Неправильный подвид (гет)

— Как ты себя чувствуешь?

Гермиона присела на краешек стула у кровати Рона и спрятала улыбку, услышав его стон.

— Ужасно, — ответил он. — Мне кажется, что ломит каждую мышцу в теле.

— Зато ты пропустил вечеринку, — сказал Гарри.

— Прости, — произнес Рон и взглянул на Гермиону. Она сразу поняла, что он ищет тактичный способ спросить, как все прошло. Еще за день до этого события Рон уверял, что будет ее личным охранником и заткнет друзей Малфоя, если только они заикнутся о чем-то неподобающем, ведь не зря же он учился на аврора. А потом слег с лихорадкой и сыпью и, даже несмотря на то, что Молли напоила его зельями и супом собственного приготовления, так и не смог подняться с постели. Где-то в глубине души Гермиона понадеялась, что болеющий Малфой не станет себя так вести, потому что после года постоянной боли, она с трудом переносила подобное нытье.

Гермиона отогнала эту мысль. День и так начался не очень уютно. Они с Малфоем улыбнулись друг другу за завтраком. Они проверили ее реакцию на него, Гермиона отметила, что смотрела на него с чуть меньшим восторгом и обожанием, и они согласились, что стоит продолжать спать вместе хотя бы несколько ночей в неделю. Ни один из них не упомянул о том, как он ушел посреди ночи. Ни один из них не упомянул о вечеринке.

— Ты почти ничего не пропустил, — сказала Гермиона Рону. — И уверена, что ты прочтешь описание самых ярких моментов в колонке сплетен Паркинсон.

— Фу, — сказал Рон. — И корова там была?

— Была, — мрачно сказала Гермиона. — Они с Малфоем — друзья.

— Или были ими, — поправил Гарри.

Гермиона с любопытством посмотрела на него. У них не было возможности поговорить о том, что случилось после того, как Малфой оставил ее в комнате, чтобы она пришла в себя, и, по правде говоря, ей хотелось поскорее забыть об этом эпизоде своей жизни. Однако за этим "были" должна была стоять какая-то история.

— Ты не видел выражения его лица, когда он вышвырнул ее вон, — сказал Гарри. — Я подумал, что он убьет ее на месте.

— Неужели? — Рон с трудом принял сидячее положение, издав тяжелый стон, чтобы дать им понять насколько он страдает. Гермиона закатила глаза и поправила его подушку, чтобы он мог удобно прислониться к изголовью кровати. За последний год она стала мастером по укладке подушек. — А что вообще случилось?

— Панси толкнула меня на Малфоя, и моя вейловская сущность заиграла в полную силу, — пояснила Гермиона.

— В полную силу? — спросил Рон. Он казался почти взволнованным, и ей стало интересно, о чем он подумал. Может он решил, что она стала такой же хорошенькой, как Флер? Или теперь уже Малфой оказался ею очарован, а не наоборот?

— Да, в полную силу, — ответила Гермиона. Она все еще чувствовала то чарующее обожание, словно эхо или мелодию песни, которую невозможно забыть, как ни старайся. Не помогало и то, что ей нравилась эта песня.

— У тебя выросли крылья, и ты метнула огненный шар в эту маленькую сучку, подпалив ей волосы?

Гермиона на мгновение уставилась на него, а затем начала смеяться. Так вот, что он имел в виду!

— Это было бы круто, — все еще посмеиваясь, произнесла она. — Представляешь выражение ее лица?

— Я и сейчас это представляю, — проговорил Рон с мечтательным выражением. — Просто поразительно.

— Нет, она только с одурением глядела на Малфоя, — встрял Гарри. — Сказала ему, что он симпатичный.

— Фу! — Рон поморщился.

— Он довольно мил, — произнесла Гермиона. Оба ее друга уставились на нее, и она пожала плечами. — Я и сама удивляюсь, когда вижу его таким.

