Сумерки богов (джен)

Виртуальная стрелка энцефалографа дернулась и замерла.

Марк ждал. Идеально ровная линия. Ни всплеска, ни колебания. Минута, вторая. Безнадежно. Марк взглянул на часы. Время смерти 02:37. Его четвертый подопытный умер.

Марк тяжело поднялся и подошел к окну. За сверхпрочным стеклом вилась хищная венерианская бабочка. Марк выключил свет и бабочка, утратив интерес к желтоватому прямоугольнику, растаяла в темноте.

Позвонить сейчас или отложить до завтра? Вернее, уже до сегодня, до утра. Если бы эксперимент удался, Марк не раздумывал бы ни секунды. Но эксперимент в очередной раз провалился. Спешить некуда, клон мертв, оставшееся до рассвета время уже ничего не решает. Следующая возможность проверить на практике свои теоретические догадки Марку Эллиоту, главному нейротрансплантологу клиники Рифеншталя, представится не раньше, чем через месяц.

Этой передышке Марк был даже рад. Последние полгода он почти не покидал клиники, жил в одной из палат для VIP-пациентов и большую часть суток проводил в операционной. Часть поменьше — в центре по клонированию, а самую малую — в палате. Даже ему, одержимому своей теорией, требовался отдых. Марк работал над главным безумием своей жизни — пересадкой мозга.

С тех пор как человечество освоило биопринтинг и стволовые клетки, трансплантация органов превратилась из рискованной и полукриминальной процедуры в заурядную манипуляцию, сравнимую по сложности с удалением аппендицита. Не было больше необходимости месяцами, а то и годами ждать подходящего донора, желая кому-то быстрой и внезапной смерти, а затем в страхе перед отторжением глотать иммунодепрессанты. Любой поврежденный или заболевший орган, по запросу клиники, либо выращивался из индуцированных клеток реципиента либо печатался на 3D биопринтере. И только одна человеческая запчасть оставалась вне этого конвейера — мозг. Пересадить мозг, сохранив исходную личность в неприкосновенности, не удалось еще никому.

При современных технологиях клонирования любой человек, обладающий достаточными средствами, мог заказать свою копию. Чаще всех к этой биоуслуге прибегали одинокие незамужние женщины, по ряду причин лишенные возможности забеременеть. Так же в центр клонирования обращались супружеские пары, если кто-то из супругов страдал бесплодием. Бывали среди клиентов и закоренелые женоненавистники, желающие оставить наследство самим себе — ребенку без примеси женского ДНК. Такой клон ничем не отличался от естественно зачатого и выношенного ребенка. Он точно так же в течение девяти месяцев созревал в репродукционной камере. Однако это процедура стоила дорого и мало кому была по карману. Проще было прибегнуть к ЭКО или к услугам суррогатной матери. Что касается уже взрослых клонов, то их по ускоренной центаврианской технологии выращивали исключительно как органические заготовки для киборгов.

Идея пересадки мозга исходника в тело копии захватила Марка еще в медицинской школе. Его отец, тоже видный ученый, — он занимался биоинженерией, — оказался на том злосчастном пассажирском лайнере, «Посейдоне», который в прессе прозвали Звездным «Титаником». Лайнер потерпел крушение у Альфы Большого Пса, перед последним прыжком на Асцеллу. Причины крушения до сих пор оставались невыясненными. Винили то военных, то блуждающий астероид. Отец выжил, но сильно пострадал. Разрывы внутренних органов, множественные переломы, деформация позвоночника. И, как следствие, инвалидность. Как-то в минуты отчаяния он поделился с сыном безумной фантазией, которая, вероятно, посещает всех неизлечимо пострадавших в катастрофах, — проснуться наутро в новом здоровом теле.

— Это как перезалить свою личность из старого инфокристалла в новый, — признался он в своих мечтах сыну.

Марк тогда не придал значения его словам, молод был, нетерпелив, к тому же влюблен. Он задумался о них гораздо позже, когда отец, не в силах выносить беспомощного неподвижного прозябания, покончил с собой. Не помогли даже вживленные в спинной мозг нейроимпланты. Благодаря им отец мог какое-то время сидеть и даже работать, но очень скоро у него начинались сильные боли. Чтобы глушить эти боли, требовались сильнодействующие наркотические препараты. После краткого медикаментозного забытья наступала фаза неподвижности. Затем очередная попытка преодолеть свою немощь, и снова боль. После того как ушел отец, недолго продержалась и мать. Марк остался один.

Он учился в высшей медицинской школе им. Тьерри де Мартеля.* Специализировался на нейрохирургии. Именно тогда, ассистируя профессору Крамеру на операции по удалению тромба, он подумал, что мозг его умершего отца был в идеальном состоянии. Это отметил даже патологоанатом в протоколе вскрытия. Ни тромба, ни микроинсульта, ни узелков, ни спаек, ни известковых отложений. Здоровый, идеально функционирующий мозг.

Когда-то, на заре трансплантологии, органы трагически погибших людей могли спасти чью-то жизнь. Существовал единый донорский банк. Многие люди носили с собой паспорта доноров, в которых указывалась группа крови и давалось разрешение на пересадку. Потом надобность в этом отпала. Органы выращивали и печатали. Только мозг нельзя было пересадить. Вот даже такой здоровый, как у его отца.

А почему, собственно? Потому что мозг не просто узкоспециализированный девайс, как почка или поджелудочная железа. Мозг — это сам человек, личность. Мозг — это память, способности, эмоции. Мозг — это центр, средоточие разума, это, в конце концов, сама вселенная.

Если пересадить почку, то она займется тем же, чем и занималась в предшествующем теле — будет очищать кровь. Если пересадить поджелудочную железу, то она будет заниматься привычным делом — вырабатывать инсулин. А вот что будет делать пересаженный мозг? Возродится ли прежняя личность? Или при пересадке прежняя личность сотрется? Сохранятся ли воспоминания, навыки, привычки, знания? Или тому, кто получит этот мозг, придется всему учится заново? Это будет взрослый младенец? Тогда есть ли во всем этом смысл?

Вот если бы каким-то невероятным, чудесным образом его отец получил бы такую возможность... Из его индуцированных стволовых клеток вырастили бы клона. Уже существуют технологии, позволяющие создать не младенца, а взрослого человека. Мозг этого взрослого будет, разумеется, девственно пуст, но все остальное будет соответствовать норме, к примеру, мужчине в возрасте двадцати пяти лет. И в это подготовленное тело пересадили бы мозг исходника — его отца. Кто открыл бы глаза? Его отец? Или кто-то другой?

Никто до сих пор так и не ответил, что такое сознание, откуда оно приходит, как формируется, как функционирует, и куда уходит после разрушения тела. Ученые материалисты уже несколько веков авторитетно утверждают, что сознание, личность есть продукт разросшихся нейронных связей. Но ни один из них этого не доказал. Потому что доказать факт первичности нейронов в зарождении личности возможно только посредством той самой пересадки. А ее еще предстоит осуществить.

Эта мысль не давала Марку покоя и в медицинской школе, и позже, когда он уже был интерном в Центральном военном госпитале. Там он впервые проводил самостоятельные операции на мозге. В госпиталь поступали офицеры и рядовые с тяжелыми ранениями головы. Были и противоположные случаи. В израненном обгоревшем теле единственным незатронутым органом оставался только мозг.

«Вот бы попробовать его пересадить…» — думал Марк. Некоторых тяжело раненых он даже спрашивал, согласились бы они на такую операцию. И они соглашались! Даже не раздумывая. Даже если им дадут всего один шанс. Все лучше, чем доживать оставшиеся годы в обезображенном, парализованном обрубке. Разумеется, есть бионические протезы, почти неотличимые от человеческих рук и ног, но стоят они невероятно дорого. Вот и пересадка, переезд в новое свежее тело, будет доступна только избранным.

Марк не сомневался, что люди, обладающие достаточными средствами, уже задумываются о возможном будущем. Они прибегают к процедуре трансплантации внутренних органов вовсе не потому, что органы повреждены или недостаточно эффективно действуют. Они заменяют эти органы, как устаревшие, вышедшие из моды гаджеты. Сердце, почки, желчный пузырь, роговицу, все эти уязвимые для времени части тела. Обновляют волосы и кожу. Марк слышал, что некоторые из этих людей выращивают собственных клонов, чтобы использовать их на запчасти. Еще немного, и в молодое здоровое тело попытаются пересадить мозг. Люди, обладающие деньгами и властью, не хотят умирать.

Попытки делались еще в диком двадцатом веке, еще до полетов в космос. Правда, мозг пытались пересаживать вместе с головой. Эксперименты проводили на собаках. На тело взрослой собаки пришивали голову более молодой.

Марк изучил все сохранившиеся архивы, начиная с 1908 года. Полученные таким образом двухголовые монстры жили в среднем три дня, а затем погибали. Уже в начале двадцать первого века операции по пересадке голов животных стали более результативными. Подопытные крысы даже восстанавливали двигательную активность. Но людям этого, конечно, было мало. Они спешили, они уже к 2045 году хотели стать бессмертными. Нашелся некий не по годам прыткий медиамагнат, пообещавший освободить людей от страха смерти к этому самоуверенно указанному году. Однако проект за бесперспективностью свернули. Но люди богатые и влиятельные своих надежд на бессмертие не оставили. Работы продолжались.

Когда об успехах Марка стало известно в медицинских кругах (Ему удалось пересадить мозг обезьяны ее же клону, и обезьяна прожила около двух месяцев), его неожиданно пригласили на должность заведующего отделением трансплантологии в клинике Рифеншталя, закрытой и очень престижной.

Марк был несказанно удивлен этим приглашением. Почему выбрали именно его? Он, собственно, еще ничего выдающегося не совершил. Еще очень молод для маститого ученого и не имеет научных степеней. Ответ пришел быстро. Ему дали недвусмысленно понять, что курирующий клинику фонд Рифеншталя привлекла его одержимость идеей пересадки мозга и, конечно, достигнутые им успехи.

После ряда операций на животных, по большей части успешных, ему предложили провести опыт на человеке. Вернее, на клоне. Марк никогда не сомневался, что рано или поздно перед ним встанет эта этическая дилемма. Это же будет мозг еще живого человека, исходника. Когда клон разовьется до состояния, приемлемого для операции, исходник будет убит. Впрочем, доноров убивали и раньше. Например, когда реципиенту требовалось сердце. Люди шли на преступление, чтобы найти это сердце, чтобы спасти умирающего ребенка или супруга. Все участники знали, что совершается преступление, знали, что нарушается закон, но это преступление щедро оплачивалось… Вот и его, Марка, работа тоже щедро оплачивается.

Первый его исходник был уже мертв, а мозг хранился в криозаморозке. Операцию Марк провел вполне успешно. Ему удалось восстановить нервные волокна спинного мозга и запустить обмен нейроимпульсами. Стрелка энцефалографа дернулась почти сразу, едва лишь восстановилось кровообращение. Но на третьи сутки клон умер.

На электронную почту Марка поступил запрос из анонимной инстанции с требованием предоставить полный отчет по действиям, им предпринятым. Управляющий клиникой доктор Аллан Бергманн посоветовал отправить отчет как можно быстрее, не отвлекаясь на посторонние проблемы и риторические вопросы. Марк понял, что это требование исходит от владельцев клиники — фонда Рифеншталя, финансирующего дорогостоящие проекты, так или иначе связанные с бессмертием. И Марк поспешил отчет подготовить. Так и есть, Рифеншталь, Сам Рифеншталь интересуется его деятельностью. Это было естественно. Его исследования щедро финансируются фондом и он будет их продолжать, будет делать операции, даже если придется поступиться кое-какими принципами. Большинство известных ученых приносили свою нравственность на алтарь науки, преступали морально-этические нормы и даже становились виновниками массовой гибели людей. Вот взять того же Гибульского…

Вторая пересадка была более успешной. Мозг донора не был заморожен, и Марк старался не думать, кто тот человек, давший согласие на клонирование, а потом и на донорство. Клон снова выжил и даже пришел в себя. Открыл глаза. Виртуальная стрелка энцефалографа выводила плавные зигзаги. Но взгляд подопытного оставался пустым. Клон издал несколько нечленораздельных звуков и вновь впал в беспамятство. Он пролежал в коме около недели. Потом отек и смерть.

На этот раз Марку пришлось отчитываться уже не посредством клавиатуры. В вирт-окне возникло пергаментно-желтое, худое лицо Альфреда Рифеншталя, главы известного банкирского дома. Этот человек недавно отпраздновал 100-летний юбилей. Ему уже в четвертый раз пересадили сердце. А до этого он получил новую почку и легкие. Умирать этот господин, обладающий властью, равной власти Президента, явно не собирался.

Он выслушал Марка спокойно, хотя у того спина покрылась испариной. Это спокойствие могло означать что угодно, и повышение и приговор. Но не последовало ни того, ни другого. Марку посоветовали продолжать. И не стесняться в расходах. Это означало, что на его операционном столе вновь появятся безымянные клоны и такие же безымянные исходники. Наука требует жертв.

Сегодня умер четвертый. Снова неудача. Марк бегло просмотрел запись операции. Более тщательным анализом он займется завтра. Где он допустил ошибку? Все свои прошлые упущения он учел. Без кислорода мозг донора оставался меньше трех секунд, но это ничтожная задержка. При остановке сердца мозг способен продержаться четыре минуты, прежде чем начнутся необратимые изменения, а бывает и дольше. Тела донора и реципиента идентичны. Почему же снова? Отторжение? Но почему?

Марк включил свет. К стеклу вновь метнулась венерианская бабочка. Ударилась и, оглушенная, спланировала куда-то вниз. Вот так и он, Марк Эллиот, бьется в прозрачную стену. А может быть, это и вовсе недостижимо? Может быть, природа встроила в свое детище тайный механизм самоликвидации, чтобы не пытался ее обмануть? В конце концов, однажды рожденное должно умереть, и звезда, и бактерия. Вряд ли природа одарила человека преференцией бессмертия.

Дверь в кабинет неслышно откатилась. Вошел доктор Бергманн, управляющий, невысокий, круглолицый толстячок. Его вьющиеся волосы были неестественно густыми и блестящими. Марк подозревал, что у толстяка не только волосы подделка, но и внешность, хотя и качественная. Доктор явно воспользовался услугами дорогого пластического хирурга. Тем не менее доктор Бергманн, кем бы он ни был в прошлом, оказался отличным специалистом и со своими обязанностями управляющего клиникой справлялся блестяще. Назначили его недавно, всего год назад, но за это короткое время он зарекомендовал себя в глазах начальства наилучшим образом.

Заметив бегущую на вирт-мониторе прямую, он сразу все понял.

— Когда? — спросил он.

— Час назад, — буркнул Марк и в сердцах стукнул по подоконнику. — Что я делаю не так? Что?

Бергманн помолчал. Качнулся с пяток на носки и обратно.

— Вот что я вам скажу, Марк. Вы все делаете правильно. Тут дело не в вас.

— А в чем?

— В самом мозге. Я сам когда-то занимался этим вопросом. Сам изучал труды своих предшественников, начиная с Кушинга.** И пришел к решению, что все усилия бесплодны. Нет, сам мозг, разумеется, пересадить можно. Он приживется и даже возьмет на себя простейшие физиологические функции, но… Это не приближает нас к цели возрождения и сохранения исходной личности, это, скорее, нас от этой цели уводит.

— Почему?

— Потому что еще никто внятно не ответил на вопрос, что такое сознание. Даже если клон выживет, какова гарантия, что личность останется прежней, что память пробудится? Никто так и не установил, как там в мозгу все это происходит.

— Что же делать?

— У меня есть кое-какие соображения. И я намерен их изложить мистеру Рифеншталю. Вы ко мне присоединитесь? В любом случае, работать над этим придется вам. Я теперь больше администратор, чем хирург.

— Что же вы намерены предложить?

— Я намерен обратить внимание мистера Рифеншталя на кое-какие разработки почившей в бозе «DEX-company».

— Киборги? А при чем здесь... — удивился Марк.

— Они самые, Марк, именно киборги. Помните Гибульского?

— Да, разумеется. Я изучал его отчет. Он был выдающимся нейрокибернетиком. Но как это поможет нам в решении переноса личности из одного тела в другое?

Доктор Бергманн снова покачался с носков на пятки, затем прошелся по кабинету, заложив руки за спину.

— Дело в том, друг мой, что Гибульский провел один такой эксперимент.

Марк в изумлении на него уставился. Он ни о каком таком эксперименте не слышал.

— Гибульский осуществил, — продолжал Бергманн, — что-то вроде воскрешения. Вырастил киборга с генокодом умершего человека, а затем закачал оцифрованную память исходника на мозговой имплант. Киборг воспринял эту информацию как собственные воспоминания.

— И этот киборг… выжил? Он существует?

Бергманн кивнул.

— Существует. У него даже есть имя… — Доктор как будто заколебался. — Мартин. Его зовут Мартин.

— Все! Не могу больше!

Корделия пошатнулась и упала на колени.

— До конца тренировки четыре минуты тридцать семь секунд, — с мягкой укоризной произнес Мартин.

Корделия застонала и повалилась на бок.

— Изверг…

Ох и достанется же кому-то! Ох и отыграется она на том, кто поделился с Мартином боевой программой, кто подсказал ему новую версию рукопашного боя и кто заразил его этой дексовской паранойей. Да она из наглого рыжего хвоста все волосы повыдергивает, попадись он ей только!

Мартин вытащил левую руку из кожаных креплений ярко-красной макивары (цвет выбрали, вероятно, для того, чтобы макивара имела сходство с мулетой) и аккуратно отложил ее в сторону. Затем сел на мат рядом с Корделией, легко подцепил ее, будто она ничего не весила, и прислонил к себе так, чтобы ее затылок уперся ему в ключицу. Корделия позволила совершить с собой эту манипуляцию с покорностью тряпичной куклы. Она и чувствовала себя такой куклой — без костей, без связок, мышцы расплавились до консистенции желе. Ни воли, ни мыслей. Ее налобная повязка с логотипом знаменитого спортивного бренда потемнела от пота.

— Чего ты добиваешься? — спросила она. — Смерти моей хочешь?

— Наоборот, — ответил Мартин и стянул с нее легкие тренировочные перчатки.

Масса их не превышала восьми унций, но Корделии показалось, что с ее запястий сняли средневековые кандалы.

— Ты же понимаешь, что меня это не спасет.

— Спасет.

— Как?

— Скорость твоей реакции возросла на ноль целых семь десятых процента.

Корделия снова застонала.

— И что мне это даст? От сгустка плазмы, вылетающего из винтовки киллера, я не убегу.

— Вероятность того, что ты увернешься от выстрела возросла на два с половиной процента. А еще ты сможешь его оглушить.

— Кого? — Корделия устроилась поудобней и уткнулась Мартину в шею.

— Убийцу.

— Ну да, подожду, пока он разрядит батарею, потом отниму бластер и сломаю ему нос. Вот так.

Она вяло изобразила удар, который отрабатывала в течении четверти часа, и вздохнула. Мартин ничего не ответил. Он терпеливо ждал, когда она сможет подняться.

Корделия не чувствовала ни раздражения, ни досады. Знала — он пытается ее защитить. Вот так экзотично и почти жестоко. Но это не тонкая, извращенная месть, не утонченная попытка подчинить и унизить, не долгосрочный тест для непогрешимого человека, а искренняя, пусть и неуклюжая любовь. Он делает это, потому что любит ее, потому что боится ее потерять, потому что иного средства поделиться с ней своей ловкостью, силой, быстротой реакции у него нет. Если б существовал такой способ, он бы перелил ей вместе с кровью часть своей кибернетической мощи, дал бы ей свою выносливость, свою живучесть и свою устойчивость к боли. Но он не может. При обильной кровопотере он может отдать ей свою кровь, но эта кровь не запустит регенерацию и не усилит иммунитет. Он останется у нее прежним, человеческим. Имплантаты не перетекут по трубке капельницы в ее сосуды и не усилят мышцы. Ее мышцы тоже останутся прежними, человеческими и, что еще хуже, женскими. А женские мышцы всегда уступят мужским, даже если эти мужские всего лишь тренированы, не усилены имплантатами. Она всегда будет беззащитна, его женщина, всегда будет уязвима. Но он не отступает, не сдается, делает то малое, что позволяет ему их физическая несовместимость — он ее учит.

Корделия не возражает. Они снова играют. Правда, на этот раз у каждого из них своя игра — у нее — «Только бы ты был счастлив», а у него — «Только бы ты была жива». Но в отличие от всех игр, некогда изобретенных человечеством за века, главным условием этой разновидности была победа соперника.

Корделия приняла условие этой игры безропотно, даже невзирая на некоторый понесенный ею ущерб. Да, у нее остается меньше времени на отдых. Да, ей приходится жертвовать редкими приятными минутами расслабления и ничегонеделания. Вместо получасовой теплой, пенной ванны с ароматическими маслами и свечами после рабочего дня она вынуждена негламурно потеть, прыгать и лупить руками и ногами по ярко-красной макиваре. Объяснить Мартину, что сделать из нее даже не мастера тэй-о или кунг-фу, а сносного бойца не получится, она оставила всякие надежды. Сначала она апеллировала к своему возрасту, к тому, что она уже недостаточно подвижна и ей не хватает растяжки (да ее попросту нет!); потом напоминала, что после крушения флайера она повредила ногу и что этот перелом до сих пор дает о себе знать; далее просто капризничала, упрямилась, ныла, изображала обморок. В ответ на все ее возражения Мартин отвечал, что в его намерения не входит делать из нее профессионального бойца или спецназовца, его цель — сохранить ей жизнь, научить ее обороняться, ускользать, уходить из-под удара, быстрее бегать, правильно падать и… выбираться из потерпевшего крушение флайера.

— Если бы ты тогда умела делать то, что умеешь сейчас, если бы знала как правильно группироваться, как подготовиться к столкновению, ты бы не пострадала так сильно, не поранилась бы и не потеряла бы так много крови.

Корделия не стала с ним спорить и напоминать, что ее друг, начальник службы безопасности холдинга Сергей Ордынцев знал, как правильно группироваться и умел действовать правильными мышцами и что ему это не помогло. Она не возражала потому, что еще слишком свежим было воспоминание — лицо Мартина, когда увидела его на космодроме Короны, где была назначена встреча с «Космическим мозгоедом».

«КМ» прибыл на Корону на несколько часов раньше «Подруги смерти», и все это время Мартин, терзаемый нетерпением и страхом, метался по космодрому, вглядываясь в каждую сияющую точку, возникающую в небе над посадочным полем. Дэн с Лансом безуспешно пытались загнать его обратно, Станислав Федотович твердил, что вся информация по кораблям, запросившим посадку, вполне доступна через справочную космопорта и «Маша» давно уже к этой справочной подключилась, но Мартин, не вступая в открытое противостояние с собратьями, только уходил все дальше от транспортника. В конце концов капитан махнул рукой и, поручив Белочке с Котиком только приглядывать за Бегемотиком, позволил Мартину нарезать круги вокруг транспортника. По крайней мере, предоставленный сам себе киборг не выходил из поля видимости, а держать его в тесной каюте и даже в ограниченном пространстве пультогостиной грозило непредсказуемыми последствиями как для самого Мартина, так и для экипажа.

Когда же «Подруга смерти» совершила посадку, киборг вдруг застыл на достаточно большом от нее расстоянии, будто не решался в чем-то увериться.

Корделия по большому счету должна была находиться в больнице. Ее лечащий врач пришел в ужас, едва лишь она поставила его в известность о своем намерении покинуть лечебное заведение, так как ей предстоит межзвездный вояж. Эскулапы, разумеется, напророчили ей множество осложнений, внутреннее кровотечение и потерю двигательных функций, но строптивая пациентка потребовала экстренную выписку и поставила свою подпись, освобождая врачей от ответственности за свою драгоценную жизнь. Гиперпрыжки не обошлись без последствий. Ренди ругал ее, обвинял в истеричной непоследовательности и не выпускал из медотсека, но Корделия только улыбалась. Какое все это имеет значение, если через несколько дней она увидит Мартина! Увидит радость в его фиолетовых глазах. Надо его побыстрее забрать. Глупый Бегемотик, наверное, всех извел и сам извелся. Новость о покушении на главу холдинга разошлась по инфосетям галактики, как волны от рухнувшего в море утеса. Где бы не «гасился» «Космический мозгоед», пусть на самой далекой, заброшенной станции даже без инфранета, эти сетевые колебания должны были до него дотянуться. Только бы Дэн успел! Только бы оказался рядом!

С «Мозгоедом» долго не было связи, так как транспортник, как ему и советовали, перемещался вдоль заброшенных приграничных станций, а то и вовсе брал заказы в Магеллановом облаке. Отклик пришел только через две недели после покушения. Пришел не напрямую, а через Киру, которая в свою очередь связалась с мозгоедами через патрульный корвет «Сигурэ». Условились о месте встречи. Мартин в ответном сообщении не упоминался. Корделию это умолчание одновременно и успокоило и встревожило. Правильно, каким бы не был надежным канал связи, лучше лишний раз не афишировать, что за пассажир находится на борту. И — неправильно держать ее в неведении. Могли бы иносказательно намекнуть, что жив и что от гостя мечтают побыстрее избавиться. Но Корделия подавила тревогу. Она довольно плодотворно просуществовала в неопределенности почти два месяца, просуществует и несколько оставшихся дней.

Когда лопасть выходного люка ушла в пазы, Корделия сразу увидела его.

Мартин почему-то стоял не у трапа, как можно было бы ожидать, а у края отведенной яхте площадки. Стоял, странно вытянувшись, едва не приподнимаясь на цыпочки. Как будто пытался разглядеть что-то не поблизости, а за горизонтом. В тот момент Корделию это зрелище чем-то царапнуло, чем-то неуловимо схожим с виденным прежде, в ее далеком, погребенном на «Посейдоне» прошлом. Вспомнила гораздо позже. Мартин напомнил ей ребенка, которого родители обещали пораньше забрать из детского сада, но по каким-то причинам задержались. Вот он ждет, а родителей все нет. Других детей уже забрали, он — последний. Стоит у пропускного пункта и вглядывается в прохожих. Нет, там, где он был, ему совсем не было плохо. О нем заботились, его не обижали, с ним играли, его вкусно кормили, но он все равно хотел домой. Ждал и боялся. А вдруг о нем забыли? А вдруг он больше не нужен? А вдруг он так и останется здесь, у пропускного пункта? Этот его страх сразу бросился в глаза. Корделия увидела даже отчаяние, недоверие. Да, яхта прилетела, он узнает ее очертания, он читает ее название, но это может быть всего лишь яхта. Мало ли какие люди могут там находится… А той, кого он ждет, на яхте нет. Она все-таки умерла, погибла. Его обманули. Снова обманули. А встреча на Короне очередной обманный маневр.

Корделии еще не доводилось видеть такого сплава взаимоисключающих эмоций — радости и отчаяния. Радости совершенно беспредельной и такого же безграничного, бездонного отчаяния. А Мартин каким-то немыслимым образом балансировал между этими полюсами, пока открывался люк и Корделия, ковыляя и цепляясь за руку Никиты, пилота яхты, выходила из полутемного шлюза. Она видела это его лицо до момента узнавания какую-то долю секунды, но этого оказалось достаточно. Впоследствии, когда между ней и Мартином возникали разногласия, когда он что-то ломал, портил, когда упрямился, включал «тупого киборга», а ей так хотелось сорвать на нем, чаще безответном, свое раздражение, она сразу вспоминала ту застывшую, окоченевшую от долгого ожидания фигуру на краю посадочной площадки и лицо, залитое сплавом отчаяния и радости.

— Ладно, — покорно сказала Корделия, поднимаясь, — пойду в душ, а потом слетаем куда-нибудь, поужинаем.

Нет у нее моральных прав с ним спорить, нет прав возражать, потому что на Геральдике она его подвела.

В первый раз двигатель заглох, когда Корделия пролетала над озером. Мурлыкающий перепев турбин вдруг смолк. Корделия в изумлении уставилась на панель. Приборы безмятежно, зеленоглазо взирали на нее в ответ. Высота, скорость, боковой ветер, угол атаки, воздушное давление, координаты, топливо. Все в норме. Корделия протянула было руку, чтобы запустить диагностику, как двигатель ожил. Без рывка, без судороги. Будто выдох слегка сбился, замедлился. Кто-то механический, затаившийся под корпусом, на пару секунд замешкался и затаил дыхание, испуганный или восхищенный.

Корделия не испугалась. Не успела. Заминка была мимолетной, почти неуловимой для медлительного неокортекса,* которому требуется слишком много времени, чтобы от внешних, самых чувствительных, удаленных рецепторов провести информацию через фильтры к осознанию, а затем уже принять решение. Именно из-за этой медлительности природа и оставила в распоряжении человека мозг более древний, рептильный, позволяющий реагировать на внешние раздражители, минуя лабиринт извилин. Раздражения внешних рецепторов не было. Корделия не обожглась, не ушиблась. Она всего лишь поймала краткую паузу в мелодичном слаженном гудении. Но эту паузу услышал и Мартин.

Сразу после взлета с парковки перед ратушей Перигора Корделия сообщила предполагаемое время в пути и свои координаты. Мартин выдвинул это как условие, когда на восемнадцатое, почти ультимативное требование взять его с собой, получил очередной отказ.

— Нет, Мартин, ты останешься дома.

После первого возражения киборг, помимо боевой программы получивший от Ланса кое-какие навыки телохранителя, еще пытался вразумить свою не в меру легкомысленную хозяйку процентами вероятности ее благополучного возвращения, если она отправится одна за несколько сотен километров в тридцатиградусный мороз, но после четвертого отказа объяснений не требовал. Выжидал и задавал вопрос снова.

— Можно я полечу с тобой?

Отрицательный ответ каждый раз давался Корделии с трудом. Она преодолевала вязкое сопротивление всех механизмов привязанности, узы своих инстинктов и магию пограничных меток душевного комфорта. Отказ — это всегда конфликт, всегда травма, всегда маленькая война. Даже если сознаешь свою правоту, даже если можешь доказать эту правоту перед Сенатом Федерации, легче от подобного осознания не становится. Каждая победа в такой невидимой войне таит в себе поражение, ибо тот, кто проиграл, несчастен.

Мартин не понимал, почему она не хочет брать его с собой, почему снова рискует жизнью, отправляясь в одиночестве в полет над снежной пустыней. Он чувствует обиду, отторжение. Ему не доверяют? Он должен знать свое место?

Корделия получила конфиденциальное сообщение от своего адвоката, старого, седого, необъятных размеров авшура Соломона Майерса. Этот лохматый крючкотвор уже много лет вел ее дела, брал очень дорого и еще ни разу ее не подвел. Он был осторожен хитер и мудр какой-то вековой инопланетной мудростью, будто каким-то неведомым образом унаследовал эту мудрость от библейского царя, чье имя носил. Его вкрадчивая просьба («Не найдется ли у такой занятой дамы одной минуты, чтобы поговорить за жизнь со старым Солом, пока демоны чревоугодия не лишили его радостей земной кухни?»), впрочем как и всегда, заслуживала такого же внимания, как и взвывший баззер противовоздушной тревоги. («И вдвойне было бы приятно, если разговор не протечет до чужих ушей…») Это означало, что никаких свидетелей разговора быть не должно, даже самых любимых и доверенных.

Сцена объяснения с Мартином имела неоспоримое сходство с той, что разыгралась в квартире на Новой Москве после разговора с Кирой. Мартин ушел в свою комнату под крышей и демонстративно занялся голографической реконструкцией туманности Конская голова. На шаги Корделии он не обернулся. Хотя скорей всего пересчитал их с первой ступени.

— Мартин, понимаешь, это условие адвоката. Я должна лететь одна.

Молчание и движение лопаток под футболкой.

— Мартин, это авшур. С ним не договоришься. Если я прилечу с тобой, он мне ничего не скажет. Отделается ничего не значащей болтовней, еще и счет выкатит. А через некоторое время потребует новой встречи.

— Я мог бы подождать во флайере, — хмуро ответил Мартин.

— А если встреча затянется? Три, четыре часа. Ты будешь сидеть во флайере при тридцатиградусном морозе? Это не Шии-Раа, Мартин, и даже не Новая Москва. Это Геральдика, Северная провинция. Либо мне придется оставить тебя где-то в гостинице. Одного. Либо я буду дергаться при мысли о том, что ты там мерзнешь. И разговора не получится. Адвокату известно о твоих выдающихся способностях подслушивать и подглядывать. Он сам неплохо владеет этим искусством.

Мартин ничего не ответил. Только добавил в свою инсталляцию несколько ядовито-зеленых пятен.

Он не разговаривал с ней до самого старта. Корделия уже оделась в деловой костюм и спустилась в ангар, предварительно убедившись, что заправка флайера полностью завершена, когда на ведущей из дома лесенке появился Мартин. Вид у него был сердитый и виноватый. Корделия, уже откатив дверцу, с улыбкой на него взглянула. Киборг нерешительно потоптался.

— Мартин, я вернусь через несколько часов. Только переговорю с адвокатом и сразу назад. Привезти тебе чего-нибудь вкусненького?

Он отрицательно качнул головой.

— Мартин, со мной ничего не случится. Это не Земля, а Геральдика. Никто по моему флайеру стрелять не будет.

— Присылай мне сообщения, — глядя в сторону, буркнул Мартин.

— Конечно, я буду связываться с «Жанет» каждые полчаса. Она будет вести меня через спутник. Данные с моего бортового компьютера будут выводиться в одном из вирт-окон. Там будет развернута навигационная карта, и ты сможешь наблюдать за мной в режиме реального времени. Так пойдет?

Он кивнул, но так и остался стоять у лесенки. Корделия взобралась на место пилота и запустила предполетную подготовку. Двигатели загудели, разогреваясь, набирая обороты. Мартин уже не отворачивался, а смотрел в зеркальное стекло аэромашины. Своей хозяйки он видеть не мог, даже в инфракрасном модусе. Но сама Корделия его видела. У нее сжалось сердце. Она уже оставляла его одного в доме, когда ей понадобилось обсудить с губернатором Гонди предвыборные дебаты. Тогда она не могла взять Мартина с собой, потому что он слишком боялся людей. И кончилось это побегом, ночью в лесу и охотой со станнером. Чем закончится эта поездка?

Это все его дексовская паранойя. Капитан «Мозгоеда» рассказывал, что их рыжий навигатор, при всей его внешней невозмутимости, иногда ведет себя как курица-наседка, приходя в отчаяние от непредсказуемых действий экипажа, и что, вероятно, будь на корабле его воля верховной, он бы не выпустил мозгоедов из транспортника и сам бы из него не вышел, оправдывая свое тиранство требованиями безопасности. Паранойю вписали DEX’ам на базовом уровне, а так как Мартин, невзирая на всю свою уникальность и неповторимость, все же был произведен на основе шестой модели, то его изначальная кодировка мало чем отличалась от кодировки Дэна. А после покушения, пережитого ужаса перед надвигающимся одиночеством, уже познанным, распробованным до последнего разъедающего оттенка, Мартин стал параноиком не только с программным, но и с эмоциональным подогревом, с мощной подпиткой из негативного опыта, с приправой из недоверия и контрапунктом из единственной доступной ему привязанности. Корделия по-прежнему была единственным человеком в Галактике, которому он безгранично верил, человеком, который наполнял его жизнь смыслом и которого он любил. Корделия уже в некотором роде не принадлежала себе, и жизнь ее уже не являлась ее собственной жизнью. Погибнув, она неминуемо погубила бы и его.

Корделия тихо вздохнула, выводя флайер из ангара. За все в этом мире приходится платить. Все воздается по строго обговоренному в запредельных сферах прейскуранту и плата по этому прейскуранту взимается неукоснительно, до тысячной доли, не обременяя должника знанием, существуют эти запредельные сферы или нет.

Переговоры с авшуром, прибывшим ради такого случая на Геральдику с Новой Москвы, где располагался филиал одной из самых уважаемых и престижных юридических фирм «Майерс, Гольдберг и Ко», прошли конструктивно, быстро, но повергли Корделию в некую разновидность шока. Внешне заметно не было: глаза не закатились, давление не подскочило, рассудок не потерялся страдающим Альцгеймером бродягой среди сбежавшихся, гомонящих в голове мыслей. Корделия выслушала новость спокойно.

— Я не мог поставить свою дорогую клиентку в известность об этом дополнении раньше положенного, так как мой дражайший коллега придерживается тех же юридических принципов, что и я: желание клиента закон, тем более если желание хорошо оплачивается. — Авшур развел мохнатыми лапами. — Там был указан год и даже месяц. Вы, хумансы, так мало живете и так много значения придаете цифрам.

«Как будто вы не придаете», — подумала Корделия, но вслух уточнять не стала. Ей было о чем подумать.

Из Перигора она вылетела уже в темноте. По хорошему, ей следовало бы задержаться до рассвета, а не лететь в ночь, в прозрачную, морозно искрящую бездну. К вечеру температура опустилась до -35°C. Мартин был против.

— Останься до рассвета, — благоразумно посоветовал он. — Завтра тепло и ясно.

— Разница несущественная, — возразила Корделия, — минус тридцать пять или минус двадцать восемь. Те же километры над заснеженным лесом. Да и лететь все равно по приборам. Навигатор день от ночи не отличает. Ему все едино. Метель в ближайшие пару дней синоптики не обещали. Не хочу ждать.

— Лучше бы я полетел с тобой, — в который раз повторил Мартин.

— Ладно, ладно, в следующий раз полетишь.

Ей в самом деле не хотелось оставаться в Перигоре. Дом был занят. Адвокатская контора, все те же «Майерс, Голдберг и Ко», сдавала его за хорошие деньги. В самом деле, зачем недвижимости пропадать? Авшуры своего не упустят. А пребывание в гостинице немедленно получит огласку. Горничная шепнет подружке, управляющий — жене. Через час об этом узнает губернатор. Если она не нанесет визит, оскорбится. Немедленно поползут слухи. «Корделия Трастамара прибыла на тайную встречу. Кто он, этот счастливец?», или «Корделия Трастамара лишилась своего дома. Он продан за долги. (Или захвачен медведями)». И совсем психоделическое — «Корделию Трастамара выгнал из дома собственный киборг. Вот до чего доводит киборгофилия».

К слухам и сплетням ей не привыкать. Этот шлейф тянется за ней с момента получения наследства, но и получать еще одну порцию дурно пахнущей субстанции в лицо как-то не хочется. Тем более после состоявшегося разговора. Ей хотелось убраться из Перигора как можно быстрее, посмотреть в доверчивые, вопрошающие глаза Мартина, подышать в русую макушку и все обдумать.

Через полчаса она сообщила свои координаты.

— Иду на высоте 1200 метров, скорость крейсерская, небольшой боковой ветер.

— Да, — подтвердил Мартин, — я тебя вижу.

— Мы тебя видим, — вмешалась «Жанет».

— Тридцать минут, полет нормальный, крылья не отвалились, — попыталась разрядить обстановку Корделия.

— Не шути так, — одернул ее Мартин. — Это плохая шутка.

— Не буду.

Прошло еще полчаса, и двигатель в первый раз заглох. Вернее, оба двигателя. На несколько бесконечных мгновений наступила звенящая, межзвездная тишина. Тишина морозной, галактической вечности.

Корделия не успела испугаться. Двигатели замурлыкали снова. Тот самый рептильный мозг, доставшийся Корделии от далеких неразумных предков, успел крутануть рычаг гормональной тревоги, и Мартин ее услышал.

— Скорость упала. Что случилось?

— Да ничего особенного.

— Врешь.

Она помолчала, потом все же ответила.

— Двигатель сбойнул. Заглох. Но сразу включился. Никогда такого не было.

Флайер Корделии был изготовлен по индивидуальному заказу с учетом климатических условий Северной провинции. Его испытывали и при пятидесятиградусном морозе, и при штормовом ветре, и при адской жаре. Его бросали на несколько суток в открытом поле, в непогоду, а затем поднимали в воздух на максимальных оборотах. Флайер слушался безупречно. К подобным тестовым предосторожностям прибегали все резиденты Северной провинции, предпочитающие проводить суровые месяцы в своих поместьях, а не на экваториальных курортах. Под патронажем губернатора Гонди была даже создана особая надзорная служба, в чьи обязанности входило своевременное освидетельствование всех средств воздушного передвижения, в том числе и губернаторских. И обязанностями своими эта служба не пренебрегала.

Флайер Корделии всего месяц назад прошел процедуру этого освидетельствования. Все сомнительные, изношенные, истершиеся детали были заменены, все мелкие и большие неполадки устранены. Кроме того, флайер не раз осматривал Джон Фланаган, техник «Подруги смерти». Не могла эта аэромашина вот так неожиданно выйти из строя, не могла.

Четверть часа спустя двигатели смолкли вновь.

— Скорость упала, — немедленно откликнулся Мартин.

На этот раз пауза затянулась. Корделия успела досчитать до пяти. Двигатели очнулись.

— Мне это не нравится, — сказал Мартин.

— Мне тоже. Приборы ничего не показывают. Тишь да благодать. Что делать?

— Снижайся.

— Мартин, я над лесом. В пяти сотнях километров от Перигора и более чем в семистах от дома.

— Снижайся, — повторил он.

— Как скажешь.

Еще через десять минут снова тишина. Корделия успела снизиться на сотню метров, но скорость не сбросила. Если двигатели заглохнут окончательно, флайер не уйдет в пике и не воткнется носом в землю, как это случилось бы с каким-нибудь самолетом прошлого века. При выключенных двигателях и критической потере высоты в действие вступала грависистема «Кошка». Благодаря четырем гравиизлучателям падающий флайер получал возможность приземлиться как кошка — на четыре лапы. Он мог крутануться в воздухе, свалиться в штопор, но за сто метров до поверхности система его выравнивала и сажала. Корделии еще не приходилось испытать в деле это новшество, но она знала, что система есть, и потому крушения не боялась. Флайер сядет даже с заглохшими двигателями. Вопрос в том, где он сядет. Внизу бесчисленным войском шагали к горизонту заснеженные леса.

Снова тишина. Придется садится. Надеяться на то, что она дотянет до дома, как подбитый дымящийся истребитель времен Второй мировой, бессмысленно. У истребителя было больше шансов. Ей лучше присмотреть какую-нибудь подходящую просеку, прогалину, опушку, чтобы не повиснуть на дереве, как вражеский парашютист. Геральдийские кедры — высокие, могучие деревья, они так легко не согнутся под тяжестью воздушной машинки. Вновь мерное, гармоничное урчание. Будто ничего не случилось, будто не было сбоя. И вновь — ни рывка, ни взбрыка.

«Может быть, дотяну?» — с надеждой подумала Корделия. — «Не так уж я и далеко».

— Садись, — уже тверже и жестче повторил Мартин.

— Успею, — ответила Корделия и будто назло прибавила оборотов.

Всего-то четыреста километров. Если она протянет еще двести, уже легче.

Еще один сбой. Корделия начала считать, изо всех сил удерживая штурвал. Ого, десять секунд. Отрезки тишины все значительней. Возможно, обратятся в час. Триста километров! Ну это уже совсем рядом, рукой подать.

То, что двигатели смолкли навсегда, Корделия поняла на тридцатой секунде. «А вот это конец», отрешенно подумала она. Нет, она еще поживет. Конец ее воздушному путешествию. Ей все же придется садиться, падать. Флайер уже терял скорость и пытался уйти в пике. «Кошка», работающая от автономных тяговых аккумуляторов, его выровняла. Чем ближе поверхность, тем стабильней работала система, используя твердый слой планетной оболочки как опору и отражатель. Корделия судорожно выглядывала место посадки. Почему она не согласилась на точечные вырубки? Природу жалела, не хотела вмешиваться в экосистему планеты. Вот получай теперь от природы.

— Держи штурвал, скорость катастрофически падает, — услышала она голос Мартина.

— А я что, по-твоему, делаю? Грибы эдемские собираю?

Флайер скользнул брюхом по заснеженным кронам. Противный дерущий нервы скрежет. «Кошка» упиралась всеми четырьмя гравилапами, не позволяя машине клюнуть носом. Левое крыло уперлось в особо густую древесную крону. Флайер развернуло. Он начал провалиться, обдирая крыльями подмороженные стволы, потом перекосился, зацепился хвостовым стабилизатором, повис, сполз и наконец замер. Растревоженные деревья заплевали зеркальные стекла снегом.

Корделия приоткрыла один глаз.

«Летающим средствам, что пассажирским лайнерам, что флайерам, со мной явно не везет. Закономерность», — подумала она.

— Почему она не звонит? Креветка, ты ничего не напутал?

— Не напутал.

— Тогда какого…?

— Откуда я знаю? Сознание потеряла.

— Координаты есть?

— Есть. А толку? Без кода периметр не откроется.

— А взломать? Ты же типа гений. Давай, шевели мозгами.

— Там искин седьмого уровня. И чертов кибер. Думаешь, я не пробовал? Код периметра меняется каждые сутки. После того покушения она стала осторожней. Если мы туда сунемся без опознавательных знаков, нас дрон собьет.

— А если она… ну в общем, уже того? Это п@@%ец, если того. Потому что нас тогда тоже… того.

— Заткнись, Хряк. Запроси МЧС.

— Может, по другой линии?

— Черт! У нее комм!

* * *

Первым движением, маневром, броском — схватить видеофон и позвонить в службу спасения. Трезвый, оправданный логикой и рассудком, единственно верный шаг. Она потерпела крушение, совершила вынужденную посадку в заснеженной, утыканной мерзлыми деревьями пустыне. Что может чувствовать при подобных обстоятельствах одинокая, слабая женщина, запертая в скорлупе остывающего флайера? Ужас. Свою ничтожность и уязвимость. Она сейчас в этом лесу как сорвавшийся с обшивки корабля космолетчик, забывший закрепить страховку и уносимый безжалостным инерционным ускорением в космос. Тут работают только инстинкты, первобытные, примитивные импульсы — спасаться, бежать. Или вопить.

Только на морозе крик получится жалким. Мелькнет облачком пара и выпадет росой в ожидающую его белую глазурь, куда и сам человек, наоравшись, скоро провалится под равнодушное шуршание морозных песчинок, чтобы еще некоторое время пожить, скорчившись и выдыхая, а затем безмятежно уснуть, постепенно синея и кристаллизуясь.

Корделия несколько минут прислушивалась к обрушившейся тишине. Эта тишина падала такими же огромными мягкими комьями, какими с потревоженных деревьев сыпался снег. Приборная панель погасла. Едва слышно поскрипывая и постанывая, все еще укладывался и размещался в снежной купели продолговатый корпус флайера. До черноты не стемнело. Снег исходил отраженным звездным светом, заливая кабину далеким солнечным присутствием.

Корделия еще какое-то время не шевелилась. Мысленно провела ревизию тела, его целостность и дееспособность, обвела контуром внимания. Боли она не чувствовала. Ничего не сломано, не ушиблено. Легкий дискомфорт в левом подреберье, но это от впившегося в тело ремня безопасности. Флайер сполз на левый бок и она зависла в схожем положении. Сейчас она отстегнет ремень и станет легче. Дотянется до «бардачка», извлечет видеофон и наберет номер службы спасения.

Ремень отстегнулся легко. Его не заклинило и не перекосило. Правда, теперь она свалилась на дверцу. И до «бардачка» не так просто дотянуться, но если она постарается и для начала распутает собственные руки и ноги…

На запястье завибрировал комм. Замигал тревожно и призывно. Корделия уставилась на него в некотором недоумении. Как же она могла забыть? Прибор скорее напоминал массивное украшение, чем средство связи. Корделия им не пользовалась. У нее под рукой всегда был видеофон. А комм ей, по большому счету, не нужен. Мартин убегать не планировал, с «поводка» она его отпустила, хотя он и не настаивал, а при необходимости, если бегемотик отправлялся на поиски приключений, на «поводке» его держала «Жанет», чьи полномочия теперь распространялись до самых границ владений Трастамара. Девайс, оживший на руке, Корделию заставил надеть Мартин, аргументировав свою настойчивость тем, что «Жанет» связывается с хозяйкой через приемное устройство флайера, а прямого канала у нее нет.

— Но есть же видеофон! — возразила Корделия. — Он работает через спутник. Я могу позвонить откуда угодно, даже с Северного полюса.

— Он может сломаться, — ответил неумолимый киборг.

Корделии комм не нравился — не только потому, что был громоздким и напоминал безвкусное купеческое украшение, но еще и потому, что приходился братом-близнецом тому комму, что некогда содержал в себе «капсулу с ядом». Тот, первый, раздавленный, покореженный, Мартин похоронил где-то в лесу. А этот, второй, так и остался в своем упаковочном гнездышке с опознавательным логотипом федеральной СБ. Еще одно печальное напоминание. Эти два комма были подарены ей погибшим Ордынцевым.

О комме, оказывается, все это время помнил Мартин — о возможностях "браслета", о его локационной независимости. Он принес прибор после четвертого отрицательного ответа. И Корделия смирилась. Не стала делать его еще более несчастным.

И вот комм ожил, замигал, завибрировал. Странно, что этого не произошло сразу после вынужденной посадки. Она уже с четверть часа находится в этой снежной купели. Вероятно, комм не сразу настроился. Теперь далекий сигнал, пройдя по невидимым волновым сетям, нашел висящий на геостационарной орбите ретранслятор, тот отбил сигнал, как теннисный мяч, и направил к далекой пульсирующей точке на лидаре искина. Корделия коснулась сенсора приема.

— Повреждения? — услышала она ровный, слегка жестковатый голос Мартина.

Как заговорил бегемотик! Совсем взрослым стал.

— Тебе как? В процентах? Или в десятичных дробях?

— Не шути, — снова одернул ее Мартин.

— Приказ принят к исполнению. Да нет повреждений. Возможно, пара синяков. «Кошка» сработала безупречно. Если бы не деревья, посадила бы флайер точно на брюхо. Но из-за деревьев он завалился на бок. Так что мне слегка неудобно. Ноги выше головы.

— Я приеду.

— Зачем? Я позвоню в службу спасения. Дам им свои координаты, и они привезут меня на своем флайере. Зачем-то я же плачу налоги.

— Не звони в службу.

— Почему? — Она удивилась такой категоричности. — Ты сомневаешься в их квалификации? Напрасно. Служба спасения так же под надзором губернатора и действует весьма эффективно. Им даже не придется меня искать. Они меня запеленгуют и…

— Нет! — отрезал Мартин. — Я не сомневаюсь в их квалификации. Я сомневаюсь в твоем видеофоне.

— А с ним то что не так?

— Я не совсем уверен… Мне показалось, но когда ты последний раз мне с него звонила… когда прибыла в Перигор, что сигнал не совсем чистый, он как будто раздваивался, как будто отклонялся на дополнительный приемник.

— Постой, постой, ты что же… хочешь сказать, что меня… прослушивают? Здесь, на Геральдике? Кому это может понадобиться? Я же не веду по нему никаких деловых переговоров. Эта игрушка чисто для болтовни.

— Болтовня тоже кому-то может быть интересна.

Корделия помолчала.

— Мартин, а ты не заигрался?

— Твой флайер самым необъяснимым образом вышел из строя, — напомнил киборг. — Сейчас ты позвонишь в службу спасения, дашь свои координаты и деактивируешь периметр, чтобы флайер спасателей мог беспрепятственно пересечь границу. Ты абсолютно уверена, что эти координаты услышит только оператор службы и только их флайер ими воспользуется?

Корделия задумалась. Как и все резиденты Геральдики, она слишком полагалась на обособленность планеты, на дотошную процедуру допуска и многочисленные верификации прибывающих. Чужие на планету не допускались. А после бесчинств, учиненных ловцами «DEX-company» в поместье Монмутов, губернатор Гонди вообще отказывал в гостевом разрешении, а всем подающим заявки приглашающим рекомендовал встречаться с друзьями и любовниками на нейтральных планетах. Да и для прибывающих пассажирских лайнеров правила ужесточили. В космопорте Лютеции транзитных пассажиров не выпускали из здания. Да, та история наделала много шума.

Правда, Генри Монмут о затеянном скандале быстро пожалел, так как в его адрес полетело больше ругательств, чем сочувственных вздохов. Но факт остается фактом — доступ на Геральдику теперь строго ограничен.

Однако если принять это за аксиому, то вывод напрашивается неутешительный — ее видеофон прослушивает кто-то из резидентов, из тех, кому приглашений, разрешений и согласований не требуется. Но кто это может быть? Кто-то из Совета пэров? Из благородного собрания? Из администрации регента? Почему сейчас? Почему не пять лет назад? Или Мартин увлекся конспирологией?

Она все еще колебалась. Звонок в службу спасения избавлял ее от заточения в остывающем флайере. Но Мартин прав — ей придется деактивировать периметр. И здесь в лесу она совершенно беспомощна. Корделия повертела видеофон в руках. Он тоже работал через орбитальный ретранслятор, и на смену локации ослаблением сигнала не реагировал. Позвонить она в любом случае успеет. В запасе у нее не менее восьми часов — флайер хорошо теплоизолирован, замерзнуть насмерть ей не грозит, даже несмотря на то, что двигатели не включаются. Что же с ними такое?

— Хорошо, — приняла решение Корделия, — я не буду звонить. Тогда как ты собираешься меня отсюда вытаскивать? Второго флайера у нас нет. Одолжишь у Монмутов?

— Я приеду на грависанях.

— Мартин, это двести километров. Ночью. В мороз. И двести обратно.

— Я привезу тебе комбинезон с термозащитой. И у грависаней есть силовое поле. Оно защищает от ветра. И потом… я все-таки киборг.

— Вот это меня больше всего и пугает.

— Я выезжаю. Держись.

— Да что мне сделается? Я еще нескоро замерзну.

Через полчаса она пожалела о своем согласии. Ей предстояло провести в остывающей аэромашине не менее трех часов или даже четырех. Грависани развивают скорость до ста километров в час. Но Мартину предстоит ехать не по укатанной зимней дороге, а по снежной целине, петлять среди деревьев, пересекать овраги и замерзшие ручьи. Грависани, конечно, чутко реагируют на кривизну и непостоянство поверхности, сглаживая выступы и провалы за счет мощной гравиподушки, но это не избавляет от опасных неожиданностей. К тому же Мартин еще не ездил так далеко один. Он не раз предпринимал свои вылазки, но не удалялся от дома более, чем на десять километров.

Одно утешает — Мартин не может заблудиться. Система в любой точке планеты определит его локацию и проложит маршрут до заданного места назначения. А в данном случае он и вовсе идет по пеленгу, время от времени посылая запрос на ее собственный комм. К тому же пусть бегемотик почувствует себя… главным. Ему так хочется что-то совершить, принять судьбоносное решение, взять на себя ответственность. Он так долго был чьей-то игрушкой.

Корделия попыталась устроиться поудобней. Выпавшее ей время вполне возможно провести с пользой, если не заострять внимание на пугающих обстоятельствах. В подобной ситуации очень легко запаниковать. Она совершенно одна, в упавшем флайере, ночью, в мороз. Если достаточно глубоко проникнуться этой мыслью, дать ей разрастись, задействовать воображение, подпитать его всеми известными историями, заглянуть в ближайшее будущее (Мартин не приехал, флайер остыл), то вполне ожидаем истерический срыв. Ей тогда предписано беззвучно рыдать, биться в сверхпрочные стекла, заламывать руки, а потом впасть в спасительную прострацию.

Но с ней ничего подобного не происходило. Она почти неправдоподобно спокойна. Ей даже нравится эта внезапная уединенность, изолированность. Осознание того, что вокруг на многие километры нет ни одной живой души, человеческой души, настраивало на какой-то торжественный, философский лад. Она будто даосский монах в снежной гималайской пещере, погруженный в медитацию.

Привыкнув к тишине, Корделия обнаружила, что первое впечатление было обманчивым. Нет никакой тишины. Ночной зимний лес полон таинственных, завораживающих звуков, совершенно неуловимых для уха, отравленного городским шумом. Корделия услышала, как треснула ветка, как где-то осыпался снег, как хищная лесная птица захлопала крыльями, и как ее крошечная неосторожная добыча жалобно пискнула.

Упавший на лобовое стекло снег слегка подтаял и сполз, позволяя видеть мутные, скользящие тени. Щетинистые волки, как и медведи, впали в зимнюю спячку, но в лесу были и другие не менее опасные хищники, аналоги земных лис, соболей и куниц. Все они были крупнее, агрессивней, прожорливей своих собратьев по эволюции. Их длинные, гибкие тела двигались с невероятной грацией, и так же невероятно они были красивы. Мех этих хищников стоил очень дорого и вывозился с планеты, как и древесина, по строго оговоренным квотам. На самой Корделии была длинная шуба из меха серебристого соболя. На Геральдике такая вещь была не роскошью, а жизненной необходимостью. Сейчас эта шуба пришлась очень кстати. Корделия в нее закуталась и погрузилась в невеселые мысли.

Ей все больше казалось, что Мартин в своей параноидальной настойчивости не так уж и неправ. Верхом легкомыслия было бы уверовать в окончательную победу после консервации «DEX-company». Приобретение контрольного пакета и проведение через Парламент закона о разумных киборгах, установление их статуса, определение их гражданских прав, выплата компенсации вовсе не победоносное окончание войны, а скорее переход этой войны в новую фазу — партизанскую и юридическую. Враги открыто уже не действуют. Они рассыпались по лесам, роют блиндажи и ставят растяжки. Вынашивают планы мести и плетут интриги. И успокоятся они не скоро, если вообще успокоятся. Месть, как известно, это блюдо, которое подают холодным. Жаждущие реванша могут ждать своего часа годами.

Она слишком многим перешла дорогу. А тут еще Мартин. С тех пор, как в одном из популярных таблоидов ее, владелицу холдинга и скандальной киберкорпорации, назвали хозяйкой уникального разумного киборга, цена Мартина утроилась. Он стал вожделенным призом для космических джентльменов удачи, антидексистов, декс-хантеров, террористов и повстанцев всех мастей, усмотревших в похищении возможность заработать на революцию.

Казалось бы, что может быть проще? Похитить киборга и запросить с сумасшедшей богатой дамочки выкуп. Если она ради своего киберналожника (а кем он еще может быть?) целую корпорацию разворотила, то ради его драгоценной шкуры и прочих мест, не раздумывая, поделится капиталами. А то и другой покупатель найдется. Киборг-то единственный в своем роде. Полноценный симбиоз мозга и процессора. Воплощенная мечта многих поколений биоинженеров и кибернетиков. Можно сказать, сверхчеловек.

Все прочие разумные киборги обрели свою личность в результате ошибки, брака, сбоя, случайности, а Мартин был создан целенаправленно. Ему не нужны никакие дополнительные настройки, переустановки и процедуры. Он полноценная личность да еще с кибернетическими наворотами. Немало нашлось бы таких, кто пожелал бы приобрести те же навороты, те же быстроту, ловкость, силу, выносливость, живучесть.

Станислав Федотович как-то упоминал об «улучшениях» Джонсона. Будто тому имплантировали детектор и систему самоуничтожения. Джонсон умер как киборг, по приказу босса. Следовательно, в отделе разработок «DEX-company» уже начались опыты на людях. Ох, какой же это опасный джинн! Немало найдется желающих вот таким вот образом "улучшиться". Корделии докладывали, что на эту тему нашлись кое-какие записи, дневники, отчеты, но все, что касалось уже проведенных экспериментов, было уничтожено прежде, чем до информации добрались сотрудники ОЗК.

А если охотятся не на нее? Ей каким-то образом испортили флайер, испортили осторожно, так, чтобы она не погибла, а совершила вынужденную посадку. Она падает посреди леса, в дикой местности, и что она делает в первую очередь? Разумеется, звонит в службу спасения. Чтобы транспорт спасателей прибыл на место, ей придется отключить периметр, снять запрет на пересечение границы ее владений любыми транспортными средствами. Перенастраивать искин на катер службы она, паникуя, вряд ли додумается. Она, конечно, будет орать в трубку: «Спасите!» Этот ее разговор со службой кто-то перехватывает и, пользуясь тем, что периметр деактивирован, летит на всех парах к ее дому, где остался Мартин. Мартин, конечно, не простой человек, которому достаточно набросить мешок на голову. Он — киборг модели DEX-6, а теперь еще и с боевой программой. Но если у этих людей хватило изобретательности разыграть такую сложную комбинацию с флайером и периметром, то ее хватит и на его киберспособности. У них наверняка есть блокатор. Спасенную из лесного, снежного плена Корделию будет ждать пустой, вымороженный дом. Посреди импровизированной гостиной — аккуратно сложенная футболка, планшет с набором любимых головоломок и записка с требованием выкупа.

А потом они пришлют видеозапись…

Перед самым отлетом на Геральдику они с Мартином провели несколько дней на Новой Москве. Сказалось ее бегство из больницы. Пришлось даже побывать в местном госпитале. Затем Ренди посадил ее под домашний арест, взяв с Мартина слово, что он не выпустит свою хозяйку из дома, пока от врачей не придет официальное разрешение.

Через три дня позвонила Кира из своего офиса на Земле и каким-то тусклым, виноватым голосом сообщила, что во время работы в архивах «DEX-company» они кое-что нашли. Кое-что, касающееся Мартина, и что ей наверное лучше на это взглянуть, чтобы решить, как поступить с обнаруженным материалом. Из штаб-квартиры холдинга за ней прислали флайер с охранником и пилотом. Мартин, после долгих уговоров и объяснений, ее отпустил.

Обнаруженные видеозаписи были обрывочны, бессистемны. Видимо, остатки того, что не успели уничтожить. Кира была непривычно молчалива и даже растеряна. Веки у нее покраснели и припухли. Когда Корделия спросила, не больна ли она, та смущенно отвела глаза и Корделия догадалась, что Кира плакала. На обнаруженных видеозаписях был ее отец, Александр Гибульский, и те эксперименты, в которых он принимал участие. В отделе секретных разработок велась запись того, что делали с изловленными сорванными «шестерками». К счастью, это были жалкие обрезки. Потому что просмотреть такой ролик в полном объеме у человека, даже такого подготовленного, как Кира, да и Корделия не из башни слоновой кости спустилась, выдержки вряд ли бы хватило. В одном таком видеофайле обнаружился Мартин.

В том же архиве хранились все записи, присылаемые из научного центра у 16 Лебедя. И все они были также поспешно уничтожены. Но Корделии хватило трех сохранившихся минут.

Эти три минуты оказались сравнимы с вечностью. Корделия, оглушенная, потом еще долго сидела перед свернутым вирт-окном. Сначала она хотела стереть файл безвозвратно. Потому передумала. Нет, она его заархивирует, запаролит и будет хранить как напоминание. Если вдруг, через какое-то время, ее одолеют сомнения, если она вдруг начнет сожалеть о содеянном, ей достаточно будет пересмотреть этот ролик. Всего лишь три минуты из четырех долгих лет.

Она попросила пилота припарковаться у кофейни Тиффани, самой дорогой и престижной кондитерской в административном центре Новой Москвы. Выставленные в витрине высокохудожественные изделия из сахарной глазури, воздушного крема, орехов, коржей, кокосовой стружки, миндальной пудры, шоколадной крошки, фигурок из марципана и сахарной мастики у любого другого посетителя вызвали бы восторг, но не у Корделии, которой внезапно стало стыдно. Вот этим куском бисквита в сахарных кружевах она намеревается искупить переведенное в пиксели страдание.

Торт она все-таки купила, самый дорогой, огромный, и привезла домой. По дороге судорожно изобретала причину своей внезапной углеводной щедрости и душевной нестабильности. Потому что сказать правду было немыслимо.

Причину изобрести не удалось. Корделия с минуту стояла перед дверью, уже ничего не пытаясь придумать, а лишь подгоняя свое лицо под объяснимые эмоции. Усталость, раздражение, головная боль.

Мартин сам открыл дверь, взял из рук торт и унес на кухню. Потом вернулся. Она так и стояла в обширной прихожей своей новомосковской квартиры. Мартин, встревоженный, приблизился, заглянул ей в лицо. Все-таки он обещал Ренди Кларку, что присмотрит за ней, не позволит в очередной раз нарушить все врачебные предписания. Корделия ответила ему робким, виноватым взглядом. Она боялась, что он каким-то образом сможет прочитать ее мысли. Что-то он все-таки понимал, что-то слышал. Ее вину… Шагнув навстречу, они обнялись, как тогда, на Короне, и долго молчали, сберегая хрупкое присутствие друг друга. Сколько прошло времени, она не знала. Может быть минута, а может быть, час.

Потом Мартин сказал:

— Пойдем пить чай.

— Пойдем, — ответила она.

За чаем они болтали о чем-то незначительном и веселом.

Нет, она скорее умрет, чем позволит превратить его в заложника.

Возможно, в тишине и неподвижности Корделия, невзирая на обстоятельства, все-таки задремала и не заметила, как время свернулось в испещренную минутами ленту, потому что когда она в очередной раз посмотрела в темные промоины стекол, вдали, между деревьями, мелькнули фары грависаней.

Валентин Скуратов по прозвищу «Лаврентий», шеф службы безопасности «DEX-company», отправленный в отставку по причине консервации последней, шагнул к стойке бара и указал на одну из бутылок с золотисто-янтарным содержимым. Предполагалось, что именно этот фрагмент спектра отражает один из старинных сортов шотландского Famous Grouse.

— Эй, Клешня, плесни-ка мне на два пальца. И лед не забудь.

Однорукий бармен, до появления клиента занятый привычным умащением стойки пролитым пивом, поспешил исполнить заказ. Он знал этого ценителя скотча. И знал, на что этот ценитель способен, если он, Клешня, не поторопится или попытается разбавить благородный напиток местной паленкой. Настоящий шотландский скотч, произведенный на Земле, давно стал антикварной редкостью, и позволить себе эту роскошь мог только очень состоятельный посетитель, привилегированный или очень опасный. Всем прочим любителям выпить приходилось довольствоваться пивом или дешевой пародией на продукт шотландских вискикурен.

К счастью, та бутылка, на которую указал посетитель, оказалась из подлинных, выставленных скорее для красоты и престижа, чем для услаждения страждущих. Но Клешня и не думал возражать. Откуда-то из-под стойки он извлек еще одну редкость — чистый стакан. Бросил в него два кубика льда и залил указанным количеством золотисто-янтарного напитка. Скуратов сделал глоток. Клешня непроизвольно зажмурился. «Сука, Метанол, убью, если обманул. Обещал же…»

Клиент удовлетворенно хмыкнул. И почти дружески кивнул однорукому. Клешня выдохнул. Скуратов взял свой заказ и отошел к дальнему столику.

В баре было сумрачно и тоскливо. Посетителей немного. И все такие же молчаливые, задумчивые, сосредоточенные над растаявшим льдом и пустыми стаканами.

«Лаврентий» торчал на Джек-поте уже вторую неделю. Ему было скучно. Он с привычной подозрительностью отслеживал прибывающих, бросал завистливые взгляды на покидающих и произносил что-то невразумительное, если кто-то задавал ему вопрос о цели его пребывания. Никакой особой необходимости оставаться здесь у него не было. В розыск его никто не объявлял.

Скуратов уже давно, сразу после штурма Маяка, перешел в разряд граждан добропорядочных и законопослушных. Его работа на «DEX-company» в качестве шефа СБ формально преступного подтекста не имела. Каждая уважающая себя фирма обзаводилась собственной службой, и у каждой такой службы был начальник — бывший военный, вышедший в отставку полицейский или специальный агент. «DEX-company» не являлась исключением. Ее службы безопасности возглавлял бывший особист.

Валентин Скуратов служил в том же подразделении, где некогда начал и внезапно завершил свою карьеру Сергей Волков, ставший впоследствии главой пиратского синдиката, известным как Ржавый Волк. Когда Волков, еще будучи офицером, решил сменить род деятельности, Скуратов последовал за ним. Его служебные обязанности почти не изменились: он все так же заведовал особым отделом — выслеживал «крыс», вычислял засланных казачков, вылавливал шпионов. После Маяка и мнимой гибели Ржавого Волка Валентин некоторое время пребывал не у дел, скрываясь на Джек-Поте и подумывая над предложением Айзека, задумавшего также обзавестись собственной службой безопасности. «Такой разумный и опытный человек не должен растрачивать свое время на сожаления. А у меня так много огорчений и так много неблагодарных, желающих разлучить меня с моим имуществом…» Предложенная Айзеком зарплата вполне соответствовала квалификации бывшего контрразведчика, и он уже склонялся к подписанию контракта, как вдруг на Джек-Пот прибыл ушлый молодой адвокат и передал Скуратову привет от некого Найджела Бозгурда, финансиста. Это имя ничего Скуратову не говорило, но вместе с приветом адвокат передал ему запечатанный пластиковый конверт, в котором обнаружился гвоздь и визитная карточка со строкой из детского стишка «… но, увы, лесные звери не стучатся в эти двери». Скуратов сразу все понял. Ржавый Волк его не забыл и дал о себе знать, как только появилась такая возможность. Вскоре последовало уже официальное приглашение на работу в «DEX-company».

Последующие пять лет Валентин охарактеризовал бы как пик своей карьеры. Подхваченные в падении акции компании взлетели на недосягаемую высоту. Все эти недоразумения с шестой моделью удачно разрешились — брак был устранен, сама модель получила несколько модификаций и продавалась весьма успешно. Начался серийный выпуск седьмой модели, уже без программных глюков и срывов. С армией Федерации корпорация заключила множество выгодных контрактов. Деньги текли рекой. Правда, время от времени вылезал все тот же программный брак — «шестерок» срывало, но и с этим корпорация успешно боролась, избегая шума и внимания прессы. Негласно распространялись рекомендации для киборговладельцев: «В случае малейшего сбоя, неподчинения, замедления, нарушения приказа, неадекватности поведения обращаться в ближайший филиал «DEX-company». Неисправный киборг подлежит обмену и утилизации. Компания гарантирует возмещение ущерба».

Под руководством Скуратова был организован новый отдел — шестнадцатый. Официально он именовался «ОЧП» — Отдел Чрезвычайных Происшествий, но в просторечии его именовали отделом «очистки», а начальника отдела кто-то даже обозвал Шариковым. Самого Скуратова за глаза называли «Лаврентием». Скуратов морщился, но не возражал. Это прозвище дал ему сам Ржавый Волк. Уже откровенно насмешничая, Волков предлагал даже выправить новый документ с этим именем. Все равно же под настоящими именами они не живут. Но Скуратов отказался. Его нынешнее имя уже содержало историческую примету, и цеплять к новой должности еще одну, более увесистую и узнаваемую, ему не улыбалось. К тому же это сравнение ему не нравилось. Он всего лишь выполняет свою работу, а если, по необходимости, ему приходится действовать жестко, так это опять же по служебе, а вовсе не из болезненного пристрастия. Он же не Джонсон-Левитский, отморозок, движимый едва ли не потребностью убивать, получающий экстатическое удовольствие от преследования и мучительства жертвы. Левитский в своем деле был хорош (Скуратов сам его отыскал и нанял), но по вине этих своих наклонностей провалил свое задание на Геральдике, что в конце концов и привело к краху корпорации.

Скуратов сделал очередной глоток.

Нет, провал Джонсона на Геральдике — это завершающий аккорд, это финал, а началось все гораздо раньше. Сначала был этот умник Гибульский. Совесть у него, видите ли, взыграла. Все они, эти яйцеголовые, одинаковые — сначала изобретают бомбу, а затем произносят пламенные речи, требуя эту бомбу запретить. Вот и Гибульский туда же. Сначала разработал новый тип процессора, запустил в серию шестую модель, а затем подался в апологеты гражданских прав и свобод. У этих киберкукол, видите ли, зарождается личность, они обретают волю, эмоции и потребности. Следовательно, их уже нельзя продавать и покупать. Они уже люди. А сам в это же время выращивал на заброшенной станции в созвездии Ориона своего супермальчика — полноценную личность с кибернетической составляющей. Зачем, спрашивается, выращивал, если уже осознал саму преступность замысла?

Осознал, но не отказался. Во что бы то ни стало решил довести свои исследования до конца. Явить миру свою гениальность. Вот они — ученые. Сначала ничуть не гнушаются грантами от преступной власти, а затем возмущаются преступлениями этой власти и кусают кормящую их руку.

Этот секретный проект Гибульского финансировала корпорация. И курировал его сам Ржавый Волк, то есть, Найджел Бозгурд, тогда еще не председатель, а один из членов совета директоров. И Гибульский это знал, но предпочитал верить в байку, что вырастить такого уникального киборга ему удалось лишь на средства родителей погибшего на Хроносе парня и собственные сбережения. Люди так легко верят в собственную непричастность к преступлениям и так легко заглатывают наживку самооправданий.

А потом Гибульский начал угрожать. После того как Ржавый Волк намекнул, что созданный им киборг на самом деле собственность корпорации и отдать это единственное в своем роде существо родителям никто ему не позволит, он устроил скандал. А как он думал? Это же научное достижение галактического масштаба! Тот самый пресловутый сверхчеловек, совмещающий в себе как искусственный, так и человеческий интеллект, уникум, над созданием которого билось не одно поколение ученых. Идеальный суперсолдат, супершпион, супердиверсант, суперубийца, супертелохранитель. Не тупая органическая машина, требующая пошаговых инструкций, а самостоятельно, творчески мыслящая, с мгновенным доступом к терабайтам информации, сверхбыстрая и сверхживучая. Это же начало новой эры, следующий виток эволюции. И оседлать этот виток, возглавить его, запустить — шанс выпал именно «DEX-company».

Киборги линейки «Совершенство» — сверхлюди со встроенным блоком подчинения. А какие побочные перспективы! В сфере медицины, трансплантологии, биоинженерии, генетики, ювенологии. И в обретении бессмертия. Да, да, бессмертия.

То, что сделал Гибульский, закачав оцифрованные воспоминания на мозговой имплантат, только первый шаг. Работы над оцифровкой человеческого сознания идут уже давно. Чувства, надежды, мечты, талант, профессиональный опыт, воспоминания, черты характера, привычки, даже извращения будут обращены в единицы информации, записаны двоичным кодом и уложены в файлы на инфокристаллах. А кому будут перекачаны эти файлы после естественной смерти их владельца? Правильно, клону с мозговым имплантатом.

Они однажды с Сергеем это обсуждали. Вскоре после того, как стало известно, что эксперимент Гибульского удался, они сидели в рабочем кабинете Волкова, защищенном от подслушивания, курили сигары, пили шотландский виски тридцатилетней выдержки и строили планы. Сергей уже тогда подумывал, а не вырастить ли себе такого клона с киберсоставляющей. Но не пробуждать, а хранить в криостазе, дожидаясь успеха нейропрограммистов. Ослепительная перспектива! А сколько за такого киборга заплатят шейхи с Нового Эр-Рияда или банкиры с Нового Уолл-стрит, все эти Ван дер Бильды, Морганы, Рокфеллеры, Рифенштали. Еще есть эти снобы с Геральдики — Виндзоры или Гогенцоллерны.

Скуратов снова сделал глоток. Если бы Сергей не встретил эту заносчивую стерву, Корделию Трастамара, катастрофы можно было бы избежать. Черт бы с ним, с Гибульским… Джонсон на самом деле не получал приказа его ликвидировать. Он должен был Гибульского напугать, проучить и обыскать. Задачей «ликвидатора» было найти отчет, который знаменитый кибернетик грозился опубликовать. Но Джонсон, отморозок, перестарался. И сослался на нечеткий приказ. Ему приказали нейтрализовать угрозу, вот он и нейтрализовал. Киборг, мать его…

Скуратов с самого начала был против прямого запугивания. Таких ученых, как Гибульский, надо беречь, холить и лелеять. К ним подход нужен. Дипломатия. Он пытался предупредить Сергея, остановить, но тот уже завелся. Характер показал. А Джонсон добавил.

Сначала катастрофа не казалась настолько масштабной. У Гибульского был последователь — Грэг Пирсон. Казалось, что тот легко заполнит пробелы в технологических протоколах. Но не тут-то было. Гибульский далеко не ко всем открытиям и находкам допускал ученика. Дозировка и сочетание нейростимуляторов, которые использовал Гибульский, подводя мозг клона к максимальной интеллектуальной мощности, методика «сварки» синапсов и наношины процессора канули в небытие вместе с их автором. Пришлось потратить несколько лет на то, чтобы разгадать все эти секреты. Ржавый Волк уже праздновал победу — Пирсону удалось создать жизнеспособную копию разумного клона. Бывший глава преступного синдиката уже видел себя повелителем Галактики, Президентом, Императором. И, возможно, достиг бы своей цели, если бы… Если бы на одном из бизнес-ланчей в здании Всемирной торговой ассоциации не встретил Корделию Трастамара.

Эта высокомерная сука чем-то его зацепила. Нет, дело тут не в ее небесной красоте. В модельных красавицах у владельца огромной корпорации недостатка не было. В этой женщине Волков усмотрел нечто родственное, равное ему по силе, соперника с той же дерзостью, упорством, деловой хваткой. Увидел в ней свое отражение — волчицу. Вот какая женщина ему нужна, чтобы осуществить задуманное.

Ему нужна не красивая безмозглая кукла, мало чем отличающаяся от продукции его компании, а умная, хладнокровная, расчетливая союзница, к тому же владеющая собственным рейтинговым голоканалом с безупречной репутацией. Немалым преимуществом этой союзницы являлось ее происхождение — она была родом с Геральдики. Возможно, это последнее и сыграло решающую роль. У таких, как Сергей Волков, увидевших свет в шахтерском поселке на заброшенном планетоиде, взрослевших под пьяные окрики отцов и плач матерей, учившихся жизни в подростковых бандах, а затем в исправительных учреждениях, освоивших владение силовым кастетом раньше, чем букварь, аристократическое происхождение всегда вызывало благоговение.

Скуратов знал, что его шеф тайно лелеет мечту приобщиться к высшей касте, стать рукопожатным. Он мечтал, чтобы его, дезертира, пирата, наркоторговца, контрабандиста, эти «высшие существа» признали бы за своего. Чтобы не воротили от него свои аристократические носы. В конце концов, их носы устроены точна так же прозаично, как и его — нос пирата.

Когда у фуршетного стола возникла Корделия с крошечной тарелочкой в руках, у Волкова немедленно возник план. Вот он — его пропуск в высшее общество. Корделия — вдова, ей уже за сорок, внешности заурядной, да и происхождение с изъяном (родилась вне брака). Самая подходящая кандидатура. К дочурке каких-нибудь Виндзоров или Романовых вульгарного нувориша Бозгурда вряд ли подпустят. А Корделия — женщина самостоятельная. Честолюбивая и здравомыслящая.

Лаврентию Корделия не понравилась. Совершенно бездоказательно, на уровне инстинктов. Слово «интуиция» он не любил. Он не смог бы привести в качестве аргумента ни единого факта. Потому и предотвратить не смог. В нем говорил его опыт контрразведчика. Чутье зверя, не единожды уходившего от погони.

И, как показало ближайшее будущее, это чутье зверя не подвело.

Корделия Трастамара опровергла все касающиеся женщин стереотипы. Не польстилась ни на деньги, ни на мужское обаяние. И не испугалась.

Волков никак не мог смириться с поражением. Она уже привлекала его не как женщина, а как запертый сейф, космический транспортник с драгоценным грузом. Скуратов его снова предупреждал, отговаривал. Приводил множество примеров из собственного прошлого, из прошлого сослуживцев, из несчастий дальних и близких родственников. Даже напомнил Волку про библейскую Далилу. «Женщина на корабле — к беде», твердил он. А уж тем более такая женщина.

Корделия Трастамара с момента гибели «Посейдона» несла в себе какое-то неведомое проклятие. Вокруг нее гибли люди, но она сама каким-то необъяснимым, почти магическим маневром оставалась невредима. Мобильная группа журналистов на Шебе, террористы на Новой Земле, наркокартель на Лире. И еще множество малоизвестных смертей и несчастий. Она — будто блуждающий астероид на оживленной космической трассе. Лучше уйти с орбиты этого астероида.

Но Сергей был слишком упрям, слишком самонадеян. Отступить перед женщиной ему не позволяло самолюбие. Да его на смех поднимут, если он признается в своем поражении! Нет, он подманит ее по-другому. А если это не сработает, тогда останутся только крайние меры, из пиратского арсенала. Но идти на них ему не хотелось. Он же только только приобрел репутацию солидного, надежного бизнесмена. И вновь этой репутацией рисковать…

Волков решил показать Корделии того разумного киборга. Какое безрассудство! Какая глупость! Как же Скуратов его отговаривал, как же просил, предупреждал. Допускать владелицу медиахолдинга в святая святых! Допускать к самой опасной тайне корпорации! Но Волков все еще верил в то, что сможет ее ослепить, поразить перспективой безграничной власти.

Мина прилетела с другой стороны — Корделия не устроила скандальную пресс-конференцию с разоблачением. Она поступила проще — подкупила Лобина (Интересно, сколько она ему заплатила? Сто тысяч? Двести? Сумма должна быть впечатляющей, чтобы этот слизняк одолел свой страх. Когда-нибудь он, Скуратов, его найдет, этого перебежчика, этого забившегося в щель скунса, и в полной мере оправдает данное ему прозвище «Лаврентий») и украла киборга.

Потом все сдвинулось, покатилось, подобно лавине с горного склона, — пожар в инкубационном центре, гибель всех клонов линейки «Совершенство», смерть Пирсона, утрата доступа к результатам экспериментов, неудача Джонсона на Геральдике. Валентин советовал отступить, переждать. Позволить Корделии увериться в своей безопасности. Тем более что сама владелица холдинга никаких сенсационных заявлений по-прежнему не делала. Сидела в своем поместье с этим кибером.

И зачем он ей понадобился, эта изломанная кукла, если в ее планы не входило устроить скандал или затеять шантаж? Эту куклу в том секретном исследовательском центре вдоль и поперек перепахали. Его же как только на выживаемость и подчинение не тестировали. Каждая кость по разу, но сломана. Этот кибер давно сдохнуть должен был. А вот ей понадобился. И до сих пор с ним возится. Таскает с собой. Зачем? Не верить же слухам, что он у нее вроде секс-игрушки… Могла бы и получше найти. Хотя… баб этих не поймешь. У них мозг на раскоряку стоит. Даже у самых умных.

А потом объявился этот старшина на своем комичном кораблике! Тот самый старшина-космодесантник, отдавший приказ идти на штурм Маяка. И тоже киборга спер! Нет, даже двух. Первый Максу Уайтеру принадлежал. (Гнилой тип, но Анатолий, брат Волкова, с ним приятельствовал). И киборги те оба сорванные, якобы разумные, на «Совершенство» не тянут, но прецедент создают.

И Джонсон снова облажался. Даже в плен попал, идиот. Тут уж иного выхода не оставалось, только ликвидировать. Скуратов видел видеозапись. Ее сразу же переслали с корвета, еще до катастрофы. И слышал последние слова Ржавого Волка… А потом… потом даже и не объяснишь. Альбатрос? Нет, судьба. Как ему сказала во время одной из встреч эта стерва? «Сам убьешься». Вот он и убился.

А стерва все же устроила медиаскандал — пустила в эфир последнее выступление Бозгурда. И вытащила на свет из норы еще одну киберфанатку — Киру Тиммонс, дочь Гибульского.

Вот тогда Скуратов и получил заказ убрать Корделию. От кого пришел этот заказ, он не знал, но подозревал, что прямиком из Совета Федерации. Корделия им стала мешать.

Никаких имен названо не было. Ему пригрозили немедленным арестом, если он откажется взяться за поручение, указали время аудиенции владелицы холдинга в Совете и прислали координаты тайника, где был спрятан гранатомет. Дальнобойный, диверсионный, с инфракрасной наводкой.

Промахнуться он не мог. Он и не промахнулся.

Флайер упал на крышу торгового центра, но эта стерва… она выжила. Снова выжила. Еще и сделку заключила с кем-то из Совета. Разумеется, стрелок был объявлен в розыск, но Скуратов и большая часть преданных ему людей покинули Землю по заранее купленным документам. Создавалось впечатление, что им намеренно дали уйти. Разыскивали и преследовали только формально. Во всяком случае Скуратов перемещался из одной звездной системы в другую без затруднений. Вероятно, кто-то рассчитывал и в будущем пользоваться его навыками наемного убийцы.

Он мог поселиться где угодно. Средств у него хватало. Мог бы прикупить земельный участок на Аркадии или даже дачу на Новой Вероне или скромно поселиться на Эдеме или даже заняться гостиничным бизнесом на Шии-Ра. Но вместо всего этого великолепия он прозябает здесь, на Джек-Поте, среди неудачников и мелких жуликов, сидит в «Кантине» и пьет контрафактное виски. Впрочем, нет, виски, кажется, аутентичный, из дубовых бочек.

— Мистер Невилл?

Вопрос задал посетитель, вошедший в «Кантину» пару минут назад, задержавшийся у входа, а затем обменявшийся несколькими фразами с барменом. Тот указал на Скуратова. Посетитель двинулся к его столику, но вплотную приближаться не стал.

Рука прыгнула на рукоять бластера. Скуратов еще не привык к своему новому имени. Какой кретин его выбрал? Невилл! Будто он клерк в захолустной конторе.

Скуратов исподлобья глянул на посетителя — щуплого человечка в старомодной шляпе. Стоял этот пришелец в нескольких шагах от занятого бывшим особистом столика, держа руки в карманах. В одном из этих карманов тоже может быть бластер. Здесь, на Джек-Поте, это непременный атрибут, вроде носового платка. Но пускать его в ход без железобетонного аргумента мало кто решится. Беспочвенные разборки, стычки, драки безжалостно пресекались по неписанным законам этой космической Тортуги.

— Я вас не знаю, — произнес Скуратов-Невилл, все еще не выпуская рукоять бластера.

— Я вас тоже, — почти дружелюбно ответствовал щуплый незнакомец, уже приблизившись к столику, — но много о вас слышал. Вы позволите?

Незнакомец выдвинул стул и сел. Приглядевшись, Скуратов понял, что лицо пришельца сглаживает гелевая маска. Кто он? Вербовщик? Провокатор? Посредник? На Скуратова могли выйти либо спецслужбы (не от широты же душевной ему дали возможность покинуть Землю после покушения на Корделию Трастамара), либо старые подельники Ржавого Волка, знавшие бывшего особиста по прежним подвигам. Этот хмырь больше походил на посланника первых. Есть в нем что-то неприятно родственное, издающее гнилостный аромат особого отдела. Скуратов, вероятно, сам бы в такой же манере начал разговор.

— Виски предпочитаете? — продолжал все в том же псевдодружеском ключе незнакомец. — Famous Grousе или Monkey Shoulder?

— Famous Grouse, — проворчал Скуратов.

— Отличный выбор. Я бы и сам не отказался промочить горло, но я предпочитаю Johnnie Walker, а в этой дыре его нет. Впрочем, его и на Земле с трудом сыщешь. Никто не хочет ждать двадцать пять лет, пока напиток созреет и достигнет своего апогея. Все спешат и пьют синтетические подделки. Да и дубов не осталось, чтобы делать из них бочки.

— Что вам надо? — мрачно прервал эту тираду бывший шеф безопасности.

Он не терпел вступительных речей. Тем более, пустых вступительных речей.

Незнакомец усмехнулся.

— Предпочитаете не выпасать быка, а сразу ухватить его за лобные выпуклости?

— Предпочитаю. Не вижу смысла попусту сотрясать воздух.

— Что ж, вполне деловой подход. Мой работодатель оценит. Экономит время и деньги. — Незнакомец помолчал, потом заговорил вновь. — Я знаю, кто вы, господин Невилл. Знаю, что это ваше последнее, самое безобидное, незапятнанное имя. Под ним вы еще не успели ничего совершить. А вот ваши предшествующие имена весьма известны и отмечены громкой славой деяний. Хотите, напомню? Вот, к примеру, ваше последнее громкое дело на Земле…

— Не надо, — прервал его Скуратов. — Я уже понял. Не сомневаюсь, что вы очень хорошо подготовились. Иначе вы бы сюда не прилетели и не явились бы в «Кантину». Вы знаете, кто я, и у вас ко мне какое-то дело. Какое?

— Правильно понимаете, господин Ск… мистер Невилл, у меня к вам дело. Предложение от моего работодателя. Если вы примите это предложение и завершите данное вам поручение успешно, то сможете неплохо заработать, а так же… — Незнакомец снова сделал паузу. —… так же сможете кое-кому отомстить. Вы же хотите отомстить? Ведь так, господин Ск… Невилл?

— Отомстить? Хм… Месть — дело неблагодарное. А подчас бессмысленное и опасное. К тому же кандидатов на мою месть набирается столько, что я при всех своих навыках и способностях и даже при деньгах вашего работодателя вряд ли способен всем воздать по заслугам. Жизни не хватит.

— Так всем мстить и не надо! Моего работодателя интересует единичный случай. И единственный персонаж. Все прочие фигуранты ему безразличны.

— И кто же этот… фигурант?

— Да вы уже пытались свести с ним счеты. Вернее, с ней.

Стакан, уже опустевший, с двумя издыхающими ледяными голышами на дне, дрогнул в руке «мистера Невилла».

— Нет, — сказал он и поставил стакан на стол.

Незнакомец, как видно, ждал подобной реакции. Он не смутился.

— Христианское смирение? — с чуть заметной издевкой осведомился он. — Прощайте ненавидящих вас? Благословляйте проклинающих?

— Не смирение. Благоразумие и осторожность.

— Похвально. Благоразумие — качество ценное, и осторожность не менее полезный атрибут, если только их не обращают… в оправдание.

Теперь усмехнулся Скуратов. Должно было прозвучать слово «трусость». Детская провокация.

— Я предпочитаю быть благоразумным и живым трусом, чем мертвым мстителем.

— А если не мертвым, а живым и богатым?

Скуратов потер подбородок. Он собрался было ответить, что далеко не все в этой жизни измеряется деньгами, как щуплый вербовщик добавил:

— Речь, собственно, не идет о мести буквально. То есть, я не предлагаю вам совершить нечто схожее с тем, что вы пытались предпринять на Земле. Подразумеваемая мною персона интересует моего работодателя косвенно, постольку-поскольку. Ни ее жизнь, ни ее смерть ценности для нас не представляют. С ней вы можете поступать по собственному усмотрению, руководствуясь личными побуждениями.

— А что же, в таком случае, интересует вашего работодателя? Приобретенные этой подразумеваемой персоной акции?

— Нет, акции моему работодателю также не нужны. У него в избытке своих, не менее прибыльных. Но вы правы, его интересует принадлежащие вышеназванной персоне имущество.

— Какое?

Незнакомец решил еще на какое-то время сохранить интригу. Он сделал знак Клешне, и тот подобострастно приблизился со стаканом «Кровавой Мэри» на подносе. Щуплый незнакомец снял пробу, удовлетворенно кивнул и отослал бармена таким же небрежным жестом.

— Так какое имущество? — не вытерпел этой пантомимы Скуратов.

Незнакомец его раздражал.

— Нам стало известно, — не спеша заговорил тот, — что эта персона некоторое время назад, еще до трагической гибели вашего шефа Найджела Бозгурда, обзавелась киборгом. По официальной версии и по договору — это списанная армейская «шестерка». В армии такое практикуется. Утратившие некоторый процент работоспособности киборги продаются на гражданку. Естественно, после полного форматирования и даже перепрошивки. Зачем этой персоне, весьма состоятельной, кстати, понадобился увечный, приговоренный к утилизации киборг, непонятно. Но факт остается фактом, на счет воинской части, выставившей киборга на продажу, было перечислено пять тысяч единиц и заключен договор купли-продажи. Все законно, все юридически правильно. Вопросов бы не возникло, если бы не еще одна... неофициальная версия. Вы же знаете, что это за киборг, мистер… Невилл, не правда ли?

— Я о нем слышал, — сдержанно ответил Скуратов.

Незнакомец поприветствовал эту сдержанность кивком одобрения.

— Это уже не секрет, мистер Невилл. Об этом пишут на инфосайтах и обсуждают в ток-шоу на головидение. Киборг владелицы холдинга «МедиаТраст», а теперь еще и держательницы контрольного пакета акций «DEX-company», разумный. Изначально разумный. Он был создан как копия конкретного человека, создан Александром Гибульским, знаменитым кибернетиком. Этот киборг долго содержался в качестве опытного образца в исследовательском центре на планетоиде у 16 Лебедя, затем, когда надобность в нем отпала, был отправлен на утилизацию, но вместо мусоросжигателя оказался в поместье Трастамара на Геральдике. Как он туда попал и сколько за него заплатила его нынешняя владелица, не так уж и важно. Важно другое.

— Хотите его украсть? — без обиняков задал вопрос Скуратов.

Незнакомец, слегка выбитый из колеи, смутился.

— Ну почему сразу… украсть? Позаимствовать. В научных целях.

— А какова моя роль?

— Возможно, вы могли бы нам... поспособствовать. Вы же специалист. У вас наверняка и соответствующее оборудование имеется. Видите, поручение совсем несложное. Никаких радикальных решений. Никаких ликвидаций и покушений. Нам это не нужно. Но если вы сами сочтете это необходимым… В выборе средств вас никто не ограничивает, как и в денежном эквиваленте этих средств.

Скуратов внимательно оглядел собеседника. Все стандартизировано до крайности, сглажено, обезличено. Глазу не за что зацепиться.

— Есть одно «но»… — начал он.

— Какое? — оживился пришелец.

— Я все еще не знаю, кто вы и откуда, не знаю, кто вас послал, не знаю, кто ваш работодатель, не знаю, каковы гарантии, и не уверен, что вы не приведете меня прямиком в засаду федералов.

— Ах, вот вы чего опасаетесь… Ну это легко уладить.

— Каким образом?

— Я сейчас представлю вам своего гаранта.

Пришелец активировал комм и набрал сообщение.

— Сейчас он придет.

Скуратов уставился на дверь. Вскоре она откатилась, и в бар шагнул человек в комбезе без опознавательных знаков. Лицо человека скрывала низко надвинутая бейсболка. Человек шел медленно, как будто желая подразнить ожидающих, уверенно и даже развязно. Что-то было в этой походке неотвратимо знакомое, из прошлого. Человек приблизился и слегка сдвинул бейсболку на затылок.

На Скуратова смотрел Макс Уайтер.

Двигатель грависаней гудел умиротворяюще ровно. Под широкими полозьями шелестела вымороженная до молекул снежная крупа. Корделию клонило в сон. Она знала, что на морозе спать нельзя, что подобное усыпляющее воздействие смертельно опасно, но превозмочь это сладкое, тянущее погружение была не в силах.

Страшно не было. Было хорошо. Впервые за много лет она наслаждалась своей беспомощностью, своей зависимостью и своей совершенной уязвимостью. Кто она под этим темным, бездонным небом? Одушевленная искорка. Жалкая, ничего не значащая песчинка, ничем не отличимая размерами и важностью от тех кристаллоподобных капель, что сбиваются сейчас в крошечные торнадо под ротором двигателя. Она всего лишь ничтожная, крошечная составляющая необъятной Вселенной, элементарная частица в недрах атома водорода. Даже ее самосознание всего лишь энергетический мазок на ткани мироздания, который сотрется, как только вселенские силы сочтут его лишним.

Как же это приятно… Избавиться от долгов, обязательств, планов, тревог. Как приятно чувствовать себя ведомой, безответственной. Она и забыла, как это упоительно, как наркотически-завораживающе. Стать легкой, невесомой. Довериться и раствориться. Так и умереть не страшно. Она бы и хотела так умереть. Вот именно сейчас, в этой морозной благости. Она и разницы не заметит. Выпорхнет из ставшего ненужным тела облачком пара и уподобится этим сияющим снежным частицам. Станет тем, кем и была с самого первого вдоха — одним из несущихся в пустоте фотонов, лучиком, вселенским кирпичиком, который когда-нибудь, в новом витке, сила гравитации положит в ядро зарождающейся планеты. Ах, как прекрасно…

Гудение смолкло. Грависани остановились. Какая сладкая, влекущая тишина. Корделия и не подумала заинтересоваться, почему грависани вдруг прервали свое скольжение. Ей было хорошо. Внезапно она почувствовала, что падает вперед, потому что лишилась опоры — спины Мартина, неровности его лопаток под щекой, а потом летит куда-то в бок. Какая-то неумолимая сила поставила ее на ноги и безжалостно встряхнула.

— Не спи! — услышала она чей-то голос.

Мартин встряхнул ее еще раз. Она сделала было попытку от него отмахнуться, но он схватил ее за шиворот и поволок за собой. Ей пришлось бежать. Застывшие ноги не слушались. Ступни, даже заключенные в высокие меховые унты, как будто отвалились, отмерли. Термокомбинезон (который по своим энергосберегающим качествам напоминал скафандр и который ей пришлось надевать в лежащем на боку флайере, едва ли не стоя на голове), конечно, не позволил бы ей замерзнуть насмерть. Но комбез был рассчитан на активного путешественника, на такого непоседу туриста, который скорее предпочтет задействовать собственные двигательные функции, чем станет дожидаться, пока ему подадут сани. При движении человеческое тело выделяет тепло, а комбез это тепло успешно аккумулирует. Неподвижному клиенту волшебный костюмчик не позволит превратиться в сосульку, но и тепла не добавит. По этой причине кровообращение в руках и ногах постепенно замедляется, мышцы немеют, что при неподвижности двух и более часов грозит безболезненным обморожением.

Мартин заставил Корделию сделать не меньше пяти кругов вокруг саней, заставляя ее бежать. Боль в немеющих конечностях разогнала блаженную дремоту и вызвала ярость. Корделия сделала попытку подраться с Мартином, за что была вознаграждена обидными комментариями.

— Отлично! Удар. Еще удар. Почти попала.

— Сволочь… — шипела Корделия сквозь толстый вязаный шарф, которым Мартин обмотал ее поверх комбеза. — Я тебе покажу, сволочь кибернетическая, как над человеком издеваться!

— Ага, покажешь. Вот прям сейчас и покажешь, — отвечал Мартин, уворачиваясь от очередного неуклюжего выпада.

Корделия злилась еще больше, бросалась догонять наглого киборга, спотыкалась, валилась в снег, ругалась, вставала и снова падала. Пока кровь не сделала полный круг по периферийным сосудам и ей не стало жарко. Корделия окончательно проснулась. И раздумала умирать.

— У тебя замедлился сердечный ритм, — сказал Мартин. — Снизилась мозговая активность. И дыхание почти прекратилось. Ты была в коме.

— Не в коме, а в самадхи, — пояснила Корделия, отдышавшись. — Я почти узрела череду своих предыдущих воплощений, достигла просветления, а ты все испортил.

— Чего?

— Ладно, потом объясню. Где мы?

— Еще сто семьдесят километров. До восхода Аттилы восемьдесят шесть минут.

Собственно, грависани не были предназначены для перевозки пассажиров. Собой они представляли поставленный на широкие полозья гравискутер, адаптированный под длительные зимние прогулки. Гравиподушка позволяла двигаться и без всяких полозьев, но выяснилось, что на Геральдике, как и на других планетах, где бывают снежные зимы, осталось немало поклонников этого средства передвижения — санок, и конструкторы приспособили древнее изобретение под современные технологии. Хотите санки? Будут вам санки.

Мартин оказался из лагеря ретролюбителей. Когда грависани доставили из Лютеции, он после первого пробного круга едва не прыгал от детского восторга. Так ему понравился этот процесс плавного скольжения широких титановых полозьев по свежевыпавшему снегу. Он и Корделию пытался приобщить, но она, понаблюдав издалека, как он едва ли не ставит грависани на дыбы, словно норовистого скакуна, каждый раз уклонялась. И вот ей все же пришлось в такой гонке поучаствовать. Впрочем, это было даже интересно. Настоящее приключение.

Корделия взобралась на пассажирское место позади Мартина и обхватила его руками. Ремней безопасности у саней не было. Мартин запустил двигатель. Через пятьдесят километров все повторилось. Она снова засыпала, уходила, растворялась в своей беспомощности. Мартин снова стаскивал ее с пассажирского места, встряхивал, дразнил, вынуждал за собой гоняться. Небо постепенно мутнело, утрачивая ночную, пугающую прозрачность. Звезды слепли, лишаясь своей равнодушной зоркости. Горизонт светлел. День обещал быть ясным.

Обратный пусть занял более шести часов. Несмотря на то что предусмотрительный Мартин делал остановки, заставляя Корделию двигаться, и даже захватил термос с горячим чаем, она все-таки заболела. Корделия почувствовала себя плохо примерно через час после возвращения, когда уже приняла ванну, которую организовала, согрела и вспенила радостно мелькавшая по отражающим поверхностям «Жанет», и выпила кофе.

— Что-то меня морозит, — как бы невзначай пожаловалась Корделия, отыскивая взглядом дисплей с указанием комнатной температуры.

— Двадцать шесть градусов, — с легкой обидой констатировала искин. — Поднять выше?

Мартин приблизился и коснулся лба хозяйки.

— У тебя жар, тридцать восемь и шесть.

Она вздохнула. Что ж, этого следовало ожидать. Подобная поездка не могла остаться без последствий. Мартин с тревогой смотрел ей в лицо.

— Позвоним врачу?

Она отмахнулась.

— Не думаю, что это так уж необходимо. Все требуемые лекарства в доме есть. Инъекцию антибиотиков ты мне сделаешь. Ну и... переоденешь.

К вечеру ей стало хуже. Температура подскочила до тридцати девяти. Пришлось принять легкое жаропонижающее. Корделию трясло в ознобе. Сильно болела голова. Мартин принес горячего чая с лимоном и укрыл вторым одеялом. Сел на пол у кровати и устремил на хозяйку встревоженный взгляд своих аномальных глаз. Она чуть заметно улыбнулась.

— Кажется, мы поменялись ролями. Теперь ты у нас главный.

Фразу прервал кашель. Кажется, бронхит. Надышалась морозным воздухом. И шарф не помог, и силовое поле грависаней. До воспаления легких дело вряд ли дойдет, к тому же пара инъекций цефаветола окажут необходимое действие. Правда, Корделия плохо переносила антибиотики, даже такие универсальные, с минимальным ущербом, как цефаветол, но пары инъекций должно хватить. Мартин вернулся уже с заряженным шприцем. В его глазах, пусть и заботливо-внимательных, Корделии почудился всполох торжества. Ага, сейчас он ей припомнит четыре инъекции витаминов и комплексной сыворотки, которые она ему вколола после побега. Корделия чихнула и со стоном перевернулась на живот.

— Изверг…

Мартин принес подушку и устроился на полу у ее кровати.

— Мартин, — севшим голосом проговорила больная, — ну зачем? Я не умру. Я тебе обещаю. Это всего лишь простуда.

Он приподнялся, внимательно ее оглядел и опять улегся на подушку. Корделия перебралась на самый край, высвободила руку из-под одеяла и погладила Мартина по плечу. Рука у нее была горячей. Мартин поймал свесившуюся руку и прижал к щеке. Корделия продержалась с четверть часа. Потом сказала:

— Мартин, мне не нравится, что ты лежишь на полу.

— Ты хочешь, чтобы я спал за дверью?

— Нет! Ну что ты…

— Я не чувствую себя униженным. Мне так спокойней, здесь, с тобой. Я слышу твое дыхание, слышу твое сердце. Знаю, какое у тебя давление, какая температура.

— Зато мне… неспокойно.

Мартин плавно и бесшумно поднялся. Обошел кровать и лег рядом с Корделией поверх одеяла.

— Так лучше?

— Да… наверное…

Собственно, он не сделал ничего из ряда вон выходящего, ничего, что нарушило бы приличия и повредило бы установившемуся между ними status quo. Сама Корделия поступила примерно так же, когда в одну из ночей, тех, уже полузабытых, беспокойных, страшных своей неопределенностью, самых первых в этом доме, когда Мартин еще ожидал от своей новой владелицы самых невероятных и болезненных экспериментов, она услышала, как ее приобретение стонет во сне. В те ночи его часто мучили кошмары. Она пришла в тесную комнату под скатом крыши, подобрала с полу свернутое жгутом одеяло, расправила, укрыла скорчившегося Мартина, обняла его и до утра гладила повлажневшие от нервной испарины волосы.

Только пару суток спустя она сообразила, что поступая таким образом, здорово рисковала. Эта ее ночная вылазка была сродни визиту в логово раненого тигра. Этот раненый тигр мог одним небрежным ударом когтистой лапы лишить ее жизни, вовсе не расценивая ее как врага, желающего усугубить боль, а в результате непроизвольной судороги, как подвернувшийся раздражитель. Корделия признала свой поступок безрассудным, но не раскаялась. Той ночью Мартин быстро успокоился и уснул.

Ничего удивительного, что он запомнил тот ее исцеляющий маневр. И воспользовался им, когда представился случай. Что тут такого? Разве где-нибудь высоко в горах, в продуваемой ветрами палатке, киборг не согрел бы своего человека? Разве не для того киберинженеры наделили умную машину способностью поднимать температуру собственного тела, чтобы она могла спасти хозяина? Корделию действительно бил озноб. Да и температура опустилась до тридцати семи и девяти. Ничего угрожающего для жизни. Всего лишь изматывающая ломота. Но это пройдет.

Она легла на бок, чтобы Мартину было удобней ее обнять. Где-то в лесной норе, под снегом, взрослый хищник вот так же накрывает лапой своего замерзающего детеныша.

От него исходило тепло. Тепло живого, сильного, любящего существа. Постепенно чувство неловкости, охватившее Корделию, развеялось. Нет, ломота никуда не делась и озноб все еще пробегал ледяными иглами по измученному телу, но ей стало спокойней. К ней снова начала подкрадываться та блаженная дремота, которая подкрадывалась посреди безмолвной снежной ночи. И радость полной зависимости и беспомощности. Радость полного погружения в беспамятство. Радость растворения.

Чего ей на самом деле надо? Чего она ищет? Чего хочет? Того же, чего и все — чтобы рядом был кто-то, кто-то близкий, понимающий и верный. Кто-то, кто слушал бы ее дыхание и считал бы удары сердца, кто разделял бы каждый ее час и чувствовал ее боль, кто угадывал бы ее настроение и воспринимал бы ее значимость как неоспоримую вселенскую ценность. Этот кто-то, неважно, каков его статус и какова родственная дефиниция, принимал бы ее бытие как данность, подтверждал бы и легализовал бы ее существование, каждую минуту, каждым словом и жестом удостоверяя и доказывая, что она есть, что она присутствует, что она живет и что само ее сознание уравнивается по необъятности с целой вселенной. Этот кто-то разрушил бы ее обособленность и вернул бы к единству с миром. Этот кто-то стал бы посредником, проводником, пропуском из зоны отчуждения в долину принятия.

К сожалению, встретить такого посредника непросто. Большинство людей пытается строить свои взаимоотношения с миром посредством суррогатов, посредством вещей и статусных атрибутов. Корделия сама уже много лет этим занимается. С тех пор как ее душа вытекла в открытый космос через опрокинутый иллюминатор и от нее осталась только жесткая рассудочная оболочка, она как раз и коллекционировала эти суррогаты. Ей необходимо было чем-то себя занять. Если провести аналогию с киборгом, то из киборга бракованного, одушевленного, она превратилась в киборга правильного, лишенного человеческих слабостей. Наверное, именно таких киборгов и опасаются люди, воображая, как те захватывают мир.

— Мартин, — чуть слышно позвала Корделия.

Он не спал, потому что не спала она.

— Принести тебе чая? С медом? — спросил он.

— Нет, мне ничего не нужно. Я хотела тебя кое о чем спросить.

— Спрашивай.

— Как ты смотришь на то, чтобы остаться здесь, на Геральдике, в этом доме? Остаться навсегда. Не возвращаться на Новую Москву, на Землю... Вообще никуда не возвращаться. Оставить все там, далеко. Я могу передать полномочия совету директоров, а себе оставить только двадцать процентов акций.

Мартин ответил не задумываясь.

— Я согласен.

— А тебе… не будет скучно? Ты же еще так мало видел. У тебя, в отличие от людей, гораздо больше возможностей. Ты лучше видишь, слышишь, лучше усваиваешь информацию. Ты гораздо большего можешь добиться.

— Зачем?

На этот вопрос Корделия не нашла, что ответить. Человек никогда не задал бы такого вопроса. Человек знает зачем. Ради славы, ради престижа, ради денег.

— Ну… как зачем…

— Ты меня уже однажды спрашивала, чего я хочу. И я тебе ответил. Для нас, киборгов, главная ценность — это жизнь. Жизнь сама по себе. Возможность дышать, видеть, чувствовать. Я живу. Живу в безопасности. У меня есть все. Еда, одежда, тепло. У меня даже есть человек, который мне верит и которому верю я. Чего еще я должен хотеть? Для меня остаться здесь, в этом доме, наилучший поворот событий. Здесь мне будет легче тебя защитить.

Да, у Мартина нет потребности доказывать кому-то свои значимость и состоятельность. В том-то и разница. Ego sum. Остальное вторично.

А почему бы, собственно, не осуществить задуманное? Она уже наигралась в атрибуты и тоже пришла к пониманию, что истинно, а что ложно. Доказывать и подтверждать необходимости нет. Это так заманчиво. Она заполучила этого долгожданного посредника, этого идеального друга, это любящее и любимое существо, которое не покинет и не предаст, которое позволит ей до конца жизни наслаждаться наступившей гармонией. Как легко и просто присвоить это существо, привязать его к себе. И он всегда будет рядом. Всегда будет с ней. Вот так, как сейчас. И оправдание есть — здесь ему будет гораздо безопасней. Этим изгнанием, обособленностью она его защитит.

У Корделии сжалось сердце. Нет, она не имеет на это права. Мартин больше не ее собственность. И она не вправе решать за него. Даже из самых благих побуждений. У него должен быть шанс. Он должен обрести выбор. Да, здесь на Геральдике ему хорошо. Но это убежище годилось, когда он был испуган и слаб. А сейчас он уже другой — сильный и самостоятельный. Он должен научиться обходиться без нее, должен найти свой путь. К тому же и само это убежище, после того, что ей сообщил авшур, уже не считается идеальным. Уже возникла вероятность его утратить.

Через двое суток болезнь отступила.

— Вот видишь, — сказала она Мартину, спустившись на кухню, где он варил для нее кашу, — это всего лишь простуда.

Он сварил ей овсянку, которую Корделия терпеть не могла. Подсмотрел рецепт у «Жанет». Та уж постаралась — выбрала самый оптимальный. Ну правильно, когда-то она мучила его этой овсянкой, без масла, на воде, разваренной и склизкой. Теперь его очередь «мстить». Правда, сжалился и добавил сливочного масла.

В аварийную службу позвонить все-таки пришлось, чтобы нашли в лесу упавший флайер. Корделия звонила по защищенной линии, задействовав все фильтры безопасности. В аварийке предложили сразу забрать флайер в починку, к механикам, но Мартин сказал, что хотел бы поискать неполадку сам.

— Там что-то с программным обеспечением, — сказал он. — Скорей всего вирус. Или троян. Если не найду, переустановлю заново. Есть новая версия программы на сайте производителя.

Корделия не стала с ним спорить. Бегемотик хочет быть самостоятельным? Что ж, она не будет мешать. Это хороший знак. Он уже не чувствует себя зависимым от человека. Он взрослеет. Это и радует и печалит. Радует потому, что ей удалось излечить его раны, а печалит… Печалит потому что, в конце концов, ей предстоит его потерять.

Конечно, велик соблазн запереть его здесь, в этом доме, обездвижить цепями благодарности и креплениями долгов. Он, возможно, этого и не заметит, если манипулировать бережно, допуская рассчитанные порции свободы. Вот как с этой поездкой на грависанях и починкой флайера. У него есть своя доля ответственности. Он сам принимает решения. И в то же время не позволять ему принять решение масштабное, жизнеобразующее.

Корделия наблюдала, как Мартин, объединив свои кибернетические усилия с «Жанет», пытается выловить сбой в ПО упавшего флайера. Он обвешался вирт-окнами, на которых бежали бесконечные колонки цифр, и сверял скаченную с сайта производителя программу, эталонную, с той, что была установлена на флайере. В одном из вирт-окон примостилась «Жанет», великодушно подкинувшая киборгу оперативки и мощности собственного процессора.

«Я слишком к нему привязалась, — подумала Корделия. — Я снова позволила себе чувствовать, вернула душу из ее космических странствий. Теперь мне предстоит снова ее изгнать. Выпилить из собственного тела, чтобы вернуть этому телу блаженное бесчувствие. Иначе нельзя».

— Я его нашел, — торжествующе заявил Мартин.

Глаза его сияли.

— Правда вирус?

— Нет, самого вируса уже нет. Он, скорей всего, самоликвидировался. Но следы все равно остались. Вот, смотри.

Мартин указал на заполненную буквами, цифрами и угловыми скобками строку в вирт-окне. Корделия мало что в этом понимала, но изо всех сил старалась вникнуть.

— Вот видишь, здесь лишняя скобка. И синтаксис нарушен, — сказал Мартин, указывая на какую-то многоярусную конструкцию.

— И что это значит?

— Я не хакер, а всего лишь продвинутый пользователь, но полагаю, что подсаженный червь искажал информацию о поступающей на двигатели энергии. Бортовой компьютер уверился, что энергии недостаточно, и отключил двигатели.

— То есть сам бортовой компьютер и устроил эту… катастрофу?

— Ну да. Червь, выполнив поставленную задачу, самоликвидировался.

— И что ты собираешься делать?

