Узы крови (джен)

Sixx:A.M. — Life Is Beautiful

Bryan Adams — You Can`t Take Me

Запах гари становился все сильнее и сильнее. Казалось, он намертво впитался в каменные стены. Тошнотворный, мерзкий, отвратительный. Терзая ноздри, проникая в рот, вызывая слезы на глазах. Весь уличный смрад поднялся в воздух вместе с нескончаемыми потоками черного отравляющего дыма. Замок полностью погрузился в мрачную пучину зловонного пожарища. Остроконечные шпили задыхались от бесконечного напора копоти. Стяги с золотистыми львами покрылись сажей, помутнели и осели на башнях. Громогласное ржание перепуганных животных заставило королевских гвардейцев стремглав выбежать во двор, чтобы обнаружить горящую конюшню. Пламя охватило деревянные балки, полностью уничтожило соломенную крышу. Душераздирающие крики заживо горящих людей принудили рыцарей отвлечься от поимки разбежавшихся жеребцов. Горожане отчаянно старались потушить все разгоравшийся и разгоравшийся огонь. Конюшня была лишь отвлекающим маневром перед эффектным представлением.

Несколько домов рухнуло под напором всепожирающего огня, чья ненасытная жажда уничтожить все вокруг простерлась до самых низов города. Таверны, бордели, рынки, хижины, усадьбы — все это подверглось нападению непобедимого противника. Он, подобно захватчику, расширял свои владения все дальше, на север и юг. Женщины едва успевали выносить младенцев из колыбелей, прежде чем хрупкие деревянные подпорки, изъеденные многочисленными трещинами, окончательно рушились. Улица Рабочих сплошь изобиловала желто-красными линиями, вспыхивающими в разных местах. Не осталось ни одного уголка, который бы не был затронут этой несокрушимой лавиной.

Центральные ворота поддались не с первого раза: дозорные, опасаясь быть растерзанными обезумевшей толпой, в панике начали буквально выламывать механизм, при помощи которого тяжелая опускная решетка позволяла оказаться внутри столицы. Неприятный запах горелой плоти вкупе со зловонной мерзостью городских трущоб довели жителей до исступления. Вся гниль, когда-либо заполнявшая Гавань, вылилась наружу в виде удушливых паров. Неприглядная картина утонувшей в собственной грязи столицы была видна издалека. Проснувшиеся от шума фермеры неотрывно следили за накаляющейся обстановкой в четырех замковых стенах.

Народ массами, не дожидаясь поднятия металлических прутьев решетки, покидал своеобразную ловушку. Дождь, когда-то случившийся так не вовремя, теперь казался благом, снизошедшим на Королевскую Гавань. Некоторые люди были заживо погребены под развалинами своих домов, превратившихся в груду догорающих щепок. По улицам наперевес с ведрами воды бегали многострадальные смельчаки в безысходных попытках спасти хотя бы малую часть оплота королевской семьи. Выводя женщин и детей в безопасное место, мужчины возвращались обратно, полные решимости прийти на помощь оставшимся жителям и потушить разыгравшееся пламя. Все силы были брошены на сохранение нескольких важных промышленных районов, которые обеспечивали существование города. Морской порт остался целым и невредимым, в то время как проснувшиеся моряки весьма быстро потушили объятый огнем склад с припасами.

В тот момент было неважно, кто ты: могущественный лорд-знаменосец или бедный крестьянин, частый завсегдатай дешевых кабаков. Все действовали слаженно и достаточно быстро. Огромные бочки с живительной влагой были немедленно доставлены в центр пожарища при помощи самой быстрой тройки породистых мустангов, дабы обеспечить частичный контроль над непокорной природной стихией. Несколько таких заходов сделали возможным освободить некоторые районы столицы и спасти десятки жизней. Тогда никто не думал о том, как подобное могло произойти. Никому в голову не могла прийти даже мысль о том, что виновники произошедшей трагедии мчались сквозь застланное дымом пространство, не разбирая дороги. Четыре мрачные конские фигуры на полном скаку перепрыгивали через всевозможные препятствия в виде перевернутых бочек или обгоревших тел, вокруг которых бродили дикие псы. Осталось немного. Еще десяток резких поворотов, и они на свободе. Сама судьба благоволила подобному повороту событий.

Замок, возвышающийся над домами благодаря небольшому холму, пропал из виду. Казалось, темная мгла полностью поглотила все строение с его витиеватыми коридорами, страшными темницами и потрескавшейся крышей. Большинство солдат покинуло его стены, чтобы принять участие в массовом тушении, однако нескольким королевским гвардейцам было поручено немедленно обеспечить королю безопасное место. На протяжении десяти минут верный стражник пытался достучаться в апартаменты кронпринца, пока, наконец, ему не доложили, что сир Вастерлинг обнаружен мертвым неподалеку от покоев короля. Сам Майкл подорвался с постели в тот момент, когда начал задыхаться от внезапно подкативших к горлу приступов кашля. Сквозь приоткрытое окно просачивалась удушливая гарь, терзающая ноздри. Ланнистер едва нашел в себе силы добраться до оконного проема и выглянуть наружу.

То, что предстало перед глазами, неприятно кольнуло в области сердца, вынуждая его биться в сто раз быстрее. Половина города была уничтожена, стерта с лица земли. Это не то место, за которое было пролито столько крови, за которое погибли тысячи храбрейших бойцов. Теперь это самый настоящий Ад на земле. Стальные глаза впились во владельца белого плаща, посмевшего открыть дверь королевской комнаты без дозволения. Опущенная голова со струящимися по лицу каплями пота говорила красноречивее любых слов. Не дожидаясь вразумительных объяснений, Лев поспешил вырваться из зловонного помещения, по пути сталкиваясь со всеми обитателями замка. Копоть покрыла каждый сантиметр длинного коридора, чья непроглядная тьма освещалась лишь тремя догорающими факелами. Иногда слуги неожиданно выскакивали из-за плохо освещенных углов, сталкивались с его величеством, спешно извинялись, после чего вновь исчезали в недрах проходов. Массовое скопление людей в одном месте привлекло внимание медленно двигавшегося Ланнистера.

