Сумерки богов (джен)

Говорят, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, а второй — в виде фарса.

Трагедию уже сыграли. Теперь очередь за фарсом.

Сценой для первой послужила заброшенная станция «Explorer» в системе Беллатрикс. На стыковочной палубе этой станции был произведен обмен Мартина на Корделию. Он пожертвовал собой, чтобы вырвать ее из рук похитителей. Там Корделия видела, как он упал, как мучительно пытался подняться, пока мозг, лишившись содействия процессора, пытался взять под контроль обездвиженное тело.

Там, на «Explorer’e», при свете мутных панелей, Корделия успела пережить еще одну утрату, вполне сравнимую по масштабу и интенсивности с той, что постигла ее на «Посейдоне». Она смотрела вслед уходящему в небытие любимому существу, и хотя она не слышала стона и скрежета раздираемого металла, свиста утекающего воздуха, не глохла от несущегося с нижних палуб предсмертного воя, трагедия все же свершилась.

И вновь галерея. Вновь предстоит сделать шаг и вновь пройти до точки невозврата.

Бесшумно уходит в пазы высокая, прозрачная дверь. Впереди залитая солнцем галерея на 135-м этаже бизнес-центра «Imperial» на Новой Москве. Сходство этой, второй, с той первой, узкой, едва освещенной, забитой омертвелым воздухом, весьма условно. Не будь у Корделии прежнего опыта, ей бы и в голову не пришло сравнивать и проводить параллели.

Здесь в бизнес-центре это необъятное, заполненное светом пространство, чьи границы искусно скрыты в оптических архитектурных изысках, способствующих легкой дезориентации. Вошедшие сюда не способны сразу оценить подлинные размеры. Возникает чувство опасной неопределенности, открытости, подчиненности всем ветрам. Воздушная стихия не укрощена, не подавлена, а напротив, полностью узаконена и даже связана обязательствами. Взгляду не препятствует стеклянная обособленность. Свет не преломляется, не теряется в рассеивающих кристаллах. Он первозданен и раскален до температур звездного чрева, он только что оттуда, новорожденный, энергетически целостный, еще не тронутый энтропией. Достаточно взглянуть вверх и убедиться — ни единого фотона не рассыпалось, не распалось, не искажено и не смазано фильтром.

Конечно, это иллюзия. Корделия не раз бывала в этой галерее, которая выполняла функции то выставочного зала, то банкетного, то танцевального, а то, как сейчас, переговорного, и знала, что никакого единения с воздушной стихией тут нет. Секрет в том, что галерея, как и здание бизнес-центра, сотворена из сверхпрочного пластика, одним из достоинств которого являлась вариабельная проводимость, и по желанию заказчика, художника, юбиляра, бизнесмена, стенам и потолку галереи придавали определенную прозрачность.

Вот как сейчас. Прозрачность, как и заказывала Корделия, вывели на максимум. Вадим, правда, что-то ворчал под нос, мол, вечно этим бабам спецэффекты подавай, и даже в знак неодобрения нацепил очки, но сама Корделия светового избытка не замечала. Она родилась и выросла на Геральдике, на планете с климатом суровым, неустойчивым, с повышенной силой тяжести, под звездой по имени Аттила, нрава непредсказуемого и бешеного, и не испытывала ни малейшего дискомфорта. Мартин, стоявший за ее левым плечом, тем более ни в каких защитных средствах не нуждался.

Возможно, Корделия прибегла к этой вызывающей мере именно для того, чтобы, устранив видимые границы, уничтожить даже предполагаемое сходство с «Explorer’ом». Там узко, душно, страшно, а здесь — полет и свобода, там — нора, щель, земляное русло под обломками жизни, здесь — взлетная площадка космодрома, необъятность и многовариантность пространства. Что может быть между ними общего? Ничего. И Мартин больше не предмет сделки. Он никуда не пойдет, чтобы своим добровольным изъятием оплатить чью-то жизнь. Даже ее. Он свободен. Ей тоже ничего не грозит. Она явилась сюда не по знаку шантажиста, не под давлением обстоятельств, не из страха, тщеславия или алчности. Она пришла в результате осознанного выбора, добровольно, потому что, как выражаются психологи, должна закрыть свой гештальт, внести ясность и поставить точку.