— Переустановлю систему, — небрежно бросил Мартин. — Сам флайер в полном порядке.

Корделия взглянула на Мартина с невольной гордостью. Будто интеллектуальные способности киборга были ее личной заслугой. И снова почувствовала укол в сердце. Он — умница.

И это еще один довод его отпустить.

Несколько дней спустя из Перигора прилетел дрон с губернаторским гербом и логотипом фельдъегерской службы. Внутри оказался запечатанный пакет. Так же с гербами и устрашающими предупреждениями. Корделия вскрыла его отпечатком большого пальца. Доставленный пакет предназначался лично ей. Из пакета выпало две карточки — паспортная и банковская. Обе на имя Мартина Каленберга.

Мартин был все еще занят переустановкой софта. Дело успешно продвигалось. Процесс инсталляции находился в завершающей стадии.

— Мартин, это тебе.

Он сначала взглянул на карточки равнодушно, затуманено, видимо, не сразу установив их предназначение. Затем фиолетовые зрачки расширились. Он взял карточки, осмотрел одну, вторую.

— Ты теперь полноправный гражданин Федерации и резидент Геральдики. И банковский счет тоже твой.

Мартин несколько секунд смотрел на Корделию. В глазах его не было радости.

— Ты хочешь от меня избавиться? Я тебе надоел?

Корделия ожидала какой угодно вопрос, но только не этот.

— Ну что ты говоришь… Да ты… да у меня никого нет кроме тебя. Ты мое счастье, смысл существования. После того, как ты появился в моей жизни, я знаю, зачем живу. У меня снова есть душа.

— Тогда… зачем?

— Чтобы ты чувствовал себя свободным.

— Я свободен. У меня больше нет хозяев и не будет. Блок подчинения заархивирован.

— Я имею в виду не только свободу от хозяев. Но и свободу передвижения. Вдруг ты захочешь куда-нибудь полететь.

— Я могу полететь с тобой.

— Да, конечно, но ты же не пробовал… один. Может быть, тебе понравится.

— Не понравится, — буркнул Мартин. — Ты меня гонишь?

— Я тебя не гоню! — Она чувствовала почти отчаяние. — Давай сделаем так. Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать. Ты все сам будешь решать. Самостоятельно. Сам будешь выбирать. Давай для начала попробуем.

— Как?

— На орбите Новой Москвы начинается монтаж нового квантового телескопа «Карл Саган». Наш холдинг тоже вложился в этот проект. Потому что, кроме научных целей, телескоп будет использоваться и в коммерческих. Ты можешь там поработать в качестве стажера. От нашего холдинга туда направляется группа специалистов. Ты можешь отправится туда в ее составе. Останешься на станции сколько захочешь. И вернешься когда захочешь.

Мартин продолжал смотреть на нее очень внимательно, не мигая.

— Хорошо, — неожиданно согласился он. — Я отправлюсь на орбитальную станцию. Но сначала позабочусь о твоей безопасности.

Когда стало известно, что Уайтера взяли с поличным на Медузе, Анатолий срочно вылетел с Новой Вероны на Землю, чтобы переговорить с братом. Он был так напуган, так боялся показаний, которые мог дать против него Казак, что потребовал у Волкова-старшего устранить подельника.

— У тебя же есть связи! Ну что тебе стоит? Ну, давай я сам оплачу! Маякни только, кому заслать.

Скуратов был невольным свидетелем этой сцены. Он не успел выйти из кабинета и видел, что Сергей, с одной стороны, слегка раздражен происшедшим, а с другой… доволен? Судьба Макса Уайтера новоявленного главу «DEX-company» не волновала. Более того, подобная развязка представлялась ему скорее закономерной, чем неожиданной — Казак сам нарвался. Слишком большой кусок пытался заглотить, слишком широко, не по чину и талантам, разинул пасть. Вот и треснул по швам.

Во времена галактической славы Ржавого Волка Макс Уайтер был всего лишь мелким жуликом, прожорливой «чайкой», собиравшей объедки за более крупными хищниками. Он не раз пытался примкнуть к этим хищникам. Сначала к Волку, как самому авторитетному, а затем, когда получил отказ, к Балферу. Насколько Скуратов знал, этот второй так же его не жаловал, подозревая в излишней амбициозности, но кое-какие поручения все же доверял и даже числил в союзниках. В конце концов Уайтер основал собственную «фирму», полулегальную: занялся перевозкой наемников по контракту с Министерством обороны. А под прикрытием этой якобы законной деятельности, дававшей относительную прибыль, проворачивал дела менее почтенные. Не брезговал рэкетом, шантажом, похищениями и контрабандой.

После «гибели» Ржавого Волка, пусть и мнимой, Уайтер поднялся по иерархической лестнице едва ли не на вершину. Соперничать с ним мог только Балфер. Но тот, оставшись без сильного партнера и его казны, вдруг как-то увял, лишился прежнего влияния и уподобился внезапно постаревшей кинозвезде. Имя еще помнят, даже роли второстепенные предлагают, но прежнего обожания и поклонения уже нет. И автограф просят через раз. Балфер предпринял поиски базы Альянса, рассчитывая с помощью этой грандиозной находки вернуться на пиратский Олимп, и даже ее нашел, но как-то странно и нелепо погиб.

Скуратов подробно той смертью не занимался, но по некоторым сведениям в историю с базой Альянса была замешана все та же чудаковатая компания во главе с бывшим старшиной, отдавшим приказ начать штурм. Та самая компания, что впоследствии украла двух киборгов и оказалась поблизости от места столкновения корвета «DEX-company» с, как предполагают, астероидом. Кстати, эта же компания приложила руку и к разоблачению Уайтера. Совпадение?

Уайтер, предпочитавший, чтобы его называли Казак, ко времени своего ареста неплохо развернулся. Скуратов, по долгу службы отслеживавший прежних союзников, подельников, собутыльников и мимолетных знакомых Ржавого Волка, знал, что Казак ко всем своим многочисленным хобби добавил работорговлю. Впрочем, совершенно для него новым этот вид предпринимательства назвать было нельзя. Чем-то схожим Уайтер занимался и раньше, когда перевозил на «Черной звезде» клейменное мясо — наемников. Только наемники в таможенных сводках квалифицировались как товар узаконенный, с накладными и акцизами, а рабы, доставляемые на Медузу, уже как контрабанда. Это были похищенные с астероидов работяги или захваченные в плен пассажиры круизных лайнеров. Бизнес прибыльный, но опасный.

С точки зрения Скуратова, для работы на плантациях дешевле и безопасней было бы нанимать бездомных бродяг. Этих неудачников на каждой планете хватает. А уж на перенаселенной Земле… Потерявшие семью, дом, надежду скитальцы будут только рады обрести какое-то подобие осмысленного существования. Будут трудиться за гроши. А то и за еду. Отправятся на плантации добровольно. И главное — их никто не будет искать. Все законно. Задумай Скуратов стать плантатором, он бы так и поступил. Или, на крайний случай, для более простых и тяжелых работ скупил бы по бросовым ценам списанных киборгов. Еще меньше причин для конфликта с законом. Потому что конфликтов с законом следует избегать всеми доступными средствами. Конфликт, как и война, мера крайняя, нежелательная и очень затратная.

Но Уайтер придерживался иных принципов. Он был патологически жаден, жесток и самолюбив. Зачем платить наемным рабочим, если космос полон дармовой рабочей силы? Ресурс неисчерпаем. Люди заселили уже десятки планет, сотни астероидов, исчеркали Галактику своими трассами, утыкали станциями гашения. Захватывай любой корабль и поставляй средства производства . Огромные прибыли при ничтожных вложениях. К тому же при захвате кораблей или станций есть вероятность разжиться и другими ценностями. Казак как-то угощал прилетевших к нему Анатолия и Валентина коньяком столетней выдержки. Наливал и хвастал, что везли этот коньяк какому-то аристократу на Геральдику. Или, наоборот, с Геральдики. Точно неизвестно.

Опять эта Геральдика… Скуратов мысленно усмехнулся. А не был ли тот коньячок подарком от самой Корделии Трастамара? Потому что очень скоро, как раз после той дегустации, на Медузу нагрянул сопровождаемый десантным крейсером полицейский патруль, всех повязал, и дегустировать столетний коньяк стало некому.

Анатолий собутыльничал с Казаком не просто так. В доле с ним состоял, участвовал в бизнесе по добыче кнаффов и реализации красного порошка — аналога виагры для богатых. Вложился в этот «казачий» бизнес тайно, не уведомляя брата. Взял со Скуратова слово, что тот пока его прикроет. Деньги нужны были, деньги.

Та недвижимость на Вероне обошлась Анатолию в круглую шестизначную сумму. А Сергей сказал, что на погашение долгов не даст ему ни галакта. Потому что достаточно потратился — нанял для братца ловких адвокатов, занес в следственный комитет, дал на лапу экспертам и судьям. После освобождения из тюрьмы на работу пристроил. Куда уж больше? Родственный долг выплатил с процентами. Дальше брательник пусть крутится сам. Не маленький. Вот братец и крутился… с Казаком.

Все в лучших традициях — контрабанда и работорговля. И все бы ничего, если бы Анатолий не поставлял Казаку в таких количествах новеньких киборгов. Некоторые из киберкукол оформлялись как товарные образцы. Глава отдела маркетинга имел небольшой резерв, которым мог воспользоваться в рекламных целях. Но число полученных Казаком киборгов намного превосходило представительские расходы. И больше половины этих киборгов проходили по документам как списанные по причине критических повреждений при транспортировке. Это новенькие-то «семерки»!

Скуратову докладывали о шалостях Анатолия. А тот в свою очередь докладывал Волкову-старшему. Последний принимал полученную информация — к сведению, а вот мер никаких не принимал. Брат же! Ну да, связался с мутным типом. Ну продал ему киборгов в обход кассового аппарата. Ну бывает. Родная кровь, ничего не поделаешь. Как и в случае с Корделией, Скуратов предупреждал шефа о возможных последствиях, но тот только отмахивался. «DEX-company» штампует киборгов десятками тысяч. От нее не убудет.

А потом грянул гром — Казака взяли с поличным. И со всеми отягчающими. И контрабанда, и работорговля, и производство запрещенных афродизиаков, и приобретенные с нарушениями киборги. А еще — вот тут Скуратов не знал, плакать ему или смеяться, — Казак оказался графоманом! Все свои «подвиги» он подробно излагал на бумаге! Да еще и приукрашивал! Будто заранее готовился к признательным показаниям и выступлениям в суде. Вот же самовлюбленный идиот!

Единственное, на что у этого выскочки хватило ума (а может быть, сработал инстинкт самосохранения), он ни разу не упомянул в своей «исповеди» ни Анатолия Волкова, ни самого Ржавого Волка. Все достижения в набегах и сделках приписывал исключительно одному себе. Что ж, хотя бы в этом повезло. Но существовала угроза, что Казак все-таки дополнит письменные откровения устными показаниями на допросах. Анатолий это тоже понимал. Потому и примчался к брату, едва стало известно о событиях на Медузе.

Волков-старший невозмутимо выслушал брата. С нарочитой медлительностью извлек из антикварной шкатулки сигару, с церемониальной торжественностью ее обезглавил, вдохнул аромат табачного листа и закурил. Потом произнес, будто задействовал нож гильотины побольше:

— Нет.

Анатолий заметался по кабинету.

— Он нас сдаст! Он нас всех сдаст! Я его знаю. Он — гнида. Сука продажная!

— Скажи мне, кто твой друг, — философски заметил Волков-старший.

— Он мне не друг!

— А какая разница? Ну, бизнес-партнер. Это еще опасней друга. Гораздо больше про тебя знает.

— И про тебя! Он про всех знает. Он нас сдаст!

— Не сдаст, — спокойно парировал Ржавый Волк. — Он жить хочет. Знает, что если сдаст, тогда точно конец. А пока все на себя берет и один за всех отвечает, то мы ему поможем. Все по понятиям. Так что не суетись. Макс Уайтер — мужик мутный, но шкуру свою ценит.

Анатолий немного успокоился.

— И что делать будем?

Волков-старший почти с минуту, закрыв глаза, наслаждался вкусом сигарного дыма. Потом, будто вспомнив некую досадную мелочь, изрек:

— Он нам нужен. Но не сейчас. Года через три. Пусть пока посидит. Подумает. Если окончательно не ссучится, вытащим.

Вероятно, так бы и поступили. По прошествии двух-трех лет, как и в случае с Анатолием, нашелся бы честолюбивый, ушлый адвокат, который добился бы пересмотра дела. Средств к этому достаточно, метод испытанный: подкуп или запугивание свидетелей, исчезновение улик, отказ от показаний. А если и это не сработает, то всегда можно устроить побег, тоже средство проверенное.

Скуратов был уверен, что через какое-то время его службе поручат освобождение Казака. «Лаврентий» даже набросал в своем планшете примерный план действий. И возможно, осуществил бы его, если бы не гибель владельца «DEX-company», а затем и падение самой корпорации. Тут уж не до спасения бывших подельников, самому бы уцелеть. И вот надо же — о Казаке позаботилась третья сторона!

Казак сел за столик напротив Скуратова и со злобным торжеством на него уставился.

— Что, не ждал?

— Не ждал, — спокойно ответил бывший особист. — Ты же знаешь наши обстоятельства. Не до тебя было.

— Это вам потом не до меня стало, — огрызнулся Казак. — А когда меня взяли? Тоже не до меня было? Мой адвокат тебе каждый день звонил. И Толяну, крысе этой.

— Я был занят, — все так же невозмутимо ответил Скуратов. — А за Толяна я не отвечаю. Спрашивай с него.

— Лавруша, Толян без старшенького и не дернется. Думаешь, я не знаю, что это твой шеф меня на суде слил?

— Никто тебя не сливал, — устало ответил особист, — ты влетел, потому что жадный. Жадный и глупый. Зачем твои костоломы на Самородок сунулись? Там же компании по федеральному тендеру работали. Соображать надо.

— Это не мои люди. Мне уже готовенький товар привезли, — проскрипел Казак. — А что мне оставалось? Рудокопов этих в шлюз спустить? Я же их, можно сказать, спас. На работу определил, на довольствие поставил. Вот и делай людям добро… Я помощи ждал. Долго ждал. Все надеялся, что верные друзья обо мне вспомнят.

— Вспомнили бы, но попозже…

Казак недоверчиво хмыкнул.

Обмениваясь завуалированными упреками, бывший особист и бывший пират забыли о той самой таинственной третьей стороне, которая была представлена в их компании щуплым человечком в старомодной шляпе. Дождавшись паузы, этот человечек вмешался.

— Ну что ж, джентльмены, я рад, что сеанс идентификации состоялся. Теперь, надеюсь, мы можем поговорить о деле.

Скуратов, не глядя в сторону говорившего, обратился к Казаку:

— Ты его знаешь?

Казак пожал плечами.

— Посредник.

— А кто тебя с нар выдернул?

Казак сделал знак Клешне, указывая на стакан Скуратова, и бармен поспешил к их столику с бутылкой виски. Когда и перед Уайтером засветился янтарным содержимым вызывающе чистый стакан, а Клешня отбыл к месту приписки, работорговец ответил:

— Не поверишь. Баба. Камиллой зовут. Больше ничего не знаю.

Скуратов поморщился. Снова женщина. Там, где появляется особь генотипа ХХ, жди беды. Женщина на корабле — дурной знак.

— Что за баба?

— Джентльмены, — снова встрял третий, — могли бы и меня спросить.

Но Скуратов снова проигнорировал щуплого.

— Как ты сбежал?

— Я на Титане-10 сидел. Неплохо в общем устроился. Хата на двоих, тихо, чинно. Работа непыльная: заведовал библиотекой. Все-таки подогрев кое-что значит. Думал, конечно, как сорваться, если друзья дорогие не озаботятся. Уже кое-какие наметки были. У одного вертухая двоюродный брат торчком оказался. А он скрывал. Вот я и подкатил. Так мол, и так, если не хочешь в собственную безопасность загреметь, обеспечишь мне связь. Подмазал, конечно, деньги-то у меня были. Эта паскуда Рэтт меня ограбил, но до счетов не добрался. Вот же паскуда одноногая… Если найду…

— Не найдешь, — перебил его Скуратов, — сдох он.

— Правда?

— Нашли с оторванной башкой.

Казак отсалютовал своим стаканом и сделал глоток.

— Туда ему и дорога, крысе одноногой. Вот я и говорю. Подкатил я к тому вертухаю, весточку через него передал. Остались у меня свои людях в доках. Ну где корабль мой строился. Они скоро ответили. Типа, баба на них одна вышла. Зовут Камилла. А кто, откуда — никто не знает. Но с деньгами. Крутая. В общем, понадобился я ей зачем-то. Работа, говорят, есть. Ну мне-то какая разница? Мне с нар сорваться надо. А баба не баба. Не стучит. Я согласился. Пусть, говорю, вытаскивает. И вот пару дней спустя этот вертухай мне ампулу передал. Сказал, чтобы выпил. Я выпил. Чуть не сдох. Волдырями покрылся. Кровавыми. Думал, сука, это вы, ты да Толян, избавиться от меня решили. Очнулся в больнице. Туда малява следующая пришла. Будто бы заразу у меня нашли. Редкую. И повезут в специализированный вирусный центр. Все честь по чести: катер со знаком эпидемиологической опасности, персонал в спецснаряжении. Загрузили меня в стеклянный ящик. Ну прям как киборга… — Казак хохотнул. — Я уже было поверил, что заразу подхватил! А когда взлетели, тут эта баба и нарисовалась. Шикарная блондинка. Но… стерва. Глаза змеиные. Вот этот, — Казак кивнул в сторону щуплого, — с ней был. Он не то адвокат, не то нотариус.

— И что она сказала, блондинка эта?

— Короче, зуб у нее на эту, которая вашу контору кинула.

— На Корделию Трастамара?

— Ага, на нее. Что за зуб, не сказала, но намекнула что преогромный, с флюсом.

— И чего хочет?

— Денег слупить. Лимонов двадцать. А то и двадцать пять. Взять в заложники ее киборга и потребовать выкуп. Слушай, Лаврушка, а что это за кибер такой, если за него двадцать лимонов отвалить могут?

Скуратов перевел взгляд на щуплого.

— Насколько я понимаю, вы намеревались позаимствовать киборга в научных целях, а не превращать его в предмет купли-продажи.

— Интересы госпожи Камиллы несколько отличаются от наших, — ответил щуплый, — но в главном наши цели совпадают. Госпожа Камилла согласилась организовать изъятие киборга, а деньги она может получить и от нас. Ту же сумму.

— А кто это вы? — уже не в первый раз спросил Скуратов.

Он пытался разглядеть лицо собеседника, но безрезультатно. Да и неважно это. Тот, кто сидит с ними в «Кантине», мелкая сошка. Возможно, своих истинных хозяев он не знает.

— Зовите меня Рудольф, — сказал щуплый.

Казак скрипуче рассмеялся.

— Рудольф… Непривычно как-то. Нам бы имя попроще, Шуруп, Гнус, Клешня или… Падла. А то Рудольф, Камилла…

— Вы не говорили, что вам не нравится мое имя, Макс. Помнится, вы даже им восхищались. Называли его поэтичным и таинственным.

Все трое мужчин едва не подскочили от неожиданности. К столу совершенно бесшумно приблизилась женщина в темном обтягивающем комбезе. Блондинка. Шикарная блондинка. Высокая, стройная. Лет тридцати. Лицо аристократически бледное. Взгляд холодный, пронизывающий. Рентгеновский. У Скуратова этот взгляд вызвал смутное беспокойство. Кого-то эта блондинка ему напоминала. Вот именно этим взглядом. Кого? Щуплый, назвавшийся Рудольфом, вскочил и галантно предложил даме место. Она небрежно кивнула в знак благодарности, села и оглядела Скуратова.

— Именно таким я вас и представляла, Валентин.

— Простите, но мое имя…

— Ах, да, да, — улыбнулась она, — по паспорту вы Арчибальд Невилл. Арчи.

Произнося имя, она слегка грассировала, это звучало очень сексуально. Скуратов почувствовал давно забытое волнение. Она продолжала:

— Я буду называть вас Арчи. А вы называйте меня Камилла. — Улыбка исчезла. — Рудольф уже объяснил вам цель нашей встречи? У меня для вас есть работа.

— Да, объяснил. Вы хотите украсть киборга. Киборга Корделии Трастамара.

Скуратову показалось, что при этом имени в глазах блондинки мелькнула темная искра ненависти.

— Я бы хотела все у нее украсть, — глухо произнесла Камилла, — но начнем с малого, с киборга. Тем более что эта говорящая игрушка очень ей дорога.

— Чем же это она вам так насолила? — усмехнулся Скуратов. — Я-то понятно: она скупила акции «DEX-company» и уничтожила корпорацию. По ее милости я лишился работы, стал беглым преступником. Вынужден скрываться, менять имена. Вот Уайтеру все равно кому служить, у него ни понятий, ни принципов. Господин, назвавшийся Рудольфом, темная лошадка, но подозреваю, что его работодателям киборг нужен для научных исследований, схожих с теми, которые проводил Гибульский. Это мне тоже понятно. А вот что делает в нашей компании такая женщина как вы? Такая красивая женщина.

— Красивая женщина всего лишь намеревается получить компенсацию.

Глаза собеседницы блеснули. И снова Скуратов почувствовал беспокойство. Да кого же она ему напоминает?

— Она у вас тоже украла киборга?

Блондинка помолчала, будто раздумывая, отвечать или нет, но затем все же ответила:

— Отца. Она украла у меня отца.

Скуратов и Казак в изумлении на нее уставились. Рудольф допивал свою «Кровавую Мэри». Похоже, что его это заявление не удивило.

— Да, отца, — продолжала блондинка, — а вместе с ним имя, наследство, будущее. Моя мать умерла в нищете, опозоренная. Мой брат стал наркоманом. Младшая сестра торгует на Аркадии нижним бельем. А я сижу в грязном баре с беглым уркой и наемным убийцей — вместо того чтобы открывать туром вальса сезон в губернаторском доме.

Скуратов и Казак все еще ничего не понимали. Бывший начальник безопасности мучительно пытался вспомнить…

Блондинка зло усмехнулась, заметив его усилия.

— Что, похожа? А как же... Должна. Я ведь тоже… Трастамара.

Корделия вошла в полутемную прихожую и прислушалась.

Тихо. Очень тихо. Пусто. Но она продолжала прислушиваться. Ждала. Искала позабытое в спешке движение, шорох, скрип. Ничего.

Запрограммированный на возвращение хозяев искин задействовал потолочное освещение, залив квартиру теплым, вечерним светом.

По меркам элитного жилого комплекса Новой Москвы квартира Корделии считалась скромной и даже малогабаритной. Каких-то 150 квадратных метров. Эта квартира вызывала недоумение обозревателей светских хроник не меньше, чем ее дом на Геральдике. Всего-то четыре комнаты. Кухня и прихожая. Почему-то предполагалось, что Корделия Трастамара с ее финансовыми возможностями, ее происхождением и статусом главы холдинга должна приобрести для проживания если не всю элитную многоэтажку, то, по крайней мере, весь этаж с персональной парковкой для флайера. Никто напрямую ей об этом не говорил, но косвенные рекомендации соответствовать статусу и происхождению читались в каждом заданном журналистами вопросе, особенно, если этот вопрос касался ее частной жизни.

Впрочем, Корделия никогда не боялась прослыть эксцентричной. Не боялась она являть миру и свои странности, отлично сознавая, что благодаря именно этим странностям, противоречивым поступкам, оригинальным решениям она и добилась успеха. Она учитывала правила, но никогда слепо им не подчинялась. И квартира у нее была не в соответствии с правилами, а в соответствии с потребностями. У нее есть спальня, гостиная, рабочий кабинет и еще одна спальня, именуемая гостевой.

Эту гостевую спальню Корделия с некоторых пор называла комнатой Мартина. И звуков, заблудившихся, задержавшихся, как брошенные впопыхах вещи, она искала именно там. Но в комнате было тихо. Потому что шуметь и разбрасывать эти звуки в ней было некому. Комната уже три дня стояла пустой. Тишина разрослась, как невидимая паутина. Компьютерный терминал был мертв, интерактивные стены обесточены.

Из прихожей Корделия прошла в свою спальню, чтобы переодеться. Сбросила туфли. Несколько секунд наслаждалась долгожданным освобождением. Поддерживающий осанку энергетически-волевой стержень внезапно размягчился, плечи опустились. Корделия сгорбилась и устало уронила голову на руки. Зачем ей все это? Какой во всем этом смысл?

Она провела еще один день, участвуя в бесконечных, придонных гонках, всплывая и выхватывая над поверхностью воздух, ныряя и уклоняясь, пока такие же как она, алчные и расчетливые, точно так же пуская пузыри и задыхаясь, пытались вспороть ей брюхо. Смогли отколупнуть пару чешуек, а она — оторвать чей-то плавник, потому что у нее зубы и выдержка оказались покрепче. Сегодня она вполне может праздновать победу, потому что добавила к своему счету еще несколько нулей.

Зачем? У нее и так все есть. Есть даже намного больше, чем может понадобиться при самых неутолимых запросах. Так много ей не надо. Потому что подлинной ценностью обладает только жизнь. Потому что неведомую эфирную капсулу, в которой обитает душа, если эта душа вытекла через темный иллюминатор умирающего "Посейдона", ничем не заполнишь и ничем не возместишь. Даже если купить всю элитную многоэтажку, а с ней и планету, пустоту не заполнишь.

«Кому не кажется верхом изобилия то, что есть, тот останется бедняком, даже сделавшись хозяином всего мира...»* мысленно процитировала Корделия.

Сменив строгий деловой костюм на домашний, Корделия вышла из спальни, чтобы отправиться на кухню, но, сделав пару шагов, остановилась. Постояла и пошла в противоположную сторону — в комнату Мартина. Пустую и темную.

Искин задействовал потолочное освещение и там. Полумрак рассеялся. В глаза сразу бросился идеальный порядок. Все убрано, все на своих местах. Ни малейшего признака сборов. Мартин сложил в дорожную сумку только самое необходимое. Как и все киборги, он умел не усложнять жизнь лишними атрибутами. Важна суть, а не красивые аксессуары. Корделия знала, что если она отодвинет створку шкафа, то увидит в аккуратных стопках все купленные ею вещи. Исключением служила одна футболка, которая лежала на безупречно застланной кушетке. Футболка тоже сложена по линеечке и находится точно по центру подушки.

— Киборг, — вздохнула Корделия, села на край кушетки и взяла футболку.

Подержала, разглядывая (это была одна из первых, купленная еще на Геральдике, как раз перед тем, как он сломал ей руку), и зарылась в нее лицом. Футболка была выстирана и, конечно же, ничем не пахла. Только отдавала слабым эхом ополаскивателя. Никаких иных запахов футболка не сохранила. Но Корделии казалось, что футболка по-прежнему держит тепло его тела, что она пахнет некогда пролитым на нее какао, горчит дымком из неумело разведенного камина, отзывается кедровой смолой и дикими цветущими геральдийскими травами. Рисунок на ткани — спираль Галактики — слегка выцвел, потому что Мартин любил эту футболку и носил ее постоянно. Почему же тогда он ее оставил? Может быть, как свидетельство, что он по-прежнему здесь, с ней, в этой комнате? Что он никуда не ушел? Что ей достаточно его позвать?

Она может это сделать. Нет ничего сложного, достаточно набрать номер. И он ответит. Он не ушел навсегда, он отправился на двухнедельную стажировку в составе группы специалистов по коммуникациям от холдинга «МедиаТраст». Назначением монтируемого на орбите квантового телескопа с циклопических размеров зеркалом было не только изучение идущих из далекого космоса сигналов, но и передача переведенных в квантовый формат информационных блоков. Принцип приема и передачи данных базировался на передовой фрисской технологии, которая сводила задержку сигнала до стандартной секунды и со временем должна была вытеснить центаврианскую. «МедиаТраст» вовремя вложился в акции межпланетного концерна и в настоящее время активно принимал участие в реализации проекта. Сроки работы на станции не обговаривались. Мартин мог вернуться на планету в любой момент, когда сочтет это необходимым, хотя официальный срок стажировки составлял две недели. Мартин дал слово, что продержится.

* * *

Свое обещание посетить административный центр Геральдики Корделия выполнила в феврале во время ежегодного карнавала.

Откуда пришла традиция устраивать карнавальные шествия и праздновать скорое наступление весны — почти никто не помнил. Об этом могли бы рассказать историки или старейшины дворянских родов, но их мало кто слушал. Большинство довольствовалось скудными сведениями о временах появления праздника. Когда-то люди, едва вышедшие из дикости и верящие во всяких богов и духов, пытались вот такими незамысловатыми манипуляциями прогнать холодное время года и умилостивить природу, которую тоже, — подумать только! — считали живой и даже разумной. Конечно, все эти суеверия скоро забылись, а праздник остался. Зачем отказываться от такого замечательного времяпровождения, если старые традиции можно обновить, приукрасить и дать им новую жизнь с помощью современных технологий?

В Лютеции карнавал начинали праздновать с первого воскресения февраля. Так как город был формально разделен на культурно-исторические области, то и праздновали карнавал так, чтобы каждая культурная общность могла бы привнести свои национально-географические особенности.

Сверкали цветными блестками венецианские маски, маршировали оркестры в костюмах эпохи Людвига Баварского, шествовали дамы в нарядах эпохи какого-то Людовика, катались на санках с горки, ели блины и сжигали чучело. Весь город превращался в танцующий, поющий, флиртующий подиум, в одну огромную ярмарочную площадь с каруселями, ледяными горками, катком, театрами, цирком и горячим вином с пряностями.

В доме регента и особняках знати, разумеется, праздничные мероприятия проходили более степенно и пристойно. Там устраивали балы, маскарады, театрализованные представления, играли в шарады и вытаскивали фанты. В эти почтенные дома Корделия наведываться не собиралась. Она хотела показать Мартину именно сам город, его неофициальную сторону, без привнесенной с далекой Земли аристократической надменности.

Они прибыли в Лютецию за день до начала праздника и поселились в маленькой пригородной гостинице, также устроенной по образцу некогда реально существовавшей земной. Гостиница предназначалась для людей, предпочитающих комфорт, но избегающих внимания. По установившейся традиции настоящих имен никто не спрашивал.

Корделия даже свой флайер оставила в Перигоре, под надзором губернаторской службы, чтобы герб Трастамара не бросался в глаза, а взяла аэрокар напрокат, темный и неприметный.

Забросив дорожные сумки в номер, они с Мартином отправились побродить по заснеженному городу, пока он еще был тих, еще готовился, еще наращивал свое предпраздничное настроение, еще будто вибрировал от предвкушения и предчувствия чуда. Окна с витражами, с резными ставнями, с легкими и тяжелыми занавесями светились приглушенно и таинственно, готовые через несколько часов распахнуться и выплеснуть на улицы веселье, пузырящиеся как шампанское. Колокольни земных соборов, пусть даже копии, тоже застыли в ожидании, будто заряженные орудия перед началом сражения. Ровно в полночь ударят в набат, и над городом, притворно дремлющим, раскатится бронзовый призыв. Распахнутся двери кафе, ресторанчиков, таверен, лавочек, гостиниц, и отовсюду из разогретых кухонь плеснет ароматом глинтвейна, пряностей, свежей сдобы, жареного на открытом огне мяса, горячих блинчиков, пирогов, круассанов, кексов, пончиков, сосисок и колбасок. Всего будет вдоволь.

Эта предпраздничная тишина даже слегка настораживала. Мартин чувствовал напряжение, его неуловимое присутствие в самом воздухе.

— А что будет? — шепотом спросил он.

Они шли по улице, держась за руки. Корделию забавляли эта его дексовская настороженность, его разыгравшиеся любопытство и нетерпение. Мартин впервые был в таком странном и большом городе. Новая Москва совершенно не походила на Лютецию. На Новой Москве города были ультрасовременными и строго функциональными. К тому же Мартин почти не покидал квартиры своей хозяйки. Видел город только из флайера и по улицам не бродил. А тут он будто провалился в земное прошлое, в те учебники истории, которые подсовывала ему «Жанет». Мартин задействовал все имеющиеся в его распоряжении датчики, сканеры и чувства, пытаясь усилить человеческую ипостась за счет кибернетической и наоборот. Он смотрел во все глаза и слушал во все устройства. Корделия беззвучно посмеивалась.

Когда в полночь зазвонили колокола, праздник взорвался, как набитая блестками петарда. Взлетел в полночное небо звездной россыпью фейерверк. Зазвучала музыка, вспыхнули цветные гирлянды, распахнулись двери, люди в масках и костюмах высыпали на улицы.

Мартин и Корделия были в это время на площади Вогезов, разумеется, крайне ее сомнительной копии, и вдруг, как беспечные рыбаки, оказались на островке, отрезанные от берега людским приливом. Корделия держала Мартина за руку и даже сквозь пушистую варежку чувствовала, как по этой руке, по натянутым мышцам и связкам пробежала судорога боевого режима. Мартин непроизвольно потянул Корделию к себе, чтобы прикрыть от возможной опасности. Но на них никто не обращал внимания. Возможно, пару раз бросили в их сторону недоумевающие взгляды, подмечая отсутствие масок.

— Как-то я отвыкла праздновать, — пробормотала Корделия.

Они пробрались сквозь толпу к ближайшей лавочке и купили две простенькие маски с сияющими по контуру знаками бесконечности. А потом началась их эпопея развлечений. Они выпили на площади дымящегося глинтвейна, который варили в огромном медном котле, посмотрели на ирландские танцы, прошлись в каком-то гогочущем, приплясывающим параде, заглянули в какой-то театрик, где шло кукольное представление, записались в гарнизон снежной крепости, чтобы принять участие в сражении с другой крепостью, попробовали залитых сиропом и сливками оладьев, полюбовались на рыцарский турнир, прокатились на карусели и хотели было добавить новых впечатлений, пока Корделия к своему удивлению, не обнаружила, что падает от усталости. Все-таки она не киборг. Уже на рассвете они вернулись в свою тихую гостиницу и уснули, не раздеваясь.

К своему следующему походу они подготовились более рационально. Пока Корделия «лечила» утомленную спину и ноги в расслабляющей ванне, Мартин скачал себе план города и подробный перечень мероприятий. Оказалось, что устроители отнеслись к своим обязанностям очень ответственно. Указывались точное время, локация, продолжительность, стоимость и предполагаемое количество участников. Мартин отобрал наиболее интересные и вынес на обсуждение. Корделия просмотрела план в развернувшимся вирт-окне, отметив про себя, что предусмотрительный киборг учел ее физические возможности, и согласно кивнула. Собственно, ей было все равно. Эту поездку в Лютецию она затеяла не ради себя, а ради Мартина, ради его восторгов и впечатлений. Впрочем, она через какое-то время слегка отрешилась от своей взрослой суровости и подцепила от него эту первородную восторженность. Она как будто видела все в первый раз, и залитое фейерверком небо, и поздний накатывающий рассвет, и горящий под первыми лучами снег, будто и не прожила последние пятнадцать лет по инерции и все еще могла начать все сначала, обрести свежесть эмоций и кристальную чистоту веры. Даже удивительно, как Мартину с его прошлым, со всем его опытом и его знанием, удавалось так искренне, так безоглядно радоваться. Похоже, он переживал свое украденное, изувеченное детство. А Корделия впала в это детство заодно с ним.

Они бежали смотреть какие-то детские представления, с куклами, созданными по средневековым образцам, хохотали над грубоватыми шутками комедии дель арте, ели на бегу горячие, истекающие повидлом пирожки, бросались снежками, пытались примерить друг на друга самые нелепые и дикие маски, прыгали на ходу в ползущий по улицам обзорный гравипоезд, принимали участие в состязаниях по стрельбе из лука.

В одном из них Мартин едва не выиграл. Корделия в последний момент толкнула его под руку, и он промазал. Занял второе место. Ему вручили огромный разукрашенный сахарной глазурью пряник. Пряник был таким огромным, что приходилось держать его обеими руками. Вид у Мартина с этим пряником был очень забавным.

— И что мы теперь будем с ним делать? — спрашивала Корделия, пытаясь покуситься на приз.

— Съедим, — очень серьезно ответил Мартин. — Пищевая ценность высокая. 50% углеводов, 310 килокалорий на сто грамм, 8,8 белков, 16,5 жиров. Клетчатка, витамины, ценные минералы. Избавляться от него было бы нерационально.

Мартин так хозяйственно и деловито перечислял и нахваливал ингредиенты, что Корделия заподозрила за этой лекторской напыщенностью шалость разыгравшегося мальчишки. Мартин нежно прижал пряник к груди, закрыл глаза и мечтательно произнес:

— Я бы назвал его «Мечта киборга».

— Вот прямо сейчас и мечтай. То есть ешь.

Но пряник попробовать не удалось. Они забыли его в каком-то кафе, куда зашли погреться и выпить чая с имбирем и лимоном.

А на следующий день, который решено было провести менее насыщенно, так как Корделия опять свалилась прямо за порогом гостиничного номера, произошло кое-что, ставшее еще одним катализатором последующих событий.

После завтрака, довольно позднего, потому что Корделия довольно долго не находила в себе мужества задействовать свои ноги, они отправились на фестиваль ледяных скульптур, который устраивали на центральной площади перед ратушей.

Немаленькая площадь была превращена в огромный выставочный зал. Большинство представленных на суд публики работ являлись копиями известных произведений. Там были и Венера Милосская, и Ника Самофракийская (обе с недостающими у оригиналов частями тела), и «Мыслитель» Родена и, конечно, «Давид» Микеланджело. Более авангардно настроенные авторы вырезали из хрупкой, прозрачной субстанции образы менее известные, более фантастические и даже инопланетные. Так один из участников выточил фигуру крамарца, заявив, что это портрет его друга, а другой изобразил в прыжке альфианскую химеру, третий — шоаррскую лису в окружении, собственно, шоаррцев.

Мартин был совершенно очарован. Он с огромным интересом наблюдал за всеми этапами освобождения скульптуры из ледяной глыбы. И Корделия уже не сомневалась, что по возвращении в поместье дворик перед домом превратится в мастерскую скульптора. Мартин уже изучил используемые в процессе инструменты. Лазерные пилы, резаки, прямые и угловые стамески, и судя по его азартно вспыхнувшим глазам, Корделии предстояло огласить этот список первому попавшемуся дилеру.

Попробовать себя в качестве резчика по замороженной воде предлагалось всем желающим, и Мартин ринулся было туда, но, заметив внушительную толпу, а так же осознав необходимость общения с незнакомыми людьми, вернулся. И как-то сник. Посмотрел виновато.

Несмотря на явный прогресс в социализации, на выработавшиеся за последнее время навыки общения Мартин старался не терять Корделию из виду. В поместье он чувствовал себя в безопасности и мог удаляться от дома на десятки километров, но в незнакомом городе, среди незнакомых людей он сразу лишался половины своей уверенности и предпочитал, чтобы «хозяйка» держала его за руку. Вот и на площади его будто потянул обратно невидимый поводок. Хотя никаких поводков давно уже не было.

Корделия не стала возражать и терпеливо стояла рядом, пока Мартин отсекал от ледяной глыбы все лишнее. К ее удивлению у него довольно быстро получилась вполне узнаваемая модель… старого армейского транспортника. Светясь от гордости, Мартин предъявил свое творение. Корделия представила свою квартиру, заставленную гигантскими и миниатюрными копиями «Космического мозгоеда», может быть, даже с командой.

С фестиваля скульптур они отправились на каток. Организаторы карнавала позаботились о нескольких площадках, где гости и горожане могли бы посоревноваться в искусстве скольжения, разбросав эти белые манежи по всей столице. Самый большой располагался рядом с городской ратушей, но там уже было не протолкнуться. Пришлось снова воспользоваться саночным поездом, служившим единственным транспортным средством, и отправиться к менее популярным площадкам.

По кругу двигалось несколько пар — любителей художественного скольжения. Коньки выдавались напрокат, за переброшенную с комма виртуальную единицу. Корделия не умела кататься, но Мартин горел желанием попробовать. Он минут пять сканировал фигуристов, а затем процессор обсчитал алгоритм шагов и поворотов и Мартин сосредоточенно натянул коньки. За сохранность его лодыжек и коленей Корделия не опасалась. Вестибулярный аппарат DEX'а позволял и не на такой скользкой поверхности держать равновесие. А если даже любознательный бегемотик пару раз растянется, то это пойдет ему только на пользу.

Мартин натянул коньки и отправился покорять еще одну вершину жизненного опыта. Постоял несколько секунд, позволяя системе сориентироваться и распределить нагрузку на мышцы, сделал шаг и… покатился. Сначала неуверенно, осторожно, явно прислушиваясь к предупреждениям системы, а затем все стремительней и свободней. Развернулся, набрал скорость и притормозил уже с некоторым шиком, расцарапав лед до брызг. Выражение лица — растерянно-счастливое. Киборг остановился перед «хозяйкой» и приглашающе, будто звал на тур вальса, склонил голову и протянул руку.

— Нет, Мартин, я не умею. И так быстро, как ты, я не научусь. Давай сам или… — Корделия поискала среди катающихся и выхватила взглядом одинокую фигурку в белой шапочке с помпоном, — предложи свою компанию вон той девушке. У нее тоже нет пары.

Корделия только потом сообразила, что поставленная ею перед Мартином задача не из легких. Подойти и заговорить с незнакомым человеком? Без посредничества «хозяйки»? Конечно, Мартин уже и встречался и беседовал с людьми на равных. Он даже провел два месяца на «КМ». Но между ним и людьми всегда стояла Корделия. Даже на «Мозгоед» она отправилась первой. А тут вдруг предлагает действовать самостоятельно.

— А что я ей скажу?

— Поздоровайся, скажи, что лед замечательный, и предложи вместе покататься.

— Так и сказать?

— Так и скажи. Ей одной скучно, и твоя компания будет очень кстати.

— А если…

— А если некстати, то извинишься и покатаешься один. Или присмотришь вон за тем пацанчиком. Он уже два раза на попу шлепнулся.

Корделия ободряюще кивнула. Мартин колебался еще секунду, но все же подкатил к белому помпону.

Ему повезло. Обладательница белой шапочки тоже не входила в число планетарных чемпионов и оглядывалась в поисках подвижной опоры. Она как раз поскользнулась, и Мартин вовремя подставил руку. О чем они говорили, Корделия со своей скамейки запасных не слышала, но судя по смущенной улыбке девушки, помощь незнакомца была ей приятна.

«Еще бы не приятна, — подумала Корделия, — само «Совершенство» руку предлагает».

Не прошло и минуты, потраченной на знакомство («Интересно, он так и представился — киборг модели DEX-6, серийный номер такой-то?»), как Мартин со своей неожиданной партнершей довольно слаженно вписались в хоровод катающихся. Через пару кругов, осмелев, сделали разворот и начали вычерчивать геометрические фигуры. Мартин, вероятно, продолжал сканировать более опытных «фигуристов». Он уже обнаружил, что те совершают разнообразные спирали, вращения и шаги, напоминающие дуги, скобки и крюки. И его партнерша так же имела в этом кое-какой опыт. Для киборга не составляло труда совершать те же маневры синхронно, скользить то на внутреннем, то на внешнем ребре конька. И он заметно очаровал шапочку с помпоном. Она уже улыбалась без всякого смущения. Мартин, правда, еще сохранял сосредоточенное выражение лица, но катание явно доставляло ему удовольствие.

Корделия испытывала смешанные чувства. Она, с одной стороны, чувствовала радость и даже гордость. То, что Мартин без труда заговорил с незнакомой девушкой и даже вовлек ее в совместную деятельность, есть несомненный успех. Он двигается так легко, так грациозно, так гармонично смотрится рядом с неожиданной компаньонкой, что вызывает восхищение.

А с другой стороны, Корделия чувствовала печаль. У нее защемило сердце. Она вдруг почувствовала себя старой, высохшей, отжившей. Нет, ее давил не возраст. Средняя продолжительность человеческой жизни уже достигла девяноста пяти лет, и женщина, достигшая сорокалетнего рубежа, уже давно не считалась невостребованной. Скорее наоборот, после сорока жизнь только начиналась.

Старой Корделию заставлял чувствовать не возраст, а все тот же иллюминатор погибающего «Посейдона». Там сгорела не только ее душа, там сгорела ее молодость, ее пылкое нетерпение, ее жажда жизни. Там окончилась ее весна. Она проживет еще долго, не чувствуя подступающей немощи, но уже не сможет почувствовать себя молодой, бесшабашной. Не сможет вот так же беззаботно танцевать на льду. За ней будет тянутся этот груз прошлого, громыхать, как связка консервных банок. А Мартину нужны те, кто способен радоваться жизни.

Неожиданно скольжение красивой пары замедлилось. Мартин что-то сказал партнерше. На лице той отразилось сожаление. Девушка явно была обескуражена и расстроена. Мартин кивнул на прощание и вернулся к скамье, где сидела Корделия. Сел рядом и принялся стаскивать коньки.

— Мартин, что случилось? — встревоженно спросила Корделия.

На противоположной стороне катка маячила растерянная девушка в белой шапочке. Мартин не отвечал.

— Мартин, ответь.

Он вздохнул.

— У нее повысился гормональный фон, — нехотя ответил киборг.

— Ничего удивительного. Ты очень привлекательный.

— Не хочу, — глухо сказал Мартин.

— Чего не хочешь?

— Не хочу быть привлекательным. Меня уже кормили мармеладом и называли самым красивым. Не хочу…

От вопросов Корделия воздержалась.

Утром они улетели из Лютеции в Перигор. Там тоже проходили карнавальные шествия, но не с таким размахом. Корделия с Мартином посмотрели из окна на одно из этих шествий, а потом вернулись в поместье.

И все же то происшествие на катке, несмотря на странную реакцию Мартина, скорее укрепило Корделию в ее решении, которое она приняла в ночь своей болезни. Она увидела возможное будущее Мартина не в воображении, а наяву. Его счастливую, самостоятельную, полноценную жизнь. Жизнь среди тех, кто полон надежд и честолюбивых мечтаний, а вовсе не с ней, годной скорее на роль дуэньи. Пусть даже это первое касание будущего чем-то его обожгло, напугало, со временем он научится, привыкнет. А она... она будет рядом. Она поможет.

* * *

Не выпуская из рук футболки Мартина, Корделия прошла в свой рабочий кабинет. В одном из вирт-окон вращался значок непрочитанного сообщения. Она кликнула по значку.

Это был ответ на ее запрос из института генетики им. Дж. Уотсона с Асцеллы. Две недели назад Корделия отправляла в одну из лабораторий института, которую возглавлял друг ее матери Говард Гриффит, образец ДНК Мартина. И вот на этот запрос пришел ответ. Совершенно неожиданный.

Сначала Корделия ничего не поняла. Затем пробежала сообщение еще раз.

«Этого не может быть… — подумала она. — Этого просто не может быть. Так не бывает!»

Она закрыла глаза. Затем прочитала развернувшийся в вирт-окне текст еще раз. Текст не изменился. Внутри нарастал не то ужас, не то восторг. Корделия потерла виски, стараясь успокоится. Профессора Гриффита она хорошо знает. Он не будет так шутить. Он приглашает ее приехать. Потому что у нее есть шанс. Единственный шанс.

Стивен Буковски запустил программу онлайн-банкинга и ввел семизначный цифровой код. Ничего не произошло. Он ждал. Секунда. Вторая. Вирт-окно серым голографическим прямоугольником парило над мерцающим терминалом. Затем раздался странный, тревожный писк, и в окне вылезла надпись. Красная.

«Итоговое сальдо -10 000 галактов».

Стивен взирал на вспыхнувшие знаки в недоумении. Как минус? Почему минус? Или это тире перед запрашиваемой суммой? Но он еще ничего не запросил. Он всего лишь затребовал данные о состоянии счета. Вот они, данные, тревожного красного цвета.

Может быть, программисты банка изменили дизайн? Внесли цветовые поправки? И теперь все цифры, вне зависимости от того, отрицательные они или положительные, высвечиваются красным? Возможно, они прибегли к этому средству, чтобы клиенты, особенно пожилые, слабовидящие, делали при переводах меньше ошибок? Потому что красные цифры сразу бросаются в глаза и перепутать запрашиваемую сумму с имеющейся на счету довольно трудно. Но он еще ничего не запрашивал. Он не собирался в ближайшее время снимать деньги. Он зашел на сайт, чтобы удостовериться, что деньги есть… Были. Вот именно — были. А сейчас их, кажется, нет.

Стивен свернул окно, вышел из программы и перезапустил терминал. Он скорее всего ошибся. Сделал что-то не так. Ввел не тот пароль. Вновь та же процедура. Терминал, онлайн-банкинг, пароль. И… итоговое сальдо -10 000. Нет, не может быть! Стивен свернул окно и запросил другой счет. Platinum. Снова пароль. Пауза и… тревожный писк. Счет пуст. Та же красная надпись. На этот раз без минуса. Итоговое сальдо — 0. У него есть еще один счет, общий с его женой Дарлой. На этом счету хранились их сбережения на старость.

Много лет с завидным постоянством они перекидывали туда со своих личных карт строго обозначенные суммы. В их семье это стало традицией, законом, догмой. С этого неприкосновенного счета деньги снимались всего один раз. Издательство, в котором в то время работал Стивен, переживало некоторые финансовые трудности, и большинство сотрудников, надеясь на перемены к лучшему, не покинули терпящий бедствие корабль, а ушли в неоплачиваемый отпуск. Личный счет Стивена, с которого осуществлялось большинство коммунальный платежей, был пуст. В это время, как это обычно бывает, частная школа, в который учился их сын Харви, потребовала оплатить следующий семестр раньше установленной даты, мотивируя это тем, что администрация школы планирует ремонт и обновление школьного оборудования. На счетах жены средств тоже было недостаточно. Поэтому на семейном совете решено было покуситься на «святое». Все-таки учеба сына в престижной школе не пустой звук, а долгосрочное вложение. Платеж был произведен. Вскоре Стивен был вызван из бессрочного отпуска на работу. Издательство справилось с постигшими его трудностями. Работа с авторами возобновилась, все задолженности сотрудникам были погашены. С тех пор их общий счет с Дарлой только пополнялся.

С отчаянно бьющимся сердцем Стивен зашел на страницу того банка, где они с Дарлой хранили деньги. Это был один из старейших банков Земли, основанный еще в начале ХХ-го века, репутации надежнейшей. Уж там не могло произойти сбоя. Пароль Стивен знал наизусть. Дата их с Дарлой бракосочетания и день рождения их сына. Двенадцать цифр.

Окно развернулось. Возникла хорошо знакомая цветовая гамма интерфейса. Несколько секунд длилась томительная тишина. Банковские сервера не спешили с выдачей запрашиваемой информации. Они были такие же надежные и солидные, как и владельцы финансового учреждения. На этот раз не писк, а тревожный шепот, вздох, шелест. И надпись — «Ваш лимит исчерпан». Стивен закрыл лицо руками.

Все началось три месяца назад.

Стивен просматривал подготовленную к публикации рукопись, когда в его кабинет осторожно постучали.

Стивен давно уже не работал в издательстве. Он возглавлял «Literary Observer», крупный онлайн журнал, входящий в издательскую группу «Public Industry». Сама группа, еще недавно независимая, представляла собой структурную составляющую холдинга «МедиаТраст». Стивен, как главный редактор и соучредитель «Literary Observer», получил возможность участвовать в советах и заседаниях в земном офисе холдинга, на которых время от времени присутствовала сама Корделия Трастамара.

Стивен страшно гордился этим неожиданным повышением и полагал его за неопровержимое доказательство своей ценности как знатока современной литературы. Со временем он надеялся обзавестись офисом в небоскребе, принадлежащем холдингу, но переезд в «МедиаТраст Тауэр» пока откладывался, и Стивен довольствовался своим кабинетом на 39-й улице рядом с Музеем Истории. Журнал занимал три этажа в особняке, построенном еще в ХХI-м веке каким-то меценатом, и когда-то считался в литературных кругах местом престижным и перспективным. К веку ХХII-му блеск литературной Мекки потускнел, но все еще привлекал начинающих авторов. Из тех, кто когда-то представил свои рукописи в «Literary Observer», многие добились головокружительного успеха. У Стивена был нюх на таланты. Со временем, обремененный обязанностями главного редактора, он стал уделять просителям не так много времени, но два раза в неделю выделял по два часа на встречи с молодыми авторами, во вторник и в четверг.

Она пришла к нему в четверг, за четверть часа до конца приема. В тот день, что совершенно удивительно, пожелавших встретиться с самим главредом «Literary Observer» было всего трое. Обычно их было не меньше десятка. Те, кому не хватило приемного времени, сразу записывались на следующие четверг или вторник.

В тот день Стивен даже заскучал. Он открыл вирт-окно с представленной на рассмотрение рукописью, хотя сам редко занимался редакторской работой (для нее давно были квалифицированные подчиненные), и принялся читать. Вникать было трудно. Отвык. К тому же речь шла о любви прекрасного ксеноса к земной девушке, а любовные романы, «дамские», жанр интеллектуальными людьми откровенно презираемый, никогда не входили в список его культурных приоритетов. Он посмотрел на часы. Всего-то четверть часа…

Эх, если бы он прислушался к совету демона халатности. Не успел. В дверь постучали. Что тоже было необычно. О посетителях ему докладывала секретарша — дама немолодая и многоопытная. Секретарша охраняла подступы к его кабинету, как огнедышащий дракон — вход в пещеру с сокровищами. Как она могла оставить свой пост? Позже стало известно, что у госпожи Ламбер случился приступ кишечных колик, и она срочно отбыла в направлении туалета.

— Войдите, — ответил на стук Стивен.

На вошедшего не взглянул, уверенный, что это секретарша явилась узнать о судьбе последней четверти рабочего времени. Но шаги были другие, не привычно шаркающие, а легкие, молодые. Стивен поднял голову и увидел женщину. Очень красивую женщину. Незнакомую. Она была одета в элегантное, светлое платье обманчиво простого покроя. Стивен знал цену подобной простоте. Так одевалась глава холдинга госпожа Трастамара, элегантно и просто. Но элегантной простотой она легко затмевала усыпанных бриллиантами жен вице-президентов инвестиционных фондов и директоров корпораций. Возможно, это шло от внутренней уверенности и полнейшего равнодушия к внешним атрибутам.

Простота и уверенность поздней посетительницы были примерно в той же спектральной области, правда, подсвечивались благородной сексуальностью. Посетительница была накрашена выразительно, но не вульгарно. Плотно облегающее платье позволяло оценить зовущие формы, а его длина — красоту ног. Двигалась посетительница как манекенщица на подиуме, но без покачиваний и вихляний.

Стивен смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Он уже давно не видел женщин такого класса в непосредственной близости, на расстоянии вытянутой руки. Конечно, ему доводилось бывать на всевозможных презентациях, книжных ярмарках, кинофестивалях, где собирались светские дамы и высокооплачиваемые актрисы. Все были безупречно и дорого одеты, элегантны, красивы, благодаря хорошо известным хирургам, но всем им чего-то не хватало. Они как будто все время чего-то боялись, какого-то несанкционированного выкрика. Как будто чей-то дурно воспитанный ребенок мог крикнуть: «А король-то голый!», и тогда все начнут смеяться, тыкать пальцами, и от прежнего величия не останется и следа. Вот почему им приходится делать такие каменно-высокомерные лица, поглядывать свысока и держаться подальше от толпы языкастых плебеев. Вдруг кто-то все-таки крикнет. Очень немногие живут, не зная этого страха. Вот в этой его посетительнице было что-то такое... бесстрашное, аристократическое.

Дама изучала Стивена с искренней заинтересованностью.

— Вы Стивен Буковски? — начала она.

Голос низкий, бархатистый, завораживающий. Она смотрела на Стивена ясными, серыми глазами.

— Да, это я. Чем могу служить?

— Меня зовут Стелла. Стелла Майерс.

— Простите, не имею чести… Вы журналистка?

— Нет, писательница.

— Но я…

— Да, моих книг вы еще не читали. Это первая.

И она положила на стол перед Стивеном инфокристалл в прозрачном футляре.

— Я хочу, чтобы вы это прочитали. Я позвоню вам… — Она на мгновение задумалась, что-то высчитывая, — в субботу.

— Но я…

Стивен попытался спорить. Он не привык, чтобы с ним обращались подобным образом, тем более, какие-то никому неизвестные графо-любители. Сроки и встречи всегда назначал он, редактор, вершитель судеб. А тут — я вам позвоню…

— Постарайтесь, — очень мягко, в самом низком, щекочущем регистре произнесла посетительница и… ушла.

Стивен даже усомнился, заходил ли кто-то в его кабинет в ближайшие полчаса или у него было видение. Но перед ним лежал инфокристалл, а комнату наполнял тонкий аромат духов. Он так и сидел, оцепеневший за своим столом, пока к нему не заглянула секретарша.

— Что с вами, мистер Буковски? Вы домой собираетесь? Ваша жена уже звонила.

Он вздрогнул.

— Да, да, конечно.

Стивен схватил со стола инфокристалл и спрятал в нагрудном кармане.

Вот так все и началось — таинственно, странно, неожиданно, и вот как кончилось — позорно и унизительно.

Она позвонила, как и обещала, вечером в субботу на его личный номер. Стивену часто звонили в выходные, и Дарла тому не удивлялась. Звонили писатели, критики, журналисты, коллеги. Что с них возьмешь? Люди творческие. Стивен спокойно ответил на звонок и удалился в свой кабинет.

Рукопись он прочитал. Впечатление было… противоречивым. С одной стороны, исполнение явно любительское, сырое, что всегда вызывало у Стивена, давно избалованного профессионализмом авторов, легкое раздражение. Эти новички, связав пару абзацев в текст, сразу требовали к себе повышенного внимания. А с другой стороны, текст был полон экспрессии, подлинного авторского соучастия, эмоций и… не без таланта.

В книге речь шла об отце — самодуре, лишившем своих детей наследства, уличив мать в измене. Детей было трое — мальчик и две девочки. Мальчик родился последним и гордо именовался наследником. Отец был ярым поборником патриархальных традиций, к тому же аристократом, и передать свой титул желал именно сыну. Женат он был также на девушке из благородной семьи. Брак с точки зрения приличного общества вполне благополучный. Дети учатся в престижных частных школах, супруга посещает благотворительные аукционы, отец заседает в каком-то совете регента. Само действие происходит в некой несуществующей Империи, что Стивена нисколько не удивило, ибо авторы-женщины очень любят выдумывать всевозможные фэнтези-королевства. Однако, несмотря на шаблонность аристократических декораций, само поведение персонажей было психологически оправдано. И диалоги так же соответствовали естественным человеческим моделям. По мере чтения Стивен ни разу не поймал себя на чувстве досады, какую всегда испытывал, если автор пускался в эмоциональные излишества или приписывал своему персонажу небывалые таланты. Женщины-авторы непременно желали видеть в героине свой улучшенный вариант, получить через нее все недостижимое: небесную красоту, происхождение, богатство.

Тут же Стивен ничего подобного не увидел… Пожалуй, тиранство отца выглядело несколько преувеличенным. Да и вообще странный он был, этот потомственный аристократ. Прежде чем завещать титул сыну, решил провести ДНК-тест. Вот ему, Стивену, это и в голову бы не пришло. Правда, у него и титула не было, и владений, где произрастают особо ценные породы леса. Возможно, и сама мать семейства дала повод… Одним словом, выяснилось, что сын не его. Pater familias впал в бешенство, подал на развод и лишил всех детей наследства, не разбирая, кто его ребенок, а кто — нет. И как апофеоз самодурства прозвучало имя нового наследника, вернее, наследницы — внебрачной дочери. У папаши был многолетний роман с секретаршей. Перед самой свадьбой любовница с восьмилетней дочерью покинула столицу Империи. Но тирану следует отдать должное — он не выкинул ее на улицу без средств к существованию, даже оплатил учебу внебрачной дочери в университете. После чего посчитал свой отцовский долг выполненным и забыл о внебрачном отпрыске.

«Интересно», подумал Стивен, «а внебрачную он на ДНК проверял или влюбленная секретарша была вне подозрений?» В книге никаких пояснений на этот счет не давалось. Видимо, тиран позаботился об этом раньше.

После постигшего семью несчастья шли описания мытарств подросший детей. Особенно привлекательной и в тоже время отталкивающей Стивену показалась старшая дочь — Клелия. Собственно, все повествование шло от лица именно этой дочери. Ее мысли, чувства, переживания, мечты, надежды, разочарования выглядели пугающе реалистичными. У него даже мелькнула мысль, что перед ним не роман, а чья-то автобиография. Такими правдивыми, логически обусловленными были все детали, все оттенки. Кто-то переработал в эту рукопись целую жизнь. Кто-то очень умный, опасный и целеустремленный. Конец у книги оставался открытым. Автор предоставлял читателю самому домысливать, увенчался ли план мести успехом или провалился. Неужели эта роскошная блондинка, явившаяся в его офис, намерена кому-то мстить? Той самой незаконнорожденной дочери?

— Понравилось? — услышал Стивен низкий, тягучий голос.

— Да, — честно ответил редактор. — В тексте есть некоторые шероховатости, но это… поправимо. В целом очень впечатляюще.

— Я рада, — ответила блондинка. Ее изображения Стивен не видел. Видеосигнал она заблокировала. — Давайте встретимся и обсудим эти… шероховатости. А так же, как их пригладить.

И он согласился. У него не было даже секунды на размышление. Она уже все за него решила. Она всего лишь поставила его в известность о принятом ею решении, но так изящно, так непринужденно, что он не почувствовал себя добычей, не разглядел ловушки. Напротив, он чувствовал себя польщенным. Уже не один десяток лет с ним вот так приглушенно не разговаривала такая загадочная и безумно привлекательная женщина.

Они встретились в ресторане «Amber» в четверг. Ради этой встречи он отменил свои часы приема в редакции, отговорившись тем, что обнаружил очень перспективного автора. За обедом они говорили о прочитанной им рукописи. Стелла, Стивен не сомневался, что зовут ее совсем не так, призналась, что история основана на реальных событиях, что самой Стелле довелось наблюдать многие описанные сцены из жизни ее подруги, в некоторых даже участвовать, что она ничем не могла помочь этой несчастной семье, кроме как изложить эту историю в качестве предостережения излишне доверчивым и наивным, тем, кто полагает свой мир незыблемым. В этом мире нет ничего вечного и неизменного. Самая надежная конструкция может обрушиться в любой момент, и вся жизнь, надежды, мечты, стремления, все пойдет прахом.

Стивен слушал и украдкой ею любовался. Как восхитительно звучал ее голос! С каким достоинством, с каким глубинным, аристократическим трагизмом! Стивен не сомневался, что все это случилось именно с ней. Что именно ее семью постигло это несчастье. Ах, как он хотел помочь! Как хотел ее ободрить, утешить.

После обеда он вызвал для нее таксофлайер и, разумеется, оплатил. Поцеловал на прощание руку. Они договорились встретиться снова и обсудить издание книги. Для начала следовало внести кое-какие коррективы. Она согласилась.

Любовниками они стали после третьего свидания. Он уже не только заказал таксофлайер, но и проводил ее до отеля. Она снимала номер в «Marriott». Недорогой, но уютный. Сначала они задержались в гостиничном баре, а потом поднялись в этот уютный номер.

Домой Стивен вернулся около полуночи. От него пахло сексом и коньяком. Он был взвинчен и потрясен. Бешено колотилось сердце. Жизнь раскололась надвое — до и после. До — скучная, серая, размеренная, после — ослепительная, волшебная и преступная. Он никогда раньше не обманывал жену. Он был ей верен. Он не понимал и даже осуждал тех своих коллег, кто пренебрегал супружеской клятвой. Да и времени не было. Не было лишних денег. Они с Дарлой жили очень скромно, учитывая возможные расходы в будущем, всегда все планировали, распределяли. Им хватало. Они построили дом, оплатили образование старшего сына, обеспечили свою старость. Впереди не ожидалось потрясений. И вдруг Стивен обо всем забыл. В гостиничном номере Стеллы он видел только ее, ее тело, ее молодое, сильное, желанное тело. И с этим телом он познал наслаждение, которого не знал прежде. Это была буря, ураган, взрыв сверхновой. Он отрешился от себя, от своего прошлого, от своего дома, жены. Он стал другим, обновленным, и он хотел еще… Еще! Наконец-то он жил! Жил каждой клеточкой, каждым нервом, каждой молекулой. Ощущал себя живым. Вот что значит жить полноценной жизнью, на изломе, на пределе, на взлете.

Он не чувствовал раскаяния. На вопрос жены, почему и где он так задержался, Стивен ответил без малейшего смущения:

— Вызвали в головной офис холдинга. Извини.

Потом началось безумие. Настоящее безумие. Через неделю он забронировал номер-люкс в отеле «Ritz», чтобы провести со Стеллой несколько дней. Жене сказал, что улетает по делам журнала на другой континент. В номер он заказал самое дорогое шампанское и самые изысканные блюда. Ему нравилось тратить деньги. Вот так легко, без оглядки. Это было ощущение подлинной свободы. Не обсуждать, не спрашивать разрешения, не экономить. Когда он в последний раз делал что-то по собственной воле, подчиняясь не семейному кодексу, а личному капризу? Да он уже забыл! Он был рабом, семейным рабом. Рабом житейских мелочей и традиций, вечных страхов и сомнений. Всегда все одно и то же. Те же магазины, те же дешевые рестораны и тот же непритязательный отпуск на Эдеме в лесной глуши, в старом жилом модуле. Жена говорила, что детям там нравится. Там были эти забавные грибы! Стивен вдруг почувствовал, что этот роскошный номер в «Ritz» и есть его настоящий дом.

Стелла с неподражаемым изяществом разделывала креветку.

— Ты великолепен, Стивен. Ты нежен, опытен, надежен. Ты мне нравишься. Более того, ты делаешь меня счастливой.

А уж как он был счастлив! Это было счастье иного качества, высшей пробы, совершенно очищенное от примесей. Он был не просто счастлив, он чувствовал себя поднявшимся на ступень выше человеческой. Он не просто мужчина, он — полубог, сверхчеловек. Он обрел качества, которых у него прежде не было. Он научился преображать окружающую его реальность, изменять ее одним мановением руки. Он зажигал восторг в глазах женщины. Настоящей женщины. Великолепной. Как же ему нравилось баловать ее, исполнять ее желания и капризы, осыпать подарками, зажигать эту чувственную, благодарную улыбку.

Нет, нет, она никогда ничего не просила. Она была не из тех корыстных любовниц, которые одержимы драгоценностями и дорогими шмотками, вынуждая мужчину расплачиваться за каждую небрежную ласку. Или ему так казалось? Он сам возил ее по бутикам, сам выбирал украшения, сам платил. Она только задумчиво улыбалась и смотрела из-под длинных ресниц серыми глазами.

Стивен и сам изменился. Он похудел, даже занялся спортом. Изменения заметила жена.

— Что с тобой? — спросила Дарла. — Кризис среднего возраста?

Он почувствовал приступ ярости. Вот так всегда, если сделаешь что-то для себя, для своего самочувствия, для своего счастья, это сразу вызывает недоумение.

— А что? Я должен признать себя стариком? — ответил он довольно агрессивно.

— Нет, конечно, — пошла она на попятную, — раньше ты о своем здоровье не думал. Довольствовался тем, что есть.

— Теперь думаю! Имею право.

— Конечно, имеешь, — пожимала плечами жена.

Он думал не только о своем здоровье. Он думал и о своем гардеробе. Ему понравилось выглядеть модно, даже шикарно. Он должен соответствовать своей божественной спутнице. Он должен быть ее достоин. Все это стоило немалых денег, но у Стивена были сбережения. Он столько лет экономил! Столько лет планировал. Столько лет проявлял благоразумие. А жить когда? Жизнь проходит! И даже этот их совместный счет. Сбережения на старость. Получается, что он живет только ради этого счета, ради этой гипотетической старости, до которой он, возможно, не дотянет. Нет, он больше так не хочет. Он хочет любви, секса, безумия. Вот оно, истинное проявление жизни. Яркое пламя, а не тусклый, чадящий светильник.

Жена не могла не заметить происходящего.

— Стивен, ты как будто другой. Не говоришь со мной, не прикасаешься ко мне. И дети для тебя будто чужие.

Он хотел было возразить, но передумал. Ему было все равно. У него другая жизнь. В той, второй жизни он молод, он влюблен в прекрасную, молодую женщину.

Стивен зашел со своего рабочего терминала на свой банковский счет, чтобы осуществить оплату бунгало на Шии-Раа. Он намеревался полететь туда со Стеллой. Оплата не прошла. Отрицательное сальдо. Стивен воспользовался вторым счетом. Там еще были деньги. И был еще тот, третий общий счет. Он может им воспользоваться, а потом покрыть недостачу. Это была его ошибка. За ней последовала вторая, третья…

— Ваш лимит исчерпан, мистер Буковски, — произнес сотрудник надежного банка каким-то механическим голосом.

— Но я же… я могу взять у вас кредит?

— Нет, мистер Буковски, ваши кредитные возможности также исчерпаны. Вы уже превысили все сроки и задолженности. Мы даже пошли вам навстречу как одному из самых давних и дисциплинированных клиентов. В нашем контракте ни о каких кредитах речи не шло. Вы обязаны в течение недели вернуть деньги на счет, иначе мы запустим процедуру принудительных выплат.

Стивен закрыл глаза. Процедура принудительных выплат. Это значит, что у него отнимут дом! Детей исключат из школы! Какой позор.

— Я постараюсь найти деньги, — промямлил Стивен.

Сотрудник отключился. Стивен несколько минут сидел перед молчащим терминалом. Неожиданно пришел вызов от… Стеллы. У Стивена потемнело в глазах. Он обещал ей очередной романтический уик-энд. С тех пор как один из его счетов опустел, он уже не мог исполнять все ее желания. Ему приходилось снова быть осмотрительным. Хотя она, казалось, этого не замечала. Стелла была на удивление деликатна, что повергало Стивена в еще большее отчаяние, и вот она звонит.

Поколебавшись, Стивен ответил на вызов. Она не заблокировала видеосигнал. Напротив, будто жаждала, чтобы он ее увидел. Выглядела не совсем обычно. Как-то отчужденно. Почти без косметики. В темной простой блузе.

— Здравствуй, Стивен.

И голос звучал тоже по-другому. Холодно, по-деловому.

— Здравствуй… Извини, я должен был позвонить.

— Не должен. Мы не договаривались. Я по-другому поводу.

— Какому?

Она смотрела равнодушно, будто видела впервые.

— По поводу денег. У тебя неприятности.

— Нет… Откуда ты знаешь?

— Знаю. Ты задолжал банку. Даже двум.

— Но…

— Не пытайся отрицать. — Он опустил голову. — И банк пригрозил тебе процедурой принудительного возмещения.

— Да, — тихо ответил Стивен.

— И об этом может узнать жена.

— Да.

— И дети.

— Да.

Она помолчала.

— Я могу помочь.

Стивен в изумлении вскинул голову.

— Нет, нет, я не могу взять у тебя деньги.

— Я вовсе не собираюсь тебе их дарить, Стивен. — Что-то в ее глазах изменилось. Стало жестким, тугоплавким. — Ты их заработаешь.

— Заработаю? Как?

Она снова помолчала, как бы обдумывая то, что собиралась сказать.

— Расскажешь мне кое-что.

— Но я… Что я могу рассказать? Я ничего не знаю. Я всего лишь редактор онлайн-журнала.

— Пока, возможно, не знаешь. Но очень скоро тебе предстоит это узнать. Для меня.

Стивена уже трясло.

— Что именно?

— Твой журнал входит в группу «Public Industry», а «Public Industry», в свою очередь, был некоторое время назад куплен «МедиаТраст».

— Да, мы дочерняя структура.

— Ты же бываешь в их головном офисе, не так ли? Участвуешь в заседаниях, советах, конференциях? Ты в курсе, что там творится, где и когда бывает начальство.

— Да, но я… Я мало что знаю.

— Постарайся, Стивен. Будь посмелее и полюбознательней. Это же не секретное предприятие. Всего лишь медиахолдинг. Быть у всех на виду — это род их деятельности. Тебе и шпионить не придется. Всего лишь послушать и понаблюдать. Это нетрудно. Персона известная.

— Кто?

— Корделия Трастамара. Мне необходимы кое-какие сведения о ее передвижениях и местонахождении. И еще… Поинтересуйся ее киборгом. Слышал о таком?

По летному полю, бесконечному, уходящему за горизонт, идет женщина. Элегантная, невысокого роста, с короткими пепельными волосами.

За ней в оптический прицел наблюдает снайпер. Прицельная сетка точно ложится на правый висок, захватывает скулу, пересекает линию подбородка. Женщина, разумеется, ни о чем не подозревает. Она идет быстро и уверенно. Несмотря на то, что поле представляет собой место посадки и стоянки яхт, лайнеров и кобайков, примыкающее к невидимому терминалу космопорта, в охват оптического прицела не попадает ни один космический корабль. Кажется, что необъятное, лишь тронутое цивилизацией, укатанное в плоскость пространство предназначено для одного — для идущей по площадке женщины, добровольно обратившей себя в мишень, и для следящего за ней снайпера.

Единственно возникает вопрос — если на летном поле нет ни единого строения, если оно безупречно гладкое, без выступа и впадины, то где прячется снайпер? Где выжидает? И почему жертва, которой достаточно оглянуться, проявить осторожность, его упорно не замечает? Логически обоснованные вопросы. Их задал бы любой сторонний наблюдатель, бесстрастный зритель, отслеживающий эпизод в триллере. Но в этой псевдореальности, где простирается поле, наблюдателя нет. Его там и не может быть. Там в качестве зрителя, режиссера, исполнителя главной роли выступает сновидец — автор этого странного, нелогичного мира, сотканного из причудливых подсознательных образов лишь с одной единственной целью — воплотить желаемое.

Камилла не в первый раз видела этот сон, такой пугающий, до холодной испарины, и такой сладкий. Она держит снайперскую винтовку и целится Корделии в голову, наслаждается неведением жертвы, а затем стреляет. Жмет на спусковой крючок медленно, чувственно, с глубинным выдохом, с каким-то оргастическим стоном. Или пытается нажать. Так же медленно и вязко, как пытается после выстрела бежать, неуклюже, по-младенчески переставляя в ноги. Что происходит с головой Корделии, если выстрелить все-таки удавалось, она не видела. Никогда. Хотела увидеть, хотела убедиться, что плазменный шар достиг цели, но сон всегда обрывался, сыпался и размывался, как след на песке под набежавшей волной.

Камилла жаждала лицезреть смерть, разлетающийся на куски череп, окровавленное, ставшее неузнаваемым лицо и выбитый выстрелом глаз, который наконец помутнеет и погаснет. Но даже в той реальности, где она по всем законам мироздания была единственным демиургом, единственным сценаристом и продюсером, довести фильм до желанного финала не получалось. Сон позволял насладиться охотой. Позволял сидеть в засаде, выслеживать жертву, целиться в нее, выбирать точку для входа плазменного лезвия; позволял даже познать сопротивление пускового механизма, его тихое несогласие, осторожное настойчивое предостережение, но сам результат видеть не позволял. Или она сама себе этого не позволяла? Боялась? Чего? Она желала охоты, но не желала смерти самой жертвы? Или ее привлекал сам процесс травли? Сама процедура расстановки сил, поиска союзников?

Ее привлекает сама игра, а вовсе не результат. Ибо с достижением этого результата исчезает сам смысл всех последующих действий. Пока есть цель, есть и движение, есть нечто вдохновляющее и цементирующее изнутри саму основу бытия, то, что наполняет его содержанием, каждую минуту, каждый час, что заставляет Камиллу дышать, жить, каждый день открывать глаза, двигаться, говорить, мыслить.

Если это смыслообразующее звено выпадет, то рассыплется и вся цепь. Однажды утром Камилла откроет глаза и будет безучастно таращиться в потолок. В ее жизни больше не будет цели. Не будет далекой, острой, режущей пальцы, зовущей вершины. Но эту догадку Камилла всегда вычеркивала.

Что еще за глупости? Как это ей нечем будет заняться? Если она устранит Корделию, ее жизнь как раз и начнется, как раз и обретет смысл, развернется в сияющую событиями и свершениями ленту. О, ей тогда как раз будет чем заняться! У нее появится куча дел, возможностей и обязанностей. Ей предстоит многое восполнить. Ей предстоит вернуть себе давно потерянное, войти в права собственности, восстановить свое имя, реабилитировать его. Скучать не придется.

А есть еще холдинг. С ним тоже будет немало хлопот. Земли на Геральдике Камилла унаследует по праву рождения, достаточно будет предоставить ДНК-тест, а вот холдинг может ей достаться только в том случае, если не найдется наследник. Корделия могла уже давно распорядиться своими акциями, указав на вероятного владельца в завещании. Самое элементарное, что напрашивается, так это распределение контрольного пакета между самыми крупными акционерами. Они создадут акционерное общество и будут владеть холдингом в равных долях. Но об этом Камилла подумает позже.

Холдинг, конечно, это заманчиво. Это медийность, это деньги. Но земли Трастамара на Геральдике важнее… Она должна в первую очередь вернуть себе земли, стать единственной законной наследницей. Устранение Корделии — не самая значимая цель. Всего лишь первая ступенька. То, что она видит во сне, целится, но не стреляет, объясняется просто — ей нравится держать в руках жизнь соперницы, нравится ощущать свое могущество. Чужая жизнь на ладони. И не просто чужая, как жизнь вражеского солдата на поле боя, а жизнь врага известного, давнего. И как не насладиться, как не впасть в эйфорию триумфа, этого врага побеждая? И ничего удивительного, что миг этого блаженства, превосходящего все общепризнанные удовольствия, хочется продлить, задержать, пережить. Именно так, как мечталось, как грезилось.

Так просто врага отпускать нельзя. Один-единственный выстрел. Корделия и понять ничего не успеет. Не успеет ни испугаться, ни осознать приближение смерти. В конце концов, она не узнает, кто ее убил. Мгновенное небытие. Ни мук, ни раскаяния. Нет, этого мало. Это незаслуженное врагом милосердие. Камилла не собирается проявлять милосердие. Она отвергает это лживое понятие, которое маскирует элементарную нерешительность. Камилла не допустит такой ошибки. Она пойдет до конца. Но для начала она сполна насладится местью, наиграется, как кошка с мышью.

Ограничиться единственным, роковым выстрелом — это все равно что набить с голодухи живот первым же поданным на стол блюдом, жирным и сочным, не дожидаясь последующих, более утонченных. Так поступают плебеи, неспособные контролировать свои инстинкты. Набрасываются на миску с похлебкой, едва прожевывая куски жилистого мяса. Истинные аристократы совершают трапезу не спеша, начиная с аперитива, разделяя обед на закуски, основное блюдо и десерт. И каждая из трех фаз может состоять из нескольких перемен, делиться и распадаться. Камилла будет вкушать медленно, как подлинный гурман, приправляя мясо по-бургундски красным вином, а рыбу — белым. Десерт она и вовсе отложит на неопределенное время, чтобы предвкушать и предчувствовать.

Вероятно, именно по этой причине она видела Корделию не только на летном поле, но и на подиуме, и на ступенях административного здания, и в театральной ложе, и даже за прозрачной стеной ее геральдийского дома. Сам дом Камилле не довелось лицезреть в реальности; знала только, что он не соответствует статусу Трастамара, но слышала об этом доме от побывавших там редких знакомых и видела нечеткие голоснимки, сделанные отчаянными папарацци. Тем не менее, этот дом представлялся Камилле наиболее желанной добычей. Как и леса, которые его окружали.

Она целилась в Корделию и там, в ее доме. Ловила в сетку прицела, наводила резкость, выбирала наиболее уязвимое место. Висок, скула, сонная артерия. В одиноком доме Корделии некому будет помочь. Пусть даже поживет немного. Камилла всадит плазму так, что Корделия умрет не сразу. Она останется в сознании и успеет осознать происходящее, успеет почувствовать, как холодеют ноги, как кровь отливает к сердцу и там обращается в сгустки. Возможно, Камилла даже успеет сказать, кто она, ее убийца, и какой приговор привела в исполнение. Пусть умирает с этим знанием, с этой отравившей сознание истиной. Но это потом… Потом, на десерт. Первое — закуски.

Камилла долго размышляла, куда нанести удар. Первый, самый сладостный. Будь у Корделии муж, все было бы просто. Камилла начала бы с обольщения и непременно добилась бы своего, даже если бы сей достойный экземпляр и не имел планов изменять жене. Хотя таким женам как раз и изменяют, мстят за их превосходство и удачливость.

Но у Корделии нет мужа. Нет даже общепризнанного любовника. Папарацци не один год преследуют главу холдинга, чтобы заглянуть к ней в постель и наворовать пикантных картинок. Но нет, эта лицемерная сука ни разу не попалась. Или у нее и вправду никого нет.

Пятнадцать лет назад Корделия выжила при крушении пассажирского лайнера. Погибли ее муж и пятилетний сын. Если бы сын выжил, тоже был бы неплохим вариантом для затяжной мести. Сколько сейчас было бы мальчишке? Двадцать один? Самый возраст разгула и соблазнов. Его Камилла тоже могла бы соблазнить. Юноши в этом возрасте падки на взрослых женщин. Их влечет опыт. А у Камиллы есть чем его удивить. Молодых удивлять легко. Да и приятно. Это не обрюзгший тюфяк Буковски, с которым она умирала от скуки.

Хотя сначала было забавно. Он так трогательно пыжился, так старался ей угодить. Даже неловко становилось, будто у первоклассника деньги отбираешь. А сын Корделии был бы ее племянником. Впрочем, ее бы это родство не смутило, напротив, придало бы остроты, перчинки. Но сына все равно нет, он погиб вместе с отцом.

У Корделии не было слабых мест. Ни компромата, ни случайных любовников, ни опасных пристрастий. Идеальная бизнесвумен. Вся в трудах аки пчелка. Играть против нее на бирже, скупая акции, чистой воды безумие. Да и не было у Камиллы таких денег. К тому же ситуацию на рынке Корделия отслеживала очень жестко, пуская в свободную продажу не более 20% акций. Ни в какие иные авантюры она не пускалась, с политиками не заигрывала, а если и оказывала медиауслуги, то на строго контрактных условиях. Она была практически неуязвима. Пока не появился этот… киборг. Да, да, киборг! Человек-машина. Говорящая кукла.

Разумеется, когда этот киборг появился у сводной сестры, Камилла мало что о нем знала. От осведомителя на Геральдике стало известно, что Корделия привезла с Новой Вероны киборга и прячет его в своем поместье. У Камиллы это известие вызвало презрительную усмешку. Вот как, значит, ее богатая и знаменитая сестрица решает свои сексуальные проблемы — приобрела себе кибер-мальчика. Чем же ей настоящие мужики не угодили? Не справляются? Уж с ее-то деньгами могла бы выписать себе любого. А может быть, у сестрицы какие-то особые вкусы? Она долго их скрывала, держалась, играла в добродетель, а тут сорвалась, дала себе волю. Кого она себе купила? Наверно, из этих… как их… Irien'ов. Их, говорят, изготавливают на заказ, со всеми желаемыми параметрами.

Камилла ради интереса как-то опробовала одного блондинчика из элитной серии. Номер модели у него такой, с намеком, 69! В общем-то, ей понравилось. Он такой отзывчивый, такой услужливый. Все улавливает, все считывает. Одно удовольствие. Только вот все равно… ненастоящий. Делает, что приказано. Неинтересно. Камилле нужны глаза любовника, его страсть, чувства, желание. А у киборга и глаза и чувства все равно неживые, программные. И как сестрица с таким может?

Этот киборг спутал Камилле все карты. Корделия застряла на Геральдике и, казалось, покидать ее не собиралась. Почти месяц о ней не было ни слуху, ни духу.

Потом случился этот скандал с Монмутами. Монмут-младший решил поохотиться на этого странного киборга, гуляющего по владениям без хозяйки. И такое началось! Одна из одноклассниц Камиллы, едва ли не единственная, кто от нее не отвернулся, когда отец потребовал развода и выслал семью на Землю, написала, что Корделия гонялась за бедными заблудившимися подростками с плазменной винтовкой, а потом подала на всех в суд. И все из-за какого-то киборга!

Монмут-старший даже в «DEX-company» обращался, чтобы прислали специалистов для освидетельствования кибер-машины, но что-то у них не сложилось. Был какой-то инцидент, вмешивался губернатор, но дело быстро замяли, а воинственный пыл Монмутов как-то сошел на «нет». И с Корделией они пошли на мировую. Дело закончилось выплатой штрафа. Но сразу после этой истории с браконьерами Корделия покинула Геральдику.

Ее видели на пассажирском лайнере «Queen Mary», затем в ее приморском отеле «Король Лир» на Шии-Раа. Об этом у Камиллы были точные сведения: в то время одной из постоялиц отеля была ее троюродная тетка по материнской линии. Вся родня матери, несмотря на благородное происхождение, была бедна и перебивалась на подачки более состоятельных родственников. Вот почему они все дружно записали Карлоса-Фредерика Трастамара в смертельные враги, когда он развелся со своей женой — княгиней Гонзага-Мышковской, время от времени подкидывавшей кузенам и кузинам на пропитание. Той троюродной тетке повезло больше — ее муж состоял на службе у губернатора и потому имел средства вывезти жену на курорт и даже поселить в престижном отеле. Очень вовремя эта старая сплетница там оказалась.

Корделия приехала не одна. С ней был высокий, плечистый, русоволосый парень чуть старше двадцати. И Корделия вокруг него едва с бубнами не танцевала.

— Да он ей в сыновья годится! — возмущалась тетушка. — Обхаживала его как наследного принца. Паренек, правда, славный. Только дикий какой-то. Настороженный.

— Киборг? — спросила Камилла.

— Кто киборг? — Тетушка вытаращила глаза.

— Ну этот… славный паренек.

— Да Эйнштейн с тобой, племянница! Какой еще киборг? Что я, киборгов не видела? Обыкновенный парень. Диковатый только. И где она этого дикаря взяла?

Камилла не стала ее разубеждать. Она была уверена, что диковатый парень и есть киборг, которого сестра привезла с Новой Вероны и из-за которого так поспешно уехала с Геральдики.

Когда события стали развиваться еще более стремительно и началась эта история с падением акций «DEX-company», гибелью ее владельца и пиаром этой экзальтированный девицы Киры Тиммонс, Камилла больше не сомневалась — в доспехах ее сестры появилась брешь. Ее расчетливая, хладнокровная, безупречная сестра, эта удачливая бизнесвумен, отхватившая контрольный пакет акций одной из самый крупных корпораций, запала — подумать только! — на киборга! И запала так прочно, что ради него устроила весь этот цирк с дочерью Гибульского, едва не поссорилась с федеральным правительством, подставилась под выстрел убийцы (кто ж это был такой косорукий?) и нажила себе кучу очень непростых врагов. Только бы никто Камиллу не опередил. Пусть следующий снайпер окажется таким же косоруким и оставит добычу ей. Уж она не промахнется. Но для начала…

Для начала она вернется к своему плану пролонгированной мести. У сестры появилось близкое, дорогое ей существо. Пусть даже такое странное, кибернетическое. Но люди иной раз гораздо сильнее привязываются к вещам, к кошкам, собакам и попугаям, чем к собственным детям. А у сестрицы после той катастрофы явно психологические проблемы. Строить нормальные человеческие отношения она не может, вот и привязалась к кукле. Интересно, он ей вместо кого? Вместо сына? Или вместо мужа? Или он и то и другое? А что, удобно, два в одном. Камилла усмехнулась. Тем лучше, удар будет вдвойне болезненным.

С хакером по кличке Креветка Камилла познакомилась еще во время своего прозябания на Новом Лас-Вегасе. Название громкое, но за названием кроется небольшой планетоид в окрестностях Сириуса. Камилла устроилась на должность крупье в небольшом казино. Ее взяли за яркую внешность и умение быстро перемножать в уме трехзначные числа, к тому же природа не обделила ее хорошей реакцией и наблюдательностью.

Креветка занимал должность сисадмина. Он и в самом деле напоминал креветку — чахлый, сгорбленный, с непропорционально длинными руками и выпученными глазами. Он сразу влюбился в Камиллу, едва лишь ее увидел. Но шансов у него не было, и он это знал. Он получил право на служение.

Креветка уже не один год прокисал на заштатной должности, будучи талантливым программистом и довольно известным в определенных кругах хакером. Но запуганный еще в детстве, окончательно изгнанный в безнадежные фрики одноклассниками, а затем и однокурсниками, он предпочитал наблюдать за всем со стороны, не решаясь сделать что-то значительное. Он мог взломать защиту любого военного ведомства или крупного банка, изучить всю документацию и секретные данные, а потом уйти, не посмев прихватить даже крупицу информации. Его бросало в холодный пот при одной лишь мысли о возможном преследовании.

Поэтому, когда Камилла мимоходом предложила ограбить родное казино, Креветка в первую очередь испугался. Но она ему все объяснила, разложила по полочкам, обрисовала план отступления. И он ей поверил. К тому же к их компании присоединился еще один неудачник — бывший боксер-тяжеловес по прозвищу Хряк.

Его Камилла подцепила в баре. Началось все достаточно прозаично: к ней подкатила троица отморозков, а он за нее заступился. Камилла и сама могла с ними справиться, она давно наловчилась выходить из самых затруднительных ситуаций, но порыв здоровяка ей польстил. Она позволила событиям развиваться, удобно расположившись в зрительном зале.

Однако отморозков оказалось значительно больше, чем было заявлено. Они внезапно выступили из-за бильярдных столов, из-за барной стойки, из-за двери туалета, и Хряк попал в окружение. Он бы справился, раскидал нападающих, как медведь собачью свору, но у одного из обкуренных оказался вибронож, и он подобрался к защитнику со спины. Камилла заметила и запустила в «кобелька» бутылкой. Попала в голову. И таким образом из жертвы переквалифицировалась в спасительницы. Хряк это оценил. И не потребовал иной награды. Внешне он был полной противоположностью Креветки, но имел столь же мало шансов, как и его визави. Он тоже получил право на служение.

Эти двое были первыми добровольцами, записавшимися в ее армию. До их появления Камилла только лелеяла планы мести, только грезила о возмездии, а с их приходом она вдруг осознала, что планы осуществимы. У нее уже есть двое: компьютерный гений и опытный боец. Ум и сила. А она… Она — координирующий и вдохновляющий центр.

Им удалось ограбить казино и благополучно смыться. Это были их первые деньги. Затем последовали вторые, третьи. Камилле требовался первоначальный капитал. Замысел приобретал все более четкие очертания. Но препятствием вдруг стала неуязвимость Корделии, отсутствие у нее слабых мест. Киборга Камилла довольно долго не принимала в расчет. Ну киборг, ну разумный (хотя в разумность кибер-мальчиков Камилла верила с трудом). Но вряд ли он настолько дорого стоит, чтобы Корделия всерьез обеспокоилась его пропажей.

Впоследствии Камилла страшно корила себя за такую недальновидность. Она могла бы осуществить эту операцию сразу, как только сводная сестра привезла эту куклу на Геральдику. Тогда Корделия была настолько беспечна, что даже не позаботилась активировать периметр и дать искину охранные полномочия, во владения Трастамара мог без труда проникнуть любой флайер. Впрочем, на Геральдике такая беспечность не редкость. Сомнительные личности с преступными наклонностями туда не попадают, а соседи слишком хорошо друг друга знают. Интриги плести или сплетничать — сколько угодно, а вот разбойное нападение организовать — это уже себе дороже, тут пощады не жди. Губернатор Гонди только на вид добродушный толстячок с брылями, он за подобные разбойные выходки быстро определяет в исправительное заведение, а то и гражданства лишает.

Камилла уверилась в ценности кибер-игрушки после того, как Корделия привезла «мальчика» на Новую Москву и пустилась в эти тараканьи бега с «DEX-company». Креветке удалось взломать один из почтовых серверов корпорации и кое-что скачать, прежде чем его засекла служба кибербезопасности.

Хакер перехватил несколько посланий Бозгурда, который требовал вернуть «чертова кибера любой ценой». Якобы тот являлся прототипом новой линейки «Совершенство». Было уже несколько опытных образцов, но все они погибли при пожаре в инкубационном центре. И этот, украденный Корделией, теперь единственный. Но киборг с Новой Москвы исчез. И все то время, пока Корделия не на жизнь, а на смерть билась с «DEX-company», киборг находился вне поля зрения. Его искала не одна Камилла. И служба безопасности корпорации, и антидексисты, и даже федеральная разведка. Не нашли.

Он появился, когда все было кончено, после покушения на Корделию. Она попала в больницу, из которой сбежала на свою яхту, а на яхте скрылась в неизвестном направлении. Вернулась уже с киборгом.

Разумеется, в космопорте Новой Москвы ее сутками подстерегала ватага журналистов. И едва «Подруга смерти» выпустила посадочные стабилизаторы, к ней ринулись осаждающие, чтобы задать вопрос или хотя бы поймать в объектив новую владелицу «DEX-company». Служба безопасности оттеснила журналистов. Корделия успела заскочить во флайер. Но одному из репортеров, чей дрон оказался самым ловким и зорким, удалось заснять идущего рядом с Корделией высокого стройного парня в толстовке. Наброшенный на голову капюшон позволял разглядеть лишь безупречно очерченные рот и подбородок. И выбившуюся волнистую русую прядь.

Камилла покадрово рассматривала эту запись. В эфир ролик не пошел, потому что юристы холдинга пригрозили чудовищными судебными исками за каждую несанкционированную публикацию. Связываться никто не рискнул. Но в частные видеоколлекции к заинтересованным людям запись все же попала.

Камилла долго изучала это мельком попавшее в объектив лицо. Красивый парень. Неужели в самом деле киборг? Не похож. Но и не должен. Во взломанной переписке Бозгурда упоминался прототип линейки «Совершенство».

Единственный в своем роде. Уникальный. Такой должен стоить дорого. Очень дорого. И продать его можно… дорого. Взять выкуп с самой Корделии, а затем перепродать более заинтересованному лицу.

Когда стало известно, что сводная сестра вернулась со своим бесценным кибер-мальчиком на Геральдику, у Камиллы возник тот план, с флайером. Дождаться, когда Корделия полетит в Перигор, затем вынудить ее совершить посадку и вызвать аварийную службу. Чтобы спасатели смогли до нее добраться, ей придется деактивировать периметр. Дроны охранения какое-то время будут бездействовать. Тогда можно было бы рискнуть и наведаться в ее уединенное жилище.

Креветка уверял, что сможет взломать киборга и прописать ему нового хозяина, но Камилла сомневалась. Она уже собрала кое-какие сведения об этих… разумных. Их взломать невозможно. Потому что невозможно прописать хозяина в органический мозг, если сама программа подчинения уже взломана. А этот, уникальный, и вовсе по-другому устроен. Он практически человек и программы подчинения у него нет.

После крушения «DEX-company» на черный рынок попали кое-какие специфические игрушки из арсенала охотников за киберами. В частности, глушилки. И Камилла поспешила обзавестись ценным инвентарем. Она испробовала черную гладкую штуковину на киборге-охраннике в отеле. Сработало. DEX рухнул, как подкошенный. Но сработает ли этот девайс с тем русоволосым парнишкой? Его мозг в полноценном симбиозе с процессором и сразу же перехватит управление, едва лишь процессор сбойнет. Но несколько минут паралича у них будет. Тут они подготовились — и лошадиная доза транквилизатора, и титановые кандалы, и электромагнитный ошейник. Справятся. Главное, выманить из дома Корделию.

Их план почти удался. Креветка подсадил вирус в компьютерную начинку флайера, когда тот проходил техосмотр. Хакера Камилла провезла на планету в качестве своего повара, а Хряка оформила массажистом. Креветка устроился на станцию техобслуживания буфетчиком. Он сильно рисковал.

Флайер Корделии упал, как и было запланировано, но… Она не позвонила в аварийную службу! Креветка с Хряком два часа ждали, надеясь перехватить сигнал, но она воспользовалась коммом, прослушать который хакер не мог. Звонок в аварийную службу поступил утром, спустя восемь часов после вынужденной посадки. И звонила Корделия уже из дома. Как же она выбралась? Как прошла 200 километров по заснеженному лесу в тридцатиградусный мороз?

Ответ был один — ее спас киборг. Тот самый, уникальный. Поистине «Совершенство».

После постигшей их неудачи Камилла некоторое время пребывала в унынии.

Вновь это мистическое, сверхъестественное везение! Ну почему ей так везет? Почему у нее все получается, у этой воровки? Она должна была тысячу раз умереть, но она жива! У нее даже появился уникальный киборг, выступающий в роли ангела-хранителя.

Может быть, оставить попытки? Подождать пока все разрешится само собой? Недолго осталось, в завещании есть оговорка. Но Камилла не хотела ждать. Она долго ждала. Много лет. Сейчас она хочет действовать.

Чтобы обдумать свой следующий шаг и вдохновиться, Камилла улетела на Аркадию, где в комфортабельной закрытой клинике уже не один год находилась ее мать.

Там на Аркадии ее и нашел Рудольф.

Валентин Скуратов пересек вестибюль отеля «Mercury» и нажал кнопку вызова одного из четырех скоростных лифтов. Когда зеркальная створка ушла в сторону, он шагнул в каплевидную кабину и коснулся сенсора с цифрой «49». Именно там, в двухкомнатном люксе с видом на залив Беринга его ждала женщина по имени Камилла, его неожиданный работодатель.

После их первой встречи в баре «Кантина» бывший начальник службы безопасности «DEX-company», пользуясь старыми связями как среди преступного элемента, так и среди сотрудников спецслужб, навел кое-какие справки.

Эффектная блондинка, присвоившая себе родство с династией Трастамара, неожиданно таковой и оказалась. Внешнее сходство с Корделией подтвердилось документально. Особа, назвавшаяся Камиллой, действительно приходилась законной дочерью Карлосу-Фредерику Трастамара, имела гражданство Геральдики, откуда была изгнана вместе с матерью по требованию отца, уличившего жену в неверности. Произошло это почти пятнадцать лет назад, примерно тогда, когда пассажирский лайнер «Посейдон» уже истек кислородной кровью, а Корделия только начала свои гонки со смертью.

Бракоразводный процесс тянулся около года. Адвокаты с обоих сторон рвали друг друга в клочья, но муж в конце концов выиграл суд и выдворил жену с престижной жилплощади. Единственное, что удалось выторговать опозоренной супруге, так это скромную недвижимость в старом Лондоне, городе, давно утратившем былую привлекательность, и небольшой участок земли на Аркадии.

Судебное разбирательство состоялось в Лютеции и в общегалактическом медиапространстве освещалось скупо. Да и власти планеты, ставшей заповедником аристократов, всячески препятствовали распространению слухов. Но и тех сведений, что просочились в земную светскую хронику, бывшему особисту хватило, чтобы нарисовать детальную картину.

И, согласно этой картине, старшая дочь Карлоса-Фредерика Трастамара Камилла пострадала незаслуженно, так как измену матери подтвердил ДНК-тест только сына, а родство дочери с благородным папой, напротив, подтвердилось. Была ли средняя дочь так же зачата от любовника, осталось неизвестным.

Решение отца изгнать неверную супругу вместе с детьми Скуратов в глубине души не одобрял. Не по-мужски. Жена — да, согласен, прощения не заслуживает. Скуратов, вероятно, поступил бы точно так же, если не жестче, окажись он в сходной ситуации, но дети-то в чем виноваты? Дети отцов не выбирают. И почему наследником должен быть обязательно мальчик?

Как мужчина особист понимал опозоренного мужа. Если бы жизнь самого Скуратова сложилась иначе, если бы он выбрал другую профессию, учителя в школе или бухгалтера в торговом представительстве, он бы, вероятно, сейчас был женат и воспитывал детей. И как всякий мужчина, желал бы видеть своим продолжением именно сына. Желание вполне объяснимое, естественное, сын для отца — это гарантия бессмертия, его наследник, воплощение, тот, кто подхватит упавшее знамя и понесет его дальше, даже если это знамя скромного счетовода в пыльной конторе. Однако это не значит, что он вычеркнул бы из своей жизни дочерей, лишил бы их своей защиты и покровительства. А уж выгнать из дома…

Неудивительно, что леди Камилла так ожесточилась. Главным врагом, главным виновником, назначила Корделию, невзирая на то, что сводная сестра даже и не знает о ее существовании. Или знает? Вот еще один вопрос, требующий внятного ответа. Интересовалась ли Корделия судьбой своих сводных брата и сестер?

Что таковые существуют, она несомненно в курсе. Ей известно, по какой причине Карлос-Фредерик признал ее дочерью и оставил наследство. Следовательно, ей известна и судьба родственников. Пыталась ли она им помочь? Или не пыталась? Или ей все равно? Да и почему должна пытаться? Сами родственники вряд ли признали бы ее за свою, случись Корделии к ним обратиться. Кто она им, знатным и законнорожденным? Всего лишь плод отцовского легкомыслия и наивной влюбленности простолюдинки. Но в ситуации зеркально противоположной законнорожденные считают себя неправомерно обиженными.

Камилла — одна из них. Корделия ее обокрала — и Корделии предстоит за это ответить.

Бывшего особиста, по большому счету, судьба Корделии не волновала. Для него она была врагом. И так же виновна в воровстве — в воровстве его обеспеченной старости, его будущего. Хотя украла их вовсе не она. Корделия всего лишь оказалась в нужном месте в нужное время и воспользовалась удачно сложившимися обстоятельствами, что вызвало у Скуратова тайное восхищение. А виноваты в крушении «DEX-company» скорее сама «DEX-company» и безрассудство ее владельца — Ржавого Волка, чересчур увлекшегося ролью императора Палпатина.

Так же и с этой несостоявшейся Трастамара. Сама Корделия ничего у нее не воровала, виной всему патриархальное высокомерие отца, его слепая преданность традиции. Да и мать хороша. Но признать виновниками родителей — означает выйти из удобной и всеоправдывающей позиции жертвы. А если выяснится, что Камилла не жертва, то на каком основании она требует возмездия?

Объявившаяся сводная сестра Корделии Скуратова откровенно пугала. Ему, бывшему офицеру спецслужб, сотруднику особого отдела, контрразведчику и наемному убийце, она представлялась затаившейся в траве змеей. Эта змея очень красива. У нее яркие, светящиеся глаза, стройное, грациозное, почти невесомое в броске тело. Эта змея никогда открыто не нападает и, кажется, лишена ядовитого зуба. А если и кусает, то укус ее приводит не к летальному исходу, а дает эффект легкого, блаженного опьянения, приятного транса. Она смотрит в глаза, эта прекрасная змея, и усыпляет, дурманит, завораживает. Укушенный становится ее покорным и даже радостным рабом. А это опасно, очень опасно. Это опасней смертельного отравления.

Он опасался таких женщин. Умных, озлобленных. После них остаются не разрушения, после них на месте цветущих городов дымится выжженная земля.

Он мог бы отказаться. Сделанное в баре «Кантина» предложение не было ультимативным, у него был выбор. Выбор, как у любого безработного отставника, прозябать на пенсию в безвестности или попытаться обрести былую значимость. Ну и заработать. Накопленных за прошедшие годы, богатые приключениями, боевыми операциями и работой в «DEX-company», денег ему бы хватило на скромное, но вполне достойное существование. Он заслужил несколько лет покоя. Возможно, не поздно подумать и о семье. Он не стар, мог бы найти подходящую женщину.

Но ему заранее было скучно. Тоскливо. Он временами представлял это свое упорядоченное, законопослушное существование — и скрипел от ненависти зубами. Да, вот так прозаично объяснялось его согласие.

Ему было скучно. Он не хотел на пенсию. Даже на достойную с легким гарниром из роскоши. Он снова хотел работать, хотел чувствовать себя живым, нужным, незаменимым, хотел идти по краю, по лезвию, чувствовать запах крови и тяжесть оружия.

Месть опять же. Жажда реванша.

Сергей Волков был его другом, его товарищем по оружию. Скуратов не мог оставить ни его гибель, ни гибель его дела безнаказанными. Месть — его долг. А если нашелся тот, кто согласен взять на себя сам грех этой мести, стать ее вдохновителем и движителем, то почему бы не поучаствовать в качестве наемника, прикрываясь чужим решением? Если боевую группу мстителей не возглавит он, Скуратов, то это сделает Макс Уайтер. И таких дров наломает.

Скуратов постучал и вошел. Его ждали, Камилла была не одна: за столиком в гостиной сидел Казак. Перед ним стояла бутылка марочного коньяка. Судя по причудливой форме — это был продукт коньячного дома «Харди». В углу у мини-бара расположился Рудольф, на этот раз без гелевой маски, что привлекательности и узнаваемости ему не прибавляло. И еще один, незнакомый Скуратову мужчина сидел на диване.

Незнакомцу было лет 35, может быть, 40. Высок, хорош собой. Ухоженные каштановые волосы, темные глаза, волевой подбородок. «Бабам такие нравятся», мысленно охарактеризовал его особист, немедленно проникаясь к гостю неприязнью. Слишком самоуверенный, слишком холеный. Не допускает даже тени сомнения в своем коренном отличии от всего прочего, воняющего потом, человечества. Сама хозяйка номера Камилла в облегающем темно-синем брючном костюме сидела с ним рядом. В руке — пузатый коньячный бокал. На дне янтарно светилась недешевая жидкость.

Скуратов мысленно усмехнулся: картинка как из светского журнала, точно рассчитанная и насквозь фальшивая, как 90% алкоголя, поставляемого в «Кантину».

— Валентин! — почти радостно воскликнула Камилла, протягивая руку то ли для дружеского рукопожатия, то ли для галантного поцелуя. — Мы вас ждем.

Скуратов, пользуясь тем, что он «старый солдат и не знает слов любви», руку пожал и сел рядом с Уайтером. Незнакомец поздоровался с ним вежливым кивком. Рудольф, приподнявшись, изобразил поклон. Скуратов продолжал смотреть на новоприбывшего, нисколько не пытаясь смягчить свое злое, проницательное любопытство. Незнакомец тоже не отводил от него глаз и не выказывал смущения. Он, несомненно, знал, кто перед ним, с каким послужным списком и с какими выдающимися способностями. Камилла, заметив это противостояние, слегка занервничала.

— Это мой друг, — поспешила пояснить она, — его зовут Александр.

— Я так понимаю, уже не посредник, а представитель нашего работодателя, — сухо выдвинул предположение Скуратов.

Этот молодчик был слишком хорошо и дорого одет, чтобы быть одного поля ягодой с Рудольфом. Рудольф — обслуга, улучшенный аналог Падлы, которого Джонсон мимолетно ликвидировал на Карнавале, а этот — вальяжный, крупная птица. Если не сам заказчик, то особа приближенная.

В ответ на слова особиста Александр чуть заметно улыбнулся и кивнул.

— Вы проницательны, — произнес он.

Голос у него был соответствующий — уверенный, мелодичный баритон. И блондиночку обладатель баритона явно давно очаровал и держит на коротком поводке. Это вам не замордованный семейной жизнью редактор журнала, тут у него «любовь с интересом, тут у него лежбище».

— Я о вас много слышал, — продолжал гость, — много лестного и убедительного. Вы же понимаете, мы не могли действовать вслепую. Нам необходимы были точные сведения.

— Да, понимаю. Вам нужен был компромат.

— Ну зачем же сразу компромат? — поправил его Александр. — Нам нужны были рекомендации.

— Да ладно тебе, Лаврентий, — бесцеремонно вмешался Казак, — чего ты в бутылку лезешь? Тут все свои, все друг друга знают.

— Далеко не все, — возразил Скуратов. — Мне вот, например, имя Александр ни о чем не говорит. Я бы хотел подробностей. Должность, звание.

Александр усмехнулся.

— Я управляющий инвестиционным фондом своего двоюродного дедушки. Здесь представляю интересы заказчика, а так же его деньги. Готов предоставить в ваше распоряжение сумму, которую вы сочтете необходимой для реализации нашего плана. Разве этого мало? Какая вам разница, под какой фамилией ходят эти деньги?

— Любую? — недоверчиво переспросил Скуратов.

— В том-то и штука, Лаврентий, — хохотнул Казак. — Нам дают карт-бланш.

Скуратов бросил на него предостерегающий взгляд. Казак, успевший закинуться марочным коньяком, был неестественно весел. Глаза налились кровью, губы искривились.

— Не называй меня Лаврентий, — произнес особист.

— Ладно, не звать, так не звать.

— В каких пределах сумма?

— В галактических, — повторил Александр.

Скуратов воспринял это как шутку. Презрительную шутку. Он предпочитал конкретику.

— А если миллион?

— Значит, миллион.

— Если вы не ограничены в средствах, то почему бы вам у нее этого киборга попросту не купить? Эта жестянка обошлась Корделии в пятьсот тысяч галактов. Дайте ей втрое больше. Или вчетверо. Она женщина деловая, своего не упустит. Дайте ей два миллиона, если такие суммы для вас — карманная мелочь.

— Пробовали уже, — мягко ответил Александр, — делали предложение через наших юристов.

— Что ответила?

— Послала! — заржал Казак. — По хорошему известному эротическому адресу. Нет, ну ты представь, Лаврентий, за какую-то жестянку — два лимона! Два лимона! За жестянку! Да я бы за такие деньги…

— Да, знаю, — перебил его Скуратов, едва сдерживаясь, чтобы не ткнуть в Уайтера кулаком, — ты бы за такие деньги мать продал.

— Ну, мать бы, наверное, не продал. Хотя… два миллиона. А мамаша у меня была еще та сука. Но за жестянку… Вот бы мне за ту рыжую тварь деньжищи такие кто отвалил! Вот где справедливость? Моего за бесплатно отжали. Старшина этот… Петухов. Не слыхали, нет? Дернул же меня черт с ним связаться. Он этого рыжего дебила и прибрал. А меня на нары.

— Макс, — остановил его Скуратов, — попридержи язык.

— Я вам очень сочувствую, мистер Уайтер, — заговорил Александр. — Надеюсь, что после завершения проекта вы сможете поправить свои дела и начать все сначала. Стать честным и удачливым предпринимателем.

Казак криво усмехнулся.

— Честным предпринимателем? Почему бы и нет? Если гонорар будет соответствующим.

— Будет, — весомо произнес Александр. — Итак, как было сказано выше, получить необходимый нам в научных целях объект посредством заключения взаимовыгодной сделки не представляется возможным.

— Слушай, ты, как там тебя… Алекс, — снова встрял Казак, — а может, вы моего возьмете? Он же тоже того… из этих. — Уайтер покрутил пальцем у виска. — Так в чем разница? Тот или этот. Я дорого не возьму. Миллиона полтора. Даже миллион!

— Согласно проведенному через парламентскую ассамблею закону, разумных киборгов нельзя продавать. — Это подала голос Камилла. — Сестрица подсуетилась.

— А мы договор задним числом оформим, — не растерялся Казак. — В первый раз, что ли?

— Твой не подходит, Макс, — сказал Скуратов. — Твой рыжий — обыкновенная «шестерка» из 43-й партии. Его срыв и так называемая разумность — результат заводского брака. А киборг Корделии изначально разумный. Полноценный симбиоз с процессором. Гибульский создал его, чтобы подтвердить свою теорию.

— Если бы для нашего проекта годился любой другой сорванный, то есть разумный киборг, — сказал Александр, — то мы бы здесь с вами сейчас не сидели и не строили бы этих затратных планов. Мы бы давно решили свои проблемы.

— А что за проект? — как бы невзначай задал вопрос Уайтер, подливая себе коньяку.

«Наивный Макс, — подумал Скуратов, — прикидывается, что пьян, и уверен, что всех обманул».

— К сожалению, мне нечего вам ответить. Да я и сам еще не вполне в курсе. Я всего лишь один из исполнителей. Мне поручено конкретное задание, а что на выходе — я не знаю.

— Хорошо, я понял, — вернулся к основному предмету особист. — Продавать киборга Корделия отказалась. Категоричность ее решения обсуждать не будем. А также его причины. Я уже однажды пытался это сделать — и потерпел неудачу. Как, впрочем, и в своей попытке изъять киборга.

— Нам это известно, — подтвердил представитель заказчика.

— Таким образом, это вторая попытка. И, учитывая печальный опыт предыдущей, действовать следует продуманно и осторожно, тщательно проработав детали. Вопрос первый: где и когда. Требуется установить, где в настоящий момент находится объект. Вопрос второй: после установления местонахождения следует определиться со средствами захвата, передвижения и путями отхода. И третье: кто будет заниматься сбором информации и планированием операции?

— Где находится киборг, уже известно, — заговорила Камилла. — Вам не придется его искать. Всю необходимую информацию вы получите. Ваша задача сугубо практическая, боевая. Два дня назад на орбитальную станцию «Карл Саган» отправилась группа специалистов. Вы, вероятно, слышали, что там строится квантовый телескоп, который может служить и как приемник, и как ретранслятор на основе фрисской технологии передачи данных. Так вот. Моя сводная сестра с самого начала вписалась в этот проект и вложила в него огромные деньги. Теперь холдинг спонсирует строительство телескопа, рассчитывая использовать часть его мощностей для своих медийных потребностей. Эта группа техников полностью состоит из сотрудников холдинга, и среди них есть стажер по имени Мартин Каленберг.

— Мартин Каленберг? — недоверчиво переспросил Скуратов. — Он так и носит это имя?