Ноги подкашивались с каждым шагом, руки дрожали, а глаза, подернутые пеленой, еще не отошли от полусонного состояния. Расталкивая мешавших зевак, лорд Львиного Утеса смог пробраться в образовавшийся круг, в центре которого находилось бездыханное тело. Лужа темно-бордовой жидкости растеклась по ворсистому ковру, превращая изделие ручной работы в обычную тряпку, испачканную кровью одного из защитников трона. Раскинув руки в разные стороны, то, что когда-то именовало себя сиром Гавеном, покоилось в довольно странном положении. Остекленевшие глубоко посаженные глаза уставились в одну точку где-то на потолке. Рот был слегка приоткрыт, на уголках губ до сих пор виднелись следы засохшей крови. Как бы Майкл ни старался обнаружить хотя бы одну видимую смертельную рану, этого сделать не удалось, пока Гавена не перевернули на спину, где зияла огромная дыра. Легкий доспех был легко пробит в области ребер, а впоследствии — нанесен страшный удар острейшим клинком, который сумел оставить после себя подобный след.

Внезапный щелчок произошел где-то в глубинах сознания, стоило Льву приглядеться поближе к останкам. Перед глазами мелькнула сотня мимолетных картин с возможными сценариями развития событий. Одна из них заставила зрачки расшириться, дыхание участиться, а реакцию — улучшиться в несколько раз. Круто развернувшись, государь ринулся в сторону иного крыла, специально выделенного для младших представителей древнего рода. Ни одна дверь не поддалась на громкие стуки и яростные крики. Упрямое дерганье за золотистое кольцо в пасти льва привело к тому, что Майкл в порыве ярости со всей силы ударил по деревянной поверхности двери, в результате чего рука неприятно хрустнула и ответила нестерпимой болью. Глухо застонав, Ланнистер крепко стиснул зубы, прижимаясь лбом к каменной стене. Это позволило успокоиться, перевести дух и обдумать дальнейшие действия.

Тихий скрип медленно открывающейся двери привлек внимание монарха. Единственная из шести все же была не заперта на ключ. Когда в проеме показалась голова третьего сына, Финна, сердце Майкла готово было выпрыгнуть из груди, разорвав кожу. Дурные предчувствия начинали себя оправдывать. Здесь что-то происходило, и это как-то было связано с убийством королевского гвардейца и невиданным доселе пожаром. Вцепившись собственному сыну в горло, Лев прижал его к угловой стене, вынуждая отчаянно раскрывать рот в надежде почувствовать толику свежего воздуха. Ноги, не касающиеся пола, трепыхались из стороны в сторону. Финн впервые ощутил животный страх перед застланными пеленой, почти безумными глазами отца, приобретшими в столь скудном освещении некий демонический отблеск. Казалось, шея вот-вот хрустнет от стальной хватки крючковатых пальцев. Никакого милосердия, никаких проблесков человечности.

— Где они?! — прокричал выживший из ума государь, плотнее сжимая петлю из собственных рук вокруг шеи мальчишки. Внутренности прожигало невыносимой болью. Нестерпимая агония перед безразличной смертью. Воздуха катастрофически не хватало, отчего Финн совершил последнюю попытку высвободиться, схватившись дрожащими руками за запястья душителя. Это прикосновение вдруг произвело на старшего Ланнистера неизгладимое впечатление: поймав себя на мысли о том, что прямо сейчас он едва не убил собственного сына, венценосец отступил назад, позволяя резко закашлявшему принцу в судороге упасть на пол. Отвращение читалось на лице озверевшего лорда, осунувшегося, постаревшего на несколько лет за считанные секунды. Вновь круто развернувшись, он устремился к выходу, а затем — к центральной двери в этом прямоугольном коридоре.

Подоспевшие к тому времени гвардейцы смогли выломать дубовую преграду на пути к совершенно опустевшей комнате наследного принца. Многочисленные рисунки, наброски и незаконченные картины валялись по разным углам. Небольшой сундук был перевернут, а его содержимое — исчезло. Предметы туалета, равно как и специально изготовленный клинок, остались нетронутыми, что сразу же привлекло внимание Майкла. Если был совершен побег, в чем не было сомнений, то не разумнее ли было взять с собой оружие — подобный домысел еще долго терзал воспаленную голову отца, пока тот не заметил на постели маленький, аккуратно сложенный лист бумаги для рисования. Стальной взгляд прожигал клочок желтоватого листка с непередаваемой ненавистью. Томительное ожидание, ужасное предчувствие, жажда разузнать ужасную тайну — все эти чувства буквально переполняли властителя Беленора в тот момент, когда он дрожащей рукой прикоснулся к бережно сложенному посланию с видимыми черными буквами, написанными при помощи черной краски и тончайшей кисточки. Всего десять коротких предложений, не более.

Письмо гласило: “ Здравствуй, отец. Если ты читаешь это, то, скорее всего, где-то там догорает очередное строение. Не буду отнимать твое время и утомлять долгим чтением, поскольку это, в свою очередь, отнимает мое время. Не буду также говорить, что мне жаль, что я раскаиваюсь или принимаю на себя всю вину — нет. Я предпочитаю называть это братской любовью. Ведь, в сущности своей, семья — это не те, кто тебя балует и следует всякому твоему капризу. Это те, кто сражаются за тебя и за кого сражаешься ты. Я избрал этот путь и буду неукоснительно ему следовать. Тебе же желаю удачи и долгого правления. Услышь мой рев, отец, ибо Ланнистеры всегда платят свои долги. “.

