой эксперимент.

Марк в изумлении на него уставился. Он ни о каком таком эксперименте не слышал.

— Гибульский осуществил, — продолжал Бергманн, — что-то вроде воскрешения. Вырастил киборга с генокодом умершего человека, а затем закачал оцифрованную память исходника на мозговой имплант. Киборг воспринял эту информацию как собственные воспоминания.

— И этот киборг… выжил? Он существует?

Бергманн кивнул.

— Существует. У него даже есть имя… — Доктор как будто заколебался. — Мартин. Его зовут Мартин.