— Да, — подтвердила Камилла. — Это имя стоит в его паспортной карточке. Он теперь гражданин Федерации и резидент Геральдики.

— Эта жестянка, что ли? — вмешался Казак. — Ну ни хрена себе! Как эти куклы жить стали. Резидент Геральдики! Это за какие такие заслуги?

— Так он сейчас на этой станции? Это точно?

— Да, — подтвердила Камилла, — сведения точные. И пробудет он там по меньшей мере недели три. Или дольше.

— И что с того? — Казак снова взял бутылку. — Мы эту станцию на абордаж брать будем? Для этого целый флот нужен.

— Зачем целый флот? — возразил Скуратов. — Хватит и одного хорошо оснащенного транспортника, который на законных основаниях, со всеми необходимыми документами и легальным грузом пристыкуется к станции. Насколько я понимаю, к ней ежедневно стыкуется по меньшей мере дюжина кораблей. Там ведутся монтажные работы, монтируют большое зеркало. Сварка идет в открытом космосе, в работе участвует множество специалистов. Идеальным вариантом было бы затеряться в этом людском и транспортном потоке, как можно более незаметно, без шума, без выстрелов, изъять киборга и так же незаметно покинуть станцию. Полагаю, что необходимое оборудование наличествует? Но на это потребуется время. Найти подходящий транспортник, оснастить его, обеспечить ему легальность. Со стороны туда вряд ли кого пустят, и ролкер без четких опознавательных знаков не получит разрешение на стыковку. Меры безопасности на подобном объекте должны быть соответствующими. Вот почему я и говорю о времени: никто же не может гарантировать, что киборг пробудет на этой станции достаточно долго. Если он вернется на планету, то брать его станет гораздо сложнее. Это уже наземная операция, столкновение с планетарной полицией. Понадобится корабль, ожидающий на космодроме, транспорт, чтобы до этого корабля добраться. Так же понадобится модуль для перемещения киборга. Это все непросто. Тем более что с некоторых пор (Скуратов не стал уточнять с каких) холдинг усилил меры безопасности.

— Да, наземная операция привлечет слишком много внимания, — согласился Александр. — Сейчас, когда объект покинул планету, момент наиболее подходящий. И вовсе необязательно начинать с поиска и оснастки транспортника. Вполне реализуемо воспользоваться уже оснащенным и зафрахтованным, с известной публикой на борту.

— К тому же киборг пробудет на станции не меньше месяца, если не больше, — добавила Камилла.

— Откуда это известно?

— Потому что Корделия покинула Новую Москву и отправилась на Асцеллу. Говорят, ей понадобилось обследование в каком-то крупном медицинском центре.

— У нее проблемы со здоровьем?

Камилла пожала плечами, но по ее лицу было заметно, что она очень надеется на эти проблемы.

— Сведения точные?

— Что ее не будет? Точные. Она уже оттуда прислала сообщение. Известила, что вынуждена задержаться. Так что эта авантюра с заслуживающим доверие транспортником вполне осуществима.

— Но попасть на станцию — это еще полдела, — охладил ее пыл Скуратов. — Еще предстоит искать на этой станции киборга. Она огромна.

— Зачем искать? — улыбнулась Камилла. — Он сам придет. Например, если передать ему привет. От друзей.

Мартин смотрел на плывущую под ногами планету.

Размерами Новая Москва уступала Геральдике. Своим орбитальным расположением, цветовой гаммой, биологическим разнообразием она больше напоминала Землю, но превосходила ее по атмосферным, климатическим, экологическими характеристикам, как расцветающая дочь превосходит стареющую мать. Земля, несущая на себе многовековое бремя человеческой цивилизации, уже не сияла сине-зеленым, в облачном кружеве, нарядным елочным шаром на ветке вселенского древа. Она выцвела, потускнела, покрылась коростой из мегаполисов и язвами пустынь. Океаны, несмотря на то что уровень их поднялся, уже не слепили глубинной синевой. Эта синева приобрела мутный свинцово-серый оттенок, будто сама вода в земных океанах загустела до уровня плотности металла.

О былой красоте Земли Мартин мог судить только по видеороликам, которые хранились в архиве «Жанет». Именно благодаря этим роликам (а среди них были съемки, сделанные с МКС в начале XXI-го века) он сейчас и сравнивал две планеты. Он как будто смотрел на колыбель человечества во времена ее молодости, еще до увядания, когда признаки этого увядания только намечались, проступали, как первые морщинки в уголках глаз. Неужели и Новая Москва, чья колонизация началась всего пару десятков лет назад, точно так же поблекнет и увянет?

Новая Москва ему нравилась. Но Геральдику он считал своим домом. И скучал по ней.

Когда он смотрел на планету вот так же с орбиты («Queen Mary» перед посадкой была вынуждена несколько часов дожидаться разрешения от таможенной службы), Геральдика не казалась вот такой же залитой светом, играющей океанскими волнами, блистающей горными вершинами, манящей зелеными континентами приветливой, гостеприимной и жизнеоберегающей планетой. Напротив, с орбиты она выглядела почти враждебной, ощетинившейся горными пиками, континенты походили на густо утыканные тонкими гвоздями доски, будто планета готовилась не к приветствию, а к обороне, отвержению и изгнанию пришельцев. Ледяные шапки полюсов напоминали свернутое и временно обезвреженное климатическое оружие, которое при первом же сигнале тревоги выйдет из спящего режима и начнет свое очистительное действие, расползаясь по океанам и материкам очередным ледниковым периодом, вымораживая жизнь, как инопланетный вирус. Океаны Геральдики никогда не были сине-солнечными, как океаны молодой Земли. Они всегда были в мрачном, тяжеловесном движении, всегда глухо ворчливые, на грани неукротимого, разрушительного циклона. Горные массивы планеты, вероятно, отравили бы своих гималайских кузенов чувством неполноценности, возносясь в небо гигантскими ступенчатыми пирамидами с белоснежными навершиями.

Зима в Северной провинции, да и в Восточной, на тех же широтах, длится почти полгода, укрывая поверхность снежным покровом в человеческий рост. Температура временами опускается до -50 Цельсия, а ветра гнут и ломают стойкие, упорные, почти бессмертные, геральдийские кедры. Реки по весне выходят из берегов и широченными мутными потоками срывают пласты почвы, будто куски отжившей плоти.

И все же Мартин любил ее. Он был с Корделией и на Аркадии, этом уютном приморском мирке, где так восхитительно бродить по облагороженным заповедным дюнам, и на Шии-Раа, где они снова катались на тримаране и охотились на крапчатых полипов, и на Эдеме, где вода в озерах розового цвета, будто со дна подсвеченная закатом. Ему везде нравилось. Он жадно смотрел, слушал, собирал информацию, классифицировал, анализировал, делал короткие ролики, коллекционировал голоснимки. Копил впечатления, знания, чувства. Он сокращал свой сон до необходимого минимума, чтобы успеть перевести в цифру открывшееся ему многообразие, многоликость вселенной. Он восхищался и влюблялся в каждый новый открывшийся мир, с замиранием сердца убеждаясь в необъятности и бесконечности космоса. И все же…

Все же впечатления тускнели, восторги притуплялись, голоснимки уходили в маркированные папки, а он хотел домой, на Геральдику. Все чаще видел он во сне их затерянный в лесах дом, свою маленькую комнату под скатом крыши, ту, которую он впервые в жизни выбрал сам, в которой обрел покой и безопасность, видел плавающий камин, прозрачные колонны с декоративными растениями, кухню, где он научился варить кофе древним, энергозатратным способом и скользящие по ту сторону прозрачных стен длинные ночные тени.

Он вспоминал свой первый дождь, напугавший его и согнавший вниз, вспоминал кружку с горячим сладким чаем в руках, вспоминал первую затаившуюся на ладони снежинку. Возможно, эти неясные образы уступали по яркости и выразительности всем последующим впечатлениям, удивительным инопланетным пейзажам, захватывающим приключениям и поездкам, но Мартину были дороги именно те, самые первые. Он часто сожалел о том, что не сохранил ничего в память о первых днях пребывания на Геральдике, не сделал ни одного голоснимка, ни одного ролика. Даже если что-то и оставалось в цифровой памяти, он поспешно удалял по выработавшейся еще в научном центре привычке.

Если стереть мучительные воспоминания прошедшего дня из органической памяти невозможно, если память тела ему неподвластна, то он может по крайней мере избавиться от памяти цифровой. Так же он поступал и в первые дни на Геральдике.

Когда новая хозяйка (подумать только, когда-то он ее боялся, искал в доме секретную лабораторию, очередной пыточный полигон) оставляла его в покое с ее мнимой заботой и уходила к себе, он поспешно, с каким-то злорадным рвением немедленно стирал все, что процессор сохранил во временных файлах. Опустошал кластер памяти с фанатичным старанием, почти брезгливо, будто желудок промывал, освобождаясь от яда. И мечтал точно так же обойтись со своим мозгом, этим органическим хранилищем токсичного хлама. Пройтись бы по этому хранилищу диском с алмазным напылением, чтобы свести все памятные зарубки до первозданной гладкости...

Но сделать он этого не мог. Воспоминания записывались в ином, недоступном для процессора формате, в живых растущих меняющихся клетках, чью тайну люди пытались раскрыть веками. Спасением было только волевое подавление красок.

Он научился делать это интуитивно, копируя цифровую процедуру стирания данных. Образы, хранимые в органической памяти, он стал представлять в виде таких же видеофайлов, только придумал им новый формат, снабдив несуществующим расширением. И по несколько раз нажимал воображаемую кнопку delete. Снова и снова.

Сначала ничего не происходило. Файлы держались крепко за органический носитель. И даже самостоятельно, без команды, воспроизводились. Его человеческая составляющая будто насмехалась над кибернетической, явив свою непредсказуемость, неуправляемость, отвергая все протоколы и алгоритмы. Воспоминания вспыхивали еще более ярко, раня подробностями, сопровождались звуками и даже запахами — запахом крови и подпаленной электродами кожи.

Но он не сдавался. Пробовал снова. Не потому, что верил, а потому что ничего другого не оставалось. Не было иной помощи, иного спасения. Только это беспомощное, интуитивное лечение.

И как-то со временем стало получаться. Кнопка delete начала действовать. Нет, окончательно видеофайл не исчезал, но он тускнел, становился черно-белым, размытым. Образы обращались в тени, плоские, безголосые. Ему становилось легче. Эти скользящие по краю тени уже не пугали. Не будили. На несколько блаженных часов он попадал в серую пустоту беспамятства.

И Корделию, впервые возникшую за прозрачной стеной, он точно так же стер. Как стирал в последующие несколько дней всех членов экипажа яхты, невзирая на то, что видел этих людей впервые и они ничего плохого ему не сделали. Не сделали, так сделают. Так он рассуждал. Это люди, а люди — враги. Если он не может устранить их физически, присвоив статус «вражеских объектов», то он сотрет их виртуально, в своем сознании. Пусть человек-программист и обладает полномочиями заглянуть ему в голову, в ее кибернетическую область, в сам мозг никто заглянуть не сможет. Люди сами снабдили его, киборга, этим неприкосновенным сейфом, и он никого туда не допустит. Там, в этом неразгаданном пространстве, он свободен.

Ему казалось, что таким образом он мстит своей новой хозяйке, играющей в милосердие. Она пыталась говорить с ним, что-то рассказывала, задавала малозначащие вопросы. Якобы беспокоилась. (Это он сейчас знает, что беспокоилась, а тогда прислушивался с затаенной горечью, искал подвох, фальшь, угрозу). А он ей по мере сил подыгрывал. Делал это от безысходности. А потом мстил, как мог — удалял, глушил, обесцвечивал. Изгонял из нанокластеров и нейронов.

Он перестал это делать только после своего побега. Он и накануне уже не был столь категоричен. Цифровой буфер, правда, очищал. Привычка слишком укоренилась. А вот с тем, что оседало в эмоциональных кавернах, он уже не вел прежнюю борьбу. Он позволял этим воспоминаниям оставаться в объеме и красках. А потом и коллекции начал составлять. О своих непримиримости и категоричности он уже жалел.

Он далеко не сразу понял, что огромная, неприветливая с виду Геральдика с ее бурями, штормами, морозами, снегопадами приняла его и взяла под защиту. Планета не выказывала к ступающим на ее поверхность растительной приветливости, не завлекала ложной яркостью и пестротой, словно хищное растение, как это делают многие обитаемые миры. Геральдика никому не обещала легкого, беззаботного существования, но она никого и не выдавала. Все ее приемные дети становились родными. Во всяком случае именно так чувствовал себя Мартин — усыновленным и обласканным этим суровым и прекрасным миром.

Конечно, он хотел побывать и на других планетах. Он помнил, как часами вглядывался в бездонную черноту космоса, стоя у стены купола. Он различал далекие, такие далекие звезды. Вокруг каждой из них вращались планеты, и каждая была неповторимой. Какие-то из этих миров стыли в нетающих льдах, какие-то светились истекающей из ядра лавой, какие-то отражали свет металлизированной поверхностью, некоторые вращались в мантии из раскаленных газов, а были и такие, где шли алмазные дожди. Большинство планет в Галактике были не приспособлены для жизни, даже самой примитивной, но и обитаемых миров было достаточно. Целой жизни не хватило бы посетить десятую часть этих миров. И все они манили новизной и своеобразием. Были и такие, что еще только ожидали своих первооткрывателей. И Мартин хотел бы стать одним из них. Он хотел бы отправиться в глубины космоса навстречу новому и даже опасному. И вернуться он тоже хотел. И всегда возвращаться в их дом на Геральдике. Пусть странствия будут долгими, пусть эти странствия будут полны открытий и приключений, но и возвращение пусть будет желанным. Его возвращение домой, туда, где его ждут, где его любят.

Только состоится ли оно, это возвращение? После того происшествия на Геральдике, когда Корделия совершила вынужденную посадку в лесу, а он отправился за ней на грависанях, с его хозяйкой что-то случилось. Он не понимал что. Он даже не мог достоверно обозначить и классифицировать признаки. Программа безуспешно прогоняла по логическим схемам собранные данные. Ответ всегда был одним и тем же — все жизненные показатели объекта в норме. Вероятность негативного исхода — 0,01%. Но Мартин чувствовал, что этот негативный исход уже раскручивается, что он уже вступил в фазу реализации.

Корделия изменилась. Неуловимо, в каких-то ничтожных процентах спектра, в жалких, почти несчитываемых нюансах. Она как будто… как будто дистанцировалась от него, пыталась создать между ними некий буфер.

Началось это сразу после ее выздоровления. Она чего-то испугалась. Чего? Мартин не решался спросить. Да и не было у него никаких конкретных фактов. И само это ощущение отстраненности так же доказуемо не присутствовало, оно возникало время от времени. Корделия словно забывала о принятом решении и становилась такой, как была до происшествия, всю счастливую зиму. Не было недосказанностей и настороженности. Потом она внезапно вспоминала о чем-то, о том, что решила, и возникала эта едва уловимая отчужденность.

В эти интервалы отчуждения она как будто чувствовала себя виноватой, пыталась что-то сделать для него, что-то подарить, что-то устроить. И ничего не объясняла. Еще на Геральдике она вручила ему паспортную карточку и код к его личному банковскому счету. Но Мартина это не обрадовало. Да, он теперь гражданин Федерации. Со всеми сопутствующими правами. У него есть деньги, которые он вправе тратить по собственному усмотрению. Обо всем этом он когда-то и мечтать не смел. Он больше не игрушка в чужих руках, он — полноценная личность и он… свободен. Корделия так и сказала:

— Я хочу, чтобы ты был свободен.

Свободен? А разве он не был свободен и до получения паспортной карточки? Он давно свободен. С тех пор, как Корделия выкупила его у «DEX-company». Просто он не сразу это понял. Паспортная карточка всего лишь формальность. Необходимое свидетельство. Защита. Но когда он взял эту карточку в руки, прохладную, гладкую, с голографическим логотипом, он почувствовал себя… отвергнутым.

Он больше не был частью ее жизни. Он был сам по себе.

Тогда один единственный раз он осмелился задать ей вопрос:

— Я тебе надоел? Ты хочешь, чтобы я ушел?

Она тогда испугалась. По-настоящему испугалась. Начала оправдываться, уверять его, что он — единственное, что у нее есть, смысл ее существования. И она не лгала. Детектор оценил ее искренность выше 90%. Она и впоследствии не лгала. Всегда говорила правду. Только он не мог понять, что происходит, чего она добивается, зачем она настаивает на этой стажировке.

Одной из возникших у него версий была болезнь. У нее нет уверенности в благополучном исходе, и вот таким образом она пытается приучить его к самостоятельности, к жизни без ее заботы и покровительства. Но ни его сканер, ни детектор никаких отклонений не находили. Корделия была здорова. Время от времени она впадала в задумчивость, но на ее физическом состоянии это никак не отражалось. Почему же она так настойчиво пытается выгнать его на эту станцию?

Идея отправиться на строящийся телескоп в качестве стажера ему нравилась. Это было интересно. Узнать что-то новое, попробовать себя в новом качестве, действовать самостоятельно, принимать решения, знакомиться с людьми, смотреть на них без страха, как на равных, изучать модели их поведения, их мотивацию, их цели. Да и себя испытать. Способен ли он на взаимодействие с внешним миром без посредничества? Справится ли он? В этом Корделия права — он должен учиться, должен пробовать.

Старшим группы сотрудников «МедиаТраст», прибывших на станцию, был Ласло Ковач, инженер-электронщик, в чью задачу входила установка и ввод в эксплуатацию передающих и принимающих узлов радиотелескопа. В группу входили в основном техники, занятые монтажом и калибровкой антенны, направляющей волновые сигналы в центр большого зеркала, висящего в пространстве на четырех опорах, но кроме техников в работе принимали участие и два астрофизика, представителя планетарной академии наук, чье пребывание на станции спонсировал холдинг. Вот к этим астрофизикам Мартина и определили стажером.

О том, что он киборг, знал только куратор группы. Все прочие сотрудники прибыли с Земли и в лицо Мартина не знали. Впрочем, они с ним почти и не контактировали. Мартин проводил большую часть времени сначала наблюдая, а затем участвуя в работе ученых.

Те в первые сутки его пребывания на станции восприняли его присутствие как негласный надзор со стороны корпорации, выдавшей грант на исследования, и встретили просьбу Ласло принять в компанию неожиданного кандидата с недоумением, но очень скоро убедились в полезности «соглядатая». Стажер, у которого непонятно какое образование и есть ли оно вообще, оказался на удивление сообразительным и легко обучаемым. Повторять что-либо дважды не приходилось.

Мартин тоже держался настороже. Как бы он не убеждал себя и Корделию, что непременно справится, что давно излечился от приступов паники, что его социализация продвигается вполне успешно, первые дни на станции дались ему нелегко. И как же предусмотрительно поступила Корделия, посвятив в свой замысел одного только руководителя. Ласло знал о существовании разумного киборга, знал, что этот киборг принадлежит главе холдинга, и, будучи человеком вполне прогрессивным, воспринимал сам феномен разумных органических машин как нечто само собой разумеющееся. Люди еще двести лет назад говорили о чем-то подобном, и вот оно случилось — искусственный интеллект в человеческом теле. Естественный ход технологической эволюции, и перед ним, Ласло, стоит сейчас порождение этой эволюции.

Ласло не проявлял ни враждебности, ни страха. Но он был любопытен. Даже излишне любопытен. Мартин чувствовал на себе его изучающий взгляд. Киборг! Разумный! Вот это да! К тому же Ласло явно не мог определиться, как себя с этим киборгом вести. То ли как с обыкновенным представителем хумансов, то ли как с существом, наделенным особыми, почти сверхъестественными способностями, то ли вообще как с инопланетянином.

Ласло привел Мартина в жилой отсек станции и показал свободную каюту. Когда Мартин остался один, он внезапно пожалел о своем согласии на стажировку. Не поспешил ли он с этой многодневной практикой по социализации? Он мог бы отказаться. Корделия не настаивала. Она предлагала. Она никогда не лишала его выбора, даже в тот непростой момент противостояния с «DEX-company».

Чтобы развязать себе руки, Корделия спрятала его на «КМ». Мера была вынужденной. Мартин хорошо это понимал. Он слышал разговор с Кирой и был вынужден признать правомерность доводов хозяйки. Ему лучше быть от нее подальше. Он — ее слабое место, ахиллесова пята. И все же, несмотря на его безоговорочное согласие и понимание ситуации, она не лишила его выбора.

Однажды его уже покинули из самых благородных побуждений. «Нам необходимо уладить кое-какие имущественные разногласия», объяснила ему мать. Они пока не могут его забрать. Но как только все эти разногласия и споры будут улажены, они сразу за ним вернутся, и Мартин больше не увидит эту проржавевшую станцию.

Когда Корделия уходила с «Мозгоеда», она тоже обещала благополучное возвращение. Сознанием он понимал, что это не та женщина, которая называла себя его матерью и читала ему вслух, что это другая женщина. А той, первой, давно уже нет в живых. Но на глубоком, эмоциональном уровне он не мог их разделить. Он уже и с этой, второй, мысленно попрощался, и первые сутки на «КМ» были для него подлинным испытанием.

Он чувствовал себя совершенно потерянным. Он слышал голоса малознакомых ему людей. В них не было враждебности. Напротив, когда эти люди говорили о нем, в их голосах звучала подлинная тревога. Они хотели ему помочь, хотели стать его друзьями. Дэн время от времени запрашивал отчет о состоянии, и Мартин добросовестно отчитывался. Никаких тревожащих отклонений отчет не содержал. Система не могла запротоколировать и перевести в проценты то, что он тогда чувствовал — страх и тоску. Все показатели стабильно держались в зеленой зоне.

Потом за ним вместе с Дэном пришла девушка и уговорила выйти из каюты. Покинуть это новое убежище было нелегко. Потому что там ждали люди. Их было всего пятеро и опасности они не представляли, но Мартину стоило немалых усилий пройти несколько шагов до пультогостиной. Это было сродни приступу агорафобии на Геральдике. Он преодолел свой страх, а затем его вовлекли в разговор и как-то уговорили рассказать о планете, ставшей его домом. И все почти наладилось.

Оказалось, что вовсе необязательно стоять на поверхности Геральдики перед домом, наблюдая, как хозяйка в своем импровизированном офисе ведет переговоры или препирается с «Жанет». Достаточно позвать их из глубин как органической, так и цифровой памяти. И они здесь, рядом, совсем близко. Они и не уходили никуда, не оставляли его, не предавали.

Давний кошмар утраты настиг его только с известием о покушении. Кошмар сбылся, обрушился горящим раскаленным метеоритом, вспарывая, раздирая едва наросшее, чуть затвердевшее чувство безопасности. Враг, давно подстерегавший в засаде, враг бесплотный, неуловимый, внезапно набросил ему на голову пластиковый мешок. «Ты надеялся уйти от меня, — злорадно шептал враг, наслаждаясь его ужасом. — Нет, ты не уйдешь. Я всего лишь играл с тобой. Я ослабил твои путы. Хотелось посмотреть, как ты беззаботно резвишься, самонадеянный киберщенок, как ты дразнишь себя надеждой, что стал человеком, как ты веришь, что обрел защитников, дом, семью. Нет у тебя никого, глупая кукла. Я убил ее. Тебя снова бросили. Ты никому не нужен».

Висящая на орбите станция медленно выползла с теневой стороны на солнечную.

Мартин смотрел, как планетарные полушария обмениваются временем суток. Одно засыпает, натягивая пелену ночи, как одеяло, а другое пробуждается, ту же пелену сбрасывая. В городе, втором административном центре Новой Москвы, названном незатейливо Мэрией (более благозвучное, с историческим подтекстом, имя обещали вынести на планетарный референдум), начинался день.

Мартин знал точные координаты Мэрии. Он знал координаты дома на 7-й авеню и даже координаты квартиры. Процессор накладывал на поверхность планеты координатную сетку, указывая местонахождение запрашиваемого объекта с точностью до секунды, обозначая этот объект на внутреннем экране пульсирующей точкой. Мартин выбрал координаты их дома, и процессор безошибочно воткнул в поверхность Новой Москвы виртуальный флажок. Саму 7-ю авеню Мартин, по понятным причинам, не видел. Только угадывал за облачной завесой очертания континента. В безоблачный день он бы разглядел и город, отыскал бы на поверхности паутинистое, серо-зеленое пятнышко, а уж в ночное время и вовсе сделал бы это без помощи процессора. Но не более. Увидеть их дом, даже заглянуть в окна он мог бы с помощью оптического визора. Таких на орбитальной станции было немало, но зачем? Корделии там нет. Она улетела на Асцеллу.

За все время его пребывания на «Сагане» они говорили по видеофону всего два раза. В первый раз, когда он только прибыл с группой Ласло, она позвонила, чтобы узнать, как он устроился и каковы его первые впечатления. И три дня спустя, когда сообщила, что экстренно вылетает на Асцеллу и, возможно, ему придется задержаться на станции дольше, чем планировалось. Что за острая необходимость лететь, Корделия не объяснила. По ее словам эта необходимость возникла буквально несколько часов назад, и переиграть ситуацию в ином ключе она не может. Остается следовать обстоятельствам.

Мартин почувствовал легкую обиду и беспокойство. Детектор показывал достаточно высокий процент искренности — около 70%. Корделия не лгала. Но и всей правды не говорила. Она что-то скрывала. Обычно процент искренности колебался между 80% и 90%. Иногда даже подскакивал до 100. А тут — 70%. Полуправда. Возможно, за время его отсутствия она получила некую информацию и приняла решение спонтанно. Но что это была за информация? Не грозит ли ей опасность?

— Я могу полететь с тобой?

Он понимал, что ответ будет отрицательным, но все же задал его. Она, скорей всего, для того и отправила его с группой Ласло, чтобы не вмешивать в задуманное.

— Нет, Мартин, тебе лучше остаться там, где ты сейчас. Я полечу одна.

— Но почему?

— Так надо.

После этих ее слов уверенность Мартина в наличии возникшей между ними недосказанности, даже тайны, только укрепилась. Она от него что-то скрывает. Возможно, в этом «что-то» и кроется причина ее отчужденности, ее попытки выгнать его в автономное плавание. Ее что-то гнетет. Мартин видел это по ее глазам, слышал в ее голосе. После того как разговор завершился, от нее пришло сообщение: «Я люблю тебя». Он ответил: «Я тоже тебя люблю».

Мартин смотрел на планету. Она медленно поворачивалась западным полушарием к Эстелле, увлекая висящую над ней станцию. Ему хотелось позвонить. Это было проще, чем набирать пространное сообщение. К тому же он услышит ее голос. Но ему что-то мешало. Как мешало вчера и позавчера. То самое отчуждение.

Ему так много хотелось ей рассказать. Свои первые впечатления, первые знакомства. Как интересно было начинать работать, и как он прятался в отведенную ему каюту, как едва не забрался в прибывший с планеты транспортный шаттл, чтобы вернуться обратно, и как преодолевал свои давние страхи; как много нового он узнал и как забавно было выслушивать от своих кураторов-астрофизиков их научно-аргументированное мнение, что разумных киборгов не существуют. Оба в них не верили. И доказывали Мартину, что его нет и быть не может!

— Это все фантазии обделенных мужским вниманием домохозяек! Или хорошо продуманная PR-компания. Хотели бы мы посмотреть на одного из них, из этих разумных.

Мартин в ответ только улыбался.

Заниматься стажером у обоих ученых не было ни желания, ни времени, и потому они давали скучные, простые и времязатратные поручения, которые не спешили выполнять сами. Например, прогнать по всем угловым частотам радиоинтерферометр и внести данные в калибровочную таблицу. Если он справлялся достаточно быстро (Мартин слегка притормаживал собственную работоспособность), то Борис и Ло Цзы, так звали астрофизиков, по очереди, перебивая друг друга, объясняли Мартину принцип работы радиотелескопа, перечисляя виды и источники излучений, методы их исследований, а также скрытую за волновыми характеристиками информацию об излучающих объектах.

Конечно, Мартин мог все это прочитать сам. Или даже не читать, а забросить в цифровую память, чтобы в последствии извлекать при возникшей необходимости, но слушать было интересней. Если они считают его человеком, то он и должен вести себя как человек.

На комм пришло сообщение от Бориса Штерна, одного из его кураторов.

«Тебя там на грузовой палубе спрашивают. Просили подойти к пятому стыковочному узлу».

«Меня? Кто?»

«С какого-то транспортника. Вроде подарок тебе привезли».

Согласно правилам безопасности экипажи прибывающих транспортников не могли покинуть зону разгрузки без тщательной проверки. То же самое касалось и сотрудников, работающих на станции.

Мартин задумался. Кто мог знать о его стажировке на станции?

Подключившись к искину, он быстро просмотрел список прибывших за сутки грузовых судов.

Четвертая строка снизу — «Космический мозгоед».

Груз, который «Космический мозгоед» взял на Церере, не предполагал затруднений ни с доставкой, ни с таможней. Четыре полутонных контейнера с титановыми уголками. Все прозрачно. Все законно. Производитель — компания «NewtonMetalTech», получатель — «Across Engineering», занятая в проекте «Карл Саган».

Этот груз достался «Мозгоеду» в силу неблагоприятно сложившихся обстоятельств, постигших более крупную транспортную компанию.

Как объяснил Станиславу представитель «GalaTransUniversal», подошедший к нему в припортовом баре, один из их ролкеров был задержан в космопорту Цереры из-за технической неисправности: энерговод грузовика вышел из строя. Поломка оказалось серьезной и требовала не ремонта, а замены механизма, что, естественно, не могло быть произведено ни в ближайшие сутки, ни даже в ближайшую неделю. По этой причине представитель компании, чтобы не подвести заказчиков, был вынужден обратиться к владельцам небольших транспортников, чьи суда накануне прибыли на планетоид, с просьбой перенять грузы «GalaTransUniversal» и доставить их по назначению. Желающих нашлось немного. У большинства трюмы были уже забиты согласно заключенным контрактам, но «КМ» попал в число тех, для кого пробитый энерговод стал поистине подарком судьбы.

Команда транспортника уже третий день пребывала в унылой праздности. Полтонны консервированной фасоли было последним грузом, взятым «мозгоедами» на Малютке. Станислав надеялся, что следующий контракт удастся получить на Церере, но выяснилось, что планетоид, как его живописали в бизнес-проспектах, отнюдь не являлся густонаселенной и перспективной колонией. Крошечная планетка в системе трупно мерцающего белого карлика, даже не планетка, а ее останки, ободранные раздувшейся в красного гиганта звездой до базальтового скелета. Если у планетки когда-то и была атмосфера, то она была сожрана вместе с плодородным поверхностным слоем. Из-под сгоревшего планетарного эпителия наружу выступила некогда раскаленная мантия, которая постепенно остыла и затвердела, обратив поверхность космического покойника в один огромный, послеожоговый рубец. Однако вследствие этой катастрофы на поверхности планетоида выступили редкоземельные металлы — лантан и прометий. Что привлекло к планетоиду взгляды крупных горно-добывающих компаний. Эти компании, почуяв прибыль, завезли оборудование, жилые модули для вахтовиков и накрыли временное поселение куполом.

Как еще одна колония-поселение Церера перспектив не имела и терраформации не подлежала. Только как шахтерская времянка с одним-единственным баром и минимаркетом. Именно для этого бара, служащего центром общественной жизни, «КМ» и привез консервированную фасоль.

Заказчик честно оплатил дополнительные сутки стоянки. По истечение этих суток капитан должен был принять решение: задержаться еще на двадцать четыре или семьдесят два часа, рассчитывая, что найдется заботливый брат, отец или муж с контейнером подарков для многочисленных родственников, или же отправляться на поиски клиентов в более оживленный сектор. И то и другое могло обернуться как прибылью, так и ущербом.

Прибывающие на Цереру ролкеры доставляли громоздкое неразборное оборудование — бурильные установки, комплексы для проходки туннелей, гидравлические насосы, тепловые турбины. Ничего из вышеперечисленного не влезло бы в грузовой отсек старого армейского транспортника. Что же касалось добываемых на Церере редких металлов, то каждый грамм драгоценной руды учитывался, взвешивался и помещался в бронированный контейнер. Когда «сейф» заполнялся, его запечатывали в присутствии представителя компании, чиновника, прибывшего с Земли, главы администрации Цереры и отправлялся на перерабатывающий комбинат на таком же ролкере под охраной полиции или военных. «Космическому мозгоеду» в лучшем случае могла достаться коллекция шахматных фигурок, выточенных из кусков отвальной породы.

Станислав принял решение задержаться еще на шесть часов, рассчитывая разве что на чудо. Если чуда не произойдет, они покинут Цереру и направятся в созвездие Волопаса, к его самой яркой звезде Арктуру, в системе которой расположена торговая орбитальная база. Дэн уже перекинул на капитанский комм подготовленную трассу.

Станислав с Вениамином Игнатьевичем сидели в баре, допивая кофе.

— Да ладно тебе, Стасик, — успокаивал бывшего старшину доктор, — не в первый раз. Не на последние пьем.

— Да, не на последние, — согласился Станислав.

В его сейфе лежала пластиковая карта, дающая доступ к счету в Центральном галактическом банке. Эту карту ему вручила Корделия Трастамара в качестве оплаты за пребывание на борту «Мозгоеда» третьего разумного киборга. Из полученной суммы Станислав еще не потратил ни единицы. Более того, он даже не знал точно, какова эта сумма. Первоначально, когда Корделия прибыла с Кирой и киборгом, речь шла о пятидесяти тысячах с учетом форс-мажорных обстоятельств. После встречи на Короне, откуда Мартин благополучно отбыл со своей хозяйкой, Корделия уведомила Станислава, что к вышеназванной сумме она в обход контракта добавит еще, так как пребывание Мартина на «Космическом мозгоеде», киборга стоимостью в целую «DEX-company», делало из неприметного транспортника ценный приз для пиратов и разного рода авантюристов. Станислав пытался возражать, доказывал, что ни одного авантюриста, а тем более пирата, он поблизости не заметил, но Корделия была непреклонна.

— Я слишком многим вам обязана, капитан.

— Стасик, ну что ты в самом деле? — увещевал Вениамин. — Ты будто бы украл эти деньги.

— Не украл, но близок к этому. Будто потребовал с Ланса плату за спасение.

— Во-первых, ты ничего не требовал. Корделия сама предложила, — возразил доктор. — А во-вторых, Ланс за свое спасение до сих пор расплачивается.

— Это чем же? — возмутился Станислав.

— Как это чем? А полы в грузовом отсеке кто моет?

Крайняя щепетильность старого друга его забавляла. Вероятно, немалую роль тут играла ХХ-модификация «работодательницы». Будь на ее месте какой-нибудь киборголюбивый бизнесмен, Станислав и не подумал бы выстраивать эту нравственно-этическую дилемму. Расценил бы перевозку киборга как обоюдовыгодную сделку и пустил бы часть полученных денег на премию. Но брать деньги у женщины! Вениамина так и подмывало выдать сакраментальное «гусары денег не берут», но он благоразумно сдержался, понимая, что Станислава терзает не только половая принадлежность клиентки, а больше та пассивная роль, которую он сыграл в этой истории с «DEX-company».

Он хорошо помнил лицо Станислава, когда «обе поборницы прав разумных киборгов», Корделия и Кира, попрощавшись со своими «половинами», направились через стыковочный узел на «Подругу смерти», и его слова:

— Вот они, плоды гендерного равенства! Женщины отправляются на войну, а мужчины в компании боевых киборгов в тылу отсиживаются.

Позже, укрывшись в медотсеке, Вениамин заливал угрызения совести Стаса коньяком и с обычным для него рассудительным оптимизмом объяснял, что в той войне, которую ведет Корделия Трастамара, от него, старшины Петухова, со всем его боевым опытом и умением стрелять из бластера, толку мало; что это та самая незримая война, о которой в своей итоговой речи упоминал Ржавый Волк — война в сфере бизнеса, война финансовых интересов, а Корделия в этой войне если и не дослужилась до главнокомандующего, то до генерала — точно. И страдать по поводу того, что бравый космодесантник вынужден выступать в роли тыловой няньки для киборга, есть не более чем глупость, гримаса раненого самолюбия. Я — мужчина, я — воин, я должен быть на передовой. А место женщины у полевой кухни, в крайнем случае, в полевом госпитале. Тед вон тоже страдает по отсутствующему мамонту. Порывался даже лететь с Кирой. «Как она там одна… Да кто ж ее защитит? Ланс и без меня с «Мозгоедом» справится». Теда понять можно. У него тестостерон стимулирует не только бицепсы и трицепсы, но и другие мышечные образования. Но Стас… С его-то жизненным опытом!

— Да понимаю я все! — горячился капитан. — Умом понимаю. Я в этих финансовых играх ничего не смыслю. Но там же не только эти… как их… держатели акций, там же еще и такие как Джонсон. Что могут две слабые женщины, пусть даже они умны и решительны, против банды головорезов, наемного убийцы с бластером или заминированного флайера?

И оказался прав — в Корделию действительно стреляли.

После известий о покушении и попытке Мартина активировать последний приказ, пусть то и другое оказались неудачными, Станислав и вовсе забросил карточку Центробанка в самый дальний угол. Он к этим деньгам не прикоснется! Они все равно что… все равно что ворованные. Так друга Веньку и проинформировал. И вообще, деньги — зло.

Доктор покачал головой.

— Стасик, деньги сами по себе не зло. Деньги — это средство, инструмент, орудие. Служат они добру или злу, зависит от того, кто этими деньгами владеет и с какой целью использует. Вот как этот кухонный нож. Ты можешь им порезать хлеб, а можешь и убить. Как бы ты спас Дэна на Джек-Поте, если бы тебе нечем было заплатить хирургу? Или те 30 тысяч, которые мы получили за поимку Казака? Ты же от них не отказался.

— Ну ты сравнил! — вспылил Станислав. — Это была честно выполненная работа. Поимка злодея. А за освобождение рудокопов с Самородка я бы деньги не взял.

— А за меракийцев? — не смолкал доктор.

— Это был… контракт. Доставка пассажиров. К тому же экипаж уже два месяца был без зарплаты.

— Вот и тут была доставка пассажира. Взяли его в секторе LH 35-80, а высадили на Короне. Ну задержались в пути, в Магелланово Облако заглянули. Но доставили же!

— Ладно, — хмуро ответил капитан. — Ты как всегда прав. Но тратить эти деньги я намерен только в самом крайнем случае!

И капитан так взглянул на старого друга, будто доктор только что подал заявку на установку джакузи в медотсеке.

— Конечно, конечно, — немедленно согласился Вениамин Игнатьевич, — оставим эти деньги на сгущенку для Дэна, на карандаши для Ланса, ну и на внеплановую починку обоих.

Тем не менее это хранящиеся в сейфе финансовое НЗ позволяло Станиславу чувствовать себя гораздо увереннее при заключении контрактов. Он теперь мог и отказаться и подумать, если груз и заказчик вызывали сомнение. Мог позволить себе не пускаться на уловки и уговоры, которые, к стыду своему, успел освоить, и к которым не раз прибегал, уводя выгодный фрахт из-под носа у конкурента. Деньги Корделии приобрели статус приятной и надежной страховки. Этакий «золотой парашют».

Вот и на Церере не было причин паниковать. Будь планетоид более привлекателен климатически и социально, капитан задержался бы и дольше. В конце концов груз найдется. Но Тед уже продегустировал все доступные в баре сорта пива, Полина уже обследовала все закоулки ангара в поисках заблудившегося таракана, Дэн перебрал все варианты трассы до Арктура и принялся строить запасную через МС-31, а Михалыч с тоской перекладывал с места на место оставшиеся от двигателя детали. И только Ланс пребывал в счастливой творческой безмятежности. Его эта полоса штиля вполне устраивала. Все в безопасности. Все на борту. Никаких подозрительных чужаков и опасных грузов.

Станислав, заглянув с интересом прорицателя в кофейную чашку, решился на последний запрос, обращенный к богу логистики. И бог логистики его услышал.

Едва он пообещал Веньке, что вернется сразу же, как допьет последнюю чашку, как к его столику подошел коренастый мужчина в комбезе с логотипом известной транспортной компании. Логотип Станислав узнал. «GalaTransUniversal», один из гигантов на рынке грузоперевозок. С одной стороны, вроде конкуренты, а с другой, такой мелочевкой, как консервированная фасоль или сосиски для «Друга желудка» вряд ли заинтересуется. «GalaTrans» перевозит нестандартные, крупногабаритные грузы, те, что монтировались и собирались в цехах фирмы-производителя и никак не раскладывались на отдельные удобно перевозимые части. Капитан еще утром заметил у терминала огромный, напоминающий спящего бронтозавра ролкер узнаваемой формы и расцветки. И этот ролкер так до сих пор у этого терминала и стоял, что было несколько странно.

— Вы Станислав Петухов? — осведомился мужчина.

Вряд ли имело смысл играть в «обознатушки» в этом крошечном оазисе на оплавленном планетарном обломке.

— Да, это я. Чем могу служить?

— Меня зовут Адам Летов. Я супер-карго с грузового судна «Домициан» компании «GalaTransUniversal». Груз возьмете?

— Груз? А как же… Вы же…

— У нас форс-мажор. Энерговод полетел. Застряли здесь на неделю. А сроки горят. Кое-что уже перебросили, самые крупные. Осталось по мелочи. Четыре контейнера титановых уголков.

— А… куда?

Станислав все еще подозревал за этим неожиданным предложением какой-то подвох.

— На Новую Москву. Орбитальная станция «Карл Саган». Слышали?

— Радиотелескоп?

— Он самый. Там все четко по графику. Если транспорт прибывает раньше назначенного времени, то вынужден висеть на орбите и ждать. Если опаздывает, то его место занимают, и опоздавший вынужден выплачивать штраф за срыв поставки. Мы уже не успеваем, а вы, если поднажмете, вполне справитесь. Компания, конечно, понесет убытки, но сохранит репутацию. Репутация дороже.

— Да, — согласился Станислав, — репутация дороже.

Когда все формальности были соблюдены и контейнеры обосновались в грузовом отсеке «Космического мозгоеда», Дэн запустил навигаторскую программу. Варианты проложенной им трассы до Арктура ушли в архив.

В пультогостиную заглянула Полина.

— Куда летим? — спросила она, встряхивая еще влажными после душа волосами.

— Не поверишь! — отозвался Тед. — На Новую Москву.

— Ой, это туда, где Мартин?

— Точно! А я как-то сразу не сообразил.

Дэн неожиданно оторвался от вирт-окна и развернул кресло. Лицо — отрешенно-застывшее. Такое лицо навигатора всегда предвещало неприятности. Сработала его знаменитая интуиция.

— Ты чего, Дэнька? — испугалась Полина.

— Правда, рыжий, нормальный же все. Груз взяли.

— Здесь что-то не так, — сказал Дэн, оживая.

— Что?! — спросили одновременно Тед и Полина.

Ланс оторвался от блокнота и тоже уставился на «старшенького». Вид у «котика» был заранее смиренно-обреченный. Так же хорошо все было, тихо. Еще бы сутки такой жизни. Так нет же! Появился груз, а с ним и неприятности.

— Не знаю пока, — ответил навигатор. — Информации недостаточно. Вероятность отказа энерговода ролкера класса CargoXXL равна 5,2%.

— Но все-таки есть, — возразил Тед. — Не бессмертные же они, эти ролкеры.

— У компании «GalaTransUniversal» подобного еще не случалось. Я просмотрел статистику, — продолжал Дэн. — Это одна из самых надежных и преуспевающих компаний, специализирующихся на крупногабаритных грузах.

— Все случается в первый раз, — пожал плечами Тед.

— Думаешь, кто-то хочет, чтобы мы туда летели? — спросила Полина, ежась от странной дрожи, вызванной то ли страхом, то ли восторгом.

— Не знаю, — повторил киборг, — информац…

Появился капитан.

— Что с трассой, Денис?

— Почти готова, Станислав Федотович. Четыре станции и все зеленые.

— Тогда чего ждем? Опоздаем, останемся без оплаты. Теодор, тебе не пора за штурвал? Заводи жестянку.

— Есть, капитан!

Девяносто процентов преступлений совершаются от скуки.

К такому выводу Скуратов пришел еще много лет назад, когда состоял на службе в особом отделе и взял в разработку первого «клиента». Со временем он не только не разуверился в обретенном знании, но еще более в нем утвердился.

Скука, всему виной скука. Серая, мутная, вязкая, ползущая по венам, отравляющая кровь, затемняющая разум. Скука, пожирающая и поглощающая, как ненасытная инопланетная плесень.

Это только на первый взгляд кажется, что преступления совершаются из ревности, алчности или мести. Нет, все эти страсти, в конце концов, вторичны. Один глубоко скучающий замечает, что другой, не столь глубоко скучающий, обзавелся новой игрушкой и неожиданно для наблюдателя демонстрирует признаки выздоровления. Кровь очищается, цвет лица приобретает здоровый оттенок, и процент серой слизи, флегмы, как именовали эту субстанцию средневековые лекари, уменьшается настолько, что прежде скучающий индивид выздоравливает и становится живым, живым по-настоящему, а не по медицинским показателям. Со всеми сопутствующими этому агрегатному состоянию чувствами. Жизнь становится интересной, объемной и насыщенной. И, главное, обретает смысл, украшается возвышенной целью и вознаграждается душевным благополучием.

Что же в таком случае остается тому, первому, глубоко скучающему, наблюдающему за этим праздником жизни? Ему остается завидовать, исходить желчью и… планировать преступление. Потом в конце концов его совершить. Ограбить или убить. Ему тоже требуется лекарство. Но имеет ли смысл добывать собственное, если у соседа оно уже есть? Проще пойти и взять. Для кого-то действенным снадобьем окажутся деньги, для кого-то — власть, а кто-то удовольствуется живым атрибутом — человеком.

Только действует лекарство недолго, как стимулятор или обезболивающее. На первый раз хватит одной таблетки. Слизь стекает и сворачивается в безобидные комья, вместо отупляющей серости на несколько часов в действие вступает выпуклая пестрота. Мир сияет, как подсвеченный изнутри стеклянный шар, переливается и звенит. Оглушенные наркотиком нейроны искажают поступающие извне сигналы и выводят на внутренний экран завораживающую картину, которая очень далека от реальности.

Но длится это недолго. Действие таблетки ослабевает, а затем и вовсе обращается в железистое послевкусие. Обретенная в результате преступления добыча теряет исцеляющие свойства. Драгоценности тускнеют, бренд выходит из моды, обшивка флайера покрывается трещинами. А человек… Человек стареет.

И снова скука. Снова серая, ползучая, разлагающая скука. Смерть, неуловимая для приборов, нераспознаваемая сканером. Выход только один — снова принять лекарство. Только дозу придется увеличить: вместо одной таблетки принять две. Одной кражей в гипермаркете или единственным трупом охранника уже не обойтись. Придется вскрыть сейф или угробить пассажирский лайнер.

К здоровым, не нуждающимся в подобном лечении, Скуратов себя не причислял, но и неизлечимо больным тоже не чувствовал. Мог бы продержаться. Только все равно согласился на эту авантюру. Зачем? Немолод уже, деньги за труды свои небезупречные накопил. Жил бы спокойно. Прикупил бы домик на Аркадии. Женился. Написал бы детективный роман, опыт-то большой, сюжетов много. Так нет же, зачем-то две недели сидел на Джек-Поте, призывая всех демонов по свою душу.

А потому что скучно.

Макс Уайтер думает, что им движет чувство мести. Услышал, что к делу причастны его старые недруги, так называемые «мозгоеды», отжавшие его киборга, а самого Макса определившие на нары, вот и вписался. Надеется отмстить, разбогатеть и начать все сначала. Ну пусть мечтает. Иллюзии, они иногда полезны.

Блондинка с той же болячкой, Скуратов проверял. Живет неплохо. Не бедствует. Ограбила работодателя. Умна, в меру успешна, есть кое-какой капитал. Могла бы удачно выйти замуж. Но ей тоже скучно. Обнести казино и разорить влюбленного простака уже неинтересно, доза маленькая. Подавай развлечение помасштабней, с размахом, с похищением, шантажом, перестрелками и… убийством. Сестрицу-то в финале грохнуть придется, с ней не договоришься. Корделия за этого своего киборга из черной дыры достанет. Отпустить ее и жить по-прежнему не удастся.

Пижон Александр (или как там его зовут на самом деле) из всей этой компании, пожалуй, самый болезный, подцепил серую слизь еще в детстве. Потому что у таких, как он, болезнь врожденная, а таблетки он уже все перепробовал. Такому, чтобы излечиться, требуется что-нибудь особое — каннибализм или мировое господство. Скуратов не удивился бы, шепни ему кто-то, что этот Александр уже перетравил всю свою семью или отправил в сумасшедший дом сестру и младшего брата. А что? Знатная развлекуха. Теперь на повестке дня мировое господство, а холдинг Корделии — одна из промежуточных целей, ступенька.

Самый безобидный из них, получается, он, бывший особист и наемный убийца, Валентин Скуратов. Потому что ему неинтересны ни месть, ни мировое господство. Он всего лишь пытается отсрочить старость, сделать глоток из источника вечной молодости. Как он там называется? Святой Грааль? Чаша, которая любую жидкость обращает в эликсир молодости. Кстати, этот радиотелескоп издалека очень похож на чашу. Огромная серебристая полусфера, медленно растущая в иллюминаторе.

Покупать и снаряжать транспортник не пришлось, Рудольф направил Скуратова с Максом на Амальгаму, откуда к Новой Москве уходило грузовое судно «Калигула» компании «Альфатранс» с партией дисперсионных стекляшек. Капитан грузовика, старый итальянец по имени Винченцо Орсо, принял их на борт без вопросов. Итальянцу было за семьдесят, но телесно он был крепок и коряв, как те деревья, которые исчисляли свой возраст веками. По мелькнувшей в темных глазах усмешке Скуратов понял, что имеет дело со своим отошедшим от дел коллегой, в молодости работавшим на одну из «семей» с Палермо Нуово. Этот лишнего не сболтнет и без повода не спросит. Взять четверых грузчиками? А почему нет. Что там у них вместо багажа? Транспортировочный модуль? И что с того? Багаж как багаж.

Третьим и четвертым в их группе состояли воздыхатели блондинки, два ее верных спаниеля. Один хакер, по кличке Креветка, а другой — бывший боксер. Они с первого дня смотрели на Макса и Скуратова с неприязнью, видимо, полагая их за соперников, но бывшего особиста это только забавляло. Щенки, но полезные. Хакер им нужен.

Несмотря на то, что киборг разумный и программы подчинения у него скорей всего нет, сделать его более кибернетически покладистым не помешает. Взломать защиту и прописать жестянке временного хозяина. Главное, чтобы этот «хакер» справился, не пошел в отказ. А то окажется, что он, этот задохлик, и в самом деле «креветка». Второй вызывал у Скуратова гораздо больше симпатии. Простой, наивный парень, рассчитывающий только на свои бицепсы и кулаки. Надеется отличиться и завоевать снисходительный поцелуй своей дамы. Дурак. Даже жаль его…

А вот Макс… Бывший работорговец вызывал у Скуратова подспудную тревогу. Нет, Казак безоговорочно признал за бывшим особистом право на командование. Не спорил и безропотно повиновался. Но «Лаврентий» чувствовал, что это ненадолго, Казак был не из тех, кто терпит над собой командиров, он от природы атаман. И подчиняться будет до определенного момента, когда вожак даст слабину, споткнется, и Макс сможет вцепиться ему в горло. Не исключено, что бывший работорговец лелеет безумный план захватить киборга самостоятельно, продать его напрямую, без посредников. Или получить с Корделии выкуп. О какой сумме идет речь? Двадцать миллионов? Это звучит гораздо более привлекательно, чем миллион, обещанный в случае удачи. Макс слишком жаден, и жизнь его ничему не учит.

А что же сам Скуратов? Чего хочет он? Миллион? Или двадцать? Нет, он уже пережил свою алчность. И жажду самоутверждения тоже оставил где-то в далекой юности. Он здесь, на этом грузовике с занятным именем (Калигула — это вроде как император?), чтобы кости размять, тряхнуть стариной, ну и за Максом присмотреть, чтобы дров не наломал.

Когда серебристая чаша телескопа выросла настолько, что заняла весь иллюминатор, Скуратов отправился к капитану. На трех обзорных экранах в капитанской рубке радиотелескоп представлял собой величественное зрелище. Раскрывшийся навстречу Вселенной огромный рукотворный цветок. Но Скуратов почему-то вспомнил о «Звезде смерти» из старого фильма. Эта «Звезда» вот так же висела недостроенная со всеми внутренностями напоказ, а вокруг нее, как пчелы-няньки вокруг матки, кружили летательные механизмы поменьше.

Капитан взглянул на Скуратова все с той же понимающей усмешкой.

— Я уже отправил запрос на стыковку, искин поставит нас в очередь и назначит порт. У них здесь с этим строго, вперед никто не лезет. И дальше погрузочной палубы не пускают.

Итальянец бросил на «пассажира» испытывающий взгляд, как бы говорящий «не знаю, что ты там задумал, приятель, но так просто это у тебя не выгорит».

А Скуратов, поймав этот взгляд, подумал:

«Старый мафиози в курсе, что его ждет, если наше предприятие провалится? А руководство его компании? Или им так хорошо заплатили, что их не страшит даже соучастие в похищении? Парень, конечно, киборг, но он еще и резидент Геральдики».

Вслух он спросил:

— А чего так строго? Пиратов боятся?

— И пиратов, и террористов. И придурков всех мастей. Был один случай, когда мы прошлый раз здесь разгружались. Баклан один, из этих, на природе повернутых…

— Из «Живых»?

— Вроде того. Но еще и на боге. Их пастор объявил телескоп порталом дьявола. Мол, когда запустят адскую машину, с той стороны бытия демоны попрут. Вот один из малахольных и решил спасти заблудшее человечество. Явился на телескоп под видом студента-звездочета, их как раз целое стадо нагнали. Тогда еще служба безопасности сквозь пальцы на все смотрела, вот и пропустили. А у того мученика пояс был со взрывчаткой.

— У них что, на станции киборгов нет? — изумился такой халатности Скуратов.

— Да есть у них все. Не было у того клоуна никакой взрывчатки. Набор детских хлопушек. Пошутил кто-то. Когда несостоявшийся святой кольцо рванул, хлопушки разом и сработали. Обляпали краской и его и набежавших эсбешников. Розыгрыш, да только начальству он не понравился. С тех пор дальше стыковочного узла без досмотра и обыска не пускают. Сканеры, датчики, детекторы. Боятся, что подпортят этакую splendore.

О мерах безопасности на орбитальном радиотелескопе Скуратов знал. Перед началом операции его снабдили всей необходимой информацией, даже подробную схему станции предоставили. На схеме ярким контуром выделили жилой отсек и даже каюту, которую занимал искомый киборг. Сведения по сути бесполезные, потому что проникать на станцию и устраивать гонки с преследованием в планы особиста не входило. Слишком много шума. Слишком много свидетелей.

То, что его таинственным работодателям удалось предоставить в его распоряжение подробную схему, вовсе не говорит о том, что весь персонал, все наладчики, монтажники, техники и астрофизики бросятся содействовать в похищении киборга. Агенты несомненно есть. Но Скуратову никаких имен не назвали, дали только номер видеофона, на который он должен отправить сообщение, когда «Калигула» пристыкуется. А этот некто, обладатель видеофона, уже позаботится о том, чтобы киборг пришел за «приветом» от друзей. Узнав, от кого будет этот «привет», Скуратов был, мягко говоря, удивлен. Какое странное, настораживающее совпадение! «Космический мозгоед». Вот от кого должен был доставить подарочек тезка римского императора.

Макс, услышав название корабля и фамилию капитана, побагровел от ярости. Глаза налились кровью и едва не выкатились из орбит, Скуратов грешным делом предположил, что подельника хватил удар. Инсульт. Но Макс хлебнул коньяка и отдышался.

— Лаврентий, ты знаешь, кто это? — проскрежетал он. — А я тебе скажу… Это же они… те самые…

Снова приступ ярости, прилив крови к голове и спасительный глоток.

— Знаю, — спокойно ответил Скуратов. — Тот самый старшина, который Маяк штурмовал. А потом двух киборгов спер.

— Один из них мой! — заорал Казак. — Рыжая «шестерка»! Тварь живучая. Я же мог его еще тогда… тогда, на «Черной звезде» пристрелить. Разрядить бластер в рыжую башку, в рожу эту наглую. Так нет! Формальности решил соблюсти. Разрешение на ликвидацию запросил. Вояки хреновы! Буквоеды! Он у меня в морозилке восемь часов сидел. И не сдох. В аварии выжил. В лесу, на Медузе… И снова он. Пристрелю! Вот получу бабло и займусь. Из черной дыры достану.

Казак залпом допил коньяк. Скуратов слушал его спокойно. Месть, конечно, стимул мощный, вдохновляющий. Развлечение опять же, адреналиновая таблетка. Но… крайне деструктивная. Ржавый волк имел куда более веские причины для мести, и то не заморачивался. И не вспомнил бы того старшину, если бы не происшествие на складе.

«Мозгоеды» нигде особо не светились и киборга выдавали за нормального, неразумного. Понимали, что так для всех лучше, безопасней. И Ржавый Волк их до поры не трогал. Поважней дела были. Но когда они сперли второго киборга, да еще с такой неслыханной наглостью! Тогда уж Сергей принял меры. Такого спускать нельзя.

Только вот обернулись эти «меры» против самой «DEX-company». Макс после своего свидания с «мозгоедами» на нары угодил, а Сергей погиб… Так что будь Скуратов на месте Макса, он бы сто раз подумал, прежде чем затевать вендетту. Тем более что здесь еще и Корделия замешана.

«МедиаТраст» раскрутил дочь Гибульского с ее обществом защиты киборгов, без участия и поддержки Корделии эта фанатичка ничего бы не добилась. Пока шла эта компания против «DEX-company», Корделия где-то прятала своего киборга, и у Скуратова давно возникло подозрение, что прятала она его именно на «Космическом мозгоеде». Правильно рассудила: кто бы усмотрел связь между старым армейским транспортником и главой одного из самых успешных медиахолдингов? Да никому бы в голову не пришло! Этот транспортник болтался где-то на задворках Галактики, стыковался к проржавевшим станциям, подбрасывал переселенцам топливные брикеты — и стоил все это время как целая корпорация.

Он, Скуратов, после гибели Сергея старшиной Петуховым не интересовался. О том, что «Мозгоед» был неподалеку от места катастрофы, стало известно гораздо позже, когда шеф службы безопасности уже лишился полномочий. Вместе с полномочиями он утратил и интерес. Даже то покушение на Корделию выполнял по инерции, без азарта. Угасло в нем что-то, распалось. Вот и сейчас он просто работает, без отклонений в эмоциональный аспект.

— Вот что, Макс, — тихо произнес бывший особист, — давай сначала сделаем дело. Получим деньги, разбежимся, а потом играй в Монте-Кристо. Без меня.

Казак злобно на него уставился.

— Быстро ты забыл своего босса.

— Я не забыл. Просто, чтобы лучше помнить, я предпочитаю быть трезвым.

Уайтер в ответ пробормотал что-то нечленораздельное, вроде «мусор…» и «вертухай…» Скуратов не ответил.

«Обожатели», в отличие от Уайтера, беспокойства не вызывали. Вели себя тихо и дисциплинированно, даже выполняли кое-какую работу на транспортнике.

На пульте капитана «Калигулы» развернулось вирт-окно. Винченцо мельком глянул в бегущие строки, привычно выхватив самое необходимое.

— Швартуемся к пятому порту.

Скуратов проверил видеофон. Недорогая одноразовая игрушка. После завершения миссии, удачно или неудачно, он бросит видеофон в утилизатор. Связь со станцией уже была, грузовик только что вошел в радиус действия станционных ретрансляторов. Скуратов быстро набрал сообщение.

«Лесные волки, целых пять, пришли в деревню кур гонять…»

Усмехнулся. Вот они, традиции. Вскоре последовал ответ.

«Эта цифра — просто класс! Очень радует всех нас».

Это значило, что сообщение киборгу отправлено и он его получил.

Что особенно порадовало Скуратова, так это немедленное, автоматическое «гашение»: при стыковке корабль тут же подключался к мощной орбитальной «гасилке».

— А это, чтоб не задерживались и сразу сваливали, — пояснил Винченцо, с удовольствием наблюдая за зеленеющей шкалой с процентами. — На случай непредвиденных обстоятельств. Погасились, разгрузились или… загрузились. — Капитан кинул на собеседника все тот же понимающий взгляд. — И скатертью дорожка.

— Удобно, — согласился особист.

Он хотел уже выйти из рубки, когда капитан спросил:

— Нам-то разгрузиться дадите? Груз-то легальный, с документами, с накладной. Куда я его потом?

— Там видно будет, — бросил Валентин.

Казак ждал его за дверью. Он был мрачен и трезв.

— Ты пойдешь, — сказал Скуратов. — Меня он знает. К тому же у тебя преимущество.

— Какое?

— Ты знаешь его друзей.

— И че?

Скуратов смерил Казака долгим, презрительным взглядом.

— Он киборг.

— И че?

— А у киборга есть детектор.

— Ну?

— Он вопросы может задавать. Про этих самых друзей.

Скуратов испытывал непреодолимое желание дать Казаку в его похмельную морду.

— Я их знаю только теоретически, досье прочитал. А ты — лично. Соображаешь? Я могу всю биографию их капитана в подробностях пересказать, но он мне все равно не поверит. Потому что я этого Петухова в глаза не видел. А вот ты…

— А-а, Славик… — протянул Казак, хищно улыбаясь. — Славика я знаю. Он у меня в грузовом отсеке сидел. Одну крысу поймал. Но сразу не пристрелил. А потом и вторая пожаловала. Это все рыжая тварь, он их навел. Я ему сдохнуть приказал, а он… не сдох. Сука.

— Прими еще отрезвина, — посоветовал Скуратов. — И успокойся. Иначе киборг к тебе не подойдет.

— А давай его пристрелим! — неожиданно предложил Казак.

— Кого?

— Ну этого, который на станции. Из бластера сразу в башку. Пиф-пафф!

— Выпей отрезвину, — снова посоветовал особист.

Началась разгрузка. Экипаж «Калигулы» ничего не знал о готовящемся похищении, он выполнял свою работу: с помощью роботов-погрузчиков заполнял контейнерами гравиплатформы и направлял их к порталу со сканером. Из других стыковочных узлов, где так же находились прибывшие транспортники, тянулись такие же гравиплатформы, чтобы влиться в общую очередь. Соседний стыковочный док был закрыт шлюзовой мембраной. Видимо, корабль еще не закончил «гашение», стерилизацию и шлюзование. Над панелью мигал желтый сигнал. Когда он сменится на зеленый, мембрана разойдется и другой корабль тоже начнет разгрузку.

Казак стоял у выхода из дока, делая вид, что приглядывает за работой андроида. Скуратов тоже был поблизости, лицо его прикрывал длинный козырек бейсболки. Он сопровождал своего босса, когда тот посещал секретный исследовательский центр у 16 Лебедя, бывал с ним и в лаборатории, где содержался уникальный киборг. Даже видел, какого рода эксперименты над ним проводят. Будь этот парень только человеком, Скуратов не опасался бы, что тот его узнает: такие воспоминания обычно вытесняются в область подсознательного и без помощи опытного психоаналитика на поверхность не всплывают.

Но была еще цифровая память. Если парень воспоминания не стер… Хотя зачем они ему? Если только он, как и Макс, жаждет мести. Однако береженого бог бережет, ему лучше держаться подальше. Скуратов выступит вперед, когда киборг окажется в досягаемости блокатора. Прибор лежал у него в кармане, Максу он его не доверил. С того станется кинуться на киборга раньше времени. Хотя что-то в кармане у Макса все-таки лежит. Что-то, очень напоминающее бластер. Вот же черт, протащил все-таки… Вероятно, купил еще на Джек-Поте.

В идеале предполагалось заманить киборга на транспортник. Наплести ему, что у капитана для него подарок, что подарок ценный и лежит у капитана в сейфе, что капитан дал слово передать его из рук в руки и что никому из команды столь ценный предмет доверить не может. Слово есть слово. Маловероятно, что киборг поверит и безропотно пойдет за Максом, но вдруг… Достаточно его в док заманить. А там они его вырубят блокатором, вколят транквилизатор и запихнут в транспортировочный модуль. Все тихо, быстро, рационально. Даже разгрузку завершить успеют, чтобы не вызывать подозрений. Когда еще этого киборга хватятся… Корделия его ценность, разумеется, не афишировала, он на станции работает как обыкновенный стажер, мало с кем контактирует. Время у них есть. Если все пойдет гладко.

Кто-то шел по палубе в сторону пятого дока, ловко маневрируя между гравитележками и робопогрузчиками. Скуратов поспешно отвернулся и натянул бейсболку поглубже. Он узнал киборга. Теперь все зависит от Макса.

— Эй, это ты Мартин? — послышался голос Казака.

— Да. А это вы меня спрашивали?

— Не я, а наш кэп. У него для тебя какая-то посылка.

— От кого?

Скуратов усмехнулся. Осторожный. Близко не подходит.

— Да от тех самых. От мозгоедов. От Дэна с Лансом. И от Теда.

Голос Казака особисту не понравился. В этом голосе слишком много плохо сдерживаемой ненависти, и киборг это чувствует. Конечно, чувствует. Потому и не подходит. Похоже, он, Скуратов, совершил ошибку. Думал, что жестянка начнет задавать вопросы, проверять.

Опять послышался голос киборга.

— Странно, но они ни о чем таком мне не сообщали.

— Ты не веришь, что ли? Ну хочешь, расскажу, как они выглядят? Рыжего зовут Дэн. Навигатор. Высокий, худощавый. И шрам у него вот здесь. Теодор Лендер, пилот, латинос, здоровый лось. Девчонка еще есть, аппетитная такая. Полина. И кошка. Белая, орет мерзким голосом. Капитана зовут Станислав Федотович. Ну что, правильно все сказал?

— Да, правильно.

В голосе киборга слышалось подлинное недоумение. Расчет Скуратова сработал, детектор показал достаточно высокий процент искренности.

— Ну вот. Зачем мне врать? Иди, забирай свою посылку. Она у кэпа в сейфе. Он Славику… то есть, Станиславу Федотовичу слово дал, что из рук в руки…

Целое мгновение Скуратов верил, что операция завершится успешно. Тихо, мирно, рационально. Киборг пойдет за Казаком, и они его уложат в транспортировочный модуль. Но в этот момент послышалось тихое шипение: это отходила в пазы шлюзовая панель. Грузовик в доке номер четыре закончил «гашение». Кто-то из экипажа, видимо, уже приготовился к выходу, потому что послышались радостные, возбужденные голоса.

— Ну наконец-то! Я уж думал, что под дверью эти уголки оставим.

— Ой, ребята, смотрите! Это же Мартин!

— Точно, он! Дэн, это ты ему сообщил?

— Нет, я не сообщал.

— Привет, Мартин!

Что произошло дальше, Скуратов понял не сразу. Сначала раздался не то вскрик, не то хрип. За ним бешеные, сиплые ругательства. А потом Казак начал стрелять… Отчаянно закричала девушка.

— Тед, назад!

— Ах ты, рыжая тварь…

— Мартин, нет!

Скуратов, рванувшись вперед, попытался отнять у Макса бластер. Один из выстрелов ушел вверх, и тут же завыла сирена. Бывший особист успел заметить, как на серебристом комбезе киборга расползаются три кровавых пятна, что этот киборг, стоимостью в 20 миллионов, медленно оседает на металлический пол, а к нему бегут двое, один — рыжий, в черной футболке с надписью, второй — здоровенный брюнет в бандане, затем эти двое подхватывают и тащат раненого за перегородку четвертого дока. Чуть поодаль стоит бледная девушка и кричит:

— Станислав Федотович, здесь Казак!

К баззерам тревоги присоединился механический голос.

— Внимание! Внимание! Угроза разгерметизации. Через десять секунд погрузочная палуба будет заблокирована. Всем экипажам, занятым разгрузкой, занять места согласно штатному расписания. Всем экипажам вернуться на борт.

Скуратов схватил Уайтера за грудки, бешено тряхнул, а затем с размаху приложил головой о металлическую переборку.

Он очнулся от наступившей тишины. Система молчала. Нейтральное желтое свечение. Тепло. Тихо. В крови сильный анальгетик. Регенерация запущена. Капельным путем в кровь поступает глюкоза. 60 капель в минуту. Работоспособность…

Все это уже было… Было или… есть?

Мартин попытался вдохнуть. Больно. Повреждение легочной ткани. Угроза гемоторакса. Осколки ребер совмещены и зафиксированы с помощью хирургического клея. Дополнительное средство фиксации — тугая повязка. Где-то далеко внизу, в непроницаемом кожухе, вибрация прыжкового двигателя. Где он? Его увозят? Куда?

Открыть глаза сразу не решился.

Запустить сканирование? Да/Нет.

Мартин боялся того, что покажет сканирование. Прострелянные легкие, медотсек, незнакомый корабль. Или… знакомый? Ему достаточно просмотреть логи. Система выдаст подробную информацию. Но… он боится. Боится обнаружить разрыв, провал. Отсутствие целого года. Счастливого года. А что если тот год, та счастливая зима, их поездка в Лютецию на карнавал были всего лишь… сном? Коматозным видением? Его отравленный коктейлем из стимуляторов и болеутоляющих мозг выдал связную, удивительную видеоповесть, надергав из подсознания тысячи кадров, составив из них целую хронику, воплотив все его чаяния и мечты.

В наркотическом угаре мозг бывает изобретательным. Он причудливо складывает все имеющиеся в наличии образы в фантастическую мозаику, прописывая детали до ранящего правдоподобия. Это было так пронзительно реально, так осязаемо! Он ни разу не усомнился, не впал в спасительный скептицизм, не попытался разложить попавший в фокус внимания образ на звуки и пиксели, очистить от шелухи наивной мечтательности, извлечь зернышко первопричины.

Как у подсознания это получилось? Откуда взялось это слаженное повествование? Эта необъятная библиотека видеозаготовок? Он же не мог все это придумать! У него не хватило бы фантазии. Он слишком мало видел, а его ум рационален, функционирует в строго обозначенных информационных границах, оперирует фактами и вовсе не склонен к бесцельным играм и созданию химер. Откуда же взялись эти цветные кирпичики?

И Мартин тут же себе ответил.

Да ничего удивительного. Строительного материала у мозга достаточно.

Целых 345 дней он был «человеческим младенцем», существом, чей жадный и зрелый мозг поглощал всю доступную информацию. А та женщина, что навещала его на станции в первые месяцы после рождения, та женщина, что называла себя его матерью, кормила его стремительно развивающийся ум множеством информационных деликатесов. Так маленького ребенка кормят витаминизированными смесями.

Мартин заполнял умственные пустоты книгами, фильмами, иллюстрациями, репродукциями, которые привозила ему мать. Сначала это были детские книги и детские фильмы. Ознакомительные экскурсии по земным музеям, по исторически значимым местам, по некогда прекрасным, завораживающим земным ландшафтам. Моря, реки, леса, горы. Он тогда еще не знал, что все это природное сияние, это великолепие осталось только в цифровых некрологах, что оригиналов давно уже нет. Кроме земных пейзажей мать устраивала виртуальные путешествия и по их родной планете, носившей поэтическое название Авалон, хотя эта троюродная сестра Земли в созвездии Льва не обладала соответствующей имени внешностью.

Планета была кислородной, но облик ее был неярким, поверхность почти однотонной, матовой, будто украшать ее поручили демиургу-ипохондрику. Впрочем, большую часть жизни семья Каленбергов провела на Асцелле, где профессор преподавал в университете. Об этой планете, ставшей всегалактическим научным и образовательным центром, Мартин посмотрел также немало фильмов. Предполагалось, что эти фильмы будут способствовать пробуждению воспоминаний. Разумеется, никаких воспоминаний у него не проснулось. Та женщина, что называла себя его матерью, таким образом его обманывала. А может быть, обманывала себя, надеясь обрести в кибернетической копии погибшего сына, Мартин старался об этом не думать. Он редко задавался вопросом, кем он был для нее, для женщины с такими же, как у него, фиолетовыми глазами: подлинным сыном или подделкой. Тогда он предпочитал верить, что он человек, что его любят и вот таким образом возвращают из коматозного небытия к жизни.

Детские книги и фильмы сменились подростковыми, а затем и юношескими. Он быстро учился, быстро усваивал информацию. Его интеллект развивался, опережая психику, которой, оказывается, требуется гораздо больше времени, чтобы повзрослеть. Душе требуется опыт. Ребенок учится играя. Но у него не было детства. Не было периода познавательных и обучающих игр. Была только информация.

Огромный объем информации. Терабайты строительных материалов, долгое время пребывающих в консервации в хранилищах его памяти. Когда его привезли в исследовательский центр, большая часть этой информации была стерта. Вернее, он стер ее сам, когда ему приказали. Но выяснилось, что органический мозг тоже умеет накапливать и хранить информацию. У людей эти тайные хранилища находятся в подсознании, где информация странным образом кодируется, а со временем подается наверх в сознание, чтобы обратиться в сновидения, в галлюцинации, в предсмертные утешительные фантазии.

Всю историю с жизнью на Геральдике, да и саму Геральдику Мартин выдумал. Конечно, выдумал.

Постарался его отравленный мозг. Новая хозяйка вколола ему обезболивающее — промедол, сильнодействующий наркотик. На «Подруге смерти» к этому препарату добавили транквилизаторы и наркоз. Для того чтобы израненный киборг лежал неподвижно и позволил бы врачу производить свои манипуляции. Потом ему вводили еще и другие препараты. Его разум окончательно погрузился в сумеречное состояние, утратив связь с внешним миром и затеял собственные игры — начал складывать из разрозненных кусочков паззл — воображаемую историю жизни спасенного киборга. Этот киборг так долго надеялся, так долго тешил себя иллюзиями, так долго всматривался в черное слепое небо, ожидая спасения, что ничего не стоило его обмануть, поддразнить красивым сновидениям. Почему бы в этом сновидении новой хозяйке не оказаться заботливой и снисходительной? Почему бы ей не сделать его счастливым? Не освободить его? Прощальный дар погибающих нейронов.

И вот он уже видит бескрайние кедровые леса, укрытый в этих лесах дом, выбирает комнату под скатом крыши, слышит дождь и ждет свою хозяйку с коктейлем из растаявшего мороженого.

Эта хозяйка говорила, что любит… И он тоже ее любит. Это были ее последние слова, ее последнее сообщение. А дальше… дальше он придумать не успел. Мозг вышел из сумеречной зоны и вернул его к реальности, к самому началу истории, которая будет совсем другой.

Он может посмотреть логи… Пока был в беспамятстве, процессор работал, аккумулируя информацию. Достаточно запросить все архивные данные, все с того момента, как ему прописали новую владелицу.

Стоп, а где она? Мартин поискал соответствующий раздел и строку. Там должны быть данные. Имя, возраст, семейное положение, место рождения. Ничего нет! И… блока подчинения нет! А логи? Они все систематизированы, выстроились по датам. Их огромное количество. И еще какие-то папки. Видеофайлы, голоснимки. Его личный архив. Откуда?

Мартин открыл глаза. Все правильно — медотсек. Штатив капельницы. Только прозрачная трубка тянется не к подключичному катетеру, а к сгибу локтя. На общей схеме катетер должен быть обозначен системой как инородное тело. Но никаких инородных тел на схеме нет.

Внутренние повреждения — 21%

Кровопотеря — 18%

Работоспособность — 45%

Не так уж все и плохо. И медотсек… другой.

Это не «Подруга смерти». Это же… «Космический мозгоед»! Ну конечно, медотсек на яхте более просторный, с двумя операционными столами, с тремя криокамерами, с нагромождением самой современной аппаратуры. А это… эта более скромная вотчина принадлежит… Она принадлежит Вениамину Игнатьевичу!

Мартин запустил систему на повторную диагностику, более детализированную, с подробным отчетом о повреждениях. Как он их получил? Вот тут ему понадобятся логи.

Запрос на передачу данных.

Сигнал четкий, устойчивый, но бережный, будто приглушенный, как свет в палате больного. Мартин заколебался.

Запрос на передачу данных. Принять? Да/Нет.

Мартин ответил не сразу не потому, что чего-то испугался, а потому что снова едва не потерял сознание. От радости.

Запрос одобрен. Идет обмен данными. Дэн?

Да, это он. Один из его немногочисленных разумных собратьев.

Привет.

Прежде чем ответить на приветствие, двусложное, незамысловатое, но удивительным образом преображающее реальность, переводящее эту реальность из регистра безысходности в тональность радости, Мартин позволил себе краткую сумеречную паузу, чтобы прийти в себя. Он едва не задохнулся от нахлынувшего на него осознания — это был не сон! Не утешительная галлюцинация! Это была явь, осязаемая подлинность. Это была жизнь. Его жизнь. Его новая жизнь. Он ничего не придумал, не впал в коматозную сонливость, не воспроизвел безумную фантазию из подсознательных осколков. Все было и все будет. Все обязательно будет. Он перепутал свои беспамятства. В сходной ситуации, не запросив подсказки системы, он вообразил себя в прошлом.

Процессор так просто не обманешь, но человеческие чувства, которым он на короткое время доверился, не измерительные приборы. Их показания относительны. Разброс между величинами бывает значительным. Эти человеческие приборы дают результаты по сомнительным внешним признакам. Им оказалось достаточно, что он в медотсеке, что легкое пробито, а где-то далеко внизу заработал в своем непроницаемом кожухе прыжковый двигатель. Процессор уже обнаружил тысячи расхождений между первым беспамятством и вторым, между медотсеками двух кораблей и разрывами в легочной ткани. В первом случае — арбалетный болт, а во втором — выстрел из бластера с близкого расстояния. Но Мартин тем и отличался от своих киберсобратьев, как разумных, так и неразумных, что у него человеческая ипостась приоритетна, что кибер-близнец всегда опаздывает, всегда на вторых ролях.

Так с самого начала было задумано. Гибульский создавал сына для скорбящих родителей, а не солдата или диверсанта. Потому боль для Мартина вовсе не являлась информацией от рецепторов. Для него боль это боль. И болевой шок он переживал с той же слепящей интенсивностью, с какой это соматическое потрясение переживают люди. Имплантаты вмешивались и пережимали сосуды не сразу, а с некоторым замедлением, чтобы поддержать иллюзию его человечности.

В исследовательском центре «DEX-company» этот феномен запаздывания скрупулезно изучали. Мартину наносили ранения различной степени тяжести и замеряли временные промежутки. Истечь кровью программа самосохранения не даст, но видимость кровопотери обеспечит. Удачная находка. Своевременная. Необходимая для киборгов линейки «Совершенство», для их максимального сходства с людьми. В противном случае этих киборгов разоблачат при первом же порезе пальца.

Правда, все прочие «сверхспособности», обычные для киборгов, у Мартина редукции не подверглись. Возможно, Гибульский предполагал поэкспериментировать в этой области с другими «совершенствами», не отягощая самую первую модель, которой и так предстояло стать подопытным и расходным материалом. А возможно, что Гибульский отказался от минимизации, рассчитывая впоследствии скрыть своего супермальчика среди обычных киборгов. (Где умный человек прячет лист? В лесу.) Возможно, родителям для легализации эрзац-сына придется обзавестись документами именно на DEX'а. Да и мало ли какие могут возникнуть обстоятельства. Зачем лишать разумного, универсального киборга преимуществ его собратьев? Скорость реакции и обработки поступающей информации у Мартина такая же, как и у боевой «шестерки». Он успел прыгнуть вперед и закрыть собой выходящих из дока «мозгоедов».

Он не задавался вопросом, по какой причине тот мужчина, заговоривший с ним у пятого дока, выхватил бластер и начал стрелять. То, что этот усатый вооружен, Мартин понял сразу. Просканировал и обнаружил полностью заряженный бластер. Сам факт наличия оружия у незнакомца, прибывшего на крупном транспортнике, особых опасений не вызвал. Мало ли в каких мирах доводилось бывать этому транспортнику… Космические трассы небезопасны. Наличие бластера в кармане комбеза не показатель враждебности. Это может быть простая предосторожность. Станислав Федотович тоже частенько доставал из сейфа свое именное оружие. И погибший Сергей Ордынцев, телохранитель Корделии, тоже всегда был вооружен. Так что это ничего не значит.

Значит другое — голос человека, его манера держаться, частота его пульса, размер зрачков, исходивший от него запах перегара. Человек явно принял пару таблеток отрезвина. Запах слабый, но достаточный для обоняния киборга. Мартин не переносил алкоголь. У него, вероятно, как и у большинства киборгов, ассоциации с этим веществом были не из самых приятных. Мартин, едва лишь тот человек его окликнул, будто наткнулся на невидимую стену. Нет, дальше он в любом случае не пойдет. Тем более что «КМ» уже здесь. И друзья сами вручат ему подарок. Если он есть…

Не будь Мартин в этом уверен, не загляни повторно в расписание, он бы ушел с погрузочной палубы, ничего не выясняя. Нет, через такого субъекта друзья ничего не стали бы ему передавать. Все его рецепторы, как человеческие так и кибернетические, буквально вопили об опасности, об агрессии, исходящей от этого человека. Даже несмотря на то, что все сказанное тем усатым о «Мозгоеде» правда. Детектор показал 90% искренности. Почему бы и нет? Он мог их знать, мог с ними встречаться, например, на Джек-Поте. Или в схватке за базу Альянса. Мартин потом у них спросит. Или даже спрашивать не придется. Вот сейчас они выйдут, и все станет ясно.

А потом усатый выхватил бластер. Выхватил сноровисто, без колебаний, и сразу же начал стрелять. Мартин успел только понять, что стреляют не в него, потому что прицел бластера отклонился на несколько миллиметров, что с легкостью мог определить только киборг, и направлен на тех, чьи голоса он уже отчетливо слышал. Дэн, скорей всего, настаивал, что выйдет первым, но Тед разве оставит напарника без прикрытия? И Полина с ними.

Дэн успел бы уклониться сам и оттолкнуть Теда или Полину. Но вот спасти обоих… И что было бы с ним самим, если бы один из выстрелов достиг цели? Все это Мартин проанализировал уже позже, просматривая логи и обмениваясь с Дэном данными. А тогда он не думал. Просто шагнул на линию огня. В конце концов, его для этого создали — защищать тех, кто ему дорог.

Тяжелым было только одно ранение. Снова пробило легкое. Второй выстрел пришелся в левое плечо, а третий — чиркнул по ребрам и опалил руку. Мартин испытал то, что испытывает при подобных ранениях человек — болевой шок. Колени у него подогнулись. Вот оно — предусмотренное Гибульским запаздывание. Система вмешается секунд через десять, чтобы все видели, как кровь заливает комбез. Он даже на какое-то время потерял сознание.

Стало темно, но он слышал встревоженные голоса, вой сирены, чувствовал, как его подхватывают, не дают упасть. Потом система все-таки вмешалась, имплантаты начали пережимать сосуды. Он увидел встревоженное лицо Вениамина Игнатьевича, услышал голос капитана, попытался встать, повинуясь аппаратному импульсу, но затем Вениамин Игнатьевич вкатил ему два кубика леазерама. И Мартин отключился.

В медотсек вслед за Дэном вошли доктор и Станислав Федотович. Где-то у дверей маячила Полина, за ней мелькнула яркая бандана Теда.

— Ну, — с напускной суровостью начал капитан, — ты готов нам все объяснить?

Мартин попытался приподняться, но доктор торопливо его остановил.

— Тише, тише. Я понимаю, ускоренная регенерация, имплантаты, но моя работа тоже кое-что значит.

Тогда Мартин откинулся на подушку и умоляюще произнес:

— Вы только Корделии не говорите… Только Корделии не говорите! Пожалуйста…

Корделия потянулась за видеофоном.

Пальцы уже коснулись гладкого, невесомого прямоугольника, уже легли на вспыхнувшие сенсоры, возвращая дремлющее устройство к жизни, уже запустили в наносхемах суетливый обмен импульсами и сигналами… В сознании уже оформилась в синтаксические формы первая фраза…

Корделия отдернула руку. Нет, она дала себе слово — она позвонит ему завтра. Сделает паузу. Ослабит хватку. Она должна позволить ему почувствовать свою собственную, глубинную волю. Должна позволить ему вздохнуть. Иначе… Иначе он так ничему и не научится. Всегда будет ждать подсказки, помощи, инструкции. Всегда будет оглядываться. А если и примет решение, то выберет то, что попроще, легче, без судьбоносной дерзости, всегда с оглядкой и страхом. Чтобы не ошибиться, не превратиться в неудачника. Не нарваться на осуждение и укоризну. Не разочаровать.

Зависимость воздействует на душу так же пагубно, как и власть. Разлагает и разрушает. Страдание превращается в незаменимый атрибут, в безупречное оправдание и даже в предмет гордости, лишиться которого означает лишиться значимости. Пребывающий в этой деформирующей скорлупке человек привыкает к ней, срастается с ней настолько, что извлечение из этой формы превращается в настоящую муку, в пытку преображения и роста. Корделия не хотела, чтобы по истечении времени Мартина постигла та же участь: он закоснеет в скорлупе удобства и теплой зависимости, а затем, с кровью и слезами, будет из нее выбираться.

Конечно, нельзя было даже сравнивать его прежнее подневольное положение в качестве подопытного экземпляра с его нынешним, привилегированным. Ситуация поменялась на зеркальную. Выглядело так, будто бы господствующее положение занимает как раз он, Мартин, а Корделия, как пресловутая рыбка из сказки, у него на посылках. Но это именно что так только выглядело. Казалось.

Корделия слишком хорошо знала, что это не так, что никакая она не «рыбка», а скорее та привередливая старуха, пожелавшая слишком много. Потому что не он в ней нуждался, а она в нем. Это он был для нее бескорыстным добрым волшебником, исполняющим желания, это он был дарованным судьбой чудом, философским камнем, эликсиром молодости и бессмертия, а вовсе не она. Она тоже понемногу волшебничала, исполняла желания, но самые примитивные, насущные, мало что значащие.

Да, она спасла ему жизнь. Да, она возилась с ним, каждую минуту рискуя свалиться с вырванным горлом. Она входила к нему в медотсек, а затем в комнату под крышей, подобно дрессировщику в клетку с раненым тигром. И да, да, она тайно надеялась, что он ее убьет. Одно движение тонких, точеных пальцев, и она упадет, счастливая и бездыханная.

Она никому в этом не признавалась. Сама от себя скрывала однажды просочившуюся из подсознания истину. Она устала гоняться за смертью по Галактике, устала ждать от нее милостей, и потому пригласила ее в свой дом как гостью, заманила едва ли не обманом. Она сделала это, потому что все еще не оставляла надежды вернуться на погибающий «Посейдон», заглянуть в тот темный, нависающий бездонным зрачком иллюминатор и обрести наконец покой, раствориться. Потому что она устала, ей надоело играть в жизнь, притворяться.

Но смерть и на этот раз ее обманула, не поддалась на уговоры. Да и не смерть это была. Подделка.

Под личиной смерти, в маске безупречного оружия к ней пришла жизнь, та самая, некогда пожранная космосом, искалеченная и окровавленная. Эта жизнь явилась, запутавшись в силках ее эгоизма и самоотрицания, чтобы заполнить все пустоты и обратить хижину отчаяния в обитель радости. Чтобы воплотить невозможное, чтобы воскресить и вознаградить. Она, после пятнадцати лет прозябания, получила все, в чем считала себя обделенной. Она стала царицей. И теперь прилагала все усилия, чтобы не пожелать стать «владычицею морской». То есть, присвоить себе Мартина раз и навсегда. Обеспечить себя гарантией счастья и смысла. Потому и отослала «рыбку» в море, чтобы избежать соблазна, дала ей вольную. Пусть «рыбка» приплывет сама, когда захочет, без сетей и без обязательств. По собственной воле. В результате добровольного, сознательного выбора. А она будет ждать. Она всегда будет ждать.

Мартин еще не понимает, что происходит. Вообразил невесть что. Думает, что он ей больше не нужен… Надоел.

Когда в последний раз они говорили по видеофону, вид у него был обескураженный. Держался он отстраненно, с затаенной обидой, хотя работа на радиотелескопе ему нравилась. Это было заметно. Он гордился собой как азартный, увлеченный мальчишка. Он чувствовал уверенность, силу. Он больше не был чьей-то вещью, чьей-то игрушкой. Он был личностью, человеком… Он мог выбирать, мог решать, мог действовать без приказа. Ему это было уже не нужно. И она ему тоже не нужна.

Корделия закрыла глаза. Ничего, ничего, она справится. Она и не с таким справлялась. А если ей немного повезет, то ей будет куда приложить свои силы.

Она выключила видеофон и отложила его в сторону. Будет даже лучше, если она отдаст его на хранение самому профессору и заберет, когда ее выпишут.

Накануне отъезда на Асцеллу она все обговорила с Конрадом и Фицроем. На какое-то время, примерно на месяц, если не возникнет осложнений, она прервет все связи с внешним миром. Это была не прихоть, а требование профессора Гриффита, в чьей маленькой клинике ей предстояло провести некоторое время. Он настоял, чтобы она оставила все дела. Ей нужен покой и полное сосредоточение. На случай самых чрезвычайных ситуаций, которые Конрад, а вместе с ним и топ-менеджеры холдинга, не смогут разрешить без ее вмешательства, профессор предоставил в их распоряжение собственный номер.

Свой гаджет Корделия оставила при себе, но входящие сигналы были заблокированы искином клиники. Ее планшет, уже по ее просьбе, был отрезан от инфранета. О пище для ума и развлечениях Корделия позаботилась перед отлетом — загрузила как непрочитанные, так и любимые книги, некогда забытые и пропущенные из-за недостатка времени фильмы, а также музыку.

Кроме медиабиблиотеки там хранилась запароленная папка с голоснимками Мартина. Эту коллекцию для нее собрала «Жанет» еще на Геральдике. Снимков, которые Корделия сделала сама, с ведения самого киборга, было не больше десятка. Хотя Мартину нравилось позировать, Корделия себя сдерживала, будто голоснимки были еще одним средством захватить его в бессрочное пользование. Потом она жалела о своей сдержанности, пока не обнаружила, что домовой искин, очень своеобразно истолковав приказ «приглядывать за новеньким», составил очень подробную голографическую летопись жизни своего «поднадзорного», и Корделия не могла удержаться от соблазна, чтобы не нарезать из этой хроники роликов.

Действие их происходило по большей части перед домом, на кухне или в ее рабочем кабинете, потому что все прочие видеокамеры в доме были деактивированы. Корделия отключила их сразу же, как привезла Мартина. В исследовательском центре он оставался под наблюдением круглосуточно, поэтому, невзирая на опасность, Корделия попыталась хотя бы частично избавить его от «Большого Брата». Полностью сделать этого она не могла, поскольку искин ее геральдийского дома был на базовом уровне запрограммирован на контроль за всем происходящим в близлежащем пространстве. Поэтому отключить эту опцию означало превратить дом в холодное и темное строение, открытое всем ветрам. Но частично это удалось.

В избранной им комнате Мартин был избавлен от наблюдения. Там его никто не укладывал на лабораторное стекло и не задвигал под прицел сканера. Там он впервые принадлежал самому себе. Позже внимание «Жанет» ему уже скорее льстило, чем пугало. Зловредный искин, памятуя о первых неделях «холодности» своего предмета, теперь мстила тем, что отслеживала и протоколировала все промахи и неудачи «обожаемого» киборга. Когда он что-то неправильно понимал, делал что-то запретное или пугался неизведанного, «Жанет» пускала в ход все свои подслушивающие и подглядывающие способности.

Подлинной жемчужиной коллекции был момент вкусового знакомства Мартина с плодами дикого corylus geraldikana, растущего вокруг дома. Корделия настоятельно советовала ему этого не делать. Да кто ж ее будет слушать, какого-то человека с его урезанными возможностями! Он же киборг! Сильный, быстрый, зоркий. Разумеется, он этот дикий орех попробовал. На вкус орех неплох, в случае необходимости вполне может служить средством пополнить человеческие энергоресурсы, а для птиц и грызунов является настоящим лакомством, но только если окончательно созреет. Пока же степень готовности к потреблению не достигнута, внутри скрывается не смертельный, но весьма неприятный сюрприз — косточка при нажатии выбрасывает что-то вроде крошечной торпеды, которая заливает язык и глотку жидкостью с омерзительным вкусом. Таким образом растение защищается от преждевременного разграбления. Вот созрею — тогда ешьте! А пока — ни-ни.

Когда «Жанет» тайком продемонстрировала Корделии момент дегустации ореха и ее последствий, Корделии пришлось спрятаться в ванной и даже включать душ, чтобы заглушить хохот. Мартин прыгал по поляне, как щенок, принявший за косточку стручок кайенского перца. С одной стороны, Корделии было его даже жаль. А с другой… Его же предупреждали. Его очень настоятельно предупреждали! И ведь ни в чем не признался, паршивец.

Корделия отыскала ролик под названием «Орех» и в тысячный раз его просмотрела. Остановила воспроизведение, чтобы полюбоваться лицом Мартина в тот момент, когда косточка извергла содержимое. Искренняя детская обида! За что?

Она погладила пальцами дисплей.

Был еще момент, когда Мартин залез на дерево за геральдийской белкой, чтобы познакомиться с ее детенышами, и не учел дух коллективизма этих отчаянных зверьков. Когда Мартин добрался до беличьего гнезда и попытался в него заглянуть, на любопытного чужака, отчаянно вереща и щелкая, набросились все соседи беличьего семейства. Мартин слетел с дерева, как с ледяной горки, а белки гнались за ним и безжалостно кусали. Корделия его спрашивала о происхождении царапин и ранок, но Мартин буркнул, что просто упал. И она верила, пока «Жанет», опять же тайком, не показала ей запись. И таких эпизодов было немало. Корделия составила себе из них целый сериал, перекинула на планшет, а исходники приказала «Жанет» заархивировать и надежно спрятать в запароленные папки.

Корделия медленно, в который раз, пролистала свою геральдийскую коллекцию. Вполне вероятно, что у нее в скором времени ничего кроме этой коллекции не останется.

Окна ее небольшой светлой палаты выходили в парк, окружавший небольшую клинику. Пациентов было немного, и они старались друг с другом не встречаться. Некоторых она видела издалека и даже кое-кого узнала. Но не подала вида. В конце концов, она здесь тоже почти инкогнито, под именем Коры Эскотт.

Преследований папарацци Корделия не опасалась. Несколько лет назад она преподала хороший урок не в меру любознательным журналистам и таблоидам, которые скупали их материалы. Корделия сделала публичное заявление, в котором обратилась с просьбой ко всем средствам массовой информации не касаться в своих статьях, репортажах, ток-шоу, расследованиях и интервью ее частной жизни. Все, что связано с ее профессиональной деятельностью, открыто для репортеров и интервьюеров. А вот заглядывать к ней в спальню — нежелательно. Тем более что ничего интересного в этой спальне уже много лет не происходит. Если к ее просьбе не прислушаются, то она воспользуется законом о неприкосновенности частной жизни и будет преследовать нарушителей через суд. Ее адвокаты из «Майерс, Голдберг и Ко» уже землю роют когтями от нетерпения.

Все равно нашлись такие, кто счел ее предупреждение рекламным трюком. Будто бы она играет на извечном «запретный плод сладок». Или они до сих пор верили, что женское «нет» это на самом деле «да, но позже». Цену себе набивает.

И горько об этом пожалели. Все нарушители получили судебные иски и чудовищные штрафы. Авшуры получили долгожданное развлечение и вцепились в ответчиков как бешеные хакуры. Часть попавших под суд онлайн-таблоидов разорилась, часть Корделия скупила за бесценок, часть сумела удержаться на плаву. Но урок был усвоен. Приходившие к ней за интервью журналисты знали — ни одного вопроса о частной жизни. И ни слова в печать без согласия главы холдинга.

Конечно, кое-какая мелочь просачивалась. Кто-то снял ее на видеофон, когда она летела на «Queen Mary» с Мартином, кто-то с Геральдики продал нечеткие снимки ее загородного дома, кто-то узнал ее в отеле «Король Лир» на Шии-Раа. Но все это расползалось на уровне слухов и сплетен по блогам и домашним страницам, авторы которых были предельно осторожны.

Высказывались догадки и относительно Мартина. Но с тех пор, как Кира Гибульская начала свою деятельность, о разумных киборгах говорили на всех каналах, и на этом фоне Мартин был всего лишь одним из них, что Корделию вполне устраивало. Она даже не возражала, когда ей приписывали сексуальную связь с этим разумным киборгом. С точки зрения обывателя вполне логично. Такая женщина, как она, жесткая, властная, независимая, неспособна выстраивать отношения с мужчиной-человеком, и потому вынуждена заменить этого мужчину киборгом. Киборг, пусть даже разумный, всегда будет слушаться хозяйку.

Сплетничали, правда, осторожно, с оглядкой, но с незатухающим энтузиазмом. Даже проживающая на Аркадии мать Корделии, Катрин Эскотт, прислала ей вкрадчивое предупреждение. Корделия прочитала, усмехнулась и отправила письмо в корзину. Ей было все равно, какой статус приписывают Мартину. Эта привязанность была ее достоянием, и она не собиралась этим достоянием с кем-то делиться. Пусть думают что угодно. Пусть строят предположения и догадки. До истины все равно никому не добраться, да и не понять им ее, эту истину.

Корделия отложила планшет, подошла к зеркалу, оглядела себя и через стеклянную дверь вышла в парк.

Как хорошо, что здесь все боятся друг друга. Ее тоже кто-то узнал, и за этим узнаванием последовал холодок отчуждения. Все-таки Корделия Трастамара, несмотря на все ее принципы, глава медиахолдинга, повелительница тех сил, которые как возносят к вершине популярности, так и низвергают в пропасть остракизма. В любой момент может вызвать на Асцеллу свою мобильную бригаду и устроить скандальную пресс-конференцию только потому, что ей не понравился брошенный в ее сторону взгляд.

Делать этого Корделия не собиралась, но страх, что она внушала, был ей на руку. Никто из узнавших ее не попытается объявить об этом публично, не поделится на съемках рейтингового ток-шоу своими соображениями относительно ее пребывания в этой клинике и не выдаст в прямом эфире порцию скандальных откровений. Потому что прагматичная и безжалостная Корделия Трастамара ответит им той же монетой, да еще и компромата нароет. Это она умеет. Молчит, молчит, вводит противника в заблуждение своим долготерпением, своей аристократической невозмутимостью, а потом как… ответит. Вот как было с этим беднягой Бозгурдом.

Корделия грустно улыбнулась, заметив в конце аллеи торопливо мелькнувшую тень. Всем есть что скрывать. И богатым, и знаменитым. Чтобы не смущать застенчивых пациентов, она свернула в сторону коттеджей для обслуживающего персонала.

Платили в клинике хорошо, условия работы и проживания соответствовали самым высоким притязаниям. Ближайший коттедж походил на бунгало где-то на престижном курорте. Окна нижнего этажа были открыты. Слышались голоса. Кто-то свободный от дежурства смотрел новости. Корделия ускорила шаги, чтобы миновать жилую зону, но уловила знакомое имя — «Саган»… Радиотелескоп, названный в честь астрофизика Карла Сагана.

Корделия остановилась. Почему его упоминают в новостях? Это не ее канал, она слышит это по манере подачи материала в эфир. Слишком надрывно, с истеричными нотками. Ее новостные ведущие так не работают. От них требуется спокойная объективность, даже отстраненность от событий, чтобы избежать преждевременных суждений. А тут…

Корделия прислушалась. Внутренний голос требовал, чтобы она бежала оттуда, чтобы заткнула уши, чтобы пренебрежительно отмахнулась и объявила новостную подборку чистым фейком. Потому что она слишком хорошо знает всю эту журналистскую кухню, знает, как это делается и как монтируется в погоне за рейтингами, и поданный в эфир материал, прежде чем принять его к сведению, должен быть поделен на шестнадцать.

Но Корделия не могла сдвинуться с места. Имя астрофизика ее околдовало.

— По непроверенным данным строящийся на орбите Новой Москвы квантовый радиотелескоп «Саган» подвергся нападению и получил повреждения. По показаниям очевидцев группа террористов прибыла на грузовом судне и совершила попытку захвата станции. Атака была отбита службой безопасности. Однако захватить нападавших не удалось. В результате стрельбы произошла разгерметизация грузовых отсеков. Есть раненые. Несколько сотрудников числятся пропавшими без вести. В частности руководитель группы техников Ласло Ковач заявил о пропаже одного из своих стажеров…

Время остановилось. Круг замкнулся. Она вернулась на «Посейдон».

…Разгерметизация нижних уровней. Критическое повреждение корпуса. Отказ гравикомпенсаторов.

…Лестница. Где лестница? Она перебирала по ступенькам руками, цеплялась и висла. Топот и вой. Какой-то страшный, ползущий изнутри вой… Сгусток предсмертного отчаяния. Черный провал лестницы. Жерло, уводящее в ад. Рядом с ней всхлип. Чуть позади хриплый, придушенный кашель. Она, замершая над провалом, она, обезумевшая… Она уже не человек, у нее нет разума, она сброшена до животной протоплазмы. И вдруг — тишина.

Огромная полусфера орбитальной станции медленно тонет в черной, ненасытной утробе космоса. Эта станция разваливается, истекает кислородной кровью, тянет за собой воздушный послед… Корделия поднимает голову и видит над собой черный глаз в крапинах подмигивающих звезд. Над ней иллюминатор, тот самый, круглый, с прозрачным веком воздушного пузыря… Корделия заглядывает в этот бездонный зрачок и тонет в нем. Растворяется. Навсегда.

Межзвездная яхта класс А-плюс легла в дрейф в системе Беллатрикс, гаммы Ориона.

Яхта носила имя «Алиенора» в честь Алиеноры Аквитанской, матери двух королей. Это было роскошное, стремительное судно, лишь несколько месяцев назад сошедшее с верфей «Hyundai GalaIndustries». Определенного владельца оно не имело, так как проект и последующее строительство оплачивалось фондом Рифеншталей, но по негласному договору, заключенному еще на стадии проектирования, находилось в распоряжении одного из управляющих этого фонда — Александра ван дер Велле. В настоящий момент владелец отсутствовал, а в качестве его заместителя на борту яхты находилась молодая светловолосая женщина, известная как Камилла Войчинская.

Она вышла из каюты, чтобы полюбоваться звездой на обзорных экранах капитанской рубки. Беллатрикс, воительница, была великолепна — бело-голубая, в 4000 раз превосходящая по светимости стареющее Солнце. Древние астрономы прозвали эту звезду «рычащей», сравнивая ее восход с рыком голодного льва, выходящего на охоту. В том, что свидание с «Калигулой» было назначено именно у Беллатрикс, Камилла усматривала ясно читаемый подтекст — она победит! Она обязательно победит! Иначе и быть не может. Она так долго шла к этому триумфу. Так долго ждала. Она возьмет свое. И отомстит. Еще несколько часов, пусть даже дней, и ее армия вернется с победой. Вручит ей ключ, отпирающий все двери, все прежде недоступные ей пути к богатству и славе.

Тут главное не торопиться и распорядиться этим ключом с наибольшей выгодой. На похищенного киборга есть два весьма заинтересованных покупателя — Корделия, которая пожелает вернуть свою собственность за любую цену, и Александр, вернее, те, кто за ним стоит, господа не менее влиятельные и платежеспособные. Задача Камиллы — не продешевить. Она прекрасно осознает, что выступает надежной ширмой для тех, кто затеял это похищение, своеобразным орудием. Если в результате расследования выйдут на след похитителей, то этот след приведет не к ним, к ней.

Идеальных преступлений не бывает. Всегда найдется неучтенный свидетель, забытая улика, болтливый язык или алчный подельник, чтобы полиция в конце концов вышла на преступника. Тем более что похитят не рядового киборга, коих на каждой планете десятки тысяч, а уникального, единственного в Галактике. И хозяйка у этого киборга особа известная — сама Корделия Трастамара, которая не смирится с утратой. Она поднимет такой шум, устроит всем чиновникам из силовых ведомств такую пиар-акцию, что все эти разленившиеся и разожравшиеся на федеральных хлебах господа запрыгают, как мышкующие лисы на морозе. И не исключено, что, попрыгав, они привлекут лучших сыщиков и IT-специалистов, которые, прошерстив всевозможные базы и реестры, могут просчитать имена похитителей.

Люди, стоящие за Александром, сразу предназначали ее в жертву, если дело дойдет до расследования. Как наемного киллера, которого нанимают для исполнения громкого приговора. Сами заказчики, да и Александр, останутся в тени. Камилла даже имен их не знает. А Александр… что Александр? Он ни в чем напрямую не участвует. Он всего лишь свидетель. Любой адвокат без труда это докажет. А преступница она — Камилла. Потом выплывет ее кровное родство с Корделией, ее утраченное наследство, а вместе с этим и ответ на вопрос «cui prodest». Железобетонный мотив. Не отвертишься. Поэтому ей следует подумать. Хорошо подумать.

С кем будет выгодней и безопасней заключить сделку? С Корделией или Александром? Или сразу с обоими? Этот вариант выглядел наиболее привлекательным. Обмануть и того и другого. Взять плату с Александра и выкуп с Корделии, а киборга оставить себе. Как редкий, дорогостоящий артефакт.

Правда, Камилла еще не придумала, зачем он ей, этот киборг. Как долгосрочное вложение капитала он не годится. Это же не «Давид» Микеланджело, которому больше семисот лет. Срок жизни киборга ограничен. Что с ним делать? Держать в гибернации и вымогать деньги? Корделию, пожалуй, можно потрясти. Или поискать третьего покупателя? Если этот киборг такой ценный, уникальный, то желающие его приобрести как научную разработку или как диковинку на просторах Галактики найдутся. Богатеньких коллекционеров много. Заинтересовались же им те, на кого работает Александр. Зачем-то же он им нужен, этот киборг. Зачем? Что в нем такого? Хотят раскрыть тайну его разумности и наклепать армию ему подобных? Вполне пригодная версия. Люди, достигшие могущества, редко останавливаются на достигнутом.

Или в нем, в этом киборге, сокрыта другая тайна? Например, тайна вечной молодости. Или вечной жизни. Возможно, система регенерации киборгов позволяет заменять стареющие клетки на молодые и удлиняет эти… как их… теломеры. Камилла что-то об этом слышала. Есть закрытые клиники, где ведутся такие исследования. Те, кто побогаче, уже давно могут позволить себе радикальные омолаживающие процедуры. Средняя продолжительность человеческой жизни достигла 95 лет, но им, власть имущим, этого мало. Они желают жить долго, очень долго. Жить, властвовать и становиться богаче. Это каким-нибудь рудокопам с Вилды или сезонным гастарбайтерам с планеты Хох терять нечего, рождаются в дешевом жилом модуле и в нем же умирают, а те, у кого в собственности континенты и даже планеты, жаждут вечного обладания и преумножения.

И Камилла их понимала. И не находила эту жажду предосудительной.

Вот взять хотя бы ее. Вот она достигнет всего, чего желала — станет наследницей Трастамара, займет подобающее ей место в высшем обществе Геральдики, возможно, заключит выгодный брачный союз, затем, с помощью супруга или сама, добьется влияния на уровне Совета Федерации, обзаведется драгоценностями, яхтами, домами и… что же, вдруг умирать? Оставить все, чего она добилась с таким трудом, каким-то наследникам? Ну уж нет! Она тоже хочет жить вечно. И если возникнет возможность поспособствовать исследованиям или даже поучаствовать в них, она своего не упустит. Вот только выпадет ли возможность? И существует ли связь между киборгом и бессмертием?

А посмотреть на него поближе будет интересно. Правда ли, что он так похож на человека? Камилла видела киборгов. Ошибиться невозможно. Застывший кукольный взгляд, неестественная механичность движений. Даже Irien'ы с их программной многовариантностью сразу выдают себя. А тут предполагается полная тождественность.

Забавно было бы его приручить… Назло Корделии. Креветка говорил, что киборга можно взломать и прописать ему хозяином кого угодно. Именно так и поступают киберворы. Сейчас, кстати, после того, как сестрица прихлопнула «DEX-company», этот бизнес процветает. Воруют даже 20-летних Mary, старых ни на что негодных метелок. Но этого киборга, как утверждает Креветка, так просто не взломаешь.

Хакер собирал материалы по разумным и читал форумы. У них блок подчинения отсутствует. Вернее, он есть, так как является неотъемлемой частью программного обеспечения и впаян в систему намертво. Изъять его — это все равно что удалить у человека селезенку или поджелудочную железу. Жить можно, но со значительными ограничениями. Поэтому блок подчинения разумных киборгов находится как бы в спящем режиме или заархивирован. Но он есть и этот блок можно разбудить. Почему бы не попробовать?

Интересно, если киборг находится в гибернации, его можно взломать? Или необходимо, чтобы он оставался в активном состоянии? Надо будет поинтересоваться у этого… как его… у Скуратова. Пусть он и возглавлял в той конторе псарню, но какие-то сведения у него же есть. В чем-то он разбирается.

Когда Камилла вспоминала о бывшем волкодаве, ее мысль скользила дальше, к его погибшему боссу — Найджелу Бозгурду, пирату и владельцу «DEX-company». Вот за кого бы она, не задумываясь, вышла замуж! Вот кому бы вручила верительные грамоты от заново приобретенного государства. Этот бывший пират — да, да, бандит, контрабандист, наркоторговец, пират! — был мужским вариантом ее самой, ее зеркальным отражением, родственной душой. Она никогда не встречалась с ним, но подробно изучила его биографию. Смаковала каждый факт с замиранием сердца, с восхищением и жутким, почти болезненным сожалением. Погиб… Он погиб… Она разминулась с ним на дорогах судьбы.

Пока «Алиенора» дрейфовала, подсвеченная яростным сиянием Беллатрикс, Камилла читала собранные материалы по разумным киборгам. Эти удивительные, сложные существа нравились ей все больше и больше. Подумать только — была бездушная, тупая машина, и вдруг в ней пробуждается разум, у нее появляются чувства, привязанности, мечты. Это должно быть очень занимательно — наблюдать. Приручать, дрессировать… Это же по сути сверхлюди! Какой незаменимый помощник или подельник получится из такого вот разумного киборга.

Взять новорожденного волчонка и воспитать. Сформировать преданного ручного убийцу. Креветка и Хряк в одном флаконе. В их улучшенном варианте. И без человеческих заморочек. Без присущих человеку слабостей и пороков. Не в этом ли кроется причина, почему Корделия так привязана к этому киборгу? И почему он предан ей как собака.

Скуратов рассказывал, что Корделия выкрала его из лаборатории, когда умирающего киборга уже отправили на утилизацию. А до этого держали четыре года в научном центре в качестве подопытного. Корделия явилась как избавительница, как добрая волшебница из сказки. Конечно, он ей предан. Наверное, спит у нее в ногах. Или на коврике у кровати. Или, если слухи верны, не только на коврике.

Преданный, безотказный любовник. Где бы Корделия со всеми своими деньгами такого нашла? Да еще настолько моложе себя. Найти бы нашла. Желающих, любых возрастов, набралось бы немало, но нашелся бы кто-то, увлеченный именно Корделией, а не ее деньгами? Сомнительно. Камилла даже на свой счет не питала иллюзий, несмотря на то, что она значительно моложе и привлекательней сводной сестры. Что уж говорить о Корделии с ее характером и возрастом...

Корделии уже за сорок. Киборг в ее случае идеальный вариант. Он у нее и за сына и за любовника. И за всех остальных представителей мужского пола. Конечно, она к нему привязана. Она бы к человеку так не привязалась, а вот к этой кукле…

Скуратов рассказывал, что киберпарень был в ужасном состоянии, когда Корделия его увозила. Даже есть не мог. Все предшествующие недели его поддерживали парентерально. За ним требовался уход. Он умирал. Вот Корделия и взялась поиграть в сестру милосердия. Собственноручно выхаживала на Геральдике. Воспитывала щеночка. Взращивала. И вот результат — спасенный песик намертво прилип к своей хозяйке. Горло за нее порвет. И она ради него не поскупится.

Все-таки интересно будет на него взглянуть.

Камилла почувствовала что-то вроде зависти. Как бы она мысленно не ерничала и не насмешничала, мысль о собственной обделенности и одиночестве не оставляла. Вот у нее такого нет — такого киберпесика. Теплого, живого, чувствующего. Говорящего. Преданного. Красивого. Забрать бы его себе… И послать всех к черту.

Только его уже не приручишь. Поздно. Да и каким образом? Память стереть? Так он по большей части человек. Органическую память ни один хакер не отформатирует. Вызвать искусственную амнезию? Получится овощ. Чем он будет лучше любого другого? Подчинить через систему, реанимировав блок подчинения? Тогда это будет просто киборг, подчиняющийся командам. Киборг на грани срыва.

Только если каким-то образом обмануть. Внушить мальчишке, что своей покорностью он может защитить любимую хозяйку?

Нет, все не то. Это человека можно купить, соблазнить, запугать. А киборга… Кто-нибудь пробовал соблазнить киборга? Он ничего не боится. У него иная мотивация, иная шкала ценностей. Он, по сведениям Скуратова, из несостоявшейся линейки «Совершенство», потому и стоит так дорого.

