Узы крови (джен)

Peter Gabriel — My body is a cage.

The Strumbellas — Wild Sun.

Перед тем, как окончательно потерять сознание, он несколько часов бился в лихорадке, когда его рвало сгустками собственной крови. Горло прожигало адским огнем, грудь сдавливало железными тисками, медленно уничтожая защиту в виде ребер. Черные волосы, слипшиеся от пота, разметались по подушке, из приоткрытых губ вылетали нечленораздельные звуки, больше напоминающие стоны. Свирепствовавшая болезнь сломила весь его организм, желая завершить начатое. Долгие, томящие дни он пытался бороться, пытался убедить себя и всех окружающих в том, что ему не больно. Тем не менее, с каждым днем шансы на поправку казались все призрачнее.

Об этом не говорили вслух, но когда произошел первый приступ, все поняли, что это неминуемый конец. Однако Лэнс не собирался так быстро расставаться с жизнью, не ради этого он три года балансировал на грани Ада и Рая, следуя за своим истинным королем и беспрекословно подчиняясь ему во всем. Он пережил все: самоубийство сестры и последовавшие за этим события, собственное пьянство, освобождение Висячих Садов, долгие годы бездействия, войну, сильное ранение от меча Джафримеля Таргариена и, наконец, осознание полной победы, — разве может какая-то болезнь с трудным названием сделать то, перед чем были бессильны все вышеперечисленные удары судьбы?

Нет, он этого не допустит, его убьет не болезнь. Глаза, все еще сохранившие свой живой блеск, резко распахнулись. Первое, что предстало перед глазами Тирелла после многочасового лежания в постели без каких-либо признаков жизни, был совершенно сломленный, поникший и подавленный мужчина. Лэнс не сразу признал в нем того двадцатилетнего мальчишку, который когда-то давно бегал по мрачным коридорам Оленьих Рогов, чтобы принести еще немного смоченных в холодной воде тряпок для снятия жара.

Теперь от прежнего юноши остались лишь глаза болотного цвета, до сих пор сохранявшие в себе прежнюю живость. Пальцы нервно скользили по черным взъерошенным волосам, изредка задерживаясь на каком-то участке головы. Капли пота, практически незаметные, стекали по бледноватой коже, оставляя за собой мокрые дорожки. Они терялись где-то в темной поросли на квадратном подбородке.

— Надежда умирает последней, верно, Деррек? — если бы перед ним не лежал немощный и больной, то Дондаррион без колебаний отсек бы ему руку за подобные слова. Издевательский тон, с которым они были произнесены, уничтожал любую надежду, даже самую мизерную. — Сколько на этот раз?

Ранее от полученного ответа зависело слишком многое. Томительное ожидание отражалось на изможденном лице, а затем либо глаза, расширившиеся от ужаса, либо слабая улыбка уголками губ. Теперь не было ничего. Никаких эмоций, словно все они испарились вместе с блеском лица. Это было не смирение, а равнодушие — самая ужасная стадия болезни, имеющая только один исход. Почему-то это кольнуло Деррека куда больнее, чем предыдущий комментарий. Он, во всяком случае, искрил цинизмом и иронией — это были эмоции, а теперь — ничего, пустота. Сердце сжалось до неимоверных пределов, когда пылающая рука Лэнса коснулась запястья сидящего. На долю секунды Дерреку показалось, что это конец, последнее предсмертное прощание.

Он уже собирался ринуться к двери, чтобы позвать остальных, но все еще сильные пальцы сдержали этот порыв. Он запретил впускать кого-либо в комнату до тех пор, пока не продаст душу Дьяволу. Даже его собственная жена не имела право последний раз увидеть умирающего. Они могли считать это проявлением эгоизма, но Деррек знал, что это был способ бороться. Тирелл не хотел, чтобы они видели его таким слабым и беспомощным, не хотел выслушивать успокаивающие речи и чувствовать обреченные взгляды, проскальзывающие на таких же лицах.