* * *

В то, что отцом ее второго ребенка мог стать Александр ван дер Велле, Корделия не верила до последнего. И так же до последнего надеялась на чудо. Всего эмбрионов было три. Так почему бы не выжить двоим? Одному эмбриону это удалось. А где один, там и второй. Гриффиту верить нельзя. Он убедил Корделию в неудачной подсадке третьего. А до этого убеждал в гибели второго. Так почему бы ему не солгать дважды? Бывает, что выживают все подсаженные эмбрионы. Бывает, но редко.

Статистическая погрешность. Так Корделии не привыкать. Все, что с ней происходит, так или иначе статистическая погрешность. Каждый ее шаг, каждое действие всегда вопреки, наперекор, с вызовом устоявшимся величинам. Она выжила в катастрофе, унаследовала аристократическое имя, вывела обанкротившуюся голокомпанию в рейтинговые, нашла Мартина, вступила в борьбу с таким монстром как «DEX-company» и… снова выжила. Как иначе обозначить эти события как не статистическую погрешность? Для нее пребывание в этом секторе на диаграмме обычное дело, рутина. Почему бы не добавить в этот перечень еще один штрих? Выживание двух эмбрионов. С генокодом Мартина.

Но была еще одна вероятность, о которой Корделия думать не желала. Вероятность того, что Александр отец обоих детей. Тут уж пятьдесят на пятьдесят. Судьба могла сыграть с ней и такую шутку. «Ты хотела ребёнка? Наследника? Хотела сохранить владения Трастамара? Так вот тебе наследник, даже два. Но ты же не только об этом просила. Ты еще вознамерилась подарить своему мальчику человеческое бессмертие, продлить его в бесконечность, вплести в гирлянду семейного ДНК. Не много ли ты просишь? Не забылась ли ты? Судьба к тебе благосклонна именно за твою непритязательность, за твоё умение пребывать вовне, отстраняться и абстрагироваться. Но судьба не состоит при тебе в должности фокусника. Всё, что ты имеешь, это милость, дар, добровольное пожертвование. И за это ты должна быть благодарна».

Она и была благодарна.

Еще на «КМ» Вениамин Игнатьевич сказал, что уровень ХГЧ в её крови соответствует третьей неделе беременности, а их свидание с Александром состоялось несколько позже. Разница в несколько дней. Анализ крови на «Подруге смерти» подтвердил первоначальные данные — три недели, вернее, уже четыре. Разрешить сомнения просто: достаточно сделать тест на отцовство.

До шестнадцатой недели это трудности не представляет. Достаточно 20 мл венозной крови матери и 10 мл крови предполагаемого отца. И все сомнения разрешатся. Крови Александра у них нет, но хватит и крови Мартина. Если генетические маркеры не совпадут с кодом Каленберга, следовательно, оба наследника из рода ван дер Велле.

После 16-й недели тест на отцовство возможен только инвазивным методом — посредством прокола околоплодного пузыря, а это уже риск для ребёнка. Нужно было решаться. Но Корделия не решилась, да и времени не было. Сразу по прибытии на Новую Москву закрутилась эта карусель со следствием. Пришлось лавировать, отбиваться, вести переговоры, торговаться и прикидываться. Как бы ей не мечталось о неком идеальном мире, где все действуют по канонам справедливости, в мире реальном приходиться учитывать погрешность, ту самую, в которой сама пребывала. Ибо мир идеальный как замкнутая система в физике — условие для лабораторного опыта. Потому и упустила безопасные сроки. А затем признала за единственно правильное решение — до родов ничего не предпринимать. Да и есть ли смысл? В генетическую лотерею дважды не сыграешь. Будь, что будет. А если Александр догадается и будет претендовать? В суд подаст?

Тогда она ещё не знала, что он уже ни на что не будет претендовать.