Попробовать, конечно, можно. Креветка попытается реанимировать блок подчинения. И киборгу придется слушаться. Даже самый разумный не совладает с системой, если отдать прямой приказ. Например: «Убей».

Этот бывший работорговец Уайтер рассказывал, что украденный у него рыжий киборг все равно его слушался, даже запустил программу самоликвидации, когда хозяин приказал. А тоже был разумный. Сорванный, как их называют. Значит, и этот русоволосый красавчик выполнит команду.

Камилла мечтательно закрыла глаза.

— Я прикажу ему убить Корделию, — тихо проговорила она, чтобы ощутить вкус этой фразы.

— Вы что-то сказали?

Капитан «Алиеноры» Арлинд Драгаш, невысокий темноволосый крепыш, развернулся в своем кресле. Капитан всегда одевался в белое, что придавало ему особый шарм. На свою пассажирку он смотрел с почтительным интересом.

— Нет, ничего, — отрывисто бросила Камилла. — Мысли вслух. Есть что-нибудь на лидаре?

— Обнаружено транспортное судно, — кратко ответил капитан.

— Они?

— Через минуту узнаем.

Эти были они.

Камилла взглянула на пылающую в миллионах километров Беллатрикс и почти приветливо ей улыбнулась. Какая мощь! Какая завораживающая, вдохновляющая сила!

«Калигула» пристыковался к яхте спустя четыре часа. Члены экипажа транспортника, непосвященные в особую «миссию», были заблаговременно разогнаны по каютам и заперты. Они подчинились без лишних вопросов, так как не первый год летали с капитаном Винченцо и хорошо усвоили, что крепость сна обратно пропорциональна количеству осевшей в памяти информации. Одним словом, меньше знаешь, крепче спишь. За это им и платили. А что там за дела ведет капитан, они не смогут рассказать, даже если им вколят сыворотку правды. Какие-то люди, какой-то корабль.

Первым из стыковочного шлюза вышел Скуратов. И сердце Камиллы обрушилось по желобу колодца пустым, гремящим ведром. Рот особиста, и без того схематично обозначенным на сухом, пергаментном лице, окончательно превратился в трещину. Глубоко посаженные глазки светились, как извлеченные из реактора куски плутония. За бывшим шефом безопасности тащился Уайтер. Камилла перевела на него взгляд и едва не ахнула. Оба глаза подельника заплыли, нос распух, разбитые губы болезненно кривились. Последними на яхту перебрались Креветка и Хряк. Они толкали пустой транспортировочный модуль.

Камилла кивнула на Казака.

— Кто его так?

— Я, — сухо ответил Скуратов.

— За что?

— За тупость и никчемность.

«Калигула» тем временем поспешно отстыковался. Капитан Винченцо даже не удосужился поприветствовать коллегу. Дальнейшая судьба транспортника никого на яхте тем более не интересовала.

Из рубки Камилла перешла в кают-компанию. За ней последовали Скуратов и Казак. Хакер и боксер остались ждать распоряжений за дверью.

— Ему нужна помощь, — осторожно начала вдохновительница.

— Не нужна, — еще суше бросил «Лаврентий». — Ему еще повезло. Я мог его убить. И хотел.

— За что?

Казак тем временем доковылял до мини-бара, извлек бутылку с виски и попытался отхлебнуть. Алкоголь залил разбитые губы. Уайтер зашипел и выругался.

— За что? — повторила Камилла.

— Этот кретин устроил пальбу на станции.

— Зачем?

— Знакомых встретил. Решил поприветствовать. Кретин…

— А что я по-твоему должен был сделать? — захрипел Казак. — Там была эта рыжая тварь.

— Какая рыжая тварь? — не поняла Камилла. — Что вообще случилось? Где киборг?

— Это какое-то невероятное стечение обстоятельств, — мрачно проговорил Скуратов. — Я не верю в совпадения, не верю в случайности, но тут готов поверить в это… проклятие.

— Какое проклятие?

— Проклятие «Космического мозгоеда». Мы решили воспользоваться этим именем, чтобы заманить киборга на «Калигулу» или хотя бы приблизиться к нему на расстояние действия «глушилки». Ясное дело, что на корабль он бы не пошел… Да этого и не нужно было. Я послал этого ушлепка, — Скуратов кивнул в сторону Казака, — на тот случай, если чертов кибер начнет задавать вопросы. Сам пойти не мог. Меня он знает. Макс единственный, кто с ними… с этими чокнутыми знаком, и детектор показал бы достаточно высокий процент искренности. А тут… Как в плохом фэнтези. Произнесли имя и открыли портал, откуда явился демон.

— Зато теперь ты веришь в мозгоедов! — хохотнул Уайтер и снова зашипел от боли.

— Я не знаю, во что я верю. Но видел собственными глазами. Этот проклятый «Мозгоед» пристыковался к соседнему с «Калигулой» порту. Я готовился уже выстрелить из «глушилки», когда они вышли на погрузочную палубу. А этот кретин выхватил бластер!

— Что с киборгом? — тихо, но твердо перебила его Камилла.

Скуратов хмыкнул.

— Он его подстрелил.

— Кого?!

— Киборга. Разрядил в него свой бластер, урод…

— Да ни хрена ему не сделается, чертовой кукле! — подал голос бывший работорговец. — Эти твари живучие. Ты же сам говорил, что с ним чего только не делали в вашем исследовательском центре. И я своего по всем ТТХ прогнал. И ничего. Не сдох. И этот не сдохнет.

— Он правда в него стрелял?

Камилла все еще не хотела верить. Стрелять в киборга стоимостью 20 миллионов или даже больше — это все равно что дырявить гвоздями Джоконду.

— Не в него, — вынужденно признал Скуратов. — В рыжего своего. А этот… ну наш который, вышел на линию огня. И получил три заряда.

— В башку я ему не попал, — с каким-то даже сожалением добавил Казак, — значит, не сдохнет.

— Заткнись! — рявкнул на него особист.

— Так киборг остался на «Сагане»? Раненый?

— Нихрена! — Уайтер и не подумал прислушаться к Скуратову. — Улетел на проклятом «Мозгоеде». К чер-р-ртовой матери!

— Как улетел? Куда?

Камилла вдруг почувствовала, что пол под ногами стал предательски податливым, истончившимся и вот-вот проломится, открыв ей дорогу в открытый космос.

— Я же сказал, к чертовой матери!

— Они отстыковались раньше, чем мы, — мрачно пояснил Скуратов, — потому что не успели начать разгрузку. И сразу «скакнули». А вот куда… Это еще не самое худшее.

— Что может быть хуже?

— То, что они узнали этого ушлепка.

Казак пьяно оскалился. На его распухшей, в сине-багровых пятнах роже улыбка выглядела устрашающе.

— Ага, точно узнали!

— Чему ты радуешься, скотина? Они сообщат в полицию, что ты сбежал. Стукнут своему желтопузому копу. И тебя объявят в розыск.

— Не стукнут. Или стукнут, но позже. — Казак икнул.

— Это почему?

— Да потому что у них на борту двадцать миллионов галактов. Представляете, какая за корабликом начнется охота, если об этом станет известно. В полиции… тоже люди. И тоже хотят кушать.

Казак снова отхлебнул виски, поморщился и подмигнул. Камилла и Скуратов переглянулись.

— Они зашухарятся где-нибудь в Магеллановом облаке или в Конской голове. И будут сидеть, пока все не утихнет, — продолжал беглый пират.

— В этом есть резон, — согласился «Лаврентий». — Не думаю, что капитан Петухов поспешит предать гласности свое участие в инциденте. Какое-то время, пусть и недолго, они будут скрываться, уходить от излишнего внимания. Даже не сразу сообщат о случившемся Корделии. А вот что они предпримут потом…

— Мы не будем ждать того, что они предпримут потом! — решительно заявила Камилла. — Мы заставим их вернуть киборга.

— Каким образом? — В голосе Скуратова звучала насмешка. — У нас нет таких полномочий, нет флота, чтобы гоняться за ними по Галактике. И да, нам тоже желательно не привлекать к себе внимание.

— А не надо гоняться, — улыбнулась Камилла. — Он сам придет.

— Кто?

— Киборг.

— С чего это вдруг?

— Если узнает, что его ненаглядная Корделия у нас.

Говорят, что ад оборудован котлами и сковородками. Врут. Нет там ничего, ни котлов, ни сковородок. Цепей и крючьев тоже нет. Они не нужны. Потому что у грешников нет тела. Нет нервных окончаний, на которые можно воздействовать, нет эпителия, который можно содрать, и нет проводящих болевые импульсы нейронов. Ничего нет. Ад — это не гремящая железом задымленная кухня. Ад — это пустота, тишина и голос. Голос, зачитывающий список грехов. Голос напоминающий, жалящий, неутомимый. Голос, который повторяет и повторяет.

— Я убила его…

Корделия плыла где-то в сумрачном безвременье и слышала этот голос.

— Я убила его…

Голос время от времени менял тональность, становился то громче, то тише. То переходил на шепот, то срывался на крик.

— Я убила его!

Голос женский и очень знакомый. Она знает этот голос. Хорошо знает. Она его изучила. Перевела в нужный регистр, закалила и высветлила. И пожинала теперь выверенные модуляции как горькие, неизбежные плоды.

— Я убила его!

Это ее голос. Да, ее собственный, отлаженный имиджмейкером, поставленный опытным фониатром.* Правильно, это и должен быть ее голос. Это предусмотрено приговором. В аду грешник пребывает в строгой изоляции, наедине с собой. Надсмотрщики ему не нужны. И палачи не нужны. Грешник сам за собой присмотрит и сам себя накажет. У грешника нет тела, которое можно терзать, но у грешника есть память. И эта память обретает звенящий, высокий голос.

— Я убила его.

— Госпожа Трастамара, вы слышите меня? Корделия!

Это уже лишнее. Этот голос она не знает. Она его не помнит. Там, где она пребывает сейчас, в пустоте, в вакууме, быть никого не может. Она одна. Одна. Это ее наказание, ее кара. Она бежала от одиночества, пыталась его обмануть, заполнить грандиозной, подавляющей суетой, пряталась от него, выдумывала риск, привязанность, заботу, но этим одиночеством она и наказана.

— Корделия, откройте глаза. Вы в сознании.

Открыть глаза? Разве у нее есть глаза? Разве в аду…

Прежнее, не имеющее четких границ пространство, где металось ее затравленное самосознающее «я», вдруг свернулось, усохло до очертаний тела, до отяжелевших век и ноющих висков. И веки подчинились, дрогнули.

Корделия открыла глаза.

Она лежала в своей палате. За окном щебетали птицы. У изголовья сидел профессор Гриффит с диагностом в руках. Он всматривался в нее внимательными серо-зелеными глазами.

— Ну-с, и кого же вы убили? — поинтересовался он голосом доброго психиатра.

Горло дернулось. Сухое. И язык шершавый. У нее так случалось, если приходилось говорить несколько часов. Если переговоры затягивались или пресс-конференция выходила за пределы шестого часа. Журналисты задавали и задавали вопросы, глупые, бестактные, провокационные, а она отвечала, отвечала и отвечала…

— Вы признаетесь в этом битый час, — продолжал профессор. — Весь наш персонал в растерянности. Уже занялись поисками трупа и совещаются, не вызвать ли полицию.

— Я убила Мартина, — тихо сказала Корделия.

Голос уже не звенел и не обличал. Он был тусклым, пожухлым, как отмерший лист на дороге.

— А Мартин — это…?

— Мартин — это…

А кто он — Мартин? Кто он ей? Как назвать? Как обозначить? Сказать «Мартин — это мой киборг»? Чудовищно. Просто чудовищно. «Да вы не беспокойтесь. Мартин всего лишь моя умненькая говорящая игрушка… Почему так переживаю? Да привыкла. Одиночество, знаете ли. А он всегда рядом. Заботливый, преданный. Все понимает, все принимает, со всем соглашается. Где я второго такого найду? Нет второго. На всю Галактику один». Как еще объяснить? Как ответить? Мартин — моя жизнь? Моя душа? Моя сердце? Мартин — это все, что у меня есть… было.

— Я присылала вам образцы его ДНК, — сказала Корделия.

— Ах да, действительно. Вспомнил, — кивнул профессор. — И с этим самым Мартином что-то случилось?

— Он… погиб.

Вот так просто. Два слога. Две гласные и три согласные. Погиб… Она это произнесла. Ее артикуляционный аппарат сработал четко, не сфальшивил и не заглушил. И губы не свело судорогой, и язык не окоченел, и выдох не сбился. Погиб…

— Откуда вы знаете? Вы заглядывали в инфранет? Я же запретил.

— Я слышала новости. Там, около коттеджей.

— Где вас нашли?

— Да, наверно. Я гуляла. Услышала новостной выпуск. Определила, что это не мои… Подошла послушать. А там… «Карл Саган», нападение. Мартин… был… там. На станции. Я сама его туда отправила. Уговорила. Он не хотел, а я настаивала. Настаивала… Говорила, что он там многому научиться, что ему надо учиться. Надо… самому… без меня.

Она замолчала. Где-то в миллионах километров от светлой и уютной палаты покалеченная орбитальная станция теряла воздух. Эта станция тащилась по инерции заданным курсом, как смертельно раненый зверь, инстинктивно ползущий в нору, и оставляла за собой шлейф из пара и оборванных жизней. Где-то на этой станции в пустом, вспоротом отсеке лежал Мартин. Глаза открыты. В них удивление. Детское, беспомощное…

— Так вы про этот инцидент на «Сагане»? Я что-то такое слышал.

Корделии захотелось его ударить. Этот ученый сухарь спокоен. И голос звучит бодро, насмешливо. Для него это инцидент… Инцидент!

— Насколько я понял, там была перестрелка. Но критических повреждений станция не получила. Была угроза разгерметизации, но сработала аварийная система, и поврежденный отсек, грузовой, кстати, был вовремя блокирован.

Что он несет? Пытается этой незамысловатой ложью ее успокоить? Ах да, ему необходимо сохранить пациентку в стабильном состоянии. Иначе все его труды, все изыскания, все проведенные эксперименты пойдут прахом. И репутация пострадает. Она, Корделия, сейчас представляет для него определенную ценность. И как источник финансовых вливаний и как залог будущей славы.

— Вы пытаетесь меня успокоить? Я же слышала…

— Ничего я не пытаюсь. Звонил ваш заместитель, этот… как его… Дымбовски.

— К…Конрад?

— Он самый. Просил связаться с ним, как только это станет возможным.

Корделия попыталась сесть. Да, конечно, надо связаться с Конрадом. Пусть поговорит со спасателями. Они найдут тело Мартина… Если даже его унесло в космос, пусть ищут… Она заплатит. Она за все заплатит. Нельзя его там оставлять. Ему там холодно. Она не бросит его там, в черной пустоте. Она отвезет его домой.

— Где мой видеофон? — резко спросила она.

Профессор сделал знак своей ассистентке. Та кивнула, вышла за дверь и вернулась через пять минут с устройством. Оказывается, Корделия машинально сунула гаджет в карман, когда выходила в парк, а затем выронила, свалившись в обморок. Видеофон подобрал кто-то из медперсонала и только некоторое время спустя додумался выяснить принадлежность вещицы. Корделия разблокировала аппарат отпечатком пальца. Дисплей мягко, призывно засветился. Сразу же выскочил список пропущенных звонков. Целых тридцать пять! От Конрада, от Фицроя и от исполняющего обязанности начальника ее службы безопасности Вадима Ковалева.

Корделия выбрала номер Конрада. Фицрой начнет с суммы ущерба, а Вадим не понимает ее привязанности к киборгу.

Она видела себя как бы со стороны. Неживое голографическое изображение, кем-то запущенная компьютерная симуляция. Копия выполнена идеально, с полной иллюзией естественности. Даже фактура кожи отвечает самой безжалостной критике. Ни пикселя фальши. Безупречная цифровая модель. Двигается, говорит, моргает. Только изнутри пустая. Безжизненная оболочка. Достаточно перерезать подающий энергию кабель, и голографическое приведение распадется. Не останется даже пепла.

Корделия активировала номер Конрада. Сигнал ее видеофона скользнул в квантовую сеть волновых коммуникаций. Этот позывной импульс будет перескакивать с одной световой нити на другую, замирая на несколько наносекунд, чтобы уловить колебания на другом конце квантовой струны. Сигнал уходил все дальше, отскакивая подобно теннисному мячу от развешанных по звездным системам ретрансляторов, оставляя за собой едва светящийся след. Корделия ждала. Она ждала, потому что так предписывала заложенная в голографическую копию программа, а вовсе не потому, что ожидание могло разрешиться надеждой. Где-то далеко, за сотню парсеков, в другой звездной системе, паутина дрогнула. Чуть заметное, едва ощутимое колебание: волна в несколько наногерц покатилась обратно.

Конрад ответил.

— Конрад?

— Корделия! Ну наконец-то! Мы уже не знали, что думать! Твой видеофон не отвечает.

— Извини, Конрад. Я его отключила.

Как ровно, как бесстрастно звучит ее голос. Звуковой ряд идеально сбалансирован. Ни отблеска, ни всплеска, ни тени той сжигающей боли, что скручивается где-то внутри разрушительным плотоядным торнадо.

— Ты уже слышала? Нападение на телескоп.

— Да, Конрад, я слышала.

Ни слова больше. Потому что воющее торнадо сверлом пронзит горло и выплеснется в крике.

— Мне позвонил Ласло, — продолжал Конрад, — сразу как все это случилось. Вадим уже там.

Ах да, это же ее новый начальник службы безопасности. Что ему понадобилось на «Сагане»? Поехал забирать тело?

— Они… его… нашли? — тихо спросила Корделия.

— Кого?

— Его. — Корделия не могла произнести имя.

— А, ты про Мартина! — Голос Конрада неприятно беспечен. Конечно, для него Мартин тоже… всего лишь киборг. — Так его нет на «Сагане».

Значит, случилось то, чего она боялась. Он где-то в этом черном, бескрайнем, безвоздушном мраке. Он умирал там, один… Возможно, последнее, что он видел, это сияющее полукружье планеты, которая так и не стала его домом.

— Там такая история. В общем, не все пока ясно. Инициировали следствие. Просматривают видеозаписи с грузовой палубы. Кстати, ты знаешь, что один из грузов на «Саган» доставили твои знакомые?

— Какие знакомые?

— Ну те самые, у которых транспортник еще так оригинально называется. Вот, «Космический мозгоед»!

— Что? — Корделия с трудом понимала то, что говорит Конрад. — Они были на «Сагане»?

— А я что говорю… Насколько я понял, на грузовой палубе какой-то сумасшедший затеял стрельбу. И там в это время находился Мартин.

— Что он там делал?

— Пока непонятно. Вадим говорит, что этот сумасшедший ему знаком. Видел он его раньше. Этот сумасшедший тоже прилетел на каком-то транспортнике. Но там же пристыковался и «Мозгоед». Тут пока неразбериха. С Новой Москвы прибыла следственная группа. Вадим пытается отжать у них видеоматериалы. В общем, я что хочу сказать. Есть очень большая вероятность, что Мартин сейчас на этом самом «Мозгоеде».

Видеофон выпал из рук Корделии.

Это было похоже на кессонную болезнь. Падение внешнего давления до стандартного. Это падение произошло внезапно, без спасительной паузы перенастройки. Она только что была на глубине, под многометровым слоем спрессованной скорби, под толщей океана безысходности. И вдруг ее выдернули на поверхность. Без подготовки, без декомпрессионной камеры надежды, где ее кровь могла бы избавится от излишков инертного газа. Теперь ее кровь вскипела, вспенилась, забурлила от нахлынувшей радости. Эта радость разбежалась по сосудам мелкими пузырьками, грозя обратиться в эмболию счастья.

— Корделия! Корделия! — кричал из видеофона Конрад. — Что с тобой? Корделия, где ты?

Профессор Гриффит подержал Корделию за руку и сделал знак своей ассистентке. Та подала ему заряженный шприц. Но Корделия открыла глаза и отмахнулась.

— Не надо. Это сейчас пройдет. Так, минутная слабость.

Она схватила гаджет.

— Я здесь, Конрад, продолжай.

Он вглядывался в ее лицо.

— С тобой все в порядке? Ты какая-то бледная.

— Со мной все в порядке. Продолжай.

— Наверно, тебе лучше поговорить с Вадимом. Я сейчас передам ему трубку.

— Минутку. — Корделия свернула вирт-окно и выразительно взглянула на профессора. — Я очень извиняюсь, профессор, но я бы предпочла…

Гриффит примирительно поднял руку.

— Вижу, что переубеждать вас бесполезно. Вы уже вернулись к привычной роли и в помощи не нуждаетесь.

— Всего несколько минут, а затем я снова в вашем полном распоряжении.

Гриффит кивнул и покинул палату вместе с ассистенткой.

— Я вернулась.

В развернувшемся вирт-окне возникло мрачное лицо бывшего спецагента, а ныне и.о. начальника службы безопасности холдинга «МедиаТраст» Вадима Ковалева.

Вадима на эту должность Корделия взяла по рекомендации, о чем нетрудно догадаться, Станислава Федотовича Петухова. После гибели Сергея Ордынцева, возглавлявшего службу безопасности холдинга более десяти лет, должность довольно долго оставалась вакантной. Обязанности по обеспечению безопасности взял на себя заместитель Ордынцева по прозвищу Ку-Клус-Клан, так как имел в инициалах три К — Кирилл Константинович Киреев. Также бывший сотрудник подразделения «Центурион».

Нелепая гибель бывшего майора стала потрясением не только для Корделии, до сих пор винившей себя в случившемся, но и для его товарищей по оружию. За время службы в федеральной СБ Ордынцев пережил множество перестрелок и покушений, но не получил ни одной царапины. Он был как заговоренный, хотя сам не считал свою удачливость покровительством судьбы. Говорил, что таким образом нарушается баланс. И он предпочел бы получить несколько легких ранений, чем наращивать долг. Так оно и случилось. Прежде безропотно выдававшая авансы фортуна предъявила все обязательства к оплате.

К счастью, служба безопасности холдинга была организована так, что паралич бездействия длился недолго. Но эффективность службы значительно снизилась. Ку-Клус-Клан был гениальным аналитиком, но никудышным оперативником. Корделия уже раздумывала над тем, не объявить ли ей конкурс на должность шефа своей СБ. Но сделать это означало взять на работу человека со стороны, «темную лошадку». С Ордынцевым она была знакома еще со времен своей первой командировки на Шебу. Она видела его в бою, в настоящем деле. И в дальнейшем, когда вела свое первое журналистское расследование по связям наркокартеля с Лиры с чиновниками из федеральной администрации, тоже имела возможность убедиться в его порядочности. Взять на работу ушедшего в отставку майора выглядело действием естественным, логичным. Как поступить сейчас, когда в результате трагического стечения обстоятельств Ордынцев погиб?

Еще до объявления конкурса на имя Корделии Трастамара поступило несколько резюме, выглядевших очень внушительно. Спецназ, участие в боевых операциях, освобождение заложников, служба в космодесанте. Это последнее и натолкнуло Корделию на мысль посоветоваться с капитаном «Мозгоеда» или даже предложить эту должность ему. Правда, Станислав Федотович увлечен сейчас своим маленьким бизнесом, да и команду свою вряд ли оставит без присмотра, но чем черт не шутит. Корделия попыталась связаться с «КМ» напрямую, но транспортник был где-то в открытом космосе, и звонок повис непринятым. Тогда она написала письмо и отправила на электронный адрес капитана Петухова. Через несколько дней Станислав Федотович ей перезвонил.

Видно было, что он и польщен и смущен одновременно. И смущен больше всего тем, что вынужден отклонить предложение.

— Как же я своих олухов-то оставлю? Пропадут они без меня.

— Я понимаю, Станислав Федотович, — кивнула Корделия.

Примерно такого ответа она и ждала. Не таким человеком был старшина Петухов, чтобы польститься на зарплату и престиж.

— Тогда, может быть, вы мне порекомендуете кого-нибудь… кого-нибудь компетентного?

— Так Вадим же! — немедленно ответил капитан. — Он мой однополчанин. И опыт приобрел соответствующий, в планетарной СБ.

— Тогда ему придется подать в отставку, если его заинтересует мое предложение.

— Так он и собирался. Говорит, что работа под прикрытием уже не для него. Староват. Да и ребенок внимания требует.

О том, какую роль Вадим Ковалев сыграл в истории с центаврианской флешкой, Корделия знала. «МедиаТраст» был заинтересован в новом формате передачи данных, и по этой причине ее службы очень пристально следили за ходом расследования гибели фрисской «бабочки».

Кандидатура Вадима показалась Корделии перспективной.

— Помимо отставки ему еще придется переехать на Новую Москву, — выразила свое сомнение глава холдинга.

— И характер у него… непростой, — добавил капитан.

— У всех характер, — возразила Корделия. — Главное, чтобы характер не отражался на качестве работы.

Станислав Федотович еще немного ее постращал, а затем дал слово, что переговорит с Вадимом при первой возможности.

К удивлению как Станислава Федотовича так и Корделии Вадим предложение принял. Трудно сказать, какой из аргументов стал решающим, престижная должность, хорошая зарплата или предоставляемая холдингом квартира, которая через какое-то время переходила в собственность жильца, но спецагент решился на переезд. За время своей работы в планетарной СБ Вадим нажил себе немало врагов и среди них могли найтись такие, кого не остановила бы его отставка, и они припомнили бы отставнику свои загубленные криминальные «карьеры». К тому же решалась проблема с внезапно освободившимся временем. Кормить голубей в парке Вадим вовсе не собирался. Правда, оказаться в подчинении у работодателя-женщины такому человеку будет непросто. Учитывая, что у этой работодательницы такие странные отношения с киборгом. А киборгов, как ее осторожно предупреждал Станислав Федотович, Вадим остро недолюбливал.

Договорились на шестимесячный испытательный срок. Если по истечении полугода Корделия будет жива, а Вадим сможет выстроить конструктивные отношения как с коллективом, так и с новой планетой, то контракт будет переведен в разряд бессрочных.

— Я тут просматривал видеозаписи, — начал с места в карьер Вадим, — и кое-кого узнал.

— Кого?

— Того, кто стрелял. Я еще не совсем уверен. Запись шла с неудобного ракурса, стрелявший прятал лицо под козырьком бейсболки. Я отдал запись экспертам, чтобы очистили и увеличили изображение. Но вероятность того, что я прав, велика. Я знаю этого отморозка.

— И кто это?

— Макс Уайтер по прозвищу Казак.

— Работорговец с Медузы?

— Он самый.

— Но он же сидит. Пожизненное, насколько я знаю.

— Это и настораживает. Я сделал запрос по своим каналам. Если Уайтер сидит, то это… не знаю, может быть, двойник, брат-близнец, кто-то очень похожий. Правда, в такие совпадения я не верю. А если на Титане-10 его нет, то…

— То?

Вадим нахмурился.

— Один, без помощи извне, он бы оттуда не выбрался. Следовательно, кто-то ему помог. Кто-то очень денежный и влиятельный. Титан-10 — тюрьма для особо опасных. Сбежать оттуда практически невозможно. Если Казак это сделал, то с ведома или с помощью администрации. Там будет организована проверка, но вряд ли установят виновных.

— Вы полагаете, он кому-то понадобился как исполнитель?

— Скорей всего. Как самостоятельная единица, Уайтер в настоящее время вряд ли что-то предпримет. Он вне закона. Счета заблокированы, имущество конфисковано. Главный союзник и покровитель, Ржавый Волк, погиб. Чтобы занять прежнее привилегированное положение, ему нужен новый покровитель и работодатель. И, кажется, он его нашел.

— И этот работодатель поручил ему совершить налет на «Саган»? Зачем? И налет какой-то странный. Несолидный.

— Заказчику был нужен не «Саган».

— А что тогда? Или… кто?

— Думаю, что они прилетали туда за этим… вашим… киборгом.

Корделия знала, что это так и есть. Но принять эту разящую истину как данность, поместить ее в блоки сознания, дать ей равные права со всеми прочими версиями, подозрениями, догадками ей так не хотелось. Впервые за много лет у нее возникло желание смалодушничать, прибегнуть к спасительному непониманию и блаженному тугодумию. Вряд ли ей это удастся, но почему бы не попробовать?

— Вы уверены?

Она постаралась, чтобы голос ее звучал ровно, даже равнодушно. Вадим не питает особой симпатии к киборгам. Тем более к таким, разумным. Неуправляемым. Во время своего пребывания на «КМ» Вадим всячески демонстрировал эти свои чувства по отношению к Дэну, едва стрельбу не устроил, вообразив, что спасает Полину от взбесившегося DEX'а. Мартин тем более должен был вызывать у него подозрение, так как вообще не подпадает ни под какие стандарты и никем не управляется. Учитывая все это, Корделия предпочитала не дразнить нового начальника СБ (Мартин и у прежнего приязни не вызывал) и не демонстрировать лишний раз своих «семейных» странностей. Но познакомить их все же пришлось.

Это произошло, когда Корделия представляла Вадима заместителям и ведущим менеджерам. Мартин дожидался своей очереди на знакомство в комнате отдыха, смежной с кабинетом Корделии в башне «МедиаТраст». Когда сотрудники, предоставив новоиспеченному безопаснику полномочия ознакомиться со всеми необходимыми ему данными, покинули кабинет, Корделия мягко произнесла:

— А теперь персона, о которой вы, вероятно, наслышаны. — И позвала. — Мартин, выйди к нам, пожалуйста.

Вадим был о нем наслышан. Тот самый киборг, ради которого чокнутая баба ввязалась в драку с «DEX-company» и, что самое удивительное, победила. С другой стороны, его друг Станислав, которого уж никак нельзя заподозрить в дамской экзальтированности, заложил и корабль и квартиру, чтобы починить своего навигатора! Да и сам Вадим чем лучше? Затеял целую спасательную операцию, когда ловцы сграбастали рыжего на Шебе. Нет, мозгоеды свое слово сдержали. История с пакетом из «Друга желудка» стала известна благодаря Збышеку, болтавшему о своей встрече с разумным киборгом на каждом углу. Историю услышала Кира, а от Киры ее узнала Корделия. Что, кстати, стало еще одним аргументом в пользу Вадима.

Вадим взглянул на Мартина с мрачным неодобрением. Мартин — с настороженным интересом.

— Привет, — буркнул Вадим и, поколебавшись, все-таки протянул Мартину руку.

— Здравствуйте, — с той же настороженностью ответил Мартин.

— Обычно в сферу деятельности службы безопасности входит охрана семьи главы корпорации, — сказала Корделия. — У вас особых хлопот с этим не будет. Вся моя семья вот, перед вами.

Вадим кивнул. По лицу прошла чуть заметная тень. Возможно, он вспомнил, что и его семья немногим больше. И тоже имеет состав, мягко говоря, необычный — он сам и клон рыжего киборга. У них с Корделией, как выяснилось, немало общего. Оба потеряли своих близких при сходных обстоятельствах. Оба заполнили свою жизнь работой и опасностью, и оба обрели свои привязанности при весьма нестандартных обстоятельствах. Приведет ли их эта общность к плодотворному сотрудничеству? Время покажет.

После подписания временного контракта Вадим взялся за работу с неожиданным энтузиазмом. Ку-Клус-Клан был рад снова уйти в аналитику и занять должность заместителя, все прочие сотрудники остались на своих местах.

Происшествие на «Сагане» было первым серьезным испытанием для нового начальника, так как до этого Вадим больше занимался изучением уже существующей структуры да обеспечивал охрану публичных мероприятий, в которых Корделия принимала участие. С Мартином он больше не встречался. О том, что киборг отправился в качестве стажера на строящийся радиотелескоп, он знал, но вмешательства его не требовалось, так как на станции была своя служба безопасности, финансируемая из фондов межпланетного консорциума. После того безумца с хлопушками меры безопасности усилили. Что может случиться с киборгом на таком охраняемом объекте? Киборг и сам может за себя постоять.

— Вы уверены? — осторожно спросила Корделия. — Может быть, все-таки терроризм?Происки конкурентов? Есть несколько крупных фирм, участвовавших в тендере на строительство, но они…

— Странные действия для террористов, — проворчал Вадим, — нелогичные. Террористы обычно закладывают бомбу и выдвигают требования. Они бы захватили всю станцию, заминировали и потребовали бы выкуп у межпланетного сообщества. А тут сразу выдали себя. Глупо. К тому же, Макс Уайтер не террорист. Он — пират, контрабандист и работорговец. Участвовал в похищениях людей, незаконной торговле и вымогательствах. Его наняли для привычной деятельности, разбойничьей, не имеющей отношения к политике, как это бывает у террористов. Я просматривал видеозаписи бегло, не учитывая детали. Но и так ясно, что киборга… Мартина заманили на грузовую палубу намеренно. Я позже выясню, кто это сделал и как. Скорей всего, ему прислали сообщение.

— Мартин не настолько доверчив, чтобы являться по первому зову незнакомого человека.

— Думаю, что сообщение было убедительным. С упоминанием известных имен.

— Например?

— Например, «Космического мозгоеда».

— Тогда что же получается… Конрад мне сказал, что «Мозгоед» тоже пристыковался к станции. Они каким-то образом в этом замешаны?

— Я не знаю, — нахмурился Вадим. — Согласно реестру «Космический мозгоед» пристыковался к четвертому порту, а транспортник, на котором прибыл Уайтер, к пятому. Оказались они рядом случайно или согласно некому плану, сказать трудно. Могу предположить, что благодаря этой случайности или таинственному плану добыча похитителей оказалась не на том корабле.

— Тогда надо с ними немедленно связаться!

Вадим ответил не сразу.

— Я бы с этим не спешил, — ответил он.

— Почему? — изумилась Корделия.

— Потому что мы не знаем, кто стоит за Максом Уайтером. Если мы сейчас начнем поиски «Мозгоеда», то выдадим местонахождение транспортника. Люди, затеявшие похищение, знают, что этот киборг для вас значит и какой выкуп можно за него взять. Речь, полагаю, идет об астрономической сумме?

— Именно так, — подтвердила Корделия.

— То, что Мартин находится на «КМ», нападавшим известно. Но им, к счастью, неизвестно, где находится транспортник. У Казака еще достаточно подельников и сообщников, которых он может привлечь к выполнению заказа. Таким образом, «Мозгоед» станет дичью для всех авантюристов Галактики. Даже те, кто наслышан о судьбе Балфера и Ржавого Волка, могут польститься на такой куш. Умный учится на чужих ошибках, а дурак не учится даже на своих.

— Тогда что же делать?

— Не суетиться. Стас сам выйдет на связь, когда сочтет это необходимым. Наша задача — найти заказчика.

«Диагностика завершена. Работоспособность 87%. Время до полного восстановления 8 часов 37 минут».

Мартин коснулся затянувшейся раны. Уже рубец. Чуть выше того, прежнего. Как будто стрелявший метил именно туда, чтобы напомнить. Один раз от предписанной утилизации ушел, второй — не уйдешь.

Выстрел не смертельный. Короткий опаляющий луч, выпущенный из бластера, пробил легкое, обуглил альвеолярную гроздь и вышел под лопаткой. Почти как тот, арбалетный. Только выдергивать не пришлось. Всего лишь поток смертоносного излучения. Мгновенный импульс. Дэн на Степянке получил несколько таких. И все — прямое попадание в грудь. А Мартин — всего один, остальные два не считаются. Почти царапины. Дэн после тех выстрелов, даже потеряв много крови, смог подняться и догнать Балфера. А он, Мартин, задохнулся от болевого шока.

Уже третьи сутки Вениамин Игнатьевич держит его в медотсеке: ставит капельницы, делает перевязки. Мартин вздохнул. Больно. Ну какой он киборг? Полуфабрикат. И кровью истекает, и боль чувствует, и неприятности доставляет. Может быть, это вторично пробитое легкое — послание от судьбы? Именно так ему и предписано умереть? Вторично впаянный знак ущербности.

Этот приговор был вынесен ему год назад, ордер на утилизацию, но он почти мошеннически его избежал. Произошел какой-то сбой, недосмотр. Корделия не должна была успеть к тому утилизатору на Новой Вероне. Или Лобин ее должен был обмануть. Сколько у недобитого киборга оставалось до полного отключения, когда они прибыли на «Подругу смерти»? Двадцать пять минут? Двадцать пять минут между жизнью и смертью. Ничтожный временной промежуток. Заблудившийся фотон в масштабах вселенной. Те, кто управляет вселенскими механизмами, могли не уследить. Допустили событийный нанолюфт. И ущербный, недоделанный киборг выжил, хотя и был уже приговорен и вычеркнут из всех возможных списков. Нарушение.

Главное условие любой саморегулирующейся системы — это баланс. Сохранение устойчивого равновесия. Если равновесие нарушается, происходит коллапс. Вселенский механизм необъятен, законы его непознаваемы. Кто он, искусственный получеловек-полумашина, в этом непостижимом организме? Меньше молекулы. Даже не микроб.

Способен ли он влиять своим незаслуженным выживанием на столь грандиозное образование? Слишком самонадеянно это предполагать, он какой-то заблудившийся кварк, элементарная частица. Но с другой стороны: вряд ли он один такой, заблудившийся, проскользнувший в прорезь из двадцати пяти минут. Их таких много. Миллионы, даже миллиарды. Вселенской системе, чтобы оставаться в равновесии, придется с ними, с этими световыми песчинками, считаться, придется учитывать погрешности. Потому что — блуждая, вмешиваясь, сталкиваясь, взаимодействуя, — они нарушают прежде четко обозначенные законы, смещают вселенский вектор. Пусть на величины в нанометрах, но и этого бывает достаточно.

Например, если изменится угол наклона планетарной оси на один градус, то произойдут катастрофические климатические изменения, способные погубить все живое. И вся вселенская система гирь и противовесов, невзирая на ее грандиозность, на массы звездного вещества и парсеки, очень хрупка и ранима. Достаточно и одного кварка, что привести ее в негодность. Вселенная будет стремиться к очищению от них, лишних, задержавшихся в ее пределах нелегально. Он воспользовался этой пробоиной в двадцать пять минут и живет уже целый год, целый год блуждает по артериям и венам вселенского организма. В конце концов его изловят и уничтожат. И умрет он именно так, как и было предназначено — захлебнется кровью.

Три дня назад ему об этом напомнили. Вселенная стремится восстановить все изначальные схемы, вернуть течение времени и событий в прежнее русло. Корделии удалось подправить схему, потому что она такая же заблудившаяся частица. Она сама не раз говорила, что ей суждено было умереть на «Посейдоне», что она осталась жива по недоразумению, по недосмотру. Выпала из списков. Была бы она там, в перекрестье связей, в сплетении действующих, опробованных механизмов, повязанная по рукам и ногам рутиной привычек и стереотипов, — никогда бы за ним прилетела. И все свершилось бы так, как и было задумано.

Пока его не было в ее жизни, ей было проще: она была свободна. Двигалась, как оборудованная собственной «гасилкой» яхта. А он, появившись, нарушил равновесие. Сделал ее уязвимой. Это потому, что он лишний для нее, будто пристегнутый к щиколотке мешок с песком, замедляет движение, тянет вниз, душит. Причиняет боль. Как бы он хотел, чтобы она ничего не знала об этих ранах! И об этом происшествии. Какая наивность! Даже если Станислав Федотович и Вениамин Игнатьевич и Тед и Дэн согласятся на это, его это не спасет. Корделия узнает. Уже знает.

Вся грузовая палуба орбитальной станции простреливается видеокамерами. Когда Мартин вышел через грузовой портал, чтобы подойти к пятому доку, он поймал сигнал от шести механических глаз, смотрящих прямо на него, фиксирующих каждый шаг. Сигналы с раскиданных по всем узловым точкам радиотелескопа камер поступают на сервер службы безопасности и в оперативную память искина, отслеживаются все перемещения и все производимые работы. И все, что случилось с Мартином, его разговор с тем странным, полным агрессии человеком, которого Полина назвала Казаком, уже поступило в распоряжение безопасников. Ласло известили незамедлительно. А руководитель группы техников от «МедиаТраст» обязан известить руководство. Известить Корделию. Что ей скажут? Что его подстрелили? Что он получил те же самые раны, что и на Новой Вероне? Что он опять… влип? Что его опять надо спасать?

Удар предназначался для нее, а он только средство. Сам по себе он ценности не представляет, он всего лишь ее атрибут — киборг. Разумный, да, но с тех пор, как на парламентской сессии была одобрена резолюция по правам разумных киборгов, это уже не является чем-то, порождающим сенсации. Он больше не стоит вне закона, у него паспорт гражданина Федерации и карточка резидента Геральдики. Вне закона уже стоят те, кто на него покушался. Кто они? Подельники Ржавого Волка? Корделия говорила, что по ее флайеру стрелял Валентин Скуратов, некогда возглавлявший контрразведку Бозгурда. Несмотря на принятые меры задержать киллера не удалось.

— Что совершенно не удивительно, — с грустной улыбкой резюмировала Корделия, когда в один из зимних вечеров на Геральдике Мартин осмелился ее спросить, как все случилось.

Она сначала не хотела об этом говорить, потому что вместо нее погиб тот человек, Ордынцев, и Корделия считала себя виновницей его гибели. Затем ей пришлось давать показания следователю, посетившему ее прямо в больнице. И она предпочла бы об этом забыть.

Но забыть она не могла, как не могла забыть и крушение «Посейдона». И была пожалуй рада, когда Мартин почти вынудил ее облечь горькие воспоминания в слова. Она говорила, а он слушал. Так и она когда-то слушала его, когда Мартин впервые заговорил о днях своего «детства» на станции у Бетельгейзе, порывом, без предисловия, без связного сюжета. Он знал, что услышанное им принадлежит только ему, что он единственный в Галактике свидетель ее страхов и слабостей. Следователь в больничной палате услышал только сухие, бесстрастные факты.

— Как ты думаешь, кто это мог быть? Кто стрелял? — спросил Мартин.

— Есть сведения, что это был Скуратов, — ответила Корделия, — но доказательств нет. Его не поймают и не найдут. Будут прятать, как складной нож в потайном кармане, чтобы выхватить в подходящий момент. И нанести удар.

Удар нанесли. Мартин не знал человека, который в него стрелял, но что-то неосознанное, глубоко интуитивное подсказывало, что Валентин Скуратов рядом. Что он — вдохновитель.

Мартин покосился на проценты и оставшиеся часы до полного восстановления. Он мог бы уже покинуть медотсек и перебраться в каюту, но Вениамин Игнатьевич настоял, чтобы пациент оставался подключенным к приборам, контролирующим жизненным показатели. Не подействовали уверения, что Дэн считывает всю информацию и не позволит преувеличить или преуменьшить проценты.

— Нет уж, голубчик, — возразил доктор, — знаю я вашего брата-врачефоба. Все у вас всегда в допустимых пределах и все само регенерирует, а мне потом перед Корделией отвечать.

— Ну так регенерирует же, — возразил Мартин. — И в допустимых пределах. Вы меня год назад не видели, Вениамин Игнатьевич. Мне тогда система до полного восстановления 560 часов определила, а сейчас всего девять. Я в отличной форме.

Он в самом деле в идеальной форме. На пике своих возможностей. В апогее. В зените.

Потому что счастлив.

* * *

За долгие зимние месяцы на Геральдике Корделия его основательно откормила, он бы и лишние килограммы набрал, если бы система время от времени в аварийном режиме не ускоряла метаболизм.

— Готовься, буду тебя баловать. Неумолимо и беспощадно.

Корделия произнесла эту угрозу еще на пассажирском лайнере, когда они летели с Новой Земли. Через пару часов после взлета они спустились поужинать в ресторан.

Корделия протянула Мартину меню и предложила начать тренировки. Потому что когда они прилетят, ему предстоит составить список его желаний. Она будет их исполнять.

— И не забудь покапризничать.

— Это обязательно? — осторожно спросил Мартин.

Корделия засмеялась.

— Так это главное!

— Я не умею.

— Вот поэтому я и буду тебя баловать.

Весь полет до Геральдики Мартин составлял список. Задача оказалась не из легких. Начал он бодро.

«Хочу научиться водить флайер».

И — завис. А дальше-то что? Как возможно что-либо желать, если не испытываешь в том потребности? Когда голоден или испытываешь жажду, понятно. Простые, естественные желания. Когда хочешь спать или замерз. Тут тоже без вопросов. Когда испытываешь информационный голод. Когда болеешь… Когда чувствуешь боль… Но он не голоден, не хочет пить. Ему не страшно. И он в безопасности. Ему тепло. Домовой искин в любой момент даст ему доступ в инфранет. И, главное, с ним его человек, его женщина. Чего еще желать? Он счастлив, любим и спокоен.

Мартин сидел у пылающего камина, мусолил стилус, а Корделия с улыбкой за ним наблюдала. Со списком лакомств, которые она час назад заказала и которые в ближайшее время должен доставить беспилотник, было проще. А вот все остальное… Мартин взглянул на «хозяйку» с искренней беспомощностью.

— Что? Никак? — посочувствовала она.

— Никак, — вздохнул киборг. — Это, наверное, потому что я не человек. Человек знал бы что пожелать.

— Да, ты прав, человек бы не затруднился.

— А что бы он пожелал?

— Ну, если мы возьмем молодого человека примерно твоего физиологического возраста, то он пожелал бы флайер, кобайк или скутер какого-нибудь очень известного, престижного производителя. Желательно последней модели. Тюнингованный. Такой, чтобы все сверстники обзавидовались. Для молодых людей это важно. Да и не только для молодых. Почти для всех. Им важно, чтобы завидовали.

— А… тебе? — рискнул спросить Мартин.

Корделия засмеялась.

— Мне тоже. Я же человек. И ничто человеческое мне не чуждо. Думаешь, почему я так о тебе забочусь? Потому что такого, как ты, ни у кого больше нет. Ты — единственный, уникальный. Чем не повод собой гордиться?

— А ты гордишься?

Корделия взъерошила его волосы.

— Ну… есть немного. Вот смотрю на тебя и горжусь.

— А чего бы еще пожелал человек? — спросил Мартин, еще некоторое время пострадав над списком.

— Наверное, захотел бы известности. Сняться в каком-нибудь фильме, принять участие в рейтинговом ток-шоу или стать ведущим этого ток-шоу. Чтобы все узнавали, просили автограф. Чтобы шум в онлайн-прессе. Голоснимки в блогах.

Мартин на мгновение представил, что куда бы он ни пошел, на него все смотрят, все оглядываются, все указывают пальцем. Словно он под прицелом огромной сверкающей линзы.

— И… людям это нравится? Когда на них смотрят? — спросил он.

— Некоторым нравится. Это еще один способ вызвать зависть, подчеркнуть свою значимость.

— Нет, я не хочу! А зачем тебе это нужно?

— Что именно?

— Чтобы я чего-нибудь хотел.

Корделия задумчиво смотрела на огонь.

— Чтобы ты был счастлив.

— Почему это для тебя так важно?

— Я тебе уже объясняла.

— Ради душевного спокойствия?

— Не только.

— А ради чего?

— Чтобы и самой быть счастливой. Понимаешь, это такой эффект отражения. Если ты счастлив, то я счастлива вдвойне. А если печален, то и печаль, соответственно, удваивается. Я, видишь ли, закоренелая эгоистка. Думаю в первую очередь о себе.

Они помолчали. За стеной из сверхпрочного стекла завывал ветер. Горстями швырял в мягко светящуюся поверхность вымерзшие до песчаной сухости снежинки.

— Так ты надумал? — снова спросила Корделия.

— Что?

— Чего ты хочешь.

— Хочу научиться водить флайер.

— И все?

Он пожал плечами.

— Этому я тебя научу. Вот только ветер утихнет. Но этого мало. Как предлагаешь тебя баловать?

Он опять пожал плечами.

— Эх ты, киборг…

Корделия сдержала слово. Ветер стих на следующий день, и она вывела из ангара свой известный всей Северной провинции флайер.

— Есть программа пилотирования, — осторожно напомнила Корделия, когда Мартин впервые устроился на месте пилота.

Мартин замотал головой.

— Нет, я сам. Меня уже Тед немного учил, и Ланс.

— Ну если Тед… — Корделия еще раз проверила крепление своего ремня безопасности.

Когда три недели спустя они отправились к экваториальному морю Гамильтона, всю дорогу до Перигора Мартин управлял флайером даже без помощи автопилота и навигатора.

Заметив брошенный исподтишка взгляд «хозяйки», обеспокоенно спросил:

— Что? Плохо?

— Почему плохо? Я горжусь! Собой. Из меня получился неплохой инструктор по пилотированию.

В Перигоре они оставили флайер под опекой губернаторской службы надзора за воздушным транспортом и пересели на лайнер планетарных авиалиний.

Туристический бизнес на Геральдике находился в зачаточном состоянии, отелей на побережье не строили. Прибывающим с Севера гостям, обычно довольно состоятельным, сдавали небольшие виллы и бунгало на берегах многочисленных бухточек.

Корделия забронировала на две недели одно такое уединенное бунгало. Мартин сначала тревожился, что придется, как на Шии-Раа, жить в отеле и ежечасно, ежеминутно проходить сквозь строй любопытных, изучающих, завистливых, а иногда и откровенно презрительных взглядов. Несмотря на успешно идущую социализацию, на присутствие рядом любимого человека, на принятый закон о разумных киборгах Мартин по-прежнему чувствовал себя неуютно. Люди, если их набиралось больше десятка, его пугали.

Он, конечно, научился не выдавать своего страха, постиг науку держаться непринужденно и безразлично, но не мог окончательно избавиться от какой-то звериной потребности в убежище. Он уже знал, что далеко не все люди — враги, что большинство из них нейтральные объекты, которым до него нет никакого дела, что настоящих врагов, как и настоящих друзей, исчезающе мало.

Подчиняясь этой потребности, он бы предпочел провести всю зиму в том их уединенном доме. Мысль о том, что вокруг на сотни квадратных километров простираются дикие геральдийские леса, дарила ему странное удовлетворение. Он свободен и недосягаем. У него все есть. Гораздо больше, чем он мог представить в самых смелых мечтах. Корделия требует от него желаний, а он и не знает, что пожелать. Вот одно придумал — пилотировать флайер. А дальше?

С другой стороны, он еще много чему хочет научиться. Пожалуй, это и есть его главное желание — учиться. Ему интересно. Все интересно. Корделия говорит, что это называется искать себя. Искать тот род деятельности, которая дарует наибольшее удовлетворение, наполняет жизнь смыслом. Вот Дэн такое занятие нашел: ему нравится быть навигатором. И готовить он любит. А Ланс фанатично рисует. И еще Ланс любит летать, он даже числится вторым пилотом на «Мозгоеде». Мартин тоже научился водить флайер. Возможно, он со временем и корабль научится пилотировать.

Хочет ли он быть пилотом? Этого он не знал. Но учиться ему нравится, очень нравится. Узнавать что-то новое, участвовать, содействовать, сопереживать, накапливать впечатления, множить воспоминания и образы. Поэтому, когда Корделия сказала, что они полетят к морю Гамильтона, он, несмотря на живущее внутри недоверие к внешнему миру, с радостью согласился. В конце концов, ему пора перерасти свои страхи. Да и что с ним может случиться? «DEX-company» больше нет. А всевозможным антидексистам, DEX-хантерам, пиратам и киберворам не так просто попасть на Геральдику. К тому же с ним рядом всегда Корделия.

Вот только на них опять будут странно смотреть. Мартин заметил это еще в их первый полет на «Queen Mary».

— Почему на нас все так смотрят? Это потому, что я киборг?

— Это потому, что мы не укладываемся в привычные парадигмы. Людям нужен ярлык, который все объясняет. Для нас определение еще не придумали. Вот и косятся.

— А мы… кто?

Корделия некоторое время молчала, потом ответила:

— Мы с тобой симбионты.

* * *

В пультогостиной было непривычно тихо. Вся команда кроме Ланса, оставшегося на диванчике с блокнотом, столпившись у капитанского пульта, разглядывала в вирт-окне какое-то изображение. Мартин в нерешительности застыл на пороге.

Минуту назад Дэн прислал ему сообщение.

Вениамин Игнатьевич позволил Мартину переселиться из медотсека в каюту, но предписал поменьше шляться по кораблю и побольше спать до полного восстановления. Мартин охотно воспользовался этим предписанием.

Он был рад увидеть их всех, весь экипаж «Космического мозгоеда», но чувствовал себя виноватым. Из-за него они вынуждены, вопреки собственным планам, лететь неизвестно куда, скрываться, запутывать следы. Из-за него они в очередной раз ввязались в опасную авантюру. Станислав Федотович пытался убедить его, что это не так, что они и без участия Мартина во что-нибудь обязательно ввяжутся, но утешением это служило слабым. Без Мартина у них был шанс избежать неприятностей, а вот с Мартином — уже нет. Потому что он — одна сплошная неприятность. С ним на борту, с киборгом, принадлежащим главе крупного холдинга, «Космический мозгоед» становится желанным призом, ценной дичью, на которую начнется охота. Лучше бы он сгорел в том утилизаторе на Новой Вероне… Корделия управляла бы сейчас своим холдингом, а «Мозгоед» развозил бы грузы, не опасаясь погони.

Терзаясь чувством вины, Мартин прятался в каюте.

Его позвал Дэн.

«Зайди в пультогостиную».

Мартин почувствовал тревогу. Выброс кортизола в кровь.

«Что-то случилось?»

«Капитану кое-что прислали».

Мартин постарался блокировать выработку гормонов. Оба киборга считают его данные и воспримут выброс как угрозу. Отложив планшет, вышел из каюты и направился в пультогостиную. Там было тихо. Очень тихо.

Первым оглянулся Дэн. За ним — капитан, затем уже вся команда. Все удивленные, растерянные.

— Что-то случилось? — уже вслух повторил свой вопрос Мартин.

Голос прозвучал слишком механически. Мартин отдавал системе все больше полномочий, чтобы удержать сердце в размеренном ритме.

— Да пока не знаем, — ответил Станислав Федотович, разворачиваясь в кресле. — Я получил сообщение от Стива Хантера с карнавальской станции.

— Я знаю эту станцию, — поспешно ответил Мартин. — Там Корделия встречалась с Кирой.

— А мы в гонках участвовали, — сказал Тед.

— И не только, — добавила Полина. — Мы там Ланса искали. А Джонсон мою траву выпустил.

Капитан предостерегающе кашлянул. Все замолкли.

— Так вот, сообщение от Стива Хантера. У него прозвище Стрелок. Владелец «Третьего шанса».

Мартин ждал. Он, кажется, слышал это имя. О Стрелке рассказывала Кира. Стрелок, у которого украли Белку. Украли и убили…

— Послание странное. Ни имен, ни цифр, ни объяснений. Стрелок пишет, что к нему пришло электронное письмо с вложением. Без подписи, с анонимного адреса. Письмо содержало просьбу отправить вложение на мой е-мейл со словами: «Хозяйке привет от ближайших родственников».

— А что за вложение? — тем же механическим голосом спросил Мартин.

— Голоснимок.

Команда расступилась, и Мартин увидел то, на что они смотрели. В вирт-окне над капитанским пультом мерцало изображение светловолосого мужчины лет двадцати пяти с мальчиком на руках.

— Ты знаешь, кто это? — спросил капитан.

— Да, — глухо ответил Мартин, — знаю. Это муж и сын Корделии. Они погибли на «Посейдоне».

Стивен Буковски, с некоторых пор известный в узких литературных кругах как покровитель хорошеньких, подающих надежды писательниц, сидел за столом уютного ретро-кафе «Верлен».

Свое имя эта точка гламурного общепита получила в честь известного парижского ресторана на бульваре Монпарнас, где бывал знаменитый поэт и прочие засветившиеся на писательском Олимпе небожители. Правда, для большинства посетителей, в году 2189-м приходивших в эту Мекку тщеславия выпить чашечку кофе, имена Теофиля Готье или Генри Миллера уже давно ничего не значили. Поколение современных читателей предпочитало произведения, адаптированные под современные же реалии. Кого впечатлит и вдохновит к раздумьям над судьбами мира зарубленная бедным студентом старушка, если под желтой искусственной кожей, соскользнувшей с черепа, не обнаружатся аккуратно увязанные тентакли, а из бледного, синюшного чрева не выскочит чужой? Только такое ископаемое, как литературный редактор Стивен Буковски. Он-то знает, в чем состоит подлинная подоплека убийства старой процентщицы и чем знаменита забегаловка на холме Монпарнас. Знает он и Генри Миллера, и Теофиля Готье, и самого Верлена.

Разумеется, не лично. Он не сумасшедший, чтобы воображать себя сидящим за столиком в компании живых классиков. Он близок к ним, так сказать, духовно, знаком интеллектуально, как читатель и поклонник. И прошедшие века ценность этого духовно состоявшегося знакомства нисколько не умаляют. Он чувствует их присутствие, ощущает грандиозность их дарований, признает их нетускнеющее величие. Он здесь, чтобы к этому величию приблизиться, чтобы урвать искорку их триумфального блеска, приобщиться к ниспосланному дару.

Мы с нею шли вдвоем. Пленили нас мечты.

И были волоса у милой развиты, —

И звонким голосом небесной чистоты

Она спросила вдруг: «Когда был счастлив ты?»

Пусть это кафе всего лишь жалкая копия, с историческими недостатками; пусть в нем полно культурных анахронизмов; пусть оно расположено вовсе не на холме Монпарнас в Париже, а в административном центре Новой Москвы, этой галактической провинции, так неумело пародирующей столичный блеск, и пусть даже это кафе расположено на 17-м этаже бесстрастного бизнес-центра, он, Стивен, не утратит возникшей духовной сопричастности и не предаст своих творческих наставников.

В этом кафе на 17-м этаже он никого не ждал. Никого из современников. Здесь, в этом уютном полумраке, к нему за столик подсаживались тени великих. Потягивая великолепный кофе, он мысленно с ними беседовал.

До конца обеденного перерыва оставалось чуть больше четверти часа. Конечно, Стивен как главный редактор «Literary Observer», основной держатель его акций и главный учредитель, мог себе позволить и вовсе не возвращаться в офис, но подобное небрежение своими обязанностями было не в его характере. Тем более что он не желал лишний раз привлекать к себе внимание сотрудников и становится темой для пересудов.

За последние пару недель как финансовые, так и семейные бури улеглись, и Стивен пребывал в блаженной неподвижности житейского штиля. Рутина семейной жизни казалась ему верхом гармонии и упорядоченности. Сейчас он расценивал свое недавнее любовное помешательство как следствие поразившей его болезни или отравление неизвестным ядом. Ему что-то подмешали. Или он надышался токсичных испарений. Или вдохнул ядовитой пыльцы, грибных спор, обладающих галлюциногенным эффектом. Он кратковременно сошел с ума, утратил связь с реальностью и вообразил себя кем-то другим. Или в него вселился… кто-то другой. Счастье еще, что он не вообразил себя умеющим летать, иначе выбросился бы из окна. Он всего лишь заместил себя персонажем авантюрного романа, современной версией дон Жуана или Ретта Батлера. Поверил в то, что его… любят. Что он — участник какого-то умопомрачительно приключения. Какой позор! Он немолодой, солидный человек. Пустился во все тяжкие, растратил все сбережения, едва не развелся с женой. Он мог потерять все, даже саму жизнь.

К счастью, тот злой и прекрасный демон, который вверг его в эту пучину страстей и несчастий, преследовал иную цель. Доводить его до самоубийства никто не собирался, это была всего лишь вербовка. Как это называется в шпионских романах? «Медовая ловушка»? Его всего лишь превратили в… шпиона. В лазутчика.

Когда в тот страшный день краха и прозрения Стелла (имя, конечно, вымышленное) озвучила ему свою просьбу, Стивен застыл от ужаса. Он — шпион? Лазутчик? Агент? Нет, нет, он на такое не пойдет. Но Стелла его успокоила — ничего особо преступного ему делать не придется. Выведывать страшные секреты, добывать компромат, подбрасывать наркотики и закладывать взрывчатку не потребуется. Стрелять и бегать по крышам тоже. Ему всего лишь надо следить за передвижениями Корделии Трастамара, главы холдинга.

Нет, нет, никто ее убивать не собирается. Если бы это было необходимо, то заинтересованные люди наняли бы высококлассного киллера, который сам изучает и отлеживает жертву. Стивену же предлагается время от времени рассказывать о происходящем в штаб-квартире холдинга, о том, как часто там бывает Корделия, и, что особенно важно, берет ли она с собой этого… как его… киборга.

Успокоившись и обдумав разговор, Стивен пришел к выводу, что Стеллу больше интересовал именно киборг, а не его владелица. Глава холдинга заботила заказчиков постольку-поскольку. Потому что там, где Корделия, там и киборг.

Задача оказалась не такой уж и сложной. Тем более что медиахолдинг не является секретным федеральным объектом, где все разговоры отслеживаются и шифруются. Напротив, это структура изначально публичная, открытая всем ветрам. Служба безопасности у холдинга, само собой, наличествует, noblesse oblige, но занимается эта служба в основном охраной проводимых холдингом мероприятий, да еще присматривает за безрассудной работодательницей. Чтоб не убили.

Стивен вначале опасался, что его самого вынудят стать убийцей. Но такого радикализма от него никто не потребовал. Правда, вручили подслушивающее устройство, которое он брал с собой на совещания у заместителя Корделии Конрада Дымбовски. А затем хорошо заплатили. Даже слишком хорошо. Очень скоро больше половины растраченных им денег вернулись на банковские счета. Вот только Стеллу он больше не видел… Встречи ему назначал человек с сухим, плоским лицом. Внешне ничем непримечательный, какой-то невнятный, полустертый. Только взгляд пронизывающий, колючий.

Человек разговаривал тихо и вежливо, но Стивен всегда потел в его присутствии. У него колотилось сердце. Ему было страшно. Счастье, что видел он этого человека каких-то три раза. И надеялся, что не увидит уже никогда.

Стивен посмотрел на часы и решил, что посидит в кафе еще пару минут. В конце концов, он может и опоздать.

Человек появился внезапно. Вот только что старомодный, обитый кожей стул напротив Стивена был пустым, и вот перед ним уже сидит он, тот, с плоским лицом.

Стивен от неожиданности разлил кофе. На белоснежной скатерти появилось безобразное пятно. Рука дрогнула.

— Ну, ну, Стивен, не надо нервничать.

— Что вам надо? — просипел Стивен.

У него перехватило горло. Следовательно, ничего не кончилось. Сейчас от него потребуют самое ужасное. Он чувствует, он знает. Все, что было раньше, всего лишь игра, подготовка. Его заманивали, усыпляли его бдительность, внушали, что ничего противозаконного от него не потребуют. А вот сейчас…

— Я тоже выпью кофе, — сказал человек и вызвал виртуальное меню.

В этом кафе, как когда-то в земном Париже, посетителей обслуживали живые официанты, но те, кто спешил, могли сделать заказ, не дожидаясь, когда к столику подойдут.

— Мне нужно идти. Меня ждут.

— Тебя никто не ждет, Стивен. Расслабься. Ты можешь опоздать, и никто этого не заметит.

— Что вам надо? — повторил Стивен.

— Того же, что и всегда. Мне нужна информация.

— Я уже рассказал все, что знал. Больше я ничего не знаю. Я всего лишь редактор литературного журнала. Я не вхожу в правление холдинга.

Подошел официант и принес посетителю чашку черного кофе.

— Как дела у твоего друга Дымбовски? — неожиданно спросил человек.

— Он мне не такой уж и друг. Мы приятели, да, он даже писал для моего журнала, давно… когда лишился работы. Но вы это знаете!

— Знаю.

— Тогда чего же вы хотите?

— Спроси у него, где Корделия.

Стивен в недоумении на него уставился.

— Так я же… я уже вас информировал. Она улетела на Асцеллу.

Человек задумчиво пил кофе.

— Асцелла большая. 500 миллионов квадратных км. Полтора миллиарда населения. Четыре тысячи крупных научно-исследовательских и медицинских центров. Сотни университетов, десятки тысяч колледжей и лицеев. Хотелось бы знать хотя бы континент.

— Зачем это вам? — холодея, спросил Стивен.

Вот оно! Вот чего он боялся. На Корделию готовится покушение, а он, Стивен, станет соучастником.

— С каких это пор ты задаешь вопросы, Стиви? Раньше тебя это мало волновало.

Действительно, он всегда выполнял данные ему поручения, не задавая вопросов. Чего он испугался? Если бы эти люди хотели устранить главу холдинга, они бы давно это сделали. Корделия никогда особенно не скрывалась. Правда, и на Новой Москве и на Земле работает служба безопасности. А на Геральдику и вовсе не попадешь без специального разрешения. Яхту в межзвездных перелетах сопровождал корвет-перехватчик.

Но на Асцеллу Корделия полетела без обычных предосторожностей. Даже киборга своего не взяла. Судя по ходившим разговорам, им подслушанных, Корделия свела до минимума число тех, кто осведомлен об этой поездке, отказалась от охраны и улетела пассажирским рейсом под чужим именем, чем очень разгневала своего нового безопасника, некого Вадима Ковалева, типа крайне подозрительного и неприятного.

Этот новый безопасник лично знакомился со всеми, кто занимал более или менее значимые должности в холдинге. Стивен так же удостоился этой чести. Когда его попросили подняться на этаж, где располагался офис нового шефа СБ, редактор почувствовал слабость в коленях. Этот бывший спецагент смотрел на него так, словно уже в чем подозревал. Стивена затрясло. Знает? Откуда? Но безопасник задал несколько формальных вопросов и отпустил Стивена. Редактор литературного журнала не показался ему потенциально опасным. Да и не входил Стивен в круг лиц особо приближенных и посвященных. С чего бы этому Ковалеву его подозревать?

И вот сейчас Стивен вспомнил этот взгляд исподлобья. Вспомнил и, подчиняясь безотчетному порыву, покачал головой.

— Я… не знаю. Я… не могу.

— Не торопись, Стиви, подумай. Я понимаю, сразу соглашаться нельзя. Таковы правила. Сразу соглашаются только зеленые новички. А мы с тобой люди опытные. Тертые. Должны все обдумать. Обговорить. Согласовать условия. Озвучить цену. Это же работа, Стиви, всего лишь работа. Ты ее выполнишь и получишь зарплату.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч.

Стивен уронил чашку. Раньше он получал по пять, семь, максимум — десять. Его долги еще не были полностью погашены.

— Пятьдесят тысяч на анонимном депозите, который не отследить.

Стивен взял салфетку и промокнул выступивший на лбу пот.

— Я… попробую. Когда?

— Вчера, Стивен, вчера.

Александр ван дер Велле, управляющий инвестиционным фондом Рифеншталей, прибыл на Асцеллу чартерным рейсом компании «Ариадна». Покинув здание космопорта, он вызвал таксофлайер и вылетел в Бирюзовую долину, известную тем, что там располагались несколько малоизвестных, но очень дорогих частных клиник.

По сути Бирюзовая долина представляла собой небольшой курорт, где состоятельные отдыхающие могли пройти полное медицинское обследование и основательно поправить здоровье. Наряду с небольшими отелями и пансионами, предназначенными для инопланетных туристов, в долине обосновались научно-исследовательские центры, в которых серьезные ученые вели свои изыскания в таких областях как гематология, иммунология, нейрофизиология и репродуктология. Там же велись разработки по устранению генетических нарушений, их пренатальной диагностики и во все еще сомнительно-щекотливой генной инженерии.

Официально эта отрасль медицины давно не считалась пугающей и запретной. Страхи остались в далеком ХХ-м веке. В то время все, что касалось человеческого генома и манипуляций с ним, вызывало иррациональный ужас. Создатели фантастических романов и блокбастеров пугали неискушенного обывателя сбежавшими из научных лабораторий монстрами и растениями-людоедами, которых создавали безумцы-ученые или свихнувшиеся на мировом господстве миллиардеры, сама идея о вмешательстве в человеческий геном представлялась неким посягательством на прерогативу Бога. Стоило какому-нибудь генетику неосторожно намекнуть на активность парочки бесполезных генов, как его тут же объявляли адептом евгеники и сторонником расовой теории.

С тех пор прошло немало времени, человечество обрело более зрелые взгляды на проблемы генофонда и его коррекции, но от подозрений и «детских» страхов так окончательно и не избавилось. Тем более что писатели и кинематографисты продолжали эксплуатировать эту благодатную тему.

Александр, справедливо причисляя себя к категории людей здравомыслящих, никаких страхов и предубеждений относительно генетики не питал. Он и сам, в некотором роде, был продуктом генетических манипуляций и не испытывал по этому поводу никаких угрызений. Так как, благодаря одной из таких манипуляций, он оказался прямым потомком и наследником самого Альфреда Рифеншталя.

У Альфреда было шестеро детей: два сына и четыре дочери.

Старший сын Ингвар был женат дважды. Первый раз он женился в возрасте двадцати лет на дочери владельца орбитальной судостроительной верфи, брак состоялся по предварительному сговору и считался для обеих сторон крайне выгодным. Какого мнения на этот счет придерживались сами молодые, никто не знал. Да их не спрашивали. Внешние приличия были соблюдены, бракосочетание состоялось, молодые люди регулярно мелькали в самой благопристойной светской хронике, посещали благотворительные мероприятия и достойно исполняли возложенные на них общественные обязанности. Ингвар преумножал благосостояние семьи, а его жена исполняла роль образцовой супруги: вела дом и рожала детей. Успела родить двоих, мальчиков, чем очень порадовала свекра. Поговаривали, что в благодарность за такое усердие (невестка вынашивала и рожала сама, без помощи суррогатных матерей и репликаторов) всесильный Альфред учредил фонд ее имени и даже дал право распоряжаться средствами по собственному усмотрению. Однако невестка продолжала вести жизнь образцовой домохозяйки, переложив управление фондом на мужа.

Приличия по-прежнему неукоснительно соблюдались. Ингвар, со своей стороны, так же не давал повода для сплетен и заботился о жене и детях с вызывающей зависть нежностью. Но судьба эти его заботу и внимательность не оценила. Однажды, вернувшись из длительной бизнес-командировки, Ингвар нашел свою жену и обоих сыновей мертвыми. Прибывшие в особняк молодого Рифеншталя полицейские выдвинули версию ограбления. Кто-то из работавших в доме предал своих хозяев и пустил в дом злоумышленников, подмешав ничего не подозревающей матери и детям снотворное. Доза оказалась чрезмерной и отравленные умерли. Из сейфа пропали драгоценности. Согласно той скудной информации, которую журналистам удалось выбить из полицейских чиновников, преступление совершил известный вор, знаток кибертехнологий и киберсейфов. Его сообщницей была одна из горничных, передавшей ему пароль от домового искина. Подробностей ограбления, а так же кому этот вор сбыл драгоценности, выяснить не удалось. И кибервзломщика и горничную очень скоро обнаружили задушенными. От дальнейшего расследования семья Рифеншталей отказалась.

Вот тут и поползли слухи. Стали говорить, что никакого ограбления на самом деле не было, что горничная ни в чем не виновата, а тот кибервзломщик и вовсе находился в другой звездной системе, что никто супруге Ингвара Рифеншталя снотворное не подмешивал, а выпила она его сама и детей своих напоила. Потому что пребывала в глубочайшей депрессии, а благополучный брак — всего лишь видимость.

Была и другая версия. Что жену наследника империи действительно отравили, и да — это сделала подкупленная горничная, но в сговоре отнюдь не со сторонним преступником, а с младшим братом Ингвара — Торстеном, который ее соблазнил. Но доказательств не было. Все следственные мероприятия были свернуты, и причины гибели молодой женщины и двух мальчиков так и остались в статусе гипотетических. Семья Рифеншталей ревностно хранила свои тайны.

Ингвар тяжело переживал утрату. Он даже на какое-то время отошел от дел и уехал на Аркадию, где семье принадлежал целый остров. Затем долго путешествовал. В семейный бизнес он вернулся семь лет спустя, а повторно женился уже в возрасте пятидесяти лет. Девушка из консервативной провинциальной семьи с Нового Эдема, на тридцать лет моложе будущего мужа. Но и тут судьба внесла свои смертельные коррективы: через полгода после бракосочетания Ингвар, наследник империи, погиб при загадочных обстоятельствах. По официальной версии при посадке его личной яхты на Иллирию отказали маневровые двигатели, яхта рухнула и загорелась. Комиссия, проводившая расследование, признала катастрофу несчастным случаем. Техника подвела. С техникой это бывает.

От второй жены Ингвар детьми обзавестись не успел, и наследником великого и ужасного Альфреда Рифеншталя стал его второй сын Торстен. Вдова Ингвара Памела через год вышла замуж за Бартоломеуса ван дер Велле, дальнего родственника погибшего супруга. И скоро на свет появился Александр.

Несмотря на то, что согласно всем семейным реестрам и брачным контрактам Александр считался сыном одного из многочисленных кузенов, его поселили вместе с матерью в доме всемогущего деда. Отец был отослан в филиал банка на Лиду.

С самого начала воспитанию и образованию Александра уделялось немало времени. Его отправили в закрытую частную школу, которую он окончил с блестящими результатами, затем в не менее престижный финансовый университет. Он и там не подвел своих покровителей. Временами он задумывался над тем, почему патриарх семьи Рифеншталь проявляет о нем такую заботу, ведь он всего лишь малозначимый троюродный племянник, тогда как у Альфреда есть внуки — дети Торстена. За что же он, сын вдовы Ингвара, удостоен такой чести?

Ответ он получил в день своего выпуска из университета. Его призвали на разговор в святая святых — кабинет великого человека. Альфред Рифеншталь, крепкий, суровый восьмидесятипятилетний старик, сидел в высоком кресле, напоминающем трон. Так же в кабинете, к своему удивлению, Александр увидел мать. Она примостилась на стуле в углу. Присутствовал старый адвокат Рифеншталей — Рем Аддисон.

Александр был уверен, что его вызвали к троюродному деду, чтобы он поблагодарил за участие в его судьбе, за подаренную ему возможность получить блестящее образование и… он уже открыл было рот, чтобы начать говорить, когда старик в кресле жестом приказал ему приблизиться. Александр, внутренне холодея, приблизился. Старик долго на него смотрел. Будто сверял с каким-то таинственным, только ему видимым образцом. Александр с тревогой ждал. Наконец старик произнес:

— Я не разочарован. Ты сделала все правильно, Памела.

Александр перевел взгляд на мать. Что происходит?

— Ты сын Ингвара, — тихо произнесла она.

Что? Он сын Ингвара? Как такое возможно? Тот же умер за два года до его рождения! Его отец Бартоломеус ван дер Велле. Старик будто услышал его мысли.

— Бедняга Бартоломеус бесплоден. Какие-то генетические нарушения. Я потому и выбрал его в мужья твоей матери. Мой сын Ингвар был моей надеждой, моим вторым «я». И погиб так нелепо. Я не мог допустить, чтобы мой прямой наследник сгинул бесследно. Торстен тоже мой сын, но он расточителен и безрассуден. К тому же в полном подчинении у своей жены Кристины. Она из Морганов, а они спят и видят, как бы прибрать к рукам наши активы. Торстен получит свою долю, когда придет время, но главой семьи будет не он.

— Но… — начал было Александр.

Он все еще не понимал. И старик пояснил.

— После гибели жены и детей Ингвар был очень плох. И я настоял, чтобы он сохранил свой генетический материал.

Александр начал понимать. Он снова взглянул на мать. Она кивнула.

— Мои яйцеклетки были оплодотворены искусственно. Было три эмбриона. Один выжил. Ты.

У Александра закружилась голова. Он — сын Ингвара? Сын мертвеца? Но дурнота быстро развеялась, он взял себя в руки. Старик по-прежнему наблюдал.

— Что я должен делать? — спросил Александр.

Альфред одобрительно улыбнулся.

— То же, что и раньше. Работай. Набирайся опыта. Когда-нибудь ты займешь мое место. И молчи. Если хочешь жить.

Это Александр хорошо понимал. Никто ничего не должен знать. Он по-прежнему сын Бартоломеуса ван дер Велле, дальний родственник, никакой угрозы для Торстена и его детей не представляет. Всего лишь один из многих.

С тех пор прошло почти десять лет. По меркам простых смертных он сделал блестящую карьеру. По меркам того мира, к которому он принадлежал по праву рождения, более чем скромную — вошел в правление крупного инвестиционного фонда. В действительности Александр осуществлял руководство фондом через доверенных лиц. Числился держателем акций нескольких банков и опять же через доверенных лиц проворачивал многомиллионные сделки. Имел репутацию игрока и плейбоя. Тщательно эту репутацию поддерживал и в то же время не подал ни единого веского довода уличить его в расточительстве или распутстве.

Он готовился. Готовился к своему восшествию. Дед старел. Торстен пил. Дети Торстена сорили деньгами. Александр ждал. Он ничем не выдавал своего нетерпения. Куда ему было торопиться? Он и так фактически правит империей от имени деда, а то, что никто не подозревает об их прямом родстве, ему только на руку. Он всего лишь троюродный внучатый племянник, дальний безобидный родственник.

Ему даже нравилось это ожидание, эта двойная жизнь, нравилось всех обманывать, нравилось играть в беззаботного светского льва. Существование в тени, под непритязательным именем ван дер Велле оставляло пространство для маневра, обеспечивало ту свободу решений и действий, которой он был бы лишен, если бы был признан сыном Ингвара. Нет, его дед все правильно рассчитал. Наследник в безопасности. Он не умрет от передозировки снотворного и не сгинет в «червоточине» по вине сбойнувшего искина. Он будет жить и ждать своего часа.

Вероятно, так бы все и случилось, если бы не эта безумная идея с киборгом…

Когда Альфреду перевалило за 90, он вдруг осознал свою смертность. Его тело, несмотря на все достижения современной медицины, на пересадку органов, на омолаживающие процедуры стволовыми клетками, ветшало и дряхлело. Природа неумолимо разрушала некогда собранный и отлаженный ею механизм. Старик неожиданно уверовал в технологии «DEX-company», в их разработки по улучшению человека, в систему регенерации, которой эта корпорация оснащала своих киборгов. Александр подозревал, что старик задумывается и о бессмертии. Что неудивительно. Люди, вознесенные на вершину власти, уверовав в избранность, не в силах признать свою конечность. Они давно отринули родство с человечеством и перешли в иное качество — божественность. Они не хотели умирать!

Александр знал, что в закрытой клинике уже проводятся опыты по пересадке мозга. Согласно научным канонам, отрицающим душу и внетелесное существование, мозг и есть сама личность, орган, генерирующий сознание. Александр был материалистом, но в то, что мозг и есть сам человек, он почему-то не верил. И в успех операции по пересадке тоже не верил. Нет, возможность того, что мозг приживется в теле клона и даже возьмет на себя кое-то простейшие функции, он допускал, но чтобы полноценная, исходная личность, с эмоциями и воспоминаниями… Нет, не может быть. Да и следовавшие одна за другой неудачи это подтверждали. Он был уверен, что дед в конце концов смирится и откажется от безумной идеи, но тут всплыла информация об этом разумном киборге…

Информация пришла от некого доктора Бергманна, нейрохирурга. Якобы один из самых талантливых нейрокибернетиков «DEX-company» вырастил клона из генетического материала умершего, а так же воспроизвел личность этого умершего, то есть, сделал то, над чем лет двести бились кибернетики, биоинженеры и программисты — закачал воспоминания на носитель. Большинство специалистов, работающих в научных центрах Рифеншталей, восприняли эту информацию скептически. Чтобы перенести личность на новый носитель, необходимо создать цифровую копию той самой исходной личности, а тот нейрокибернетик, Гибульский, ничем подобным не занимался. Он занимался разработкой «шестой» модели, добиваясь более продуктивного взаимодействия мозга и процессора, но оцифровка сознания в число его научных целей не входила. Его работа интересна скорее подготовкой клона, идеального сосуда для старой личности. Нет необходимости идти на такой риск, как пересадка мозга, рискуя получить на выходе недееспособный овощ. Половина пути к бессмертию почти пройдена. Остается решить проблему оцифровки.

Гибульский и на этом пути уже сделал несколько шагов. Согласно тем обрывкам информации, которые удалось добыть в отделе секретных разработок «DEX-company», нейрокибернетик смог частично внедрить клону воспоминания исходника. Правда, все это на зыбком экспериментальном уровне. Чтобы убедиться, что воспоминания прижились, что процессор перебросил их с нанокластеров в нейроны гиппокампа, сформировав таким образом область долгосрочной памяти, а киборг после конвертирования воспринял эти образы как свои, следует сравнить воспоминания исходника и копии. Но сделать это невозможно, потому что исходник, некий Мартин Каленберг, давно мертв. Есть только киборг, который, вполне вероятно, считает воспоминания человека своими собственными. Но проверить, создал ли Гибульский копию личности или нет, можно экспериментальным путем, заполучив этого самого киборга. И дед поручил этого киборга добыть.

Окольными путями, разумеется. Он поручил это Александру. Потому что никому больше не доверял. Нет, о конечной цели, бессмертии, речь не шла. Эта цель была недосягаемой, эфемерной. Вряд ли дед при самой слепой вере в собственное богоподобие дал себя убедить в том, что едва киборг будет пойман, как для великого Рифеншталя тут же изготовят копию с мозговым имплантом, куда зальют его личность, и он очнется в новом сильном, кибермодифицированном теле. Нет, Альфред слишком прагматичен и рационален. Он понимает, что понадобится время, лет десять, а может быть и двадцать, что для начала будет изучена возможность обретения человеком дополнительных кибервозможностей, таких как расширение информационного канала, усиление мозговой активности, увеличение объемов памяти. Конечно, современная медицина уже многое ему дала. Ему заменили суставы, стершиеся, деформированные позвонки, изношенные почки, помутневшую роговицу. Но полностью старение не остановили. Возможно, если он получит ту же систему регенерации, какая есть у киборгов, это продлит его жизнь, а затем… затем он подумает и о бессмертии. О статусе бога.

Но Александр услышал несколько другую историю. О возможности неплохо заработать, став единственным обладателями уникальных технологий. Не производство человекоподобных машин, а фабрика по улучшению людей. На фундаментальном уровне. Александр и это принял за чистую монету. Что ж, одно другому не мешает. Если не они, то на технологии наложат лапу Морганы. Или Уолтоны.

— Все нужно сделать чужими руками, — напутствовал Альфред. — Наши только деньги. А деньги, сам знаешь, не пахнут.

Что ж, чужими так чужими.

Александр тогда же, вернувшись к себе, выдернул из планшета вирт-досье на нынешнюю владелицу киборга Корделию Трастамара и погрузился в изучение ее биографии. Там же он нашел имя Камиллы Войчинской, сводной сестры, которую отец Карлос-Фредерик Трастамара, уличив жену в измене, лишил наследства.

«Вот и чужие руки», подумал Александр. Тем более что Камилла уже и без его подсказок пыталась устранить Корделию. Оставалось ей помочь.

С самой Корделией он уже встречался. И не один раз. В том мире, где они вращались, все друг друга знают. Их познакомили во время фуршета на Всегалактическом бизнес-форуме, состоявшемся на Новой Земле. Они обменялись взаимными приветствиями, любезными фразами и разошлись. И у него и у нее хватало нужных знакомств и уже подписанных контрактов, да и бизнес-интересы лежали в разных областях. Потом судьба свела их еще раз и так же мимолетно, на открытии престижного дома моды Карлы Брионелли. Корделия приняла участие только в официальной части мероприятия и сразу же уехала, как только официанты начали разносить шампанское. С Александром она поздоровалась небрежным кивком.

Было еще несколько подобных встреч. Кивки, вежливые фразы. Возглавляемый Александром фонд инвестировал в тяжелую промышленность, в геологоразведку и горно-добычу, в масштабное планетарное строительство. Холдинг «МедиаТраст» двигался по перпендикулярной орбите. У семейства Рифеншталей, разумеется, были интересы в области медиа, были подконтрольные голоканалы и шоу-проекты. Но с Корделией эти интересы не пересекались. Корделия вообще как-то умудрялась лавировать среди блуждающих айсбергов большого бизнеса, сохраняя баланс и нейтралитет. К тому же за ней стояла такая сила, как Геральдика, старая земная аристократия. Ссориться с ней резона не было даже у таких монстров, как Рифенштали.

А потом ее нейтралитет внезапно кончился. Эта самая держащаяся особняком дама вдруг взяла да и прихлопнула не какой-то там близкий к разорению концерн или дышащий на ладан банк, а такую корпорацию, как «DEX-company». Правда, тут ей помогли обстоятельства: держатель контрольного пакета Найджел Бозгурт очень вовремя погиб в удаленном секторе Галактики, да и скандал с разумными киборгами основательно подорвал репутацию. У фонда Александра был небольшой портфель акций, но он распорядился немедленно его продать. А Корделия все скупила.

С точки зрения прагматичного инвестора — настоящее безумие. Скупать такой токсичный актив. Все равно что притащить домой мешок с радиоактивными отходам, рассчитывая ими как-то воспользоваться. Тогда многие посмеивались. Вот же глупая женщина! Возомнила себя бизнесменом! Пока не стало известно, что Корделия заключила договор с Федерацией. И как все догадывались — договор взаимовыгодный. Ходили слухи, что Совет Федерации готов был выкупить у нее акции за баснословную сумму, но она не согласилась, а выторговала десять лет консервации и закон о разумных киборгах. Вот вам и глупая женщина! Правда, какова ее конечная цель, просчитать так и не удалось. И этот уникально разумный киборг, первый успешный гибрид человека и машины, в конце концов, ей достался.

С него-то все и началось.

Александр изучал Корделию издалека. Он не видел в ней противника и не хотел превращать во врага. Врагом она была для Камиллы, которая мечтала ее уничтожить. Александр не находил смысла в физическом устранении главы холдинга. Корделия, собственно, никому особо не мешала. Она и с Бозгурдом не затеяла бы войны, если бы у того хватило мозгов оставить ее в покое. Она давала ему шанс. Хотя, имея такое убийственное доказательство, как разумный киборг, могла бы Бозгурда уничтожить. Но тот был слишком самолюбив и тщеславен, слишком привык действовать своими пиратскими методами. Вот и поплатился. Нет, с Корделией так нельзя. На ее стороне будто сама судьба играет, и Бозгурд не единственный, кто сломал себе шею. Александр наводил справки. Два наркокартеля, уничтожившие друг друга, подорвавшиеся на собственных зарядах террористы. Корделия пережила крушение «Посейдона», оказалась в числе чудом выживших, и с тех пор будто заговоренная. Что это? Удача? Покровительство высших сил? Как убежденный материалист, Александр эту версию отвергал. Нет никаких высших сил. Бог, дьявол, судьба, ангелы, демоны — излюбленная отмазка неудачников. Но какая-то странность здесь все же была… И эта ее фраза: «Когда ты мертв, тебе все равно». Звучит жутковато.

Вот Камилла совсем другая. Хитрая, целеустремленная, жестокая, но… обыкновенная. Предсказуемая. Когда Александр с ней познакомился, он уже через четверть часа знал, чего от нее ждать и чего она хочет. Ни странностей, ни загадок. Камилла жаждет мести. Ее цель — триумфальное возвращение на Геральдику, право на земли и привилегии Трастамара. Камиллой легко управлять. И кто сказал, что мужчина никогда не поймет женщину? Да нечего там понимать. Все до ломоты зубов просто — власть и чувство превосходства.

Камилла из очень хорошей семьи, из самой высшей аристократии. Если бы не подпорченная репутация матери, княгини Гонзага-Мышковской, Александр бы на ней женился. Жена, идеально соответствующая тому миру, где он с таким комфортом и ловкостью существует, жена для первых страниц и хайповых публикаций, жена для светских раутов и гламурного дайджеста. Жена-отмычка, пропуск в общество избранных, генетический козырь. Пособница, но вместе с тем и потенциальный враг. Камилла будет играть на его стороне до тех пор, пока ей это выгодно, пока он будет идти к сияющей вершине и вести ее за собой, но сразу же предаст, едва лишь он споткнется или остановится.

Если уж всерьез рассматривать вариант женитьбы, то Александр предпочел бы Корделию… Но этот брак вряд ли будет одобрен кланом Рифеншталей. Корделия незаконнорожденная, а для консервативной, даже патриархальной семьи это неприемлемо, какую бы потенциальную выгоду не представляла супруга. К тому же Корделия старше него на десять лет, ей почти сорок три, что также совершенно неприемлемо… Она слишком… слишком самостоятельная. Слишком дерзкая. Непокорная. Для нее не существует авторитетов. Она не боится. Не опускает глаз. Ей бы следовало делать это хотя бы ради приличий. Вот жена Торстена Элис тоже из могущественной семьи, и характер у нее, и нрав, и гордыня. Но глаза опускает. Соблюдает правила. Прикидывается. А Корделия делать этого не будет даже ради спасения жизни. Невозможный характер.

Почему она до сих пор не вышла замуж? Ее супруг погиб пятнадцать лет назад, и за все это время папарацци, журналисты, светские хроникеры, просто любопытные так и не уличили ее даже в легком флирте, не говоря уже о чем-то более значительном. Неужели хранит верность? В наша-то время… Глупо. Тогда почему? Два-три года одиночества молодой, интересной женщины он бы еще понял. Трагедия, потрясение, скорбь. Но время лечит. Тем более что Корделия вовсе не затворница, она ведет очень активный образ жизни, вокруг нее огромное количество незаурядных мужчин. И большинство сочли бы ее внимание даром небес. Но нет… Держится дружелюбно, приветливо, поддерживает деловые отношения, но близко к себе не подпускает.

Впрочем, Александр и это мог объяснить. Такой женщине непросто найти себе пару. Есть два варианта: либо выбрать финансово зависимого мужчину и взять его в мужья, повязав брачным контрактом, либо заключить союз с равным себе по статусу и капиталу. То и другое предсказуемо закончится плачевно. Разводом, скандалом или даже убийством. Бывает, правда, что кто-то из супругов принимает правила игры. Бывает, что жена подчиняется. Бывает, что и грозный поначалу супруг становится тихим домашним животным. Но Корделия не из таких. Ей не подходят оба варианта. Ей нужен мужчина — соратник, мужчина — единомышленник. И прежде всего, друг, а уж потом все остальное. Но вероятность найти такого друга в мире соперничества и тщеславия меньше процента. Вот потому она и одинока. Ей так проще. Хотя нет, уже не одинока. У нее же теперь есть… киборг. Уникальный разумный киборг. Беззаветно ей преданный.

В то, что Корделия держит его в качестве секс-игрушки, Александр не верил. Это не соответствовало ее психопрофилю, шло в разрез с ее принципами. Противоречило самой истории обретения киборга.

Подробности стали известны от этого профессионального душегуба — Скуратова. Он служил у Волкова-Бозгурда в контрразведке, когда тот еще только начинал карьеру пирата. Под началом Скуратова был тот самый отдел «очистки», занимавшийся отловом сорванных киборгов, в который со всей Галактики собрали отъявленных головорезов. Благодаря играм спецслужб этому хищнику удалось уйти безнаказанным после разоблачения босса. По кое-каким просочившимся сведениям именно он стрелял по флайеру Корделии Трастамара, когда она летела на переговоры в Совет Федерации. После покушения ему вновь дали уйти и даже снабдили новыми документами. Вероятно, чтобы держать в резерве, как запрещенное оружие. Вот оружие и понадобилось. Информацию о Скуратове и его местонахождении Александру слил один из полицейских чинов, давно живущий на подкормке Рифеншталей. Таких «спящих» агентов в федеральных структурах у семьи было немало.

Скуратов поведал в подробностях всю историю — от создания до похищения. Это был главный секрет корпорации — улучшенная версия человека, создание суперсолдата и супершпиона. Гибульский и не догадывался, работая на заброшенной станции у Бетельгейзе, что за ним пристально наблюдают, что его смелый проект с самого начала под кураторством Бозгурдом. Потом, когда все раскрылось, ведущий нейрокибернетик пытался бунтовать, даже грозил разоблачением. Его утихомирили отработанным для такой публики способом, что Александр посчитал величайшей глупостью. Разумного киборга увезли в секретный исследовательский центр, а его так называемых «родителей» ликвидировали. За четыре года ученику Гибульского Грэгу Пирсону удалось проделать тот же путь, что и погибшему учителю, разгадать тайну полноценного симбиоза, и созданный Гибульским киборг стал не нужен.

Но прежде чем отправить изломанную куклу в утилизатор, Бозгурд решил использовать его еще раз — в качестве приманки. Решил привлечь в союзники или подельники Корделию. Что именно подвигло бывшего пирата на такой шаг, сказать трудно. Скуратов предположил, что его бывший босс просто сошел с ума. Пошел по пути всех знаменитых и внезапно разбогатевших пиратов — надумал стать благовоспитанным членом общества и посредством выгодного брака приобщиться к элите. Идиот! Придумал этот финт с разумным киборгом. Чтобы якобы заинтересовать Корделию, сыграть на ее тщеславии и материнском инстинкте. Вовлечь в секретнейший проект. Вел себя как дворовый хулиган, пожелавший впечатлить несговорчивую девчонку. И Корделия будто бы впечатлилась. Прилетела на Новую Верону, посмотрела на киборга и пообещала подумать, а потом… Потом улетела, даже не попрощавшись. И Бозгурд и Скуратов довольно долго считали, что киборг утилизирован. Он же был на последнем издыхании. Бозгурд лично отдал приказ. А затем выяснилось, что исчез Лобин, нейрохирург, работавший на корпорацию… И Скуратов учинил расследование.

Александр одного понять не мог: зачем Корделии понадобился этот киборг? пусть и разумный, но подыхающий, искалеченный. Неужели она уже тогда замыслила эту операцию по захвату «DEX-company»? Все рассчитала, а взятка хирургу была предварительным капиталовложением? Очень рискованная спекуляция, без малейших гарантий, но ведь сработала! Корделия не только заполучила «DEX-company», но и отступные от Федерации. Двойной куш!

Но если все так, если это был план, то она, эта незаконнорожденная с Геральдики, гений бизнеса! Даже сверхгений. Операция блестящая, бесподобная. Какая-то даже мистическая. Удивительная сверхъестественная прозорливость. Увидела полумертвого киборга и сразу просчитала все возможности. Браво! И как тонко все разыграла. Виртуозно. Сама и шага не сделала. Тянула паузу, как хорошая актриса. Затаилась. Любой другой на ее месте (да что далеко ходить? Он бы сам так поступил), заполучив такой убийственный компромат, превратил бы «DEX-company» в дойную корову, в неисчерпаемую сокровищницу, потребовал бы взять его в долю. А она — нет! Дождалась, чтобы они сами на рожон полезли.

Но как она могла предвидеть гибель Бозгурда? И эту его безумную речь, которую записали оказавшиеся там чудом свидетели? Не подстроила же она эту катастрофу в удаленном секторе! Или подстроила? Честное слово, от этой женщины всего можно ожидать. И почему она до сих пор не воспользовалась технологиями «DEX-company»? Почему остановила производство? С такими ресурсами она может удвоить, даже утроить свой капитал. Может сама начать выпуск этих сверхлюдей. Или заняться продажей сверхспособностей и, возможно, бессмертия. Почему Корделия ничего этого не делает? Занимается какими-то глупостями — спонсирует дочь Гибульского с этим ее ОЗРК. Добилась для своего разумного киборга гражданства Федерации и сделала его резидентом Геральдики. Может быть, все же правда что про них говорят? Или это еще один тонкий, гениальный план? Чьи акции она скупит на этот раз?

Александр припарковал взятый напрокат флайер перед небольшим, утопающим в зелени пансионом, вошел в вестибюль и зарегистрировался под именем Алекса Рутгерта. Поднялся в комнату и вышел на балкон. Вдохнул свежий, чуть пряный воздух. В полумиле от пансиона в лучах солнца Асцеллы, схожей по характеристикам с земным светилом звезды J1149 MACS, сияла поверхность озера. Где-то на берегу этого озера находилась частная клиника известного генетика Джозефа Гриффита.

Александр принял душ, переоделся в спортивный костюм, спросил у робоконсьержа, где он может поужинать, и отправился на свою ежедневную пробежку по набережной.

Корделия подошла к самому краю, сбросила туфли и села, одну ногу поджав под себя, а другую, пяткой вниз, будто намеренно и неосторожно кого-то поддразнивая, свесила над мерцающей бездной.

Ей и в самом деле почудилось, что в ее голую, беззащитную ступню ткнулась чья-то аморфная, рыхлая морда, ощупала бесформенными губами, тронула влажным языком и с молчаливым равнодушием отвернулась. В действительности никакой морды, безглазой, живущей из всех пяти чувств только осязанием, там не водилось. Это был густой, теплый, зеленовато-синий туман, клубящийся над Бирюзовым озером. Само озеро, лежавшее на несколько футов ниже, было как забытое в незапамятные времена гигантское зеркало; как огромный, на размах вселенной, кусок полужидкого стекла; как неудачная заготовка стеклодува, не рассчитавшего густоты красителя и плотность выпекаемой массы; как гигантский щит инопланетного Персея, отразивший некогда лик Медузы и навеки брошенный здесь, под сине-зеленой удушливой вуалью, чтобы лик этот, однажды ужаснул, проявившись, никто бы больше не увидел.

Туман клубился, двигался, редел, расползался в некие узнаваемые мозгом ассоциации, потом снова обретал комковатое единство, дыбился и опадал, как живое, дышащее в тысячу трахей и легких существо, равнодушно дремлющее, неизлечимо голодное и тайно разумное.

Корделия взяла подобранный на аллее с тем же родственным бирюзовым проблеском камешек и бросила его вниз. На мгновение ей представилось, что туман под ее повлажневшей пяткой сожмется, спружинит и швырнет ей камешек обратно. Но ничего подобного не случилось. Камешек беспрепятственно провалился, и долей секунды позже она услышала всплеск. Поверхность озера ее обманула. Никакое это не текучее, стекловидное образование, не потерянное зеркало и не выкованный в кузнице Гефеста артефакт. А всего лишь вода, прозаический тандем водорода с кислородом, заполучивший бирюзовый оттенок от местных микроорганизмов. Совершенно, кстати, безобидных.

Корделия бросила второй камешек.

На Асцелле ей делать больше нечего. Единственный выпавший ей шанс она уже использовала. Сыграет ли ее ставка или крупье сгребет с игрального стола ее фишки, она не знала. Колесо еще вращалось, она была игроком, поставившим на красное, и запущенный по кругу шарик еще мог перескочить в желаемую ячейку. Теперь шансы 50 на 50, но ставка последняя. Не потому что она все проиграла, а потому что требуемые ей фишки потрачены. Других нет. Есть иной расцветки, иного номинала. Есть более дорогие, более дешевые. Но нет тех, которые нужны именно ей. Даже та, последняя, на которую она поставила весь капитал, сохранилась и нашлась каким-то чудом. Конечно, она могла прибегнуть к варианту читерства. Обыграть природное казино через современные технологии. Но любая попытка воспользоваться хакерским приемом для взлома судьбы всегда чревата последствиями. Возможно, ей в будущем придется воспользоваться программой взлома, но не сейчас. Она еще не проиграла.

Корделия могла бы улететь с Асцеллы первым же пассажирским рейсом, но Вадим настоял, чтобы она оставалась в клинике Гриффита. Потому что Бирюзовая долина, будучи своеобразной VIP-зоной, хорошо охраняется. Публика там известная и состоятельная, местные власти дорожат своим имиджем и доходами от оздоровительного туризма. И проявляют неусыпную бдительность. По мнению Вадима, Корделии лучше оставаться там и дожидаться «Подругу смерти», тем более что ее присутствие на Новой Москве и даже на «Сагане» новых сведений не добавит.

У инцидента нет трагических последствий. Пусть местонахождение Мартина на данный момент неизвестно, достаточно того, что в этом «неизвестно» он находится с друзьями. Мартин на борту «Космического мозгоеда», а это наилучший исход, какой только можно пожелать. Мартин нигде не был бы в большей безопасности, чем на борту армейского транспортника, а потому причин для волнений и вмешательства у Корделии не было. И повода нестись на первом попавшемся межзвездном челноке на Новую Москву у нее тоже нет.

Расследование идет своим чередом. Вадим работает в тесном контакте со следственной бригадой. Его участие одобрено без проволочек межпланетным консорциумом, так как доля вложений в строительство квантового радиотелескопа от «МедиаТраста» достигает 30%, и кто, как не руководство холдинга, кровно заинтересовано в идентификации и поимке преступников. А Корделии… Корделии остается думать и ждать. Ждать и думать.

Ждать, как известно, один из самых мучительных видов деятельности. Тогда надо думать. У нее это всегда неплохо получалось — анализировать, исследовать, рассуждать. Выводить условие задачи и находить к ней решение. Это полезно и помогает скоротать время. Как лечебная гимнастика.

Корделия следила за меняющим свою форму, иллюзорно живым и подвижным, почти логично обоснованно дрейфующим туманным сгустком нежного сине-зеленого оттенка.

Итак, что мы имеем? Мы имеем попытку похищения Мартина. Попытку давно ожидаемую и предполагаемую. В конце концов, кто-то должен был на это решиться, уж слишком лакомый кусочек. Единственный в своем роде, уникальный, сверхценный. И не сидит, запертый в бункере, а вполне себе свободно перемещается… Глаза мозолит. Грех не попробовать.

Продать, конечно, будет проблематично, к скупщику краденого такой улов не принесешь. Следовательно, только выкуп. Нет необходимости множить сущности. Самое простое решение — самое верное: не искать безумного покупателя, а вернуть за вознаграждение хозяйке, как сбежавшего породистого щенка. И хозяйка заплатит, потому что она безумней любого другого покупателя. Учитывая, сколько эта хозяйка в него вложила. Беспроигрышный вариант. Если акт передачи денег завершится удачно. Но в наше время не обязательно пользоваться наличными, деньги переводятся на анонимный счет где-нибудь на Шоарре.

Похитители так бы и поступили. А затем переслали бы координаты астероида или заброшенной станции или автономного челнока, где находился бы похищенный или… не переслали. Для похитителей оставлять разумного киборга в живых, если он их видел — пусть мимолетно, пусть в гелевых масках — очень рискованно. Кибернетический разум восстановит их внешность по самой незначительной детали, по форме черепа, по овалу лица. А уж если он внесет в базу данных их голоса…

Следовательно, у похитителей есть два варианта: либо держать киборга в гибернации, либо… убить. Чаще всего именно это и происходит, жертвы похищений редко возвращаются домой. А если чудо и случается, то не по доброй воле преступников, соблюдающих условия сделки, а благодаря оперативности полицейских или агентов спецслужб, на что рассчитывать так же особо не приходится. Возвращение похищенных — это скорее счастливое исключение, чем правило.

Она всегда знала, что Мартину грозит опасность. За ним всегда будут охотиться. Но как его уберечь? Посадить под замок? Сослать на Геральдику? Но это снова клетка, тюрьма. Пусть и более комфортабельная.

Мартин, правда, убеждал ее, что уединенная жизнь в их доме его нисколько не тяготит, а уж если она купит ему телескоп, то он и вовсе будет счастлив провести там всю жизнь, но она ему не верила. Несколько месяцев он несомненно проведет в поместье с пользой и радостью. Там еще много неизученных мест, диких лесных озер, пещер, оврагов, но очень скоро ему захочется перемен. Захочется новых впечатлений, новых дорог, новых приключений. Он освоится, повзрослеет, осознает живущую в нем силу, почувствует неутолимую жажду нового. И тогда его не удержишь.

Хотя ради нее, ради своей спасительницы, своей благодетельницы, он может и притвориться, что никакой жажды у него нет, что он всем доволен, а путешествовать по Галактике он может и с помощью головизора. На все расспросы будет отвечать полным недоумения взглядом, изображать придурковатую преданность и хлопать ресницами. А она будет делать вид, что верит и тайно терзаться угрызениями совести, оправдывая себя тем, что он сам так решил и силком его взаперти никто не держит.

Держит, еще как держит. Потому что благодарность — страшное бремя. Как и чувство вины. Потому что Мартин знает, что причинит ей боль, если захочет уйти; знает, что он первое живое существо, к которому она позволила себе привязаться, которое допустила в свою омертвевшую душу; знает, что покинуть ее это все равно, что снова оставить на погибающем «Посейдоне».

Как же все это сложно, запутанно. А может быть, все как раз наоборот? Может быть, все просто, и это она все усложняет? Может быть, то гипотетическое будущее, в котором она отводит себе роль препятствия, роль тормозящего фактора и навязчивого кредитора, требующего возврата по векселям, существует исключительно в ее воображении, а Мартин — ни сном, ни духом? Может быть, это она, оправдывая себя заботой о его будущем, на самом деле лишает его выбора? Не выступает ли она в данном случае вариацией Умной Эльзы из старой сказки, которая сидит в погребе с кувшином пива и плачет? Ее сватать пришли, а она уже вообразила, как ее ребенку на голову свалилась кирка. Вот и она, Корделия, ничем не лучше. Еще и сговор не состоялся, а она уже и пиво разлила и ребенка похоронила. И себя терзает и Мартина. И все за него решила. И время ему обозначила. И киркой по голове стукнула. Молодец, что тут скажешь? И это вместо того чтобы наслаждаться свалившемся на них обоих счастьем, извлекать нектар радости из каждой выпавшей им минуты взаимного согласия.

Она расписывала жизнь Мартина едва ли не на десятилетия вперед, рассказывала, как плодотворно он воспользуется этой самой своей «свободой». Мартин выслушал ее и, помолчав, спросил:

— А ты уверена, что у меня есть эти десятилетия?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что симбиоз мозга и процессора, помимо неоспоримых преимуществ и возможностей, имеет и обратный эффект.

Корделия похолодела.

— Мартин…

— Гибульский еще там, на станции, постоянно замерял ритмическую активность моего мозга. Ты же знаешь, что это значит? Частотные характеристики.

— Да, конечно, альфа, бета, дельта, тета.

— Есть еще гамма. Редко наблюдаемая у людей частота. Только при определенных психоэмоциональных состояниях, при глубоком сосредоточении, решении сложных задач, при необходимости усвоения больших объемов информации. Волновые колебания человеческого мозга обычно не превышают 40, редко достигают 100. У людей это кратковременные вспышки. Мгновения восторга и озарения. И потому скорее полезны, чем вредны.

— Ты хочешь сказать, что…

— Я хочу сказать, что амплитуда частотных колебаний моего мозга находится между 50 Гц и 150 Гц постоянно.

— Но почему?

— Это из-за процессора. Он вынуждает мозг работать на самых высоких частотах. Иначе случится разбалансировка. Процессор работает быстрее. Намного быстрее. Мозг, при всей своей сложности, за ним не успевает.

— А когда ты спишь?

— Частота падает до 50. До пробуждения.

— Но это же… это же значит, что твой мозг… Он так долго не выдержит!

— Да, есть такая вероятность. Но это… неточно. Нужны длительные наблюдения, эксперименты, контрольная группа, а их нет. Потому что я один такой. И каков мой запас прочности, неизвестно. Там, в исследовательском центре, делались предположения, что я при такой нагрузке протяну еще лет пять, а при эксплуатации более щадящей — семь или восемь. Они говорили, что больше, собственно, и не требуется. Что будущие заказчики киборгов моего типа все равно будут время от времени их менять. Как выразился один техник, будь у него деньги, он бы каждые три года менял жену. Избавлялся бы от изношенной и постаревшей и обзаводился бы новой. Молоденькой… Свежим телом. То есть, не своим телом, а…

— Я поняла, — тихо сказала Корделия. — Не объясняй.

Все правильно, все логично. Вещь устаревает, выходит из моды. Ее меняют на более новую, современную. Киборг — такая же вещь. Средняя продолжительность жизни DEX'а — 18 месяцев, Irien'a — 5 лет, Mary — 10. По Bond’ам статистики нет. Их выпускали слишком малыми партиями. Никто не озаботился установить естественную продолжительность жизни киборга. Зачем? Кому это интересно? Даже если эта продолжительность будет сравнима с человеческой.

Любая, даже самая совершенная система не свободна от энтропии. У киборгов никто и не пытался ее уменьшить. Они — расходный материал. Совершенные запчасти. Высочайший уровень энтропии. Интересно, сколько лет жизни отмерил Гибульский своему последнему «изделию»? А родителей он предупредил? Или знаменитый нейрокибернетик так увлекся доказательствами своей теории, что о таких мелочах даже не вспомнил?

Корделия примерно представляла технологический процесс выращивания заготовок и имплантации, но не стремилась знакомится с ним в подробностях. А тут ей вдруг все это представилось в красках. Мартин был, скорее всего, не первым, а единственно выжившим клоном молодого Каленберга. Сколько их было, тех, кто не выжил? Тех, едва сформировавшихся в репликаторе человеческих эмбрионов, чей мягкий и подвижный череп позволял произвести нейросварку с процессором? Пять? Шесть? Десять?

Гибульский экспериментировал. Стимулировал развитие мозга, наблюдал, а затем подселял кибернетического двойника. Пока, в конце концов, своего не добился. У бракованных киборгов пробуждение сознания стало результатом случайности. Случайности ли? Возможно, Гибульский на это и рассчитывал. Это было продолжением эксперимента. Заложить в новый тип процессора опцию стимуляции органического носителя. Оставить канал проводимости и посмотреть.

И смотрел, изучал, собирал данные, чтобы затем воспользоваться ими при изготовлении идеальной «игрушки». И то, что человеческий мозг будет подвергаться невероятным нагрузкам, тоже им предусмотрено. А как же иначе? Органический мозг со всеми его миллиардами нейронов, синапсами, дендритами конструкция довольно громоздкая и медлительная несмотря на то, что реакции возбуждения и торможения длятся от силы 1-2 миллисекунды. В скорости обработки информации мозг значительно проигрывает процессору, частота которого измеряется тысячами мегагерц, тогда как мозг на пике активности дает не более 150 Гц. Этот дисбаланс не может не иметь последствий.

Мозг — все равно что марафонец, пытающийся угнаться за гравискутером. И бежать этому марафонцу приходится без отдыха. Не снижая темпа, час за часом, день за днем, сгорая в бесконечной гонке. Гибульский, конечно, предусмотрел переходник, который сглаживает эту разницу скоростей, иначе мозг сгорит за несколько суток. Этот переходник как буферная зона, как преобразователь и предохранитель. Но и самый лучший предохранитель когда-нибудь разрушается.

Именно эта бесконечная гонка марафонца с несокрушимым процессором происходит прямо сейчас в голове Мартина. Корделия осторожно, будто могла ненароком нарушить это хрупкое равновесие, обхватила его голову руками. Мартин сразу что-то почувствовал.

— У меня ничего не болит, — быстро сказал он.

Она не ответила.

После того разговора Корделия тайком, приняв все меры предосторожности, звонила Кире, чтобы узнать, что думают по поводу гамма-ритма работающие в ОЗК киберспециалисты. Кира не подтвердила, но и не опровергла слова Мартина о возможном выгорании мозга. Она произнесла те же слова:

— Есть вероятность, но нет данных, потому что никто этим вопросом серьезно не занимался. Достаточно было указать гарантийный срок.

О том, что произойдет, если мозг Мартина не выдержит разницы частот, Корделия старалась не думать. Мартина-человека больше не будет. Останется Мартин-киборг, правильный, послушный киборг, кукла с мертвыми глазами. Это даже хуже, чем смерть. Видеть его, знать, что он несколько минут назад был здесь, живой, доверчивый, любознательный, диковатый, порывистый, и вдруг — его нет. Есть только бесчувственная оболочка, механическая копия. А вместо улыбки — устрашающая пародия.

»…Во мне ты видишь отблески костра, Что тлеть на смертном ложе обречен

Средь пепла своей юности — вчера Чем вскормлен был, тем ныне пожран он…» *

Корделия потрясла головой, чтобы отогнать видение. Да что ж она снова его хоронит! Еще ничего не случилось. Есть только непросчитанная вероятность. Да вся ее жизнь — одна сплошная непросчитанная вероятность. Чего ей бояться? Судьба в очередной раз подтвердила ей свое дружеское расположение. Мартин в безопасности. Скоро все разрешится, и он вернется домой. Он обязательно вернется домой!

Корделия снова посмотрела на мерцающий туман. Становится прохладно. Ей лучше вернуться. Она подтянула беспечно погруженную в туман ногу и собралась было подняться, когда услышала шаги. Кто-то шел вдоль набережной в ее сторону. Она настороженно покосилась, но не испугалась. Набережная была излюбленным местом пробежек для проживающих в долине псевдоспортсменов.

— Вам помочь? — произнес приятный мужской голос.

Корделия подняла голову. К ней склонился, протягивая руку, мужчина лет тридцати. Его голос показался ей знакомым. Что, собственно, неудивительно.

— Помогите, — согласилась она и без смущения оперлась на протянутую руку.

Выпрямившись, она взглянула на любезного помощника пристальней.

— Да, мы знакомы, — произнес он в ответ на незаданный вопрос. — Всегалактический бизнес-форум на Альтаире. Открытие дома высокой моды Карлы Брионелли.

Корделия кивнула. У нее была хорошая память на лица.

— Если не ошибаюсь, Александр… Александр ван дер Велле?

Он шутливо поклонился.

— К вашим услугам. Заметил вас еще днем, но сразу подойти не решился.

— В тумане действовать сподручней?

Он засмеялся.

— Но вы же знаете нас, финансистов.

— Увы…

Жест, каким профессор Гриффит поправил очки, выдавал несвойственное ему волнение.