Эта небольшая приписка окончательно вывела короля из душевного равновесия. Он сжал бумагу до такой степени, что костяшки пальцев побелели, а затем разорвал ее на множество маленьких кусочков. Желваки взыграли на скулах, выпирающая вена на шее пульсировала, а ноги не переставали дрожать. На протяжении нескольких минут Майкл не произнес ни слова, чем напугал молчаливых гвардейцев. Шорох белых плащей был единственным звуком, нарушающим гробовую тишину. Сочувственные взгляды были устремлены в сторону поникшего монарха. Запах гари медленно заполнял комнату, оставляя после себя угольные следы на поверхности шкафов и стульев.

— Найти их и привести сюда! Перебейте половину города, если потребуется, но приведите их сюда! Немедленно! — от столь неожиданного крика верные стражники одновременно вздрогнули, после чего, не поклонившись, стремительно выбежали из бывших покоев беглеца. На выходе из прямоугольного крыла они чуть не столкнулись с королевой, не ложившейся спать после разговора со старшим сыном.

Эстер всю ночь провела в раздумьях относительно будущего этой семьи. В скором времени Ребекка покинет отчий дом, чтобы отправиться в малознакомый край, недоброжелательный к людям из столицы, и выйдет за человека, чей отец был убит Майклом в знаменитой битве у Речной Мели. Неизвестно, какие мстительные планы теперь вынашивает новый принц Дорна, в особенности после убийства старшего брата. Этот союз, пусть и выгодный для обоих сторон, может нанести непоправимый вред единственной дочери семейства. Нолан может мучить ее, может отыграться за причиненные страдания, но никто не сможет этому препятствовать.

Такие мысли терзали королеву до тех пор, пока слуги не подняли панику из-за подожжённой конюшни и разбежавшихся лошадей. Сердце забилось быстрее, когда ей сообщили о произошедшей трагедии. Где-то в глубине души появилось странное предчувствие, непонятное, навязчивое и туманное. Тем не менее оно все усиливалось и усиливалось. С каждым разом, как ей докладывали о ситуации в пылающем городе, инстинкт подсказывал, что здесь были замешаны ее сыновья. Невозможно было объяснить природу такого чувства, оно просто зародилось, возможно, безосновательно. Рассматривая золоченые корешки древних книг, дочь Лукаса обдумывала детали предстоящего странствия по пустынным, испепеленным солнцем равнинам, кишащим скорпионами и прочими гадами.

Именно так описывалась земля, в которой Ребекке предстояло жить и растить детей. Поистине неприятное место для такого жизнерадостного ребенка. Невыносимый запах пожарища вызывал желание поскорее расстаться с жизнью, дабы избавить себя от мучений. Небольшое полукруглое библиотечное окно было настежь открыто, пропуская внутрь весь смрад городских трущоб. Вовремя подоспевший слуга сумел закрыть деревянные ставни, после чего сквозь безудержные приступы кашля уведомил государыню о том, что кронпринц вместе с младшими братьями и сестрой пропали из собственных апартаментов.

Эта новость, на первый взгляд столь абсурдная, заставила Эстер вздрогнуть. Худшие опасения были оправданы. Не обращая внимания на все увещевания перепуганного лакея, королева бросилась в специально отведенное для наследников крыло. Крутые лестничные пролеты, извилистые, плохо освещенные коридоры, недоумевающие взгляды членов королевской гвардии, столкнувшихся с женщиной в одном из них — все это было лишь преградой на пути к достижению поставленной цели. Все это напоминало ситуацию двадцатилетней давности, когда она в одном только дорожном плаще вместе с верным товарищем убегала из отцовского замка, где было совершено страшное преступление. Тогда за ними гналась не только смерть. Именно это происходило и прямо сейчас.

Опустевшее помещение окуталось непроглядной тьмой. Одна-единственная свеча догорала в углу комнаты, неподалеку от застеленной кровати. Несколько часов назад она была здесь, разговаривала с совершенно разбитым Никлаусом, чьи зеленоватые глаза наполнялись слезами, несмотря на то, что их обладатель явно желал скрыть этот факт. Неужели этот смелый мальчишка до такой степени погряз в отчаянии, что решился на столь опрометчивый поступок, как побег? Этого не могло быть. Клаус никогда не был благоразумным, всегда старался изведать что-то новое, глупое или опасное, однако инстинкт разумной осторожности должен был взять верх над желанием вызволить собственную сестру. Тем не менее все вопросы тут же исчезли, стоило ей украдкой взглянуть на поникшего мужа, чья угрюмая тень восседала у изголовья кровати. Одна рука, упершись локтем в колено, подпирала лицо, в то время как другая по-прежнему сжимала клочки бумаги. Нелицеприятная картина.

— Поздравляю, — язвительно процедил Ланнистер сквозь плотно стиснутую челюсть, одаривая вошедшую супругу пристальным взглядом, словно виновницу во всех смертных грехах. — Ты просила его не трогать. Просила оставить в покое и не наказывать. Полагаю, ты счастлива? Потому что я несказанно счастлив. Половина моего города сгорела дотла!

При последних словах он сорвался на крик, вскакивая с места и устремляясь к дверному проему. Эстер сделала несколько шагов назад, зная, насколько опасным может быть Майкл, когда его одолевает приступ гнева. Впрочем, он лишь окинул ее мрачным взглядом, свидетельствовавшим о полном разочаровании, а затем покинул коридор. Ему было гораздо проще обвинить собственную жену, чем признать ошибки, в которых он не так давно раскаивался. В этом вся Львиная натура. Король скрылся в неизвестном направлении, в то время как его жена вышла на террасу, чтобы лицезреть ужасную картину: полуразрушенные дома, держащиеся на почерневших бревнах, обрушивались прямо на головы людей.