— Только без подробностей, — попросил Рон. Прежде чем она успела сказать ему, чтобы он отвалил, за окном появилась сова, которая властно постучала по стеклу. Когда Гермиона предложила птице угощение, та фыркнула с таким птичьим презрением, какого девушка сроду не видела. Бросив Ежедневный пророк на подоконник, сова развернулась и улетела. Гарри схватил газету раньше Гермионы и сразу развернул на колонке светской хроники. Она следила за выражением его лица в надежде понять, насколько все плохо. Но он просмотрел страницу один раз, а затем снова, пожал плечами и передал Пророк ей.

Член Визенгамота попался на горяченьком, гласил заголовок статьи Панси. Гермиона быстро пробежала заметку глазами, потом перечитала еще раз, уже медленнее, пытаясь понять прочитанное. Какой-то мелкий политик, о котором она никогда не слышала, был пойман с ведьмой, достаточно молодой, чтобы быть его дочерью, и очень сильно отличавшейся от его жены семидесяти восьми лет. На фотографии, сопровождающей рассказ, была изображена молодая женщина, хихикающая рядом с мужчиной в тяжелом одеянии и с непривлекательной растительностью на лице. Статья не касалась кончиком пальца океана непристойности − она с головой окунала туда читателя. Читая, Гермиона почти почувствовала тошноту от ярких подробностей чужой сексуальной жизни, но в статье не было ни слова о ней. Ни о вечеринке, ни о ее трансе, ни о ее облизывании Малфоя. Ни единого упоминания.

— Он ее заткнул, — пораженно произнесла она вслух. Гарри и Рон уставились на нее так, словно она сошла с ума, но Гермиона знала, что это правда. Оказалось, обещание Малфоя разобраться со всем включало не только то, чтобы выпроводить всех гостей из их квартиры и позволить ей оклематься. Он также не позволил Панси опубликовать свою статью.

— Может, она просто раньше сдала этот материал, — с сомнением сказал Гарри. — А твою опубликует завтра.

— Может быть, — сказала Гермиона, но она знала, что это не так. — Мне надо идти, а ты отдыхай.

Рон скользнул обратно в постель, а Гермиона вышла.

Она, глядя перед собой невидящим взглядом, спустилась по истертым ступенькам дома на площади Гриммо и зашагала по городу, ставя одну ногу перед другой, но все, о чем она могла думать, был Малфой, Малфой, Малфой. Она остановилась у магглского цветочного магазина и почти безучастно уставилась на цветы. Гвоздики, розы и лилии вырывались из горшков и будто умоляли взять их домой, но ей понравились только ирисы. Большинство из них были разноцветными и яркими, но она захотела только один черный. Девушка за прилавком завернула его, сказав:

— Не так уж много клиентов предпочитают этот сорт. Но у нас в продаже есть луковицы, если у вас есть сад, где их посадить.

— К сожалению, нет, — сказала Гермиона. — Недвижимость в городе слишком дорогая.

— И не говорите, — усмехнувшись ответила продавщица, и Гермиона снова зашагала по улице, крепко сжимая в руках пакет. К тому времени, когда она добралась до их квартиры и прошла мимо насмешливого швейцара, она уже начала сожалеть об этой импульсивной покупке. Малфой наверняка подумает, что она потеряла остатки рассудка. Открывая дверь, Гермиона решила, что просто поставит цветок в воду и, если Малфой спросит, скажет, что ей понравился этот ирис. Ей вовсе не обязательно говорить ему, что она купила цветок для него.

Малфой испортил этот великолепный план, оказавшись дома. Он приподнял бровь, и, Гермиона была уверена, вздрогнул при виде завернутого в газету цветка.

— Люди теперь дарят тебе цветы, Грейнджер? — спросил он. — Поклонники твоего героизма останавливают тебя на улице со знаками своей благодарности?

Намек на горечь за его вежливой насмешкой заставил ее протянуть ему цветок.

— Не особо, — ответила она. — Я купила его для тебя.