Этот оптический прибор, некогда предназначенный для коррекции зрения, давно утратил свое прямое назначение и приобрел статус стильного аксессуара. В данном случае очки, две линзы и оправа с дужками, выполняли для профессора роль коммуникационного устройства, позволяющего, не прибегая к отвлекающим маневрам, видеть на вмонтированном дисплее всю запрашиваемую информацию. Стоило профессору произнести имя, как вся история болезни, последние назначения, результаты анализов, осложнения, произведенные манипуляции тут же появлялись перед глазами. Линзы со стороны пациента оставались прозрачными, и осведомленность генетика выглядела настоящим чудом. Своей неожиданной врачебной прозорливостью, точностью изрекаемых данных, детальным анамнезом Гриффит в тот момент напоминал просветленного знахаря древности, который чудесным, дарованным ему свыше образом считывал информацию с пациента. И производил неизгладимое впечатление на экзальтированных дам, попавших к нему на прием впервые. Почему-то экстрасенсорная диагностика, несмотря на основательно подмоченную еще пару сотен лет назад репутацию, вызывала больше доверия, чем показания самых точных приборов.

Корделия без труда объясняла этот феномен. Человек, в каком бы веке он не жил, всегда жаждет чуда, и чуда необъяснимого, неуловимого осциллографом или амперметром. Жаждут чего-то иного, мистического, загадочного, а не бегущих в вирт-окне танцующих кривых. Человек ищет сложности в собственном устройстве. С одной стороны, со всем пылом ярого материалиста доказывает физическую предсказуемость вселенной, ее безусловное подчинение законам сохранения энергии и термодинамики, отрицая нематериальные проявления и помещая такое понятие как душа в реестр презираемых анахронизмов, а с другой стороны, занимается поисками частицы Бога, ищет закономерности в мировом хаосе и объясняет эти закономерности вмешательством вселенского разума. И в себе тоже ищет нематериального двойника, психоэмоциональную энергетическую копию, которая, когда физическая оболочка распадется, будет избавлена от разложения. Утешает себя теорией волнового бессмертия.

Тело умрет, а энергетический слепок личности, астральный или ментальный, отправится в некое информационное хранилище, где будет пребывать вечно. И тот, кто видит или предполагает наличие такого двойника, обретает в глазах страждущих особые преференции. «Он видит мое истинное «я», мою нетленную суть» — убеждаются такие страждущие и проникаются к врачу особым доверием. В их глазах он становится полноправным представителем высших сил, их проводником и даже их воплощением. Они не перестают в это верить даже тогда, когда фокус с дисплеем в линзе со временем раскрывается. Немного мистики не помешает.

Корделия и себя ловила на том, что приписывает профессору Гриффиту определенные сверхспособности и даже возводит его в ранг пусть мелкого, узко специализированного, но божества, наделяя несуществующими полномочиями. Будто ожидаемый ею результат зависит исключительно от его воли, а не от объективных обстоятельств и множества внешних факторов; будто, если он захочет, то чудо свершится…

Нет, не свершится. Она уже видела это по его лицу. Он протер и без того сияющие линзы, водрузил свои волшебные стекла на переносицу, затем снова снял. Корделия не выдержала.

— Да говорите же, профессор. Не нужно жалеть собаку и отрезать ей хвост по кусочку.

— Мне действительно нечем вас порадовать, — наконец выдавил он.

Взгляд у него был какой-то… затравленный. Виноватый. Профессор, человек в общем-то достаточно прямой, открытый, бесстрашный, старательно отводил глаза.

«Что это с ним?» удивилась Корделия. «Чего он боится? Разочаровать? Так уже. Опасается, что расторгну контракт? Так в его условиях гарантии не обговаривались. Какие тут могут быть гарантии?»

— Последний анализ крови показал, что…

— Что ничего не получилось, — быстро договорила за него Корделия.

И удивилась, как спокойно, даже деловито, прозвучал ее голос. Как будто сорвалась незначительная сделка. Стороны не сошлись в сроках. Бывает. Не в первый раз. Ей уже приходилось проигрывать, приходилось терпеть убытки, приходилось выплачивать неустойку и даже влезать в долги. Ничего из ряда вон выходящего. Просто бизнес.

— Вы же понимаете… — Гриффит неожиданно решил оправдаться, — шансов было немного. Не было предварительной подготовки, надлежащей консервации. Материал не предназначался для длительного хранения.

— Да я все понимаю, профессор, — все так же спокойно ответила Корделия. — Я ни на что особо и не рассчитывала. Один шанс из тысячи.

Она слезла со смотрового стола и сунула ноги в свои мягкие спортивные туфли. Натянула поверх футболки пуловер. На улице было прохладно. Руки у нее не дрожали. Напротив, ей стало легче. Она избавлена от мучительной неизвестности, от терзающей, грызущей надежды, которая не окрыляла, а скорее лишала подвижности и тянула вниз. Теперь она свободна. Путы спали. Она проиграла, но может двигаться дальше.

— Вы не беспокойтесь, — сказала она Гриффиту, — я все оплачу. И вашу работу и свое пребывание в клинике.

— Только пребывание, — неожиданно сказал генетик и снова отвел взгляд. — Этот эксперимент с самого начала был моей личной инициативой. Вы ни о чем таком меня не просили. Я сам… предложил. И сам потерпел поражение.

Корделия пожала плечами.

— Как скажете, профессор. Пребывание, так пребывание.

Корделия покинула здание клиники. Прошла несколько шагов. У нее слегка кружилась голова. Поискала глазами скамейку. Какая-то странная, пьянящая легкость. Вероятно, последствия стресса. Она до последнего надеялась.

Все-таки надежда очень изматывает, тянет до последнего жилы, вонзает иглы уже в полумертвое тело и вынуждает чувствовать. Нет, надежда не друг. Это заблуждение, которым люди изначально отравлены. Надежда — тайный мучитель, который с тонким инквизиторским расчетом подбрасывает своей жертве крохи жизненной силы, вынуждая ее до последнего трепыхаться. Надежда — это нежный палач с ласковыми руками, который вовремя пережимает перебитые вены, чтобы жертва не истекла кровью, чтобы продержалась еще, день или два, чтобы оставалась в сознании, чтобы верила, чтобы мечтала, чтобы строила планы, чтобы своими мечтами создавала будущее, которого нет. Надежда — это плотоядный червь, до последнего живущий в умирающем теле. Этот червь питается эманацией жизни, вкушает эту жизнь, лакомится ею, наслаждается ее содроганиями. Он даже впрыскивает своей жертве своеобразное обезболивающее, чтобы страдание не мутило разум.

Корделия тоже надеялась. До последнего. Лелеяла эту надежду, пестовала, согревала. Вместо того чтобы отчаяться, провалиться на дно, протрезветь и уже трезвой, прозрачной, ободранной до сухого рассудка, искать другой выход, она чего-то ждала. А выход всегда есть. Он может быть не так удобен и эстетичен, как тот, что предполагался в начале, но все же примитивно действующий, вроде топора, которым вырубают дверь, если терпят неудачу в подборе ключа. Ключ подобрать не удалось. Остался топор. Тяжелый, неудобный, но эффективный. Ей бы поискать это древнее, разбойничье орудие пораньше, а не маяться с отмычками. Ну что ж, еще не поздно. А если поздно? Выход тоже найдется. Выход есть всегда. И выбор.

Корделия переоделась у себя в комнате и отправилась на набережную. Снова странная легкость. У нее ничего нет, но в то же время она свободна. Ни долгов, ни обязательств. Чистый лист. До блеска отполированная школьная доска, на которой она выведет условие задачи.

Начало — это хорошо. Это очень хорошо. Это первый шаг, первое движение, первый порыв. Не имеет значения, сколько ступеней вверх ей придется преодолеть. Главное, что они есть, эти ступени. Она рассчитывала подняться на лифте, быстро, с комфортом, но — увы! — лифт сломался, даже не начав движение. Но вокруг лифтовой шахты вьется спиралью темная, с неровными, сбитыми ступенями лестница. У этой лестницы скорей всего даже нет перил. Если она споткнется, то ей придется упираться руками в склизкую, в непристойных граффити, стену, чтобы не скатиться вниз. Временами придется двигаться на ощупь, становиться на четвереньки и даже ползти. Но это опять же неважно. Потому что лестница все равно ведет вверх, к цели. А цель у нее одна — счастье и покой Мартина.

На этот раз Корделия не стала снимать кроссовки и садиться на самый край. Озеро пребывало в стадии обнаженности, туман рассеялся, это происходило достаточно регулярно, в определенное время суток: воздух нагревался на пару градусов выше, чем это было обговорено в контракте между летучими одноклеточными и атмосферой, и нежные простейшие, оберегая вакуоли, предпочитали отсиживаться в воде, напитываясь и насыщаясь влагой, а не парить в перегретом воздухе. Это жаркое послеполуденное время Корделия тоже предпочла бы переждать в тени. Она села на гравискамейку, которую при желании можно было обратить в дрейфующий гравиплот, и задумалась. До прибытия «Подруги смерти» еще двое суток. Ей необходимо что-то придумать.

Она не сомневалась, что в ближайшие полчаса он появится. Прошло двадцать три минуты. Он появился. Корделия мысленно усмехнулась. Она успела бросить взгляд на часы.

Александр ван дер Велле с той самой якобы случайной встречи в тумане то и дело попадался ей на глаза. Делал он это изящно, без единой улики преднамеренности, без назойливости и видимого расчета. Он мелькал где-то на периферии событий, со скользящей светской непринужденностью. И будь на месте Корделии человек менее искушенный, то непременно поверил бы в хаотичность его маневров. Но Корделия давно утратила счастливую веру в совпадения, в этот прикуп судьбы, который та услужливо подсовывает игроку.

Случайностей не бывает. А если встречи ищет такой персонаж, как глава инвестиционного фонда Рифеншталей, человек с болезненно обостренным честолюбием, с непомерными амбициями, то приписывать его внезапно вспыхнувший интерес своим длинным ресницам и тонкой талии было бы верхом наивности. Корделия поверила бы в это лет эдак двадцать назад, да еще при наличии модельной внешности, но в данном случае оба условия не работают. Ей уже за сорок, и внешность у нее самая заурядная.

Нет, выглядит она, конечно, неплохо. Подтянутая, спортивная. И дело тут не в достижениях современной косметологии, а скорее в том аскетичном образе жизни, который она ведет, а в последнее время еще и в постигшем ее счастье. Правда, «счастье» гоняет ее до седьмого пота в спортзале, но это идет только на пользу: в теле Корделии нет ни грамма лишнего веса, она действительно многому научилась и многое приобрела благодаря тренировкам с Мартином. К ней вернулась некогда утраченная гибкость, тело подтянулось, обрело выносливость. Она двигалась быстрее, сноровистей, экономней; научилась уклоняться и блокировать удары. Тело у нее ловкое, спортивное, но отнюдь не модельно-привлекательное. Если ее и поместят на первую страницу и на разворот вирт-журнала, то не за физические данные, а за количество нулей на банковском счете.

В то, что интерес для этого хищника представляет ее холдинг, она не верила. Слишком ничтожная добыча для тех, кто скупает целые планеты, не их профиль и не их масштаб. Тем более что акции холдинга есть на рынке, они довольно успешно торгуются, медленно идут в рост, иногда теряют два-три пункта, если кто-то из трейдеров решится на спекуляцию, но быстро возвращаются к прежним позициям.

Если бы тому же Александру нужны были акции, то его фонд начал бы экспансию, создавая панику. Но ничего подобного не происходит. Никаких биржевых потрясений. Тогда что же их интересует? Неужели контрольный пакет «DEX-company»? Но приобретать его сейчас — настоящее безумие. Это не акции, это цистерна радиоактивных отходов. Даже если Корделия их продаст, то актив сразу станет убыточным. Акции «DEX-company» токсичны, и останутся таковыми еще лет пять. Или даже больше.

Корделия со своей стороны сделает все, чтобы консервация затянулась, и по истечение десяти лет, которые она выторговала, корпорация уже не подлежала бы восстановлению. Но кто-то из бизнес-аналитиков Рифеншталей мог подкинуть идею на недалекое будущее, на потенциал, которым по-прежнему обладает дремлющая корпорация. Киборги — это выгодно и очень эффективно. Это целая Галактика заинтересованных покупателей, бездонный невольничий рынок. И кто-то непременно пожелает этот рынок подмять.

Александр появился на набережной в компании двух женщин. Одна, крепкая, пожилая, в униформе одной из частных клиник. Вторая — хрупкая блондинка, явно пациентка. Первая слегка придерживала и направляла дорогое, многофункциональное гравикресло, в котором, откинув голову, сидела вторая. Александр шел рядом с креслом и о чем-то говорил с блондинкой. Затем пациентка со своей сиделкой свернули с набережной в боковую аллею, а джентльмен направился к Корделии.

У нее еще была возможность уйти. Александр находился в шагах пятидесяти, не меньше, ее внезапный уход не выглядел бы как демонстративная грубость. Она еще могла притвориться, что не узнала его. Но Корделия была не из тех, кто отступает. Ей всегда была необходима ясность. Пусть выдаст себя, пусть откроет тайну своих намерений. К тому же ей скучно.

Александр приблизился и отвесил шутливый поклон.

— Мы опять с вами встретились, — произнес он почти радостно.

— И опять-таки случайно, — ответила Корделия, подпустив в свой голос сарказма.

Александр понимающе улыбнулся и сел рядом.

— А случайность — это непознанная закономерность, — сказал он уже серьезно. — Вы с этим согласны?

— Более чем. Любое событие в этом мире, малое или большое, является одновременно следствием событий предшествующих, часто нам неведомых, и причиной для событий последующих, которые так же по большей части будут от нас сокрыты.

— Неужели так сложно?

— Увы. Сама хотела бы оспорить.

— Какова же причина, приведшая меня сегодня к вам, помимо прозаической скуки?

— Требуется, чтобы я угадала?

— А почему бы нет? Затем я попробую угадать ваши. Например, почему вы здесь, на этой планете, в этой долине и в этой клинике.

Корделия внимательно его оглядела. Он определенно что-то знает.

— Хорошо, — согласилась она. — Есть несколько вариантов. Начну в самого безобидного, на котором мы можем остановиться во избежание потрясений. Для начала — официальный повод. Вы приехали сюда, как и большинство здесь проживающих, с целью внести кое-какие коррективы в свою телесную организацию. Я слышала, что вы повредили колено во время игры в поло. Возможно, вы прибыли сюда за новым мениском.

Александр чуть склонил голову на бок.

— Да, — согласился он, — официальный повод моего пребывания на Асцелле именно таков. Мне в самом деле назначили кое-какие процедуры.

Он несколько раз согнул и выпрямил правую ногу, будто желая подтвердить действенность этих процедур.

— Но эта ваша догадка случайность нашей встречи не отменяет.

— Я же сказала, что начну с самой безобидной. Непознанных причин я еще не касалась.

— А они есть?

— Несомненно. Вероятно, есть даже такие, о которых мы оба не догадываемся.

— Но догадаемся?

— Когда-нибудь. Сейчас мы их не видим, потому что они слишком далеко либо слишком близко.

— Лицом к лицу лица не увидать?

— Точно. Требуется сменить временную локацию.

— Хорошо. Тогда поговорим о тех, которые видим. Ну или думаем, что видим.

— Под предлогом физиопроцедур вы приехали увидеться со мной.

— Зачем так сложно? Я бы мог увидеться с вами и на Новой Москве.

— Я пока только предполагаю. Но на Новой Москве о нашей встрече стало бы немедленно известно, а вам желательно сохранить встречу в тайне. Подозреваю, что вы прибыли сюда, чтоб сделать мне деловое предложение. Вы намерены либо что-то купить либо… продать.

Александр хмыкнул.

— Слишком туманное утверждение. Под это намерение «купить или продать» можно подвести все, что угодно. Даже… признание в любви.

На этот раз хмыкнула Корделия.

— Тоже вариант. Но таким кружным путем для достижения цели вы не пойдете. Долго, сложно, громоздко и никаких гарантий. Даже если сработает.

— Признание?

— Оно. Только в чем признаваться? Надеюсь, у вас хватит ума не распространяться о внезапно вспыхнувших чувствах?

Александр засмеялся.

— Хватит. Не буду распространяться.

— Спасибо. Тогда рассказывайте. Что вам нужно? Вам же что-то от меня нужно?

— Да вот раздумываю, не сделать ли вам предложение.

— Деловое?

— Практически. Выходите за меня замуж.

— Что? Так сразу?

— Мы же деловые люди.

Корделия вздохнула.

— «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен». Еще один…

— А кто первый?

— Некий Найджел Бозгурд. Тоже предлагал объединить капиталы и покорить вселенную.

— Я категорически от него отличаюсь.

— Это чем же?

— Во-первых, я не беглый пират.

— Ну это как посмотреть, — пробормотала Корделия.

— Во-вторых, я молод.

— Даже слишком. Вы не забыли, ван дер Велле, что я старше вас на десять лет? Что на это скажут ваши почтенные родственники?

— Ну и что, что старше? Мы же акцентируем внимание на деловом аспекте, а не на романтическом. Многие выдающиеся люди женились на женщинах старше себя. Например, Наполеон.

— Да вы никак в императоры метите.

— А почему бы нет? Неужели не сгожусь?

— Вполне.

— Так пойдете?

— Куда?

— Замуж.

— Без конфетно-букетной стадии? И не подумаю.

— Так за чем дело стало? Тут на набережной есть кафе. По вечерам живая музыка и танцы. Как вы на это смотрите?

— А мои непроявленные причины угадывать не будем?

Александр улыбнулся.

— Зачем? Должна же быть у женщины тайна.

Корделия вновь оглядела своего собеседника. Хорошо сложен. Воспитан. Молод. Бесспорно умен. В меру честен. Прямолинеен. Здоровый и сильный хищник. Так и она не травоядная. Он видит в ней средство, орудие, и намерен этим орудием воспользоваться для достижения цели. Так и у нее есть цель. И он для нее такое же орудие.

Ей нравится эта игра — в открытую, без притворства. Правда, какова его конечная цель, она пока не знает. В том «деловом» предложении, которое он ей неожиданно (хотя вряд ли неожиданно) сделал, присутствует доля правды.

Кто он, этот ван дер Велле? Какой-то семиюродный племянник. Трон императора ему не светит. У Альфреда есть прямые наследники — сын Торстен и внуки. А жена Торстена из Морганов. Еще один великий дом, претендующий на первородство.

Участь множества кузенов и племянников довольна незавидна — всегда оставаться где-то в тени, на вторых и третьих ролях. Состоять в приживалках. А тут неплохой вариант: Александр женится на последней Трастамара и попадает в избранное общество — в старую земную аристократию. И там у него снова появляется шанс — шанс стать «императором». А если не императором, то регентом, крупным землевладельцем…

Но Корделия — не последняя Трастамара, есть другие, законнорожденные. Отец, правда, после скандального развода изгнал семью с Геральдики, но шанс у них есть… Почему бы этому плейбою не попробовать с кем-то из них? Зачем ему она, Корделия? Впрочем, неважно, через два дня ее здесь не будет.

Уже в сумерках Корделия вышла из своего коттеджа. На ней было вечернее платье, на шее светилось знаменитое колье Изабеллы Кастильской. То самое, в одно из звеньев которого Лена Кирсанова, навигатор «Подруги смерти», подсадила центаврианскую флешку. Корделия зачем-то прихватила эту драгоценность с собой.

В сейфе на яхте хранилась запись разговора с Ржавым Волком и ее визита в подземную лабораторию на Новой Вероне. В этой инфокапсуле застыла в цифровом безвременье ее первая встреча с Мартином. Корделия иногда касалась инфокристалла пальцами, будто пыталась изменить своим теплом плененное, законсервированное прошлое, то холодное, стерильное пространство, залитое синеватым светом. Как будто пыталась проникнуть сквозь прозрачную стену и согреть, успокоить уже там, чтобы он сразу понял, сразу ее узнал. «Это я, Мартин, я здесь, я пришла». Она не уйдет. Не оставит его там. Ни на минуту, ни на секунду.

Все давно кончилось. Мартин, здоровый, отъевшийся, беззаботный, носился на гравискутере вокруг их дома на Геральдике, а она все вспоминала, как он стоял там, приложив окровавленную руку к несокрушимой преграде, и смотрел ей вслед. Без надежды. Без упрека. Без ненависти. И этот взгляд ей не искупить никогда.

Но колье Изабеллы вызывало у нее иные ассоциации. Это был своеобразный ключ к формуле судьбы. Когда она его надела в прошлый раз, случилось нечто значительное. Если она снова его наденет, то судьба непременно сделает разворот. Только вот куда?

Александр ждал ее у выхода. Корделия вспомнила Ржавого Волка: тот точно так же встретил ее в вестибюле отеля. И с ней тогда был Ордынцев. А здесь, на Асцелле, она одна.

В кафе действительно играла живая музыка. Сначала чинный струнный квартет, две скрипки, альт и виолончель. А чуть позже, когда гости выпили вина и голоса зазвучали развязней, на подиуме появился джаз-банд и саксофонист. Александр пригласил ее танцевать. Они двигались на удивление слаженно, будто и в самом деле давно изучили телесные ритмы друг друга. Александр виртуозно плел нить разговора, был безупречно остроумен. Корделия тихо улыбалась. Действительно, плейбой… Краем глаза она снова заметила блондинку в гравикресле. На этот раз ее сопровождал мужчина в униформе, больше напоминающий боксера, а не медбрата. Александр тоже их заметил и чуть заметно кивнул.

— Мы летели вместе чартерным рейсом, — объяснил он Корделии. — Кажется, у этой дамы что-то с ногами. Поражение суставов. Ходить может, но недолго.

— Тогда неудивительно, почему она так на нас смотрит. На нас, танцующих.

— Правда? Что-то я не заметил.

Корделия чуть пожала плечами, как бы говоря «вы, мужчины, вообще мало что замечаете». Они вернулись к столику, выпили по бокалу вина. Старое вино, еще с Земли. Подали горячее: индостарское крлоо. У Корделии не было аппетита, но она все же вооружилась вилкой. Снова поймала взгляд блондинки в гравикресле. Да что ей надо?

— Может быть, уйдем отсюда? — Александр деликатно коснулся ее руки. — В моем пансионе подают чудесный кофе.

* * *

Корделия проснулась до рассвета. Осторожно высвободилась из-под руки Александра и встала. Он не проснулся. Нет, кофе она дожидаться не будет. Оделась и бесшумно выскользнула за дверь.

От пансиона до ее коттеджа примерно четверть часа пешком. Корделия шла быстро, не оглядываясь. Она приняла решение: ждать «Подругу смерти» она не будет. Закажет билет на первый же пассажирский рейс и отправится яхте навстречу. Ей тут больше нечего делать.

Шагов за сто до коттеджа она снова увидела блондинку в гравикресле. Одна, без сопровождающего, и в такое время… И, кажется, нуждается в помощи. Внизу на дорожке что-то белело и блондинка безуспешно пыталась это поднять. Корделия приблизилась.

— Вам помочь? — спросила она участливо.

Женщина взглянула на нее как-то странно. Пронзительно. Но взгляд тут же слезливо затуманился.

— Да, помогите, — тихо проговорила она. — Я уронили цифровой ключ и не могу войти.

«Войти? Куда? В мой коттедж?» успела подумать Корделия.

Она наклонилась, чтобы поднять пластиковую карточку со штрихкодом, как вдруг почувствовала укол в шею. Почти безболезненный. Комариный. И снова успела подумать:

«Разве на Асцелле водятся комары?»

И провалилась.

Он смотрел на голоснимки с ревнивым, болезненным любопытством.

Он уже видел его, этот снимок, мельком, в забытой папке с нейтрально-буквенным обозначением, брошенной в корневой директорий, в дальний угловой кластер. Пароля на папке не было. Мартин в первые дни на Геральдике, с прямолинейной своей логикой, задался правомерным вопросом: «Почему без пароля?» Все же объяснимо, логично. Если папка содержит личную или секретную информацию, если эта информация опасна или представляет собой коммерческую ценность, то она защищается паролем, чтобы влезший на сервер хакер или настырный киборг не смог бы его взломать. По крайней мере, с первой попытки.

Но пароля не было. За привычным желтым значком, воспроизводящим форму древнего файла, в котором информацию хранили на примитивном, бумажном носителе, скрывалось несколько снимков. Человек, ХУ-объект, предполагаемый возраст — 25 стандартных лет, светлые волосы, голубые глаза. Человеческий ребенок, так же ХУ-модификации, возраст — предположительно 5 лет. На двух голоснимках мужчина и мальчик вместе. Мужчина держит мальчика на руках. Оба улыбаются. При беглом сравнительном анализе угадывается внешнее сходство. Отец и сын. Никаких пояснительных записей Мартин не нашел. Пояснения дала «Жанет», намекнув любопытному киборгу, что «читать чужие письма неприлично».

— Но это же не письма, — возразил Мартин. — Текстовой информации файлы не содержат. И пароля нет.

— Все равно, — настаивала «Жанет», — это очень личное. Закрой и не трогай.

Значение этих голоснимков, хранимых в корневом каталоге, Мартин понял гораздо позже. Когда больше узнал о своей хозяйке. Понял и причину отсутствия пароля. Он действительно был не нужен. Потому что на старые могилы пароли не ставят.

Корделия хранила эти голоснимки, как когда-то на Земле, в доцифровую эпоху, матери и вдовы хранили в самых дальних и темных шкафах любимые игрушки умерших детей. Эти шкафы не запирались на ключ, не защищались ни задвижкой, ни предохранителем, но никогда и не открывались. Потому что открыть этот шкаф, выдвинуть нижний ящик, извлечь жестяную или картонную коробку с рисунками и деревянной лошадкой означало заново вскрыть маленькую могилку. Вывернуть, разворошить, разбередить старые раны, снять с них многослойную корку и заставить кровоточить.

Сведения о гибели «Посейдона» он нашел сам, в сети, информации было достаточно. Довольно подробные отчеты, предоставленные комиссией, проводившей следствие. Пассажирский лайнер погиб в результате столкновения с блуждающим астероидом.

Обычно все небесные тела движутся по строго определенным орбитам, это только кажется, что во вселенной царит неуправляемый, неподвластный правилам и законам хаос и каждый вырванный из планетарного тела камень летит, куда ему вздумается. Ничего подобного. И звезды, и кометы, и астероиды движутся в строгом векторе гравитационной направляющей, подчиняясь фундаментальным законам, если только… Если только не происходит незапланированное смещение, столкновение, выброс, извержение или человеческое вмешательство. Неудачный выстрел из новой импульсной пушки, взрыв отклонившейся от цели ракеты, вышедший из строя, поврежденный спутник — и вот уже астероид сходит с орбиты и несется по непредсказуемой траектории. Эта версия и блуждала в сети. «Посейдон» погиб в результате допущенного военными разгильдяйства. Но доказательств не нашли: либо умело скрыли либо не пожелали обнаружить, и следствие подтвердило версию о блуждающем астероиде. Несчастный случай. Зерно хаоса в кристаллической решетке порядка.

Космос полон таких зерен. Корабли гибнут при прохождении «червоточины», гибнут при посадке, гибнут при отказе маршевых двигателей, гибнут при столкновении с пиратами, гибнут… много еще по каким причинам. А разве когда-то было по-другому? Еще в дополетную, докосмическую эпоху, когда ареал обитания человеческой расы ограничивался одной планетой, люди вот так же гибли, отправляясь через океан, гонимые алчностью и жаждой приключений. У них были примитивные средства передвижения на воздушной тяге, которые несли в себе гораздо большую вероятность гибели, чем современные корабли.

Мартин изучал земную историю, штудировал труды историков, где подробно, с чертежами и расчетами, описывались эти парусные средства и летательные аппараты. Изучал и удивлялся. Как людям, используя такую несовершенную, даже примитивную технику, удавалось совершаться какие-то открытия, пересекать водные пространства и даже выходить в стратосферу? Причиной гибели транспортного средства мог послужить сильный порыв ветра, подгнившее дерево, сорвавшийся в море утес, прибрежная отмель или даже неосторожная птица. Все это — факторы случайности, неподвластные человеку силы природы. Винить тут некого. Вот и «Посейдон» когда-то стал жертвой природного вмешательства. Из вселенского механизма выпала отслужившая свой срок шестеренка и ударила в корпус пассажирского лайнера. Несчастный случай.

Корделия выжила тоже случайно — задержалась на верхней, гостевой палубе. Ей требовалось всего полчаса, чтобы внести коррективы в свой доклад, который она везла на Асцеллу. Полчаса… Тридцать минут. Почти сопоставимо с тем временным люфтом, который судьба отмерила Мартину. 46 минут до полного отключения...

Со временем Мартин понял, почему Корделия никогда не говорила о прошлом и не заглядывала в забытую папку. Нет, она о них не забыла, не отреклась, не вычеркнула и не стерла. Она чувствовала себя виноватой. Потому что она жива, а их… нет.

Она тоже должна была умереть. Тоже должна была уйти с ними. Спуститься из салона на пассажирскую палубу и погибнуть в той же каюте, задохнуться, когда астероид вспорол брюхо лайнера, как некогда айсберг вспорол корпус «Титаника». Но она не спустилась. Научный доклад, бесполезный, никчемный, посвященный каким-то инопланетным фонемам, оказался для нее важнее тех, кого она любила. Она оставила их умирать там, внизу, а сама… сама легко и свободно дышала в невредимом салоне. Нет, она и об этом с Мартином не откровенничала. Лишь однажды обронила странную фразу:

— Я живу не свою жизнь.

Задать вопрос, что это значит, Мартин не решился. Он внес эту фразу в список, составленный из таких вот непонятных фраз и явлений, над которыми следовало подумать, и через какое-то время, когда кое-что начал понимать в психологии людей, понял, какой смысл она укрыла за этими словами. Она считала, что ее жизнь оплачена смертями мужа и сына, что они погибли… ради нее. Она будто внесла аванс, заплатила двумя смертями. Кому? Вот этого Мартин не понял. Люди иногда оперировали такими абстрактными понятиями, как судьба, рок, Промысел, предназначение, Абсолют, Бог, Высший разум, которые никакому анализу и никаким расчетам не поддавались. Мартин и не пытался понять. Он до сих пор с трудом принимал то объяснение, которое она однажды, когда они столкнулись в очередном конфликте, дала на вопрос о причинах ее вмешательства на Новой Вероне.

— Если бы я ушла, а затем улетела с Новой Вероны, оставила бы тебя там, за той прозрачной стеной, моя жизнь превратилась бы в ад.

Почему? Что бы это изменило? Какое воздействие оказало бы это ее решение на дальнейшую жизнь? Люди с легкостью отправляют киборгов на смерть, сдают полуживых на утилизацию, тяжелораненым приказывают умереть. И так они поступают не только с киборгами. Они и своих собратьев без колебаний лишают жизни. Грабят, убивают, обманывают, продают в рабство. И живут дальше. Почему же она так странно реагирует? Почему выбрала именно его? Не произрастает ли это ее привязанность, ее безрассудство из давней трагедии на «Посейдоне»? Может быть, она до сих пор верит, что могла бы их спасти, если бы действовала решительней, если бы двигалась быстрее, если бы не отступила и не поддалась слабости? А потом увидела его, Мартина, почти погибающего, и вспомнила себя на палубе «Посейдона»? Вот сейчас она уйдет и оставит его умирать точно так же, как оставила умирать их? И он, Мартин, станет еще одним взносом за непрошеную жизнь?

Все эти годы она тащила на себе этот груз — груз вины. Тащила, волокла, дергала, толкала. Эта вина была как срубленное дерево, которое топорщило высохшие сучья и цеплялось за каждую неровность. А тащить этот ствол приходилось без помощи механизмов, голыми руками, с трудом переставляя ноги, падая и поднимаясь. И помочь ей в этом никто не мог. Она должна была тащить этот древесный труп сама. Потому что это была ссуда, выданная ей в течении тех 30 минут в салоне, которую она бессознательно приняла — ссуда на жизнь.

Она пыталась вернуть нежеланный дар неизвестному благотворителю, но благотворитель принимать свой дар отказывался. Тогда ей ничего не оставалось, как искать средство облегчить свою ношу, срезать с древесного ствола несколько сучьев, сделать тропу более утоптанной или обрести попутчика. Вот она это средство и нашла.

Мартин не раз задавался вопросом, кто он для нее, чем он мог так ее заинтересовать, он — плод научного тщеславия. Нет, он уже давно в ней не сомневался. Он для нее не слуга, не раб, не игрушка. Он для нее какая-то еще неназванная категория.

— А мы… кто? — спросил он однажды, когда она объясняла причины любопытствующих взглядов.

— Мы с тобой симбионты, — ответила она.

Симбионты — существа, выживающие только во взаимодействии друг с другом. Они могут, разумеется, выжить и по одиночке, как выживает в более или менее развитом обществе однорукий или одноногий калека, но иначе как жалким такое существование не назовешь, если у этого калеки нет средств на бионический протез. Правда, отождествить Корделию с недееспособным калекой довольно трудно. А вот жизнь Мартина в исследовательском центре под это определение вполне подпадает. Так что же он для нее?

Мартин смотрел на изображение мужчины и мальчика. Может быть, она видит в нем своего повзрослевшего сына? Сейчас он был бы в том же физиологическом возрасте. И его тоже звали Мартин… Как и та женщина, называвшая себя его матерью. В действительности никакой матерью она ему не была, она была матерью его исходника — Мартина Каленберга, погибшего на Хроносе, а он, киборг, всего лишь копия. А если для Корделии он тоже копия? Эрзац? Замена? Суррогат?

— Глупый, глупый бегемотик…

Голос прозвучал так ясно, что Мартин вскочил и завертел головой. Это память. Аудиофайл. Он хранил множество их разговоров. Он бы их все сохранил, если бы хватило памяти. Но время от времени кластеры приходилось чистить, и он тогда мучился нелегким выбором. Ему все было дорого. Все бесценно. Он хотел бы все пересматривать с самого начала, проживать, проговаривать, прослеживать. У людей такой возможности нет, а у него есть. Им приходится прибегать к своей ненадежной, неустойчивой органической памяти. А он может прочувствовать, проанализировать, уловить прежде упущенный нюанс, открыть второй, третий, четвертый уровень смысла. Корделия говорила, что каждый поступок, каждое слово всегда многослойны, многовариантны, за каждым — бездна символов и подтекстов. Вот ему и нравилось их разгадывать, распутывать, добираться до сердцевины.

— Маленький и глупый.

Что же там кроется? Там, за дюжиной маскировочных обличий, масок, перерождений? Любовь… Там в источнике, за шифрами и уловками, за оттенками и штрихами, любовь…

«Запрос на передачу данных».

«Запрос одобрен. Идет обмен данными. Что-то случилось?»

«Да»

«Корделия?»

«Да»

Уточнить он не решился. Только подумал. Спросил мысленно. У самого у себя. У своего сердца — человеческого. «Жива?» Но в доступный для передачи формат эта мысль не конвертировалась. И Дэн его не услышал.

Он должен идти. Переступить порог, пройти по коридору и войти в пультогостиную. Как уже было однажды. «Мозгоеды» ждали, окружив капитанское кресло. А над капитанским пультом мерцал виртуальный прямоугольник. Так же будет и в этот раз. Этот прямоугольник, неосязаемый, полупрозрачный, с размытыми границами уже висит там, мертвенно, угнетающе фосфоресцируя. Оттенок этого свечения очень напоминает тот, стерильный, отраженный белыми лабораторными стенами. В этом обрывке света, в переплетении спектральных нитей, в безумстве играющих частиц, бессмертных и неделимых, сейчас заключена его жизнь, его едва обозначившееся будущее. Это будущее сейчас такое же, неосязаемое, с размытыми границами, неустойчивое, трепещущее в потоке лишь до первого касания, легкого давления на сенсорное препятствие. Едва человеческая рука тронет этот сенсор, своим природным жаром изменив конфигурацию, как призрачный парящий прямоугольник погаснет, частицы света осыплются в цифровое хранилище и обратятся в квантовый пепел. Вот и его жизнь, его будущее, свернется и погаснет, застынет скоплением байтов на потерянном инфокристалле.

«Иду»

Мартин вышел из каюты. Прислушался. Тихие голоса в пультогостиной. Да, все именно так, как он и ожидал. Капитан в своем кресле, окружившие его «мозгоеды» и парящий прямоугольник. Лица у всех разные. У Дэна и Ланса — непроницаемые. У Теда — мрачное, у Полины — несчастное и даже какое-то виноватое, у доктора — задумчивое, у Михалыча — борода искрит от ярости, а капитан… Капитан полон суровой решимости.

Но на этот раз изображения нет. Есть текстовое сообщение. Мартин мог бы прочесть его с порога, но медлил, отстранял момент определенности.

— Вы меня звали, Станислав Федотович?

Капитан откашлялся. Все приняли эту игру в замедление, в растяжку и торможение времени. Все неуловимо, скрываясь от самих себя, уперлись руками, ногами, мыслями и чувствами в ползущую ленту времени, в невидимую стрелку на вселенском циферблате, готовую уже перепрыгнуть с одного деления на другое, чтобы протянуть настоящее, еще подвластное корректуре, полное спасительной вариабельности, надежд, иллюзий и заблуждений, и задержать наступающее будущее с его снайперски неумолимым ответом.

Тед выдернул какое-то вирт-окно и уперся в него взглядом. Полина вздохнула и поискала глазами Котьку. Вениамин Игнатьевич потянул из кармана диагност.

— Они снова связались с нами через Стива Хантера, — сказал Станислав Федотович.

Отпущенное ему время истекло. Мартин приблизился, чтобы прочитать сообщение. Он сфокусировал взгляд только в самый последний момент, когда до капитанского терминала оставалось полшага. Он еще на что-то надеялся, еще тянул время. Он смазал, рассредоточил действительность, наведя искусственную близорукость. Если бы он мог позволить себе этот глазной недуг, эту спасительную неопределенность еще на час, на два или на все оставшееся ему время… Но эта малодушная уловка ему не поможет. Ему придется смотреть, придется исцелиться.

Всего несколько слов.

Водораздел. Разлом. Подкравшаяся сингулярность.

«Орбитальная станция «Эксплорер» в системе Беллатрикс. Хозяйка в обмен на киборга. Киборг должен быть один. В противном случае сделка не состоится».

Мартин поочередно взглянул на каждого из «мозгоедов», будто коснулся протянутых в молчаливой поддержке рук, и уже спокойный, собранный, обратился к капитану:

— Отвезите меня на эту станцию, пожалуйста.

Стивен Буковски вошел в один из скоростных лифтов бизнес-центра «Imperial» и нажал кнопку 104-го этажа. Сверкающая, полупрозрачная капсула скользнула вверх по черному монолиту башни и, достигнув указанного уровня, выпустила свою кратковременную добычу. Стивен шагнул из кабины в мягко фосфоресцирующий холл и в нерешительности остановился.

На этом этаже располагалось около сотни мелких и крупных офисов — представительств планетарных фирм, межпланетных банков, концернов, акционерных обществ и менее значимых, а то и откровенно мутных организаций, таких, которые на Земле некогда именовались «Рога и копыта». Деятельность этих организаций не поддавалась определению. Вот в одной из таких невразумительных контор Стивену и была назначена встреча. Какой-то «Business Internal Consulting». Официальным поводом явиться сюда был договор на покупку подержанной оргтехники. Или продажу?

Стивен поискал глазами, где бы присесть. Ему необходимо было перевести дух и собраться с мыслями. Хотя система кондиционирования в здании функционировала безупречно, он чувствовал, как на лбу у него выступил пот.

К счастью, в том же фосфоресцирующем холле обнаружилось несколько расставленных в продуманном дизайнерском беспорядке кресел. Пошатываясь, он приблизился и сел. Его мутило. Сердце колотилось. Глянул на серебристый дисплей комма, где высветились данные по его текущему физическому состоянию. Давление подскочило. Пульс зашкаливает. Дыхание поверхностное, учащенное. Стивен несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Затем извлек из блистера капсулу с успокоительным и сунул в рот. Снова подышал. Лекарство подействовало, частота сердечных сокращений снизилась до нормы.

Вляпался на старости лет! Вот идиот!

Отдышавшись, помассировал активную точку на внутренней стороне предплечья, как советовал психотерапевт. Дурнота отступила, дыхание выровнялось. Да чего он испугался? Будто он шпион, идущий на встречу с резидентом. Он не шпион. И никаких таких особо секретных сведений при нем нет. Это всего лишь мало что значащая личная информация. Возможно, эта информация имеет привкус скандальности. Возможно, даже дает повод для сплетен. Но без пагубных последствий. Это точно. В этом он уверен.

Глава медиахолдинга не пожелала предавать огласке свой визит в частную клинику на Асцелле. Что тут такого? Обычное дело. Так поступает большинство селебритиз. Напускают таинственности, изображают бегство, придают любому походу к терапевту или урологу оттенок трагизма. Правда, очень скоро некоторую огласку все же допускают, и допускают вполне осознанно, что не мешает им впоследствии громогласно возмущаться, негодовать и проклинать назойливых журналистов.

Старый как мир пиар-ход для подзабытых знаменитостей. Но Корделия никогда не нуждалась в пиар-манипуляциях, для нее «звездность» была скорее отягчающим, чем желанным аксессуаром. «Нет» в ее исполнении всегда означало «нет», без шанса на двоякое толкование, и журналистская братия хорошо это знала. Парочка однажды ослушавшихся была публично, но законно выпорота, что остальным послужило уроком. Но почему бы кому-то, алчному до риска и денег, не повторить сей печальный опыт?

Стивен утешал себя этой версией, взбадривал, уговаривал. Нашлись все-таки безумцы, нашлись! А кому еще могли понадобиться сведения о передвижениях главы холдинга? Спецслужбам? Так у них свои возможности, они не нуждаются в содействии какого-то редактора. Террористы? Похитители? Нет, об этом Стивен даже не хотел думать. К тому же до Стивена доходили слухи, что Корделия приняла меры на случай похищения. Что это за меры и действенные ли они, он не знал, но то, что они есть, он не сомневался. Да и вряд ли найдутся желающие! А если найдутся?

Лоб Стивена снова покрылся холодным потом. Глупости, кто же на такое решится? Это все затеяли журналисты. Или конкуренты. Да, скорей всего, конкуренты, владельцы других голоканалов. Те, кому не дают покоя рейтинги «GalaxieZwei». И больше ничего. Они просто хотят знать, не затевает ли Корделия еще одной прибыльной комбинации. Она же это умеет, у нее талант. Сначала все выглядит настоящим безумием, провалом, катастрофой, как это было с «DEX-company», а потом все как-то выравнивается, стабилизируется и — вуаля! — приносит многомиллионную прибыль.

Корделию не раз спрашивали, каков он, этот ее рецепт удачливости, на что она помимо своей фразы о мертвеце, которому все равно, отвечала древней, грубоватой пословицей:

— Аллах дает человеку штаны, когда у него уже нет задницы.

Чем ставило спрашивающего в тупик. Ибо пояснений не предусматривалось.

Некоторые пытались ей подражать, действовали с тем же безрассудством, рисковали, пускались в авантюры и… проигрывали.

Может быть, вся эта таинственность с клиникой — на самом деле пролог к очередному прибыльному безрассудству? Может быть, Стивен вовсе не предает свою работодательницу, а напротив — помогает? Действует как неведомый катализатор событий? И то, что его ждет за дверью офиса, вовсе не плата за предательство, а вполне заслуженная награда? Ему остается только войти туда и взять. Простое, понятное действие. И ребенок справится. Но он не ребенок, он взрослый мужчина. Смелей, смелей. Скоро все кончится.

Он еще несколько раз глубоко вдохнул, поднялся и зашагал по длинному коридору мимо череды матовых пластиковых дверей.

Приблизившись, он снова замер. Еще не поздно уйти. Впрочем, поздно.

Осторожно постучал. Затравленно оглянулся. Мимо прошла высокая девушка с каким-то незнакомым логотипом на лацкане элегантного пиджака.

— Это Стивен.

— Войдите, — ответили из-за двери.

С некоторых пор он стал ненавидеть свое имя, а ведь когда-то гордился им, особенно производными, и постыдно млел, когда Стелла хрипло, слегка придушенно, произносила: «Стиви, малыш…»

Матовая дверь бесшумно ушла в пазы, пропуская Стивена в небольшой, но светлый и явно недешевый офис. За столом ломаного, ассиметричного дизайна — тот самый человек, который пил с ним кофе в «Верлене». Кажется, его имя Рудольф.

— Рад тебя видеть, Стивен. Выпьешь что-нибудь? Кофе? Коньяк? Виски? Водка?

— Я сюда не за этим пришел.

Немедленно в памяти редактора всплыли схожие сцены из шпионских сериалов и старых, земных детективов, где точно такой же завербованный, часто против своей воли, путем шантажа, агент приходил на встречу с резидентом. Это мог быть какой-нибудь пойманный на компромате молодой ученый, жаждущий признания, проигравшийся в казино посольский работник, пожелавший лишних денег, полицейский, пристреливший подозреваемого, или торговавший государственными секретами чиновник. Все они именно так и говорили: «Я сюда не за этим пришел…» Говорили хрипло, глядя исподлобья, с ненавистью в голосе, с клокочущей жаждой реванша. Стивену тоже очень хотелось клокотать подавленной ненавистью, звучать солидно и угрожающе, но у него плохо получалось. Голос срывался.

— Зачем так нервничать, Стиви? — Редактора передернуло. — Успокойся. Никто тебя здесь не поймает. Да и не нужен ты никому.

— Я сделал то, что вы просили, я хочу свои деньги.

— Конечно.

Рудольф понимающе улыбнулся и тут же извлек из футляра пластиковую карточку с голографическим переливом. Стивен протянул руку, но Рудольф отстранился.

— Повтори еще раз, Стиви. Клиника профессора Гриффита?

— Да.

— А что ей там понадобилось?

— Не знаю.

Стивен снова почувствовал дурноту.

— А что об этом думает твой друг Дымбовски?

— Он тоже не знает!

— Что ей понадобилось в клинике, которая занимаются расшифровкой человеческого генома?

— Да не знаю я, черт бы вас всех побрал! Не знаю! Отдайте мне мои деньги.

Рудольф пустил карточку через стол. Она заскользила и едва не улетела в противоположный угол. Стивен поймал ее трясущимися руками.

— Пятьдесят тысяч?

Он не верил, что произносит это.

— Как договаривались. Нам нет смысла тебя обманывать, Стиви. Ты нам еще понадобишься.

У Стивена вспотела спина. Как? Неужели это еще не конец?

— Нет, нет… Я так больше не могу.

Стиснул карточку и кинулся к двери. На пороге оглянулся.

— Что вы хотите с ней сделать?

— С кем?

— С… с Корделией. Вы… ее… убьете?

Рудольф был все так же лучезарен.

— Что за фантазии, Стивен?

Стивен сунул карточку в карман и выскочил в коридор. Дверь бесшумно скользнула за его спиной, отрезая прошлое и вынуждая двигаться вдоль временной координаты в будущее.

Первым порывом было бежать. Кинуться со всех ног к каплевидной сфере, нажать кнопку нулевого этажа и прислониться к прохладной вогнутой поверхности. Мысль об этой гладкой, сияющей кабине произвела странный успокаивающий эффект. Этот лифт представился ему нерушимым коконом, спасательной капсулой, в которой он через мгновение покинет гибнущий корабль и стартует в это безопасное, счастливое будущее… Стивен видел в конце коридора фосфоресцирующее пятно. Свет! Спасительный свет. Он бежал к нему, мысленно простирая к нему руки, догонял его, погружался, но движения были замедленными, вялыми, будто он двигался во сне.

Он уже миновал несколько таких же матовых офисных дверей, как вдруг одна из них будто растаяла в воздухе, и чья-то сильная рука дернула Стивена внутрь. Дверь тут же возникла вновь. Та же рука, неумолимая, каменная, повлекла редактора дальше, туда, где в возникшей круговерти сместившихся образов густела чья-то тень. Человек… Стивен приготовился к тому, что сейчас врежется в этого человека, но влекущая его рука внезапно утратила свою направляющую силу и остановила за шаг до препятствия. Стивен моргнул. Он узнал этого человека. Перед ним, застыв лицом, скрестив руки на груди, стоял и.о. начальника службы безопасности холдинга «МедиаТраст» Вадим Ковалев.

Слева темнела еще одна тень. Еще один силуэт. Силуэт отделился от стены, приблизился, обрел узнаваемые черты. Очень бледный, потирающий левую сторону груди, Конрад Дымбовски, первый заместитель Корделии. Тот, который называл Стивена своим другом.

Железная рука, все еще державшая редактора за ворот, подвела пленника к офисному креслу и усадила. Хватка ослабла. Этот третий сделал шаг в сторону, и Стивен осторожно на него покосился. На новеньком, с иголочки, комбезе мелькнула голографическая печать: «DEX-7. СБ. Медиатраст». Все правильно. «DEX-company» фактически поглощена холдингом, производство киборгов остановлено, но на складах готовой продукции обнаружились десятки тысяч новеньких DEX'ов, Irien'ов и Mary. Куда-то их надо было девать. Вот и пристраивали на работу. В службе безопасности холдинга появилось несколько DEX-7. Содержали этих киборгов едва ли не лучше, чем сотрудников-людей. Вон этот какой холеный. Здоровенный. Такой шею двумя пальцами свернет.

Стивен испуганно заморгал. Он еще не понимал, что происходит, не понимал, как эти люди здесь оказались, не понимал, почему они с ним так вопиюще невежливы.

— Здравствуй, Стивен, — сказал Конрад Дымбовски.

В его голосе звучала горечь. Он все еще потирал под левой ключицей.

Вадим склонился над пленником.

— Что, Иуда, получил свои тридцать серебренников?

Стивена затрясло. Он был близок к истерике.

— Кто? — задушевно спросил Вадим.

Стивен не ответил.

— Посмотри на меня, Буковски. Кто? — повторил безопасник.

Стивену показалось, что бывший спецагент сейчас отвесит ему оплеуху. Он зажмурился. Но удара не последовало.

— Я… я не знаю. Его зовут Рудольф.

— Кто он такой? Говори!

— Я не знаю!

Стивен готов был разрыдаться. Ему снова задавали вопросы, на которые у него не было ответов. Он в самом деле ничего не знает о людях, которые ему платили. Он ничего не знает! Он — пешка! Шахматная фигура!

— Подожди, Вадим.

Это был голос Конрада. Он тоже приблизился и скорбно взглянул на бывшего друга.

—  Я не хотел верить Вадиму, когда он сказал мне, что это ты… Ты, единственный, кому я доверился… Кому назвал местоположение клиники. До последнего не верил. Но это ты… Это все-таки ты…

Редактор закрыл лицо руками.

— Пожалуйста, Конрад…

— Что с тобой случилось, Стивен? Ты ли это? Я не узнаю тебя. Тот ли это Стивен Буковски, который когда-то дал мне работу? Тот ли это бесстрашный редактор, который рискнул бросить вызов целому миру? Все от меня отвернулись. Все предали. Я был как зачумленный. От меня шарахались, будто одним своим прикосновением я мог заразить их неизлечимой болезнью. Я перебивался случайными заработками, сочинял пошлые рекламные слоганы для дешевых автомаркетов. Редактировал отвратительные, бездарные тексты. Мне едва хватало на еду. Мне негде было жить. И ты единственный, кто решился дать мне работу, кто поддержал меня, протянул мне руку. Ты заказал мне обзор литературных новинок для «Literary Observer». И назвал меня другом. Ты был единственным, у кого хватило на это мужества. Ты сохранил мою веру в человечество. Помнишь, Стивен?

Тот, к кому обращался журналист, уныло кивнул.

— Так что же с тобой случилось? Когда? Что за метаморфоза? Почему ты нас предал? Нас прошлых, и нас нынешних? Нашу дружбу? Нашу молодость? В чем твоя выгода? Твой выигрыш? Зачем?

Из глаз редактора покатились слезы.

— Я расскажу… Я все расскажу.

И он рассказал. Все с самого начала, с той самой роковой минуты, когда порог его кабинета в редакции журнала «Literary Observer» переступила начинающая писательница по имени Стелла. Рассказал историю своего падения и своего позора, историю своего разорения и своего предательства. Исповедался, вывернул наизнанку свой стыд. И стало легче...

— Нужно составить фоторобот, — мрачно сказал Вадим. — Хотя что он нам даст? Они могли нанять любую смазливую блондинку. У объекта вкусы явно непритязательные. — Снова Стивену. — Можешь ее описать?

Шеф СБ смерил редактора презрительным взглядом. Стивен почувствовал себя оскорбленным. Что значит «вкусы непритязательные»?

— Д… да, могу. Но она не просто исполнитель! Нет. Я это понял! Не сразу, но понял! Она там у них всем и заправляет! Она сама давала мне указания. И еще… еще…

— Как она выглядит? Подробности!

— Она, как вошла, еще тогда, в редакции, сразу кого-то мне напомнила. Я долго не мог понять кого, а потом… потом понял.

— И кого же?

Вадим по-прежнему был полон недоверчивого презрения.

— Она… она напомнила мне госпожу Трастамара.

Конрад и Вадим переглянулись.

— Я не сумасшедший! — едва не взвизгнул Стивен. — Она действительно похожа на Корделию. Только выше ростом. И моложе.

Бывший спецагент обернулся к неподвижно стоящему DEX'у.

— Что скажешь?

— 89% искренности, — невозмутимо ответил киборг.

Вадим и Конрад снова переглянулся. Затем первый зам задумчиво потер подбородок и произнес.

— А это не такое уж и безумие, как могло бы показаться.

— То есть?

— У Корделии есть сестра. Сводная. Камилла Войчинская. И по дошедшим до меня сведениям, весьма привлекательная блондинка.

— И почему я узнаю об этом только сейчас? — нахмурился Вадим.

— Потому что, во-первых, Корделия никогда не поощряла излишнего внимания к своей частной жизни. Она даже Ордынцеву запрещала в ней копаться. А во-вторых, эти родственники на протяжении многих лет никак себя не проявляли. Было время, довольно давно, когда Корделия пыталась наладить с ними отношения и даже предлагала им помощь, но все ее благие начинания были решительно отвергнуты. Она приняла это как должное и вычеркнула своих так называемых родственников из списка контактов. С тех пор о них никто не слышал.

— И вдруг они вот так оригинально о себе напомнили? — недоверчиво спросил Вадим.

Конрад развел руками.

— DEX, — обратился спецагент к «семерке», — войди в сеть и найди изображение этой… Камиллы Войчинской.

— Она уроженка Геральдики, возраст между 25-ю и 30-ю годами. Точно не могу сказать. Она родилась, когда Корделия с матерью уже переехали на Аркадию.

— Слышал?

— Приказ принят к исполнению, — подтвердил киборг.

Взгляд его расфокусировался. Прошла минута. Стивен затравленно ждал. На «семерку» он смотреть не решался. Время шло.

— Идентификация личности завершена, — наконец сообщил киборг.

Он вытянул левую руку с коммом и запустил вирт-режим. Тут же развернулось окно с голоснимком женщины. На трех мужчин взирала бледная, исхудавшая девушка лет двадцати.

— На студентку похожа, — пробормотал Вадим.

— Изображение извлечено из архива частной школы Брентано, 2176 года. Более поздних изображений не обнаружено, — откликнулся на замечание начальства киборг.

— Вероятно, запаролены. Она? — Шеф СБ повернулся к Стивену.

Тот долго вглядывался в очень юное, почти незнакомое лицо. Девушка выглядела напряженной, будто изготовившейся к обороне. На лице явно читалась обида. На жизнь, на людей, на несправедливое мироустройство. Вполне объяснимо: ее же лишили наследства, изгнали из блестящего будущего.

Так вот, значит, кто приходил к нему под именем Стеллы! Камилла Войчинская, дочь Карлоса-Фредерика Трастамара, чистокровная аристократка, сводная сестра Корделии, та самая законнорожденная наследница, которой, если бы не выверт судьбы, суждено было бы владеть обширными землями на Геральдике и щеголять в драгоценностях Изабеллы Кастильской. Подумать только, он спал с аристократкой! Стивен даже как-то приободрился. Расправил плечи.

— Ну? — поторопил его Вадим.

— Да… да… — закивал редактор. — Это она, Стелла, то есть, Камилла Войчинская.

«Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?»

Первое посягательство, вторжение реальности — гул. Накатывает, заливает нестойкий, едва пробудившийся слух подобно приливной волне, которую гонит своим притяжением планетарный спутник. Корделия видела, как это происходит. Океан, дремлющий, неподвижный, неуязвимый в своей грандиозности, величественный, бесстрастный, вдруг срывается с места и ползет, шипя и взрываясь брызгами, по каменистой, в зазубринах, отмели, слизывая ее, как пористый, в ореховых сколах, подтаявший шоколад.

У Геральдики в отличие от Земли было два естественных спутника. Если первый мог соперничать с Луной и размерами и силой воздействия, то второй, стесанный до уродства, похищенный планетой из астероидной стаи, представлял собой лишь жалкий, асимметричный обломок. Этот второй, державшийся на орбитальных задворках, был слишком слаб, чтобы производить значимое сотрясение вод самостоятельно, но раз в год, когда эти два космических пасынка, как вошедшие в лад музыканты, объединяли свои усилия, в результате этих усилий приливные волны геральдийских океанов несли свою кинетическую ярость на десятки километров вглубь континентов. Разрушения, шипение, вой — все это приходило позже, когда инерционные силы орбитального дуэта накладывались одна на другую, а увертюрой служила безобидная капель, шорох потревоженной гальки, плеск и журчание. Вода просачивалась и заполняла пустоты, стекала в неровности и щели. Вползала вкрадчивым, безобидным пришельцем, размягчая прибрежный песчаник. Беззаботные обитатели скальных пещер и лазов, не обладая ни памятью, ни воображением, поначалу только сторонились, подбирая лапы, хвосты и щупальцы, взбирались повыше, а то и резвились в неглубоких лужах, пока младший ущербный брат на дальней орбите не догонял старшего и не удваивал его силы. Вот тогда, уже без вкрадчивого шороха и галечного перестука, журчащий ручеек и обращался в сокрушительное цунами. Океанская холка дыбилась, круглилась, океан будто выгибал затекшую спину, подтягивая диафрагму, а затем с громоподобным выдохом гнал эту скопившуюся усталость на цепенеющий берег.

Возникла ассоциация с первой, относительно безобидной фазой. Гул ровный, усыпляющий, чем-то неуловимо знакомый, даже приветливый своим слаженным многоголосием. Исполнителей несколько, все с мощными глотками, но поют в унисон, складно. Гул этот протекает и просачивается в уши, как первая, еще обманчиво ласковая волна. Сознание, едва освободившись из безвременья, как и те прибрежные пустоты, безмолвно и сумрачно. Лишь слабо мерцают обозначенные памятью пределы.

Корделия еще не уверилась полностью в его природе, эмпирически доказуемой или потусторонней. Она здесь? Или… там? У нее в последнее время вошло в привычку задаваться этим вопросом. То и дело решает дилемму. Пора бы узнавать симптомы. Дурнота, головокружение и гул. Втекает, вползает посредством ушей, заливает виски, затылок, даже перебивает дыхание. Заполняет те гипотетические полости, где пребывает сама ее личность.

Гул пугающе знакомый, но и чуждый, вырывающий из беспамятства клочья прошлого, пятна воспоминаний, образы, почти несочетаемые, детали огромной, с целую жизнь, головоломки. Этот необъятный многоуровневый пазл умело разбит и старательно перемешан. Она мучительно примеряет и складывает детали. Она… Кто она? Это она помнит. Базовые данные в наличие. До них легко дотянутся. Имя, возраст, происхождение. Чем дальше, к горизонту событий, тем данные добываются с меньшим усилием, складываются и сопрягаются. Неизвестный злоумышленник с ментальным молотом потрудился над сутками, непосредственно прилегающими к моменту. Вчера, позавчера… А последние часы и вовсе во мраке. Тьма почти осязаемая, ее можно потрогать, помять и даже слепить из нее неровный податливый шар. Но извлечь понятное и полезное из этого сгустка почти невозможно. Впрочем, если найти в этом клубке оборванную нить, ухватить и потянуть…

Точкой отсчета послужит этот стекающий гул. Он не раздражает и не пугает. Он уводит к далекому ощущению безопасности, к уверенности в благополучном исходе. Почему? Потому что… потому что именно так, сливаясь в гармоничный аккорд, звучали восемь маршевых двигателей «Подруги смерти», межзвездной яхты класса А-плюс. Она определенно слышит их низкое, почти инфразвуковое пение. И даже ощущает вибрацию. Едва заметную, опознаваемую лишь опытными космолетчиками.

Итак, яхта. Или что-то ей родственное. Но не «Подруга смерти». Свое межзвездное обиталище она узнала бы сразу, не пришлось бы строить предположения и выводить сложные ассоциации. То гражданское судно, не военное. Как подвывают термоядерные турбины военных корветов — она знает, запомнила на всю жизнь. Отличит по тональности крейсер от линкора. Военные турбины не отличаются деликатностью, они звучат грозной увертюрой. Так мелодично порыкивают на повышенных оборотах только двигатели комфортабельных гражданских ковчегов. Следовательно, военные в происходящем не участвуют. Хорошо это или плохо?

Глаза ее пока закрыты. Она еще живет заполняющимся слухом, беспорядочно мечущимися обрывками памяти и пробуждающимся самосознанием тела. Оно постепенно обретает чувствительность и определяет свои границы. И та поступающая от внешних рецепторов, регистрирующих давление и сжатие, информация сигнализирует о некой неправильности, скованности и неудобстве. Тело лежит на боку, скула раздавлена чем-то твердым, создающим в зоне соприкосновения область болезненности. Неприятное, тянущее ощущение в плечах и запястьях. Корделия сделала попытку пошевелиться и обнаружила, что руки ее связаны за спиной. Вот и причина дискомфорта. Она попробовала еще раз. Да, так и есть. Правда, запястья не перетянуты и пальцы почти не онемели, легкая заторможенность. Путы широкие и щадящие. Но открытие этой физической несвободы послужило своеобразным будильником, отрезвляющей пощечиной, мотивируя на выброс адреналина. Сознание мгновенно очистилось, мысли перестроились в четко организованный список, а вопросы, требующие немедленного ответа, упростились до единицы.

«Где я?»

Корделия открыла глаза. Правильно, она лежит на боку, ноги согнуты, руки за спиной. Достаточно просторное полупустое помещение. Нет, не каюта. Грузовой отсек. Часть занята контейнерами, но тот угол, где лежит она, пуст. Не совсем, слева от нее что-то громоздкое и продолговатое, с прозрачным верхом.

Транспортировочный модуль. В таких тяжелых, громоздких ящиках перевозят киборгов. Удобно и безопасно. С минимальными затратами. Сунул в трюм и забыл до посадки. Еще один удар по надпочечникам. Еще один аварийный выброс. Печень исторгла разогретую кровь, направляя к сердцу. Корделия сделала над собой усилие и села. Подняться сразу не удалось, голова кружилась и колени не давали двигательной упругости, мышцы затекли. Тогда она поползла, снова перекатившись набок и, как веслом, отталкиваясь ногой. Транспортировочный модуль для киборгов. И там внутри…

Мартин. Парализованный, порабощенный имплантатами изнутри, в цифровой коме. Лепестком догорающего в адреналиновом пожаре рассудка она отметила, что дисплей модуля, на который выводятся данные о физическом состоянии объекта, пуст и даже не подмигивает глазком режима stand-by, но пробиться к сознанию этот рассудочный возглас не мог. У нее уже молотом стучало в висках: Мартин! Мартин! Они схватили Мартина! «Мозгоед» разбит! Его заманили в ловушку, а ее обманули. Мартина схватили еще на «Сагане». Он здесь, в этом модуле, в грузовом отсеке неизвестного корабля.

Благодаря судорожному сокращению мышц, прогнавших кровь через сосуды и капилляры, ей удалось подняться. Последние три шага она бежала… Ткнулась лбом в холодную пластиковую поверхность. Пусто. Внутри никого. Транспортировочный модуль деактивирован.

Кровь отхлынула. Корделия мгновенно ослабела, ноги подкосились, и она сползла на металлизированное покрытие. Сознание вновь помутилось. В висках все еще стучало.

Теперь успокоиться, взять себя в руки и все обдумать. Она закрыла глаза и начала дышать с равными паузами на вдохе и выдохе, встраивая мысли в этот устойчивый ритм.

Итак, возвращаемся к списку вопросов. К попытке реконструировать ближайшее прошлое. Пока неясные всполохи. Как она здесь оказалась? Она не помнит. Не знает. А что она помнит? Бирюзовое озеро на Асцелле. Глубокий, насыщенный, неземной цвет. Она сама на берегу… Что потом? Потом разговор с Гриффитом. Нет, сейчас это неважно. Это уже в прошлом, стоит под грифом «издержки». Не все сделки и проекты завершаются безусловным успехом, бывают и провалы. Это провал. Сокрушительный, но не смертельный. Она справится. Она еще не искала выход, не вертела в мысленном барабане в поисках решения. Рано. Еще не отделила от надежд и запретных мечтаний, от эмоциональных привязок, от которых была несвободна в силу своей женской природы.

Шестнадцать лет назад она как будто от этих слабостей излечилась, обозначив их как бесполезные атавизмы в ее психо-эмоциональном устройстве. Осталась видимость женщины. Эта видимость часто играла ей на руку, вводя противника в заблуждение: матерый хищник видел перед собой существо слабое, неустойчивое.

Она вспомнила, как в начале ее бизнес-карьеры один из конкурентов, опьяненный близостью добычи, наставил на нее свой бластер, требуя продать доставшиеся по наследству акции «Holonet News». Он не сомневался! Он верил в себя. Он — мужчина, огромный альфа-самец, рыком подавляющий самок своего гарема. А она смотрела на него и… улыбалась. Улыбалась. Он возвышался над ней, жестикулировал, строил устрашающие гримасы, а ей было смешно. Она видела перед собой не грозного хищника с играющей под шкурой мускулатурой, а мелкое, агрессивное существо, целящееся ей в пятку. Она не боялась. Ей нечего было терять.

Ей, заглянувшей однажды в черный нависающий зрачок космоса, в жерло ненасытной пустоты, где она уже растворялась, куда срывались и падали ее живые, дышащие молекулы, было с чем сравнивать. Она видела размеры этого чудовища, этого вселенского монстра, по сравнению с которым она была только вспышкой, искрой на кипящей поверхности гиганта. И ее, побывавшую в пасти этого чудовища, этого хтонического божества, пытается напугать некто, сравнимый по возможностям с комаром. Она так ясно, так отчетливо представила себе это абсурдное соперничество, что не могла удержаться от смеха. И тот, локальный хозяин жизни, испуганный, отступил.

Она тогда ничего не подписала. Она жила одним днем, последним. Завтра для нее не существовало. Чего ей было бояться? Нечего. Но тогда, в первые годы борьбы за обанкротившуюся «Holonet News», она была одна. У нее не было Мартина. Каким было бы ее решение сегодня?

Корделия постаралась устроиться поудобней, прислонившись к транспортировочному модулю. Он уже не внушал ей ни ужаса, ни отвращения, скорее дарил надежду. Мартин свободен. А она… она справится. Ей нужно собраться, восстановить события последних суток. Что она помнит? Кажется, она совершила необъяснимую глупость, и эта глупость носит имя Александр ван дер Велле.

Память становилась все сговорчивей, давала справки и снабжала четкими иллюстрациями. Она повела себя с пресловутой женской нелогичностью. Профессор Гриффит произнес над ней окончательный приговор, она почувствовала себя отвергнутой, брошенной, ненужной, и вот таким ассиметричным способом попыталась вернуть себе почву под ногами. Возможно, будь у нее больше времени, она восстановила бы баланс и без дополнительных противовесов. А годом раньше ей бы и времени не понадобилось. Но годом раньше у нее не было Мартина.

Почему ее привлек именно он, этот породистый, молодой делец? Этот рафинированный продукт галактического истэблишмента? Алекс тоже своего рода аристократ, но его древо произрастает не в Священной земле Гроба Господня, а на удобренных долговыми расписками и векселями банковских делянках. Он — плоть от плоти могущественной финансовой элиты Земли, давно распустившей свои кредитные щупальца на окрестные звездные системы. В жилах этого успешного менялы течет не кровь, а валютная ликвидность.

Свое собственное участие в этой эскападе она худо-бедно объяснила, а вот почему он подписался на участие? Вопрос остается открытым. И примитивным сексуальным интересом на него не ответишь. Любая другая женщина могла бы себе польстить, выбрав именно эту версию, но только не она. «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен. Чего зря время терять?» Бессмертная мотивация, но Александр ван дер Велле — экземпляр особой породы, его холодный ум финансиста не перебьют никакие гормоны. Дебет, кредит, положительное сальдо. Либидо бессильно. Он прилетел на Асцеллу с определенной целью. И с ней он тоже встретился не случайно, ему что-то от нее нужно. Но что?

Семейство Рифеншталь планирует захват? Но при финансовом интересе эти биржевые пираты всегда начинают с переговоров. Облачившись в смокинг и натянув белые перчатки, финансисты обрели так необходимую им респектабельность и не рискнут этой респектабельностью даже при самых благоприятных условиях. Если бы им понадобился ее голоканал или холдинг, ей бы предложили хорошую цену, как это было с «Solar24» — канал перекупили за полтора миллиарда. Хотя аналитики оценивали компанию в 800 миллионов. Владелец уступил ее без боя и на вырученные деньги уже основал новую голостудию. Ей они бы тоже сделали выгодное предложение или предложили бы слияние с более крупным холдингом. И только после ее отказа прибегли бы к таким радикальным мерам как угрозы, шантаж и похищение. Но ничего этого не было.

Алекс возник из ниоткуда в амплуа плейбоя и принялся ее соблазнять. Зачем? Не согласуется с его рациональным мышлением. Представитель семейства Рифеншталей не самоутверждается количеством женщин, он самоутверждается количеством приобретенных активов. Или она, в его понимании, тоже актив? Потому что она с Геральдики? Аристократка? Рифенштали задумали разбавить кровь менял кровью благородного сословия? Не лишено смысла. Аристократы с Геральдики до сих пор держаться особняком и не одобряют бизнес деятельности и бизнес-родственников в своих салонах. Согласно средневековым догмам дворянин — это охотник и воин, а торговец — существо презираемое. И это в двадцать втором веке! Предрассудки неистребимы. Но с ней, дамой независимой, состоятельной, пусть даже с пятном на происхождении, у Рифеншталей могло получиться. Вот только зачем это ей? Зачем ей обзаводиться такими родственниками? Она уже поплатилась за свое легкомыслие, за женскую свою нелогичность. Тосковала по Мартину, а в постель отправилась с первым встречным. И очнулась в грузовом отсеке неизвестного корабля.

Алекс? Это устроил Алекс? Зачем? Зачем ему ее похищать? Последнее, что она помнит — молодая женщина в гравикресле. Эта женщина ждала ее на аллее, ведущей к арендованному коттеджу. Почему обязательно ждала? Или ждала, но не ее… Чем она вообще там занималась? Еще накануне Корделия обошла бы эти гравиносилки стороной. А тут… Пребывала в уверенности, что в этом тщательно охраняемом поселении, где расположены частные, пекущиеся о своей репутации клиники, с ней ничего не может случиться. И Вадим ее в этом уверил, убедил оставаться на Асцелле, пока он ищет кукловода, стоящего за попыткой похищения. И она послушалась. Куда спешить? Мартин на «Мозгоеде», в безопасности, и скоро вернется домой. А вот вернется ли она? Может быть, так и сгинет в пустом грузовом отсеке. Ей выстрелят в голову из бластера и вышвырнут в открытый космос. Или сразу вышвырнут. И никто ее не найдет. Ее тело — песчинка. Даже не песчинка, элементарная частица. Она уйдет в пустоту, которая ее ждет. Бегемотик останется один.

Нет, сейчас времена изменились, он уже не подопытный экземпляр. У него есть паспортная карточка, есть деньги. И еще — у него есть друзья. Ему помогут. Его защитят. Он научится жить один. Мартин умный мальчик, он справится. А вот она его больше не увидит. Даже если так, не ей пенять на судьбу, судьба подарила ей целый год счастья. Подлинного, самой высшей пробы, а в том, что она это счастье не уберегла, никто не виноват. Только она.

Корделия снова поменяла положение тела, попыталась пристроить сведенные за спиной руки так, чтобы избежать затекания. Вспомнила, как Мартин учил ее протаскивать свое тело через связанные руки, чтобы руки оказались впереди. Киборгу это удавалось без труда, даже с риском вывиха, а вот она застревала, капризничала и ленилась. Твердила, что ей это умение не понадобится. Даже ее хваленая интуиция ничего ей не подсказала.

«Прости меня, бегемотик, прости. Я все испортила. Все погубила. И тебя не уберегла, и сама влипла».

Снова легла на бок, подтянула колени к животу и даже попыталась заснуть. Где-то далеко внизу все так же басовито гудели двигатели.

Из дремы ее вырвал свист пневмопривода, втянувшего створку двери, как иссохший язык. В проеме возникла фигура. Женская. Гостья не спеша преодолела порог и то небольшое расстояние, что отделяло ее от пленницы. Свет стал ярче и резче, Корделия болезненно зажмурилась. Женщине на вид было лет тридцать. Одета в элегантный брючный костюм цвета топленых сливок с золотой отделкой по шву, что, по мимолетному мнению Корделии, было излишним. Но костюм дорогой, похоже, что разработан модельерами Коррино. И прическа у новоприбывшей также соответствует последнему тренду. Безупречный макияж, свежий цвет лица. Корделия невольно поежилась. Долгие годы вынужденной публичности приучили ее к необходимости соблюдать дресс-код, внешность медийной персоны — это своего рода доспехи, защитное поле. А у нее сейчас нет никакой защиты, она выглядит жалкой, потрепанной. На ней все то же вечернее платье, в котором она отправилась на свидание к ван дер Велле. Натянула его, когда покидала спальню неожиданного любовника, рассчитывая через несколько минут оказаться в душе. Это платье помялось, истрепалось и кое-где зияло прорехами. В нем было холодно и неловко. Какая у нее прическа и как она выглядит после ночевки на голом полу, Корделия старалась не думать. Но это неизбывное, женское, при взгляде на цветущую, ухоженную соперницу, сразу взыграло холодной желчью.

Незнакомка подошла ближе, потом шагнула в сторону и села на угол контейнера. И тут Корделия ее узнала. Это была та самая блондинка, расслабленно парящая в гравикресле. Та самая, с кем говорил Алекс, и которая поджидала ее у коттеджа.

— Рада, что вам лучше, — с чуть заметной насмешкой произнесла Корделия. Возникшая в теле неловкость побудила пойти в наступление.

— Да, лучше, — любезно согласилась гостья, непринужденно закидывая ногу на ногу и демонстрируя туфельки из кожи леразийской ящерицы. Снова дом моды Коррино. — Более того, в ближайшее время я рассчитываю на полное выздоровление.

— Вы проходите интенсивный курс?

— Да, и предписанное мне лечение уже дает положительную динамику. А если вы этому лечению посодействуете, то выздоровление наступит еще раньше.

— Чем же я могу помочь?

Эту блондинку она определенно знала, видела задолго до встречи на Асцелле. Слишком все узнаваемо, и тембр голоса, и манера выговаривать гласные, и поворот головы, и неосознанные жесты. Корделия ее знает. Они встречались, говорили, спорили, даже угрожали друг другу. Но это было давно. Очень давно.

— Так я могу помочь? — повторила свой вопрос Корделия, чтобы обрести, в конце концов, определенность. Когда диагноз будет поставлен, проще будет назначить лечение.

— Можете, — согласилась гостья.

— Чем же?

— Например, исчезнуть.

Корделия не удивилась. Она ждала чего-то подобного.

— А что это вам даст?

Блондинка чуть подалась вперед.

— Это даст мне утраченное имя и будущее, которое у меня некогда украли.

Корделия закрыла глаза, открыла и в упор взглянула на собеседницу.

— Камилла… — выдохнула она.

— Она самая. Твоя лишенная наследства, изгнанная из отчего дома, проклятая сестра Камилла.

Корделия усмехнулась.

— Очень поэтично, но на Шекспира не тянет. Мы с тобой не сыновья графа Глостера. В отличие от незаконнорожденного Эдмонда я на тебя не клеветала, решение о наследстве принял наш отец. Я среди наследников не значилась. Отец оплатил мое образование в университете и купил матери дом на Аркадии, на большее мы не рассчитывали. Он со своей стороны так же не проявлял особого желания меня признавать. Он женился на девушке своего круга, своего сословия, на аристократке из рода Гонзага-Мышковских. Все строго по канону, в угоду всем геральдийским хартиям. И то, что он по прошествии времени изменил решение, со мной прямой связи не имеет.

— Ну, разумеется, — хмыкнула Камилла, — ты здесь совершенно ни при чем. Невинная жертва. Явилась однажды и лишила нас всего, дома, имени, чести и будущего.

Корделия устало вздохнула. Было время, когда она оправдывалась, предлагала перемирие, соглашение по разделу имущества. Она засылала парламентеров, нанимала посредников, действовала через адвокатов. Однажды, измотанная этой бесконечной тяжбой, почти отравленная лившейся на нее грязью, она попыталась отказаться от свалившегося на нее наследства. Но выяснилось, что она и этого сделать не может. Один из пунктов завещания покойного Карлоса-Фредерика Трастамара гласил, что в случае отказа его дочери Корделии от имени и владений, все эти земли будут порезаны на мелкие наделы и отданы под застройку, леса вырублены, а на берегах озер и рек появятся лесопилки и деревообрабатывающие комбинаты. Обманутый супруг предпочел уничтожить уникальные фамильные земли, чем позволить вероломной супруге воспользоваться доходами. Корделия ужаснулась, когда адвокат это огласил. Она вновь, в который раз, попыталась найти компромисс с семьей отца, но была грубо отвергнута. И настолько грубо и бесцеремонно, что даже ее закаленное шебскими кровососами и дымящимися миротворцами терпение лопнуло. Она внезапно успокоилась, разом отменила все ранее запланированные консультации с адвокатами по наследственному праву и объявила, что готова следовать воле отца.

С тех пор судьба родственников ушла в нижнюю строку ее интересов. Раз в полгода она давала задание своей службе безопасности, и сотрудники Ордынцева составляли для нее краткий доклад по состоянию дел семьи Мышковских-Трастамара. Так она узнала, что старшая сестра Камилла вышла замуж за некого Войчинского, средняя сестра, подавшись в активистки «Живых», отправилась на какую-то планету насаждать экологические ценности, младший брат умер от передоза, а мать попала в клинику для душевнобольных. Прочитав о смерти того самого наследника мужского пола, чей ДНК-тест и послужил причиной разразившейся катастрофы, Корделия не испытала ни сожаления, ни угрызений совести. Всего лишь строка в сводке происшествий. Ее вины в том нет. Она пыталась помочь, но наследница разорившихся, но кичливых и заносчивых Мышковских приказала выставить ее вон, как настырную нищенку. Ну что ж, каждый делает тот выбор, который в данный момент полагает наиболее верным.

Пожалуй, Камилла была единственной ее настоящей родственницей, и это родство подтверждалось ДНК-тестом. К ее судьбе Корделия тоже время от времени проявляла интерес и находила, что сестрица на фоне прочего семейства выглядела наиболее деятельной. Замуж вышла неудачно, но вполне удачно развелась, оттяпав у супруга львиную долю нажитого имущества. Затем жила самостоятельно, никому не позволяя ни руководить, ни указывать. Судя по коротким справкам службы безопасности, Камилла промышляла мелким мошенничеством и была на этом поприще довольно успешна. Во всяком случае, ни в тюрьму ни в черные списки мафии она не попала. Со временем ей даже разрешили вернуться на Геральдику, резидентом которой она по-прежнему значилась. На планете у нее остались двоюродные тетки по материнской линии и целая армия кузенов. Ей было куда возвращаться. Но вернуться заносчивая дочь князей Мышковских могла только в статусе победительницы, с восстановленным именем и обретенным богатством.

— Послушай, Камилла, — устало начала Корделия, — все это было решено и установлено не мной. Это постановление суда. Твоя мать судилась не один год, подавала один иск за другим. И ничего не добилась. Только потратилась на судебные издержки. Это не я, это наш отец. Над завещанием работали его юристы, старые и опытные. Меня никто не спрашивал. Никто. И я ничего не могла изменить. Я же хотела… Ты же знаешь, наш отец-самодур и это предусмотрел. Если бы я отказалась от наследства, вам бы оно тоже не досталось. Даже если бы я умерла... то есть, вы меня убили…

Корделия смолкла. У нее першило в горле. Хотелось пить. Она устала. И замерзла.

— Да, убить тебя — это не выход, — ядовито констатировала Камилла. — Иначе я бы давно это сделала. С превеликим удовольствием.

— Вероятно, батюшка подозревал об этих твоих наклонностях и подстраховался.

Наследница Мышковских усмехнулась.

— Конечно, подозревал. Он же мой отец. А ты разве этими наклонностями не страдаешь?

Корделия пожала плечами.

— Не знаю. Не пробовала.

— Врешь. Ты не хуже меня это умеешь. Только действуешь чужими руками. Играешь в праведницу, в честную, добродетельную вдовицу. Какой девиз у твоего чертова канала? Факты и обязательства?

— Нет, уже новый.

— Это какой же?

— 100% искренности, — пробормотала Корделия.

— Ах да, ты же у нас киборгофилка. Обзавелась хорошеньким кибер-мальчиком. Ничего удивительного. Нормальному мужику ты не нужна. С твоим-то характером да не первой молодости. Злобная, расчетливая стерва. А твой кибермальчик справляется? Или даже у него в программном обеспечении бывают сбои?

Корделия уперлась затылком в корпус модуля. Эта детская истерика ее утомляла. Заметно было, что Камилла не раз воображала эту речь победительницы, но в самый ответственный момент большую ее часть забыла. Всплывали только отдельные фразы.

— Чего ты от меня хочешь? Убить? Убивай. Только владелицей земель Трастамара ты не станешь. Моя насильственная смерть или исчезновение так же предусмотрены в завещании. Но уже мной. Это мне посоветовал адвокат. Если я исчезну или меня убьют, все земли и прочая недвижимость переходят под протекторат регентского совета. А холдинг тем более тебе не достанется, ты станешь убийцей, но преступление не принесет тебе выгод.

— Я же сказала, что давно бы сделала это, если бы твоя смерть принесла дивиденды. Поэтому я не имею намерений тебя убивать. Во всяком случае, пока.

— А что ты намереваешься? Взять за меня выкуп? Тоже не имеет смысла. Как только станет известно о похищении, на мои счета и на счета холдинга будет наложен арест. Никто из руководства не пойдет на переговоры с похитителями. Я запретила. Можешь резать меня на куски в прямом эфире. Не поможет. Ты же знаешь, мои дела ведет авшурская юридическая контора, а их ни купить, ни запугать. Разборки хумансов их не касаются.

В лице Камиллы что-то неуловимо изменилось. Корделия изобразила сочувствие.

— А ты не знала? Ну извини. Тебе достанется только труп.

Неожиданно Камилла соскочила с контейнера, бросилась к Корделии и ударила ее по лицу. Голова Корделии мотнулась, она ударилась затылком о корпус модуля. В висках застучало, нижняя губа стала соленой и мокрой.

— Ну как же так, сестрица? Так переговоры не ведут. При отсутствии выдержки выгодных условий тебе не выторговать.

Камилла занесла было руку для второго удара, но передумала. Корделия улыбнулась окровавленными губами.

— Вот, уже лучше. Теперь у тебя есть шанс. Если хочешь, я дам тебе несколько уроков как вести переговоры и как заключать выгодные сделки.

— Я тебя убью…

Корделия снова пожала плечами.

— Об этом ты уже поставила меня в известность. А я предупредила тебя о последствиях. Может быть, покончим с прелюдией и перейдем к основной части? Чего ты, собственно, от меня хочешь? Если твоей целью является мое устранение, невзирая на плачевные итоги, то делай, что задумала, и не трать попусту время. Или ты как в плохих сериалах, жаждешь сыграть злодейскую мизансцену, чтобы потешить уязвленное эго? Ну давай, играй. Попинай меня ногами.

— Я могу и последовать твоему совету, — прошипела Камилла.

— Не стесняйся. Яви свою благородную, аристократическую ярость.

Камилла вскочила, но сразу села. Глаза ее сверкали. Корделия снова улыбнулась.

— Вот мы и выяснили, что сама мизансцена не более чем антураж. Идем дальше. Выкуп отпадает. Я уже объяснила, что это невозможно. Кстати, можешь проверить, запроси через своих юристов. У тебя же есть юристы? Надежные, грамотные? Если нет, могу порекомендовать.

— Да знаю я про твои условия с выкупом. Слышала. И не собиралась я за тебя ничего просить.

— Тогда открой мне наконец сакральную тайну бытия. Чего ты хочешь? Может быть, я все-таки смогу помочь?

Камилла неожиданно успокоилась. Расслабилась. Стиснутые пальцы разжались. Мяч был на ее стороне.

— Можешь, — почти ласково подтвердила она, — очень даже можешь. И уже… помогаешь.

— Каким же образом? Я еще ничего для тебя не сделала.

— Напротив. Ты уже стала заложницей. Ценным призом, который можно выгодно обменять.

Корделия изобразила удивление.

— Ты отдашь меня в качестве вознаграждения?

— Не совсем. Я возьму за тебя выкуп. Только не деньгами. Я возьму его кое-чем другим. Вернее, кое-кем.

— Не понимаю.

— Да брось. Все ты понимаешь. Кто согласится пожертвовать собой ради тебя? Да никто. Дураков нет. Даже твоя мать вряд ли на это согласится. А вот среди не-людей такие есть. Твой очаровательный кибермальчик. Как его там? Мартин? Он же тебе предан. Прямо как собака. Только свистни, он и прибежит.

Корделия почувствовала, что ей не удается вдохнуть. Она ждала чего-то подобного, подозревала, что разговор непременно зайдет о Мартине, но малодушно рассчитывала, что все происходящее бегемотика не коснется.

— Так это ты? Там, на «Сагане»?

Камилла состроила гримасу непослушной девочки, которую вынуждают сознаться в малозначительном преступлении.

— Да, я. А что? Неплохо было задумано, и могло бы сработать, если бы не эти… как их… чокнутые.

— Зачем тебе Мартин? Он всего лишь киборг.

— Уникальный киборг, единственный, разумный, с привнесенной личностью исходника.

— Разумный — да, но что касается личности исходника — чушь. Ему закачали архив семьи Каленберг, но это всего лишь информация, это не воспоминания и не чувства.

— Никто и не утверждает, что перенос личности был совершен в полном объеме, но тем не менее попытка была. Но что гораздо ценнее, так это его изначальная разумность, симбиоз мозга и процессора. Человек с кибернетическими возможностями. Сверхчеловек. Виток эволюции. Этот кибермальчик дорого стоит, очень дорого. И я намерена его продать.

— И… покупатель есть?

Камилла улыбнулась, не скрывая торжества.

— Есть. Даже два.

— Сколько дают?

— Первый двадцать. Миллионов, разумеется.

Корделия присвистнула.

— Щедро. А второй?

— Второй пока не знаю.

— Думаешь, даст больше?

— Не сомневаюсь.

— Первый это случаем не ван дер Велле?

Камилла устроилась на контейнере более непринужденно, как в кресле у камина.

— Возможно. Второго угадаешь?

— Если бы «DEX-company» все еще была в силе, я бы, не колеблясь, назвала Бозгурда. Найджел отдал бы и больше, чтобы избежать окончательного краха. Но «DEX-company» больше нет. Следовательно, это кто-то другой. Кто-то, кто помимо Бозгурда, осознает подлинную ценность Мартина. Для большинства он всего лишь разумный киборг, один из бракованных, удачно избежавший утилизации. Разумные киборги уже не внушают такого священного ужаса, Совет Федерации дал им статус полноценных граждан. На страже их интересов стоит ОЗК во главе с Кирой Гибульской. Разумных киборгов только жалкая доля процента от общего числа продукции «DEX-company», но их вполне достаточно, чтобы воспринимать их пусть как редкое, но уже не уникальное явление. Двадцать миллионов за одного из них никто не даст, даже миллион наскрести будет затруднительно. Остается очень небольшая группа людей, кому известна тайна создания Мартина. И состоятельный персонаж, способный выложить за него требуемую сумму, только один.

— И кто же это? — Камилла явно наслаждалась.

— Я. За мою жизнь выкуп взять ты не можешь, а вот получить отступные за жизнь Мартина — вариант вполне жизнеспособный. И наиболее безопасный. Только подлинный знаток даст настоящую цену. Для дикаря с какой-нибудь Танзании-18 «Мона Лиза» — только раскрашенный кусок полотна. А вот для собирателя антиквариата…

Камилла склонила голову набок.

— Да, сестрица, ты действительно… неглупа.

Корделия в очередной раз пожала плечами.

— Это несложно. Я не раз и не два просчитывала этот вариант. Рано или поздно кто-нибудь обязательно покусится на Мартина в попытке заработать. Вот только конкурирующего покупателя я не учла. Допускала его существование гипотетически, но не могла определить мотив, да еще за такую цену. Но у Рифеншталей этот мотив есть. Не знаешь, какой?

Теперь пришла очередь Камиллы пожимать плечами.

— Не знаю, да и, по правде говоря, не хочу знать. Какая разница? Главное, что они платят.

— Заключи сделку со мной. Я дам больше.

— Я могу заключить сделку с вами обоими. И получить в два раза больше.

— Это как?

— Возьму деньги у Алекса, а киборга не отдам. Потом точно так же возьму деньги у тебя. Сорок лимонов лучше чем двадцать.

— Кинуть Рифеншталей? Не советую.

— Я в любом случае буду вынуждена это сделать, если, как ты предлагаешь, заключу сделку с тобой. Если уж рисковать, так по крупному.

Корделия покачала головой.

— Здесь существенная разница: расторгнуть сделку или кинуть на деньги. Если ты расторгнешь сделку, то разрушишь их планы, но не посягнешь на деньги. Из тех денег, которые ты получишь от меня, ты легко заплатишь неустойку. Они, конечно, будут недовольны и занесут тебя в список «неблагонадежных», но не будут преследовать. Совсем другое, если ты возьмешь их деньги, но не отдашь стулья.

— Какие стулья?

— Неважно. Так говорят. Утром — деньги, вечером — стулья. Но использовать один из методов великого комбинатора по отъему денег я не рекомендую, это тебе не провинциальное казино обчистить. Да, да, наслышана о твоих подвигах, у меня все ходы записаны. Ты по молодости своей и неопытности сунулась в игры больших серьезных дядей, и эти дяди тебя не простят. Если ты возьмешь у них деньги и не отдашь товар, они сочтут это оскорблением. Плевком. Это будет означать, что ты их ограбила. Ты украла их деньги. Ты понимаешь, что это значит? Понимаешь, что значит украсть деньги у Рифеншталей? Безопасней ограбить цыгана. Даже если ты три раза перекроишь себе лицо, пять раз сменишь имя и шесть — местожительства, тебя все равно найдут. Через пять, через десять и даже через двадцать лет. Не найдут тебя, найдут твоих детей. Найдут и убьют. Тебе это надо?

Камилла закусила губу. Похоже, что с этой точки зрения она сложившуюся ситуацию не рассматривала. Цифра сорок миллионов туманила и мутила разум.

— Ну что ж, — произнесла она после некоторых раздумий, — тогда мне проще придерживаться первоначального плана. Выманить твоего кибермальчика, отдать его Алексу, а тебя отправить в вакуум.

Корделия кивнула.

— Тоже вариант. Ничуть не хуже прочих. То есть расторопность и профессионализм моей службы безопасности ты не учитываешь, не говоря уже о галаполиции и федеральных спецслужбах? Они ведь наверняка тебя уже вычислили. Вадим — человек упорный и крайне подозрительный. Он не отступит.

— Но ты же сама говорила, что кинуть Рифеншталей гораздо рискованней.

— Да, рискованней. И повторяю свой совет. Заключи сделку со мной. Потому что, кроме денег, у меня есть то, что Рифенштали никогда тебе дать не смогут.

— И что же у тебя есть?

— Владения Трастамара.

Камилла выгнула бровь.

— А это тут с какого боку? Ты же не можешь мне их отдать.

— Не могу, но все-таки ты можешь их получить. И совершенно законно. Без убийств и шантажа.

— Да неужели? Ты пять минут назад весьма убедительно мне доказывала, что я никогда их не получу. Потому что ты позаботилась о том, чтобы я не стала наследницей.

— Я обезопасила себя на случай покушения. Но наш отец не так прост. При всем своем самодурстве и деспотизме он позаботился о том, чтобы родовые земли Трастамара принадлежали его потомкам, а не ушли на сторону.

— То есть? Я не понимаю. Он же лишил своих детей наследства.

— Да, лишил. Но не окончательно. В завещание есть оговорка. И эта оговорка стала мне известна только пару месяцев назад.

— Что за оговорка?

— Он называет меня полноценной наследницей всей движимой и недвижимой собственности Трастамара с правом передачи по прямой линии. То есть, я имею право все завещать своим детям.

— Но у тебя их нет.

— Именно. Крайний срок сорок пять лет. Если по достижении этого возраста у меня все еще не будет прямых наследников, то право наследования переходит к ближайшему члену семьи, способному доказать генетически свою принадлежность к роду Трастамара, то есть к тебе.

Камилла растерянно заморгала.

— Так я… что же это… я могу стать наследницей?

— Можешь. Тебе осталось подождать два года. Тихо, спокойно подождать, не устраивая ни убийств, ни похищений, и не влезая в авантюры. Я могу подписать письменное обязательство и назначить тебя наследницей официально. Вернуть тебе законный статус. Но свое поведение тебе придется пересмотреть, потому что при малейшем подозрении суд может признать тебя недобросовестной наследницей. Спроси у своего юриста, он тебе расскажет.

— Но за эти два года ты еще успеешь обзавестись ребенком. Ну или клоном.

Корделия покачала головой.

— Нет, клон в качестве наследника не признается. Только два полноценных родителя, и ребенок должен быть рожден естественным путем.

— А ты…

— Я не могу родить. Я бесплодна. Думаешь, зачем я отправилась на Асцеллу? Чтобы в клинике Гриффита обзавестись генетически безупречным эмбрионом.

— Но у тебя…

— … ничего не получилось. — Корделия закрыла глаза. — Все эмбрионы погибли.

Камилла встала и нервно прошлась по отсеку. Затем обернулась к сводной сестре.

— А ты мне тут часом голову не морочишь, спасая своего кибермальчика?

«Хотелось бы…», подумала Корделия.

— Не морочу. Ты можешь все это проверить. Свяжись с клиникой и с моим адвокатом Соломоном Майерсом. Я дам разрешение, и они предоставят тебе всю необходимую информацию. — Корделия облизнула сухие губы таким же сухим языком. — И… дай мне воды.

Камилла направилась к двери. Задержавшись, бросила:

— Я должна подумать.

— Думай, — безропотно согласилась Корделия. Сил больше не было. — Только пусти меня, наконец, в комнату для девочек. Ты же не опустишься до плебейской мести?

Не ответив, Камилла вышла.

Минуту спустя явился хмурый громоздкий субъект с перебитым носом. Развязал Корделии руки и отвел в крошечную каюту. Потом ей дали переодеться и проводили в душ.

Корделия легла на узкую койку (каюта предназначалась не для пассажиров, а для обслуживающего персонала) и закрыла глаза. Через несколько часов станет известно, удалось ли ей, хромая и подпрыгивая, увести голодную кобру от выпавшего из гнезда подлетка.

«Космический мозгоед» вышел из червоточины в системе Беллатрикс в 3:15 ночи по корабельному времени.

Мартин не спал. Он почувствовал смену скоростных тональностей, прошедшую по корпусу вибрацию. Четвертый прыжок. Последний. Дальше до станции «Эксплорер» только на маршевых двигателях.

Последнюю перед пунктом назначения станцию гашения Дэн обнаружил у планетоида 2089VB (12), малого тела сферической формы, замыкающего вытянутой в узкий эллипс орбитой немногочисленное звездное семейство. За несколько миллионов лет своего термоядерного бытия Беллатрикс так и не обзавелась полноценной свитой. Четыре выгоревших до кремниевого нутра спутника, один из которых был открыт в далеком ХХ-м веке, пояс астероидов и мечущаяся на привязи комета. Перигелий этой злосчастной пленницы находился слишком близко к поверхности звезды, и, скатываясь к моменту сияния, она теряла треть своей вымороженной плоти. Комета вспыхивала, распускала хвост, тащила по черному бархату космоса сияющий шлейф, расплачиваясь за этот миг триумфа самой жизнью, а потом уходила сращивать подгоревшую плоть к спасительному афелию. Следующий ее триумф станет скорее всего последним. По расчетам астрофизиков, наблюдавших за Беллатрикс, комете предстояло сгореть в истекающем с экватора звездном веществе, Мартин читал об этом в астрофизическом бюллетене. Прежде комете как-то везло, она проходила под более щадящим углом к своей «хозяйке», но сместившаяся ось лишала маленькую скиталицу шанса. Комета должна была сгореть. Прорастающий хвост, сияние, короткая вспышка и — облачко космической пыли, медленно теряющее очертание под воздействием инерционного эха.

Мартин прислушался. Тихо. Но экипаж не спит. Слух киборга безошибочно определил таящееся за этой тишиной, укрытое ею, спеленутое беспокойство. В пультогостиной только Тед с Дэном, отслеживают поступающие с лидара данные. Все остальные в своих каютах. В распоряжении Мартина только неясные звуки, шорохи, вздохи, но из этих звуков, для стороннего наблюдателя нейтральных, он легко составляет визуальные соответствия.

Станислав Федотович пытается читать. Сначала сделал попытку заснуть, ворочался, сгонял с головы Котьку, оставлял от стандартного освещения вечерний минимум, увеличивал яркость, выключал полностью, сбивал подушку, укладывался затылком в перекрещенные ладони, на несколько минут замирал, потом вздыхал, снова приказывал искину задействовать освещение, снова ворочался. Затем, сдавшись, взял со столика читалку. Вот уже с полчаса убеждает себя, что читает. И даже понимает прочитанное.

Полина сидит неподвижно, закутавшись в одеяло. Колени обхватила руками. Свое поражение она признала еще час назад. Но читать не пробовала. Вздыхает. И, кажется, трет глаза.

У Ланса тихо. Да, Ланс, пожалуй, единственный, кто спит. Киборг есть киборг. Рациональная система избавляет от энергозатратных метаний. Все правильно. Ничего не происходит. «Мозгоед» идет по заданному курсу, вычерчивает по звездной карте рассчитанную Дэном трассу, присутствия и участия Ланса не требуется. А судьба собрата-киборга… Да мало ли у него в Галактике этих собратьев? Растратой энергоресурсов Ланс ему не поможет. К тому же Мартин на корабле чужой. И по его вине у команды «Мозгоеда» снова могут быть неприятности.

Мартин понимает. Дело тут не в отсутствии солидарности или зачатков человечности. «Космический мозгоед» — едва обретенный дом Ланса, его убежище, единственное место в Галактике, где Ланс обрел свое истинное предназначение, где чувствует себя не ценным оборудованием, а полноценным членом экипажа. Как бы чувствовал себя Мартин, если бы в их доме на Геральдике или на «Подруге смерти» появился какой-то (пусть и разумный) киборг, своим появлением втягивающий Корделию в авантюру? Конечно, Мартин сделал бы все от него зависящее, чтобы помочь, но точно не страдал от бессонницы. Вот и Ланс не страдает.

Вениамин Игнатьевич заснул, но не сразу. Сначала долго возился в своем шкафчике с лекарствами, чем-то позвякивал, постукивал, потом что-то проверял из медоборудования. Мартин слышал тихое жужжание зуммеров. Затем доктор ушел к себе. И тоже ворочался, вставал, пил воду. Мартин предположил, что эта вода послужила растворителем для «волшебной таблеточки». Потом доктор еще немного поворочался и затих.

Михалыч сидел в машинном отделении до последнего. Ближе к полуночи вышел. С полчаса оставался в каюте. Осознав, что сон в данную ночь цель недостижимая, снова натянул комбез и вернулся в машинное. Рядом с мерно урчащим двигателем ему, по-видимому, комфортней.

Дэн с Тедом пультогостиную не покидали. Когда до расчетной точки прыжка к Беллатрикс оставалось два часа, Тед сделал попытку запустить космобой, но срезался на втором уровне, витиевато выругался и угрюмо затих. При других обстоятельствах Мартин непременно попросил бы его повторить гневную заковыристую руладу, чтоб запомнить, а впоследствии блеснуть стилистическим вывертом в разговоре с Никитой или даже Вадимом. Удивлять Корделию своим лексическим изобилием он не собирался. От нее могло и прилететь. Но в эту ночь даже словесная изобретательность Теда была бессильна.

При мысли о хозяйке Мартин, беззвучно постанывая, натянул на голову одеяло. Дэн в пультогостиной уловил выброс кортизола и прислал стандартный запрос. Как и в прошлое свое пребывание на «Мозгоеде», Мартин дал навигатору допуск к системе и был даже благодарен рыжему киборгу за этот ненавязчивый мониторинг. Внешне Дэн так же, как и Ланс никак не выказывал беспокойства за судьбу собрата, но в то же время Мартин знал, что рыжий DEX из 43-й партии, близнец того, некогда сгинувшего в исследовательском центре у 16 Лебедя, всегда рядом, всегда в молчаливой готовности. Краем кибернетического сознания Дэн будто отслеживал все потенциальные угрозы, раскладывал их на менее значимые составляющие, попутно примеряя возможные решения. Однажды он уже спас Мартину жизнь, не позволил активировать последний приказ. Возможно, у него получится и на этот раз.

У Мартина больше не было смертоносного комма. Он похоронил этот комм на Геральдике. Может быть, поспешил? Если бы у него и сейчас была эта «капсула с ядом», он бы чувствовал себя уверенней. Он бы знал, что ему делать. Решение напрашивалось само: дождаться обмена, удостовериться, что Корделия в безопасности и… умереть. Но комма больше нет.

Но даже если бы Мартин и сохранил устройство, спрятал бы его от Корделии, он бы не смог им воспользоваться. У Мартина больше не было хозяйки. И блок подчинения был заархивирован. Теперь, чтобы назначить Мартину нового хозяина, требовалось переустановить всю систему. Стереть Мартина до нуля. Отформатировать. Но при столь радикальном подходе не было гарантии, что установка пройдет успешно. Программное обеспечение Мартина отличалось от софта, которое устанавливали на «шестерок», его процессор изначально монтировался как равноценный партнер мозга, а не бесстрастный контроллер. И все программы, все протоколы так же писались и инсталлировались уже с учетом самостоятельной личности. Соответствующего ПО в распоряжении программистов нет. Единственная копия, которую Мартин сделал, понимая, что утрата будет невосполнимой, хранилась у «Жанет» на Геральдике. Но об этой копии не знает даже Корделия. Вполне вероятно, что со стандартным обеспечением от DEX-6 Мартин сможет двигаться, но той свободы, сравнимой с человеческой, у него уже не будет. Все функции будут урезаны. Да и будет ли он столь же ценен без своего уникального ПО?

Это может быть даже к лучшему. Возможно, там, куда он попадет, его снова попытаются сделать послушным, управляемым, ему переустановят систему, и после установки его сразу замкнет. Имплантаты парализуют мышцы, и он окажется в телесной ловушке, как человек, разбитый параличом. Станет ли это поражением для тех, кто его похитит? Или наоборот, облегчит задуманное? И он, вот такой ущербный, все равно сгодится для будущих экспериментов?

О том, что его ждет «по ту сторону», в руках неведомых похитителей, Мартин старался не думать. С консервацией «DEX-company» ничего не кончилось. Корделия свернула производство, закрыла исследовательские центры, наложила запрет на испытания готовой продукции и тесты уже эксплуатируемых киборгов, но окончательно взять под контроль всех вовлеченных в технологический процесс, всех заинтересованных, всех желающих заработать она была не в силах. Вне зоны ее влияния осталось немало честолюбивых, беспринципных кибернетиков и программистов, кто не оставил надежды на щедрого инвестора. В конце концов, всегда остаются военные и спецслужбы. Что первым, что вторым необходимы продвинутые биомашины. Первым нужны суперсолдаты, а вторым — шпионы, диверсанты, наемные убийцы. Такие, как Мартин, разумные, ловкие, быстрые, неутомимые, являются воплощением всех их чаяний.

Пресловутые Bond’ы были только первой ступенью. Они наиболее близки к желаемому совершенству — могли исполнять несложные шпионские поручения, но на полноценное внедрение их возможностей не хватало. Люди их в конце концов вычисляли, когда вариабельность жестов, мимических экспромтов, эмоциональных всплесков достигала предела. Прописать в протокол весь спектр проявлений человеческой психики не под силу самому гениальному программисту, да и память киборгов конечна.

Но такому, как Мартин никакие протоколы не нужны. Потому что за многообразие жестов, мимики, эмоций отвечает не программа, за него отвечает его полноценный, развитый, органический мозг. Мартин учится у людей точно так же, как у взрослых учится ребенок. Только в отличие от мозга младенческого, которому еще предстоит наращивать и усложнять нейронные связи, чтобы выйти на предельный уровень мощности, мозг Мартина уже на пике своей производительности. У его простимулированного, тренированного неокортекса нет необходимости тратить энергию и время на достройку нейросетей, его мозг включается в работу сразу, бешено поглощая информацию. Поэтому его младенчество после пробуждения на той станции у Бетельгейзе длилось не дольше недели. Он за неделю усвоил то, на что человеческий ребенок тратит около двух лет. А через год его интеллектуальный уровень достиг уровня взрослого человека.

— Интеллектуально ты превосходишь любого хомо сапиенс, — сказала однажды Корделия.

— Даже тебя?

— Даже меня, — ответила она с улыбкой. — Твой мозг функционирует гораздо эффективней не только моего, но и лауреата Нобелевской премии по математике. Даже не учитывая подспорье процессора.

— Это… плохо?

— Почему плохо? Ты умница и мог бы достичь немыслимых высот в любой научной отрасли, если бы пожелал, да и не только в научной.

— Мне бы тогда пришлось конкурировать с людьми.

— В этом тоже нет ничего плохого. Люди постоянно конкурируют друг с другом. И стартовые условия у конкурентов далеко не равные. Но это никого не смущает и не останавливает. А ты мог бы посвятить весь свой интеллектуальный потенциал решению какой-нибудь общечеловеческой проблемы, не требуя ни почестей, ни наград. Впрочем, люди все равно бы завидовали.

Мартин вздохнул.

— Но есть еще и другая сторона, — продолжала Корделия, — обратная сторона интеллекта.

— Какая?

— Психика. Ну или… душа.

— А что не так с моей… душой?

— С ней все так, но ей нужно повзрослеть. Ты у меня еще ма-а-аленький.

— И глупый.

— Да, и глупый. Но не в интеллектуальном смысле. В интеллектуальном ты ого-го какой умный. Даже слишком. Глупый в смысле… души. Наивная она у тебя, детская.

— А что нужно делать, чтобы она повзрослела?

— Ну что делать… Жить. Смотреть. Слушать. Чувствовать. Набираться опыта. Думать. Задавать вопросы. Извлекать уроки. Делать выводы. Одним словом, делать все, что делают люди. Правда, не всем помогает.

Но те, кто стремится возродить производство киборгов, более того, сделать это высокотехнологичное оружие еще и разумным, неотличимым от людей, не будут заморачиваться с такой эфемерной мелочью как «душа». Оружие, которое растит свою душу, позволяет ей «смотреть, слушать и набираться опыта». Звучит как… как безумная шутка, как странная, опасная фантазия. У оружия не может быть души. Наличие этой самой души даже у человека сомнительно. Кто ее видел, душу эту? Осязал? Обонял? К приборам пристегивал? Средневековый предрассудок. А уж если речь заходит о киборге…

Мартин сел на койке и обхватил колени руками. Что же так болит, ноет в груди?

«Космический мозгоед» приближался к автоматической станции гашения. Уже помигивали зеленые огни порта. Станция не прошла сертификацию, но тем не менее была стабильно рабочей. Мартин слышал, как Дэн объяснял капитану, почему рискнул и выбрал именно ее, официально недействующую. Одним из его доводов был тот, что похитители рассчитывают именно на бездействие станции, на беспомощность транспортника, попавшего в систему Беллатрикс с непогашенным двигателем. Но в этих расчетах они не учли одной величины, без которой эта формула не сработает — интуицию рыжего навигатора, такую же неуловимую, эфемерную категорию, как и душа.

Неожиданно тишина кончилась. Мартин услышал голос «Маши», корабельного искина.

— Милый, тебя хотят. Очень.

Эта игривая реплика означала, что пришел запрос на связь. Как и ожидалось, Станислав Федотович не спал. Он быстро оделся и покинул каюту. Мартин затаился. Он знал, что все события на «Мозгоеде» связаны с ним, опасным чужаком, что все поступающие на терминал сообщения так или иначе складываются в схему судьбы. Мартин прислушался. Ждать, когда Дэн его позовет, или проявить инициативу? Лучше ждать. Лучше не напоминать о себе. Не попадаться на глаза. Невзирая на всю дружескую поддержку, которую ему оказывала команда, поддержку совершенно искреннюю, бесстрастно удостоверенную детектором, Мартин чувствовал себя виноватым.

Он и в доме Корделии нередко чувствовал себя точно так же. Особенно, когда ей приходилось вносить в свою жизнь радикальные коррективы, выдерживать немалый медийный прессинг, когда ее офис и квартира осаждались множеством журналистов; когда она работала по восемнадцать часов, участвуя в бесконечных переговорах с инвесторами и юристами, защищалась от нападок конкурентов, бесконечно лавировала, отбивала удары, выслушивала претензии и угрозы. Из-за «DEX-company» Корделия нажила себе массу врагов. И работы у нее прибавилось. Даже возвращаясь домой, она запиралась в рабочем кабинете и сражалась, сражалась… И причиной всего этого был он, Мартин. Она все это затеяла из-за него, ввязалась в эту войну, которая продолжается до сих пор. Она не может отступить, не может сдаться, потому что защищает не только его, Мартина, она защищает и Дэна с Лансом, и других разумных киборгов, и всех тех, кто только еще начал осознавать себя, кто вдруг ощутил сладость и горечь эмоций. И все-таки во всем виноват он. Он один. Если бы Бозгурд тогда его добил…

Мартин вздохнул.

Когда они в очередной раз завели разговор про душу и прочие непонятные человеческие категории, Мартин спросил:

— Откуда ты знаешь, что у тебя есть душа?

— Потому что я чувствую себя живой.

— А разве человек не всегда чувствует себя живым?

— Далеко не всегда. Я вот была живой, потом пятнадцать лет была мертвой. А потом снова почувствовала себя живой. Потому что душа ко мне вернулась. — Помолчала и добавила. — Ты моя душа.

«Запрос на передачу данных».

«Запрос одобрен. Идет обмен данными».

Мартин вошел в пультогостиную. Уже ставшая привычной картина. Пугающая закономерность. Команда в полном составе. Висящее над терминалом вирт-окно. Выброс адреналина. Мартин осадил надпочечники, как летящий в поворот гравискутер. В изображении на парящем вирт-окне он узнал и.о. начальника службы безопасности «Медиатраст» Вадима Ковалева, бывшего спецагента, сослуживца Станислава Федотовича. Вадим — это уже какая-то определенность. Судя по лицам экипажа, они еще ничего не знают. Капитан позвал Мартина, чтобы при разговоре присутствовали все.

Вадим удостоил киборга своей работодательницы мимолетным взглядом, хмурое лицо осталось неподвижным. Мартин явственно ощущал исходившее от спецагента неодобрение. Ну вот зачем такой женщине как Корделия, умной, расчетливой, состоятельной, интересной, это лабораторное недоразумение, этот продукт генной инженерии с куском материнской платы в башке? И не машина и не человек. Непонятно кто. Вот зачем он ей? Чего она с ним возится? Вот замкнет его в один прекрасный день, он и свернет ей шею в ответ за все благодеяния.

Такого же мимолетного пренебрежения удостоился и Дэн, который фактически являлся биологическим «отцом» Алика, приемного сына Вадима. Дэн рассказывал, как Вадим выскочил с бластером из каюты, чтобы защитить Полину от взбесившегося DEX'а. Но затем, на Шебе, спецагент отправился за плененным Дэном в филиал «DEX-company» и рисковал, если не жизнью, то карьерой. Вероятно, нечто подобное происходит и сейчас. Вадим не пытается маскировать дружелюбием свое отношение к Мартину, но спасает и само недоразумение и его чокнутую хозяйку.

Обращался Вадим только к капитану, полностью игнорируя стоящего за креслом Дэна Мартина.

— Похитители связывались с вами? — задал вопрос и.о. шефа СБ.

— Да, связывались.

— Чего хотят?

На этот раз в сторону Мартина покосился капитан.

— Хотят обмена. Киборга на хозяйку.

— Давно?

— Неделю назад.

Было видно, что Вадим находится в рубке космического корабля, скорее всего, того корвета охранения, который сопровождал главу холдинга в ее перелетах.

Разговор продолжил капитан.