Первые дни Дондаррион чувствовал себя неловко от того, что именно ему было позволено стать проводником, своеобразным якорем для лорда Висячих Садов, который поможет попасть на Ту Сторону. Относительно священников и замаливания грехов было решено в первые же секунды — категорический отказ. После самоубийства сестры религия, Бог и прочая ерунда были навсегда стерты из памяти.

— Ты не ответил на мой вопрос, — облизав пересохшие губы, Лэнс стиснул пальцы до побелевших костяшек, помогая себе таким образом немного подползти к своему другу. — Впрочем, это неважно. Теперь неважно. Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня. Две просьбы, Деррек. Всего две.

Мужчина вздрогнул от подобных слов. Где-то в голове блуждала мысль о том, что это, возможно, самые обычные просьбы. Может, ему хочется воды или какого-либо лекарства. Тем не менее, взгляд уставших голубых глаз красноречиво говорил об обратном. Дондаррион тяжело вздохнул, после чего всем корпусом повернулся к умирающему, чтобы облегчить последнему задачу. Из-под черных кустистых бровей два прищуренных глаза внимательно следили за каждым движением Короля Шипов. Он был готов в любую секунду поправить одеяло, если оно мешало передвижениям, или убрать волосы с лица, чтобы они не закрывали обзор.

— Слушай меня внимательно, потому что это очень важно. Мой сын, мой мальчик. Ему нужна помощь…

— Я понимаю! — не дослушав о конца, Деррек свободной рукой накрыл руку, все еще сжимавшую его запястье. — Я позабочусь о Рике, обещаю!

— Я говорил не о Рике, — вымученные сквозь кашель слова обескуражили молодого человека до такой степени, что он практически обмяк на постели. Плотно сомкнутая линия губ разошлась, словно шов, позволяя нижней челюсти отвиснуть. Расширенные зрачки и приподнятые брови свидетельствовали о неописуемом удивлении, которое позабавило Лэнса. — Рик — будущий лорд Висячих Садов. Думаешь, во всем Просторе не найдется человека, способного ему помочь или дать совет? Об этом я волнуюсь меньше всего. Нет, я говорил о Хойте, — все видя перед собой удивленное лицо, Маршал Простора едко усмехнулся. — Да, у меня два сына. Я знаю, это шокирует, но все же.

Снова эта насмешливая улыбка. Она раздражала и пугала одновременно, заставляла злиться и сдерживаться в некоторых порывах. Деррек стиснул зубы до отвратительного скрипа, но ничего не сказал. В данном случае нужно было молча стерпеть все это, поскольку на кону стояло нечто большее, чем простая обида. Лэнс тоже это понял и перестал улыбаться. Тень пробежала по его лицу. Тень смерти.

— Позаботься о Хойте, помоги ему найти себя, — хриплым голосом продолжал лорд, до боли сжимая руку своего друга — последняя борьба с неизбежностью. — Я часто видел странные сны. Можешь посчитать меня за сумасшедшего, но я в них верю. Хойт тоже был там. Полностью окруженный львами, он медленно брел вместе с ними к полуразрушенному замку. С ними был огромный олень и белая птица. Несколько волков шли немного поодаль. Это все, что я помню из того, что там происходит. Скажешь, что я с ума сошел?

— Вторая просьба, — не обращая внимания на последние слова, Дондаррион замер в ожидании. Он примерно догадывался, о чем может просить умирающий в столь нестерпимой агонии.

— Убей меня, — челюсть немного дернулась в сторону, а мышцы на лице вздулись. Некогда искрящиеся радостью и жизнью глаза поблекли, приобрели странный оттенок. Предсказуемая просьба, не следовало ей удивляться. Деррек ничего не ответил, просто упрямо покачал головой из стороны в сторону, чем вызвал со стороны смертельно больного продолжительный смех. — Ты жалок!

— Говорит человек, который практически выплевывает свои собственные легкие, — Тирелл вновь усмехнулся, после чего резкий кашель настиг его, выворачивая внутренние органы наизнанку. Дондаррион без промедлений поднял с пола окровавленную тряпку и прижал ко рту умирающего, чтобы вся желчь оказалась там и не заляпала чистую постель. Очередной приступ длился не меньше десяти минут, по прошествии которых Лэнс обессиленным рухнул на подушки.