Он почти сразу же скрыл свое удивление, но она заметила его. На мгновение уязвимость выскользнула из-за щита поднятых бровей и насмешливого изгиба рта. Его реакция заставила Гермиону порадоваться, что она призналась в том, что купила ему цветок. Для человека, у которого было достаточно друзей, чтобы заполнить их квартиру, он был странно шокирован тем, что ему что-то подарили. Малфой поднялся на ноги с напускной усталостью и взял цветок.

— Если ты не поставишь его в воду, он умрет, — произнес он. — Иногда я удивляюсь, почему в школе тебя называли такой умной, Грейнджер.

— Это был скучный курс, — она опустилась на стул, глядя, как он достает из шкафа вазу. Конечно же, там была ваза. И, конечно же, хрустальная. — У меня было не так уж много конкурентов в борьбе за звание лучшей.

— Я учился на твоем курсе, — заметил Малфой.

— Я помню, — сказала она. Гермиона чувствовала, как на ее губах появляется то, что можно было бы назвать ухмылкой, когда он наполнял вазу водой. Цветочница дала ей порошок, предназначенный для продления жизни ириса, и Малфой с любопытством посмотрел на маленький пакетик, прежде чем открыть и высыпать его содержимое в воду. Цветок склонился к краю вазы, слишком широкой для одинокого стебля с изящными черными лепестками.

— Может быть, мы проведем еще один сеанс? — спросил Малфой.

Ее ухмылка исчезла, и Гермиона вздохнула, но когда он сел рядом с ней, она коснулась его запястья и позволила эйфории захлестнуть ее. Первое, о чем она подумала, − он такой замечательный! Она не могла поверить, что он защитил ее от Панси, и эта неожиданная доброта только заставила ее обожать его еще сильнее. Она положила голову ему на плечо и глубоко вздохнула.

Замечательный.

— Зачем ты это сделала? — слова вырвались у него почти непроизвольно.

— Потому что ты хорошо пахнешь, — сказала она. — Люблю...

— Нет, — сказал он прежде, чем она успела перейти к рапсодии о том, как хорошо он пахнет. — Цветок.

О. Это. Это было гораздо менее интересно, чем его запах.

— Чтобы поблагодарить тебя, — ответила она. — За Панси, — она не хотела отпускать его запястье, и свободной рукой погладила по ноге, обтянутой черными брюками. — Почему ты всегда носишь черное?

— Это траур по моей жизни, — сухо произнес он.

Он такой умный. Когда он начал читать маггловских драматургов? Когда-нибудь ей придется спросить его об этом, но не сейчас, когда ее так манит мягкий хлопок его рубашки. Она уткнулась лицом в этот хлопок и сказала:

— Чехов. Чайка. Маша.

Он отстранился и прищурился, глядя на нее.

— Твой мозг все еще функционирует где-то там, Грейнджер?

Она ударила его по бедру. То, что ей нестерпимо хотелось прижаться к нему, не делало ее глупой.

— Ты очень милый и верный друг, — сказала она. — Гарри. Люблю Гарри, но он делает глобальные вещи, спасает все и всех. Для него это почти никогда не было личным.

Малфой хмыкнул, хотя она не была уверена, было ли это согласием или насмешкой. Но она говорила правду. Гарри спас их всех, руководствуясь почти абстрактным пониманием того, что зло не может победить. Это было невероятно благородно, храбро и самоотверженно. Малфой пытался спасти своих родителей, потому что любил их. Очень эгоистично.

— Я всегда была верна Гарри. Он мой друг, — она посмотрела на Малфоя, желая, чтобы он понял. — Ты такой же, как я.

Он резко отстранился от нее.

— Я думаю, что на сегодня достаточно, — вдруг сказал он. Гермиона уставилась на него, чувствуя, как начинает рассеиваться туман эйфории. Что же она такого сказала, что так сильно его расстроило? — Я пойду в свою комнату и прилягу. Кажется, у меня немного болит голова. Если ты меня извинишь...

Он взял вазу и исчез в своей комнате, как всегда, закрыв за собой дверь.