О смерти Александра ван дер Велле Корделия узнала на Аркадии. Она прилетела туда инкогнито, на пассажирском лайнере, в сопровождении одного только Мартина. Вадим разумеется был против. Конрад был с ним солидарен. Мартин принял решение как должное. Сама Корделия не смогла бы дать четкий аргументированный ответ, почему выбрала лететь с Новой Москвы на Геральдику именно через Аркадию, если лайнер компании «Botany Bay» делал остановку и на Шии-Раа и на Новой Земле. Может быть, потому, что на Аркадии уже много лет жила её мать Катрин Эскотт и дочь чувствовала странную потребность восстановить некогда разорванные связи?

В благоустроенном прибрежном поселке Мартин разыскал небольшой уютный отель и ещё с борта лайнера забронировал номер. Прислушиваясь, как он отвечает на вопросы администратора, Корделия улыбнулась.

С некоторых пор они с Мартином поменялись ролями. Она окончательно стала ведомой. Теперь с внешним миром, с его антропоморфными и техническими представителями взаимодействовал Мартин, а Корделия следовала за ним в безопасной бездеятельности. Теперь Мартин изучал расписания в космопортах, бронировал каюты, связывался с администрацией, вызывал аэротакси или брал в аренду флайер. Она видела, что это дается ему непросто, потому что приходится преодолевать себя, свои ещё не окончательно побеждённые, неизжитые страхи.

В космопорте Новой Москвы они проходили таможню и паспортный контроль как рядовые пассажиры, без VIP-привилегий, и Мартин, внезапно оказавшись в толпе, в огромном, сверкающим голографическими указателями, экранами, предупреждениями, схемами пространстве, как-то замешкался, растерялся и на миг стал тем Мартином, который деревенел от ужаса в космопорту Лютеции. Корделия, державшая его руку в своей, почувствовала, как эта рука утратила свою человеческую податливость и стала механической, жёсткой, как испуганный Мартин-человек, Мартин-ребёнок метнулся в поисках убежища, спасения от грохочущего, лязгающего челюстями монстра, чтобы в этом убежище уменьшиться, обрести невидимость и толкнуть вперед своего кибернетического двойника, которому всё равно, который дернет мышцы имплантатами, переведёт сердце на автопилот и снизит уровень адреналина до нормы, а главное — разгладит чувства до эмоциональной плоскости, превратит в машину. Корделия погладила его по плечу и тихо позвала:

— Мартин, я здесь, я с тобой.

И он справился. Взглянул виновато.

— Извини.

— Ничего, ты же учишься.

Всё чаще этот провал в спасительное кибернебытие длится не дольше взмаха ресниц. Вот он закрыл глаза, черты лица заострились, приобрели пластиковую неподвижность, и вот взгляд уже вновь искрится, в тёмных фиолетовых глубинах, в этих порталах в иную вселенную, вновь из туманности рождаются звезды. Мартин снова идёт вперёд, снова обретает грациозную человеческую непринуждённость — вежливо беседует с таможенником, улыбается бортпроводнице, задаёт вопросы помощнику капитана, в чьи обязанности входит размещение пассажиров.

В такие минуты Корделия с печалью и благодарностью вспоминала Гибульского. Как жаль, что он умер, так до конца и не осознав, какое сотворил чудо.

Мартин становится всё более самостоятельным. Он взрослеет. Наращивает эмоциональную мускулатуру, которая будет держать удар при выпаде внешнего мира, при скачках эмоциональных температур, когда ему придется действовать напрямик, без посредника, не рассчитывая на защиту и поддержку Корделии, когда ему придётся смотреть, не отводя взгляда, в глаза тем, кто так долго считался его хозяевами. Но этот путь ему ещё предстоит пройти.

Как ни странно, но это несостоявшееся похищение, это противостояние с Казаком произвели скорее исцеляющее, чем травмирующее действие. Мартин почувствовал, что способен действовать без соучастия человека, способен отвечать на вызов и соперничать с людьми, с этими всемогущими богами, и даже их побеждать. Кроме свободы, он узнал, что такое ответственность. Он не просто телохранитель, следующий указаниям программы. Он — защитник.