Не нужно было больше притворяться и лгать самому себе. Больше в этом не было нужды, поскольку все кончено. Был лишь вопрос времени. Лорд Висячих Садов был не из тех, кто тешит себя иллюзиями и строит замки на песке. Он понимал, что это рано или поздно произошло бы, неважно где — на поле битвы или в постели от бушующей в Беленоре болезни. Второй вариант прельщал куда больше, поскольку был менее распространенным, что придавало всей этой ситуации свою особенность, своеобразную отличительную черту.

На столь продолжительный кашель дверь незаметно отворилась — ее никто не запирал, надеясь на уважение последней просьбы — и в маленькую комнатку проникла тень. Двадцать лет никак не повлияли на внешность или внутренние качества Мозера: он остался все тем же напыщенным рыцарем с прекрасной, по его мнению, внешностью. Прямоугольное лицо с правильной, четко очерченной линией губ было полностью скрыто в темноте. Единственное, что изменилось в нем за долгие годы — это коротко остриженные волосы, теперь едва достигающие висков.

— Я знал, что ты не сможешь исполнить мою просьбу, поэтому велел ему прийти, когда станет совсем плохо, — отвечая на вопросительный взгляд Деррека, Лэнс при этом отодвинул одеяло и придвинулся к краю кровати. — Ну что, брат, готов исполнить нашу старую клятву? Помнишь ее? Один погибнет лишь от меча другого.

— Ее минус заключается в том, что один из нас все равно останется жив и будет вынужден искать другой способ умереть, — с удивительным спокойствием, поразившим Деррека, произнес младший брат.

Дальнейшие события заволокло непроницаемым туманом. Не было ни криков, ни предсмертных стонов — все происходило в абсолютной тишине. Дондаррион не помнил, как оказался позади своего старого друга и обхватил его за шею, чтобы помочь устроиться у себя на коленях. Он обещал, что не позволит эмоциям взять над собой верх, однако несколько слез показались на темных ресницах и потекли вниз, оставляя на щеках влажные следы.

Огромный меч угрожающе блеснул в плохо освещенном помещении, после чего вновь скрылся во мраке. Резкий толчок, больше похожий на удар. Никаких лишних слов, никаких долгих прощаний. Мозер просто сделал то, что от него требовалось, но, как бы он ни старался скрыть истинные эмоции, лицо все же выдавало неимоверную боль, уничтожавшую его изнутри. Тирелл с поспешностью покинул комнату убитого, чтобы найти слуг и отдать распоряжения относительно похорон. Перед уходом он бросил на воспитанника старшего брата мимолетный взгляд, в котором виднелись непролитые слезы.

Несколько лет спустя

Деррек проснулся в холодном поту, изнемогая от боли в мышцах. Этот проклятый сон снится ему на протяжении многих лет, никак не желая выйти из памяти. Приходится снова переживать тот страшный день, когда несколько человек зашли в комнату и без предупреждения вынесли тело покойного. Он не хотел снова переживать те мрачные дни, длящиеся, казалось, по сей день, но это было неизбежно.

Тем не менее, приглушенный, но в тоже время настойчивый стук в двери разбудил мужчину, а не тяжелые воспоминания, к которым пора было уже давно привыкнуть. Потребовалось некоторое время на то, чтобы подняться с мягкой постели, устланной шелковыми подушками разных цветов, и подойти к огромной дубовой двери с золотой ручкой в виде распустившейся розы. Яркий свет свечи немного обжег глаза, заставляя их владельца поморщиться и накрыть виски ладонью. Дондаррион с детства терпеть не мог засыпать при сотнях свечей, считал это глупым. Однако, увидев, кто стоит перед ним, сразу же пожалел об этой привычке.

— Леди Ирина, — места в дверном проеме было недостаточно, поэтому его поклон вышел неловким и неказистым, но, к счастью, незваную гостью мало беспокоили реверансы в столь позднее время.