Душераздирающие крики до сих пор напоминали о себе, а завывания изголодавшихся собак раздавались с разных концов города. Где-то там, посреди всего этот зловония, четверо настоящих безумцев норовили обогнать всех, дабы только добраться до Центральных ворот, чья решетка была поднята. Необузданные кони, почувствовав неизведанную доселе свободу, перешли на бешеный галоп. Черные тени с каждым разом погружались в посеревшие клубки дыма, то выныривая оттуда, то вновь погрязая. Они не перекрикивались друг с другом, поскольку это было чревато привлечением лишнего внимания.

Лишь в самом начале Клаус выхватил красноватый стяг с изображенным на нем золотистым львом из специальной вставки, вбитой в каменную стену, после чего передал Элайдже с просьбой быть осторожным и, в случае чего, вывести сестру в безопасное место. Флаг Ланнистеров обеспечивал им проход в любые точки столицы. Рыцари благоговейно расступались, думая, что перед ними гвардия его величества. Слишком много времени было потрачено на поджог конюшни, а еще больше — деревянных строений в самой Гавани. Глупо было ожидать того, что за ними до сих пор не послали погоню, однако это никого не остановило и не остановит.

Оставалось преодолеть несколько узких кварталов, повернуть налево, пересечь небольшой холм с возвышающейся на нем церковью и оказаться неподалеку от главной цели — ворот. Желанная свобода. Свежий воздух, лишённый запаха пота, конской мочи и разлагающихся человеческих тел. Закопченные дома наблюдали за происходящим на улицах благодаря небольшим отверстиям в стенах, где не так давно росли многочисленные цветы. Как бы то ни было, сожалеть о совершенном — слишком глупое и ненужное занятие, в особенности в такое время. Мало кого из беглецов волновало состояние города, даже благородного Элайджу, чья избыточная жалость, казалось, могла охватить весь мир.

— Братец, у нас гости, — достаточно громкий голос раздался по правую руку от сосредоточенного принца, до боли сжимавшего конские поводья. Второй сын Майкла не сразу понял значение только что произнесенных слов, пока не обернулся в седле. Пятеро королевских гвардейцев постепенно наверстывали потерянное время, подгоняя друг друга многозначительными восклицаниями и ругательствами. — Будь любезен, возьми мою поклажу.

Брего под напором вонзившихся в бока шпор рванул в сторону, практически вплотную прижимаясь к мышастому жеребцу, Бозлефу, отчего тот угрожающе заворчал. Пищащий мешок был вовремя переложен в соседнее седло, пока перевернутая телега не стала видимым препятствием для дальнейшего бега вдвоем. Резко повернув коня, Никлаус предупредил остальных, что настал решающий момент разделения столь крепкой семьи. Удивлению родственников не было предела, когда кронпринц скрылся из виду, увлекая за собой всех преследователей. Белые плащи превратились в скомканные грязные тряпки, покрывшиеся угольной пылью, что, впрочем, не мешало им развеваться на ветру во время галопа.

Они видели, что престолонаследник отделился от своего так называемого стада, явно желая быть пойманным и окруженным. Это была основная цель, ведь, обезглавив лидера, они вынудят оставшихся беглецов вернуться обратно или же жить с мыслью о предательстве родного брата всю оставшуюся жизнь. Таким образом все верные служители Гавани под предводительством лорда Валькура последовали в противоположную от ворот сторону. Едкий дым буквально хлестал Клауса по лицу, терзая участки кожи. Выжигая глаза, забиваясь в ноздри, мешая вдохнуть остатки свежего воздуха полной грудью. Брего старался делать больше случайных и резких поворотов, забегая в темные переулки и узкие улицы. Тем не менее это было бесполезно.

Затихающие крики гонителей вновь возобновлялись в другом месте, пока, наконец, верные рыцари не появлялись из-за углов. Из-под копыт сыпались красноватые искры, сплетаясь друг с другом в своеобразном танце. Очередной поворот налево, ближе к сожжённой дотла церкви, некогда возвышавшейся над остальными благодаря огромному позолоченному кресту. Холмистая местность позволила наследнику трона ненадолго оторваться от противников, но, выбравшись из обломков бывшей святыни, они вновь начали нагонять уставшего буланого жеребца, чьи длинные ноги начинали дрожать. Очередное непредвиденное отклонение от намеченного ранее курса завело Никлауса в тупик. Обломки сгоревшего дома перекрыли возможность отступить к воротам. Улица, с двух сторон окружённая плотными закопченными стенами, заканчивалась ничем.

Безвыходное положение, в котором оказался кронпринц, усугубилось гораздо больше, когда с другой стороны появились два королевских гвардейца, перекрывая все пути к отступлению. Братьям Клиган было достаточно места, чтобы на полном скаку вдвоем пресечь половину замкнутого пространства, устремляясь к своей жертве. Страшнейший удар по окровавленному конскому боку вывел Брего из оцепенения, принуждая взвиться на дыбы, замахать желтоватыми копытами с черными полосками и ринуться в сторону деревянных обломков. Огонь не пугал храброе животное, оно не думало о нем, как об опасности. Темная грива, ниспадающая до самых ноздрей, развевалась на ветру подобно белым плащам. Осталось совсем немного. Еще несколько рывков.

Прыжок. Это произошло достаточно легко и быстро. В решающий момент почти истощенный конь все же оторвал дрожащие копыта от земли, в результате чего передняя часть туловища полностью ушла вверх, в то время как задние ноги некоторое время оставались позади. Наследник короны всеми силами старался удержаться в седле, что удалось ему лишь благодаря цепкой хватке и длинной гриве. Впечатляющий скачок оставил позади неудавшихся охотников, чьи скакуны не могли совершить подобное даже при самых благоприятных обстоятельствах. Очередной выгоревший квартал. Призраки обуглившихся домов проносилось сплошной вереницей темных силуэтов, не отличимых друг от друга. Люди продолжали безуспешно пытаться спасти выжженные обломки, но в руках оставался лишь пепел от того, что они когда-то называли кровом.