В космопорте Аркадии фанаты встречали своего кумира — какого-то скандально известного рэпера. Мартин предусмотрительно вел Корделию так, чтобы ни один из беснующихся адептов не задел её и не толкнул, ловко и даже изящно подставляя под колебания толпы то полусогнутые локоть, то плечо. Одного увлекшегося энтузиаста он отправил к соплеменникам едва ли не пинком. Но опять же с неуловимой ловкостью. На выходе из терминала подозвал заказанный ещё с лайнера таксофлайер.

Когда Мартин бережно подсаживал её на пассажирское место, Корделия шепнула:

— Мартин, я не стеклянная!

Корделия пребывала в той блаженной слабости, погрузиться в которую мечтает каждая женщина. Особенно, когда она крайне уязвима. Потому что сейчас она не уверенная в себе глава холдинга, она — маленькая вселенная, всецело поглощенная созиданием жизни.

Комнату в пансионате Мартин забронировал на свою паспортную карточку. Таким образом, прибытие Корделии Трастамара, о чьем участии в инциденте с угнанной яхтой трубили все онлайн-порталы, осталось незамеченным. Несколько дней долгожданного покоя и долгих разговоров, как некогда на Геральдике, когда они слушали дождь, завывания ветра и пили горячий чай. Здесь они будут гулять и любоваться перламутровым аркадийским морем.

Утром позвонил Вадим и сообщил, что Александр ван дер Велле скоропостижно скончался в своём доме на берегу Новоженевского озера.

* * *

Корделия сделала несколько шагов по залитой светом переговорной галерее и оглянулась на свою свиту. В отличие от свиты её оппонента по ту сторону силового поля, напоминающей по угрожающей плотности частокол с насаженными на него черепами, её группа поддержки было крайне немногочисленной: Мартин, хмурый Вадим и сияющий улыбкой во всю зубастую пасть Соломон Майерс, старый толстый авшур, чью шерсть украшала благородная седина (Корделия подозревала, что это была искусственно наведенная седина, так как прежде седых авшуров она не встречала), который не мог отказать себе в удовольствии поучаствовать в переговорах со столь значительным персонажем. Ибо по ту сторону мерцающего поля, слегка искажающего привычную реальность, Корделию ждал Альфред Рифеншталь.

* * *

— Как он умер? — спросила Корделия.

Она чувствовала себя странно. Ещё не успела приноровиться, приспособиться к этой новости. Еще не присвоила ей эмоционально значимую категорию. Печальное, неожиданное известие кружило инородным объектом в её устоявшемся эмоциональном пространстве.

— Официальная версия — тромбоэмболия, — ответил бывший спецагент.

— А неофициальная?

Вадим помолчал.

— Рифенштали от расследования отказались. Но по слухам… по слухам убийство.

Корделия задумчиво смотрела на ушедший в спящий режим терминал. Облачко, уже просочившись в сознание, обретя свой индивидуальный спектр, пролилось коротким дождём вины. Капли набухли, повисли на ресницах. Мартин развернул кресло, в котором она сидела, и внимательно её оглядел.

— Тебе его жалко? Он же враг.

Корделия вздохнула.

— Это всё окситоцин. В моем положении мне всех жалко.

Она испытывала сожаление и вину. Это всё из-за неё. Александр погиб из-за неё. Чувство иррациональное, но она знала, что так оно и есть. Александр стал жертвой той самой метафизической сделки, которую она некогда заключила на «Посейдоне». Корделия выжила и нарушила некий непостижимый закон. Теперь она как будто расплачивается жизнями тех, кто пытается к ней приблизиться. Она приносила несчастье. Настоящая чёрная вдова.

Мартин протянул руку и снова бережно снял слезинку.

— Ты не виновата, — неожиданно сказал он, — Александр сам так решил. Он человек, а у человека всегда есть выбор.

— Да, ты прав, выбор есть всегда.

Мартин сел на пол, по-детски подвернув ногу, как делал это, когда играл в шахматы с «Жанет». Взгляд его на мгновение расфокусировался.

— Я слышу три сердца, — тихо сказал он.