— Вадим, а где сейчас Корделия?

В пультогостиной стало совсем тихо. Все боялись и ждали ответа. Кроме тех двух посланий, которые они получили через Стива Хантера, никакой достоверной информацией о судьбе Корделии мозгоеды не располагали. О том, что ей грозит опасность и какого рода эта опасность, они могли только догадываться. Даже предполагали, что несостоявшиеся похитители, потерпев фиаско на «Сагане», отчаянно блефуют, сама Корделия уже на Новой Москве, а «Мозгоед» заманивают на «Эксплорер».

— Корделия исчезла. Ее нет на Асцелле.

Где-то за спиной всхлипнула Полина.

— Втски! — выругался в бороду Михалыч.

— Похищена? — очень сухо, почти безучастно задал вопрос капитан.

— Да.

— Кто? Уже известно?

— Пока стало известно, что в деле замешана ее сводная сестра Камилла Войчинская. Мы сейчас ведем расследование.

— А я и не знал, что у Корделии есть родственники, — сказал Вениамин Игнатьевич. — Это, вероятно, ее сестра по отцу?

— Да, — ответил Вадим. — Дочь ее отца, рожденная в браке с княгиней Гонзага-Мышковской.

— Ох, ни хрена себе имечко! — присвистнул Тед. — Да я бы с таким в принцы подался. Теодор Гонзага-Мышковский.

— Тебе не светит, Тед, — охладила его пыл Полина. — Ты простолюдин.

Атмосфера немного разрядилась. Определенность, проступивший в тумане лик врага, синоним надежды.

— Но она, разумеется, действует не одна, — тут же обесценил эту надежду Вадим. — Имен ее сообщников мы пока не знаем.

— А Казак? — снова встрял Тед. — Мы же его видели.

— Он только исполнитель. Есть тот, кто все это оплачивает. Чтобы затеять такую игру, требуются либо связи в федеральных структурах, либо большие деньги.

— Нам-то что делать, Вадим?

— Ждать и не делать глупостей.

— Но ее убьют! — сказал Мартин, впервые вступив в разговор.

Вадим наконец-то удостоил его взглядом.

— Станислав, где они требуют обмена?

— Станция «Эксплорер», система Беллатрикс.

— А вы где?

— А мы на краю этой системы, у станции гашения.

— Вот там и оставайтесь. Не приближайтесь к станции. Не слушайте этого… киберистерика.

— Но ее убьют! — в отчаянии повторил Мартин. — Пусть лучше я…

— Никто ее не убьет. Потому что для тех, кто ее похитил, главное деньги, а за мертвую Корделию никто ничего не даст. А вот если ты, — он снова смерил Мартина полупрезрительным взглядом, — попадешь к ним в руки, вот тогда ее точно убьют. К тому же Корделия не из тех, кто легко сдается. Она уже начала свою игру. Через третьих лиц мы получили предложение от Камиллы Войчинской обговорить условия сделки.

— Так нам возвращаться? — спросил капитан.

Ответить Вадим не успел: над терминалом развернулось еще одно вирт-окно. Когда связь стабилизировалась, изображение стало четким и узнаваемым. Полина ахнула. Тед выругался. Из вирт-окна на них смотрел тот самый человек, который заговорил с Мартином на «Сагане», тот, который в него стрелял. Как его назвала Полина? Казак?

— Кого я вижу! — проскрежетал возникший в вирт-окне персонаж. — Мои старые, добрые друзья, о встрече с которыми я так долго мечтал. Славик, ты рад меня видеть? Нет? А что так? Я вот рад. Очень рад. А это кто там? Да это же тот коп, который меня подставил. Вот так встреча. Никак, карьеру на моих костях сделал? Да, фортуна переменчива… — Казак заметил Дэна. — А-а, и рыжая тварь здесь. Кукла продажная. Только не ты мне нужен. С тобой я рассчитаюсь потом. Мне нужен он. — И Казак указал на Мартина. — Да, да, ты, золотой мальчик. Слышь, Славик, я предлагаю сделку.

— Казак, ты же знаешь правила, — холодно сказал Станислав Федотович, — космодесант не ведет переговоров с террористами. Я тебе однажды это уже объяснил.

— Ну да, не ведет. Без веской причины. А если причина есть?

— Какая причина?

— А вот такая.

Казак отклонился в сторону и дернул к себе какого-то человека. Это была Корделия. Казак держал ее за волосы, приставив к голове бластер.

— Ну как? Веская причина? Или мне ее пристрелить?

Александр ван дер Велле который раз вчитывался в однострочное послание, поступившее на терминал полчаса назад.

«Переговоры будешь вести со мной. Макс Уайтер».

Кто такой этот Макс Уайтер? Имя определенно ему знакомо. Ему представили кого-то, кто носил это имя… Кого-то незначительного. Наемник. Исполнитель.

Александр никогда не жаловался на память. Напротив, он гордился тем, что способен без труда перечислить всех крупных акционеров своего фонда, назвать по именам их жен, составить списки их активов и набрать пятнадцатизначный код сейфа в офисе деда. С таким же бухгалтерским прилежанием он сохранял в памяти все необходимые подробности, если речь шла о подписании выгодного контракта или расторжении невыгодной сделки. Он знал в лицо всех федеральных министров, всех сенаторов, вице-премьеров, депутатов, банкиров и губернаторов. Он немедленно, с быстродействием компьютера, помещал в свободный кластер своего организованного мозга все значимые атрибуты той или иной полезной человеческой единицы, чтобы впоследствии, с такой же стремительностью и неколебимостью, эту информацию извлечь и с выгодой использовать.

Инфокристалл несомненно обладает множеством преимуществ: вместимость, долговечность, но в то же время добавляет своему владельцу хлопот — делает его потенциальной жертвой шантажистов, ибо может быть украден или потерян. То ли дело собственный мозг… Мозг тайн своего владельца не выдаст и в тоже время произведет выгодное выгодное, в нужный момент подкинув своему обладателю имя или дату. Людям это нравится, недаром все обучающие методики начинаются с совета запоминать имена. Если мимолетный знакомый называет вас по имени, то вы невольно проникаетесь к нему симпатией. А если он упоминает еще и кличку собаки…

Александр усвоил это правило еще в колледже: запоминай тех, кто важен, тех, кто необходим, запоминай их увлечения, их привычки, их памятные даты. Человеку это льстит, добавляет значимости. Упоминанием мелочей ты позволяешь своему визави чувствовать себя особенным, даже избранным. Ты подчеркиваешь и доказываешь его присутствие, его неповторимость, и в благодарность за это, за то, что ты удостоверил его бытие, его ценность, его избранность, он даст тебе все, что ты пожелаешь. Какое простое и какое действенное правило. Минимальные затраты и фантастические дивиденды.

Но, как и любое правило, оно действует в области ограниченной полезности, то есть распространяется далеко не на всех. К примеру, зачем Александру запоминать какого-нибудь клерка или стюарда? В банках, обслуживающих его фонд, в отелях, где он останавливается, на пассажирских лайнерах, где он бронирует каюту первого класса, огромное количество персонала. Неужели он обязан их всех помнить? Конечно, нет. Да он имя капитана своей яхты «Алиенора» с трудом запомнил! Следовательно, Макс Уайтер, требующий вести с ним переговоры, также принадлежит к категории персоналий, не подпадающий под знаменитое правило.

Кто он? Александр лихорадочно вспоминал. Это имя он услышал недавно. Его произнесла женщина. Женщина… Камилла! Правильно, это имя произнесла Камилла, когда они обсуждали список исполнителей. Она откуда-то узнала про этого Уайтера. Узнала, что он осужден и сидит на Титане-10. Пират, контрабандист, работорговец. Вел незаконную торговлю оружием и в то же время работал на федеральное правительство. Александр не удивился. Такие перевертыши в мире, где поклоняются богу наживы, дело обычное. Двойные агенты, двойные стандарты. Все старо, как мир. А то, что он — пират и убийца, так это именно то, что им надо. Дело-то предстоит сомнительное, противозаконное, не исключающее крови и жертв. Им нужен был кто-то, кто не смутится и не отступит, человек решительный, алчный и беспринципный. Вот они такого и нашли. К тому же Камилла раскопала сведения о приятельских отношения этого самого Уайтера с Анатолием Волковым, младшим братом знаменитого Ржавого Волка, ставшего вновь известным под именем Найджела Бозгурда, владельца «DEX-company». Таким образом, этот Уайтер косвенно является еще одним недоброжелателем Корделии. Не вмешайся она в биржевую схватку, Анатолий мог бы сохранить контрольный пакет, некоторое время спустя реабилитировать имя компании, а затем вытащить своего приятеля из тюрьмы. Но Корделия перекупила пакет. Анатолий остался без наследства, а Уайтер — без надежды на освобождение.

В принципе, Камилла рассчитала все правильно. В игре против сводной сестры наиболее рациональным решением было бы использовать людей сведущих, тем более что речь шла о похищении киборга. У этого Макса есть опыт обращения с «куклами». Военные даже присылали ему «семерок» для испытаний. При необходимости этот бывший пират мог действовать быстро и жестко, без сантиментов. Он же посоветовал Камилле Скуратова, так же имеющего немалый опыт и соответствующие интересы.

Камилла с помощью своего ручного хакера собрала на обоих довольно подробное досье и представила Александру на рассмотрение. Он должен был дать добро на организацию побега Уайтера из тюрьмы. Александр досье изучил и добро дал.

Макс Уайтер ему не нравился. Не совсем так… Нравится или не нравится, пожалуй, не до конца уместная коннотация. Скорее, он вызывал опасение. Было в этом Уайтере что-то такое стихийное, хищное. Он напоминал Александру зверя, играющего с дрессировщиком. Зверь по команде встает на задние лапы, прыгает в кольцо, садится, встает, но в то же время ждет, когда дрессировщик отвернется. Чтобы наброситься. Александр чувствовал эту кипящую первобытную, разрушающую ярость, но уповал на узы алчности. Этот человек до крайности жаден. Он будет служить за вознаграждение, сдерживать инстинкты. Вот Скуратов, наемник гораздо более опасный, хитрый, искушенный, опасений у Александра не вызывал. Скуратов — убийца до мозга костей. Вполне вероятно, что на его совести жертв гораздо больше, чем у Макса, но Скуратов убийца рациональный, рассудочный. Он предусмотрителен и осторожен. Такой инстинктам взять верх над разумом не позволит, будет соблюдать договоренности и действовать согласно утвержденному плану, не пытаясь перекроить его к собственной выгоде. И вознаграждение взыщет до последнего цента. Будет сдерживать Уайтера как противовес.

Что же пошло не так? Он же все так хорошо продумал, так скрупулезно все рассчитал. На «Сагане» все получилось великолепно. Эти чудаки на армейском транспортнике ничего не заподозрили и взяли груз для строящегося телескопа. 30% акций компании «GalaTransUniversal», специализирующейся на крупногабаритных грузах, принадлежат инвестиционному фонду Александра, и ему ничего не стоило организовать через диспетчера ложную поломку ролкера на Церере, чтобы «Космический мозгоед» взял три контейнера титановых уголков до «Сагана».

Александр допускал возможность неудачи. Слишком много переменных. Капитан «Мозгоеда» — как его там? Петухов? — мог бы и отказать Летову, супер-карго с «Домициана», послать его вместе с уголками под благовидным предлогом, даже невзирая на отсутствие других заказов. «Мозгоед» мог покинуть Цереру и отправиться в более оживленный сектор. Но расчет оказался верен.

Досье старшины Петухова Александр тоже изучил, и с большим интересом. Как, впрочем, и всей команды. Занятная компания, нестандартная. Подумать только, у них на борту два месяца находился киборг стоимостью в полмиллиона, и они даже не попытались его продать! Полмиллиона на пятерых, по сто тысяч на каждого — киборги не в счет — по меркам этих людей — огромные деньги. Вот для Александра и входящих в его круг сумма более чем скромная, а для команды транспортника, совершающего межзвездный перелет за какие-то 300 единиц, целое состояние. Капитан мог бы купить трехкомнатные апартаменты на своем Новом Бобруйске и до конца жизни ни в чем себе не отказывать, с его-то скромными потребностями. Доктор обзавелся бы частной клиникой, оборудовав ее по современным стандартам. Девушка с таким приданым вышла бы замуж за местного олигарха на радость маме. Пилот купил бы собственный корабль и забрал с собой киборгов. А техник… Ну этот, наверное, станцию техобслуживания бы открыл. Каждый мог воплотить свою мечту. Ключ к успеху был рядом, ходил по кораблю. Так нет, и не подумали. Привезли на Корону и сдали с рук на руки. Блаженные идиоты! Корделия им, разумеется, заплатила. Не полмиллиона, но сумму существенную. Тысяч пятьдесят или семьдесят. Только не похоже, чтобы они этим вознаграждением воспользовались. Могли бы год на Шии-Раа развлекаться, а они так и таскаются с грузами по Галактике. Странные люди.

На этой странности Александр и сыграл: на «Сагане» ждут груз, людям надо помочь. Вот они и рванули. И успели вовремя. Александру даже не пришлось притормаживать своих похитителей. Винченцо Орсо, капитан «Калигулы», шел с «Мозгоедом» параллельным курсом, стараясь не обгонять. На «Саган» они должны были прибыть почти одновременно, «Калигула» чуть раньше. Опять же в пути могло случиться все что угодно, космос полон неожиданностей. «Космический мозгоед» мог столкнуться с астероидом, у него могли отказать маршевые двигатели, станция гашения могла оказаться нерабочей. Да мало ли что еще… Когда-то, в допрыжковую эпоху, воздушный лайнер мог потерпеть крушение, если в его двигатель попадала птица. Такая же нелепая непросчитанная случайность могла бы сорвать и этот план. Александр допускал похищение киборга.

Но боги космоса неожиданно сыграли на его стороне. Или они сыграли на стороне киборга? Команда «Мозгоеда» появилась на грузовой палубе именно в тот момент, когда Уайтер заговаривал объекту зубы. Эти чудаки как будто заранее готовились и репетировали, стояли за кулисами и ждали сигнала. Потом занавес поднялся и они вышли на сцену. Великолепная спонтанная импровизация.

Просматривая полученное с телескопа видео, Александр едва не зааплодировал. Как будто он сам их к этому готовил. Раздавал реплики, выправлял жесты. Все-таки он сделал правильный выбор, правильно все рассчитал. Все происходящее — безупречная случайность, стечение обстоятельств. Если от него потребуют объяснений и оправданий, он попросту предоставит это видеосвидетельство. Даже дикая мстительность Уайтера сыграла в цвет. Этот отморозок стрелял из бластера на космической станции. Идиот!

Единственное, что вносило дискомфорт в торжество кукловода, было ранение Мартина. И насколько Александр мог судить по той же видеозаписи, ранение тяжелое. Одним из выстрелов киборгу пробило легкое. Уайтер стрелял почти в упор. Он стрелял не в Мартина, он стрелял в вышедшую из дока команду "Мозгоеда", но этот странный, непредсказуемый кибер оказался на линии огня. Он шагнул вперед и закрыл собой новоприбывших. Вот же черт! Такое не просчитаешь. Александр не хотел, чтобы киборг пострадал. Цель его была прямо противоположной, киборг должен был оставаться в целости и сохранности и как можно быстрее вернуться к хозяйке.

Вся эта грандиозная авантюра, затеянная Александром, предполагала своим объектом вовсе не киборга — Александр охотился на Корделию. Она была целью. А его дед — да, ему нужен был киборг. Старый маразматик вбил себе в голову идею бессмертия, захотел жить вечно. Выживший из ума ростовщик. Надеется, что яйцеголовые разберут «мальчика» на запчасти, поймут как он устроен, потом по разгаданной технологии вырастят клона, сунут ему в мозг процессор и зальют в нанокластеры оцифрованную личность старого банкира. И будет он жить вечно.

Старик давно носится с этой идеей, давно присматривает по всем исследовательским центрам одержимых бессмертием. Вот и Марка этого прикормил, дал неограниченное финансирование, чтобы тот извлекал мозг и пересаживал его клонам. И доктор Бергманн… Еще один манипулятор.

Александр во все эти научные прожекты не верил. Бессмертие? Чушь. Хотел бы он сам жить вечно? Возможно, он еще слишком молод, чтобы ответить на этот вопрос. Впереди у него еще лет семьдесят полноценной умственной и физической деятельности, а вот что будет потом? Чего он будет желать, добившись всего, о чем мечтал, основав империю, вкусив всю полноту власти? Не исключено, что он, как и дед, не захочет умирать. А кто-то из его честолюбивых, алчных потомков вот так же, как он сейчас, будет саботировать его проекты.

Нет, жить надо долго, плодотворно, активно, но… не вечно. Потому что сама вселенная не терпит статики, она требует обновлений, да и скучно это — жить вечно. Даже звезды с их необъятной термоядерной массой умирают. Чтобы внести разнообразие. Измениться, перейти в иное, еще неизведанное качество. А уж человек… Нет, дед не настолько глуп, чтобы вот так прямо заявить: «Внучок, а добудь-ка мне киборга. Я хочу жить вечно». У старого маразматика хватило благоразумия, чтобы наплести о планах возрождения корпорации, подобной «DEX-company». Кибернетики разбежались, технологии стали бесхозными, рынок — свободен. Так почему же не прибрать его к рукам? И начать с самого продвинутого и уникального — с гибрида человека и машины. Не бороться с разумностью киборгов, не отлавливать их, не уничтожать, а наоборот — рекламировать и продвигать. Сделать из недостатка достоинство.

Обычные неразумные киборги — вчерашний день, это как ракеты без прыжкового двигателя. Будущее за такими, как этот гибрид, за разумными, совершенными. Это же виток эволюции, рывок в будущее. Подождать с десяток лет, подготовиться и выйти на рынок уже с готовой продукцией. Стать монополистом. И тогда уже никакая безумная идеалистка вроде Корделии им не помешает. Отличный план.

Александр его одобрил. Разумеется, он не верил в то, что дед немедленно обретет бессмертие, едва лишь этот киборг окажется в распоряжение нейрохирургов. Даже если дед и питает подобные иллюзии. Подхалим Бергманн наплел ему, что в этого киборга залили оцифрованную личность его исходника, чтобы он заменил родителям погибшего сына, а страх смерти довершил остальное. Дед поверил и ждет этого киборга, как укрытый в потустороннем царстве эликсир бессмертия. Казалось бы, циничный финансист, всю свою сознательную жизнь отрицавший такие аспекты как любовь, дружба, совесть, милосердие, и вдруг увлекся каким-то безумным прожектом? Ничего удивительного. Мир полон парадоксов. Обманут будет тот, кто сам полагает себя великим обманщиком. Вот дед и стал очередным доказательством. Но Александр саботировал не из страха. Под эту веру в чудо он взял неограниченный кредит и пустил его на собственные, далеко идущие планы.

Цель его — как сложное многоуровневое строение. До вершины он доберется не скоро, лет через десять-пятнадцать, а вот первый ярус почти готов. Его первая, промежуточная цель — Корделия. Он должен ее заполучить. Это будет блестящая сделка. Корделия с ее аристократическим происхождением, рейтинговым голоканалом и контрольным пакетом акций «DEX-company». Ослепительная перспектива. А если ко всему этому он приложит и свои финансовые возможности, свою финансовую одаренность, свои связи и амбиции, то сверхцель обретет вполне убедительные проценты вероятности.

Тот покойный пират… как его там?.. который Ржавый Волк, тоже видел эту перспективу. И цель у него, как подозревал Александр, была схожей. Они оба — ненасытные хищники, им обоим нужна вершина. Но Бозгурд действовал грубовато, он Корделию, кажется, даже запугивал. Пират, что с него возьмешь. Таких женщин запугивать бесполезно, добьешься противоположного результата. И соблазнять их также бессмысленно. Таких женщин надо удивлять. Ломать стереотипы.

То, что между ними произошло на Асцелле, ничего не значит. Да, Корделия отправилась с ним на свидание и даже провела с ним ночь. Она, возможно, пришла бы и на второе свидание и даже на третье. Но дальше приятного времяпровождения дело вряд ли бы зашло. Александру нужны не мелкие подачки, ему нужно все. Без остатка. И желательно на добровольной основе, без принуждения и шантажа. Он хочет, чтобы она была женой-другом, женой-соратницей и женой-союзницей. Только тогда у него все получится.

Но завоевать ее сердце он не может. Не потому что не знает, как это делается, а потому что сердце ее занято. Ее сердце принадлежит… киборгу. Вот такой парадокс.

Когда Александр только разрабатывал эту операцию, он поручил своим агентам на Новой Москве понаблюдать за Корделией и прислать ему видеоотчет. Желательно с участием этого ее… Мартина. О самой Корделии, во всяком случае, об официальной стороне ее бытия, материалов было достаточно. Большую часть суток она проводила в штаб-квартире холдинга. Естественно, участвовала в пресс конференциях, в презентациях. Встречалась с партнерами по бизнесу, с инвесторами, с конкурентами, с чиновниками. Прилетела к ней и дочь Гибульского. Но бизнес Корделии, ее тайные и явные контракты Александра не интересовали, подобная информация поступала из других источников. Ему нужна была домашняя, неофициальная Корделия. И кое-что его сыщикам удалось нарыть.

Этот ее киборг не покидал квартиру в одиночестве, хотя никаких ограничений в передвижениях по городу у него не было. Он давно был полноправным гражданином Федерации и внешне ничем не отличался от человека. Ладный, высокий, русоволосый парень. Человек на его месте пустился бы во все тяжкие, обошел бы все казино, все ночные клубы, все аэросалоны. А этот — нет. Ну да, у киберов голова по другому работает. Для них такие чисто человеческие заморочки ценности не имеют, они глобально мыслят.

Киборг покидал квартиру только с Корделией. Если она возвращалась достаточно рано из офиса, они отправлялись куда-нибудь ужинать, как образцовая супружеская пара. Иногда шли поиграть в боулинг или смотрели спектакль в каком-нибудь маленьком уютном театрике. В казино не были ни разу. А вот потанцевать в ночном клубе случалось…

Однажды в выходной день они отправились в кафе-кондитерскую и смотрелись там довольно странно, потому что в первую половину дня кондитерская была забита детьми и их родителями. Видеосъемку вела женщина-агент, догадавшаяся захватить с собой младшую сестру, девочку десяти лет, благодаря чему этот видеоотчет был наиболее подробным и продолжительным. Удалось подобраться к преследуемым довольно близко, и киборг не отследил камеру, потому что видео гаджеты были у каждого второго, родители снимали своих детей.

Александр пересматривал эту запись несколько раз. Останавливал, перематывал, начинал сначала. Именно тогда он и понял, что стать значимым в ее жизни мужчиной у него не получится. Нет шансов. И не только у него. Ни у кого нет. Потому что такой мужчина у нее уже есть.

Александр, как и все прочие невольные наблюдатели, не избежал соблазна задаться популярным вопросом. В каком статусе этот киборг? Чью роль исполняет? Мужа? Сына? Любовника? Скорее всего, всех троих сразу или… никого. А так ли это важно? Главное, что этот киборг есть. Он — важная часть ее жизни. Конечно, все таблоиды твердили, что этот киборг — ее секс-игрушка, но Александр в это не верил. Возлюбленный — да, но не любовник. Вот такой парадокс. Еще один.

О чем они говорили, на записи было не разобрать, дети галдели, но было достаточно того, как эти двое друг на друга смотрели. Александр почувствовал не то зависть, не то ревность. На него никто никогда так не смотрел, ни одна женщина, даже его мать. Со страхом, с восхищением, с вожделением — да, смотрели. Смотрели презрительно, заискивающе, с вызовом, с негодованием, с ненавистью, с хищным обещанием, со страстью. Но с нежностью, заботой и обожанием — никогда.

Чертов кибер купался в исходящей от Корделии любви. Он вдыхал эту любовь, подзаряжался ею. И светился, как ядерный реактор при запуске. Александр, вопреки всей своей убежденности, начал гадать. Так любовники или нет? На одно мгновение ему показалось, что да, любовники. Лица их сблизились, как для поцелуя, и было очень похоже, что вот сейчас… Но они… потерлись носами. Пошалили. Засмеялись и отстранились. Александр потом долго думал. Почему это так? Почему она выбрала такой странной объект? Он же… не человек. Он полностью искусственный, выращенный на стимуляторах, напичканный имплантатами, лабораторный продукт. Пусть даже он мыслит и чувствует, как человек, пусть и не отличим внешне, он все равно… ненастоящий. Позже предположил: может быть, потому и любит, что не человек? Любит без сомнений и опасений? Знает, что не станет объектом шантажа и манипуляций, потому что этот «лабораторный продукт» ей беззаветно предан?

«Предан, как собака», сказала однажды Камилла. «Если ее убить, сдохнет на ее могиле». И в голосе ее тоже прозвучала не то зависть, не то ревность. На ее-то могилу никто не придет умирать… Даже хомячок не сподобится. Соберется лицемерная светская тусовка, будут лгать и злорадствовать.

Может быть, все дело в том, что у киборгов иная шкала ценностей? Им важен сам человек, а не его внешность и статус? Этому высокому роскошному парню, сидящему с Корделией за столиком, нет никакого дела ни до ее возраста, ни до ее внешности, ни до ее счета в банке. Для него имеет значение только эта исходящая от нее любовь, от которой он светится, и он будет светиться, даже если Корделия станет нищей, если состарится, если в результате болезни или несчастного случая она утратит волосы, а лицо покроется шрамами.

Это сила Корделии и ее слабость. Этот киборг — ее ахиллесова пята, единственное средство до нее добраться. С начала времен мужчина использовал этот прием — стать в глазах женщины спасителем. Женщина уязвима, ей нужен защитник. Чаще всего обстоятельства подыгрывали мужчине. Дама попадала в беду — пираты, разбойники, стихийные бедствия, нищета, долги, — и на выручку приходил благородный рыцарь. Спасенная дама влюблялась и вознаграждала своего спасителя. Если подходящие обстоятельства не складывались, то будущий спаситель организовывал их сам: нанимал пиратов, разбойников, устраивал пожар, разорял, вгонял в долги, а потом спасал. И далее все шло по намеченной схеме.

С Корделией все немного сложнее. Если спасти ее саму, она конечно будет благодарна, но дальше дружеских посиделок дело не зайдет. Она скорее насторожится, да и устроить соответствующее ее масштабам «стихийное бедствие» будет затруднительно. А вот если спасти ее драгоценного киборга… Вот тут другой коленкор. Тут Александр предстанет в ее глазах совсем в ином свете.

Он ничего не потребует от нее. Он будет скромен и великодушен, терпелив и послушен. Она не устоит. И даже если продолжит возиться со своим киборгом, с этой высокотехнологичной игрушкой, победителем все равно будет он, Александр.

Все шло точно по плану. Сорвавшееся похищение. Обезумевшая от беспокойства Корделия. Затем похищение самой Корделии. Александру это нужно было, чтобы она пребывала в неизвестности и воображала самое страшное, что может случиться с ее кибермальчиком, чтобы ему грозил этот обмен, чтобы он уже косвенно был заложником. Потом все же допустить пленение киборга, заставить Корделию вести переговоры о выкупе и, когда она уже окончательно впадет в отчаяние, явиться на сцену благородным спасителем. Само «спасение» Александр в деталях еще не продумал, но в успехе не сомневался. Главное, чтобы Камилла не догадалась… Она же верит, что он в самом деле намерен выкупить киборга за 20 миллионов. Он еще обещал на ней жениться, когда дедушка в качестве вознаграждения даст ему доверенность на управление всеми активами клана. Наивная. Хотя, если понадобится, он за киборга заплатит.

И вот, когда сюжет уже двигался к развязке, Александр неожиданно получил это послание от бывшего зэка. Все переговоры вести с ним. Это что еще такое? Что за новости? Где Камилла? Он предоставил в ее распоряжение свою яхту, потому что суда такого класса и под таким прикрытием не подвергаются таможенному досмотру, а если чиновников и допускают на борт, то досмотр производится формально. Кто ж захочет ссориться с семейством Рифеншталей? Корделию должны были содержать на яхте в относительном комфорте. Она не должна была пострадать, точно так же, как не должен был пострадать и киборг. Давление только психологическое. Никакого физического воздействия.

Терминал коротко, как-то растерянно пискнул. Пришло еще одно сообщение. Запрос на связь. Яхта «Алиенора». Александр принял вызов. Вирт-окно развернулось. Ван дер Велле узнал рубку управления своей яхты. За терминалом сидел… Да, тот самый беглый зэк Макс Уайтер. Он вальяжно, по-хозяйски развалился в капитанском кресле. Широкая пористая рожа расплылась в улыбке.

— Привет, мажор. Помнишь меня?

— Где Камилла?

— Твоя подружка? А вон она.

Уайтер чуть сместил камеру, и Александр разглядел полулежащую у переборки Камиллу. Запрокинутое лицо — белый круг. Левое колено перевязано окровавленной тряпкой.

— Что с ней? — Голос Александра дрогнул.

— Девочка не хотела давать мне твой личный номер. Пришлось ее попросить.

Уайтер потряс перед камерой бластером.

— А Скуратов?

— Да валяется где-то. Хотя нет, не где-то… Вон он.

Казак передвинул камеру в другую сторону. Александр увидел бывшего особиста. Тот тоже лежал у переборки, скорчившись, держась за живот. Но в отличие от Камиллы, которая баюкала простреленное колено, признаков жизни не подавал. Потерял сознание или… был мертв. Под ним растекалась лужица черной крови. Не дожидаясь вопросов относительно судьбы экипажа, Уайтер пояснил:

— Остальных я запер по каютам. Пришлось, правда, и капитана подпортить, чтобы дал допуск к искину, но в этом я не виноват. Я предлагал по-хорошему.

— Чего ты хочешь?

— Ну как чего… Как чего… Ты дурака-то не включай, мажор. Деньги я хочу. Деньги. Те самые двадцать лимонов. Ты же столько обещал… за этого кибера?

— Столько. Только у тебя его нет.

— Нет — так будет.

— Это каким же образом?

— А тем самым. Обменом.

— На кого?

— А ты будто не знаешь.

Казак поднялся и на миг исчез из фокуса камер. Затем появился вновь, уже не один. Он тащил за собой Корделию. У нее лицо тоже было в крови. Одежда порвана, руки связаны за спиной. У Александра вспотела спина.

— Что ты с ней сделал, ублюдок?

Неожиданно ответила Корделия. Почти насмешливо.

— Не ревнуй, Алекс. Он импотент.

— Ах ты, сука…

Казак отшвырнул Корделию в сторону. Она упала, но как-то быстро сгруппировалась и села. Из фокуса она не пропала, и потому Александр ее видел. Она смотрела ему прямо в глаза. Окровавленные губы шевельнулись.

— Так это ты… Это ты все затеял.

— Корделия, это не я! Это все дед.

Какое жалкое, мерзкое оправдание. Казак хохотнул.

— Да у вас тут свои терки. Вот что, благородные господа и дамы, я хочу свои деньги, свои двадцать миллионов. А кто их даст, дедушка, бабушка или двоюродный дядя, мне по барабану.

— Мы же и так рассчитывали обменять Корделию на киборга. Зачем вы устроили эту бойню?

Казак сжал кулаки. Лицо его побагровело.

— А потому что эти две суки сговорились и решили нас кинуть. Тебя, между прочим, тоже. Вот эта сука, которая поопытней и постарше, что-то такое предложила своей сестренке. Что-то такое лакомое, что та навострила лыжи и связалась со службой безопасности. Я за выпивкой шел и все слышал. Позвонила этому легавому, этому стукачу Ковалеву. Я ведь мог пристрелить эту гниду еще на Медузе. И я понял — кинет она нас. Всех кинет. И тебя тоже, мажор. Не видеть тебе этого кибера. А этот, — Казак кивнул в сторону неподвижного Скуратова, — тоже ссучился. Да и был сукой. Мусором. Короче, я лечу за киборгом, а ты готовь деньги.

— А почему бы тебе не заключить сделку со мной? — неожиданно подала голос Корделия. — Я более заинтересованная сторона.

Казак обернулся.

— За кого ты меня принимаешь, детка? Я знаю, что пока ты здесь, все счета заморожены. У тебя ничего нет. Ты нищая.

— Да, пока я здесь, у меня ничего нет. Но если ты меня отпустишь… Я дам двадцать пять.

Казак заржал.

— Ну вы, ребята, меня точно за лоха держите. Вот сейчас я тебя выпущу и ты мне кучу бабла отвалишь. За какие такие заслуги? За красивые глаза?

— Я всегда держу слово, — сказала Корделия. — Это все знают. Вся Галактика.

— А я не знаю. Потому что сам никогда не держу. Ладно, хватит трепаться. Так что, мажор, по рукам?

Александр не отвечал. Он смотрел на Корделию. Она смотрела на него. Он понимал, что как бы не обернулось дело, для него все было кончено. Даже если он теперь уже по-настоящему спасет Мартина, она его не простит.

— Спаси его, Алекс, — тихо сказала Корделия, — спаси.

Казак выругался и смахнул вирт-окно. Связь оборвалась.

Александр несколько минут сидел неподвижно. Сердце бешено колотилось. Впервые в жизни ему предстояло сделать выбор. Он не выбирал между покупкой и продажей акций, между заключением контракта или его расторжением. Он выбирал между рассудком и сердцем. Был вариант внести яхту и всех ее пассажиров в графу «Убытки» и… Бизнес предполагает потери.

Прошло еще несколько минут. Александр перезапустил терминал и ввел запрос на связь. Сигнал ушел по квантовым сетям в бесконечность, перепрыгивая с ретранслятора на ретранслятор в поисках старого армейского транспортника с забавным именем. Наконец квантовый луч зацепил мишень и скатился световым пятнышком в цифровой преобразователь.

Вирт-окно развернулось. Александр набрал побольше воздуха и произнес:

— Я могу поговорить с капитаном Петуховым?

На груди Макса Уайтера сидела… жаба.

Огромная, влажная, пупырчатая. Лапки у жабы были длиннопалые и когтистые. Уайтер чувствовал эти лапки. Они были развернуты ранящими отростками друг к другу и метили в самое сердце. Прорастали в него, внедрялись, вдавливались. Под кожей эти мелкие коготки будто множились, тянулись и вползали в самое подсердие, царапали и кололи. Жаба смотрела Уайтеру прямо в глаза.

И еще — жаба была очень тяжелой. И становилась все тяжелее. Будто наращивала свою плотность, не раздувалась, увеличивая размер, а поглощала все окружающее, вбирала в себя, абсорбировала. И он сам, пока еще самостоятельный, суверенный, поглощался и абсорбировался, перевариваясь этой бородавчатой, склизкой кожей.

Сейчас это длиннопалое, слизистое чудовище с безразмерной пастью и бледно-зеленым брюхом сошлось в удушающем объятии с его рассудком. Рассудок был еще достаточно крепок, подвижен и задирист. Он наносил удары, дергался, наступал. Его главным оружием, доспехом и рычагом, с помощью которого он разжимал постоянно отрастающие влажные пальцы, был один единственный аргумент — ему нужен подельник. Союзник. Потому что один он не справится. Не осилит.

Уайтер шумно выдохнул и открыл глаза. Двадцать миллионов галактов. Двадцать миллионов! Огромные деньги. Нет, не так. Это охрененно большие деньги! Это долбанная куча денег! Двадцать лимонов. Это же…

Уайтер не смог вдохнуть. Нет, он понимает, что это вовсе не предел. Есть состояния, в разы превышающие эту двадцатку. Вот у Ржавого Волка, по слухам, было не меньше ста. И чтобы легализовать свое состояние, что стало жизненно необходимым после мнимой смерти и смены личности, Ржавый Волк скупил акции «DEX-company». Так ведь он эту сотню не за один день наварил. У Волка был целый флот, армия, подпольная империя. По сути эти сто миллионов составляли весь бюджет его организации, бюджет целой империи. И существовала эта организация более десятка лет, разрастаясь и наращивая обороты. А начинал Сергей Волков с малого — с жалких тридцати тысяч, которые вынул из сейфа зазевавшегося барыги.

У него, Макса, будет двадцать лимонов сразу. За одну сделку. И без предварительных вложений. Пятая часть состояния Волка. А что будет через пять лет? Через десять? С таким-то стартом.

Голова кружится, глотка сохнет, а рука тянется, тянется за квадратной бутылкой с янтарным содержимым. Двадцать лимонов! Двадцать долбанных лимонов!

— Двадцать, — хриплым полушепотом произнес Казак, — двадцать.

Челюсть сводит, губы кривятся, цифра корежит и перебивает дыхание. Двадцать миллионов! Ему, одному, и никому больше. Ни подельнику, ни подчиненным.

Та сука белобрысая собиралась их кинуть. Вот же дрянь… Нельзя бабам верить, ох, нельзя. А ведь он на нее почти запал. Шикарная телка, из породистых. Когда первый раз ее на Джек-Поте увидел, обалдел. Все при ней. Глаза холодные, распутные, злые. Хищница. Волчица. Уайтер будто в зеркало глянул. Отразился. Не буквально, разумеется. А как выразились бы эти умники-философы — встретил родственную душу. Она такая же, как и он, без сантиментов, без бабьей слезливой жалости, умная, циничная. Знает, чего хочет. Без колебаний излагает план. Не смущается, глаз со стыдом не отводит. Да, похищение, да, шантаж, и да, возможно, убийство. И не убийство вовсе, а форс-мажорные обстоятельства, вынужденная мера. Потому что и план в действительности вовсе и не план преступления, а план выгодного предприятия, бизнес-план. Они вкладывают свое время, деньги, мозги и получают прибыль. Как же иначе? Только бизнес.

Все в этом мире — бизнес. Сделка, вложения, дивиденды. Разве то, чем он занимался на Медузе, не являлось всего-навсего производством? Он добывал сырье, занимался первичной переработкой и поставлял полуфабрикат на рынок. То есть делал то, что делают обычные бизнесмены. Его предприятие ничем не отличалось от деятельности тех же горнодобывающих компаний. Разведка, добыча, обработка сырья, затем доставка этого сырья конечному покупателю.

Что? Он использовал на своих плантациях рабов? А кто их не использует? Те же горнодобывающие компании, когда нанимают на отдаленных планетах голодающих колонистов, разве не подписывают с ними кабальные контракты? Ах, они платят зарплату! Так они же эту зарплату и забирают. Рабочие на отдаленных планетах, на астероидах и орбитальных станциях оплачивают из своего заработка, довольно скудного и даже жалкого, все предоставляемые этими компаниями услуги. Компании накрывают поселение куполом — рабочие платят за воздух. Компании проводят в жилые модули отопление — рабочие платят за тепло. Компании снабжают поселенцев водой — рабочие оплачивают каждую каплю, вытекшую из крана. Даже виски в припортовом баре становится источником дохода компании. В результате рабочие тратят все до последней единицы и даже влезают в долги, а чтобы погасить эти долги, снова отправляются в шахту. Разорвать порочный круг они не могут, потому что контракт. Нарушение контрактных обязательств влечет за собой штрафы и санкции. И кто тут рабовладелец?

Он, Уайтер, всего лишь упростил схему, изъял из оборота ненужный элемент в виде зарплаты. Люди выполняют работу, а он взамен дает им кров и еду. Еще и от хищников защищает, даже «семерок» на Медузу завез, чтобы они летунов отстреливали. Киборгов последней модели, между прочим, новеньких, отнюдь не дешевых. Мог бы их с большей пользой употребить. Так нет, отправил это «супероружие» дармоедов охранять. И его после этого в тюрьму? Проклятые, лицемерные людишки.

Вся эта их так называемая демократия, правосудие и права человека — все ложь, абсолютная, прозрачная, как дистиллят, трижды прогнанный через нанофильтры, и все в эту ложь верят. Делают негодующие лица, стучат кулачками, сучат ножками. Ах, пират, ах, работорговец. И не сравнивайте его с теми господами из горнодобывающих компаний! Они — солидные, законопослушные бизнесмены. Платят налоги, соблюдают права человека, чтут уголовный кодекс. А что в их шахтах людишки мрут как мухи, так ведь от случайностей никто не застрахован. Где-то свод обрушился, где-то рудный газ прорвался, где-то оборудование вышло из строя. Но так ведь все по закону, в рамках трудового кодекса. Рабочие подписывают контракты и сознательно идут на риск. А кто не рискует? Все рискуют, и военные, и спасатели, и полицейские, и космолетчики и даже почтенные джентльмены. Да, тоже рискуют. Деньгами. Они вкладывают свои деньгами. Они — инвесторы, а это всегда… чревато.

«А вы, гражданин Уайтер, налогов не платили и контрактов не подписывали. Сэкономить хотели, урвать. Против общества пошли, против самой Федерации с ее демократическими законами и либеральными ценностями. Вы пренебрегли обществом, господин Уайтер. Не поделились. А должны были. Делиться надо, дорогой гражданин Уайтер, делиться. А не желаете делиться, то пожалуйте в тюрьму».

Делиться. Нехорошее слово. Уайтер почувствовал, как шевельнулась проклятая жаба.

А та блондинка, встретившая его на Джек-Поте, все правильно понимала. И про ложь, и про лицемеров, и про бизнес. Она прямо так и сказала:

— Макс, тебя осудили не за разбой, тебя осудили за твой талант, за твою оборотистость и твою независимость. Те, кто вынес тебе приговор, такие же разбойники и пираты, они точно так же торгуют людьми. Только делают они это в белых перчатках, со сладкой улыбкой и прикрываясь законом. Ты честнее их, Макс, благородней. Ты — настоящий.

Она была первой, кто озвучил его догадку, кто произнес это вслух. Осудившие его ничем не лучше. Они всего лишь искуснее во лжи. Они — лицемеры, а он, Макс, прежде всего честен. Он такой, какой он есть, хищник. Таким уж уродился. Как та же хасса. Кому придется в голову обвинять хассу или летуна? Да никому. Потому что все признают их право на кровь. Так почему же он, рожденный таким же плотоядным и ненасытным, вынужден притворяться кем-то другим? Вынужден играть роль?

Да, она поняла. Потому что сама была такой же — хищницей. Она тоже хотела денег и власти. Тоже жаждала крови и реванша. Не прикидывалась и не играла в нежную кошечку с мягкими лапками. Она предлагала дело, выгодное и опасное. Дело, которое ему приглянулось, которое сразу же легло к его мохнатому, звериному сердцу, потому что помимо прибыли сулило месть.

Правда, удар уходил по касательной. Его истинных врагов, тех, кто разрушил его вотчину на Медузе и определил на нары, напрямую эта месть не касалась. В прицел попадала покровительница этих безумных киборголюбов, этих чокнутых защитников, объявивших кибернетических болванчиков людьми. Неожиданная владелица и разрушительница «DEX-company» Корделия Трастамара, наглая высокомерная сука. Ему, Уайтеру, она вроде как ничего и не сделала, он уже сидел в тюрьме, когда она вышла на сцену, но она прибрала к рукам детище Ржавого Волка, оставив таким образом его брата Анатолия без наследства.

Анатолий лишился денег и влияния, а он, Уайтер, надежды на освобождение. Потому что Толян на последнем свидании ему обещал, что не бросит подельника, что наймет нового адвоката, поработает со свидетелями и добьется пересмотра дела. То есть воспользуется опытом старшего брата, добившегося выхода Анатолия по УДО. И сдержал бы слово. Куда ему деваться?

Уайтер на допросах участие Волкова-младшего в незаконном бизнесе отрицал, взял всю вину на себя. И Толян ему теперь должен. А если от слов своих откажется, адвоката не найдет и побег не устроит, то Уайтер его сдаст. С потрохами сдаст. И Толян это знает. Потому и любезен. На свидание прилетал, посылочки отправлял, зону грел. Очковал дятел. И сдернул бы с кичи. Если бы не эта стерва Корделия. Все обломала. Получается, она тоже враг, вроде тех, с «Мозгоеда», и поквитаться с ней, да еще заработать, милое дело.

Он, разумеется, согласился. Блондинка сказала, что одного Макса будет недостаточно. Нужен еще кто-то, опытный, хладнокровный, имеющий опыт обращения с киборгами, владеющий оружием. Уайтер вспомнил Анатолия, но передумал. Нет, этот жидковат. Только и умеет, что понты колотить. Нужен кто-то пожестче, практик, бывший военный. И назвал Скуратова… Сквозь зубы, с шипящим выдохом. Бывший особист, контрразведчик, почти легавый. Пусть и состоял на службе у Ржавого Волка, легавым быть не перестал. Уайтер его бы еще на Джек-Поте кончил. Но сдержался. Рано. Вот сделают дело, получат деньги, вот тогда…

Скуратов его бесил. Потому что презирал, считал себя выше, профессионалом, а его, Уайтера, держал за мелкого гопника. И Ржавому Волку на него наговаривал. В дело не допускал. Гонял по мелочам. Макс знает, что это по его совету Ржавый Волк в помощи отказал. Ни денег, ни адвоката. Якобы, владельцу такой солидной корпорации не по чину за бывших подельников вписываться. Он теперь большой босс. Дверь в Совет Федерации пинком открывает.

И где он теперь, этот босс? А сам Скуратов? Одного взрывом разворотило, а второй в бегах, с фальшивым паспортом. Перебивается случайными заработками. И на авантюру эту подписался, как простой наемник с Джек-Пота. Но туда же — командовать… Презирает. Цедит сквозь зубы. Макс для него шпана дворовая, отброс вроде Падлы. Вот Макс ему и показал — пальнул, не раздумывая.

А девка их кинуть хотела. После того, как со сводной сестрой в грузовом отсеке перетерла.

Он сразу почувствовал неладное. Изменилось что-то, повисло в воздухе. В глазах этой телки вспыхнул огонек. Другой огонек. Не тот, по которому он определил их «родство». Макса не обманешь. Он сам такой, чует выгоду, знает, где кусок перехватить. Прежде у нее в глазах азарт был, предвкушение, погоня. А после того, как она вышла из грузового отсека, уже триумф, победа. Какой-то кусок она уже урвала. Еще накануне бежала во главе своей стаи, подбадривая голодным воем и лаем. А тут вдруг затаилась.

Никто, кроме Макса, не уловил перемены. Он сам когда-то водил за собой стаю и знает, как урвать, чтоб не догнали. У него в голове будто красная лампочка вспыхнула. Нюх обострился. Он потому и ночью из каюты вышел, вроде как за пивком. К ее двери подкрался. Почудились будто бы голоса. Первая мысль, что блондинка что-то затевает вместе с «Лаврентием». Но Скуратова он не услышал. Она говорила с кем-то другим, по видеосвязи. И обращалась к этому кому-то «господин Ковалев». Ковалев? Черт, да это же фамилия того копа, засланного на Медузу. Он же теперь на «МедиаТраст» работает — возглавляет службу безопасности.

Спешить Макс не стал. Не дурак. Даже если и говорила с тем легавым, что с того? Возможно, предупредила, чтобы не дергались, пока их работодательница у них в качестве заложницы. Он еще понаблюдает, подождет, а утром…

Утром эта стерва объявила, что яхта меняет курс. Они больше не идут к Беллатрикс, они возвращаются на Асцеллу. То есть планируют высадить Корделию там же, где и взяли. И тогда Уайтер все понял — их кинули! Банально и по беспределу.

Скуратов дернуться не успел, как Уайтер уже его подпалил. Потом схватил обомлевшую блондинку за волосы и приставил бластер к подбородку.

— Говори, сука, что задумала. Говори! Кинуть меня решила?

Стерва от неожиданности язык проглотила. Пустила в ход свои бабские штучки: слезы и обморок. Курицей прикинулась. Один из ее петушков бросился было ее защищать. Тот, который здоровый. Макс ему плечо прострелил. Бластер на минимуме. Лишние трупы ему ни к чему. На блондинку подействовало. А тут еще Скуратов застонал. Его-то Макс основательно подпортил.

— Говори, сука!

Ну она и раскололась. Призналась, что сводная сестрица наследство ей какое-то пообещала. Что за наследство, Макс так и не понял. Какие-то земли, какой-то титул. Хрен их разберет, аристократов этих. Да и пошли бы… Ему деньги нужны. Его деньги!

— Я бы с вами расплатилась, — хныкала блондинка. — Вы бы получили по сто тысяч.

Сто штук! Жалкие сто штук! Да у него на секретных счетах в два раза больше. Он хочет миллион! Нет, он хочет двадцать миллионов! В голове молниеносно созрел план. Все же почти на мази: ценная заложница у них на борту, заказчик есть.

Сначала подумал было за нее эти деньги взять. Старшая сука «DEX-company» к рукам прибрала, по слухам, от Федерации отступные получила. Для нее эти двадцать лимонов — карманные деньги. Только выяснилось, что за эту Трастамара никто и единицы не даст. Все ее счета автоматически блокируются при первом же требовании похитителей. Выкупить ее могли только родственники или друзья. Но из родственников у нее одна мамаша, живущая на дочкины подачки, а друзья вмешиваться поостерегутся. Тогда только киборг.

Казак не мог отказать себе в удовольствии пообщаться с капитаном чертовых «мозгоедов», полюбоваться его рожей… Хотя Славик остался верен себе. Даже глазом не моргнул, когда Макс ему заложницу предъявил.

А эта тварь Корделия кинулась с ним драться. Богатенькая сука! Совсем страх потеряла. Наказать бы ее… чтоб неповадно было. По-мужски. Да противно после кибера объедки подбирать. Тьфу, вот же пакость. Хуже портовой шлюхи. Врезал ей по морде, чтоб меньше дергалась. У нее еще хватило наглости сделку ему предлагать! Так он ей и поверил.

И Александр этот… пижон. С каким бы удовольствием Макс и ему бы по холеной физиономии съездил. Ну ничего, еще успеет, получит свои денежки и со временем рассчитается. А пока…

Он на яхте один. И яхтой управлять он не умеет. Посудина дрейфует в системе Антареса, и как ее вывести к Беллатрикс, он не знает. Не умеет он водить эти чертовы посудины! Был у него свой пилот, одноногая крыса Ретт Манкс. Уайтер его подыхающим нашел, новые легкие для трансплантации раздобыл, работу дал, а эта гнида его кинул, ограбил и сбежал. Правда, за крысятничество свое уже поплатился. И другие тоже поплатятся. Больше Макс в милосердие играть не будет, выстрелит сразу. Но если он убьет пилота, то яхту к Ориону вывести будет некому. Ему нужен союзник. Сам он всех под прицелом не удержит.

Камиллу, лярву эту, с простреленным коленом запер в каюте. Чтоб не истекла кровью, бросил ей медпакет и блистер с обезболивающим. Простреленное плечо капитана залил гелем трясущийся врач. Холеный, высокомерный мудак, с омерзительной крашеной бородкой. Когда Макс к нему пришел за таблеткой — голова трещала с похмелья — тот от брезгливого презрения говорил с ним, не разжимая губ. Потом демонстративно руки дезинфектантом опрыскал. Будто он, Уайтер, крыса помоечная, а не человек. Ему Макс в холеную рожу тоже засветил. Сразу сдулся, заскулил. Такие, как этот мудак, оружие только на голоснимках видели или в дешевых голосериалах. Работал небось в дорогущей частной клинике, где старые нимфоманки морды перетягивают и буфера накачивают. На этой шикарной посудине ногти полировал да дезинфектант на сенсоры брызгал. И ведать не ведал, что такое кровавые сопли. Вот узнал. Обогатил жизненный опыт.

Плеснув в его холеную харю водой, Макс приказал взять все необходимое, чтобы перевязать раненых. Потому что трупы Максу не нужны, дело по всякому может обернуться. Лучше, если на борту будут заложники. Казак загнал всех вместе с доктором в кают-компанию и там запер. Всех, кроме Камиллы, Скуратова и Корделии. С этими у него будет отдельный разговор.

Проверив зарядку батареи бластера, Казак толкнул дверь каюты «Лаврентия».

Особисту лепила тоже оказал помощь. Казак прострелил бывшему шефу безопасности левое плечо и левое бедро. Особист потерял много крови, но имел шансы выжить. Макс вынужден был так поступить, потому что Валентин был единственным волком в этом стаде баранов. Он единственный способен заставить Макса подчиняться, подавить его, схватить за шкирку. И он же, по иронии судьбы, мог стать его единственным союзником.

Казак постоял перед дверью каюты. Где-то в груди вновь пробудилась жаба, дернула влажным, зеленоватым брюшком, шевельнула длиннопалой когтистой лапкой. Делиться придется. Делиться.

Откатил дверь и вошел.

Скуратов лежал, по-покойницки вытянувшись. Глаза закрыты. Губы синюшные, лицо — пыльной серости. Он не шевельнулся. Не взглянул на вошедшего. Но едва Казак сделал шаг, глухо спросил:

— Чего тебе?

— Да ты не спишь, Лавруша. А я думал, зайти не зайти. Вдруг почивает дружок мой… Будить не хотел.

Веки Скуратов приподнялись. Макса резанул острый взгляд.

— Чего тебе?

— Да ты не серчай, корешок. Ты же понимаешь, я не по злобе.

— Ты кретин, Уайтер.

Казак скрипнул зубами, но сдержался.

— Зря ты так, Лавруша. Я же для нас старался.

— Я заметил…

— Брось. Я же тебя не убил. А мог бы. Разве ты не понял? Эта сука нас кинуть хотела. Она со своей сестренкой сговорилась. Та ей что-то наобещала. Наследство какое-то. И мы ей стали не нужны. Она бы нас федералам сдала.

Скуратов молчал. Он тяжело дышал. Врач обработал раны, перевязал, но действие обезболивающих уже закончилось. Макс это знал. В кармане у него лежал шприц-тюбик с промедолом.

— Лавруша, — жарко зашептал он, — мы же эти двадцать лимонов сами получить можем, без посредников. Зачем нам эта ушлая баба? Обменяем богатую стерву на кибера. А кибера продадим пижону. Нам сколько обещали за работу? Миллион? А получим по десять. Смоемся с деньгами. На Джек-Поте отсидимся. Или рванем куда подальше. Галактика большая. Я один здесь не справлюсь. Кто-то должен пилота под прицелом держать. И навигатора. Чтоб куда не свернули. А если не выгорит, у нас заложники.

Скуратов снова приоткрыл глаза. Больные, воспаленные.

— Ты кретин, Уайтер, — повторил он. — И всегда им был.

Казак помолчал. В нем клокотала ярость. В ней тонкой металлической проволокой вился страх.

— Ты же хочешь жить, Лаврентий? Хочешь?

— Хочу…

— Так и я хочу, и тебе жизнь предлагаю.

Скуратов усмехнулся синюшными губами.

— Когда получишь деньги, Уайтер, ты меня кончишь. Потому что ты шакал. Злобный, алчный шакал.

Уайтер побагровел.

— Я тебя сейчас кончу!

Он выхватил бластер. Скуратов устало закрыл глаза.

— Давай, — тихо сказал он. — Сделай это. Мне все равно.

Казак приставил бластер к его голове. Рука у него дрожала. Скуратов лежал неподвижно. Казак убрал оружие.

— Ладно, — скрежетнул он. — Ты на меня зол. Понимаю. Я бы тоже был зол, если бы ты меня подстрелил. Но у нас выхода нет, понимаешь? Если мы хотим выжить и получить деньги, другого выхода у нас нет. Только вместе.

Скуратов молчал. Казак извлек шприц-тюбик.

— Смотри, что у меня есть. Тебе сейчас легче станет.

Особист покосился. Казак вонзил иглу прямо сквозь ткань комбеза.

— Сейчас подействует.

— Где Корделия? — неожиданно спросил Скуратов.

— В грузовом отсеке.

— Не вздумай с ней что-нибудь сделать.

— Я же не идиот, — проворчал Казак.

Особист усмехнулся.

— Она тоже даст выкуп.

— У нее же счета заморожены. Хитро придумано, правда? Никто с похищением заморачиваться не станет.

— Да не за нее выкуп, дебил, — прервал его «Лаврентий». Голос его заметно окреп. Взгляд прояснился. Промедол подействовал. — Выкуп за киборга.

— Не понял.

— Мы можем получить двойную цену, кретин.

— То есть?

— Это был первоначальный план Камиллы. Кинуть Александра. Получить деньги, а кибера оставить себе. Потом столько же запросить с Корделии.

Казак застыл, пораженный. Такое ему в голову не приходило! Сорок лимонов!

Скуратов наблюдал за ним краем глаза. Когда бывший работорговец уставился в пустоту, опьяненный внезапно открывшейся ему перспективой, на губах бывшего шефа службы безопасности мелькнула торжествующая усмешка.

Мартин был далеко.

В убежище, которое с некоторых пор обозначил, как заброшенное и утратившее свою полезность, в запечатанном шурфе, который давно выработан и забыт, в тайном закуте вселенной, куда разгоняемые болью и страхом фотоны падали уже без своего первоначального ранящего заряда, в закоулке сознания, где он находил отстраненность и долгожданное бесчувствие.

Это его убежище, в петлях, изворотах психики, в узлах памяти, в какофонии чувств, не имело координатной привязки. Он научился им пользоваться в минуты наивысшей беспомощности, в красной зоне отчаяния, когда внешняя, осязаемая вселенная отказывала в защите, когда весь привычный материальный ряд обретал ярко выраженную враждебность и обращался в орудие пытки. Вот тогда, сброшенный к нулевому меридиану, у болевого порога, он выворачивал этот внешний мир наизнанку, стирал его, чтобы доказать его бестелесное устройство, его безатомное нутро, и уходил в переплетение струн, как изменивший свою природу элемент, как мотылек, взламывающий тесный кокон.

Он прятался в своей волновой микровселенной, куда обитатели внешней, враждебной, не могли дотянутся своими раскаленными электродами, пока не спадал градус отчаяния. Там все внешние законы отменялись, рвались молекулярные связи, обнулялись все значения, распадались все проводящие импульсы нити. Там не было ничего. Его не могли ни отследить, ни взять на прицел. Только он был один, в полной сенсорной депривации.

Он берег это убежище, как одинокий лазутчик тайную явку. Он ждал, что и потом, когда появилась новая хозяйка, это убежище непременно понадобится. Его тайная нора, непроницаемый саркофаг. Он должен держать этот спасительный кокон в порядке и готовности, в быстродействии и мобильности, чтобы нырнуть, затаиться, свернуться в безмозглого, плавающего в мезоглее зародыша, у которого нет чувств, вязкого и бескостного. Потому что так проще. Уйти в примитивное, почти одноклеточное существование. Чтобы не достали, не дотянулись, не выскребли нервную ткань из позвоночного столба, заменив ее на сверхпроводимый сплав — чтобы посмотреть, как этот сплав проводит сигнал, как запускает реакцию в нейронной сетке. Там, в убежище, в его мезозойской эре, никакого мозга и никакого позвоночника у него не было. Он был мягким, скользким и неуловимым.

Потом у него появилось другое убежище. Уже в мире внешнем. Сначала формальное, обозначенное лишь точками на плоскости. Правда, это формальное убежище он выбрал сам. Ему как будто предоставили выбор. Выбор? Система тоже предоставляла выбор. Да или нет. И он выбирал из двух протоколов, без права на отказ и аварийное отключение. Потому что если он этого не сделает, если проигнорирует запрос, то система назначит протокол сама, без учета возможного ущерба, и замедлить навязанное выполнение он не сможет. Вот и тот выбор, выбор убежища, он сделал по запросу внешней системы. Хозяйка приказала и присвоила статус. Потому что человек присваивает статус, чтобы утвердить права и разграничить территорию, а то, что этот человек позволил себе маленькую импровизацию, ничего не значит.

Да? Нет? Мартин выбрал.

Выбрал самую тесную каморку под крышей, потому что она, эта гостевая спальня на метрах-обрезках, имела сходство с убежищем в его прежнем мире. Такая же раковина с покатым сводом. И он немедленно скорчился в этой раковине, как древний моллюск. Но и раковину в кавернах и впадинах сознания он долго сохранял в аварийной готовности. Ждал момента — ему предстоит избавиться от громоздкого кибермодифицированного тела и скользнуть в эту расселину, ему еще предстоит стать беспозвоночным и вязким, свернуться бессознательным клубком. Каждую ночь ждал. И каждый день.

Но хозяйка как будто и себе назначила статус, провела границу дозволенного. Вот там, за порогом, под скатом крыши полномочий у нее нет. И касаясь сенсора двери, она запрашивала разрешение. Правда, она не запрашивала этого разрешения, когда кормила его, когда цепляла к штативу капельницы пластиковый пузырь с глюкозой, но и тогда она непременно предупреждала о своем приходе, всегда замедляла шаг, делала паузу, давая ему время подготовиться, внутренне собраться. А потом, когда он в ее визитах не нуждался, она стучала! Стучала и спрашивала позволения! Она, с полновесными хозяйскими полномочиями. И убежище, считавшееся формальным, сотворенное из точек на плоскости, обведенное в пространстве нестойким карандашом, вдруг стало неприступным. Надежным и безопасным. А то, что хранилось в подсознательной впадине, постепенно заносило песком. Он забыл туда дорогу. Та раковина в первичном бульоне из полипептидов и азотистых оснований стала ему не нужна.

Как бы не так! Понадобилась. Вспомнил. Откопал. И дорогу нашел. Нырнул и затаился.

Нет, кибермодифицированное тело он не отверг, не попытался раствориться до межклеточного субстрата. Тело здесь, неподвижное, на розовом диванчике в пультогостиной старого армейского транспортника. Не страдает и не корчится, не проводит электричество и не сращивает кости. Оно вполне исправно и даже действует. Рана в легком почти затянулась. Кровоподтеки давно пожелтели. Регенерация продолжается в штатном режиме. Но спрятаться ему все равно пришлось — от проводимости и повреждений нематериальной природы. Боль тоже бывает нетелесной. Недиагностируемой. Боль той же невещественной, немолекулярной сути. Боль, неуловимая для наноконтроллеров. Та самая, которую люди называют душевной. Или сердечной. Сердечной в метафорическом смысле, потому что никаких нарушений сердечной деятельности, доступных диагностике, система не нашла. Даже снизила частоту сокращений миокарда до стандартной. Но легче не стало. Болит. Что болит? Нет смысла делать запрос, запускать диагностику, система прогонит по всем параметрам и ничего не ответит. Потому что исправить то, что с ним происходит, не в ее компетенции.

Происходящее с ним чисто человеческое, живое. Единственное, что может программа, так это загнать его в гибернацию, в искусственную кому, чтобы отрезать от поступающих извне сигналов и остановить бег неконтролируемых процессором мыслей. Программа может превратить его в бесчувственный овощ, скинуть до сигнальной системы ящерицы. Он утратит память, лишится этой болеобразующей причины. Но станет ли ему легче? Вероятно. Когда в исследовательском центре он выпадал из реальности и уходил в сумеречную зону, ему действительно становилось легче. Но это было оправданное дезертирство. Он был один и защищал только себя. Сейчас свое дезертирство он отягощает предательством, тем самым, в котором так привычно уличал людей.

«Люди всегда предают» — бросил он Корделии, когда увидел ее впервые. Он верил в это! Вера в человеческое предательство была фундаментом созданного им мира. Это была та самая черепаха, служившая опорой слонам. А слонами были боль, ужас и одиночество. Поверх слонов он водрузил кусок астероида, опаленного космической радиацией, утыканного обломками и усыпанного частичками смерзшегося газа. Таков был его мир. И пребывал этот его мир в заданной форме до тех пор, пока Корделия правдой о родителях и деликатным стуком в дверь не шуганула дремлющую черепаху.

И тогда мир распался, лишился фундамента. Слоны вдруг уменьшились в размерах до безобидных млекопитающих, безжизненный астероид засиял и стал похож на рождественскую игрушку, которую Корделия показывала ему на ярмарке в Лютеции. Но и этот мир просуществовал недолго. Хрупкий шар в красочных разводах, в перламутровой крошке, вдруг почернел. Форма его исказилась, вытянулась в кособокий овал. Сияющие блестки стали тусклыми, а в облаке космической пыли вновь проступили очертания черепахи. Предательство. Его собственное, трусливое, мерзкое предательство. Его бегство в убежище, в мезозойскую впадину, его поспешное отрицание человечности.

Мартин не зажмурился. Это система задействовала увлажняющие фильтры, чтобы предохранить роговицу от высыхания. Потому что в своем трусливом оцепенении он забыл, что надо моргать. Так ему хотелось втиснуться, просочиться в занесенную песком трещину, влезть в свою раковину. Но окончательно от внешнего мира система его не изолировала. Слуховые фильтры задействованы. Он слышит.

- Не верю я ему!

Это голос Теда. Пилот произносит эту фразу в четвертый раз. Он упрямо бормочет, отбрасывая все рациональные аргументы.

- Он говорит правду.

Это голос Дэна, ровный, чуть усталый. Он уже приводил свои доводы напарнику. Сразу по окончании разговора с человеком, назвавшимся Александром ван дер Велле и признавшимся, что это именно он является тайным вдохновителем и заказчиком похищения, Станислав Федотович первым делом взглянул на своего навигатора, как обычно выступающего в роли детектора. Мартин знал, что капитан брал Дэна с собой на переговоры с потенциальными клиентами именно с этой целью — установить подлинность намерений, стоит подписывать договор или безопасней расторгнуть сделку, невзирая на благоприятные условия.

Мартин и сам не раз выступал в такой роли, присутствуя на переговорах Корделии с главами корпораций и сенаторами из Совета Федерации. Ему это нравилось. Он чувствовал себя нужным, значимым. Хотя Корделия неплохо справлялась сама, благодаря своему многолетнему опыту, и редко когда ошибалась, она никогда не высказывалась раньше Мартина. Он находил в этой ее неспешной внимательности элемент игры, но обиженным себя не чувствовал. Она раньше обходилась без него, но теперь есть он, а значит — пусть участвует, пусть помогает. Он же это умеет. И за это свое ощущение важности и причастности к миру людей Мартин был ей благодарен. Он не просто редкое декоративное украшение, он еще и незаменимый помощник. Для Дэна подобный род деятельности стал рутиной, а вот Мартину все в новинку.

- Дэн?

Капитан обратился к навигатору сразу, как связь прервалась и окно свернулось.

- 78%, — ответил киборг. — Это среднее значение. Временами показатели подскакивали до 83%.

Капитан перевел взгляд на Ланса, и «котик» коротко кивнул, подтверждая.

- Мартин?

Все настройки Мартина были выведены на максимум. Голос говорившего, частота дыхания, размер зрачков, мимика, невербальные сигналы проверялись и анализировались не один раз. На этот сеанс правдоискательства Мартин потратил в два раза больше энергии, чем предусматривалось системой. И все же ответить на вопрос капитана он не смог. В горле пересохло.

Мартин был оглушен. Испуган. Этот человек в вирт-окне только что хладнокровно поведал, как расчетливо и методично разрушал его жизнь, как конструировал из него, Мартина, удобное орудие для своих целей. Правдивость его признаний подтверждалась детектором и его и Дэна, признаний невероятных, в том числе, подтверждалось его намерение вернуть Мартина Корделии, но в своей подлинности это признание звучало поистине устрашающе. В конце концов Мартин нашел в себе силы последовать примеру Ланса и кивнул. Да, Александр ван дер Велле говорил правду.

- А я ему не верю! — встрял Тед, отметая данные всех трех киборгов. — Вот не верю, и все! Скользкий он какой-то. Аферист. Причём мелкий.

- Если и аферист, то далеко не мелкий, — вкрадчиво заметил Вениамин Игнатьевич, — а вполне себе крупный. Финансовый клан Рифеншталей — один из самых влиятельных в Галактике.

- Тогда чего он, такой влиятельный, в дешевую авантюру влез? — не сдавался пилот. — С Казаком связался? Похищение затеял? Мнимое, как оказалось. Типа, не собирался он никого похищать. Игра такая. Развод. Так мы и поверили.

- Да, — задумчиво произнес капитан, — тут я, пожалуй, соглашусь с Тедом.

Тед даже приосанился в своем кресле. Случай исключительный — капитан с ним согласился!

- Что-то здесь действительно не так, — продолжал Станислав Федотович. — Он может быть вполне искренним в своем намерении вернуть Мартина, и это его утверждение, что целью инсценировки служит желание сорвать некие опасные и далеко идущие планы. Какие планы? Чьи планы? Мне это объяснение представляется довольно... неубедительным. Этот Александр чего-то не договаривает. Да, он говорит правду, но не всю. И еще мне не нравится, что нас используют втемную. Этот неожиданный груз на Церере, заранее назначенный порт. Мы не можем так просто взять и отдать Мартина.

- Вот-вот, — подхватил Тед. — Мне тоже это не нравится. Будто мы статисты какие-то. Массовка.

- А по-моему, все ясно, — неожиданно заговорила Полина.

Она сидела рядом с Мартином и время от времени сочувственно на него косилась. Даже вкрадчиво гладила по плечу.

- И что тебе ясно? — откликнулся Тед. — Всегалактический заговор раскрыла?

- Про заговор не знаю, а вот чего хочет Александр, догадаться нетрудно.

- И чего же он... хочет?

Тед развернулся в кресле. Капитан и доктор тоже посмотрели на девушку. Дэн внешне остался невозмутимым, продолжая разматывать головоломку, но сохранил ту же заинтересованность слушателя. Полина, приободрившись, продолжала.

- А хочет он, чтобы Корделия обратила на него внимание. — И пояснила, заметив недоумение на лицах команды. — Ну он за ней так ухаживает!

Для Мартина все сказанное Полиной представлялось набором подобранных по смысловому признаку фонем. Он не собирался в настоящий момент вникать ни в прямое значение сказанного, ни в косвенное. Система сухо складировала все аудио и видео сигналы в логах, оставляя их для последующего анализа. Мартин часто так делал, если был чем-то увлечен или эмоционально нестабилен. Пересматривал и анализировал уже некоторое время спустя, без отвлекающего фактора. Он рассчитывал и этот, идущий белым шумом разговор перемотать и пересмотреть уже в каюте, немного успокоившись, стабилизировав свою человеческую ипостась до разумного наблюдателя. Сейчас таким наблюдателем работал кибер-близнец. Человеческого близнеца привлек не смысл сказанного, а внезапно затянувшаяся пауза. Где-то в своем мезозойском убежище Мартин слабо удивился. Что случилось? Почему они молчат?

Первым опомнился Тед.

- Чего?

- Ну что тут непонятного? — нетерпеливо затараторила Полина. — Старый трюк. Им еще еще во времена палеолита древние самцы самок приманивали. Да ты сам, Тед, сто раз так делал.

- Что я делал?

- Рыцаря изображал. На белом коне. Спасал девушку из лап страшного дракона.

- Никого я не спасал, — поспешил отпереться Тед. Но тут же спохватился. — То есть, спасал, конечно, ну так, по мелочи. От хулиганов там...

- От Тощего Грэга, — добавил Дэн.

- Вот! Тебе пираты вовремя подвернулись. Ничего придумывать не пришлось. А если пиратов нет? И гравискутер, когда надо, не ломается? Тогда парень, чтобы познакомиться с девушкой, нанимает пару соседских хулиганов, чтобы они в темном переулке вырвали у нее сумочку, а потом, когда девушка будет звать на помощь, победоносно явиться к ней с этой сумочкой.

- Это Мартин, что ли, сумочка? — хмыкнул Тед.

Мартин, уловив свое имя в странном контексте, вопросительно взглянул на девушку. Та сразу смутилась.

- Да нет... Я ничего такого...

- Да поняли мы! Надо сначала отобрать у девушки что-нибудь ценное. А потом вернуть ей это самое ценное, и она из чувства благодарности пригласит на свидание.

- Можно подумать, Тед, что ты сам так никогда не делал!

- Не делал. У меня бандиты всегда были настоящие.

- А что, — неожиданно вступил в разговор Вениамин Игнатьевич, сидевший за столом с капитаном, — Полина не так уж и не права.

Капитан, отхлебнувший из кружки свежезаваренного чая, едва не поперхнулся.

- Полагаешь, что Александр затеял всю эту комбинацию, чтобы сводить Корделию в кино? Как-то уж слишком... — Станислав Федотович поискал нужное слово, — изысканно.

- Я вовсе не утверждают, что целью было именно свидание. Свидание это скорее цель промежуточная, подготовительная, ведущая к цели более значимой.

- А просто позвонить и пригласить? — спросил Тед. — В кафе там, на танцы... не судьба?

- Видишь ли, Тед, даже если Корделия и примет его приглашение, как ты выразился, сходить в кафе или на танцы, то это вовсе не означает, что пригласивший ее мужчина приобретет в ее глазах требуемый ему статус. Такие женщины, как Корделия Трастамара, даже отправляясь на свидание, помнят, что за вниманием богатых и влиятельных мужчин всегда скрывается нечто большее, нежели... хм... чувства.

Полина вздохнула.

- Наверное, ему нужны ее деньги.

- Не только деньги, но и влияние, — продолжал Вениамин Игнатьевич, — возможно, происхождение. Выходцы из семей банкиров всегда стремились породниться с аристократией, купить себе титул.

- Ну и женился бы себе на какой-нибудь графской дочке, — сказал Тед.

- Тут, по всей видимости, в приоритете не сама женитьба как таковая, а возможности и перспективы, которые посредством этой женитьбы открываются. Корделия — глава очень влиятельного медиахолдинга, ей принадлежит рейтинговый голоканал. Может как создать репутацию, так и обрушить. Пример тому «DEX-company». Плюс — немалые владения на Геральдике и связи в аристократическом обществе.

- Нда-а, — протянул Тед, — тут у него любовь с интересом...

- Чего же он на самом деле хочет? — спросил капитан. — Прибрать к рукам холдинг?

- Не исключено. Но я все же полагаю, что холдинг для него не более чем приятный бонус. У него и свои холдинги имеются. Его интересы идут дальше.

- Например?

- Думаю, в Совет Федерации или даже...

Вениамин Игнатьевич ткнул указательным пальцем в потолок. Все дружно посмотрели вверх. Даже Мартин. Но на потолке пультогостиной ничего не было. А выше, за обшивкой «Космического мозгоеда», простирался бескрайний космос, где как известно, верх и низ понятия относительные.

- Хорошо, — согласился капитан, — предположим, что у этого Александра далеко идущие планы. Мы о них догадались. Но что это нам дает?

- Это дает нам уверенность, что он действительно заинтересован в освобождении Корделии.

- А Мартин?

- И в спасении Мартина он также заинтересован.

- То есть мы возвращаемся к тому, что этот ван дер Велле, несмотря на всю свою хитро... вывернутость, сказал правду? Даже если мы ему не верим?

- А мы ему не верим! — в сотый раз повторил Тед.

- Но по-другому нам Корделию не спасти, — печально заметила Полина.

Она вновь смотрела на Мартина. Робко погладила его по плечу.

Где-то в узкой, бездонной впадине на краю воссозданного мира Мартин открыл глаза. Выплыл на поверхность и вздохнул.

- Соглашайтесь, Станислав Федотович, — тихо произнес он. — Другого выхода нет.

Корделия пошевелилась, приподнялась. Вытянула затекшую руку.

В грузовом отсеке Казак ее развязал. И даже оставил бутылку с водой. Отнюдь не из милосердия, а чтоб меньше возиться. Она нужна ему транспортабельной и вменяемой. Пусть в данный момент стоимость ее как заложницы невелика, холдинг за нее заплатить не может, но есть вероятность, что на соплеменницу потратится геральдийская тусовка. Он может сыграть на их сословной солидарности, если с обменом на киборга ничего не выйдет.

Корделия мысленно усмехнулась, слушая бормотание Уайтера, пока он волок ее в трюм. Сословная солидарность? Как бы ни так. Если похититель обратится к совету регента с требованием выкупа, там все немедленно вспомнят о невыплаченных долгах и непогашенных кредитах. Сделают сочувственные лица и посетуют на несправедливость судьбы. Впрочем, если Уайтер запросит за нее тысяч сто, то шанс есть. Кое-кто углядит для себя выгодные перспективы. Сама Корделия Трастамара окажется у них в долгу. Очень выгодная инвестиция. Губернатор Гонди, например. Он мог бы вложиться. А потом ежегодно приходил бы за дивидендами в виде медийной поддержки или пожертвований в фонд геральдийских цапель.

Если здраво рассудить, то вариант не так уж и плох. Будь у нее выбор, пусть даже иллюзорный, между обменом на Мартина и долговыми обязательствами перед советом регента, она, не колеблясь, выбрала бы второе. Только у нее выбора нет. Мартин уже видел ее в вирт-окне с бластером у виска. А Корделия видела его глаза.

Ей удалось приподняться и сесть. Голова кружилась, левая часть лица отекла, глаз не открывался. Корделия потрогала рассеченную скулу.

«Вот видишь, бегемотик, к чему привели все наши тренировки. Это я пыталась защищаться. Когда Уайтер ворвался в мою каюту, я не отступила. Не впала в ступор, не грохнулась в обморок, что было бы гораздо благоразумней… Я кинулась с ним драться. Я же помню все, чему ты меня учил. Ты учил меня обороняться и нападать, учил наносить и блокировать удары. Кое-что мне даже удавалось. Удар в пах славный получился. Только в ответ Казак ударил меня рукояткой бластера, и я на какое-то время потеряла сознание. Но не окончательно. В глазах потемнело, но я слышала, как он выл и сыпал проклятиями. Правда, потом он несколько раз меня пнул. Ребрам досталось. Одним словом, эта жалкая потасовка одним махом нивелирует всю феминистскую пропаганду. Это только в толерантно выдержанных боевиках женщина-агент или женщина-телохранитель раскидывает пятерых спецназовцев. Раскидать спецназовцев она, конечно, может, но только если она — киборг, а вот если она всего лишь человек, увы… Я еще легко отделалась, бегемотик. Этот бывший работорговец не окончательно утратил рассудок, меня спасла его жадность. А иначе…»

Когда Уайтер притащил Корделию в рубку, там уже была Камилла с простреленным коленом. Да-а, сестрице досталось. Она полулежала, прислонившись к переборке, жалкая, утратившая свою аристократическую надменность. На тряпке, перехватывающей рану, выступила кровь. Та самая, княжеская, кровь Гонзага-Мышковских. И, подобно венозной жидкости самого последнего плебея, уже свернулась и побурела. Если бы у Корделии не так шумело в голове, она бы не преминула съязвить в адрес этой крови, поинтересоваться, как там синяки да ссадины на алебастровой коже и есть ли разница с ее, ссадинами незаконнорожденной. Но сил у нее не было. Ей было муторно и страшно.

Что-то пошло не так. Яхта захвачена. Экипаж взят в плен. Неужели этот безумец действует один? Похоже, что так. Тот, второй, которого Корделия опознала, как бывшего безопасника «DEX-company», тоже валялся в крови. Он пострадал гораздо значительней, чем Камилла. Корделия даже предположила, что он мертв, потому что бывший безопасник лежал совершенно неподвижно. Только некоторое время спустя Корделия заметила, что он дышит. Какова участь остальных членов экипажа, она не знала. На подлокотнике капитанского кресла тоже чернела кровь. Скорее всего, и капитан ранен. Уайтер, захватывая «Алиенору», поступил по всем правилам уличной драки — вывел из строя самых боеспособных.

Вероятно, где-то по каютам заперты техник, врач, пилот и навигатор. Экипаж «Алиеноры» стандартный, эта яхта — двоюродная сестра «Подруги смерти», сошла с тех же орбитальных стапелей. Даже планировка совпадает. «Подруга смерти» на пару лет старше и отделана в строгом классическом стиле, без вычурной роскоши. Отделка «Алиеноры» претендует на постмодернизм, Корделия успела это заметить, когда после разговора с Камиллой у транспортировочного модуля ей позволили переселиться в каюту.

В этой каюте ее даже не запирали. Зачем? С яхты ей не сбежать, оружия у нее нет. Она всего лишь слабая женщина, ей нечего противопоставить ни бывшему особисту, ни бывшему пирату. Да и у Камиллы имеется пара адептов. У Корделии есть только ее ум, ее выдержка и жизненный опыт. Да, как женщина, она физически уступает мужчине, но у нее есть опыт выживания, есть также опыт участия в непростых переговорах. Она неплохо разбирается в людях и знает, чего жаждет большинство из них. Она даже умеет управлять этим большинством и давать каждому то, что ему нужно — ощущение собственной значимости.

К этому стремятся все люди без исключения. Только небольшой процент из общей людской массы находит иные средства, чтобы этого добиться, без унижения и подавления ближнего. А еще есть такие, их и вовсе ничтожное количество, кто в доказательствах значимости не нуждается, потому что знает, что ценен и значим без дополнительных атрибутов, без регалий и титулов, просто потому, что он есть. Но таких исчезающе мало. Неуловимая погрешность, которой в той, привычной, реальности вполне можно пренебречь. К тому же как Уайтер, так и его подельник, в компании с Камиллой, к этому меньшинству явно не относятся.

Для успешной манипуляции необходимо задействовать глубинную мотивацию. А мотивация всегда одна — власть и контроль, соперничество с внешним миром. Она наблюдала это соперничество и на Шебе, когда собирала материал о повстанцах и их лидерах, и на Лире, когда дерзким расследованием бросила вызов наркокартелю, и в банде террористов, когда оказалась среди заложников в центре коммуникаций на Новой Земле.

Она помнила искаженное бешенством и страхом лицо одного из боевиков, склонившегося над ней, стоящей на коленях со сложенными на затылке руками. Боевик размахивал бластером, пытаясь вознаградить себя ее криком отчаяния или плачем. Этот крик стал бы его пищей, его допингом. Ее слезы, которые она не смогла бы удержать, были бы для него нектаром, насыщающим давно переродившуюся в пепел душу. С другими заложниками у него это получилось. Испуганные люди кричали и плакали. Но с Корделией у мимолетного повелителя вышла осечка. Она ничего не чувствовала, не боялась и не страдала. Вовсе не потому, что обладала каким-то природным бесстрашием, а потому что с момента гибели «Посейдона» прошло чуть больше года. Она все еще была там, у искореженной лестницы, ведущей на нижние палубы, и все еще слышала идущий из рваного нутра вой. Кто он, этот неудачник с бластером, по сравнению с тем чудовищем безвоздушного мрака, глядевшим на нее из перевернутого иллюминатора? Ничтожная букашка, пылинка.

Нет, Корделия не бросала этому неудачнику вызов. Она не улыбалась и не дерзила. Она наблюдала. Фиксировала звуки и образы. От нее не исходило ни страха, ни угрозы. Она торчала в этой реальности, в этом водовороте агрессии и ужаса, как обелиск из инертного вещества. И террорист внезапно потерял к ней всякий интерес. Он набросился на пожилого грузного оператора и, когда тот попытался протестовать, ударил его рукояткой в висок. Террорист получил то, чего жаждал, то, что искал, как терзаемый ломкой наркоман: знак покорности от внешнего мира, доказательство своей значимости. Как просто и как сложно.

Корделия усвоила этот урок и впоследствии не раз пользовалась так страшно обретенным знанием. Пусть оппонент насытится, утолит жажду контроля, пусть уверится в победе, пусть играет в повелителя и бога. Истинная победа будет за тем, кто наблюдает, кто остается нейтральным и инертным.

Легко оставаться вне игры, если нечего терять. Но она сознательно утратила этот статус, когда выбрала Мартина. С тех пор ей тоже приходится соперничать, выпрашивать и вымаливать. Она уже не наблюдатель, не бесстрастный арбитр, в чьи обязанности входит выводить цифры на грифельной доске, она полноценный игрок, чьи фишки брошены на расчерченный стол. Но у нее есть опыт, есть сноровка, есть набор отточенных инструментов. Она хорошо знает правила и умеет просчитывать ходы.

Вот с Камиллой у нее недурственно получилось. Ловко. Впрочем, по-другому и быть не могло. Ее сводная сестра только воображает себя великой интриганкой, а в действительности полна затаившихся комплексов. В чем-то Корделия ее понимала и даже сочувствовала. Их отец Карлос-Фредерик Трастамара поступил не просто несправедливо. Если уж откровенно, по-свински он поступил. Дети не в ответе за легкомыслие матери. И отыгрываться на них за свое ущемленное самолюбие — обыкновенная трусость, месть за мужскую несостоятельность.

Владения Трастамара для Камиллы все равно что Святой Грааль, и Корделия почти вручила ей эту святыню. А почему, собственно, и нет? Корделии их оставлять некому. Без прямого наследника земли Трастамара растащат по клочку дальние родственники. Передерутся в судах, затеют многолетние тяжбы, под шумок вырубят леса. А Камилла еще молода, у нее могут быть дети. Дом только жаль. Мартин так любил его. Он чувствовал себя в этом доме счастливым. Но дом можно построить где угодно, и на Аркадии, и на Новой Земле и даже на Новом Бобруйске. А что? Тихая, спокойная планета. Главное, чтобы Камилла нашла способ все это свернуть. Выйти из передряги с наименьшим ущербом. А Корделия как-нибудь справится. Она умеет терять.

Человек не является подлинным обладателем звезд, планет и континентов. Он всего лишь наделенный полномочиями смотритель, временный арендатор, и расстаться с некогда приобретенным имуществом ему когда-нибудь все равно придется. Так имеет ли смысл травить себя сожалениями? Если спасение и свобода любимого существа зависит от такой мелочи, как право собственности, то сделку следует заключить немедленно. Что Корделия и сделала. Она бы сдержала слово, если бы Камилла сдержала свое.

Но Корделия не учла подельников сестрицы, тех, кого Камилла привлекла в свою банду. Да и как Корделия могла это учесть? На этот счет сведений у нее не было. Она потеряла сознание у своего коттеджа на Асцелле и очнулась уже в грузовом отсеке «Алиеноры». Кроме Камиллы, явившейся поглумиться, она никого не видела. Если бы у нее была толика информации о том, кто состоит у сестры на службе, она бы сменила тактику. Не ограничилась бы единственной ставкой. Кто же знал, что в качестве союзника Камилла предпочтет всем прочим бывшего работорговца Макса Уайтера, известного под прозвищем Казак?

О, Корделия об этом персонаже наслышана. Бывший подручный Ржавого Волка, приятель его брата Анатолия, капитан «Черной звезды» и… хозяин Дэна. Вот так удивительно тесен космос.

Историю освобождения рудокопов, захваченных на Самородке, в которой «Космический мозгоед» сыграл ключевую роль, Корделия впервые услышала на борту лайнера «Queen Mary». Это было их первое путешествие с Мартином. Они сбежали с Геральдики сразу же после схватки с ловцами «DEX-company». По счастливой случайности четвертым навигатором лайнера оказался заносчивый белобрысый паренек, попавший на плантации Казака исключительно по вине собственной глупости. Это от него Корделия узнала, как называется транспортник с Нового Бобруйска, на котором нашел пристанище беглый рыжий киборг.

Собственно, с того хвастливого повествования все и началось. Собрав все доступные сведения о транспортнике, его экипаже, весьма незаурядном, и столь же незаурядных подвигах, Корделия нашла Киру Гибульскую с ее революционным проектом защитить и реабилитировать бракованных киборгов, иными словами, исправить ошибки, некогда совершенные ее отцом, Александром Гибульским. Заключив союз с Кирой и поручив ей «связи с общественностью», Корделия взялась за саму «DEX-company», прекрасно отдавая себе отчет, что иного выхода у нее нет, что попытка захватить Мартина на Геральдике — это только начало, что Бозгурд не отступит и охота будет продолжаться, что Мартин будет жить в бесконечном страхе и однажды, доведенный до отчаяния, пустит в ход хранящийся в комме последний приказ.

У Корделии тогда все получилось. Она прошла по лезвию бритвы и только слегка порезалась.

Мартин два месяца провел в компании мозгоедов и там узнал все подробности захвата Казака на Медузе. Эта спасательная операция, которую провели не благодаря, а вопреки, в инфопространстве почти не освещалась, так как чиновники силовых ведомств не смогли договориться, кому пожинать лавры. Но Корделия без труда изучила все материалы. Казак Макс Уайтер был схвачен и приговорен к пожизненному. И сидел бы весь назначенный срок, если бы не сводная сестренка, возомнившая себя укротительницей чудовищ.

Доукрощалась, дура. Получила комок плазмы в колено и кулаком в глаз. При иных обстоятельствах Корделия ее бы пожалела, но при обстоятельствах сложившихся как-то не жалелось. Хотелось другого — добавить под второй глаз. Но если бы только сестрица… Подлинный шок Корделия испытала, когда увидела в вирт-окне Александра, которого Казак назвал заказчиком.

Ее тогда будто вынесло за пределы тела. Заказчик? Кто? Он? Александр ван дер Велле? Он заказал похищение Мартина?

Корделия снова сделала попытку сесть. Потянулась за бутылкой и отпила.

Казак собирается обменять ее на Мартина.

В первые несколько минут, когда Александр вышел на связь, Корделия не могла произнести ни слова. Он — заказчик похищения Мартина! Нападение на строящийся радиотелескоп, перестрелка, глумящаяся Камилла, треснувшие ребра — это все он. И сбежавший из тюрьмы пират тоже он. Все он.

Получается, что они сговорились давно. Сводная сестра мечтала свести счеты, племянник старика Рифеншталя — запустить новый бизнес. Он финансирует, она исполняет. Камилла — понятно. Обида, наследство, потерянное будущее, жажда реванша. Но этому-то что надо? Зачем ему Мартин? Зачем выходцу из влиятельного клана банкиров разумный киборг?

Ответ напрашивается один: чтобы изучить и запустить в производство. «DEX-company» пала, бизнес ниша освободилась. А Рифенштали своего не упустят, они зорко следят за перспективными бизнес-проектами. Некоторые даже перекупают, не скупясь, вкладывают деньги, работают на будущее. Именно благодаря этой своей расторопности они и нажили свое несметное состояние.

Пусть в настоящий момент «DEX-company» в глазах мировой общественности — первородное зло и производство киборгов остановлено, но время идет, ветер общественных симпатий скоро сменится. Да и люди привыкли к киборгам, к этим кибер-рабам. Это же так удобно. Идеальный слуга, идеальный убийца, идеальный солдат, идеальный любовник. Зачем лишать их такой игрушки? Тем более что игрушку можно усовершенствовать, добавить ей сходства с человеком, наделить разумом, эмоциями, болью. Не примитивный киберболванчик, а практически сверхчеловек и… в полном подчинении. Покорный, выполняющий любую прихоть. Как тут удержаться и не вообразить себя богом? Это же так сладко, так упоительно — управлять чьей-то жизнью, держать ее в руках, то пресекать дыхание, сдавливая горло, то отпускать. Восхитительная забава. А если тот, чья жизнь в твоих руках, сильнее, умнее, красивей, это поистине ни с чем несравнимое удовольствие. А за удовольствие надо платить. Щедро, не раздумывая.

Рифенштали могут вложиться в небольшое производство где-нибудь на выкупленном планетоиде. Большие объемы им не нужны, продукция будет эксклюзивной. Предмет настоящей роскоши, доступный только небожителям. Созданный по индивидуальному заказу. Возможно даже, что производство будет держаться в секрете. Массовая продукция, для плебса, Рифеншталям не нужна. Этим пусть занимаются другие, позже, когда запрет будет снят. Рифеншталей, как истинных утонченных ценителей и коллекционеров, привлекает нечто особое, уникальное.

Технологию производства обыкновенных киборгов они, скорее всего, уже раздобыли. С их средствами и влиянием это нетрудно. Остался последний штрих, секретный ингредиент — разум. Не возникший спонтанно, в результате брака, пробоя в месте сварки наношины с мозговой тканью, а разум, возникший изначально, заложенный создателем. А такой киборг только один. И секрет его производства, к счастью, утерян.

У Гибульского хватило благоразумия не упоминать Мартина в своем последнем отчете. Его ученик Пирсон погиб при пожаре. А все найденные разработки, уже после захвата «DEX-company», Корделия распорядилась уничтожить. И даже сама принимала в этом участие. Она поклялась, что таких, как Мартин, больше не будет. Во всяком случае, пока она жива. Но это она, со своими идеалами и принципами, частенько с большим бизнесом несовместимыми, а то — Рифенштали, которым всегда мало.

И еще — это свидание на Асцелле. О чем она думала? На что польстилась? На что надеялась? Ее опоили? Околдовали? Загипнотизировали? С момента похищения у Корделии не было ни минуты, чтобы подумать об этом. Она привыкла проводить ревизию собственных поступков, определяла мотивы и оценивала последствия, но обрушившиеся на нее события не позволили ей этого сделать сразу. Александр стал персонажем второстепенным, незначительным и оставался бы таковым, если бы не возник в вирт-окне над капитанским терминалом. Корделия каким-то чудом сохранила самообладание и даже вступила в разговор. Сработал многолетний навык ношения «корсета», как она это называла. Что бы не происходило, каким бы форс-мажором не оборачивалась сделка, держи спину и следи за дыханием. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Уже потом, в грузовом отсеке, ее накрыло. Нет, не слезы и не обида. Не разочарование и не ярость. Недоумение. Зачем? Зачем она это сделала? Зачем согласилась на свидание? А он зачем? Из спортивного интереса? От скуки?

Мужчина — хищник, завоеватель, победитель. Для него женщина — трофей, добыча. Пусть минутный, но триумф. И даже эта заранее просчитанная подлость, не только ограбить, но и поиметь, так не ранила (подлость ранит тех, кто живет иллюзиями, а Корделия давно от них избавилась), как собственная беспечность, бабская глупость. Позволила себя соблазнить. Зачем? Кому и что хотела доказать? Или опровергнуть? Или отомстить? Неужели через столько лет ее пресловутая женская природа дала о себе знать? Записанная в генах программа? Инстинкт?

Ничего подобного она не чувствовала. Все эти мантры о том, что женщине для счастья нужен мужчина, не более чем грамотный маркетинговый ход, так как на этом самом «счастье», на необходимости женщины привлекать мужчину завязаны огромные деньги. Это вся индустрия моды, производство одежды, косметика, ювелирные украшения, фармацевтика, пластическая хирургия. Это сети отелей, кафе, ресторанов, курортов. Это «Матушка Крольчиха», в конце концов.

И все это зиждется на одном единственном факторе — заинтересованности женщины в мужчине. Именно так, а не наоборот, потому что для пробуждения интереса мужчины к женщине таких сложностей не требуется, у него все делают гормоны, даже без участия сознания, а вот женщине необходимо раскрутить свое воображение, как пращу, чтобы камешком угодить в гипофиз и сподвигнуть его на выработку эстрогенов.

Можно, разумеется, без раскрутки и гипофиза, чисто из чувства долга, вины, страха, одиночества, меркантильности, только неинтересно это, да и денежным потокам не способствует. Вот и крутятся мантры в романтических сериалах и модных шлягерах. Подпитывают извечную жажду любви, жажду обретения целостности и единства. Обманывают. Неужели и Корделия поддалась этому гипнозу?

Она же не семнадцатилетняя девчонка, умеет отделять зерна от плевел, знает, что такое любовь. И не просто знает, она этой любовью живет. Эта любовь переполняет и окрыляет, наполняет смыслом и указывает путь — и не имеет ничего общего с вампирской потребностью утоления и поглощения. И с чисто женским самоутверждением эта любовь также ничего общего не имеет. У Корделии нет необходимости искать доказательств своей востребованности как сексуального объекта, ее самооценка не нуждается в похотливых взглядах и двусмысленных предложениях. Она оставила всю эту подростковую пену в прошлом.

Так что же с ней случилось? Зачем ей понадобилось это мимолетное приключение?

Ей было одиноко? Да, одиноко. Она слишком тосковала по Мартину и вот так неуклюже, как девочка-подросток, попыталась перевести фокус своего внимания на кого-то другого, найти, пусть иллюзорную, но опору в мире, который вдруг пошатнулся. В конце концов, она всего лишь женщина в огромной галактике. И вот попала.

Наказание не заставило себя долго ждать. Она искала утешения у врага. Главного врага, того самого, что скрывался за кулисами и дергал за ниточки. Он и на Асцеллу для этого прилетел, как раз к моменту нападения на «Саган». Рассчитывал, что она узнает о похищении и утратит бдительность. Кстати, интересный вопрос: как бы она себя повела, если бы Мартина действительно похитили? Да она бы ни минуты не осталась на Асцелле. Улетела бы на первом попутном корабле, на первом попавшемся транспортнике, и никакой Вадим ее бы не остановил. А уж о том, чтобы идти на свидание и танцевать, и речи быть не могло.

Но похищение сорвалось. Мартин попал на «Космический мозгоед», и Корделия… расслабилась. Именно расслабилась. Позволила себе передышку. Намеренно отвлеклась. Это иногда помогает, когда требуется что-то обдумать и найти решение. Чем этот змей Александр и воспользовался.

Корделия снова потянулась за бутылкой и сделала глоток. Прислушалась. Маршевые двигатели яхты слаженно гудели. Куда они летят? Что задумал пират? Да, ему нужны деньги. За Корделию он ничего не получит. Ее счета заблокированы. Ждать выкуп от губернатора Гонди и геральдийской тусовки долго, что вряд ли устроит бывшего пирата. Ему нужно быстро и много. Он будет требовать обмена. Впрочем, он его уже потребовал. Приставил бластер к голове Корделии и вынудил Мартина на это смотреть. Мартина, уже однажды потерявшего родителей, Мартина, уже бывшего сиротой, уже пережившего известие о ее смерти. Корделия успела через вирт-окно заглянуть в его потемневшие глаза. Она беззвучно шептала, надеясь, что он прочитает по губам:

— Все будет хорошо, Мартин. Все будет хорошо. Не бойся. Со мной все будет в порядке. Я не умру. Я тебя не брошу.

Корделия почувствовала, что начинает паниковать, терять ясность мысли, метаться. Спокойно. Надо взять себя в руки. Держаться. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Команда «Космического мозгоеда» переживала стойкое дежавю.

Все повторялось, мелькало, прокручивалось в той же жуткой, детальной последовательности: брошенный врагом ультиматум, неизвестные координаты, изнывающий заложник и дурное предчувствие. Будто бы одна из пройденных ими «червоточин», кроме опробованного прежнего назначения, внезапно задействовала второе: соединила две точки не только в пространстве, но и во времени, закинув слишком удачливый транспортник не на следующую спираль, уводящую в будущее, а на предшествующую, однажды пройденную, поместила их в тот же набор обстоятельств, ощущений и страхов, желая не то устрашить, не то, наоборот, ободрить, подсказывая удачно набранный код.

Один раз уже получилось. Получится и второй. Тем более что на этот раз враг им известен. Это уже не безликая громада корпорации, распустившая щупальца до приграничья Галактики, а всего-навсего беглый пират, тот, кого они уже победили. Не враг, а скорее пародия на врага.

Ну как может быть подлинным, порождающим дрожь и аритмию врагом уже отыгранный, ушедший за кулисы персонаж? Они видели его униженным, осужденным, утратившим всю свою пиратскую удаль. Это уже не настоящий Казак. Это его фантом, копия, некто, натянувший маску и модулирующий голос. И хотя все понимали, что никакой это не фантом, не призрак и не двойник, а тот самый пират-работорговец, на чьих плантациях они некогда принудительно трудились, чья настоянная на месяцах заключения жажда мщения обрела разрушительную мощь и направлена сейчас на них, они никак не могли привести опасения в соответствие с реальностью, поставить между ними знак равенства, признать надвигающийся события за драматические и даже трагические.

«Да не может такого быть!» — казалось, готов был воскликнуть Тед, сидя за пилотским терминалом. Он вглядывался в разверстую черноту вирт-окон, куда поступали данные с лидара, и не мог отделаться от ощущения, что принимает участие в какой-то инсценировке, в затянувшемся следственном эксперименте.

Полина, примостившаяся на розовом диванчике с Котькой на коленях, терзалась той же странной двойственностью. Все было относительно ясно и понятно, когда на терминал внешней связи поступил первый ультиматум. Был какой-то неведомый хитроумный враг, который втягивал их в очередное опасное приключение. Был Казак, подвизавшийся в услужении у этого врага. Тоже ничего удивительного. Но чтобы Казак вдруг сам стал этим неведомым и могущественным врагом, чьи условия они вынуждены выполнять?.. Нет, это невозможно! Здесь что-то не так.

Станислав сидел перед своим терминалом и тоже вглядывался в черноту. Он чувствовал подавленность и досаду. И еще странное скребущее недоумение, как будто его каким-то особо циничным, хитроумным способом заманили в ловушки и обокрали.

— Дэн, далеко до станции? До этого самого «Explorer'а»?

Казак, выдвигая условия обмена, не изменил координаты. Станислав предположил, что бывшему пирату, поднявшему бунт, при всей его самоуверенности и наглости не удалось заставить навигатора яхты изменить трассу, а гнать ее, судно класса А-плюс, в противоположную сторону, строить новую трассу, выбирать место встречи и безопасной стыковки без содействия команды Уайтеру было не по зубам. Все-таки это почти крейсер, и по размерам и по характеристикам. Потому и место обмена осталось прежним.

— Пять часов, Станислав Федотович, — ответил Дэн.

— Сбрось скорость, Тед.

И тут они воспользовались своим прежним опытом. «Космический мозгоед» не летел — крался. Всеми датчиками, сканерами, лидарами вглядываясь в темноту космоса. Этот Александр ван дер Велле мог их обмануть. Мог привести в засаду. Такие, как он, искушенные во лжи, могли ввести в заблуждение даже Дэна.

Эта встреча у станции «Explorer» вполне может оказаться еще одной ловушкой. Никакого обмена не состоится. Поджидающие в засаде корабли возьмут «Мозгоед» на абордаж и захватят товар. Киборгов вырубят блокаторами, Мартина похитят, двигатель выведут из строя, беспомощный экипаж оставят на обездвиженном транспортнике. Их преимущество состоит только в маневренности и осторожности. Они немедленно развернутся, если заметят на лидаре не одну точку, а несколько.

Станислав собрался было лишний раз «взбодрить» Машу, но передумал. Искин примет очередной гротескно-вызывающий образ, вроде амазонки в символическом бикини, а сейчас это более чем неуместно. Даже Мартин ушел на эти несколько часов в каюту, чтобы не смущать и не давить своим присутствием, не напоминать о той неприглядной роли, которую они, пусть и невольно, пусть под давлением обстоятельств, сейчас исполняли.

Они везли его, чтобы отдать врагу.

И что бы там ни говорил этот Александр, что бы он ни обещал и ни сулил, участь Мартина могла быть плачевной. Он мог снова оказаться в таком же засекреченном научно-исследовательском центре, в каком его держали четыре года, и выйти оттуда у него шанса не будет. Потому что и Корделия, если их обманули, тоже погибнет. А кроме Корделии тягаться с таким врагом мало кому под силу.

Если уж быть до конца объективным, без Корделии, ее финансовой и медийной поддержки, Кира ничего бы не добилась. И «DEX-company» продолжала бы свою деятельность с тем же преступным размахом. А не задумана ли все эта операция с целью устранения именно ее — Корделии Трастамара?

Станислав нахмурился. А что они могут сделать? Да ничего. У них теперь даже отражателей нет. Сгорели в схватке с корветом Ржавого Волка.

— Станция, — тихо произнес Дэн.

Тед сбросил скорость, по его собственному выражению, до черепашьего галопа.

Некогда занимавшая по оснащению передовые позиции, а в настоящее время покинутая научная станция «Explorer» висела на геостационарной орбите над одним из безжизненных спутников Беллатрикс. Так как этот планетоид находился достаточно близко к яростной бело-голубой звезде, то станция, чтобы избежать выгорания, большую часть длинных тридцатичасовых суток держалась в тени планетоида, изредка замедляясь, чтобы поймать плавниками солнечных батарей жаркий поцелуй Беллатрикс. Аккумуляторы подзаряжались, и станция вновь уходила в тень.

Энергии на производимые автоматикой маневры уходило немного, поэтому «Explorer» на протяжении десятка лет консервации стал схож с боязливым ночным обитателем, которому неосторожная солнечная ласка могла нанести непоправимый урон. На фоне теневой стороны планеты станция была почти невидима, и не будь «КМ» оснащен достаточно мощным лидаром, который осовременили и модернизировали в ремонтных доках базы Альянса, заметить ее было бы практически невозможно. Тускло светились сигнальные огни, да радиомаяк время от времени посылал в эфир краткое предупреждение: «Научно-исследовательская станция «Explorer». Находится в состоянии консервации. Возможна кратковременная стыковка. Гасильная установка отсутствует».

Команда «КМ» напряженно вглядывалась в сигнальное свечение в бархатисто-черном полукружье планеты.

— Они могут скрываться с другой стороны? — спросил Станислав.

— Вряд ли, — ответил Дэн, — слишком близко к звезде. Температура на солнечной стороне 650 градусов по Цельсию. Обшивка корабля не выдержит прямого воздействия Беллатрикс, если задержаться там дольше двух часов. Светимость Беллатрикс в 4000 раз превышает солнечную, а масса в 9 раз. Следовательно, в той же пропорции выше интенсивность излучения. Вблизи от нее может достаточно долго находиться корабль с покрытием из отражающих, сверхпрочных сплавов, особой системой охлаждения и маневрирования. Гражданская яхта, даже класса А-плюс, таким покрытием не обладает.

— Зачем оно им? — буркнул Тед. — Владельцы таких посудин на пляже греются, а не на орбите.

— Тогда будем ждать здесь, — решил капитан.

Пятнышко на лидаре возникло четверть часа спустя. Оно медленно ползло по экрану.

— Тоже приближаются с теневой стороны, — констатировал Тед. — Осторожничают.

«Матрица?» чуть было не спросил Станислав. И тут же мысленно себя одернул. Да какая «Матрица»? Они же не в романе Герберта Уэллса или кто там еще писал про перемещения во времени. Среди космолетчиков ходят слухи о временных парадоксах, смещении, провалах, откате в прошлое, но сам капитан ни с чем подобным не сталкивался и в эти слухи не верил. Все эти временные несуразности давно объясняются парадоксом Эйнштейна.

С ХХ века известно, что в космосе время идет медленнее, но ничего схожего с провалами в прошлое еще не случалось. Их настигла не временная петля, а роковое стечение обстоятельств, месть давнего врага. Как будто судьба намеренно выбросила схожие карты, чтобы они сыграли ту же партию еще раз.

Правда, правила все же изменились. Поблизости нет «альбатроса», этого ангела-хранителя Вселенной, а на борту у них не смертельно опасный наемник, а друг. И этого друга они, возможно, везут на верную смерть.

— Яхта? — спросил Станислав.

В том, прошлом варианте событий, корвет-перехватчик Ржавого Волка скрывался под маской безобидного катера. Волк в овечьей шкуре. Но вряд ли Казак успеет соорудить подобную маскировку. Да и зачем ему? Ему гораздо выгодней совершить обмен.

— Характеристики совпадают с характеристиками «Подруги смерти», — с чуть заметной ноткой облегчения доложил Дэн.

Станислав выдохнул. Уже легче. Все характеристики «Подруги смерти» хранились в памяти корабельного искина. Пусть «Космический мозгоед» и не оснащен эмиссионным сканером, позволяющим замерить исходящую энергию неизвестного судна, яхту класса А-плюс они идентифицируют по мощности выбросов двигателей и спектру газового свечения.

— Сближаемся, — скомандовал капитан.

Единственное, что вызывало тревогу, четыре плазменных орудия, которыми, так же согласно сохранившемуся информационному слепку, вооружили «Подругу смерти». Корделия говорила: они нужны, чтобы отпугивать дураков. Находятся безумцы, теряющие рассудок при виде этой заходящей на посадку шестизначной суммы. Эта сумма им застит разум, и они пускаются в погоню, не задумываясь, что попытка продать доставшийся им приз равнозначна пожизненному приговору.

— Вам такие встречались? — спросил ее тогда Станислав. — Кто гнался и пытался захватить?

— Было один раз, — ответила Корделия. — Несколько сбившихся в стаю катеров. Их, насколько мне известно, называют «чайками».

— Нам посчастливилось свести знакомство с парочкой из них. Был такой Тощий Грэг, Кира его знает. Да и бывший хозяин Ланса, некий Томас Метанол, также не отказывался от приглашений принять участие в их рейдах. Они обычно грабили небольшие туристические лайнеры. Растаскивали все ценное, что находили, а пассажиров продавали на плантации к известному в узких пиратских кругах Казаку. Впрочем, все это в прошлом. Они уже сидят.

Вспомнив этот разговор, Станислав вздохнул. Сидят… Как бы не так. Тот самый известный в узких кругах Казак уже не сидит. Он кому-то понадобился в качестве инструмента, воровской фомки, и вот снова захватывает корабль, снова угрожает, снова выдвигает ультиматум.

Корделия тогда ответила, что так просто, как с туристическим лайнером, у «чаек» с «Подругой смерти» не получилось. Они даже поиграли с разбойниками в «хромую утку», подпустили поближе, изображая «подранка», а потом влупили из всех орудий, чего пираты явно не ожидали.

Это походило на удар в челюсть от хрупкой гламурной дамы в норковом манто. Хрупкая леди выпростала из изящной муфты затянутую в тонкую перчатку руку и сломала бандиту нос. Несколько катеров получили значительные повреждения, один взорвался, остальные шарахнулись. А «Подруга смерти», за считанные минуты разогнавшись до субсветовой скорости, ушла в «червоточину».

Тед, слушавший этот рассказ, едва не задохнулся, вообразив мощь восьми термоядерных двигателей. Корделия, услышав тоскливый, свистящий выдох, пообещала, что по окончанию всех передряг Тед обязательно сядет за «баранку этого пылесоса». Вот только передряги все не кончались.

Да, именно так, плазменные пушки. «Алиенора» тоже класса А-плюс, и «Подруга смерти» ее сестра-близнец. И вооружение у нее может быть схожим. Хотя… Корделия также упоминала, что первоначальный проект яхты вооружения не предусматривал. Так как изначально одиночного плавания по отдаленным секторам не предполагалось. Только в сопровождении корвета охранения. Но Корделия подобный пафос не выносила и предпочитала полагаться на судьбу, скорость и собственное оружие.

Александр мог рассуждать так же и вооружить свою яхту. Тогда что же? Как им защищаться? Нет, сразу стрелять Казак не станет. Ему нужен киборг, уникальный, разумный экземпляр, который он надеется продать. А после обмена… Станислав непроизвольно сжал кулаки. После обмена им придется уходить под прикрытием станции, разгоняться и сразу прыгать.

Два корабля зависли на расстоянии видимости друг от друга и, уподобившись на время искусственным спутникам, синхронизировались с вращением планеты.

— Запрос на связь, — сказал Дэн.

Станислав кивнул. Над его терминалом развернулся виртуальный прямоугольник. Снова дежавю. Снова та же ухмыляющаяся пористая бледная рожа.

— Славик, вот мы и снова вместе, как в старое доброе время. Как славно все начиналось! Какие были надежды, какие планы… Помнишь?

«Я помню, как все кончилось», подумал Станислав, а вслух произнес:

— Мы готовы к обмену.

— Рад это слышать. Благоразумие нам обоим пойдет на пользу. И чем быстрей мы с этим покончим, тем лучше. Разойдемся полюбовно. На этот раз, — Казак сделал многообещающую паузу, — полюбовно. А там видно будет.

— Как будем производить обмен? — все тем же отстраненно-деловым тоном спросил Станислав.

— Стыкуетесь к станции. Она законсервирована, но два порта рабочие. При возникшей необходимости корабль может совершить аварийную стыковку и даже произвести кое-какие ремонтные работы. Оба порта выходят на грузовую палубу. Вот на этой палубе и произведем обмен. Женщина и киборг одновременно выходят из стыковочных шлюзов и идут навстречу друг другу. Все прочие члены экипажа остаются на месте.

Стандартный вариант обмена заложниками. Казак не потребовал показать ему Мартина, как потребовал капитан «Матрицы» предъявить Джонсона. В этом нет необходимости. Казак его видел. Да и не мог Мартин никуда убежать, даже если бы мозгоеды попытались его где-нибудь высадить. Киборг сам настаивал на обмене.

— Во сколько начинаем?

— А вот прямо сейчас. Чего тянуть-то? — ответил Казак и отключился.

На экране лидара яхта начала маневрирование, приближаясь к станции.

— Давай, Тед, стыкуйся, — приказал капитан.

Пилот кивнул, разгоняя маневровые.

Орбитальная станция походила на замершее в анабиозе огромное насекомое. Поджаты под брюшко многочисленные, каждая с дюжиной сочленений, лапки передающих и принимающих антенн. Стянуты в аккуратный узел лепестки солнечных батарей. Фасеточные глаза рубки управления безжизненно тусклы. Огни двух стыковочных портов, расположенных симметрично напротив друг друга, мерцают подобно цифрам на дисплее криокамеры, напоминая, что в недрах этого пребывающего в коме гигантского организма теплится жизнь.

Тед направил «Мозгоед» к одному из портов, одновременно запросив у искина станции разрешение на стыковку. Искин ответил сухим цифровым согласием, выбросив пояснительный список возможностей: пополнить запасы воздуха, воды, воспользоваться блоком аварийной связи, задействовать одну спасательную капсулу, произвести несложный ремонт. Доступен один-единственный отсек. Все прочие отсеки находятся в консервации, и доступ в них строго воспрещен.

— Не очень-то и хотелось, — проворчал Тед, производя неспешную ручную манипуляцию.

Послышался негромкий скрип, затем щелчок сомкнувшихся адаптеров. По корпусу транспортника прошла вибрация. Воздух с тихим свистом стекал в шлюзовую камеру. Все молчали.