Клаус смотрел на эту подавляющую картину без каких-либо видимых эмоций на лице. Ни один мускул не дрогнул, ни одна морщина не проявилась на выпуклом лбу — ничего, совершенно. Закрытые Центральные ворота вызвали бы в его очерствевшей душе гораздо больше эмоций, чем осознание того факта, что он собственноручно подписал смертный приговор нескольким тысячам мужчин, женщин и детей. Они стояли у него на пути, являлись точно такой же преградой, какую он только что преодолел в узком переулке. Для достижения цели можно было пренебречь некоторыми аспектами человечности. Религиозные нравоучения не произвели на юношу особого впечатления еще в детстве, когда он рассматривал старые картины, изображающие Библейские события.

Если Ад действительно существует, в чем можно сомневаться, то, в любом случае, в него попадут все, даже за самые малые провинности, называемые жестким словом “грех“. В конце концов, какая была разница между убийством десятков тысяч человек на поле битвы и несколькими тысячами — сожженными заживо? Почему первое называли благородством, а второе запишут в учебники истории, как бессмысленное проявление жестокости? Такие вопросы одолевали задурманенный разум Ланнистера, пока он уверенно пересекал городские улицы, наполненные смрадом разлагающихся тел. Две остроконечные башни, высившиеся по обе стороны от ворот, иногда разгоняли назойливые клубы дыма, позволяя заблудившимся жителям выйти из города. Обогнув Конный Переулок, Брего свернул налево, в местность, избавленную от едкого дыма и отвратительного зрелища в виде собак, рвущих на куски людские тела. Завтра вместе с ранними лучами жаркого солнца в столицу прибудет нескончаемая стая черных падальщиков, жаждущих устроить пир.

Интересно было бы посмотреть на лицо отца, когда он увидит подобную сцену. Столь приятная мысль вызвала на лице беглеца странную ухмылку, немного искаженную ненавистью. В нем не осталось сочувствия по отношению к погибшим жителям столицы, задохнувшимся в колыбелях младенцам, королю, на которого легла огромная ответственность, заколотому в спину гвардейцу — никто из этих людей не заслуживал хотя бы намека на жалость или сострадание. Даже мама, единственный человек во всем этом сброде, кто действительно был достоин уважения, потерял право на него в тот момент, когда позволил продать собственную дочь, как дорогостоящую лошадь. Пусть это было прикрыто самыми благими намерениями, но это было предательством тех чувств, которые Никлаус питал к ней еще в детстве. Только на сей счет у него были сомнения и доля сожаления. Теперь она потеряла всех своих детей, исключая третьего сына, чья бесполезность была доказана достаточно давно.

Брего захрипел, отчего из ноздрей повалил почти невидимый пар. Окровавленные бока причиняли нестерпимую боль, однако резвый мустанг продолжал мчаться вперед. Нужно пересечь несколько кварталов, и они выберутся из этого страшного места. Предвкушение будущей свободы, никем не отнятой, заставляло Клауса беспощадно подгонять изможденного жеребца. Вихри пыли вздымались от мощных копыт. Пыли и человеческих останков, перетертых в маленькие кусочки. Зловонный запах, казалось, преследовал на каждом шагу. Результаты буйства всепожирающего пламени разваливались на глазах. Обломки некогда прекрасных дорогих таверн или пользующихся огромным спросом борделей, остатки предметов обыденной жизни. Все это мешалось под ногами, создавая видимые преграды к достижению основных ворот. В какой-то момент, завернув за угол и проскакав еще несколько улиц, сбежавший наследник почувствовал запах победы. Это было необъяснимое ощущение, не поддающееся никакому обоснованию.

Просто сердце начало биться в два раза сильнее, а грудную клетку буквально разрывало от напора всепоглощающих чувств. Квартал за кварталом, улица за улицей. Совсем неподалеку виднелась поднятая решетка, красноречиво подчеркивающая ожидание последнего жителя города. Увидев столь долгожданную возможность покинуть свою персональную преисподнюю, Лев моментально рванул вперед, не обращая внимание на то, что раньше могло принудить его остановить животное или обойти вокруг. Под копытами неприятно хрустели кости, черепа и постанывающие тела. Никаких преград на пути к достижению первоначальной задачи. Возможно, где-то там Элайджа, Ребекка и Кол уже ждут его. Они потеряли надежду увидеть старшего братца, а он выпрыгнет из горящей бездны, разверзшейся прямо под ногами, исполнив весьма эффектный трюк. В такую пору просыпается доселе дремлющее чувство юмора. Ему даже захотелось представить лица всех неудавшихся охотников за его головой, в особенности братьев Клиган, которым пришлось заглатывать пыль в том узком проходе.

Можно предаваться блаженству верхом на скачущем мустанге бесконечно, однако неожиданно выпрыгнувший из-за угла гвардеец испортил всю идиллию. Ему не нужен был отличительный знак, чтобы быть узнанным, ведь Расти Мэннинг единственный, кто не носит белый плащ, который, по его же собственным словам, сковывает все движения. Рыцарь прекрасно знал каждый закоулок в столице, имея блестящую возможность исследовать ее во всех направлениях. Бессмысленная погоня могла продолжаться вечно, но кто-то должен был проиграть. Сын Майкла не собирался совершать подобную ошибку, не собирался погибать или сдаваться на половине пути. Он попытался сделать грубый разворот на месте, чтобы сбросить очередного противника на землю, за что сразу же поплатился: Расти нагнал беглеца, извлекая из ножен сверкающий меч, а затем нанес удар страшной силы, из-за которого неудавшийся престолонаследник накренился вбок и рухнул на землю.