* * *

Корделия шла по галерее. Ей навстречу двигалось огромное, с высокой спинкой, с широкими подлокотниками, обитое кожей леразийской ящерицы кресло, в котором сидел очень худой, будто подвергшийся мумификации заживо, человек. Корделия знала его. Она видела его голоизображение в солидных финансовых журналах, но впервые лицезрела во плоти. Альфред Рифеншталь, глава одного из самых могущественных галактических кланов, держатель контрольного пакета акций «Riefenstahl Financial Group», контролирующей четверть галактического бизнеса.

* * *

Просьбу о личной встрече Корделия получила три недели назад.

Она находилась на Геральдике, где три месяца назад, точно в срок, появились на свет её дети, мальчик и девочка. Корделия до последнего надеялась, что глаза у обоих окажутся фиолетового оттенка, и ей не придется проводить генетическую экспертизу. Но, увы, глаза двойняшек, как это бывает у новорожденных, оказались серо-голубыми. Правда, у девочки Корделия всё же разглядела фиолетовый всполох. Записанный в генокоде цвет проявит себя, когда в радужке осядет достаточное количество меланина, а произойдет это не раньше, чем через несколько месяцев.

Собственно, теперь это уже неважно. Главное, что дети законные наследники Трастамара. И у Мартина всегда будет убежище. Но она все же уговорила врачей провести тест ДНК. Фиолетовый отблеск не подвел. В генетическом образце девочки обнаружилось более 15 локусов, подтверждающих её родство с Мартином. А вот мальчик ожиданий не оправдал. Его генный набор выдал участие неизвестного мужчины.

* * *

Корделия застыла в метре от защитного поля. Её немногочисленная свита чуть приотстала, позволяя главным действующим лицам войти в зону конфиденциальности, круг, очерченный волновым глушителем. Свита финансового патриарха, десяток немолодых мужчин в строгих старомодных костюмах, родственники и адвокаты, также замедлили шаг и отступили от плывущего гравитрона.

* * *

— Мартин, я должна тебе кое в чем признаться.

Он в это время держал на руках свою новорожденную дочь. Впрочем, чисто технически она была скорее его племянницей, чем дочерью, и Мартин смотрел на неё больше с восторгом исследователя, чем с родственным интересом. Пытался постичь, уложить в расчеты и схемы то, что происходило у него на глазах — появление на свет человеческого существа. Одно из чудес познаваемого им мира.

— Видишь ли… — Корделия замялась. — Мальчик… В общем, он тебе не родственник.

Мартин, казалось, её не слышал. Он осторожно положил девочку в предназначенный ей бокс и так же — со знанием дела, поддерживая головку младенца — взял мальчика. У Корделии замерло сердце. А если… Мартин разглядывал ребёнка, чуть склонив голову набок, потом обернулся. Глаза его полыхнули красным.

— А я знаю, — сказал он и улыбнулся.

* * *

Корделия смотрела на старика, а он, со своей стороны, так же пристально смотрел на нее. Изучал недобро, с горьким бессилием одряхлевшего хищника. Он был стар, очень стар, но взгляд пронзительно ясен.

— Здравствуйте, господин Рифеншталь, — начала Корделия. — Вы желали меня видеть? Я здесь.

Он ответил не сразу. Лицо вытянутое, покрытое истончившейся в пигментных пятнах, бледной кожей. Рот безгубый, сухой, как выбитая в камне прорезь.

— Да, — произнесла эта прорезь, — я хотел вас видеть. Хотел узнать, какая вы…

Корделия удивилась, но вида не подала.

— В вашем распоряжении досье с моего официального сайта. Не имею привычки что-либо приукрашивать или утаивать.

— Да, я его читал.

— Там и голографий достаточно. И роликов.

— Их я тоже смотрел.

— Тогда что же вы пытаетесь разглядеть сейчас? И с какой целью?

Старик долго не отвечал.

— Я хотел видеть мать моего правнука.

— Простите… кого?

— У вас есть сын.

— Да.

— Его отец Александр ван дер Велле.

— Да.

— Александр ван дер Велле мой внук.