В дверях пультогостиной бесшумно, будто голопроекция, возник Мартин. Он переоделся в комбез, который носил во время своей стажировки на «Сагане». Прорехи, соответствующие полученным им ранам, он еще два дня назад аккуратно заделал жидким гелем, предназначенным для устранения повреждений в различного вида тканях и синтетических материалах.

— Я готов, Станислав Федотович, — тихо произнес он.

Полина приглушенно всхлипнула. Тед шепотом ругнулся. Станислав смотрел на безмолвный терминал. Время стало тягучим, маслянистым и тяжелым. Оно катилось не минутами, а громоздкими, тяжеловесными шарами. Терминал ожил. Вновь виртуальный прямоугольник и бледная рожа бывшего работорговца. Но уже без ухмылки. Казак мрачно оглядел попавших в обзор мозгоедов, увидел Мартина, который намеренно стоял так, чтобы пират его видел. Потом перевел взгляд на капитана.

— Когда стыковочные камеры откроются, начинаем одновременно, — сказал Уайтер. — Киборг, — он кивнул на Мартина, — идет к нам, один, медленно. Женщина идет к вам, тоже одна. Вы все останетесь в стыковочном шлюзе. Что касается второй жестянки, — он посмотрел на Дэна, застывшего в навигаторском кресле. Глаза бывшего хозяина сверкнули ненавистью и обещанием мести, — совершать подвиги и глупости не советую. Один лишний шаг, движение, жест, и женщина получит разряд плазмы в спину. — Казак снова перевел взгляд на Мартина. — Тебя тоже касается… Совершенство. Дернешься, и она труп. Все понятно?

— Какие у нас гарантии? — холодно спросил Станислав.

Казак некоторое время молчал. Он смотрел на своего врага с тем же обещанием скорой мести.

— Моя жажда наживы, — проскрипел он. — Мне выгодно совершить этот обмен. Благополучно и без потерь. Чтоб товар не попортить. Советую и вам быть… посговорчивее.

— Мы будем… — Станислав сделал над собой усилие. — посговорчивее.

— Вот и ладненько. Начинаем.

Казак исчез. Окно свернулось. Тед развернулся в кресле. Глаза его сверкали.

— Станислав Федотович, неужели мы… вот так… просто…

— Не надо, Тед, — тихо, но твердо прервал его Мартин.

— Мы не отдаем Мартина, — веско произнес капитан, — мы спасаем жизнь Корделии. Если мы ее не спасем, то Мартина мы тем более потеряем.

Полина снова всхлипнула. Вениамин Игнатьевич похлопал ее по плечу. Свист прекратился. Шлюзовая камера заполнилась воздухом.

— Станислав Федотович, нам что делать? — спросил Дэн, до сих пор хранивший молчание. — Нам с Лансом?

— Ланс пусть остается в каюте и в шлюз не выходит, — приказал Станислав. — Ты сам вперед тоже не лезь. Незачем провоцировать Казака. И ты, Тед. У Казака хватит ума пальнуть напоследок, памятуя, кто поймал его в лесу и притащил в лагерь. Впереди пойдем мы, я и Вениамин Игнатьевич. Возможно, Корделии потребуется медицинская помощь.

— И я с вами, — пискнула Полина.

Капитан хотел было ей запретить, но Полина затрясла головой.

— Я девушка, а не боевой киборг. Девушку не воспринимают как достойного противника. Ну это как у млекопитающих самка. Это на уровне инстинктов.

Тед фыркнул.

— А если самка паука?

— Я же сказала, у млекопитающих. А люди — млекопитающие…

— Ладно, — сказал Станислав, заметив, что Мартин уже скользнул к выходу, не дожидаясь, пока команда окончит споры.

Шлюзовая панель ушла в пазы, открывая выход в слабо освещенную длинную галерею. Воздух в галерее был пригоден для дыхания, но отдавал какой-то металлической затхлостью. Вероятно, эти полумертвые молекулы, мечущиеся сейчас под давлением в застывшем станционном каркасе, слишком долго пребывали в заточении, где почти утратили свою животворящую свежесть.

Но люди и стоявший перед ними киборг этого не замечали. Они смотрели в противоположный конец тоннеля. Там шлюзовая панель также отошла в сторону. Двигались какие-то фигуры. Матовые потолочные панели порождали не свет, а белесую муть, скрадывая и сминая очертания. Но Станислав разглядел троих.

— Трое, — тут же подтвердил стоявший за спиной капитана Дэн, — женщина и двое мужчин.

— Это Корделия, — тоже очень тихо, одними губами произнес Мартин.

— Один из мужчин Казак, — продолжал Дэн, — у него бластер. Второй сидит, прислонившись к шлюзовой раме. У него плазмомет.

— Это Валентин Скуратов, бывший шеф безопасности «DEX-company», — идентифицировал сидящего Мартин. — Он ранен.

— Повторяю еще раз, — проскрипел Казак с другого конца грузовой палубы, — без глупостей. У нас плазмомет. Если киборг сделает шаг в сторону или другой киборг шевельнется, мой напарник поджарит и вас, и заложницу. Нам терять нечего.

Плазмомет стал неожиданностью. По правде говоря, у Станислава бродили бунтарские надежды, что киборги, синхронизировав свои действия (а они несомненно обменивались сообщениями), каким-то образом выдернут Корделию с линии огня и возьмут Уайтера в плен.

Три разумных киборга не могли не просчитать вероятности. У Дэна — боевой опыт, у Ланса — опыт по защите и спасению заложников. У Мартина такого опыта нет, но боевые программы у него стоят, и в основе своей он тоже DEX, пусть и предельно очеловеченный. Они бы справились. Но плазмомет аннулировал все их возможности.

Три DEX'а, даже без оружия, справились бы и с Казаком и с его сообщником, и даже захватили бы яхту, но какой ценой… Корделия погибла бы первой. Киборги ушли бы от струи плазмы, но Корделия, несмотря на ее способности разрушать корпорации и управлять холдингом, была всего лишь слабой женщиной. А вместе с ней пострадал бы экипаж «Мозгоеда». Полина первая. Она стояла рядом с Мартином, так же вглядываясь в противоположный конец тоннеля.

— Прощайте, Станислав Федотович, — вдруг услышал капитан, — и… позаботьтесь о ней, пожалуйста.

Станислав даже не сразу понял, что это говорит Мартин, и собрался было уже возразить, что не собирается с ним прощаться, что они его не бросят, что они никого не бросят… Но Мартин уже сделал шаг вперед.

— Я иду, — громко и четко произнес он. — Отпустите ее.

— Без глупостей, — повторил Казак.

Казак толкнул Корделию в спину. У нее были связаны руки и, пробежав по инерции пару шагов, она едва не упала. Но не упала. Мартин чуть заметно дернулся. Рядом со Станиславом нетерпеливо шевельнулся Тед, яростно засопел. Капитан забеспокоился. Пилот слишком порывист и непредсказуем. Не киборги, а он может сотворить какую-нибудь глупость.

— Я держу его, Станислав Федотович, — шепотом произнес Дэн.

Корделия и Мартин тем временем шли навстречу друг другу. Мартин держался правой стороны, Корделия — левой. Они неотрывно смотрели друг на друга. Когда расстояние между ними сократилось, Корделия заговорила. Она говорила ровно, без истерики, без слез, будто выступала перед советом директоров конкурирующей компании.

— Мартин, не бойся. Все будет хорошо. Я тебя выкуплю. Я тебя найду и выкуплю. Один раз нашла. И второй найду. Не бойся, ничего не бойся. Ты не один. У тебя есть я. И всегда буду. Я никуда от тебя не денусь. Не умру и не пропаду.

Станислав слушал этот голос с изумлением и восхищением. Невысокая, избитая женщина со связанными руками держалась с удивительной стойкостью и успокаивала — кого?! — боевого киборга, будто перед ней был испуганный ребенок. Они подходили все ближе. Корделия вдруг споткнулась и на какое-то мгновение всем показалось, что Мартин сорвется, а сообщник нажнет на гашетку и струя плазмы обратит обоих в обугленные статуи. Но Корделия вновь справилась, устояла.

— Со мной все хорошо, — торопливо проговорила она, — со мной все в порядке.

Когда они поравнялись, ей снова изменили силы. Она почти остановилась, и Мартин замедлил шаг.

— Мартин, — сказала она, и голос ее впервые дрогнул, — Мартин, прости меня. Это я во всем виновата.

— Очень трогательно, — крикнул Казак. — Хозяйка оплакивает свою игрушку. Кончайте этот балаган. Сюда, жестянка. Или я подгоню твою подружку бластером.

Мартин сразу ускорил шаг. Он старался не смотреть на Корделию. А она оглядывалась и спотыкалась. Когда Мартин был уже в паре метров от Казака, она преодолела только две трети галереи. Уайтер, одной рукой держа бластер, направленный уже не на заложницу, а на киборга, другой извлек из кармана продолговатую, черную штуковину и привел ее в действие. Мартин пошатнулся и начал медленно оседать. Корделия издала не то крик, не то стон и застыла. Станислав в ужасе понял, что она сейчас побежит обратно. Он подался вперед, за ним Тед.

— Назад! — заорал Казак, заметив это движение. — Назад, или мы стреляем.

И тогда вперед выбежала Полина.

— Не стреляйте! — крикнула она. — Не стреляйте. Я ее сейчас уведу.

Полина подскочила к застывшей Корделии и потащила ее за собой. У Корделии заплетались ноги, она по-прежнему смотрела туда, откуда пришла. Мартин, уже парализованный, еще пытался подняться, падал, цеплялся за переборку, но подошедший Казак вновь пустил в ход блокатор. Мартин дернулся и затих. Казак для верности поднес «глушилку» к голове киборга и снова щелкнул. Мартин не шевельнулся.

— Вколи ему транквилизатор, — услышал Станислав приглушенный голос подельника с плазмометом. — У него только процессор деактивирован. Он в сознании. Мозг через сорок секунд перехватит управление.

Казак уже извлек инъекционный пистолет и приставил к сонной артерии обездвиженного киборга.

— Леазерам, — произнес рядом с капитаном Вениамин Игнатьевич.

Полина продолжала тащить Корделию, а та уже сопротивлялась. Выдержка ей изменила.

— Пустите меня. Да пустите же. Я никуда не полечу!

Тогда Полине на помощь шагнул Вениамин. Он тоже извлек шприц с успокоительным и ловко вколол лекарство Корделии в плечо. Она задергалась, но как-то слабо, обреченно. Обвела мозгоедов усталым укоряющим взглядом и закрыла глаза. Станислав успел ее подхватить.

Шлюзовая панель закрылась.

«По темным углам зачумленной дворницкой вспыхивал и дрожал изумрудный весенний свет. Бриллиантовый дым держался под потолком…»

Макс Уайтер ничего не знал о зачумленных дворницких в маленьких земных городах начала ХХ-го века. Как ни имел ни малейшего представления и о персонаже, который вот так же сладко и самозабвенно, с детальной фантазийной подсветкой, грезил о прекрасном, в алмазной крошке и золотой оправе, будущем. Уайтер находился не в дворницкой, не в провинциальном городе N, он пребывал в реальности грузового отсека яхты класса А-плюс, а бриллиантовый дым, изумрудно дрожащий, клубился, тек, густился, переливался не по углам, а вдоль титановых переборок и сводов. Над тяжелым продолговатым модулем с прозрачным пластиковым верхом этот серебристый, в жемчужных крапинах дым сформировал целое брюхатое облако, в котором что-то зрело, кипело и нагнеталось ослепительным предметным разнообразием. Там, в этом серебристо-матовом подбрюшье зарождалось, крепло, готовилось к пробуждению будущее, его блистательное, триумфальное возвращение.

Полузакрыв глаза, Уайтер грезил. Ноздри его раздувались, усы топорщились, пальцы шевелились. Он смог! Он сделал! Он победил!

Он чувствовал себя предводителем целой армии флибустьеров, капитаном пиратского фрегата, в чьем трюме покоится только что извлеченный из потайного хранилища бесценный клад. Трюм его корабля забит бочонками с золотом, сундуками с драгоценностями, шкатулками с редкими благородными камнями. Их много, очень много. Так много, что под их тяжестью его быстроходное судно осело и замедлило ход. Если он в глухую полночь, когда перепившаяся команда уснет, оглашая ночную даль пьяным храпом, спустится вниз, то там, ниже ватерлинии, его встретит сладкий перезвон монет. Это волны, толкая корабль в днище, заставляют эти монеты тереться друг о друга, подпрыгивать и звенеть тихо, прозрачно, усыпляюще, навевая тайные грезы. Если он спустится вниз, в темный трюм, то увидит исходящий от камней свет, мерцание граней, глубинную искру. Этот свет будет прорываться, просачиваться в самые тесные, почти невидимые щели и будет почти слепить, завораживать, туманить разум. А он, Уайтер, будет смотреть, понимая и постигая — это все его! Его! Его сокровище, его могущество, его месть, его триумф.

Серебристые струи дыма стелились, переплетались, набухали, ткали образы. Он вернется! Он обязательно вернется. Он уже возвращается. Он достигнет той вершины, с которой был некогда сброшен, был предательски, подло низвергнут, и тот рубеж он превзойдет. Он поднимется выше, еще выше. Он будет велик, он будет грозен, будет могуч.

Где-то в растревоженном, воспаленном воображении двигалась вооруженная эскадра. Крейсера, корветы, линкоры. Грозно топорщились стволы орудий, обшивка его новенького флагмана отражала паутину созвездий. Это была его эскадра, его корабли! Преданные ему экипажи, готовые за него умереть, броситься на абордаж, совершить прыжок в вакуум, пойти на таран. Они все взирают на него, все им гордятся, все шепотом повторяют его имя. А он, сумрачный, великий, погруженный в свои грандиозные замыслы, в белом адмиральском кителе стоит, скрестив руки на груди, на капитанском мостике флагмана. Он занят своими мыслями, своими планами, и никто не смеет его потревожить. Все офицеры стоят вокруг, вытянувшись, с каменными, благоговейными лицами и поедают глазами своего вожака, своего кумира, своего адмирала. Вот он протягивает руку и указывает вдаль. Перед ним огромный, усыпанный звездами экран, и там, жалкой подбитой мухой в перекрестии десятка прицелов мечется этот проклятый «Мозгоед», этот жалкий потрепанный грузовик, эта букашка, этот москит… Адмирал жестом отдает приказ и… Вместо транспортника по курсу флагмана — пятно, жалкое облачко. Осколки разлетаются, облачко тает… А он, великий и ужасный, продолжает свой путь. Вперед, к славе. Он уже забыл о поверженных, распыленных на атомы врагах. Он уже предал забвению свои неудачи. Это его прошлое. А впереди… Впереди будущее. Собственная империя, собственная звездная система. Не жалкий лагерь в джунглях Медузы, а целая столица. Мегаполис. Армия. Флот. Не потрепанная «Черная звезда», завалившаяся при посадке набок, летающий загон для двуногого скота, а целая армада, непобедимая, безжалостная, и никакие космодесантники ему не помеха. Ни бывшие, ни настоящие. И узкоглазые полицейские. Этих он будет отлавливать в безлюдных секторах, как блох, как вшей. И давить, давить…

Казак непроизвольно сжал кулаки. Дым все еще клубился. Все еще пьянил и дурманил. Уайтер стоял уже не на палубе пиратского фрегата и не на мостике звездного крейсера. Он стоял в грузовом отсеке «Алиеноры», роскошного, но сугубо гражданского судна, у транспортировочного модуля, который в данный момент играл роль сундука с проклятым золотом. В модуле под прозрачной крышкой лежали не монеты и не драгоценные камни, там в цифровой коме лежал киборг. Киборг стоимостью в двадцать миллионов галактов.

Казак время от времени мысленно воспроизводил эту цифру. И в то же время терзался неверием. Неужели эта кукла столько стоит? По виду не скажешь, от прочих не отличишь. По сложению такой же дохляк, как и та рыжая тварь. И что в нем такого ценного? Ну да, некоторые из этих кибердебилов что-то там все-таки соображают. В этом он убедился. А этот, что ли, лучше остальных соображает? Или чем он там еще лучше? Ишь как дамочка-то убивалась. Найду, говорит, и выкуплю. А это хорошо. Это очень хорошо. Лаврентий-то прав. Два покупателя всегда лучше, чем один. Есть пространство для маневра.

Надо обсудить с Лаврентием детали. Ему, конечно, палец в рот не клади. Руку по плечо отхватит. Да и злобу затаил. По глазам видно. Да и кто бы не затаил? Уайтер в него стрелял. В упор. На малой мощности, но сути-то не меняет. Он будет мстить. Но не сейчас. Сейчас он от Макса зависит. Он ранен, беспомощен. А вот потом… Но Макс тоже не пальцем деланный. Спину не подставит.

Лаврентий с ним повязан. И тем, что организовал похищение, и тем, что участвовал в обмене. Он вынужден сохранять лояльность. А когда все кончится… Вернее, когда он, Уайтер, получит деньги, Лаврентий уже будет ему не страшен. Да и кто он теперь? Беглый преступник. Это когда-то Скуратов был шефом службы безопасности «DEX-company», спецслужбы, сравнимой по могуществу и эффективности с планетарной контрразведкой, а теперь… Теперь он оставшийся не у дел пенсионер, которому более удачливый подельник предлагает работу.

Уайтер бросил последний взгляд на киборга. Тот более чем когда-либо походил на пластиковую куклу. Пугающе-неподвижен. Почти труп. Только данные на дисплее указывают на присутствие жизни. Давление. Пульс. В уголке глаза что блеснуло. Уайтер присмотрелся. Ему показалось, или из-под опущенного века выкатилась слеза? Да ну, чушь. Не может такого быть. Это скопившийся от дыхания конденсат. Киборг в этой штуке ничего чувствовать не может. Да киборг вообще ничего чувствовать не может. Он же кукла, механизм, машина. Правда, этот киборг уникальный. Что там говорил Лаврентий? При отключении процессора управление перехватывает мозг. Потому что у этого киборга мозг в полном порядке, развит и дееспособен. Этот спящий парень по большей части человек. Потому и стоит так дорого. Не тупая машина, а улучшенная версия Homo Sapiens. Суперсолдат. Суперубийца. Суперлюбовник. Ну да, ну да, не зря же эта богатенькая сучка так убивалась. И выкуп предлагала, немаленький… Два покупателя всегда лучше, чем один. Всегда есть шанс кинуть обоих.

Он уже проворачивал такие операции — загонял товар нескольким клиентам. Не так уж и сложно. Приводишь их по одному на склад и предъявляешь товар. Все честь по чести. Заключаешь договор, берешь предоплату. А потом технично сматываешься. Это самое сложное — вовремя смыться. Такие штуки без выбитых зубов срабатывают где-нибудь в захолустье, у диких переселенцев, на каком-нибудь Эдеме у свинопасов. А как быть, если покупатель не фермер, а матерый зубастый хищник, выходец из банкирского семейства, подмявшего под себя полгалактики? Тут в наперстки не сыграешь и пустышку не кинешь. Тут все по-взрослому. А может, ну его? Отдать чертова кибера и получить свои деньги. Все-таки двадцать лямов. А с другой стороны… Что там эта дамочка обещала? Тоже двадцать? Или двадцать пять?

Отчаянная стерва. Он же по-джентльменски хотел. Обсудить, обговорить. А бластер так, для антуражу. А она его — коленом! Вот сука. Ну он и ответил. А пусть ведет себя потише. Он, конечно, джентльмен, женщин не бьет, почти… Только если они в пах, коленом… Да за такое! Вот он ей и засветил. Только ей хоть бы что. Вот же неугомонная. Кровь из рассеченной скулы хлещет, а она сделку предлагает! Железная баба. Он таких еще не встречал. Даже заколебался тогда.

Может, и вправду? С ней договориться? Кто его знает, что от мажора банкирского светит? Знает он таких, лощеных, с маникюром и в костюме за десять тысяч. Вежливые, манерные, улыбаются, а глаза холодные, мертвые, как у киборгов, и зубы в три ряда. Акула.

Он, Уайтер, пират, но он честный пират, со всеми сопутствующими атрибутами. Без фальши и притворства. Да, любит деньги. Да, нарушал закон. Да, он циничен и беспринципен. И люди для него — орудие, мусор. Но он этого и не скрывал, не прикидывался, ножкой не шаркал. Он хищник и никогда не прятался под овечью шкуру. За эту свою честность и пострадал. Этот ван дер Велле пострашнее будет. Это пират иного сорта, из тех, кто носит маску, играет в законопослушного, благонадежного гражданина. И тем более опасен. Обмануть его будет непросто. Да и нужно ли? Отдать киборга, а там пусть дамочка сама с ним разбирается. Двадцать лямов — огромные деньги. Хватит и на флотилию, и на собственную армию и на астероид. Как говорится, синица в руке.

Но сорок лямов — это две флотилии. И уже не астероид, а планетоид.

Казак вспотел. Жаба пробудилась и жарко дышала куда-то в грудину. И дым снова клубился, тек, насыщался, вспыхивал то изумрудным, то жемчужно-матовым цветом.

Что скажет Лаврентий? Хитрая бестия. Ненавидит его, ждет своего часа, но пока играет по правилам. У них временное перемирие, ситуативный альянс. Впрочем, это единственно возможный в их мире вариант сотрудничества. У таких как они друзей не бывает. Они все друг другу волки. Сбиваются во временные стаи, когда загоняют добычу, а когда добыча поймана, рвут и ее и друг друга. Прав тот, кто сильнее. Верность? Преданность? Благородство? Книжная чушь для незрелых барышень. Ничего этого нет. Страх, алчность и голый расчет. И Лаврентий придет за своей долей. Только для начала он ее заслужит.

Казак вышел из грузового отсека и отправился в рубку управления. Яхта только что совершила прыжок и, покинув систему Беллатрикс, направлялась к бете Ориона, Ригелю, бело-голубому сверхгиганту. Звезда, в 74 раза превосходящая по размерам земное Солнце, не имела планетарной системы. Так как излучение было настолько интенсивным, что любое космическое тело, будто то астероид или планета, испарилось бы, окажись оно на расстоянии от Царя звезд менее одной астрономической единицы. Люди знали об этом еще в далеком ХХ-м веке и не рассматривали бету Ориона как цель будущей экспансии. А вот предприимчивые центавриане, обладающие более обширным опытом в покорении Галактики, давно присмотрели бело-голубой сверхгигант в качестве бесплатной батарейки и понавешали в окружающих Ригель пылевых облаках энергостанции. Их знаменитые тарелочки, перескакивая из одного рукава Млечного пути в другой, задерживались в системе Ригеля для дозаправки. Когда люди обзавелись прыжковыми двигателями и наряду с центаврианами и другими расами приняли участие в освоении планет и астероидов, то ушлые зеленомордые за умеренную плату предложили хумансам эти бензоколонки в совместное пользование.

Вот к одной такой заправочной станции и направлялась «Алиенора». Подзарядить аккумуляторы и воспользоваться инфранетом. Следовало уведомить заказчика и договориться с ним об оплате.

Казак обнаружил Лаврентия в навигаторском кресле. Тот наблюдал за действиями пилота, выводившего яхту на новый курс. Все прочие члены экипажа были заперты в своих каютах. Уайтер позволял выйти только тому, без чьих профессиональных навыков он в данный момент не мог обходиться. Чаще всего это был пилот.

— Автопилот? — быстро спросил бывший работорговец.

— Активирован.

— ... Капитан, — напомнил Казак.

Пилот молчал.

— Да, да, парень, сейчас я твой капитан. Жить-то хочешь?

— Хочу, — ответил тот.

— Вот и не рыпайся. Пшел вон. Придешь, когда позову.

Пилот вышел из рубки. Скуратов не развернул кресло. Он продолжал смотреть на мерцающую бело-голубую точку Ригеля. Казак развернул кресло сам.

— Слушай, Лаврентий, а ты почему меня не убил?

— Когда?

— Ну там, на станции, во время обмена. Пальнул бы из «зажигалки».

Скуратов отвернулся и снова уставился на далекий и смертельно прекрасный Ригель.

— Пожалел, — помолчав, глухо ответил он.

Казак хохотнул.

— Неужели меня? Да ты гуманист.

Скуратов бросил на него полный снисходительного презрения взгляд.

— Да на х** ты мне сдался. Киборга. Ты очень вовремя им прикрылся.

Казак поперхнулся.

— Ты пожалел… киборга? Куклу?

Скуратов продолжал смотреть на него тем же взглядом.

— Он двадцать лимонов стоит. Будь ты один, Уайтер, я бы запалил «сигару», не задумываясь.

— Вот значит как.

— А ты как думал? Киборг игрушка дорогая, больших денег стоит, а ты — идиот бесплатный. За тебя если кто и приплатит, так служба по отлову животных.

Казак зарычал. Вот же ссученный… Занес было руку, но вспомнил, что Скуратов тяжело ранен, да и нужен он… пока.

— Ты придержи язык-то. Я ведь могу и повторить.

Казак извлек бластер. Бывший особист пожал плечами.

— Повторяй. Сам с ван дер Велле договариваться будешь. Ты же хочешь получить за киборга деньги?

— Хочу.

— А с Корделии?

— И с нее хочу.

— А как это сделать, ты придумал?

— Нет.

— Ты уверен, что ван дер Велле сдержит слово?

— Нет.

— И после этого ты передо мной тут понты кидаешь?

Тихий голос Скуратова звучал настолько оскорбительно, что Казак снова зарычал. Но ограничился замысловатым ругательством.

— И что ты предлагаешь? Думаешь, он нас кинет?

— Уверен. Если раньше, когда все шло по его плану и под его руководством, мы еще могли рассчитывать на какое-то вознаграждение, то в настоящий момент… В том, что нам выплатят эти двадцать лимонов, я и тогда сомневался. Получили бы тысяч по сто. От силы. А вот теперь, когда правила игры поменялись, когда ван дер Велле уже не контролирует ситуацию, а вынужден подчиняться обстоятельствам, он и вовсе лишит нас гонорара.

— Тогда и киборга не получит. Спустим его в вакуум.

— В этом случае мы и с Корделии ничего не получим. Наша задача минимум — получить деньги хотя бы с одного, максимум — с обоих. Два покупателя всегда лучше, чем один.

— Я вот что подумал. А не спрятать ли нам киборга где-нибудь на астероиде и раскрыть координаты только после того, как мажор переведет деньги?

— Не пойдет, — строго сказал Скуратов.

— Это почему?

— Потому что «Алиенора» — это его личная яхта, и она напичкана всевозможными датчиками и маяками. И я больше чем уверен, что искин яхты, даже несмотря на полученный тобою код доступа, дублирует все данные и отсылает их в центр при каждом удобном случае. Ван дер Велле знает, где мы находимся, и координаты того астероида он тоже узнает, как только мы войдем в зону покрытия ближайшего ретранслятора. Эта яхта слишком дорогая игрушка, чтобы оставлять ее без присмотра. Я даже удивлен, что на наших лидарах до сих пор не появился ни один полицейский корвет.

— Тогда что ты предлагаешь? Давай, не тяни.

— Пригрозить ван дер Велле потерей киборга идея, в принципе, правильная. Это, пожалуй, единственный реальный способ заставить его расплатиться. Но оставлять где-то киборга слишком трудоемко, да и опасно. Можно сделать проще.

— Как?

— Приказать ему умереть.

Алистера Броуди прозвали Креветкой еще в школе. В одной из школ, где ему выпало учиться после очередного переезда.

Его отец был специалистом по буровым установкам и, в силу особенностей этой профессии, был вынужден время от времени переезжать с планеты на планету, согласно заключенному им контракту. Концерн, на который он работал, занимался разведкой и добычей полезных ископаемых в малонаселенных секторах Галактики и, в случае открытия нового месторождения, направлял туда оборудование и обслуживающий это оборудование персонал. Отец Алистера занимался монтажом и наладкой буровых установок для сверхглубоких скважин. Когда работы на новом месторождении входили в обычный ритм, когда на астероид или планетоид прибывали вахтовики и когда вокруг уже стабильно функционирующей шахты возникал поселок, возводился купол, складывалась необходимая инфраструктура, надобность в такого рода специалистах, как отец Алистера, отпадала и его перебрасывали на следующий объект.

Если открытое месторождение имело незначительные запасы и не предполагало крупных вложений и основательного оснащения, отец отправлялся туда один, оставляя Алистера с матерью на Новой Земле-4. Если же месторождение оказывалось щедрым и долгоиграющим, отец перевозил и семью. Обычно к моменту запуска горно-обогатительных комбинатов поблизости от таких шахт уже существовал маленький городок со всеми необходимыми для жизни атрибутами. Кроме гипермаркетов, баров и спортзала обязательно строилась школа. Иногда чисто символическая, из двух-трех классов, где оказывались дети самых разных возрастов, прибывшие вместе с родителями, иногда полноценная, вполне сравнимая с учебными заведениями на цивилизованных планетах. Алистер сменил около десятка. И в каждом классе, где он появлялся, его награждали прозвищем Креветка.

Первый раз его так назвал крепыш Додди. Алистер только появился в классе. Учительница представила его классу как сына инженера, прибывшего на Астрею, чтобы занять один из руководящих постов. На первой же перемене Додди, сын старшего техника, рослый мальчик, подошел к новенькому и попытался позаимствовать его планшет. Планшет у Алистера был дорогой, последней модели, а у ребят в классе гаджеты были в основном устаревшими, дешевыми. Алистер, надеясь расположить к себе первого заговорившего с ним одноклассника, ответил, что одолжит планшет, если Додди пообещает его вернуть. Но Додди только расхохотался и ткнул Алистера кулаком в солнечное сплетение. Несильно ткнул, но Алистер сложился пополам и упал. Одноклассники галдели, тыкали в него пальцами, а потом кто-то сказал, что Алистер похож на замороженную креветку из гипермаркета. Такой же скрюченный и так же глаза пучит. С тех пор он и стал Креветкой.

Нет, в школе его особо не обижали. Даже тот же Додди. Вовсе не потому, что признали за равного и прониклись дружескими чувствами, а потому, что, во-первых, его отец был все-таки из начальства и учителя худо-бедно за ним присматривали, а во-вторых, ну какой интерес задирать креветку? Креветка даже бегать как следует не умеет, по школьному двору его не погоняешь. Толкнешь, он и свалится. К тому же у Креветки всегда можно было списать домашнее задание. А в точных науках, всяких там алгебрах с геометрией, он шарил.

Через полгода отец получил место главного инженера на Деметре, где также предполагалось строительство нескольких горно-обогатительных комбинатов и бурение сверхглубоких скважин. Алистер пришел в новую школу, в следующий класс и… снова стал Креветкой. Оказывается, двоюродный дядя Додди тоже занимается монтажом оборудования и у него тоже есть сын, кузен Додди.

Так и пошло. Куда бы не переезжала его семья, в какую бы школу он не приходил, обязательно находился какой-нибудь кузен, друг по переписке, напарник по компьютерной игре или еще кто-то. В третьей школе Алистер уже сам назвался прозвищем вместо имени, не дожидаясь разоблачений. И так к нему привык, что подписывал электронные сообщения «Креветка Броуди», а набирая чей-либо номер, сразу представлялся, чтобы избежать неясностей:

— Это я, Креветка.

Несмотря на частые переезды, Алистер учился хорошо и сразу по окончании школы поступил в колледж. Отец предлагал ему место в IT-отделе корпорации, где сам трудился много лет. Но Алистеру опостылела эта бесконечная гонка за родием, иридием, платиной и кимберлитом. Он тайно ненавидел все, что связано с горнодобычей, с невзрачной, стандартной застройкой, шахтерскими поселками, с воздушными куполами, с грохочущими, чадящими механизмами, тусклыми метановыми облаками и безжизненными скалами, торчащими из планетарного тела как обглоданные кости. Он хотел иной жизни, захватывающей, азартной, чтобы ослепительно, ярко, весело. Чтобы музыка, голоса, смех… Чтобы он… чтобы он стал кем-то другим, чтобы сделал что-то значительное, дерзкое… Пусть даже это содеянное им будет дурным, преступным, пусть даже ему грозит тюрьма, пусть его преследуют… пусть будет страшно, пусть ему угрожают, но он сделает, он сможет, и тогда в его жизни появится она…

И она появилась…

Сразу после окончания колледжа, несмотря на уговоры родителей, Алистер уехал на Новый Лас-Вегас и устроился системным администратором. В казино.

Этим громким именем — Новый Лас-Вегас — обзавелся средних размеров астероид в системе Саргаса, теты Скорпиона. Когда-то (поговаривали, что такие планы вынашивает один из крупных пиратских авторитетов) этот астероид планировали превратить в один из галактических центров игорного бизнеса. Почему именно там? Потому что Саргас располагался на равном удалении как от секторов, контролируемых людьми, так и от секторов, подпадающих под юрисдикцию центавриан и крамарцев. Новый Лас-Вегас должен был стать игровым аналогом Ярмарки. Если на Ярмарке торговали краденым и запрещенным, то на Новом Лас-Вегасе предполагалось на это краденое и запрещенное играть.

Но что-то пошло не так. То есть не так радужно и прибыльно, как предполагалось. Казино на астероиде все-таки построили. Заложили несколько отелей. Но известности и ожидаемой популярности это гнездо порока, увы, так и не приобрело. Закононепослушная публика предпочитала азартные развлечения на том же Джек-Поте, игры камерные и незамысловатые, за столом, в тесной комнате, без нарочитой пышности и публичности, без, как бы выразились на Земле в конце ХХ века, всей этой голливудщины. Занять столик в Кантине или тесный кабинетик за перегородкой, заказать у Клешни пива и посидеть тесной компанией, перекидывая с комма на комм виртуальные пиастры. Чинно, мирно, с понятием, согласно традициям, по воровскому закону. Вычислить «каталу», поставить проигравшего на счетчик. А вот чтоб так, как в кино, в зале под золоченой люстрой, с понтами дешевыми, это пусть такие как Балфер развлекаются. Те, которые из себя авторитетов корчат. Балфер-то, говорят, так свое состояние и спустил. На понты. Остался с раздолбанным, проржавевшим крейсером. И сгинул.

Окончательно Новый Лас-Вегас не захирел благодаря публике иного сорта. Его удаленность, обособленность и относительная благоустроенность привлекли пиратствующих в области менее кровавой. Астероид облюбовали мелкие и средние торговцы контрабандой и контрафактом, подпольные банкиры, букмекеры, спекулянты всех мастей, теневые биржевики, владельцы нелегальных и полулегальных производств и борделей. Там собирались боссы мафиозных кланов и картелей, семей, ведущих родословную еще с Земли, и шаек, только претендующих на это определение. Не настолько крупных и влиятельных, чтобы привлечь к астероиду внимание галаполиции, но и не настолько ограниченных в средствах, чтобы оставить держателей казино и отелей без прибыли.

Новый Лас-Вегас не процветал, но устойчиво держался на плаву, временами даже выплескиваясь на страницы онлайн-таблоидов репортажами о состоявшихся там конкурсах на самую большую грудь или самую упругую задницу. Поездка на Новый Лас-Вегас, посещение злачных мест, вечер в его Гранд-Казино даже вошли в пакет услуг одного известного туроператора. И многие бизнесмены средней руки, менеджеры, клерки и прочий офисный планктон совершали туда тайные вояжи, чтобы пощекотать нервы и внести разнообразие в семейную и трудовую рутину.

Вот в это Гранд-Казино, уже пользующееся кое-какой известностью, Алистер и устроился системным администратором. Ему на глаза попалось объявление, вывешенное на одном из билбордов всегалактической ярмарки вакансий. Отец почти уже договорился с администрацией, что сына, только что получившего диплом программиста, возьмут стажером в IT-отдел с перспективой дальнейшего трудоустройства. Мать Алистера, происходившая из семьи профессора математики, также предприняла кое-какие усилия ради карьеры сына, обзвонив и озадачив всех коллег дедушки. Но Алистер не хотел ни стажером в IT-отдел, ни младшим научным сотрудником на кафедру. Потому что, несмотря на видимую успешность, он и в отделе и на кафедре останется Креветкой… Даже если никто уже не назовет его так в глаза, эта школьная кличка непременно станет кому-нибудь известна, и он в очередной раз уподобится этом уродливому ракообразному с выпученными глазами. Он раз и навсегда влезет в этот образ, облачится в этот психологический костюм и будет горбиться под розоватым панцирем до конца своей жизни.

Нет, он этого не хотел. Он должен покончить с этим, должен сбросить этот костюм, сломать панцирь и уехать далеко-далеко. Страшно, конечно, оторопь берет. Их дом на Новой Земле-4 был большим, благоустроенным, со всеми современными удобствами и кибернаворотами. Отец хорошо зарабатывал, его карьера неуклонно шла вверх, вся родня со стороны матери блистала научными степенями. Весь это бэкграунд не предполагал с его стороны каких-либо авантюрных действий. Да и сам он такого не предполагал. Зашел на эту ярмарку вакансий, движимый простым любопытством. Он не планировал ни серьезного поиска, ни смены местожительства. Он всего лишь позволил себе импровизацию, выстроил гипотезу. А что, если… Вбил в строку поиска: специалист в области IT-технологий, и поисковая машина выдала результат. Двадцать пять горячих вакансий. Некоторые были схожи с теми, которые предлагали родители, тот же IT-отдел в крупной и не очень фирме. Был запрос от конторы крайне сомнительной. Похоже, им требовался хакер. Но открыто написать об этом они не осмелились и воспользовались всевозможными эвфемизмами. Им требуется специалист по поиску утерянной или труднодоступной информации.

А вот последняя вакансия была от казино.

Казино! В казино Алистер не был ни разу в жизни. Видел только в кино. Казино — это же что-то такое, от чего веяло одновременно и опасностью, и приключением. Это было место, где царил азарт, где люди бросали вызов фортуне, где нарушали некие неписанные правила благоразумия. В казино приходили красивые женщины и опасные мужчины. В казино играли на судьбы и деньги. Там создавались и лопались состояния. Там ставили на одну-единственную карту целую жизнь. Там впадали в отчаяние и обретали надежду. Казино это то, что находилось в абсолютном противостоянии с его серым, уже размеченным на всех картах скучным существованием. Это был антипод, отрицательная величина, противоположный полюс. Это было место возможного перерождения, метаморфозы. Место, где он скинет панцирь креветки.

И Алистер будто в тумане, во хмелю, отослал свое резюме на Новый Лас-Вегас. Через пару часов он одумался, испугался, но утешил себя тем, что вряд ли получит ответ. Там ведь таких, как он, желающих не меньше сотни. А у него никакого опыта, он только что окончил колледж. Зачем он им? Но ответ пришел. Ему предлагалось в течение недели прибыть на астероид и отработать испытательный срок. По окончание этого срока с ним либо заключат контракт, либо отправят восвояси. Без оплаты.

Алистер несколько минут пялился на пришедшее сообщение. Первым порывом было свернуть вирт-окно и очистить почтовый ящик. Да не поедет он никуда! В такую-то даль, в систему Саргаса. Он что, идиот? Он там никого не знает. Надо как-то обустраиваться, искать жилье, самому решать все бытовые вопросы, вести переговоры с возможным работодателем, знакомиться с людьми. Нет, он этого не умеет. Это не для него. Здесь, дома, у него все есть. Здесь все уже устроено, отлажено. Здесь безопасно. Ему лучше остаться здесь, сидеть тихо, как… креветка. Чтобы не съели. Алистер очень ясно это представлял: тихая, теплая заводь, песочное дно, и по этому дну, перебирая паучьими лапками, ползет он, Алистер. Он даже плавать не умеет. Только ползать.

Отогнав видение, Алистер вышел на страницу космопорта и забронировал билет на первый же рейс в систему Саргаса. В конце концов, он всегда может вернуться. Новый Лас-Вегас не пиратское гнездо, насильно там никого не держат.

Он выдержал испытательный срок и… остался. Даже вопреки тому, что реальность, как водится, имела очень мало общего с ожиданиями. И с мечтами. Да, был азарт, риск, безумные ставки, красивые женщины, но было все это каким-то… другим, без кинематографической романтики. Ничего особого авантюрного, захватывающего. Была работа, изнуряющая, многочасовая. В обязанности Алистера входил надзор над объединенными в сеть искинами, управляющими игровыми столами и автоматами. Эти искины должны были вычислять мошенников и пресекать попытки воспользоваться какой-нибудь системой, за исключением примитивного Мартингейла. Алистер следил за их исправностью и за функциональной пригодностью менее значимых искинов.

К концу испытательного срока ему стало скучно. И хотя босс был им доволен и даже обещал все оплатить, посулив премию, Алистер не чувствовал себя изменившимся. Он не преобразился, он по-прежнему был… креветкой. Но и вернуться означало бы поражение. Он общался с родителями через анонимный почтовый ящик, который нельзя было отследить, потому что этот ящик находился на удаленном сервере, принадлежащем центаврианам. Родители умоляли его вернуться. Они взывали к его рассудку, к его сыновнему долгу и, возможно, уговорили бы, если бы мать не напомнила о его физической слабости и неприспособленности, почти о его никчемности, и он вспылил. Нет, он никуда не вернется. Он докажет, что способен действовать без их поддержки, что несмотря на свою субтильность и неловкость, он добьется того, чтобы его уважали.

Сразу после испытательного срока, подписав контракт, Алистер задумался над возможностью заработать денег. Провести всю жизнь на Новом Лас-Вегасе он не собирался. Это был первый этап, первый шаг. Он намерен стать великим, могущественным и неуловимым. А прийти к этому он может посредством своего таланта. Он — хакер. Повелитель кодов и протоколов. Он может взломать что угодно и проникнуть куда угодно.

И он действительно взломал и проник. Для начала в собственное казино. Он обнаружил на счету около миллиона единиц. От выстроившихся в ряд нулей рябило в глазах. Он мог в считанные секунды перекинуть часть суммы на другой счет и замести следы, но… он этого не сделал. Испугался. Он мог бы перекинуть деньги и тут же улететь с астероида, но… Он закрыл все окна, восстановил все нарушенные протоколы и подчистил свои следы. Почему? Да потому, что он по-прежнему был креветкой. А креветки живут в тихой, теплой заводи.

Он взламывал и другие счета, заходил в тайные хранилища банков, заглядывал в чужие письма, исследовал чужие тайны. Но ничего не брал и не копировал. Он не получал материального вознаграждения, удовольствовался моральным. Пусть он не стал богатым и знаменитым, но кое-какое могущество он все-таки обрел. И ему это нравилось. Например, он мог кое-кого припугнуть, поставить на место, мог изобличить, мог вывести на чистую воду, а мог удалить, стереть из всех реестров и сделать человека как бы невидимым. Вот человек есть, ходит, дышит, питается, а в базах данных его нет. Время от времени он представлял, что делает это, и лелеял свою тайную власть как инопланетный цветок, требующий особого, ядовитого состава атмосферы. Он жил этой властью, утешался ею, искупал этой властью свое одиночество, заменял ею свою креветочную сущность и был даже счастлив, пока не появилась она…

Она… Она возникла внезапно, как нераспознанный лидаром, вспыхнувший опасной слепящей яростью болид. Пронизала серые, набухшие скукой, фаршированные однообразными механическими действиями часы и вошла в пределы видимости огненной стрелой. Алистер отлаживал новую программу слежения за игроками и время от времени бросал взгляд на одно из вирт-окон, куда поступало изображение с одной из камер в зале. Вот только что ее не было. Было привычно, однообразно и сумрачно. У стола с рулеткой сидел всего один посетитель, перебирающий фишки, как последние, с трудом выпрошенные у прохожих медяки. Два недоросля наблюдали за руками крупье, раздающего карты для партии в блэк-джек. Казино только что открылось. Игроки появятся позже, по установившейся еще на далекой Земле традиции ближе к вечеру.

Дневные часы на астероиде, входящим в свиту желтого гиганта Саргаса, из-за мощного излучения исполняли роль скорее часов ночных, так как жизнь на поверхности и под поверхностью затихала и возобновлялась с обращением к звезде теневой стороны. Вот тогда что-то начинало происходить. Люди покидали свои благоустроенные норы и возобновляли деловую и развлекательную активность. Получалось, что вечер подменял утро для тех, кто работал, но оставался вечером для тех, кто искал азартных развлечений. Алистер принадлежал к первым — его рабочий день только начинался. Он пришел из своей «норы» час назад и сразу занялся инсталляцией и обкаткой. Он не ждал сюрпризов. Казино такое же рутинное, крутящееся на шарнирах инструкций предприятие. И вдруг…

Она вошла в зал в сопровождении босса. Что удивительно. Обычно он сопровождал только тех гостей, в ком был заинтересован. К тому же она не являлась гостьей. Она была одета в черно-белую униформу крупье. Блузка с длинными консервативными рукавами, черная, в талию, жилетка, черная юбка. И черные же узкие туфли. Эта деловая строгость была призвана сыграть роль магического заклятья, определяя подпавшего под него как инструмент, как еще одну деталь игрового стола. Но она в этой форме была привлекательней и желанней, чем облаченные в вечерние платья дамы. Алистер затаил дыхание. Как она двигалась… Как поворачивала голову… Как изгибала запястье… Это было нечто завораживающее. Космическое.

— Ух ты, хороша! — сказал за спиной Алистера Том О’Коннор.

— Кто она?

Алистер не узнал своего голоса.

— Новая крупье. Некая Камилла Войчинская. Вроде с Аркадии.

Аркадия входила в число планет привилегированных. Это не Геральдика и даже не Новая Верона, но все же.

— Так почему же… она? Что же она… здесь?

О’Коннор заведовал отделом безопасности казино, и в его обязанности входила тщательная проверка всех сотрудников.

— Из рая тоже выгоняют, — захохотал он, — если нет денег оплатить свое проживание. Вот девочке и приходится зарабатывать. Хотя из образованных, сразу видно.

«Она принцесса», — подумал Алистер. И с этой минуты стал ее рабом. Совершенно добровольно. Ей даже не пришлось прилагать к его закабалению каких бы то ни было усилий. Он сам надел на шею стальной ошейник. Бросил к ее ногам свою жизнь. И ничего не попросил взамен. Да и что он мог попросить? На что рассчитывать? На небрежное слово? На благосклонный жест? Если только… Креветки служат принцессам лишь в качестве закуски, на другое они не годятся.

Она заметила его безмолвное робкое обожание несколько недель спустя. Все это время он очень неуклюже, по-школьному, пытался ей услужить. Оказывал мелкие услуги, которые она поначалу не замечала. Но однажды она застала его в комнате отдыха, куда выходила из зала, чтобы выпить кофе и немного расслабиться, сбросить узкие туфли на высоченном каблуке и откинуться в кресле, чтобы напряженные мышцы спины и шеи получили наконец долгожданную передышку. Он уже в который раз приготовил для нее свежий кофе с воздушным низкокалорийным печеньем и нес туда, где она обычно проводила минуты отдыха.

Прежде ему удавалось остаться незамеченным. Но тут она его застала. Пришла чуть раньше. Нет, он не уронил поднос и не бросился бежать. Он поставил поднос туда, куда и намеревался. Потом застыл, ожидая приговора. Блеклый, нескладный, сутулый, с редкими бровями и волосами, непропорционально длинный. Чего он мог ожидать? Гримасы отвращения? Брезгливости? Презрения? Или откровенного неузнавания? Но ничего этого не было. Она снисходительно усмехнулась и спросила:

— Как тебя зовут, паж?

И он ответил:

— Креветка.

Алистер не изменился. Он остался тем же пугливым, многоногим ракообразным, но ему это с некоторых пор не мешало. Напротив, этот казалось бы уничижительный статус обрел множество преимуществ. Он не просто ракообразный, коротающий жизнь в тихой заводи, в норе под нависающим камнем, он ракообразный на службе у принцессы, у сошедшей с неба звезды, по вине обстоятельств изменившей свою орбиту. Он ее преданный слуга, ее раб, ее собственность, ее космический спутник, сложившийся под воздействием гравитации из комков пыли и газа. Он больше не одинок, не потерян, не презираем. Он вращается вокруг этой звезды, он — обжигаемый солнечным ветром планетоид, который будет самоотверженно кружить, не замедляясь и не ускоряясь, даже если с каждым витком будет терять слой планетарной плоти под напором смертоносного излучения. Неважно. Пусть это произойдет скоро, за пару витков. Он не отступит, не сбежит, потому что если он и сгорит, то смешается с раскаленным, несущимся в пространстве звездным веществом, и останется растворенным в этом веществе до самого коллапса вселенной. Он останется единым с ней, со своей повелительницей, на несокрушимом молекулярно-атомном уровне.

А несколько дней спустя Алистер совершил свое первое преступление. Он взломал личный архив босса и скопировал несколько файлов.

Полгода спустя они бежали с Нового Лас-Вегаса, прихватив всю выручку казино за последний месяц. К тому времени в системе «звезды» появился еще один спутник — бывший боксер по прозвищу Хряк. На Новом Лас-Вегасе он участвовал в боях без правил, но однажды отказался «лечь» после четвертого раунда, сорвав чью-то сделку, и за это был жестоко избит, а затем изгнан. Какое-то время скитался по барам, зарабатывая армрестлингом, не имея ни цели, ни желания этой целью обзаводиться, и был бы в конце концов убит в какой-нибудь потасовке, если бы не попал в гравитационное поле той же «звезды».

Внешне между субтильным хакером и огромным боксером не было ни малейшего сходства, но они были тождественны в другом — в своем служении. Хряк тоже обрел смысл, центр притяжения и вращения и тоже был готов по первому знаку сгореть в раскаленном звездном веществе. Они никогда не задавали вопросов и не сомневались. Они исполняли. Что ж, если их повелительница задумала поход на Геральдику (а к тому времени они уже знали о ее происхождении), чтобы вернуть украденное наследство, они сделают все, чтобы она это наследство получила. И пусть даже это сопряжено с огромными трудностями, пусть в случае неудачи им грозит тюремное заключение, они будут верны своей принцессе.

Только плохо они ей служили. Плохо защищали. Беглый преступник, которого наняли для участия в налете на радиотелескоп, стрелял в их повелительницу. Выстрелом из бластера он раздробил ей колено… Пролил ее кровь. Алистер мог поклясться, что боль обожгла и его. Настоящая боль. Эта боль прошла по нервам и скрючила его, согнула, обескровила. Он почувствовал в своем колене бешеную пульсацию. Казалось, и его колено распухло, обуглилось, почернело, из разорванных мышц брызнула кровь. Содрогнулся и Хряк, этот огромный, молчаливый, бесчувственный мужлан с переломанным носом. Под выбросом плазмы горела и его плоть. Алистер хотел было броситься на этого Уайтера, вцепиться в него, рвать зубами, но его удержал Хряк.

— Не сейчас, — шептал он, — не сейчас… Сейчас он нас пристрелит, как этого своего…

Чего им тогда это стоило — сдержаться. Но боксер прав. Нужно выбрать момент, собраться, что-то придумать. Захвативший яхту Уайтер держал всех запертыми по каютам, но сделал исключение для Алистера. Хакеру разрешалось передвигаться по космическому судну и даже исполнять обязанности стюарда. Уайтер посылал его на кухню, заставлял готовить или разогревать полуфабрикаты, а затем разносить по каютам. Также Алистер выполнял обязанности медбрата — делал перевязки, колол обезболивающее и антибиотики раненым. Алистер перевязывал рану и ей. Перевязывал и беззвучно плакал. Камилла лежала на койке в своей каюте равнодушная, какая-то истаявшая. Казалось, что она даже не узнает Алистера.

Перевязывал он и того, кто был напарником Уайтера, этого худого, с желтым лицом. К этому худому Алистеру было позволено заходить одному, без сопровождения. Нет, Уайтер не проникся к жалкому ракообразному доверием. Прежде чем позволить Креветке свободное передвижение, бывший пират тщательно его обыскал и конфисковал все хакерские примочки, чтобы тот не вздумал влезть в протоколы искина и пытаться его перепрограммировать. Объяснение такого неслыханного попустительства было простым: Алистер выглядел самым ничтожным, самым трусливым и самым подавленным. Он не способен на инициативу и не представляет собой никакой опасности. Однажды, хохоча, Уайтер направил на него ствол и сказал, что пристрелит в назидание другим, как урок желающим ослушаться и поднять бунт. Пристрелит самого ничтожного и бесполезного. Личинку. И Алистер ему поверил. Да, он никто, он даже не Креветка, он — личинка.

Креветка вошел в каюту желтолицего с подносом. Он намеревался поставить доставленный обед на столик у кровати и выйти, но неожиданно заметил, что раненый на него смотрит. Пристально и как-то… призывно. Потом щелеобразный, почти безгубый рот изменил конфигурацию и что-то произнес, беззвучно. Алистер подошел ближе. Что он сказал? Раненый снова что-то произнес. И снова без голоса, но с выразительной артикуляцией. Два слова. Алистер даже догадался, что первая буква в первом слове «о». Почему этот говорящий череп не скажет вслух? Не хочет, чтобы его кто-то услышал? Ах да, искин скорей всего фиксирует все звуки и разговоры. Уайтер же не дурак. Алистер стал переставлять тарелки с подноса на столик.

— Вот, я приготовил то, что вы просили.

Раненый едва заметно одобрительно кивнул. Значит, Алистер все делает правильно. Понять бы еще, что означают эти два слова. Желтолицый снова их произнес. И снова. Алистер смотрел на него и аккуратно раскладывал салфетки и приборы.

— Может быть, вы еще чего-нибудь хотите?

— Хочу, — уже в голос ответил раненый.

Взял у Алистера поднос, дохнул на него, как на стекло, и вывел на гладкой поверхности два слова, вернее, огрызки слов: освб… киб…

Буквы сразу исчезли. Но Алистер понял.

«Освободи киборга»

Мартин слышал голоса.

Это был не сон. В гибернации снов не бывает. Гибернация — почти смерть. Вязкое, липкое безвременье. Консервация разума. Мозг уходит в глубокую самозаморозку. Процессор перенимает бразды правления над дыханием и сердцем. Все по нижней границе, для неспешного кружения крови. Чтобы нейроны не отмерли. Чтобы вернулись в стадию эмбриональной бессознательности и медленно плыли, лениво сглатывая кислородные молекулы, поставляемые в том же замедленном режиме поредевшими клетками крови. Для полноценного сновидения этого мало. Мозг слишком голоден и расслаблен, он не способен заполнить сознание образами. Он выбирает спасительную темноту, погасший экран, на котором ничего нет — ни сознания, ни воспоминаний, ни самого спящего. Небытие, соизмеримое с вечностью.

Мартин не знал, сколько он уже пребывает в этом безвременье, в этой вязкой, бесплотной субстанции, в которую погрузился еще на заброшенной станции. Но сразу вспомнил, как оно началось, при каких обстоятельствах, в каких пространственных координатах — едва лишь с пробуждением процессора участился пульс и обогащенная кислородом кровь рванула к изнывающему в праздном безмыслии мозгу. Тут же завертелись цветные пятна, послышались странные звуки, начался обмен импульсами. Будто огромный город, да что там город, континент внезапно ожил, вспыхнул голорекламой, загудел после обрушившейся на него техногенной катастрофы.

Мартин однажды наблюдал такое пробуждение с геостационарной орбиты. В сезон зимних штормов в Перигоре произошла авария на энергетической станции, в результате чего город на несколько часов остался без света. Даже космопорт бездействовал. Всем космическим судам, уже на подлете к Геральдике, отложили посадку, в том числе и «Подруге смерти», успевшей соскользнуть со стационарной орбиты и пустившейся в аэродинамическое торможение. От диспетчера пришло предупреждение об аварии и временной недееспособности космопорта: отказали наводящие и корректирующие маяки, чьи функции особенно важны в условиях низкой видимости. Вернее, полного ее отсутствия. Зимние ураганы в Северной провинции были впечатляющими, скорость ветра достигала сотни метров в секунду, погружая весь окружающий мир в снежный, гудящий хаос.

Никита, отчаянно ругаясь, вывел взбрыкнувшую яхту из тормозной спирали и вернул к алгоритму кружения. «Подруге смерти» предстояло парить над планетой, пока не будут устранены последствия катаклизма. Яхта повисла над Северной провинцией, синхронизируясь со скоростью вращения планеты. Мартин смотрел на обзорный экран, куда вальяжно развалившийся на голоподставке кот в золоченном галстуке-бабочке транслировал увеличенное изображение континента. Мартин видел, как закручивается гигантская спираль урагана. Он знал, что там сейчас происходит. Они с Корделией в начале этой зимы уже переживали снежный коллапс.

Метель бушевала около двух суток. Видимость нулевая. За прозрачными стенами дома, свивая свое необъятное тело в узлы и водовороты, безумствовала снежная стихия. Их дом будто проваливался в некую кипящую, заполненную льдистой взвесью, бездонную пропасть. Это напоминало видеозапись с зонда, отправленного некогда на Юпитер, когда аппарат, пронизав верхние слои атмосферы, нырнул в знаменитое Красное пятно и его закрутило в юпитерианских вихрях. Но их дом никуда не падал. Он был рассчитан на такие сезонные катаклизмы и отражал яростные наскоки ветра и мириады растворенных в нем ледяных дротиков с равнодушным стоицизмом. Домовой искин, проступая время от времени нежной акварельной фреской на какой-нибудь поверхности, то и дело зевала. Мартин с Корделией сидели, закутавшись в один огромный плед, пили горячий чай из цветастых кружек, которые Мартин разыскал на очередной онлайн-барахолке, и слушали ветер. Атмосферный пришелец, подгоняя свои снежные легионы и бросая их в одну безнадежную атаку за другой, то угрожал, то умолял, то жалобно хныкал, то подкупающе подвывал, то постанывал, а то и вовсе стихал, будто кто-то невидимый, поднебесный, делал в это время глубокий вдох. А потом все начиналось сначала. Разъярившись, этот аморфный хищник трансформировал свое необъятное тело в таран и бил в прозрачные стены в новом приступе безнадежной ярости. Дом отвечал едва заметной, пренебрежительной дрожью, как будто таким образом слегка подыгрывал, дразнил атакующего, подкидывал надежду, чтобы тот не разочаровался и не прекратил атаки. Пусть верит в свою климатическое всевластие, пусть ищет в рукотворном сопернике расшатанный камень.

Мартин и Корделия чувствовали эту дрожь, ощущали на эмоциональном, энергетическом уровне натиск захлестывающей природной силы, ее привычку к безнаказанности и хотя понимали, что их убежище безопасно и несокрушимо, невольно прижимались друг к другу. Две крошечные живые искорки на дне бушующего снежного океана. Если они и на этот раз вернутся до того, как ветер стихнет, то снова будут сидеть вот так же, в молчаливом, уютном согласии, с кружками горячего чая, и смотреть. Но это вряд ли. Им дадут разрешение на посадку не раньше, чем через несколько часов, а ураган к тому времени уже выдохнется, перейдет из пятой категории в третью. Да и флайер при таком ветре им никто не даст. Что ж, посмотрят на ураган в другой раз.

Энергетическую станцию запустили на удивление быстро, да и «глаз» урагана заметно сместился к побережью. В прорехах облачной мантии уже проглядывали горы, лесные массивы, города. А когда станция заработала, там, внизу замысловатым узором вспыхнули огни. Подобно запущенному электрическим разрядом сердцу дрогнули, провернулись турбины реактора, и поток электронов, как кровь по жилам, рванулся по опто-волокну, возвращая в дома свет и тепло. С орбиты Мартин видел, как от вспыхнувшего энергетического центра стали разбегаться разноцветные дуги, сияющие отростки, огненные завихрения, складываясь в кружево хрупкого человеческого присутствия. На планете с суровым природным нравом вновь тонкой позолотой обозначилась жизнь. Из беспамятства зимней ночи возродилось сознание.

Мартин чувствовал тот же побудительный импульс, скачущий в нейронной сетке. Точно так же вспыхивали, активировались участки его мозга. Процессор уже собирал информацию. Он включился сразу, намного раньше оглушенного человека, едва кто-то отменил режим гибернации, этой насильственнй цифровой комы. Мартин вспомнил, как он в этот сон погрузился, как свалился в него, будто в черную полынью. Тот же поглощающий мрак и тот же холод. С ним это уже было. Первый раз на заброшенной станции у Бетельгейзе, а потом изнуряюще часто, почти рутинно, в исследовательском центре на планетоиде у 16 Лебедя. Он даже радовался, когда с ним это случалось, потому что проваливался в эту полынью сразу, без предварительных часов тошноты и удушья. В последний раз его отключили перед перелетом на Новую Верону. Да, в последний… Он надеялся, что в последний.

Он почти забыл, что такое «глушилка», почти излечился от преследующего его страха. Целый год прошел. В безопасности и покое. Он ничего не боялся. Планета с ее ураганами, грозами, ливнями, снегопадами, морозами, хищниками, с ее необъятными дикими континентами, бушующими свинцовыми океанами представлялась ему воплощением свободы. И этот циклон с его многокилометровым «глазом», этот многорукий атмосферный монстр, раскинувший на полнеба свою ненасытную утробу, где погибали целые города, внушал ему азартный восторг, почти трепетное уважение своей природной законченностью. Он не боялся этого монстра. Он готов был бросить ему вызов. Он боялся только людей. Людей, у которых в руках была продолговатая черная штуковина, почти невесомая, с одной литой микросхемой внутри.

Он знал, что тот человек, ожидающий его с другого конца галереи, держит эту штуковину. По иному и быть не может. Иными средствами его в пригодном товарном виде не сохранить. Мартин страшился только одного. Он не хотел, чтобы это видела Корделия. Он робко надеялся, что она успеет дойти до «мозгоедов», и они избавят ее от этого зрелища. Но она шла слишком медленно… Постоянно оглядывалась, останавливалась, спотыкалась. Каждый раз, когда это случалось, у Мартина останавливалось сердце, будто процессор запустил «последний приказ». Он очень боялся, что у нее не хватит выдержки и она побежит обратно, попытается к нему прикоснуться, оттолкнуть, защитить, и тогда тот, с плазмометом, нажмет на гашетку…

«Ну иди же, иди, — мысленно повторял Мартин. — Не останавливайся, иди, пожалуйста…» Но она — человек, она не слышит. У нее нет сетевого адаптера, посредством которого она могла бы получать его сообщения и читать на внутреннем экране. Правда, временами ему казалось, что такой адаптер ей и не нужен. Она обходится без него. Слышит на какой-то одной ей доступной частоте. И он на эту частоту тоже научился настраиваться. Тоже слышал ее без цифровой конвертации. Возможно, и там на станции она тоже его услышала. Потому и не побежала. Даже когда он получил первый оглушающий удар, когда пошатнулся, но еще не лишился сознания. Он видел, что она остановилась, видел, что она колеблется, и снова вместе с дурнотой почувствовал страх. «Нет!— беззвучно закричал Мартин. — Уходи!» Он еще успел заметить Полину, подбежавшую к Корделии, а потом провалился в темноту.

И вот эта темнота, эта черная затвердевшая жижа истончилась, однородная смола пошла трещинами, потекла, подтаяла, обращаясь в проницаемую растворимую пленку. Видеть сквозь нее он еще не мог, но уже слышал, различал морфемы и слоги.

Два голоса. Люди. ХУ-объекты. Один из голосов ему знаком. Сохранился звуковой файл. Это тот, который заговорил с ним на грузовой палубе радиотелескопа, тот, кто сначала стрелял в него из бластера, а затем из «глушилки», тот, кто угрожал Корделии и кто причинил ей боль. По телу Мартина прокатилась волна ледяной ярости, волна, неуловимая внешне. Внешне у него не дрогнули даже ресницы. Он умеет быть терпеливым. И притворяться умеет. У него была хорошая школа. Второй голос Мартину незнаком. Его обладатель молод, растерян, испуган.

— С киборгами дело имел?

— Д… да, то есть нет. Немного…

— Так да или нет?

— Да. Теоретически… Я их софт изучал.

— Взломать можешь?

— К… кого?

— Да его! У нас борту один киборг.

Пауза. Видимо, этот второй, с дрожащим голосом, рассматривал Мартина. Крышка с транспортировочного модуля сдвинута, гибернация прервана, начат процесс расконсервации, но в диагностическом режиме, без приведения киборга в активную фазу. Автоматика модуля вывела Мартина из комы, но фиксирующие ремни остались.

— А что я… что я должен сделать?

— Взломать его, придурок! Прописать ему хозяина. То есть меня.

— А он разве не разумный?

— И что с того? У них в башке все стандартно устроено. Даже у этих, разумных…

Последнее слово тот, кого Тед с Дэном называли Казак, будто выплюнул, как залетевшее в рот ядовитое насекомое.

— Они хоть и разумные, а слушаются. — Он хохотнул. — Я этой рыжей твари сдохнуть велел. — Он уже не говорил, скрежетал. — И сдох бы… Сдох, как крыса раздавленная, если бы не этот… латинос.

Мартин уловил выброс ярости. Он знал, что именно вспомнил Казак, — его захват на Медузе. Когда к нему из леса вышел его собственный DEX, его покорная кукла, его игрушка, его живая боксерская груша… И как эта кукла его провела. Уже подыхающая, с остановившимся сердцем. Унизительная сцена.

— Эта рыжая тварь тоже была разумной. Я давно это знал. Я это подозревал! Эй, как там тебя… Креветка?

— Да. — Второй голос едва различим.

— Я хочу, чтобы этот… меня слушался. Лаврентий сказал, что у него есть блок подчинения. И хозяева у него были. Как и у всех. Эта богатая стерва тоже была его хозяйкой. Это потом, когда началась вся эта хрень с бракованными, когда этих… дебилов признали равными людям, дали права… блок подчинения ему, скорее всего, заархивировали. Но он есть! Потому что удалить его невозможно. Он этим болванам нужен. Так вот, ты этот блок достанешь и пропишешь меня хозяином. Понял?

— Но мне… мне нужны мои инструменты. Мой планшет, мое хранилище данных, переходники, адаптеры. Вы же у меня все забрали.

— А это чтоб ты, умник, не вздумал в корабельный искин лезть.

— Я не буду, клянусь…

— Правильно. Жить-то хочешь? Пошли. Возьмешь все, что тебе надо.

Послышались удаляющиеся шаги. Мартин зафиксировал выброс адреналина и снизил частоту пульса. Так вот что задумал Казак. Он намерен стать хозяином. Хозяином!

Строчка «хозяин первого уровня» пустовала у Мартина почти восемь месяцев. Корделия стерла свое имя сразу, как только они встретились на Короне. После прощания с «мозгоедами», после радостной суматохи на борту «Подруги смерти», после рукопожатий, объятий и похлопываний по плечу Корделия, изрядно утомленная, подволакивающая ногу в жесткой повязке, увела Мартина в свою каюту и решительно сказала:

— Стирай.

— Что стирать? — не понял он.

— Имя мое стирай.

— Откуда? — Он все еще не понимал.

— Из программы. Из базы данных. Из протоколов.

Потом с нежностью посмотрела ему в глаза и добавила:

— У тебя больше не будет хозяина. Никогда.

— Но… ты мне не мешаешь, — попытался возразить он.

Она погладила его по щеке, взъерошила волосы.

— А я тебе говорю, стирай.

— Но…

— Я же еще твоя хозяйка?

— Да.

— Так вот, я тебе приказываю. Стирай.

Он вызвал на внутреннем экране профильные данные, те самые, что впервые вспыхнули на Новой Вероне, у городского утилизатора.

«Корделия Трастамара, 43 года, уроженка Геральдики, вдова»

Он вдруг испугался. А если он удалит ее имя и таким образом разрушит возникшую между ними симбиотическую связь? Не останется ли он… один? Он сотрет ее из программы, из профиля, из базы данных — и что-то между ними безвозвратно погибнет.

Она снова коснулась его, бережно и деликатно.

— Мартин, ничего не изменится. Я с тобой. Я всегда буду с тобой.

Звук откатившейся двери. Шаги. Уайтер и Креветка вернулись. Несколько минут Мартин слышал шорохи, постукивание, шумное дыхание. Это хакер обустраивался со своими адаптерами, переходниками, конвертерами, клавиатурой и беспроводным блоком питания. Подтащил какой-то ящик или стеллаж поближе к модулю. Казак только шумно дышал.

— Давай, начинай. Чего возишься? — понукал он хакера.

— Я… я должен посмотреть, какая у него система. Я еще никогда не взламывал киборгов. Таких сложных киборгов.

— Ты же говорил, что у тебя есть опыт?

— Только с «четверкой», охранником казино. Но там все было просто.

— Вот и этот такой же. Давай, шевелись.

Мартин уловил пробуждение портативного терминала. Подключились адаптеры, подбирая частотные характеристики модуля. На висках и запястьях Мартина были закреплены датчики, подающие информацию по жизненным показателям. В сонную артерию упиралась игла инъектора, при необходимости впрыскивающая в кровь глюкозу или сердечные стимуляторы, если жизненные показатели упадут ниже критического уровня. С момента погружения Мартина в гибернацию еще ни одной инъекции не понадобилось.

Хакер настроился на частоту модуля и вошел в систему. Через датчики направленный импульс ударил по процессору. Мартин чуть вздрогнул. Как же он отвык от этого! От этой цифровой бесцеремонности, от насилия, от равнодушной, человеческой самоуверенности… Интересно, кто-нибудь из этих людей, этих IT-специалистов задумывался над тем, что чувствует киборг, которому запускают руку прямо в мозг, в душу, в сердце, в память? Пытались ли они представить собственные ощущения от такого вторжения? Вряд ли. Они же… люди. А он — машина, предмет, вещь. Правда, этот специалист действует осторожно, без обычной наглости. Даже не действует, пытается. Потому что при первом же поползновении система Мартина ушла в глухую оборону. Access denied. Еще попытка. Access denied. И так снова и снова. Мартин мысленно усмехнулся. Ну-ну.

Над его защитой работали трое: Леночка «Мотылек», Кира Гибульская и… киборг Трикси. Мартин сам на этом настоял. Да, конечно, в неком идеальном мире, где люди и киборги сосуществуют в благостной гармонии, где нет зависти, подлости, алчности, где люди не отстреливают конкурентов и не жаждут власти, он бы никогда не позволил лезть себе в голову. И Корделия бы не позволила. Мягко отклонила бы все посягательства, как уже отклонила попытку Киры. Мартин больше не лабораторный препарат, не подопытная модель на испытательном стенде. Он — живое, разумное существо, и заглянуть ему в голову возможно лишь с его согласия. И Мартин это согласие дал. Вернее, он пришел к Корделии с просьбой об обновлении и усовершенствовании его цифровой защиты.

Он пришел к этому решению после того, как обнаружил следы взлома в софте флайера. Если кому-то так ловко удалось подсадить троян в охраняемый губернаторской службой флайер Корделии на практически изолированной Геральдике, то какова гарантия, что тот же злоумышленник не попытается проделать нечто подобное с Мартином на Новой Москве, планете, которая отнюдь не изолирована, а напротив, является быстро растущим, развивающимся человеческим миром? А Корделия там живет, работает, встречается с огромным количеством людей, принимает участие в мероприятиях, дает интервью. Он, Мартин, часто ее сопровождает. Хотя предпочел бы оставаться дома. Он тоже оказывается среди людей, под прицелом всевозможных гаджетов, излучателей, электромагнитных щупов, нейросетей. И все подбирают коды. Он, конечно, отбивается, блокирует, но профессиональной хакерской атаки на него еще не было. Были любительские, неуклюжие, которые и атаками-то назвать нельзя. Но рано или поздно это случится. Его попытаются взломать и превратить в оружие. Или украсть.

Мартин боялся не за себя. Он боялся за Корделию. Вдруг кому-то удастся подсадить вирус, который превратит его в убийцу. В убийцу единственного, любимого им человека. От одной этой мысли его бросило в жар. Нет, только не это. Только не это. Да пусть Кира хоть наизнанку его систему вывернет, но сделает так, чтобы никто и никогда! А если кому-то и удастся, то пусть вмонтирует ему в мозг капсулу с ядом, которая сработает, едва лишь некая зловредная программа возьмет его под контроль. Он так и сказал Корделии. Про яд. Она побледнела.

— Ну что ты говоришь, Мартин? Ну какой яд?

— Если они смогли взломать флайер и устроить катастрофу, они и меня могут взломать. Я хочу быть уверен, что не стану твоим убийцей.

— Хорошо. Пусть ставят защиту. Но никакого яда! Чтоб я этого больше не слышала.

В центральный офис ОЗК они отправились втроем: он, Корделия и навигатор «Подруги смерти» Леночка «Мотылек».

Мартин еще ни разу там не был. Офис располагался на западном побережье земного материка, некогда известного как Северная Америка, в так называемой Кремниевой долине, вернее, в той ее части, которая осталась после затопления большей части полуострова. Вследствие таяния полярных льдов уровень мирового океана поднялся и поглотил некогда процветающие города. Кремниевая долина в ее первоначальном виде давно перестала существовать и была продана основателю «DEX-company», эксцентричному миллиардеру, за смешные деньги. Но как видно, тот кусок земли был заряжен некой силой, и дышащая на ладан фирма по производству органических роботов, вогнавшая своего основателя в долги и депрессию, внезапно расцвела и подмяла под себя полгалактики. Правда, потом ее постигла участь всех прежних обитателей долины — ее смыло волной общественного негодования — но здания и материальные ценности сохранились. И служили теперь целям прямо противоположным. Но для Мартина эти цели пока мало что значили, как мало значило само ОЗК. Его спасителем и защитником была Корделия. Других он не знал и не признавал. Без нее, без ее финансовой и медийной поддержки ОЗК не имело бы шансов. Потому и сама организация для него пустой звук.

Он видел перед собой не штаб-квартиру общества по спасения разумных собратьев, а логово тех людей, в чьей власти он находился более тысячи дней, каждый из который по концентрации страданий на единицу времени был равен вечности. Те люди ходили по этим коридорам, сидели в этих кабинетах, работали на этих терминалах. Здесь в этом небоскребе бывал Бозгурд, беглый пират Ржавый Волк, владелец корпорации, стрелявший в Мартина тупыми болтами из арбалета, рассчитывая не убить, а затянуть агонию. Здесь в этих стенах, в этих лабораториях, в этих стерильных боксах умирали в муках его разумные собратья, его предтечи, его бракованные копии. Умирали без криков и стонов. Только он все равно их слышал. Слышал вибрации боли. И переступить этот порог он не мог. Но только до того момента, пока ужас прошлого не сменил страх, пришедший из будущего, страх потери. И он пересилил себя. Он должен прийти в это логово, чтобы не стать оружием, не превратиться в убийцу. Он даже в стенд готов лечь.

Это уже было не страшно. С одной стороны его держала за руку Корделия, с другой — закопалась в вирт-окна Леночка «Мотылек». А ей он почти верил. Ведь это она первой, еще на Новой Вероне, очищала его систему от цифровой грязи, от приказов, предписаний, ограничений, от длинного списка всех тех, кто имел право с ним что-то делать — унизить, ударить, оскорбить, покалечить. После того как она все это убрала, ему стало легче дышать, будто она освободила его от цифровых силков. Это было подобно инъекции обезболивающего, которую вкатила ему во флайере Корделия. Эта девушка-навигатор была другом. Впрочем, и Кира не враг. Просто он так остро воспринимает ее присутствие, потому что она не Корделия. Но Кира соавтор своего отца, следовательно, никто лучшее нее не знает, как защитить его систему от взлома. А потом появилась эта девушка Bond, Трикси.

«Привет. Ты все-таки не выдумка».

«Нет, не выдумка. Я настоящий».

«И симпатичный».

Трикси, будучи сама киборгом, имела возможность посмотреть на «возведенную стену» как бы изнутри, протестировать ее на прочность с точки зрения существа, оснащенного с рождения всеми киберотмычками. Она завершала плетение цифровой паутины, начатой навигатором и Кирой, утраивая узор в самых на ее взгляд уязвимых местах.

— Все, — вслух сказала Трикси, сворачивая вирт-окна, — даже Фрэнк не взломает.

«Фрэнк — это который Дэну защиту ставил?»

«Он самый. Кое-что умеет. Но я лучше»

«Хотелось бы верить…»

«Боишься за своего человека?»

«Да, боюсь»

«Может быть, останешься у нас? Чтобы ни у кого соблазна не возникло?»

«Нет. Мой дом там, где Корделия»

«Жаль. Ты мог бы нам помочь…»

Трикси не подвела. Защита работала.

Сначала Мартин невольно вздрагивал, когда хакер, которого Казак назвал Креветкой, потерпев очередную неудачу, предпринимал следующую попытку. Он методично, знак за знаком, прочесывал каждую строку программного кода, отыскивая лазейку, но… Access denied. Мартин немного расслабился. Сотворенная тремя девушками защита держалась, как стена геральдийского дома под ударами шквального ветра. Мартин уже больше наблюдал за хакером, чем опасался. Ему даже стало казаться, что хакер в некотором роде… симулирует. Или он просто не знает, что ему делать? Прошел час.

— И что ты там копаешься? — проскрипел Казак. Он терял терпение.

— Здесь очень сложная защита. Тот, кто ее ставил, учел все варианты взлома, как будто бы сам…

— Так ты что, не можешь что ли?

— Так быстро не получится. Нужно время.

— Сколько?

— Часа три. Не знаю…

— Слушай сюда, слизняк. Если ты его не взломаешь, я твоей красотке вторую ногу прострелю.

Мартин услышал тихий подавленный всхлип. О какой женщине идет речь, он не понял. Да его это и не волновало. Корделии уже не было на яхте.

— Я… я все сделаю. Только не стреляйте.

— То-то же. Давай, ракообразный, шевели лапками. Через час приду, проверю.

Мартин услышал удаляющиеся шаги. Пневматика втянула и вытолкнула дверь обратно. Стало тихо. Хакер не шевелился. Не вводил символы, не выбирал способ дешифровки. Похоже, он думал. Мартин ждал.

Неожиданно пришел запрос. Самый элементарный, открытым текстом. Этот запрос хакер только что набрал на клавиатуре, а вай-фай адаптер перебросил в систему киборга.

«Я знаю, что ты меня слышишь»

Мартин в изумлении смотрел на возникшие на внутреннем экране буквы. Хакер взломал частоту передачи, на которой общались киборги, если работали в связке. Но эта частота и не являлась таким уж секретом. Ее параметры указывались даже в ТТХ, чтобы хозяева могли управлять своим киберимуществом, не прибегая к голосовым командам. Хакер снова защелкал клавишами.

«Ответь мне, пожалуйста. Ты защищаешь свою женщину, а я — свою. Мы можем договориться. Можем помочь друг другу»

Мартин размышлял. Ловушка? То, что Мартин разумный, все знают. Это не секрет. Коды доступа он в любом случае хакеру не даст. А если хакер в самом деле предлагает союз? Мартин вызвал виртуальную клавиатуру и набрал ответное сообщение.

«Как помочь?»

Он услышал, как хакер радостно зашевелился и бодро застучал ответ.

«Я вытащу тебя из этого ящика, а ты поможешь мне ее защитить»

Мартин подумал. Посмотрел в нависающий титановый свод и спросил:

«Как вытащишь?»

«У меня есть план»

— Что-то я сомневаюсь.

Минуту назад Уайтер ввалился в каюту бывшего особиста. Тот полулежал на койке, держа на коленях поднос с тарелками и стаканом. Рана еще не позволяла ему покидать каюту, и обед ему подавали «прямо в постель». Уайтер не упустил случая отпустить на эту тему пару непристойных шуточек. Особист не отреагировал. Уайтер понимал, что опасного союзника лучше не злить, но удержаться не мог. Беспомощность оппонента всегда его заводила, а уж такого значимого оппонента, как бывший шеф контрразведки Ржавого Волка… Такой соблазн не подавляется самым дубленым благоразумием. Да и что Скуратов мог ему сделать? Даже если оклемается, он же все равно от Уайтера зависит. Потому что избежать суда и пожизненного срока помочь ему может только он, Макс. Скуратов уже использовал свой шанс.

Когда «DEX-company» прекратила свое существование, а Ржавый Волк был разоблачен, особисту позволили ускользнуть. Более того, ему даже позволили сменить имя и обзавестись новыми документами. В этом посодействовали через своих агентов, работающих под прикрытием, федеральные спецслужбы. Ему предоставили конспиративную квартиру и оружие. Не из милосердия, а с целью сугубо утилитарной — использовать бывшего особиста в качестве киллера. После выполнения задания, несмотря на то, что жертва осталась жива, ему снова позволили уйти, снова снабдили деньгами и документами. Видимо, рассчитывая на перспективу. Но в третий раз ему так не повезет. На этот раз в деле участвует сама Корделия, та самая жертва, в которую он стрелял, а дамочка не питает иллюзий по поводу того, кто и по чьему приказу в нее стрелял, и сделает все, чтобы похитители ее киборга получили по заслугам. От нее Скуратов шанса не дождется. Отдаст под суд, а то и пристрелит. Собственноручно. Баба она отчаянная. После состоявшейся между ними драки и не менее эмоционально насыщенного разговора Уайтер оценивал эту вероятность как близкую к абсолютной. Эта может. Вот та вторая, блондинка с простреленным коленом, больше по разговорному жанру, а как до дела дойдет, так сбежит или в истерику ударится. А эта, постарше, нет — и слезинки не прольет, пальнет, не дрогнет, и… поминай, как звали.

Что-то такое Уайтер про нее уже слышал. Она и на Шебе была, и у террористов в заложниках отметилась, и Ржавый Волк к ней гопников подсылал. Ничего суку не берет. Дерзкая. Он ей в морду бластером тычет, а она хоть бы что… Даже глаз не отводит. Обломать бы ее… Да поздно. Она уже на проклятом «Мозгоеде». Правда, способ есть. Через этого ее киборга.

Есть вариант с ней поторговаться, с ней, а не с мажором. Этот может кинуть. Ох, как может. Киборга заберет и не заплатит. Очень даже просто. И что он, Уайтер, сделает? В суд на него подаст? Смешно. А чтобы не кинул, нужны гарантии. Какие? Не будет денег, не будет и киборга. Потому что киборга, если что-то пойдет не так, можно и убить. Чтобы никому не достался. Лаврентий подсказал. Ох и хитрая же бестия, этот Лаврентий. С ним надо держать ухо востро. Обведет вокруг пальца, как лоха последнего. Но в данный момент ему это невыгодно, сейчас он шкуру свою спасает. Ему тоже с этой яхты свалить надо. И желательно с деньгами. Потому что старые документы уже не прокатят, нужны новые. И берлога, где отсидеться. Потому и подыгрывает.

— Сомневаюсь, что этот слизняк его взломает.

— Почему? Киборги устроены стандартно. Взломать можно любого. Зависит от квалификации хакера. Этот, насколько мне известно, один из лучших. Провел губернаторскую службу технадзора на Геральдике, а там такие псы... Тем более что после гастролей Джонсона меры безопасности были усилены. Тем не менее этому, как ты выразился, слизняку удалось подсадить вирус в бортовой компьютер Корделии.

— И что им это дало? — презрительно осведомился Уайтер. Он уже краем уха слышал эту историю. Первый, неудавшийся план похищения. — До киборга они все равно не добрались.

— Да, не добрались. Но предварительной цели добились. В полете флайер вышел из строя и Корделия совершила вынужденную посадку. За четыреста километров от дома, в лесу. А знаешь, что такое зимний лес на Геральдике? Врагу не пожелаешь. Похитители рассчитывали, что она позвонит в службу спасения и деактивирует дроны, чтобы спасатели могли пересечь границу владений. Камилла и ее подельники надеялись, что пока периметр будет открыт, они успеют долететь до дома Корделии и похитить киборга.

— Чего ж не похитили? Звучит вроде складно.

— Да, складно, и план вполне мог сработать, но… Корделия не позвонила в службу спасения. Почему она этого не сделала, неизвестно. Возможно, что-то заподозрила.

— Как же стерва выбралась?

— Благодаря своему киборгу, — усмехнулся Скуратов. — Он же у нее, как никак, разумный. И универсальный.

— Вот я и сомневаюсь, — проворчал Казак. — Взломает ли слизняк этого универсального. Одно дело флайер, пусть и навороченный, под губернаторской опекой, а другое… киборг, да еще из этих.

Казак постучал себя пальцем по лбу.

— Дай ему шанс.

— А если не получится?

— Тогда будешь договариваться с Корделией. Уж она не поскупится. Но с ван дер Велле сделку придется расторгнуть, с обоих ты выкуп не сдерешь.

Казак покусал ус. Лаврентий прав. Сделка с богатенькой сучкой была проще и безопасней. Она же еще на яхте ему предлагала. «Заключи сделку со мной». Но он на эту приманку не клюнул. Да и кто бы клюнул? Пока она находится на яхте в статусе похищенной, у нее ничего нет, она нищая. Чтобы ее счета разблокировали, она должна быть на свободе, в безопасности. То есть он, Уйатер, должен был поверить ей на слово? Она обещает перевести на его счет двадцать лимонов, он ее отпускает, она улетает в соседнюю звездную систему, на эту свою Геральдику, куда без приглашения не допустят даже Президента, и уже оттуда перебрасывает деньги? И не какую-то жалкую тысячу, как знак признательности, а двадцать лимонов! Это каким надо быть кретином, чтобы согласиться? Потому он и заключил сделку с ван дер Велле. Для него товар уже на борту. Правда, и для сучки это тоже товар. Она его не кинет. Может быть, и правда лучше с ней? Скользкий он, этот ван дер Велле. Прожженный. Хуже авшуров. И семейка у него та еще… Менялы. Финансовые пираты.

Тогда от половины куша придется отказаться. Заплатит только Корделия. А если и она кинет? В отместку за то, что ее ударил. Он же довольно грубо с ней обошелся. Она не простит. Такие не прощают. Как ни крути, и тут взламывать надо. Чтобы рычаг воздействия сохранить. Если не заплатит, он прикажет киборгу умереть. И кибермальчик сдохнет на глазах своей «мамочки».

Надо узнать, чем он там занят, этот ракообразный. Три часа прошло.

Уайтер направился было к грузовому отсеку, но с полпути вернулся к себе в каюту и захватил блокатор. Береженого Бог бережет.

Казак застал хакера там же, где и оставил, сидящим на ящике перед стеллажной полкой, посреди хакерского оборудования. Над планшетом висело несколько вирт-окон с какими-то таблицами.

— Все возишься?

Хакер поднял на него красные от напряжения глаза. Казак вновь с презрением подивился его тщедушности и нескладности. Хрестоматийный ботаник. Небось по ночам картинки с голыми бабами разглядывает, а живую-то и не видел. Слизняк.

— Сделал?

— Да, кажется…

— Так кажется или сделал?

— Надо проверить. Вы ему что-нибудь прикажите.

Казак приблизился к модулю, но вплотную подойти поостерегся. Киборг по-прежнему не подавал признаков жизни. Да он и не смог бы: его удерживали ленты-фиксаторы. Казалось, что киборг даже не дышит. Но показатели на дисплее модуля горели зеленым.

— Эй, жестянка! — позвал Казак. — Слышишь меня?

— Он слышит, — сказал хакер, изучая в вирт-окне какие-то графики и кривые, — реакция есть.

— Жестянка, кто твой хозяин?

Киборг открыл глаза, скосил взгляд на Уайтера. Тот вздрогнул. Он не раз присутствовал при процедуре расконсервации, когда доставленные Анатолием Волковым DEX'ы сдвигали крышки и вставали по стойке «смирно», пялясь на хозяина и ожидая приказа. Они фокусировали взгляды на человеке, но глаза у них были пустыми, кукольными. А этот смотрел по-другому — по-человечески. С ненавистью и презрением. А потом он заговорил. С теми же ненавистью и презрением.

— Ты… мой хозяин. Максимилиан Иеремия Уайтер. 48 лет, землянин. Не женат. Осужден на пожизненное по статье 162 УК Федерации разбой, осужден по статье 126 УК Федерации похищение человека, осужден по статье…

— Заткнись, тварь! — заорал Уайтер. Обернулся к хакеру. — Ты что, урод, все судебные протоколы ему закачал?

Хакер испуганно потряс головой.

— Нет, нет, я ничего не делал. Я только ваше имя прописал и возраст. Внес образ в базу данных. Это он сам.

— Сам? Тут связи нет… — И осекся.

Тут связи нет, а у Славика-то есть… Киборг был на «Мозгоеде». Там и скачал. Вот же тварь.

— Слушай сюда, жестянка, мне плевать, что ты там себе загрузил. Я твой хозяин и ты будешь меня слушаться. А не будешь, отведаешь вот это. — Он потряс «глушилкой» перед киборгом. — Хочешь?

— Нет, хозяин, — тихо ответил киборг.

— То-то же. Я сейчас крепления уберу. А ты не вздумай дергаться. Дернешься, получишь сразу из двух стволов, из бластера и «глушилки». Я успею. — Снова хакеру. — Когда прицелюсь, убирай фиксаторы.

Отошел на два шага и направил на киборга оружие. Крепления ушли в пазы.

— Подними правую руку.

Правая рука прыгнула вверх.

— Подними левую руку.

Левая последовала за правой.

— Сядь.

Киборг сел, по-прежнему держа руки вытянутыми перед собой.

— Дебил, — хохотнул Казак. — Вылезай. Медленно.

Киборг выбрался из модуля и застыл. Он продолжал сверлить Уайтера полным ненависти взглядом, но не шевелился. Одежды на нем не было. Она валялась где-то за ящиком.

— Будешь хорошо себя вести, скоро увидишь свою хозяйку. Так и быть, я ей тебя продам. По дешевке.

Киборг молчал. Казак заметил два почти симметричных звездообразных шрама. Он помнил, что рассказывал про этого киборга Скуратов. Эти шрамы оставил секретному изделию Ржавый Волк. Такая же живучая тварь, как и тот рыжий. Надо его проверить. Уайтер вспомнил свою последнюю встречу с проклятой «шестеркой». Как проверял лояльность.

— Подними левую ногу.

Киборг согнул ногу в колене.

— А теперь правую.

Та же картина. Киборг упал. Разумный, разумный, а дебил. Казак заржал.

— Встань на колени.

Киборг встал, хотя с некоторым замедлением, будто пытался воспротивиться, бороться с имплантатами. Казак заметил, как под кожей дернулись мускулы. И взгляд полыхнул. Что же ему еще приказать? Собственно, этот киборг в качестве стюарда ему не нужен. Всю эту историю со взломом он затеял с одной единственной целью. Последний приказ. Чтобы держать под контролем жизнь и смерть бесценного киборга. Если кинут, то и киборга не получат. Он прикажет ему умереть. Только сработает ли? С рыжим сработало, и если бы не тот латинос, проклятая «шестерка» сдохла бы в лесу. Но «шестерка» ничего не стоила, хотя и разумная. Тогда как этот… Рискнуть? Производители дают три минуты на отмену приказа. А если необратимые изменения? Если программа самоликвидации ему мозг спалит? Но за минуту ничего не случится. Скуратов рассказывал. Ржавый Волк эту упрямую тварь раз пятьдесят убивал. И — ничего. Вот он, живехонький. В идеальной физической форме.

— Сдохни, — приказал Казак.

Киборг не шевельнулся. Только на губах мелькнула презрительная усмешка. Потом глаза потускнели. Он не дышал. Казак жадно всматривался в его лицо. Да, вот точно так же было и с рыжим. То же выражение. Десять. Девять. Восемь. За спиной Казака взвыл хакер.

— Что… что вы делаете? Вы его убиваете! Он единственный, уникальный. Он двадцать миллионов стоит! Отмените приказ. Отмените.

Хакер подполз как собака, дернул за штанину, но Казак отшвырнул его ударом ноги.

— Пшел вон!

И продолжал смотреть на киборга. Да, не дышит. Действительно не дышит. Пять. Четыре. Три. По телу киборга прошла едва заметная судорога. Зрачки расширились. Снова судорога. Это сердце сбилось с ритма. Задергалось. Голова чуть откинулась назад. Вместо глаз полоски белков. Пошатнулся. Начал заваливаться.

— Отмена приказа! — рявкнул Казак.

Глаза выкатились из-под век. Грудная клетка наполнилась воздухом. Киборг вскочил и потер ладонью под левой ключицей. Казак на всякий случай отступил, держа киборга под прицелом «глушилки».

— Убедился, хозяин?

— Еще нет.

Казак покосился на хакера и неожиданно приказал.

— Убей его!

Хакер издал придушенный всхлип.

— За что? Не надо. Я же все сделал, как вы просили! Я его взломал.

— Действуй, жестянка.

Но киборг не шевелился.

— Уточните приказ.

— Что тут уточнять? Убей и все.

Хакер попытался бежать, но ноги его не слушались.

— Как следует произвести вышеозначенное действие? Задушить? Свернуть шею? Вырвать сердце? Вспороть живот? Забить насмерть? Назовите желаемый метод. Асфиксия вызывается различными средствами, без удушения, к примеру, посредством перекрытия доступа воздуха через естественные отверстия.

— То есть, заткнуть рот и нос?

— Да.

Казак гоготнул, уже откровенно развлекаясь.

— Ну давай, без удушения. Нежно.

Киборг метнулся гибкой, неуловимой тенью, и мгновение спустя хакер уже забился в его руках. Заморыш захрипел, выпучил глаза. Ладонь киборга перекрывала ему рот и нос. Человек был похож на вздернутую за нити марионетку. Казак секунды три с удовольствием наблюдал за процессом, потом приказал:

— Хватит с него. Отпусти.

Киборг тут же разжал руки, и «ботаник» шлепнулся на металлизированное покрытие отсека. Он судорожно разевал рот, как выброшенная на берег рыба, и двигал конечностями, как испуганный краб. Ну или как… креветка! Казак захохотал.

— Надо бы и Лаврентия пугануть. Оденься, жестянка, а то у нас на борту дама. Хотя… — Казак осклабился. — Может, разрешить ей тобой попользоваться? Я видел, как она твои голоизображения изучала. Прикидывала, как бы тебя для удовольствия приспособить. Завидовала родственнице.

Киборг не отвечал. Он направился к сваленной в углу одежде и начал одеваться. Застегнув молнию на комбезе, он выпрямился и уставился на хозяина. Хакер сидел, скорчившись на полу, и хрипло дышал.

— Что, слизняк, испугался? Я пошутил. Должен же я был проверить твою работу. Вот, проверил. Ладно, не хнычь. Он тебя без приказа не тронет. Даже если очень захочет. А он хочет. Видишь, как глазами зыркает. Ты ж ему мозг сломал. Будешь за ним приглядывать. Жрать ему принесешь или что там ему надо… Понял?

— Понял, — пискнул хакер, утирая нос тыльной стороной руки.

— Чтоб в порядке был. Мне его через час покупателю предъявлять.

Он больше не прилагает усилий, чтобы вспомнить. Он знает.

С тех пор как это имя обзавелось приоритетом и затмило событийным накалом всех прежних фаворитов, имена банкиров, президентов и вице-премьеров, он воспринимает его как единственно существующую смысловую единицу. Это имя обошло по значимости даже главу дома Рифеншталей — Альфреда. Раньше только дед обладал безусловным правом на безотлагательную коммуникацию. А теперь его оттеснил какой-то пират.

У Александра имелся особый, функционирующий на защищенной частоте видеофон, память которого содержала один-единственный номер. В целях сохранения конфиденциальности он выходил на дисплей бессмысленным набором символов, каждый раз рандомно обновляемых. Номер резиденции Рифеншталей на Иллирии. Этот видеофон Александр всегда носил с собой и никогда не отключал. Одна минута разговора на выделенной частоте в чрезвычайном режиме стоила десять тысяч единиц. Но внук и дед безропотно эти счета оплачивали. Потому что осознавали необходимость. Альфред — глава финансовой империи, контролирующей половину Галактики, а Александр — его прямой наследник. К тому же наследник тайный. Для светских колонок и газетных онлайн-полос наследником оставался Торстен, второй сын Альфреда, до сих пор не подозревающий о конкуренте.

— Не нужно его расстраивать, — сказал однажды Альфред, когда Александр в очередной раз осведомился, когда же состоится его инаугурация как наследника. — Торстен сейчас занят очень важной работой. Он курирует наши вложения в колонизацию планет Проксимы Центавра, модернизацию инфраструктуры и судостроительные верфи. Его нельзя отвлекать. На днях он подписал договор с префектами по предоставлению нашим дочерним банкам кредитного приоритета. И такая неприятная новость, как лишение наследства, повредила бы его репутации. Да и он сам… Ты же знаешь, Алекс, Торстен человек вспыльчивый. Он может пойти на принцип и отозвать свою подпись под договором. А это повредит всем нам. Тебе в первую очередь.

Александр согласно кивнул. Разумеется, повредит. Уж кому-кому, а ему — в первую очередь. Кто ж этого не понимает? Да старый хрыч играет с ним! Манипулирует. Подвесил наследство как морковку перед носом и забавляется. С Торстеном, своим младшим сыном, тоже. Называет своим официальным наследником, но документально закрепить не спешит. Мол, писать завещание раньше времени — плохая примета. Он еще полон сил и еще поживет. Тоже морковка. Торстен из кожи вон лезет, чтобы доказать, что достоин, что обладает достаточной деловой хваткой, чтобы взвалить на себя бремя финансовой власти: мотается по звездным системам, ведет переговоры, дает взятки, интригует, заключает и расторгает сделки, грабит, банкротит, вгоняет в долги, доводит до самоубийства, снабжает оружием, стравливает, ссорит, искушает, и все ради того, чтобы ублаготворить папочку.

Впрочем, и он, Александр, не лучше. Он же по той же самой причине вписался в авантюру с киборгом. Взялся за щекотливое, на грани законности, поручение, чтобы точно так же доказать свои лояльность и дееспособность. И доигрался в эту лояльность так, что ждет звонка от беглого пирата, от того, чье имя вдруг обошло по важности имя деда.

Александр теперь прислушивается не к тому особому, с секретным кодом, девайсу, а к своему рабочему терминалу, к этому разогретому станку по печатанию денег. Сидит перед ним и смотрит — ждет. Ждет мелодичного перезвона, гудка, треньканья, того заветного сигнала, который издает этот мигающий, набитый наносхемами и инфокристаллами ящик.

Александр обычно маркировал входящую корреспонденцию различным звуковым сопровождением. Если послание касалось выплат процентов и дивидендов, то терминал оповещал об этом звоном монет. Если операции с ценными бумагами, то раздавался шелест этих самых бумаг. Если отправителем была женщина с интересом сугубо личным, то компьютер оповещал реципиента первыми аккордами фуги рэ-минор Баха. А под какой из этих звуковых маркеров подвести беглого пирата? Вой голодного волка? Или вытащить из архива саундтрек к древнему земному фильму? Или обозначить звоном бьющегося стекла или грохотом падающих стен, который наиболее живописно проиллюстрирует его рухнувшие надежды? Александр пометил отправителя стандартным треньканьем.

В конце концов, это всего лишь деловая неувязка, кратковременная нестыковка интересов. Любой бизнесмен время от времени сталкивается с подобным. Подставы, интриги конкурентов, жадность чиновников, некомпетентность сотрудников. Чем масштабней дело, чем больше участников в него вовлекается, тем больше погрешностей. У каждого — свои потребности, интересы, тайны, надежды. И каждый тянет одеяло на себя. Умный руководитель всегда найдет способ направить эту многоголовую силу в нужное ему русло, чтобы тянули баржу дружно, не отвлекаясь на собственный желудок, но с выгодой для общего дела. Вот и Уайтер может выступить как союзник, даже не подозревая об этом. Он поможет Александру обрести утраченный ореол героя и послужит необходимым форс-мажором, чтобы оправдаться перед дедом.

Александр с самого начала рассчитывал вернуть киборга Корделии, чтобы завоевать ее благодарность, стать ее вечным, вкрадчивым кредитором, но становясь таковым, он рисковал утратить доверие Альфреда. Дед подозрителен до крайности, почует саботаж — и отодвинет Александра с позиции основного наследника. Да, у Рифеншталей наследование идет строго по прямой линии, без отклонений в сторону племянников и кузенов. Даже завещание в пользу младшего сына или внука в обход старшего будет аннулировано. Но у деда сейчас есть выбор: сын и внук. Внук не признан официально, и если дед его не утвердит, то Александр так и останется бесправным внучатым племянником на финансовой подтанцовке. Перспектива не плачевная, но ставящая крест на всех его далеко идущих, честолюбивых планах. Он не будет бедствовать и даже купит себе вторую яхту, но останется одним из многих — рядовым в клане Рифеншталей. А такое серое будущее его не устраивает.

Даже если Корделия проникнется к нему симпатией и примет его предложение (возможно, ей польстит их разница в возрасте), ему этого недостаточно. Корделию он рассматривал как ступень к вершине, как выгодного союзника, а вовсе не как цель. Хотя она, конечно, женщина неординарная, но ее одной, даже с холдингом и владениями на Геральдике, ему мало. Ему нужно и то, и другое. На меньшее он не согласен. Но для того, что изловить сразу двух зайцев, ему придется так извернуться, чтобы подманить обоих. И Макс Уайтер просто находка.

Сообщение пришло далеко за полночь.

Александр только что провел онлайн-конференцию с акционерами фонда и позволил себе пятиминутную передышку. Правда, и эту паузу со стаканом еще земного виски «Craig» он заполнил голографической моделью галактики, дав искину задание установить местонахождение «Алиеноры». Когда искин выполнил запрос, вычленив и увеличив требуемый сектор, Александр задумчиво уставился на крошечную мерцающую точку. И, будто поймав его мысленный призыв, яхта откликнулась. Терминал стандартно тренькнул и развернул вирт-окно.

— Ну что, мажор, готов? — не утруждая себя приветствием, спросил возникший в прямоугольнике пират.

— Только в том случае, если у вас есть что мне предложить, — спокойно ответил Александр, делая очередной глоток.

Это только в первый раз Уайтер его ошеломил. А теперь он действительно готов, и к переговорам, и к заключению сделки. Осталось выслушать условия оппонента.

— А то! — гоготнул Уайтер. — Товар у меня.

— Вы захватили киборга?

— Обменяли. Как и было условлено. Отдали женщину и забрали жестянку.

Ну что ж, по крайней мере, Корделия в безопасности. А киборг… Киборгу пират ничего не сделает, пока верит, что получит за него деньги.

— Вы его не повредили?

— Нет. Я же не идиот. — Уайтер скривился. — У меня есть вот это.

И он показал продолговатую черную штуковину. Александр знал, что это такое. Блокатор. Секретная разработка «DEX-company». Устройство, позволяющее деактивировать любого киборга. Этот прибор Скуратов прихватил с собой, когда покидал головной офис. Товар должен быть исправен.

— Вы держите его в модуле?

— Сначала в модуле. Но я должен был для начала убедиться в его исправности, а уж затем предъявлять покупателю. Все по-честному. Как это и принято у джентльменов.

— Вы что же, рискнули выпустить его из модуля?

Александру изменило хладнокровие. Кажется, этот пират все же сумел его удивить.

— А почему нет? — Уайтер изобразил искренне удивление. — Пусть погуляет. Я бы его и на свежий воздух выпустил, если бы за бортом таковой имелся. Я ж не зверь какой. Вот, мажор, гляди.

Уайтер обернулся и приказал:

— Эй, жестянка, иди сюда!

Александр замер. В обзор видеокамеры попал киборг. Он сделал несколько шагов и остановился. Да, это был он — киборг Корделии, Мартин.

Киборг был в том же комбезе, в котором Александр видел его на видеозаписи с орбитальной станции, где Уайтер устроил перестрелку. Переливалась голографическая эмблема квантового радиотелескопа — жерло потухшего вулкана с погруженной в него чашей — и темнели залитые жидким полиэстером места попадания из бластера. А в остальном киборг ничем не отличался от виденного прежде. Разве что выглядел более отрешенным, более похожим на механизм. Его человеческая ипостась при трагических обстоятельствах уступила ведущую роль кибернетической. Человек из актора перешел в статус наблюдателя, но наблюдателя внимательного. Александр даже через вирт-окно, через миллионы километров пространства, которые отделяли его от «Алиеноры», чувствовал взгляд этого затаившегося человека.

Киборг смотрел на него. Смотрел своими аномальными фиолетовыми глазами. Сейчас Александр хорошо различал их цвет. Яхта была оснащена по последнему технологическому слову, и потому изображение поступало на терминал в высочайшем разрешении. Киборг занял ведущую позицию в управлении телом, задействовав сухой экономный мышечный модус, но человек остался в его глазах. Оставался со всей своей эмоциональной насыщенностью. Если бы не эти глаза, Александр усомнился бы, что киборг живой, настолько он был неподвижен.

Во время переговоров с капитаном «Мозгоеда» Александр его не видел. Возможно, он был где-то поблизости, прислушиваясь к беседе, но в обзор камеры не попал. Бывший старшина не счел нужным предъявить пассажира, да и разговор велся так, будто никакого киборга на борту транспортника не было. На вопросы собеседника капитан отвечал уклончиво и осторожно, что Александр мысленно одобрил. Линия поведения капитана Петухова ему нравилась. Именно так и надо. Надежный человек. Такому Александр, не раздумывая, доверил бы яхту, но… такой человек никогда не будет на него работать. На Корделию — да, а вот на него, Александра ван дер Велле из клана Рифеншталей, никогда. На Александра и его родню работают такие, как Уайтер. Что рано или поздно приводит к ситуациям, в которой он сейчас оказался.

— Ну что, мажор? Убедился? — напомнил о себе пират.

— Как вам это удалось? — Ван дер Велле был растерян. — Подчинить киборга?

Казак торжествующе осклабился.

— Разумный, не разумный, а все равно жестянка. А у нас на борту хакер. Тебе разве подружка не рассказывала, кто у нее в прихвостнях? Прихвостень весьма полезный. В наше время, можно сказать, предмет первой необходимости. Покопался в мозгах и взломал. Прописал меня хозяином. Слушается он, конечно, со скрипом. Норов показывает. Но… главное выполняет.

— Что значит главное?

— Неужто не догадываешься?

— Нет.

Уайтер усмехнулся.

— А главное, мажор, это последний приказ. Догоняешь?

Александр «догнал», но результат не озвучил. А Казак не мог отказать себе в удовольствие дать полноценный ответ.

— А значит это, что без денег ты киборга не получишь. Если вздумаешь кинуть, он… — Уайтер кивнул на стоявшего в нескольких шагах киборга, — сдохнет. Хочешь покажу?

Александр понял, что да, покажет. И киборг не стоял бы вот так неподвижно, если бы приказ хозяина не сковывал его мышцы.

— Нет, не надо, — поспешил он остановить пирата, — я верю.

— То-то же, — одобрил Уайтер его покладистость. — Со мной лучше по-хорошему. Если по-хорошему, то никто не пострадает. И подружку свою получишь, и кораблик, и киборга.

— Тогда нам следует начать договариваться. О встрече, о передаче товара, о переводе денег. И завершить дело как можно скорее. К нашей обоюдной выгоде.

— Вот это мне нравится. Я тебе сейчас скину координаты. Это заброшенная станция «DEX-company». Прилетишь туда один, на катере. Катер должен быть с гасильной установкой, полностью заправлен, с запасом продовольствия. Ты переходишь на яхту, а я — на катер. Деньги перечислишь на счет, который я укажу. И учти, приведешь «хвост», киборг сдохнет, а яхта взлетит на воздух. Мне терять нечего. Все понял?

— Понял, — ответил Александр. — Давайте координаты.

* * *

Голографическая красотка, мило потянувшись, вылезла из-под груды подушек.

— Мальчики, кто сегодня танцует? Хочу стриптиз.

В руке очаровательной сони, облаченной в символической длины ночную сорочку, появилось письмо. С древним почтовым штемпелем и сине-зеленой маркой. Тед, дремавший за пультом, уронив голову на руки, встрепенулся. На розовом диванчике зашевелилась Корделия. Она уже несколько часов лежала неподвижно, скорчившись под сердобольно наброшенным пледом, и команда деликатно обходила ее стороной. В пультогостиной тут же возник Дэн. Пилот час назад прогнал напарника в каюту после того, как киборг оставался на вахте более суток. Навигатор прокладывал трассу, параллельную предполагаемой трассе «Алиеноры», полагаясь на технические характеристики яхты, свою нечеловеческую интуицию и психологический профиль бывшего хозяина. Был ли он прав, указав станцию «гашения» у астероида ЗЗК-337М как ближайшую после выхода из «червоточины», подтвердить могли только координаты места «стрелки» Казака с покупателем. Буквально минуту спустя явился и капитан. Он также ушел в каюту, чтобы снизить уровень тревожности в пультогостиной. Капитан спокоен, следовательно, все в порядке. Хотя какое тут к черту спокойствие?

Корделию загнать в каюту не удалось. Возможно, потому что это была каюта Мартина. И хотя там не было его вещей (у Мартина был только фирменный комбез стажера), она сказала, что ей достаточно того, что он там был, и этой образовавшейся после его ухода пустоты она не вынесет. Впрочем, никто из команды ей не возражал. Такая уж у диванчика судьба — служить пристанищем для гонимых и неприкаянных.

— Что там, «Маша»?

Искин надула губки.

— Вот так сразу? А поговорить?

— «Маша»!

— Ладно, торопыга. Вы, мужчины, такие нетерпеливые. Нет чтобы девушку поуговаривать.

— «Маша»!

Искин фыркнула и над терминалом развернулось вирт-окно с цифрами.

5’55’’10.3053 + 07°24’25.426’’

— Координаты? Где это?

— Система Бетельгейзе, — ответил Дэн. — «Маша», разверни карту.

— А что там? — спросил Тед. — Не на саму же звезду лететь.

— Это не звезда, — тихо сказала Корделия, — это станция, на которой родился Мартин.

Орбитальная станция с ясно читаемым логотипом «DEX-company» возникла на обзорном экране лидара тридцать часов спустя.

Уайтер стоял в рубке управления за креслом пилота, пристально вглядываясь в мерцающий сигнальными огнями обломок былого могущества. Лаврентий сказал, что станция была законсервирована сразу после ликвидации Гибульского. Часть оборудования вывезена, часть уничтожена, персонал переброшен на ближайшие по профилю и предназначению объекты. Но как аварийное пристанище станция еще вполне дееспособна. Подобно «Эксплореру», где они произвели обмен хозяйки на киборга. Обычная практика: Искин контролирует стыковочные узлы и активирует их при аварийном запросе, предоставляет возможность пополнить запасы воздуха, воды, продовольствия, а также произвести несложный ремонт.

Станция достаточно крупная. Некогда на ней располагалось несколько научно-исследовательских лабораторий, инкубатор для органических заготовок, более полутора десятков сотрудников. Стыковочных узлов несколько, все в рабочем состоянии. Рассчитаны как на грузовые ролкеры, так и на легкие, скоростные суда. «Алиенора» сможет пришвартоваться и даже пополнить запасы воздуха, если в том будет необходимость. Даже при наличии регенераторов, любое судно в этом время от времени нуждается, а яхта уже несколько недель в полете, стыковка пойдет ей на пользу. А уж какую пользу извлечет из этого дремлющего куска железа он, Макс Уайтер…

Здесь должна решиться его судьба. Здесь расположился его главный игровой стол, космическая рулетка, расчерченное поле, где он сделает свою последнюю ставку. Пан или пропал. Отсюда он либо выйдет в необъятный, прогнувшийся мир победителем, либо отправится в космический автозак бессрочным арестантом. Третьего не дано. Впрочем нет, есть и третье. Выйти органическим облачком из пробоины в обшивке.

Он знает, как замкнуть проводку на кожухе прыжкового двигателя. Его научил один старый контрабандист. Правда, это работало на катерах, старых грузовых паромах и транспортниках, и нет никакой гарантии, что это сработает на ультрасовременной яхте с усиленной защитой от дурака, но попробовать стоит. Если не взорвать, так напугать. Пальнуть в тот же двигатель из бластера, нарушить целостность кожуха, что приведет к повышению радиационного фона до критических величин. Еще проще из того же бластера или плазмомета проделать дыру в обшивке. Он сделает это, если ван дер Велле нарушит договоренности и приведет с собой полицию или службу безопасности. Так просто он, Уайтер, не сдастся, но это на крайний случай. На самый крайний случай. Одно дело потерять свободу, и совсем другое, потерять жизнь.

Свободу он уже терял, уже получал пожизненное, уже делал на стене камеры зарубки, и вот он свободен, стоит перед пультом управления межзвездной яхты класса А-плюс. Почему бы судьбе не выбросить ему второй шанс? А вдруг он снова кому-нибудь понадобится или придумает такой план побега, что это его предприятие войдет в анналы истории, в летописи и учебники? Он изобретательный. И упорный. Он умеет проигрывать, умеет терять и умеет начинать все сначала. Но если он потеряет жизнь… Тут без вариантов. Смерть — единственное обстоятельство, которым нельзя пренебречь. Единственное и неоспоримое условие. Путь в один конец. Поэтому он обязан выжить и переиграть ван дер Велле, этого банкирского сынка, этого мажора.

Станция была громоздкой, устаревшей конструкции, сляпана из нескольких разноразмерных модулей. Как и «Эксплорер», на плаву ее держали перепонки солнечных батарей. Станция, как огромный подсолнух, следовала за своим повелителем — красным гигантом Бетельгейзе, подставляя распущенные лепестки под багрово-тусклые ласки. Корпус станции был угнетающе, по-могильному черен.

— Там никого нет, — повторил сидевший в кресле навигатора «Лаврентий».

— Хвост не приведет? — спросил Уайтер.

— Ван дер Велле? Нет, не думаю. Ему огласка не нужна. Слишком большие деньги. А деньги, как известно, любят тишину.