В голове стучало, пульсировало и вибрировало одновременно. Клаус едва нашел в себе силы, чтобы приподняться на дрожащих локтях. Пошатываясь, он сумел опереться о выжженную стену дома и перевести затуманенный взгляд на гвардейца, уже успевшего слезть с лошади. Мутноватая жидкость непонятного оттенка блеснула на лезвии знаменитого орудия. Лишь спустя некоторое время до Никлауса дошло, что это его собственная кровь. Доказательства были неопровержимы: коснувшись рукой затылка, Ланнистер слегка потер пальцы друг о друга, ощущая липкую влагу, после чего поднес их ко рту и облизал кончиком языка, усмехаясь. От подобного зрелища Мэннинга едва не вывернуло наизнанку: перед ним стоял безумец, не иначе. Не может человек в здравом уме поджечь собственный дом ради амбиций и детских обид. Это просто немыслимо.

— Ты не убьешь меня, — сквозь порыв безудержного смеха все же произнес кронпринц, пытаясь унять дрожь в слабых ногах. Рана, полученная от недавнего падения с каракового жеребца Мартеллов, вновь дала о себе знать непрекращающейся болью. — Не сможешь.

В ответ — молчание. Хладнокровное, невозмутимое, осуждающее. В центре тяжелой кирасы виднелся морской лев с поднятыми когтистыми лапами. Тяжелый клинок блеснул в воздухе, а затем резко опустился на другой, отчего раздался звон, больше напоминающий колокольный набат. Тень удивления, а после — страха пробежала по лицу королевского гвардейца. Это было то самое орудие, благодаря которому нынешний король живет и здравствует на Железном Троне, в то время как останки предшественника до сих пор сокрыты где-то в пучинах Рубинового моря. Золотистое навершие в виде рычащей львиной головы подтвердило все опасения: это действительно был тот самый меч. Ни одна сталь не могла сравниться с причудливым материалом, из которого был выкован фамильный клинок древнего рода Ланнистеров. Даже сейчас Расти предпринял одну из самых бесполезных и опасных попыток увернуться от острия. Потребовалось несколько секунд, чтобы из нападающего превратиться в обороняющегося, пока, наконец, старания Мэннинга не были перечеркнуты одним точным ударом в голову.

Кровь несколькими струями стекала по прямому лбу, заливала глаза, наполняла рот металлическим привкусом и разукрашивала отвратительный шрам на шее в причудливые цвета. Клаус с нескрываемым удивлением наблюдал за тем, как тело верного служителя королевства повалилось набок, а над ним, возвышаясь мрачной тенью, стоял Элайджа. Неоправданная жестокость со стороны второго в очереди на престол объяснялась, как ни забавно, неисчерпаемым благородством. Он не убил Мэннинга, вопреки огромной луже крови, нет, он просто не позволил старшему брату нанести ужасающий удар, который бы расколол череп врага надвое.

Воспользовавшись удобным моментом, Лев просто незаметно прокрался к месту схватки двух сильнейших бойцов и нанес одному из них сильный удар по голове при помощи гарды на мече. Тело владельца белого плаща распростёрлось на обгоревшей земле, среди обломков и наполовину съеденных останков. Не дожидаясь очередных противников, Элайджа стремглав подлетел к кронпринцу, схватив того за руку и хорошо встряхнув, дабы привести в чувство. Это подействовало — Никлаус с большим трудом, но смог устоять на дрожащих ногах. Лицо брата представляло собой расплывчатую картину с прекрасным фоном в виде догорающих борделей на заднем плане.

— Нужно торопиться! — приглушенный голос донесся откуда-то с другой стороны. Забавно. Даже в самых патовых ситуациях младший братец не терял присущего ему самообладания, словно они не находятся в самом центре пекла, где, встретив по дороге воинственно настроенного кентавра с мечом в руке и цербером на поводке, никто даже не удивился бы. — Валькур Мятт сумел добраться до Центральных ворот! Он отдал приказ, чтобы их как можно быстрее закрыли! Вставай! Нужно немедленно уходить, иначе мы попадем в ловушку!

— Где мой конь? Брего! — прокричал обессиленный наследник, готовый в любую секунду составить компанию потерявшему сознание Расти. — Я не уйду без Брего! Брего! Брего!

Громкое лошадиное ржание, раздавшееся из противоположного угла, вторило хозяйскому зову. Буланый жеребец не боялся огня так, как остальные, но дикая свора псов-людоедов могла напугать любого храбреца. Элайджа едва успел подобрать с земли горящую палку и ткнуть ею в нос вожаку стаи — крупному кобелю черного цвета. Завизжав от боли, животное отскочило в сторону, позволяя одному из сыновей короля поймать за уздцы испуганного мустанга, отчаянно размахивавшего копытами в разные стороны. Еще несколько минут, и оба брата неслись в сторону первоначальной цели, к заветной свободе за опускной решеткой и причудливыми башнями. Клаус чувствовал, как внутренности завязываются тугим узлом. Осознание своей бесполезности усугубляло положение кронпринца, заставляя медленно сползать с седла. Несколько раз второй сын правителя Беленора хватал старшего брата за плечо и возвращал в исходное положение. Лошади отчаянно ржали, стоило железным трензелям со всей силы вонзиться в рот, причиняя боль.

Сворачивая на очередном повороте, они немного ускорили шаг, поскольку впереди, в нескольких прыжках, находились Центральный ворота. Клетка была открыта. Крики на стене, а затем неожиданно вылетевшая из ниоткуда стрела красноречиво говорили о безысходности гвардейцев, решивших остановить беглецов любыми способами. Безысходность всего положения читалась даже в той самой стреле, пущенной лишь по велению негодования и отчаяния. Отвратительный звук скрежета опускной решетки сопровождал безудержные вскрикивания на вершине одной из башен. Они надеялась, что смогут поймать двух принцев в ловушку, что ворота, подобно капкану, соприкоснутся с землей и отрежут поджигателям пути к отступлению. Они продумали абсолютно все, за исключением необузданности королевских лошадей, чьи ноги, казалось, превратились в сплошной механизм. Все сметалось на пути: люди, телеги, одичавшие псы, стражники в латах. Двое братьев пытались бороться с беспощадным временем, которое двигало железную решетку. Все ниже и ниже. Еще несколько секунд, и острые наконечники соприкоснутся с почерневшей почвой.