Корделия вдохнула и выдохнула. Она оглянулась на Мартина, на Вадима и авшура, навострившего уши. Но они ничего не слышали, так как находились за пределами зоны конфиденциальности.

— Но…

— Об этом никто не знал, — пояснил старик. — Я скрыл наше подлинное родство. Хотел его… уберечь. Не уберег.

В холодных глазах старика что-то мелькнуло, что-то скорбное, человеческое. Корделия знала, что семью Рифеншталей постигла еще одна утрата — погиб второй сын Альфреда и двое его детей. Таким образом прямых потомков мужского пола у старика не осталось. Корделия вдруг начала понимать. Правнук… Оба сына Альфреда погибли. Остались дочери. Все замужем. У двоих детей нет. А у двоих только дочери. При отсутствии прямого наследника Альфреду придется делить активы либо между дальними родственниками, либо между зятьями, чужими по крови. Но это предполагает войну за наследство, многолетние судебные тяжбы, внутрисемейные дрязги, распри, конфликты, которые, в конце концов, приведут к гибели империи. Она распадется на более мелкие феоды, как некогда распалась империя Александра Великого. Ее сын сейчас единственный прямой наследник.

— Чего же вы от меня хотите? — холодно спросила Корделия.

— Я хочу признать своего правнука и получить право на опекунство.

Корделия усмехнулась. Как просто!

— Вам останется ваша дочь. Этот ребенок слишком важен. Он — наследник. Наследник огромного дела, которое создавалось веками.

— Это всего лишь четырехмесячный малыш.

— Это пока. В нем течет кровь Рифеншталей.

— Так же, как и кровь его матери. И ее предков.

Старик торжествующе улыбнулся.

— Слияние двух ветвей власти, старой земной аристократии и финансовой новой. Удачный союз. Мы можем поделить мир.

Корделия едва не задохнулась. Она почувствовала дурноту, но ее спас многолетний опыт обращения с крупными двуногими хищниками. Между лопатками холодными кристаллами проступил ужас. Ей в очередной раз предлагали поделить мир, и орудием в этой процедуре будет служить ее сын.

— Миллиард за официальное признание меня опекуном. И 50% акций «Financial Group».

Корделия молчала.

— Ну же, отвечайте! — потребовал старик. — И не надо на меня так смотреть. В этом мире все продается! Слышите? Все! Мы можем заключить сделку. Вы деловая женщина. Я читал ваше досье. Вы умеете вести бизнес. — Его худые, пергаментные кисти рук подпрыгивали на подлокотниках. — Правда, в некоторой степени вы страдаете идеализмом, но это поправимо. Вы достаточно прагматичны, чтобы воспринимать мое предложение без сентиментальных иллюзий. Ну же, соглашайтесь. Я позволю вам с ним видеться. Мы подпишем документы у нотариуса при надежных свидетелях. Свидетелей вы выберете сами. Я вовсе не требую, чтобы вы от него отказались. Я понимаю, он ваш сын.

Корделия молчала. Она смотрела на безумного старика. Вот он, трагифарс, апофеоз абсурда, в котором история пародирует саму себя. Ей снова предлагают обмен. Чудовищный, непостижимый по своей сути.

Корделия почувствовала, что не в силах больше это выносить, и сделала шаг назад.

— Нет, нет, — забормотал старик, — не уходите! Назовите свою цену, свои условия. Каковы ваши условия?

Она отошла еще на шаг. До границы зоны конфиденциальности было еще полметра. Старик направил кресло вперед и бессильно уткнулся в силовое поле.

— Если вы сейчас уйдете, вы пожалеете! Я, Альфред Рифеншталь, всегда беру то, что мне нужно. Всегда! Вы еще пожалеете, жалкая авантюристка.

Корделия оглянулась. Старика трясло.

— Воздержитесь от угроз, господин Рифеншталь. И еще более настойчиво я советую вам воздержаться от действий. Прощайте.

Он вдруг утратил все свое грозное величие и стал тем, кем и был — одиноким, старым человеком, утратившим любовь и надежду. Прежде чем окончательно покинуть зону конфиденциальности, Корделия сказала:

— Я пришлю вам голографии.