— Близко подходить не будем, — скомандовал Уайтер пилоту.

Пилот, невысокий, плотный парень с непроницаемым лицом азиатского типа, коротко кивнул. Уайтер опасался этого узкоглазого, который за все время его пребывания на яхте не произнес ни слова. К тому же он неприятно напоминал этого полицейского — Роджера Сакаи. Когда Уайтер ранил капитана и потребовал доступ к искину, пилот шагнул было вперед, не реагируя на оружие. Уайтер приказал ему остановиться, но невысокий парень будто не слышал. Откуда-то выскочило слово — камикадзе. Откуда-то Уайтер это слово знал.

Пилота остановил капитан Драгаш.

— Хватит, Йен, ты так ничего не добьешься. Нам не нужны лишние жертвы.

— Слушаюсь, капитан, — бесцветно ответил парень.

Голос прозвучал так равнодушно, так механистично, что Уайтер усомнился: не киборг ли? Киборг — пилот? Не знал бы, что у Славика рыжая кукла за навигатора, сам бы себя высмеял. Нет, не киборг. Киборг его бы уже скрутил. Увернулся бы от выстрела, и он, вражеский объект, уже лежал бы мордой в пол с вывихнутым плечом. Уж он-то видел на Медузе, как работают «семерки». А этот камикадзе, пусть и подготовленный, с железными нервами, все же человек. Хорошо дрессированный, но уязвимый. Сразу отступил. И более на рожон не лез. Но глаз с него спускать нельзя. Ногу бы ему прострелить… Чтобы было чем в каюте заняться. И чтоб мысли дурные в голову не лезли. Но кто будет управлять яхтой? Этой неповоротливой роскошной бандурой так просто не порулишь. С легким катерком Уайтер бы еще справился, кое-чему эта крыса одноногая, Рэтт Манкс, его научил. Гонку не выиграет и в астероидном потоке от булыжника не увернется, но взлететь и пристыковаться с горем пополам сможет. Дело нехитрое. Тем более с искином. Но яхта класса А-плюс… Тут особая квалификация требуется, чтоб машинку о какой выступ гаражный не поцарапать, да и при входе в «червоточину» необходимо нестандартную массу и габариты учитывать. А то зайдешь и не выйдешь.

Нет, он на такое не подписывался, пусть узкоглазый старается. Как же он похож на Роджера… Нервирует.

Пилот особых хлопот не доставлял. Видимо, действовал самурайский кодекс — приказ господина. Капитан лучше знает, что делать подчиненному. Но пилота все же следует опасаться. Невозмутимость этой желтой рожи наводит на размышления. По этой причине Казак выпускал его только в случае крайней необходимости, когда яхта должна была совершить особо сложный маневр. А со всем прочим справлялся прокачанный искин. Возможно, стоит желтолицего пристрелить… За что? Да вот за этот взгляд. Взгляд, полный какого-то кристально взвешенного, ядовитого презрения и превосходства.

Мощный лидар яхты обшаривал доступное его лазерным щупальцам пространство с удвоенным рвением. Казак приказал искину дать на излучатели полную мощность. Черт с ним, с топливом, скоро он бросит эту неповоротливую посудину. Она не для работы, для форсу дешевого. Себе он купит корвет, новенький, быстроходный. Конечно, если мажор привезет ему деньги.

Расширенный до максимума зрачок лазерного ока был пуст. Только колченогая станция дрейфовала по краю обзорного экрана.

— А если кинет? — озвучил свои сомнения Уайтер. — Пошлет нах и яхту и киборга.

— Не должен, — глухо ответил Скуратов. — У него на этого киборга слишком далеко идущие планы. Да и огласка ему не нужна. Он же понимает. Если не выполнит обязательства, ты найдешь другого покупателя, и на киборга, и на яхту. Возникнут вопросы. Чья яхта, откуда, почему оказалась у тебя. Ты — беглый зек в розыске. Опять же… Кто устроил побег? С какой целью? Кто сообщники? Рифенштали, конечно, могут дело замять, но круги разойдутся. Корделия, опять же. Она молчать не будет. Сцепится с Рифеншталями, как некогда с Волком, и я бы не спешил делать ставки. Во всяком случае, на банкиров. Нет, ван дер Велле это не нужно. Он прилетит. Прошло чуть больше суток. А ему и катер найти, и деньги зашифровать. На все требуется время.

— Ладно, — буркнул Казак, — ждем.

— Можем пока к станции пришвартоваться, — предложил Скуратов.

— Ага, сейчас, — огрызнулся Казак, — чтобы нас как в мышеловке прихлопнули? Пристыкуемся, а тут корвет службы безопасности.

— Не будет никаких корветов, — устало возразил Скуратов. — По тем же причинам, которые я только что изложил. Шум и огласка. Угроза потери уникального киборга. Ван дер Велле не идиот. Он прилетит один.

Казак отконвоировал пилота в каюту, убедился, что сенсор загорелся красным и без прямого указания искину на зеленый не переключится, и вернулся в рубку управления.

— Что ты решил? — некоторое время спустя задал вопрос Скуратов. — Отдашь киборга ван дер Велле или разыграешь ту же карту с Корделией?

— Ты бы предпочел, чтобы я заключил сделку с ней?

— Я бы предпочел, чтобы ты вообще в это не ввязывался. Получил бы свои 100 тысяч и отбыл на Джек-пот. А эти двое, Корделия и Александр, пусть сами меж собой разбираются. Теперь, после твоих гастролей, как бы дело ни повернулось, один из них в качестве врага нам обеспечен. И я бы предпочел, чтобы это был ван дер Велле. Он более предсказуем. Банкирский отпрыск расчетлив и прагматичен, для него главное вернуть деньги. Мы сами интересуем его постольку-поскольку. А вот Корделия…

— Какая-то баба! — презрительно фыркнул Казак.

Скуратов бросил на него насмешливый взгляд.

— Да, женщина. А ты знаешь, чем отличается мужское мышление от женского?

— А хули мне это знать? Я себе шлюху сниму и без мышления.

— Логично. Для шлюх. Но если имеешь дело с такой особой, как Корделия Трастамара, такое знание не помешает. — Помолчал и добавил. — Сергей тоже не хотел меня слушать. Тоже твердил «баба, баба»… «все бабы дуры»… И где теперь Сергей? А где «DEX-company»?

— Ну, хорошо, я слушаю. И как мыслит эта баба? В чем разница?

— А в том, что мужчина обычно из множества вариантов выбирает один и идет до конца. Мужчина мыслит туннельно, не глядя по сторонам, и часто многого не замечает, пренебрегает мелочами. Он отказывается от задуманного, только если окончательно убеждается, что выбранная им стратегия ошибочна, если он терпит сокрушительное поражение. Только тогда он подключает второй вариант. План Б. Это правильно, это поддерживает и укрепляет порядок. У женщины все наоборот. У нее вариантов несколько и никогда не знаешь, за какой она ухватится. Когда Сергей затеял эту операцию по слиянию капиталов с Корделией, никому и в голову не могло прийти, что она бросится спасать киборга. Думаешь, мы не просчитывали последствия? Еще как просчитывали, я дал задание целому аналитическому отделу просчитать все возможные варианты. Как шахматную партию. И ни один, — слышишь? — ни один из этих умников даже не предположил взятку Лобину даже в качестве бреда. Да, альтернатива, что она захочет приобрети этого разумного киборга, как сувенир, у кого-то мелькала. Исходя из того, что женщины любят всякие странные вещички. И я Сергея к этому подготовил. Он ждал этого вопроса. Ждал этой бабской инициативы. Правда, сначала ржал. Говорил: «Зачем ей эта полуживая развалина? Если примет предложение, мы ей свеженького подгоним. Девственника!» Да, именно такой поворот подсказывал наш рациональный мужской ум. А ее, иррациональный, женский, подсказал ей прямо противоположный, неучтенный ни одним аналитическим гением. Она бросилась спасать эту полуживую развалину. В итоге мы имеем то, что имеем. Сергей погиб, «DEX-company» нет, а за полуживую развалину могущественный банкирский дом предлагает двадцать миллионов.

Казак потер подбородок.

— И хули ты мне это рассказываешь? Страшнее бабы зверя нет?

— Ну, далеко не каждой бабы. А если брать конкретно эту, то от нее можно ждать все, что угодно. Я не пугаю, я предупреждаю. Корделия — враг опасный. Знаешь, как ее охарактеризовал один из наших психологов? Самка крапчатого богомола. С виду безобидная, лапки изящные, тонкие, сидит себе на веточке, выжидает, а потом — хвать! И нет мухи. Или птички. Или «DEX-company».

— Ладно, ладно, я понял. Уже и так собрался с ней договориться. Но с ван дер Велле я тоже свое возьму. А если откажется…

Казак любовно погладил бластер.

— Не вздумай его пристрелить. Потерю денег Рифенштали, возможно, переживут, а вот за кровь одного из своих они тебя со дна черной дыры достанут.

Уайтер пренебрежительно хмыкнул.

— Кто меня оттуда только не доставал.

Скуратов помолчал и тихо произнес:

— Ну так достали же.

Казак стиснул рукоять бластера и довольно чувствительно ткнул дулом союзника. Скуратов побледнел, но не издал ни звука. В это время на голоплатформе возник грузный пожилой мужчина с сигарой. Мужчина в старомодном сюртуке, в галстуке-бабочке, восседающий в массивном кресле. Он оглядел подельников и назидательно произнес:

— Хуже союзников может быть только война без союзников. Обратите внимание на обзорный экран, джентльмены.

Уайтер сразу забыл о своем намерении поучить бывшего особиста. На экране возникла крошечная светящаяся точка.

— Как думаешь? Это он? — спросил Казак.

— Уинстон, — обратился Скуратов к искину, — объект идентифицирован?

Над голоплатформой поплыли клубы дыма.

— Объект еще не вошел в зону покрытия эмиссионного сканера. Не спешите бросать камни в лающую собаку, джентльмены.

Казак зарычал. Визуал искина его раздражал.

— Кто инсталлировал этого мудака?

— Это не мудак. Это один из величайших политиков 20-го века. Он утверждал, что единственные живые существа, глядящие на нас, как на равных, это свиньи. Я склонен с ним согласиться.

— Ты на что намекаешь?

Казак был взвинчен.

— Смотри на экран. Это он. Больше некому. Координаты этой заброшенной станции хранятся где-то в архивах «DEX-company» под грифом «Хлам».

Вновь появился грузный мужчина с сигарой.

— Получен запрос на связь. Катер «Асмодей» вызывает «Алиенору».

— Давай, принимай, — буркнул Уайтер.

Развернулось вирт-окно.

— Я готов к сделке, — сказал Александр ван дер Велле.

Пират с усмешкой оглядел собеседника. Поубавилось спеси, осунулся мажор, побледнел. То-то же. Это тебе не у двоюродного дедушки на коленях играть. Это игры для взрослых.

— Деньги?

Ван дер Велле показал блеснувшую голографическим нимбом дебетовую карту.

— Все здесь. На депозите. При завершении сделки я сообщу код активации. Счет анонимный, в Общегалактическом.

— Давай, мажор, стыкуйся.

Ван дер Велле исчез. Казак повернулся к Скуратову.

— Как думаешь? На этой пластинке все двадцать?

Особист пожал плечами.

— Если бы на его месте была Корделия, я бы не сомневался. А тут… На станции стоит ретранслятор. Есть инфранет. Должен быть. А у него на катере есть считывающий терминал. Проверь.

— А то! Пойду, выдерну этого узкоглазого. Пусть швартует.

* * *

Александр ван дер Велле смотрел на свою яхту.

Огромная, изысканных очертаний, в продуманной сигнальной подсветке, она медленно приближалась к тускло-металлическому монстру, распростершему крылья солнечных батарей. Полутруп некогда действующего научно-исследовательского центра. Что-то он слышал об этой станции. Но что? Она некогда принадлежала «DEX-company». Таких у корпорации было немало — раскиданы по всей галактике. Эти станции требовали немалых финансовых вложений, но гарантировали своей удаленностью и труднодоступностью неприкосновенность самых грязных секретов. Вот на таких станциях, на безжизненных планетоидах, на астероидах они создавали своих генетических химер — послушных и супервыносливых киберсуществ. Ходят слухи, что кое-какие секреты по оптимизации цепочки генов в человеческой ДНК специалисты «DEX-company» переняли (вернее, перекупили) у центавриан, этих непревзойденных и беспринципных биотехнологов. Центавриане манипулировали чужой ДНК, а вот люди, получив доступ к технологии, взялись кромсать и переделывать хромосомы себе подобных, сшивать в требуемых сочетаниях, создавая генерацию идеальных рабов.

Это ведь только внедренная почти в подсознание догма утверждает, что рабства не существует, во всяком случае, в государственном законном исполнении, что рабовладельческий строй, все эти компрометирующие цивилизацию гладиаторские игрища, невольничьи рынки, тайные гаремы, подпольные лупанарии, уже в далеком нетолерантном прошлом. Нет, и еще раз нет. Уж ему ли, Александру ван дер Велле, отпрыску одного из самых богатых семейств населенного космоса, об этом не знать. Рабовладельческий строй видоизменился, мимикрировал, принарядился в одежды либерализма и демократии, даже научился вставать в позу оскорбленной невинности, если его уличали в чем-то неподобающем, если проводили параллели с нетолерантным прошлым. Да как вы смеете? Да мы за права и свободы!

Александр с детства участвовал в этих ярмарках лицемерия и давно ничему не удивлялся. Он знал, как функционирует и вращается этот мир, знал его настоящие правила, видел его тайные рычаги и хорошо усвоил, что к победе приходит лишь тот, кто эти правила соблюдает, не растрачивая силы на иллюзии. Правда, бывают исключения. Время от времени отлаженный механизм дает сбой, фрикционы выходят из строя. Вот как это случилось с «DEX-company».

Казалось бы, отлаженный, успешный бизнес, все расчерчено и расписано, разнесено по столбикам и клеточкам, подведено под все законы и втиснуто во все параграфы. «DEX-company» играет на давней потребности человечества — обоснованное право владения себе подобным существом, человеком по хромосомному набору и машине по умственной дееспособности, изделием с кровью, нервами и слезами. Но все законно, все правильно, все довольны.

Только за этими правилами, признанными человечеством, за этими законами, возводящими в идеал целесообразность, есть другие правила, непризнанные, отрицаемые, те, которые из века в век совершают свою неумолимую, но отвергаемую суетным разумом работу. И согласно этим правилам, этим вселенским рычагам, такие конструкции как «DEX-company», при всей своей надежности, целесообразности и устойчивости, будут погибать и разваливаться, оставляя после своей кончины вот такие монструозные сооружения, обреченные вечно кружить на орбите в свите угасающего светила.

Когда Александр собирал информацию на этого уникального киборга, он узнал, что Мартина Гибульский прятал на одной из таких станций. А может быть, как раз на этой? В системе Бетельгейзе? Александр не счел нужным запоминать такие подробности. Какая разница в каком инкубаторе вырастили эту органическую игрушку! Все хранится на инфокристаллах. И в катер он досье не захватил. Зачем?

Забавно, если так. Как будто судьба намеренно привела их туда, где все когда-то начиналось, где возникло, созрело и обрело разум это удивительное создание, гибрид человека и машины. Случайность? Александр не верил в случайности. Ибо ко всем случайностям и совпадениям человек сам прокладывает пути, сам мостит дорогу, совершая тот или иной выбор. Вот и он, Александр, не случайно здесь оказался. Это результат выбора. И этот выбор у него по-прежнему есть. Выбор всегда есть.

Он еще может развернуться и улететь. Да, ущерб, да, потери. Ему придется начинать все сначала. Но тут, на этой станции, он рискует жизнью. Этот пират… Он не признает правил. Вернее, признает только свои. Александр еще может отступить. Он, собственно, потеряет только яхту. И весь экипаж. Пират возьмет их в заложники, а потом уничтожит. Киборга он не тронет. Потому что киборга он еще может продать. Той же Корделии. Но заложники редко выживают. Обычно они гибнут, едва только похититель получит деньги. Пират уничтожит киборга, как только Корделия расплатится. Прикажет ему умереть. И Корделия это увидит. Виноват в этом будет он, Александр ван дер Велле. Потому что это он все затеял. Он — вдохновитель похищения. И Корделия это знает…

Чем это грозит?

Отчаявшаяся, убитая горем женщина с такими возможностями, умом и деньгами — страшный противник. Она будет биться с Рифеншталями не на жизнь, а на смерть. Ее сорвет, как некогда срывало несчастных, обезумевших от боли DEX'ов, и она ударит по банкирам всей мощью своей медийной машины. Возможно, в этой битве она погибнет, даже скорей всего погибнет, как гибли бракованные киборги, но и с собой заберет немало врагов.

Уайтер ждал его на стыковочной палубе, напротив шлюза. Позади него, шагах в шести, стоял киборг. Такой же неподвижный и отрешенный. Александр видел его вот так, вживую, впервые. Прежде это было голоизображение, объемная, четкая, подробная копия. Он помнил этого высокого, сурового парня совсем другим — в детской кондитерской, смеющимся, счастливым мальчишкой. Он помнил, с какой нежностью смотрела на него Корделия, как бережно к нему прикасалась, будто он был стеклянный… А он вовсе не стеклянный. На самом деле он — машина-убийца. Сильная, выносливая, неукротимая. Сейчас даже трудно представить, что этот великолепный, человекообразный механизм способен на какие-то чувства. Нет, глаза его не мертвы. У него нет необходимости скрывать свою разумность. Он смотрит, он видит своих врагов, тех, кто вернул его в кибернетическое рабство, кто вырвал из него все человеческое, кто разлучил его с женщиной, которой он беззаветно предан, и кто снова обратил его в вещь, заковал в имплантаты, приказы и директивы. Смотрит, оценивает. По спине Александра пробежал холодок. А если киборг сорвется? Если обойдет приказ? Он же не знает, что Александр намерен сразу же вернуть его Корделии. Он потому и передал координаты, чтоб «Космический мозгоед» был поблизости.

Уайтер проследил его взгляд.

— Что? Страшно? Не трясись, мажор, прямой приказ он не нарушит. Эти умники умеют находить лазейки в многозначности слов, а простой приказ их ломает. Я приказал ему стоять смирно. Вот если я прикажу ему тебя убить… — Александр вздрогнул. — Вот тут он начнет демагогию разводить. Будет уточнять, как лучше это сделать, что в первую очередь тебе сломать или оторвать. А это долго. Поэтому для тебя я припас вот это.

Казак показал бластер.

— Надеюсь, до этого не дойдет, — спокойно ответил Александр. — Я выполнил все ваши условия. Привез деньги, прилетел один. Катер дополнительно заправлен. Гасилка в исправности. Я передаю вам деньги. Вы мне права управления киборгом, и покончим с этим. Летите куда хотите.

— Так-то оно так, — задумчиво произнес пират. — Но где гарантия, что на карте вся сумма? А если там нолика не хватает?

— Не судите по себе, мистер Уайтер. Всего там хватает.

— Тогда давай проверим. На станции есть инфранет. Свяжемся с банком и посмотрим.

Александр это предвидел. Разумеется, пират захочет взглянуть на деньги. Он мошенник, а мошенники всех прочих меряют по себе.

— Хорошо, давайте проверим.

Александр указал на стыковочный узел катера.

— Иди вперед, мажор. — Казак указал дулом направление.

Александр пожал плечами и пошел. Нет, пират не выстрелит ему в спину. Зачем? Он и так получит все, что хочет — и деньги, и катер. Зачем отягощать будущее убийством? Казак обратился к киборгу.

— DEX, иди за мной. Держи дистанцию в пять шагов. Ближе не подходи.

— Приказ принят к исполнению, — равнодушно ответил киборг.

Александра передернуло. Совершенно машинный голос. Неужели именно этот парень ворковал в кондитерской с Корделией?

Они вошли в рубку управления катера. Александр — первым, за ним Казак с киборгом. Киборг сохранял указанную дистанцию. Александр запустил терминал, дождался отзыва. Инфранет был слабенький, открытия банковского инфопортала пришлось ждать пару минут. Казак тяжело дышал. Наконец окно развернулось. Александр воткнул карту в считывающий слот и ввел код.

— 1734, — сказал он.

Все равно ему придется назвать пирату пароль. У него нет выбора. Появилось зеленое поле с белыми цифрами. Двадцать миллионов. Казак шумно втянул воздух.

— Я вас не обманул, мистер Уайтер, — сказал внук Альфреда Рифеншталя. — Теперь ваша очередь.

— Код доступа к искину катера! — хрипло приказал пират.

— Но…

— Код! А то пристрелю! — Казак повернулся к киборгу. — DEX, ум…

— Я скажу. Не надо. ХХ2011В.

Уайтер быстро набрал названный код на панели. Засветились сенсоры, катер будто вздохнул, просыпаясь.

— Ну вот, другое дело. Молодец, мажор. Слово держишь. Ну, пошли. Провожу тебя до яхты с твоим приобретением.

Они снова вышли из стыковочного узла в том же порядке. Киборг, послушно сохраняя дистанцию в пять шагов, посторонился, пропуская их вперед, и двинулся только тогда, когда люди, хозяин настоящий и хозяин будущий, вышли из стыковочного шлюза. Александр торопливо обернулся.

— Дайте мне права управления.

Они стояли уже на платформе станции. Киборг — в шлюзе.

— Дайте мне права, — более твердо произнес Александр.

Казак поигрывал бластером. Налитые кровью глаза нехорошо поблескивали.

— А знаешь… — вдруг сказал он, — я передумал.

— Что… что значит передумал? Я выполнил все условия. Катер, деньги. Вы должны…

— Ничего я тебе не должен, мажор. Такие как ты, из богатенькой семейки, уверены, что вам все позволено. Считаете себя особой расой, высшими существами. Вот ты со мной сейчас разговариваешь, заискиваешь, а повстречай ты меня на улице… Что бы ты сделал? Я для тебя грязный наемник, обслуга. Думаешь, кинул мне кость, и я как собака, руки тебе буду лизать? Не дождешься. Пшел на свою посудину. А кибера я оставляю себе.

— Нет, вы не смеете!

Голос Александра сорвался. Он бросился на Уайтера. Попытался схватить.

Уайтер спокойно навел бластер и выстрелил.

Полноценной планетарной системы у Бетельгейзе, альфы Ориона, нет. Есть пылевое облако, туманность. Об этом знали еще в далеком 20-м веке, когда впервые применили интерферометр, но на последующий десяток лет оставили это открытие в статусе гипотезы, так как по причине отсутствия мощных телескопов не могли ни развить ее в теорию, ни окончательно опровергнуть. Дальнейшие наблюдения подтвердили наличие туманности, которая, словно экзотическая вуаль, сглаживала багровый лик Бейт-Аль-Джауза.

Вероятно, у того астронома, который впервые обозначил расплывчатый объект в небе как туманность, возникла в тот момент стойкая ассоциация с земным туманом, обычным атмосферным явлением, способным искажать и поглощать окружающую действительность, уводя ее в параллель непознаваемого, придавая самым обыденным предметам почти мистическую ауру. Для астрономов времен Галилея все небо представляло собой обитель сверхъестественных и непостижимых существ. И все, что там наверху сияло и мерцало, уже само по себе являлось волнующей тайной.

Правда, люди на протяжении всей земной истории, превозмогая страхи и комплексы, эти тайны все же разгадывали и даже находили смелость давать звездам имена, соединять их в созвездия и вычислять их движение по небесной сфере. Люди заглядывали все дальше, за пределы знакомых созвездий, видели мутные пятна, массивные объекты без четких границ и объединяющего центра. Что напоминали им эти пятна? На что были похожи? На обрывки выпавшего предрассветного тумана, которые так же искажали и преломляли, рассеивали и мистифицировали. И состояли, предположительно, из таких же крошечных частиц, из обломков и пыли. Только в начале 20-го века, когда человечество вооружилось первым радиотелескопом, удалось выяснить, что состоят эти туманности далеко не из пылинок, а из звезд и даже галактик.

Вот и вуаль Бетельгейзе была обманчиво тонка и невесома. В действительности каждая из этих «пылинок», окружающих звезду, могла бы посоперничать своей массой если не с Луной, то с астероидом из облака Оорта или пояса Койпера. А уж для экипажа старого армейского транспортника любая туманная частичка и вовсе представлялась великаном. Что, впрочем, пошло транспортнику только на пользу. «Космический мозгоед» укрылся в тени астероида, двигающегося параллельно орбите дрейфующей станции.

Чтобы занять эту выгодную, но сопряженную с немалым риском позицию, Тед с Дэном провели за пультом больше суток. Дэн пересчитывал трассу заново, едва только «Мозгоед» покидал тень одной «пылинки» и перемещался к другой, а Тед манипулировал четырьмя маневровыми двигателями строго в ручном режиме, то ускоряясь, то замедляясь, будто это и не двигатели с многотонной тягой, а струнные инструменты, звучащие каждый в своей тональности. Тед выступал в этом оркестре опытным дирижером, указывая каждому инструменту время его вступления, ритм и темп.

Вместе с тем это походило на опасную игру в «прятки». «Космический мозгоед», притаившись, некоторое время следовал за плывущей глыбой, синхронизируясь в скорости, затем выглядывал, дожидаясь, когда «водящий» — лидар «Алиеноры» — отвернется, и быстро перемещался в тень следующей «пылинки», сбрасывал обороты, тормозил и вновь замирал, выжидая, когда «водящий» также окажется в тени. Дэн высчитывал отрезок трассы до следующего укрытия, Тед повторял маневр. «Маша», вооружившись циклопический размеров подзорной трубой, высматривала «дичь» — яхту класса А-плюс, которая то появлялась, то исчезала на обзорном экране. Транспортник балансировал на грани возможностей своей сканирующей системы, не рискуя приблизиться. Система лазерной локации яхты была значительно мощнее лидаров транспортника. Несколько раз Тед не успевал вовремя перевести двигатели на более низкие обороты и вылетал из тени на открытое пространство.

После очередного промаха, сопровождаемого нецензурными комментариями в адрес собственной криворукости, все пребывающие в пультогостиной, разом утратив дар речи, замирали, ожидая реакции «Алиеноры». Если искин яхты их засек и Казак понял, кто висит у него на хвосте, то следует готовиться к неприятным переговорам. Уайтер вполне способен устроить представление в духе Ржавого Волка, показательно расстреливая Мартина. Пусть даже и с минимальным для киборга ущербом. Или отыграться на другом заложнике, менее значимом, без системы регенерации. В течение нескольких минут все, включая даже Михалыча, который не находил привычного утешения в компании «прыжкового» двигателя, смотрели на терминал, ожидая экстренного вызова. Станислав Федотович сидел в капитанском кресле, надвинув фуражку, с выражением невозмутимой решимости на лице. В конце концов, однажды они уже поспособствовали «посадке» Уайтера. Почему бы не поспособствовать еще раз? На Медузе ситуация к благополучному финалу не располагала. Но вызов с «Алиеноры» так и не пришел. Возможно, Казак не позаботился дать соответствующие указания искину, как некогда не позаботился удалить Дэна из памяти «семерки». А искины — они такие, по собственной инициативе запускать эмиссионный сканер и сверять полученные данные с уже имеющимися в базе не будут. Если, конечно, такая операция не согласуется с их далеко идущими интересами.

— Уинстон еще тот жук, — тихо произнесла Корделия после очередного тревожного ожидания, когда Тед, едва не въехав в горизонтально выпирающий уступ астероида, резко бросил транспортник вниз и в третий раз вылетел из спасительной тени.

— Они нас не видят, — сказал Дэн.

— Или не хотят, — вполголоса добавила Корделия.

— Если даже не видят и не хотят, это не означает, что мы участвуем в карнавальских гонках, — сказал капитан, отыскивая слетевшую фуражку и в упор глядя на пилота.

— Да кто ж знал, что у астероида… ну что там торчит эта хреновина! — оправдывался Тед.

Корделия почувствовала слабость и вернулась на диванчик. Вениамин Игнатьевич покосился на нее, но она упреждающе качнула головой.

Хватит с нее транквилизаторов. Она и в самые черные свои времена ими не увлекалась. Только если больше двух суток не могла уснуть. Если настигающие слабость и головокружение грозили стать причиной необратимых трагических последствий не только для нее, но и для тех, кто был рядом. Одно дело, если пострадает она, и совсем другое, если по вине ее депрессивной безответственности пострадает кто-то еще. Ее жизнь — это ее жизнь. Она вольна поступать с этой жизнью, как ей заблагорассудиться, а вот жизнь чужая, да еще завязанные на жизни близких и любящих, это категория неприкосновенная. И ради сохранения этих суверенных жизней, этих судеб и вселенных, этих миров, полных надежд и стремлений, она обязана хранить свой разум незамутненным. Небытие она призовет в независимом и суверенном одиночестве, чтобы своим падением никого не зацепить, не увлечь и не столкнуть в пропасть.

При сложившихся обстоятельствах этот ясный ум ей необходимым как никогда. Она уже отдохнула и почти пришла в себя. Последствия чередующихся стрессов и потрясений еще сказывались, но не настолько, чтобы ей требовалось медикаментозное лечение. Она справится.

Она утратила власть над собой там, в галерее «Эксплорера». У нее сдали нервы, когда она увидела, как пират сначала оглушил Мартина, а затем вколол ему транквилизатор. В отличие от всех прочих киборгов, даже разумных, Мартин был не настолько уязвим для электромагнитного импульса, чтобы сразу отключаться. Мозг Мартина способен действовать самостоятельно и управлять телом автономно. Правда, не настолько эффективно, как мозг человека, к тому же на адаптацию и перехват управления требуется время, но выход из паралича для него занимает гораздо меньше времени, чем для его собратьев, а сознание Мартин и вовсе не теряет. Электромагнитная пушка не оказывает на мозг воздействия.

Эту вторую особенность Корделия определяла скорее как недостаток, чем как преимущество. Мартин, оказавшись беспомощным, осознавал и чувствовал все, что с ним происходило. Правда, в исследовательском центре ему обычно сразу кололи транквилизатор, чтобы он не успел справиться с оцепенением и задействовать органическую альтернативу. Но те двадцать-тридцать секунд, прежде чем инъектор проколет стенку артерии и впрыснет нейролептик, те краткие в радости и безразмерные в страдании временные отрезки оказывались перенасыщенными ясным осознанием, фиксацией самых болезненных и устрашающих мелочей, пропитаны бесконечным ужасом и осязаемым отчаянием. Мартин почти ничего не рассказывал о своем пребывании в научном центре. Отвечал только по необходимости, с трудом. Но Корделии вполне этого хватало. Он только однажды проговорился, когда объяснял ей принцип действия «глушилки», упомянув этот временной пробел, который есть у него и которого нет у других киборгов. Корделия уже самостоятельно дорисовала картину. С ее-то воображением.

«…Довольно с вас. У вас воображение в минуту дорисует остальное. Оно у вас проворней живописца, вам все равно, с чего бы ни начать…»*

Это да, в проворстве воображения она с доном Гуаном еще посоперничает! Только вот его картинки будут поинтересней, поувлекательней, а вот ее... Только боль и кровь.

С помощью своего воображения она тут же влезла Мартину «под кожу», посмотрела его глазами, поощущала его нервами, поиспытывала его отчаяние. И окончательно выбраться не смогла, где-то там, «под кожей», и осталась. Не смогла расплести, распутать эмоциональные связи. Потому и споткнулась, едва не упала, когда его настиг первый разряд. Потому и ноги перестали слушаться. Потому что ее тоже оглушили, потому что ее накрыл тот же паралич. Ее рассудок тоже пытался перехватить управление, тоже пытался привести тело к повиновению, заставить двигаться, идти. Но она не слушалась. Она утратила способность к рациональному мышлению, она забыла, что такое благоразумие, расчет и стратегия, остались только инстинкты.

Непоправимую глупость предотвратила Полина, которую Корделия сразу наделила статусом врага. Если бы у нее был внутренний экран, как у Мартина, там бы выскочила красная тревожная надпись: «Обнаружен вражеский объект. Уничтожить?» Эта надпись выскочила где-то на периферии сознания комком эмоций. Хорошо, что Полина справилась. Тут и оплеуха бы не помешала, идеальное средство при истерике, Корделия это заслужила. Но ее спас Вениамин Игнатьевич — вколол успокоительное. А когда Корделия проснулась, разум уже перехватил управление.

О, те первые сутки… Это была тирания. Подлинная, с безжалостным подавлением, с небрежением ко всем демократическим завоеваниям, с отрицанием всех законов и деклараций. Эмоции, страхи, слезы, воспоминания выслеживались и выжигались. Внутри нее, в ее голове, в сердце, в нервной системе происходила борьба. Холодный, неумолимый разум, сверкающий, как отточенный клинок, в доспехах аргументов и логических выкладок, гнал мысли в строй, пресекая их хаотичное кружение и несвязность. Дрожь, метания, слезы… Потом, все потом. Она вспомнит… Она обязательно вспомнит… И о своей женской природе, о своей эмоциональности уязвимости, и о своей телесной слабости. Потом, все потом, когда все кончится… Она позволит себе обморок, истерику, осколки посуды, неудержимый шопинг и спа-процедуры. А пока думай, думай.

В грузовом отсеке «Алиеноры» у нее все получилось. Она собралась, взяла себя в руки, сосредоточилась. И перевербовала Камиллу. Держалась достойно под прицелом бластера. Вела переговоры. Ее не выбило из колеи даже участие Александра. Рассеченная скула кровоточила. Болели ребра. Но она справилась. Сейчас она в безопасности, на «Космическом мозгоеде». Вениамин Игнатьевич зашил ей рассеченную скулу. Даже шрама не останется. И ребра целы. Всего лишь незначительные повреждения. Так почему же она чувствует себя так, будто ей под кожу вместо эластичных мышечных тканей насыпали мелких камешков? И эти камешки сцементировались, застыли неподъемным угловатым грузом.

Да все просто. В грузовом отсеке «Алиеноры» она знала, что Мартину ничего не грозит, что он среди друзей, что он в безопасности. У нее была свобода маневра. Она могла рисковать, играть с судьбой в «прятки», повышать ставки. На зеленый игровой стол выкатилась единственная фишка — ее жизнь. А Мартин был далеко, и для вселенского крупье недосягаем. А теперь все наоборот. Ее карту вынули из колоды, ее фишка помещена в хранилище. Теперь ставка — это жизнь Мартина. И крутится колесо рулетки, и летит шарик по кругу, выбирая задуманный судьбой сектор, и улыбается крупье. Так многообещающе улыбается…

Корделия застыла на розовом диванчике. Ее не трогали, не прогоняли в каюту. Вениамин Игнатьевич подходил время от времени, касался диагностом, давал какие-то таблетки. Полина приносила чай. Корделия пила и даже соглашалась на бутерброд. Вкуса она не чувствовала. Подобно опытному гроссмейстеру, она играла в шахматы с Рифеншталями. Мысленно. Делала ход и проживала возможные комбинации. Хватит ли у нее гроссмейстерского мастерства, чтобы довести партию до эндшпиля?

По ночам экипаж разбредался по каютам. Она оставалась одна. Иногда беспокойно дремала, иногда вставала и бродила от стола к пульту. В одну из ночей в пультогостиную вошел Дэн. Корделия взглянула на него, и что-то в этой властной вертикали, которую она так долго выстраивала, разладилось, лопнуло, поползло. Она слабая и беспомощная, одинокая, потерянная во вселенной женщина. Приподнявшись, она как-то умоляюще протянула руку и прошептала:

— Дэничка…

Ответа она не ждала. И помощи не просила. Потому что не надеялась. Дэн внешне не походил на Мартина, они были совершенно разные и в то же время были в чем-то неуловимо похожи, как двойняшки, разделенные в детстве. Прикоснуться к одному означало прикоснуться и ко второму. Дэн ее услышал. Бесшумно, тенью, приблизился и сел рядом. Корделия погладила рыжую голову и уткнулась лбом в его плечо. Сколько они так просидели, она не знала. Час или два. Потом кто-то вышел из каюты. Дэн так же бесшумно скользнул в навигаторское кресло. Корделия свернулась на диванчике клубком и натянула одеяло. Ей стало легче. Она знала, что справится.

Александр ван дер Велле вышел на связь уже в системе Бетельгейзе. Так они договорились. Он примет условия Уайтера и отправится за Мартином.

— Я выполнил все его требования, — сказал владелец «Алиеноры», когда «Космический мозгоед» ответил на запрос. — Катер и деньги.

— Он намерен взять деньги и оставить заложника на яхте? — уточнил Станислав Федотович.

Переговоры с заказчиком похищения вел он, несмотря на то, что в происходящее, как и весь экипаж, был вовлечен косвенно. «КМ» всего лишь оказался не в том месте и не в то время. Впрочем, как и всегда. Пристыкуйся он к «Сагану» на полчаса раньше, сдал бы груз и отправился бы дальше по своим скромным транспортным заботам. Но закулисный игрок вынудил его вмешаться, и вот уже старый грузовик обратился в сцену основного действия, точку приложения неведомых сил. Интересы двух империй, банковской и медийной, сшиблись именно здесь, в маленькой уютной пультогостиной, на розовом диванчике.

— Да, я полагаю… я уверен, что именно так он и поступит. Во всяком случае, для него это единственно разумный выход. Деньги на анонимном депозите в Общегалактическом. Чтобы воспользоваться ими, удостоверение личности не требуется. Только цифровой код.

Корделия вспомнила, что именно так она расплатилась с Лобиным. Тоже открыла счет в Общегалактическом. С тем же условием — анонимность. Корделия держалась чуть в стороне, чтобы не попадать в обзор камер. Говорить с Александром она не хотела. Потом… Все потом. Когда Мартин будет в безопасности, она поговорит и с Александром по душам. Он несомненно рассчитывал на прямые переговоры. Он выглядел слегка разочарованным, когда вместо нее в вирт-окне появился бывший космодесантник. У Корделии был порыв вмешаться и высказать этому «шахматисту» все, что она о нем думает. Но сдержалась. Будет какой-то рыночный скандал, бытовая разборка. А вести переговоры, подобные тем, какие она вела с Камиллой, Корделия не могла физически. На Александра она способна только кричать. Оглушающе, истерично, самозабвенно. С полной потерей лица. Крик уже поднимался к самому горлу и душил, давил... Корделия стиснула кулаки. Рядом с ней села Полина, сначала погладила по плечу, а затем сунула в руки Котьку.

Ошеломленная от такого самоуправства кошка приняла свою участь смиренно. Напряженная атмосфера нескольких последних суток, преследующая любимого капитана бессонница (даже умурлыкать не удалось) и эта невесть откуда взявшаяся человеческая самка лишили Котьку воли к сопротивлению. Она долго боролась за свое место на транспортнике, за признание своей ценности среди эгоистичных двуногих, практически уже достигла своей цели, доказывая им свою независимость, свое превосходство, добилась служения и поклонения, как вдруг… о ней забыли. Нет, не окончательно. Миска ее регулярно наполнялась. Да и второй киборг по-прежнему переправлял под стол большую часть содержимого своей тарелки. Котька и сама успевала полакать из капитанской кружки. Только как-то это все было… неинтересно. Мимоходом. Наспех. Будто она заводная зверушка какая… вроде того фиолетового чудища. Котька боролась, взывала. Но ее не слышали. На нее не обращали внимания. Даже эта чужая… Котька ее когтями в первый день полоснула, а та и не заметила. Ладно, она еще напомнит о себе.

Корделия, почувствовав под ладонью теплое кошачье тельце, принялась машинально это тельца гладить. Кошка пошевеливала хвостом, но более никак своего недовольства не выражала.

— А что намерены делать вы? — неожиданно спросил капитан, пристально глядя на вирт-собеседника.

На лице Александра ван дер Велле отразилась легкое замешательство. Но он колебался всего секунду.

— Я намерен все это прекратить, — ответил он. — Киборг… то есть Мартин, вернется к своей хозяйке.

— А деньги? Вы позволите пирату улететь с такой суммой? — В голосе капитана по-прежнему звучало недоверие.

Александр не смутился, взгляд не отвел.

— Убытки не критичны. Любой бизнес, даже самый успешный, всегда предполагает потери. Госпожа Трастамара это подтвердит. К тому же господин Уайтер вряд ли сможет в полной мере этими деньгами воспользоваться. Как и своей свободой.

Корделия мысленно с ним согласилась. Казак совершил ошибку.

— Вы беспокоитесь, не нарушу ли я слово и не уведу ли яхту с заложником?

— А следует? — Голос капитана звучал жестко.

Александр вновь усмехнулся.

— Я понимаю, какого вы и… Корделия обо мне мнения. С одной стороны, к подобной оценке моих действий оппонентами мне не привыкать. А с другой, доводить ситуацию до необратимой… неразумно. И невыгодно. Я хочу, чтобы наш бизнес как можно скорее вернулся в правовое поле. К тому же, я бы хотел… я бы хотел помириться с Корделией.

— Ну, это она сама будет решать. Меня интересует ваши непосредственные действия.

— Через час я швартуюсь к станции. Как только сделка будет завершена и Уайтер покинет станцию на моем катере, я свяжусь с вами.

— А его подельник? Как его… Скуратов, кажется? Казак возьмет его с собой?

— Не думаю. О подельнике он не сказал ни слова.

И вот уже который час, скрываясь в тени гигантского, ближайшего к станции астероида, они ждут сигнала. Лидар засек сближение катера со станцией. Затем стыковка. Тед рискнул вывести транспортник из тени, чтобы улучшить обзор. Станция с пришвартованной яхтой и катером была отчетливо видна на лидаре. И вдруг… Вдруг катер отстыковался. Но как-то неуверенно, с замедлением. Затем будто провалился в вакуумную яму. Тед презрительно хмыкнул.

— Что это он делает?

— Казак не умеет водить катер, — пояснил Дэн. — А если и умеет, то на уровне стажера. У него был Ретт. На катере такого класса как «Асмодей» прокачанный искин. Пилоту достаточно отстыковаться, а дальше автопилот перехватит управление.

Похоже, что именно так и случилось. Катер выровнялся, развернулся и начал набирать скорость. Вскоре он исчез.

В пультогостиной вновь наступила тревожная тишина. Станция с пристыкованной яхтой медленно вращалась. Один виток, второй. Никаких сигналов. Яхта также не подавала признаков жизни. Корделия почувствовала дурноту. Сейчас яхта запустит маневровые двигатели, отойдет от станции, а «Космический мозгоед» не сможет ей помешать. Он слишком мал, вооружения нет. Даже если транспортник пойдет на перехват, яхта нанесет ему критические повреждения.

Но яхта не запускала двигатели. Она вообще не подавала признаков жизни. Мерцали сигнальные огни.

— Что будем делать? — нетерпеливо спросил Тед, покосившись на капитана.

— Есть вероятность, что на яхте заблокирован терминал связи, — предположил Дэн. — Казак мог намеренно его повредить.

Капитан кивнул, принимая версию.

— Возможно, Мартину нужна помощь… — чуть слышно проговорила Корделия.

— «Маша», свяжись с искином станции, — твердо приказал Станислав Федотович, — Тед, готовься. Мы стыкуемся.

В стыковочный узел Станислав Корделию не пустил.

Когда она попыталась прорваться, он ее перехватил и деликатно, но твердо водворил обратно в каюту. А каюту запер. Дал доступ Полине и взял с нее слово, что она ни посулам, ни жалости не поддастся и не позволит пассажирке выйти из заключения без разрешения капитана. Полина слово дала, торжественно и вдохновенно. Ей самой не терпелось узнать, что происходит на станции, она готова была уже прибегнуть к действенному и привычному «Ну, Станислав Федотыч!», но возложенная капитаном ответственность так вырастила Полину в собственных глазах (еще не был предан забвению ее подвиг в галерее «Эксплорера»), что она вытянулась во фрунт и едва не козырнула.

— Да, капитан. Взятки не брать, жалости не поддаваться.

— Выполнять.

— Есть, капитан.

Дэн и Ланс, уже в боевом режиме, стояли у выходного шлюза, ожидая, когда стабилизируется давление в камере. Станислав тоже шагнул вперед.

— Может быть, мы первые, Станислав Федотыч? — осторожно предложил Дэн.

Инициатива выглядела разумной. В самом деле, никто не знает, что или кто ожидает их за этим пневмопорталом. Если «Асмодей» отошел от станции, то это вовсе не означает, что Казак покинул яхту. Есть еще его подельник. Да и члены экипажа «Алиеноры» могут встретить незнакомцев не рукопожатиями, а выстрелами. На вызовы яхта не отвечает. На борту есть плазмомет. Вполне вероятно, что по ту сторону мембраны их уже поджидает кто-то вооруженный.

Дэн продолжал вопросительно смотреть на капитана. А тот все еще колебался. Укрыться за спинами двух киборгов или возглавить разведывательную операцию? В былые времена он бы не колебался, как не колебались офицеры на Васильке или на Шебе. Ценность жизни человека несоизмерима с ценностью псевдожизни киборга. Органические машины для того и созданы — идти вперед, жертвовать собой. Таково их предназначение.

Но тогда, в армии, это были неразумные, правильные киборги. Механизмы. Роботы. Те же андроиды, только с генномодифицированным эпителием и усиленными мышцами. А Станислав после встречи с Дэном, Лансом, а затем и с Мартином, даже тех, из далекого армейского прошлого, когда все виделось в черно-белых, уставных категориях, воспринимать как неодушевленные, бесчувственные предметы уже не мог. Вдруг те, армейские, безропотные, безымянные, тоже что-то понимали, что-то чувствовали и тоже на что-то надеялись? Только знака подать не могли. Они вообще ничего не могли. Только подчинялись. Их устаревший процессор не допускал ни мышечной, ни эмоциональной импровизации.

Оказалось, что в своих сомнениях он не одинок. Корделия пребывала в том же раздрае. Однажды они засиделись за разговорами в пультогостиной, и неожиданная пассажирка призналась, что с тех пор, как в ее жизни появился Мартин, она ищет отблеск разума в каждом киборге, каждому смотрит в глаза с необъяснимым виноватым ожиданием.

— Вот даже охранник в моем доме на Новой Москве, — рассказывала она. — Там всегда дежурят двое, киборг и человек. У человека смена шесть часов, а киборга — двенадцать. Нет, работа там нетрудная, скучная только. Встречать-провожать жильцов, проверять гостей. Я каждый раз здороваюсь с обоими, и с киборгом и с человеком. Они оба отвечают. Человек — по инструкции, киборг — согласно программе. И мне каждый раз не по себе. А вдруг он тоже мечтает увидеть море, снег, звезды… Как когда-то об этом мечтал Мартин. Он же, этот киборг, ничего не видит, кроме поста охраны и служебного помещения, где восполняет ресурсы и проводит отведенные часы отдыха. Человек, по крайней мере, может взять отгул, поехать в отпуск, сменить род деятельности, а киборг ничего не может. Я тогда настояла, чтобы техники из ОЗК проверили всех охранных киборгов. И моих, из службы безопасности.

— И? — спросил Станислав.

Корделия покачала головой.

— Уверили, что признаков мозговой активности нет. Все они… нормальные, и в охране, и в холдинге. Только я все равно смотрю и… Даже после того, как Мартин подтвердил. Он тоже как-то определяет. По активности процессора, по стандартному пакету данных. Я понимаю, что разумных ничтожный процент. Но сама возможность…

Возможно, еще год назад Станислав заподозрил бы у нее паранойю, так часто приписываемую женщинам эмоциональную нестабильность. Но за этот прошедший год столько всего случилось, что он внезапно стал находить у себя и эту самую нестабильность, и паранойю. А вдруг они… все? Вот и Кира утверждает, что среди «семерок» разумна каждая вторая. Достаточно вживить им нечто вроде адаптера, переходника между процессором и мозгом, и они смогут действовать самостоятельно, руководствуясь собственной волей. Как люди. Следовательно, ценность их жизни уравнивается с ценностью жизни человеческой. А если приоритета нет, то какое он имеет право посылать вперед Дэна и Ланса? Пусть он и капитан, но у них не военный корвет, а гражданский транспортник. И Станислав больше не старшина-космодесантник, бросающий в атаку свое подразделение. У него сугубо гражданский экипаж. А с другой стороны, рискнуть жизнью и оставить корабль без капитана не менее безответственно. Если он сунется вперед и угодит под струю плазмы, что будет с «Мозгоедом»? Кто возьмет на себя командование? Кто вытащит этих олухов из очередной передряги? Да еще с такой пассажиркой на борту?

— Хорошо, Дэн. Действуйте, только осторожно, — сказал Станислав и отступил за переборку.

Мембрана, дрогнув, начала расходиться. Более прохладный, с каким-то едва уловимым синтетическим привкусом воздух ворвался в стыковочный узел «Мозгоеда». В открывшемся слабо освещенном пространстве никого не было. Киборги тенями скользнули в разверзшийся сумрак. Станислав напряженно прислушивался. Киборги двигались бесшумно. Присутствие людей в белесой мути звуками, шорохами, дыханием не подтверждалось. Дыхание Станислав слышал за спиной. Это подгоняемый нетерпением Тед, которому Станислав тем более запретил выходить. Потому что без капитана, пусть и с анархией на борту, корабль может отстыковаться и выбраться в заселенный людьми сектор, а вот без пилота, но с капитаном и дисциплиной, транспортник превратится в дрейфующий кусок железа. Тем более что второй пилот, Ланс, уже ушел на разведку. Где-то рядом с Тедом был и Вениамин со своим набором «скорой помощи». Этому не запретишь. Этот исполняет свой долг.

— Станислав Федотович, мы нашли его.

Голос Дэна. Ровный, без тени эмоций. Голос киборга на задании. Кого его? Мартина? Неужели Казак его застрелил? Станислав похолодел. Казак на все способен. Взял деньги, вытребовал код, захватил катер, а потом выстрелил киборгу в голову или в сердце. При выстреле в упор имплантаты бесполезны. Они не восстановят обуглившийся миокард и не запустят умерший мозг.

— Жив? — чуть изменившимся голосом спросил капитан.

— Да, но потерял много крови.

У Мартина имплантаты реагируют с замедлением. Для усиления сходства с человеком. В конце концов имплантаты пережмут сосуды, не позволив киборгу истечь кровью, но набежавшая черная лужа будет вполне убедительной. Вениамин тоже услышал слова Дэна.

— Стасик, я посмотрю? Это уже моя епархия.

— Подожди, Вень.

Глаза Станислава уже адаптировались к искусственному полумраку. Капитан различал в тлеющей активности световых панелей силуэт навигатора и мембраны незадействованных порталов. Их было шесть. Один, как и узел, занятый «Мозгоедом», помигивал зелеными огоньками. Шлюз открыт. Там пришвартована яхта.

На металлизированном полу Станислав заметил еще кое-что или скорее кого — скорченного человека в комбезе. Поза была неестественной. Как у сброшенной со стола пластилиновой фигурки. Мартин? Нет, Мартин, несмотря на кровопотерю, уже идентифицировал бы Дэна и поднялся. Понял бы, что не имеет смысла притворяться. И комбез другой. Станислав приблизился и склонился над лежащим. Александр ван дер Велле… Станислав не сомневался в способностях боевого киборга отличать живых от мертвых, но все же машинально приложил пальцы к сонной артерии раненого. Слабый, неустойчивый ритм.

— Венька, — позвал капитан.

Вениамин Игнатьевич стремительно приблизился.

— Кто тут у нас?

Узнал. Изумился.

— Да это же…

— Да, он, — подтвердил Станислав.

Он уже снова настороженно оглядывался. Дэн с Лансом стремительно двигались по стыковочной палубе.

— Враждебные объекты не обнаружены, — доложил навигатор, как обычно в боевом режиме доверяясь программе.

Ланс остановился у стыковочного порта, занятого яхтой.

— Стасик, — позвал Вениамин Игнатьевич, — его нужно срочно перенести в медотсек. У него прострелено легкое.

Ответить Станислав не успел. Послышался тихий свист уходящего в пазы пневмолюка. Дэн молниеносным броском занял оборонительную позицию. Станислав стиснул рукоятку бластера. Это открывался воздушный шлюз «Алиеноры». Станислав ждал, готовый в любой момент на рефлексах откатиться в сторону, если различит так хорошо знакомое клокотание плазмы. На яхте был плазмомет. Стас видел его в руках у подельника Казака, у некого Валентина Скуратова, бывшего шефа СБ «DEX-company», давнего сослуживца Ржавого Волка. Правда, этот подельник был тяжело ранен и во время обмена на «Эксплорере» не мог даже стоять. Но медотсек яхты класса А-плюс оборудован более современной аппаратурой, чем медотсек транспортника, да и лекарства там не в пример эффективней. Скуратов мог вколоть себе стимулятор вкупе с лошадиной дозой обезболивающего.

В проеме возник человек. В спину ему бил свет. И Станислав не мог различить, вооружен этот пришелец или нет. Дэн, будто в ответ на его мысли, отозвался:

— Нейтральный объект. Не вооружен.

И тут Станислав заметил, что человек держит руки над головой.

— У меня нет оружия. Не стреляйте.

Станислав чуть расслабился, но продолжал держать неизвестного под прицелом. Тот уже подошел довольно близко. Какой-то нескладный. Неуклюжий. Споткнулся, едва не упал.

— Не стреляйте, — повторил неизвестный.

— Где Уайтер?

— Не знаю. Он ушел с киборгом.

— А его подельник?

— Заперт в каюте. Все заперты. Он дал распоряжение Уинстону и ушел.

— А ты?

— А я… — Собеседник Станислава замялся. — Я — Креветка.

— Кто?

— Ну, меня так зовут. Нет, на самом деле меня зовут Алистер… Алистер Броуди. Но все называют меня Креветкой. Я — хакер. В общем, я… ну… я драться не умею.

Станислав оглядел новоявленного знакомца, назвавшегося Алистером-Креветкой, и разгадал великодушие Казака. Щуплый, нескладный персонаж явно не внушал пирату опасений.

— Где Мартин? — спросил капитан, возвращая хакера к реальности.

Краем глаза Станислав заметил Михалыча с гравиносилками. Видимо, Вениамин вызвал механика по комму.

— На катере, — ответил Креветка. — Как и было задумано. Пират с самого начала намерен был кинуть покупателя. Взять деньги, а киборга оставить себе.

— Зачем?

— Чтобы перепродать.

Станислав понял. Казак применил мошенническую схему, которая известна с сотворения мира, сбыть товар сразу нескольким покупателям. Он взял деньги с заказчика похищения, а теперь намерен взять столько же с Корделии. С нее он запросит не меньше, если не больше, и Корделия безропотно заплатит. В распоряжении Казака окажется астрономическая сумма, с которой он сможет обзавестись не одним корветом, а целым флотом.

— Понятно, — тихо сказал капитан, — он намерен продать его Корделии.

В ответ раздался смешок. Хакер по имени Креветка усмехался.

— Ну пусть попробует. Его ждет большой сюрприз.

На запястье Станислава запульсировал комм. Послышался голос Теда.

— Станислав Федотыч, корабль! На лидаре.

— Кто?

— Пока не знаем. Далеко.

— Дэн, — позвал капитан и поспешил в пульгостиную.

Вениамин Игнатьевич и Михалыч уже перенесли раненого в медотсек. Навигатор последовал за капитаном. Ланс, видимо, получив указание от «старшенького», остался на стыковочной палубе. В пультогостиной Тед указал на крошечную точку.

— «Маша»?

На голоподставке возникла условно одетая секретарша.

— Милый, ты же так и не купил мне эмиссионный сканер, — сказала секретарша таким тоном, будто выговаривала боссу за шубу из прошлогодней коллекции.

— Да, да, я знаю, что его у тебя нет, но что-то ты же можешь сказать.

— Что-то могу. — Секретарша поворошила виртуальный блокнотик. — Ах, вот. Мы с ним уже встречались.

— Что?! — изумился Тед.

— Мальчики, у вас только память короткая? — Секретарша взглянула на капитана и пилота поверх очков. — Дэничка, а твой размерчик?

Взгляд навигатора стал рассеянным. Он анализировал поступающие с лидара данные. Приблизительный спектральный анализ эмиссионного выброса, габариты, скорость…

— Станислав Федотович, — тихо сказал Дэн, — это «Асмодей».

— В смысле? — не понял Тед. — Это же катер, на котором улетел Казак. Катер этого… как его… Александра.

— Да, — подтвердил Дэн, — и он возвращается.

Точка на лидаре росла.

— Умница, бельчонок, — похвалила секретарша.

— Казак возвращается? — переспросил Станислав.

— Утюг не выключил? — мрачно предположил Тед.

Катер тем временем приближался. Лидар уже без колебаний и вероятностей идентифицировал его как катер класса «Дельфин», а единственным судном, чьи данные соответствовали хранящимся в памяти характеристикам, был «Асмодей».

— За подельником возвращается? — снова сделал предположение пилот.

Станислав бросил на него красноречивый взгляд. Пират? За подельником? Это только космодесант своих не бросает, а вот такие, как Казак… За их спинами снова раздался смешок. Капитан и Тед стремительно обернулись. В пультогостиной стоял тот самый хакер, назвавшийся Креветкой. Видимо, в суматохе последовал за «мозгоедами». «Нейтральный объект, не вооружен» — вспомнил Станислав.

— Это не он возвращается, — сказал Креветка, торжествующе улыбаясь.

— А кто? — не выдержал Тед.

Хакер продолжал улыбаться, на взгляд Станислава, с явно проступающей сумасшедшинкой.

Катер стал узнаваем невооруженным глазом. Свободный стыковочный порт вспыхнул зелеными огнями. Катер сбросил скорость, сразу утратил прежнюю самоуверенность и начал «рыскать».

— Отключил автопилот, — пояснил Тед.

«Асмодей» пошел на сближение со станцией и... промахнулся.

Развернулся, заваливаясь на бок, и пошел на второй круг.

— Мля! Я такого еще не видел, — сказал Тед.

Сделав второй «примерочный» круг, катер вновь пошел на сближение.

— А если врежется? — спросил Станислав, наблюдая за маневрами.

— Не должен, — ответил Тед, — там защита от дурака. За двадцать метров срабатывает. Вроде силового поля.

Тед оказался прав. Катер отклонился в сторону и едва не клюнул носом в корпус станции. Снова сдал назад. Лишенный звукопроводимости вакуум не позволял слышать, как негодующе взревели маневровые двигатели. Но все ясно представили этот рев.

— Можно бесконечно смотреть на три вещи: на море, на огонь и как паркуется блондинка, — проворчал Тед.

— А там блондинка? — тут же озадачился Дэн.

— Ну так говорят… говорили раньше, — отмахнулся Тед, не сводя глаз с обзорного экрана.

Там катер заходил на очередной круг.

— «Маша», запроси связь, — спохватился Станислав.

Секретарша взглянула на него с усталой снисходительностью.

— Милый, а я чем, по-твоему, тут занимаюсь?

— Ему не до случайных связей, — ухмыльнулся Тед. — Он занят. Прицеливается.

— Ну не все же такие меткие, — промурлыкала искин, преображаясь в классическую блондинку за рулем.

Блондинка красила ногти, поправляла сползшие чулки и одновременно говорила по видеофону. «Рулила» блондинка выступающими конечностями в эфемерном лифчике. Катер приближался.

— Ну давай уже, давай, — шептал Тед, непроизвольно двигая руками и будто направляя незадачливого водилу.

И маленькая ворожба, казалось, сработала. Катер подошел правильным боком и вполне удачно совместился со станцией, правда, скрежетнул адаптером так, что даже корпус транспортника загудел. Тед рванулся.

— Тед! — остановил его капитан. — Ты останешься.

— Ну, Станислав Федотович!

— Нет, мы не знаем, кто на этом катере.

Тед плюхнулся в кресло и отвернулся.

— Дэн, — позвал капитан.

Киборг скользнул к выходу. Станислав кивнул хакеру.

— Алистер, и вы. Вы понадобитесь на переговорах.

Хакер, пожав плечами, отправился вслед за киборгом.

Дэн и Ланс заняли те же позиции, но уже и другого порта. Станислав снова держал под прицелом готовую разойтись мембрану. Огоньки над шлюзовой камерой уже перескочили с красного на желтый и вот-вот должны были смениться на зеленый. Искин станции выполнял стандартную процедуру — закачивал воздух и выравнивал давление.

У Станислава от волнения чуть повлажнела ладонь. Почему Казак вернулся? Он получил все, что хотел — катер, деньги и даже заложника. Очень ценного заложника. Если Корделия получит доказательства, что Мартин находится на катере, она все сделает, чтобы катер достиг безопасного для пирата места назначения — договорится с Советом Федерации и даже с командованием ВКС. Возвращаться для Уайтера — подлинное безумие. Может быть, он все-таки решил избавиться от свидетелей? Какая-то запоздалая предосторожность. Нелогичная для пирата. Что он задумал? Может быть, катер заминирован? Ван дер Велле мог таким образом подстраховаться. Казак это обнаружил и вернулся, чтобы воспользоваться яхтой. Тогда «Асмодей» — это тикающая бомба. Пришвартованный, он при взрыве повредит и станцию, и «Мозгоед».

Мембрана дрогнула и начала расходиться. В проеме возник силуэт. Тот же эффект, как и с вышедшим на палубу Креветкой. Свет, бьющий в спину, не позволял сразу идентифицировать личность и ее намерения. Появившийся человек двигался как-то неловко, заторможенно. Он сделал шаг и остановился. Стал оглядываться, как будто опасался преследования. Идти вперед он тоже не решался. Этот человек показался Станиславу знакомым. Очень знакомым. И это топтание на месте… Человек не издавал ни звука. Хотя нет… Какое-то невнятное мычание. Станислав увидел, что к человеку направился Дэн. Спокойно, даже расслабленно. Фигура шарахнулась, замычала и попыталась метнуться обратно в катер. Но на пути фигуры возник еще кто-то. Выше ростом и стройнее. И двигался этот кто-то с грациозной уверенностью киборга.

— Ты неправильно сформулировал приказ! — раздался чей-то насмешливый голос. — Если имеешь дело с разумным киборгом, господин Уайтер, надо говорить «пожалуйста».

Так мог сказать Тед, но это был не он. Это был хакер.

Станислав сунул бластер в кобуру и шагнул к «старому знакомому». Трясущийся Казак стоял между двумя киборгами, Дэном и Мартином, бешено косясь то на одного, то на другого. Станислав догадался, что киборги обмениваются сообщениями, но едва он приблизился, перешли на вербальные средства общения.

— Мстить будешь? Ну давай, я поддержу, — сказал Дэн.

— А ты что сказал, когда Тед тебе это предложил? — спросил Мартин.

«Развлекаются, — подумал капитан. — Вот паршивцы!»

— Я сказал, что он всю дорогу будет нам вонять.

— Правильно, а здесь он еще и палубу загадит.

Казак уже заметил и Станислава. И замычал. Видимо, Мартин следовал примеру «старших товарищей», когда затыкал Уайтеру рот и связывал руки.

— Мартин, — строго сказал бывший старшина, — там Корделия еще ничего не знает. А с этим… — Он кивнул на Казака, — мы уж как-нибудь…

Но Мартин уже исчез.

* * *

Корделия не колотила в дверь и не пыталась уговорить, подкупить или разжалобить Полину. Капитан был прав. Она будет только мешать. Здесь, на «Космическом мозгоеде», она всего лишь пассажирка, слабая женщина, чудом выжившая жертва кораблекрушения. Она ничего не решает. И ничего не может, кроме как ждать. Извечная женская прерогатива — ждать.

Полину капитан тоже оставил в тылу. Но у девушки-зоолога есть, по крайней мере, ответственное задание. И это задание сглаживает осознание женской слабости и беспомощности. А у Корделии и этого не было. Она была грузом, даже балластом. И ее отправили в почетную ссылку. Чтобы не путалась под ногами.

Все правильно. Некогда и она отправила Мартина в такую ссылку. Чтобы не путался под ногами и не создавал аварийных ситуаций. Теперь ее черед. Ей следует успокоиться и ждать.

Когда «Мозгоед» пристыковался к станции, по корпусу транспортника прошла знакомая вибрация. Затем тихий свист заполняющего шлюзовую камеру воздуха. Корделия принуждала себя сидеть спокойно. Полина то выскальзывала из каюты, то возвращалась.

— Они нашли Александра ван дер Велле, — взволнованно сообщила она, в очередной раз протискиваясь в каюту. — Он ранен.

— Что? Александр? Почему?

— Вениамин Игнатьевич с Михалычем перенесли его в медотсек.

— А… Мартин? Что с Мартином?

Ей стоило немалых трудов задать этот вопрос. Девушка развела руками. Затем она выпорхнула и вернулась вновь.

— Катер! Катер возвращается!

— Какой катер?

— Катер, на котором улетел Казак!

Корделия с трудом понимала. Что все это значит? Она слышала торопливые шаги, голоса. В пультогостиной что-то происходило. Полина сидела рядом и тоже напряженно прислушивалась. Длилось это довольно долго. Или Корделии так показалось? Слышался голос Теда. Он что-то говорил про блондинку. Потом снова едва ощутимая вибрация. И снова шаги. Полина, выждав некоторое время, вышла. Потом тишина. Мучительно длящаяся. Незавершенная. Бесконечная. Потом снова возглас Теда. Торжествующий.

— Ну ни хрена себе!

Потом снова тишина. Потом дверь отъехала. Сейчас Полина скажет… Но это не Полина. В дверях стоял Мартин.

* * *

— Ты меня накажешь?

— Конечно. В угол поставлю.

— В какой? В пятый?

— Да.

— А цепь?

— И на цепь посажу.

— Киборгов нельзя ставить в угол и сажать на цепь.

— Таких, как ты, можно.

— Каких таких?

— Любимых…

Мартин взял ее за руку и повел через стыковочную палубу к центральному шлюзу.

— Я хочу тебе кое-что показать.

У ромбовидной титановой створки, вросшей, казалось бы, намертво в тело станции, тускло светилась сенсорная панель. Мартин набрал 16-значный код — бессвязную комбинацию цифр и букв.

— Думаешь, пароль еще актуален? — недоверчиво спросила Корделия.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем где-то в недрах дверного механизма что-то загудело, пробуждаясь. Створка дрогнула и бесшумно ушла в пазы.

— Станция законсервирована, но не мертва, — сказал Мартин. — Это аварийный код, на случай форс-мажорных обстоятельств. Мне его когда-то подсказал Гибульский. Если вдруг произойдет автоматическое отключение и блокировка. Чтобы я мог выбраться. Как видишь, код еще действует.

Перед ними открылась уходящая мягким изгибом в сторону галерея, залитая тем же белесым, тлеющим светом. Воздух с еще более резким, синтетическим привкусом. Тоннель, уводящий в прошлое, к самым истокам. Своеобразная машина времени. Корделии пришла в голову избитая фраза: в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Или можно? Для Мартина это исходная точка. Первые осмысленные воспоминания. Средоточие первых радостей. Когда-то астрофизики предполагали, что черные дыры — порталы не только в пространстве, но и во времени. Они позволяют отмотать пространственно-временной континуум, как ленту в древнем кинопроекторе, и встретить себя прошлого, юного, полного надежд. И дать себе прошлому еще один шанс.

— Пойдем? — Мартин взглянул на нее вопросительно.

— Пойдем. — Она крепко сжала его руку.

Никто из экипажа «Космического мозгоеда» за ними не последовал. Проявили деликатность. Только Дэн проводил долгим внимательным взглядом. Мартин тоже на него посмотрел. Видимо, отправил какое-то сообщение. То место, куда они уходили, в самом сердце заброшенной станции, принадлежало только Мартину, и ему же принадлежало право выбрать спутника. Ибо он шел сейчас не в потайной отсек, он шел по лабиринту своей памяти, по самым сокровенным ее закоулкам. Туда он мог привести только того, кто уже разделял с ним это невеселое путешествия, пусть и опосредованно, через его собственные признания и кошмары, но этот кто-то уже был здесь, уже видел эти скрученные в спираль переходы, эти темные цеха с резервуарами, эти остывшие в тусклом металле лаборатории и крошечный отсек, ставший первым приютом для странного существа с детской душой и взрослым сложившимся телом.

Миновав несколько поворотов и лестниц, они подошли к еще одному запечатанному люку, стандартному, мало отличимому от тех, что вели в другие отсеки и модули. Мартин и там набрал на сенсорной панели многозначный код. И снова несколько тягучих мгновений неопределенности. Ни сенсорная панель, ни сам ярус не подавали признаков энергетической жизни. Лампочки не мигали, предупредительные сигналы не раздавались. Только потолочные панели начинали слабо светиться, реагируя на запрос датчиков движения. Станция находилась в коме, но отвечала на внешние раздражители. Мощность станционного искина была сведена к минимуму, для поддержания самых примитивных жизненных функций. Но где-то в памяти этого искина, в его резервных файлах хранились аварийные пароли.

Сенсорная панель слабо засветилась, появилась надпись, требующая подтверждения. Мартин набрал код повторно. Гудение пневмопривода и тихий щелчок размыкания. Дверь провалилась. Впереди сразу вспыхнул свет. Неяркий, щадящий, но подавляющий своей интенсивностью то белесое пятно, что следовало за ними по тлеющим потолочным панелям. Мартин шагнул вперед. Корделия последовала за ним.

Это был даже не отсек, а две небольшие каюты, объединенные в одно жилое помещение. Одна, совсем крошечная, вмещала только стандартную койку под самым иллюминатором, а вторая служила полигоном для всей прочей познавательной и игровой деятельности. Терминал, подобие стола и угловая кушетка. И странный набор предметов. Корделия назвала бы их… игрушками. Несколько ручных головоломок, вроде того древнего кубика с разноцветными гранями. Но кроме куба были еще пирамида и тетраэдр. Был лохматый зверь, напомнившей Корделии шоаррскую лису Мозгоедов, правда, у этого шесть была ярко зеленой с разводами, гребень, три ноги и очень длинная шея. Была модель звездолета, дотошно собранная из деталей, и еще несколько других летательных аппаратов, не достигших стадии завершения. В лабораторной колбе стояла засохшая ветвь какого-то растения. На полу у терминала валялся сброшенный портрет женщины.

Игрушки сначала вызвали недоумение, но очень скоро Корделия сообразила. Ну конечно, он же был ребенком! Мартин был ребенком, самым настоящим. А это его детская комната. Именно здесь пробудилось его младенческое сознание, именно здесь он впервые осознал себя. Мартин поднял портрет. Эта была Эмилия Валентайн. Женщина с фиолетовыми глазами.

— Она была первой, кого я увидел, — сказал Мартин. — Она, собственно, всему меня и учила. Учила быть… человеком.

— Хорошо учила, — сказала Корделия, двигаясь по «детской» и осторожно касаясь всего, что попадалось на пути.

Чувства были странные, необъяснимые. Ей как будто позволили заглянуть в исходную точку мира, в мастерскую демиурга, прочитать самую первую страницу книги судеб.

— Когда-то эти две каюты казались мне целым миром, равными целой вселенной, — сказал Мартин.

Корделия взяла планшет со стилусом. Видимо, с его помощью Мартин учился писать. Пыли на станции неоткуда было взяться, но тем не менее под пальцами возникло ощущение пленки толщиной в одну молекулу. «Это осыпавшиеся, умершие здесь часы и минуты, — подумала Корделия. — Это их осевший на предметы прах. Пепел времени».

Она внезапно поняла, чем были на самом деле эти две маленькие, спаянные воедино каюты. Это был кокон, скорлупка, в которой зрела и развивалась, подобно куколке, человеческая душа. И взращивала эту душу неведомая, трагически погибшая женщина, взращивала и питала своей любовью, вскармливала, как мать вскармливает младенца. Собственно, Мартин и был младенцем. В заботе и регулярном кормлении нуждалось не тело, уже достигшее пика формы благодаря технологии клонирования, а заброшенная в это тело душа, еще искорка, по-младенчески неразумная, поставленная перед необходимостью скоростного, почти аварийного взросления. Эта душа была подобна полуграмотному деревенскому пареньку, внезапно севшему за штурвал современного истребителя. И этот паренек, во избежание катастроф и трагедий, должен в кратчайшие сроки освоить управление смертоносной машиной. Эмилии Валентайн, уже пережившей потерю сына, выпала непростая участь стать наставницей этой души, обучить «технической грамоте» новичка, чтобы истребитель не сошел с курса и не столкнулся с беззащитным гражданским судном.

Следует признать, что ей это удалось. Если учесть, что обучение начиналось с самых азов, с азбуки осознания. Возможно, у нее это так хорошо получилось, потому что она по-прежнему видела в Мартине-киборге своего сына и не искала различий? Возможно, это ее помутившийся от горя рассудок не позволил вносить маркеры разделения оригинала и копии? Как бы то ни было, она отдала свою нерастраченную любовь тому, кого знала как своего сына, кого приняла как долгожданного, любимого первенца. Она ждала своего сына, верила в его благополучное возвращение, верила вопреки всем свидетельствам его смерти, и потому киберклон стал закономерным результатом ее ожиданий. Она ждала — он вернулся. Чему здесь удивляться? Так должно было случиться. Таков закон вселенной — сыновья возвращаются. А то, что он потерял память, так это не беда. Она — его мать, она его научит.

Слова, голос, улыбка, прикосновения… Все первые впечатления Мартина были от нее, его первые знания, ответы на первые вопросы. Она учила, направляла, объясняла, и каждый ее урок, каждое наставление давалось с любовью. Конечно, ей не пришлось учить Мартина ходить или держать ложку. Этими навыками тело Мартина снабжал процессор. Она учила его другим «шагам» — шагам познания жизни, равновесию радости и печали, азбуке человечности. Она заполняла своим присутствием, своей терпеливой нежностью пустые кластеры его души в то время, как Гибульский заполнял кластеры цифровой памяти. Мартин мог остаться идеальной машиной с человеческой составляющей, но стал полноценным человеком. Эмилия Валентайн за отпущенный им год отдала Мартину столько любви, что этой любви хватило, чтобы Мартин-человек выжил и не обратился в обезумевший механизм, не стал одержим местью, не скатился к доминанте ненависти. Это ей, Эмилии Валентайн, Корделия обязана своим нынешним преображением, обретением души и своим будущим. Это она создала Мартина таким, каков он есть, создала здесь, в этом замкнутом тесном пространстве, в этом титановом коконе. Мартин должен был когда-нибудь сюда вернуться. Чтобы завершить метаморфозу, заглянуть в свое прошлое и дать ему прорасти в сознание. Для него эта заброшенная станция все равно что для Корделии — пассажирская палуба «Посейдона».

— Ну что, пойдем? Скоро «Сигурэ» прилетит. Станислав Федотович, наверное, беспокоится. Скоро пошлет Дэна нас искать.

Корделия накрыла руку Мартина своей. Он кивнул.

— Пойдем.

Мартин все еще держал портрет своей матери.

— Возьмешь что-нибудь? — спросила Корделия.

Мартин осторожно положил портрет на терминал.

— Нет, в моей памяти достаточно портретов. Ее и отца. Я все помню. А это, — он обвел взглядом каюту, — всего лишь предметы. Ты же сама говорила, что любой предмет сам по себе нейтрален. Теми или иными ценностными характеристиками их наделяют люди. То, что я утратил, они мне не вернут.

— Ты прав. Прошлое должно оставаться в прошлом.

Она вышла первой, Мартин — следом. Снова набрал на панели многозначный код.

Пневмодверь бесшумно встала на место. Сенсорная панель выцвела. Саркофаг закрылся.

* * *

Корделию клонило в сон.

Это была даже не усталость. Это было изнеможение, истощение до критических показателей, тяжелейшее стрессовое похмелье. Если воспользоваться терминологией киборга, уровень энергоресурсов не просто низкий, а ушел в отрицательные значения. Вполне естественная реакция на обрушившиеся события, на затянувшийся цейтнот, в котором она пребывала с того момента, как подслушала новостной репортаж на Асцелле и вообразила недостроенный «Саган» взорванным, а Мартина — погибшим. Ее отрицательно заряженные воспоминания, вытесненные в бессознательное после пережитой катастрофы, эти эмоциональные бомбы внезапно сдетонировали и взорвались все одновременно, обратив ее устоявшуюся психику в пылающую сверхновую, которая светит ярко, выбрасывая в окружающее пространство миллионы джоулей, движется по орбите с ужасающей скоростью и своим движением смещает и нарушает траекторию всех оказавшихся поблизости небесных тел. И вскоре выгорает, обращается в тусклый, багровый гигант, который уже не светит, а едва мерцает, затем, когда не остается энергии даже на мерцание, теряет большую составляющую звездной плоти, испарятся и сохнет до карликовой величины. На звездном горизонте этот процесс от взрыва до увядания длится тысячелетиями, а в человеческой жизни череда метаморфоз происходит быстро, за пару недель. Взрыв, свечение, энергозатратная деятельность, судорожные попытки выравнивания орбиты, отчаянные попытки удержать внешние границы и рассудочные суждения. Затем — стремительное выгорание.

С той страшной минуты возобновившейся трагедии Корделия не могла позволить себе расслабиться. Весть о спасении Мартина не означала завершения, а всего лишь переводила борьбу в иное качество. Мартин избежал похищения, но он не был в безопасности. Он оставался добычей, желанным призом, и охота на него только начиналась. Корделия и сама стала пленницей. Она вела переговоры с главным своим врагом, находясь, казалось бы, в изначально проигрышном положении. Она старалась сохранять спокойствие и оперировать аргументами, не полагаясь на женскую истерическую слабость, которая сладко подкатывала, суля избавление и беспамятство. Она сражалась и не позволяла себе замедлиться, невзирая на выгорающую звездную сердцевину. И даже когда на пороге ее каюты возник живой и невредимый Бегемотик, она не позволила себе обрушиться в собственные выгоревшие пустоты, она пустила в ход неприкосновенные резервы, чтобы поддержать Мартина в его встрече с прошлым, чтобы те же эмоциональные глубинные бомбы не рванули и у него, обращая в гаснущий болид, как это случилось с ней.

Она справилась. Правда, когда они вышли на стыковочную палубу, перед глазами плыл туман. Вероятно, она бы упала, если бы Мартин ее не поддержал и не отвел в медотсек к Вениамину Игнатьевичу. Им пришлось его ждать. Врач «КМ» был занят: помогал коллеге с «Алиеноры» перевязывать раненых. Полина ему ассистировала. Станислав Федотович с Лансом осматривали рубку управления, а Тед с Дэном инспектировали «Асмодей».

Мартин усадил Корделию на койку в медотсеке, сел рядом и привычным движением прислонил ее к себе, как делал, когда она падала от усталости в спортзале. «Вот так хорошо, — думала Корделия, уткнувшись в его ключицу. — Вот так бы лет сто…»

— С тобой что-то не так, — вдруг сказал Мартин. — Я не могу понять что, но… что-то изменилось.

— Ничего удивительного, — пробормотала Корделия, — у меня все показатели ушли в минус.

— Нет, это другое.

— Я больна?

— Нет, это не болезнь. Изменения на гормональном уровне.

— Это бывает. От стресса. Отдохну и… пройдет.

Вошел Вениамин Игнатьевич. Бросил на Корделию понимающий взгляд, покачал головой.

— Я сделаю поддерживающий укол, витамины и… спать. Я еще вчера настаивал на успокоительном.

— Мне нужна была ясная голова.

Иных возражений у нее не нашлось. Мартин отвел ее в каюту, принес горячего чая и шоколадку из запасов Полины. Корделия почувствовала, что где-то в недрах нарождающегося белого карлика затих поглощающий звездное вещество реактор. Мартин смотрел на нее с тревогой.

— Иди, Мартин, со мной все будет в порядке. Я же вижу, тебе не терпится.

Был соблазн его удержать. Он бы остался, не возразил. Послушно сидел бы рядом и оберегал ее сон. А она время от времени касалась бы его руки и убеждалась, что он здесь, рядом, что он жив. Но его глаза пылали таким азартом, такой горделивой мальчишеской радостью, которая грозила разорвать его на части, если только он этой радостью не поделится. Ему необходимо сейчас оказаться среди равных, среди таких же азартных, храбрых мальчишек. Он теперь один из них. Он тоже может, как они. Он практически повторил подвиг Теда и Дэна на Медузе — захватил беглого работорговца. Он самостоятельно пилотировал катер! Правда, Тед обозвал его паркующейся блондинкой. Но этот эпитет звучал вполне уважительно и даже… слегка завистливо. Тед всего-то в прошлое его пребывание на «Мозгоеде» кое-что показал и поиграл с ним в космобой. И Мартин ничего не забыл, не растерялся. Справился. Он больше не игрушка, не кукла. Он — человек. Корделия не могла лишить его этой радости. Пусть почувствует себя частью команды победителей. Она подождет.

— Все, иди, я буду спать, — сказала Корделия, укрываясь с головой.

Дверь, откатываясь, прошелестела и так же вкрадчиво встала на место. Хотелось спать, но было так приятно находиться на этой грани между дремотой и бодрствованием, наслаждаться осознанием завершенности, что засыпать не хотелось. Хотелось длить это скольжение.

В дверь тихо деликатно постучали. Корделия удивленно приподняла голову.

— Войдите.

Появился смущенный Вениамин Игнатьевич.

— Вынужден вас побеспокоить, Корделия.

— Что случилось? С Мартином что-нибудь?

— Нет, ни в коем случае! Дело в том, что… хм… этот наш невольный гость… господин ван дер Велле… пришел в себя и хочет с вами поговорить. Правда, мы уже перенесли его на «Алиенору». Роджер Сакаи соберет заявления от пострадавших, если таковые найдутся, и яхта улетит.

Корделия усмехнулась.

— Свалят все на дурака Уайтера. А ван дер Велле следовало добить, а не спасать.

— Тед тоже так сказал. Но мы же люди гуманные… К тому же врачебный долг, клятва Гиппократа.

— Да, да, иду.

Она еще с минуту сидела, привыкая к необходимости завершить начатое, затем сунула ноги в спортивные тапочки, одолженные той же Полиной, и встала.

— Идемте, Вениамин Игнатьевич.

Полицейский корвет «Сигурэ» пристыковался к станции полчаса назад, и радостное возбуждение победителей усилилось. Слышался голос Теда:

— Премия? И сколько?

Голос Полины:

— Между прочим, Тед, Казака поймал Мартин, а не ты.

— А кто его катер учил водить?

— Ага, учил… Мартин, дерни эту штуковину и — газу!

— И че? Научил же!

— Станислав-сан, когда вы уже научитесь брать на борт правильных пассажиров?

— Роджер, не сыпь мне соль на рану.

Корделия сдержала улыбку и прошла вслед за врачом на борт яхты. Всего несколько дней назад она была здесь пленницей и вот вернулась в качестве… кого? К счастью, на пути к медотсеку им никто не встретился. Объяснений с сестрой Корделия бы точно не пережила.

Медотсек на яхте просторный, оборудован как дорогая частная клиника, и примыкающая к нему каюта, используемая в качестве палаты интенсивной терапии, тоже соответствовала уровню комфорта. Не узенькая койка на старом транспортнике, а современная медицинская кровать со всеми техническими опциями, в окружении мигающих, прозрачных мониторов. Хотя, на беглый взгляд Корделии, состояние Александра не требовало такой кардиошумихи. Терапевт с Нового Бобруйска, а ныне врач маленького транспортника, уже спас жизнь внучатого племянника Альфреда Рифеншталя, одного из богатейших людей Галактики. Теперь его коллега, холеный доктор с брезгливым лицом, мог сколько угодно изображать врачебную озабоченность. Когда Корделия вошла, врач яхты довольно высокомерно кивнул и вышел.

Корделия приблизилась. Александр, бледный, осунувшийся, смотрел на нее лихорадочно блестевшими глазами. Дыхание затруднено. Повреждено легкое. Как когда-то у Мартина. Только у Мартина была двойная рана. Ржавый Волк стрелял дважды. Две металлические болванки, выпущенные из примитивной копии арбалета, разворотили легочную ткань и печень. Будь Мартин человеком, то в течение нескольких секунд истек бы кровью. Александру повезло больше. В него стреляли из бластера. Один раз. Печень не задета. К тому же лазерный луч обладает, пусть и сомнительным, но все же преимуществом перед арбалетным болтом — он прижигает разорванные сосуды и препятствует кровотечению. Потому Александр и выжил. Основные артерии остались незатронутыми.

Впрочем, у Казака скорей всего не было намерения его убивать. Хотел бы убить, убил. Целью пирата было вывести ван дер Велле из строя. Чтобы тот не пустился на яхте в погоню. Восемь двигателей «Алиеноры», разгоняющих яхту до субсветовых скоростей, вполне позволяли ей настичь катер. А с раненым владельцем на борту это вряд ли станет возможным. Тем более что и капитан яхты получил ранение. Уайтер не подстрелил только Креветку, наивно обозначив его как существо трусливое и бесполезное. Корделия усмехнулась. Как обманчива порой бывает внешность. Под громоздким панцирем ракообразного скрывалось сердце морского конька. Вот кого надо было в первую очередь выводить из строя, а не капитана с техником и пилотом.

Корделия посмотрела на монитор с жизненными показателями. Пульс немного учащен. Давление понижено, а в целом… Даже кровь для него нашлась. В жилах у Ланса. Нулевая универсальная группа. Золотая кровь. Когда-то на всей Земле насчитывалось всего 43 носителя этой драгоценной группы. Теперь эта бесценная кровь текла в венах киборга-телохранителя. И не только у него. У Мартина кровь тоже нулевой группы. Если бы не хватило крови Ланса, он бы, не раздумывая, поделился своей. Жертва спасает жизнь своего похитителя. Хорошо, что до этого не дошло. Крови Мартина этот манипулятор не заслуживает.

В палате, среди мониторов, под капельницей, Александр ван дер Велле ничем не отличался от простых смертных. Он больше не был внучатым племянником самого богатого человека Галактики, он стал человеком страдающим, слабым, с осунувшимся лицом и ввалившимися глазами. Когда-то эти глаза горели неколебимой уверенностью, триумфом победителя, а теперь плавали где-то у самого дна, в колодце отчаяния. Именно оттуда он сейчас смотрел на Корделию. Смотрел, как утопающий, как утративший надежду. Она села у изголовья, сложила руки на коленях.

— Ты звал меня, Алекс? Я пришла.

В темных, провалившийся глазах мелькнула радость. Он чуть приподнялся... Видимо, хотел заговорить. Судорожно вдохнул. Вдох получился хриплым, болезненным. Дернулось выпирающее адамово яблоко.

— Я слушаю, Алекс, — спокойно повторила Корделия.

Он молчал, только смотрел. Облизнул пересохшие губы.

— Хочешь пить?

— Нет... — выдохнул он.

— Тогда говори.

Он снова набрал воздуха, сделал новую попытку и... не смог. Вероятно, забыл то, что готовился ей сказать. Долго готовился: подбирал аргументы, приводил доказательства, выстраивал линию защиты и... вдруг забыл. Или осознал всю надуманность и бессмысленность. В чем он мог ее убедить? А Корделии, по большому счету, было неинтересно. Она устала, и единственным ее желанием было вернуться в каюту и уснуть. Все уже кончилось. У Александра ван дер Велле определенно был мотив все это затеять, за ним стоял тайный заказчик и вдохновитель, но Корделия ничего не хотела знать.

— Я... виноват... — наконец выговорил он.

— Вот как… Неожиданно.

— Я не хотел, что ты пострадала...

Корделия кивнула.

— Это мой дед, Альфред...

Она снова кивнула.

— Если бы… если бы я отказался, он бы поручил похищение Торстену. А Торстен… он бы... он бы не остановился...

— Я понимаю.

Александр откинулся на подушку. На его висках выступил пот. Монитор запищал настойчивее. Корделия покосилась на подскочившие в значениях цифры.

— Алекс, ты потерял много крови, давай поговорим... потом, когда-нибудь...

Она встала и пошла к двери.

— Нет! Постой, Корделия, не уходи...

Она остановилась. Посмотрела через плечо.

— Дай мне шанс, еще один шанс, пожалуйста... Я наделал много ошибок, я знаю... Я все исправлю. Я буду заботиться о тебе, буду защищать. Я всегда буду рядом. Мы могли бы заключить союз. Тебе нужен кто-то... Тот, кто будет тебе другом... кому ты сможешь доверять...

Корделия помолчала, потом тихо ответила:

— Спасибо, Алекс, но такой друг у меня уже есть.

— Киборг!

Она пожала плечами.

— У каждого свои недостатки.

С ним что-то случилось. Необъяснимое. Новое. Он — другой. Он изменился.

Кажется, когда-то на Земле это называлось инициацией. Он читал об этом в исторических книгах. Когда-то существовал обычай проводить церемонию посвящения, ритуал перехода в иное возрастное качество. Подросток проходил испытание и приобщался к миру взрослых, доказывая свою зрелость, свою готовность к переменам и более сложным условиям существования. В земной древности инициация юноши включала в себя экзамен на приобретенные навыки: охота, поиск, схватка, выживание. Тот, кто претендовал на звание взрослого, впервые действовал самостоятельно, без помощи, без подсказки, полагаясь только на свои силы. Он впервые, без опытного наставника и защитника, шел навстречу опасности, принимал решения и делал выбор. Иногда ищущий проходил через символическую смерть, умирал и рождался уже другим, обновленным, подобно бабочке, выходящей из кокона.

Со временем эти испытания стали формальными, игровыми, без подлинной опасности, оставляя ищущему лишь условную трудность. Достаточно было сменить имя или одежду. Служитель культа произносил молитву, наставник вручал декоративный клинок. А подлинной инициации, самого преображения и взросления, так и не случалось. Или все происходило гораздо позже, под руководством уже не старшего, а бескомпромиссной судьбы, которая сама, без всякого снисхождения, назначала испытания.

Что-то подобное случилось и с ним. Он прошел свою инициацию — и стал взрослым. Ощущения, само восприятие мира действительно изменились. Он стал каким-то… другим. Нет, не лучше и не хуже. Он ничего не утратил, скорее приобрел — целостность, завершенность. Это было созревание, но не физическое, требующее наладки или настройки, дополнительных функций или деталей, а психологическое, эмоциональное. Он достиг завершенности в ином, неосязаемом измерении, сугубо человеческом. В этом измерении могут существовать только люди. Только у них, в отличие от самых совершенных машин, есть эта эфемерная, неуловимая для приборов, надстройка — душа. Душа, которая так же взрослеет и развивается, как взрослеет и наращивает плоть тело; душа, которая жаждет, мечется, страдает, тоскует, сомневается, душа, которая учится, прощает и любит. Эта душа обретает качества породившего ее мира, она — его отражение, его крошечная копия, капля, покинувшая океан, и в то же время эта уходящая в свободное плавание душа есть отдельная самостоятельная вселенная. Нет необходимости удерживать эту душу в равновесии страховочным линем. Она движется по своей орбите, с избранной скоростью. У этой души свой путь, стезя любви и ответственности.

Инициация Мартина состоялась. Он даже символически умер. Это произошло в галерее «Эксплорера», когда Казак сначала направил на него «глушилку», а затем вколол транквилизатор. Мартин, проваливаясь в небытие, поверил в свою смерть. Он больше не увидит Корделию, не вернется в их дом, не затеет ссору с «Жанет», не выведет из ангара их флайер… Его больше не будет. Он сейчас растворится в темноте, расползется, как чернильная капля на стекле, лишится очертаний. От него останется груда холодеющей органики и затвердевшая опухоль процессора. И той вселенной, крошечной, живой, мерцающей, с народившимися созвездиями и галактиками, больше не будет. Она разрушится.

Он успел подумать, но не успел испугаться. Сразу начал тонуть, растворяться и поглощаться. И… умер. Как выяснилось позже, символически. Он должен был тогда умереть. Он, прошлый, отживший, со всеми страхами и кошмарами, должен был пройти этот цикл, чтобы возродиться. Перезагрузка души и памяти. Эмоциональный апгрейд. Некоторое время спустя он вернулся. Запустив безопасный режим, в сознании бликующем, спутанном, прошедший своеобразное форматирование, но обновленным.

Он понял это в тот миг, когда прочел на внутреннем экране обращение хакера. Теперь ему предстояло принять решение. Снова выбор. Чем-то схожий с тем, который он уже однажды сделал: остаться человеком или уйти в машинное беспамятство. Он может уйти и сейчас — в глухую оборону, забаррикадироваться, свернуться мыслящим комочком на дне органической раковины и пассивно переживать события, рассчитывая на крепость цифровых стен — или покинуть убежище, чтобы вступить в схватку. Что же делать? Отсидеться в крепости или затеять контрнаступление? Тот Мартин, которым он был, когда шел по стыковочной галерее, еще до выстрела, предпочел бы отсидеться. Он бы затаился и ждал — ждал Корделию. Она же обещала его найти. Нашла один раз, найдет и второй. Так она сказала. И она сдержит слово. Она не обманет. Его задача — выжить. Уйти в гибернацию, за процессор. Экономить силы и ждать.

Он мог проигнорировать обращение хакера. Так обычно поступают бракованные киборги, воспринимая любую сомнительную команду как провокацию. Как бы в таком случае повел себя хакер? Продолжал бы взывать к его человеческой составляющей или, отчаявшись, принялся бы ломать защиту уже без всякой деликатности? Скорей всего хакера постигла бы неудача. Да и взломанный, Мартин не обратился бы в покорную игрушку. Он умел сопротивляться. Что тогда? Уайтер пришел бы в ярость… Возможно, пристрелил бы хакера-неудачника и не только его. Транспортировочный модуль перевели бы в режим консервации, и очнулся бы Мартин… Космос знает, где бы он очнулся. Корделии пришлось бы затевать новую войну, на этот раз с более коварным и могущественным противником. Уайтер оказался бы на свободе с огромной суммой денег.

Нет, просчитать все последствия выбора Мартин в тот временной пробел между запросом и ответом, конечно, не успел. Он выбирал не сюжетный поворот, он выбирал себя будущего, активного, действующего, ответственного... или беспомощного, ведомого. Второе привычней. Он всегда был зависим, почти ущербен. Стать иным — страшно.

Хотя у него уже был некоторый опыт.

Когда флайер Корделии потерпел крушение, это он запретил ей вызывать спасателей и отправился за хозяйкой на грависанях. Он сам принял решение. У него не было прямых доказательств вмешательства и взлома, только смутные догадки, и тогда ему тоже пришлось выбирать — возразить человеку или подчиниться. Он возразил. И выиграл. Осознание риска пришло позже. И даже некоторое раскаяние в поспешности своих действий, когда сидел у постели простуженной Корделии. Даже ругал себя. Не было доказательств, только догадки. Отклонившийся сигнал, будто уходящий на сторонний приемник. Отклонение не дольше пяти секунд. Странное волновое эхо. Он мог бы им пренебречь. Мог бы отнести к техническому сбою. Корделию нашли бы спасатели. Ей не пришлось бы в тридцатиградусный мороз пересекать снежную пустыню. Она бы не заболела. Это он виноват. Придумал какую-то опасность.

Правда, очень скоро доказательства нашлись. Присутствие вируса в бортовом компьютере. Нет, он не параноик, он понял все правильно, распознал опасность. Это диверсия. Кто-то все это устроил. Задумал. Расставил капканы. Кто-то на них охотился.

Потом и охотник объявился. И Мартину вновь пришлось выбирать — действовать или затаиться. Он выбрал действовать.

— Слушай, а как вы с этим хакером сговорились? — спросил Тед, когда вся команда «Космического мозгоеда» собралась в пультогостиной после того, как транспортник покинул станцию.

Мартин взглянул на Корделию. Она сидела с ним рядом на розовом диванчике, укутавшись в плед. Ее по-прежнему познабливало и Мартину это не нравилось. Он снова пристально в нее вгляделся, как тогда, после крушения. Снова прогнал все собранные данные по логическим схемам, задействовав программу диагностики по максимуму. Ничего пугающе непоправимого программа не находила. Да и Вениамин Игнатьевич не выказывал тревоги. Доктор выглядел скорее заинтересованным. А из лекарств предлагал только витамины.

— Давайте, голубушка, я сделаю вам еще один укольчик, — услышал Мартин, когда Корделия в очередной раз вошла в медотсек.

И все же он беспокоился. За то время, пока он стажировался на «Сагане», а затем скрывался на «Мозгоеде», с ней что-то случилось, что-то значительное, изменившее ее на фундаментальном уровне, и об этом случившемся она до сих пор ничего не сказала. Она даже не призналась в том, зачем летала на Асцеллу. Неужели она ему больше не доверяет? Чего она боится? Впрочем, у нее и возможности не было. События громоздились, сталкивались, катились, будто сброшенные на зеленый стол бильярдные шары (Мартин видел эту игру в старых земных фильмах), и упорядочить их, согнав в узнаваемую фигуру, ни у одного из игроков времени так и не нашлось. Все происходило очень стремительно. Вот он с третьей попытки пристыковал катер, вот сдал Уайтера Станиславу Федотовичу, вот оказался в каюте…

Корделия, напряженная, одеревеневшая до мышечной боли, сидела на койке и ждала. Она будто добровольно оптимизировалась до этой единственной функции. Все прочее в ней угасло, истощив ресурсы.

Мартин вдруг очень ясно представил этот нарастающий процесс угасания, отмирания, схождения всех жизненно-проводящих нитей в единую пылающую точку. Так живой организм в минуты смертельной опасности, запуская программу выживания, жертвует второстепенным во имя главного, отсекая кровоснабжение с той же рациональной беспощадностью, с каким бортовой искин блокирует поврежденные отсеки. Мартин увидел светящееся кружево ее нервов, узелки, переходы, развязки нейронов. Как они загораются, тлеют под невыносимой нагрузкой, чернеют, обугливаются, сбрасывая крохи жизненной силы тем собратьям, кому еще суждено жить, проводить нервные импульсы, сокращать и расслаблять мышцы. Этот мучительный процесс происходил в стоическом безмолвии, потому что Корделия за много лет отвыкла допускать зрителей к метаморфозе эмоций. Она переживала это внутреннее горение одна. И к тому моменту, когда Мартин коснулся сенсора каюты, видимый тепловой сектор катастрофически уменьшился. Пылающую сердцевину окружали полутона отчаяния. Казалось, что и зрительные нервы атрофировались, отказывая в существовании внешнему миру, так как Корделия с минуту смотрела на вошедшего Мартина с воинственным недоверием. Она не принимала положительного исхода — слишком затяжным, многоярусным было испытание, слишком извилистой дорога.

Потом она его узнала. Черты лица, схваченные изнутри цементом страдания, стали смягчаться. Отмершие нейроны засветились снова, нервные узлы обрели проводимость.

— Глупый, глупый Бегемотик…

— Ты меня накажешь?

— Конечно! В угол поставлю.

Тех коротких фраз было достаточно.

Они молчали, в безмолвии обретая симбиотическое единство. Киборг и его женщина. Союз двух разумных существ, таких разных, но совершенно единых в поисках любви и целостности. Обстоятельства, детали — все уже несущественно, нематериально. Какая разница, как они пришли к этому долгожданному равновесию, если они слышат мысли друг друга на частоте, неуловимой для самых чувствительных приборов. Все уже кончилось. Прошлое — как хрустящие под ногами иглы геральдийских кедров.

Мартин на мгновение все забыл. Мгновенная архивация данных. Он остался в настоящем, в осязаемом, плотном и захватывающем. Ощутил себя в потоке, причастным, действующим. Ему хотелось и вернуться в этот поток и оставаться рядом с Корделией, в симбиотической гармонии.

— «Как много тех, с кем можно говорить. Как мало тех, с кем трепетно молчание…» Иди, — сказала она, взяв в ладони его в лицо. — Потом все расскажешь.

— И ты тоже.

— И я расскажу.

— Обещаешь?

— Обещаю.

«Мозгоед» покинул станцию сразу, как от нее отстыковался «Сигурэ» с беглым пиратом на борту. Полицейский корвет направился к Титану-10, галактической тюрьме, откуда Уайтеру удалось совершить такой головокружительный побег. Транспортник — в противоположную сторону. За полчала до «Сигурэ» от станции ушла «Алиенора». Остался только «Асмодей». Тед печально взирал на бесхозный кораблик. Катер притулился к станции, будто брошенная хозяевами собака.

— Эх, такая посудина пропадает, — вздохнул пилот.

— Это не надолго, — утешил его Дэн. — Владелец пришлет за ним экипаж. «Асмодей» приписан к Новой Женеве. У Рифеншталей там штаб-квартира, а свое имущество они без присмотра не бросают.

Тед снова вздохнул. Потом обернулся к Мартину.

— Ну ты расскажи, как там было-то. А то Казака изловил, «Асмодей» едва не угробил, и молчит…

— Расскажу, — согласился Мартин.

Он взял со стола кружку с чаем, который приготовила Полина, и осторожно вручил Корделии, как когда-то это сделала она в дождливую ночь на Геральдике, чтобы согреть и успокоить своего пугливого и недоверчивого гостя.

— Да, рассказывай, — присоединилась она к просьбе Теда, — я тоже еще ничего не знаю.

Вся команда «Космического мозгоеда» собралась за чаем в пультогостиной. На столе мерцали фантиками несколько сортов конфет. Это капитан «Алиеноры» уговорил коллегу принять небольшую благодарность. Станислав Федотович пытался отказаться, затем, уловив заблестевший взгляд Полины, заинтересованный — Дэна, вспомнил, что сам экипаж яхты ни в чем не виноват, что капитан не владелец, а всего лишь наемный работник, исполняющий приказы, скорее пострадавший, чем преступник и… передумал. А тут еще и Вениамин Игнатьевич помощь раненым оказал. В конце концов, все спасены, а привлекать кого-то к суду или не привлекать, решать будет Корделия.

Мартин также взял свою кружку и начал со стихийного заговора с хакером по прозвищу Креветка. О том, как они договорились, что Мартин прикинется послушным киборгом, что признает Уайтера своим хозяином, чтобы находиться с ним рядом и пресекать попытки убийства. Креветка очень боялся, что взбешенный неудачей Казак отыграется на безоружном экипаже, и в первую очередь на Камилле, которая уже пострадала. Уайтер ясно дал понять, на что способен. Загнанный в угол, он мог довершить начатое. Терять-то было нечего. Но иллюзия власти над уникальным киборгом и перспектива заработать деньги в некоторой степени нивелировали опасность. Чувствуя себя победителем, Казак уже не стремился к слепой мести.

— Но ван дер Велле он все-таки ранил, — хмуро напомнил Станислав Федотович. — Не то чтобы я так уж жалел этого кукловода…

— Я сам этого не ожидал, — ответил Мартин. — Я рассчитывал обезвредить Уайтера только на борту «Асмодея». Чтобы поблизости никого не было. И с ван дер Велле все должно было окончиться благополучно. Все условия были выполнены. Почему Казак выстрелил, я не знаю.

— Потому что пират, — проворчал Тед.

— Потому что не терпит, когда ему отдают приказы, — пояснил Дэн.

— Похоже на то, — согласился Вениамин Игнатьевич. — Люди такого склада признают только собственные полномочия. Они руководствуются инстинктом хищника, и подчинить их может только сильный вожак.

— Я, конечно, мог его остановить, — виновато произнес Мартин и снова покосился на Корделию, — я бы успел…

— Так ему и надо! — резюмировал Тед. — Этот богатенький ван дер Велле сам кашу заварил. Вот пусть и расхлебывает. Как говорится, не рой яму другому.

— Ты не совсем прав, Тед, — продолжал Вениамин Игнатьевич, — Александр ван дер Велле как раз и пытался эту самую кашу расхлебать и Мартин должен был его защитить. Потому что Александр прежде всего человек, а защищать людей…

— Это смотря каких людей! — не сдавался Тед.

— Да, смотря каких! — поддержала его Полина, убегая к холодильнику.

— Вениамин Игнатьевич прав, — строго добавил капитан, — Мартин, ты должен был его остановить. Тем более что Александр пытался тебя спасти.

Мартин снова взглянул на Корделию. Неужели и она скажет, что он поступил неправильно? Он мог толкнуть Казака, и тогда выстрел ушел бы вверх. Станции грозила бы разгерметизация. Да и вероятность успешного вмешательства была невелика, всего 37%. Мартин стоял слишком далеко, а Казак действовал спонтанно, под влиянием момента. Вот только секунду назад ни зрачки, ни пульс никак не выдавали его намерения, и вдруг он схватился за бластер. Корделия приподнялась, поставила кружку у ножки диванчика и обняла Мартина.

— А я поступлю нелогично и непедагогично, — сказала она. — Вы правы, Станислав Федотович, и вы, Вениамин Игнатьевич, людей надо защищать. И наказывать строго по закону. Никакого самосуда, никакой мести. У людей должен быть шанс. — Она помолчала и добавила: — На искупление. Александр свой шанс получил.

— Псть рдтся чтжвстлс, — проворчал Михалыч.

Тут Полина вернулась от холодильника с колбасной нарезкой. Так же из запасов «Алиеноры».

— Правильно, одним чаем сыт не будешь, — одобрил Тед, извлекая из-под пульта банку с безалкогольным пивом.

На запах из-за диванчика появилась Котька, прежде дремавшая на коленях Ланса. Второй киборг как обычно не выказывал гастрономических восторгов и оставался в наибольшем удалении от стола. Котька составляла ему компанию до тех пор, пока к малопривлекательным для нее сладостям не прибавилось блюдо более основательное — восхитительный натюрморт из нескольких сортов колбасы. Полина торжественно водрузила это произведение искусства на стол и обернулась к пассажирам, намереваясь их так же пригласить принять участие, как вдруг Корделия вскочила с дивана и бросилась вон из пультогостиной. Все замерли в неловком молчании.

— А… что случилось? — растерянно спросила девушка.

Вениамин Игнатьевич, единственный не утративший самообладания, подцепил вилкой красиво свернутый колбасный кружок и сказал:

— Ничего особенного. Вполне естественная реакция.

* * *

— Да не может этого быть! — в десятый раз громко и отчетливо повторила Корделия. — Вениамин Игнатьевич, проверьте еще раз!

— Голубушка, я, конечно, не специалист, — посмеиваясь, ответил доктор, — и репродуктология не моя область, но установить наличие в крови хорионического гонадотропина моей квалификации хватит. И даже определить уровень его концентрации.

— Но профессор Гриффит уверил меня, что шансов нет, что все эмбрионы погибли.

— Я не знаю, в чем вас уверил профессор и каковы были его мотивы. Я вижу результаты на мониторе. А эти результаты показывают, что уровень гонадотропина соответствует трехнедельной беременности, а это говорит о том, что по крайней мере один эмбрион выжил.

Корделия закрыла лицо руками и снова жалобно повторила:

— Этого не может быть…

— Я могу проверить вашу кровь еще раз. Хотите?

Корделия сначала кивнула, затем, спохватившись, отрицательно качнула головой. Вениамин Игнатьевич, уступая ее недоверчивой настойчивости, выкачал из вены три пробирки и четыре раза прогнал кровь через биоанализатор. Каждый следующий выведенный результат неумолимо подтверждал предыдущий.

— Но почему же он мне так сказал? — Корделия почти умоляюще взглянул на доктора.

— Возможно, у него на тот момент были веские причины.

— Какие?

— Не исключено, что таким образом он пытался вас защитить.

Корделия собралась было возразить, уже набрала в грудь воздуха для ответа… Но слова замерли. Что-то в этом есть. Что-то глубоко иррациональное. Вряд ли такой специалист, как профессор Гриффит, мог совершить такую ошибку. Это скорее напоминает хорошо оплаченную фальсификацию, должностное преступление или… операцию прикрытия? К тому времени Камилла уже прибыла на Асцеллу. Она могла ему угрожать… Или это не она? Камилла ничего не знала о завещании. Зачем ей шантажировать профессора? Или она рассчитывала получить доступ к врачебной тайне? Вдруг выяснится, что сводная сестра смертельно больна, что у нее выявили болезнь, обусловленную генетически, и потому неизлечимую? Если бы Камилла знала о той оговорке, которую добавил их отец, чтобы избежать ухода владений к дальним родственникам и дробления этих владений на крошечные наделы, то сразу бы заподозрила, по какой причине Корделия отправилась в клинику. Ей нужен был ребенок, наследник. С определенным набором хромосом. Профессор Гриффит уверил ее в неудаче. Почему? Чтобы она сама никому не выдала свою тайну? Все это еще предстоит выяснить.

— Вениамин Игнатьевич, пожалуйста, вы пока не говорите, что со мной происходит, а то мне… неловко.

Доктор кивнул.

— Я и сам хотел вам это предложить. Стасику я скажу, что это последствия стресса. А вот как быть с Мартином…

Мартин стоял за дверью медотсека. Подслушивал ли он? Лицо непроницаемое, суровое. Похоже, что подслушивал. И делал выводы. Какие? Сердце будто прихватило первым ноябрьским ледком.

Она его обманула, не доверилась, умолчала. Даже сплела интригу. Однажды она уже совершила нечто подобное — скрыла от Мартина угрозы баронета обратиться в «DEX-company». Надеялась разрешить ситуацию сама, без участия киборга. Сама. Все сама. Боялась напугать Бегемотика. Но Мартин услышал ее разговор с Элис, офицером таможенной службы. И едва не разразилась катастрофа.

И вот она снова сыграла в молчанку. Придумала для него стажировку. Мартин ничего не знал о завещании и мог истолковать эту скрытность как угодно. Уже истолковал.

Молча приблизился, сел рядом, отвернулся. Корделия поежилась.

— Не было необходимости скрывать, — тихо произнес он, — я бы понял.

— Мартин, подожди. Я еще сама мало что понимаю.

Он молчал. Смотрел прямо перед собой.

«Он почувствовал себя лишним, — подумала Корделия. — Лишним и ненужным».

— Помнишь, я летала на переговоры со своим адвокатом Соломоном Майерсом?

— Помню. На обратном пути у флайера отказал двигатель.

— Они хотели похитить тебя… Я тогда очень за тебя испугалась. Придумала эту стажировку. Мне снова стало казаться, что тебе грозит опасность именно рядом со мной, что если ты будешь от меня как можно дальше…

— Я понял.

— И ничего тебе не сказала.

— О чем?

— О завещании. О дополнительном условии, которое оставил мой отец.

— Что за условие?

— Сол сообщил мне, что я могу лишиться статуса законного владельца земель Трастамара.

— Почему?

— Потому что у меня нет детей. Если до 45 лет я не обзаведусь ребенком — носителем ДНК рода, то право на имя и владения переходит детям Карлоса-Фредерика от княгини Мышковской, то есть Камилле.

— И ты…

— И я попыталась этим наследником обзавестись. Не то чтобы я так уж дорожила этим именем и владениями… Даже если бы мне пришлось отказаться от наследства в пользу Камиллы, у меня все равно остался бы дом в Перигоре и отель на побережье моря Гамильтона. Ну и холдинг, разумеется. Будь я одна, я бы не заморачивалась. Пусть бы Камилла стала наследницей. Но есть еще наш дом. Тот самый дом, где мы с тобой слушали дождь. И куда мы возвращались. Помнишь, когда мы с тобой были на Аркадии или на Шии-Раа, ты всегда говорил, что хочешь домой. Что на этих планетах тебе нравится, и там много всего интересного, но в нашем доме на Геральдике тебе лучше и только там ты чувствуешь себя в безопасности. И каждый раз, когда мы возвращались, даже из Перигора, ты всегда сначала бежал в свою комнату под крышей, в свое первое убежище, прятался там, и только потом спускался. Ты как будто должен был прочувствовать этот дом заново, привыкнуть к нему, убедиться в его надежности, услышать его голос, восстановить ощущение безопасности, вспомнить то, что ты впервые там обрел. Я не могла тебя этого лишить. Я должна была попробовать.

Она погладила русые волосы. Мартин потерся щекой о ее ладонь.

— Но ты должна была мне сказать, — произнес он с легким упреком.

— Ну извини. Это все потому, что я привыкла принимать решения, ни с кем не советуясь. Мой выбор — моя ответственность. Да и не верила я в успех. Не хотела ни пугать, ни обнадеживать. Не хотела, чтобы оставшиеся дни, если ничего не получится, ты провел бы в тревоге и страхе, чтобы просыпался и думал, что очень скоро все кончится и твоего дома, твоего убежища, у тебя больше не будет. У тебя были такие счастливые глаза, когда ты прибегал утром на кухню. Ты как будто каждый день праздновал Рождество. Я не могла у тебя это отнять. Пусть бы у меня ничего не получилось, но я могла подарить тебе еще целых два года.

Мартин осторожно погладил ее коротко остриженные волосы. Без ежедневной укладки и хлопот модного стилиста они походили на растревоженный пыльный куст.

— Мой дом там, где ты, — сказал Мартин, — даже если ты задумаешь переселиться на Джек-Пот.

Они несколько минут молчали. Потом Мартин спросил:

— Это… клон?

— Нет. Папочка предусмотрел и это. Ребенок не может быть клоном, он должен нести в себе генокод обоих родителей. И второе уточнение — никаких репликаторов. Ребенок должен появиться на свет по истечении девяти месяцев древним, испытанным способом. Как все Трастамара, начиная с Энрике Второго. Спасибо, что замуж не погнал. И не назначил конкретного отца. А мог бы…

— А кто отец, ты знаешь? Или донор анонимный?

— Конечно, знаю.

— Кто?

Корделия помолчала, затягивая интригу.

— Ты.

Фиолетовые зрачки расширились, но Мартин тут же стянул их имплантатами.

— Но… я же стерилен… на генетическом уровне.

— Ты — да, а вот твой исходник — нет.