Когда Лэнс впервые привел этого человека, двадцатилетнего мальчишку, в замок, она старалась свести к минимуму их общение. Ее смущал тот факт, что в детстве он был воспитанником ее отца, и они проводили слишком много времени вместе. Это было слишком давно, а прошлое забывалось, но теперь он снова здесь. После смерти Лэнса Деррек остался жить в Висячих Садах, понимая, что так будет правильно, ведь он был обременен клятвой. Проклятым обещанием, от которого дочь Дагона его бы с удовольствием освободила, но теперь не могла, поскольку держала в руках подтверждение того, что ее сын нуждается в защитнике.

Письмо из столицы с королевской печатью в виде вставшего на задние лапы льва с короной над головой. Очередное напоминание о предстоящих именинах принцессы или просьба разобраться с долгами некоторых вассалов Простора? Содержимое письма, уложенное в четыре строчки, гласило о том, что Хойт, ее младший ребенок, причастен к убийству лорда Дорна. Тогда это казалось глупой шуткой, но грозная печать кровавого цвета говорила об обратном. В тот момент, когда Дондаррион пробегался глазами по написанному, Ирина следила за каждым его движением, ожидая какой-либо реакции. Лишь в конце мышцы лица слегка дрогнули, а челюсть немного сползла влево.

— Я еду в столицу, — было единственное, что он сказал, после чего сжал пергамент в кулаке. Решительность, с которой были произнесены эти слова, поразили леди Тирелл до такой степени, что она невольно схватила друга детства за запястье. Дондаррион резко обернулся, удивленный подобным порывом. Болотного цвета глаза сверкнули в темноте.

— Он убил человека...

Деррек повернулся к ней всем корпусом, а затем положил руки на плечи и немного встряхнул. Далее следовали слова утешения и размышления о том, что это невозможно, ведь это Хойт. Маленький шестнадцатилетний мальчик, еще не умеющий хорошо управляться с мечом. В какой-то момент, в промежутке между этими разговорами, она поняла, что снова переживает прошлое. Дондаррион практически не изменился с того момента, ни внешне, ни внутренне, но она упорно отказывалась это признавать. Холодные руки чувствовались даже сквозь плотную материю на плечах, что причиняло еще больше неудобства.

Только тогда, когда их лица осветил другой источник света, леди Тирелл поняла, насколько близко он находился и насколько двусмысленно было это положение перед прожигающим взглядом Мозера, держащего в руках нечто, напоминающее факел. Вопросительно изогнув бровь, Рыцарь Цветов наклонил голову слегка набок и улыбнулся одной из своих ироничных улыбок, свидетельствовавших о полном контроле над ситуацией. Ирина специально отошла на некоторое расстояние, позволяя Дерреку скрыться за дверью для предстоящих сборов. Это позволило младшему Тиреллу опереться о каменную стену в вальяжной позе. На лице по-прежнему играла улыбка.

— Ты же понимаешь, как это будет выглядеть в глазах остальных лордов? Мне-то плевать, но ты только представь: несравненная Ирина Манвуди, уроженка Дорна, в битве с которым пало немало просторцев, проявляет необычный интерес к Дерреку Дондарриону, вассалу Штормовых Земель, в битве с которыми погибло еще больше наших людей, — поймав на себе укоризненный взгляд, Мозер воздел руки к небу, в результате чего несколько язычков пламени едва лизнули его щеку. — Я ни в коем случае не осуждаю, дорогая, но мне все же кажется, что не это имел в виду Лэнс, когда приводил его в этот замок. К тому же, черное тебе так к лицу, может, не стоит спешить?

— Надеюсь, ты закончил? — мужчина весело усмехнулся, вновь склоняя голову набок. — Если да, то о чем бы я не говорила на твоем месте, так это об осуждении новых браков и отношениях с людьми, которые в нем состоят, — улыбка моментально исчезла со столь красивого лица, оставляя место искреннему удивлению, а затем гневу. — Да брось, Мозер, о твоей безответной любви к королеве знает половина Беленора.

— Меня не волнует, что подумают об этом вассалы или другие лорды! — огрызнулся взбудораженный рыцарь. Только что затронули его старую рану, переставшую кровоточить не так давно, чтобы быть забытой.