Кровавые потеки на конских боках превратились в грязные узоры, в то время как шпоры наездников приобрели бордовый оттенок. Очередная стрела вонзилась в землю неподалеку от одного из всадников, после чего Бозлеф, мотнув серой гривой, обогнал своего собрата, практически достигнув выхода из замка. Брего, в свою очередь, последовал его примеру, и оба коня ринулись вперед с нечеловеческой скоростью. Еще один, последний рывок. Ланнистеры припали к длинным выгнутым шеям, вцепившись в обрывки гривы, чтобы не быть пронзенными железными наконечниками. Глупая смерть для наследников великого победителя в трехлетней войне. Неприятный скрежет прекратился. Решетка полностью вошла в грязь, перекрывая доступ в столицу. Дым застлал все небо, словно покрывало. Невозможно было разглядеть привычную для ночи красоту: полная луна отражала все чудовищные поступки, произошедшие внизу, в результате чего отливала примесью красных и серых тонов; маленькие звезды скрылись из виду, не желая наблюдать за кровопролитной бойней доселе смешных и забавных суетящихся точек, именовавших себя людьми.

За поджигателями неотступно следовали вихри пыли — единственное напоминание о королевских сыновьях. Теперь это были удаляющиеся от стены блики, непохожие на животных или людей, просто движущиеся объекты. Лучники еще долго следили за тем, как вдалеке медленно исчезало будущее всего королевства. Тем не менее никто не решился послать дополнительную погоню, поскольку все основные силы вновь были брошены на борьбу со страшным пожарищем. От столицы Беленора, некогда цветущей, жаркой, пусть иногда довольно неприглядной, остался лишь один пепел. Половина жилых кварталов была полностью уничтожена немилосердным противником, а другая половина — утратила былую привлекательность под напором сажи и оседающей копоти. Слишком много бед постигло Королевскую Гавань за последние несколько недель. Теперь это расценивалось многими суеверными крестьянами как проклятие, ниспосланное на голову правящего монарха за все злодеяния и убийства, им совершенные.

* * *

Черный пес глухо зарычал, почувствовав запах смерти. Небольшая стая в пять собак медленно следовала за своим вожаком на почтительном расстоянии. Влажные языки скользили по окровавленным пастям, вновь ощущая приятный вкус человеческой плоти. Глаза источали безудержное пламя, подобное тому, что бушевало вокруг. Они вылезли из самых глубоких нор, куда не ступала нога простого смертного. Они ждали подобного дня с момента рождения, дабы в полной мере насладиться всеми ужасами, которые были преподнесены им на блюде. Остановившись, лидер своры принюхался, ощущая подушечками лап внутренние колебания. Неподалеку находилась очередная жертва, еще живая, дышащая, двигающаяся, способная издавать душераздирающие крики — музыка для ушей.

Опаленная черная шерсть до сих пор хранила следы недавнего надругательства — огромная палка, несущая в себе лишь жар, была вонзена, словно меч, в собачью морду. В том месте, где раньше виднелся желтоватый глаз, теперь зияла пустота. Это еще больше ополчило матерого самца против людей, чьими стараниями он лишился половины своей стаи. Исполосованное многочисленными шрамами и рубцами тело медленно двигалось в сторону распростертого на земле гвардейца. Влажный нос жадно ловил в воздухе приятнейший запах крови. Облизнувшись, вожак немного ускорил темп, перебирая длинными лапами. Несколько псов осторожно последовали за ним, все еще сохраняя дистанцию, пока, наконец, перед глазами не предстало очередное зрелище в виде постепенно умирающей жертвы. Слабые стоны доносились до обезумевшего от гнева кобеля, готового ринуться вперед и разорвать рыцаря на куски.

Припав к земле, дворняга собиралась совершить громадный прыжок, но резко остановилась, ощетинившись и оголив желтоватые, искривленные клыки. Пища двигалась, издавала неприятные звуки. На протяжении получаса Расти был полностью обездвижен, поскольку удар был слишком сильным, чтобы вынести его и остаться на ногах. Тем не менее свора изголодавшихся собак опоздала — верный стражник смог прийти в сознание гораздо раньше. Мэннинг не мог вспомнить, какие события предшествовали этой невыносимой головной боли, пока не огляделся. Вид сверкающих желтых глаз привел стражника в чувство намного быстрее, чем догорающие вокруг строения. Воспоминания вихрем пронеслись в ушибленной голове, однако реакция не смогла восстановиться в полной мере.

Черный самец, не издав ни единого звука, совершил невообразимый для своих габаритов прыжок, благодаря которому оказался около своей жертвы за считанные секунды. Расти не успел вовремя отпрянуть в сторону и резко закричал, стоило выгнутым клыкам вонзиться в руку чуть выше запястья. Сквозь кольчужное одеяние боль была не такой сильной, какой могла быть изначально, но вожак не собирался так легко расставаться с добычей. Издав очередное приглушенное рычание, он подал команду остальным членам стаи. Только тогда гвардеец ощутил всю безвыходность собственного положения. Быть заживо растерзанным на куски голодной сворой не входило в его понятие достойной кончины для столь славного воина. Он рассчитывал на что-то менее болезненное и более прекрасное. Остальные дворняги были не такими ловкими, как их лидер, поэтому двигались в сторону пищи гораздо медленнее.

Кобель не шевелился, спокойно дожидаясь приближения своих последователей. Возможно, все было бы кончено, если бы не спасительный цокот лошадиных копыт. Впервые Расти порадовался приближению столь бесполезного животного, каковыми их считал все это время. Собаки неуверенно замерли на месте, навострив уши и изредка поглядывая на лидера. Казалось, все замерло в нервном ожидании. Приближение неизвестного всадника затягивалось, пока характерный шум вовсе не потерялся где-то в недрах клубящегося черного дыма. Голодная свора облегченно вздохнула и двинулась вперед. Значит, бесславный конец неизбежен.