— Нет, конечно, не волнует. Ты просто бежишь от проблем. Как давно ты не появлялся в столице? Когда Майкл предложил тебе место королевского гвардейца, ты отказался потому что…?

— Я хотел помочь тебе с воспитанием твоих детей, моих племянников, — слабое парирование было прервано ироничной усмешкой.

— Это было задолго до смерти Лэнса, — он больше не мог найти оправдания столь сухим фактам. Отвернувшись, Тирелл прислушался к доносившимся из-за плотно закрытой двери звукам. Пламя медленно уничтожало сухое дерево, угрожая подобраться к пальцам рук. Дочь Дагона долго изучала лицо своего деверя, а затем убрала с лица прядь волос и произнесла: — Между нами все же есть огромная разница в этой схожей, как тебе кажется, ситуации, — она подошла практически вплотную, позволяя темно-карим глазам встретиться с потускневшими голубыми. — Моя история рано или поздно закончится, неважно как — плохо или хорошо. Но твоя настолько абсурдна, что даже не начнется. В частности, из-за твоей любви к побегу от проблем, которая тебя рано или поздно погубит.

Эти слова были последними, что она произнесла перед тем, как покинуть длинный коридор, освещенный лишь слабыми отблесками догорающей свечи. Мозер еще долго смотрел ей вслед, пока не почувствовал запах паленой кожи и резко не отдернул обожжённую руку. Громкий крик, больше напоминающий рычание забитого животного, вырвался из грудной клетки. Истлевшая палка несколько раз ударилась о каменный пол, погружая все помещение в кромешную тьму. Тирелл не отреагировал на это, даже не попытался предпринять какую-либо попытку раздобыть иной источник света. В голове повторялись произнесенные накануне слова.

Это была правда, которую было бы глупо отрицать, однако он упорно продолжал утешать себя тем, что это лишь домыслы. В этом нет ни капли здравого смысла, поскольку все его чувства к Эстер прошли очень много лет назад. Тот поцелуй ничего не значил и не мог значить. Она королева, жена Майкла и мать его шестерых детей. В лабиринте собственных мыслей и чувств Мозер не сразу заметил, как постепенно сгущавшаяся темнота отступила и растворилась. В дверном проеме, со свечкой в руках, стоял Дондаррион, полностью готовый к двухдневному нахождению в седле. Черенок огромного меча в пурпурно-золотых ножнах виднелся за крепкой спиной, а небольшой бурдюк с известным содержимым был крепко привязан к бедрам.

— Замечательно, мне как раз нужна компания, — спустя несколько секунд произнес Мозер, кладя при этом руку на плечо Деррека и с нескрываемым наслаждением наблюдая за его удивленно вскинутыми бровями. — Да, я вспомнил, что не посещал Королевскую Гавань очень много лет. Следует наверстать упущенное.

Тяжелая опускная решетка с отвратительным скрежетом поднялась вверх, позволяя двум всадникам беспрепятственно покинуть территорию родового замка Тиреллов. В течение получаса они ехали по темным переулкам всех трех ответвлений, пока, наконец, не достигли южных ворот. Сонным караульным потребовалось немало времени, чтобы выпустить двух нежданных путников. Впрочем, никто не решился задавать полупьяному лорду каких-либо вопросов. Золотая роза, изображенная на гербе столь славного дома, мерно колыхалась на слабом ветру. Путешествовать со стягами было куда безопаснее, несмотря на мирное время.

Мозера забавляло наблюдать за тем, как разукрашенная тряпка то припадала к деревянному копью, то вновь начинала развеваться. Такими же хаотичными были его воспоминания, предстающие в виде картинок в голове. Терпкое на вкус вино не помогало избавиться от чувства опустошенности. Наоборот, оно лишь усилило его, что в итоге привело к окончательному разрушению маленького мира, в котором имя Эстер находилось под запретом. Невиданная смелость была проявлена Тиреллом, когда он решил вновь вернуться к прошлому. Почему-то ему казалось, что это его самая роковая ошибка в жизни.