О его подвигах напишут на одной из страниц книги про королевских гвардейцев, где не забудут также упомянуть кончину от клыков хищников, если таковыми их можно назвать. Мэннинг не сразу понял, что произошло, когда его лицо обдало горячей струей крови. Вожак, прежде сжимавший человеческую плоть, теперь лежал на земле, разделенный надвое одним ловким ударом мечом. Остальные собаки покинули место несостоявшегося пира с громким визгом и плачем. Рыцарь верхом на коне усмехнулся уголками губ и спешился, подходя к упавшему на землю гвардейцу поближе. Лужа крови превратилась в небольшой ручеек, незаметно впитывающийся во влажную землю. Именно в нем, раскинув руки в стороны, лежал знаменитый боец, ветеран трехлетней войны.

Неожиданный спаситель опустился на одно колено и аккуратно дотронулся до вздрогнувшего плеча. Голубые глаза, поддернутые нездоровым дымком, через силу приоткрылись, разглядывая до боли знакомое лицо. Коротко остриженные черные волосы под влиянием сильной головной боли превратились в длинные, достигающие самых плеч пряди. Вечная усмешка играла на тонких губах, в то время как глаза, такого же голубого оттенка, смеялись вместе со своим владельцем.

Расти не мог поверить в то, что подобное вообще может произойти: перед ним стоял покойник, умерший от свирепствовавшей болезни больше двух лет назад.

Словно прочитав мысли своего старого друга, Лэнс приподнялся с колен и, выпрямившись во весь рост, слегка наклонил голову вбок. Панцирь с зеленой эмалью, немного потертой в некоторых местах, до сих пор позволял разглядеть собственное отражение. Это видение могло означать только одно — все кончено. Никогда в жизни рыцарю не приходилось встречаться с духами умерших. Даже трагически погибший отец и брат ни разу не навещали своего родственника во снах. Теперь, в преддверии близкой смерти, немилосердной и бессердечной, все кардинально изменилось. Значит, это должно было произойти.

— Лэнс, это ты? — едва слышно прошептал морально уничтоженный Расти, чьи полузакрытые глаза пытались уловить какое-либо движение сквозь залитое кровью лицо. Грудь тяжело вздымалась при каждом слове, что причиняло неимоверную боль, а голова буквально раскалывалась на части, будто череп раскроили надвое. — Ты пришел помочь мне попасть на Ту Сторону?

Он чувствовал себя совершеннейшим дураком, когда задавал подобный вопрос, поскольку это была лишь игра воображения. Побочный эффект многочисленных побоев. Тем не менее посиневшие губы все же смогли приоткрыться, дабы позволить нескольким словам вырваться наружу. Крепкие пальцы со всей силы сжимали собачью шерсть, неприятную на ощупь, но это гораздо лучше, чем чувствовать под ногтями липкую грязь. Глупое ожидание ответа от мертвеца. Единственное, что он услышал, это смех. Звонкий, мелодичный, временами громкий — именно так когда-то смеялся Лэнс, если находились поводы к подобной роскоши. Такая реакция на жизненно важный вопрос заставила Расти удивленно приподнять бровь, словно он только что пошутил, сам того не осознавая. Призрак давно умершего друга провел рукой по красивому лицу, не отмеченному признаками старости даже в момент предсмертной агонии, после чего слегка наклонился и произнес:

— Ты дурак, Расти, — веселая усмешка моментально превратилась в теплую улыбку, почти нежную. Таким он всегда становился, когда собирался дать мудрый совет, что случалось достаточно часто, в особенности в последние годы. — Только дураки хотят попасть на Ту Сторону.

Призрак резко схватил его за лицо, положив ладони на обе щеки. Звонкая пощечина, казалось, прозвучала громче обрушившегося неподалеку дома. Это вывело владельца белого плаща из себя, ибо он вмиг отпрянул назад, пытаясь вглядеться в своего мнимого спасителя, ведь призраки, в сущности, не могут поддерживать физический контакт с живыми людьми. Удивлению павшего рыцаря не было предела, когда он заметил перед собой иного представителя дома Тиреллов. Мозер без колебаний переступил через распростертое на земле собачье тело, вновь опустился на колено, позволяя раненному товарищу вцепиться себе в плечо и подняться с земли, чтобы медленно прошествовать к терпеливо ожидающему коню.

Так они покинули то злополучное место, вернувшись ни с чем. Наследники престола сбежали из столицы, сжигая все на своем пути; половина королевских гвардейцев исчезла в недрах городского лабиринта, не найдя способа выбраться из своеобразной огненной ловушки, в которую они попали; разгневанные люди за стенами, вцепившись в прутья опускной решетки, наблюдали за тем, как догорают их хижины и дома, разрушается их многолетняя жизнь. Отвратительное зрелище предстало перед глазами Мэннинга: огонь каким-то образом распространился на Улицу Рабочих, а оттуда — на портовые склады.

Матросы, по колено в грязи и саже, пытались как можно быстрее потушить очаги пожара, дабы тот не перешел за дозволенную черту. Если Расти когда-нибудь спросят, как выглядит человеческое отчаяние, то он, несомненно, вспомнит увиденное тогда. Замок, окутанный дымом, превратился в мрачное строение на фоне случившейся трагедии. Огромные красноватые шпили пронзали застланное небо с неприкрытой злостью, от которой на душе становилось тоскливо. Теперь весь мир обратился в пепел, приобрел серые тона, как и сожжённый дотла город. Не осталось никакой надежды на спасение. Они все были прокляты с того самого момента, как объявили ту злополучную войну. Они пошли против мира, против Бога, нарушили все многовековые устои, за что были покараны, несмотря на безоговорочный триумф. Не следовало ожидать какого-либо уважения со стороны молодого поколения. Они готовы за ночь уничтожить то, что возводилось веками.